Измена. Неверная на полставки

Глава 1

Перед глазами расплывается светлый коридор главного офиса строительной компании «СтройМир», где мой дорогой жених, как оказывается, не только трудится замом у Аверина.

Не собиралась же плакать. Откуда слёзы в глазах?

«Оля, успокойся! Прекрати вести себя как истеричка!» — в памяти всплывают первые слова, которые выдавил из себя Миша, едва ему удалось спрятать свой член в штанах и вытолкать меня из кабинета.

Опять я его разочаровала, получается? Не предложила его шлюхе под колени что-нибудь мягкое подложить, чтоб грубый ковёр, не дай бог, не натёр её ножки во время отсоса…

Сука, как мерзко…

Где-то здесь был лифт…

Лифт. Точно.

Вижу свою цель в нескольких метрах. Две доморощенные пальмы в огромных горшках, стоящие по обе стороны от дверей, служат чёткими ориентирами.

«Что ты хочешь услышать? Взгляни на себя! Кожа да кости! Вся в себе, в проблемах, в горе… Я просто заебался уже видеть постоянно рядом твоё вечно недовольное лицо! Сколько ещё это могло продолжаться, Оля? Сколько?!» — брошенная вина за измену звенит в ушах на повторе.

Да так и есть… Я виновата. Отец два года боролся за жизнь. Я потеряла работу, потеряла покой… Да, виновата, получается. Мы столько раз переносили свадьбу, ожидая, когда же наконец-то моему папе пересадят почку и он пойдёт на поправку… У меня было время морально подготовиться к его смерти, но не было и малейшего представления, каково это — остаться совсем одной, без родителей, детей, крёстных и даже близких родственников. Совсем одной… Мне не приходилось никого хоронить. Это страшно, честно. Морг, кладбище, родное, бездыханное тело, словно покрытое слоем воска, которое безжалостно накрывают крышкой гроба…

Получается, я виновата в том, что слаба и… и не бездушная тварь.

Сука, папе и девяти дней нет!

Добираюсь к заветной цели и жму на кнопку вызова.

Возможно, стоило пойти по лестнице? Здесь всего пять этажей.

«Дома поговорим! Не устраивай цирк! Ты знаешь, что сейчас не лучшее время для этого! Неизвестно, что этот Аверинский сосунок выкинет!» — бьёт по ушам злобный голос Миши из моих воспоминаний.

Да всё понятно. Не лучшее время, чтобы поговорить, хоть что-то объяснить, как-то повлиять на ситуацию… но время для минета подходящее. Всё ясно. Приоритеты, мне кажется, более чем ясны.

Ненавижу!

Створки лифта распахиваются с характерным звуком, явят мне привалившегося к поручню, явно не для его задницы предназначающемуся, молодого человека в чёрном костюме. Брюнет весь поглощён тем, что транслирует ему телефон в его руках.

— Мне вниз… — входя в лифт, глухо проговариваю я.

Возражений не получаю и с чистой совестью жму на нужную кнопку на приборной панели.

— Э! Куда?

Стоит дверям лифта сомкнуться, а кабине прийти в движение, как интерес к своему гаджету у брюнета пропадает.

— Ты ненормальная? — подаётся в мою сторону, освободив поручень от своей задницы.

— Я спросила… — не успеваю договорить, потому что меня самым наглым образом теснят к стене лифта, чуть ли не толкают, принявшись издеваться над кнопками. — Я спросила… — ошарашенно повторяю, глядя на темноволосый, коротко стриженный затылок психа.

Сформулировать целиком осознанное предложение у меня тоже не получается. Лифт замирает одновременно с моими сердцем. По ушам бьют уже не слова моего неверного жениха, а скрежет металла.

— Что это?! — взвизгиваю, схватив мужское плечо так, что, кажется, ломаю себе все пальцы одновременно.

— Вот… — он запинается. Свет в кабине гаснет. Скрежет смолкает. Кабина замирает. Надеюсь, не на тросах, которые вот-вот оборвутся. — Да блядь!

Меня как-то стремительно быстро убирает практически под ноль. Пальчики, казалось бы, по ощущениям поломанные, разгибаются, отпускают и плечо незнакомца, и грубую ткань его пиджака. Ножки слабеют. Дрожь в коленях, заставляет их подогнуться, а меня сползти по стеночке, лихорадочно хватая ртом враз ставший бесполезным воздух.

Правду говорят, перед смертью не надышишься! Факт!

Не сдохнуть бы…

Я задыхаюсь. Я плохо осознаю себя. Плохо воспринимаю всё происходящее. Мозг работает только в сторону смерти. Я слышу скрежет метала, чувствую, как подо мной ходит пол. Мы провалимся в шахту лифта. Умрём. Разобьёмся. Совсем скоро… Уже вот-вот… Совсем чуть-чуть…

Как бы сознание потерять, чтобы ничего из этого не чувствовать и не проживать? Умереть в беспамятстве, не приходя в сознание … что может быть лучше?

— …не говори… атака… — слова мужчины тонут в грохоте моего сердца и шуме моего дыхания.

— Мы умрём! — срываюсь на крик, зажав уши руками, потому что связь с реальностью всё хуже и хуже, а голос мужчины, с которым у нас абсолютно точно совпадут последние даты на памятниках, только всё усугубляет.

Я знаю, что меня хватают за все части тела. В темноте, на ощупь, меня пытаются трясти, привести в чувства, со мной говорят, но я чувствую это даже не вполсилы, а едва-едва. Возможно, этот псих меня даже ударил несколько раз, пока я проваливалась куда-то в пучину паники, чтобы спустя считаные секунды вынырнуть оттуда и снова попытаться заполнить свои лёгкие кислородом.

Да когда же мы уже упадём?! Сколько можно ждать смерти?!

Внезапно мой широко открытый рот чувствует твёрдую преграду. Я пытаюсь вырваться из сужающей кабины, но стена, которая на меня давит, подозрительно тёплая и влажная. Она… дышит.

Все чувства обостряются странным образом. Я замираю. Мой мозг не знает, за что хвататься, что анализировать. Факт того, что мы всё-таки слишком долго падаем, немного меркнет перед тем фактом, что меня целуют!

Меня целует посторонний, совершенно незнакомый мне мужчина!

Целует!

— Смотри, сработало… — горячий шёпот обжигает мои губы. — Ну как? — я теряюсь. — Всё, смерть отменяется?

Ах он об этом…

Руки, которые непонятно как оказались на моей шее и затылке, медленно соскальзывают. И это приводит меня в ужас!

Глава 2

Свет бьёт по глазам. Он заставляет моё сердце споткнуться, а глаза закрыться от невыносимой рези.

— Да блядь! Малыш, никуда не убегай. Слышишь?

У-у-у… А я слышу! Но вообще ничего не понимаю.

Приоткрываю глаза, пытаюсь привыкнуть к свету, попутно поправляя юбку платья и перекрутившееся декольте. Стыдно так, что… Хотя мне ещё повезло. Вон, мой товарищ по несчастью вообще штаны надеть не может, они у него падают. Кажется, соскальзывают с охренительного бугра в белых боксерах, звякая пряжкой ремня о пол кабины лифта.

— Какой дебил постоянно таблички пиздит?! На ремонте лифт! На ремонте! — гремит сильный голос с той стороны лифта.

О боже!

Секунда. Два коротких удара моего сердца и я вижу перед собой вооружённого странным ломом седовласого мужчину в тёмно-синем комбинезоне. Оглядываюсь. Вижу напряжённую спину и согнутые в руках руки, явно колдующие над пряжкой ремня, и, не дав себе возможности передумать, бросаюсь мимо нашего спасителя, едва не убившись об огромный, открытый чемодан с инструментами и не снеся с ног худощавого паренька, в точно таком же костюме, как и наш покоритель лифтов.

— Простите… Простите… — шепчу, бросаясь из стороны в сторону.

Голову поднять стыдно, надолго поднять взгляд стыдно, смотреть им в глаза стыдно. Всё стыдно!

— Лестница прямо. — бурчит мужчина, ревностно поглядывая на мои притязания на его инструменты.

Киваю. Даже забываю поблагодарить людей за своё спасение. Мчусь к едва различимым очертаниям перил, а за спиной уже гремит:

— Стоять! Куда?!

Стоит говорить, что я наподдаю? Ускоряюсь, несусь вниз, перепрыгивая через ступеньку, а иногда и через две, как будто могу сбежать не только от незнакомца, которому чуть не отдалась в лифте, но и от своего позора.

На пункте охраны я пробегаю мимо пропускной системы, чем лишаю охранника покоя. Мне вслед кричат что-то аналогичное тому, что орал брюнет, но и на этот раз я не останавливаюсь.

Всё закончилось.

Выход!

А закончилось ли?

Встречаю порыв тёплого ветра в лицо и наконец-то даю себе кратковременную передышку.

Зачем я остановилась? Нужно бежать дальше! Прочь из здания, прочь с парковки, прочь с треклятого проспекта…

Боже, о чём я думаю? Я в боевике каком-то, что ли? Как будто за мной будет кто-то гнаться. Я вас умоляю. За мной жених не побежал, сам же и выставил из своего кабинета, пойманный на горячем, а тут просто мужчина, с которым мы чуть не умерли в один день, так и не прожив совместную счастливую жизнь.

Но убраться отсюда всё же стоит. Кто знает, что в голове у моего психа из лифта? Вдруг возомнит себе, что начатое непременно нужно довести до конца? Ну так, чисто из мужских принципов.

— Такси! — срываюсь с места, завидев жёлтую машину, подъезжающую к шлагбауму.

Вот вообще плевать, с пассажиром водитель или нет. За считаные секунды сокращаю разделяющее нас расстояние и хватаюсь за ручку на задней двери.

— Добрый день! — громко здороваюсь, нырнув на заднее, слава богу, пустое сидение. — К Пушкину, пожалуйста. Поскорее!

Молодой человек оборачивается. Смотрит на меня долгое время, то сужая, то расширяя глаза и, наконец-то, кивает.

За сумасшедшую принял, как пить дать.

Это ещё ничего. Эпик будет позже, когда я попрошу его подождать оплату, потому что моя сумочка, с кошельком, телефоном, а соответственно и всеми банковскими картами и наличкой остались в приёмной Миши!

Дура же. Ну дура!

Но просить не приходится. Свернув за памятником Пушкина, мы въезжаем на нужную улицу и нос к носу встаём с до боли знакомым белым внедорожником Михаила, чтоб его, Березовского.

— Подождите одну минуту. — прошу водителя, главное, а сама не жду его согласия. Выхожу из такси и машу рукой своему неверному.

Выходит, Миша всё же сорвался с работы из-за меня?

— Оля, что это за концерты? Телефон твой не затыкается. Дома тебя нет. Чего ты добиваешься? — стоит Мише выйти из машины, как меня тут же отпускает из своего плена стыд.

— Сумка у тебя? — машу рукой в сторону такси. — Нужно рассчитаться за поездку. Вперёд!

Игнорирую перекошенное лицо своего жениха и огибаю его тачку. Забираюсь на переднее пассажирское и осматриваю все доступные места. Ищу свою сумку или ключи от дома.

— Ты выпила, Оль? — вопрос заставляет улыбнуться. — Что ты ищешь?

Как-то быстро Миша рассчитался с таксистом. Я даже заднее сиденье не успела толком осмотреть.

