Измена. Неразличимые границы

Глава 1

Вот так живешь с любимым и единственным мужчиной двадцать два года, а он тебе за ужином: «Мы разводимся, Дарья. Причины тебе известны».

Ей оставалось только молча наблюдать, прикусив нижнюю губу, как он подчистил тарелку со стейком запеченной форели с отварной стручковой фасолью. Остались кости. Предельно вежливо поблагодарил за вкусный ужин. Скрипнув стулом, ушел в гостиную, сказав, что ждет пока она успокоится, им нужно обсудить детали…

Дарья, словно заведенная кукла, встала и взяла тарелку. Смахнула остатки в мусорный пакет. Так и ее жизнь с неудавшимся браком можно разобрать по косточкам. Точнее, это она — кость в горле мужа была, мешала новому счастью.

Даша действительно все понимала. Чувствовала. Не обязательно видеть подтверждения измен твоего мужа… У некоторых женщин для этого хорошо развита интуиция и логика. Зря Богдан считал ее недалекой клушей, которая только на кухне и может крутиться. Все признаки потери к ней расположения и внимания, как говориться, на лицо. Богдан вечно где-то: работа, встречи, дела… Дарья одна по дому из угла в угол, в постоянном напряжении: «Не мужа ли машина подъезжает?». Потом себя ругала десять раз. Глупо вот так сидеть и ждать преданной собакой у порога, когда Богдану до тебя совсем дела нет. Поел. Сходил в душ и завалился спать. Секса у них уж полгода не наблюдалось.

Если не с ней… Разумно предположить, что Богдан «добирает» где-то на стороне. Кризис среднего возраста? Но, оказалось все намного хуже. Дашино место в его сердце заняла другая. Другая греет его постель.

— Не переживай, без угла не останешься. Этот дом, Даша придется продать… На многое не рассчитывай. Ты всю жизнь какие-то непонятные кружки в Доме творчества вела. Разве это работа? Так, курам на смех.

Он с умным видом ходил по ковру, который она выбирала, топтался прямо в уличной обуви. Ковер Дарья год назад привезла из Турции. Ее подруга, с которой Богдан отпустил жену в восточные дали, вернулась с романом за плечами. Дарья с ковром. Да.

— Повторюсь, Дарья, ты была хорошей женой и прекрасной хозяйкой. За это в накладе не останешься…

«Сейчас будет «но». Формула счастья была наверняка не полной и она, выдра такая, все равно в чем-то виновата» — Даша сильнее скрутила полотенце в руке. Кожа на ладонях покраснела и натянулась.

— Но, всему есть срок. Такое случается, что чувства уходят, Даша, — продолжал он свой монолог, заливаясь глухарем. Старался, речь готовил.

Взгляд суровый у Богдана, будто Даша его подчиненная и он ее воспитывает за какой-то проступок. Заложил руки за спину, живот вперед… Ага, у Богдана Вавилова есть живот и залысина на голове. Смешные оттопыренные уши, которые ее раньше так умильно впечатлили, порозовели от напряжения. Волнуется сердечный, переживает. О ней, вон как заботится, квартирку купит в экологически чистом районе с видом на парк.

— Мне ничего не нужно, — выдохнула Дарья, и отвернулась. Руки комкали кухонное полотенце лимонного цвета с зелеными листочками по бокам, вышитыми собственноручно.

— Давай, ты не станешь строить из себя жертву, Дашка?! Дают — бери! — стукнул кулаком по центру ладони.

«Бьют — беги» — вспомнилось ей продолжение присказки.

— Ты еще не старая, Даш. Сможешь о себе позаботиться. А мы… Мы за тобой приглядим, без помощи не оставим.

«Да, у меня же линия жизни по локоть! Два десятка лет вместе и ее просто спихнули на окраину доживать».

Даша вспомнила, как они встретились в институте, полюбили. Парень из глубинки покорил ее самоиронией и прикольными шутками. Он нисколько не комплектовал, что выделяется среди одногруппников одеждой, громким нетактичным поведением. Мог запрыгнуть на окно и нарочито сморозить: «А это че за брычка?». И пальцем тыкал на трамвай. Смеялся над собой громче всех.

Солидный лысеющий мужик перед ней совсем не похож на того Богдана, что просил руки у ее отца, лупя себя в грудь, что сам всего добьется, ничего у него попросит. Столько горячих слов было сказано, не перечесть.

Папа, будучи человеком мудрым, только вздохнул, увидев ее влюбленные лучистые глаза, направленные на избранника.

— Дети знают? — в ее голосе слышны слезы, охрипла от внезапной догадки. Как ни держалась Даша, а удар пропустила. Дышать трудно. Где-то в солнечном сплетении печет жженой болью.

Богдан притормозил, повернув в ее сторону голову. Мог и не отвечать, по глазам видно, что близнецы в курсе отцовского двуличия.

Опустив голову, она обхватила ее руками. Предательство оглушает, дезориентирует. Будто контузило и не понимаешь, в каком мире находишься. Ладно, этот разлюбил… Но, дети? Получается, ее мальчики все знали и молчали. Как давно ей улыбаются и лгут в глаза? Догадки одна хуже другой вертелись в голове, как конь ипподромный.

— Ты сыновей, Даша не обижай! Дети поразумнее тебя будут. Что ты им можешь дать? — раздухарился Богдан, поняв ее отчаяние по-своему. — Парни взрослые, самостоятельные. Сами решают, где и с кем им быть.

«И правда… Что? Любовь, ласку и заботу всю отдала, пока росли. Больше не нужно гладить по головке, если плачут, не нужно дуть рану на разбитой коленке. Ложку держать за них… Прогонять бабайку из-под кровати тапком. Не нужно оправдываться перед учителем в школе за их проказы. Мать — отработанный материал. Какие у них разговоры в последнее время: «Как дела?» и перебивают ее, недослушав про пересаженные в цветах горшки. Не интересна им больше мать, она понятна и пресна. Зато, папенька недавно подарил по новой машине… За какие заслуги, спрашивается?».

