Измена. Незаменимых нет

1

Я паркую свою красную малышку в гараже рядом с домом. Нажатием кнопки глушу двигатель. Это подарок от мужа на нашу первую годовщину свадьбы. И хоть за рулем я всего месяц, но уже чувствую себя на дороге вполне уверенно.

И я в восторге от этого.

Если честно, в последнее время я нахожусь в полном непроходящем восторге от всей своей жизни. С тех пор, как два года назад я встретила своего будущего мужа Германа, моя жизнь сильно изменилась. Из простой студентки я вмиг превратилась в жену очень богатого и влиятельного человека. Но самое важное для меня, что я люблю этого мужчину всем сердцем.

Утром я ездила на лекции в институт. Через месяц начнутся экзамены, так что пропускать нельзя. А еще нужно успеть диплом дописать, а то скоро его защищать, а я еще не все части согласовала.

По дороге домой я заехала в нашу любимую пекарню. Знаю, что муж обожает кленовые пеканы, поэтому взяла для него парочку.

Я вообще-то их тоже люблю, но стараюсь не есть. Берегу фигуру. Вспоминаю, как муж любит обхватывать мою талию своими ладонями, осыпая комплиментами вперемешку с поцелуями, и лишний кусок в горло не лезет. Постараюсь остаться стройной, раз ему это так нравится.

С заднего сидения своей машины беру бумажный пакет, умопомрачительно пахнущий завернутой в него сдобой.

Я часто заезжаю в это кафе с подругами из института, но сегодня их почему-то не было на парах. Всех троих. И это очень странно.

Я не смогла дозвониться ни до одной из них, поэтому периодически смотрю на телефон в надежде увидеть хоть сообщение. Проспали? Заболели? Намылились куда-то без меня? Ну сказали бы, я бы не обиделась.

В клуб на поиски парней они всегда ходят без меня. Я и до замужества таких мест избегала. А уж сейчас тем более. Но обычно девчонки от меня ничего не скрывают.

И всегда с удовольствием приезжают к нам в гости, если я приглашаю. Герман не против. Он у меня человек серьезный, но над моими легкомысленными подругами любит подшучивать.

Однажды, узнав, что дома у нас девчонки, Герман пригласил на обед своего друга. А какой друг может быть у состоятельного бизнесмена? Разумеется, такой же, как он.

Мой муж явно забавлялся, наблюдая как стараются девушки понравиться завидному жениху. А мне было немного стыдно за них.

В тот вечер Карим, друг моего мужа, сам увез девочек по домам, а я осталась дома растерянная и озадаченная их поведением.

Нет, они конечно иногда говорили в шутку, что мне несправедливо, по их мнению, повезло, потому что достался такой красивый и богатый мужчина, как Герман Воецкий.

Но я никогда не воспринимала их слова всерьез. Подруги ведь часто подкалывают друг друга. И мне странно было видеть их готовность предложить себя совсем незнакомому мужчине. Ради его денег? Надеюсь, они не такие.

Сама я долго не решалась ответить на ухаживания Германа. Не верила, что он всерьез увлекся такой девушкой, как я. Муж часто восхищается моей внешностью, но много у кого есть и стройная фигура, как у меня, и эффектные черты лица. Я не обманываю себя. Красота – это не редкость в тех кругах, где вращается мой муж. Женщины гораздо ярче меня вешаются ему на шею.

Так что я долго не доверяла, ни его словам о любви, ни восторженным взглядам, ни жарким обещаниям.

И все-таки я тоже влюбилась почти с первого взгляда. Как можно было остаться равнодушной, когда такой мужчина буквально не дает прохода? Я таких красивых, как он, только на обложках журналов видела. Высокий, спортивный, просто подавляющий своей мужской аурой. А главное Герман имел очень твердый характер. Он боец. Если что-то решил, то добьется этого непременно.

И он решил завоевать меня.

Первое время я очень пугалась его настойчивости. Не знала, что делать с дорогими подарками и постоянным вниманием, от которого не скрыться ни дома, ни в институте.

Страшно было довериться своим чувствам. Я бегала и пряталась от него, а сама в тайне мечтала узнать каким на вкус окажется его поцелуй.

Каждую ночь я видела во сне глаза Германа и понимала, что безнадежно влюбилась.

В конце концов я сдалась. Или он вынудил меня сдаться. Это не важно.

Имеет значение только то, что я ни разу не пожалела об этом.

С момента нашего первого нежного и страстного поцелуя, моя жизнь больше похожа на сказку, чем на реальность.

Потому что в ней все идеально. Любимый, самый лучший на свете муж. Дом, о котором я, сирота без поддержки родителей, даже мечтать не смела. Веселые подруги. Институт, в который я так боялась не поступить, и который скоро уже успешно закончу.

И я купаюсь в своем счастье и грею душу мечтами о нашем будущем.

Черный внедорожник Германа тоже стоит в гараже, значит любимый дома.

Я открываю входную дверь и удивленно замираю на пороге. Кто-то врубил колонки на полную громкость, и стены буквально трясутся от громкой музыки.

Мы так никогда не делали. Герман даже не слушает такую попсу.

Это настолько странно, что я пугаюсь.

Замечаю в коридоре небрежно разбросанные женские сапожки. Три пары. Теряюсь окончательно. Хозяйки этой обуви сегодня дружно прогуляли универ.

2

В сердце вонзается острый осколок невероятного предположения.

Нет, этого не может быть. Только не мой муж. Он точно любит меня. Я уверена.

Я сейчас открою эту дверь, и все встанет на свои места. Муж не может мне изменять. Это просто один из тех нелепых моментов, когда кто-то что-то надумал, услышав обрывок разговора. Я не стану паниковать. Я уверена в нашем браке.

Делаю шаг к двери. Тянусь пальцами к дверной ручке.

- Я тоже хочу-у-у, - узнаю голос Лизы и цепенею.

Кровь стынет в моих жилах. И дело не в словах, которые я услышала. Дело в тоне подруги. Она скорее простонала свою просьбу, чем произнесла. Призывно так. Откровенно.

Паника все-таки накрывает меня удушливой волной.

Становится нечем дышать. От волнения все плывет перед глазами.

Но я отказываюсь верить испорченному телефону. Нет. Не мог любимый так с нами поступить.

Руки дрожат, и я промахиваюсь мимо ручки.

Из-за двери раздаются стоны, которые моя упрямая уверенность никак не может объяснить.

Хватаюсь за ручку и толкаю дверь с отчаянной решимостью.

Мой любимый муж стоит рядом с кроватью голый, а рядом с ним на коленях стоит моя подруга Оля. Она тоже абсолютно обнажена. Как и Лиза с Катей, развалившиеся на нашей супружеской постели.

Мне кажется, от боли, разрывающей сердце, я сейчас взорвусь на атомы. Потому что невозможно вынести такое.

Смотрю на мужа и меня буквально сносит волной злой ненависти, которую излучают его глаза.

Кто этот холодный незнакомец? Герман не может так на меня смотреть.

Голова кружится. Я просто не могу осознать то, что вижу своими глазами.

Кажется, лучше бы и правда моя жизнь прекратилась в эту минуту, чтобы я больше не чувствовала этой сжигающей душу боли.

- Явилась, - с холодной усмешкой приветствует меня Герман.

Он грубо отталкивает от себя Олю и отходит к журнальному столику, на котором стоит слишком много пустых бутылок.

Герман берет одну из тех, где на дне еще плещется жидкость, задевая соседние. Одна из них соскальзывает, ударяется об пол и разлетается на множество осколков.