— Где моя сумка, Миш?

— Дома. Это всё, что тебя волнует?

Хлопок дверей со стороны водителя заставляет вздрогнуть. Нервы на пределе. Как бы внешне я ни транслировала спокойствие, внутри бушует ураган. В голове уже армагеддон, самый настоящий. Там всё: смерть папы, подкосившие меня похороны, измена Мишки, мой припадок в кабине лифта, вкус губ незнакомца, его руки на моём теле, стыд, паника, хаос, близящиеся поминки на отцовские девять дней. Слишком много всего для одного дня. Слишком много для одной меня.

— Значит, так, — прочищаю горло, спрятав дрожь в голосе за покашливанием, — Я сейчас поднимаюсь, собираю свои вещи и уезжаю к папе. Домой уезжаю, Миша. Надоело, правда. Что есть ты, что нет тебя. Толку? Только меньше расстройств и боли от твоего равнодушия, которое ты вечно оправдываешь занятостью, работой, усталостью. Видела я сегодня твою работу. Хватит.

С дрожью в голосе мне удаётся справиться, а вот дрожь пальцев никак не поддаётся контролю. Я снимаю помолвочное кольцо, что силы напрягая ладони, пытаюсь заставить дрожь отступить, и невольно ухмыляюсь.

— Прекрасно. Ты уже меня во всём обвинила. Ну, ожидаемо, Оль. — заявляет Миша, пристально наблюдая за моими манипуляциями. — Своей вины не чувствуешь? Следствие видишь, а как насчёт причины? Сама когда последний раз опускалась передо мной на колени, м?

Я моментально вспыхиваю. Ощущения такие, словно внутри меня адское пламя вспыхнуло — всепоглощающее, выжигающее изнутри всё хорошее.

— А я должна? Это где-то прописано, да?

Глава 3

Ходит за мной из комнаты в комнату, как тень какая-то. Вроде и молчит, не провоцирует больше, не обвиняет, а всё равно бесит. Сам факт его нахождения рядом со мной бесит!

— Что ты за мной по пятам слоняешься? Я не пойму, почему ты до сих пор не на работе? У тебя же там завалы, проблемы, перетрубация, проверка…

— Да жду вот, когда сдашься. — хмыкает Миша, без особого интереса наблюдая за моими сборами.

— Я сдамся?

Если честно, не совсем понимаю, что он имеет в виду. Конечно, я сама сегодня натворила дел, но не прям же таких, чтоб закрыть глаза на его измену и оставить всё как есть. Да, мне чертовски стыдно за своё поведение. Да, я не понимаю, как такое вообще могло произойти. Да, я дурочка. Тысячу раз да. Только с чего это вдруг я должна отступать и сдаваться?

— Оля, у нас осенью свадьба. — говорит так, будто это само собой разумеющееся и никакие сегодняшние события не могли повлиять на эти планы. — Ты перебесишься. Мы помиримся. К чему эта возня туда-сюда с чемоданами? Я всё понял. Хочешь извинений? Хорошо. — одолжение звучит так себе. — Извини меня. Мы проработаем наши проблемы и…

— И пошёл ты на хрен! — киваю, хлопнув крышкой чемодана. — Что мы проработаем? Поиграем в «Ты мне — я тебе»? Да не хочу я этих выяснений! Ты видишь повод для того, чтобы свой член кому-то в рот пихать, а я нет. И это никакой психолог не изменит, никакая психотерапия. Чего ты хочешь? Навязать мне, что нормально брать на стороне то, чего нет или не хватает в отношениях? Так на кой чёрт мне ты? Я и свободной девушкой смогу себе найти какое-то развлечение! Ты в этой связке лишнее звено, Миша. Осознай уже это!

— При чём здесь вообще ты?

— Да ни при чём, что ты. — ехидство так и сочится из моего голоса. — Это же только тебе я вечно что-то недодаю, не так выгляжу, не так тебя ублажаю… Лицо у меня… Как ты там сказал? Вечно недовольное? Вот, оно. Ага. Ты же святой! Идеал! Образец для подражания, сука… О свадьбе он вспомнил. Вспоминал бы о ней каждый раз, как свой член из трусов достаёшь, возможно, и разговора бы этого не было! Я вернула тебе кольцо. Ты свободен. Иди куда хочешь и делай что хочешь. Никакой свадьбы осенью не будет!

Прихватив с нижней полки шкафа одну из дорожных сумок, я решительно обхожу Мишу и двигаюсь в ванную комнату.

Да кем он себя возомнил? Действительно считает, что он идеальный? Весь такой распрекрасный? Что ж за сука ему так самооценку начесала?! Та самая? Сегодняшняя?

— Я не буду за тобой бегать! Ты поняла меня? — басит из-за дверей ванной комнаты. — Уйдёшь, не обижайся, Оля.

Ухмыляюсь и монотонно складываю на дно сумки свою косметику с полок. Даже интригует, правда. На что мне обижаться? Он может выкинуть ещё что-то хуже сегодняшнего? Сомневаюсь.

— Ты услышала?

Дверь тихо приоткрывается. В комнату заглядывает Миша, сверкая голубыми глазами, будто пытается их взглядом выжечь меня.

— Ты долго надо мной будешь издеваться? Я услышала, Миш. Услышала. — киваю, едва сдерживая внутри себя ураган отнюдь не положительных эмоций.

— Хорошо, что услышала. Хуёво, что не поняла! Ты как жить без меня собираешься? На что? Думаешь, тебе прямо завтра папочкино наследство свалится?

Вот про папу это он зря…

— Ты! — рычу, сжав флакон со своим парфюмом в руке. — Закрой! Свой! Поганый! Рот! — дрожь сотрясает тело до каких-то конвульсий. — Больше ни слова о моём отце! Ни слова!

— Недели без меня не протянешь! Переступишь порог этой квартиры, хуй я тебя больше сюда пущу! Заебали меня уже твои концерты и страдания. Решила свалить? Сваливай! — в несколько широких шагов Миша подбирается ко мне. Смотрит на меня разъярённым зверем. Я теряюсь. Абсурдность ситуации просто зашкаливает. Мешает мыслить, мешает сформулировать хоть одно предложение, не лишённое смысловой нагрузки. Впечатление такое, как будто это не он мне изменил, а я ему! — Что ты гляделками хлопаешь? Сваливай! Что успела собрать, то и забирай. Забирай и уёбывай! Чего ты? Ты же этого хотела? Или думала, я, как лох, ещё на колечке под каблук полезу, а? Королева драмы, блядь. Так давай, уходи. Ну же. Я жду.

Что происходит? Какие драмы?

— Ты, Миш, лечись… — выдавливаю из себя, опасливо косясь на бывшего жениха и пытаясь осторожно его обойти. — А я… Да. Я пойду.

Мой манёвр приносит результат. Мне удаётся выбраться из ванной комнаты со своей сумкой целой и невредимой. Это стоит мне боли в каждой мышце. Я чувствовала себя сапёром, пробирающимся по минному полю. Тело до того звенело напряжением, что, кажется, местами даже успело задеревенеть.

Ещё чуть-чуть осталось…

Документы из прикроватной тумбочки. Конверт с деньгами, которые сунули мне на похоронах папы его сослуживцы. Ключи от папиного дома из ключницы в прихожей. Итого: два чемодана,полупустая сумка с косметикой и средствами гигиены, сумочка с телефоном и кошельком… Всё?

Да плевать! Сейчас плевать.

Обувь!

Хватаю пару туфель и босоножки. Трамбую всё это дело в сумку с косметикой и тихонечко приоткрываю входную дверь.

Сомнений нет никаких. Ни малейших. Есть страх. Перед неизведанным, перед новой жизнью, перед тем, кого я оставляю позади.

Умру, но не вернусь! Хоть полы, хоть туалеты, мыть буду, а к нему не вернусь! Ни за что!

Сбегаю по ступенькам, волоча на себе свои скромные пожитки, которые уже два этажа спустя мне не кажутся скромными, и, только толкнув двери подъезда, начинаю понимать, насколько же меня убирает сегодняшний день. Даже не морально. Физически убирает. Меня всю колотит. Ноги то и дело норовят подкоситься, в них какая-то болезненная слабость и какое-то покалывание. Руки одеревенели от сумок и чемоданов. Дышится как загнанной лошади — тяжело, жадно, громко. Перед глазами всё странно расплывается. Жесть какая-то!

Хочется куда-то присесть, хотя бы к чему-нибудь привалиться спиной, но мне нельзя! В любой момент может выйти Миша, а за этим может последовать всё что угодно. Я должна убраться хотя бы от этого дома. Я просто обязана найти в себе силы и вызвать себе такси, хотя бы к другому дому, не говоря уже о кафешках на бульваре, которых валом за нашим домом, через дорогу.

Глава 4

Солнце припекает затылок так, что хоть воду на голову лей. Вроде и остановка с навесом, а упрямое солнце всё равно светит не в ту сторону.

Сама виновата. У папы в доме, что, воды нет, что ли? Зачем из такси вышла на остановке? Да, пить хотелось до одури. Язык еле ворочался. Казалось, вообще к нёбу прилип. Намертво. Тоже мне, цаца, королева. Из-под крана бы нахлебалась. Да и машину не обязательно было отпускать. Купила бы воды и доехала до дома спокойно.

Сижу с полуторалитровой бутылкой воды и медленно стекаю в босоножки. Как представлю, что сейчас нужно будет вставать и тащить свои вещи через дорогу, а там ещё и пройти две улицы, завернуть в наш переулок… Ой, папочка… Что же я так отупела без тебя, а?

— Олька! Олька Власова?

Галлюцинации? Вообще, не удивляюсь.

— Ну ты чё? — незнакомый женский голос раздаётся непозволительно близко. Ещё и со спины.

Кажется, рано для солнечного удара и глюков.

Оборачиваюсь, чудом увернувшись от женской ножки, обтянутой белыми лосинами, и возмущённо выдыхаю:

— Какого чёрта?

— Ольчик, ты чего? — щурится черноволосая девушка, перемахнувшая через лавку на остановке и усевшаяся рядом со мной. — Милка! Ну? Вересова.

— Мила?

Мне требуется некоторое время на сравнительный анализ между образом моей бывшей одноклассницы и образом той, что так невозмутимо решила составить мне компанию.

— Дылда? — зачем-то уточняю, едва отыскав сходство с той длинной и худющей шпалой, с которой сдружилась в последние школьные годы. — Ой… прости!

— Да ладно тебе. — фыркает та. — Ты как тут? Ты как вообще? Слышала про твоего отца, Оль… Соболезную.

— Да… Спасибо.

Ком подкатывает к горлу. Не жаловаться же на свою жизнь, в самом деле?

Делаю очередной глоток воды, пытаясь разбавить неловкость хоть чем-то, а у самой снова эмоции бушуют.

Вот, спрашивается, почему мне стыдно и неловко? Почему я не могу сказать, что мой мужик оказался конченым уродом, с которым я порвала и от которого везу свои вещички, м? Почему стыдно мне? Да не должно же так быть!

— Знаешь, у меня есть идея… — придвинувшись ко мне ещё ближе, Милка наклоняется к моему лицу и абсолютно серьёзно выдаёт: — Идём, я тебя с Маратиком познакомлю.

П… П-поворо-от.

Я захожусь в кашле. То ли вода не в то горло попала, то ли это шоковый эффект, но кашель самый что ни на есть настоящий.

