Измена. Найду тебя, папа

Пролог

- Раевская Наталья Дмитриевна приговаривается к четырем годам лишения свободы колонии строгого режима, - говорит строгий голос судьи и ее слова обрушиваются, как раскаты грома. А потом отчетливый стук молотка. Один удар, другой. Этот глухой стук эхом отдается в моей голове. Сердце екает, вырывается из груди. Жадно глотаю воздух и не верю в происходящее. Не верю… Это все неправда, это все происходит не со мной. Эта какая-то ошибка, вымысел.

О чем я думала, когда зачитывали приговор? Я думала, как дальше с этим жить. Четыре года! Четыре! Целая вечность для меня, хотя бы потому что я не смогу увидеть своих детей. Не смогу обнять, поцеловать, так сильно прижать их груди. И эта мысль убивала, разрушала мой внутренний мир, как атомная бомба.

Прикрываю веки, полностью погружаюсь в темноту. В ту самую безысходность, в которой сейчас оказалась. Почему его нет в зале суда? Почему адвокат даже не пытался задавать вопросы, строить какую-либо линию защиты? Ничего не понимаю, не верю в происходящее, не хочу верить.

Не знаю что делать дальше? Ждать, верить, надеяться? На что надеяться… На что?

Покидаю зал заседания. Присутствующие смотрят мне вслед, шепчутся между собой. Мать погибшей девушки в черном платке вытирает платком слезы и проклинает меня при всех:

- Ты! Ты ее убила! - презренно смотря, тычет в меня пальцем.

Опускаю взгляд в пол и боюсь смотреть ей в глаза, хотя я ни в чем не виновата не перед ней, не перед всеми, кто сегодня собрался в зале суда.

- Лицом к стене, руки за спину, - и снова грубый женский голос за моей спиной. На меня надевают наручники, затем выводят из зала заседания, ведут по длинному коридору.

- Пошла быстрее! - толкают в спину и я ускоряю шаг.

Стараюсь идти, но ноги подкашиваются, становятся ватными. Не оглядываясь, держу руки за спиной и мне хочется кусать губы в кровь, особенно когда вижу своих детей.

- Мама! Мамочка! – закричали они, когда меня вывели из зала суда.

Тут же рывком бросаюсь к ним, но чья-то сильная рука дергает сзади. Не удерживаю равновесие и падаю на колени.

- Мамочка! Все будет хорошо. Мы узнавали! - раздаются их миленькие голосочки.

Мои родненькие, мои очаровательные ромашки. Рома и Машенька. Они стоят в дальнем углу, смотрят на меня своими выразительными глазками, рядом с ними какая-то женщина. Вижу ее впервые. Кто она? А где же он? Почему его нет рядом с нами?

Они разрешили подойти к детям. Провожу ладонью по их бархатистым щечкам и сердце обливается слезами. Кровиночки мои…

- Мама скоро вернется, просто нужно немножко потерпеть. Мы снова пойдем в парк, будем долго гулять и кататься на каруселях.

- А еще кормить уточек, - подтверждает сын.

- Обязательно! - так хочу их крепко обнять, но не могу… Кисти моих рук сдавливают наручники.

- Мы знаем, мамочка, потому что ты у нас самая лучшая, - Машенька улыбается и милые ямочки на ее щеках становятся еще выразительнее.

- Мамочка! Мы скучаем за тобой. Мы хотим, чтобы ты вернулась домой.

- Я скоро вернусь. Совсем скоро…

- Ну все пошли, - и снова этот злобный голос, и снова меня толкают в спину.

Уводят, я несколько раз оборачиваюсь. Дети не плачут, только смотрят мне вслед, тянут ко мне свои тонкие руки.

- Мамочка! Мамочка…, - я продолжаю слышать их голоса.

Это мой конец света. Мой Апокалипсис души.

Я шла, прощалась со своей прошлой жизнью, а в душе еще тлел огонек надежды, что еще не все потеряно, что все может измениться в последний момент.

Меня ведут в камеру. Четыре кровати, проржавевшая раковина, маленькое окошко в клеточку, через которое едва пробиваются солнечные лучи. А еще небольшой деревянный стол на котором хаотично расставлены алюминиевые чашки с крепкой, почти ядовитой заваркой.

Когда железная дверь за мной закрылась, медленно подхожу, сажусь на скрипучую кровать.

- О! Гляньте-ка! - над моей койкой нависает рыжеволосая женщина с тонко выщипанными бровями, вытянутым лицом. Щурит лисьи глаза. Вот-вот и набросится, такой только дай повод. - Проводница наша вернулась. Ту-ту приехали дорогуша, - она показывает свои неровные, желтые зубы, а затем раздается ее заливистый смех.

- Не трогай ее, сколько раз тебе говорила.

К нам подходит крупная женщина, пихает рыжеволосую в бок так, что та отлетает в другой конец камеры и умолкает. Садится напротив меня, сложив руки на коленях и широко расставив ноги.

На ней спортивные синие штаны, свободная серая майка, волосы коротко подстрижены. Смотрит на меня большими серыми глазами, крутит в руках пачку из-под сигарет.

- Видок у тебя конечно. Мягко сказать: дерьмовый.

- Они детей привели.

- Это они умеют. Давить на больной мозоль. Сколько дали? - у нее спокойный, размеренный голос. Будто она спрашивает: "Привет, как дела? Какие планы на вечер". А у меня сердце рвется на части. Стук судебного молотка, дети и эти бесконечные удары в спину.

- Четыре года, - нервно сглатываю.

Глава 1

Скорый поезд номер 642 в направлении «Москва-Нижневартовск» прибывал на второй путь. Уставшие пассажиры гремели чемоданами, толпились в тамбуре, загромождали проход. Некоторые из них переминались с ноги на ногу, в ожидании последней, заключительной части своей поездки. А некоторые под успокаивающий стук колес, продолжали смотреть в окно. Как мелькают монотонные пейзажи, как один город сменяет другой, как жарко светит солнце, как ветер гонит по небу седые облака.

Это хорошо. С прибытием домой меня встречает теплая весенняя погода. Обычно когда я приезжаю из рейса, причем в любое время года - всегда сыро или льет дождь. Даже не знаю почему так. Роковое совпадение, постоянно преследующее меня. А в этот раз все иначе.

Во всяком случае, это лучше чем сумасшедшие морозы в Нижневартовске. Когда утопаешь в снегу, когда толстым слоем инея покрываются брови, ресницы, когда ледяной ветер пронизывает до самых костей.

На самом деле, не люблю холод. Моя напарница шутит: «Лучше сохранимся», но все же. Когда на календаре разгар весны, все цветет и пахнет, а ты в шубе и замотана теплым шарфом по самое «не хочу» - не особо радостно. Создается такое впечатление, что зима не закончитс никогда.

Меня не было дома долгих три дня, я ужасно соскучилась за мужем Лешкой, за своими очаровашками Ромой и Машенькой, хоть созваниваюсь с ними каждый час. Знаю, что на обед им давали в садике, какую сказку читала им бабушка, во сколько они легли спать. И каждый раз я все равно волн, переживала и очень-очень сильно скучала.

Как обычно везу им подарки. Когда еду в поезду, мой муж Лешка, а точнее Алексей Геннадиевич Раевский постоянно просит ему привезти рыболовные снасти. Он бредит рыбалкой. Крючки, снасти, силиконовые приманки, блесны - никогда не понимала этот вид спорта, но после знакомства с мужем - даже стала разбираться: чем отличается спиннинг от поплавковой удочки.

Для детишек покупаю сувениры. У нас традиция. Мама должна привезти магнитик, который они обязательно нацепят на холодильник.

На одной из станции захожу в сувенирную лавку. Русские матрешки, деревянные ложки, резные фигурки, брелки, глиняные горшочки, статуэтки, подсвечники, янтарные бусы мини-копилки и легкий запах свежей древесины, который всегда преследует меня, когда я посещаю такие магазинчики. Столько всего, что разбегаются глаза. Покупаю небольшой сувенирчик, который обязательно напомнит мне об этом городе.

И вот последний пассажир покидает вагон, сдаю смену и наконец-то могу поехать домой. Стянуть форму, переодеться в повседневку, крепко обнять детей и сказать как сильно я их люблю.

Лешка задерживается. Стою с сумками на перроне, постоянно поглядывая в сторону шумного вокзала. Звоню ему, не берет трубку. А после долгие гудки сменяются на женский голос со стандартной фразой: “Абонент временно недоступен”.

Наверное, что-то случилось. И от это мысли сердце гулко забилось в груди. Тысяча и одна негативная мысль тут же всплывает в моей голове. Забыл? Проспал? А может пробки? Я набрала его номер, еще несколько раз, но все тщетно. Абонент не абонент. С Казанского вокзала до дома, почти час в пути. Но ничего, доберемся. Главное, чтобы ничего не случилось. Главное, чтобы с моей семьей все было хорошо.

Глава 2

Я медленно зашагала по перрону, волоча сумки за собой.

Конечно, в такой ситуации мысли вертелись разные. Нет, Леша обязательно сказал, чтобы не случилось. Обычно мы всегда решаем все проблемы вместе. Когда он приходит с работы все рассказывает. К примеру, как какой-то неприятный тип специально проколол ему колесо и по этой самой причине ему пришлось до самого утра искать запаску. Или когда отправился на рыбалку, машина заглохла на пол пути и пришлось задержаться еще на одни сутки. Но чтобы не произошло – он всегда позвонит, объяснит, успокоит.

- Девушка! Давайте помогу! – слышу до боли знакомый голос за спиной.

Оборачиваюсь. Это Лешка. Мой дорогой муж идет навстречу мне широко улыбаясь. Выпускаю из рук сумки и, расправив руки бегу к нему. Несусь сломя голову, словно не видела его целую вечность. Поток свежего ветра ударяет в лицо, развивая волосы, а сердце бьется все сильнее и сильнее. Как на первом нашем свидании, когда он едва коснулся моей руки и я почувствовала его холодные пальцы.

- Лешка! – бросаюсь к нему на плечи, крепко обнимаю, целую в гладковыбритую щеку. Какая это радость снова видеть его, крепко прижимаясь к его груди.

Он подхватывает меня на руки, отрывает от земли и кружит в воздухе.

Улыбаюсь, смеюсь, щурюсь от косых солнечных лучей, которые падают на лицо, светят в глаза, совершенно не замечаю прохожих. Не замечаю никого кроме него и мой игривый смех разносится эхом по перрону.

- Я соскучился. Целует в губы. Я чувствую его терпкий запах парфюма с легким шлейфом сандалового дерева. «Савояж» - я дарила ему их на Новый год. Обожаю эти духи, обожаю своего мужа.

Он идет к машине уверенной, размашистой походкой. Высокий рост, широкие плечи. Каштановые волосы слегка взъерошены, карие глаза блестят, белоснежная улыбка, идеально-ровные зубы и эта ямочка на подбородке заметна, как никогда. Мой Лешка… Только мой! Так рада. Что у нас самая дружная семья.

- Я думала ты уже не приедешь.

- Пробки! Не знал куда машину припорковать. Ни одного свободного места, еле втиснулся. Такое ощущение, что все решили уехать. И это решение принимали единогласно.

- Так тепло, уже весна, уезжают на дачу.

Закидывает сумки на заднее сиденье, садится за руль. Несколько раз хлопает дверью советского авто, затем пытается завести машину.

- Чертова тарантайка! – громко высказывается, бьет по рулю. Машина дергается взад-вперед и глохнет. Лешка сердито выдыхает, раздувая ноздри.

- Давно говорил, что нужно новую купить!

«Пока такой возможности нет», - хотела ответить и промолчала.

- Как там дети? – перевожу тему для разговора.

- У твоей мамы.

- Ты отвез их до мамы?

-Да, было много заказов.

- Ты же говорил, что заказов не много?

- Было мало, стало много, - его голос грубеет, выражение лица меняется, становится мрачным, каменным.

Наконец-то машина заводится. Поворачиваю голову к окну, смотрю, как мы выезжаем с парковки, как светофоры зажигаются зелеными огнями.

Кажется, что тут что-то не сходится. Но Лешка - он всегда не может лгать. Просто не может…

Глава 3

Я стояла возле открытых дверей и украдкой наблюдала за детьми. Они сидели с моей мамой на диване, рассматривали фотографии в нашем семейном фотоальбоме.

- Бабушка, а кто этот дядя? – любопытничает Ромка и указывает маленьким пальчиком на одну из фото.

- Это дядя…, - моя мама запнулась. Затем приспустила очки и покачала седой головой. Его зовут Константин. Они учились вместе, с твоей мамой, - объясняет она.

- В школе учились? – интересуется Маша, которая сидела рядом и смущенно теребила аккуратно заплетенную косичку.

