Измена. Жена офицера

Глава 1. Настя

— Девушка, я же вам уже сказал, нельзя, — отбривает меня солдатик на входе. — Без допуска — ну никак.

— Да вы поймите, я же не просто девушка, я жена! — умоляюще льну к забору, будто так смогу протиснуться сквозь решётку. — Он ранен. Мне просто нужно узнать, как он!

Паренек смотрит на меня с усталой, почти извиняющейся строгостью. Он примерно мой ровесник. Щёки обветрены, рука привычно лежит на автомате, как будто это не оружие, а часть его тела.

— Правила для всех одинаковые, — говорит он чуть мягче. — Даже если вы жена. Особенно если вы жена. Вас и быть-то тут не должно. Уезжайте по-хорошему. Пока никто не увидел вас.

— Ну как же я могу вот так уехать? — едва не реву я. — Я ведь такой путь сюда проделала и он совсем близко теперь. А я уеду? Дайте хоть узнать что с ним и я тут же убегу!

— Не положено! — отрезает он упрямо. — У нас тут поток. Раненых много. Списки закрытые. Если нет подтверждённого допуска, извините, барышня.

Я отшатываюсь от калитки, судорожно вдыхая. Руки дрожат, лицо горит.

Меня действительно не пустят к нему?

Я проделала весь путь на попутках, две пересадки, день в дороге — и теперь нас разделяет всего-то какой-то забор?

И я как назло никак с ним связаться не могу. Почти месяц он на связь не выходил, и вот наконец три дня назад звонок от его командира. Назвал мне номер госпиталя и велел теперь им трубки обрывать, лишь бы от него отстала.

Я и обрывала, просила мужа позвать. А они как этот вот — не положено. Как же бесят!

Одному командиру у них все положено. Тот хоть трубку не бросал ни разу.

Кстати…

Я выхватываю из кармана телефон и быстро нахожу нужный номер.

Хасанов. Тот самый командир, которому я в ожидании мужа оборвала телефон.
Пальцы дрожат, я наконец слышу гудки, а затем:

— Ну что опять? — в трубке звучит уставший баритон, успевший мне надоесть, пока я искала мужа.

— Здрасте, Рустам Дамирович. Я извиняюсь. Это жена капитана Зорина вас беспокоит.

— Я понял, — выдыхает кажется раздраженно. — Что еще случилось?

— Я... это… я тут приехала. У госпиталя стою, но меня не пускают.

Пауза кажется просто бесконечной. Я уже хочу было переспросить слышит ли он меня, но наконец:

— В смысле — у госпиталя? — голос ровный, но в нем появляются пугающие нотки.

— Ну... я приехала, — выдыхаю едва слышно, чувствуя, что у меня от его изменившейся интонации ноги почему-то подкашиваются. — Вы же… вы сами сказали, что он ранен и здесь. А он не отвечает. Ни на звонки, ни на сообщения. Я решила — ну, просто приехать. Узнать.

— Как приехать?

— Меня подвезли. Эм… Попутка.

Пауза.

— Кто посмел? Фамилия!

Пу-пу-пу. Кажись зря я ему вот так во всем сама призналась. А-то ведь еще покажет кому из-за меня?

— Д-да я же не спрашивала, — отмахиваюсь я. В конце концов он же меня пытать не будет, чтобы выяснить имя добродетеля, который меня сюда доставил. — Просто... пустите меня к мужу, а? Я умоляю вас. Мне нужно знать, что с ним. Я больше не могу так.

В трубке слышен грозный выдох, больше похожий на рык.

— Ну, Рустам Дамирович, я вас очень прошу, — уже начинаю всхлипывать, понимая, что не могу уехать, ну повидав мужа.

— Отставить слезы! — командует твердо. — Наслушался уже, — фыркает. — Всю душу мне уже вымотала! Ожидайте.

Он сбрасывает. А я отнимаю телефон от уха и непонимающе вглядываюсь вдаль за забор.

Значит пустят меня к мужу? Или его самого ко мне приведут? Это было бы лучшим вариантом, ведь это будет значить, что он и правда в порядке, раз на своих двоих выйдет ко мне. Но лишь бы увидеть его! Убедиться, что он в порядке!

Господи, пожалуйста.

И наконец я слышу шаги.

Твёрдые. Уверенные.
Отыскиваю взглядом кому они принадлежат. Незнакомый мне мужчина приближается к забору. Высокий. Хмурый. Военный до кончиков пальцев. Перемотанное плечо, перевязь через грудь.

Солдатик без лишних слов открывает перед ним калитку, выпуская мужчину ко мне.

Он останавливается в шаге. И смотрит так строго-оценивающе сверху вниз. Как на нашкодившего ребенка, которого выпороть мало. И дышит так зло, что мне становится не по себе.

— Совсем больная? — вдруг цедит.

И я узнаю этот голос.

Командир мужа. Так он тоже здесь?

А, ну точно. Плечо же перемотано. Видимо тоже ранен.

Я киваю в ответ на вопрос. У меня уже нет сил играть в достойную. Нет сил объяснять. Слёзы застят глаза:

— Мне нужно увидеть его, — всхлипываю. — Я не могу уехать…

Он смотрит долго.

Глаза у него светлые, колючие как лед.

Щёлкает языком, будто сдерживает раздражение, потом кивает — резко, по-военному:

— За мной.

Разворачивается и идёт обратно в калитку. А я — за ним. Без вопросов. Без воздуха в лёгких. Будто на допрос. Ведь совсем не знаю, что пеня теперь ждет. А вдруг Виталика из-за меня накажут? Как-то я об этом сразу не подумала. Вот дура.

Однако назад дороги нет.

Мы уже входим в здание госпиталя.

Командир идёт быстро, шаг у него чёткий, ровный, даже с перемотанным плечом. Не сутулится, не прихрамывает, будто ранение — пустяк.

— В-вы только Виталика не наказывайте, — шепчу, пытаясь нагнать мужчину. — Он же не знал, что я приеду. Это я сама. Только я виновата.

— Как адрес нашла?

— Ну так вы же номер госпиталя мне дали. Вот я у них и спросила.

— И они так просто ответили? — с сомнением спрашивает он.

— Не просто, — признаюсь, пожимая плечами. — Но вы же знаете, я могу быть… эм… настойчивой.

— Назойливой, — фыркает и мне кажется он ухмыляется, но увидеть не могу, потому что отстаю от него на полшага: — Повезло Зорину с женой, конечно. С такой и умирать не захочется — из-под земли достанет.

— Кому умирать? — пугаюсь я.

— Никому, — отмахивается. — Так, к слову просто. А номер госпиталя я не для этого давал, — бросает он негромко, не оборачиваясь. Голос хлёсткий, без интонаций. — Достаточно было позвонить и узнать о его состоянии. Но никак не тащиться сюда.

Глава 2. Настя

Стою на пороге, хватаясь за дверную раму, потому что ноги вдруг становятся чужими, ватными.

Картинка перед глазами размывается, пульс грохочет в висках, будто там кто-то методично и жестоко бьёт молотом. Внутри всё обрывается, проваливается куда-то глубоко вниз — и там, на самом дне, начинает жечь ледяной огонь унижения и боли.

— Зорин, ты вообще охуел?! — от жесткого голоса командира все присутствующие вздрагивают.

Кроме меня.

Меня теперь не напугать грубостью, ведь худшее, что могло — уже произошло. Я просто остолбенела от шока, поэтому даже дрожать не могу. Просто стою как каменное изваяние и даже сбежать не в силах.

Командир резко шагает вперёд, закрывая своим широким плечом то, что я больше не могу видеть.

Даже вздохнуть нормально не могу. Мне словно ударили под дых.

Сердце бьётся быстро-быстро, захлёбываясь в собственной крови.

Почему-то становится стыдно.

Невыносимо, до слёз, до судорог.

Стыдно за эту идиотскую надежду, с которой я мчалась сюда. За жалкие слёзы у забора. За командира, перед которым унижалась из-за своего мужа. И за то, что так отчаянно, так слепо верила, будто он будет счастлив увидеть меня. Будто ему нужна именно я.

Холодной струёй внутри пробивается мысль: как давно? Сколько ещё раз, пока я молилась ночами, чтобы он вернулся живым? Пока я глотала снотворное, потому что сна уже не было. Пока убеждала себя, что его молчание — лишь из-за плохой связи, или телефон потерял, да что угодно, лишь бы живой.

Мои мысли прерывает до боли знакомый голос предателя:

— Товарищ полковник, это недоразумение. Я сейчас все объясню… — принимается оправдываться он, и с каждым лживым словом некогда любимый голос тонет в том гуле, что нарастает в моей голове.

— Мне твоя болтовня нахуй не сдалась, Зорин. Объяснишь все в письменной форме, — голос Хасанова рокочет по палате будто раскаты грома. Но до меня уже доносится приглушённо, словно через толстый слой воды. Однако я отчетливо различаю нотки презрения и ярости, так созвучные с моими собственными.

Только сильнее прочего я сейчас испытываю боль где-то в солнечном сплетении. Как будто у меня желудок встал. Ноет, зараза, так, что я даже пошевелиться не могу.

А Хасанов продолжает:

— И вы мадам, будьте готовы отчитаться о своей «работе» командиру госпиталя, — кажется обращается к шлюхе моего мужа.

— Рустам Дамирович, может по-тихому все решим? — лебезит Виталик. — Без лишней волокиты, бумажек всяких, а? Ну вы же сами знаете, как сложно тут без бабы, неужели не грешили ни разу? — судя по тому, что несет мой муж, он меня даже не заметил за широкой спиной командира.

Хасанов чуть поворачивает голову ко мне, бросая быстрый, почти злой взгляд через плечо. В глазах его — раздражение, смешанное с каким-то странным, жестоким сочувствием, будто он увидел перед собой не униженную женщину, а беспомощного ребёнка, который только что узнал, что мира больше нет.

Я прижимаю ладонь ко рту, едва удерживая тошноту. Не могу смотреть ни на кого — ни на мужа, ни на эту девицу, торопливо собирающую одежду с пола.

Я уже даже не ревную. В груди только глухая, горячая, кровавая пустота, которая медленно расползается по телу, убивая остатки чувств.

И уже даже не злюсь. Слишком больно, чтобы злиться. Слишком страшно понимать, что всё это было зря. Что годы моей жизни, мои надежды, любовь, планы — ничего не значат.

— Ты на меня не примиряйся, Зорин, — полковник теперь говорит куда тише, будто соболезнуя моей утрате. Ведь прямо сейчас во мне умирает любовь. — Если бы меня такая жена дома ждала, я бы ни одну шкуру к себе не подпустил. А ты размениваешься…

— Товарищ полковник, признаю, оступился, — продолжает нудить урод, — ну с кем не бывает? Простите на первый раз, а? Обещаю, больше не повторится.

— Мне твои извинения не нужны, капитан, — отрезает командир, даже не повышая голос. Его слова звучат тише, но от этого только страшнее.

Он делает шаг в сторону, и я невольно отступаю — он отшатывается чуть вбок, открывая мне снова эту... картину.

Эту мерзкую, пошлую, будто нарочно срежиссированную сцену. Теперь уже без грязной драматургии, просто как есть: муж, почти одетый, лихорадочно заправляющий футболку в штаны. И теперь он кажется более жалким, чем пока был голый.

— А вот ей — наверно нужны, — сухо бросает командир, глядя не на Виталика, а прямо на меня. И этим взглядом будто бьёт током, возвращая меня в сознание.

Я выпрямляюсь. Не потому что стало легче. Просто потому что иначе рухну. А это — не вариант. Я не дам Виталику увидеть, как я сыплюсь. Не ему.

Урод оборачивается. Медленно. Глаза его округляются, будто он только сейчас меня увидел. Только сейчас осознал, кто стоит на пороге.

— Настя?! А ты тут... зачем?.. — голос у него хриплый, даже не виноватый — скорее растерянный. И это самое обидное.

Он даже не раскаивается. Скорее просто удивлен. И кажется, будто его куда сильнее заботит то, что скажет начальник. А моя реакция безразлична…

Я смотрю на него, как на чужого. Словно вижу впервые. И да, я впервые вижу его таким. Таким омерзительно настоящим.

— Судя по всему — затем, чтобы на развод подать, — цежу я, изо всех сил сдерживая слезы.

Разворачиваюсь и спешу сбежать подальше, пока никто не увидел, как мне больно.

Просто иду прочь. Из палаты. Из этих стен. Из жизни моего мужа.

Глава 3. Настя

Коридор кажется бесконечным. Белые стены, серый линолеум и лица людей, которые почти не замечают меня, проносятся мимо.

Я быстро иду вперед, почти бегу, сосредоточенно смотря только перед собой, чтобы никто не видел моих глаз. Сердце колотится где-то в горле, сбивая дыхание. Я продолжаю идти, сжимая кулаки в карманах так сильно, что ногти впиваются в ладони до боли. Однако эта боль — ничто, по сравнению с тем, что со мной сотворил «любимый».

Щёки горят, глаза щиплет от подступающих слёз, но я не позволяю им пролиться.

Я не должна сейчас расклеиваться. Не здесь, не среди незнакомых людей, которые просто живут своей жизнью и не должны видеть моё унижение. Почему-то именно унижение я ощущаю сейчас сильнее прочего. Оно душит меня изнутри, заполняет каждую клеточку, вытесняя всё остальное.

Я была так уверена в нем, в нас. Думала, что «мы» — навсегда.

Верила ему безоговорочно. Даже мысли никогда не возникало, что он способен предать. Ждала. Молилась. Придумывала десятки оправданий, почему он на связь не выходит.

Но сейчас каждое оправдание кажется таким глупым, наивным и бесполезным.

Перед глазами снова возникает мерзкая сцена в палате. Я пытаюсь её прогнать, но картинка намертво застряла в голове.

Будто пытаясь сбежать от нее лишь ускоряю шаг.

Наконец тяжёлая дверь госпиталя. Толкаю её плечом и вываливаюсь на улицу.

Свежий воздух бьёт в лицо, принося кратковременное облегчение. Я останавливаюсь на секунду, глубоко вдыхая и пытаясь вернуть хоть немного контроля над собой. Но внутри меня всё ещё беспорядок, будто кто-то грубо перемешал все мои чувства и теперь невозможно разобраться, что я испытываю сильнее — боль, злость или обиду за то, как он унизил меня.

Я ведь так любила…

Едва с ума не сошла из-за того, что он пропал. Мчалась к нему сломя голову, когда узнала, что ранен. А он…

Я делаю шаг вперёд, чтобы наконец сбежать от этого позора как можно дальше, как вдруг кто-то резко одёргивает меня за локоть.

Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом со своим неверным мужем:

— Давай поговорим, — говорит как ни в чем не бывало, будто светскую беседу предлагает.

— НЕ. О. ЧЕМ, — чеканю каждую букву. — Все, что надо — я увидела. Вместо тысячи слов!

— Насть, да не глупи, ну! — одергивает меня будто. — Это же глупость полная! Ты пойми: я чудом выжил на том задании! А тут эта деваха вешаться на меня начала… Ну я и не удержался. Я ж мужик. А тебя рядом нет!

— Я здесь! — цежу сквозь зубы, чувствуя, как внутри меня нарастает болезненная ярость.

— Ну я ж не знал, что ты приедешь! — он разводит руками, изображая невинность.

Чем еще сильнее меня бесит:

— Потому что за эти дни ты ни разу даже не вспомнил обо мне, чтобы позвонить и сказать, что живой!

— Так у меня ж телефон того… потерялся, — будто это оправдание. — С чего я тебе звонить должен был?

Я не верю своим ушам.