— Спасибо, но мне не до знакомств. — откашлявшись и закрыв воду, вежливо отзываюсь я. — Возможно, в другой раз.

— Ты не знаешь, от чего отказываешься. Идём, здесь недалеко. Сразу за магазином. — у меня глаза на лоб лезут от её наглости и настойчивости. — Там и столик есть. В теньке. Присядешь. Погнали.

Какой столик? Какой тенёк? Куда она тянется к моим чемоданам?!

— Мила! — успеваю перехватить из рук бывшей одноклассницы только один чемодан. — Ты ненормальная?! Оставь мои вещи!

— Ой, давай не нуди, у Маратика меня отчитаешь.

Абсурд! Меня грабят среди белого дня, а никому до этого нет дела. Бабулька и молодой человек, стоящие поблизости, даже глазом не ведут в нашу сторону.

— Мила!

— Я за магазином. — отзывается ненормальная, подхватив мои вещи и резво соскочив с лавки.

— Мила!

Ну я ей сейчас устрою! Гадина такая! Забыла, как я её в девятом классе за волосы таскала? Я ей напомню!

— Ну-у, сука!

Перехватываю ручку чемодана и несусь следом за воровкой. Внутри всё звенит от злости и раздражения. От усталости и следа не остаётся. Нагоняю Дылду у магазина и хватаю собственный чемодан, рыча разъярённым зверем:

— Отдай мои вещи, дур-ра!

— Да пришли уже, пришли! — Милка не отпускает свою добычу. Удерживает. Тянет на себя чемодан, вместе со мной. — Поворачиваем… и всё.

Чувствую себя какой-то букашкой. Пока я тяну собственный чемодан, Вересова вместе с чемоданом тянет меня за угол магазина. Я упираюсь ногами, напрягаю каждую мышцу в своём теле, а силёнок не хватает для сопротивления от слова совсем!

— Отдай… — хриплю голосом, звенящим напряжением.

— Маратик! Любовь моя, живо нам покушать и попить. Попить холодненького. — не сдаваясь и не отступая, кричит та.

Зато я сдаюсь. Всё. Разжимаю побелевшие пальцы и выпускаю из рук чемодан, устало выдохнув. В ногах снова появляется слабость, а перед глазами начинают плясать цветные пятна.

— Свет очей моих, Милочка, — слышу весёлый голос с ярко выраженным акцентом, и шумно сглатываю, — Я просил, чтобы ты меня с подругой познакомила, но я же не собирался сразу же на ней жениться? Ты меня знаешь, я до брака ни-ни…

Милка ржёт, перехватывая ручки на сумках и чемоданах удобнее:

— Не для тебя эта роза цвела, Маратик. Походишь ещё бобылём. Давай нам сразу чего-нибудь холодненького, а то сейчас Олька, того и гляди, в обморок грохнется. Ты когда ела-то в последний раз?

Я… Я в шоке.

Вожу глазами по сторонам, верчу головой, одно с другим в голове складываю, а сил нет ни на что. Даже не анализ происходящего. Мне понятно, что сватать меня никакому Марату не будут, понятно, что Милка никакая не воровка, на синем ларьке незатейливая вывеска ясно даёт понять, что здесь люди могут купить шаурму и горячие напитки, съесть и выпить купленное за двумя маленькими столиками из потёртой и потрескавшейся пластмассы. Вроде и ничего плохого, но Милкины методы…

— Маратик — врачеватель женских душ, Олька. — оттащив мои вещи к столику, Мила возвращается ко мне, — Он тебе сейчас такой вкуснятины забабахает, ты себе пальцы откусишь! Мы с девками сюда и за мороженым приходим. Знаешь, авторским — от Маратика. Честное слово, поедим и всё пройдёт, вот увидишь. Давай, доверься мне.

«Довериться? Да тебе треснуть надо хорошенько!» — зло думаю, а вслух произношу совсем другое.

— Какая же ты наглая стала, Милка… Жуть. — вместо злости и упрёка, в моих словах сочится усталость и безнадёга. — Хрен с тобой, поесть и правда не помешает.

Глава 5

Я ржу как ненормальная уже через пять минут. Горячий, восточный мужчина, тот бугай, к которому меня заманивала Милка, оказался низкорослым и шебутным пареньком.

— У всех свои недостатки, сладость моя. — с прелестным акцентом отзывается распиаренный моей бывшей одноклассницей врачеватель женских душ. — Я не маленький — я компактный, а ты… — сверкнув белозубой улыбкой, парень оставляет на нашем столике два высоких одноразовых стакана с розоватой жидкостью, в которой плавают кубики льда, и тут же вздыхает, — А тебя, сладость моя, я ещё откормлю.

О божечки! Я ли это так ржу? Как лошадь! Всё, откат пошёл, что ли?

— Давай, давай, Маратик, шевели своими компактными ножками и покушать нам, покушать… — подгоняет восточного красавца Мила. — Ну, ты чё? — смотрит на меня, посмеиваясь. — Говорила же, Маратик — самое оно.

Да Марат, собственно, как Марат. Да, забавный, харизматичный, необычный, но, признаться, смехом я заливаюсь не только из-за него. Тут уж, скорее, я сама виновата. Контраст между моей фантазией, образом Милкиного Марата, и тем, кого я увидела, слишком разительный. Я с себя больше смеюсь. С того, сколько в моей голове предрассудков и страхов.

— Сладость моя, грибы добавляем? — доносится из-за небольшого открытого прилавка, за которым бугая из моих фантазий едва видно.

— Добавляем. — отзывается Мила.

— Ты, что ли, сладость моя? Я не у тебя спрашиваю.

— Ну ты смотри на него, а!

— Да добавляем, добавляем. — прикрикиваю я, не переставая посмеиваться.

— К зелени, как относишься, сладкая?

— Да ты дашь поговорить, собака такая?! — наигранно выступает Милка. — Я подругу со школьного выпускного не видела! Вкусно сделай. Как ты умеешь.

— Я не понял? Это ты меня кобелём обозвала?

А мне точно здесь нужно находиться? Если честно, немножечко перестаю понимать, что у этих двоих за отношения. Вроде и шутки шутят, а вроде… а вроде я тут лишняя. Нет?

— Меня? — нагнетает Марат. — Потомственного жеребца? Свет очей моих, я не понял…

— Всё, Маратик, дико извиняюсь. Скачи, жеребец, в своё стойло и без еды не показывайся. — отмахивается от него та. — Что? — перехватывает мой взгляд. — Он у нас уже полтора года как местная знаменитость.

— А вы…? Между вами…

— А между нами ничего нет, и точка… — Марат ещё и петь умеет, оказывается.

Милку, к слову, его пение ничуть не удивило и не смутило.

— Ты что?! Нет, конечно. Как ты себе это представляешь? Я, под два метра и эта полторашка…

— Эксклюзивного, коллекционного, — резюмирует парень, — Коньяка полторашка! Пьёшь коньяк, сладость моя?

— Слушай, Марат, тебе с таким слухом в разведку нужно. Как… Как он слышит? — перехожу на шёпот, наклонившись к бывшей однокласснице.

— Чувствует. — кивает она. — Ты давай, хватит охлаждаться стаканом. Пей газировку.

Вот стакан из рук выпускать совсем не хочется. Он такой холодный, такой запотевший, такой приятный… У меня, кажется, пальцы к нему примёрзли.

— В ней точно нет алкоголя?

— Нет.

— А надо? — и сюда свой нос суёт местная знаменитость.

— Нет-нет. Спасибо. — качаю головой и решаюсь сделать первый глоток.

Ну, что могу сказать… Напиток среднегазированный, полагаю, за счёт льда, которого не пожалел Марат, кисло-сладкий, ненавязчиво пряный, вкусный. Не горчит, слава богу. Видимо, алкоголя и правда там нет.

— Ну, рассказывай тогда, раз уж заманила меня сюда. Давно вернулась?

— Я? — Мила округляет свои по-кошачьи подведённые глаза и ненадолго зависает. — Знаешь, около трёх лёт. — немного подумав, отзывается. — Бабушка как заболела, так я и вернулась. Знаешь же, у меня никого, кроме неё, не было.

Не было?

Вот чёрт! Милка же сирота. Её одна бабушка тянула. Родители где-то на севере нашей необъятной в экспедиции погибли.

— Я… Я не знала, Мил, прости. — сдавленно бормочу я. — Папа последние три года… В общем, извини. Мне очень жаль.

— Ой всё, угомонись. — хмурится Вересова. — Я не люблю на такие темы разговаривать. Кретинкой себя чувствую.

— И я. — заторможено кивнув, я прихожу к совсем удивительной мысли. — Знаешь, я рада, что мы встретились. Ты, если что, залетай на огонёк. Я теперь у папы жить буду. Может, ещё как-нибудь встретимся, поболтаем… Школу вспомним!

— Ну про «жить у папы» не спрашиваю, по вещичкам понятно, а с работой как?

— Да как-то… — мнусь, пытаясь подобрать вариант, в котором я не буду казаться такой ущербной и жалкой, — Да я не думала ещё об этом. Мне вон, второй день папины сослуживцы телефон обрывают. Хотят на девять дней приехать. Я с этим никак не разберусь, а ты про работу. Подождёт три дня, никуда не денется.

Милка долго смотрит на меня своими проницательными глазами, прежде чем уверенно кивнуть и застучать ноготками по столу:

— Сейчас всё решим.

— Что решим? — растерянно уточняю, не сводя с девушки настороженного взгляда.

— А всё решим. — кивает та. — Марат, как там твой Арсен? Его клоповник ещё не прикрыли?

К… К-клоповник?

— Не слышит Аллах мои молитвы, открыт ещё. — посмеивается парень. — Звони.

— А я позвоню! Сейчас всё решим. — снова повторяет Вересова. — Ты не пугайся так, нормальный ресторан. Это я так, для поддержания тонуса, а то, что-то наш компактный совсем затаился и на ушном больно долго сидел. На когда договариваться?

Вот не зря у неё кольца нет на безымянном пальце! Это ж какой мужик такой напор выдержит?

— Мил, да ты же не позвонила ещё! Какой договариваться? Я этот к… клоповник в глаза не видела.

— Нормальный ресторан, говорю тебе! Так на когда?

Да чтоб её!

— На послезавтра!

Глава 6

Тук-тук. Бам-бам.

Да что же такое?

Пытаюсь вырваться из оков сна, а получается как-то частично. Мозг ни в какую не хочет просыпаться. Слух кое-как добивает до мозга окружающие меня звуки и на этом всё.

Хр-хр-р… Топ-топ-топ.

— Эй, сонное царство, уже обед. Подъём!

Чужой голос бодрит похлеще укола адреналина. Хотя моё состояние недалеко от него ушло. Сплю себе, никого не трогаю, а кто-то посторонний рядом разговаривает.

— Какого… — подпрыгиваю на кровати и делаю вдох, что тут же встаёт поперёк горла.

— Вот скажи мне, наивная душа, ты почему двери не запираешь? Фиг с ней, с калиткой, но дом на ночь хоть бы закрыла. — отчитывает меня смутно знакомая девушка.

Мне требуется немного времени, чтобы понять, что я не в нашей с Мишей квартире, что я дома у папы, в своём родном доме, что Мишаня мой — последний мудак, а Милка… Вот! Милка Вересова вчера кормила меня наивкуснейшей шаурмой, поила освежающим лимонадом и даже помогла мне дотащить мои пожитки до калитки.