- Не совсем. В институте.

- Он ростом почти, как наш папа, - удивляется Ромка.

- Да, возможно, - отвечает она без тени улыбки.

Захожу в комнату, дети переводят взгляды на меня и восторженно встречают.

- Мама! Мамочка! Ты приехала! Ура-а-а-а!

Несутся ко мне со всех ног, крепко обнимают за шею. Как же тяжела разлука с моими любимками. Целовать не нацеловаться, обнимать не наобниматься. Такие родные, такие ненаглядные и самые любимые.

Провожу ладонью по их шелковистым волосам, по бархатистым щечкам. Они жизнерадостно улыбаются, показывая свои белые, молочные зубки.

Все же Ромчик больше похож на своего отца, а Машуля - на меня. У нее светлые волосы, большие глаза, густые, длинные ресницы курносый нос, пухленькие щеки и очень озорной смех.

Машуля очень общительна. Сколько раз я говорила ей - нельзя подходить к чужим тетям и дядям, но с ней - это сложно. Когда мы в торговом центре или просто на прогулке, она обязательно ответит, как ее зовут. Причем расскажет еще кучу ненужной информации: как папа спрятал ее планшет, потому что она слишком много смотрит мультики, как мама готовила яблочный пирог и постирала ее любимую плюшевую игрушку.

Ромашек (иногда я так называю сынишку) немного ниже ростом Маши. У него круглое личико, серые глаза, курносый нос, который покрыт едва заметными конопушками. Он хорошо физически развит, ходит в секцию по хоккею. Моя мама говорит, что Рома - будущая звезда хоккейной Лиги, но он скромничает и просто, так по-детски отвечает, что очень любит спорт.

С одной стороны мои очаровашки такие разные, а с другой так похожи. Вместе засыпают, вместе собирают игрушки, любят слушать перед сном сказки про рыцарей и принцесс.

- Мамочка! Мамочка мы так тебя ждали!

- И я. Очень-очень сильно скучала за вами, - целую их в макушки и крепче прижимаю к груди.

- Мамочка, смотри! – Бабушка разрешила мне накрасить ногти, - Машуля выставляет свою хрупкую кисть руки вперед. Наблюдаю ядовито-красный лак на ее ногтях и отрицательно качаю головой.

- Ваша бабушка слишком к вам добра.

Моя мама – Нина Борисовна, в бывшем педагог, учитель музыки, в настоящем – пенсионерка-садовод поправляет кружевной платок, накинутый на худые, слегка сутулые плечи, подходит ближе к нам. Снимает очки, легко улыбается и ее морщинки на лбу становятся более заметными.

- А пойдемте-ка к столу! – она расправляет руки. - Я оладушек напекла.

- Со сметаной, - подтверждает Рома.

Обожаю мамины оладьи.

- Конечно, пойдем! Тем более я вам кое-что привезла.

- Ура! Ура! Подарки! – снова закричали они и на перегонки побежали на кухню.

Проходим на кухню. Круглый стол, светлые занавески, белоснежная скатерть, приготовленные заранее чистые тарелки. У мамы на кухне всегда царит порядок и пахнет вкусно. Пышными оладушками со сметаной или ароматным картофельным пюре с мясными котлетами. Я обожаю, как она готовит. Мои ромашки-очаровашки тоже в восторге, это при том, что дома, в нашей обычной обстановке заставить их обедать - проблематично. Эта постоянная фраза: “Мама я не голодный” или “Мамочка я потом поем”. С бабушкой так не получится. С бабушкой съедают все и еще просят добавки.

- Дети. Всегда тебя так ждут, - прерывает мои мысли мама.

- Да, знаю. А как твое давление?

- Все хорошо дочка, все хорошо, - она суетится, я помогаю накрыть ей на стол.

- А твой-то муж опять где?

- На работу поехал.

- Как говорят мои ученики: «дома его не нарисуешь». Жена только приехала, а он уехал.

Не готова обсуждать с мамой эту тему, хотя бы по той самой причине, что она всегда относилась к Лешке категорично. До сих пор считает, что он мне не пара. Помню, как она говорила, что не придет на нашу свадьбу, как пыталась отговорить меня стать его женой. А потом сменила гнев на милость, сказав: «Я вижу ты его любишь. А я люблю тебя моя дорогая дочь». После чего вопрос был закрыт. Казалось, что навсегда. Иногда в ее словах проскальзывала та самая неприязнь к Лешке, к примеру, как сейчас.

Вечерним автобусом мы вернулись домой. Я снова несколько раз звонила мужу, а он не отвечал.

Набирала его номер телефона еще и еще. И когда мы добрались домой и когда уложила детей в их теплые кроватки - не находила себе места. Вздрагивала от каждого стука, от каждого шороха, доносящегося с лестничной площадки.

А затем стрелки часов показали полночь - полил дождь. Большие капли отбивали свой ритм по наружному подоконнику и стекали большими каплями по стеклам.

Глава 4

Костя

Я не был идеальным ребенком. Маменькиным сынком или отцовским любимчиком. Трудным, проблемным – каждый считал по-разному. К примеру моя мать всегда говорила, что я маленький озлобленный циник. Отец – напротив, считал, что я самый мужественный в нашей чудаковатый семье. Я не знал, кто именно из них прав, но их мнения определенно расходились.

Я был третьим ребенком в семье, младший из трех братьев. Родился, когда мои родители очередной раз разводились. Причем, мой отец не присутствовал на моем рождении. Перед самыми родами он позвонил моей матери и сказал: «Называй его, как хочешь, только не Костя» и мать назвала меня Костей. В итоге, когда я вырос, мне казалось, что она делала все ему на зло. Когда он приходил с работы уставшим, бросал свой кожаный портфель на диван, сам садился на стол и требовал большую порцию горячего, моя мать подставляла ему тарелку, при этом твердила: “Да когда ты уже нажрешься!”.

Отец бил кулаком по столу, тем самым переворачивая тарелку с супом и набрасывался на мать с такими же аргументами: «Ты дряхлая, тощая курица, дай хоть после работы спокойно пожрать!». Они ругались. Сильно, жестко, до седьмого пота, а затем вымотанные очередной руганью засыпали в одной постели.

Я не был похож на своих родителей. Не знаю на кого я был похож, скорее всего сам на себя.

Я играл в футбол, мечтал стать футболистом, несмотря на то, что получал лишь одни красные карточки. А затем, когда увидел, как избивают (точнее топят в грязной луже) светловолосую девчонку трое здоровенных парней – окончательно завязал с футболом и решил, что стану адвокатом. Конечно, перед тем как было принято это решение – эти три громилы вдвое старше меня - нехило наваляли мне, не смотря на то, что я сражался как мог. Схватил железный прут, и размахивал перед ними, как ударно-дробящей булавой. Я смотрел, в глаза каждого, как волк. Скалил зубы, замахивался в каждого из них, кто смел, хоть приблизится ко мне и к этой светловолосой, которую я уже успел достать из лужи.

Это единственная мечта детства, которая сбылась. Я стал адвокатом. Успешным адвокатом, которого не особо любят прокуроры, да я и не новогодняя елка на Тверской, чтобы всем нравится.

Для меня все должно быть правдой. Дружба – преданной, любовь - настоящей, отношения – искренними. Это относится к Еве. Для меня она больше, чем женщина. Она мой друг, партнер, любовница. Она смысл моей жизни, будущая мать моих детей. Я хочу ее. Хочу думать, вспоминать, представлять. Ее шикарную белоснежную улыбку. Ее золотые локоны, которые мягко падают ей на плечи, ее грудь, точеную фигуру.

И сегодня утром, она хороша, как никогда.

- Доброе утро любимый! – шепчет мне на ухо.

Я сонно потер глаза и перевел взгляд на нее.

- Доброе утро! - потянулся к ней. Поцеловал нежно в губы и сильнее прижал к себе.

Она ловко вырвалась из моих объятий. Отбросив в сторону одеяло, вынырнула из теплой постели и в своих кружевных трусиках, лёгкой походкой кошки подошла к окну. Сняла со спинки стула, аккуратно висящий халат, накинула его на свои хрупкие плечи.

Не перестаю восхищаться ей. Изящна, грациозна. Не идет, а словно парит в воздухе. Легкая, утонченная и моя. Моя Ева.

- Позавтракаешь со мной? – приподнимаюсь на локте, продолжаю смотреть на нее. Как она стоит перед зеркалом, подводит губы, натягивает на свои стройные, длинные ножки кружевные чулки.

- У меня встреча, а потом репетиция. Сегодня буду поздно.

- Я встречу.

- Ненужно, возьму такси.

Встаю с кровати, подхожу ближе к ней. Становлюсь напротив, заглядываю в глаза и заправляю ее светлый локон за ухо.

- Разве я не могу приехать за любимой девушкой и забрать ее после репетиции?

Она легко целует меня в щеку.

- Можешь, но в другой раз.

- Почему?

- Может, я хочу устроить для тебя сюрприз. Ты помнишь, что у нас небольшой юбилей. Три года вместе.

- Закажу ужин в ресторане. Как насчет вкусного шоколадного торта?

Она бархатисто рассмеялась.

– Тогда я потолстею и меня исключат из труппы.

– Ты настолько талантливая балерина, что даже если ты наберешь пару лишних килограмм - это никогда не произойдет.

- Я уже обо всем уже позаботилась, - кладет руки мне на плечи, тянется к моим губам. Я чувствую тонкий запах ирисов, исходящий от ее волос и целую ее в шею. Затем подхватываю на руки, несу обратно в кровать.

- Прекрати! Я опоздаю, - заливисто смеется. Снова касаюсь ее белоснежной, фарфоровой кожи и снова колкие мурашки пробегают волной по моему телу.

Ева опоздала. Написала мне смс, сразу доехала до театра.

Надеваю строгий темно-синий костюм идеально-белую (до самого хруста) рубашку. Мой водитель заезжает за мной ровно в девять. Терпеть не могу когда опаздывают и он об этом знает.

Включаюсь в работу сразу же, как переступаю порог своего кабинета. Строго, стильного, оформлено в светло-серых тонах. Дизайнер говорит, что это стиль лофт. Удобный, концептуальный, уютный. Включаю ноут, сажусь за стол, чтобы ознакомиться с новым делом, как в мой кабинет влетает Марк. Он всегда входит без стука и это ужасно раздражает.

Глава 5

Он стоял на пороге опустив голову вниз, с его волос стекала дождевая вода. Он сжимал свои большие ладони в кулаки и безропотно молчал.

- Лешка, милый! - на нем же лица нет. Меня пробирает до дрожи в теле и это гадкое чувство, что что-то случилось - не покидает душу.

Он продолжает молчать, а я продолжаю преданно заглядывать ему в глаза. Сложно что-то скрыть, когда вы вместе прожили под одной крышей почти семь лет. Это не много и немало, но за это время ты можешь изучить все его привычки. Знаешь, что он любит по утрам только горячий кофе с одной ложкой сахара, знаешь, что он не ест еду, разогретую в микроволновке и что свои носки кладет возле стиральной машинки. Терпеть не может есть вилкой, цитируя фразу: “Вилка один удар четыре дырки”.

Снимает обувь, проходит на кухню, на нашу уютную кухоньку с розовыми занавесками. Мы только недавно заказывали кухонный гарнитур бледно-персикового оттенка, и как оказалось для размеров нашей маленькой кухни сделать это не так просто.

Он не включает свет, подходит к холодильнику, затем разворачивается к круглому столу. Я следую за ним по пятам, словно его вторая тень.

- Лешик, дорогой… - не знаю с чего именно начать разговор.

- Что ты хочешь? – он резко отвечает, поворачиваясь ко мне лицом. Мне кажется, что в полуночных сумерках, при свете полной луны его глаза еще больше наливаются яростью. Он напряжен. Сжимает ладони в кулаки, смотрит на меня, стиснув зубы.

Испуганно смотрю на него, я словно становлюсь ниже ростом.

На самом деле мы редко ругаемся, я в основном я стараюсь сгладить углы. Даже если в нашем разговоре возникают острые моменты - не цепляюсь за слова. Всегда можно найти компромисс. Аргумент, который устроит нас обоих. Хотя бы по той самой причине, потому что мы – семья. И я люблю своего мужа, а любовь – это когда ты для него все, когда он для тебя - бесконечность.

Он не такой. Просто на работе у него что-то не получилось. Испортили настроение, он очень устал, промок под проливным дождем. Да-да он много работает, устает и я в таком случае я должна его поддержать, а не вот это все… Лешка он же моя семья. Мой мир, моя маленькая Вселенная.

В один момент меняет выражение лица. Теперь хмурит брови, смотрит исподлобья.

- Машину в хлам разбил, а ты прицепилась, - отвечает сухо.