Глава 2

— Мам? Пап? Вы чего тут? — первым спросил Никита, который старше своего брата на восемь минут.

Дарья вскинула голову, взглянув воспаленно-красными глазами на сыновей.

Коренастые, подкаченные. Очень похожи на Богдана, только у младшего глаза ее, серые. На голову выше матери вымахали. Переглядываются, толкая друг друга в бок и подавая сигналы выразительными взглядами: «Она все узнала!».

— Мальчики, ваш отец со мной разводится, — Дарья не взяла вину на себя, акцентировав виновника распада семьи. Вот еще! — У него другая женщина… Но, вы ведь и так об этом знаете, — добавила тише.

Оба синхронно опустили глаза в пол.

— Мам, ну ты чего? Не конец света случился. Многие так… Женятся. Расходятся, — затянул второй сын Петя, удивительно похожей богдановской тональностью.

— Ксения не станет для нас матерью. Да, она особо и не претендует, — закивал Никита. — Ты всегда будешь для нас номером один.

Старший сын сделал к ней шаг. Чтобы, что? Похлопать по плечу: «Не грусти, старушка. И для тебя время найдется, номер один».

Даша непроизвольно дернулась в сторону. У нее вдруг перед глазами встало, что ей повесят медаль на шею с первым местом. Руку пожмут. И если она правильно поняла по запаху, в прихожей оставлен букет роз для торжественного вручения.

Их жалость как горькая пилюля. Да. Именно жалость читалась в глазах ее мальчиков. Дарья слишком хорошо знает повадки. Ник и Петя когда провинятся, то начинают скороговоркой забалтывать зубы родителям. С ней это не проходит. Мать ловит «фишку» налету. Сыновья еще не настолько хорошие актеры. Поэтому, они в последнее время отделывались только короткими звонками…

Ксения. Даже имя ее знают, из чего можно заключить, что сыновья с будущей мачехой не просто виделись, они общались вплотную.

Даша перевела взгляд на мужа… Пока еще мужа, который явно гордился делом рук своих. Все шло по плану. Они хотели мать задобрить, стать благодетелями, не понимая какую боль причиняют. Порешили за ее спиной, распределили роли. Для Дарьи — сидеть в той квартире принимающей стороной и ждать милости, когда ее королевские высочества найдут время почтить своим присутствием. Богдан будет счастлив с новой женой. Парням обещано обеспечение и сытое будущее. Все классно! Ага…

По их мнению, Даша должна им в ножки за это кланяться и радоваться, что не осталась в одних трусах на улице?

— С Днем влюбленных, мам, — перед носом возникли цветы. Как пощечина. Как самый смачный плевок в лицо. — Твои любимые чайные розы.

Заметив, что женщина никак не реагирует на подарок и просто смотрит в никуда затуманенным взором, Никита отступил. Они с братом нашли вазу и поставили букет на стол… Стол, за которым обычно собиралась вся семья по праздникам. Больше не будут.

Ее любимый дом — гнездо. Место, где она создавала уют и заботу.

Не обращая больше никого внимание, Даша ходила и прикасалась к дорогим сердцу вещицам, памятным фотографиям на стенах.

Ей что-то говорили, окликали. Покрутив у виска, что мать пока не в себе, отступили. Где-то отдаленно хлопнула дверь. Дважды. Богдан тоже ушел, дав ей «время на осмысление и принятие правильно решения».

Они не понимали, что Дарья прощается с прошлым, со всем, что связано с ее семьей… Бережно хранимое в памяти, останется с ней, несмотря на подлый удар в спину. Лучше помнить хорошее, важное.

Она открыла шкаф в их с Богданом спальне. Аккуратно складывала вещи в нутро распахнутого чемодана. Глубоко в недрах на полке нижнего белья есть шкатулка с небольшими накоплениями и милыми безделицами. Часть денег Даша отложила на дорогу в маленькую сумку через плечо, остальное припрятала в потайном кармане клади. Поверх ее одежды легла самая любимая фотография в рамочке, где пятнадцатилетние Петя и Никита одевают ей на шею ожерелье с ракушками, которое приобрели у уличного торговца в Адлере. Богдана тут нет, он фотографировал.

На тумбочку положен бережно упакованный подарок, приготовленный для мужа на их очередную годовщину свадьбы — дорогой синий галстук с серебряным зажимом.

Дарья остановилась перед большим зеркалом, внимательно рассматривая свое отражение. Для своих сорока двух земных лет, женщина выглядела не плохо. Светлые волосы, тронутые ранней сединой, но ее нисколечки не заметно в блонде. Миловидное лицо без грамма косметики, осунувшееся буквально за несколько дней «до». Все еще стройная, миниатюрная.

«Но, все равно вышла из тиража»

Полностью одевшись для февральской ранней оттепели, Дарья тянула за собой чемодан на маленьких колесиках, который печально вздыхал, шлепаясь пузом об ступеньки родового крыльца семьи Вавиловых.

Что там впереди, Даша не знала. Она ушла не куда-то, она просто ушла от мужчин, забывших о том, что самое главное и ценное в жизни. Закрыв двери на ключ в три оборота, закинула всю связку в почтовый ящик. Металл грохнул об металл, отдавшись зубной болью, а затем и поднявшийся импульсом в голову. Дарья пожалела, что забыла взять с собой хоть какие-то лекарства.

Глава 3

Могло показаться, что Дарья сбежала, не выдержав давления мужа. У любой бы женщины возникло желание спрятаться как улиточке в раковину. Не видеть и не слышать тех, кто давит на нее, узурпирует, диктует свои новые правила, безразличен к ее мнению. Она ведь просто любила, жила им. Ими. И да, все эти годы была счастлива. По крайней мере, лет восемнадцать точно.