— О господи, — сглатываю вставший в горле ком и прикладываю ладонь ко лбу.

— Кухня там же? — невозмутимо начинает бродить из комнаты в комнату моя бывшая одноклассница. — Давай, приходи в себя, наводи красоту, а я нам кофе забабахаю. Я слойки с курицей принесла. Сейчас позавтракаем и помчим к Арсену.

Какому ещё Арсену?!

Таращу глаза, прислушиваясь к далёкому женскому голосу, и очень плохо припоминаю, что ещё за Арсен такой. Мне вчера как бы Маратика хватило.

— Я… Мил, у меня нет кофе. — кое-как сбрасываю с себя оцепенение и выбираюсь из вороха покрывал. Стоит ногам коснуться пола, а телу занять вертикальное положение, как перед глазами всё начинает расплываться. Виски сдавливает ноющей болью, отдающей покалыванием в затылок. — Вот же чёрт. — стону, пытаясь сфокусировать взгляд на папиных тапках, стоящих около кровати.

— Теперь есть! — заглядывает в спальню Вересова. Приветливо машет мне банкой растворимого кофе и хмурится. — Ты чего?

Да бог его знает, чего это я. В жар бросило, головокружение накатило. Разве у подобной симптоматики имеется единственная причина? Может, нервы сказываются. Может, плохое питание, точнее, его отсутствие, как такового. Может…

— Который сейчас час, ты сказала?

Оглядываюсь. Смотрю в залитое солнцем окно и даже боюсь предположить примерное время суток. Мне кажется, что вчера, когда я пришла домой, за окном была такая же картина.

— Обед.

Обед?! Это я со вчерашнего дня… Это сколько же я проспала в часах? Почти сутки?!

***

«Эдельвейс» встречает нас прохладным и полупустым залом. С улицы ресторан действительно выглядит очень даже ничего. Большой, с куполообразной крышей, с фасадом в бело-голубых тонах и небольшой летней площадкой в этно-стиле. Внутри приятное, ненавязчивое освещение. Основным источником света служат огромные, панорамные окна. Хорошая мебель, красиво проработанные зоны бара и кухни, подсмотреть в которую можно в большое окно прямоугольной формы. Вот только… Засилье восточных мужчин, пьющих чай и кучкующихся за одним столом смущает.

— Мила, я уже не уверена… — шепчу едва слышно, замерев около барной стойки.

— Ну и ладушки. Не уверена, значит, погнали отсюда. — как ни в чём не бывало проговаривает она, даже не понизив голос.

— Да тише ты! — шиплю на неё, схватив за руку и сжав. — Так просто? Ты меня в автобусе мариновала почти пятнадцать минут, чтоб сразу же уехать?

— Ну ты же не дитя малое, — усмехается она. — Если с ходу отказываешься, значит, на то есть причины, какой-то запасной вариант или категоричное несоответствие ожиданиям…

Вот зараза такая!

— Милая Мила… — ну всё, капец, мы привлекаем к себе всё внимание распивающих чай мужчин. Один из них выходит из-за стола и двигается в нашу сторону, широко разведя руки в стороны.

— Арсенчик, дай нам пять минут. — очень сдержанно обращается к радостному мужчине Милка.

— Как скажешь? Пока угостить, может, чем?

— Пять минут! — стоит на своём Милка.

Вересова отворачивается от своего собеседника и, слава богу, закрывает меня от впившихся мужских взглядов.

Я не знаю, что сказать. Всё, на что меня хватает, так это:

— Мил, ну здесь какая-то сходка… сама понимаешь. Понимаешь же? Могут быть конфликты. Придётся закрывать вообще весь ресторан, а это…

— Олька, ты совсем сдурела? Закроет, конечно. По цене не переживай. Я от себя там кое-чего добавила на словах. Десятка — вся цена вопроса. Алкоголь свой можно будет привезти. Никого здесь завтра не будет, кроме персонала. Это само собой разумеющееся. — она вроде бы говорит очень удивительные, но в то же время правильные вещи, а мне всё равно как-то неспокойно. — Подумай. Чего ты так раскисла? Поздно ты, конечно, спохватилась…

Да нормально я спохватилась! Нормально. Просто… Просто дура! Отдала меню и деньги Мише, чтобы он по дороге на работу заехал в ресторан, а там оказывается ещё бронь, видите ли, подтверждать нужно было, потому что полную предоплату они почему-то не берут. Собственно, эта дебильная бронь и понесла меня к Березовскому на работу.

Какая на хрен разница, кто подтверждает бронь на поминки?! Может, наведаться в тот ресторан и ещё один скандал закатить?

— Ты знаешь этого Арсена? Уверена, что не будет здесь завтра его… друзей? — с сомнением спрашиваю я, глядя на Милку с мольбой и надеждой.

— Уверена.

Вздыхаю и нервно веду плечом:

— Зови уже…

— Арсенчик, давай-ка нам по айрану и пулей за стол переговоров. — тут же командует Милка, развернувшись на пятках своих сандалий.

Вот это мою жизнь развернуло, конечно! Второй день чувствую себя, как в каком-то кино. Чего-то делаю, куда-то иду, решения какие-то принимаю, а всё кажется, что как-то не по-настоящему.

— Давайте, девушки, свежий, холодный… — нахваливает белую жижу с какой-то зеленью в стакане. — Будем знакомы? Арсен. — жгучий брюнет ставит перед нами напиток и сдержанно улыбается. — Мила мне рассказала в двух словах о вашем положении…

Глава 7

Официально заявляю, я обожралась! Вот прям так — ОБОЖРАЛАСЬ.

Кто, спрашивается, Милку тянул за язык с этой дегустацией? Боже, какая же там кухня вкусная, жирная, вредная, сочная…

— Колобок дома, — устало выдыхаю в пустоту дома. Бросаю ключи на тумбочку, снимаю босоножки, стаскиваю с плеча сумку и медленно перебираю ножками в сторону гостиной.

Вроде справилась. С рестораном договорилась, меню утвердили, всех обзвонила, с деньгами, которые мне на похоронах папины сослуживцы всунули, распрощалась, объелась, аж живот выпирает… Дальше-то что?

По-хорошему, стоит взяться за разбор своих вещей, а то я утром одну умывалку из-под туфли достала, да так сумку и бросила раскрытой в спальне… Но так лень! Кто вообще придумал, что еда придаёт сил? Кажется, она их убивает. У меня, во всяком случае именно так.

Сажусь на диван и с трудом поджимаю под себя ноги. Таращусь бездумно на тёмный экран средней по размеру плазмы, висящей напротив, и даже не шевелюсь. Лень! Даже рукой махнуть лень.

Стоит совсем чуточку прикрыть глаза, как память услужливо подбрасывает мне скорбные картинки-воспоминания с похорон. Становится так мерзко, что какая-то желчь к горлу подступает. Хотя… Возможно, это просто изжога.

— Пф… — выдыхаю и усиленно тру виски. Нужно как-то взбодриться, как-то собраться. Лень, обжорство — всё лишнее. Завтра тяжёлый день, к которому нужно подготовиться. Мне осталось пережить его. Всё остальное — болезненное, страшное и дикое, я уже пережила. — Один день.

Так, если подумать, мне не с кем даже вспомнить папу. Никого не осталось рядом, кто знал его до болезни, помнил… Сослуживцы? Да, безусловно, но есть небольшой нюанс — они не знали моего папочку ни в мирное время, ни в семейном кругу, ни в домашней обстановке. С соседями он никогда не ладил. Да и не осталось здесь уже никого. Молодёжь, мои ровесники, все разъехались, многие в центр перебрались, многие за рубеж, стариков по пальцам пересчитать можно. Мы с ним последние годы у него бывали всё реже и реже. Больницы далеко, на гемодиализ кататься отсюда непозволительно дорого и долго. Жили на съёме. У больниц. Иногда у нас с Мишей папа оставался. Такое оно всё… какое-то неправильное и унылое. Милка… Милка вот, разве что, его помнит. Какие нас с ней парни в форме привезли на выпускной, на каких машинах… Ммм. Одноклассницы ахнули. Папочка постарался всё устроить. Он у меня самый лучший, самый замечательный… И так болит всё внутри, что теперь приходится ко всем этим эпитетам добавлять роковое «был»…

— Всё! Всё! — трясу головой, прогоняя застывшие в глазах слёзы и наваждение. — Встала и пошла что-то делать! Встали и пошла! Встала и пошла!

Установка срабатывает. Находится масса всего, чем можно себя занять с пользой. Я намываю ванную комнату, как будто ей когда-то воспользуется самый закоренелый чистюля. Перемываю всю посуду холодной водой. Вытираю пыль с полок и поверхностей. Несколько раз покрутив и повертев бойлер, отчего-то неработающий, плюю на тёплую воду и отправляюсь во двор. Там, в гараже, находятся алюминиевые вёдра, одно из которых я использую под нагрев воды. Ничего, немного денег ещё осталось. Послезавтра вызову мастера, чтоб посмотрел, что за дела такие с бойлером происходят.

А вот в ванной… ммм… Я чувствую себя королевой. Всё вокруг чистенькое, натёртое, сверкающее, вкусно пахнущее. Одно удовольствие намывать своё тщедушное тельце. Видок у меня, конечно, ещё тот. Миша в чём-то прав. Я действительно за последние месяцы слишком много скинула. Бог с ними, с моими костями и округлостями, а вот кожа… Страх господень.

Валяюсь в душистой пене до победного, пока не начинаю замерзать. Вода на меня всегда успокаивающе действовала.

Меня здорово расслабляет и начинает потихоньку вырубать.

— Отставить, — ворчу себе под нос, — В кровать шагом марш.

Где-то на периферии сознания бьётся мысль, что я за последние двое суток сплю гораздо больше, чем бодрствую, даже больше, чем проспала за всю предыдущую неделю, но я гоню её от себя, не позволяя той, в свою очередь, прогнать сонливость.

…а вот будят меня всё те же странные звуки.

Тук-тук. Бам-бам.

Но на этот раз я улыбаюсь, потому что сознание возвращается охотно и мозг довольно быстро разгоняет мыслительные процессы.

— Стучи, стучи, вчера-то я двери заперла. Вчера — это тебе не позавчера. — мурчу в подушку, приоткрыв правый глаз и уставившись в окно, откуда на меня падает Милкина тень.

Вижу угрожающий кулак и громко фыркаю.

— Власова? Храброй воды выпила, что ли? Открывай давай!

Эх… Я не то чтобы очень против её визитов, но если бы мне Милка график своих посещений какой выдала… Думаю, мне было бы чуточку комфортнее.

— Открывай давай. Кофе бахнем, и я побегу магазин открывать.

Вот же… танк-баба, ей-богу!

Деваться некуда. Приходится просыпаться и плестись отпирать двери утренней гостье.

— Доброе утро! Сегодня кофе пьём с булочками. Мимо хлебного пробегала, пока Людка товар принимала, решила подзадержаться. Ещё даже горячие. Дышат. — не испытывая и тени смущения или стыда, щебечет эта ненормальная. — Кстати, слушай, там на соседний склад, на строительном, реализатор требуется. Не хочешь пойти? Очень удобно, как по мне. Смотри, в четыре уже строительный рынок не работает. В три часа собираешься, в четыре уже сто процентов дома. Платят вроде не ахти, но так там и напрягаться не надо. Сиди, пробивай товар, чеки печатай, да грузчикам передавай на погрузку, отгрузку. Я, вон, когда реализатором так работала, вообще книги читала весь день.

