Измена. Жизнь заново

Глава 1

— У, Динка! — вздыхает Серафима. — А часики-то тикают.

Я сползаю с кресла гинеколога и вздыхаю:

— Что, совсем плохо?

— Ну, если хочешь второго ребенка, нужно поторопиться. И немедленно!

Подружка с треском стягивает с рук перчатки, бросает их в лоток и идет к столу.

— Немедленно? Черт, а Глеб вечно занят. Вот и сегодня он на работе.

— Работа не волк, в лес не убежит, — бормочет под нос подружка и хмурится: что-то ей явно не нравится в моем организме.

— Что, прямо сейчас надо? — теряюсь я.

— Не сию минуту, конечно, но овуляцию прозеваешь, если еще немного со мной языком потрекаешь.

— Все, поняла, бегу!

Посылаю Симе воздушный поцелуй и несусь вон из клиники. Вот уже несколько месяцев я лелею надежду на вторую беременность. Лялька выросла, скоро вылетит из гнезда. Мысль об этом убивает, и я не отвожу взгляда от колясок и малышей в песочнице, так и представляю, как рожу мужу сынишку — наследника и бесконечную солнечную радость.

В такси гадаю, предупредить Глеба или не стоит? Если позвоню, он найдет десяток отговорок, чтобы отвязаться от меня.

Нет уж, сюрприз так сюрприз!

И так легко становится на сердце, что приплясываю от нетерпения в лифте, подгоняя кабину, ползущую на седьмой этаж столичного бизнес-центра, где расположено крупное российское издательство. В приемную мужа буквально врываюсь и сразу несусь к двери. Навстречу бросается перепуганная секретарша с воплем:

— Нельзя! Босс занят!

Но голос разума сегодня спит. Меня переполняют эмоции и желание наконец-то остаться с мужем наедине.

— Верочка, я на одну минуту!

Выхватываю из ее рук поднос с двумя чашками с кофе, дергаю ручку двери и застываю на пороге с раскрытым для приветствия ртом.

На краю стола Глеба, небрежно покачивая бесконечной ногой, сидит роскошная блондинка. Ее аппетитные формы отмечаю мгновенным взглядом. Узкие покатые плечи, тонкая талия и солидная пятая точка бьют по глазам не хуже кувалды. Девица что-то рассказывает мужу, а он смеется молодо, заливисто, с такими бархатными нотками, каких я уже восемнадцать лет не слышала.

— Я же просил не беспокоить! — он выглядывает из-за спины блондинки, видит меня и меняется в лице. — Дина?

С его губ сползает улыбка. Он шумно сглатывает и дергает кадыком. Блондинка неторопливо оборачивается, но со стола не сползает. Наоборот, устраивается поудобнее, демонстрируя идеальное бедро, открывающееся в длинном разрезе юбки-карандаша. Девица окидывает меня насмешливым взглядом, в котором сквозит превосходство, но нет ни капли смущения или растерянности.

Зато у меня внутри все переворачивается и покрывается ледяной коркой.

— Да, это я! — задираю подбородок. — Сюрприз!

Я растягиваю рот в улыбке, хотя пальцами сжимаю поднос так, будто хочу его сломать, а глаза ищут предмет, которым можно запустить в эту парочку.

— Дорогая, как неожиданно! — первым приходит в себя Глеб.

Он вскакивает, идет ко мне, раскинув руки для объятия. Я невольно сжимаюсь и пячусь, натыкаюсь спиной на косяк.

— Я лучше пойду. Сюрприз удался на славу!

— Ты все неправильно поняла, — восклицает Глеб. — Мы с экономистом издательства обсуждали смету на второй квартал. Маргарита Павловна, позвольте представить вам мою жену.

«Оправдывается? — делаю неприятное открытие я. — Почему?»