Затем, бизнес Богдана пошел в гору. Круг рукопожатости ширился и возможности с ними росли в геометрической прогрессии. Чем больше денег становилось, тем больше отдалялся от Дарьи муж. Она должна была меняться вместе с ним: неискренние улыбки, нужные знакомства, терпеть тех, кто выгоден… И совершенно не важно, нравится тебе этот человек или нет, что у него за душой. Циничный фарс.

Даша отступила назад. Сначала за его спину, потом и совсем махнула рукой: «Мне не интересно. Не комфортно. Я не могу с их расфуфыренными женами часами говорить о курортах, трендах, о подтяжках». Дарья не хотела стать дорогим, ухоженным, бесполезным аксессуаром успешного мужчины. Не ее.

Получается, что Богдан нашел ту, что соответствует всем требованиям.

А как же чувства? Тонкая нить, что их соединяла? Неразличимые границы отношений: вступил за порог дома и вот ты весь здесь — семейный, добрый отец, любящий муж, знающий насколько важны нежные прикосновения, когда она укачивала их детей, готовила им завтраки, обеды и ужины. Тот, кто будет слушать вечерами винил на старом дедовском патефоне под шерстяным пледом на двоих. Державшись за руки смотреть хороший фильм… Есть виноград из ее рук, слизывая сок с пальчиков. Осторожно повернуться, чтобы посмотреть не видят ли дети и пощупать грудь. Многообещающе хмыкнуть, что пора бы и в кровать переместиться.

Богдан может без этого?

Как ни была зла на мужа брошенная, отверженная женщина, она его пожалела. Ведь ее бывший мужчина всего доброго и настоящего лишился. Парадокс? Но, Даша его жалела. Память об их отношениях так просто не выкинуть. Можно заменить. Можно включить самообман. Но, однажды наступит прозрение. И хорошо, если не наступит на горло. Пусть пока помечтает, что он пуп Господень, оплот земли, Титан, мать его, вершитель судеб…

Ровный стук колес. Простые люди. Дети кричат.

Ребенок всегда кричит только об одном, чтобы его услышали, обратили внимание. И мелкий капризуля не всегда может сказать, что он хочет: пить, есть, в туалет. Жарко, холодно или просто обидно.

Раньше Дарья чутко угадывала своих сыновей, распахивая объятия. Чем старше они становились, тем меньше нужны были ее нежности.

«Фу, мам. Вдруг, увидят. Перестань меня тискать» — заявил тринадцатилетний Никита. Петр ему поддакнул, хотя стеснялся сказать, что совсем не против материнских обнимашек. Наверное, тогда она и уступила. Выпустила своих птенцов в полет. С тревогой наблюдала, чтобы они не расшиблись в своей взрослости и самостоятельности. Бежала по первому зову.

Сглотнув горечь, она смахнула слезу со щеки. Поежилась, будто холодно даже в пальто при двадцати градусах тепла в салоне. Накинь на нее десять шуб — не согреться. Ощущения, как на операционном столе под тонкой простынкой, когда ей убирали грыжу. Руки ледяные. Онемевшие.

Никто не обращал внимания на бледную женщину, прислонившуюся головой в стекло окна.

Все чаще за окном встречались деревни и маленькие станции. Запорошенный лес с густыми елями и голыми березами тек сплошной линией.

Бедное сердце отпускало натянутую нить до предела, которая тянула назад…

Равнодушный электронный голос объявлял остановки. Сколько Даша так ехала. Час? Больше? Она физически ощутила, что внутри что-то лопнуло, оборвалось с треском. Подхватив чемодан, женщина пошла на выход, не расслышав название населенного пункта. Дверь «Ласточки» запиликала, выпуская ее в холод узкого перрона. Несколько пассажиров выкинуло из других вагонов.

Дарья стояла, оглядывалась. Электричка, подняв небольшую пургу, умчалась вдаль, оставив ее в незнакомом месте.

Здесь есть дома, есть люди… А, значит, можно прожить с тем запасом денег, который у нее на кармане какое-то время.

В сумке заиграл рингтон телефона. Даша совсем забыла о нем. Спохватившись, стала шарить, искать по инерции. Опомнившись, сжала сотовый в руке. Нажала «отключить». Втянула воздух ноздрями. Здесь он был иной, немного странный для городского жителя. Пахло дымком.

Подхватив чемодан, пошла в сторону небольшого вытянутого здания станции. Через него был путь к одноэтажным строениям.

Глава 4

Зайдя в поселок, Дарья остановилась на развилке. Переминаясь с ноги на ногу решала: ей направо или налево. Казалось, что она делает столько бесполезных движений, словно потерялась в пространстве. То у одного дома остановится, оглянется. Вздрогнет, когда на нее выскочит дворовая собака из будки. Лай подхватят из других дворов, будто собаки по цепи передают: «Чужая идет!».

— Чего бродишь тут? Заблудилась что ль? — к ней подошла бабка, которая тянула санки груженые десятилитровой флягой.

— Бабушка, мне бы комнату снять… За деньги. На какое-то время. Не знаете у кого можно? — выпустила изо рта облачко пара и смущенно подтянула чемодан.

Тетка оглядела ее с ног до головы, будто приценялась: «Добрый человек или так… Приблуда какая». Заглянула за спину, посмотрев на дарьину котомку. Утерла тонкие губы варежкой. Во рту, будто жвачку помусолила.

— Че же не знать… У меня есть комната. Только мне денег от тебя не надо. Будешь помогать по хозяйству? Стара я совсем стала. Тяжело одной, — пожаловалась и закряхтела, заложив руку на поясницу. — Меня Галина Михайловна звать. А тебя?