— Мила, остановись, ради бога. У меня сейчас мозг взорвётся. — стону, медленно переставляя ноги в сторону ванной. — Дай хоть этот день пережить.

Глава 8

Вот всё-таки не всем желаниям и слабостям женщин мужчинам стоит потакать.

Стою, едва дышу, едва глаза в кучу собираю и прощаюсь с, казалось бы, бесконечным потоком папиных сослуживцев, друзей и их спутницами. Арсен, будь он неладен, раз десять принёс мне изысканно-армянского в белой чашке, и теперь я не то что спокойна, я теперь… А-ай, никакая я теперь.

— Ты не стесняйся, Оль. Что будет нужно… В общем, у тебя мой номер есть. — ободряюще похлопывает меня по плечу Вадим Семёнович. Пожалуй, на сегодня это единственный мужчина, беседе с которым я радовалась так же, как и визитам Армена с моим "успокоительным". — Ты, главное, держись.

Да я держусь! Держусь изо всех сил, потому что стоять ровно, кажется, нет никакой возможности.

— Спасибо. — выдыхаю, стараясь сказаться трезвой.

В целом, ничего ужасного не произошло. «Эдельвейс» не только выстоял, но и достойно себя зарекомендовал. Мои переживания были напрасными. А вот атмосфера, конечно, сказывалась на мне тремором. Слишком много слов о моём папе, слишком болезненно отзывался каждый глагол в прошедшем времени о нём, слишком многие спрашивали о Мише…

Мужчина обнимает меня и грустно улыбается на прощание.

Господи, сколько же их ещё?

— Ну, Ольга Владимировна, полагаю, теперь можно и зачитать завещание?

Я смотрю на невысокого мужчину в синем деловом костюме и не сразу припоминаю, что он не только папиным другом и компаньоном по рыбалке является, а ещё и действующим юристом. Или нотариусом?

— К-какое завещание? — глухо интересуюсь, осматривая опустевший зал.

Нас осталось всего трое, если не считать персонал и довольного Арсенчика, подгоняющего официанток. Я, Сергей Борисович и Милка. Благодаря последней, кстати, я удерживаю своё туловище в вертикальном положении. Вересова очень тактично подпирает меня справа.

— Да, понимаю ваше удивление. Вы единственная наследница. Но полгода назад Владимир Алексеевич обратился ко мне за помощью, и я, как вы понимаете, ему не отказал. — вообще не понимаю, что он несёт.

Какая помощь?

— Мил, что он говорит? — хмельно переспрашиваю у Вересовой, ненадолго выпустив из поля зрения Сергея Борисовича.

— Присядем?

Ну, присядем так присядем. Мне так даже лучше.

— Арсен, можно мне ещё чашечку кофе, пожалуйста. — кричу, усадив свою пятую точку на стул.

— Арсен, не вздумай! — рявкает Милка, похлопав ладонью по столу перед моим носом. — Общайся. Я отойду.

А общение не задаётся.

— Это письмо вашего отца. Он просил передать, после… после оглашения завещания. — мужчина протягивает ко мне белый конверт и нервно поправляет очки на переносице. — Что касается самого завещания… — минутная пауза, за которую в морщинистых руках оказывается ещё один конверт, в три раза крупнее предыдущего. — Вам не о чем беспокоиться. Всё ваше. Дача, земельный участок в Подмосковье, гараж, дом в переулке Пятницкого и квартира на Васнецова, счета…

У меня всё, белочка? Какая квартира?

Собираюсь с мыслями и пытаюсь чётко сформулировать свою мысль, чтобы донести её до своего собеседника:

— У нас не было квартиры на Васнецова. Это ошибка. Мы снимали с… — запинаюсь, потому что мысли возвращаются к мудаку, — Слушайте, давайте уже читайте быстрее. Я потом скажу. — сбиваюсь, так ничего и не объяснив.

Слушаю, особо не придавая значения происходящему. Я понимаю, что главное во всём этом балагане ни какое-то там завещание, а письмо. Письмо от папочки… Мне. Я не выпускаю из рук совсем небольшой и тонкий конверт, пока слышу громкий и скучный голос Сергея Борисовича.

— Собственно, вот и всё. — заканчивает на этом мужчина, протягивая в мою сторону папку. — Можете ознакомиться.

А я могу! Могу и буду, потому что происходит какой-то бред.

Конверт приходится отложить в сторону.

— Ещё раз, — вздыхаю я, — Квартира на Васнецова… «Дом 5а, кв.16», — сверяюсь с расплывающимися цифрами и буквами, прежде чем ввязываться в спор с другом своего отца, — Она существует? — Тьфу ты! Что я несу?! — Простите, не так выразилась. Квартира, которая находится по указанному здесь адресу, принадлежит моему папе?

— Конечно же. В моём агентстве оформлялась сделка купли-продажи. Вы меня совсем не помните? Я с Владимиром Алексеевичем… С Вовой и Вадиком на рыбалку постоянно ездил. Вас совсем ребёнком помню.

Да никого я не помню. Гости у нас бывали, но очень редко. Что взять с военных? Да и папа дома очень подолгу не бывал, ввиду службы. Пусть так, я верю, но меня совсем другое интересует во всей этой ситуации.

— А у вас нигде там опечатки нет? Не было? — испытывая самые противоречивые чувства из всех возможных, спрашиваю я.

— Как можно…

Вот и я думаю, как можно купить, квартиру, которую Миша снимал для нас с ним целых три года?

Вообще уже ничего не понимаю.

— Но я знаю эту квартиру! Я в ней чуть больше трёх лет прожила. И её хозяйку я знаю. Антонина Семёновна. Прекрасная женщина! — эмоционально выговариваю я. — Живёт над нами. Этого просто не может быть.

— Тем не менее, сделка состоялась летом позапрошлого года. — улыбается мой собеседник, будто и не слышит, что я ему здесь втолковать пытаюсь. — А что до ваших заявлений… Возможно, вы найдёте ответы в письме? Боюсь, мне уже пора. Оставлю вам визитку, набирайте, подъезжайте, займёмся необходимым сбором документом и переоформлением. Ещё раз примите мои соболезнования. Вова был замечательным человеком.

…опять это грёбаное прошедшее время.

— Ну, как? — едва Сергей Борисович выходит из ресторана, как ко мне уже дефилирует Милка с белоснежной чашкой в руках. — Ты не смотри так плотоядно, это просто кофе. Тебе не помешает. — сдержанно улыбается она. — Всё хорошо?

Да как бы ответить? Я пережила этот тяжёлый день — уже вроде бы как хорошо всё, но столько новых вопросов появилось… Жуть!

Глава 9

Го-ло-ва… Умираю.

— Пи-ить, — чей-то загробный шёпот срывается с, почему-то, моих губ.

Паршиво до такой степени, что мутит, стоит только голову оторвать, слава богу, от подушки. Прекрасно я вчера притупила волнение, прекрасно успокоилась… Науспокаивалась до такой степени, что сегодня сдохнуть охота!

«Прости меня, папочка… Я без тебя не могу… не умею…» — прикрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов, активируя дремлющую память.

Молчит, зараза. Завещание помню, разговор с Сергеем Борисовичем, вообще, детально, письмо папино помню… Как ревела, помню…

А дальше? Как-то же я оказалась дома?

Впрочем, я одета, в папиной постели, без обуви, у себя дома — судя по всему, всё гораздо лучше, чем я могу себе нафантазировать. Стоит исполнять наставления отца и жить дальше, становиться счастливой. Как минимум, мне для этого нужно подняться и попытаться принять таблетку. Хотя бы от головы.

Сказано — сделано.

Борюсь с тошнотой, головокружением и слабостью, но ковыляю в кухню, как могу. Добираюсь до стола и зависаю, разглядывая маленькую бутылку минералки и какой-то продолговатый пакетик, притаившиеся на самом углу. Некстати обращаю внимание и на пакет с кексами и конфетами, которые мы с Милкой вчера не успели раздать всем соседям. Ума не приложу, куда их девать и зачем столько нагребла в магазине.

— О боже… — тянусь первым делом к минеральной воде. Пью жадно, практически выпиваю всю воду, когда до меня наконец-то доходит, что это явно не я вчера о себе сегодняшней позаботилась.

Милка?

Вытираю рот тыльной стороной ладони и подношу пакетик с каким-то порошком к лицу.

— О да! Дай боже тебе долгих и счастливых лет жизни, Милка. — радуюсь, как ненормальная, признав порошковое средство от похмелья.

Сразу даже как-то легче становится. Будто от осознания того, что обо мне всё же есть кому позаботиться, организм нацелился на борьбу с бякой.

Разбавляю свой антипохмелин, выпиваю и начинаю ждать, когда подействует. Времени не теряю. Как известно, под лежачий камень вода не течёт. Жду с пользой, проверяя холодильник, коридор и гостиную.

Всё увиденное и найденное меня не радует. Вообще!

Холодильник ломится от еды. Готовой еды, упакованной в красивые контейнеры с логотипом уже очень хорошо известно мне ресторана. Мне ни в жизнь столько не съесть! И главное… Что главное? У-у-у, как же плохо соображается в таком состоянии! Ага! Восхитительно всё расставлено. Соусы на полочках дверцы, горячие закуски и мясо на верхней полочке, в объёмных контейнерах с прозрачной крышкой упираются во все стороны, высятся ровными рядами, то же самое и с холодными закусками, нарезками, гарнирами. Даже овощей вагон в специальном отделении.

— Не-е-е, это я бы в такой тетрис вчера не сыграла, — вздыхаю, прекрасно осознавая в каком состоянии я вчера была. — Точно Милка.

Содержимое холодильника понемногу активирует воспоминания того, как мы с Милой уезжали из ресторана. На такси, слава богу. Арсен нас провожал, таская в багажник бесконечные пакеты, пока я говорила по телефону.

Говорила по телефону… А с кем?

Пытаясь выяснить, где моя сумочка и, собственно, мой телефон, натыкаюсь на два ящика с разномастным алкоголем. Выражаясь простым языком, в моём коридоре два ящика крепкого, высокоградусного бухла! Водка, коньяк, виски… Нет, бутылка кофейного ликёра всё же каким-то образом прибилась.

— Охренеть! — наивная, я думаю, что это шок.

…но шок меня ждёт, когда я нахожу в гостиной свои туфли, сумочку и телефон, который служит прямым доказательством того, что я законченная дура!

— Нет-нет-нет… Нет! — срываюсь на крик, ёжась и морщась от собственного голоса.

«Мишутка». Дохреллион звонков, как входящих, так и исходящих. Под десяток сообщений, смысл которых я не могу понять, потому что я вчера явно не пыталась что-то донести до своего мудака, а какого-то демона пыталась вызвать. И режим «т9» мне в этом помогал!

— Ублютка ты, а не Мишутка. — не могу успокоиться. Нервишки начинают шалить, поднимая в груди волну злости и раздражения.

Как я могла? Как? Чем я только думала?!

Стоит оценить длительность разговоров в журнале звонков, как становится понятно — я вчера вообще не думала.