Блондинка легко спрыгивает со стола, одергивает юбку, сексуально проводя ладонями по всем изгибом. Ловлю взгляд мужа, жадно следующий за ее движениями, и закипаю:

«Вот сучка! Специально это делает, что ли?»

— Очень приятно. Давно хотела с вами познакомиться, — Маргарита протягивает мне руку.

«Обойдешься!» — кривлюсь я и делаю вид, что не замечаю ее пальцев.

Хотя…

Резко толкаю вперед руку с подносом, и горячий кофе выплескивается из чашек, орошая каплями белоснежную блузку девицы.

— Ой, — взвизгивает она.

Глеб бросается к столу, хватает салфетки, хочет вытереть ей грудь, замирает. Короче, ведет себя как петух перед оскорбленной курочкой.

— Упс! Случайность! — цежу сквозь зубы я и снова взмахиваю подносом.

И эти двое рефлекторно отскакивают.

— Рита, выйдите! — резко приказывает муж.

Девица дергает плечом и, проходя мимо меня, шипит так, чтобы Глеб не расслышал:

— Деревенщина!

Это она на блузку с бантом у горла намекает? Вот курица!

— Дорогой, — елейно пою я, презрительно окидывая ее взглядом. — У тебя все экономисты полураздетыми ходят?

— Дина! Как ты можешь? Маргарита Павловна…

Швыряю полнос на стол, краем глаза замечаю, как остатки кофе выплескиваются на бумаги, и бегу вон из кабинета. Иначе не сдержусь и расфигачу все там к чертям собачьим.

Глава 2

Увиденное в офисе мужа несколько дней не дает покоя: на душе тревожно.

Но Глеб ведет себя идеально: не задерживается на работе, приезжает домой с цветами, сладостями и подарками. Словом, делает все, чтобы загладить неловкий момент.

С Симкой мы обсудили ситуацию и постановили: забить и забыть!

— Кстати, — звонит она мне сегодня с утра. — Ты помнишь, у тебя прием в клинике?

— Что? — спрашиваю, не вникая в суть разговора, потому что перебираю зелень для салата.

— В клинику, спрашиваю, придешь?

— А зачем?

— Динь, ты вообще меня слушаешь? — вопит Симка. — Ал-е-е-е! Прием у тебя!

— Я же недавно была, — наконец выключаю воду и концентрируюсь на разговоре.

— Ты записана к психологу. Да и мне надо еще раз тебя осмотреть.

— А что не так?

— Не нравится мне твой левый яичник.

— И что с ним?

Я с замиранием сердца жду ответ, а в голове мелькают картинки: малыш в коляске, пустышки, игрушки и памперсы. Неужели моя мечта не сбудется? На грудь будто камень ложится.

— Ничего страшного, — успокаивает Сима. — Но хочу еще раз посмотреть на узи. Жду в пять.

— Я не приду. У нас гости.

— Без меня? — в ее голосе звенит обида. — Ну, ты, Динка, даешь!

Подружка отключается, а я устало плюхаюсь на стул, по привычке поглаживая живот. Вот и Симка обиделась. Но что я могу поделать, если это деловая встреча, заранее намеченная Глебом и его мамой.

— Твоя деревенщина Сима в светский круг не впишется! — заявляет свекровь, стоило мне заикнуться о подруге.

— Сима не деревенщина, — обиженно отворачиваюсь я к раковине, полной посуды. — Она столичная штучка от рождения, умница, красавица, хозяйка собственной гинекологической клиники.

Вздыхаю.

Этим прозвищем свекровь наградила Симку из-за экзотической внешности. Моя подруга похожа на одуванчик. Светлые пушистые волосы вечно торчат на голове полупрозрачным шаром, и ни один стилист не может с ними справиться. И это великолепие венчает тонкую, высокую фигуру, похожую на стебелек. Бледно-голубые глаза всегда смотрят встревоженно, будто Сима постоянно боится.

