Измена. Игра на выживание.

Глава 1.

Стеклянная дверь поликлиники захлопнулась за последним пациентом – пожилым мужчиной с вечно ноющей спиной и вечно благодарными глазами. Воздух, густой от запаха лекарств, дезинфекции и немытой человеческой беды, на мгновение замер. Тишина. Блаженная, тяжелая тишина после шестичасового марафона «здравствуйте-на что-жалуемся-раздевайтесь-дышите-не-дышите».

Я облокотилась о холодный пластик стойки регистратуры, закрыла глаза. Пальцы сами потянулись к вискам, пытаясь размять тупую, знакомую боль. Не мигрень. Просто усталость. Усталость в три четверти от положенной жизни. Казалось, если прислушаться, можно услышать, как медленно, с тихим скрипом, опускается где-то внутри невидимый противовес.

« Оливия Харитонова, здравствуйте. Вам пакет передали!» – голос медсестры Тани, бодрый и чуть хрипловатый от вечных окриков в коридорах, ворвался в мое краткое перемирие. Открываю глаза. Она протягивает пластиковый контейнер с салатом – что-то зеленое и безрадостное. Обед. Вернее, то, что должно было им быть три часа назад. Спасибо, Тань.

– Спасибо, – голос звучит чужим, плоским. Беру контейнер. Холодный. Как и кофе в термокружке, выпитый еще до обеда. И мысли.

До конца приема еще час. Час бумаг. Историй болезни, которые надо заполнить аккуратным врачебным почерком, превращая живую боль в сухие коды и цифры. Мой кабинет – крошечная крепость с видавшим виды столом, компьютером древности и плакатом о вреде курения, который давно никто не видит. Сажусь. Старый стул предательски скрипит подо мной. Как и мои мысли.

Анатолий. Муж. Стоматолог. Успешный. Его кабинет – этажом выше – пахнет дорогой пломбировочной пастой и успехом. У него последний пациент – какая-нибудь юная особа с голливудской улыбкой, которой он, несомненно, расскажет пару изысканных анекдотов. Его кофе всегда горячий. Его салат – свежий, из ресторана, а не принесенный в контейнере из дома. Разница. Маленькая трещинка в фасаде нашего «благополучия». Как царапина на глянце новой машины – почти незаметно, но знаешь, что она есть.

Пять лет. Пять лет брака. Мне – двадцать семь, ему – тридцать пять. Вроде бы все по плану: молодые, перспективные врачи, своя квартира (ипотека, но своя!), машина. Общие друзья восхищаются: «Вы же идеальная пара!» А я? Я чувствую… отчуждение. Тонкую, как паутина, невидимую преграду. Мы как два поезда, идущие по параллельным путям. Минуемся на кухне утром, когда он только просыпается, а я уже ухожу. Целуемся в щеку – ритуал, не чувство. Ложимся спать – он смотрит новости на планшете, я – читаю медицинский журнал. Иногда – неловкая близость в темноте, больше по привычке, чем от желания. А потом – спина к спине. Молчание.

Он стал раздражительнее. Мелочи – не вымытая чашка, не купленный хлеб – вызывают вспышки, быстро гасящиеся, но оставляющие осадок. Чаще задерживается «на работе». Говорит о деньгах, о том, что надо больше зарабатывать, о каких-то «возможностях». Я киваю, погруженная в свои мысли о пациентке с необъяснимым кашлем или мальчике с анемией из неблагополучной семьи. Наши миры все меньше пересекаются.

Взгляд падает на фотографию в углу стола. Мы на море, три года назад. Я смеюсь, запрокинув голову, ветер треплет волосы. Он обнимает меня, улыбается в камеру. Солнечно. Просто. Кажется, что это были другие люди.

Тяжелый вздох вырывается сам по себе. Достаю телефон. Никаких сообщений от Толи. Ну и ладно. Может, он тоже устал? От меня? От рутины? От «идеальной картинки», которая стала тесной?

Открываю контейнер. Зеленые листья безвкусно хрустят на зубах. Холодные. Как этот внезапный укол… чего? Тоски? Предчувствия? Просто усталости, Оливия. Просто усталости.

Встаю, подхожу к крошечному окну. Во двор поликлиники заезжает «скорая». Суета. Кто-то торопится, кто-то медленно бредет, опираясь на палочку. Жизнь. Чужая боль, чужие проблемы. Моя работа – вправлять вывихнутые судьбы, хотя бы на время. А кто вправит мой?

Возвращаюсь к столу. Беру первую историю болезни. Пациент – мужчина, 45 лет. Гипертония, ожирение. «Жалобы на головную боль, одышку…» Пишу автоматически. Рука выводит буквы, а мысли где-то там, в холодной квартире, где нас ждет вечер. Молчаливый ужин. Телевизор. Его недовольный взгляд на мою тарелку с недоеденным салатом: «Опять без аппетита? Яичницу сделать?» – и мое автоматическое: «Спасибо, не надо».

Скрип пера по бумаге. Шелест страниц. Гул системы вентиляции. Знакомые, убаюкивающие звуки моей обычной, спокойной жизни. Почему же внутри так тихо и… холодно? Как будто где-то в самом центре образовалась маленькая, но ледяная пустота. И с каждым днем она становится чуть больше.

Час до конца приема растягивается в вечность. Обычный день. Самый обычный. До завтра.

Глава 2.

В кабинете Анатолия пахло не просто стерильностью. Пахло деньгами. Дорогие импланты, итальянская бормашина, почти бесшумная, как шёпот любовницы, и аромат свежесваренного кофе, который ему только что принесла ассистентка Катя – девчонка смотрит на него, как кролик на удава. Мило. Предсказуемо.

Сам Анатолий, откинувшись в эргономичном кресле стоимостью как месячная зарплата Оливии, лениво вертел в пальцах визитку. Не его. Визитка частной клиники «ЭлитДент» на другом конце города. Хвастался знакомый на днях: мол, берут за отбеливание в три раза дороже, и лохи несут. «Лохи». Анатолий сжал картонку так, что края впились в ладонь. Да он в десять раз профессиональнее этого шарлатана! Но здесь, в этой муниципальной коробке, с этими вечно ноющими бабками и вечно недовольными мужиками… Предел мечтаний – золотая коронка на жевательный зуб. Жуй и не рычи.

Он швырнул смятую визитку в урну. Попал. Точность – его второе имя. Первое – амбиция. А она тут задыхалась, как рыба на берегу. Пять лет топтания на месте. Пять лет… брака. Слово отдавало затхлостью, как несвежее полотенце. Оливия… красивая, умная, но… Боже, какая же она стала скучная. Вечно уставшая, вечно в своих анализах и историях болезней. Секс? По расписанию. По обязанности. Как чистка зубов перед сном. Никакого огня, никакой игры. Ее идеальная, чарующая красота казалась ему теперь холодной мраморной статуей. Прекрасной, но безжизненной.

Легкий стук в дверь выдернул его из кислых размышлений.

– Войдите!

Дверь открылась, и в кабинет впорхнуло… солнце? Нет. Не солнце. Скорее, дорогой фейерверк. Алиса. Пациентка. Нет, не пациентка – явление. Двадцать два года максимум. Ноги от ушей в облегающих джинсах, дорогущие кроссовки, которые тут же оказались на полу (как будто дома!), майка, оставляющая открытой тонкую талию и намекающая на пышную грудь. И лицо… Кукольное, с капризным изгибом губ и огромными, нагловато-любопытными глазами цвета морской волны. Волосы – мелированный водопад, пахнущий чем-то тропическим и запретным.

– Анатолий? – Голосок – сладкий сироп с иголочками. – Я к вам! Опять этот зуб шалунишка… – Она улыбнулась, демонстрируя идеальные, естественно белые зубы. Стоматолог внутри Анатолия отметил: хорошая наследственность или дорогое отбеливание. Мужчина в нем отметил другое: вызов в этом взгляде, обещание.

– Алиса, конечно, проходите, – Анатолий встал, демонстрируя свою подтянутую фигуру в идеально сидящем белом халате. Харизма включилась на полную. – Не слушается? Надо будет его проучить.

Она рассмеялась, звонко и чуть слишком громко для кабинета, и устроилась в кресле. Движения были плавными, немного театральными. Она знала, что за ней наблюдают, и наслаждалась этим.

– Ой, доктор, только не больно! Я такая трусиха, – надула губки, но в глазах не было ни капли страха. Был азарт.

– Со мной не больно, – Анатолий надел перчатки. Его пальцы, длинные и умелые, коснулись ее подбородка, чтобы аккуратно повернуть голову. Кожа под перчаткой была невероятно гладкой, теплой. Он почувствовал легкую дрожь – его или ее? – И трусихи я люблю. Они самые благодарные пациентки.