Девчонки взвизгивают и смеются. Оля прыгает на кровать, чтобы не пораниться. А муж не обращает ни на голых девушек, ни на устроенный беспорядок никакого внимания. Он опрокидывает в себя остатки янтарной жидкости и бросает пустую бутылку об стену.

Я испуганно дергаюсь.

- Герман… - шепчу, не в силах даже имя его произнести в голос.

- Ты вовремя, - говорит муж, глядя на меня с холодной ненавистью. – Четыре шлюхи лучше, чем три.

Он подходит ко мне стремительно в три шага, замахивается и наотмашь бьет ладонью по щеке.

Я теряю равновесие и неловко падаю на пол. Один из осколков от разбитой бутылки врезается в ладонь добавляя еще каплю боли к той, что заполняет меня сейчас до краев.

Что происходит? Муж ни разу не поднимал на меня руку.

Так страшно и мерзко мне не было никогда в жизни.

С кровати слышится дружный смех. Я поднимаю глаза на подруг в надежде увидеть сожаление и раскаяние. Но они смотрят на меня равнодушно. Им нисколько не жаль. В глазах всех троих светятся ядовитым триумфом.

- Либо раздевайся и вставай на четвереньки, либо прямо сейчас вали из этого дома, - слышу жестокие слова мужа.

Поднимаюсь на дрожащие ноги, прилагая все силы, чтобы не упасть снова. Хватаюсь за щеку, горящую огнем от пощечины.

- За... за что ты так с нами? – все-таки удается мне выговорить хоть что-то.

Герман усмехается.

- Это ты сделала выбор, Аня, - он выплевывает слова с трудом, словно ему мерзко даже говорить со мной. – Скажи, чего тебе не хватало? У тебя же все было.

- О чем ты?

Я ничего не понимаю. В том, что сейчас происходит, нет никакой логики. Это просто больной кошмар сумасшедшего.

Герман прикрывает на секунду глаза. Тяжело выдыхает.

Открыв глаза, он посылает моим подругам на нашей постели пьяную улыбку, а мне повторяет ледяным тоном:

- Если через пять секунд ты отсюда не уберешься, я не знаю, что с тобой сделаю.

В ужасе смотрю на мужа и понимаю, что он не шутит. Совсем.

На ватных ногах разворачиваюсь и ухожу из нашей спальни. За спиной слышу шепотки уже бывших подруг.

Такой грязной сцены я и вообразить себе не могла бы. Герман меня больше не любит. И его нелюбовь очень жестока.

Слезы, удерживаемые до этого шоком, прорываются наружу и буквально застилают мне глаза.

Как в тумане спускаюсь по лестнице на первый этаж и не задерживаясь выхожу из дома.

Он больше не мой.

И муж больше не мой.

Я не знаю, почему он решил порвать со мной таким зверским способом.

3

Через час я уже сижу в кафе с человеком, который очень помог мне в жизни. И которому я безмерно благодарна.

Давид Тигранович Гаспарян был крестным моего отца. И когда мои родители погибли в автокатастрофе, он очень поддержал. Взял на себя ответственность за чужого убитого горем подростка. Мне тогда было пятнадцать.

Давид Тигранович позволил мне жить в его квартире и помог с подготовкой к поступлению в институт. Да даже с Германом я познакомилась на неформальном деловом обеде, куда меня взял с собой Давид Тигранович. Его фирма тогда подписывала контракт с корпорацией Воецких.

После моего рассказа Давид Тигранович надолго замолкает. А я вдруг замечаю, как он постарел.

Некоторые люди кажутся нам вечными. Но внезапно оказывается, что морщин на лице близкого человека заметно прибавилось. Как и седины в волосах.

Мне становится стыдно за то, что мы давно не виделись. Наверно, уже полгода. Сначала он уезжал на родину. А потом я все откладывала, увлеченная своей новой жизнью.

- Вот что, Анечка, - говорит он спустя какое-то время. – Жизнь не всегда нас гладит по головке. Мне жаль, что твой брак оказался ошибкой. Я думал, Герман из тех мужчин, что умеют ценить свое счастье. Но, видимо, тут я ошибся. Ничего не поделаешь. Глупый мальчишка.

Я уже не плачу. Какая-то тупая апатия пришла на смену слезам и отчаянию.

Будто кусок от себя отрезала. Ту часть, что умела любить.

- Надеюсь, ты не откажешься пожить со мной, - предлагает Давид Тигранович.

Мотаю головой.

- Не хочу вас стеснять. И так четыре года у вас место занимала.

Давид Тигранович вздыхает и по-отечески тепло мне улыбается.

- Анечка, я пожилой одинокий человек. Так уж сложилась жизнь. Честно говоря, последние два года я сильно скучал по твоему улыбчивому лицу в моем доме. Окажи честь старику. Разве друг может быть в тягость?

Сердце сжимается от благодарности к этому мужчине. Он всегда был добрым и отзывчивым человеком. В его доме я отогрелась душой после потери родителей. Кажется, теперь снова придется зализывать раны.

Это счастье, что есть те, кто не даст пропасть.

Давид Тигранович выделяет мне ту же комнату, в которой я жила раньше. Здесь в общем-то ничего не изменилось.

Мне даже начинает казаться, что последних двух лет и не было вовсе. Они мне просто приснились. А в реальности я никуда не уезжала из этого гостеприимного дома.

Я снова готовлю по утрам завтрак, такой как любит Давид Тигранович. Затем он уезжает в свой офис на работу. Раньше я уходила из дома с ним и бежала на пары в институт.

Но следующую неделю я позволяю себе никуда не выходить.

Закрыв утром входную дверь, я возвращаюсь в спальню. Ложусь на кровать и проваливаюсь в странное оцепенение.

Будто нет причин для того, чтобы двигаться.

Мне не хочется ничего делать или даже думать.

Поэтому я просто лежу, обняв колени, и изучаю рисунок на обоях.

Первые несколько дней Давид Тигранович деликатно позволяет мне мое уныние. Но когда начинается вторая неделя, его терпение лопается.

- Это не дело, Анечка, нельзя себя хоронить заживо. Ты здесь лежишь как труп, а он, думаешь, так же себя ведет? Давай-ка вставай, дорогая. Нужно в институт ходить. Скоро экзамены и диплом.

Я в ужасе мотаю головой. Как мне пойти туда? Ведь там будут они. Три причины моего будущего развода.

О них я тоже думать не хочу. Как можно было называть меня подругой, улыбаться, одалживать косметику, а потом вот такое сотворить с моим браком.

Я не знаю, что ими двигало. И знать не хочу.

Давид Тигранович проявляет настойчивость. Не слушает никакие отговорки. Снова и снова убеждает в том, что глупо терять образование в шаге от диплома из-за каких-то прошмандовок.

В конце концов, он говорит, что воспитывал меня бойцом, а не тряпкой.

И постепенно до меня доходит, что он прав.

Да, мне сейчас проще всего сидеть, забившись в нору. Но я ради этого диплома пять лет пахала. Шесть, если считать год на подготовку.

И раз уж личная жизнь у меня не сложилась, что еще остается кроме будущей работы? А для нее нужно получить образование.

А значит придется встретиться лицом к лицу с бывшими подругами. Это не я перед ними виновата. Значит, не мне и голову в песок прятать.

На следующее утро я убеждаю себя, что готова попытаться начать новую жизнь. Наношу на лицо легкий макияж. Хочу скрыть следы переживаний и слез. Им не к чему это видеть.

Завтракаю вместе с Давидом Тиграновичем. И даже наливаю себе кофе, чтобы набраться бодрости. Обычно-то я предпочитаю просто черный чай.

