Тишину взорвал рингтон.
Будильник был поставлен на восемь, а сейчас лишь пятый час утра. Это был телефонный звонок.
Настойчивый, долбящий, не оставляющий выбора. Он звенел, словно сигнал тревоги, разрезая предутреннюю тишину спальни.
Я сгребла с тумбочки телефон, сердце учащенно заколотилось. Такие звонки не приносили хороших новостей. Обычно это означало аврал, караул или что-то намного хуже.
Экран светился именем «Анна PR». PR-менеджер Виталия.
— Анна? Что случилось? — прокаркала я хриплым голосом со сна, на автомате ощупывая место рядом. Мужа в кровати не было… До сих пор не вернулся?
— Маша, привет! Прости, что рано! — голос Анны был вопреки ожиданиям не тревожным, а, наоборот, восторженно-истеричным, — Ты не представляешь! Только что пришло письмо! От «Vogue»! Итальянского! Самого итальянского Vogue! Я в шоке!
Я села на кровати, сбросив с себя легкое одеяло. В висках застучало, а сон мгновенно улетучился, сменившись странным оцепенением.
— Письмо? Реально? — мой голос звучал растерянно. Я еще не до конца осознавала масштаб сказанного.
— Приглашение для Виталия! Его хотят пригласить на съемку в рубрику «Взгляд мастера»! Целый разворот, Маш! Это же невероятно! Это признание! Про него узнает вся Европа! Да что там Европа, весь мир!
Я медленно выдохнула. Не пожар. Не авария. Не плохие новости. Просто признание.
Очередное. Еще один шаг по лестнице его успеха.
Я бросила взгляд на черно-белое фото на стене, запечатлевшее мужа в движении, со спины. На его широкую спину, на раскачанные мышцы плеч, отточенные многочасовыми тренировками в спортзале. Моего мужчину. Котрый «всего добился сам».
Слова, которые с каждым днем отдавали все большей горечью на языке. Так легко лететь к звездам, не замечая поддержки родный и работы команды...
— Маш? Ты меня слышишь? Им нужны его ранние работы, архив, нужно срочно подготовить сильное интервью. Ты же можешь, я знаю! Я понимаю, что рано, но мы должны быть первыми! Это шанс, который выпадает раз в жизни! Давай, просыпайся!
— Да, я поняла, — механически ответила я, пытаясь собрать мысли в кучу. — «Vogue». Здорово.
— Ну, супер.
Анна отключилась так же внезапно, как и позвонила, оставив меня наедине с этой ошеломительной новостью и густой, тягучей тишиной, которая была словно сироп — обволакивающая и липкая.
Его ранние работы... Те самые, которые я часами ретушировала на его стареньком, постоянно зависающем ноутбуке, пока он спал после ночных съемок в промозглых подворотнях или в съемных студиях с облупленными стенами.
Те самые, для которых я искала моделей среди своих подруг, уговаривая их позировать за символическую плату или просто за кофе.
Те самые работы, в которые я верила всем сердцем, когда все вокруг считали его странным. Когда каждый второй твердил ему бросить «это баловство» и заняться «нормальной работой».
Я была его первой моделью, его ассистентом, его бухгалтером, его критиком и его самым преданным фанатом. А теперь это были только его ранние работы.
Ладно. Любовь — всегда в чем-то жертвенность. Что я в конце концов с утра себя накрутила?
Я неспешно собралась. Кофе пить не стала — желудок скрутило от смеси волнения и какой-то странной, нарастающей пустоты. Решила, что попью в студии.
Самый мощный компьютер для обработки контента, весь наш архив — всё храниловь в студии. Мне нужно было найти определнные работы для запросов Vogue.
В голове закрутились мысли, что именно нужно найти, какие серии, какие снимки. Всю дорогу до студии я ехала в каком-то вакууме, лишь механически переключая передачи, пока знакомые улицы медленно просыпались вокруг.
Когда я подъехала к студии, сердце на мгновение екнуло. У входа стояла его машина — черный, блестящий Мерседес, который он купил всего полгода назад.
Удивилась. Почему он здесь? Может, решил меня не будить после вчерашней ночи и завалился на кожаном диванчике в зоне для клиентов? Студия была для нас вторым домом.
Усмехнулась про себя, и в этой усмешке была нежность, смешанная с горечью.
В этом весь он... не заморачивается. Никаких лишних телодвижений, никакой суеты. Всегда знает, что ему будет комфортно, что кто-то позаботится о деталях, решит мелкие неудобства. Пока он будет блистать.
Я тихо открыла ключом стеклянную дверь и вошла.
В студии пахло кофе, лаком для волос и легким шлейфом женских духов — следы вчерашней бьюти-съемки. Было непривычно тихо, но эта тишина казалась не спокойной, а настороженной.
Виталия не было. Заглянула в комнату для отдыха персонала — пусто. Наеврное, остался на авто-пати! А машину вод окнами бросил...
В душе кольнула обида. Раньше мы везде ездили вместе. А теперь эта его "забота": "отдохни...", "зачем тебе ехать", "там будет скучно..."
Что-то последнее время все меня раздражает. Наверное, пора в отпуск!
Я прошла через холл, на ходу снимая куртку, и направилась в кабинет, где стоял наш основной рабочий компьютер.
Я подошла к компу, нажала на кнопку загрузки. Монитор вспыхнул знакомым логотипом. Мысленно уже составляла список: найти архив, отфильтровать по датам, отобрать самые сильные, знаковые кадры, может быть, даже сделать предварительную ретушь, чтобы облегчить задачу Анне.