Флирт висел в воздухе, густой, как анестетик. Он наклонился, включив лампу. Свет выхватил ее лицо, шею, зону декольте. Аромат ее духов ударил в нос – дорогой, пьянящий, животный. Совсем не то, чем пахла Оливия – ее духи всегда были тонкими, почти неуловимыми. Как она сама в последнее время.

– Так… – Анатолий взял зеркальце. Его рука с инструментом приблизилась к ее губам. – Открываем ротик шире… Вот так… Глубокий вдох…

Она послушно открыла рот. Ее дыхание, теплое и чуть учащенное, коснулось его руки. Он смотрел не только на зуб, который, черт возьми, был в идеальном порядке! Он смотрел на ее влажные губы, на кончик языка, на нежную кожу щеки изнутри. Картина была откровенно эротичной. Адреналин заиграл в крови. Охота. Вот оно.

– Ммм… Доктор… – она пробормотала с набитым ртом, и звук был низким, хрипловатым. – Вы так близко… Я волнуюсь…

– Я тоже, – сорвалось у него с губ, прежде чем он успел подумать. Глупость. Но она сработала. В ее глазах вспыхнул огонек – торжества, интереса.

Он прикоснулся инструментом к зубу, скорее для проформы. Она вскрикнула – театрально, с придыханием – и схватила его за руку. Ее пальцы были мягкими, но сильными.

– Ой! Больно!

Он знал, что не больно. Она знала, что он знает. Игра.

– Тс-с-с… – Анатолий наклонился еще ниже, его губы оказались в сантиметрах от ее уха. Он почувствовал тепло ее кожи, запах ее волос у виска. Голос он сделал низким, доверительным, чуть хриплым. – Тише, тише… Я же с тобой. Расслабься… Дыши… Вот так… Ты же у меня храбрая… Такой красивой девушке больно быть не должно…

Он водил инструментом по зубу, имитируя работу. Его другая рука, будто невзначай, легла ей на плечо. Большой палец слегка поглаживал обнаженную кожу у ключицы. Шелк под перчаткой. Она замерла, только грудь вздымалась чуть быстрее под тонкой тканью майки. Он видел биение пульса на ее шее. Быстрое. Как его собственное.

– Ты… ты так хорошо умеешь… успокаивать, – прошептала она, и ее губы, казалось, коснулись его пальца, когда он убирал инструмент.

– У меня к тебе особый подход, Алиса, – прошептал он в ответ, их лица все еще были опасно близки. Он смотрел ей в глаза. Глубина. Игривость. Опасность. Совсем не то, что в потухших глазах Оливии. Здесь был огонь. Дикий, необузданный. И он хотел обжечься. – Ты же особенная. Очень… особенная.

Искра проскочила между ними. Физическая, осязаемая. Она прикусила губу, не отводя взгляда. Вызов принят.

– Дядя Ян тоже говорит, что я особенная, – вдруг бросила она небрежно, отводя взгляд, но оставляя намек витать в воздухе, как запах ее духов.

Ян? Имя прозвучало как-то знакомо, но Анатолий, захваченный моментом, волной возбуждения и внезапной, острой жаждой обладания этой девчонкой, отмахнулся. Какая разница, кто там дядя? Главное – здесь и сейчас. Этот трофей был его.

Глава 3.

Глава 3

Вечер навис над городом тяжелой, промозглой тенью. Дождь, начавшийся еще днем, теперь стучал по подоконникам квартиры настойчиво, как назойливый пациент. Оливия стояла посреди гостиной, ощущая странную пустоту. Не физическую – квартира была уютной, обставленной с претензией на дороговизну, которую так любил Анатолий. Пустота была внутри. Та самая, холодная, что подступала все ближе в последние месяцы.

Толи еще не было. «Задерживаюсь, сложный имплант», – сухое сообщение на телефоне час назад. Она поверила. Почти. Но что-то грызло изнутри, крошечный червь сомнения, запущенный тем странным взглядом, которым он проводил сегодня утром молодую пациентку из частного сектора. Вспышка чего-то… живого, заинтересованного в его обычно сдержанных глазах. Не врача. Мужчины.

Она машинально начала собирать его вещи, разбросанные по стулу – он вечно не доносил одежду до гардероба. Рубашка, вчерашняя. Она подняла ее, чтобы повесить, и вдруг… замерла.

Запах.

Не его обычный, знакомый до боли аромат дорогого мужского парфюма с нотками дерева и кожи. Нет. Это было что-то другое. Сладковатое. Цветочное, но с тяжелым, почти пудровым, животным шлейфом. Навязчивое. Чужое. Как крик в тишине.

Оливия медленно поднесла рубашку к лицу, втягивая воздух. Да. Четко. Духи. Женские. Дорогие, чувственные, откровенно соблазнительные. Совсем не те легкие, свежие ноты, что предпочитала она сама. Этот запах висел в воздухе кабинета Анатолия сегодня утром, когда она зашла за забытыми ключами. Он тогда смутился, сказал что-то про новую освежительницу воздуха для приемной.

Глупость.

Руки сами сжали ткань. Сердце неожиданно гулко стукнуло где-то в основании горла. «Освежительница», – мысленно повторила она, и звук был плоским, фальшивым. Глаза скользнули по рубашке, ища… чего? Пятна? Следа помады? Ничего. Только этот чужой, наглый запах, въевшийся в волокна.

Она швырнула рубашку обратно на стул, как обожженная. Глупо. Наверняка… Пациентка близко сидела. Наверное. Или… Или ассистентка Катя? Та, что смотрит на него влюбленными глазами? Но у Кати духи… дешевые, сладкие, как леденец. А этот запах… Этот запах был другим. Зрелым. Опасным. Как сама его обладательница, наверное.
Оливия подошла к комоду, где стояла коробка со стиральным порошком. Автоматические движения: открыть, насыпать, включить машинку. Руки дрожали. Она засунула рубашку внутрь, захлопнула дверцу, нажала кнопку. Гул воды, крутящийся барабан – попытка смыть улику. Смыть саму мысль.

Но мысль не смывалась. Она витала в воздухе, смешиваясь с запахом готовящегося ужина (она все же поставила курицу в духовку, по привычке) и сыростью от дождя. Оливия обхватила себя руками, пытаясь согреться. В поликлинике сегодня был мальчик с анемией, бледный как мел… Старушка с гипертоническим кризом… Рецепты, бумаги… А тут… этот запах. Как грязь на белом халате.

Она прошла в спальню. Их спальню. Большая кровать, дорогое белье. Когда-то это было местом страсти. Теперь – чаще местом молчаливого отчуждения. Взгляд упал на тумбочку Анатолия. Он всегда был неаккуратен. Пачка сигарет (хотя клялся бросать), зажигалка, несколько монет… и смятый клочок бумаги, выглядывающий из-под книги по имплантологии.

Оливия не собиралась рыться. Честно. Но бумажка лежала так… вызывающе. Как тот запах. Она потянулась, будто поправляя книгу, и клочок выпал. Упал на ковер. Она наклонилась. Не номер телефона. Просто цифры, нацарапанные его быстрым почерком:

«Завтра, 18:00. Гостиница «Версаль». Лобби-бар»

И маленькое сердечко, небрежно обведенное ручкой.
Лед. Вдруг по всему телу. Сердце не стучало – оно замерло. Гостиница? Лобби-бар? С кем? С пациентом? С коллегой? Но сердечко… Это не про зубы. Это… про другое.
Она выпрямилась, сжимая злосчастную бумажку в кулаке. Бумага впивалась в ладонь. В ушах зашумело. Картинки всплывали сами собой: его оживленное лицо сегодня утром, когда он говорил с той… с той пациенткой. Ее смех, доносившийся из-за двери кабинета – слишком звонкий, слишком интимный. Этот сладкий, тяжелый запах на его рубашке.
Первая трещина. Не сомнение. Уже подозрение. Твердое, холодное, как скальпель. Оно не просто появилось – оно вонзилось. Глубоко. В самое сердце того хрупкого мира, который она называла своей жизнью.

Она подошла к окну. Запотевшее стекло, за которым плыли огни мокрого города. Где он сейчас? Доделывает «сложный имплант»? Или… сидит в лобби-баре «Версаля»? С кем-то, кто пахнет навязчиво-сладкими духами? С кем-то, кому он рисует сердечки?
Оливия прижала лоб к холодному стеклу. Дождь стучал, стучал, стучал… как отсчет времени до чего-то неминуемого. До разговора? До скандала? До конца? Она не знала. Знать не хотела. Но трещина уже была. И сквозь нее дул ледяной ветер. Ветер измены. И пах он чужими, дорогими духами.