Но горький напиток почему-то приходится совсем не по вкусу моему желудку. Приходится быстро бежать в туалет, где меня тошнит.

Это все нервы. Все-таки я ужасно переживаю и боюсь того, что ждет меня сегодня.

Смелая я, когда Давид Тигранович подбадривает. А там я буду одна.

4

Я стою в ванной и смотрю на четыре положительных теста на беременность. И мне кажется, что вселенная просто издевается надо мной. Это какой-то бред.

Как это возможно?

Мы не планировали детей так быстро. Я хотела закончить институт и поработать хотя бы несколько лет. Поэтому в опасные дни мы всегда пользовались презервативами. Я пробовала пить таблетки в прошлом году, но они не подошли мне. Случился гормональный сбой, и гинеколог порекомендовала какое-то время воздержаться от такого способа предохранения.

Столько месяцев наш метод не подводил, и именно сейчас случилась осечка?

Я с истеричным смехом оседаю на пол. Обхватываю колени руками, и позволяю себе от души разрыдаться.

Видимо, какие-то вещи просто должны случиться. Я не знаю, что это. Может, великий замысел. Может, что-то еще.

Но человек не может быть ошибкой. Не важно, в каких обстоятельствах я нахожусь, мой ребенок уже начал свой жизненный путь. Вероятно, наше будущее не будет идеальным. Не о том я мечтала, выходя замуж.

Но он есть. Мой малыш. И я могу быть ему мамой.

В сердце зарождается какое-то новое тепло. Оно растет, изменяя что-то внутри меня. Заставляет вылезти из панцыря боли, в который я заключила себя в тот ужасный день.

Это любовь.

Такая естественная и нежная любовь к ребенку, которого я еще даже не видела.

Но я знаю, что он есть. Растет во мне прямо сейчас.

И с этого момента я мама.

Встаю с пола, стирая с щек слезы.

Кажется, я нашла свою опору. Стержень, который не позволит валятся на обочине жизни разбитыми осколками.

Я должна собраться и действовать. Потому что я мама.

Я стану любящей семьей для крохотного человека. Я справлюсь.

Это похоже на крылья за спиной. Я больше не могу позволить себе боятся или раскисать. Теперь я глава семьи. И от меня зависит счастье моего ребенка.

Я не слишком много думала раньше о детях. Казалось, что еще слишком рано. Но я всегда знала, что они у меня будут.

Так что я правда рада. Даже счастлива.

Новость настолько ошеломительна, что мне кажется, будто меня ударили по голове тяжелым мешком.

Мысли в голове скачут, а сверху их заливает сироп из глупой радости.

Тот факт, что отец моего малыша полный мудак, не имеет никакого значения. Это не важно. Совсем.

Я уверена, что ребенок возьмет от отца только хорошее. Есть же в Германе что-то светлое, я надеюсь.

Когда я выхожу из ванны, Давид Тигранович протягивает мне стакан воды. Его проницательный взгляд внимательно изучает мое заплаканное лицо.

- Не торопись с решениями, - просит мой старый друг. – Я знаю, что Герман сильно тебя обидел, но…

- Тут нечего решать, - мягко улыбаюсь. – Я разведусь с Германом. И мы с малышом обязательно будем счастливы.

Давид Тигранович неожиданно треплет меня по макушке.

- Я в тебе и не сомневался, Аннушка.

Мне так тепло от его поддержки, что я не выдерживаю и порывисто обнимаю мужчину.

Есть все-таки хорошие люди. И Давид Тигранович один из них.

Мое настроение настолько улучшается, что впервые за последнее время я спокойно засыпаю и крепко сплю всю ночь.

Так что утром просыпаюсь значительно более бодрой и здоровой. Прямо чувствую, как жизнь понемногу возвращается в мое тело.

Два года назад в этом доме осталась половина моего гардероба. Так что хоть с этим проблем не возникло. Я накидываю свой старый любимый халат поверх пижамы, и с хорошим настроением топаю на кухню.

Есть хочется. А в моем положении это важное обстоятельство.

- Ой! – пугаюсь я, наткнувшись в кухне на незнакомого молодого мужчину в деловом костюме.

Красивый какой. Широкоплечий.

Он окидывает меня серьезным сосредоточенным взглядом, улыбается одними губами и протягивает руку для рукопожатия.

- Здраствуйте, Анна Сергеевна. Я - Глеб Андреевич Поливанов. Ваш адвокат по бракоразводному процессу. Лучше просто Глеб, если вы не против. Давид Тигранович попросил меня помочь в этом сложном деле.

С удовольствием жму руку такого важного для меня человека.

- Садитесь, обсудим все по-человечески, - окликает нас Давид Тигранович, который оказывается успел приготовить для всех на кухне чай.

Мне быстро объясняют, что адвокатская контора Глеба тесно сотрудничает с фирмой Давида Тиграновича. И вообще они старые приятели. Я не удивлена. Давид Тигранович обладает настоящим талантом заводить полезные связи.

Груснею на секунду, вспомнив, что Герман Воецкий тоже был вот таким вот знакомым Давида Тиграновича. И лучше бы нас никогда не представляли друг другу.

Тут же мне становится стыдно за свои мысли. Нет, нужно быть благодарной судьбе. За все, что было хорошего и плохого. За ребенка, которого я ношу теперь под сердцем.

5

Я пугаюсь даже мысли о том, чтобы поговорить с Германом. Сомневаюсь, что его обрадует новость. Как он отреагирует? Откажется от нашего ребенка? А что, если нет? А что, если он захочет его у меня отобрать?

- Я не хочу видеть Воецкого, - мой голос звучит резко.

Давид Тигранович мягко кладет руку мне на плечо.

- Анют, Герман оказался плохим мужем, с этим никто не спорит. Я в нем сильно разочарован, - уговаривает Давид Тигранович. – Но ребенок не только твой. Подумай, пожалуйста, об этом без эмоций. Я знаю, ты боишься реакции Германа и злишься на него. Но он должен знать. Если ты скроешь беременность, это может иметь печальные последствия.

- К тому же ребенок тоже имеет права, - настаивает на своем Глеб. – Вы можете подарить бывшему мужу причитающиеся вам по закону деньги, но подумайте о ребенке. Возможно, он не хочет, чтобы вы отказывались от его доли. Крутое образование, хорошая медицина – все это доступно не благородным людям, Анна Сергеевна, а тем, кто может заплатить. Подумайте об этом.

- Я смогу заработать на это сама, - не слишком уверенно спорю я.

- В любом случае, сокрытие беременности - это риск. Вы понимаете, что адвокаты Воецкого могут воспользоваться вашим обманом.

Все это так давит на меня. Может, они и правы. Но во мне возникает лютый внутренний протест, когда я допускаю мысль о том, чтобы включить Германа в нашу будущую жизнь даже в роли номинального отца.

- В любом случае я не могу с ним связаться, - привожу я последний аргумент. – Он не отвечает на мои сообщения и звонки. Сомневаюсь, что охрана пустит меня к нам в дом или в его офис.

- Это не проблема, - деловито кивает Глеб. Он уже понял, что продавил меня. – В таких ситуациях и нужны адвокаты. Предлагаю записать видеосообщение. Я свяжусь с адвокатами Воецкого. Запустим переговоры по бракоразводному процессу. Передадим через них видео. Вы были у врача? Нам понадобится медицинское подтверждение беременности.

В этот же день Давид Тигранович отвозит меня в клинику. После обследования и анализов врач подтверждает беременность. Все в порядке. УЗИ показало одно плодное яйцо в полости матки. Сердце бьётся. Развитие соответствует сроку.