- Как? – спрашиваю и чувствую, как меня накрывает волна смятения, волнения и непонятных чувств. Стараюсь успокоиться. Ему сейчас больнее, ему сейчас так нужна поддержка.

– С тобой все в порядке? Ты цел? – провожу рукой по его колючей щеке. Он убирает мою ладонь, поворачивается к окну, заложив руки в карманы своих брюк. Молчит. И это молчание так угнетает.

- Что происходит, Леш? Такое ощущение, что он мне не договаривает, что-то очень важное.

- Ладно, все я в душ и спать, - снимает куртку, бросает ее на пол и уверенным шагом выходит из кухни, громко хлопнул за собой дверью. И в один момент повеяло холодом, будто сильный сквозняк ворвался в комнату вместе с равнодушием и пустотой.

Подняла его кожанку. Прижала в груди. Еще теплая, с запахом весеннего дождя и его духов. Мой дорогой Лешенька, главное, чтобы с тобой все было в порядке, а машина… Да черт с этой машиной!

Он выходит из душа в своем махровом халате, когда я продолжаю сидеть на кухне в ночных сумерках и смотреть в окно. В такой ситуации сложно заснуть. Когда тысяча и одна мысль одолевает тебя. Что произошло? Может ему нужна помощь?

– Прости, я был груб. Сам не свой, после этой аварии, - снова раздается его голос.

Перевожу взгляд на него. Его влажные волосы взъерошены. Он босыми ногами ступает по полу, делая шаг за шагом, подходит ближе ко мне.

– Леш, чем я могу тебе помочь, ты только скажи…

– Понимаешь, моя работа для меня все. А теперь после этой аварии у меня точно права заберут. Я же водила, - он разводит руками, повышает тон. - Я только что и умею, так это крутить баранку. Вот если бы ты… Ты сказала, что была за рулём.

– Я? - округляю глаза и не могу смотреть на него без удивления.

– Ты можешь это сделать? Ради нас? Ради своей семьи – начинает целовать мои ладони, прижимая их к своим теплым губам. Чувствую, как дрожит его голос, как бьют по сердцу слова.

Он прав, ради своей семьи я готова на все.

– Тем более так будет проще. Машина зарегистрирована на тебя. Просто нужно сказать… Сказать, что сегодня вечером ты была за рулем. У тебя рекомендации, положительные характеристики. Тебе ничего не будет, ты веришь мне?

Я нерешительно, но киваю, а затем прикрываю глаза и глубоко выдыхаю. Как сложно лгать самой себе.

- Маленькая ложь, во имя большого добра, - он словно читает мои мысли. - Тем более эта авария – случайность. Я врезался в столб, машина всмятку. Я оставил ее там. Меня никто не видел.

Между нами повисло молчание. Затаилась такая тишина, что я слышала, как бьет его сердце, почти выпрыгивает из груди.

- А помнишь, как мы мечтали? Повезти летом детей на море. Пить апельсиновый сок, слушать шум пенных волн и крик чаек. Встречать рассветы и провожать закаты. Помнишь, как были счастливы в наш медовый месяц, когда ездили в Коктебель? Все будет, как прежде. Только ты, я и наши дети. Очаровательные двойняшки. Ты же любишь нас?

Глава 6

Не помню сколько мы простояли вот так. Время потеряло всякий смысл. Потому что он здесь, он рядом, он со мной. Я обнимала его, поднималась на носочки, чтобы дотянуться до его горячих губ и чувствовала, как ветер дул мне в спину.

- Я все тебе расскажу, - вкрадчиво шептал Леша, крепче прижимая меня к себе. – Мы должны вместе говорить так, чтобы не было сомнений, – резко ответил он.

Быстро закивала в темноте. Не смотря ни на что я верю ему. Я так сильно, так преданно верю, что хочется отрицать самой себе. Мне сложно понять, как можно не верить человеку, который стал тебе родным.

С первыми лучами солнца ты просыпаешься с ним в одной постели, готовишь завтрак, затем целуешь его в колючую щеку и каждый раз говоришь: «Доброе утро, любимый». Казалось семь лет – это не много, но и не мало. И наше первое знакомство, я всегда так отчетливо помню, будто это произошло только вчера.

Но самое главное, что с ним ничего не случилось. Он цел и невредим. Не знаю, как бы я это все перенесла, даже подумать страшно. Вспоминаю, как однажды, Лешка попал в больницу с приступом аппендицита, я себе места не находила. Постоянно дежурила у дверей больницы, так как к нему не пускали, отделение было закрыто на карантин.

Иногда мне казалось, что у нас идеальная образцово-показательная семья. Точнее именно так говорят о нас соседи. Говорят, что мы красивая пара и так подходим друг к другу. В один голос утверждают, что с нашей семьи можно брать пример и как бы я хотела, чтобы когда-то так сказала моя мама. Но вряд ли, при одном упоминании о нем, ее выражение лица тут же меняется. Алексей для нее, как сезонная аллергия, как что-то ненужное, бурьян, растущий на ее дачном участке. Я никогда не знала, что такое ненависть к близкому, никогда не думала, что моя мать может ненавидеть, но когда я говорю о муже и смотрю в ее лучистые глаза – вижу в их отражении не только себя, я вижу в них ярость.

Наверное, ему в этом плане сложно, мне напротив - легче. Моя свекровь живет в тысячи километров от нас, звонит редко, в гости приезжает еще реже.

Иногда задумываешься, почему с мужем можем болтать часами? Почему у нас столько общего. Он как и я пьет только пастеризованное молоко, любит на ужин, (собственно, как и я) запеченную рыбу и обожает сорт яблок фуджи, (когда я ждала своих двойняшек я ела их килограммами), поздно ложится и тяжело встает по утрам. Он не курит, редко пьет пиво и почти не смотрит футбол. Мы вместе смотрим хоккей, дружно болеем за СКА.

- Хорошо, - тихо шептала я. – Я скажу. Ты прав, так будет лучше для нашей семьи.

Лешка выдохнул. Внезапно его губы сомкнулись с моими. Он жадно меня целовал, торопливо расстегивал пуговицы моего халата.

- Дети спят, - все также тихо отвечаю, но казалось, он меня не слышал, а я больше не сопротивлялась.

Дети подъем! Пора в сад.

Мои милые совята сонно потирают глазки.

- Уже утро, мамочка? – первой обычно просыпается Маша. Неохотно встает со своей кровати, сладко зевает. Будит брата, который спит так крепко, что ни один будильник его не поднимет.

- Соня номер два вставай, - цитирует своего отца.

- Я не номер два, - бурчит Ромчик и переворачивается на другой бок.

А потом в дверь позвонили и я побежала открывать.

На лестничной площадке стояли двое мужчин. С серьезными, каменными лицами, в серых пиджаках, они смотрели на меня всепоглощающим взглядом.

- Раевская Наталья Дмитриевна? – спросил один из них и достал из внутреннего кармана удостоверение полицейского.

- Да, это я, - растерянно произношу.

- Нам нужно задать вам несколько вопросов.

- Конечно, задавайте, - продолжаю стоять на пороге и внимательно смотреть на них.

Глава 7

Они спрашивали. Задавали вопросы четко, быстро и по делу. А я нервничала, чувствовала, как мои колени немного подрагивают.

- Машина «ВАЗ 2108» красного цвета, вам принадлежит?

- Мне.

- Вы вчера были за рулем своей машины?

- Да, - отвечала неуверенно.

- Куда вы направлялись? – спросил первый.

- В какое время все происходило? – тут же поинтересовался второй.

- Где-то после десяти, не могу сказать точно…

- Значит, вы утверждаете, что ездили на своей машине вчера после двадцати двух ноль-ноль?

Хочу что-то возразить, но слышу голос Лешки за своей спиной:

- Да, моя жена вчера отлучилась, ездила по делам, - в отличие от меня он говорил более уверенно.

Вот именно в это мгновение мне показалось, что я делаю что-то не так. Что-то стало мешать, давить, сжимать грудную клетку с такой силой, что я не могла сделать очередной вдох.

- Вы должны проехать с нами, - и снова раздается настойчивый голос мужчины в сером пиджаке.

- С вами? Мне детей нужно в садик отвезти.

- Езжай милая, я отведу детей в сад, - и снова голос мужа. Уверенный, подталкивающий к решительным действиям.

Но я не хочу никуда ехать, хочу остаться с ними, со своей семьей. Хочу надеть белую маечку, выглаженную заранее для Ромочки, заплести косички Машеньке, завязав розовый бантик на ее шелковистых волосах. Обхватить их теплые ладошки и повести в сад по серой, пыльной дороге, когда только-только просыпается большое, апельсиновое солнце и освещает яркими лучами спящий город: городские улицы, высотные дома, автомобильные парковки.

Леша подталкивает меня в спину.

Неохотно делаю шаг вперед.

- Мне нужно собраться.

Мужчины, стоящие на лестничной площадке переглянулись между собой и одобрительно кивнули.

Я метеором рванула в детскую.

Прохожу в комнату, крепко-крепко обнимаю своих двойняшек. Они уже встали, сидят на своих кроватках, свесив босые ножки и сонно смотрят на меня.

- Мамочка все хорошо? – спрашивает Ромка.

- Да мои хорошие. Сегодня вас в садик отведет папа.

- Папа? Не хочу, чтобы папа…

Обнимаю их, прижимаю к себе с такой силой, будто не увижу их целую вечность.

- А я вас вечером заберу из садика, хорошо?

Кивают надув губки.

- Ты точно нас заберешь.

- Обещаю, - я ответила и почувствовала, как мой голос дрогнул.

- Хорошо мамочка. Мы будем тебя очень-очень ждать. – Ко мне ближе подходит Маша и крепко обнимает. – Мы так сильно будем тебя ждать. Сильнее всего на свете.

Леша стоял за моей спинной. Когда я обернулась - он посмотрел на меня хмурыми, как грозовое облако глазами, а потом резко, но не громко ответил:

- Мы вчера все обсуждали. Вечером будешь уже дома.

И снова хочу верить ему. Как же сильно я хочу верить.

Потому что люблю. Потому что хочу каждый день видеть Лешку в его потертых джинсах, найковских кроссовках, с легкой улыбкой на лице. Хочу смотреть в его глаза, утомленные солнечными лучами, обнимать его широкие плечи, отвечать на его горячие поцелуи, слушать, как тают между нами звуки, ощущая все тепло его тела. Хочу, как прежде обсуждать с ним все на свете, как с лучшей подружкой, вот так лежа в одной постели, накрывшись белой простыней. Хочу готовить ему завтрак, засыпать на плече и знать, что он первый и единственный в моей жизни.

***

Меня ведут по длинному коридору. Яркий свет мигающих ламп, стены, окрашены в оливковый цвет, который ни капли не успокаивает, наоборот – напряжение только нарастает. «Скорей бы это все закончилось», - все о чем думала я.

Заводят в душный кабинет, где витает сигаретный дым и запах крепко сваренного кофе, просят сесть за стол. Один из мужчин - уходит, второй - садится напротив меня. Представляется, но я снова не запоминаю его имени. Начинает задавать вопросы, а я не понимаю: зачем он их задает. Слишком нервничаю, слишком волнуюсь, мои ладони вспотели. Как же неловко, неуютно, особенно когда я смотрела в узкие, невыразительные глаза своего собеседника. Он постоянно потирал подбородок и переводил взгляд с моего лица на бумаги, лежащие перед ним.

- Вы знали эту девушку? – он показывает мне фото очень стройной, блондинки. На фото она улыбается, у нее белоснежная кожа и открытый взгляд. Но я вижу ее впервые.

- Вы утверждаете, что вечером с четверга на пятницу в районе десяти часов вечера вы были за рулем? – спрашивает от с интересом. Даже не спрашивает. У меня создается такое впечатление, что он по большей степени утверждает.

- Да.

- Вы сбили эту девушку, а потом скрылись с места ДТП?

- Что? – округляю глаза. – Что значит: «сбила»? – не понимаю, что происходит. Они явно что-то путают. – Нет-нет, - отрицательно качаю головой. - Я никого не сбивала! Я была дома с детьми.

Глава 8

Костя

- Что ты сказал? Повтори! – после его слов весь мир внезапно прекратил свой разбег. Остановился. Оборвался. Замер. Большая китайская стена рухнула, взлетела пыль столбом и повисла оглушающая тишина. Тот самый момент, когда утро не наступит никогда, когда одним махом, все что тебе так дорого погрузилось в беспроглядную темноту.

Я не верил. Не верил словам, не верил в происходящее. Когда густые краски перемешались, и получился один единственный цвет – беспросветно-черный. Сложно представить, что ее нет и уже никогда не будет. Это проклятое слово: никогда…

Нет! Этого не может быть. Марк, скорей всего сейчас в баре. Напился в стельку, несет какой-то бред. Ева – она… Она не могла.

