Измена. Мы (не) свободны

Пролог.

Он женат на светской львице, я замужем за игроманом.

Мы не должны были встретиться, тем более полюбить.

Но жизнь заставила сгорать от страсти и страдать от мук совести.

Что выбрать – любовь или долг, когда быть вместе нельзя, а отпустить друг друга невозможно?..

***

Все события и герои вымышлены. Любые совпадения с реальными личностями случайны.

Снег. Опять этот чёртов снег. Март на календаре, а за окном – февраль в квадрате. И никакой надежды на весну. Омск не сдаётся. Ни под солнцем, ни под календарём.

В нашем городе весна наступает только в июне. А потом, через неделю – сразу осень. Остальное время – вечная мерзлота, настроение «держи спину ровно, не поскользнись» и «сдохни, но не упади».

Вот сюда, в это «дружелюбное» место, и сослали Глеба Романовича Загорского. Бывшего замминистра здравоохранения Московской области, блистательного травматолога, коренного москвича с принципами и острым языком. За что и поплатился. Теперь он — главврач нашей областной. А по совместительству – мужчина, в которого я умудрилась вляпаться всем сердцем. Или печенью. Потому что с мозгами в последнее время нелады.

Мы с ним за два месяца прошли такую турбулентность, что «Аэрофлот» бы позавидовал.

Он появился, когда моя жизнь окончательно рассыпалась на осколки: игроман-муж, долги, сын-подросток, бессонные ночи и две работы, где меня выжимали как тряпку.

Он – статный, умный, деловой. Я – уставшая, разбитая, с внутренним аккумулятором на 3%.

И, казалось бы, невозможное – случилось. Он выбрал меня. А не молоденьких медсестричек с голыми ногами и глазами «доктор, я вся ваша».

И всё бы ничего… если бы не сегодняшний обыск.

Вломились утром, словно кино с плохими актёрами. Забрали Литвинова.

Наручники, холодный пол, свистящий голос оперативника: «Задержан по подозрению в распространении…».

Я сидела потом на работе как на иголках. Проверяла телефон каждые две минуты. Писала сыну: «Ты дома? Всё хорошо? Никто не звонил? Не открывай дверь, пока не проверишь, кто там».

А потом случился прорыв плотины. Разрыдалась в кабинете начальника. По-настоящему. Громко, некрасиво, с размазанной тушью и срывом голоса, когда Глеб спросил: «Как дома?»

Мы стоим у окна. Его тёплая рука на моей спине. Прижимает к груди, шепчет в волосы:

– Юль… Всё будет хорошо. Обещаю.

Я вдыхаю его запах – кофейно-лекарственный, мужской до дрожи в коленках.

Тихо. Спокойно. Даже почти верю.

Он целует в висок:

– Останься у меня сегодня.

Качаю головой:

– Не могу. Сын дома. Если Литвинова отпустят…

– Не отпустят. По таким делам просто так не берут. Уверен, он давно в разработке.

На секунду позволяю себе поверить: может, всё правда закончится? Может, вот он – мой шанс. Подарок от судьбы за всю боль.

Но в следующую секунду… дверь в кабинет с грохотом распахивается.

Как по команде «Воздух!» влетает Она.

Звук бьёт по ушам, как выстрел. Я вздрагиваю. Инстинктивно цепляюсь за ладонь Загорского, и... обжигаюсь.

Он убирает руку.

Не резко. Не демонстративно. А вот так – по-тихому. По-предательски.

Словно заранее знал, что ей место будет не на мне.

– Гле-е-еб! – истеричный визг разносится по кабинету, как сигнализация у машины в три ночи. – Ты охренел совсем?! Я чуть задницу не отморозила в этом вашем колхозном такси!

Шуба. Сапоги. Волосы, пережжённые в белое. Губы – будто кто-то накачал их насосом до состояния «ещё чуть-чуть – и рванёт».

Бросает на стол перчатки, делает пару театральных шагов и… фокус внимания смещается на меня.

На меня.

На ту, кто только что, пару секунд назад, верила, что нашла мужчину, за которым – как за каменной стеной.

– Это кто? – презрение в голосе режет по ушам, как ржавый нож по стеклу. – Очередная санитарка с претензиями? Скучно тебе было, Глебушка?

Я выпрямляю плечи, стараюсь не дрожать. Убрать с лица шок. Собрать себя из обломков.

Но он…

Он молчит. Ни слова. Ни взгляда. Просто стоит.

Как будто меня здесь нет.

Как будто всё это – не про него.

– Девочка, – она приближается, взгляд скользит по мне брезгливо, как по насекомому. – Принеси мне кофе. Без сахара. Сливки отдельно. Да чашку хорошенько помой. Знаю я вас, провинциальных секретуток.

Я поворачиваюсь к Глебу. К тому, кто обещал мне: «Всё наладится». Кто обнимал, гладил по спине, целовал в висок. Кто только что держал меня в руках так, будто я – последняя в этом мире.

– Ты позволишь ей так со мной разговаривать? – голос низкий, едва дрожит. Но внутри уже всё рвётся.

Он снова молчит. Медленно проходит к столу, берёт документы. Не смотрит в мою сторону.

– Кто она тебе? – шепчу. Потому что не могу кричать. Потому что в груди всё застыло.

– Жена, – отвечает она за него. Чётко. Жирной точкой. – Супруга. По паспорту. По закону. По всем статьям. Ты ведь не думала, что у такого мужчины, как Глеб, нет никого, кроме тебя?

Я оборачиваюсь к нему. Ищу глаза. Хоть что-то. Хоть каплю вины. Объяснение. Чёрт, даже жалость – и ту бы приняла.

Но он просто смотрит в окно.

Отворачивается.

Он знал. Он всё это знал...

Я делаю шаг назад. Спина натыкается на шкаф. Колени предательски подгибаются, но я держусь. Не доставлю им удовольствия видеть меня униженной и сломленной.

– Ты, – её голос снова звучит, – даже не спросила? Смешная. Верила в сказочку, да?

Визуалы героев

Друзья, предлагаю познакомиться с главными героями романа.

***

Глеб Романович Загорский, 38 лет, главный врач областной больницы города Омска.

Полуженат, полуразведён. Никак не может определить свой статус из-за взбалмошного характера супруги.

***

Юлия Николаевна Литвинова, 32 года, секретарь главного врача.

Замужем, сыну Антону 12 лет.

***

Елизавета Витальевна Алябьева, 37 лет, жена Загорского.

Фамилию при регистрации брака не меняла, так как считает себя представительницей дворянской ветви, кичится своим происхождением.

Не работает, детей нет, ведёт насыщенную светскую жизнь в Москве. Богатые родители недовольны браком единственной дочери, но Лиза пока не готова расстаться с Глебом.

***

Юрий Валентинович Ливинов, 36 лет, муж Юлии.

Не работает, страдает лудоманией (игровой зависимостью).

***

Ваши комментарии - источник моего вдохновения!

Глава 1.

Юля

Два месяца назад.

Новый год? Праздник? Серьёзно?

Омск схлопнулся в ледяную ловушку, за окном минус тридцать семь, окна покрыты инеем изнутри, и я – как дура – стою у плиты, вдыхаю запах пережаренного лука и шепчу себе под нос: «Ну пожалуйста… Ну хоть в этом году...»