Теперь у меня есть черно-белый снимок крохотной горошинки. Через девять месяцев эта точка на фотографии должна превратиться в розовощекого младенца и появиться на свет.

Вечером дома у Давида Тиграновича Глеб записывает, как я зачитываю написанный ими текст.

Я сообщаю Глебу о том, что скоро он станет отцом, называю срок и прошу сообщить через адвоката как именно он планирует участвовать в жизни ребенка.

Дело сделано.

Ночью я засыпаю, глядя на снимок своей любимой горошинки, и думаю о том, какой была бы наша жизнь, если бы Глеб Воецкий не решил вышвырнуть меня из своей жизни.

Любил ли он меня когда-нибудь на самом деле? Теперь я в этом не уверена. Был ли шанс у нашей семьи жить долго и счастливо? Что я сделала не так? Почему оказалась больше не нужна?

Следующие две недели я стараюсь жить нормальной жизнью. Езжу на лекции. Готовлюсь к защите диплома. Гуляю в парке с Давидом Тиграновичем или одна. Теперь это важно.

Чувствую себя хорошо, не считая пару приступов утренней тошноты.

Я справляюсь и горжусь этим.

Никто не говорит со мной о Германе, и я благодарна за это. Гораздо легче жить, воображая, что его никогда не существовало.

Но однажды вечером Давид Тигранович возвращается домой с Глебом. Оба мужчины выглядят мрачными и чем-то озабоченными.

Я с тревогой замечаю, что Давид Тигранович то и дело прикладывает ладонь к сердцу.

- Что с Вами? – спрашиваю я, забирая из рук мужчины его пальто, чтобы повесить на вешалку.

- Пойдем сядем, Аня, нам надо поговорить.

Мы проходим на кухню. Мужчины садятся, а я суечусь, включая чайник и доставая чашки.

- Анют, потом, все потом. Садись, мы хотим кое-что тебе показать.

Сажусь на стул, чувствуя, как в груди нарастает тревога.

- Мы сейчас покажем Вам несколько видео, переданных нам адвокатами Глеба Воецкого, а потом обсудим будущую стратегию, - говорит Глеб, пододвигая ко мне свой телефон.

Я смотрю на экран с замершим сердцем. Понятия не имею, чего ожидать.

Глеб касается пальцем экрана и видео запускается.

6

Из телефона на меня смотрит Герман. Еще недавно родной и любимый человек. Теперь он отстранен и холоден. Я бы даже сказала равнодушен.

Но то, что он произносит, в очередной раз рвет на части душу.

- Я не думал, что ты опустишься до таких грязных трюков, Аня. Ты пошла нахрен из моей жизни и мнимая беременность тебе не поможет. Кого ты хотела обмануть? Я не дебил и прекрасно помню, что мы предохранялись. Если ты действительно беременна, то предъявляй претензии реальному отцу. Я тут не при чем. Меня этот ребенок никак не касается. Если ты рассчитывала разжалобить меня этим, то хочу тебя огорчить. Мне плевать и на тебя, и на твоего ребенка. Делай аборт. И не суйся больше ко мне с этим вопросом.

Удушающая ледяная ненависть к мужу поднимается во мне на новую высоту. Какой он оказывается мерзкий. Настоящая скотина.

Меня просто трясет от злости. Каждой клеточкой своего тела желаю ему гореть в аду за эти слова.

Не давая мне прийти в себя, Глеб открывает на телефоне следующее видео и запускает его.

Это склеенная запись с камер наблюдения в нашем доме. В шоке смотрю на видео и не могу понять, что происходит.

Вроде как я на своей машине заезжаю на территорию. В гараж не еду. Паркуюсь перед домом. Выхожу из машины и иду к домику охраны у ворот. Не помню такого, если честно. Но номер машины мой. И иду, виляя бедрами тоже я. Узнаю свою куртку и приметные кеды с вышивкой. Длинные темные волосы распущены, и лицо не очень хорошо видно. Но даже мне кажется, что я вижу на видео себя. Но судя по дате и времени, указанным на видео, я должна сидеть на паре в институте.

Что происходит?

Дальше кадр сменяется. Теперь камера в домике охраны засняла, как я целуюсь с одним из охранников.

В ужасе смотрю на видео и не верю своим глазам. Сердце скачет в груди как бешенное.

Я схожу с ума? Такого точно не было. Просто не могло быть.

Черты лица по-прежнему не слишком хорошо видны, но девушка на видео обнимает парня за шею и в кадр попадает мое обручальное кольцо. Это эксклюзивная ручная работа. Второго такого просто нет.

Я точно схожу с ума.

Видео заканчивается, а я не могу даже моргнуть. Смотрю в шоке на мобильный Глеба и меня просто трясет. Грудь словно тисками сдавило и вдохнуть как следует не получается.

Глеб в очередной раз жмет на экран и открывает еще одно видео. А я смотрю и окончательно теряю рассудок.

Меня накрывает паника. Хочется сбежать куда угодно прямо сейчас. Лишь бы не смотреть. Лишь бы остаться в неведении.

Парадоксально. Но оторвать свой взгляд от экрана при этом я не в силах. И то, что я вижу заставляет чувствовать омерзение.

На видео один из коридоров в нашем доме.

Я прекрасно знаю это место. Тут рядом комната отдыха и бильярдная. С другой стороны спортзал с тренажёрами. В кадре видна дверь в сауну. Она резко распахивается и в коридор вываливается целующаяся парочка.

Тот же охранник, что и на прошлом видео, прижимает к стене темноволосую девушку с фигурой, как две капли похожей на мою. Они оба завернуты в полотенца. Я их узнаю. В смысле полотенца. Весь текстиль для своего дома я выбирала сама. С любовью. Какое-то время парочка продолжает обжиматься, а потом с бедер парня падает полотенце. Его это не смущает. Он задирает край полотенца прижатой к стене девушки и начинает трахать ее прямо в коридоре.

Мне становится плохо. Голова кружится, а перед глазами все плывет.

Сквозь пелену тумана я продолжаю наблюдать себя, изменяющую мужу.

Потом все вокруг темнеет, и, кажется, я начинаю падать на бок.

Когда я снова открываю глаза, то обнаруживаю себя лежащей на диване в гостиной. Голова все еще кружится, и я осторожно осматриваюсь, даже не пробуя встать.

Рядом со мной в кресле сидит Давид Тигранович. А Глеб стоит у окна ко мне спиной. Почувствовав, что на него смотрят, Глеб оборачивается и направляет на меня острый проницательный взгляд.

- Вам лучше? – спрашивает он без особого участия.

Я осторожно киваю. Начинаю понимать, что просто упала в обморок, и меня сюда принесли.

Давид Тигранович не поднимает на меня глаз. Он задумчиво смотрит в пол. И мне становится как-то неуютно.

Неужели они поверили в то, что увидели на видео?

А самое главное – до меня начинает доходить, что и Герман поверил. Мой муж решил, что я ему изменяю.

Глеб подходит ближе. Он смотрит на меня с осуждением и даже не скрывает этого.

- Анна Сергеевна, почему вы не сообщили нам, что у вас есть любовник?

7

Я все-таки осторожно приподнимаюсь, чтобы сесть.

- У меня нет любовников, - охрипшим голосом говорю я Глебу.

Судя по выражению лица мужчины, он мне не верит. Ничего удивительного. Если уж родной муж не отличил подмены, то что взять с постороннего человека?

Не родной – поправляю я себя. Не важно какие причины были у Германа. Того, что он сделал, не отменишь. Не выкинешь из памяти. Даже если я, по его мнению, дрянь. То и он теперь не лучше.

