— Не понимаю, почему вы решили сделать свадьбу через год после свадьбы? — фыркает Люба, пока мы идем к моей машине.
— Потому что тогда мы просто расписались, Люб, ну ты же помнишь. Этот вирус, всё только открывается, ничего не работает. А сейчас хотим всё сделать красиво, как я мечтала. И четырнадцатое февраля — это так романтично! — Открываю дверь новой серебристой Ауди и сажусь за руль. Люба тоже плюхается рядом на пассажирское сидение.
Мы только что вышли из гимназии, где работали, и собирались поехать в свадебный салон, где у меня была последняя примерка платья. Да и Люба, как свидетельница, тоже примеряла свое, цвета лаванды.
— Все равно, Ириш, отмечать так масштабно, считай, годовщину…
— Ну и что? Люди каждый год справляют, банкет заказывают, сейчас это модно, — улыбаюсь я, трогая машину с места, и тут же торможу колом. Прямо перед моим носом пролетает черный матовый Ягуар. — Твою мать!
Хищная машина резко останавливается, перекрывая мне выезд, и из нее выходит мужчина в темно-синем дорогом костюме, сверкая золотыми часами на запястье.
— Блин, Казарин, — стонет Люба, а я начинаю съезжать по креслу, пытаясь спрятаться под рулем.
Короткий стук в окно останавливает мои попытки спрятаться, и я опускаю стекло с пятой попытки, нащупывая кнопку.
— Богдан Владимирович, — сладким голосом произносит Люба, а у меня язык просто потерялся во рту от страха.
— Ну конечно, Васильева, кто же еще, — сверкая яростью в синих глазах, смотрит на меня директор и владелец нашей гимназии. Точнее, не моей, а как раз таки его.
— Но я вас не задела?! — возвращается ко мне дар речи.
— Уверена, Васильева? — хмурится Казарин. — Выходи!
— Нет, — пугаюсь я, но куда там.
Моя дверь открывается, и Казарин вытаскивает меня из машины, подхватив под локоть.
— Смотри! — указывает на заднее крыло.
На матовой поверхности абсолютно ничего нет.
— Тут ничего, — выдыхаю я.
— Разве? А если приглядеться?
— Да нет тут ничего! — возмущается Люба, что вылезла следом за мной из машины и теперь деловито обходит Ягуар со всех сторон. — Вот, смотрите.
Подруга берет и натуральным образом плюет на машину. Мы с Казариным смотрим, открыв рты, как слюна Любы шмякается на матовую поверхность и стекает вниз.
— Н-да, Васильева… — осуждающе произносит Богдан Владимирович.
— А я-то тут при чем? — искренне удивляюсь, бросая убийственный взгляд на подругу.
— Ой, что-то я не так сделала, на эмоциях, видимо, — доходит до Любы, и она достает из сумочки влажные салфетки и вытирает бок «Ягуара». — Зато видно, что ничего нет.
— Н-да… — снова тянет Казарин, словно его заело на этом слове. — Я слышал хруст.
— Так это вы по баночке проехали, — Люба пинает носком белого сапога помятую жестяную банку из-под пива.
— Хммм…
Бросаю короткий взгляд на Казарина на предмет его нормальности, но вроде выглядит, как всегда, неплохо, даже не орет благим матом, и то хорошо.
— Ладно, живите пока, — отпускает мой локоть Казарин и идет к машине.
Открывает дверь, садится и наглым образом уезжает, даже не извинившись.
— Супер, — облегченно выдыхаю я, а Любка начинает ржать на всю улицу.
— Видела бы ты его лицо, когда я на его машину плюнула, — хохочет она, согнувшись и упираясь руками в колени. — Знаешь, столько удовольствия получила, почти оргазм! Плюнуть на любимую детку самого Казарина…
— Беда, — тяну я, оглядываясь по сторонам на предмет того, что видел ли кто-нибудь наше происшествие, и да, видели. В окнах гимназии торчат несколько любопытных голов, выглядывая нас во все глаза. — Поехали отсюда, теперь сплетни неделю будут ходить, что я чуть ли не убила машиной самого Казарина.
— Хуже, тебе в коридоре портрет повесят и ленточку с надписью «За подвиг!». Что попыталась грохнуть самого противного и бесячего директора гимназии, но не получилось, не смогла я, не смогла… — продолжает смеяться Люба, усаживаясь в машину.
— Да не такой уж Казарин и противный, — сажусь за руль, жду, пока подруга пристегнется. — Нормальный мужик, ну, чуть заносит иногда, так ведь по делу…
— Ой, по делу, я тебя умоляю! Когда это директора и богатые мужики орут по делу? Обычно просто орут, так как пар выпустить больше негде. Вот вчера что он ко мне прицепился? Я ведь попросила всего неделю, мне надо.
— Ага, второй раз за месяц. Знаешь, я бы тоже орала, — объясняю Любе, выезжая с парковки у гимназии, и жду, пока охрана откроет шлагбаум.
— Да откуда он помнит? Неужели ты думаешь, что Казарину есть дело до моих кружков? — удивляется Люба.
— Наверное, есть, за это родители детей деньги платят и хотят водить своих детей не три раза в неделю, как ты сделала, а два. У всех свои планы, а ты удвоила нагрузку. Это же нужно привезти, отвезти или дождаться свое чадо.
— Я поняла, тебе просто Казарин нравится, — хмыкает Люба.
— Мне? Да упаси боже, мне кроме моего Димочки никто не нужен. Да и сам типаж такого, как Казарин, меня совсем не привлекает, — фыркаю я.
— Что ты его тогда защищаешь? — хитро прищуривается Любка.
— Потому что в данном случае он прав, — отвечаю ей, выруливая на трассу. — Всё, Люба, помолчи. Сама знаешь, что я за рулем еще неуверенно себя чувствую.
Подруга замолкает, лишь обиженно сопит рядом. Затем включает музыку на своем телефоне и начинает тихо подпевать. Но на припеве ее пробивает, и она повышает децибелы:
— Поо бааарам в пьяном угаааре… — пищит Люба, вызывая у меня улыбку. С ее голосом и музыкальным слухом лучше вообще не петь, однако в караоке она рвется самая первая из всех наших общих подруг. Мы идем, а потом весь вечер отнимаем у нее микрофон, лишь бы не пела.
Люба хорошая девчонка и обижаться долго не может. Поэтому, когда мы входим в свадебный салон, то уже вовсю смеемся и болтаем о всякой ерунде.
— Ир, смотри-ка, а это не секретарша твоего мужа? — указывает мне на блондинку в пышном свадебном платье, которая стоит на специальном подиуме.