Сын опять на дистанционке. Второй день подряд сидит с застывшим, как и вся страна, компом. Экран мигает, тормозит, пыхтит. Онлайн-уроки идут – у нас всё стоит.

Литвинов, естественно, обещает. Да, конечно. Обновить систему, притащить с работы оперативку, клянётся заменить материнскую плату.

Он всегда что-то обещает. И всегда врёт.

Но я... я всё равно жду. Потому что идиотка. Потому что женщина. Потому что мечтаю.

Молюсь на снежинку, которая упала на рукавицу. Шепчу крошечному солнцу в сизом небе. Про себя, пробегая мимо храма, крестясь на золотой купол, прошу: «Ну пусть же он изменится, Господи. Ну пусть всё станет, как прежде..

Мне ведь много не надо. Просто чтоб перестал играть. Чтоб снова стал тем Юрой, которого я полюбила. Чтоб хватало на еду, на кроссовки сыну, на поездку на турбазу раз в год. Не на шубу. Не на Сочи. Просто чтоб без унижения, без стыда. Без пустого холодильника и постоянного: «Мама, ты устала?»

Но чудо в этом году решило послать меня на хрен.

За день до боя курантов мужа выкидывают с работы. С позором. Без лишних слов.

Я же сама пристроила его в нашу больницу сисадмином! А он... Он валялся там как мешок с тухлой картошкой. Красные глаза, затекшее лицо, запашок перегара, закрытая коморка, где его никто не мог найти. Спал после бессонных ночей, проведённых за играми.

Фёдор Степанович – наш старый главврач – уехал в Москву, но перед отъездом устроил массовую зачистку. И Литвинов в список «отработанного шлака» вошёл по всем параметрам.

На его место взяли женщину. Ответственную. Трезвую. Адекватную.

Сразу после праздников к нам и пожаловал Глеб Романович Загорский. Коллектив встретил его тепло, женская часть коллектива – ещё и с придыханием. Высокий, спортивный, не лишённый шарма и столичного лоска, он покорил сердца представительниц прекрасного пола на первой же утренней пятиминутке.

Но мне было не до нового начальника. Кажется, я даже не заметила подмены: так же подавала на подпись бумаги, чай-кофе, печатала приказы, вела документооборот.

Я забыла на тот момент, что всё ещё являюсь женщиной, а не ломовой лошадью, но продолжала надеяться, что смогу спасти мужа, перевоспитать, наставить на путь истинный.

А он всё быстрее катился в бездну своего порока…

Однажды Загорский вызвал меня в кабинет и потребовал рассказать о своих проблемах.

Опухшие глаза, заострившиеся черты лица, искусанные в кровь губы не красят ни одну девушку. Наверное, ему хотелось видеть на месте секретаря не ходячее привидение, а симпатичную энергичную женщину в хорошем настроении.

Я не стала юлить и рассказала всё, как есть. И попросила Глеба Романовича не вмешиваться. Пообещала справиться самостоятельно.

Мужчина пожевал губами, посмотрел на несуществующую точку на стене, о чём-то задумавшись, и отпустил. Загорский окунулся с головой в работу, но я всё чаще стала замечать на себе его сочувствующий взгляд.

Меня жалели… А я не хотела этой жалости. Злилась. На себя. На мужа. На Загорского.

Фыркала, отвечала начальнику зачастую грубо и невпопад. Он тоже стал ко мне придираться по поводу и без.

Я видела, как горят его глаза. Чувствовала горячие флюиды, исходящие от мужчины. И это ничуть не было похоже на недовольство мной и моей работой.

Наоборот, во всём облике Загорского читалось желание.

Желание поцелуя...

Близости…

Вспыхнувшая страсть, требующая удовлетворения.

Моё сердце при этом начинало заполошно биться, но я твердила себе:

«Я замужем! У меня есть муж! Я не должна испытывать влечение к другому мужчине!»

Только эти мантры не помогали.

И мой непутёвый муж сам толкнул меня в объятия Загорского.

Я подрабатывала по вечерам – мыла полы в салоне красоты. По выходным вставала за прилавок в мамином бутике.

Мама? Мама постоянно пилила: «Гони его в шею, Юлька! Ну сколько можно!»

Но я верила и надеялась, как последняя идиотка, что смогу вытянуть Литвинова из этой грязи.

А он? Он всё глубже тонул в дерьме.

Продал телевизор, микроволновку, лыжи, мои украшения. «Куплю новое, как только выиграю, честно!» На слова «работа» делал круглые глаза. «Я ищу, Юль, ты чё?!» – и тут же бежал к автоматам, в какие-то грязные притоны с дохлыми ставками.

Врал и катился всё дальше в ад.

Пока я подметала чужие ногти и волосы с плитки в салоне, он влез в «микрозаймы» – проценты драконовские, сроки вчерашние.

Нашёл компанию – карты, деньги, два туза и один лох. Угадали, кто?

Обули. Должен остался.

И начал прятаться. От людей. От жизни. От меня.

Не открывал дверь. Сыну: «Не подходи!» Мне: «Не трогай!»

На мой телефон стали звонить. «Знаете, у вашего мужа долг. Хотите помочь? Или сначала к вам домой прийти?»

И я – я боялась. За Антона. За себя. За то, что однажды они всё-таки придут. Не по телефону. А лично. С кастетами. С чёрными глазами.

Спать перестала. Жила в состоянии «завтра апокалипсис». Провожала сына в школу, просила звонить после уроков. Он злился, а я не отставала.

Потом реально пришли коллекторы. Звонили в дверь. Долго. Надрывно. Барабанили ногами.

Мы с Антоном сидели в его комнате, я зажимала сыну руками уши и чувствовала, как он мелко дрожит.

А потом…

Муж продал комп сына.

Или отдал за долги. Я так и не узнала.

Вместо нормального устройства Антону достался его древний дохлый ноутбук, который даже на Ютубе заикается.

И знаете, что дальше? А дальше реально случился апокалипсис. Для меня.

Муж начал играть с сыном. По ночам. В танки.

Глава 2.

Глеб

Приезд Лизы застал меня врасплох. Не ожидал, что она решится отправиться за мной в Сибирь.

Тоже мне, жена декабриста…

Не той она породы, чтобы «и в горе и в радости»…

Пока всё благополучно, будет рядом, а как только ветер поменяется, запахнет финансовыми проблемами, так Лизы и хвост простыл.

Я её не виню, Боже упаси! Видел, на ком женился.

После интернатуры пошёл работать в поликлинику простым травматологом, опыта набираться. А тут она…

Пришла на приём с больной ногой. Яркая, стильная, красивая…

Я сразу поплыл. Трогал его ногу, а у самого руки дрожали, во рту пересохло, слова не мог сказать.

Лиза увидела моё смущение и взяла контроль над ситуацией.

– Глеб Романович, у меня что-то серьёзное? Я ведь совершенно не могу ходить! На ногу даже наступить больно…

Девушка хлопала длинными ресницами и смотрела на меня глазами оленёнка Бэмби. Уже тогда Лиза могла окрутить любого, а с годами это мастерство только росло.

– У вас растяжение связок голеностопного сустава. Нужно наложить фиксирующую повязку и какое-то время снять нагрузку на сустав.

Мой голос едва не дал петуха от смущения перед прекрасной нимфой.