Глава 4

Его слова звенели в ушах: «Задерживаюсь, Олив. Сложный имплант. Не жди.» Сказано было слишком легко, слишком привычно. И слишком… на фоне того сладкого, пудрово-животного шлейфа, что въелся в ее память со вчерашней рубашки.
«Сложный имплант. Вечером. В четверг.» День, помеченный в ее сознании роковым сердечком на записке. «Версаль» так и остался призраком после ее тщетного ожидания у отеля. Но теперь… Теперь адрес был другим. Знакомым до боли.

Их поликлиника.

Мысль пришла внезапно, как удар током. Почему она раньше не подумала? Кабинет Анатолия. Уединенный, после семи вечера, когда административный персонал уже ушел, а дежурные врачи сидят в ординаторской или на вызовах. Идеальное место. Его территория. Его царство. Где он чувствовал себя хозяином и… безопасным.

Оливия поставила чашку с таким звоном, что вздрогнула сама. Руки дрожали. «Это безумие. Абсолютное безумие. Ты не можешь просто пойти туда!» Но другой голос, холодный и неумолимый, нашептывал: «А почему бы и нет? Ты забыла папку с отчетами на своем столе. Веский предлог. Просто зайдешь, возьмешь и… увидишь. Или не увидишь. Зато точно узнаешь.»

Она схватила телефон, набирая номер Кати. Пальцы скользили по стеклу. Нужен был якорь. Голос разума. Хотя бы попытка.

— Олив? – Катя подняла трубку почти сразу, но голос ее был усталым, фоново кричали близнецы. – Все в порядке.

— Кать, – голос Оливии предательски дрогнул. – Он… он сказал, что задерживается на «сложном импланте». В поликлинике. Сегодня вечером. — Пауза. На другом конце лишь слышалось шумное дыхание детей.

— Ну и? – осторожно спросила Катя. – Работа есть работа. Особенно у стоматологов, случается.

— Кать, ты не понимаешь! – Оливия с трудом сдерживала дрожь. – Этот запах… та записка… А теперь он там один… вернее, не один, наверное… Я… я хочу поехать. Проверить. У меня предлог – папка забыта.

— Оливия! – в голосе Кати прозвучала настоящая тревога, даже испуг. – Нет! Ты с ума сошла? Идти в поликлинику? Вечером? Подглядывать? Это же… это унизительно! Это ниже тебя! Представь, если ты их… застанешь? Там? В его кабинете? Ты же врач! Это твоя территория тоже! Там все свято! Как ты потом туда ногу ступишь?

Слова подруги били точно в цель. Оливия представила знакомые коридоры, кабинет мужа… и их. Там. Где она бывала сотни раз. Где висели плакаты о гигиене полости рта. Где стояло кресло, в котором лечила зубы она сама. Грязь. Осквернение. Невыносимо.

— Я должна знать, Кать, – прошептала Оливия, чувствуя, как слезы подступают к горлу. – Я сойду с ума. Я не могу сидеть здесь и гадать, пахнет ли сейчас его кожа чужими духами, пока он «ставит имплант». Я должна увидеть. Чтобы… чтобы убить надежду. Или себя.

— Оливия, послушай меня! – Катя говорила резко, почти отчаянно. – Это путь в ад! Если он изменяет – ты узнаешь это рано или поздно. Не так! Не ценой такого унижения! Поговори с ним завтра. Скажи прямо: «Я не верю тебе. Что происходит?». Но не иди туда! Не делай этого! Пожалуйста! Ты навсегда испортишь все, даже если окажешься права! Это будет точка невозврата!

«Точка невозврата». Слова висели в воздухе, тяжелые, как свинец. Оливия закрыла глаза. Видела его улыбку за ужином – спокойную, привычную, лживую. Видела тот взгляд, брошенный молодой пациентке. Жадный.

— Я уже одеваюсь, Кать, – солгала Оливия, глядя на свои дрожащие руки. – Я… я просто возьму папку. Быстро. Может, его там и нет вовсе.

— Оливия! Не веди себя как героиня дешевого сериала! – почти крикнула Катя. – Подумай! Это глупо! Это опасно даже! Ты не знаешь, на что способен человек, пойманный с поличным в своем углу! Пожалуйста, останься дома!

— Спасибо, Кать, – Оливия положила трубку, оборвав мольбы подруги. Голос разума умолк. Осталось только гудящее пространство страха и жгучей, неудержимой потребности знать.

Она накинула первое попавшееся пальто, не глядя. Не взяла зонт. Дождь, начавшийся еще днем, лил как из ведра, заливая тротуары, превращая город в мрачное, дрожащее отражение в лужах. Оливия выбежала из дома, будто спасаясь от пожара. Села в машину, руки так тряслись, что она с трудом вставила ключ в замок зажигания.

Дорога до поликлиники заняла вечность. Каждый красный свет, каждая пробка казались пыткой. Она представляла пустые коридоры, темные окна кабинетов. И свет под дверью кабинета Анатолия. Или… тишину. Пустоту. Провал.

Она припарковалась в своем обычном переулке, вдали от его серебристого внедорожника, который, как она заметила с замиранием сердца, стоялна своем месте. Значит, он здесь.

«Сложный имплант».

Оливия вышла из машины. Дождь хлестал по лицу, ледяные струи затекали за воротник. Она не чувствовала холода. Внутри горело. Она подошла к знакомому черному ходу – врачебному входу. Ключ от поликлиники болтался у нее на связке, как и у всех врачей. Еще один «предлог». Она вставила ключ, повернула. Дверь открылась с тихим щелчком, впуская ее в темный, пропитанный запахами лекарств и одиночества вестибюль.

Тишина. Глубокая, звенящая. Только капанье воды с ее пальто на кафель и ее собственное неровное дыхание. Она знала каждый поворот, каждую скрипучую половицу. Знание не приносило успокоения. Каждый шаг по знакомому, но вдруг ставшему чужим и враждебным коридору на втором этаже отдавался эхом в ее грудной клетке. Вот дверь ординаторской – темно. Вот кабинет физиотерапии – темно. Вот… ее собственный кабинет. Она машинально заглянула – пусто, папка с отчетами лежала на столе. Предлог был реален.

И вот она. Дверь кабинета Анатолия. Снизу, в щели между дверью и полом, пробивалась тонкая полоска света. И… звуки. Приглушенные. Не стоны пациента. Другие стоны. Короткий, сдавленный смешок. Женский. Знакомый? Тот самый, что слышала в коридоре?

Оливия замерла как вкопанная. Весь мир сузился до этой полоски света и этих звуков. Сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди. Голос Кати эхом звучал в голове: «Точка невозврата… унизительно… не делай этого…»

Глава 5

Дверь подалась.

Открылась на сантиметр.

Потом еще.

Шире.

И Оливия увидела.

Сначала мозг отказался обрабатывать информацию. Картинка была слишком чужой, слишком похабной для этого знакомого до боли места.

Стоматологическое кресло было откинуто почти горизонтально. На нем, точнее, в нем, полулежала она. Та самая пациентка с кукольным лицом и ногами от ушей – Алиса. Ее дорогие джинсы были сброшены на пол вместе с кроссовками, тонкая майка задрана до шеи, обнажая пышную грудь в кружевном черном бюстгальтере. Лицо было запрокинуто, глаза закрыты, губы полуоткрыты в немом стоне. Ее руки впились в волосы человека, склонившегося между ее ног.

Человека в белом халате, сдвинутом набок. Анатолия.

Его голова двигалась с отвратительной, знакомой Оливии настойчивостью. Один его локоть опирался на подлокотник кресла, другой рукой он сжимал бедро девушки. Стоящая рядом лампа-рефлектор освещала сцену с жестокой театральностью, выхватывая капли пота на его шее, беспорядок на инструментальном столике (сдвинутые инструменты, ватные шарики на полу), брошенный на спинку стула его галстук – тот самый, ядовито-сиреневый.

Запах. Знакомый, навязчивый, пудрово-животный аромат духов Алисы смешивался с запахом пота, возбуждения и… чего-то медицински-стерильного, что делало картину еще более кощунственной.

Время остановилось. Оливия не дышала. Не чувствовала собственного тела. Только ледяную волну, поднимающуюся от пят к макушке, смывая все – стыд, боль, неверие. Оставляя только чистый, кристальный, абсолютный гнев. Гнев такой плотный и холодный, что он физически ощущался как панцирь.