— Дарья. Можно просто — Даша, — обрадовалась скиталица, что первая встречная бабулька предложила ей кров за работу по дому.

Знала бы Дарья, на что подписывалась, бежала уже обратно к станции без оглядки.

— Заходи, будь как дома, — распахнула Галина двери гостеприимно. — Сейчас чайник поставим, чайку попьем с облепиховым варением.

У Дарьи от похода и всех переживаний ноги подкосились. Она упала на первый же стул, едва стянула верхнюю одежду и сапоги. Огляделась.

Все по-простому, ничего лишнего, но уютно. На окнах герань красная. Белые занавески. Стол круглый, покрытый скатертью, на нем какие-то миски стоят прикрытые полотенцами. На полу коврики вязаные крючком. Телевизор на стене небольшой, но плазменный. Часы тикают круглые. В углу иконы старые. Святые смотрят на Дарью сурово, хочется от их взгляда прикрыть глаза.

Беременная трехцветная кошка в кресле лениво на нее посмотрела и продолжила вылизываться.

— Это Манька — зараза гулевая. Опять разродиться скоро должна. Будем котят топить… Твоя комната справа, — ткнула пальцем Михайловна, и не меняя интонации, переходила к другим «новостям». — Вот, щас чаю попьем и пойдем к свиньям.

— У вас и свиньи есть? — Даша пригладила рукой волосы, словно мысли пыталась тревожные успокоить. Все смешалось в хаотичном круговороте.

— И куры, и гуси, — бабка Галя перечисляла свой животный мир из пристройки. — Яйца свои на завтрак будут. Молоко и сметану беру у соседки Надежды. Завтра познакомимся.

Даша моргнула. Вот это она попала в эпицентр событий! Галина Михайловна сразу взяла ее в оборот, рассказывая о соседях, и ее каждый раз перемыкало на своих хрюшках… Что таких плодовитых свиней, как у них во всей округе нет. Одна Нюшка чего стоит.

Комнатка, отведенная Дарье, была небольшая. Но, здесь была кровать, стул и одностворчатый шкаф, из которого пахнуло сыростью и старьем. Ей выделили белье и несколько минут на обустройство.

— На вот, калоши надень. Грязно в свинарнике, — после чашки чая, бабка повела сразу же к домашнему скоту. — Мою старую куртку накинь. — кивнула на вешалку, где висела болоньевое изделие неопознанного цвета.

Полутемное помещение можно было смело найти по специфическому запаху и хрюканью. А уж как им обрадовались с ведром комбикорма! Только перегородки тряслись и уши заложило от громких повизгиваний и птичьего гогота.

Галина Михайловна, ловко руководила процессом, указывая немного ошарашенной Дарье, что делать. Молодую женщину тошнило от смрада, а еще заставили за животными выгребать и выносить на улицу в специальную компостную яму.

Даша умоталась так, что некогда было страдать об измене и предательстве мужа. Наскоро ополоснувшись душе, где водонагреватель чуть теплую воду цедил, доплелась до кровати и рухнула без задних ног. Прямо в халате.

Сквозь десятые сны Дарья услышала.

— Горемыка. Из-за мужика, поди, сбежала… — ей бережно подтянули одеяло. — Ничо, забудется. У нас такие места, все излечат.

***

Богдан был готов к перебитой посуде, к истерично кидающей в него разные вещи отвергнутой жене… Он пришел поздно вечером. Включив в прихожей свет, стал приглядываться, принюхиваться. Выглянул из-за угла. Боялся, что Дашка из-за него со скалкой выскочит?

Дом его встретил мертвой тишиной и идеальным порядком. Только фотографии со стен, где они были все вчетвером засняты, смотрели пугающе пустыми рамками, словно слепые глаза. Он прошелся несколько раз и ни одного целого фото не нашел. Посмотрел на полочке альбом и там ни единой карточки, словно не было ничего за двадцать два года. Стерта их история начисто.

Богдан стал звать жену. Побегал по комнатам. Догадался посмотреть в шкаф и обмер. Вешалки с женской одеждой поредели. Чемодана в гардеробной нет.

Глава 5

Богдан почувствовал, как у него внутри все сжалось: «Куда могла пойти жена? У сыновей заночевать в знак протеста?». Он ходил вдоль стен неприкаянным, смотрел на часы, будто там навигатор включен, где Дашка может быть в такой час. Его порывало позвонить детям, но каждый раз мужчина себя отдергивал. Кидал телефон подальше. Сделает почетный круг по дому и опять на экран смотрит. Пробовал, конечно, звонить жене.

«Абонент не в сети» — отвечали ему ожидаемо.

И с чего бы ей так поступать? Даша всегда была предсказуемой и понятливой, как кофеварка — нажал кнопку и получишь тот результат, который в капсуле заложен.

Ну, подумаешь, другую встретил, которая подходила под параметры: «чтобы выйти с ней было не стыдно». Ухоженная красивая штучка, умеющая поддержать беседу и отсосать так, что искры из глаз посыпаются.

Ее же, Дарью, отпускать далеко Вавилов был не намерен. Бывших жен не бывает, между прочим! Он изучил ее вдоль и поперек, до каждой родинки. Дарья навсегда останется его женщиной… Столько лет потреблял ее тело. Разве забудешь?

Навещал бы по памятным датам с букетом цветов. Вспоминали бы былые времена. Столько всего общего… Зачем рвать окончательно?

«Черт бы побрал эту гордую идиотку!» — стукнул кулаком по дивану и завалился прямо так спать, в одежде. И никто ему слово против не скажет! Ушла? Пусть катится вдоль Великой Китайской стены. Вот еще, станет он за ней бегать… Как же. Помыкается по углам и вернется как побитая собака. Кому нужна сорока двухлетняя разведенка без перспектив?

Даже в Турции никому не приглянулась. «Валялась на лежаке как квашня. Как можно быть такой не интересной?» — рассказывала ее подружка после секса в отеле.