Длинные белые волосы, голубые глаза, точёные скулы, породистый нос, пухлые губы. Фигура, которой позавидовала бы сама Венера Милосская…

Алябьева притворилась совершенно беспомощной и несчастной. Мой приём подходил к завершению, я предложил Лизе дождаться меня в коридоре, а потом повёз её на такси домой.

Собственно, там и остался на долгие восемь лет…

Поженились мы только через год, когда мне исполнилось тридцать, а Лизавете двадцать восемь.

Свадьба была пышной, родители невесты расстарались. «Дворянское гнездо» – дом в Подмосковье, едва вместило всех приглашённых гостей.

Чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Мой скромный вклад в торжество не покрыл и четверти всех расходов на свадьбу.

Когда Лиза назвала мне стоимость своего платья из Италии, я пришёл в ужас. Цена практически равнялась месячному бюджету какой-нибудь Африканской республики.

Зачем? Ради кого?

Чтобы перед подружками похвастаться? В соцсетях выложить фотографии с указанием сумм, потраченных на не такие уж необходимые вещи?

Не представлял, как буду жить с этой мотовкой…

Но любовь жены к дорогим вещам, в конечном итоге, сыграла мне на руку.

Благодаря нужным знакомствам и связям отца, Лиза стала продвигать меня по карьерной лестнице. Присвоение категорий, статус ведущего хирурга-травматолога, должность завотделением, кресло главврача, приглашение в министерство…

Конечно, я и сам был далеко не дурак, но умом и талантом долго пробивал бы себе дорогу на вершину Олимпа.

А когда перед тобой расстилают красную дорожку, открывают нужные двери и периодически придают сзади ускорения, двигаться наверх легко.

Нет, я никого не подсиживал. Насколько знал, никого не увольняли, чтобы освободить мне место. В этом плане моя совесть чиста.

Но вот когда меня подпустили к основной кормушке и я воочию увидел распределение финансовых потоков и оборудования, сдержаться уже не смог.

Руководство быстро смекнуло, что работник с такой принципиальной позицией может всех подвести под монастырь, и отправило меня подальше.

Так я оказался в Омске…

Можно было отказаться от назначения, но зачем?

Наш брак с Лизой трещал по швам. Моя горячая влюблённость за пару лет развеялась, и я увидел, что живу с самовлюблённой, избалованной, взбалмошной девушкой, совершенно не приспособленной к быту.

Ни о каких детях речи не шло. Лиза за собой ничего не убирала, собаку забывала покормить, что уж говорить о появлении ребёнка. Собственно, чихуахуа Софи заменила ей дочь…

Мы жили вместе по инерции…

У каждого был свой отдельный мир, а пересекались мы только в постели. И то не каждый день. Насыщенная светская жизнь жены с тусовками, приёмами, поездками на отдых и на шопинг за границу предполагала «загулы» по два-три дня.

Мне было всё равно…

Лизе нужны были только деньги. Если вовремя не поступал перевод на карту, меня дома ждал скандал. Со слезами, битьём посуды, обвинениями в чёрствости и скупости.

Как только транш был получен, хорошее настроение к жене возвращалось, все претензии забывались, и она снова порхала как красивая зубастая бабочка.

Стервозность в моей избраннице с годами только крепла, язык становился острей, а высокомерие било рекорды.

Елизавета Алябьева расправлялась с врагами эффектнее и быстрее, чем её папенька, поэтому все старались с нею дружить или держать нейтралитет, но ни в коем случае не переходить дорогу.

Наверное, и во мне включался инстинкт самосохранения, как только появлялись мысли о разводе.

Догадывался, что жена мне изменяет. Эти ночные переписки под одеялом, воркование в ванной на фоне шума льющейся воды, запах сигаретного дыма от волос, когда она возвращалась под утро…

Я не был дураком.

Но, определённо, я был рогоносцем…

И когда появилась возможность сбежать из Москвы, уехать подальше от Лизы, я ею воспользовался.

Алябьева рвала и метала. Кричала, что в щепки разнесёт министерство и отправит в колонию моё руководство. Узнает, кого прочат на мою должность, и сделает так, что его даже дворником не возьмут.

Затем перекинулась на меня и заявила, что не собирается гнить на задворках жизни. Из Москвы она никуда не поедет, и мне даже мечтать об этом не следует.

Спокойно переждал бурю в стакане воды и сказал, что всё равно уеду. В Москве меня ничего не держит.

Признался, что в курсе измен супруги. Сам тоже не ангел, поэтому не вижу смысла продолжать наше совместное существование.

Поменяю город и начну на новом месте жизнь с чистого листа.

Лиза задумчиво посмотрела на меня, собрала вещи и уехала к родителям.

В очередной раз.

Сколько их уже было на моей памяти - и не перечесть. «Разводились» мы регулярно…

Глава 3.

Юля

Щека от пощёчины горит огнём. Смотрю, как Загорский уводит свою жену из кабинета, и не могу поверить, что это всё происходит на самом деле.

С ним…

Со мной…

С нами…

Но физическая боль заземляет, заставляет поверить в абсолтную реальность случившегося.

Сердце сжимается от обиды: за что он со мной так?

Загорский прекрасно видел, как я страдала от своей несвободы. Не позволяла себе переступить черту и предать мужа, хотя он предавал меня каждый день своей связью с азартными играми и пустыми обещаниями.

Глеб знал, что печать в паспорте для меня много значит. Чувствовал, как мучит совесть от нашей связи, пусть и принято решение о разводе.

И вот теперь я наказана за свою поспешность. За грех, совершённый в порыве страсти. За ложь и самонадеянность.

Загорский возвращается за шубой и перчатками, бросает на меня злой взгляд:

– Подожди меня здесь, я вернусь и всё объясню.

А мне уже не нужны никакие объяснения. Я своими глазами видела его жену. И что бы Глеб мне ни сказал, уже вряд ли поверю его словам, извинениям, оправданиям...

Вытираю рукой размазанные по щекам слёзы и тушь. Смотрю на бардак в кабинете главврача, но даже не думаю прибираться. Ни минуты не хочу задерживаться на работе.

В приёмной собираю в пакет свои вещи. Оказалось, что их не так и много накопилось за всё время моей работы. Пишу заявление на отпуск и об уходе, чтобы не отрабатывать две недели. Оставляю на столе Загорского.

Найдёт себе новую игрушку для утех: молодую, длинноногую, не обременённую проблемами. А я больше не хочу и не могу видеть этого предателя.

Дома сын встречает меня в прихожей:

– Мам, нет новостей от папы?

Антон был дома, когда забрали Юру.

– Не думаю, что ему разрешили оставить телефон. Завтра съезжу и узнаю, насколько там всё серьёзно.

Стараюсь не киснуть. Сыну и без того плохо, он любит отца, несмотря ни на что. А если я начну сокрушаться о своих проблемах, Антон совсем упадёт духом.

Быстро готовлю ужин, делаю уборку после утреннего «нашествия» и сажусь в спальне с телефоном искать вакансии. Мне, конечно, выплатят расчёт, в него войдут отпускные, и мы какое-то время с сыном протянем, но чем раньше я выйду на новое место работы, тем быстрее получу аванс и зарплату. И я пока не знаю, на какую сумму могу рассчитывать.

Выписываю несколько номеров телефонов и названий фирм. Набрасываю текст резюме, чтобы утром отправить. Вздрагиваю от резкого и внезапного звонка в дверь.