У нас ужин в ресторане. У нас планы на жизнь, на будущее, какая к черту авария! Она мечтала о ребенке, о нашем с ней общем ребенке…

- Выезжаю, - все что я ответил ему и стремглав покинул кабинет.

Я несся по автостраде, словно за мной гнались все менты, работающие в этом городе. Я гнал так, что казалось не различаю цветов на светофоре, да и в такой момент мне было наплевать. Пусть хоть землетрясение, хоть конец света, я хочу увидеть ее. Только ее. Хрупкую, нежную, ранимую.

Ударил по рулю, едва сдерживая гнев. До конца не верю в происходящее. Как можно поверить в то, что твоя женщина мертва. Ее больше нет в жизни, но она есть в твоем сердце, в твоей душе и будет там всегда.

И не смотря на все сказанное, представленное в моем воображении, мне хотелось скорее увидеть ее, как можно скорее. И я увидел.

Когда приехал на место, полицейские были уже здесь. Оградили территорию желтой лентой, оставив свои машины с включенными мигалками рядом с местом, где все произошло.

Я медленно шел к ней в ночной, промозглой темноте, слушая гулкий звук своих шагов. Все ушло на второй план, стоило только мне приблизиться к ней.

Я смотрел в ее бледно-синее лицо и словно прошелся босиком по разбитому стеклу. Будто острые осколки застревали в моих ступнях, а я продолжал идти.

Продолжал смотреть на ее стройное, изящное тело, которое неподвижно лежало на холодной, сырой земле.

Если бы я мог вернуть время, если бы я только мог! Я же столько ей не сказал, столько не сделал. Еще сегодня утром, думал, что впереди у нас целая жизнь, а оказалось… А оказалось, все гораздо сложнее. Бесконечность серых дней, пустота и боль. Неутихающая, ноющая, где-то там глубоко в груди, потому что ее уже никогда не будет рядом.

Ее глаза были открыты, она расправила руки в разные стороны, слегка согнув ноги в коленях. Я склонился над ней. В стылом воздухе еще ощущался запах ее духов. Прикрыв своей ладонью ее веки и тихо прошептал: «Спи спокойно моя дорогая».

- Черт! Мать твою! – не сдержался. Поднялся с колен, ударил кулаком о рядом растущее дерево. Раздается хруст, осыпалась кора, черные птицы вздымаются к холодной луне, которая показывается из-за хмурых облаков.

Что мне остается? Только найти этого ублюдка. Наказать по всей строгости закона. Уничтожу гада! Пусть это даже противоречит моим принципам.

- Кто он? Уже известно? – интересуюсь я, когда подхожу к следователю районной прокуратуры. Он стоит ко мне в пол оборота, держит в руках папку с бумагами, пытается разглядеть написанное в полуночной темноте.

Я его хорошо знал. Он нормальный мужик, (будет биться за правду до последнего) несмотря на то, что с ним мы по разные стороны баррикад. Но каждый выбирает свой путь. Я выбрал этот. Во-первых, он сложнее, во-вторых, мне так хочется. Найти и наказать или найти и доказать. Казалось бы похожие, но совершенно не совместимые понятия.

- По предварительным данным, она шла оттуда, он указал рукой на тускло горящий фонарь. - Переходила дорогу и тут ее сбили. Машину бросили через пару метров. Скорей всего сбили и даже не остановились. Лишь потом, через пару-тройку метров. Машину бросили там, - теперь он указал рукой в другом направлении.

- Камеры наблюдения? Свидетели? Хоть что-нибудь…

Отрицательно качает головой.

- Пока ничего.

- А хоть кому принадлежит машина установили?

Он повернулся ко мне лицом и недоброжелательно посмотрел. В общем, все как обычно. Терпеть не могут, когда их учат, как нужно работать. А их нужно учить работать, иначе все будут делать медленно, да и куда им спешить.

- Машина зарегистрирована на некую Раевскую Наталью Дмитриевну. Заявление об угоне не поступало, уже проверили. Поэтому скорей всего было так: она сбила, затем проехала, вот да этого места, резко затормозила - он снова начал указывать руками в разные участки опустевшей дороги. Я перевёл взгляд на поддержанное советское авто, двери которого открыты настежь и которому скорее всего лет двадцать в прогоне, а может и больше. – После чего вышла из машины, ушла пешком, оставив транспортное средство. Возможно испугалась. Эксперт утверждает, если бы оказали первую медицинскую помощь, все завершилась бы иначе. Твоя девушка была бы жива.

Жива… И это слова как удар под дых. Сбили и бросили умирать. Мою светлую, нежную, мой луч солнца в этом клятом конце туннеля.

Достаю из кармана смартфон, задумчиво кручу его в руках.

- Где она сейчас? Хозяйка машины?

Глава 9

- Я имею права задержать вас до выяснения обстоятельств…

- Какие еще обстоятельства? – развожу руками. - Какая экспертиза? – округляю глаза, не понимаю, что происходит. – Это какая-то ошибка. Нелепая, бессмысленная. Мне нужно домой, у меня дети, муж. Я только с рейса приехала, еще даже не успела толком сумки разобрать. И детей мне нужно из садика забрать, - с трудом сглатываю, перевожу дыхание и продолжаю:

- Столько дел: стирка, уборка, глажка, к маме обещала заехать, лекарства от давления завести. А тут задержать… Зачем?

У моего собеседника лицо каменное, спокойное. Смотрит исподлобья и даже мускул не дрогнул на его круглом, землистом лице. Ему все равно, он выполняет свою работу. Очень хорошо выполняет. И в какой-то степени я его понимаю. Это равносильно тому, если я посадила бы безбилетного пассажира в поезд, который бы убедительно доказывал мне, что билет он забыл дома, причем вместе с паспортом.

- Из-за вас погиб человек. Молодая девушка. Вы ее сбили на своем автомобиле и скрылись с места преступления.

- Я этого не делала! – сжимаю ладони в кулаки. Мне хочется подскочить со своего места, выбежать из кабинета, сделать хоть что-нибудь, чтобы он мне поверил! Понял, что я говорю правду.

- Еще минуту назад вы утверждали обратное, - поджимает губы и снова опускает взгляд. Начинает перебирать бумаги, делает вид будто перед ним пустой стул, а меня уже увели в камеру.

Отрицательно качаю головой и чувствую, как волосы падают на лицо. Его слова, они не пугают, они действуют на меня, как яд, который медленно проникает под кожу и отравляет.

- Этого не может быть… Не может, - слышу, как мой голос переходит на хрип.

- Может, - раздался его короткий ответ. Он кивает мужчине в форме, который находится еще в кабинете и меня уводят.

Ведут по длинному коридору. Заводят в камеру. Железная дверь захлопывается за мной, слышатся шаги конвойного. Я с минуту стояла не шелохнувшись прижав ладони к груди и опустив голову. Не могу смириться не могу понять, что происходит. Реальность, будто стирается, будто ее сейчас не существует. Сердце невыносимо билось в груди. Тук-тук, в безмолвной тишине, я слышу удары, как стук колес, как стрекот мотора.

Что это? Шутка? Розыгрыш? Не могу и не хочу верить в происходящее. Дрожь в руках, дрожь в коленях. Хочу домой, я так сильно хочу к детям.

Не знаю сколько я вот так стояла у порога. Думала, предполагала и лишь одна мысль засела занозой у меня в голове: Лешка… Он сказал, что все будет хорошо. Он говорил об этом так уверенно. Я не могла ему не поверить. Он мой муж. Мы столько вместе с ним пережили. И боль, и радость и утраты.

Наконец-то поднимаю голову. Оглядываюсь, медленно иду по бетонному полу к койке. Сыро, грязно, пахнет плесенью. Расстилаю старый, матрац. Ложусь, поджав под себя колени. Меня до сих пор трясет, никак не могу унять дрожь во всем теле. Так обычно бывает, когда меня знобит, когда поднимается высокая температура. Сколько я здесь пробуду? Когда меня выпустят?

- Мне нужно позвонить, мне нужно…, - подскакиваю со своего места, бегу к двери и начинаю в нее стучать. Нет, даже не стучать, тарабанить со всей силы кулаками.

- Откройте! Немедленно!

- Ты успокоишься там наконец-то! Или сейчас в карцер оформим, – все что мне ответили по ту сторону двери.

А потом снова тишина. Она давила, пугала, расстилалась по полу, как едкий, табачный дым. Я не могла успокоится. Потому что в мое сознание приходила лишь одна мысль: Лешка, мой муж – это он был за рулем. Это он… А теперь от этой мысли мне хотелось звонко рассмеяться, потому что я вспомнила слова мужчины в сером пиджаке, который представился следователем, который говорил о девушке, которую сбила моя машина. МОЯ!

А за рулем был Лешка… И это противоречило моим принципам, моей жизни в целом.

Я хотела все отрицать, но каждой минутой все становилось очевидным. Врать себе глупо, надеяться на что-то тоже.

Нет, Лешка, что-то придумает. Я продолжала сопротивляться, продолжала не верить им всем. Кто они для меня? Никто. А Лешка мой муж. Мы вместе с ним под одной крышей растим двух замечательных детей. У нас чудесная семья. Все так говорят, даже соседки, у которых злые языки.

А когда прошел час, затем другой и тучи сгущались за маленьким решетчатым окошком - надежды становилось все меньше и меньше.

Двери неожиданно распахнулись и грубый мужской голос произнес:

- Раевская на выход. К тебе адвокат пришел.

Глава 10

Адвокат! Оборачиваюсь. Замираю. Легко улыбаюсь, когда смотрю на открытые двери. Хлипкая надежда, закралась мне в душу. Это Точно Лешик, мой дорогой муж. Сейчас он все решит. Он же говорил, что все будет хорошо. Он же говорил…

Я быстро вышла из камеры. Мне казалось, что я просидела там целую вечность и весь этот отравляющий запах отпечатался на моей одежде.

И самое главное, не хочу больше туда возвращаться.

Меня завели в небольшую комнату, где стоял стол и два стула. Над столом тускло горела лампа, освещая желтым светом только деревянную поверхность стола. Продолжаю сидеть, сложив руки на коленях, когда из темного угла выходит он. Высокий, статный, невозмутимый. Мистер спокойствие с ядовито-черными глазами. Можно подумать, что в прошлом – спортсмен. В настоящем – крутой адвокат.

Он смотрел на меня подобно рентгену, будто хочет разглядеть насквозь. А ещё меня не покидало ощущение, что я его где-то видела. Его серьезное, мужественное лицо казалась таким знакомым, будто мы виделись вчера, обменивались комплиментами. В лучшем случае комплиментами.

Он долго молчал. Смотрел прямо в глаза, а я не выдержав зрительного противостояния опустила взгляд в пол.

Он не церемонился со мной, рубил сразу с плеча, а в такой ситуации, возможно это то, что так нужно.

Он приковывал внимание к себе. Постоянно поглядывал на дорогие часы с импортным кожаным ремешком. Я как-то видела такие, когда хотела сделать Лешке подарок на день рождение. Мой муж мечтал о таких.

Раздался гулкий стук его шагов. Он обошел вокруг меня, заложив руки в карманы стильных брюк, остановился за моей спиной.

- Вас прислал Леша? Мой муж? - я первая решаюсь начать разговор.

Он продолжает стоять за моей спиной и я чувствую такое напряжение. Нет, это не был страх, это было что-то невыносимо жуткое. Я чувствовала сильное, почти лихорадочное волнение.

- Нет, - раздается его короткий ответ.

- Тогда почему вы сейчас здесь?

Он снова подошёл ко мне близко-близко. Склонился надо мной и я почувствовала древесный, с тонкими нотами сандалового дерева аромат его духов, увидела, идеально чистый, накрахмаленный до скрипа воротник его белоснежной рубашки. И волосы… У него густые, жесткие волосы, темно-русого цвета, которые безупречно уложены. Настолько безупречно, что кажется, так сделать невозможно.

- Я хочу, чтобы ты мне рассказала все. Все как было на самом деле, – сколько уверенности в его голосе.

- Меня выпустят? Скажите, как скоро?

Его темные, как черничное небо глаза блеснули огнем. Он сильнее нахмурил брови. И в этот момент, я его узнала. Да! Это был Костя. Тот самый Костя.

Такое странное обстоятельство, что мы знакомы, пусть не слишком хорошо, косвенно, но знакомы. Это была всего одна встреча, всего один разговор, а еще это было слишком давно. И если бы сказали, что когда-нибудь я встречусь с ним еще раз – я бы никогда в это не поверила.

Я не знала, узнал ли он меня. Скорей всего узнал, у него такой проницательный взгляд. Да, такие как он ничего не забывают.