От изумления даже злость на секунду отступает. Смотрю на него, сощурив глаза от ярости:

— Ты реально такой идиот или прикидываешься? — уточняю на всякий случай, хотя уже и без слов все ясно. — Значит, у меня хватило мозгов, чтобы звонить в госпиталь, оборвать все телефоны комендатуры, достать твоего полковника настолько, что он меня уже по голосу узнавать начал! А ты даже не додумался у кого-то телефон взять, чтобы позвонить мне и сказать, что живой?! Сволочь ты просто!

— Ну так я номера твоего не помню же, — пожимает плечами, чем окончательно выводит меня из себя.

Я-то его номер заучила как молитву, наизусть. А так же номер госпиталя и полковника заодно.

А этот урод…

— Мог бы у командира своего спросить, — шиплю я, осознавая, насколько теперь уже бесполезно что-либо объяснять.

Он мог бы много чего сделать.

Если бы хотел.

Но, очевидно, все это было нужно только мне. Наши отношения, наша семья.

Ему плевать.

Как я могла так сильно ошибиться? Как могла быть настолько наивной и слепой?

— Но тебе же было некогда этим заниматься, — продолжаю. — Ты медсестер трахал! — голос срывается на крик.

Виталик хватает меня за локоть и с силой затаскивает за угол здания, прибивая меня спиной к стене, у которой свалены какая-то дворовая утварь:

— Да тише ты! — шипит Виталя, воровато оглядываясь по сторонам. — Поистерила немного и хватит. Нет бы радоваться, что муж живой и невредимый остался, а ты тут скандалы устраиваешь по пустякам, позоришь меня!

— П-позорю? — выдыхаю я, совершенно не веря своим ушам. — Так это я тебя позорю?!

— Конечно! — он выглядит так, будто и впрямь в это искренне верит. — Притащилась на закрытый объект, командира моего дернула, ко мне в такой неподходящий момент привела его. Ты хоть понимаешь, кто такой этот Хасанов? Да он же меня на куски порвет!

Он еще смеет делать вид, что злится. Очевидно решил, что лучшая защита, это нападение.

Ну это ты конечно поспешил с выводами, дорогой!

— Вот и славно, — отрезаю я. — Пусть рвет! Плевать мне и на тебя, и на твоего этого Хасанова! — выплевываю с презрением.

— А вот ему на тебя — не плевать, — он скалится, выдавая поганую натуру. — Сказал, если я твое прощение не получу, он меня к штрафникам отправит. Мол за то, что я задание провалил. А я же только договорился с ним, чтобы всё оформили в лучшем виде. А тут ты…

Стою в немом шоке.

Каждое его слово убивает во мне остатки той наивной, верящей в любовь Настеньки, которой я была еще сегодня утром, трясясь в раздолбанном уазике к «любимому».

Но одновременно с этим во мне просыпается совершенно другая личность...

— Значит, ты за мной пошел только потому, что твой Хасанов приказал? — тихо произношу я, ощущая, как пальцы сами собой находят прохладный держак лопаты у стены…

Глава 4. Настя

Первый удар приходится Виталику по плечу. Не очень сильный, но от неожиданности мой «дорогой муж» отшатывается и выпучивает на меня глаза:

— Ай… Настюх, ты че? — шипит от боли.

Перехватываю лопату поудобней, штыком в руки, и, пользуясь замешательством этой паскуды сначала бью его еще раз. Прямо по пятой точке черенком. И только потом начинаю говорить:

— Это я-то «че»? — пру на него, а на глаза пелена кровавая опускается.

Убью скотину… Клянусь!

Да как он вообще посмел!

Что? Я позорю? Пошел за мной только по приказу командира?!

Ну ты у меня попляшешь скотина! За все мои слезы!

Виталя пятится от меня:

— Зай, тормози говорю, — руки перед собой выставляет. — Не позорь меня, ну!

— Ах не позорить? — замахиваюсь и бью его по бочине. Очень удобно, когда он сам руки поднял и открылся. — Так значит это не ты меня опозорил? А я, да?

— Насть, ну ты вообще дура?! — взвывает мой не благоверный. — Я вообще-то в плену побывал! Чудом выжил, вернулся почти невредимый, а ты…

— А я в чудеса не верю! — замахиваюсь и снова бью что есть мочи, выталкивая урода из-за угла. Чтобы весь госпиталь видел наш позор. — Щас я быстро исправлю эту оплошность! Такой вредимый от меня уедешь, что пожалеешь, что в плену не остался, урод! — рявкаю, стараясь не дать волю слезам.

Злость отлично маскирует боль. По крайней мере пока помогает.

Раз уж этот козел не захотел меня отпустить по-хорошему, то я ему обеспечу такую славу неотмываемую, чтобы он меня на всю жизнь запомнил. Скотина!

Успеваю еще пару раз треснуть этого мудака. И замахиваюсь снова, но Виталик вдруг ловит черенок лопаты и дергает меня к себе:

— Доигралась? — шипит мне в лицо, а пальцы медленно сжимаются на моем горле. — Ты хоть понимаешь, че творишь, идиотка? — цедит в бешенстве, а в глазах аж капилляры лопаются. — Мы же с тобой в итоге все равно помиримся, а ты мне репутацию так испортишь, что мне потом повышения вообще не засветит обозримом будущем.

— Никогда! — шиплю я, хотя даже дышать сложно. Мой драгоценный муженек явно не церемонится, и держит за горло так, что у меня черные точки перед глазами скачут. — Я лучше умру. Но с тобой мириться не собираюсь. Катись к чертям!

Виталик заталкивает меня обратно за угол:

— Че ты строишь из себя, а? — его голос сейчас кажется каким-то истеричным. — Лучше умрешь значит? Ну давай посмотрим! — он с силой прибивает меня обратно к шершавой стене. — Ты хоть понимаешь, какие у меня теперь из-за тебя проблемы будут, м?

Вцепляюсь в его руку пальцами. Царапаюсь, потому что боюсь, что вот-вот отключусь.

— Пусти, урод, — выдыхаю хрипло.

— Пустить? Одумалась значит? — язвит он. — Значит слушай сюда, дорогая. Сейчас мы идем к Хасанову и ты САМА говоришь ему, что погорячилась. И что прощаешь меня. А так же не забудь извиниться, что вообще притащилась! Поняла меня?! Иначе… — он снова сдавливает мое горло.

Мне больно. Но это ничто по сравнению с тем, как он уже сломал меня изнутри своим предательством.

Никогда не прощу.

Никогда.

Ни. За. Что!

Мало ему было предать меня. Забыть обо мне со своими потрахушками. Так хоть позволил бы мне уйти без лишних разбирательств. Как мужчина. Как муж, для которого наши отношения хоть что-то значили.

Но нет. Ему и этого оказалось мало. Теперь он очевидно готов убить меня, если я откажусь подчиниться.

Какая же ты скотина, Виталик.

Как же я раньше тебя не разглядела?

Видимо потому что никогда не давала повода, поднять на себя руку.

Была тихой послушной женой. Никогда не перечила. Никаких сцен не закатывала. Щи-борщи готовила, носки-трусы стирала. Такая идеальная мамочка. Которая слова плохого не скажет.

Дура просто.

— Ты поняла меня?!

Перед глазами уже слишком темно.

Не могу я сейчас отключиться. Не с ним наедине! Нельзя терять контроль.

Поэтому киваю.

— Другое дело, — он ослабляет хватку. Дергает меня за подбородок, вроде вынуждая в глаза смотреть. Но я все равно не вижу его из-за расплывающийся черных пятен, будто на солнце посмотрела. — И только попробуй жертву из себя строить. Ты первая это начала! Будешь думать, как на своего мужика руку поднимать.

— Ты больше не мой, — хриплю я севшим голосом. — Ты мне больше не нужен. Я скажу… скажу командиру, что простила тебя, — выплевываю. — Но… больше близко ко мне не подходи. Убью. Клянусь, Виталик.

— Это мы еще посмотрим, — фыркает он. — Поедешь домой. Остынешь. И меня глядишь после обследования в отпуск могут отпустить, если повезет. Тогда и поговорим, — он дергает меня за локоть и ведет обратно к дверям госпиталя, как на плаху.

Не повезет, дорогой мой.

Ох, не повезет тебе в отпуск сходить.

Раз ты решил меня еще сильнее унизить, то одна я тонуть больше не собираюсь.

Так что берегись, до-ро-гой!

...

Девчата, болею. Но стараюсь не пропадать совсем.

Глава 5. Настя

У меня все кипит внутри, пока я безвольно бреду за своим мужем к дверям госпиталя.

Я этого так просто не оставлю. Клянусь…

Кажется я не только мужа своего не знала. Но и саму себя. Не знала, что во мне столько силы таится. Столько безумной решительности. И столько мстительности…

А раз даже я об этих своих чертах не догадывалась, то думаю Виталик и подавно.

Что ж… кажется моего дорого мужа ждет сюрприз. Не все же мне сегодня удивляться.

Мы входим обратно в здание госпиталя. И Виталик перехватывает меня за талию, делая вид, что не тащит меня против моей воли.

Я не сопротивляюсь. Бесполезно. Пока что.

Но урод пожалеет, что не отпустил меня, когда я хотела уйти…

Он толкает дверь ближайшего кабинета.

— Рустам Дамирыч, жена моя вызвалась попрощаться перед отъездом, — Виталя вталкивает меня в кабинет, натягивая лизоблюдскую улыбочку. — Мы все уладили. Правда ведь, родная? — он слегка подталкивает меня в спину.

Непроизвольно шагаю вперед, потому что ноги едва держат. Поднимаю уставший взгляд перед собой.

Двое мужчин. Оба глядят хмуро.

Один Хасанов, которого я уже знаю. Второй тоже какой-то деловой. Ну судя по табличке на двери кабинета это у нас как раз начальник госпиталя.

Вот и славно. Чем больше власть имущих свидетелей, тем хуже.

Для Виталика, конечно же.

Хотя уверена, что мне тоже может достаться. Но теперь не могу отступить, пока не урою этого козла.

— Значит уладили? — Хасанов смотрит с недоверием. На меня. Так изучающе долго.

Киваю, усыпляя бдительность всех присутствующих.

Ледяные глаза полковника будто в самую душу глядят. Не верит мне, гад. А надо, чтобы поверил.

— Д-да, мы с Виталиком разобрались, — наконец подаю голос, желая казаться максимально убедительной. — И я вызвалась извиниться перед вами за то, что приехала на закрытый объект. Не хотела доставлять ВАМ проблемы, — да, лично этому хмурому вояке не хотела. Я ведь ему покоя не давала. Звонила и днем, и ночью. Если бы только знала, ради какого дерьма беспокою занятого полковника, пальцем бы не пошевелила.

У Хасанова аж челюсть подергивается, пока он неуместно придирчиво изучает мое лицо, будто у него детектор лжи в мозг встроенный:

— Разобрались, говоришь?

Киваю снова. Чувствуя, что каждое мое слово он разбирает на атомы и знает какое из них вранье.

Кажется лучше помалкивать в его присутствии.

— Так быстро простила этого охламона? — не отстает дотошный командир.

— Товарищ полковник, вы не поймите неправильно, — встревает Виталя. — У нас ведь с женой до этого всего разлад был. Чуть не развелись. Вот я и позволил себе вольность.

— Разлад? — хмыкает Хасанов. — А жена твоя в курсе разлада была?

— Ну конечно! — слишком быстро отвечает мой уже почти бывший муж.

— А че ж она мне телефон оборвала, с ног сбилась, пока искала тебя, придурка. Раз у вас разлад.

— Да откуда ж мне было знать, что она так моей пропажи испугается, что все простит и примчится, — пожимает плечами козел.

— Ах вот оно что? — ухмыляется полковник.

По лицу вижу, что он не верит нам обоим. И будто издеваясь строго переспрашивает:

— Значит правда простила?

— Мгм, — выдавливаю, пряча взгляд.

— Это после того, как ты его лопатой отходила? Или до? — уточняет вдруг.

Напрягаюсь.

Значит они все видели.

— За это она тоже уже извинилась, — Виталик тычет меня пальцем в бок. — Скажи, зай?

Киваю как болванчик, а сама исподтишка кабинет изучаю. На предмет того, чем я теперь потыкаю своего «заю».

— Выходит сам изменил, а извиняться жену заставил? — включается в разговор командир госпиталя. — Хорош, Зорин.

— Ну не совсем так, — оправдывается мой муженек. — Мы с Настюхой договорились, что я после госпиталя домой приеду, с вашего позволения. И мы поговорим по душам.

— Ага, значит отпуск захотел? За счет жены? — выкупает его ложь начальник госпиталя.

— Нет конечно, — спохватывается Виталя. — Это просто к слову пришлось… — он продолжает что-то оправдываться.

А Хасанов все меня взглядом таранит. Будто ждет чего-то.

Чего, интересно?

Чистосердечного?

Или знает, какое представление я задумала?

Если знает, то мне хана.

— Рад, что вы разобрались, — наконец говорит полковник, прерывая их диалог. — Тогда можешь проводить жену за забор.

Виталик уже было хочет схватить меня за локоть. Но я отшатываюсь ближе к командирам:

— А можно мне… в-водички… — дрожу вся. — В горле пересохло.

Хасанов кивает, подходит к столу, здоровой рукой наливает в граненый стакан какой-то жидкости из графина. А я замечаю пистолет у него за поясом и план созревает сам собой.

Командир шагает ко мне:

— Выпейте. Это будет получше водички.

Благодарно киваю.

Забираю из его рук стакан. Пальцы дрожат. И я вижу, что полковник это тоже видит.

И не отходит.

Будто знает, что он-то мне сейчас и нужен. Что я не просто так попросила его.

Делаю пару обжигающих глотков, протягиваю стакан командиру, и как только он принимает его, выхватываю у него из-за пояса пистолет и поворачиваюсь к Виталику:

— Щас я тебя в п-пожизненный отпуск отправлю, урод!

Глава 6. Настя

Виталик на меня глаза выпучивает:

— Насть, ты гонишь? — с гонором. — Положи на место.

— Положу непременно, — цежу я зло, но руки дрожат, а в глазах слезы стоят. — Только сначала тебя скотину воспитаю!

— Да ладно тебе, Настюх, пошутила и хватит, ну? — он бросает нервозные взгляды мне за спину, и все же руки медленно поднимает: — Ты же все равно этими игрушками пользоваться не умеешь. Верни ствол полковнику, а? Пока не поранилась.

— За меня больше не волнуйся, — рычу я. — Лучше о себе подумай.

— Настя, угомонись, говорю, — шипит мой почти бывший муж. — По-хорошему. Ты хоть понимаешь, какие нас всех проблемы из-за тебя ждут?

— Тебя не ждут! — дергаю в руках пистолет, пытаясь усмирить гада, а сама захлебываюсь слезами. — Я тебя убью просто! И избавлю от всех проблем, сволочь!

— Не мороси, зай, — кажется окончательно расслабляется он, видимо не веря в то, что я смогу нажать на курок. — Ты же даже с предохранителя его не снимешь. Так что завязывай этот цирк.

Теряюсь.

Потому что и правда не в курсе про какие-то предохранители.

С бессильной злостью пялюсь на пистолет в своих руках. И что тут предохранитель? Блин!

Хоть в рукопашную этого урода теперь гаси, лишь бы не проиграть ему больше никогда в жизни!

— Вот умница, опускай, — Виталик бесит своей интонацией и даже на меня не смотрит, урод. За спину мне. На своих командиров. — Товарищ полковник, я очень извиняюсь за этот инцидент. Моя жена просто перенервничала сильно. Поможете ей? Она точно готова сдаться. Правда ведь, зай? — сам он не приближается, так и удерживая руки поднятыми.

Качаю головой. От обиды. От злости.

Хочу убить его. Ненавижу. Как же я его ненавижу!