Звук захлопывающейся двери – громкий, резкий, как выстрел – разорвал порочный миг. Анатолий вздрогнул всем телом, резко отпрянул, чуть не упав. Алиса вскрикнула, инстинктивно пытаясь прикрыться, ее глаза, широкие от шока и еще не угасшего возбуждения, устремились ко входу.

— Оливия?! – хрипло выдохнул Анатолий. Его лицо, секунду назад искаженное страстью, стало мертвенно-бледным. На губах блестела влага. Он судорожно попытался стянуть халат, прикрыться. – Что ты… Как ты…

Оливия вошла. Не спеша. Не крича. Не плача. Ее шаги были бесшумными по линолеуму, но каждый звучал для них как удар топора. Она остановилась в нескольких шагах от кресла. Ее лицо было маской спокойствия. Только глаза… Глаза горели ледяным синим пламенем, в котором отражалась вся мерзость происходящего.

— Доктор Харитонов, – ее голос прозвучал низко, отчетливо, резанув тишину как скальпель. Он не дрожал. Он звенел. – Простите, что прервала… процедуру. Судя по положению пациента и используемому… инструментарию, – ее взгляд презрительно скользнул по его все еще полуоткрытым брюкам, – это не стандартный протокол установки импланта. Хотя, возможно, я просто не в курсе последних… инноваций в стоматологии?

Анатолий остолбенел. Он ожидал истерики, слез, воплей. Эта ледяная, уничтожающая точность сразила его наповал. Алиса съежилась в кресле, пытаясь стянуть майку, ее лицо пылало краской стыда и внезапного страха.

— Оливия… это… это не то, что ты думаешь… – начал он заплетающимся языком.

— Не продолжайте, Анатолий, – Оливия отрезала, поднимая руку. В ее пальцах был телефон. Камера была включена. Красная точка записи горела, как капля крови. – Ваши объяснения меня не интересуют. Они будут звучать еще более жалко, чем выглядит это, – она кивнула в сторону Алисы, которая теперь пыталась сползти с кресла, спотыкаясь о свои джинсы. – Сударыня, – Оливия обратилась к ней, и тон был вежливым, но таким ядовитым, что девушка вздрогнула. – Полагаю, ваш «зуб» больше не требует экстренного вмешательства? Хотя, учитывая выбранный доктором метод… терапии, я бы рекомендовала провериться на все, включая бешенство. Оно, знаете ли, передается через слюну.

Алиса издала что-то среднее между всхлипом и визгом. Она наконец натянула джинсы, не застегивая, схватила сумочку, пытаясь спрятать лицо.

— Ты… ты сумасшедшая! – выдохнула она, бросаясь к двери. – Я все расскажу дяде Яну! Он тебя…

— Расскажите, милочка, – Оливия перебила ее, не отводя камеры от Анатолия, который стоял как истукан, все еще не в силах прийти в себя. – Обязательно расскажите вашему «дяде», как вы получали стоматологическую помощь от женатого врача в его рабочем кабинете. Уверена, он оценит вашу… сознательность. А пока – вы свободны. Ваше место здесь, судя по всему, уже занято другими… пациентками.

Алиса, рыдая и ругаясь, выбежала, хлопнув дверью. Анатолий вздрогнул от звука. Он посмотрел на Оливию, на холодный объектив камеры.

— Выключи… выключи это, Оливия! – в его голосе прозвучала паника. – Ты не понимаешь…

— Понимаю, – Оливия нажала кнопку остановки записи. Звуковой сигнал прозвучал громко в гнетущей тишине. Она медленно опустила телефон. – Понимаю все прекрасно. Пять лет брака, Анатолий. Пять лет лжи. И весь твой «успех», твои амбиции, твое недовольство… – она окинула взглядом кабинет, беспорядок, следы их похоти, – свелись к этому. К пошлому траху с юной дурочкой в стоматологическом кресле. Как дешево. Как мерзко.
Он сделал шаг к ней, рука протянулась.

— Оливия, прости… это ошибка, я опьянел, она сама…

Оливия отшатнулась, как от гадюки. Брезгливость, чистая и острая, скосила ее губы.

— Не прикасайся ко мне. Твои руки… твой рот… – она содрогнулась. – Они осквернены. Весь ты осквернен. Этот кабинет… наш дом… все. Ты превратил все в помойку. И знаешь что самое смешное? – В ее глазах мелькнула дикая, горькая усмешка. – Я пришла за папкой. Забыла папку с отчетами. Вот и весь предлог. Банально, правда? Как и твоя измена.

Она повернулась и пошла к двери. Спокойно. Достоинство каждой клеточкой ее тела кричало о презрении.

— Оливия! Куда ты?! – закричал он ей вслед, голос сорвался в истерику. – Мы должны поговорить! Уничтожь запись!

Она остановилась в дверях. Не оборачиваясь.

— Говорить нам не о чем, Толя. А запись… – она слегка повернула голову, профиль был резким, как лезвие. – Она останется у меня. На память. О твоей «профессиональной этике» и нашей «идеальной» семейной жизни. Спокойной ночи, доктор. Надеюсь, ваш имплант… встал как надо.

Глава 6

Ослепительные фары лимузина выхватили из промозглой темноты мокрую фигурку, метавшуюся у массивных кованых ворот. Алиса. Она была похожа на растрепанную, промокшую куклу. Дорогие джинсы забрызганы грязью, майка промокла насквозь и липла к телу, мелированные волосы слиплись на щеках, смешиваясь со слезами и тушью, оставившей черные дорожки. Она била кулачком в бронированное стекло водительской двери, ее всхлипы переходили в истеричные вопли.

– Дядя Ян! Дядя Ян, открой! Пожалуйста!

Заднее тонированное стекло опустилось на пару сантиметров. Оттуда повеяло холодом кондиционера и дорогим табаком. Пара ледяных, как скаль, глаз оценила ее вид.

– Впустите ее, – раздался низкий, ровный голос, лишенный интонаций. Голос приказа.

Охранник, сидевший рядом с водителем, молча вышел, открыл заднюю дверь. Алиса, всхлипывая, шмыгая носом, кинулась внутрь, как в спасительную нору. Запах дорогой кожи салона, табака и чего-то неуловимого, но властного – запах самого Яна – ударил ей в нос. Она уткнулась лицом в мягкое сиденье, трясясь всем телом.

– Отвезите домой, – приказал Ян, не глядя на нее. Его профиль в полумраке салона был резким, неподвижным, как у орла.

– Нет! – вырвалось у Алисы. Она подняла заплаканное, размазанное лицо. – Нет, дядя Ян! Ты должен знать! Они… они меня чуть не убили!

Это заставило его медленно повернуть голову. Его взгляд, тяжелый и пронизывающий, скользнул по ее мокрой одежде, задержался на расстегнутой на груди майке (она забыла про бюстгальтер!), на синяке, который она сама умудрилась поставить себе на коленке, спотыкаясь о бордюр.

– Кто «они», Алиса? – спросил он тихо. Слишком тихо.

– Его жена! Эта… эта сука Оливия! И он! Анатолий! – Алиса заломила руки, стараясь выдавить побольше слез. Она видела, как сузились зрачки Яна при упоминании имени. Страх перед ним смешивался со злостью и желанием отомстить. – Я пришла к нему на консультацию! Вечером, потому что днем не могла! Он же врач! Доверенный! А он… он меня запер! Начал приставать! Говорил гадости, трогал… Я пыталась вырваться, кричала! А потом… потом пришла она!С ножом! Ну, или с чем-то острым! Я не видела! Она ворвалась, как фурия! Начала орать, что я шлюха, что все подстроила! Она ударила меня! Смотри! – Алиса показала на синяк на коленке, надеясь, что в полумраке сойдет. – А он… Анатолий… он просто стоял и смотрел! Трус! Он боится свою психопатку-жену! Она грозилась нас убить! Снимала все на телефон! Чтобы выложить в интернет! Опустить меня! Опустить нашу семью! Она кричала, что знает про тебя, дядя Ян! Что тебе тоже достанется! Что она все про тебя знает!

Алиса рыдала, стараясь говорить прерывисто, с надрывом. Она вплетала крупицы правды (Оливия была там, записывала) в паутину откровенной лжи. Главное – сделать Оливию главной злодейкой, агрессоршей, посягнувшей на честь семьи. А себя – невинной жертвой развратного врача и его мстительной супруги. Главное – разжечь гнев Яна. Она знала его слабое место: семья, честь рода, его авторитет. Посягнуть на это – смертельно.

– Она сказала… – Алиса понизила голос до шепота, делая глаза еще шире от ужаса, – …что ты следующий. Что она тебя достанет. Что она знает, где ты берешь деньги. Что полиция… – она не договорила, намекнув на самое страшное для Яна – угрозу его империи.