Как же все это глупо.

Если бы только он не спешил со своей расправой. Если бы только верил в нашу любовь чуть сильнее. Все было бы иначе. Мы бы разобрались.

Но, возможно, он и не хотел разбираться. Купился на обман охотно. Значит был готов поверить в мою неверность.

В душе ноет воспаленной занозой та часть, что любила мужа. Этой любви уже не выжить. Она умерла быстро и в муках. И теперь, видимо, будет напоминать о себе тупой болью в сердце при плохой погоде.

Мужчины в комнате не смотрят на меня. Наверно, они тоже разочарованы. Вот только они не спешат выставить меня за порог как некоторые. Они ждут объяснений или признаний.

И это значит, что я могу защитить себя.

- На видео есть дата и время, - говорю я, стараясь добавить в голос стали. – Я прекрасно помню свое расписание. В это время я была в институте на лекции по макроэкономике.

Давид Тигранович поднимает голову, встречаясь со мной взглядом.

- Ты уверена, Аня? - тихо спрашивает он. – Мы не станем винить тебя, девочка. Важно сказать правду.

Я не отвожу глаз. Даже не моргаю.

- В институт я прошла по электронному пропуску. Система фиксирует время нахождения студента в здании, - твердо говорю я, - Не сомневаюсь, что вы найдете возможность получить эту информацию, если в этом есть необходимость.

Теперь и Глеб смотрит на меня внимательно. Ободренная тем, что меня не затыкают, я продолжаю:

- Обычно, я оставляю машину на улице перед входом в корпус, но именно в тот день, все места были заняты, и я припарковалась возле кафе на соседней улице. Я купила там кофе, потому что не успела позавтракать дома. Не знаю, может быть, внутри или снаружи есть камеры видеонаблюдения.

- Не играйте с нами, Анна Сергеевна, - строго требует Глеб, - не нужно заставлять нас бегать в поисках доказательств вашей невиновности, если их нет.

Я молчу некоторое время, пытаясь справиться с проснувшейся во мне злостью и непрекращающимся головокружением.

- Если честно, - довольно грубо огрызаюсь я. – Мне плевать на доказательства. Я не прошу вас искать их. Мне не важно, верите вы мне или нет. Я не собираюсь никому ничего доказывать. Ни вам, ни Герману Воецкому. Он упустил свое время для объяснений. Мы возвращаемся к исходной точке нашего разговора о разводе. Мне ничего не нужно от Германа. Я не хочу его видеть и навязывать ему ребенка. Я просто хочу, чтобы нас больше ничего не связывало.

Давид Тигранович устало вздыхает и снова трет рукой сердце.

- Аннушка, прости нас, дураков, - просит он. – Не нервничай, ради Бога, тебе нельзя.

Я выдыхаю, расслабляя немного напряженные плечи, и выпускаю из рук безжалостно сжатую диванную подушку.

- Ну хорошо, - Глеб меряет шагами комнату, сложив руки за спиной. – Если вы не изменяли мужу, значит видео поддельное. Мы просто обязаны собрать доказательства этому.

- Зачем? - резко спрашиваю я.

- Затем, что это видео не из воздуха взялось. Кто-то вас подставил. Нужно выяснить кто это сделал и для чего.

Я мотаю головой.

- Зачем? – упрямо повторяю свой вопрос.

Глеб останавливается и хмурится.

- Во-первых, это изменит позицию вашего мужа. Если мириться вы не намерены, он охотнее передаст вам вашу часть имущества. Виноватые мужчины гораздо более лояльны при разводе.

- Меня не интересует его имущество, - уже раздраженно объясняю я Глебу.

- Во-вторых, - не сдается он. – Это же не мираж в пустыне. Никому из нас не привиделось. Нужно выяснить, кто и зачем вас подставил. Неужели вам не интересно, кто разрушил ваш брак? И что он намерен делать дальше? Кто-то из вашего окружения точно замешан. Это может быть женщина, претендующая на ваше место. Но может быть и нет. Вдруг вашему мужу или вам грозит опасность?

Я прикрываю глаза и сглатываю ком в горле, прежде чем ответить.

- Наш брак разрушил мой муж своими руками. Не кто-то другой. Если мы разведемся, цель того, кто слепил это видео, будет достигнута. Значит и опасности для нас больше не будет. И почему я должна беспокоится о том, кто вычеркнул меня из своей жизни? Он сам, - я делаю акцент на этом слове, - отказался от семьи и ребенка. Давайте уважать его выбор. Не вижу причин спасать того, кто не просил. Пусть встречает последствия. Он заслужил.

Возможно, я веду себя жестоко. Возможно, следует быть мягче, и постараться достучаться до Германа. Вот только зачем? Чтобы что? Чтобы помириться? Это невозможно. Чтобы добиться от него поддержки? Пусть подавиться своими деньгами.

8

Дальше все происходит как в тумане. Я вскрикиваю и падаю на колени рядом с Давидом Тиграновичем. Трясу его за плечо, в надежде привести в чувства. Слышу, как Глеб вызывает по телефону медиков. И вот мы уже едем на машине Глеба вслед за машиной скорой помощи.

В больнице нам ничего не говорят. Ведь по сути мы Давиду Тиграновичу никто. Посторонние люди.

Ждем внизу новостей. Глеб не уезжает. Остается поддержать меня и то и дело притаскивает горячий чай из автомата в холле. Вкладывает мне его в ладони и просит помнить о своем положении.

Я грею руки о бумажный стаканчик, но на самом деле ледяной холод сковал сейчас мою душу, а не тело.

Нам очень долго ничего не говорят.

Глеб то и дело ходит пытать медсестру, сидящую на посту. Я вижу, как он сует ей деньги в карман. Но девушка все равно качает головой и разводит руками.

- Он все еще в операционной, - сообщает мне вернувшийся Глеб, - извини, новостей пока нет.

Мне так страшно потерять последнего близкого человека. А еще грызет мысль, что это моя вина. Из-за меня ему стало плохо. Из-за моей глупой жизненной драмы, в которую я втянула пожилого человека. Лучше бы я не звонила ему. Надо было справляться самой. А я…

Я малодушно плачу, и по-детски стираю соленую воду с щек тыльной стороной ладони.

Стоящий рядом Глеб неловко кашляет в кулак, а затем притягивает меня к себе, позволяя мочить слезами свой идеально сидящий пиджак.

И я сдаюсь моменту. Сжимаю пальцами отвороты на воротнике его строгого делового костюма, утыкаюсь мокрым носом в рубашку на груди мужчины и тихо рыдаю. Пытаюсь спрятаться от очередного горя.

Руки мужчины осторожно гладят меня по спине, успокаивая.

- Все будет хорошо, - обещает он в мою макушку.

- Ты этого не знаешь, - шепчу я, не отрывая лица от его груди.

- Нет, но… давай верить в лучшее.

Мотаю головой. Я больше не верю в светлое будущее. Жизнь только обещает что-то хорошее, а потом забирает все, чем поманила.

Я слышу стук шагов, подходящей к нам медсестры и высвобождаюсь из утешительных объятий Глеба.

- Операция Давида Тиграновича Гаспаряна прошла успешно, - сообщает нам медсестра. - Сейчас его переводят в реанимацию.

Мы просимся к нему, но нас разумеется не пускают. Прямо говорят, что мы пациенту не родственники, и выпроваживают нас вон.

Глеб в очередной раз просит меня не волноваться. Он отвозит меня домой и обещает договорится завтра с врачом.