Не знаю, почему родители дали ей такое имя, но для меня подружка — настоящий ангел-хранитель — семикрылый Серафим. Вдвойне обидно, что свекровь относится к ней так высокомерно.

Но долго дуться некогда, я действительно занята. Сегодня хочется быть на высоте, потому что от этого приема зависит карьера мужа. Нового партнера я еще не видела. Он изучал бизнес за границей, имеет развернутую сеть издательств по всему миру и готов сотрудничать с журналом Глеба, чтобы вывести его на международный уровень.

Окидываю взглядом стол. На блюдах разложена рыба, птица, овощи, зелень, фрукты. Сегодня я готовлю форель в сливочном соусе, салат из рукколы с уткой и еще несколько фирменных блюд, рецепты которых шлифовались годами.

Свекровь, минуту назад крутившаяся в кухне, исчезла, как только запахло работой. Но мне она и не нужна, лишь мешает.

За полчаса до прихода гостей несусь в спальню. Прическу делать некогда, поэтому просто распускаю выпрямленные утюжком волосы по плечам, накладываю легкий макияж, трогаю розовым блеском губы и морщусь: опять болью охватывает живот. Делаю несколько легких вдохов, пережидая приступ. Что со мной? Никогда не болела, а тут…

Может, позвонить Серафиме?

А, ладно, пройдет!

Приступ действительно быстро проходит. Осматриваю критично приготовленный наряд и откладываю его в сторону: в нем неудобно будет подавать блюда на стол и выполнять прочую работу.

Надеваю свободные домашние брюки и темную блузку.

— Мам, у тебя ничего понаряднее нет? — в спальню врывается Лялька. — Ты сейчас на прислугу похожа.

— Что? — обидные слова режут острее ножа.

Дочь презрительно кривит губы. Она роется у меня в шкафу, а я невольно краснею: за годы сидения дома потеряла чутье, не слежу за модой, превратилась в домашнюю клушу.

— Вот это надень, — Лялька кидает на кровать короткое черное платье.

— Не в ресторан же идем.

Я с сомнением разглядываю наряд, представляю, как при каждом движении он будет ползти вверх.

Вздрагиваю от звонка и, проигнорировав платье, счастливо несусь к входной двери.

Но меня шустрой ласточкой опережает свекровь.

Вот уж кто постарался на славу. Алла Борисовна гордится тем, что является тезкой знаменитой певицы, и старательно поддерживает статус, непрозрачно намекая знакомым и чужим на некие дальние родственные связи.

Она только что вернулась из дорогого салона, благоухая духами, сверкая драгоценностями и шурша шелками. Стройная, моложавая, любительница фитнес-центров, шопинга и посиделок в кафе с подружками, свекровь выглядит свежее меня.

Как рачительная хозяйка, она нажимает кнопку видеофона, бросив мне небрежно:

Глава 3

Я бросаюсь к окну, забыв о Ляльке, и глухое раздражение поднимается в груди. Глеб мило прогуливается с гостьей, показывая ей наш сад. А Рита-Маргарита то запрокидывает голову и смеется, то хватает мужа под руку, то оглядывается…

«Вот сучка офисная! Еще и зрителей ищет! — вскипаю я. — Ну, я тебе!»

Я швыряю на столик блюдо с пирожными, кофейник, посуду и везу все на веранду. В голове перебираю, что бы такое сделать, чтобы удовлетворить адское просто желание уничтожить эту шмару.

Автоматом сервирую десертное угощение, а варианты так и крутятся в пылающем мозгу: от плюнуть в кофе до выгнать взашей из дома.

Но ничто не подходит. Испорчу Глебу карьеру, а сама прослыву безумной истеричкой, кандидаткой в психушку. Все пожалеют несчастного Глебушку и посмеются надо мной.

Р-р-р…

Свекровь теперь кокетничает с издателем Гвоздевым, но, увидев меня, сразу начинает распоряжаться:

— Дина, налей нам кофе.