Тишина в салоне стала гулкой, как перед ударом грома. Демьян не двигался. Только его скулы резче обозначились под кожей, а в глазах, казавшихся черными в темноте, вспыхнули крошечные, ледяные звезды ярости. Алиса почувствовала, как по спине пробежал холодок страха. Она переборщила? Он верит?

Он медленно достал платок из нагрудного кармана безупречного костюма. Чистый, отглаженный, пахнущий свежестью. Бросил ей на колени.

– Вытри лицо. Ты выглядишь как последняя шлюха, – его голос был тише шепота, но каждое слово резало как нож. В нем не было ни жалости, ни сомнения. Была только нарастающая, чудовищная ярость, сдерживаемая железной волей. – И перестань врать про нож и полицию. Но то, что эта… Оливия… осмелилась поднять руку на мою кровь… осмелилась угрожать… оскорблять… снимать. – он произнес последнее слово с особой гадливостью, – …это факт?

Алиса, дрожа, кивнула, прижимая платок к лицу.

– Да! Она снимала! Орала, что выложит! Она… она сказала, что такие, как ты, скоро сгниют в тюрьме! – Алиса добавила еще ложку яда, видя, что первая порция подействовала.

Ян отвернулся, смотря в темное окно. Его пальцы сжали рукоятку трости, стоявшей рядом, так, что костяшки побелели. Алиса видела отражение его лица в стекле – каменное, непроницаемое, но в нем бушевал ад. Честь семьи. Его племянница, пусть и дура, но его кровь, выставлена на посмешище? Записана на телефон какой-то врачом-стервой? И этот мужлан, этот стоматолог, посмел… посмел прикоснуться к ней? Использовать? И все это – под прицелом камеры жены?

Это был не просто гнев. Это было святотатство. Осквернение всего, что Ян ставил выше себя. Его авторитет, его клан, его неприкосновенность – все было публично плюнуто в лицо.

Он нажал кнопку переговорного устройства.

– Максим.

– Слушаю, босс, – немедленно отозвался голос охранника.

– Домой не едем, – сказал Ян. Его голос был низким, ровным, но в нем вибрировала сталь. – В офис. Немедленно. – Он сделал паузу, доставая телефон. Его пальцы летали по экрану. – И найдите мне двух людей. Оливию Харитонову. Врач-терапевт, поликлиника №4. И ее мужа. Анатолия Харитонова. Стоматолога. Там же. Где они сейчас – не знаю. Но к утру они должны быть у меня. Оба. Живые и невредимые. Пока что. – Он подчеркнул последние слова. – И чтобы ни одна бумажка из их квартиры не потерялась. Особенно телефоны. Понятно?

– Понятно, босс. Будет сделано.

Связь прервалась. Лимузин плавно тронулся, меняя курс. Алиса сжалась в углу, внезапно испугавшись не только Оливии с Анатолием, но и этого тихого, страшного гнева, наполнившего салон. Она добилась своего. Но теперь понимала – выпустила джинна из бутылки. Ян не просто разозлился. Он пришел в бешенство. И когда он в бешенстве… города содрогались.

Глава 7

Ключ не хотел поворачиваться в замке. Рука Оливии дрожала так сильно, что металл скрежетал о металл, издавая пронзительный, нервный звук. Наконец щелчок. Дверь распахнулась, впуская ее в темноту их квартиры. Только слабый свет уличного фонаря пробивался сквозь щель в шторах, выхватывая контуры знакомой мебели – дивана, где они когда-то смотрели кино, стола, за которым ужинали, картин на стенах, выбранных вместе. Теперь все это казалось чужим. Декорациями к чужой, пошлой пьесе.

Она не включила свет. Не сняла пальто. Прошла сквозь гостиную, как призрак, на ощупь. Запах квартиры – смесь старого ковра, кофе и чего-то неуловимого, домашнего – ударил в нос, вызвав внезапный спазм тошноты. Запах лжи. Запах Анатолия.
Оливия добралась до спальни и рухнула на кровать лицом в подушки. Тело, наконец, сдалось. Дрожь стала такой сильной, что кровать заскрипела. Не плач. Слез не было. Они выгорели в кабинете, сгорели в том холодном пламени гнева. Осталась только пустота. Огромная, черная, как провал. Внутри нее плавали обломки: обрывки фраз Анатолия — «Она сама!», «Ты не понимаешь!», визг Алисы, мерзкий хлюпающий звук… и ее собственный голос, звучавший так спокойно, так ядовито. Она убила свой брак. Хладнокровно. Своими руками. И теперь сидела среди пепла, не понимая, как дышать дальше.

Телефон в кармане пальто жгло бедро. Запись. Доказательство ее унижения. Его падения. Их общего краха. Она судорожно вытащила его, швырнула на тумбочку, как гадюку. Он отскочил, упал на ковер. Красная точка памяти глядела на нее, как зрачок циклопа.
Ключ в замке повернулся резко. Шаги в прихожей – быстрые, нервные. Свет в коридоре щелкнул, полоса желтого света упала в спальню.

— Оливия?! – голос Анатолия был хриплым, срывающимся. Он ворвался в спальню, запах дождя и чего-то кислого – пота, страха – ворвался с ним. – Ты здесь! Господи… Оливия, послушай…

Она не пошевелилась. Лежала лицом в подушке, спина к нему. Каждый мускул был напряжен до предела.

— Уйди, – ее голос был приглушен подушкой, но отчетливо слышен. Ледяной. Безжизненный.

— Нет! Я не уйду, пока ты не выслушаешь! – Он подлетел к кровати, упал на колени рядом, схватил ее за плечо. – Оливия, это был ужасный провал! Я опьянел! Она… она меня спровоцировала! Она вела себя так… ты не представляешь! Постоянно заигрывала, намекала! А потом просто набросилась! Я не мог… я не справился! Я слабый! Идиот! Но я люблю тебя! Только тебя!

Его слова лились потоком – оправдания, самоуничижение, признания в любви. Горячие, липкие, как смола. Его пальцы впивались в ее плечо сквозь ткань пальто.

Оливия резко дернулась, вырвавшись из его хватки. Она села на кровати, отодвинувшись к изголовью, вжавшись в стену. В полумраке ее лицо было бледным пятном, глаза – двумя угольками ненависти и презрения.

— Не прикасайся ко мне, – прошипела она. – Твои руки… они… там. В ней. Не смей меня трогать. Никогда.

Он замер, его рука повисла в воздухе. В его глазах мелькнуло что-то дикое – страх, злость, растерянность.

— Оливия, пожалуйста… – он попытался снова, голос стал плаксивым. – Это ничего не значило! Ничего! Это была ошибка! Однажды! Я больше никогда…

— Однажды? – Оливия засмеялась. Коротко, резко, как удар хлыста. – Ты хочешь сказать, ты впервые трахнул пациентку в своем кабинете? Или впервые вообще изменил? Сохрани свои оправдания для суда, Анатолий. Или для своего психотерапевта. Мне они не нужны. Они вызывают у меня рвотный рефлекс.

Он вскочил на ноги, его лицо исказилось от обиды и гнева.

— А ты святая?! – закричал он, теряя контроль. – Ты идеальная?! Вечно уставшая, вечно недовольная, холодная как рыба! Ты думаешь, легко жить с тобой? Ты давно уже не жена! Ты… ты тень какая-то!

Его слова, полные накопленной горечи и желания ранить в ответ, ударили, но не так, как он хотел. Они лишь подтвердили пропасть. Оливия смотрела на него без тени эмоций.

— Возможно, – сказала она тихо. – Возможно, я была плохой женой. Но я не опускалась до того, чтобы трахаться с пациентом в рабочем кресле. И не врала тебе в лицо каждый день. Ты сделал свой выбор, Анатолий. Живи с ним. Теперь – уйди. Из этой комнаты. Из моей жизни.

— Твоей жизни? – он засмеялся истерично. – Это наша квартира! Наша жизнь! И ты не выгонишь меня вот так! А еще… – его взгляд упал на телефон, лежащий на полу. Он метнулся к нему, как ошпаренный. – Отдай запись! Немедленно! Ты не имеешь права!

Оливия была быстрее. Она спрыгнула с кровати, схватила телефон раньше него, зажала его в кулаке, как оружие.

— Попробуй отнять, – она выпрямилась во весь рост, глядя ему прямо в глаза. В ее взгляде не было страха. Была та же ледяная решимость, что и в кабинете. – Попробуй. И я выложу это в сеть не задумываясь. Пусть весь город, вся твоя «престижная» клиника, все твои пациентки с «голливудскими улыбками» увидят, какой ты «профессионал» на самом деле. Трус. Лжец. Шлюх.