Я киваю. Видела, как он умеет договариваться. И все равно жутко неприятно, что мы не в силах поддержать Давида Тиграновича сейчас. Может, он придет в себя, а меня нет рядом. Какие глупые законы.

Мне так и не удается уснуть. Я честно пытаюсь ради ребенка, но не выходит. В конце концов я сдаюсь и поднимаюсь с постели. Принимаю душ, готовлю завтрак. Запускаю стирку. В общем пытаюсь чем-то занять себя в ожидании звонка от Глеба.

Конечно, ему все удается. К обеду мы возвращаемся в больницу, и нас пускают в палату, где Давид Тигранович все еще приходит в себя после наркоза.

Я навожу в палате порядок, поправляя подушки и раскладывая на небольшом столике у стены привезенные из дома вещи. Внимательно слушаю врача, объясняющего нам, что у Давида Тиграновича произошел инфаркт.

Я корю себя в случившемся, и решаю больше никогда не волновать Давида Тиграновича своими проблемами. Только бы он пошел на поправку.

Только через три недели Давида Тиграновича выписывают. Он еще слаб и совсем не восстановился. Я договорилась о хорошей реабилитации. Будем ездить в специальный центр на физиотерапию два следующих месяца. Мне хочется максимально окружить заботой близкого человека, и я вся ухожу в это. Теперь на прогулки мы ходим каждый день вместе. Нам обоим это необходимо. И правильно питаемся вместе. И витамины пьем. Мы оба очень стараемся.

Еще и в институт приходится ездить. Диплом уже совсем на носу.

Мне правда некогда думать о своих проблемах. И я даже удивляюсь, когда в один прекрасный день Глеб привозит мне свидетельство о разводе.

- И все? – растерянно спрашиваю я.

- Ты же сама так решила, - отвечает Глеб, пожимая плечами. – Правда, ты уж извини, но отказываться от денег, которые вторая сторона добровольно тебе предложила, я не стал. На твой счет уже должны были все перевести. Если тебе интересно, в суде мы могли увеличить эту сумму раз в десять.

Я улыбаюсь Глебу. Мне не интересно. Честно.

- Еще машина.

- Что машина? – не понимаю я.

- Машина твоя. Она оформлена на тебя и твой бывший муж на нее не претендует.

Поджимаю губы. Я тоже на эту машину не претендую. Зачем мне подарки от бывшего?

Глеб ничего не хочет слышать. Он кладет на стол ключи вместе со свидетельством о разводе и уходит. А я остаюсь осознавать, что теперь свободна.

Чувствую облегчение. Словно какую-то нить между нами разрезали. И теперь можно двигаться дальше своей дорогой.

9

Когда столько всего происходит, время летит незаметно. Я даже понять не успела, как защитила диплом. Зато обошлось без лишних нервов. Просто приехала и произнесла свою речь перед комиссией, а затем уехала получать документы на новую фамилию.

Я приняла предложение Давида Тиграновича. Это, в самом деле, удобно для всех. По-настоящему замуж я больше выходить не собираюсь. Спасибо, мне хватило Германа Воецкого.

Больше всех нас отговаривал Глеб. Он назвал наш брак с Давидом Тиграновичем средневековым пережитком прошлого.

Я скептически оглядываю платье, которое выбрала для церемонии вручения дипломов. Длинное черное, с юбкой в пол и открытыми плечами - оно отлично сидит на моей фигуре. И не сдавливает живот. Хоть на вид моя талия продолжает пока оставаться такой же тонкой, но тесная одежда уже причиняет дискомфорт. Это платье выгодно облегает все нужные изгибы, оставаясь при этом вполне приличным. Даже увеличившаяся грудь вполне пристойно уместилась в чашах лифа.

Это старое платье. Оно висит в моем шкафу в доме Давида Тиграновича уже много лет. И мне лень было бегать по магазинам, чтобы искать что-то другое. Ну подумаешь черное. Вполне универсальный цвет.

Но приехав в институт, я понимаю, что на фоне других выпускниц в ярких жизнерадостных нарядах выгляжу несколько траурно.

На меня то и дело бросают взгляды.

Поэтому я старательно держу спину ровнее, ожидая своей очереди для вручения диплома.

Наконец называют мою новую фамилию, и я иду к столу, где меня ждет улыбающийся декан.

Он отработанным жестом жмет мне руку и отдает красную корочку, означающую, что я теперь специалист с высшим образованием.

Я слышу какое-то хихиканье, и невольно смотрю туда, где сидят мои бывшие подруги. Они прижимают к губам ладошки, стараясь не смеяться слишком громко.

Я расправляю плечи и уже собираюсь вернуться на свое место, когда мой взгляд падает на ту часть зала, где за вручением дипломов наблюдает ректор.

Время останавливается, потому что я встречаюсь взглядами с бывшим мужем. Он сидит в компании других меценатов, кивая тому, что говорит ему ректор.

Я ведь знаю, что Герман спонсирует мой институт, но сейчас чувствую себя совершенно не готовой увидеть его здесь.

Словно швы на заштопанном сердце расходятся.

Смотрю на него и не могу узнать. Он всегда выглядел таким холодным и мрачным? Одет в черный пиджак и такую же черную рубашку.

Что ж, мы оба сегодня в трауре. Какое совпадение.

Смотрит на меня с ненавистью.

Буквально убивает взглядом.

Я делаю глубокий вдох, чтобы вернуть себе самообладание и ухожу из зала с высоко поднятой головой.

Меня больше ничего не связывает с этим человеком. И я не позволю его злости портить мою жизнь.

Вопреки бравому настрою, я обнаруживаю себя спрятавшейся в женском туалете. Плещу в лицо холодной водой из-под крана, стараясь не дать слезам пролиться.

Я смогу. Они не увидят моей слабости.

Пока никого нет, прижимаю ладонь к животу. Это стало уже привычным жестом. Во мне растет ребенок, который навсегда связал меня с бывшим мужем. Но теперь у меня другая семья. И я буду в ней счастлива.

Очень стараюсь пожелать в будущем счастья и Герману, но не выходит. Не верю, что такие как он могут удержать в своей жизни что-то хорошее.

Наконец мне удается успокоиться. И я даже успеваю поправить макияж, скрывая последствия своих выплеснувшихся эмоций, когда дверь в туалет открывается.

И заходят они. Мои добрые верные подруги, переспавшие с моим мужем в моем доме.

Спотыкаются на пороге, но все же проходят к зеркалу, доставая из сумочек помады и пудры.

Я стараюсь покинуть помещение как можно быстрее, но все же не успеваю.

- А ты, шустрая, - ехидно говорит Катя, поправляя выбившийся из прически локон. – Не успела с одним богатеньким папиком развестись и уже за другого замуж выскочила. Просто талант. И на что они клюют?

- Да брось, - отвечает ей Оля, - ладно Воецкий, но Гаспарян же совсем старик. Как ты терпишь, когда приходиться ему давать? Фу…

- Как будто ты бы не согласилась потерпеть? – спорит Катя. – Это даже плюс. Быстрее помрет.

- Ань, ты знаешь, есть ведь другие варианты, - участливо советует Лиза. – Мы знаем одного хорошего человека, который может добавить тебя в элитную базу с красивыми девочками. Там мужики моложе и солиднее, чем твой Гаспарян попадаются. Мы вот с девочками уже много таких знаем.

В шоке смотрю на них, пытаясь осознать услышанное. Они говорят о том, о чем я думаю?

- Зачем вам это? – спрашиваю я их зачем-то.

Оля опускает глаза и краснеет.

Но Катя с Лизой вполне довольны собой.