На какое-то мгновение я вернулась в свое давно забытое прошлое. Хотя сомневалась и не знала нужно ли это делать…

***

6 лет назад…

Ливень хлынул, как из ведра. Шквалистый ветер только усиливался, белая пелена накрывала с головой, искажала видимость. Я стояла на тротуаре, раздумывая, где можно укрыться от сильного дождя, пытаясь натянуть джинсовую куртку на голову.

Его дорогая тачка остановилась напротив меня. Он приоткрыл тонированное стекло. Приспустил стильные очки, кивнул, давая понять, чтобы я села в машину.

- Мне тут недалеко, - ежусь от холода и чувствую, как по моим волосам стекает дождевая вода. За минуту я промокла до нитки, будто на меня вылили ведро с проточной водой.

- Тогда ты поплывешь.

Оглядываюсь по сторонам. Он прав. Дождь лишь усиливался, вдали громыхало. «Конспекты, тетради, все же промокнет», - думала лишь об этом.

Сажусь в его машину. Теплый кожаный салон, легкая музыка, доносящаяся из магнитолы. Единственное, за что я переживала, так это за его кожаные сиденья, они же будут мокрыми от моей одежды.

Он заводит мотор и машина резко трогается с места.

- Куда едем?

Я называю адрес.

- Ты умеешь водить тачку?

- Я никогда не научусь водить. Водить машину – это точно не про меня.

- Брось! – его ослепительная улыбка не просто ослепляет. Она заставляет меня тоже улыбаться. Приятная особенность – когда он улыбается, хочется улыбаться самой.

- Первый курс универа! Ты на трамвае собралась ездить?

- Родители мне не купят машину. А отцовская вот-вот развалится. И в общем, я мечтаю всю жизнь путешествовать на поезде.

- Будущая путешественница, которая, каким-то образом забрела на юр фак.

- Отец настоял, - улыбка сходит с моего лица. – Он бывший мент, который всегда хотел сына, а тут родилась дочь, но все равно она должна пойти по его стопам.

Глава 11

- Ты вроде говорил, что в эту дыру не вернешься?

Он улыбнулся и его ровные, белоснежные зубы, так выделялись на фоне загорелой кожи.

- Иногда наша жизнь складывается так, что нужно брать свои слова обратно. Но если честно, я не думал, что ты меня узнаешь. Но как вижу, на память ты не жалуешься.

- Тебя сложно не узнать.

- А ты так и не научилась водить машину.

Никак не комментирую. Машину я действительно вожу ужасно. Сажусь за руль, лишь в крайнем случае.

Как-то Лешка заболел, мне нужно ехать в рейс, позвонила мама и попросила привезти внуков на новогодние каникулы. Да, в такие моменты вынуждена сесть за руль.

Но я всегда должна быть уверена, что детям безопасно. Ремни пристегнуты, им удобно в детских креслах. Всегда сосредоточена на дороге, не пропускаю ни одного знака, торможу там, где казалось можно не тормозить. Пропускаю пешеходов на зебре и всегда чувствую напряжение, поэтому все мои поездки ограничиваются в ближайших районах города. Тем более машина у нас не такая новая и несколько раз ломалась на трассе. А я даже не представляю, что с ней делать, если она вот так заглохнет.

- Но сейчас не об этом. Я разговаривал со следователем, - Костя сел напротив меня, смотрел безотрывно, сложив руки перед собой. Столько серьезности в его голосе, а я помню его совершенно другим.

Если мне когда-то и хотелось с ним встретиться, то совершенно при других обстоятельствах. Где-то в парке, где цветет сирень, гуляют с собаками или просто сидят на деревянных лавочках со спинкой, листая в телефоне ленту соцсетей. Или встретиться с ним случайно, на площади, где мы часто с двойняшками кормим голубей и среди сотни прохожих узнать его. Я бы рассказала ему, как сложилась моя дальнейшая жизнь с того самого момента, когда он пригласил меня пойти с группой в поход.

Мне сложно было смотреть ему в глаза, от него исходила такая царственная уверенность. А еще почему-то я чувствовала, что так виновата перед ним. Словно совершила непростительную оплошность, за которую нужно немедленно извиниться. И не просто извиниться… Для него это будет слишком мало.

- Твой следователь говорит, что ты отказываешься подписывать признание. В машине твои свежие отпечатки пальцев. Тем более ты сама утверждаешь, что была за рулем. Зачем тогда отпираешься?

Я молчала. Он загнал меня в темный угол, из которого выход только один – тюрьма. Колония строгого режима из которой я вернусь, когда мои дети будут совсем взрослыми. Но самое главное я этого не совершала, даже предположить не могла…

- Я сказала, что не виновата.

Теперь замолчал он. Его молчание было не долгим, а потом снова рубил с плеча:

- Я хотел рассказать о твоей маме. Она в реанимации. Сердечный приступ. Врачи говорят надежды почти нет.

Я подскочила так резко, что стул, на котором сидела перевернулся позади меня. Желтая лампа, покачнулась над нашими головами, рассеивая тусклый свет по серой комнате в которой не было даже маленького окошка.

- Этого не может быть. Не может…, - отрицательно качаю головой.

- Вот и твоя мама не поверила, когда к ней из полиции приходили и расспрашивали про тебя. Она сказала, что ты приезжала к ней вчера.

- Мне нужно к ней! – говорю на грани истерики, подбегаю к двери и начинаю колотить в нее кулаками. Бью! Бью, сбивая костяшки пальцев и все равно продолжаю колотить дверь, не чувствуя своих дрожащих рук. Тот самый момент, когда не чувствуешь боли, не чувствуешь ничего. Только мама… Только к ней…

- Выпустите! Выпустите! – мне хочется упасть на колени, прижать исцарапанные руки к груди, поднять голову к потолку и реветь навзрыд.

- Тебе лучше успокоиться, - он подходит ближе и берет меня за руку. У него теплая, сильная рука.

- Я должна увидеть ее. Я должна… Хоть на минуточку. Вот также взять ее за руку, прошу. Ведь это не так уж много, - мои глаза застилают слезы.

- Если подпишешь признание я могу добиться, чтобы тебя отпустили к матери в больницу…

***

Из разговора с Костей я поняла одно – это конец. Точнее начало конца. Новая точка отсчета. Когда жизнь раскололась на две части. Только я не понимала за что мне все это?

Чувствуешь себя, как загнанный в клетку зверь. Они доведут дело до суда, без особых стараний.

Леша… Мой муж. Я долго отрицала это, но в такой ситуации лучше признать вещи очевидными, чем тешить себя иллюзиями. До сих пор мне сложно произносить, то что он сделал. Мне даже сложно сформулировать этот вопрос и построить предложение, потому что никак не укладывается в голове.

Еще не понимала почему Костя? Почему он сейчас здесь, пытается строить линию защиты? Решил помочь по старой, несостоявшейся дружбе? Плохо в это верится.

А потом, когда двое в форме вели меня обратно в камеру и разговаривали за моей спиной, все стало понятно:

- Вот мужик дает, она его невесту сбила, а он ее защищает…

Глава 12

Костя

Я с детства прекрасно помнил, как раньше тянулось время. От праздника к празднику. Новый год, день рождения, затем долгие каникулы в мае. Когда ждешь отца с работы, уставшего, голодного, злого. Но он обязательно, что-то принесет для меня в своем кожаном портфеле. И я никогда не угадывал, что именно: жвачки, машинки, а может футбольные гетры. Он всегда говорил: «Малый, ты станешь хорошим адвокатом» и почти как в воду глядел.

Мне всегда нравилось вспоминать то самое беззаботное время. Мои постоянные, сбитые в кровь колени. Да, я не был спокойным подростком. Мы играли в футбол, пили за гаражами, а потом закусывали цветками акации, чтобы мать не унюхала. Но она унюхала и кричала, замахиваясь на меня батиным тапком сорок пятого размера. Но я не обижался. Я любил мать, скорей всего даже больше, чем отца.

А потом, когда мы дружно, всей семьей переехали - все изменилось. У времени появился совершенно другой счет. Оно бежало, мчалось на всех парах, только и успевай оглядываться. Но в этот раз я оглянуться не успел, как ее не стало. Ева… Она стремительно пришла в мою жизнь и также стремительно исчезла.

Ее посадят, а Еву уже не вернешь.

Наташу я сразу узнал. Когда ее вели по длинному коридору, когда молоденький сержант громко и четко говорил ей стать лицом к стене. Хотя она немного изменилась, со студенческих лет. Теперь носит короткую стрижку, ещё больше похудела, как-то вытянулась, стала еще женственнее, а самое главное в ее глазах отражалась такая печаль, что мне самому стало не по себе. Если бы мне рассказали, что мы когда-нибудь встретимся еще – я бы ни за что не поверил. Но наши дороги зачем-то снова переплелись.

Я не мог назвать ее счастливой. Я бы не назвал ее грустной. Но в ней было что-то такое непринужденное, легкое, почти воздушное, будто розовая шаль спадает с плеч и ее уносит ветер.

Я сидел напротив нее, в комнате для допросов и не верил ни единому ее сказанному слову. Что-то было не так… Не так как всегда. Я вглядывался в миловидное лицо Наташи, которое, казалось выплывало из темноты и не мог понять, что же мешает верить ей? Мой жизненный опыт? Когда лица преступников видишь чаще, чем простых прохожих.

Сколько я видел таких за свою практику? Эта другая. Хрупкая, ранимая, с большой болью в груди. У нее такие выразительные, правдивые глаза, казалось, она совершенно не умеет лгать.

Вспоминаю тот самый случай когда впервые увидел ее. Кажется, мы столкнулись в дверях универа. Она заходила, я выходил или наоборот, уже плохо помню, столько времени прошло. Сначала я подумал, что с такой, как она неплохо будет скоротать вечер, но когда она села ко мне в машину - понял, что мне нужно намного больше, чем просто затащить ее в постель.

А я хотел ее ненавидеть. В этой, темной, раздражающей комнате, где так тускло горела лампа. Но не получалось. И не знаю, получится ли теперь, говорит она так искренно, что пробирает до костей.

Я впервые сомневаюсь и от этой мысли становится смешно. Почему она так себя ведет? Что ей руководит? Понимаю, для нее я чужой, говорить мне правду, все равно что пить из пустого колодца. Она боится верить, доверять. Тем более мне все отчетливей кажется, что она знает почему я здесь и кто такая Ева.

Я говорил о ее матери, видел, как она меняется в лице. Нет, она и до этого не выглядела счастливой. Но она переживала. Так отчаянно била в двери, что мне невольно захотелось протянуть ей руку.

***

- Зачем мы сюда приехали?

Марк недоумевал. На самом деле, он редко задает неуместные вопросы, но в этот раз был другой случай.

Мы стояли на вокзальной площади возле шаурмичной. Я вдыхал запах жареного мяса, оглядывался по сторонам и понимал, что ресторанная еда намного отличается от уличных фаст-фудов. Вкусом, внешним видом, ароматом. Да всем, черт, побери!

Затем с громкоговорителя объявили, что скорый поезд номер 142 прибывает на первый путь. Женщины, мужчины, которые толпились близи нас, резко направились в сторону вокзала и колеса их больших чемоданов застучали по серому асфальту.

Я взглянул на огромное информационное табло, на котором отображалось расписание поездов. Нет, это нее ее поезд. Ее поезд номер 642 и прибудет он через двадцать минут. Поэтому придется терпеливо ждать дальше.

- Она здесь работает, а училась в одном из лучших вузов города, - наконец-то я отвечаю Марку.

- Проводницей, так проводницей, - он пожимает своими мускулистыми плечами. - Учебу она бросила потому что, ее отец умер, пока твой получил повышение и стал заколачивать огромные бабки. Ты закончил учебу за границей, а ей пришлось пойти на работу, чтобы помогать матери. Но самое главное не это. Самое главное, что ты ей не веришь.

- Ты прав.

- Но она же сама призналась.

- Она сказала, что была за рулем. А может она вышла на три метра раньше, а в машину сел кто-то другой, а может тачку кто-то угнал, а заявление она не написала, а может она выгораживает кого-то. Вариантов масса, выбирай любой.

- А смысл? – его загорелое лицо не скрывало удивления.

- Я совершенно не понимаю, зачем ты это делаешь. Еву не вернуть… А эту Раевскую не поймешь… То она была за рулем, то она не была. Мутная какая-то она.

«Ее не вернуть», - эти слова, как удар под дых. От этой мысли все снова сжалось в груди. Если бы только только можно было вернуть время. Тогда, много лет назад, когда лил дождь и Раевская скромно сидела на переднем моей тачки, я бы поцеловал ее в губы, запустил руку под блузку и Ева осталась бы жива. Потому что в моей жизни не было никакой Евы. Я бы не бросил универ, не уехал за границу, не посещал банкет у Пьера в Париже, где выступала Ева. Ведь именно там я познакомился с ней.