Он замер, его рука, протянутая к телефону, дрожала. Он видел, что она не блефует. В ее глазах горела готовая к разрушению правда.

— Ты… ты сумасшедшая, – прошептал он, отступая. – Ты уничтожишь нас обоих!

— Ты уже уничтожил, – поправила его Оливия. – Я просто убираю мусор.
В этот момент зазвонил телефон. Не ее. Его. Резкий, назойливый звонок разрезал тяжелую тишину. Анатолий вздрогнул, полез в карман. Посмотрел на экран. Лицо его стало пепельно-серым. Страх, настоящий, животный страх, сменил злость и растерянность.

— Кто… кто это? – спросила Оливия, почувствовав перемену.

Он не ответил. Поднес дрожащий палец к губам в немом жесте «Тише!». Принял вызов. Голос его, когда он заговорил, был неестественно подобострастным, визгливым от страха.

— Д-да? Да, это я… Анатолий… Нет, я дома… Что? Сейчас? Но… но почему? Я не… Да, конечно… Конечно, я понял… Я… я буду ждать. Да. До свидания.

Он положил трубку. Рука тряслась так, что он едва не уронил телефон. Он поднял на Оливию широко раскрытые, полные ужаса глаза.

Глава 8

Глава 8. Незваные Гости с Правом Силы

В квартире Харитоновых после звонка Анатолию была глухота, звенящая от немого ужаса. Он стоял посреди гостиной, бледный как стена, телефон дрожал в его руке. Оливия, все еще сжав свой телефон с записью, смотрела на него, пытаясь понять масштаб беды. Имя «Демьян» ничего не говорило ей, но животный страх мужа был заразителен.

— Кто этот Ян? – спросила она, голос звучал чужим, прерывистым. – Что он хочет?

— Он… он… – Анатолий попытался сглотнуть комок в горле. – Он… родня той… Алисы. Ты же слышала, она кричала про дядю Яна. Он… – Он не успел договорить.

БАМ!

Удар в дверь был таким мощным, что древесина треснула у самого косяка. Весь дом содрогнулся. Картина на стене упала с глухим стуком.

БАМ!

Второй удар. Замок взвыл металлическим визгом и вырвался из двери вместе с куском косяка. Дверь распахнулась внутрь, ударившись о стену.

В проеме, заливаемом светом из коридора, стояли две фигуры. Не просто крупные – монолитные. В темных, не стесняющих движений куртках, с каменными, не выражающими ничего лицами. Их глаза, быстрые и оценивающие, мгновенно просканировали комнату, найдя Анатолия и Оливию. Они вошли без приглашения, расступившись.

И между ними появился он.

Ян.

Он не был гигантом, как его охранники. Он был чуть выше среднего роста, подтянутый, в безупречно сидящем темно-сером костюме, под которым угадывалась плотная, жилистая сила. Его лицо… Оливия позже вспоминала его как маску, высеченную из гранита – резкие скулы, твердый подбородок, тонкие, плотно сжатые губы. Но главное – глаза. Холодные. Серые, как промозглый ноябрьский лед. И в них бушевала ярость. Не истеричная, не кричащая. Глухая, сокрушительная, как подземный толчок перед извержением. Он держал в руке простую, но тяжелую на вид трость с темным набалдашником. Не для опоры. Для чего-то другого.

Он шагнул в квартиру. Его шаг был бесшумным, но каждый раз, когда его полированный ботинок касался паркета, казалось, пол вздрагивал. За ним вошли еще двое, заблокировав выход. Воздух мгновенно наполнился запахом дорогого парфюма, влажной шерсти (шел дождь на улице) и… угрозы. Осязаемой, как нож у горла.

— Анатолий Харитонов, – голос Яна был низким, ровным, но каждый слог падал, как молот на наковальню. Он даже не посмотрел на Оливию. Весь его фокус, вся его кипящая ярость была направлена на ее мужа. – И… Оливия Харитонова. В сборе. Удобно.

Анатолий сделал шаг назад, наткнувшись на спинку дивана. Он был похож на загнанного зверька.

— Господин Ян… я… мы можем объяснить… – залепетал он, руки тряслись.

— Молчать, – мужчина произнес это тихо, но Анатолий заткнулся мгновенно, будто ему перекрыли кислород. Авторитет в голосе был абсолютным. Теперь его ледяной взгляд скользнул по Оливии. Оценивающе. Без интереса. Как смотрят на неодушевленный предмет, мешающий проходу. – Твоя супруга, Анатолий, сегодня вечером устроила моей племяннице Алисе… неприятный сюрприз. Оскорбляла. Угрожала. Снимала на телефон. – Он произнес последнее слово с особой, леденящей гадливостью. – Мою кровь. В моем городе. Этого не прощают.

Оливия почувствовала, как по спине бегут мурашки. Не только от страха, но и от возмущения. Он говорил так, будто Алиса была невинной овечкой!

— Она сама спровоцировала! – вырвалось у Оливии, прежде чем она успела подумать. Голос дрожал, но в нем звучали нотки того самого гнева. – Она была с моим мужем в его кабинете! Вопреки всем правилам! Они…

— Я сказал – молчать, – Ян перевел на нее свой взгляд. Ледяные глаза сузились. Давление его взгляда было физическим, заставляя Оливию инстинктивно отступить на шаг. – Ты будешь говорить, когда тебя спросят. И только правду. Пока что я разговариваю с ним. – Он снова повернулся к Анатолию, который съежился еще больше. – Ты, доктор Харитонов, осмелился прикоснуться к девушке под моей защитой. Использовать свое положение. Опозорить ее. И, что еще хуже, допустить, чтобы твоя сварливая баба унизила ее и запечатлела этот позор. За это… – Ян сделал шаг вперед. Анатолий вскрикнул, спотыкаясь о диван и падая на него. – …платят очень дорого. Очень.

Он поднял трость. Не для удара. Просто показал. Темное дерево, холодный металл набалдашника.

— Господин Ян, умоляю! – Анатолий забился на диване, закрывая лицо руками. – Это ошибка! Алиса сама… она меня соблазнила! Она сказала, что ей нравится… что она хочет… А Оливия! Она психопатка! Она ворвалась и все испортила! Она виновата! Она все сняла! У нее телефон! Возьмите его! Накажите ее!

Оливия остолбенела. Даже сейчас, перед лицом реальной опасности, он пытался свалить все на нее! Горечь и презрение захлестнули ее сильнее страха.

Ян медленно покачал головой, глядя на Анатолия с таким отвращением, будто тот был чем-то слизким на ботинке.

— Жалкий, – произнес он с ледяным презрением. – Ты не только предатель и развратник. Ты еще и трус. Сваливать вину на женщину… низко. Даже для тебя. – Он махнул рукой одному из охранников. – Обыскать его. Найти телефон. Все телефоны здесь.

Охранник грубо стащил Анатолия с дивана, начал ощупывать карманы. Тот не сопротивлялся, лишь хныкал.

— А ты, – Ян снова повернулся к Оливии. Его взгляд был все таким же холодным, но теперь в нем читалось любопытство. Как к необычному, но опасному насекомому. – Ты храбрая. Или глупая. Поднять руку на мою семью… – Он сделал шаг к ней. Оливия инстинктивно отпрянула, наткнувшись на стену. Он был близко. Очень близко. Она чувствовала холод, исходящий от него, запах его парфюма, смешанный с дождем. – Где запись? – спросил он тихо. Опасность в его голосе сгустилась. – Отдай ее добровольно. Сейчас. Или мой человек найдет ее на твоем теле. Не самым приятным способом.

Оливия сжала кулак, в котором был ее телефон. Страх парализовал, но где-то глубоко внутри шевельнулось упрямство. Это было ее единственное оружие. Доказательство его измены. Ее щит.

— Зачем она вам? – прошептала она, глядя ему прямо в ледяные глаза, пытаясь найти хоть искру человечности. – Чтобы скрыть правду? Что ваша племянница – шлюха, которая соблазняет женатых врачей?

Глава 9

Глава 9

Охранник только что сунул телефоны Оливии и Анатолия в карман. Второй грубо заткнул рот связанному Анатолию тряпкой. Ян, отвернувшись от разбитой двери, бросил последний ледяной взгляд на Оливию. Его пальцы сжимали трость так, что костяшки побелели. Готовность к расправе висела в воздухе.

БУМ!

Удар пришелся не в дверь. В стену.Смежная с лестничной клеткой стена гостиной взорвалась внутрь с оглушительным грохотом и сокрушающим хлюпом кирпича и гипса. В клубах пыли полетели небольшие цилиндры.