— Что ж, помогу, — вдруг слышу удивительно спокойный голос Хасанова у себя над головой.

Даже странно. Он стоял прямо у меня за спиной все это время. И достаточно близко. Но даже не предпринял ничего.

Неужели они все понимали, что я беспомощная идиотка и все равно не смогу ничего сделать? Стыдоба!

От злости на саму себя я только сильнее сжимаю в пальцах пистолет.

И даже когда Хасанов оказывается вплотную к моей спине, не опускаю руки, так и направляя ствол на Виталика.

— Муж твой говорит, что ты готова сдаться, — говорит командир прямо у меня над ухом и накрывает своей горячей ручищей мои заледеневшие от страха пальцы. — Ты согласна с этим?

Снова качаю головой:

— Он все соврал! Я не простила! И не собираюсь! И ни в какой отпуск его не жду! Дайте мне убить его, а? — всхлипываю шумно. — Пожалуйста!

— Насть, ты че?! — шипит Виталя.

— Убить никак нельзя, — отвечает Хасанов будто на полном серьезе. — Мы его уже отметили как живого после операции. Но вот подрихтовать немного можно. Чтобы не зря койку в госпитале занимал.

— П-правда? — от неожиданности даже поворачиваю голову к полковнику, чтобы оценить выражение его лица.

Он же не шутит? Такие как он наверно вообще шутить не умеют. Ну вот и лицо серьезное как всегда. Смотрит на меня своими ледяными глазами и ни намека на улыбку или хотя бы ухмылку саркастичную.

— Правда, — моргает медленно. — Куда стрелять будешь?

— Т-товарищ полковник, вы же… вы не с-серьезно щас? — а вот теперь-то я наконец-то слышу страх в голосе своего неверного козла.

Переключаю внимание на Виталика и наблюдаю, как он пятится к дальней стенке.

— А давай проверим? — холодно говорит Хасанов. — Ты думал что можно меня просто наебать, силой вынудив жену прийти и сказать, что все в норме? М?

От его тона у меня волосы на затылке дыбом встают. А Хасанов продолжает:

— Да даже если бы эта дурочка не сорвалась, думаешь я не вижу КАК ты получил ее «прощение»?

— Д-да нормально все было… — мямлит предатель, — я не знаю че она…

— Не знаешь значит? — Хасанов явно зол. — А я тебе скажу, в каких случаях женщины порой так себя ведут. Например если пытаться их душить до синяков?

Виталя бросает испуганный взгляд на мою шею:

— Это ж… это не я! Она и была такая, когда приехала!

— Ага, — выдыхает гневно командир, — а свежие царапины на твоей руке это тоже так было? Может итог страсти с медсестрой? Что скажешь?

Ого. Вот почему этот полковник настолько непоколебим — он уже все заприметил. Реально будто насквозь нас просканировал. Я ведь и сама упустила, что у Виталика кровавые борозды от моих ногтей на предплечье остались. Выходит у меня на шее еще и синяки от этого урода? Внутри снова поднимается волна необузданной злости. Но я не успеваю даже слова вставить.

— Слушай сюда, капитан, — рокочет полковник.

И я даже вздрагиваю от этой угрожающей интонации. Но он все еще держит мои руки в своей, и заодно моего неверного мужа на мушке:

— Я ведь не просто так тебе велел с женой разобраться, дерьма ты кусок, — Хасанов будто изо всех сил сдерживает накопившуюся в нем ярость. — Ты хоть понимаешь, что она притащилась на закрытый объект, в крайне небезопасной зоне. И теперь ты предлагаешь мне отправить эту обиженную женщину обратно? Куда? Может сразу врагам ее сдадим? А она нас. Мало тебе было пацанов наших… — он цедит слова сквозь зубы, будто они даются ему с невыносимой болью. — Короче, Зорин. Мне реально проще дать ей тебя пристрелить. Чем подставить целый госпиталь.

Я даже дышать боюсь.

Он правда даст мне выстрелить?

Я хочу наказать этого козла. Но…

Поднимаю испуганный взгляд на Хасанова. И вижу, что у него аж вены на висках вздуваются.

Ощущение, что он сейчас зол даже сильнее, чем я. И кажется у него есть на то веский повод.

Может даже весомей, чем у меня.

Неужели Виталик подставил кого-то? А теперь, с виду вполне здоровый, лежит в госпитале. Развлекается тут. Медсестер трахает.

Тогда как даже у Хасанова плечо перемотано. И он точно говорил что-то о том, что из-за Витали оказался в госпитале.

Полковник опускает на меня свои ледяные глаза:

— Ну и че застыла? Будешь стрелять или нет?

Глава 7. Настя

Я в ужасе зажмуриваюсь.

Однако выстрела не происходит.

Нерешительно открываю глаза и вижу, что Виталя скукожился у стены, и кажется будто уже готов расплакаться от страха.

Мне как-то даже легчает от того, что этому козлу сейчас видимо страшнее, чем мне.

Дышу тяжело, плохо соображая что вообще происходит. Почему этот сукин сын еще не лежит на полу и не истекает кровью.

Не то, чтобы я готова узреть подобную картину, но я определенно к этому морально готовилась. Ведь Хасанов точно был преисполнен решимости пристрелить моего неверно мужа. И пожалуй даже был бы прав, судя по их разговору. Но вот моя нервная система явно не предназначена для таких вот обстоятельств.

У меня кружится голова. Сердце грохочет в ушах. И во рту пересохло как если бы я пробежала марафон.

Боюсь, что полковник попытается снова нажать на курок и в этот раз у него получится. Но не могу даже руку одернуть от пистолета — он сжимает мои пальцы слишком крепко.

От страха даже пячусь назад, будто надеясь оказаться подальше от собственной руки. Но деваться мне особо некуда, и я упираюсь лопатками в грудь полковника. Дрожу как лист осиновый. И даже вздохнуть боюсь, желая, чтобы весь этот ужас поскорее закончился.

И Хасанов будто мысли мои читает, наконец опускает пистолет. И дергает меня так, что я оказываюсь у него за спиной. Но руку мою не отпускает, будто не уверен, что я еще чего не выкину.

— Теперь слушай сюда, упырь, — рычит Хасанов в сторону Виталика. — Считай, что сегодня тебе опять сказочно повезло. И я даю тебе последний шанс. В следующий раз если я наведу на тебя ствол — всем богам молись. Потому что больше тебя уже никто не спасет. Понял меня?!

— Тов-варищ команд-дир, я все понял, — Виталик будто норовит в стену втереться, настолько он уже в нее вжался.

Таким жалким я своего мужа еще ни разу в жизни не видела. И близко не стоял с тем «храбрецом», который только что душил меня у стены госпиталя.

— Значит первое, — продолжает Хасанов. — Мы с командиром госпиталя обсудили — никакого отпуска тебе не положено. Слишком целый, чтобы отдыхать. Но лишить тебя возможности побороться за отпуск мы не можем. Поэтому к ударникам на передок пойдешь.

— За что?! — взвывает Виталя.

— А разве не за что? — включается в диалог командир госпиталя. — Вон, жена твоя нарушила правила. Оказалась на территории закрытого объекта. Откуда адрес, если не от мужа? — резонно предполагает он. — Да еще и с оружием к тому же. По твоей инициативе, между прочим.

— Да я ж ей не говорил за ствол хвататься! — оправдывается сволочь.

— Мы тут все прекрасно понимаем, что с ее стороны это была самооборона, — отрезает Хасанов в мою пользу. — А ты выходит напал на безоружного гражданского. За что тебя уже посадить можно.

— Так лучше посадите!

— Не положено, — холодно цедит Хасанов. — Ты на выполнении боевого задания.

— Товарищ командир, пощадите, — взмаливается Виталик, — знаете ведь что там почти никто не возвращается.

Выглядываю из-за плеча полковника, и смотрю на мужа.

Не узнаю. Будто чужой человек.

— Ну процентов десять, — полковник пожимает плечами. — Так что у тебя, гниды живучей, есть все шансы.

— Все из-за тебя, идиотка! — шипит Виталик, вытаращив на меня глаза.

— Вовсе нет, — прерывает его Хасанов. — Это из-за тебя самого. Из-за твоей трусости, Зорин. Я тебе еще там сказал, что непременно спрошу с тебя за пацанов.

— Но ведь не было нарушений! — Виталя аж слюной брызжет.

— Не было, — соглашается командир. — Поэтому я тебя паскуду наказать не мог. А тут и повод появился. Мы ведь оба прекрасно понимаем, что как капитан ты должен был сам сдохнуть, но не подставлять ребят так подло, — его голос болезненно скрипит, так, что я даже сама проникаюсь вовсе неизвестной мне ситуацией.

Одно ясно: из-за Виталика погибли люди. Так что мое разбитое сердце — цветочки.

— Теперь будешь жизнь портить таким же долбоебам, как ты сам, — цедит полковник. — Вернешься покалеченным, тогда может и на долгожданный отдых договоришься с Виктором Евгеничем. А может даже медаль получишь.

Виталик зло пыхтит у стены и на меня смотрит как будто во всех его бедах и правда я виновна.

— Сука… — шипит одними губами.

— К слову о ней, — Хасанов явно замечает реакцию Витали на меня. — Прежде чем уйдешь — извинись.

— Чего? — Виталик явно не ожидал такого поворота событий.

Признаться и я тоже. Поэтому даже удивленно поднимаю на него взгляд, высунувшись из-за плеча.

— Плохо слышите, товарищ капитан? — полковник едва заметно приподнимает брови. — Я сказал: извинись.

— Перед кем? Перед этой с… из-за которой мне теперь…

— Последний шанс, Зорин, — рокочет полковник. — Иначе я позабочусь о том, чтобы ты точно в те десять процентов, что возвращаются, не попал.

— Извини, — нехотя выдавливает Виталик, даже не глядя на меня.

— Я не слышу, — требует Хасанов. — За что ты извиняешься, капитан?

— За то, что изменил, — шипит уже почти бывший муж. — Прости.

— Еще, — настаивает командир. — Ты ведь не только в этом отличился.

— За то, что это… — будто слова подбирает, — синяки оставил.

Ну конечно. Вместо формулировки «за то, что едва не придушил», он выбрал «синяки оставил». Будто это совершенно случайно вышло.

Плевать.

Мне и извинений его не нужно. Я хочу уже просто уйти отсюда и забыть все, как страшный сон. И больше никогда не видеть этого урода.

Однако Хасанов почему-то не отстает:

— Продолжай.

— Ну не просто синяки… придушил слегка… — мямлит Виталик под давлением.

— С этим разобрались. Еще что? — продолжает настаивать полковник.

Хотя я и сама не понимаю за что этому мудаку еще нужно извиняться? За то, что мне жизнь испортил разве что?

— Да не за что больше! — подтверждает мои мысли Зорин.

— Уверен? — Хасанов явно злится. А значит все же что-то еще есть. — А что насчет фоток?..

Глава 8. Настя

Непонимающе пялюсь на предателя, в ожидании, что он тоже не догадывается, о чем речь. И он вроде даже не подводит, на этот раз:

— Каких фоток? — кривится Виталик. — Не понимаю, о чем вы, товарищ полковник?

Мне сейчас очень хочется верить, что Хасанов просто что-то напутал и для меня на сегодня дурные сюрпризы закончились.

Однако за время нашего короткого знакомства мне успело показаться, что этот суровый офицер вообще никогда не ошибается…

— Тех самых, что ты пацанам у себя в роте продавал, — цедит Хасанов.

Я даже вздрагиваю невольно, когда меня, словно обухом по голове, осеняет предположение, о каких фотках может идти речь, и при чем тут я.

Нет.

Не может быть. Он ведь не может оказаться настолько гнилым. Я ведь знала его. Или думала, что знала…

Только ни это.

— До сих пор не вспомнил? — рычит Хасанов.

А я поднимаю взгляд на мужа, чувствуя, что просто задыхаюсь от стыда и унижения:

— Скажи, что речь не о тех фотках, о которых я подумала? — выдавливаю, а в ушах такой гул поднимается, что я сама почти своего голоса не слышу. — Говори!

— Прости, зай, — его извинения больше похожи на подлую усмешку.

— Ты же клялся, что это только для тебя, — шепчу в ужасе. — Говорил, что они тебе нужны… потому что… с-скучаешь по мне…

— Ну я ж не врал, — пожимает он плечами. — Я поначалу правда для себя просил. А потом одному летехе похвастался, мол жена мне нюдсы по запросу шлет, показал пару. А он заценил. Ну и понеслась. Оказалось ты у меня зачетная телка, и на тебе можно тоже неплохо заработать…

— Ты пох-хвастался? — я в таком шоке, будто меня контузило.

Аж в глазах темнеет от ужаса, когда представляю сколько незнакомых мужиков благодаря этому козлу видели эти проклятые фотки.

А я еще расстаралась так для него. Через собственную мораль и принципы переступила. Стеснение свое врожденное в задницу засунула. И даже белье для такого дела специально купила. Развратное. Которое так просто и никогда носить не стала бы.

Так сильно хотела мужа порадовать…

Порадовала.

Выходит он меня продавал своим сослуживцам? Очуметь…

Вместо стыда и растерянности меня вдруг накрывает новая волна необузданного бешенства. Хочу ударить этого ублюдка. Не просто ударить, а отходить его чем-нибудь хорошенько. Или что-то швырнуть в его наглую ухмыляющуюся рожу!

— Да если бы в моих руках сейчас еще раз оказался пистолет, то я бы больше не раздумывала! — рычу я уязвлено. — Скотина!

Никогда в жизни я еще не чувствовала себя так погано. Будто меня с дерьмом смешали и, едва мне кажется, что все закончилось, снова начинаю тонуть в этой грязи.

Сама не понимаю откуда в моей руке появляется пустой стакан. Всего на секунду бросаю на него взгляд, и моментально принимаю решение, что делать дальше.

Поднимаю глаза на этого урода. Замахиваюсь. И… швыряю стакан.

К моему сожалению он разбивается вдребезги в считанных сантиметрах от лица этого кретина. Осколки летят по всему кабинету.

Виталик стирает с щеки кровь от крохотной царапины, и… ухмыляется, тварь.

— Прекрати это немедленно! — предупреждаю я. — Или я на тебя в суд подам!

— Да я больше не занимаюсь этим, — разводит он руками. — У меня ж даже телефона нет.

— Посмеешь еще хоть раз ко мне приблизится — убью, клянусь! — шиплю я сквозь боль.

— Как же? Ты ни выстрелить не можешь, ни попасть в меня, — забавляется будто.

Я даже ответить ничего не успеваю, потому что Хасанов вдруг оставляет мою руку, и шагает навстречу этой скотине.

— Зато я не промахиваюсь, Зорин, — хрипит он.

И, я не столько вижу, сколько слышу, как этот хмурый полковник вколачивает моему мужу нос в черепную коробку. Тот сдавленно скулит, явно не ожидав такого поворота событий.

Несколько секунд просто стою. Растерянная и опустошенная.

Не могу поверить, что все это происходит со мной. Мне казалось я знаю Виталика как облупленного. Я считала, что у нас чуть ли не идеальный брак. Как я могла упустить, что он такая скотина?

— Товарищ полковник, я же извинился! — вопит Виталик между ударами, чем наконец выдергивает меня из этого оцепенения.

— Ты позоришь всех офицеров, Зорин. Будь мужиком уже и выполни все ее условия. Иначе она мне позвонит. Ясно? Раз она сама не может, значит я приду и убью тебя, клянусь. Слишком сильно я хочу тебя грохнуть, скотина. Мне даже сесть из-за тебя не жалко будет!

— Я все понял! Понял! — верещит мой «герой». — Отпустите!