- Много ты понимаешь, - фыркает Лиза. – С мужчиной высокого уровня на кассе в супермаркете не познакомиться. И на зарплату экономиста хорошо жить не получится. Не строй из себя ханжу. С кем нам встречаться? С одногруппниками, у которых ничего за душой нет?

10

- Зато ты, Герман, святой человек, - в моем голосе звенит сталь. – Смотри, как бы твой нимб над головой не оказался клоунским колпаком.

Мне не о чем больше разговаривать с этим человеком. И самым большим счастьем будет, если мы в будущем никогда не увидимся.

Я слышу за своей спиной знакомые смешки и понимаю, что «подруги» тоже успели выйти на улицу.

Воецкий переводит на них взгляд и расплывается в пошлой улыбке. Раздевает их мысленно, я вижу это.

- А вот и девчонки! Я уже заждался, погнали!

Он кивает им на свою машину, и они все трое послушно садятся внутрь.

Я прикрываю глаза, не в силах больше участвовать в этой унизительной сцене.

Пожалуйста, хватит с меня этих драм. Пусть катятся все вместе куда подальше.

Когда я снова открываю глаза, Германа уже нет рядом. Я успеваю заметить только его отезжающий автомобиль.

Чувствую внизу живота легкий трепет, словно дрожь крохотных крылышек бабочки. Едва уловимый, но поражающий до глубины души.

Я впервые чувствую, как во мне шевелится малыш, чей отец сейчас уезжает из моей жизни навсегда.

- У нас все будет хорошо, – обещаю я крохе, смахивая с щеки слезинку и прижимая ладонь к тому месту, где почувствовала такую долгожданную дрожь.

И я держу свое слово.

Я не страдаю по бывшему мужу, и не думаю о прошлом. Просто та часть моего сердца, которая любила Германа превратилась в камень. Ничего не поделаешь. Придется теперь жить так. С камнем в душе, но зато в здравом уме.

Я думаю о своем ребенке и муже.

Им обоим нужна моя забота. И я с готовностью трачу на них все свое душевное тепло и время.

Я рожаю в срок здоровенькую дочку, самую красивую на свете малышку. Мы назвали ее Дашей. У маленькой копии Германа мои глаза. И я люблю ее так сильно, что буквально не могу выпустить из рук. Целую крохотные пяточки по сто раз на дню и никак не могу остановиться.

Просто поверить не могу, что кто-то добровольно мог отказаться от такого счастья.

Давид восстановился после инфаркта и выглядит вполне бодрым. Мы часто гуляем все вместе в парке. И он тоже не чает души в малышке.

Но от дел в своей фирме муж почти отошел, доверив работу нанятому директору. Он все еще иногда ездит в офис, и даже я время от времени помогаю ему с бумагами. Вникаю понемногу в документооборот и бухгалтерию.

Время летит совсем незаметно. И когда Даше исполняется три года, Давид просит меня по возможности начать принимать руководство делами на себя.

Нанятый директор его разочаровал, заключив несколько провальных контрактов. И теперь придется наводить в фирме порядок.

Я рада выйти на работу. Не всю же жизнь сидеть в четырех стенах. Тем более Дашуля начала ходить в сад.

Я принимаю дела и стараюсь не пустить под откос дело жизни Давида. И одновременно не пропадать в офисе допоздна, чтобы по вечерам проводить время с семьей.

После месяца внутренних проверок и аудита я прихожу к совсем неутешительным выводам. Наши дела плохи. Совсем.

Мы попали на огромную неустойку. Я консультируюсь с Глебом, но ничего кроме заранее проигрышного суда он предложить не может.

Мы с Глебом стали друзьями за последние годы. Он часто бывает у нас дома. И это единственный мужчина, кроме Давида, которому я могу доверять.

Я решаю не сообщать мужу о том, что, если не случится чудо, то в скором времени нас ждет банкротство. Буду стараться до последнего.

Дома старательно делаю вид, что никакие черные тучи не нависли над нашим будущим. Хотя самой с каждым днем становится все страшнее. Долг фирмы оказался настолько огромным, что даже если все продать с молотка, мы останемся должны еще столько же.

Корю себя за то, что не вмешалась раньше. Видела же, что Давид уже не в силах справляться с делами.

Все наше будущее зависит от переговоров, назначенных на следующей неделе с главными кредиторами. И я готовлюсь к ним так, будто от этого зависит моя жизнь.

Мне удается получить вполне стоящее предложение о перекредитовании от банка, которое покроет половину долга и позволит растянуть платежи на много лет. Еще какую-то часть долга можно отдать, продав имеющееся у нас имущество. На родине у Давида остался дом. А об отсрочке выплаты остальной суммы мне и предстояло договориться. Если получится – мы спасены. По крайней мере останемся на плаву.

Кроме этих дурацких, непонятно зачем заключенных контрактов, фирма Давида оставалась по-прежнему вполне жизнеспособной. По моим подсчетам будущая прибыль должна покрыть ежемесячный платеж по долговым обязательствам.

Если мне удастся об этом договориться.

Собираясь в роковой день на встречу, я так волнуюсь, что прижигаю себе плойкой ухо. Мне все кажется сегодня важным. И я решаю, что кудрявый пушок вокруг моей головы – это не слишком солидно. И старательно разглаживаю свои темные локоны горячей плойкой, чтобы потом спрятать все это великолепие в деловой пучок.

Выходит стильно. Правда приходится прикрыть прядкой пострадавшее ухо.

11

Он ничуть не изменился за последние годы. Разве что взгляд заматерел еще сильнее.

Сидит в развалку, демонстрируя кто тут хозяин положения. Даже костюм не надел. Верхние пуговицы на его рубашке расстегнуты, а рукава закатаны. Словно он не дела приехал решать, а так - кофе выпить в перерыве.

Смотрит на меня с холодным безразличием. Не удивлен встрече. Значит знал, кого ждет.

А вот у меня почву из-под ног выбило. Надеюсь, присутствующим не слышно, как бешено колотится мое сердце.

Я наводила справки о фирме, которой мы задолжали, но она никак юридически не была связана с холдингом Воецкого.

Плохая подготовка. Моя вина.

Но ничего уже не исправишь. Пляшем дальше.

Я подхожу к столу, стиснув зубы.

Беру себя в руки и здороваюсь. Другие мужчины вежливо отвечают на приветствие, но инициативу в диалоге на себя не берут. Среди них я узнаю Карима, друга Германа.

- Где Давид? – резко, совсем не по-деловому спрашивает Герман.

- Мой муж отошел от дел, - как можно спокойнее отвечаю я. – Сейчас фирмой руковожу я.

Лицо Германа буквально перекашивает от моих слов.

- Твой муж, - он презрительно выплевывает эти два слова, - будет удивлен, вероятно, когда узнает, что ты похерила его бизнес.

Невероятных усилий мне стоит удержать на лице свою вежливую холодную маску, тогда как в душе все клокочет от желания вцепиться ногтями в глаза этого человека.

Зачем ему зрение? Он портит все, на что упадет его взгляд.

- Я понимаю, в какое шаткое положение попала наша фирма, - начинаю я свою заготовленную речь.

- Вашей фирме предстоит банкротство, - поправляет меня Карим с вежливой улыбкой.

- Я думаю, этого можно избежать, - твердо продолжаю я.

Герман не отводит от меня ледяного взгляда. Цепко следит за каждым словом, за каждым движением губ и рук.

Я не выдерживаю и отодвигаю в сторону ставший тесным воротник блузки.

Взгляд Германа темнеет. Он видит мою слабость. Воецкий опытный бизнесмен и таких как я щелкает как орешки.