Богдан был другого мнения, но промолчал.

Нинка — баба огонек, легкая на подъем и слабая на передок. Он не понимал суть дружбы Дарьи с этой женщиной. Как можно вытерпеть трещетку больше часа? У него голова начинала болеть от всей ее бестолковой болтовни. За короткий срок выболтает всю подноготную о себе, будто на работу устраивается: ей скоро сорок, жизнь не удалась, детей нет… Пожалеть и обнять. Надоела! И опасно такую бабу рядом с собой держать.

Богдан всучил Нинке отступные и наказал больше «не беспокоить» супругу. И его. Наскучила дура безмозглая. Любовница пофыркала и сдалась, обрубив все концы с четой Вавиловых.

«К Нинке жена точно не сунется» — думал Богдан на следующее утро, морщась от горечи в кофе. У Даши почему-то он получался вкусным. Поворкует, поколдует над аппаратом и честное слово, кофе выходил отменный…

Недопив, поставил чашку в раковину и только тогда позвонил сыновьям.

— Мама? — обеспокоенно выдохнут Никита. — Ты хочешь сказать, что мать пропала? И вещи с собой взяла?

— Не кудахтай! Никуда не пропала, — проворчал Богдан, все еще ощущая горечь во рту. — Найдется. Просто, если она свяжется с тобой, дай мне знать. Обрубил звонок, чтобы старшенький не разнылся еще больше.

Петька сам позвонил, видимо с братом успел сразу же пообщаться. Тоже у него голос отдает взволнованной вибрацией… Отцу послышался упрек?

— Пап вы, что… Поссорились? — мамкин любимчик сразу же встал в позу.

А чего ему стоило своих оболтусов уговорить, убедить, что «так лучше для всех». Мать — всегда останется матерью, никуда не денется. Всей кожей Богдан воспринял негатив и обиду сына. Ему будто в лицо плеснули едким: «Ты. Мне. Врал!»

— Не говори ерунды! Когда это мы ссорились хоть раз? — и замолчал, понимая, что это факт. С Дашей захочешь, да не поругаешься. Умеет женушка сгладить «углы», настроить на нужный лад. Мягко подвести со скользкой и конфликтной темы на другую. Это было удобно, как ни крути. Нагрубил ей — стерпит. Еще и по плечу погладит, чтобы успокоился, не рычал как лев.

Весь день Богдан промаялся в неведении. Куда звонить? Где искать? На новую пассию рыкнул, когда она позвала отметить свободу от надоевшего брака:

— Я занят сейчас! Не могу. Дел навалилось.

Поняв, что Ксения надулась, добавил чуть смягчившись:

— Сложно все сейчас, сама понимаешь.

В конце рабочего дня примчался домой в надежде, что Дарья вернулась… Кричал ее прямо с порога. Лишь эхом вдоль стен прокатился его каркающий голос. Дом, будто тоже от него отвернулся. Неуютно стало, тоскливо. Заходить не хочется.

Вызвав такси, Богдан поехал в бар, чтобы напиться и хоть на время успокоить тремор внутри себя. Нужно за порцией виски подумать, как дальше быть. Как ни странно, среди шумных посетителей бара думалось легче, чем в пустом «гнезде», где ветки стали колоть со всех сторон разочарованием.

— Вавилов? — его окликнул смутно знакомый мужик. Ах, да… Они встречались. Этот перец ресторанный бизнес мутит и это заведение, возможно тоже ему принадлежит. — Как дети? Как жена? — подсел за соседний стул, хотя его не звали.

— Никак. Разводимся мы с Дашей. Я другую полюбил, — сфальшивил тембром на последней фразе. Откровения поперли из него после трех глотков крепкого алкоголя.

Глава 6

Никто утром ее не будил, просто непривычные звуки растормошили. Даша еще спросонья не поняла, где находится. Зевнула, потянулась, раскинув тонкие руки. Замерла, увидев низкий потолок, старый шкаф в углу. Перевела взгляд на раскрытый чемодан, из которого вчера впопыхах вынимала комплект белья. Уголком торчала фоторамка из разрытых вещей.

Скрипнув кроватью, Дарья протянула руку и вытащила ее. Погладила холодное стекло кончиками пальцев. Это особый вид боли — видеть своих детей только на фото. Стараться не вспоминать того, что они сделали… Просто, выбрали удобный формат, ничего личного. Папины деньги оказались важнее матери. Кольнуло под сердце, и она всхлипнула, прикусив ребро ладони зубами.

— Слышу, что не спишь, — заглянула Галина Михайловна без стука, утирая руки об передник. Быстро окинула обстановку, зацепившись взглядом за фото в ее руках. — Кто это у тебя? — вперевалочку обошла и заглянула, прищурившись. Дети твои?

Даша просто кивнула, горло схватило спазмом.

— Живы хоть?

У Дарьи глаза стали огромными, как у совы. Рот непроизвольно открылся. Кожа лица и шеи пятнами пошла.

— Ой, ну и Слава Богу! Главное, живы… Остальное все можно вынести. Пошли ни то, завтракать. Каша на молоке, яйца вареные… Да, потом кур нужно кормить. Нюшка чего-то повизгивает, никак разродиться собирается.

Даша проводила хозяйку взглядом. Вздохнув, откинула одеяло. Пол холодный и вообще как-то прохладно. Быстро заскакала, выискивая теплые носки и костюм на флисе. Об обычной порции комфорта теперь можно только помечтать. Наспех умылась под краном с холодной водой и к столу присела, сложив руки на коленях.

— Бери ложку-то, да хлеб маслом намажь, — Галина ворочала челюстью, размусоливая еду наполовину беззубым ртом.