«Терпение, только терпение!» — повторяю про себя, как мантру.

Только сажусь, как Гвоздев спрашивает:

— Мне очень нравятся эти картины. Кто автор? Не узнаю.

Игорь встает и идет к стене, свекровь вскакивает за ним.

— Ой, это домашняя мазня Дианы. Не стоит вашего внимания.

— Отчего же! Очень мило, — он поворачивается ко мне, а я стою, сгорая от стыда: так меня еще ни разу не унижали прилюдно. — У вас художественный дар, Дина.

— Спасибо.

— Сочетание цветов радует глаз. А вот это вообще шедевр.

Игорь подходит к холсту, покрытому оранжевой краской. На ее фоне изображено нагромождение редких черных камней, среди которых растет одинокая сосна.

— Вы думаете? — сомневается свекровь. — А мне она кажется совершенно безвкусной.

— Наоборот, здесь есть идея.

— Да? — Алла Борисовна, скорбно опускает уголки губ. — У Дианы в мастерской много подобного добра.

— Чудесно! — Игорь подходит ко мне. — Я очень хочу, чтобы вы оформили интерьер моего офиса.

От неожиданности я чуть не икаю. Ловлю встревоженный взгляд свекрови. С чего бы это?

— Но…

— Какие картины придадут ему шарм, как думаете?

— Нужно сначала посмотреть на цвет стен, интерьер, — загораюсь я.

— Ой, — перебивает меня Алла Борисовна. — Неужели вы не можете найти нормального художника? Дина совсем не бизнесмен.

Она хватает Гвоздева за локоть и тащит его внутрь дома. Я остаюсь одна. Слезы наворачиваются на глаза, от обиды хочется плакать.

Черт!

Промокаю салфеткой веки, смотрю на разводы туши и бегу в спальню. Я, как та одинокая сосна на картине, гнусь под ветром, но не ломаюсь. В каждой семье свой жизненный уклад. Если я его приняла с самого начала, не мне и менять.

В гостиной слышу приглушенный женский смех, осматриваюсь, вижу полоску света под дверью кабинета Глеба.

Подхожу, теперь различаю в смехе шаловливые нотки, и раскатистый бас мужа вторит ему.

Неужели?

Холодом сквозит по ногам, невольно передергиваюсь. Сердце останавливается от шока. Резко распахиваю дверь: Глеб развалился на диване с бокалом в руке, а напротив него сидит в кресле Маргарита и что-то рассматривает на экране ноутбука.

Ничего криминального. Вот совсем!

Тогда почему так больно в груди, что хочется кричать?

— Дорогая, — тут же вскакивает муж. — Рита просила показать ей наши семейные фото.

— И ты, конечно, выбрал самые смешные?

— Помнишь, праздник красок, на который мы попали в Индии? Ты была такая милая! Смотри!

Глеб тащит меня к ноутбуку, Маргарита недовольно дергает углом рта, но отодвигается.

Я не узнаю сегодня мужа. И чего он так суетится? Неужели эта Рита так на него влияет?

О боги, как избавиться от подозрений, которые все множатся?

С трудом фокусирую взгляд: на экране наши фото с праздника. Мы оба перемазаны краской от головы до пят и корчим рожицы.

— Дина, вам очень идет этот образ, — яд так и каплет с языка Маргариты.

— Образ кого? Чумазой дурочки?

— Ну, это сказала не я.

— Глеб!

Я стискиваю кулаки так, что ногти впиваются глубоко в кожу.

— Девочки, не ссорьтесь! — Просит чересчур оживленный муж. — А где господин Гвоздев и Влад?

— Алла Борисовна развлекает одного, а Лялька другого.

— Непорядок!

Муж подхватывает нас с Маргаритой под руки и тащит из кабинета вон. Я цепляю взглядом какой-то снимок в углу экрана, что-то царапает меня, но мысль ускользает, так и не оформившись.