Сердце уходит в пятки.

Дурочка, я даже не подумала о том, что долги мужа лягут на меня тяжёлым бременем. Бандитам и коллекторам всё равно, где Юрка. Попал в СИЗО? Это не их проблемы!

А что, если они потребуют продать квартиру, чтобы расплатиться?

Спина деревенеет, не могу подняться от слабости, в голове колокольный звон.

Сын в пижаме заглядывает в спальню:

– Мам, там кто-то пришёл. Высокий мужчина в чёрном пальто. Я посмотрел в глазок, он вроде один.

Звонить не прекращают, и я крадучись перемещаюсь в коридорчик.

– Антоша, иди к себе и залезь под кровать. Вдруг это папины «друзья» пришли, – прошу сына спрятаться.

Ребёнок возмущается шёпотом. Он хоть и напуган, но хорохорится:

– Папины друзья выглядят иначе, я их видел. А это, скорее всего, адресом ошиблись.

– Хорошо, если так. Но ты иди к себе в комнату, и если услышишь подозрительный шум, сразу хватай телефон и лезь под кровать. Сможешь полицию вызвать, если что…

Когда сын скрывается в своей комнате, я на цыпочках подхожу к двери и заглядываю в глазок. В голове картинка: с той стороны к глазку приставлено дуло пистолета и чей-то палец лежит на курке. Пара секунд, и мои мозги украсят стены коридорчика декоративной розовой штукатуркой.

Но всё не так страшно.

Хотя, нет. Вру. Досадно, противно, мерзко, дверь открывать не хочется. Моральное насилие ничуть не легче физического, а Загорский приехал явно не шутки шутить, и разговор будет неприятным.

Если не открою – перебудит всех соседей. Поэтому быстро распахиваю дверь, надеваю на лицо ледяную маску брезгливости и вопрошаю:

– Глеб Романович, вам никто не говорил, что неприлично так поздно ходить по гостям.

Мужчина смотрит на меня пристально и задумчиво, а потом решительно делает шаг вперёд:

– А я не в гости. Пришёл попенять своей помощнице на грязь в кабинете и невыполнение моих приказов.

Ничего себе, как он заговорил?!

Лучшая защита – нападение?

Такую стратегию выбрал хитрый лис?

– Я больше у вас не работаю – это, во-первых. Уборка кабинетов не входит в мои непосредственные обязанности – это, во-вторых. И свои приказы можете засунуть… куда подальше. Это, в-третьих.

Говорю, а у самой руки в кулаки сжимаются, и злость по венам растекается горячей лавой. Нестерпимо тянет ударить этого Казанову, расцарапать лицо, сделать ему так же больно, как было мне…

Но Загорский гасит мой гнев парой фраз:

– Я отправил заявление на развод, хотя должен был сделать это раньше. И предлагаю тебе выйти за меня замуж, как только станешь свободной женщиной.

Пристально вглядываюсь в его лицо. Погружаюсь в омут серых глаз и пытаюсь обнаружить там признаки лукавства.

Но – нет. Смотрит открыто и честно. Ждёт ответа или хоть какой-то реакции.

Кручу головой:

– Нет, Глеб. Прости, но я больше тебе не верю. И, кажется… больше не люблю…

Вру и чувствую пожар в груди и яростный стук бьющегося в агонии сердца:

«Зачем?.. Зачем ты это делаешь?.. Он уйдёт, а ты будешь подыхать на пороге и по ночам шептать его имя…»

Но голос разума неумолим:

«Так будет лучше. Для всех…»

Загорский сокрушённо качает головой и грустно улыбается.

– Жаль… Мне жаль, что я не успел тебе всё объяснить, а сейчас ты не готова слушать.

Он медленно и осторожно касается тёплыми подушечками пальцев моей щеки. Следа от пощёчины уже не видно, но он горит ядовитой отметиной на израненном сердце.

Визуалы

Сможет ли Юля простить Глебу обман?

Готова ли Лиза дать мужу развод?

А Литвинов? Что будет с ним?

Ответы на эти вопросы в следующих главах книги.

Визуалы. Герасим Андреевич Барсуков

Герасим Андреевич Барсуков по прозвищу Барс.

51 год, криминальный авторитет, курирует игорный бизнес в Омске.

Женат. Двое взрослых детей.

Любит деньги и женщин. Но деньги больше…

Пока удаётся совмещать и то, и другое.

Глава 4.

Загорский

Запихиваю сопротивляющуюся Лизу в машину и отвожу в аэропорт. Как она не выделывается, не ругает меня последними словами перед кассой, но покупаю ей билет. Дожидаюсь, пока пройдёт регистрацию.

Алябьева ни в чём себе не отказывает: показательно рассказывает пассажирам, какой жестокий у неё муж, как он ей изменяется с каждой встречной и унижает её достоинство.

То, что она унижает себя этой истерикой, в голову «представительнице дворянского гнезда», не приходит.

С облегчением провожаю супругу в зону ожидания вылета и возвращаюсь в офис.

Юли, конечно, уже нет на месте. Ушла. Сбежала. Не захотела выслушать.

На столе лежит заявление. Предсказуемо.

Значит, уволиться решили, Юлия Николаевна? Поступиться неплохой работой ради душевного равновесия? Вот только отпускать вас я не намерен.

С наслаждением рву бумагу на мелкие кусочки и выбрасываю в урну. Злюсь на себя, на Лизу, на Литвинову…

Что ж, настало время действовать, а не строить в голове планы на будущее.

Отправляю через интернет заявление на развод. Вот так цифровизация облегчает нам жизнь: не надо ехать в учреждение, вписываться в часы работы и приёма, сидеть в очереди. Пара кликов, и ты уже без пяти минут разведён.

Надеюсь, Алябьевой хватит ума не сопротивляться. Жить я с ней не хочу и не буду. Но теперь задача номер один – вернуть Литвинову.

До позднего вечера сижу на работе, а когда уже спускаюсь и оставляю ключ на вахте, Вера Ивановна, наша вахтёрша, сообщает неприятные новости:

– Глеб Романович, женщина, с которой вы уезжали, вернулась и ходила по кабинетам. Мне Наташа, бухгалтерша наша, на ухо шепнула, что это ваша жена, и она что-то вынюхивала, выведывала, деньги сулила девочкам за информацию.

Ну, в бухгалтерии у нас девки – кремень, горой за вас стоять будут. А в других отделах могли и наговорить лишнего…

В замешательстве благодарю женщину:

– Спасибо, что предупредили. Да, это жена, но мы разводимся.

– Вот я и говорю, вынюхивала она что-то. Как бы не навредила вам. Сразу видно, что не с добрыми намерениями явилась, – констатирует Вера Ивановна.

Значит, Лиза не улетела. Дождалась, пока я уеду, и вышла из аэропорта.

Поганка, что же она задумала? Хочет подгадить, чтобы меня с работы выгнали, и я в Москву вернулся? Или с Юлькой разлучить?

Вот так женишься на стерве, а потом будешь всю жизнь маяться да ругать себя за опрометчивый шаг.

Но делать нечего, надо к Литвиновой ехать. Может, остыла и выслушает?

А если нет, то хотя бы предложу помощь. Жизнь Юльку не балует. Останется она со мной или нет, но как мужчина я обязан помочь.