Кое-как поклевав каши, Дарья схватилась за чашку крепкого чая и с удовольствием сделала пару глотков. Вкусно. Чувствуется, что мятные травки добавлены и вкус меда язык щекочет.

Воздух разрезал такой звук, будто резали кого-то на живое. Бабка соскочила с места и к двери. Давай одеваться.

— Говорю же, Нюшка опоросится собралась… Вот, зараза! Не дала поесть нормально. Даш, ты бери вон те чистые тряпки, обтирать будешь… А, я уж, — махнула рукой, недосказав и вышла в сени.

У Дарьи руки тряслись, пока она одного пятачка за другим от крови обтирала и сажала в детские ясли на солому. Какие они забавные и маленькие. Жмутся друг к другу, соображают, что нужно вместе держаться, так теплее. Попискивают, как собачата.

— Ай, молодец, Нюшка! Десятерых за раз принесла, — нахваливала Галина Михайловна свинью и гладила по голове с растопыренными ушами. — Месяца через два тушенки наварю, — прибавила ласково.

— Как, тушенки? — Дарья прижала к себе последнего поросенка — самого маленького. У нее ноги чуть не подкосились: да, как же так можно? Малые ведь еще, лета не увидят, по траве не побегают…

— Приезжие дачники хорошо берут мои консервы мясные. Знают, что у Михайловны мясо — высший сорт… Чего опять не так? — увидела у молодой женщины слезы в серых глазах. Губы дрожат, словно вот-вот заплачет. — Это жизнь такая, Дарья. Кого-то ешь ты, кто-то есть тебя. А на что свиньи еще нужны? Тебя ведь до сих пор жрут, иначе бы здесь не была. Верно? Так сделай так, чтобы подавились! — зыркнула на нее сурово. — Хватит нюни распускать. Неси по одному, к титьке будем прикладывать. Нюшка отошла маленько.

Глава 7

— Думаешь, мама найдется? — в таких же серых, как у матери глазах глубокая вина и страх, что он ее больше может не увидеть. Совсем.

Неделя прошла — самая долгая в жизни близнецов. И если старший Никита еще держался, то самый мамочный из аниных сыновей не мог ни есть, ни спать толком. Заметно сполз по учебе в институте. Он закрылся от друзей и сквозь зубы отвечал на звонки отца. Сегодня и вовсе сорвался на отца:

— Это ты виноват! Ты! — закричал в трубку. — Не звони мне, слышать твой голос не хочу, видеть тебя тошно. Если с ней что-то случиться — нет у тебя больше сына. Понял? — не дожидаясь возражений, сам обрубил связь и поставил на беззвучный, чтобы не слышать надоедливой трели, ставшей ненавистной за несколько дней.

Машину, которую ему купил отец, Петя сдал в автосалон. Деньги, полученные с разницы, тут же скинул на карту «благодетеля».

Брат на брата смотрел волком. Они мало разговаривали. Встречаясь в институте, где учились на разных факультетах, общались в основном мимикой. Зацепит Петька братца взглядом: «Ну?».

«Ничего» — мотал головой Ник и отводил глаза. Ему тоже было не просто. Жизнь, как щенков щелкнула по носу. Оказалось, что было в их жизни важное — то, что принимали, как само собой разумеющееся. Не ценили, не берегли. Отмахивались, когда мать пыталась в порыве своей слепой любви прикоснуться или поговорить. А теперь ты все готов отдать, чтобы только узнать: она жива, здорова, ни в чем не нуждается. Ее никто не обидел?

«Обидел. И ты знаешь всех поименно» — грызла совесть, отравляя кровь черной виной.

Неизвестность — самая страшная пытка. Голову можно сломать, делая самые разные предположения, порой страшные. Ночные кошмары превращаются в дневную постоянную тревожность. Сплошная нервотрепка.

Никита втихаря разместил объявления в местных группах: «Пропала женщина, 42 года. Блондинка с серыми глазами. Всем, кому известно ее местонахождение, просьба позвонить по телефону…». На фото улыбалась мама на одном из последних кадров, запечатленных случайно… Как-то очень грустно. В больших глазах затаенная грусть и надежда, что они задержаться еще хотя бы полчаса. У нее яблочный пирог на столе и чай разлит. Мать одна в доме. Батя, известно где, со своей Ксюшкой милуется.

Ник с братом заскочили, чтобы лыжи из кладовки забрать с друзьями на базе покататься. Были на драйве, в предвкушении адреналиновых горок и девок потискать в снятом на сутки домике.

Что он ей ответил тогда? Отмахнулся: «Некогда, мам. Мы спешим. Давай, в другой раз». Другой раз? Вот, теперь локти кусай и рычи молча в подушку.

Жаль, нет машины времени, чтобы вернуться назад и исправить свои ошибки. Подойти и поцеловать ее в белую щеку, пахнущую сладкой выпечкой. Сесть за стол. Говорить наперебой с Петькой и хвалить ее пирог. А она бы, подперла кулаком скулу и слушала. Улыбалась по-другому, наматывала светлый локон на пальчик. Вздыхала. А потом, разложила с собой пирога по контейнерам и еще какой-то снеди, варения замысловатого разного в маленьких баночках. У мамы фантазия работала — будь здоров. Там и апельсиновое с еловыми молодыми шишками и варенье из лепестков роз. Господи, какие у нее отпадные заготовки, язык проглотишь.

Никита сидел на паре, когда в мессенджер капнуло сообщение от отца:

«Нужно встретиться и поговорить. Я буду ждать вас дома с Ксюшей».

«Иди нахер со своей Ксюшей и машину свою забери!» — набрал быстро ответ и не задумываясь отправил. Выдохнул. Немножко полегчало. И кольнуло совсем в другом боку. Сучку свою привел хозяйничать? Жрут и пьют из посуды, которую мама выбирала. До варения добрались?