— Гранаты! Вниз! – рев Яна прорвался сквозь грохот, но его команду заглушил ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ ВСПЛЕСК и ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ ХЛОПОК светошумовой гранаты.

Мир Оливии превратился в белое, ревущее ничто. Давление волны швырнуло ее на пол. Голова ударилась о ножку стула. Звон в ушах заглушал все. Она не видела, не слышала – чувствовала лишь вибрацию пола под пулями и сотрясения от взрывов пыли.
Из пролома, как тени из преисподней, выскочили люди в черном, в масках с узкими прорезями. Автоматы с глушителями. Профессиональные, безжалостные.

Ту-тук! Ту-тук! Ту-тук! – тихие, смертоносные хлопки выстрелов зазвучали в оглушенных ушах.

Вспышки в пыли. Охранник, стоявший над Оливией, вздрогнул, рухнул на колени, затем плашмя – темное пятно расползалось по его спине. Второй охранник, оглушенный, но не сбитый, открыл огонь длинной очередью, пытаясь закидать пролом свинцом. Одна из масок свалилась.

Ян не растерялся. Он был уже не в гневе, а в холодной ярости выживания. Он рванул не к выходу, а за массивный обеденный стол, опрокидывая его на ходу. БАМ! БАМ! – два громких выстрела из его пистолета. Еще одна фигура дернулась и откатилась назад в дым.

— ШРАМ! – заревел Ян, поняв все. Его реакцию на племянницу использовали. Подставили под пули. – УБЛЮДКИ!

Ту-тук-тук-тук! Пули прошили опрокинутый стол, вырывая щепы. Осколки посуды, гипса, стекла летели во все стороны. Анатолий, лежавший связанный посередине ада, зашевелился, замычал в тряпку. Пуля рикошетом чиркнула по полу у его головы.

В хаосе, прижавшись к полу рядом с телом охранника, Оливия увидела, как Анатолий судорожно елозит связанными руками по полу. Острый осколок разбитой вазы! Он яростно тер жгут об острый край. Сучки лопались.
Ян, перезаряжаясь за столом, поймал движение краем глаза. БАМ! Его выстрел просвистел мимо Анатолия, ударив в стену. Но момент был упущен. Нападавшие усилили нажим. Один рванул вдоль стены к Яну.

Ту-тук! Ту-тук! – две пули с глушителем хлестнули в грудь второго охранника, пытавшегося прикрыть босса. Он рухнул.

Он остался один. Ту-тук-тук-тук! Пули впивались в стол. Он выкатился в сторону, стреляя навскидку. БАМ!Маска нападавшего дернулась – попадание в плечо. Но ответная очередь настигла Яна. Ту-тук! Он вскрикнул от боли и ярости, схватившись за бок. Алая кровь мгновенно пропитала белую рубашку под пиджаком.

— Босс! – крикнул кто-то из пролома. Подкрепление Яна! С улицы ворвались еще двое его людей, открыв шквальный огонь по нападавшим. ТРА-ТА-ТА-ТА!

— Уходим! Горим! – скомандовал главарь группы Шрама. Нападавшие, таща раненых, начали отход через пролом под прикрытие огня.

Хаос достиг пика. Дым, пыль, грохот выстрелов, крики. И в этот момент Анатолий, наконец перерезав жгут, выплюнул тряпку. С безумными глазами, не глядя ни на Оливию, ни на бой, он рванулся к разбитой входной двери, нырнул в темный коридор и исчез.

— СТОЙ! – рявкнул один из вновь прибывших людей Яна, но было поздно. Анатолий сбежал.

Перестрелка стихла так же внезапно, как началась. Нападавшие скрылись через пролом. Остались только грохочущая тишина, треск огня где-то в стене, капанье воды и тяжелое, хриплое дыхание Яна. Он стоял, прислонившись к стене в прихожей, окровавленная рука прижата к ране на боку. Лицо было белым от боли и потери крови, но скулы напряжены, а глаза... Глаза горели адским пламенем бешенства и предательства. Он видел убегающего Анатолия. Видел мертвых своих людей. Видел пролом – работу профессионалов, которые знали, где и когда его найти.

Его взгляд, полный подозрительной ненависти, упал на Оливию. Она лежала на полу в пыли и крови его охранника, потрясенная, но невредимая. В его воспаленном сознании сложилась картина: Она. Жена этого ничтожества. Она спровоцировала скандал с его племянницей. Она знала, что он придет. Анатолий сбежал слишком вовремя... Возможно, они все были в сговоре с Шрамом? Чтобы выманить его, ослабить, убить?

— Ты... – голос Яна был хриплым, как скрежет по камню. Он шагнул вперед, споткнулся, но жестким усилием воли удержался. Кровь сочилась сквозь пальцы. – Ты все это заварила. Ты знала? – Он не ждал ответа. В его глазах уже был приговор. – Ты часть этого?!

Оливия открыла рот, чтобы крикнуть "Нет!", но он не дал ей говорить.

— НЕВАЖНО! – рявкнул он, и от боли скривился, но не сбавил ярости. Он указал на нее окровавленной рукой, обращаясь к своим подоспевшим людям. – Ее – с нами! ОНА ВСЕ ЗНАЕТ! Живой! Быстро! Пока мусора не свалились на голову! – Его взгляд метнулся к пролому, потом к трупам охранников. Боль и ярость смешались в безумном коктейле. – А этого... – он пнул ногой тело одного из своих погибших бойцов с немыслимым презрением, но в голосе прозвучала и горечь, – ...и этого... заберите. А Шрама... – мужчина стиснул зубы, из последних сил держась прямо. – Найти. Теперь это... личное. Очень личное.
Двое людей Яна, не теряя времени, грубо схватили Оливию под руки. Она попыталась вырваться, крикнуть, но один из них резко прижал ей рот ладонью.

— Тихо, врачиха. Не усложняй.

Ее потащили к разбитой входной двери, мимо Яна. Он стоял, опираясь о косяк, лицо в предобморочной испарине, но взгляд, устремленный на убежавшего Анатолия и на пролом, дышавший пылью и смертью, был полон немой клятвы мести. Он кивнул своим людям, указывая на Оливию:

— В машину. И чтоб не пикнула. Она нам расскажет... все.

Ее выволокли в темный, пахнущий дождем и порохом подъезд, к черному внедорожнику с работающим двигателем. Забросили на заднее сиденье. Последнее, что видела Оливия перед тем, как дверь захлопнулась, – это фигура Яна, которого почти несли его люди к другой машине, и его окровавленную руку, сжатую в кулак.

Глава 10

Адский рев двигателя, вибрация сиденья, запах крови его охранников, пороха и дорогого кожаного салона – все смешалось в голове Оливии в оглушающий, тошнотворный коктейль. Ее везли сломя голову по мокрым ночным улицам, зажатую между двумя непроницаемыми горами мышц в черном. Она не видела дорогу – темные тонированные стекла превращали мир в размытое пятно огней и теней. Она видела только свои дрожащие руки, запачканные пылью и темной, засохшей субстанцией, которая уже не казалась просто кровью, а символом того кошмара, в который она попала.
Как? Почему? Вопросы бились в голове, как пойманные птицы, не находя ответа. Она – Оливия Харитонова, врач-терапевт, привыкшая к запаху антисептиков и тихому гулу поликлиники. Она только что пережила измену мужа, унизила его, стала свидетелем перестрелки… а теперь ее, как мешок с картошкой, везут Бог знает куда по приказу раненого бандита, который почему-то решил, что она в сговоре с теми, кто пытался его убить! Абсурд! Чудовищная, леденящая душу несправедливость!

Машина резко свернула, замедлила ход. Оливия инстинктивно вжалась в сиденье. Сквозь стекло мелькнули высокие, темные очертания деревьев, затем – мощные кованые ворота, подсвеченные снизу. Они медленно разъехались, пропуская внедорожник. Охранник рядом с ней что-то пробурчал в рацию, его голос был глухим и лишенным эмоций.
Они ехали по длинной, идеально прямой аллее, обсаженной вековыми елями, чьи мокрые ветви хлестали по крыше. В конце аллеи, на возвышении, возникло здание. Вилла. Слово само по себе казалось чужим, из другого мира. Но то, что она увидела, не было кричащей, безвкусной новорусской постройкой. Это была солидная, даже мрачноватая постройка в стиле модернизированной классики – два этажа из темного камня, высокие окна, строгие колонны у входа, плоская крыша. Ничего лишнего. Все дышало неприступностью и холодным богатством. Свет горел лишь в нескольких окнах первого этажа, остальное здание тонуло во тьме, как спящий хищник.