— А я еще не договорил, — цедит Хасанов и его кулак снова впечатывается в нос Виталика. — Чтобы изъял каждую фотку до последней у своих «клиентов». Иначе молись, чтобы я тебя на передке не нашел.

— Да как же я это сделаю?! — воет Зорин. — Я же говорю, телефон потерял, там все контакты были!

— Знаю, — холодно кивает полковник. — Выходит, нелегко тебе придется. Понятия не имею, как ты собрался это сделать, но уж постарайся, чтобы их ни у кого не осталось. Для твоего же блага. Иначе теперь, каждый раз, когда мне будут попадаться фотки твоей жены — я тебе буду по одному пальцу ломать. Слово офицера тебе даю, мразь. Где бы ты ни был — найду и сломаю. Или найду того, кто сломает.

Хасанов продолжает сыпать угрозами, а меня словно кипятком от стыда обдает.

Значит даже полковнику мои фото «попадались»…

Это же насколько широкий промысел развернул этот урод, что даже серьезным офицерам вроде Хасанова они попадались?

Боже! Какой стыд!

Почему-то сильнее всего мне стыдно именно перед этим строгим полковником. Опять.

Должно быть потому, что остальных «клиентов» своего мужа, в отличие от командира, я в глаза не видела. Так Хасанову я еще и телефон оборвала, плакалась из-за мужа. Говорила как люблю его, как жду. Угрожала ему. Умоляла. В общем как могла выставляла себя полной дурой, и не догадывалась даже, что мой муженек уже и без меня справился. Выставил меня даже не дурой, а какой-то… шалавой!

Глава 9. Настя

Из ворот госпиталя солдатик выпускает меня без лишних вопросов. Подозреваю, что он видел нашу стычку с Виталиком. И наверно как и все в госпитале теперь смеется надо мной.

А может он даже один из «покупателей» моего мужа.

Кто ж знает? Как теперь жить спокойно, зная какую славу мне обеспечил муж.

Чтоб его черти разорвали!

А лучше… Хасанов.

На него вся надежда.

Надеюсь он отходит этого урода хорошенько, чтобы у него больше и в мыслях не было ко мне лезть.

Насчет фоток: сильно я сомневаюсь, что Виталик и правда станет заниматься «зачисткой». Скорее будет просто молиться, чтобы они больше никогда не попали в поле зрения вышестоящего руководства. А может даже рассылку какую сделает, чтобы не распространяли больше. И на том закончит.

И мне страшно делается от того, сколько людей мой позор видели. И сколько еще может увидеть?

Выходит ведь, что даже если это перестанет разрастаться, то все равно у кого-то мои фотки останутся. А как говорится «интернет помнит все».

Ну скотина…

Мало тебе было гулять от меня. Так ты еще и меня саму опозорил, будто я шалава какая-то.

Всхлипываю, быстро шагая по гравийной дороге, подальше от проклятого госпиталя.

Нужно просто сбежать отсюда. Подальше.

И не вспоминать больше.

На развод подам сегодня же. Слышала, что через интернет можно.

Сейчас бы только ночлег найти. Вечереет все-таки, и сегодня я вряд ли машину в сторону дома найду. Тут это не слишком частая роскошь. К тому же я слышала, что ночью вообще лучше не ездить, от греха подальше.

Так что надо найти, где переночевать. Там же может насчет машины узнаю на завтра. Успокоюсь, глядишь. На развод подам. И… забуду этот день как страшный сон.

Ежусь будто от холода, хотя пока солнце еще не до конца село на улице довольно сносно. Должно быть просто нервное. Но я все же кутаюсь в свою джинсовку, и пытаюсь не плакать, чтобы не выглядеть жалкой, когда добреду хоть до какой-нибудь цивилизации.

Госпиталь тут организовали на отшибе, и вокруг только заброшенные, сильно потасканные здания, с отпечатками недавнего боя.

Мне от этого не по себе и я нервно оглядываюсь на солнце, скрывающееся за горизонтом. Знать бы хоть, что я иду в верном направлении, может и не было бы так беспокойно.

Успокаивает только то, что я точно знаю, что жизнь в этом городке точно осталась, потому что по пути сюда водитель заезжал в магазин, и еще в пару мест по своим делам, и я даже удивилась насколько тут местами оживленно. Осталось найти, где это было.

Но мы ведь точно подъехали с этой стороны, значит я, по крайней мере, иду в нужном направлении. Надеюсь.

Дура просто.

Бездумно бросилась за мужем, едва узнала адрес госпиталя. И даже о самой себе не подумала. Добиралась сюда — себя не помня. А как обратно собиралась?

Не до того мне было. Хотела только узнать, что он жив.

А теперь иду, и жалею, что пистолет оказался не заряжен…

Солнце слишком быстро прячется за горизонтом. А я пока даже ни одного светлого окна не увидела.

Хотя, что там светлого, тут и целые-то роскошь.

С фонарями примерно такая же история. Они как бы есть, но явно загораться не собираются.

Мне страшно. Но не многим страшнее, чем от того, что сделал со мной муж. С кем я жила все это время? Он просто моральный урод и псих, к тому же.

Это же надо, так клянчил у меня эти фотографии. Теперь даже вспоминать противно.

Он ведь не только уговаривал меня по-хорошему, но и давил на то, что я выходит не люблю его, раз отказываюсь.

И я повелась. Ведь не привыкла мужу отказывать…

Там такое позорище.

В белье откровенном. И без. Там где я только руками прикрываюсь. Или и вовсе волосами распущенными.

Были конечно и поскромнее, где я в халатике хотя бы. Типа плечико спущено, или полы слегка распахнуты.

А самое целомудренное, это где я в платье-сорочке шелковом сфоткалась. С этого я начинала свои пробы фотосессий для мужа. Мне казалось это так откровенно: как оно облегает меня, как заметно выделяются соски под тонкой тканью, да еще и разрез там был довольно смелый для меня.

Но этот урод сказал, что это слишком скучно. И мне пришлось переступать через собственную гордость.

Ради него.

И еще целой роты солдат.

Остается только молиться, что продавал он не самые мои откровенные кадры.

Но что-то я сомневаюсь, что Хасанов бы так взбесился из-за «скучных» фоток в шелковом платье.

Ну вот, теперь в голову еще и Хасанов лезет.

Мне так стыдно перед ним. К тому же, я забыла поблагодарить его.

Можно было бы позвонить или написать. Но я и без того его уже достала. Да и после всего, что случилось, как-то совсем не хочется снова как-либо с ним сталкиваться. В конце концов, он видел меня голой! После такого я вообще больше никогда не смогу ему слова вымолвить. Стыдоба.

Однако мысленно я действительно благодарна ему за сегодняшние открытия.

Если бы не он, я бы так и оставалась в «счастливом» неведении…

На улице уже совсем стемнело, поэтому внезапно вспыхнувшие за спиной фары я замечаю сразу. И судя по звуку, машина притормаживает будто заметив меня.

Вот черт. Еще этого мне не хватало.

После всего ужаса сегодняшнего дня мне осталось только в незнакомую машину сесть в столь небезопасном месте.

Поэтому я ускоряю шаг и сворачиваю на тропинку, что в свете фар виднеется через кювет.

Вот только машина все равно тормозит на обочине, и я вздрагиваю, услышав, как хлопает дверь…

Глава 10. Настя

— Эй, девушка, — окликает меня мужской голос.

Делаю вид, что не слышу и ускоряю шаг, надеясь скрыться за ближайшими кустами. Может отстанут.

Еще мне проблем в этой глуши не хватало.

— Да подождите ж вы, дамочка, — усмехается. — Гля какая резвая, Михалыч. Значит точно наш клиент.

Я уже почти бегу, как вдруг второй голос, построже, одергивает меня:

— А ну стоять! — рявкает. — Полиция!

Врастаю в землю, никак не ожидая такого поворота событий.

Полиция?

Быстро поворачиваюсь, чтобы убедиться, что не врут. И теперь сбоку, когда фары не слепят в глаза, вижу очертания полицейского бобика, и мигалкой сверху.

— Ой, — выдыхаю облегчено. — Так вы полицейские? Простите, я просто подумала…

— Да знаем мы, что ты подумала, — усмехается тот, что помоложе. — Все вы одно и то же заряжаете: «испугалась просто», «мало ли, хулиганы какие окликают». Да?

— Н-ну да, — бормочу я, так и оставаясь стоять на тропинке. — Только я не «все». О ком бы вы не говорили. Я правда случайно тут оказалась, — сразу пытаюсь прояснить ситуацию, чувствуя, что меня уже приписали к некой группе лиц, быть приписанной к которым мне явно не на руку.

— А это мы сейчас проверим, гражданочка, — угрожающе говорит младший полицейских. — Ваши документы?

— Да, сейчас! — спохватываюсь и вдруг замираю в ужасе… — Ой…

— Ну, что? Небось все украли? — язвительно предполагает. — Сами мы не местные, да? Пощади, начальник?

— Да нет же, — выдыхаю я в шоке, чувствуя, что если я сейчас не найдусь, чтобы объясниться, у меня будут серьезные проблемы. — Я вообще к мужу в госпиталь приехала! И там… — говорю уверенно, но тут же теряюсь, пытаясь вспомнить, в какой именно момент могла посеять сумку с документами, деньгами и телефоном.

Может в машине, которая меня сюда привезла?

Но я же у ворот Хасанову звонила. Значит тогда еще сумка была при мне.

Выходит в госпитале.

Так уж «впечатлил» меня козел-муженек, что я даже не заметила, где ее оставила.

Когда застала его с девкой? Или может когда лопатой его била?

— И замолчала, — фыркает полицейский. — Под наркотой что ли?

— Ну что вы такое говорите? — бубню я обижено. — Я просто вспомнить пытаюсь, где сумку потеряла. По всей видимости в госпитале и оставила.

— Точно, — скалится тот, что Михалыч. — Тебя наверно туда подкинуть нужно, да? Ты быстренько заберешь документы и докажешь нам, что не закладчица? Все верно?

— Кто?! — выдавливаю я шокировано. — Да вы что? Я даже толком не знаю что это такое!

— Ну давай назовем тебя дилером. Так лучше? — подсказывает молодой.

— Н-никакой я не дилер, — заверяю, а у самой уже руки дрожат от всех сегодняшних приключений. — Я вам клянусь.

— Ну раз прям клянешься, что не продаешь тут наркоту, — тянет старший, — значит пришла сюда купить, да?

— Нет! — отрезаю твердо. — Да я в жизни никогда эту дрянь не пробовала!

— А если тест сделаем? — щурится на меня подозрительно.

— Да хоть десять! — уверенно говорю я. — Говорю ведь, никогда в жизни не употребляла никакую отраву.

Этот самый Михалыч долгие секунды молча разглядывает меня, а затем внезапно говорит:

— Я тебе верю.

— О, спасибо вам! — выдыхаю облегченно.

Но он продолжает:

— Значит для мужа искала? Правильно понимаю?

— Господи, да нет же! — уже злюсь, потому что ощущение, что им лишь бы чего мне «пришить». — Стала бы я еще для кого-то эту отраву добывать. Нет! Я вообще с мужем поссорилась! Потому и убежала из госпиталя, что даже сумку там свою забыла!

— Ага, выходит мужа уже и нет? — будто на чем-то подлавливает меня младший.

— Да почему же нет? — пожимаю плечами. — Жив-здоров. Только теперь от меня отдельно. Приеду домой и на развод подам.

— Понял, сержант? — усмехается старший. — Придумала мужа и… передумала. Значит может и не наркоманка. Проститутка, видать.

— Да что вы себе позволяете?! Я честная женщина, вообще-то! — у меня даже голос на октаву выше становиться от возмущения.

— Видали мы таких честных! — фыркает сержант. — В машину давай! В участке разберемся.

Понимаю, что продолжать спорить с ними бесполезно, поэтому просто шагаю к бобику и послушно усаживаюсь на заднее сиденье.

В конце концов оказаться среди ночи в полиции — не самое страшное, что могло со мной тут приключиться. Так что надо просто придумать как бы подтвердить свою личность, и меня отпустят.

Как раз повезет, если отделение полиции где-то поближе к цивилизации. Там и район будет безопаснее. Тогда и ночлег, и машину в сторону дома проще будет найти.

Осталось только придумать как теперь доказать, что я никакая не проститутка-наркоманка, за которую они меня приняли, идиоты. Хотя… их тоже можно понять. В таком-то райончике. Где ни души живой. Ни фонаря целого. И тут я среди ночи шарахаюсь. Подозрительная, не спорю.

— Послушайте, — вежливо начинаю я, когда машина со скрипом трогается с места, — я понимаю, как это все выглядит со стороны. Но я вам клянусь, вышло недоразумение. И действительно, если вы меня подвезете в госпиталь, то я смогу вам легко доказать, что я просто приехала навестить мужа.

— Отвезти, говоришь? — старший бросает на меня взгляд через плечо.

— Мгм, — киваю, вцепляясь пальцами в решетку между нами. — Тут ведь недалеко совсем.

— Слушай, мы похожи на такси? — отбривает меня грубо.

— Н-нет.

— Так вот звони своему мужу, если такой вообще имеется. И пусть сам везет твои документы! — режет. — А если же такового нет, значит звони сутенеру, или «мамке», кто там тебя крышует?

— Да никто меня не крышует! — в отчаянии всхлипываю я. — Я бы и рада позвонить тому, кто может привезти документы, но у меня ведь и телефон в сумке остался. А в нем все контакты!

— Ты что же, номер мужа не знаешь?

— Знаю, — фыркаю нехотя. — Вот только он же свой телефон тоже потерял. Я пока в госпиталь ехала не могла ему дозвониться, — произношу это и сама понимаю, насколько это все неправдоподобно звучит. Будто я и правда отмазаться пытаюсь.

Глава 11. Настя

— Только т-телефон одолжите, п-пожалуйста, — шепчу я умоляюще.

Старший полицейский окидывает меня недовольным взглядом, но все же кивает сержанту:

— Вась, дай ей свой, — и к моему облегчению отходит от меня. Открывает дверь в один из небольших кабинетов и включает чайник.

Василий же явно не доволен, что «сделка» предложенная Михалычем сорвалась, но все же протягивает мне телефон:

— Только быстро, — приказывает, явно почуяв власть, пока старший не слышит. — У нас тут не переговорный пункт.

— Д-да, к-конечно, — от волнения заикаюсь, потому что «быстро» это сейчас вообще не про меня.

Во-первых потому что руки дрожат, и я умудряюсь едва не уронить телефон сержанта. Благо вовремя перехватываю его, под неодобрительным взглядом Василия.

Во-вторых, потому что я вовсе не уверена, что помню нужный номер.

Но попытаться в любом случае стоит. Всяко лучше, чем эти их «сделки».

Ну же! Вспоминай!

Первое, что воспроизвожу в памяти — голос Хасанова.

Он тогда среди ночи позвонил. Говорил привычно размеряно и строго. Мол нашли Виталика. В госпитале лежит. А потом он номер госпиталя мне продиктовал…

И вот мне записать было некуда. Так я попросила его повторить разок. Он даже подчинился, к моему удивлению. И после сразу трубку положил.

А я как молитву эти цифры повторяла про себя, пока не записала там же в телефоне.

Два-два… семь…

Стоп, сначала же код нужен.

— Ну долго ты там? — поторапливает сержант. — Если некому звонить, так и заканчивай спектакль.

— Есть-есть! — заверяю я горячо. — Только это… код города вашего подскажете?

Выдыхает раздраженно, но диктует цифры. Спешу набрать, а следом и номер насколько позволяет память.

Хоть бы правильно… Хоть бы в такое время еще кто-то трубку взял там.

Гудки. Длинные гудки. Значит я точно уже кому-то звоню. Лишь бы не ошиблась!