Глава 13

- Как? – тихо произношу и поднимаю голову, чтобы взглянуть в лицо сержанта, который снова ведет меня в камеру.

Это была его девушка? Невеста? Я не видела на его безымянном пальце кольца, поэтому сложно утверждать, что она была его женой. Конечно-конечно, теперь это многое объясняет, почему он здесь. Сколько стоит такой адвокат? Даже если бы пришлось заложить квартиру, не хватит, чтобы рассчитаться за его услуги. И даже если он просто скажет: «решил помочь по старой дружбе». Но не было никакой дружбы. Так… Случайность двенадцатилетней давности.

Сержант настороженно посмотрел на меня, опустив свои широкие брови и ничего не ответил. Звякнул связкой ключей, затем открыл дверь камеры и снова посмотрел. Теперь уже по-другому. Задрав подбородок, высокомерно, уверенно, будто я где-то там на десять ступеней ниже. И мне действительно показалось, (возможно от усталости, а возможно от резкой перемены негативных событий), что я где-то там, в пустом, давно высохшем колодце, где так сыро и темно пытаюсь звать на помощь, но все тщетно, лишь мое звонкое эхо слышится в ответ.

После разговора с Костей, стало только хуже. Чугунное тело не слушается, сложно сделать шаг, дойти до конца коридора и снова оказаться в маленькой, темной камере, в которой хочется лезть на стены. Хочется найти хоть какой-нибудь выход или хотя бы маленький ключик к этому выходу.

Захожу в камеру. Теперь меня не раздражает без конца капающая вода из закрытого крана и скрипучий, деревянный пол, выкрашенный в кирпично-красный цвет. У моей бабушки, в летней кухне были такие же полы. Как сейчас помню, мне чуть больше пяти лет, мы с мамой приехали к ней. Стоим на пороге с букетом мимоз, а она суетится возле печи, закатив рукава. Говорит, что мы рано приехали она не успела помыть полы к нашему приезду. Тут я и обратила внимания на эти полы. Почему темно-красные? Цветом почти, как наша кровь. Лишь потом, когда я уже училась в школе мне объяснили, что такая краска была доступной и стойкой.

Я пыталась думать о чем-то другом. Но Леша… даже если я этого не хотела он все равно проникал в мои мысли. И стоило мне вспомнить хоть на мгновение о муже, как внутри все замирало и резко вздрагивало, будто начиналось землетрясение. Да такое что дрожат окна, двери, трескается асфальт, распадаются целые города на тысячу мелких обломков. И самое главное этому невозможно противостоять.

Думать и не думать об этом невозможно.

Леша знал. Все продумал, толкал меня в спину и лгал, смотря в лицо. Разве с этим человеком я прожила почти восемь лет? Нет! Я жила с другим. Заботливым, верным, который готов в трудную минуту подставить свое сильное плечо. Или мне просто хотелось в это верить…

А ночью здесь совсем тихо. Редко слышны глухие шаги и мужские голоса. И кажется, что от этой тишины можно сойти с ума. Когда лежишь в темноте, вдыхая сжатый воздух и мечтаешь о доме. Я мечтала о маминых духовых пирожках с рисом, яйцом и зелеными перьями лука. Я мечтала о пенной ванне с маслом лаванды или хвои. Я мечтала о теплых и таких родных объятьях своих детей. О поцелуях в их бархатистые щечки и пожелания спокойной ночи перед сном. «Мамочка, пусть тебе приснятся котики», - говорили они в один голос, затем закрывали глаза и сладко засыпали в своих кроватках. А я выключала ночник, на носочках выходила из их комнаты, едва останавливалась в дверях, чтобы еще раз взглянуть на их удивительные, милые личики. У Ромочки был синячок под глазиком, упал, когда играл на детской площадке, но совсем не плакал, а так по-взрослому сказал, что шрамы мужчин украшают.

Я сильно не хотела быть здесь, и я не должна быть здесь.

- Раевская на выход, - снова железная дверь со скрипом открылась. Сколько я вот так просидела, сложив руки на коленях, ощущая холод в теле – не помню. Здесь время тоже потеряло всякий смысл.

А я всегда смотрела на часы, хотя бы по той самой причине, что моя работа связана со временем. Через сколько поезд прибывает на следующую станцию? Через сколько времени отправляемся? Когда нужно раздать постельное белье? Сделать чай? Какой промежуток времени пройдет, как я вернусь домой и снова уеду в рейс? А теперь не уеду. С каждым последующим проведенным днем мне все больше кажется, что выхода отсюда нет и не будет. А теперь еще и адвокат Костя, который оказался для меня не совсем адвокатом.

- Раевская! Ты что оглохла? – рявкнул сержант.

Я заправила волосы за уши, встала с жесткого матраса и, заложив руки за спину медленно пошла к выходу.

И снова темный коридор, и снова куда-то ведут.

На этот раз кабинет следователя. Душный, серый, где витает запах растворимого кофе.

Стол высоко мужчины в серой рубашке завален бумагами. Сам он сидит в очках и внимательно смотрит в экран монитора. Отвлекается лишь тогда, когда я сажусь напротив него.

- Когда меня отсюда выпустят?

- Лет через семь-восемь. Может меньше. Завтра тебя переведут СИЗО. Так тебя ждёт этап Раевская, - он откинулся на спинку своего крутящегося кресла, хлопнул в ладоши и поджал губы.

- У меня мама в больнице, мне нужно к ней!

- Мама твоя действительно в больнице. Адвокат конечно бьётся, чтобы тебя выпустили под залог, но думаю вряд ли получится.

- Почему вы думаете, что у него вряд ли получится? – после его слов хлипкая надежда проскочила перед глазами, как быстролетная антилопа. Я даже слегка привстала, прижав ладони к груди. Что он говорит это правда? Залог? Сколько же это может стоить…

Глава 14

Костя

- Наточка? – брюнетка в белой блузке, с розовой помадой на губах округлила свои зеленые глаза. - Наточка очень добрый и открытый человек, Чуткая, отзывчивая. У них такая замечательная семья. Она ни за что бы так не сделала! – восклицала она. - Знаете, в нашей профессии всякое бывает. Контингент, разный. Но Ната… Ната такой светлый человек. Всегда все объяснит, поможет, подскажет. Кто угодно, только не она.

Я стоял на входе в купе, заложив руки в карманы брюк, внимательно смотрел на свою собеседницу. Она сидела за маленьким столиком у окна, закинув ногу за ногу и крутила в своих худых руках хорошо наточенный карандаш. Говорила убедительно и слишком хорошо отзывалась о Раевской.

А потом в наш разговор вмешивается еще одна. Высокая, мужеподобная с каменным лицом и редкими волосами, которые завязаны в небрежный пучок почти на самой макушке. Она появилась из тамбура, с ведром, шваброй и стойким запахом хлора.

- Ага. А сколько комплектов постельного белья у нее пропадало? - у второй, со шваброй грубый, прокуренный голос и глаза маленькие, узкие, небрежно подведены черным карандашом.

- О чем ты говоришь! – первая занервничала. - Ната всегда всё вовремя сдает и по документам никогда нет проблем. Не стоит лишний раз наговаривать на человека. В нашей бригаде все ее уважают, только ты на нее взъелась.

- Конечно-конечно, - высказалась высокая женщина с ведром. Затем медленно поплелась по узкому плацкартному коридору, держа в руках все ту же швабру и ведро.

- М-да.., - она положила карандаш на стол. – Всем угодить невозможно. Знаете, в каждом стаде есть своя овечка, которая все портит.

- Что вы ещё можете сказать о Раевской? – я снова перевел взгляд на зеленоглазую брюнетку.

- Вот ничего плохого. Знаете, на самом деле она очень редко садилась за руль. Лишь в исключительных случаях. Да, у нее были права, но иногда ее встречал муж.

- Иногда? – переспрашиваю.

- Он водитель, много работает, поэтому Наточке приходилось самой добираться домой, своим ходом. Но заметьте, куда приятней, когда тебя встречает муж.

- Значит, он даже не встречал свою жену?

- Встречал, но не всегда, - она поджала губы. Создавалось такое впечатление, что она боялась сказать, что-то лишнее. Они же напарницы. Сколько лет проработали вместе? Сколько всего рассказали друг другу? А тут приходит адвокат, до этого приходила полиция и пытается залезть в душу, достать оттуда женские секреты. Нет, она больше ничего не скажет, нужно уходить.

- Ясно. Чем ещё с вами делилась Раевская?

- Да так, особо больше нечем, - пожимает плечами. – Вы знаете, мне уже пора смену сдавать. Но искренне надеюсь, что с Натой все будет хорошо.

- Если она не виновата, - добавляю я.

- Конечно, она не виновата, - в ее голосе послышались стальные нотки.

- И вы можете это все рассказать в суде?

Она замялась. Отвернулась к окну и снова схватилась за карандаш. Вот-вот и разломает на две части его тонкий серый грифель.

Оставляю ей свой номер телефона на всякий случай, вдруг она вспомнит что-то еще.

Пока я беседовал с коллегами Раевской Марк ждал меня на парковке. Он сидел в своей спортивной машине, но при виде меня тут же завел мотор.

- Побеседовал? – спросил он, когда я подошел ближе, открыл дверь и сел в авто.

- Да.

- А дальше куда?

- Едем к ней домой.

Я стоял в сером подъезде, с выкрученной лампочкой, (лишь один черный патрон свисал с потолка) напротив квартиры Наташи и настойчиво стучал в двери. Соседи затаилась. В любом случае кто-то смотрит в глазок, но не выходит. Да, теперь семья Раевских, как бельмо на глазу. Лучше не связываться. А у многих принцип один – ничего не видел, ничего не слышал. Полиция – это одна из последних инстанций, с кем хочется иметь дело.

Выхожу на улицу, прохладный московский ветерок ударяет в лицо. Солнце близится к закату. Косые солнечные лучи мягко ложатся на задние дворы, оставляя за собой длинные, скользящие тени. День пролетел, мне как обычно не хватило времени. Наверное, я слишком много хочу сделать и я бы сделал, но снова все упирается в это чертово время, которое несется стремглав и постоянно останавливает меня.

На самом деле, муж Раевской казался мне странным. Нет, смущал не тот факт, что его не было дома, а то, что он слишком мало уделял времени своей семье. Почему он редко встречал из рейса? Почему не нанял адвоката? Не умолял следователя хотя бы на минуту увидеться с женой. Он не был в больнице у своей тещи, Марк проверял. Он просто списал свою жену, как старую мебель. Представляю, как обрадуется Наташа, когда узнает, что ее замечательная семья, уже не семья. Кстати, мать ее так в себя не пришла. Врачи ей неделю дают. Потом все... У нее были проблемы с сердцем, давление, нужен был только повод, чтобы спровоцировать очередной приступ.

А Раевский словно притаился, как испуганный грызун, которому по счастливому стечению обстоятельств достался слишком большой кусок сыра и теперь он не хочет не с кем делиться. Но придется его заставить.

И снова оглядываюсь. Детская площадка, где в песочнице играют дети, рядом припаркованные машины, а под густыми кронами высоких деревьев за деревянном, самодельным столом сидели мужчины. Они будто спрятались в тени, не от теплого, весеннего солнца, а от посторонних глаз. И они играли в домино.

Глава 15

Он не приходил и это почему-то угнетало. Нет, я его не ждала, просто скорей всего мои слова подействовали, точнее их донес до него следователь. Костя – как пламенный привет из далекого, давно забытого прошлого.

Я не считала его своим адвокатом. Адвокатом, защищающим человека, которого обвиняют в смерти его девушки, будущей жены.

Меня в очередной раз ведут по длинным, унылым коридорам, снова заводят в кабинет следователя, где улавливается запах кофе. Кофе… За это короткое время я забыла что такое кофе, забыла, что такое нормально питаться, принимать душ и спать в чистой постели… Что сегодня было на завтрак? Какая-то баланда, которую даже собаки не стали есть.

- Сейчас поедем на следственный эксперимент, - следователь бросает мимолетный взгляд в мою сторону. Замечаю, что он сегодня не особо в настроении, рубашка его не так хорошо наглажена, и не брился он несколько дней назад - точно. Когда видишь малознакомого человека почти каждый день, замечаешь все, даже такие совершенно ненужные детали. Думаю, что ненужные, хотя от этого человека зависит моя свобода или дальнейшие условия содержания.

- Только можно без наручников, руки болят.

- Привыкай! Тут тебе не курорт.

- Что-то она вялая такая? - говорит седоволосый мужчина в очках, который сидит за одним из письменных столов и заполняет какие-то бумаги.