Гости уходят через час. Я убираю со стола и морщусь: живот опять тянет. Я устала от ноющей боли, от суеты, подозрений, хочу принять душ и лечь спать.

Глава 4

Просыпаюсь в незнакомом месте. Но по запаху лекарств понимаю: я в больнице.

Тело сковано вялостью. Пытаюсь поднять руку, но она падает бессильно на одеяло. Приподнимаю его: на мне надета ночная рубашка в цветочек. Цепляю ее пальцами, вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что сковывает мой живот. Взгляд сразу натыкается на белую наклейку, похожую на послеоперационную.

Память тут же выводит на экран смутные картинки, наполненные звуками и ощущениями: встревоженные крики, хлопанье дверьми, влажный ветер на лице. А еще запах автомобильной кожи, смешанный с ароматом мужского парфюма, и отрывистые слова:

— Дина, как вы? Дина не спите! Дина, вы меня слышите?

И я что-то мычу, мычу в ответ, а потом уплываю в темноту.

И снова:

— Дина, не молчите! Дина, сейчас приедем!

Я понимаю, что меня куда-то везут, но как-то отстранённо, будто все происходит не со мной. А потом лицо доктора надо мной, бархатный голос, укол в сгиб локтя, черная маска, которая ложится на нос и рот, сладковатый запах наркоза.

Устало откидываюсь на подушку. Такое простое движение отнимает все силы. Прислушиваюсь к себе. В целом, все нормально. Боли нет, даже чувствую какую-то легкость.

Перевожу дух и поворачиваю голову. Рядом на стуле сидит Серафима в белом халате и клюет носом. Невольно улыбаюсь. Трогаю ее за руку.

— А? Что?

Сима встряхивается, крутит головой. Бледно-голубые глаза еще покрыты туманной дымкой сна, щеки пылают румянцем, а пухлые губы влажно блестят.

— Просыпайся, подружка, рассказывай. Где я?

Голос звучит хрипло, откашливаюсь.

— Что? А-а-а, — подруга с удовольствием потягивается и зевает. — Ты в клинике.

— Это я поняла. Как здесь оказалась?

— Какой-то мужик привез.

— Мужик? — от удивления брови ползут на лоб. — Какой мужик?

— А я знаю? — вскрикивает Симка. — Я его не видела. Какой-то Владислав. Это в приемном покое так сказали.

Точно! Алла Борисовна говорила, что он заедет. Вспоминаю и чувствую, что краснею. Оказаться в таком непрезентабельном виде перед лощеным Владом неловко.

— Он сам привез? Не скорая?

— Ну да. Схватил, положил тебя в машину и повез. В приемный покой на руках внес, — Симка наклонилась ко мне и зашипела: — Признавайся Вереснева, что за красавчики у тебя по дому шастают?

— Это не мой. Бойфренд свекрови.

— Спятила бабка? — всплескивает ладонями подруга, а я кошусь на дверь, вдруг медсестра войдет. — Кукушкой на старости лет поехала?

— Не такая уж она и старая, шестьдесят пять лет всего. Ну, ты рассказывай!

— А что говорить. Я разнервничалась, рванула к тебе. Приехала, а там перепуганная Лялька сидит и трясется. Говорит, что вышла из комнаты, почудился какой-то шум, а входная дверь настежь открыта, тебя дома нет, а на полу в холле вещи разбросаны.

— Почудился?

— Ну, да. Лялька сначала даже не поняла. Наверняка с наушниками сидела.

— А дальше, что?

— Ничего. Мы стали все больницы обзванивать, нашли, где ты, поехали.

— С Лялькой? Ей же рано вставать в школу.

— О небеса! — Сима вздымает руки к потолку. — Вразумите наконец эту бабу! Она чуть концы не отдала, а жалеет здоровую девчонку, на которой пахать и пахать.