Сержанту видимо надоедает ждать, машет на меня рукой и выходит к старшему в кабинет, где чайник закипает. Прямо как мои мозги сейчас от звуков этих мучительных гудков.

— Але, — вдруг раздается недовольный женский голос в трубке.

И я… узнаю его!

Это ведь та самая женщина, которую я много раз по телефону уговаривала позвать мне мужа. А она ни в какую не соглашалась.

Значит хорошая новость — я правильно вспомнила номер госпиталя.

А вот плохая в том, что это практически бесполезно, когда на дежурстве эта непробиваемая тетка.

Однако попытка — не пытка. Особенно когда это единственный шанс на спасение.

— З-здравствуйте, — нерешительно пищу в трубку, вовсе не успев подготовить убедительную речь. — У меня… я… я по одному важному делу звоню, — придумываю на ходу, ведь если я просто представляюсь женой Зорина, как в многочисленные прошлые разы, то она меня точно так же как и тогда пошлет куда подальше. — У меня есть важная информация для полковника Хасанова. Могли бы вы позвать его к телефону?

— Нет, — отрезает женщина, толком не дослушав даже.

— Я вас умоляю, — скулю тихо. — Это вопрос жизни.

— Я знаю, — соглашается. — Потому что это вопрос моей жизни. Тут сегодня такой переполох, что осталось только под горячую руку полковнику лезть из-за какой-то девахи. Да он меня убьет! Всего доброго!

— Подождите, прошу! — у меня голос срывается. Но я беру себя в руки и быстро придумываю рычаг давления на эту упертую тетку. — Он точно вас убьет, если вы не передадите ему мое послание!

Тишина в трубке.

Я уже успеваю подумать, что она сбросила вызов.

Нервно поглядываю на полицейских, которые заваривают себе чай в соседнем кабинете, о чем-то непринужденно болтая, и кажется не слушают меня вовсе. Что вроде должно меня немного успокоить.

Да вот только стоит мне сейчас положить трубку, как с меня точно спросят. А ответить мне будет нечего…

— Ну, выкладывай, — наконец звучит в динамике недовольный голос все той же женщины. — А я подумаю, передавать или нет.

У меня один шанс.

Всего один.

Значит надо сказать так, чтобы она точно передала информацию Хасанову.

Получается просто сказать, что некая Зорина застряла в полиции — не вариант. И когда я представлялась женой Виталика — она меня в грош не ставила и не соглашалась даже позвать его к телефону.

Зато Хасанова она явно побаивается. Как и все в госпитале.

Тогда есть у меня один безумный вариант…

Лишь бы прокатило.

— Я… это… передайте Хасанову, что в отделении полиции недалеко от госпиталя сидит… его жена.

Опять тишина в трубке.

Вот блин.

У меня все лицо горит от стыда, что я все же произнесла это вслух.

Чокнутая!

А эта тетка точно знает, что никакой жены у Хасанова нет, или, что еще хуже, и вовсе знает его жену. И это будет катастрофа!

— Кхм, — она прочищает горло, и я уже готовлюсь к худшему. — Не знала, что товарищ полковник женат.

Неужели поверила?

— Д-да… — выдавливаю я, — м-мы только недавно…

— Думаешь, я тут каждой встречной-поперечной верить буду? — вдруг говорит она язвительно. — Что за день такой?! Днем одна шизанутая в госпиталь вломилась, тут вторая… — дальше ее возмущений я уже не слышу, вместо них короткие гудки.

Ой, мамочки…

Неужели это конец? И я профукала свой единственный шанс на спасение?..

Глава 12. Настя

Поразительно, какая тварь человек, если ко всему адаптироваться может. Как таракан прямо.

Вот и я — таракан.

Вроде ситуация — хуже даже придумать сложно.

А я даже покемарить умудряюсь в обезьяннике. Не то, чтобы крепко. И кажется это просто защитная реакция моего организма на стресс, и он просто отрубает сознание. Но в данной ситуации это для меня даже хорошо.

Ведь неизвестно что меня ждет дальше и сколько концентрации и сил потребуется. А так я хоть немного отдохну, пока мое положение хотя бы частично стабилизировалось.

После звонка в госпиталь я сказала полицейским, что мой муж вот-вот приедет. И тем самым выиграла для себя время, хотя бы чтобы они больше не лезли ко мне со своими грязными «договорами».

На что я надеюсь? Бог его знает.

Может на то, что вредная тетка все же передаст информацию хоть кому-нибудь, кто решится меня выручить, — что вряд ли.

А может полицейским самим надоест меня держать и они отпустят, — что тоже вряд ли.

Короче я готовлюсь к побегу!

А какие еще у меня остаются варианты?

Информации обо мне у них все равно нет. Даже имени моего не спросили. Так что если удастся сбежать, то проблем с законом потом не должно возникнуть. Тем более раз по-хорошему эти слуги народа все равно не хотят.

Вот бы только придумать годный план…

— Эй, мадам! — раздается над ухом голос сержанта Васи, вынуждающий меня вздрогнуть. — Как выспалась?

Растерянно озираюсь по сторонам, не в силах избавиться от дремотного ощущения.

Сколько сейчас время? Какой вообще день? Ощущение, что я здесь очень давно, хотя всего-то наверно половина ночи прошла. Может чуть больше.

— Н-нормально… — выдавливаю тихо.

— Это хорошо. Пройдемте.

— К-куда? — нервничаю.

— Вас Петр Михалыч ожидает.

Бреду за сержантом в кабинет старшего. Не сопротивляясь и не предпринимая попыток спорить, потому что чувствую, что это и есть мой шанс на побег.

Вхожу в кабинет, а Василий закрывает дверь снаружи, оставляя нас с начальником наедине.

А вот это нарочитое действие меня сильно напрягает.

— Отдохнула? — сидя за большим столом, Михалыч скалится типа дружелюбно и указывает мне на стул напротив.

Подчиняюсь, находя это место вполне безопасным:

— Сложно назвать это отдыхом, — усмехаюсь невесело.

— Вот и славно, — он откидывается в своем кресле, едва ли не по самую грудь скрываясь под столом. — Значит смею полагать, что тебе надоело гостить у нас?

— Ох, еще как! — соглашаюсь поспешно, еще не понимая о чем речь.

— Тогда предлагаю разобраться с твоим дальнейшим содержанием до того, как солнце встанет, — отрезает он. — Варианты ты знаешь. Например у тебя при себе мог бы случайно оказаться нехилый вес, из-за которого ты отъедешь на казенные харчи. Да?

— Н-не надо…

— Тогда раздевайся уже! — оглушает меня немыслимым приказом.

— Я н-не м-могу… — выдавливаю в ужасе и руками себя обнимаю. — Я же с-сказала… я никакая не ш-шлюха.

— Это я уже понял, — пожимает плечами мужичок. — Поэтому и обломал сержанта. Но со мной тебе придется договориться, — он как-то томно мне улыбается.

И я вдруг осознаю, что он не просто так держит руки под столом и ритмично покачивается в кресле…

Я резко вскакиваю со стула, и, как напружиненная, отскакиваю подальше от стола. К горлу подкатывает тошнота, и я судорожно пытаюсь придумать как спастись:

— Я в-ведь сказала, за мной скоро муж приедет, — припоминаю ему свою ложь. — Он документы привезет…

— Да не звезди ты, — нагло перебивает он меня. — Нет у тебя никакого мужа. Если бы был — уже через пять минут после звонка твоего у дверей бы наших стоял. Край полчаса. Тут ехать-то от госпиталя…

— Да я ж не прям ему з-звонила… т-там медсестра… она передать должна была, но… может задержалась или… забыла. Позвольте еще разок перезвоню…

— Лучше сиськи покажи, — он мерзенько облизывается и уже совсем не скрываясь подергивает рукой под столом. — Давай, киса. Угодишь мне, и тогда не только отпущу, но еще и подвезу куда скажешь.

— Я… н-нет… — меня просто колотит от ужаса.

— Ну же, не ломайся. Иди к папочке, — он неторопливо выкатывается в кресле из-за стола, демонстрируя мне свои спущенные штаны.

Я сдерживаю рвотный позыв. И тихо выдавливаю:

— Я ж н-на вас в с-суд подам…

— Это за что же? — притворно удивляется.

— За домогательства!

— Неправильно. За изнасилование, — он выглядит слишком довольным собой. — Но это только если докажешь.

— Я докажу, уж поверьте, — цежу твердо.

— Лучше давай сделаем вид, что у нас по обоюдному. Уж больно ты мне понравилась, чтобы тебя насиловать. Хочу чтобы ты прямо в кресле на мне верхом скакала. А потом я тебе в ротик кончу и отпущу. М?

— Лучше убейте!

— Ну это лишнее, — он было хочет сказать что-то еще, но снаружи вдруг слышится какой-то грохот. Что-то вроде стука во входную дверь, только будто молотом.

Михалыч едва из своего кресла не вываливается от неожиданности. Вскакивает на ноги и бросается к двери, на ходу натягивая брюки.

— Жди здесь! — шикает на меня.

И я вжимаюсь в угол, боясь, что этот урод вернется.

Не позволю ему прикоснуться к себе! Ни за что!

— Вася, в чем дело?! — орет он недовольно на своего подчиненного.

— Ну стучит кто-то, — мямлит сержант.

— Так открывай! Поглядим, кого там еще носит в такое время.

Я спешу осмотреть кабинет в поисках хоть какого-то оружия для самообороны.

Замечаю нож для бумаги в стаканчике с канцелярией на столе, хватаю его и поворачиваюсь к двери из кабинета.

Жаль пистолета нет. В этот раз точно бы не сдрейфила!

Он ко мне не подойдет. Не подойдет!

Я будто в страшном сне оказалась. И все происходит как в замедленной съемке. Воздух стал густой — не продохнуть.

Слышу, как открывается входная дверь.

— Доброй ночи, — говорит сержант, — по какому вопросу?

Глава 13. Настя

Я просто ушам своим не верю. Но этот голос я теперь узнаю из тысячи.

Хасанов, родненький.

Пришел.

Выходит не подвела медсестра! И смекалка моя не подвела, раз он меня женой назвал!

Иначе бы эта вредная тетка ни за что бы не передала ему мой зов о помощи.

Хочу было выйти из кабинета ему навстречу, дергаю ручку, но она не поддается. Заперто! Вот же урод!

Уже собираюсь крикнуть, но вдруг:

— Хасанов? — голос Михалыча из-за двери звучит удивленно. — А ты тут какими судьбами?

— У меня к тебе тот же вопрос, Петь, — холодно отзывается Хасанов.

Ух ты…

Они знакомы что ли?

Странно даже. Бравый командир — Хасанов, и это дерьмо, смеющее офицерскую форму порочить… разве может у них быть хоть что-то общее? К тому же один военный, а второй полицейский — вообще связи не вижу. Но Михалыч принимается вполне открыто объясняться:

— Да я проштрафился знатно. Вот меня и перевели в эту залупу. А ты чего? Перемотанный гляжу. Подстрелили что ли?

— Типа того, — отмахивается командир, явно не намереваясь вдаваться в подробности своего ранения.

Значит не такие уж они друзья с этим уродом. Это хорошо.

Как там говорят: скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты? Вот Хасанов у меня ну никак к этому Михалычу не лепится. И этот скользкий тип следующей же фразой подтверждает собственную низость:

— А я тебе всегда говорил, что твоя привычка геройствовать до добра не доведет, — поучает этот козел. — Ты же знаешь, герои обычно первые лежат. Это тебе еще везет видимо, раз только подстреленный. Но хоть живой.

— Либо я не такой уж и герой, — явно хочет закрыть эту тему Хасанов. — Давай к делу, Петь. Где она?

— Значит, за женой пришел? — голос Михалыча приближается к кабинету. — Признаться, я удивлен, что ты уже женат. Когда только все успеваешь?

Дверь передо мной наконец открывается, и я судорожно прячу в дрожащей руке ножик для бумаги. А сама, как собака побитая, ищу взглядом хозяина. Ну то есть Хасанова.

Наконец ловлю взгляд его ледяных глаз и почему-то испытываю такое облегчение, будто все мои испытания наконец закончились с одним только появлением этого мужчины.

Вот только стыдно. Что соврала. И что снова проблем ему доставила. Вынудила среди ночи сорваться за мной.

Но это я потом извиняться буду. Сейчас все моим мысли о том, как бы побыстрее уйти отсюда.

Полковник несколько долгих секунд изучает меня. Будто снова сканером своим проходится, подмечая все детали:

— Сам не знаю… — наконец говорит задумчиво, — когда все успеваю.

Это явно камень в мой огород.

Поджимаю губы, и стараюсь не расплакаться как идиотка. Все, чего я хочу, это чтобы он поскорее вытащил меня из этого ада. И я буду по гроб жизни обязана этому суровому офицеру за все, что натворила.

— Ну и чего встала? Ко мне иди, — тихо приказывает Хасанов. — Или тут остаешься?

Выскакиваю из кабинета и послушно подскакиваю к полковнику:

— П-прости-ть-те, — шепчу, глядя ему в глаза. — Я п-просто… я сумку… п-потеряла… а там документы и т-телеф-фон…

Он хмурится, пристально изучая мое лицо:

— Тебя обидели?

— Н-нет, — вру, потому что вопрос Хасанова сам по себе содержит угрозу.

А я ни капли не хочу, чтобы он тут еще разбирался с этими уродами.

Хочу просто уйти!

— А зачем тогда тебе нож? — кивает на мою руку, в которой я прячу свое оружие.

Вернее думала, что спрятала.

— Н-на всяк-кий… случай, — меня так трясет, что я не могу даже говорить нормально.

— Значит лопаты и пистолета тебе сегодня было мало? — щурится строго.

Киваю, больше не в силах говорить. Дрожу.

Хасанов молча кладет руку мне на плечо, будто убедиться хочет, что я не сбегу, и поднимает взгляд поверх моей головы на притихших полицейских.

Ничего не говорит. Просто долгие секунды молча смотрит на них. А затем:

— Петь, мы ведь дружили когда-то, — ледяным тоном обращается он к Михалычу.

И по одному его голосу все предельно ясно.

Он все понял.

Все, что тут произошло. Вернее могло произойти.

— Да ниче я ей не сделал! — тут же принимается оправдываться урод, очевидно как и я уловив угрозу в словах Хасанова.

Я молча тараню взглядом пуговицы на груди полковника. Икаю от волнения, получается какой-то несуразный всхлип. И я прикусываю губу, чтобы больше не издать ни звука.

— Но она была в твоем кабинете, — рокочет полковник. — Запертая…

Глава 14. Настя

— Ну так… личность же пытались выяснить! — врет Михалыч.

А я даже возразить не могу. Онемела будто. Хотя очевидно Хасанов и без моих возражений все понял:

— И каким же это местом ты ее личность пытался выяснить, что у тебя аж ширинка расстегнулась? — говорит он холодно.

Меня передергивает. От одной мысли, что могло произойти, если бы полковник не появился так вовремя.

— Э… — Михалыч будто подвисает, и, судя по возне у меня за спиной, принимается наконец приводить себя в порядок.

А я все смотрю на пуговицы на рубашке Хасанова.

Они почему-то ходуном ходят. А еще дышит полковник слишком шумно. Будто нездоров. И кулаки свои огромные стискивает.

Хотя… он ведь и правда нездоров. Ранен. Плечо все еще перемотано. И раз его в госпитале держат, должно быть что-то серьезное. Наверно ему очень больно. А тут я его бегать по всему городу вынудила.

Вот блин… Опять стыдно перед ним.

Но извиняться я буду потом. А сейчас у меня слишком голова кружится от страха.

Хотя теперь уже совсем и не страшно.

Хасанов ведь тут. И он все понял. Он меня в обиду не даст…

Ловлю себя на мысли, что почему-то доверяю этому едва знакомому мужчине сильнее, чем стоило бы.