Набираю номер знакомого адвоката. Попрошу мужу Юльки помочь, если там можно что-то сделать. А заодно проконсультируюсь по своему разводу на всякий случай: если жена будет против, на какое время может затянуться процесс?..

На душе неспокойно, чувствую за собой вину. Нужно было рассказать Юльке о своём непонятном положении.

Положа руку на сердца, стоит признаться: я ведь специально умолчал о том, что женат. Литвинова так и бегала бы от меня бодрой ланью, узнай о Лизе.

Но не узнала.

И легла со мной в постель.

А теперь я выгляжу предателем и подлецом.

Выход один: загладить вину, взять на себя ответственность за жизнь желанной женщины и мужскими поступками доказать свою любовь.

Поездка к Литвиновой не приносит результата. Да я и не ожидал, если честно, что Юлька так быстро простит.

Мне было важно показать, что не отпускаю: она нужна мне и на работе, и в жизни. Не собираюсь от неё отказываться. От нашего будущего.

Если захочет, конечно, связать со мной свою судьбу.

Утром в приёмной пусто. Открываю дверь и сразу понимаю, что Юльки нет. Оказывается, своим присутствием она создаёт определённую ауру в помещении, которую можно почувствовать.

Прохожу в свой кабинет, рассеянно включаю компьютер и обнаруживаю в почте письмо от Литвиновой.

Вот же упрямая! Прислала повторно заявление на расчёт.

Удаляю сообщение недрогнувшей рукой:

– Нет, Юлия Николаевна, я ничего от вас не получал. В табеле поставлю прогул, если в течение часа не появитесь на работе.

Ухожу на летучку в надежде, что помощница одумается и вернётся. А там…

А там перешёптывания, косые взгляды, хихиканье в кулачок. Мужчины – заведующие отделениями, смотрят на меня с сочувствием. Женщины по-разному: кто с презрением, кто с любопытством, кто с удивлением…

Чтобы пресечь сплетни на корню, объявляю коллективу:

– Коллеги, не думал, что моя личная жизнь выйдет на всеобщее обозрение, но так уж получилось. Поэтому прошу пресекать все возможные контакты с моей женой, Елизаветой Витальевной Алябьевой. Решение о разводе было принято ещё в Москве.

И не стоит донимать вопросами мою помощницу. Юлия Николаевна тоже находится в процессе развода.

А теперь перейдём к отчётам по отделениям. Виктор Павлович, прошу вас.

Заведующий хирургией открывает ежедневник и начинает рассказывать о текущем положении дел.

Слушаю, уставившись в блокнот и лениво перелистывая свои записи. Интересно, хватит у Юльки смелости вернуться на работу или нет?

Хочется побыстрее свернуть заседание, но и увидеть пустую приёмную страшно. Если её там нет, ближе к обеду отправлюсь к ней домой. Поговорю ещё раз. Постараюсь убедить, что всё можно исправить.

Вот только совсем не ожидаю исключительной прыти от своей жёнушки. Оказывается, она меня опередила и нанесла визит первой. С раннего утра, так сказать…

***

Дверь в квартиру Литвиновых открыта. Осторожно берусь за ручку и толкаю полотно. На полу в коридоре разбросанная в беспорядке обувь, потрёпанный зонт, пара шарфов…

Сердце замирает в тревоге. Если Юльку или Антона забрали дружки Литвинова, которым он задолжал, то я самый большой идиот в этом городе.

Оставил любимую женщину и её ребёнка в опасности. Пообещал помощь и защиту, а когда они стали необходимы, меня не было рядом.

Глава 5.

Юля

Когда Загорский уходит, я ещё некоторое время сижу на кухне, глядя в окно. Наблюдаю, как он садится в машину, но не трогается с места. О чём-то думает.

Я скучаю по Глебу. Уже скучаю…

Но эта боль, что теперь поселилась между нами, не даёт дышать, обида выворачивает всё внутри, а страх за будущее заставляет думать не о себе, а о ребёнке.

Вспоминаю о Лизе, о её визите, и внутри всё начинает искриться от гнева.

Драка с женой Глеба отняла силы, но в то же время напитала меня яростью. Я почувствовала, как включился защитный механизм: злость стала щитом.

Мне необходимо защитить не только себя, но и своего сына, свой маленький оборонительный бастион от мира, который кажется с каждым днём всё враждебней.

Беру в руки телефон, сжимая его до белых костяшек пальцев, и начинаю обзванивать вакансии на должность секретаря или помощника руководителя.

Каждое «извините, у нас уже другой кандидат» звучит, как приговор. Никакие их обещания перезвонить не могут заменить реального шанса на работу. Я понимаю, что мои контакты тут же летят в корзину.

В голове играет противный мотив: «Ты неудачница. С ребёнком на руках, ты никому не нужна».

Каждый отказ как колющий шип вонзался в душу. Вера в то, что всё наладится, гаснет с каждым звонком.

На очередном собеседовании отвечают, что беременные женщины и матери с детьми им не подходят. «Ничего личного, это только бизнес», – звучит в ушах горькая ирония судьбы.

Слышу, как кто-то открывает замок. Бегу встречать сына из школы, что-то он сегодня рано. Но разочарование заставляет стереть с лица улыбку: это мама явилась по мою душу. Огромная тень, всякий раз разбивающая в щепки моё умиротворение.

С самого детства образ мамы для меня – это радио, рассказывающее о моих промахах и ошибках, загоняющее и без того низкую самооценку под плинтус и нашпиговывающее ум негативными установками о себе.

«Я плохая дочь», «я никчёмная мать», «отвратительная жена», «у меня никогда не будет нормальной семьи», «я не умею принимать правильные решения», «невезение – моё второе Я» и так далее.

Они крутятся в голове как заевшая пластинка и портят мне жизнь, но я не в силах начать думать по-другому. Потому что реальность каждый день подтверждается слова матери: у меня ничего не получается…

Мама уже в курсе, что Юра в СИЗО, Антон ей звонил. Внук любит бабушку, и это единственное, что не позволяет мне разорвать отношения с родительницей.

– Раньше надо было выгнать этого игромана, раньше, – упрекает, не замечая, как слова ранят меня ещё сильнее. – А теперь ты одна с ипотекой и ребёнком на руках. Как ты собираешься вносить платежи за квартиру? Юрка в тюрьме, он тебе не помощник, а у меня пенсия и приработок – одни слёзы, самой еле хватает концы с концами свести.

Слова матери наваливаются на меня бетонной плитой, заставляя дышать с трудом.

Раздражение, гнев, обида, страх, паника гонят меня по замкнутому кругу, и не дают его разорвать. Мне не хватало сил, чтобы противостоять этому напору.

Не могу больше слушать обвинения, которые звучат, как ржавый металл, теряющий свою прочность. Быстро сворачиваю разговор. Предупреждаю, что мне нужно уехать по делам, и отправляюсь переодеваться в спальню.

Мама следует за мной по пятам. Пока не выпьет всё моё спокойствие, она не остановится.

И вот как раз в тот момент, когда мама собирается уходить, мы стоит в коридоре, и я считаю секунды до своего освобождения, в дверь вновь звонят.

Смотрю в глазок и вижу Алябьеву с замазанным тоналкой фингалом.

Мама вопросительно поднимает бровь: «И что ты медлишь? Почему не открываешь?»