— Но…

— Ничего с твоей Лялькой не случилось. Покрутилась со мной, поревела, и я ее на такси домой отправила.

— Так, и что со мной?

— Операцию тебе сделали.

— Это я уже поняла. И что у меня было?

— Разрыв яичника.

— Того самого?

— Да. Я же просила тебя приехать на прием! Просила!

Я теряюсь. Нет, живот, конечно, болел, но чтобы яичник лопнул — это перебор. И как назло, когда дома никого не было. Чувство вины перед подругой сжимает сердце

— Я думала, все пройдет, закрутилась.

— Так и сгинешь от хорошей жизни, — ворчит Симка.

— У меня нормальная жизнь, — обиженно поджимаю губы. — Как у всех.

Пытаюсь приподняться на руках, но падаю от слабости.

— Лежи уже! То, что ты называешь нормальным, на самом деле — безобразие. Ты растворилась в семье, а когда тебе понадобилась помощь, никто пальцем не шевельнул.

— Не ворчи. В моем доме любовь и взаимопонимание. Просто так сложились обстоятельства.

— О боги! — Сима закатывает глаза. — Ваши высокие отношения мне не понять!

— Еще бы! Ты же старая дева.

— Будешь на меня ругаться, уйду!

— И уходи.

Отворачиваюсь, слезы закипают в глазах, хотя и понимаю: подруга права. За восемнадцать лет брака я потеряла себя, вот и вырастила законченных эгоистов.

Глава 5

Я стою, замерев, не понимаю, что сейчас происходит. А Влад улыбается туманными глазами, и моя голова уплывает вслед за этим туманом, будто погружается в гипноз.

— Что вы здесь д-делаете, — заикаясь, спрашиваю его.

— Приехал, чтобы вас отвезти домой.

— Это Алла Барисовна попросила?

— Нет, я сам.

— Но…

— Дина, давайте поговорим в машине. Вы не против.

Еще бы! Конечно, я против. Терпеть не могу, когда меня принуждают к действиям, которых я не понимаю.

Но бойфренд свекрови подхватывает мою сумку и широко шагает к выходу. Я не двигаюсь с места.

— Владислав, стойте! — окликаю его. — За мной сейчас приедет подруга.

— Вот как! Простите, не знал, — он секунду размышляет, я боюсь даже посмотреть открыто, настолько смущена и растеряна. — А знаете, вы позвоните подруге и отмените встречу.

— Зачем?

— Я уже здесь, а ей еще надо ехать.

Его слова резонны, только как справиться со своим смятением? И что я скажу Глебу? Он и без того дуется за орхидеи, которые мне пришлось оставить в отделении, а тут Влад еще и домой меня привезет.

— Нет, это неправильно, — упрямлюсь я.

— Дина, вы не подумайте чего, — вдруг заливается он смехом. — Я же к вам по делу приехал.

— П-по какому?

— Картина. Помните, я должен ее забрать.

Влад берет меня под руку и ведет к двери. Сбитая окончательно с толку, я уже не сопротивляюсь.

— Я не хочу отдавать вам картину. Мне она самой нравится. Да и написал ее не такой известный художник, как вы думаете.

— Мне и не нужно думать, — Влад открывает багажник и ставит сумку. Я даже не заметила, как мы оказались возле машины. — Она уже моя.

— Как ваша?

Смятение в душе растет и множится. За ту неделю, что я провела в больнице, что изменилось в моей жизни? Может, и дом уже не мой?

— Все просто: я ее купил.

Купил?

Это слово колокольчиком звенит в расстроенных мозгах. Как купил?

— Н-но я ничего не продавала.

— Мне ее продала хозяйка картины.

Он вежливо открывает передо мной дверь салона. Я машинально опускаюсь на сиденье. В голове полная каша. Что-то за последнее время слишком много новостей. Появление на горизонте Ритули — подруги детства, интерес к моей мазне Игоря Гвоздева, болезнь и операция, а теперь еще и проданная картина.