Ну подумаешь, офицер. Между прочим, Михалыч вроде как тоже. Пусть и младший.

Однако я ничего с собой поделать не могу. Стоило услышать голос Хасанова, как я расслабилась. С чего только решила, что он мой спаситель? Должно быть потому что других претендентов меня выручить все равно нет.

Страшно подумать. Готова довериться малознакомому полковнику охотней, чем собственному мужу.

Скотина.

Если бы Виталик не оказался таким уродом, то это он должен сейчас вот так уверенно отстаивать мои права и честь. Даже больше! Не окажись мой муж таким подонком — мне бы и вовсе тут оказаться не пришлось!

Но я здесь. И все что у меня есть, это откуда-то взявшаяся нерушимая уверенность в этого хмурого полковника.

— Узнаю, что вы хоть пальцем ее тронули… — рычит он, но дальше не продолжает.

Кажется всем присутствующим и без уточнений ясна суть его посыла.

Он вообще немногословный мужик. Но похоже не я одна его без лишних слов понимаю. И побаиваюсь его тоже явно не я одна.

Аура у него такая что ли. Давящая.

И если по телефону это ощущение властности исходящее от полковника каждый раз вызывало во мне неуместный протест, то сейчас я даже рада, что мне на помощь пришел именно этот непререкаемый солдафон. Ведь очевидно с ним никто спорить не может. Не только я.

— Да ну, что ты, Хасанов?! — наконец находится с нужной реакцией Михалыч. — За кого ты меня принимаешь?! — типа обидно ему.

Вот же подонок!

— За того, кого из Москвы в залупу ссылают, — холодно припоминает Хасанов слова самого Михалыча.

— Да меня ж не за то, Рустам! — возмущается полицейский. — Че ты городишь? Ты ж не разбираешься в тонкостях моей службы. Вот и придумываешь тут… Я только хотел убедиться, что она не проститутка! Работу свою выполнял, понимаешь?! Откуда мне было знать, что она жена твоя! Ты ж на свадьбу не звал!

— Работу выполнял, говоришь? — Хасанов щурится подозрительно. — Ты что же, приличную девочку уже от проститутки отличить не можешь? Где ж хваленая ментовская чуйка? Это ж никуда не годится, друг, — вроде слово такое располагающее, но он его с такой интонацией произносит, что даже мне страшно становится.

— Подвела чуйка, да, — пыхтит нехотя Михалыч. — Приношу извинения. Можете быть свободны.

— Нормально ты придумал, — угрожающе рокочет полковник. — Значит едва не изнасиловал девчонку. А теперь решил, что достаточно будет извиниться и выставить ее из участка? Так?

— Да не собирался я ее насиловать! — вопит Михалыч. — Просто предложил развлечься! Че ты сразу?

Хасанов явно не собирается на этом останавливаться. И даже уже дергается, кажется собравшись начистить лицо этому оборотню в погонах. Но я как-то инстинктивно хватаю его за рукав рубашки.

И он на удивление останавливается.

Опускает на меня хмурый взгляд.

— М-мы м-можем уйти отс-сюда? — выдавливаю умоляюще.

Его ледяные глаза в каком-то необузданном бешенстве мечутся по моему лицу.

Пугают.

Будто он вот-вот сбросит мою руку, и рявкнет что-то о том, чтобы я и вовсе тогда уж разбиралась сама, и не втягивала его больше в свои проблемы, которые не имеют к нему никакого отношения.

Но вместо этого…

Переводит взгляд обратно на Михалыча:

— Я позже заеду, — говорит он выразительно. — Договорим.

Это звучит так, будто он вовсе не разговоры с ним разговаривать будет. И это становится понятно тоже не мне одной:

— Так у меня это… смена заканчивается, — мямлит Михалыч.

— Ну если я тебя не найду, значит с начальством твоим пообщаюсь, — предупреждает Хасанов. — О превышении. Полномочий.

Он вдруг берет меня за руку и тащит за собой прочь из участка. На улицу. Молча открывает дверь темного внедорожника и не слишком нежничая усаживает меня на переднее сиденье. Захлопывает дверь и долгие секунды просто стоит рядом с машиной, здоровой рукой трет переносицу, будто пытается справиться со злостью. А я тихо всхлипываю в теплом салоне машины.

Спасена.

Если только меня сейчас сам Хасанов не убьет, за то, что я его дернула из госпиталя. Да еще и соврав, что его жена.

Вздрагиваю, когда Хасанов усаживается на водительское сиденье и хлопает дверью. Жду каких-то обвинений в свой адрес. Ни или хотя бы что он отчитает меня как маленького ребенка, в свойственной ему манере.

Но он не говоря ни слова заводит машину и выезжает с парковки полицейского участка на дорогу.

И куда он меня теперь везет? Обратно в госпиталь наверно.

Вот блин, и как теперь извиняться перед ним? Мне же в его присутствии слово выдавить стыдно.

Но надо.

— Р-рустам Дам-мирович, с-спасибо вам… — мямлю я едва слышно за шумом мотора. — И из-звините, что…

— Голодная? — вдруг перебивает он меня.

Глава 15. Настя

Хасанов открывает передо мной дверь машины, и я послушно выхожу.

В конце концов, куда бы он меня ни привез — я пойду за ним. Ведь кроме этого хмурого командира мне довериться больше некому, так что к черту сомнения.

Еще хуже этот день стать все равно уже не может.

Вхожу вслед за полковником в тускло освещение здание. И только внутри понимаю, что это нечто вроде отеля.

— Доброй ночи, хозяйка, — говорит полковник, когда мы проходим вглубь узкого коридора. — Нам бы переночевать.

— Так-то уже почти утро, молодчик, — поправляет его женщина на импровизированном ресепшен. — Так что и ночевать не получится. Могу только до обеда пустить. А то у меня бронь на два часа дня. Если устроит — заходите.

— Две комнаты найдется? — зачем-то спрашивает Хасанов.

Интересно, зачем ему две? Он ведь в госпитале лежит. Вроде как. Разве не собирается возвращаться?

— Еще одна утром освободится, — говорит тетушка, и на часы поглядывает. — Через пару часов. Если хочешь, можешь подождать. Но она тоже ж до обеда только свободна. В час выселю, как штык! Край полвторого.

— Договорились, — соглашается Хасанов. — Берем обе. И нам бы поесть чего.

— Вчерашнее все съели, — качает головой женщина. — Сегодняшнего еще не готовили. Ждите до завтрака.

— Если найдешь, чем нас накормить — заплачу вдвойне, — спокойно договаривается полковник. — А если еще и быстро найдешь — втройне.

— Сразу видно, бывалый, — ухмыляется тетушка и протягивает полковнику ключи. — Ждите в номере. Сейчас чего соображу. Там и поедите. Кухня сейчас все равно закрыта. А там глядишь и вторая комната как раз освободится.

Хасанов шагает в том направлении куда указала женщина, и я поспешно семеню за ним:

— Вы тоже ночевать останетесь? — спрашиваю едва слышно. — А разве вам не нужно в госпиталь вернуться? У вас же рана…

— Как же я вернусь? — говорит тихо, и открывает передо мной дверь одной из многочисленных комнат. — Меня ведь… жена приехала навестить.

Столбенею.

Прикусываю губу. И морщусь неприязненно. Так и знала, что даром моя ложь не пройдет:

— П-простите, я просто…

— Входи уже, — приказывает он холодно.

Слушаюсь, потому что с этим чурбаном бездушным просто невозможно спорить. Хоть выслушал для начала. Как ему только удается одновременно заставлять меня чувствовать себя виноватой и благодарной ему, и при этом дико бесить своей манерой общения? Вернее полным отсутствием манер!

Вхожу в номер. Хотя «номер» — громко сказано. Скорее это крохотная комнатушка, в которой есть всего одна дверь кроме той, в которую мы вошли. Заглядываю. Ожидаемо там туалет. Вот только:

— А душа нет? — спрашиваю, поворачиваюсь к застывшему в дверях полковнику.

— Почему же нет? — он заметно уставший, будто и не спал всю ночь до того, как медсестра передала ему мой зов о помощи. — Есть. В конце коридора. Общий. И там всего один бойлер. Так что если хочешь помыться в горячей воде — бегом, пока постояльцы просыпаться не начали.

— Ого, как все сложно, — выдыхаю я.

— К сожалению в округе это единственный круглосуточный отель, если его можно так назвать, — будто нехотя рассказывает Хасанов, входя в нашу крохотную комнату, которая в его присутствии начинает казаться еще теснее. — Все остальные имеют строгие часы въезда и выезда. Поэтому это наш единственный вариант поспать перед дорогой.

Он бросает на пол у кровати спортивную сумку, которую прихватил из машины.

— Перед дорогой? — удивляюсь я, и отхожу в дальний угол, чувствуя неловкость оставаться с ним так близко в столь маленьком пространстве. — Вы тоже куда-то едете?

— Это ты — «тоже», — как всегда непререкаемо отрезает он. — А у меня приказ. Вот заодно и тебя выпровожу подальше, пока ты опять ничего не учинила.

— Ничего я такого не сделала, — ворчу себе под нос.

— Ну да. Ничего, — усмехается недобро, усаживается на край кровати, и принимается перебирать свою сумку. — По меньшей мере трижды за оружие хваталась. И это всего за сутки. А так ничего.

— Это какие три? — возмущаюсь я. — Только пистолет, и тот незаряженный был. Ну и ножик для бумаги — тоже мне оружие, — складываю руки на груди, будто защищаюсь.

— А как же лопата? — безразлично припоминает он, даже не глянув в мою сторону.

— Это вообще отношения к делу не имеет, — отвечаю я твердо. — Так что всего-то полтора оружия получается.

— И это на полтора больше, чем тебе положено, — он поднимает на меня строгий взгляд своих ледяных глаз. — Скажи еще спасибо, что за пределы госпиталя твоя выходка не вышла.

— Спасибо, — фыркаю, и хочу было продолжить в том же тоне, но понимаю, что не имею права язвить ему.

Насколько бы ни был мой день сложным, полковник в этом не виноват. А вот в том, что у самого полковника денек тоже не задался явно есть и моя вина.

Поэтому вздыхаю, проглатывая свою желчь, и опускаю взгляд:

— Правда… спасибо вам, — мямлю тихо. — И за то, что помогли припугнуть Виталика. И за то, что в полицию за мной приехали. Я вам очень благодарна. И простите, что соврала, о том, что ваша жена… — замолкаю, потому что он вдруг поднимается с кровати:

— Если ты не идешь мыться, то я пойду, — держит в руках стопку одежды из сумки. — Пока воды горячей достаточно.

Секунда промедления. Потому что я мысленно бешусь, что у него не хватает даже такта выслушать мои извинения. Который раз перебивает. Но я быстро спохватываюсь, оценив приоритеты.

Побеситься я и в душевой могу. А вот упустить горячую воду никак нельзя, ведь я вся провонялась мерзкой полицейской кутузкой. И чую, если этот амбал пойдет мыться первым, мне уже ничего не достанется.

— Нет-нет, я бегу! — подхватываю с кровати полотенце, и с готовностью подхожу ближе к полковнику, в надежде, что он выпустит меня из комнаты. Иначе мне его только если по кровати перепрыгивать.

Однако он явно не спешит отодвигаться. Смотрит на меня, как-то изучающе:

Глава 16. Настя

Едва воздухом не давлюсь от смущения:

— Д-да не нужно ничего! — опускаю голову, лицо горит от неловкости, — я постираю свое… до обеда высохнет… а я т-так посплю… — прикусываю язык и морщусь от стыда.

Боже, что ты несешь, Анастасия?!

Ты действительно только что выложила полковнику, что собираешься спать без трусов?!

Вообще ума нет?!

А он еще как назло стоит и молчит, будто хочет, чтобы я в полной мере прочувствовала неловкость момента.

И я чувствую.

Как и его ледяной взгляд у себя на макушке. Будто он ждет, пока я попытаюсь исправить ситуацию:

— В-в общем, спасибо! Ничего не н-нужно! П-пустите? — не столько прошу, а будто разрешения спрашиваю, и наконец взгляд на него поднимаю.

Он почему-то опять дышит тяжело. Хмурится, — это уже становится нормой. И сглатывает шумно:

— Ладно, — хрипит, горло прочищает: — Иди.

Ему приходится выйти из нашего номера, чтобы выпустить меня:

— До конца иди, за угол, и до упора, — он указывает мне направление. — Там обычно есть какие-то гели, шампуни. Но если чего-то не будет хватать, приходи, у меня есть.

— Спасибо, — киваю, и протискиваюсь мимо Хасанова дальше по коридору. Надо же, какой он широченный. Рядом с ним везде тесно покажется.

Прижимаю к себе полотенце и семеню к душевой, пока, как сказал полковник, никто не проснулся и не потратил горячую воду.

Заскакиваю в небольшое помещение и быстро осматриваюсь.

Отлично. Душевые принадлежности кое-какие имеются. Для одного раза сойдет. Не время привередничать.

Мало того, тут еще и простенькая стиралка стоит, и даже порошок имеется.

Вот это сервис.

Я уже и не мечтала до дома освежить одежду. А выпачкалась нехило, пока с козлом-Виталей боролась. Да еще и провонялась полицейским участком. А там местами благоухало не слишком приятно. Так что эта стиралка для меня просто дар небес. И если сейчас запущу на короткую стирку, то как раз успеет постираться пока мы будем есть. Тогда глядишь к обеду подсохнет хоть немного, чтобы можно было дальше в чистом ехать.

Закрываю дверь на хилый крючок и спешу снять с себя всю одежду. Сразу все в барабан. Включаю на самую быструю стирку, и с самым сильным отжимом, чтобы максимально просушилось в центрифуге. А сама под душ встаю.

Вода теплая. Повезло.

Знаю, что стоит экономить, но несколько минут просто не могу пошевелиться. Будто окоченела вся. Изнутри.

Глаза щиплет. А на губах соль. И нос заложило напрочь.

Надо собраться. И прекращать выть. Иначе полковнику теплой воды совсем не останется.

Через силу начинаю шевелиться. Быстренько моюсь, выключаю кран, заворачиваюсь в полотенце. И только сейчас до меня доходит, что я натворила…

Одежда. Вся. В стиралке.

Ой, дура…

В полной растерянности сжимаю на груди полотенце, раздумывая как мне теперь быть.

Вытащить все из стиралки и идти в мокром?

Бред же.

Надо было просто взять хоть какую-то одежду у полковника, и не было бы проблем! Но меня так смутила мысль, что он мне свои трусы предлагает, что об остальном я как-то и думать забыла.

Ладно. Что ж мне теперь стоять тут и ждать до завтра пока вся одежда высохнет?

Нет уж.

В конце концов почти ночь на дворе, значит шансы встретить кого-то в коридоре стремятся к нулю. Так что добежать до номера не составит труда.

Но вот что делать с самим номером? Вернее с тем, кто ждет меня внутри.

Мало мне было рассказать командиру о том, что я собираюсь спать без трусов, так теперь еще и заявлюсь в номер в одном полотенце?

Ужас какой.

И это после того, как мой собственный муж меня продавал как шлюху. Вернее мои фотки. Которые я «охотно» ему предоставляла на продажу.

Страшно представить, что этот хмурый полковник должен обо мне думать после всего.

Хотя наверно единственное, что он обо мне думает, это как поскорее избавится от головной боли. Уж очень много у него от меня проблем. Выходит, что ниже падать в его глазах уже все равно некуда. Так что айда и дальше позориться, Настасья! А-то уже холодно становится.