Надеюсь, Лиза не устроит при пожилом человеке побоище. Щёлкаю замком и впускаю её в квартиру.

Расфуфыренная, ярко накрашенная, словно весенний цветок, в шубе из чернобурки, она больше не производит впечатления несчастной, обманутой и брошенной жены. В этом между нами огромная разница.

Самодовольно оглядывает меня, одетую в чёрные брючки и серый трикотажный свитер с тонкой цепочкой на шее. Барыня и чернавка, так мы и выглядим со стороны.

Лиза – само воплощение роскоши и превосходства, я же скромность и бедность в чистом виде.

– Я выплатила долг Литвинова, – произносит с ноткой триумфа. – Мне нужна расписка, о которой мы договаривались.

Чувствую, как сердце сжимается в груди. Оно всё ещё не потеряло надежду быть рядом с любимым. Вот только мне надоело быть жертвой обстоятельств. Неудачницей и дурой в понимании моей матушки.

С твёрдостью, которая поражает даже меня саму, беру ручку и блокнот, пишу несколько строк на листке: «Я, Юлия Николаевна Литвинова, обязуюсь не встречаться и не поддерживать никаких контактов с Глебом Романовичем Загорским. Дата. Подпись».

Отдаю расписку Лизе и испытываю совершенно противоположные чувства: горечь потери и освобождение от тяжёлой ноши.

Я потеряла Глеба…

У меня больше нет долгов…

Это ли не повод начать жизнь сначала?..

Лиза пронзает меня острым, как бритва, взглядом, в котором сквозит торжество.

– Надеюсь, ты не нарушишь данное слово? – презрительно кривит красивые губы. – Если я узнаю, что снова липнешь к моему мужу, прихлопну и мокрого места не оставлю. О себе не беспокоишься, так о ребёнке подумай.

От этих слов, произнесённых ледяным тоном, мне становится не по себе. Страх пробирается под кожу и поднимает дыбом волоски. Мысли чёткие и ясные заставляют трезво взглянуть на вещи: «Алябьева наверняка стала любовницей Барсукова. Он и шубу презентовал в надежде на продолжение романа. Его руками Лиза со мной и расправится, если что…»

– Уходи. Ещё раз повторяю: мне не нужен Загорский, – стараюсь говорить твёрдо, но голос подрагивает и выдаёт мой страх.

Лиза уходит, победно посмотрев в сторону моей матери. Ещё бы! Ведь удалось украсть у меня кусочек души, хотя она об этом пока не догадывается.

Закрываю за Алябьевой дверь и получаю очередную бурю возмущения и унижения от родительницы:

Глава 6.

Загорский

В Омске не так много гостиниц, чтобы целый день искать приезжего. Печать в паспорте открывает доступ к информации о нахождении моей супруги. Естественно, остановилась она в самом дорогом и пафосном отеле.

Я и сам несколько дней жил в «Cosmos Omsk Hotel», пока не нашёл квартиру.

Жду Лизу в лобби, удобно устроившись в кресле и листая журналы. Надеюсь, что смогу убедить жену покинуть город и вернуться в Москву. Её здесь абсолютно нечего делать.

Вот только это мнение оказывается ошибочным. Алябьева вплывает в холл под ручку с высоким, крепким мужиком криминального вида.

Неужели?! Лизонька опустилась до бандитов?.. А как же миллиардеры, депутаты, светские щёголи, известные художники и музыканты? Не думаю, что новый кавалер способен отличить Рембранта от Рубенса.

Или на безрыбье и рак рыба, а деньги не пахнут?..

Парочка подходит к ресепшен и берёт ключ-карту. Администратор что-то говорит Лизе и кивает в мою сторону.

Жена поворачивается, и я замечаю промелькнувшую на её лице тень смущения. Или стыда.

Возможно, она не рассчитывала, что я так быстро узнаю о её новом любовнике? Или социальный статус Барсукова, написанный на морде лица мужика, выдаёт плохой вкус и неразборчивость в связях московской шлюхи.

Ну а как её ещё назвать?

Два дня в городе, и уже прыгнула в койку к первому, кто поманил пальцем?

Удивительно, но во мне просыпается ревность. Думал, что будет всё равно, а нет – на душе мерзко. Хочется причинить тяжкие телесные кавалеру, да боюсь, что у нас разные весовые категории.

Подраться можем, и с большой уверенностью я даже смогу поставить ему пару синяков, но не факт, что вечером меня не пристрелят в подворотне. А может даже на крыльце больницы. Барс не из тех, кто станет скрываться под покровом ночи.

Лиза подходит ко мне стремительным шагом и с раздражением спрашивает:

– Что ты здесь делаешь?

Прогуливаюсь взглядом по её новой шубе из лисы, отмечаю вызывающе яркий макияж, рассчитанный на лиц определённого склада. До Мурки или Соньки ей осталось сделать один шаг – нацепить на себя побольше золотых побрякушек и сунуть сигарету в зубы. Но страх, что дорогущие виниры покроются жёлтым налётом, не даст ей совершить подобную глупость.

Объясняю цель своего визита, едва сдерживая сарказм:

– Дорогая, а я за тобой приехал. Насколько я понял, ты решила остаться, передумала разводиться и собираешься обосноваться в Омске. Тогда зачем тебе жить в гостинице? У тебя есть муж, я готов к воссоединению семьи. Ну что, едем ко мне?

Мужик уже стоит рядом с Алябьевой. Он бесшумно последовал за нею и слушает наш разговор.

Информация ему явно не по вкусу. Лоб нахмурен, глаза сверкают опасным блеском, ноздри раздуваются от недовольства.

– К тебе? – растерянно запинается Лиза.

Эта лиса уже смекнула: переспав с опасным бандитом, она угодила в ловушку. Такой самец не позволит перед своим носом крутить хвостом. Хлипкую шейку свернёт быстро и незаметно. Найдут Лизоньку где-нибудь на свалке. Летом. Когда растает снег.

И сбежать от Барсукова, пока он с ней не наиграется, тоже не получится. Она больше ничего не решает. Последнее слово всегда за хищником.

– Ты знаешь, Глеб, я, наверное, поживу в гостинице. Мне здесь удобнее. Кстати, познакомься, Герасим Андреевич Барсуков, бизнесмен, меценат, известный человек в вашем Омске. Мы совершенно случайно встретились, он помог мне уладить одну проблему. А это мой муж, Глеб Романович Загорский, главный врач областной больницы.

Встаю с кресла и протягиваю руку. Мне нечего делить с этим потомком героя рассказа Тургенева. Наоборот, готов презентовать ему неверную супругу, такого добра не жалко.

Барсуков крепко пожимает ладонь. Рука у него сухая и горячая. Кажется, Лиза попала в ежовые рукавицы. Ну, в общем-то, такой мужик ей и нужен…

– Герасим Андреевич, можно вас на пару слов, – предлагаю отойти в сторону, подальше от любопытных лисьих ушей.

Лиза расстроено кривит физиономию. Обидно остаться за бортом, когда бушуют нешуточные страсти.