— П-простите, а кто хозяйка? — с придыханием спрашиваю Влада.

— Алла Борисовна, конечно. Я давно любуюсь картинами неизвестного художника, которые ваша свекровь выкладывает в галереях у подруг. В них есть душа, какой-то особый свет. А когда увидел эту одинокую сосну, будто в душе что-то перевернулось. Эта игра черного и оранжевого цветов, будто день и ночь сливаются и создают гармоничное единство.

Влад небрежно ведет машину одной рукой, но не лихачит, никуда не торопится, соблюдает все правила движения. И попутно говорит, говорит, говорит…

А у меня в голове будто ветер шумит:

—Шу… шу… шу…

Так вот откуда у свекрови деньги! И немалые, видимо, раз она инвестициями заинтересовалась. Эта новость парализует, сводит с ума.

А Влад тоже хорош! Болтает, делает вид, что не знает, кто художник картины. Я же во время приема об этом говорила.

— И за сколько вам продала картину Алла Борисовна, — мой голос хрипит и ломается, как у подростка.

Влад встревоженно смотрит в зеркальце.

— Я вас чем-то обидел, Дина?

— За сколько вы купили картину?

— Я не могу сказать. Это коммерческая тайна. Но вы можете спросить Аллу Борисовну сами, тем более, что мы уже приехали.

Он останавливает машину у ворот, выходит, нажимает кнопку вызова, но никто не отвечает. Сейчас он серьезен, больше не улыбается, догадывается, что случилось что-то из ряда вон.

Я сижу в салоне, не могу выйти. Колени подламываются, кажется, сделаю шаг и свалюсь прямо в весеннюю лужу подтаявшего снега.

— Пароль 0605, — тихо говорю Владу.

Он вводит цифры в электронный замок и бежит к авто. Ворота открываются, мы въезжаем во двор. Влад паркует машину и подает мне руку. Но я игнорирую ее, выползаю из салона сама.

— Дина, я не понимаю, что случилось? — спрашивает он.

Я, не отвечая, иду к боковому входу, где в полуподвальной комнатушке у меня мастерская. Распахиваю дверь, и первое, что бросается в глаза, пустая стена напротив. Там всегда стояли мои картины. Пусто.

И вообще в комнате пусто, лишь на подрамнике торчит незаконченный эскиз, и еще несколько лежат на столе. Все, ни одной картины нет.

— Стерва! — вырывается изо рта крик. — О боже! Какая же она злая стерва!

Глава 6

Я внимательно осматриваю рамку, но складывается впечатление, что ее никто не трогал. Пока я была в больнице, пыль в этом доме не протирали.

— Опаньки! А паренек у нас с характером, — хлопает в ладоши подруга. — Или благословенная Аллочка испугалась и отказала в продаже?

— Сейчас узнаю.

Вытаскиваю телефон, набираю номер свекрови, но она сбрасывает. Все ясно: умолять придется много и долго. Вздыхаю. Что ж, сама виновата.

— А если Владу позвонить? — советует Сима.

— У меня нет его номера. И вообще, я устала, Сима.

— Конечно, столько переживаний для первого дня после больницы. Ты поспи, — она смотрит на часы, — а я поеду, еще пациенты есть.

Наконец-то я остаюсь одна. Во дворе слышу шум мотора: красная Мазда Аллы Борисовны покидает гараж. И я даже выдыхаю: пусть остынет, к вечеру станет добрее и покладистее.

Я бреду по дому и радуюсь: безмерно счастлива оказаться в родной квартире, где каждый уголок обставлен с нежностью и любовью. Захожу в ванную и первое, что вижу, это корзина грязного белья, которое никто не удосужился постирать.

Быстро сортирую его и кидаю в машинку. Обвожу взглядом ванную: везде грязные пятна, раковина серая от налета. Вздыхаю и берусь за тряпку.