«Если очухалась, приезжай в офис за деньгами.» — появляется новое входящее внизу экрана.

Как чувствует, мудак, когда нужно писать! Вот, теперь ему ещё и отобьётся прочитанным его послание! Да что за… Что за деньги?

Падаю на диван и тру переносицу, силясь вспомнить хоть что-нибудь из вчерашнего разговора, и бинго! Чудо случается. Я вспоминаю обрывками почти все события вчерашнего вечера!

Сам же мне позвонил, мудак! Рассказать, какая я хреновая, пожаловаться, что влетел на бабки, прождал меня в ресторане, а я, сука такая, забила болт даже не девять дней папы. Ха! Ублюдок, тебя просто никто не хотел видеть!

Милка ещё, зараза, масла в огонь подлила со своим: «Надо срочно искать работу, Оль. Вся эта бумажная волокита, переоформление, налоги, пошлины… Ну, ты понимаешь, столько бабок будет жрать, что мама не горюй.». Вот если бы не она, я бы, может, и не вспомнила, что у одного мудачья имеются полмиллиона папиных денег на нашу свадьбу! Ну и обмудок этот ещё так не вовремя позвонил. Хотя, я сама хороша! Ушла — всё, считай, сдохла. Зачем приняла звонок? И судя по журналу вызовов не единожды!

Дура! Боже, какая же я дура!

Ладно, утешусь тем, что я хотя бы не нищая дура, а, судя по всему, скоро буду дурой с деньгами.

Глава 10

Я не хочу ехать к Мише в офис! Совсем не хочу, но еду ведь.

Гадство какое!

Сама не понимаю, в чём истинные причины моего страха встречаться с ним наедине, но отметаю от себя один вариант за другим. Меня не устраивает даже встреча в людном месте! Всё кажется, что я не сдержусь и что-то выкину, опозорюсь. Домой к нему приехать за деньгами… Ещё печальнее вариант. Там мои вещи, там моя маленькая жизнь была прожита. Я уже не знаю, на что мой бывший жених способен. Особенно за закрытыми дверями. И к себе ведь не позовёшь… Мерзко как-то от одной мысли, что он, не дай бог, войдёт в дом моего папы. Встретить у калитки? Вариант, но это же надо с ним договариваться, гадать, согласится он или нет.

За волнением и противоречиями время поездки пролетает незаметно.

Я долго мнусь, прежде чем войти в здание и проследовать знакомым маршрутом. Правда, на этот раз я двигаюсь по указателю, ведущему к лестнице. В одном месте я видела этот чёртов лифт!

«Заберу деньги и уйду! Заберу деньги и уйду! Заберу деньги и уйду!» — повторяю, как мантру, вынув телефон из сумочки и отбив короткое сообщение, дав знать, что я поднимаюсь.

…только мысли уносят к лифту.

Стыдно признаться, но я совсем не разглядела того мужчину. Некоторые детали сохранились в памяти, а вот образа целиком нет. Да и не было. Пока он был увлечён содержимым своего телефона, я только и рассмотрела, что его одежду и тёмные волосы. Он… обычный, кажется. Не худой, не качок — среднего телосложения. Волосы, пожалуй, даже ближе к чёрному цвету. Мои подушечки пальцев отчётливо ощущали щетину на его лице. Жёсткую, колючую, несколько раз уколовшую мне кончик носа и нижнюю губу. Лицо… не помню, хоть ты тресни, чтобы я его видела. Голос и тот стёрся из памяти. О! Он ещё психованный! Вот этого точно не забудешь.

Шикарное описание!

Оказавшись на нужном этаже, я некоторое время собираюсь с духом, топчусь на одном месте, прежде чем сделать шаг в направлении Мишиного кабинета. Не хочу идти и туда, но желание быстрее со всем этим покончить сильнее сигналов психики о самосохранении. Иду, разглядывая двух мужчин, которые тихо что-то обсуждают, стоя в конце коридора у длинного подоконника.

Ха! Подмечаю деловые костюмы, небритость на лицах беседующих, нервные движения рук и ног. Я могу выбрать любого. Серьёзно. Они ещё и оба темноволосые. Любой из них может быть тем психом из лифта. Только потому стоит активнее переставлять ноги, пока я не попала на глаза тому, кому не надо.

Опускаю голову вниз, прячу взгляд и быстро вхожу в кабинет Березовского, без стука и прочих условностей.

— Давай быстрее деньги, и я пойду. — с порога обозначаю своё нежелание здесь находиться.

Я даже не сразу замечаю, что рабочее место Миши пустует, а сам он расселся на диване в так называемой зоне отдыха.

Молчит, гадёныш, а меня начинает выводить из себя его молчание, задумчивый взгляд, устремлённый на меня, и две, мать его, чашки кофе на низком столике, придвинутом практически вплотную к дивану.

— Ты издеваешься? Думаешь, мне хочется здесь находиться? Да я ни тебя, ни это место видеть не могу!

— Оль, я думаю, нам нужно поговорить… — меня будто обухом по голове бьёт от его тихого и участливого голоса. — Деньги на столе. Как и договаривались… — зачем-то запинается он.

Да мне плевать! Плевать, что ему там нужно сказать и о чём поговорить! Нормальные мужики не изменяют своим женщинам! Не тогда, когда в них и их поддержке больше всего нуждаются. А менее нормальные мужики не ведут себя как твари, пойманные с поличным!

— Поздно объясняться. Я всё поняла. Твоя позиция мне известна. — ухмыляюсь и быстрым шагом двигаюсь к столу. — Ты хороший — я плохая. На этом и разойдёмся. — выискиваю взглядом деньги, но, кроме ноутбука, стопки папок и тоненького белого конверта на рабочем столе ничего нет. — Надеюсь, больше не увидимся. — тянусь к конверту, беру его в руку, а сама понимаю, что какой-то он "худенький", как для носителя пятисот тысяч. — Это?

— Да, там сто тысяч, можешь пересчитать. — его вздох, как удар током по моим оголённым нервам.

— Что происходит? Какие сто тысяч, если должны быть пятьсот? Ты меня кинуть решил? Это деньги, которые мой отец дал на нашу свадьбу! Ты не имеешь права…

— Ты не протрезвела, что ли? — хмурится, спрятав хищный оскал за белоснежной чашкой и глотком кофе. — Я тебе вчера сказал, что отдам частями…

— Какими частями?! Ты куда дел папины деньги?!

— И это я вчера тебе объяснял. Напряги память уже! Аверин отходит от дел. Я почти встал во главе фирмы, но тут его сынок объявился. Мразь охуевшая. Проверки он здесь устраивает… — рвано выдыхает, отбросив края пиджака в стороны. — Пришлось вложить кое-какие сбережения, чтобы этот сосунок поскорее доложил отцу, что дела идут хорошо, и отчалил. Я мог потерять право подписи!

Сбережения? Это он деньги, подаренные моим отцом, так называет? Сбережениями?!

Я в полном шоке. Ладно, некоторые его обвинения я могла принять раньше. Папа болел… папа умирал… Я, возможно, сама пустила под откос наши с Мишей отношения, расставив приоритеты в пользу отца. Где-то не считалась с его потребностями, где-то откровенно надоедала, вываливая на него всю свою боль и страхи. Я не оправдываю, нет. Измена — выбор. Он свой сделал. Но я явно не та, о которой мечтают мужчины. Даже рядом с идеалом не стояла. Никогда не была такой. Только он же, оказывается, ещё и вор! Вор или аферист, какой-то мошенник!

— Аверин — папин друг. — произношу тихим, слабым голосом.

— Да какой друг? Ну, служили они срочную вместе. И? Сколько раз они виделись за эти пять лет, Оль? Не нагнетай.

— И тем не менее, по звонку моего отца тебя сюда взяли. Благодаря ему и своему труду ты смог так подняться… А ты… ты воровать стал?

— Заебись, святоша нашлась. Как ежемесячно деньги с меня доить за квартиру, которая твоему папаше принадлежит, так это нормально, а мне лекции читать, ничего не понимая даже в этом, так это ты тут как тут. За собой ни хуя не видишь.

Глава 11

— Я ведь тебя и засудить могу, Оль. — цедит Миша, кивком головы указывая на нетронутую чашку кофе. — Но я… хер его знает, вину за собой чувствую. Не злюсь. Отдам я тебе и деньги, и из квартиры съеду.

Это что? Почти цивилизованный разговор двух людей, которые не сошлись характерами?

Отчего-то внутри меня всё замирает в напряжении. Будто интуиция подаёт сигналы, что не всё так радужно.

— Кажется, я сейчас услышу «но», — взмахиваю конвертом, сжатым в руках, и подхожу к столику.

— Оля, это мошенничество. То, что провернул твой папа, иначе не называется. Я поговорил сегодня с Антониной Семёновной. Бабка по десятке в месяц себе на карман клала, за то, что продолжала притворяться собственницей квартиры и оплачивала нашу коммуналку. А сколько бабла я отвалил за эти два года, Оль? Там даже не пол-ляма. И да, я могу отсудить у тебя эти деньги. Не деньги, так часть твоего наследства. — ровным тоном проговаривает он.

— Мой папа не мошенник. — скрываю злость как могу. — Да, я не оправдываю его методы, но ты тоже хорош! Откуда ты взял деньги на землю и строительство? У тебя, оказывается, уже дом готов почти. Твой! О котором ты мне ни словом не обмолвился за последние годы. И так удачно у тебя всё совпало, да? До первого переноса нашей свадьбы успел купить. Чтоб в браке не строиться и при разводе не делить, да?

— Это рациональный подход. — как ни в чём не бывало, проговаривает он.

Ну да, рациональный. Всё верно. Какая семья, такой и подход.

Не хочется этого признавать, но его спокойствие меня пугает. Понимаю, что по-хорошему мне стоит для начала проконсультироваться с адвокатом, а уже потом бороться за репутацию своего папы, но надо же ещё и побольше материала собрать, большей информацией разжиться.

— В течение полугода я получу всё, что осталось мне от папы. — щурюсь и решаюсь на отчаянный шаг — разговор с мудаком! — То есть, декабрь. В браке. Моё наследство, полученное в браке, делилось бы между нами при разводе? — медленно сажусь в кресло напротив Миши и, не сводя с него пристального взгляда, тянусь за чашкой кофе, показывая всем своим видом — я готова к долгому разговору.

— Нет. — ухмыляется гадёныш.

А вот мне так не кажется. Я начинаю думать, что неспроста он так на осенней свадьбе зациклился. Может, там какой-то коварный план, какая-то афера, чтобы у меня тоже что-то отжать? А что? Человек явно об этом думает. Землю купил и стройку затеял, чтобы, не дай бог, не посчитали совместно нажитым и не поделили при разводе. Наверное, это или из-за его члена, который он в штанах удержать не может, или из-за желания на нас с папой нагреться.

— Было бы нет, Миша, я думаю, ты бы пришёл и всё мне рассказал. Объяснил свою позицию. У тебя были личные мотивы, как строиться до брака, так и явно имелись мотивы скрывать свою собственность.

— Есть нюанс, Олечка, — томно тянет гадёныш, — Я закон не нарушал. Что ты можешь доказать? Покупать недвижимость запрещено до брака, что ли? Нет. А может, я дом твоей мечты все эти годы строил? Сюрприз готовил.

Да уж, сюрприз удался. Березовский, оказывается, вообще специалист по сюрпризам! Высочайшего уровня!