Мы отходим к окну. Я прячу руки в карманы брюк и делаю предложение, от которого невозможно отказаться:

– Господин Барсуков, вижу, что Лиза вам нравится. Не хочу мешать вашей трогательной дружбе и прошу убедить мою жену согласиться на развод. Между нами давно нет тёплых чувств и интимных отношений. Не знаю, зачем она рванула за мной в Омск, но если вы поспособствуете разводу, я не останусь в долгу. Никогда не знаешь, в какое время понадобится квалифицированная медицинская помощь. Иметь хорошего доктора в знакомых весьма полезно, не находите?

Взгляд у бандита умный и проницательный. Он уже понял, что я вовсе не собираюсь возвращать жену. Да и истинная натура Алябьевой у него не вызывает вопросов. Думаю, на своём веку он повидал подобных стервочек немало.

– Понял вас, Глеб Романович. И, кстати, я знаком с вашей протеже. Муж Юлии Николаевны был мне должен, но Лиза убедила простить долг. Так что передайте мадам Литвиновой: дело улажено, пусть живёт спокойно.

Барсуков выше меня на полголовы, но умение говорить свысока, по-барски, въелось ему под кожу. Среда формирует сознание, положение обязывает и всё такое. Слушаю и представляю, как он отдаёт распоряжения своим подчинённым, витиевато журит за ошибки и жестоко расправляется с неугодными.

От этого человека веет опасностью за версту. И я стараюсь смотреть открыто и честно, демонстрируя, что камней за пазухой не держу.

– Насколько мне известно, Юрий должен не только вам. Буду благодарен, если сообщите имена других кредиторов и суммы, я готов освободить Юлю от этого бремени. Вам ведь известна полная картина его падения? – мне неловко от того, что проблема разрулилась без моего участия. Но есть ещё коллекторы, которые приходили домой к Литвиновым. Возможно, и мелкие сошки, у которых Юрка занимал деньги.

– Я пришлю вам информацию на телефон. Но думаю, что вашу женщину больше не станут тревожить. Если Барс списал долг, то и другие обязаны это сделать.

Глава 7.

Елизавета

Перебираю свои наряды, развешенные в шкафу, и понимаю, что мне нечего надеть на ужин с Барсуковым. Когда экстренно собиралась в Омск, даже не думала, что пригодятся вечерние платья. А теперь не знаю, что делать.

Можно здесь купить что-то приличное или только заказывать через интернет-магазин? И сколько времени займёт доставка?

Жизнь совершила резкий кульбит, а не успела подготовиться к этим переменам.

Когда Загорский сообщил о переводе, я взбесилась. Столько сил и связей вложила в этого идиота, проталкивая наверх! С кем надо – спала, кому надо – давала на лапу, а теперь всё пошло прахом из-за его несдержанного языка, борьбы за справедливость.

Так и хочется спросить:

«Глеб, ау! Где ты вообще видел справедливость в нашем мире? Нецелевое использование средств бюджета, откаты, заранее известные победители тендеров, закупка негодного оборудования для больниц на периферии?

С кем ты решил воевать? С системой? Так она тебя раскатает в лепёшку и забудет, что такой человек вообще существовал».

Сижу на кровати перед открытым шкафом и грустно смотрю на тёплые вещи, в основном спортивного стиля, а никак не на выход.

Отказаться от ужина нельзя, это я уже поняла. Второй раз идти в ресторан в одном и том же – тоже исключено.

Даже не заметила, как попала в ловушку собственных амбиций. Дура…

Увидела фактурного мужика со шлейфом опасности, будоражащим кровь. Решила пощекотать себе нервы, а заодно прикормить с руки хищника. Сразу было понятно, что Барсуков в этом городе может решить любую проблему.

В итоге не я его использую, а он меня. Вижу, как пытается сделать домашней болонкой. Исполнив одну мою просьбу, сразу взял в оборот и поставил перед фактом: я теперь ЕГО женщина и никаких мужей он не потерпит, нас разведут.

А то, что сам женат, забыл упомянуть. Эту информацию я нашла уже на просторах интернета. И жена пусть немолода, но сразу видно – не из робкого десятка. Узнает про любовницу, свернёт голову как цыплёнку.

Попала я, что называется, из огня да в полымя…

В Москве случилась неприятная ситуация. Моя связь с известным политиком вышла наружу: вездесущие папарацци слили в сеть наши снимки с отдыха. Летали на несколько дней на Мальдивы, мужу сказала, что еду на шопинг с девочками. Вот в аэропорту нас и сфотографировали. Дима был слегка подшофе и ещё не понял, что пора шифроваться – полез ко мне с поцелуями, запустил руку под подол короткой юбки…

Естественно, жене Казановы донесли, досье на меня быстро положили ей на стол, и она лично явилась выяснять отношения. Я, конечно, стерва, но супруга любовника вообще ведьма сотого уровня.

Мне было предложено покинуть Москву в 24 часа, оставив расписку, что никаких контактов с господином Н. обязуюсь не поддерживать. Собственно, этот факт и натолкнул на мысль взять подобную бумагу с Литвиновой.

План был такой: чтобы избежать репрессий и преследования, последовать за мужем «в ссылку», стать снова верной женой и обелить свою репутацию. Пару месяцев пожить в Сибири, за это время найти ему приличное место в Москве или Петербурге и вернуться в общество. Скандал поутихнет, Дима наверняка найдёт мне замену, его благоверной будет не до меня.

Но всё пошло по одному месту. Оказалось, что Загорский уже успел спутаться с секретуткой. Надеялась вернуть скакуна в стойло, но на пути появился опасный и свирепый бык – господин Барсуков.

Использовала его один раз, попросив погасить долги игромана, в койке ублажила, выложилась на все сто, а не надо было…

Мужик решил, что так будет всегда. Типа, Золотую Рыбку поймал, которая будет исполнять все его грязные желания.

Послать бандита не получится – с такими людьми не шутят, можно и без головы остаться. Характер проявить и укатать истериками – тоже не вариант, вырвет язык и не поморщится. А как его безопасно вынудить меня бросить, ещё не придумала…

Так, это всё потом. Сейчас главная проблема – где достать приличное платье, и я звоню…

Конечно же, Барсукову. Сейчас он в роли Крёстной Феи, вот пусть и думает о моём гардеробе.

Если планировал отделаться только шубой из чернобурки, то просчитался. Придётся Герасиму Андреевичу основательно вложиться в красивую меня!

– Да, Лиза, слушаю, – хрипло отвечает мой новый любовник.

– Герасим, прости, что беспокою, но у меня возникли затруднения. Я не рассчитывала на бурную светскую жизнь в Омске, взяла с собой только самое необходимое из одежды и теперь не знаю, в чём пойти в ресторан.

Можно как-то решить этот вопрос? Не хотелось бы испортить наш романтический вечер…

Мой голос как патока, хоть на хлеб намазывай: все скажут, что это мёд.

– Лиза, ты ведь помнишь, где мы шубу покупали? Я сейчас человека пришлю с машиной. Съезди, купи себе всё, что нужно. Не скромничай. Карту он передаст.

Ой, милый, зря ты это сказал. Скромностью я и раньше не отличалась, а уж с твоего разрешения выпотрошу карту, как лиса курицу. Ни одного пёрышка не оставлю на ней!

Мурлычу благодарно в телефон:

– Спасибо, Гера, ты мой герой! Надеюсь, вечером смогу тебя порадовать.

Довольный Барсуков отключается, а я подмигиваю себе в зеркало и начинаю собираться на шопинг:

– Лизонька, а всё не так плохо, как показалось на первый взгляд.