После ванной убираю все комнаты, начищаю кухню, готовлю ужин. Бригада ремонтников тоже уезжает. Я тут же одеваюсь и иду в мастерскую. Она встречает гулкой пустотой, запахом пыли и сбитой штукатурки.

Интересно, куда свекровь убрала мои картины?

Спускаюсь в подвал. Рамы и холсты аккуратно сложены у стены, перебираю их, сортирую. После операции какое-то время нельзя носить тяжести, поэтому просто отодвигаю в сторону то, что наметила поправить.

Мне кажется, что нескольких картин все же недостает, но поднимать этот вопрос сегодня уже точно не буду. На глаза попадается плотная трубка холста. Разворачиваю ее на столе, и замираю. Вот эту картину и повешу на веранду. Я ее называю «Замерзшая весна». На ней изображена береза, сережки которой из-за мороза превратились в ледышки.

А одинокую сосну подарю Владу. Сердце наполняется теплом, все же хороший человек.

Семейство собирается за столом ровно в семь часов и впервые за последнее время в полном составе.

— О, ты сегодня постаралась, — свекровь привстает и разглядывает приготовленные блюда. Она еще сердится, но больше демонстративно, чтобы усилить у меня чувство вины, — А где рыбка на пару?

— Ой, простите, я не успела.

— Бабуля, рыбка будет тебе завтра, — дочь обнимает свекровь за плечи. — Мама только выписалась из больницы.

— Дин, подай хлеб.

— Мам, а где моя любимая тарелка?

— Я же просила сменить салфетки…

Все как всегда, моей болезни будто и не было. Родные едят, беседуют, смеются, я челноком ношусь от плиты к столу.

Но я счастлива. Это моя семья, я люблю ее такой, какая она есть.

Утром готовлю завтрак своему семейству, хочется сегодня всем сделать любимое блюдо.

Глеб садится к столу и сразу вытаскивает телефон. Он тычет вилкой в тарелку, не попадая в яичницу, которую я с любовью украсила сердечком из кетчупа.

Лялька недовольно кривится на свежие, ароматные вафли.

— Мам, ты чего? Я не буду есть это! Одни калории.

Она выхватывает из плетеной фруктовницы яблоко и бежит в прихожую.

— Ты же всегда их любила! — ахаю расстроенно я.

— Смеешься, что ли!

Дверь хлопает, я втягиваю голову в плечи. Из своей комнаты показывается свекровь.

— А где мой апельсиновый фреш?

— Ох, забыла!

Я бегу к соковыжималке.

— Это наркоз память отшибает. Глебушка, ты так испортишь себе желудок, — переключается она на сына. — Убери телефон!

— Я взрослый мальчик, — басит муж.

Они дружно смеются, перекидываются легкими фразами, а я застываю у кухонного стола. Ни одного вопроса о моем здоровье, ни одного поцелуя, ласкового слова, только и слышу: —Принеси!

— Подай!

— Погладь!

— Постирай!

Когда моя жизнь стала такой беспросветной тоской? Когда я превратилась из любимой женщины в прислугу? Как я допустила это?

Разворачиваюсь и шагаю к себе в комнату.

— Дина, а где мой сок? — кричит вслед свекровь.

— Приготовьте его сами.

Закрываюсь за защелку и сажусь на кровать. Надо что-то менять. Твердо и решительно менять. Звенит рингтон телефона: Симка.

— Подруга, как здоровье? — спрашивает она.

— Нормально.

— Так, а почему в голосе печаль-тоска?

— Бывает.

— Жду тебя в нашем кафе.

Вот те слова, которые мне сейчас нужны. Встаю, надеваю любимые джинсы, белую блузку, кардиган. Взглядом цепляюсь за отражение в зеркале: бледное лицо, провалившиеся глаза. За время болезни я похудела и осунулась, но больше всего угнетает потухший взгляд. Из меня будто ушла жизнь.