— Да пусть это всё на твоей совести останется. — делаю глоток кофе и выжидательно смотрю на своего бывшего жениха. Слишком многое в моей голове не стыкуется. — Ты точно не из тех, которые не попробуют нажиться на этой ситуации. А раз уж ты мне даже сто тысяч выделил, как первый взнос… — поддаюсь вперёд и отодвигаю конверт с деньгами от себя подальше. — Чего ты хочешь?

Сердце пропускает удар. Я вижу триумфальный блеск в глазах, в которых тонула совсем недавно, и внутреннее холодею.

— У меня ничего нет! И хрен я тебе что отдам из папиного имущества и своего наследства! — выпаливаю, выдав своё истинное отношение к этому разговору.

— Блядь, Оль, ты за кого меня принимаешь? — не верю ни единой ужимке. — Я сказал, я верну тебе все деньги. Не хочешь жениться? Не надо. Это справедливо, в конце концов. — ха, аферист мне что-то заливает о справедливости. — Но твой отец поступил со мной нечестно. Несправедливо, Олечка. Я могу с тобой судиться, да, но кому это нужно? Тебе? Мне?

— Да что, что, твою мать, тебе нужно?! — срываюсь я.

— Оля! Возьми себя в руки! Мы сколько лет с тобой вместе? Думаешь, я попрошу тебя о чём-то гнусном?

— Ты скажешь, нет? — встаю с кресла и с грохотом ставлю чашку на стол.

Всё! Нет моих сил терпеть эти издевательства.

— Аверинский сосунок роет под кого-то из нашей фирмы. Я от себя подозрения отвёл. Это сто процентов. Но, гадёныш, явно нашёл за что зацепиться… — прекрасно, что он начал говорить, но очень хреново, что опять не по теме. — Он свалить уже должен был, а он себе помощницу ищет, сука.

Какое-то нехорошее предчувствие царапает нутро.

— Миша, каким боком я к твоим проблемам? Не улавливаю связи.

В меня впиваются злые, прищуренные серые глаза.

— Сходи к нему на собеседование. Я тебе уже и резюме подготовил. Даже распечатал. И вот это, — с этими словами безумец запускает руку во внутренний карман своего пиджака и достаёт моё помолвочное кольцо, — Не забудь надеть, перед тем, как пойти. Ублюдок всех моих подсадных отбрил, сославшись на то, что ищет семейную, замужнюю, не хвостом крутить сюда пришедшую.

Боже мой, да он и правда аферист! Самый настоящий!

— Много вокруг тебя, смотрю, баб. — ошарашенно выдыхаю я, боясь пошевелиться. — Может, стоило своих, как ты выражаешься, подсадных, не из эскорт-услуг заказывать? — нервно улыбаюсь и качаю головой. — Ты же не думал, что я соглашусь? Я лучше с тобой судиться буду, чем пойду ради спасения твоей задницы на твои махинации.

— Оль, блядь, я мало вам с папой помогал? Херово тебя содержал, обеспечивал? Мы чужие люди, что ли? Ну, помоги мне. Ну, пожалуйста! Я обещаю, слово тебе даю, что никаких махинаций, роднуль! Ты узнай просто во время собеседования побольше о его планах, и всё! На какой срок он себе помощницу ищет, чем планирует заниматься, что будет входить в твои обязанности, с чем и где работать. И всё! Оль, всё! Клянусь тебе. У меня сделка в конце месяца горит. Мне точно нужно знать, что этот сосунок задумал и на кого нацелился. Просто сходи на собеседование и передай мне всё, что он будет говорить во время него. Всё. Я от тебя отстану! Навсегда! Даже расписку могу написать, какую захочешь!

Глава 12

О господи… Не кабинет, а каморка какая-то!

— Да?

Это этот, что ли, парень, сын Аверина?

— Добрый день. — по-военному рапортую. — Я по поводу собеседования на должность вашей помощницы. От Надежды Николаевны из бухгалтерии.

Не жду приглашения, прикрываю за собой двери, и делаю шаг в сторону крошечного стола. Дальше, собственно, и шагать некуда. Офисный стул и шкаф, заставленный разноцветными папками с белыми корешками, не оставляют простора для других манёвров.

— Присаживайтесь пока. — бурчит себе под нос Алексей Александрович.

Я вижу, что мужчина спешно убирает что-то в спортивную сумку и прячет её под столом, но стараюсь казаться невозмутимой и не выказывать своего отношения ко всему происходящему. Абсолютно не интересно. Ничего не интересно.

Ну ладно… Немного всё-таки любопытно. Всё же Миша мне все мозги затюкал сыном Аверина. Его проверками, рвением совать нос во все дела, неизвестными причинами, по которым он осел здесь и вообще вышел из тени. Я, признаться, ожидала увидеть кого-то гораздо старше и… серьёзнее, что ли.

Вот сидит передо мной парень, самой обычной наружности, он даже чем-то похож на гордого носителя восточной крови, но… Последнее, пожалуй, глупо. Уже несколько лет все как помешались на этих бородах, барбершопах, что уже и славянина можно принять за кого хочешь. Он ведь самый обычный. Смуглый, кареглазый, бородатый, худощавый и молодой. Из-за той же бороды тяжело прикинуть его возраст, но меня почему-то за тридцать и не несёт, а там, вполне возможно, что ему вообще чуть больше двадцати. В белой футболке, в спортивных штанах, с нелепо торчащими волосами на вертлявой голове — мальчишка. И мне нужно перед этим мальчишкой строить из себя не пойми кого…

Ну, он хотя бы точно не мой псих из лифта. Слишком молод, бородат и не собран. Тот прямо хозяином жизни себя позиционировал, кажется.

— Что вы мне принесли?

Мне явно не рады. Это читается в его вздохе и медленных движениях. Он садится в своё кресло и поднимает на меня уставшие глаза, да так и замирает.

— Надежда Николаевна, полагаю, многое до меня не донесла. Потому у меня собой только скромное резюме. Хотелось бы подробнее узнать о должности, на которую я прохожу собеседование, чтобы хотя бы понимать, стоит ли это нашего с вами потраченного времени. — не тушуюсь, протягиваю приготовленное бывшим женихом резюме и жду.

Мне неуютно и некомфортно от его пристального взгляда. Так и хочется сказать: «Моргни уже! Эй отомри! У меня уже рука устала!».

— Алексей Александрович? — трясу свежеотпечатанным резюме буквально перед его носом.

— Я слышу. — как-то подозрительно медленно тянет мужчина, скосив взгляд на сжатый между моими пальцами лист. — Это моя личная просьба. Мне нужна помощница на полставки. Три-четыре часа в день. Всего на неделю. Я не могу предложить вам постоянную… — он запинается. — Вы… замужем?

Я не успеваю порадоваться тому, что избавилась от этого пристального взгляда, как меня накрывает новой волной волнения.

— Обручена. Свадьба осенью. — выдавливаю из себя, начиная проклинать тот день, когда познакомилась с Березовским. — Какие-то проблемы?

Резюме исчезает из моих рук, но, к моему удивлению, в него даже не заглядывают. Мне вообще начинает казаться, что теперь парня заклинило на моём кольце, что и без его взгляда на подсознательном уровне вызывает жжение и зуд по всей кисти.

— Давно обручились?

Странный вопрос. Собственно, как и сам мужчина.

— Три года назад.

— Большой срок. — хмыкает, словно со знанием дела.

— Большой. — охотно соглашаюсь я. — Зато достаточный для того, чтобы понять, с каким человеком вы собираетесь связать свою жизнь. Рекомендую. — волнение немного сказывается.

Меня ещё похмелье толком не отпустило, а тут новые причины для тревоги и тремора.

— Но, видимо, недостаточный, чтобы нагуляться перед браком… — откидываясь на спинку кресла, выдыхает собеседующий.

— Что, простите?

Мужчина… Парень… Боже, я не знаю, как его называть даже мысленно. Всё борода и глазища его путают! Аверин! Вот! Будет просто Авериным, пока я не выйду из этого кабинета, а дальше… А зачем мне, собственно, дальше его как-то для себя называть?

— Я спрашиваю, за три года в отношениях можно нагуляться или нет?

Что он несёт?

— Нагуляться в отношениях… — пробую слова на вкус, катая на языке каждый слог, и не понимаю, что за очередной бред вокруг меня разворачивается.

— Хорошо. Не отвечайте. Отношение к изменам, я так понимаю, положительное.

Чего?!

— Неправильно понимаете.

— Разве? — хищно сужает глаз безумец, не отпуская меня из плена своего проницательного взгляда.

Догадка поднимает в груди лавину слепой ярости, которую я пытаюсь остановить, бросая перед тоннами снега веские аргументы и инстинкт самосохранения. Он меня раскусил. Раскусил нас с Березовским! Он и о его похождениях прекрасно осведомлён. Я вот вообще не удивлена! Заниматься сексом на рабочем месте, ещё и не запирая двери кабинета… Да здесь, должно быть, всё здание в курсе о похождениях моего, так называемого, жениха! А я? Как он узнал, кто я?

Собственно, какое это имеет уже значение?

Отмираю, чудом совладав с эмоциями, и вырываю из рук наглеца своё резюме, на которое тот только соизволил обратить внимание.

— Идите вы к чёрту, товарищ начальник, Аверин Алексей Александрович! — цежу, проклиная себя за то, что пошла на поводу Миши и сунулась на это долбанное собеседование. — Моя личная жизнь вас вообще не касается!

Брюнет скалится. Как котяра, поймавший в свои лапы мышь и намеревающийся её удержать.

— Будешь делать вид, что не узнала меня?

Да что он несёт? Я его впервые вижу!

— Вы больной?

— На вопрос ответьте, Ольга Владимировна.

Он точно больной. По всей голове больной!

— Негативное у меня отношение к изменам. Негативное!

Глава 13

Наматываю сопли на кулак и иду уже на третий круг, изливая Милке душу и всё пережитое за сегодняшний день:

— Даже сын владельца компании в курсе, какой Миша ходок, а я… а я не видела, не хотела видеть, не замечала… дура…

— Да епона мать, Оль, завязывай. Ну, третий раз одно и то же. Хватит себя накручивать. Никакая ты не дура! Дура бы к этому мудаку вернулась!

Жалеет меня? А не надо! Не надо меня жалеть. Дураков не жалеть надо, а учить.

— Дура, дура. — отчаянно киваю я.

— Ой, бля, тоже мне трагедия. — хохочет Милка, плеснув в свою чашку кофейного ликёра. — Ну, сказала ты по пьяни ему то, чего не стоило говорить? И чё? В чём трагедия? Разве он бы не узнал, что ты хозяйка хаты или ты бы и дальше позволила ему там спокойненько жить, припевать и баб сношать? Зато как ты вчера ему в трубку орала: «Это моя квартира! Собирай свои манатки и вали к своей сосалке!». Ты такая счастливая была! Ты бы себя видела…

— Я пьяная была, а не счастливая. — вяло протестую я. Наверное, в этом Милка права. Он бы чуть позже всё равно узнал бы всё или пришлось бы придумывать новые махинации, чтобы скрыть правду. Мне было бы легче признаться себе в этом, если бы моя память как-то зафиксировала этот момент моего кратковременного триумфа.

