Измена. Не знала только я.

Пролог

- Спасибо... Да... Да, тяжело... – слова текут сами, как молитва, заученная за три года у постели мамы.

Больно.

Больно так, что не могу дышать.

В просторной гостиной, где я в прошлом любила включать музыку, стоит низкий, неумолкаемый гул разговоров. Шепот. Робкие всхлипы. Обрывки фраз:

- Молодая, и семидесяти нет...

- Царство небесное, намучилась...

Намучилась, да.

И не только мама...

Я киваю, улыбаюсь какими-то нужными мышцами лица.

- Спасибо, что пришли.

Моя черная юбка – чуть ли не единственное, что способно удерживать мой взгляд надолго в этом расплывчатом мире.

Чтобы не слышать, ищу глазами мою главную точку опоры. Моего любимого мужа. Нахожу – и наконец делаю глубокий вдох, как будто до этого кто-то сжимал моё горло в тиски, которые исчезли от одного только взгляда на Диму.

Я вижу его через головы гостей. Мой Дима. Стоит у высокого панорамного окна, за которым медленно кружится декабрьский снег. Рядом – Виолетта.

Моя Виолетта.

Стоит рядом с Димой, положив руку ему на предплечье. Поддерживает. Как друг семьи. Как моя подруга. Ее жест безупречен: сдержанная забота, профессиональное сочувствие. Сквозь туман своей усталости мысленно по слогам собираю в слова то, что чувствую:

«Слава Богу, они рядом со мной. Не знаю, как бы я без них справилась…»

Рядом возникает Катя - кузина мужа, с которой я не виделась несколько лет. Стоит теперь передо мной с опухшими веками и чашкой чая в руке. Её глаза красны, губы подрагивают. Она ставит кружку на столик. Сгребает меня в охапку резко, почти болезненно.

- Вер, я просто… Я просто… Я восхищаюсь тобой. Честно. – Голос Кати срывается на шепот, губы почти касаются моего уха. – Ты так спокойно это принимаешь. Я бы… Клянусь, я бы с ума сошла на твоем месте!

Машинально отвечаю, глядя поверх Катиного плеча на фигуры у окна – Дима чуть склонил голову к Вите, что-то говоря. Вита кивает, ее пальцы чуть сжимают его руку – жест поддержки.

- Это жизнь, Кать… – шелестят мои губы будто заготовленные фразы: – Я приняла, смирилась... Что поделаешь.

Катя отстраняется, пялится на меня с каким-то диким, мокрым от слез недоумением.

- Смирилась?

Воздух в доме густой и тяжёлый, словно пропитанный свинцовой пылью. Он неподвижен, пахнет воском от горевших накануне свечей, сладковатым ароматом роз из венков и едва уловимым, но въедливым запахом холодного куриного бульона.

Меня потряхивает, и я уже жалею, что с утра пропустила таблетку.

Катя кладет руку мне на плечо.

- Приняла? – выдыхает она, и почему-то ее голосе мне слышится не просто жалость, а почти ужас. – Ты что… Ты его совсем не любишь? Разлюбила, может? Что так легко просто взяла и смирилась?

Хмурюсь.

Слово «смирилась» повисает в воздухе. Оно как будто не о маме.

Бьет током.

Меня начинает потряхивать сильнее.

Чувствую, как пол уходит из-под ног. Не метафорически.

Физически.

Мои колени слабеют, в ушах звенит, заглушая гул голосов.

Поворачиваюсь к Кате – в ее мокрых глазах читается не сочувствие к утрате родного человека, а жалость ко мне.

Жалость по какому-то другому, страшному поводу.

- То есть? – с усилием давлю из себя простые, казалось бы, слова.

- Вер, ты что? – с недоумением вглядывается в меня Катя. – Передо мной-то можно не притворяться.

И переводит взгляд на моего мужа и Виту. Я делаю то же самое.

- Как можно с таким, – ведет носом в их сторону, – смиряться?

И тут я вижу.

Ясно.

Будто пелена с глаз спадает, обнажая безобразную реальность.

Не просто руку Виты на руке Димы. Я вижу интимность этого прикосновения. Вижу, как пальцы Виты слегка поглаживают ткань его пиджака. Ловлю взгляд, которым Вита смотрит на него снизу вверх. Взгляд не психотерапевта на мужа пациентки. Не подруги на мужа... подруги. А женщины на мужчину.

Вижу, как плечи Димы расслабляются под этим прикосновением, как он чуть наклоняется к ней, создавая пространство, куда больше никто не допущен.

- То есть... – повторяю в каком-то нелепом смятении.

- Да мы все только об этом и говорим.

Гул в ушах превращается в оглушительный рев. Катино лицо расплывается в пятнах. Фигуры у окна – Димы и Виолетты – сливаются в один чужой, враждебный монумент. И единственным четким, пронзительным, ледяным до костей ощущением становится она – правда.

- Все твоей выдержкой восхищаются. Так держаться, зная, что муж тебе изменяет.

Жестокая, беспощадная.

Правда.

Она обволакивает, как ледяная вода, заливая легкие, сжимая горло.

За что мне это?

- С твоим врачом.

Я метаю взгляд по комнате: друзья, родня, соседи. Все те, кто без конца твердили мне: «держись», «ты сильная», «как стойко ты все выносишь». Я вижу, как они торопливо отводят глаза, полные неловкости, натыкаясь на мой взгляд.

- Просто подойти не могут, я одна решилась, хоть и родственница Диме, а не тебе.

Воздух со свистом вырывается из легких. Сердце не замирает – нет. Оно рушится, падает вниз, увлекая за собой остатки моей крепости, моего мира, моей веры.

Я стою посреди своего дома, на поминках по той, кого искренне любила и за которой ухаживала до конца, не замечая, что мою собственную жизнь, мою любовь, мою реальность тихо, нагло, на моих же глазах, разворовали по кусочкам.

Вмиг всё - восемнадцать лет брака, доверие к мужу, вера в Виолетту, иллюзия семьи, само мое прошлое, – превращается в ядовитый пепел и осыпается мне под ноги.

Знал весь мир.

И судя по словам Кати, никто не сомневался, что знаю и я.

А я…

- Вер, ты чего такая бледная-то стала?

Я просто была слепой.

И моё смирение и принятие - не стоицизм.

Не выбор сильной женщины.

Это – дно. Беспомощное падение в бездну, где нет ни воздуха, ни света.

Визуалы героев 1

Дорогие, по традиции показываю вам визуалы героев.

Вера Николаевна Соколова