Машина остановилась под козырьком у парадного входа. Двери распахнулись. Ночной воздух, пахнущий хвоей, дождем и… тишиной, ударил в лицо. Тишиной после выстрелов. Оливию грубо вытащили наружу. Она пошатнулась, ноги не слушались. Ее не поддерживали – просто следили, чтобы не упала и не побежала. Куда бежать? Купол глухой ночи, высокий забор с колючкой поверху, мелькнувшие в темноте фигуры еще нескольких охранников с автоматами на длинных ремнях… Это была не вилла. Это была крепость. Логово волка.

Двери главного входа открылись бесшумно. Внутри – просторный холл, выложенный темным мрамором. Минимализм. Дорого. Холодно. Высокий потолок, пара массивных кресел у стены, огромная абстрактная картина в темных тонах, напоминавшая кровавые разводы. Никаких личных вещей. Никакого уюта. Запах – дорогой политуры, свежего кофе и… стерильности, как в операционной. Или в морге.

— Сюда, – коротко бросил один из охранников, направляя Оливию не вглубь холла, а вбок, в узкий, слабо освещенный коридор. Его шаги гулко отдавались по каменному полу. Ее босые ноги, она потеряла тапки еще в квартире, едва шаркали по холодному камню. Страх сменился оцепенением, глубокой, всепоглощающей усталостью и полным непониманием. Что от нее хотят? Зачем ее привезли сюда?

Охранник остановился у неприметной двери, вставил электронную карту. Замок щелкнул. Он открыл дверь и отступил, пропуская Оливию вперед.

— Жди. Не шуми, – его инструкция была лаконичной и не терпящей возражений.

Оливия шагнула внутрь. Дверь закрылась за ней с мягким, но окончательным щёлк.

Она медленно опустилась на край кровати. Дрожь, наконец, начала отпускать, сменяясь леденящей пустотой и осознанием. Она была в самом сердце мира Яна. Мира, который строился на деньгах, власти, насилии и страхе. Мира, который только что пытались взорвать, и теперь он, раненый и яростный, сомкнул свои стальные клещи вокруг нее. Почему? Зачем? Что он с ней сделает?

Глава 11

Глава переписана!!

Оливия открыла глаза. Она лежала на чем-то невероятно мягком. Шелк. Под ней было шелковое покрывало нежного кремового цвета. Она резко села, голова закружилась от боли и остатков какого-то дурмана, которым ей, видимо, заткнули рот в машине. Комната… комната была огромной и ослепительно роскошной. Хрустальная люстра, тяжелые портьеры из бархата, антикварная мебель, дорогие картины в золоченых рамах на стенах. Это походило на номер люкс в самом дорогом отеле города. Но… окна. Окна были большими, но стекло в них казалось слишком толстым, мутноватым. И за ними – решетки. Тонкие, кованые, но неоспоримые. А дверь – массивная, деревянная, с тяжелой железной задвижкой снаружи. Щелчок которой она услышала, когда ее втолкнули сюда.

Тюрьма. Роскошная, пахнущая дорогим парфюмом и пылью на старинных книгах, но тюрьма. Ужас, холодный и липкий, сжал ее горло. Где она? Чей это дом? Его дом? Мысль о Демьяне, о его ледяных глазах, полных немой ярости в квартире, заставила ее содрогнуться. Она вскочила, подбежала к двери, бешено дернула ручку – намертво. Забила кулаками в массивное дерево.

— Откройте! Выпустите меня! Я ничего не сделала! Вы не имеете права! – ее голос, хриплый от крика и страха, звучал жалко и глухо в этой огромной, поглощающей звуки комнате. Ответом была только мертвая тишина за дверью.

Она отшатнулась, прислонилась спиной к холодной стене, пытаясь унять дрожь в коленях. Воспоминания накатывали волной: Анатолий и Алиса… ее собственный ледяной гнев… появление этих людей… выстрелы… кровь на рубашке Демьяна… его приказ: «Берите ее! Она все знает!»… тряска в фургоне… укол… И вот она здесь. Одна. В логове волка.

Время тянулось мучительно медленно. Она пыталась осмотреться, искать выход, слабое место. Окна – нет. Вентиляция – маленькая решетка под потолком. Ванная – без окон, только душевая кабина и огромная мраморная ванна, которая сейчас казалась саркофагом. Она сжалась в кресле у камина холодного, безжизненного, обхватив колени руками. Что они с ней сделают? Допрос? Пытки? Убийство? Мысли метались, как пойманные птицы.

Шаги за дверью заставили ее вздрогнуть и вжаться в кресло. Щелчок задвижки. Дверь открылась без стука.

Он вошел. Ян. Высокий, мощный, заполняющий собой дверной проем. На нем была свежая, темная рубашка, но бледность лица и легкая скованность в движениях выдавали недавнее ранение. Его глаза, холодные и пронзительные, сразу нашли ее в полумраке комнаты. В них не было ни капли человечности, только расчет и сдержанная, опасная ярость

Он закрыл дверь за собой, но не задвинул засов. Прошел несколько шагов вглубь комнаты, огляделся с видом хозяина, а потом медленно, не спеша, повернулся к ней. Его взгляд скользнул по ней сверху вниз, оценивающе, как будто рассматривал вещь.

— Ну что, красавица, – его голос был низким, спокойным, но в этой спокойности таилась стальная нить угрозы. – Осмотрелась? Понравились апартаменты? Не каждый гость удостаивается такой чести. — Он произнес «красавица» с подчеркнутой, слащавой фамильярностью, от которой по коже побежали мурашки.

Оливия молчала, сжимая пальцы на коленях до побеления костяшек. Страх парализовал горло.

Ян подошел ближе, остановился в двух шагах. Его тень накрыла ее.

— Молчишь? Умно, – усмехнулся он беззвучно. – Но время молчать прошло, милочка. Настало время говорить. Говорить быстро, громко и только правду. — Он наклонился чуть ниже, его лицо оказалось слишком близко. Оливия почувствовала запах дорогого одеколона и чего-то еще… железа? Крови?

— Кто организовал засаду?» – спросил он тихо, но так, что каждое слово врезалось в сознание, как нож.

— Я… я не знаю… – прошептала Оливия, заставляя себя встретить его взгляд. Ее голос дрожал.

— Не знаешь? – Он выпрямился, и в его глазах вспыхнул гнев. — Как же так, дорогуша? Они пришли как раз в тот момент, когда я приехал по вашу душу! Стреляли в меня! В моих людей! А ты, такая невинная, просто оказалась рядом? — Его голос повысился, стал резче, грубее. Фасад холодной вежливости рушился.

— Я не знаю! – повторила она громче, чувствуя, как слезы подступают. Отчаяние придало сил. — Я ничего не знала про вас, про ваших врагов!

— Врагов? – Ян фыркнул. — Кто тебе сказал про врагов, а? Кто нашептал, что у меня есть враги, которые могут устроить засаду? Твой милый стоматолог? Или его новая подружка, моя племянница? — Он снова наклонился, его лицо исказила злоба. —Говори, дура! Кто их послал?

Слово «дура» ударило, как пощечина. Оливия вскрикнула, отпрянув в кресло.

— Я не дура! И я не знаю! Анатолий мне ничего не говорил! Я не знала, кто такая Алиса!

— Врешь! – рявкнул Ян, и его рука со свистом рассекла воздух. Он не ударил ее, но шлепнул ладонью по спинке кресла рядом с ее головой так, что она взвизгнула от неожиданности. —Врешь в глаза! Ты или знала о засаде, или твой мужичок – пешка в чужой игре, а ты его ширма! Или… – он прищурился, – или ты сама решила сыграть в опасные игры? Убрать меня с помощью конкурентов? Забрать себе кусок пирога побольше?

Его обвинение было настолько диким, настолько нелепым в ее реальности врача из поликлиники, что Оливия только покачала головой, беззвучно шевеля губами. Слезы текли по щекам, но она даже не замечала их.

— Молчишь опять? – Ян выпрямился, его дыхание было тяжелым. Он прошелся по комнате, сжав кулаки. — Хорошо. Очень хорошо, милочка. Думаешь, роскошь и бархат смягчат меня? Он резко повернулся к ней. —Ошибаешься. У меня есть способы заставить говорить даже камни. Особенно такие красивые камешки, как ты. — Он бросил этот комплимент-угрозу с ледяной улыбкой. — У тебя есть время до утра. Подумай хорошенько. Вспомни каждую мелочь. Каждое слово Анатолия. Каждого подозрительного типа возле вашей конуры. Потому что если утром я не услышу правду… – он сделал паузу, давая словам проникнуть в самое нутро, – то этот шелк, дорогуша, будет последним мягким, что ты почувствуешь в своей жизни. Поняла, красотулька?