Вздрагиваю от сырых волос, рассыпавшихся по плечам. Полотенце-то тоже всего одно. И даже голову замотать нечем. А душевая видимо никак не отапливается. Так что я готова уже в припрыжку бежать в свою комнату, и прятаться под одеялом.

Бесшумно отрываю крючок и выглядываю в коридор.

Никого.

Вот и славно.

Потуже затягиваю на груди полотенце, влезаю пальчиками ног в свои кроссовки, в которых пришла сюда. Но полностью не обуваюсь, чтобы была возможность сразу их сбросить, как приду в комнату и спрятаться под одеялом от полковника.

Если он меня не прибьет быстрее. За неуставной вид, так сказать.

Выхожу наконец в коридор. Стараюсь идти быстро, но тихо, чтобы не будить постояльцев. Но дурацкий древний паркет как назло безбожно скрипит. А одна дощечка и вовсе задралась, и я, не заметив этого, спотыкаюсь об нее, и… теряю кроссовок.

— Вот черт, — ворчу себе под нос, поворачиваясь, чтобы подцепить ногой свою обувь, и тут же замираю…

Глава 17. Настя

— А я думаю, че за мыши тут шороху навели, — какой-то мужик стоит в проеме своей двери и буквально вылизывает меня взглядом. — А ты ниче такая… мышка. Закончила уже?

— Что? — непонимающе спрашиваю.

Крепче сжимаю на груди полотенце, и пытаюсь проморгаться, видимо в надежде что этот чел исчезнет, и мне удастся спокойно забрать свой кроссовок и вернуться наконец в номер.

— Я говорю клиента уже отработала? Если освободилась, то заходи, — он толкает дверь своей комнаты, приглашая меня. — У меня до выезда еще часик есть. Я не прочь развлечься напоследок.

Так и стою с открытым ртом.

Да что со мной не так? Почему меня сегодня всякий сброд за проститутку принимает? Или дело в этом месте, и приличных баб тут не водится, поэтому они априори любую особь женского пола принимают за труженицу древнейшей профессии? Возможно.

Тогда достаточно будет просто прояснить недоразумение:

— Извините, вы не так поняли, — сухо говорю я.— Всего доброго.

Пытаюсь снова потянуться за кроссовком, но мужик вдруг хватает меня за локоть и тянет к себе:

— Ну че ты, красивая? Не ломайся. Я хорошо заплачу…

— Пустите, прошу, — теперь мне немного страшно. Но только немного, потому что: — Я здесь не одна. Уверена, вам проблемы не нужны.

В очередной раз за сегодня мелькает мысль, что я слишком верю в Хасанова. С чего только взяла, что он снова кинется меня спасать?

Должно быть все дело в этом самом «снова». Ведь пока этот едва знакомый мне мужчина ни разу не подвел в отличие от моего собственного мужа.

— Не выдумывай, — отмахивается придурок. — Раз уже помылась, значит закончила. Пойдем ко мне… — и тянет же.

Уже почти в комнату затаскивает.

И я готова закричать, как вдруг…

— Опять людям жизнь портишь? — звучит голос, успевший стать родным.

Оборачиваюсь, будучи уверенная, что Хасанов обращается к этому мудаку, что пытается меня в комнату затащить.

Однако он явно смотрит прямо на меня.

— Это я-то? — злюсь, хотя от его присутствия мне автоматически становится легче. — Да я же ничего не сделала!

Полковник в два шага оказывается рядом и вцепляется здоровой рукой в горло ублюдка, принявшего меня за проститутку:

— Еще как сделала, — отвечает холодно, а сам на урода смотрит, который как рыбка рот беззвучно открывает и закрывает. — Девочкам вроде тебя даже просто находится здесь преступление. А ты еще и голая шастаешь. Соблазняешь бедных уродов вроде этого. Приходится их бить…

Он отпускает мужика. Но уже в следующую секунду со всего маху бьет своим огромным кулаком ему в челюсть. С такой силой, что тот буквально вваливается в свою комнату с глухим грохотом.

Дверь за ним со скрипом закрывается. А я даже пошевелиться боюсь. Наблюдаю как Хасанов опять свои кулачищи нервно сжимает.

Злится.

Кажется, он меня сейчас попросту растерзает за мою беспросветную глупость. Но я ведь правда надеялась быстро дойти до комнаты…

— Ты не женщина, а магнит для неприятностей, — строго цедит Хасанов.

А мне даже возразить нечего. Молча глотаю слезы. Потому что только оказавшись с ним рядом наконец в полной мере осознаю, чем это могло закончится.

Обнимаю себя руками, стискивая на груди полотенце. И даже взгляд поднять боюсь на Хасанова.

Я и сама знаю, какая я дура. Какая неудачница. И идиотка.

Не хочу читать все эти обвинения в его ледяных глазах. Будто мне без того хорошо живется.

— Где-то болит? — вдруг спрашивает он.

И я от неожиданности его вопроса вздергиваю голову:

— Н-нет, — непонимающе пялюсь на этого хмурого вояку снизу вверх.

Выглядит непривычно взволнованным.

Чего это с ним? Разве не собирается дальше меня отчитывать?

Он на удивление молчит. А взгляд цепляется за мои мокрые волосы. Скользит по руке, которой я держу полотенце.

Ожидаю, что он сейчас продолжит отчитывать меня за внешний вид, но вместо этого он вдруг… принимается расстегивать пуговицы на своей рубашке. Стаскивает ее со своих огромных плечищ, обнажая перебинтованную рану и…

Укутывает меня своей теплой рубашкой.

Стою неподвижно, тараня напряженным взглядом мощную шею полковника. Изучаю широченную грудь, дивясь площади бинта. Судя по масштабам перемотки рана довольно большая. А он тут со мной нянчится.

— О-очень… б-больно? — как-то инстинктивно протягиваю руку, касаюсь кончиками пальцев плотного бинта и бездумно поправляю смявшиеся края.

Внутри все отзывается болью, будто это я виновата в том, что хорошего человека ранили. Ладно, может и не я, но вот мой почти бывший муж — точно причастен. А я теперь добиваю будто.

Всего несколько секунд изучаю повязку, раздумывая, как бы мне отплатить командиру за все, что он для меня сделал.

Может по приезду в Москву угостить его ужином? Или презент какой подготовить? Как там — магар. Хотя я мало знаю о его предпочтениях. Знаю только, что строгий, холостой и даже не пьет к тому же — как-то Виталик жаловался, что он из-за этого всех гоняет. И мол отпуска от него лишний раз не добьешься, потому что у самого семьи нет. Теперь-то я понимаю, что это мой благоверный видимо не слишком спешил в отпуск. Ему видать и тут хорошо…

А кстати… может познакомить его с кем-то из своих одиноких подруг? Хасанов вроде даже Виталику бросил фразу, мол была бы у него жена, он бы налево даже не глянул.

Значит надежный. Верный.

К тому же, надо признать, по-мужски очень красивый. Эти плечи широченные, мощная грудь, покрытая порослью темных волос, еще и ростом он под два метра. Мне приходится задирать на него голову, чтобы в глаза посмотреть. И глаза эти ледяные, с постоянным строгим прищуром — красивые, чего греха таить…

Только сейчас понимаю, что мы с полковником так и стоим посреди коридора и смотрим друг на друга. И он будто даже не дышит.

А я чего творю? С чего вдруг решила бесцеремонно лапать командира?

Одергиваю руку, осознавая, что позволила себе чрезмерную вольность:

Глава 18. Настя

— Ой, — выдыхаю в ужасе и таращусь на Хасанова.

Он прижимает меня к себе так сильно, что я не могу даже даже вздохнуть, не то, что уж рубашку запахнуть, чтобы прикрыться.

Так и стою, прижавшись обнаженной грудью к этому строгому командиру.

Нутром чую — хана мне… Он же меня на британский флаг сейчас порвет за очередную неуставную выходку.

Кажется я даже вижу, как у него капилляры в глазах лопаются. А еще вены на шее вздуваются, явно от злости. И желваки нервно подергиваются.

Катастрофа…

Все это происходит считанные секунды, но я успеваю почувствовать каких колоссальных усилий этому вымуштрованному вояке стоит не придушить меня прямо здесь. Он уже будто готов взорваться, сорваться, но…

Вдруг закрывает глаза, привычно хмурясь, и так же резко как поймал меня — отпускает, позволяя мне наконец запахнуть рубашку.

— Зорина, что б тебя… — цедит сквозь стиснутые зубы, а на лбу у него заметно проступает испарина. — Марш в комнату! И постарайся больше никому не вредить. Хотя бы до выселения.

Мне и возразить нечего. Да, я сегодня точно вредитель для этого офицера. Уж столько проблем я за всю жизнь не приносила, сколько за последние сутки.

Забыв даже поднять упавшее полотенце просто срываюсь с места и бегу к своей комнате. Затылком чую, что Хасанов меня взглядом провожает. И перед тем, как спрятаться за спасительной дверью я все же бросаю короткий взгляд, чтобы убедиться, что суровый офицер все еще присматривает за мной.

Так и есть. Смотрит. Тяжело так. Грозно.

Правда куда-то на уровень моих щиколоток.

Только сейчас вспоминаю про то, что осталась в одном кроссовке, видимо это и привлекло его внимание.

Заскакиваю наконец в комнату и падаю спиной на дверь.

С ума сойти. Ночка у меня явно не задалась. Собственно как и день.

Пролетает досадная мысль, что стоило бы просто оставаться дома, а не бежать проведать козла-мужа, едва выяснила где он. Была бы сейчас в полном порядке. Но тогда ведь я еще не знала, что он козел. Потому и помчалась. Разве могла иначе?

К тому же оставаться в неведении, что муж моральный урод, куда хуже всех моих сегодняшних приключений.

И теперь вот: ночь в кутузке, обшарпанная комната в какой-то сомнительной коммуналке, разбитое сердце, мозги в кашу, и суровый офицер в качестве надзирателя.

Хотя насчет последнего у меня меньше всего претензий. Скорее только стыд. Но что-то мне подсказывает, что лучшего сопровождающего, чем товарищ полковник и придумать сложно.

Да, пусть строгий, немногословный, напрочь лишенный манер, однако он одним щелчком заткнул тех оборотней в погонах, теперь еще и вырубил гада из коридора, и к тому же… глаза закрыл.

Это где видано вообще?

Тогда как бесстыжий муж распродает мои интимки всяким извращенцам, — полковник молча ненавидит меня и тактично закрывает глаза, вместо того, чтобы пялиться, когда я в прямом смысле оказываюсь перед ним голая.

Меня такой расклад абсолютно устраивает. Лучше и не придумать!

Пусть и дальше ненавидит. Лишь бы домой меня доставил в целости и сохранности, а-то пока ощущение такое, что мне от Хасанова вообще на шаг отходить нельзя. Хоть спи теперь с ним!

В смысле… в одной комнате.

Чтобы опять ни в какие неприятности не вляпаться.

Не то, чтобы до приезда сюда я была настолько бедовая. Но видимо Хасанов и тут прав: не место здесь девицам вроде меня, привыкшим к мирной жизни в столице.

Не то, чтобы я прям избалованная москвичка, но в коммунальной квартире, в которой я выросла, не считалось чем-то криминальным пройти по общему коридору в полотенце. А тут такой антураж похожий, что я совсем забылась. И едва снова не попала в беду.

Спасибо, Хасанову…

Вздыхаю измучено. Мне неловко быть у этого малознакомого вояки обузой. Но выбора у меня нет. Без него я здесь просто не выживу похоже.

Остается только надеяться, что наша дорога в цивилизацию не займет слишком много времени.

А как только окажемся в Москве отблагодарю его чем-нибудь. Надо только придумать чем. Пока будем ехать времени подумать будет достаточно. А заодно решить, как поскорее вычеркнуть из своей жизни урода-Виталю. Ведь Хасанов не будет теперь до конца жизни меня от него оберегать. И однажды этот козел вернется в Москву. И не дай бог найдет меня…

Меня передергивает от одной мысли.

Мне просто жизненно необходимо развестись как можно скорее. По меньшей мере переехать. И работу поменять.

В общем дел по возвращении мне предстоит немало. Значит пока буду в дороге остро необходимо восстановить свое душевное равновесие. Чтобы по приезду быть максимально продуктивной, а не выть в подушку сутки напролет.

В горле ком стоит.

О ком ты вообще собралась выть, дура?!

Хотя ладно, повод есть.

И нет, дело не в том, что я оплакиваю отношения с этим козлом! Скорее уж собственную попранную гордость.

Скотина! Да как он мог?!

Хочу было наконец дать волю чувствам, но вздрагиваю от стука в дверь.

Это еще кого принесло?..

...

Комменты просто блеск, так "вдохновляют")

Реально огромное спасибо тем, кто читает с кайфом, вникает и понимает состояние героини, только на вас и держусь, мои хорошие❤️

Глава 19. Настя

Наспех стираю слезы рукавом командирской рубашки, шмыгаю носом и прикладываюсь ухом к двери:

— Кто? — спрашиваю на всякий случай, а сердце колотится от страха. Хватит уже с меня приключений на сегодня.

Но в ответ слышится успокаивающий меня глубокий баритон:

— Я тебе поесть принес.

— Ой! Сейчас! Секунду! — принимаюсь наспех засовывать руки в рукава, и застегивать пуговицы чужой рубашки, чтобы снова не позориться голиком.

Я совсем и забыла про еду. Сейчас бы спать уже легла и все. Но отказаться от раненного завтрака или сильно припозднившегося ужина не могу, потому что осталось только добить Хасанова голодными обмороками, тогда он точно меня где-нибудь выбросит по пути.

Наконец открываю дверь и растягиваю губы в дурацкой и совсем неуместной улыбке, будто это как-то должно помочь скрыть слезы, так и застрявшие в горле:

— Вам уже освободили вторую комнату? — тут же спрашиваю, чтобы замять неловкость после «инцидента» в коридоре.

Хасанов окидывает меня задумчивым взглядом, несколько секунд изучая на мне свою рубашку. А затем будто вспоминает зачем пришел и протягивает мне поднос, на котором красуется золотистый омлет с поджаренными сосисками, витаминный салат и чай с какой-то булкой.

— Можешь ложиться спать. Я больше не побеспокою, — сухо отвечает он, явно восприняв мой вопрос неправильно.

Я ведь вовсе не имела в виду, что он мне мешает отдыхать. Просто волнуюсь. И у меня на то довольно веские причины:

— Завтра нам предстоит день в дороге, и вам как водителю не помешает выспаться, — настаиваю я. — Так что если вторую комнату еще не освободили, то можете ложиться здесь? — предлагаю, нервно сжимая в руках края подноса.

Сейчас он меня опять отбреет, напомнив, что я ходячая проблема. Но не спросить я не могла. Он ведь даже выглядит уставшим. Еще и раненный…

Хасанов молчит долгие секунды, будто обдумывает ответ. И наконец:

— Предлагаешь спать вместе? — вдруг ошарашивает меня прямым вопросом.

— Н-нет, конечно! — чуть громче, чем стоило бы отзываюсь я, инстинктивно отшатываясь от двери. — Я имею в виду, что могу подождать вторую комнату вместо вас. И поспать там. А вы бы уже тут легли. Я ведь и в машине завтра доспать смогу.

Вздыхает угрюмо:

— И кто ж тебя бедовую охранять должен, пока я спать буду? — хоть и обидно, но вполне резонно спрашивает он.

— Да я тут посижу тихонечко. Если вы не против, — добавляю неуверенно. Потому что под его строгим взглядом я вообще себя чувствую бестолковой вечно косячащей школьницей. — А потом в другой номер прошмыгну быстренько, и все.

— Ты уже прошмыгнула. Быстренько, — фыркает он, и мотает головой в сторону душевой. — Хватит, — отрезает строго, давая понять, что разговор окончен.