Его я видела впервые. У него другая форма и взгляд тоже другой, не такой волчий, как в основном проглядывается у этих, уже знакомых мне полицейских.

- И синяки под глазами. Может доктору ее показать? – продолжил он.

Следователь внимательно посмотрел на меня, затем берет чашку с ароматной дымкой кофе и подходит к окну.

- С вами, прокурорскими не поспоришь. Ладно, черт с этими наручниками. То еще сознание потеряет, нам главное ее до места доставить. Еще скажут, что мы довели ее до белого каления.

- Да им только повод дай…

Я нервно сглатываю, и продолжаю смиренно стоять на пороге заложив руки за спину. Они общаются между собой, для них это привычно, они выполняют свою работу, но это хорошо, что сняли наручники, как же хорошо. Это как маленький глоток свободы, как крохотная надежда. Потирая запястья, тихо спрашиваю:

- Где находится это место, куда меня повезут?

- А ты уже забыла? – следователь оживился и его темно-русые брови поползли куда-то вверх. – Так сейчас напомним…

И снова меня вели по длинному коридору, а я не переставала думать о маме. Наверное, самый большой мой страх узнать, что с моими близкими, родными может что-то случиться, а я никак не смогу им помочь.

Мама сейчас в больнице, ей так нужна поддержка и больше всего на свете мне хочется взять ее теплую руку и сказать, что все будет хорошо. Она обязательно поправится, по-другому просто не может быть.

Как же хочется, чтобы Леша был рядом с ней, а все остальное было неправдой. Ведь он всегда меня во всем поддерживал, всегда находил подходящие слова и сейчас бы нашел, если бы не одно обстоятельство, о котором даже думать не хочется.

Если бы можно было повернуть время вспять. Посмотреть в глубокие Лешкины глаза и задать всего один вопрос: «Леш, это правда?».

Меня посадили в машину, мы долго ехали, а я наблюдала через маленькое решетчатое окошко сплошную белую полосу, которая мелькала вдоль асфальтированной дороги. Я видела яркие витрины магазинов, прохожих, остановки, газетные ларьки и мне казалось, что там по ту сторону была другая жизнь.

Я была здесь впервые. Совершенно глухой участок дороги, где редко проезжают машины. Лишь сочная зеленая трава и высокие столбы, от которых тянулись витые провода электропередач. В нескольких метрах от меня толпились полицейские. Некоторые из них были одеты по форме, некоторые в гражданском. Они записывали, фотографировали и совершенно не обращали внимания на меня.

Мне сказали остановиться возле железных ворот, которые были приоткрыты. Я постоянно смотрела в их сторону и думала о маме. О больной маме, о маленьких, таких родных и самых любимых двойняшках. Я думала и о муже. Да, Леша все еще мой муж.

- Сержант! Что ты там стопоришься?! Подойди сюда, расписаться надо, – следователь, стоящий в нескольких метрах от нас махнул ему рукой. Он тут же зашагал к нему, а я продолжала стоять совсем одна, без наручников.

Я влетела в те самые открытые ржавые ворота, так быстро, словно меня обдало кипятком. Не помню, как закрываю их на засов и продолжаю бежать без оглядки. И сердце билось, как бешенное, выпрыгивало из груди, но я продолжала бежать со всех ног. Куда я бегу? Я не знаю…У меня нет плана, но я должна бежать, я должна увидеть маму, я должна увидеть своих детей и я так сильно хочу посмотреть Лешке в глаза.

Я не должна быть здесь, я не должна сидеть в этой серой, с затхлым запахом камере, отвечать на все их четко поставленные вопросы. Я не имею никакого отношения к произошедшему и не знаю, как мне это им доказать, чтобы они мне поверили.

Не знаю, как я решилась на этот побег, совершенно не знаю. Это как яркая вспышка света, которая осенила меня спонтанно. Наверное, я слишком сильно люблю их, слишком сильно хочу увидеть их, убедиться, что с моей семьей всегда все будет хорошо.

Перепрыгиваю через ограждение и продолжаю бежать по сырой, рыхлой земле, под порывами ветра. Ноги – ватные, не слушаются, дыхание не хватает, а я все равно продолжаю свой бег, и буду бежать до тех пор, пока не упаду.

Глава 16

Глубокий вдох и полное оцепенение. Я никак не могла понять, чья рука сжимает мой рот. Поэтому просто ждала, пока он отпустит меня, стараясь сохранять спокойствие.

Он наконец-то убирает свою большую ладонь от моего рта, и я могу свободно дышать.

- Все-все, отбегалась, – наконец-то слышу голос следователя за своей спиной. Теперь он хватает меня за руку, поворачивается лицом и восторженно произносит:

- Ну Раевская! Теперь дела у тебя хуже не куда. Ты, наверное, так и бредишь, чтобы тебя в карцер оформили. Плюс еще годков пять к твоему основному сроку накинут.

- Мне нужно домой! - тяжело дышу и мой страх, который пропитал меня насквозь уходил куда-то глубоко под кожу. - Мне нужно к больной маме, к детям, - продолжала говорить, но в ответ тишина. Я говорила будто с кирпичной стеной, возле которой меня поймали, как беглую преступницу. Хотя почему как? Может я уже ей стала, просто пока не хочу осознавать это.

- Теперь твой дом – тюрьма.

Он поймал меня, загнал в угол, а теперь доказывает свое превосходство.

Сержант подбежал ко мне, надел наручники на мои руки и повел к выходу.

- Пошевеливайся! Твой адвокат за тебя кредиты платит, вытащить тебя пытается, а ты все бегаешь. Но от нас…, - он выделяет слово «нас» - Далеко не убежишь, - он усмехнулся, показывая свои желтые зубы.

- Что? Что вы говорите? Какие кредиты? – не понимаю о чем он... - Когда же вы поймете, что я не виновата, я впервые здесь нахожусь! – мой голос переходит на хрип.

- Да-да впервые, расскажешь нам. А бежать, куда значит знаешь?

- Я просто побежала. Потому что я нужна своей семье, - им сложно что-то доказывать. Они так убеждены в своей правоте, в своих фактах, уликах, что мои слова не имеют совершенно никакого значения.

И снова меня приветствует тихая серая камера. Теперь мне кажется, что вырваться из этого замкнутого круга - невозможно. Теперь тюремный ритм жизни становится для меня обыденным. Таким же, как я приезжала домой из рейса, расстилала постель, целовала двойняшек в их светлые макушки, готовила ужин и желала Лешке сладких снов.

Я не жалела, что побежала. Сложно сидеть вот так на одном месте, когда у тебя за спиной настоящий пожар.

- Раевская на выход!

Ну вот, давно не слышала. Скорей всего опять поведут на допрос, в связи с новыми возникшими обстоятельствами… Я сижу на койке и бросаю неторопливый взгляд в направлении двери. Теперь уже не подскакиваю при первом шорохе шагов, которые слышны по ту сторону двери.

Лучше бы оставили меня в покое.

А в комнате для допросов сидел Костя. Если честно я не ожидала увидеть его. Для меня он исчез, сразу после того, как я узнала, что та девушка, могла стать его женой.

- Ты зачем побежала? – в этот раз он был слишком настойчив. Он сжимал свои большие ладони в кулаки и внимательно смотрел на меня.

- Я не хочу, чтобы ты сюда приходил. Мне не нужен адвокат. Я уже говорила об этом. Алексей, мой муж, он обязательно меня вытащит отсюда.

Костя бархатисто рассмеялся.

- Ты хоть сама в это веришь? - он встает из-за стола, собирает бумаги и лишь когда походит к двери, продолжает говорить:

- Я почти добился твоего освобождения. Остались формальности. Завтра ты могла быть на свободе, а ты побежала. А твой муж, он подал на развод и уехал. И как стало понятно возвращаться – не собирается.

- Я не верю! - я едва сдерживала слезы. Не хочу, чтобы видел как я плачу. Мне впервые хотелось плакать. Разреветься так! На полную катушку, до жуткой истерики. Реветь так, как я никогда не плакала. И, наверное, мне было стало легче. Мама… Мама всегда говорила, что мои слезы должна видеть только подушка. А тут полное отчаянье, от которого рвет душу. Как на развод? Мы столько лет вместе, у нас дети. Я просто не могла поверить. Костя он лжет, лжет… Чтобы окончательно выбить меня из колеи.

Глава 17

Костя

- Вы знаете, я не имею на это никакого права.

- Права? – удивленно вскидываю бровь. Да, что эта широкоплечая с полным лицом брюнетка знает о праве? Скорей всего ничего, ее больше интересует, что можно извлечь из сложившейся ситуации.

Достаю бумажник и кидаю ей на стол еще несколько бумажных купюр.

- А если так?

Ее глаза тут же блеснули. Она замялась. Поджала свои тонкие губы и продолжала не сводить взгляда с материальной компенсации, которая оказалась у нее на столе.

- Ну хорошо, допустим, а дальше что? – Если их мать посадят? Что будете делать?

- Буду продолжать навещать детей. Таксу я уже знаю.

Она убирает деньги в ящик стола.

- Ох, Константин Юрьевич! Как же вам сложно отказать. Все же вы адвокат высокого уровня и прекрасно владеете ситуацией. Лишь, поэтому я соглашаюсь вам помочь.

Деньги… Большие деньги решают все. Но в данном случае мне хотелось, чтобы встречи с этой темноволосой женщиной были самыми короткими или не было их совсем.

Дети сидели на большом слегка потертом ковре и перебирали игрушки. Ее сын катал машинку. Девочка сидела рядом с братом и расчесывала куклу. Рома и Маша… Действительно, как ромашки. Что Раевская имела ввиду, когда давала им имена? Дети цветы жизни?

Я облокотился на дверной косяк, скрестив руки на груди, продолжая наблюдать за ними, пока они не обратили внимание на меня.

- Папа! Папочка! – они снова бросились ко мне и их детские лица озарила улыбка.

- Ты пришел за нами, - в их звонком голосе столько надежды.

- А знаете что? – я склоняюсь над ними. - Давайте поедем в парк? Как насчет покататься на колесе обозрения, съесть сладкую вату, пару порций мороженного?

- Ура! Ура!

Они запрыгали с невероятной силой, еще немного и подпрыгнут до самого потолка.

***

Последний раз я был в парке аттракционов? Даже сложно вспомнить. В своем детстве редко куда ходил с родителями. Они постоянно работали, лишь изредка, в особенные выходные мы могли прогуляться всей «дружной» семьей. Хотя они даже в таких местах ругались, но делали вид, что все хорошо. Один раз меня привел сюда отец, купил огромную сладкую вату и спросил: «Нравятся ли мне клоуны?». Я лишь ответил, что они смешные идиоты.

- Папочка, тебе нравятся клоуны?

Отрываюсь от своих мыслей. Как же вовремя Маша задает свой вопрос. Стоило мне лишь подумать.

- Вы можете называть меня просто Костя. Вы конечно все это хорошо придумали, но обманывать – это не правильно.

- Мы не обманываем, - отвечает мальчишка. - Мы вводим в заблуждение. Они же ни разу не видели нашего настоящего папу.

- Скорей всего не увидят, - печально произносит Рома, опустив голову вниз.

Тот самый случай, когда родителей не выбирают. Если бы я мог, то я бы их папаше с удовольствием начистил морду, да так основательно, чтобы у него засияло сразу два фингала под одним и тем же глазом.

- Ты потом нас отвезешь обратно?

- А знаете, после парка мы поедем ко мне в гости.

- И ногти тебе можно будет красить? – с любопытством спрашивает Маша.

Представляю картину, когда я прихожу на работу в деловом костюме, с кейсом в руках, а мои ногти накрашены ядовито-красным лаком, причем накрашены очень небрежно, потому что маникюр мне делал ребенок.

- Нет, думаю с ногтями это будет перебор. Но мы можем купить тебе большую куклу, ты потренируешься на ней.

- Ура! - они побежали вперед вдоль цветущей аллеи.

Глава 18

Мы катались на аттракционах, покупали эскимо, пили молочные коктейли и кормили давно прикормленных, почти ручных голубей. А потом я купил билеты на самую высокую карусель.

Не думал, что в свои тридцать восемь лет я залезу на это чертово колесо.

Колесо медленно поднималось все выше и выше, слегка покачиваясь и поскрипывая. Виднелись высотные дома, проспекты, золотые купола храмов, зеленые макушки деревьев. И Москва-река раскинулась длинной зеркальной лентой. Суетливый город, почти как на ладони.

- Ты не боишься высоты? – интересуются дети, когда аттракцион достигает самой пиковой точки.

- Нет.

- А чего ты боишься? – любопытничали они.

Их вопрос заставил задуматься. Я не боялся темноты, не боялся, что могу застрять в лифте или проводиться в огромный сугроб.

- Самого себя.