Как же Ник отца в этот миг ненавидел. До скрежета зубов, до темноты в глазах. Со всего размаха ударил кулаком об стол, за что получил громкое замечание препода экономики и перегляды одногруппников.

«Дело касается матери. Это очень-очень важно, поверь мне» — странно, что батя спустил ему грубость.

«Ха! Поверить ему?» — Никиту затрясло от гнева. Он понимал, что и сам виноват, берега попутал. Думал, что действительно будет так, как ОН обещал. Мать погорюет недолго и смириться. Будет так, как Богдан Вавилов сказал.

Хренушки! Недооценили они спонтанность в матери, не увидели главного — терпеть предательство она не станет. Не забьется в угол, молча проглотив уготованную ей участь разведенки в «запасе». Мама оказалась выше всей грязи, в которую ее пытались окунуть.

Глава 8

— Кто это напакостил? А?! Нет, я спрашиваю внимательно, кто это сделал? — кричала бабка Галина в сенях, где была перевернута корзина с куриными яйцами. Много яиц побито, еще столько же съедено. Низкий хрипловатый властный голос еще не утратил своей былой силы. Но, проказник ее не боялся. Знал, что старуха руки на него не поднимет… А, веник найти не может. Да.

Беспородный кошачий парень серо-полосатой наружности спокойно вылизывался, только ушами иногда дергал от резких звуков. Прервется иногда и вытаращит свои жуткие желтые бесстыжие глаза. Прищурится.

— Даш, ну ты глянь! Опять соседская морда набедокурил. Мало того, что Маньку мою обрюхатил, еще и яйца побил. Ох, пожалуюсь я в сельсовет на Дуську! Совсем своих животных распустила. То козел в моем огороде по августу капусту сжевал, то кот…

Дарья равнодушно ковыряла котлету из Нюшкиных прошлых поросят, замороженных в виде фарша. У Галины Михайловны весь морозильник забит разным мясом, фасованным по пакетикам. Смотрела в небольшое окно, где пейзаж практически не менялся. Только снег в их регионе, то выпадет, то оттепелью спадет.

Галина наоравшись вдоволь, зашла в дом. Посмотрела на меланхоличную постоялицу. Вздохнула. Скинула куртку на вешалку. Сунулась к умывальнику руки помыть. Подошла к большому холодильнику, отлепила дверцу, которая поддалась с сопротивлением. Достала литровую банку парного молока. Отнесла ее к столу, чтобы в чай плеснуть «для вкуса».

— Даш, надо к источнику за водой сходить, — вещала из холодильника, снова там что-то выискивая.

— Зачем? Вода в кране есть. Ее кипятить можно, — Дарья перестала терзать котлету и отложила вилку.

Бабка вынырнула из холодильного агрегата и отряхнула подол юбки, будто в пыльной кладовке лазала. Взглянула на нее, как на дурочку.

— Это же чудодейственный источник! От его воды бабы даже в пятьдесят лет рожают. Силы такие прибавляет — не замечаешь, как день в работе прошел. Иди, давай, зубы мне не заговаривай, Дарья! Тебе нужна эта водица, — ткнула на нее крючковатым пальцем. — На меня посмотри! — раскинула руки, будто красовалась. — Я еще ого-го! В свои-то восемьдесят пять… А нет, четыре, — крякнула, что добавила себе лишка на один год.

— Вот, значица, идешь как до станции, затем налево. Там указатель есть для неместных. За водой отовсюду приезжают… И из Перми вашей тоже. До таблички иди, — поучала она Дарью, пока та одевалась в куртку с чужого плеча, чтобы свое пальто не испачкать.

Женщина слушала и кивала. Стоило ей выйти за дверь, как мысли унесли далеко от дома с выкрашенными наличниками окон в синий цвет. Тянет себе тихонько санки с флягой, только полозья (нижняя часть санок) по притоптанной дорожке скребут, выдавая противный звук. В сердце скрепит тоска по сыновьям, ее любимым и родным мальчикам. Как они там? Вспоминают ли мать?

Свернула по указателю. Шла вдоль дороги в сторону леса. Начала оборачиваться, думая, что заблудилась. Бабка же не сказала насколько далеко тот источник.

Вынырнув, словно ниоткуда, мощный черный внедорожник догнал ее в спину и притормозил рядом, испугав до чертиков. Глушь такая вокруг, а на нее мужик темноволосый с бородкой в опущенное окно таращится и улыбается во все зубы, будто обрадовался, что нашел.

— Не пугайся, красавица! — сказал мягко и сверкнул бесовскими темными глазами.

«Ага, все вы, маньяки, так говорите. Весна не за горами. На охоту вышел» — Дарья, втянув голову в плечи, прикинула: если бежать по сугробам, то может и отстанет. Но, как бежать? Придется санки бросить и флягу. Жалко. Что Галине Михайловне сказать, если Дарья ее добро растеряет?

Она, вдруг молодость вспомнила, когда была яркая, бешеная оптимистка. И где эта бойкая пострелуха, которая за языком в карман не полезет? Во что она превратилась за годы брака с Богданом? В беспомощную клушу и тряпку? От внезапного открытия тихонько застонала и замотала головой, будто только что от контузии очнулась.

Вокруг лес и мужик этот, приставучий.

— Немая что ли? — пробурчав, нахмурился брутальный водитель дорогой тачки. — Я спрашиваю, как доехать до источника-а-а?! — закричал так, что ее чуть не сдуло назад звуковой волной.

— Не ори — не дома! — Даша, вдруг обрела спокойствие. Смахнула варежкой снежинки с плеча. — На жену свою будешь голос повышать, — вскинула брови. И вздернув нос, собралась идти дальше. Сделал было шаг…

— О-фи-геть! Ты говорить умеешь? — цокнул языком на ее колкость мужик. — И голос красивый… Слушай, красавица, я ведь только спросить хотел и ничего больше. Хочешь, заплачу, если «спрос» денег стоит… А, жены у меня нет. Место вакантно, — заявил внезапно, будто ей подобная информация интересна. Опять оскалился белозубо, как в рекламе зубной пасты.