Мужик не жмот, в постели не бревно, соблазним, приручим, выдрессируем. Глядишь, ещё всё и сладится. Чем плохо, быть любовницей уважаемого бизнесмена и криминального авторитета в одном лице? Такого экземпляра в нашей коллекции ещё не было…

Водитель звонит и сообщает, что подъехал к гостинице. Неторопливо одеваюсь в норковую шубу. В машине тепло, а таскать по торговому центру тяжёлую чернобурку утомительно.

Чёрный Ленд Крузер с повторяющимися цифрами в номере мигает фарами. За рулём симпатичный парень.

– Саша, – представляется молодой человек.

– Елизавета Витальевна, – мурлычу и облизываю смазливого водителя взглядом. Блондины с голубыми глазами – моя слабость.

Глава 8.

Юля

Утро моего возвращения на работу выдалось морозным. Ясное небо, пар изо рта, покрывающиеся инеем ресницы. На градуснике минус тридцать пять, а такси, как назло, не едет.

Конечно, в такие дни люди стараются добираться до работы на общественном транспорте, не трогают личные машины, их просто не завести.

Пришлось ждать автобуса. Замёрзла, как сосулька, пока доехала до больницы и теперь мечтаю только о чашке чая и тёплом пледе. Но понимаю, что встреча с Загорским может выбить меня из колеи.

Решаю вести себя холодно и отстранённо, как в первые дни его вступления в должность. Я была так загружена своими проблемами, что новый начальник меня только раздражал.

Но теперь всё по-другому. Жизнь показала, что найти хорошую работу с сыном-школьником не так просто в нашем городе. Придётся держаться за то, что есть.

Пока меня не было, наверняка накопилось много бумаг, с головой окунусь в привычный процесс, но самое трудное – не работа.

Самое трудное – видеть Глеба.

Я знаю, что он будет пытаться поговорить. Знаю, что будет делать вид, будто ничего не случилось.

Может, даже решится снова очаровать.

А я…

А я не могу описать точно, что чувствую. Потому что обида до сих пор горит внутри. И одновременно где-то в глубине теплится… надежда?

Или глупость.

Захожу в приёмную и резко замираю на пороге.

На моём столе – вазочка с огромным букетом белых тюльпанов.

Сочные, живые, будто только что из голландской оранжереи. Глеб однажды сказал, что я похожа на эти цветы: «Тонкие, нежные, но упрямые. Пробиваются даже сквозь снег и лёд».

Значит, это от него.

Подхожу ближе. Прикасаюсь кончиками пальцев к невесомым лепесткам. Между плотными упругими листьями спрятана записка.

Разворачиваю, затаив дыхание:

«Юлия Николаевна, с выходом на работу… Спасибо! Пусть это утро будет добрым».

Подписи нет, но мне и так всё ясно.

Господи, но зачем он всё усложняет?

Почему продолжает лезть в мою жизнь, если я твёрдо дала понять: мы не можем быть вместе?

Раздеваюсь, обуваю изящные лодочки, уже сыгравшие со мной злую шутку. Но ничего не могу с собой поделать: как дурочка всё утро провертелась перед зеркалом, красилась и наряжалась. Хочется показать Загорскому, что я ничуть не хуже его жены.

Сажусь за стол, машинально поглаживаю зелёный лист и закрываю глаза. Дышать становится тяжело. Воспоминания так и лезут из всех закоулков памяти…

Свет в кабинете Глеба горит, но самого нет на месте, уже куда-то убежал.

В дверь приёмной заглядывает Наташа из бухгалтерии:

– О, ты вернулась! Ну наконец-то! Мы тут все гадали, выдержишь или простишь?

– Наташ, давай без этого, – прошу устало. – Я на работе. Просто на работе.

– Ладно-ладно, – она поднимает притворно руки, изображая капитуляцию. – Только ты знаешь, что я за тебя. Всегда.

Киваю. Знаю. И всё равно ощущаю себя голой на людях. Боюсь шепотков за спиной и сплетен. Но выбора у меня нет…

Компьютер медленно загружается, а в голове стоит гул. Первое сообщение в рабочем чате от Глеба: «Присутствовать на утренней летучке в 9:00».

Ну, конечно. Ты же не думала, что он оставит тебя в покое?..

Когда захожу в кабинет, там уже почти все на месте. Глеб сидит в центре, сосредоточенный, держит в руках отчёты.

Его взгляд на долю секунды встречается с моим. В этих глазах – боль, вина и... нежность. А может, это просто мои фантазии.

– Юлия Николаевна, присаживайтесь, – ровно говорит он, и его голос нейтрален. Слишком нейтрален.

Я киваю и сажусь в угол. Наблюдаю за ним украдкой.

На лбу две знакомые морщинки – значит, злится или сосредоточен. Руки сжаты в кулаки. Устал. Глаза чуть припухли, будто не спал. Цвет кожи нездоровый. События последних дней и на внешности Глеба оставили тяжёлый след.

После летучки народ расходится, а Загорский остаётся на месте. Я встаю, собираюсь выйти, но он останавливает:

– Юля, задержись, пожалуйста.

Закрываю дверь за последним сотрудником и поворачиваюсь к нему:

– Глеб, если хочешь поговорить – так говори, только не надо букетов и записок. Ни к чему это всё!

– Юля, не спеши. Это не всё, – Загорский встаёт. Его голос тихий, но твёрдый. – Я хотел… Нет, я хочу тебе напомнить: Лиза теперь с Барсуковым, развод оформляется, между нами с ней больше ничего нет. Я абсолютно свободен.

– Это уже не важно, – отвечаю, стараясь держать себя в руках. – Всё, что было между нами… закончилось.

Он подходит ближе.

– Юль, ты правда можешь меня забыть?

Глеб внимательно смотрит в глаза, словно пытается там найти ответ на свой вопрос.

Чувствую любимый запах геля для душа с древесными нотками, жар горячего тела, вижу усиленно пульсирующую жилку на шее.

Загорский волнуется, но старается не показывать своего состояния.

– Глеб, я должна. У меня сын. У меня жизнь, которую ты разнёс, как ураган, а теперь хочешь всё вернуть назад? – вытягиваю руку и упираю ему в грудь, чтобы не подходил ближе. Пытаюсь сохранить дистанцию между нами.

– Юль, да, я хочу всё вернуть. Чтобы было, как раньше, но теперь без лжи. Без Лизы. Только ты и я.

Он выворачивает мне душу своим взглядом, полным тоски по несбывшемуся.

Не могу… Это невыносимо… Невыносимо больно, печёт в груди, сердце разрывается от горя…

Молчу. Глаза наполняются слезами, но я сдерживаюсь.

Не плакать, Юля! Не плакать! Не сейчас!

– Я думала… – начинаю говорить, а потом замираю. – Нет. Лучше не надо. Нам нельзя.

Глеб делает шаг назад. На лице разочарование.

– Хорошо. Пока – только работа.

Киваю. И быстро выхожу, пока не сорвалась.

Пока не плюнула на всё и не упала в его объятия…

Пока не сгорела заживо в горниле этой опасной, сумасшедшей любви…

Боже, если бы я в тот момент знала, сколько эта любовь принесёт мне ещё слез и переживаний, наверное, схватила бы сумку и сбежала в тот же миг.