— И ничего нет страшного, что ты пошла на собеседование. — продолжает Вересова. — Ну что вылупилась на меня? У нас, вон, новые соседи пять лет назад два метра огорода себе оттяпали, когда забор ставили. Моя бабуля с ними два года, считай, судилась! Это мрак полнейший. Так это, ты уж прости, правда на её стороне была, а у тебя ситуация, мягко говоря, щекотливая. Ты ничего такого не сделала.

— Опозорилась! Может, я ничего такого и не сделала, может, ничего из ряда вон не вынюхала, чтоб Березовскому передать, но я абсолютно точно опозорилась!

— Да всё уже! Всё! Закончилось, всё закончилось. Выдыхай. Расписку хоть Берёза написал всё-таки?

Нет, она точно хочет меня добить.

— Да как он напишет?! Я из каморки этого Аверина пулей вылетела и из «СтройМира»! Вечером только смогла поговорить с этими гадёнышем!

— И?

— Что и? Сказал, что так и думал. Этот Аверин максимум через две недели свалит и Миша мне сразу же отдаст деньги. Из квартиры обещал съехать в течение недели. Всё! Я хотела сказать этому ублюдку, что его планы провалились и Аверин знал, кто перед ним сидит, изображая желающую отхватить должность его помощницы, но… Да не смогла я. Это пьяная я бесстрашная и импульсивная, а трезвая… Трезвая я не такая.

— Ну и не говори! — кивает Милка. — Я серьёзно. Не вздумай говорить. Может, этот начальник Берёзу и возьмёт за яйца! Хорошо бы, конечно, чтобы тот успел тебе деньги вернуть, до того как его махинации выкупят.

— Мила, боже, в тебе столько оптимизма, что… вздёрнуться охота! Я за деньгами ехала, а вернулась без денег, опозоренная, как оплёванная, но ты и в этом что-то хорошее находишь. Признайся, ты что-то принимаешь?

— Пока что только верные решения и кофейный ликёр. Решения — принимаю, а ликёр — употребляю. — слащаво тянет Вересова.

Ох и дурочка. В хорошем смысле, конечно же, в тёплом. Не как я.

— Ты заразная, Милка. Литр слёз, килограмм соплей и я уже не чувствую себя таким дерьмом. Из-за тебя. Думаешь, и правда всё будет хорошо? Не стоит загоняться?

— Да я в этом уверена! Найдёшь работу, утрясёшь всё со своим наследством, бумагами и забудешь Берёзу как страшный сон. Какое тебе будет дело до его проблем и образа жизни, когда он свалит с твоих квадратных метров и вернёт бабки?

— А никакого! — довольно улыбаюсь я. — Погоди, погоди, — слух выхватывает какое-то жужжание. Оборачиваюсь на звук и тянусь за оставленным на подоконнике телефоном. — Не определился номер.

— Ну, ответь. Может, кто из друзей твоего папы?

Принимаю совет подруги как руководство к действию.

— Да.

— Ольга Владимировна, добрый вечер. — незнакомый женский голос с первых слов даёт мне понять, что сейчас мне будут что-то впаривать или просить данные моей банковской карты. — Вы сегодня были у нас на собеседовании, в «СтройМире». Скажите, вам удобно сейчас разговаривать?

Не понимаю, это какая-то шутка? Новый вид мошенничества или издевательства?

— Что вам нужно? Я не прошла собеседование, я в курсе. Могли бы и не звонить…

— Ольга Владимировна, послушайте, вашу кандидатуру утвердил Алексей Александрович. Скажите, вам удобно сейчас разговаривать?

Э-э-э-э…

— Мою?!

Что происходит? Девушка явно не ошиблась номером. Может, конечно, там ещё какая-то Ольга Владимировна сегодня собеседовалась, но что-то мне в это не верится. Да и что она заладила со своим: «вам удобно сейчас разговаривать»?!

— Вашу. Сможете ли вы завтра приступить к работе?

Я в бреду? В агонии? Сегодня не пила вроде. Даже Милка кофейным ликёром меня не соблазнила.

— Нет. — ошарашенно выдыхаю я.

— Могу я поинтересоваться причинами вашего отказа?

— Бойлер!

— Что простите?

— Завтра ко мне придут мастера ремонтировать бойлер. — сама не знаю, зачем я говорю это девушке, вместо того, чтобы сказать, что я не собираюсь идти на поводу у заскоков её начальства.

Милка бросает на меня заинтересованные взгляды и придвигается всё ближе и ближе, явно чтобы лучше слышать, что же мне там такое предлагают.

— Сориентируйте, пожалуйста, в котором часу вы ожидаете мастеров? — звучит всё тот же официальный и невозмутимый голос из динамика моего телефона.

— К обеду.

— Нет, нам это не подходит. Тогда хорошего вам вечера, а я перезвоню вам завтра. Всего доброго.

Чего? Эй?!

— Сбросила… — смотрю на экран и не верю своим глазам. — Это что вообще было?

— Я сейчас тоже не поняла, ты начальника к чёрту послала, сбежала с собеседования, а он тебя на работу взял? Или я что-то неправильно поняла? — очень хорошо, что Мила этим интересуется. Это даёт мне надежду, что я ещё сохранила остатки здравомыслия.

Глава 14

Не было ещё ни одного нормального пробуждения в отчем доме, с тех пор как я сюда переехала. Конечно же, и сегодняшний день не стал исключением. Я бы абсолютно нормально восприняла визит Милки, ибо та, очевидно, действительно вознамерилась меня откормить и отвлечь от всех проблем, постоянно таская что-нибудь к кофе, заглядывая ко мне перед работой, в обеденный перерыв и по вечерам, но на этот раз это был разрывающийся от вызовов и сообщений телефон.

— Что за паника, Березовский? — не скрывая ни злости, ни раздражения, я принимаю звонок и бессильно сжимаю свободную руку в кулак. — Что ты мне наяриваешь? Если сбросила, значит, не хочу с тобой разговаривать! Ты мне уже деньги подготовил и тебе не терпится с ними расстаться?!

— Ты что наделала, дура тупая?! — сквозь треск и шуршание слышится злющий бас бывшего жениха. — Ты зачем сказала, что я твой жених?! У тебя совсем мозгов нет?!

— Чего-о? Что ты несёшь?! Кому я это сказала?

— Сыну Аверина сказала! На собеседовании!

— Миша, лечись! Ничего я никому не говорила! Он сам узнал! И о твоей "работе" тоже прекрасно знает! Кто там тебя обслуживает в кабинете и в какие часы! Я здесь вообще ни при чём, так что закрой свой рот, и дай мне спокойно жить!

— Да что ты говоришь, родная моя? — смеётся обмудок. — А что же ты мне вчера об этом не сказала? О графике сказала, о сроках сказала, а вот о том, что он знал, от кого ты пришла… Забыла, да?

— Это бесперспективный разговор. Пустой. Не сказала, значит, не посчитала нужным. Так получилось. Из-за твоих похождений на меня твой Аверин, как на убогую смотрел! И вёл себя соответствующе. Нужно было тебе вчера ещё по этому поводу скандал закатить?!

— Оль, ты дура или притворяешься? — рваный выдох придаёт его голосу лёгкую вибрацию и усталость. — Этот сосунок настолько мне доверяет, что взял на работу мою невесту. Не понимаешь, да, чем мне грозит твоя вчерашняя тупость, если ты не явишься к нему, как его помощница?

Ну, это я как раз таки прекрасно понимаю. Со вчерашнего звонка прошло достаточно времени, чтобы я кое-что успела обдумать. Если уж Аверин действительно оказался чокнутым по всей голове и изъявил желание видеть меня своей помощницей, то будет, мягко говоря, странно, ему отказать. Только есть нюанс — большей идиоткой он вряд ли меня посчитает, а вот Березовский попадёт под подозрения.

— Миш, скажи, меня почему должно заботить то, чем там тебе и что грозит? Мы жениться собирались, у меня папа умер, тебя не заботило, что я чувствую и как я себя чувствую, ты свой хрен другой бабе в рот пихал на рабочем месте, а я сейчас, когда мы уже не вместе, помолвка расторгнута, должна с какого-то перепуга спасать твой зад? Да с чего бы?!

— Не увиливай! Ты вчера сама в это вписалась!

Смешной такой, честное слово. Ещё кричит, надрывается, старается.

— Хорошо, что ты об этом сам заговорил. Я вписалась, я свою часть уговора выполнила, на этом всё. — зеваю и выбираюсь из постели. Всё, сна уже ни в одном глазу. Взбодрил-таки, собака. — Какая разница, что там подумает твой Аверин? Он себе помощницу искал по знакомствам из «СтройМира», толком не обозначая ни график, ни ряд обязанностей. Ну вот не устроили меня его условия. Он себе помощницу на неделю ищет, а я, скажем, ищу постоянную работу. Поэтому и не выйду на его эту должность. Ну не подходим мы друг другу. Что такого подозрительного, м?

Нахожу папины тапки у кровати и плетусь в сторону кухни. Ставлю чайник и с чистой совестью плюхаюсь на стул.

— Как ты складно поёшь. — насмехается над моей логикой бывший. — Только имей в виду, Олечка, если из-за твоей вчерашней выходки меня прижмут, ты пойдёшь ко дну со мной. Поверь, я постараюсь. И папой твоим прикроюсь. Найду способ доказать, что я платил за его лечение. Благие цели, все дела. А может, твой отец меня сюда специально устроил, чтобы я его так называемого друга по миру пустил?

— Что ты несёшь?! Что ты там платил?!

— Ну так, кто виноват, что твой отец не доверял банкам и так много денег держал дома? Платил наличкой… Очень легко будет представить всё так, что это были именно те деньги, которые я провёл в обход «СтройМира». А может, он тебе квартиру нашу купил с этих денег, Оль?

У меня перед глазами хоровод цветных пятен. Я задыхаюсь от возмущения и злости. Не могу выдавить из себя ни слова, не могу поверить, что слышу это от того человека, за которого собиралась замуж.

— В общем, думай, роднуль. Я тебе дал пищу для размышлений.

Он сбрасывает, а я тут же срываюсь с места. Вбегаю в ванную, открываю кран и сразу же сую голову под напор холодной воды. Ощущения такие, что у меня температура за сорок взлетела за считаные секунды.

Понемногу отпускает. Я остываю и, укутав волосы в полотенце, возвращаюсь в кухню.

Эмоции бушуют стремительным водоворотом, но я не спешу отдавать власть ни одной из них. Спокойно готовлю себе кофе, уже, кажется, по привычке к нему достаю из холодильника мясную нарезку и нарезной батон из хлебницы. Делаю пару бутербродов с самым что ни на есть невозмутимым видом и с таким же видом их поглощаю, запивая маленькими глотками обжигающего рот кофе.

— Значит, война, Березовский… Значит, война. — тяну, щуря глаза.

Я никому не позволю посягать на честь моего папы! Не позволю полоскать его ни одному человеку! Мне глубоко наплевать, что с квартирой папа поступил не очень-то и честно! Если бы Миша был нормальным человеком… Ах, если бы он им только был, то и этих ситуаций бы не было! Хочет прикрыться моим отцом? Отказавшей почкой, якобы благими целями? Да я эту гниду лично за решётку отправлю!

Ох, зря он меня в свои игры втягивает, зря свои правила навязывает — эти же правила и приведут его туда, где ему самое место! Я позабочусь… обо всём позабочусь.