— Иди, ты! — фыркнула Дарья. — Точнее, езжай дальше, — махнула рукой вперед. — Там табличка должна быть.

Глава 9

Несколько раз Никита проскочил на красный. Ему было плевать, что вокруг твориться. Он как гончая взял след — остальное не важно. Рядом на пассажирском сидении брат Петька кидал на него тревожные взгляды, но молчал, вцепившись в поручень над окном. Оба понимали, что слова лишние, психика и так на пределе. В голове только бьется: «Сейчас узнают что-то про маму».

Хорошие новости? Плохие? С ума можно сойти от предположений.

Пульс частил барабанной дробью в висках, стучал так громко, что Ник оглох. Перед ним, словно тоннель образовался, ведущий в родительский дом. Бросив машину у ворот, они с братом вывалились из дверей и скачками добрались до крыльца. Дышат оба тяжело, будто в эстафете участвовали.

Петр запнулся об женские сапоги на шпильках. Выматерился. Пнул со злости, не разбирая, куда они полетят. Не разуваясь, они потопали как стадо носорогов по паркету в гостиную.

Ухоженная брюнетка с длинными прямыми волосами сидела на диване, подогнув под себя длинные ноги. Листала журнал. Подняла голову, услышав шум. Видно, что смутилась от прямых недружелюбных взглядов, в которых читалась брезгливость. Поджала накрашенные губы. Улыбаться им смысла нет. Здороваться тоже. Это не визит вежливости. Близнецы и раньше ее восприняли с неким подозрением, а сейчас от парней фонило откровенной ненавистью. Приняв выжидательную позицию, Ксения обернулась к Вавилову, ища поддержки.

— Хотите чай? — Богдан был одет неформально в обычной водолазке и джинсах. На лице усталость рисовала тени под глазами, казавшимися впалыми. Он сейчас походил на располневшего Кощея с большими ушами. К счастью, эти уши сыновьям не достались.

— Не чаи распивать приехали. Говори, что узнал! — вперед вышел Никита, обозначив, что обмен общими фразами не прокатит. Нужны факты. — Где мама?

— Все, что удалось узнать частному детективу… — Богдан выдержал паузу, акцентируя их внимание: «Я не сидел без дела. Нанял целого сыщика. Что бы вы там себе ни думали…». — Даша уехала на электричке в сторону Кишерти. И не доехала. Вышла на какой-то из станций по пути следования.

— Какой, ты пока не знаешь, — «укусил» отца младший. — Мог бы по телефону сказать. Тащились только зря… — его нижняя челюсть упрямо выдвинулась вперед. Кулаки сжаты. Волосы ершом топырятся в разные стороны.

Кхе-кхе — как бы невзначай, новая пассия покашляла в кулачок, напоминая о себе.

Парни даже головы не повернули, буравя отца глазами, в которых была претензия: «Ты нафига ее притащил в дом? Матери нет, успеваешь суке своей владения показывать?»

— Еще одна позитивная новость — Даши нет в числе погибших и ее нет ни в одной больнице, — продолжил дозировано выдавать информацию, заглушая их праведный гнев. Чуть качнулся с пятки на носок и на его лысине отразились блики солнца, которые рикошетом спустились с хрустальной люстры.

Петр и Никита переглянулись, облегченно выдохнув. Какая-то надежда появилась.

Ксения резко захлопнула журнал и прижала к себе.

— Богдан, ты обеща-а-ал, — обиженно вклинилась в разговор, который не имел к ней никакого отношения. Пока не имел.

— У нас с Ксенией будет ребенок, — нахмурив брови, Богдан осторожно приблизился к своей любовнице и встал рядом, обозначив, что не даст ее в обиду. Брюнетка схватилась за его руку, как за спасательный круг. Она уже была научена, что характер у детей Вавилова — не сахарный.

Они ей обещали ноги вырвать из того самого места, откуда они растут, когда застукали их в ресторане воркующими. Месяца два прошло с той поры, но все четко запомнилось, как Никита плюнул в ее сторону неприличным: «Пока мать тебе ужины готовит и с полок пыль протирает, ты шлюху выгуливаешь?»

Да. Не задалось их первое знакомство. Богдану понадобилось время и средства, чтобы урезонить буйную молодежь.

Братьям не сразу перескочили с одной животрепещущей темы, на его басню про нового предполагаемого родственника. Петя удивленно вскину брови, и посмотрел на худую, как клячу «подстилку» отцовскую.

— Да мне посрать! Хоть плодитесь, хоть женитесь. Ты обещал, что не обидишь мать. Ты говорил, что все «по чесноку» будет. Насвистел, выходит? — карие глаза Никиты полыхнули угрозой.

— Как ты с отцом разговариваешь, щенок?! Мало я для вас сделал? — Богдан начал окрашиваться в багряные тона, раздуваясь от наглости отпрысков.

— Да, подавись ты! Ничего от тебя не нужно. Понял? — замахнувшись, Ник бросил к его ногам брелок. — Найду работу, за учебу сам заплачу. Петька и вовсе на бюджете учится. Не пропадем. Оставайся со своей… любовью, — он еле сдержался, чтобы не наговорить лишнего, с выражениями. — Только задай себе вопрос: Нужен ли ты Ксюхе без денег? Останешься один, как олень на старости лет. Про нас забудь. Не, знаю, как Петруха, но я тебя больше отцом не считаю.

По лицу Богдана пробежала судорога, будто ему под дых со всего маха зарядили. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. Он застыл столбом и потерянно смотрел, как его мальчики разворачиваются и уходят. Под ногою хрустнул ключ от автомобиля.