Эйфория от новости про «Vogue» потихоньку возвращалась, смешиваясь с желанием сделать для Виталия приятный сюрприз, подготовить все идеально, чтобы он гордился. Я взяла банку с любимым молотым кофе, намереваясь заварить себе большую, ароматную чашечку и с головой уйти в работу.
Но тут из дальней студии донесся сдержанный женский смех. Не громкий, не вызывающий, а интимный, приглушенный, словно кто-то кокетничал.
Моя рука с кружкой замерла в воздухе.
Я непроизвольно бросила взгляд на часы на стене — показывающие ровно шесть утра. Неужели до сих пор идут съемки? Но ведь вчера Виталий говорил, что студию закроет Анна... А он едет за город на модельный показ.
Мне стало не по себе. Кто там?
Вооружившись банкой с кофе я пошла на звук, инстинктивно ступая на цыпочках. Каждое мое движение казалось отдается гулким шерошом в непривычно пустой студии. С каждой секундой тишина становилась все более звенящей, пронзительной.
Показалось?
Как вдруг:
— ...больше так не могу, Вита-а-аля. Хватит уже меня мучить! Лучше иди ко мне, — томно прошептал женский голос, обволакивающий, полный наигранной мольбы. В нем было что-то знакомое...
— Кто виноват, что ты такая нетерпеливая? Сиди, не двигайся. Давай-ка кошечкой прогнись, жопку отклячь, — голос Виталия был низкий, рокочущим, с тем властным оттенком, который обычно появлялся у него во время работы, когда он ловил идеальный свет или идеальную позу. Только сейчас в нем не было ни капли профессионализма, лишь интимная, многообещающая игра.
Мое дыхание перехватило. Я замерла, прижав холодную банку к груди, как щит от надвигающейся реальности.
— Ну, Виталя... я вся горю... Ты же меня... потом на этом самом столе? Да?.. — ее голос, ставший еще более томным, располосовал мое сознание словно бритва!
Мир сузился до тонкой щели между тяжелой, обитой звукоизоляцией дверью и дверным косяком, из которой сочились эти мерзкие звуки. Рука, державшая кофе, задрожала.
Я не думала и не анализировала. Мозг отказывался обрабатывать информацию, пытаясь защититься от очевидного. Но тело двинулось само,словно во сне, а рука уже толкала массивную створку.
Дверь поддавалась с неохотой, словно оберегая меня от мерзкой картины, которая ждала меня внутри.
То, что открылось мне, навсегда врезалось в память, как пересвеченный кадр, от которого рябь в глазах...
На фоне белоснежной циклорамы, на столе, на корточках, широко разведя ноги, сидела Алиса. Наш новый визажист. Молодая, дерзкая, стильная.
Сейчас же она была в одной лишь шелковой рубашке Виталия, белой, расстегнутой настолько, что не оставляла никаких сомнений относительно того, что было под ней голое тело!
Ее длинные, нарощенные локоны были растрепаны, глаза затуманены алкоголем, на щеках играл пьяный румянец. А перед ней, на полу, держа камеру, сидел обнаженный по пояс Виталий. Он ползал у нее между ног на коленях, с фотоаппаратом в руках, чуть ли не ныряя в нее объективом, ловя идеальный ракурс для его, видимо, нового проекта.
Он снимал ее. Прямо снизу вверх между ног. Меня затошнило.
А как он на нее смотрел!
Его взгляд был тем самым, который когда-то принадлежал только мне — восхищенным, жаждущим, полным собственничества, обещающим абсолютное удовольствие. В нем не было ничего от рабочего процесса, только откровенное, звериное вожделение!
Они оба резко обернулись на мой судорожный, вырвавшийся вздох. На его лице мелькнул не испуг, нет, а мгновенная, животная ярость человека, которого отвлекли от добычи, от интимного процесса, который он считал принадлежащим ему по праву.
Он был пойман, но его первая реакция — гнев.
Алиса, словно ошпаренная, попыталась прикрыться руками, но было поздно. Она сидела на низком столике для реквизита, неприлично широко расставив длинные ноги, обутые в туфли на шпильках. И белья на ней действительно не было. Меня скрючило от омерзения. Она была вся — воплощение разврата, возбужденная, пьяненькая, с затуманенным взглядом, который теперь в одну секунду стал испуганным и растерянным.
И эта реакция меня добила! Во мне что-то словно взорвалось!
— Сволочи! Ненавижу! — отчаянный вскрик сорвался с моих губ.
Эмоции переполнили меня, превращаясь в физическую боль. Рука с банкой кофе метнулась вперед сама, подчиняясь неконтролируемому порыву.
Алиса резко дернулась, вскрикнула и подскочила на столе, пытаясь прикрыться.
Виталий отпрянул назад, потерял равновесие и неуклюже, шлепнулся на задницу, выронив камеру.
Банка с кофе пролетела мимо них, со звоном ударилась о стену, осыпая все вокруг темными гранулами, чей резкий запах сейчас показался тошнотворным, и острыми осколками стекол.
Воздух наполнился смесью запахов: кофе, смешанным с приторным ароматом ее духов и чем-то еще, более едким, отвратительным — предательством!
Но главное веселье было впереди!
Алиса, пошатнувшись на своих высоченных каблуках, которые теперь казались нелепыми, попыталась удержать равновесие, махая руками, как ветряная мельница. Ее волосы — дорогие, нарощенные пряди, которые, по ее словам, стоили целое состояние — зацепились за острый край стойки с осветительной вспышкой. Она неуклюже схватилась, дернула головой в попытке высвободиться, и с отчаянным визгом полетела на пол! Несколько клочьев вырвались, да так и остались висеть на осветителе.