— Но вам ведь за рулем весь день ехать, — предпринимаю еще одну попытку, донести свое беспокойство до этого непробиваемого вояки. — Еще и раненный, — киваю на его перемотанное плечо. — Вам ведь вообще должен быть полный покой прописан. А вы не спите совсем, и руку напрягаете. Хотя бы поели? Почему поднос всего один?

Полковник почему-то молчит в ответ. А взгляд его делается каким-то непривычным. Будто… тоскливым что ли.

Несколько долгих секунд он изучает мое лицо. Затем открывает рот, будто сказать что-то собирается, но медлит.

Наконец хмурится как обычно:

— Так, Зорина, — прочищает горло. — Ты мне зубы не заговаривай. Приказы здесь отдаю я. Из комнаты больше не высовываться, дверь закрыть, все съесть — остывает, и спать сейчас же. Пока я добрый, — рычит так непривычно, а потом добавляет. — А будешь так себя вести — накажу. Ей богу!

— К-как? — недоумеваю я.

— Так, будто ты не Зорина жена… а моя! — рыкает грозно, и вдруг закрывает дверь прямо у меня перед носом.

А я так и остаюсь стоять с подносом еды, пытаясь понять, что сделала не так.

Я правда переборщила? Вроде ничего такого не сказала.

Спросила ел ли. И что поспать надо сказала. Плечо травмированное не напрягать. Всего-то.

Ему что, никогда таких примитивных вопросов не задавали?

Чего реагирует так остро?

Перехватываю поднос так, чтобы можно было закрыть дверь, по завету полковника. И теперь замечаю на полу рядом с собой кроссовок. Тот самый, второй. Который я бросила в коридоре и удрала, не справившись со стыдом.

Выходит полковник мне и его втихаря подпихнул? И еду принес. И комнату первой позволил занять, хотя по его лицу очевидно, что он куда сильнее, чем я нуждается в отдыхе.

Странный он все же.

Или это я странная, что меня удивляют такие поступки постороннего мужчины.

Мне просто такие никогда не попадались. Чтобы вот так проявлять заботу о посторонней женщине.

Куда там? Виталику я посторонней не была, но он бы и плевать хотел, где я там потеряла кроссовок, сказал бы: «ну молодец, иди ищи». И уж точно не уступил бы мне место, если бы был уставшим. Да даже если бы и не был. А уж про еду в номер я вообще молчу. Понятно, что готовил не Хасанов, но он не поленился принести.

Виталик же в принципе палец о палец в быту ни разу не ударил. Даже собственные носки не мог до стирки донести. У него политика была такая, мол он мужчина, добытчик и домашние дела не его забота.

А я между прочим тоже работаю.

Но слова поперек ему никогда сказать не смела. Так уж меня воспитали.

Такой дурой была. Неужели не видела, что бытового инвалида себе на шею посадила?

А теперь вот удивляюсь, что Хасанов ведет себя как джентельмен. Даже нет — просто как человек!

Обалдеть, меня удивляет обычное человеческое отношение. Дожила.

Сажусь на край кровати, ставлю поднос на тумбочку и принимаюсь есть, продолжая обдумывать ситуацию, в которой я оказалась.

Может потому и Хасанов так отреагировал на мои вполне примитивные вопросы. Тоже не привык к обыкновенной человечности в своей армии. Только приказы: отдавать и получать. А тут я с расспросами поел ли он, и как собирается выспаться.

Глава 20. Настя

Просыпаюсь от какого-то неприятного стука. Настойчивого такого.

Не сказать, что я выспалась. И сейчас плохо понимаю вообще где я. Солнечные лучи, пробивающиеся в окно нещадно слепят глаза, а мозг усердно хочет рисовать образ моей скромной, но весьма уютной квартирки в Москве, но ничего не выходит.

Кровать у меня не такая скрипучая, и шторы на окнах всяко симпатичней, да и этот шкаф напротив должно быть ровесник моей бабули. Однако я потихоньку начинаю вспоминать, где я. И как тут оказалась. И меня снова накрывает волной отчаяния.

Ужас просто.

Хотелось бы думать, что весь вчерашний день был просто кошмарным сном. Да и вообще все это — кошмар и я сейчас проснусь.

Но нет.

Слишком уж реалистично я ощущаю запах сырости в комнате, и тепло весеннего солнца на коже.

Вздыхаю, и сажусь в кровати, с намерением задернуть штору и продолжить спать, потому что чувствую себя совершенно разбитой. Но назойливый стук вдруг повторяется и до меня наконец доходит, что это стучат мне в дверь.

Блин.

Напрягаюсь, чувствуя себя слишком уязвимой, когда рядом нет полковника.

Интересно, ему пришлось очень долго комнату ждать? Выспался ли?

Я вот совсем нет, хотя всяко подольше него спала. Наверно он тоже не очень.

А может это он и пришел?

Выскакиваю из кровати. Хватаю джинсы, висящие на дверце шкафа, собираюсь было надеть, но они совсем мокрые еще.

Вот черт.

Закидываю джинсы обратно на дверцу, чтобы сохли, и озираюсь по сторонам в поисках прикрытия посерьезней, чем командирская рубашка.

Так уж он на меня вчера смотрел…

Будто я все мыслимые законы нарушила одним своим видом. Думала убьет. Так уж он мной недоволен вечно.

Странно. Но несмотря на его беспричинную строгость ко мне, я почему-то очень хочу, чтобы за дверью оказался именно полковник.

Должно быть все дело в ощущении безопасности, которое я чувствую рядом с ним.

Однако будто в ответ на мои мысли из-за двери доносится голос хозяйки:

— Эй, девчуля, просыпаемся уже! Выезжать пора! — приказывает она.

Ах, вот оно что.

Сдираю с кровати одеяло, и, завернувшись в него, наконец открываю дверь:

— Простите, что долго открывала, — запыхавшись отвечаю я, глядя на недовольную женщину.

— Извинения тут ни к чему, — отмахивается она. — Буди своего служивого и освобождайте комнаты. А то я его так и не дозвалась.

— Хорошо, — киваю я устало. — А в какой он комнате?

— В шестой. И поторопись, — велит она. — У меня скоро заезд, а еще надо успеть убраться после вас.

— Кстати насчет этого, — мельком оглядываюсь на свои вещи, развешанные по комнате: — Спасибо, что мою стирку повесили. Я уснула и совсем забыла…

— Кого? — перебивает она.

— Ну, стирку, — киваю в комнату. — Одежду мою. Из стиралки. Разве не вы… — торможу, осознавая, что женщина понятия не имеет, о чем речь. — Ой, извините.

— Так вот зачем он ключик у меня второй просил от твоей комнаты, — усмехается тетка. — А я-то, старая, надумала себе всякого…

Таращу на нее глаза:

— Кто… просил?..

— Ну так мужик же твой, — всплескивает руками. — Я еще удивилась. Сначала комнаты им раздельные подавай. А потом ключ второй. Он конечно сказал, что сумку свою у тебя забыл. И мол ты спишь уже, чтобы не будить. Но я, если честно решила, что это у вас игры такие. Любовные, — подмигивает мне. — Ну я и дала. Тоже ведь когда-то молодой была.

Полковник?..

Приходил, пока я спала?

Невольно роняю взгляд под одеяло, в которое кутаюсь.

На мне все так же одна только его рубашка. Под ней ничего.

Но главное… в комнате, несмотря на сырость, совсем не холодно. Видимо из-за солнца. А значит я даже не укрывалась…

Лицо горит так, что аж жарко становится. Стоит только представить, что он мог увидеть, когда входил.

Вся надежда только на то, что он не стал включать свет, раз уж вроде не хотел меня будить. Тогда может еще и ничего не видно было.

— Поторопись, — подгоняет меня тетка, и удаляется обратно в сторону импровизированной стойки ресепшен.

А меня вдруг передергивает от мысли, насколько халатно эта дамочка исполняет свои обязанности.

Она дала ключ от моей комнаты постороннему мужику!

А если бы это был например тот урод, с которым я столкнулась после душа утром, а не Хасанов?

Не то, чтобы меня сильно успокаивает, что в моей комнате был полковник, пока я спала, а не кто-то другой.

Но да! Меня это действительно успокаивает.

Смущает — до жути. Но меня не отпускает стойкое ощущение, что командир не обидит меня. Наивно должно быть делать такие выводы толком не зная человека. Но он уже так много сделал для меня.

А еще хорошо то, что кажется Хасанов, в отличие от всех прочих мужчин, совсем не видит во мне женщину. Вечно только злится на меня, отчитывает как неразумного ребенка и хмурится.

Но это и хорошо! Лучшего сопровождающего мне не найти.

Разве что стоит оговорить некоторые личные границы на период нашего путешествия. Ведь даже если он не видит во мне женщину, это вовсе не повод вот так вламываться в мой номер пока я сплю.

Хотя как уж тут возмутиться, если он даже одежду мою развесил.

Вот уж удивил.

Правда она все равно вся мокрая. И я понятия не имею, в чем теперь ехать.

Закрываю дверь, и тут же нахожу ответ на вопрос. Прямо тут же в углу, на стуле лежит аккуратная стопка одежды. Предположительно мужской, но что важнее — сухой.

Ай да Хасанов. Ну что за мужчина.

Я такое впервые в жизни встречаю, чтобы кто-то обо мне вот так наперед подумал, и все подготовил.

И это посторонний человек!

Должно быть привык вечно все контролировать в своей армии, что даже в свободное от службы время не может ответственность отпустить.

Тогда точно жена ему бы не помешала, чтобы расслаблять прожженного вояку хоть немного.

Поднимаю со стула первую попавшуюся вещь и зачем-то… нюхаю ее.

Глава 21. Настенька

Окидываю комнату беспокойным взглядом и обнаруживаю свои простенькие трусики, висящими на железном изголовье кровати.

Ой.

Фантазия услужливо рисует грозного полковника с моими трусиками в цветочек в огромных лапищах. И меня с ног до головы обдает жаром стыда.

Бросаюсь к изголовью и сдираю оттуда трусы, будто это должно как-то отменить уже имеющийся факт моего позора.

Блин. И они тоже ж мокрые совсем.

Значит еще и придется все же в полковничьих трусах походить денек, для полного унижения, так сказать.

Только бы придумать как их закрепить, чтобы не сваливались.

Очень кстати вспоминаю про булавочку на своей кофте. Она там вроде как от сглаза. Но судя по прошедшим суткам — не сработала ни черта.

Так может хоть с трусами справится.

Снимаю с мокрой кофточки небольшую булавку, и закрепляю ей трусы. Поверх надеваю штаны Хасанова, затягиваю их поясом и хорошенько подворачиваю штанины.

Вроде готова.

Смотрю на себя в зеркало внутри шифоньера и усмехаюсь. Я сейчас больше похожа на какого-то мальчишку-беспризорника, нежели на женщину, которую ждет развод и куча проблем с ним связанных.

Ладно, не время любоваться собой. Надо поспешить.

Быстро собираю все свои сырые вещи в пакет, найденный мной тут же в шкафу, и выхожу на поиски своего полковника.

Спит наверно. Как-то даже обидно его будить. Совсем ведь ничего поспал выходит. А теперь за руль на весь день. Но вариантов других нет, раз выселяться пора.

Идти по коридору боязно после вчерашнего. Но успокаивает то, что уже день и гостиница, — если это место так можно назвать, — заметно оживилась: всюду голоса слышатся, шаги. Прямо по коридору и вовсе посудой гремят, видимо там та самая кухня, которую утром хозяйка упоминала.

Наконец нахожу дверь с нужным номером и тихонько стучу.

Нет реакции.

Ожидаемо, пожалуй. Раненный, уставший — конечно он будет сейчас крепко спать и вряд ли отреагирует на вялый стук. Я-то сама только с какого раза проснулась, хотя хозяйка всяко настойчивей тарабанила.

Пробую постучать чуть громче. Но результат тот же. Тишина.

Хочу было постучать снова, но в соседней комнате начинает открываться замок, и я, помятуя утренний инцидент, недолго думая юркаю в комнату полковника.

Осторожно, закрываю дверь, раздумывая над тем, что к моему счастью командир достаточно безбашенный, чтобы не замыкать замок в столь специфичном месте.

Понятно, что он никого не боится и привык, что в его присутствии все по стойке смирно. Но люди ведь разные бывают, а он спит сном богатырским — попробуй разбуди. Мало ли кто навредить захочет…

И почему меня это заботит?

Одергиваю себя, и принимаюсь изучать пространство, в котором оказалась.

Комнатка тут чуть побольше и даже небольшой тамбур имеется, поэтому я не вижу полковника. Но будить его надо уже срочно, поэтому я шепчу осторожно:

— Рустам Дамирович, нам пора выезжать, — горло сдавило от волнения.

Мне неловко вот так вламываться в чужой номер. А с другой стороны, он вряд ли так уж сильно волновался, когда пришел в мой, пока я спала, не поленившись даже ключ добыть. Значит и мне стесняться нечего.

Снова зову его по имени, но уже смелее. Однако так и не дождавшись реакции, выглядываю из тамбура в саму комнатку, дабы убедиться, что я хотя бы в том номере, который мне нужен, и что Хасанов и вовсе не сбежал от меня.

Не сбежал.

Шумно сглатываю, и на мгновение забываю, что нужно переодически моргать.

На кровати, едва прикрытый простынкой растянулся просто огромный мохнатый медведь! Такой мощный, и даже во сне кажущийся сильным, что теперь я понимаю, почему он не удосуживается двери замыкать.

Нет, он конечно и в одежде весьма внушительно выглядит, но сейчас, почти голый… просто бог войны.

И бинты на плече будто дополнение этого воинственного образа.

К слову, бедро у него тоже забинтовано. А на другой ноге колено.

Да он получается же весь как решето! И ведь даже виду не подает, что ему больно. Не может же быть не больно. Как же он терпит?..

Будто по инерции шагаю ближе, изучая командира. В голове фоном обвиняющий голос, мол так нельзя, пялиться на человека, пока он спит. Мне бы явно не понравилось. Но богатая фантазия тут же рисует картинку, как Хасанов еще пару часов назад стоял над моей кроватью и вполне возможно тоже смотрел.

Хотя ладно. Он бы не стал.

Строгий, вечно хмурый и злой. Его наверно вообще ничего кроме армии не волнует.

Только сейчас замечаю кровь на сбитых костяшках. Откуда, интересно. Ведь утром после пьяницы из соседней комнаты рука была целая. Он еще кого-то бил позже?

Невольно вспоминается его обещание тем полицейским о том, что он позже заедет к ним. Но он ведь не стал бы… из-за меня?..

Удивленно наблюдаю за своими пальцами, скользящими по предплечью увитому крупными венами: тут шрамов, как у обычного человека родинок — много. Неужели каждый раз из-за таких уродов, как Виталик страдает?

Резко одергиваю руку, когда полковник вдруг начинает шевелиться, переворачиваясь на бок. Он подгребает под себя подушку, к моему облегчению, так и не просыпаясь. И своими медвежими движениями едва не спихивает с кровати телефон, лежащий у изголовья.

Ловлю мобильник, пока он его не разбил, и вдруг застываю, изучая заставку на загоревшемся экране. Лев с открытой пастью, а сверху весьма аляповато корона пририсована. На мой взгляд не очень соответствующая строгому стилю Хасанова картинка.

Виталик любит подобное. Еще и чехол вечно облеплял подобными пафосными наклейками, и всякими надписями — строчками из песен. Помню, что-то там про жизнь было.

Как-то по инерции переворачиваю телефон и непонимающе изучаю наклейки на чехле.

Это же… те самые.

На одной из них надпись:

«Живем один раз, надо бы его запомнить».

Это… телефон Виталика?

Но он ведь сказал, что потерял его?

Выходит, что нет.