Они нахмурили брови, а затем снова завороженно смотрели на живописный вид, открывающийся с высоты птичьего полета.

Вечером дети вернулись вымотанные прогулкой. Они уже не так активно щебетали и десяток разноцветных, воздушных шаров, купленных на входе в парк – радовал меньше, чем несколько часов назад.

- У тебя очень красивый домик, - отзывались они, когда переступили порог квартиры.

Я показывал им просторный зал с искусственным камином, панорамные окна которого выходят на центральные улицы. Показывал ванную комнату с джакузи и многофункциональным душем. Показывал свою комнату, оформленную в черно-белых тонах в стиле минимализм.

- Сколько картин! - воскликнул Рома, когда мы снова оказались в гостиной.

- Мы тоже очень любим рисовать. Особенно акварелью на стенах.

- Приятно, что вы оценили. Но на стенах все же не стоит.

Дальше мы идем на кухню, дети скромно стоят на входе, сложив руки перед собой.

- Ты можешь дать нам чистые полотенца, мы помоем посуду?

Какие они самостоятельные. И очень смышленые.

- Вы умеете мыть посуду? - все же для детей пяти-шести лет это как-то рановато.

- Мы так бабушке помогаем, когда мама в рейсе.

- У нее сердечко болит, она часто за него хватается и ей нужно помогать, - отзывается Рома.

Сердце… Бесформенное, темно-бордовое, размером с кулак. И оказывается его можно разбить, ранить, покалечить, истязать. С ним можно сделать все что угодно, а оно все равно будет биться в твоей груди.

- Пожалуйста! Пожалуйста, - они молитвенно скрестили руки у груди.

- Окей. Если вам так нравится мыть посуду…

В основном мою холостятскую квартиру убирает женщина, которую присылает проверенная клининговая компания. Но когда-то я делал все сам, даже справлялся с пододеяльником. Но статус - это такая вещь… Когда твой галстук завязывает кто-то ещё, но только не ты сам. Когда класс твоей машины, важнее, чем предстоящие переговоры. Когда встречают по одёжке и по твоему толстому кошельку.

Я расстелил детям на втором этаже. Когда снова вернулся на кухню, чтобы приготовить для нас легкий ужин, (дети просили молока), все было в пене. В мыльной пене. Стол, стулья и даже их милые личики.

- Костя! – посмотри какая у меня борода! - воскликнул Рома и продемонстрировал свой подбородок, с которого свисала все та же мыльная пена.

- Черт! Кто же знал…

И после долгой прогулки у нас уборка. Затем ужин, еще немного разговоров о их матери. Они рассказывают, что она летом с юга привозит целое ведро персиков, потом они варят безумно вкусное персиковое варенье и закрывают компот. А ещё они всегда ее очень ждут, каждый день мечтая, чтобы мама приехала, как можно скорее.

Когда укладываю их спать, они просят рассказать какую-нибудь интересную историю.

- Ты знаешь сказку про Крошечку-Хаврошечку?

Вспоминаю себя в детстве. Меня интересовал футбол и если я читал перед сном – так это какая команда выйдет в финал в Лиге Чемпионов. А когда еще не умел читать, просил отца рассказать мне про футболистов, которые забили в году больше всего голов.

- Нет, такую сказку я точно не знаю. Но могу рассказать про Пеле, такой известный бразильский футболист, он забил больше тысячи голов.

- А завтра, ты нас снова отвезёшь в детский дом?

На этот вопрос мне хотелось отвечать меньше всего. И я не ответил.

- Так, все спать. Поднимаюсь со стула, подхожу к двери и слышу их детский голос за спиной.

- Мы бы очень хотели, чтобы ты стал нашим папой, по-настоящему.

Снова на их реплику у меня нет ответа. Почему они меня своими вопросами постоянно загоняют в тупик.

Лишь когда они заснули, послышалось их милое сопение, я спустился вниз, но все равно долго не мог заснуть. Продолжал сидеть в гостиной, выключив свет, слушая, как тикают стрелки часов.

Я совершенно ей не верил. Думал, что поймаю ее, мне станет легче. А мне нифига не становится легче. С уходом Евы и с приходом Раевской, что-то щелкнуло в области грудной клетки и теперь я не могу остановиться пока не разберусь во всем окончательно.

Глава 19

В отчаянье я обхватила голову двумя руками.

Не верится, что все происходит со мной. Это какой-то кошмарный сон. Вот-вот я проснусь, все плохое уйдет и станет как прежде. Я вернусь из рейса, меня встретит Лешка, мы сначала заедем домой, закинем сумки, затем поедем к моей маме, заберем детей. А мама к нашему приезду испечет пирог с капустой, приготовит ягодный морс.

Она встретит нас на пороге, в своем любимом халате в горошек, расправит широко руки и улыбнется так искренно, что ее мелкие морщинки в уголках глаз станут едва заметными.

Лешка подмигнет жаркому, ослепляющему солнцу, проведет рукой по моим волосам и скажет, что скучал. Так сильно скучал, зачеркивал красной ручкой дни в календаре, считал часы до моего приезда. А теперь все… Я даже боюсь произносить такое сложное для меня слово – развод. Такое чувство, что сотни зеркал разбиваются одновременно на острые осколки и возникшая фантомная боль никак не утихает в груди.

С Лешкой у нас всегда все было хорошо. Я так считала… Часто думала, что лучше мужа не может быть в принципе. Он не ходил по барам, не напивался, в то время как мои одноклассницы таскали напившихся в стельку мужей на своих хрупких, женских плечах.

Но я даже представить не могла, что он может так нагло лгать и смотреть прямо в глаза. Он же говорил, что любит, что готов ради меня на все. Не могу вот так вычеркнуть его из своей памяти. Это против моих сил.

Сразу после моего побега – следственный эксперимент был окончен. Меня снова посадили в машину с маленьким решетчатым окошком, предупредив о том, что мне еще повезло, так как не успели задействовать поисковых собак.

Наверное, на их месте я должна была радоваться до истеричного смеха. А чувство такое… Такое… Как писал Окуджава: «И треснул лед в лиловые трещины…»

На следующий день меня перевели в исправительную колонию. Здесь все было по-другому. Ни хуже, ни лучше, уже не сравнивала. Просто понимала, что теперь становлюсь все дальше и дальше от своего родного дома. От своей уже разрушенной семьи.

Мои новые «коллеги» по камере рассматривали меня, как только я переступила порог и за мной захлопнулась железная дверь.

Их было шесть-семь человек, совершенно разные между собой женщины с дикими глазами столпились вокруг и рассматривали будто я музейный экспонат. Я придерживала одной рукой матрац, который мне выдали и тоже смотрела на них стараясь не терять самообладание.

- Кто такая? – раздался хриплый голос одной из них. Она поставила худые руки в боки и, притопывая ногой в темно-синем сланце продолжала пристально смотреть на меня. Из-под ее белой косынки выглядывал рыжий клок волос. Она не была старой, но молодой ее тоже сложно назвать. В ней было что-то потерянное, поникшее, утратившее жизненную силу. А когда она натянуто улыбнулась, я увидела что у нее не хватает передних зубов.

- Раевская Наталья Дмитриевна…, - спокойно отвечала я.

- Какой невинный ягненок. Ща мы из тебя быстро сделаем бабу второго сорта. А то ты какая-то слишком нежно выглядишь.

- Попробуй, - я перевела настороженный взгляд на рыжую.

- Что? – она нахмурила свои тонкие брови и все ближе приближалась ко мне.

- Что за кипишь? В центре комнаты появляется ещё одна. В широких штанах, в свободной майке. Она лениво жевала губы, сверкая белками глаз.

- Кто такая? – теперь обращается ко мне. У нее был грубый голос. Если бы она еще немного его повысила, можно подумать, что говорил мужчина. Да и черты лица у нее были тоже грубые, как говорят: “мужицкие”.

- Проводница значит. “Москва-Нижневартовск”. И Любку горбатую знаешь?

- Любовь Дмитриевна? Конечно знаю, она у нас вагоны моет.

Я не спрашивала откуда она знает, где я работала, в каком направлении ездила. За короткое время мне стоило понять, что тюрьма - это как маленькая деревня. Со сплетнями, интригами, скандалами и другими вытекающими обстоятельствами.

- Ну-ну…, - продолжает смотреть на меня. - Кто эту проводнику иронии всем уши оторву, усекли? Своя она.

Все сразу потеряли всякий интерес ко мне и разошлись по своим местам. Кто-то сел у окна и продолжил читать толстую книгу с пожелтевшими страницами, кто-то стоял у стены заложив руки за спину. Здесь была у каждого своя маленькая жизнь.

- Пойдем присядем, побазарить надо, - она махнула мне рукой.

Я лишь кивнула и пошла вслед за ней.

Глава 20

- Ну а дальше вы все знаете, - я снова посмотрела на женщину в спортивных штанах, которая сидела напротив меня, широко расставив ноги и сложив руки на коленях.

Все ей рассказала и на какое-то мгновение мне стало легче. Я выговорилась этой малознакомой женщине, с серыми колючими глазами, глубокими складками у губ, которая совершенно не внушала доверия но теперь, будто тяжелый камень упал с плеч. Он тяготил, тянул ко дну, царапал, оставляя рваные раны в душе, а теперь его нет, как и нет моей прошлой жизни, которая по нашему разговору оказалось не такой радужной, как я себе ее представляла.

Для меня всегда заключенные были, как табу. Я чувствовала себя неловко, когда их показывали по телевизору, когда тетя Маша из тридцать восьмой квартиры рассказывала про своего сына, который сидел за грабеж в Нижнем Тагиле. Я старалась всегда избежать разговоров, обойти стороной, а теперь я одна из них. Даже представить страшно, что такое может быть.

- Попала ты, конечно, конкретно. Дело твое дрянь. Муж твой, уже бывший скорей всего. Когда ты в тюрьме – разводят без твоего согласия. Короче, козлина он редкостный. - Адвокат тоже мутный какой-то. Он считает, что ты его девку сбила, - она наставила на меня указательный палец. - А он тебя защищать собрался. Что-то тут не клеится. Не похож такой крутой мужик на добродетеля. Короче кинули тебя все, барахтайся в своей банке со сметаной, как хочешь.

- Я так сильно хочу отсюда выйти, так сильно хочу к детям.

Она ухмыльнулась и склонилась ближе ко мне.

- Поздно девка заднюю давать, надо думать, что сейчас делать.

- Такое чувство, что все напрасно. Я напрасно стремлюсь, напрасно надеюсь. Теперь четыре года моего заключения будут тянуться целую вечность.

- Эй, девка, ты что еще не поняла? Ты должна бороться до конца. Показать где зимуют раки этому подонку мужу, забрать детей. Как ты думаешь куда они теперь попадут, когда нет мамы, папы и ближайших родственников? Короче девка, впереди тебя ждут великие дела. А ты тут расклеилась. Тебе сейчас нужно всех их бомбить! – она сжала свою большую ладонь в кулак и ударила по своему колену.

- Вы так легко об этом говорите. Когда ты здесь за решеткой, сложно что-то предпринять.

- Для начала подавай апелляцию. У тебя есть целый месяц на обжалование.

- Месяц, - я тяжело вздохнула.

- Действовать нужно сейчас, потом будет хуже.

- Хуже? - я округляю глаза. - Разве может быть хуже?

- Еще как…

Наш разговор прерывает очередной визит высокой женщины в темно-зеленой форме.

- Раевская! Тебе передача! – громко воскликнула она.

Я подхожу к ней ближе и вижу в ее руках белый полиэтиленовый пакет. В другой руке у нее аккуратно сложенная бумажка, чем-то похожая на записку.

- Вот еще тебе.

- Спасибо.

Я беру записку из ее рук. И слышу голос все той же рыжей с тонкими бровями за своей спиной:

- Ну ничего себе! Вот это жратвы привалило! И от кого такая роскошь?

- От адвоката – подтверждает женщина в форме и выходит из камеры.

Я беру пакет и подхожу к все той же

Женщине в широких штанах. Она представилась мне, как Курила.

Я ставлю тяжеленный пакет на ее койку.

- Вы ведь тут знаете всех. Поможете мне подать на апелляцию?

Она косо смотрит на пакет с продуктами. Через него можно разглядеть, что в нем фасовочный чай, сгущенка.

- Тут тебе никто не поможет, но посодействовать можно.

Подхожу ближе к окну и разворачиваю записку. Внимательно читаю, каждое слово, написанное от руки адвоката.

«Я вытащу тебя отсюда. Обязательно.

Это лишь вопрос времени. Просто нужно немного потерпеть».

Я сжала в ладони это клочок бумаги. Не знаю почему, но его слова вселяли в мое разбитое сердце надежду.

- А знаешь, что? Кажется я ошибалась на счёт твоего адвокатишки…