- Фирма Давида должна моей фирме больше, чем сможет отдать, - говорит он, жадно наблюдая за малейшей реакцией на моем лице.

Думаю, он получает сейчас удовольствие от происходящего. Судьба бывшей жены в его руках.

- Я не знала, что это твоя фирма, - зачем-то сообщаю я.

Герман ухмыляется.

- Нужно лучше изучать рынок, Аня, прежде чем ввязываться во взрослые дела, - советует он.

Сволочь.

Я поджимаю губы, чтобы дать себе секунду на размышления. Понимаю, что выгляжу жалко. Как я смогу о чем-то договориться с этим человеком? С кем угодно, только не с ним.

Беру себя в руки и достаю подготовленные бумаги. Передаю их Кариму, который похоже играет роль хорошего полицейского на этих переговорах.

- Нам удалось найти способ перекредитования, - почти уверенно говорю я. – В документах есть действуещее предложение от банка.

Герман выхватывает папку из рук Карима и сам пробегает глазами по страницам.

- Это смешно, Ань, - говорит он спустя минуту. – Сумма, предложенная банком, не дотягивает и до половины. Ты вообще считать умеешь?

Я проглатываю оскорбление, напоминая себе, что сейчас речь идет о будущем моей семьи.

- На следующей странице, Герман Степанович, указана сумма, которую мы сможем выручить и перечислить вам в течение месяца после продажи активов.

Герман лениво двумя пальцами поддевает листик из моей папки и нехотя переворачивает его, утруждая себя чтением следующей страницы.

Он делает мне одолжение.

Сволочь.

- Этого все равно не хватит, - равнодушно резюмирует Герман то, что мне прекрасно известно.

- Если вы любезно согласитесь предоставить нам рассрочку на эту небольшую оставшуюся часть, - приступаю я наконец к самому главному, - то мы сможем выплатить вам оставшийся долг в течение года. С процентами, разумеется.

Один из мужчин тянет Карима за рукав, чтобы что-то шепнуть на ухо.

А Герман тем временем смотрит на меня как на идиотку.

- Зачем нам это? – холодно спрашивает он.

- Затем, что долг, отданный в рассрочку с процентами лучше, чем обанкротившийся должник, - сообщаю я бывшему мужу очевидные истины.

Но Герман смеется. Ему правда весело сейчас. Возможно, это триумф, которого он ждал и жаждал.

И меня начинает догонять осознание, что эти переговоры были заранее обречены.

У меня нет ни одного шанса.

- Ты не понимаешь, детка, - грубо рушит мои надежды бывший. – Я не собираюсь ждать возвращения вашего долга. Мы собрались здесь, чтобы купить твою фирму.

12

- Не нужно строить такие обиженные глазки, детка, - Герман бьёт словами сильнее ударов. – Твои женские штучки не помогут. Здесь никто не купится на твои продажные прелести.

А я просто отчаянно пытаюсь придумать какой-нибудь новый аргумент. Не могу поверить, что позволю этому человеку снова разрушить мою жизнь.

- Не понимаю, на что ты надеялась? – продолжает смаковать мое поражение Воецкий. – Это ведь бизнес, а не детский сад. Здесь не место глупым пустоголовым куклам.

Мое сердце ёкает, когда я вспоминаю, что нужно успеть вовремя забрать дочь из детского сада. И желательно к этому времени вернуть себе душевное равновесие. Ребенок не должен знать, что у взрослых что-то не так.

- Давай найдем другой выход, Герман, - я очень надеюсь, что мой голос звучит не умоляюще. – Зачем тебе фирма Давида?

Бывший муж пожимает плечами.

- Затем, что монополия лучше, чем конкуренция, если ты хозяин монополии.

Я не знаю, что сказать. Мои аргументы кончились, и нужно признать проигрыш. Начать торговаться о сумме продажи компании и условиях передачи прав. Но я не в состоянии сделать это.

- Я вижу, что ты не готова к взрослым переговорам, - говорит Герман. – Нужно попросить подъехать владельца фирмы, Давида. Он деловой человек и умеет реально смотреть на вещи.

Я пугаюсь до дрожи в пальцах. Воецкий матерый делец, и у него настоящая чуйка на слабые места противника.

- Не надо, - слишком нервно и поспешно отказываюсь я, выдавая тем самым с головой свои страхи.

- Почему? Он все равно узнает, Аня. Он же владелец.

- У него слабое сердце, ему нельзя волноваться.

Я не прощу себя, если у Давида снова случится инфаркт из-за нас с Германом.

- И что ты предлагаешь? – Герман поднимает одну бровь.

Как-будто ему правда интересно.

- У меня есть генеральная доверенность, - выкладываю я все карты на стол. – Если придется, я могу оформить продажу компании без присутствия мужа.

Воецкий смеется так, словно услышал самый смешной анекдот в своей жизни.

- Ань, это просто феерично, - он утирает выступившую от смеха слезу. – Ты лишишь своего нового мужа бизнеса, а он, бедняга, даже не узнает об этом. Ты просто жена года. Всем своим мужьям ты приносишь счастье, солнышко.

Это уже слишком. Я не выдерживаю и вскакиваю на ноги.

- Ты просто жалкое злобное ничтожество, - шиплю я в лицо этому гаду.

Германа мои оскорбления не трогают.

- Села! – рявкает он, обрывая дальнейший поток ругательств, готовый сорваться с моих губ. – Еще одно слово в таком тоне, и мы прямо сейчас едем к господину Гаспаряну, чтобы он лично одобрил необходимую сделку. Тебе ясно?

Бывший муж сверлит меня злобным надменным взглядом. А я не в силах что-либо сделать с тем, что он снова пытается разрушить мою жизнь.

Герман Воецкий уничтожает все, до чего может дотянуться руками.

Сегодня он дотянулся до нас.

Я медленно опускаюсь на стул.

Похоже пора признать очевидное. У нас больше нет фирмы.

- Я поняла тебя, Герман, - бесцветным голосом говорю я.

- Отлично, - гневные морщинки на лице Воецкого разглаживаются, но не до конца. – Карим, передай Анне Сергеевне договор. Не будем заставлять ее подписывать прямо сейчас. Пусть обсудит с юристами, если хочет. Мы же не звери какие-нибудь.

Герман обнажает зубы в улыбке, больше похожей на оскал. Да уж, не звери. Лично я считаю бывшего мужа чудовищем.

Карим достает из дипломата папку и толкает ее через стол ко мне.

- Когда же ты уже исчезнешь из моей жизни окончательно? – я все-таки не справляюсь с ролью послушной жертвы и задаю глупый риторический вопрос.

- Не скоро, зайка, - Герман издевательски подмигивает. – Ведь тебе еще нужно передать мне дела.

- Зачем? – в ужасе спрашиваю я.

От перспектив общения с этим человеком я испытываю острые приступы отвращения.

- Герман, - подает голос Карим, - мы же договорились, что фирмой Давида буду управлять я. Это не твой уровень. Не волнуйся, я во всем разберусь.

Они уже все поделили. Гады.

- Я передумал, - с ухмылкой сообщает Воецкий другу. – Я хочу заняться этим сам. Давид хороший человек. Просто ему не повезло с женой. Нельзя дать его делу пропасть. Так что я лично обо всем позабочусь. А Аня мне поможет. Это мое условие, если ты еще не поняла.

- Это плохая идея, Герман, - взываю я к его благоразумию.

- Это отличная идея. Ты ведь все знаешь о делах фирмы. Вот и передашь их мне. Цени мою щедрость, золотце. Я не выгоняю бывшую жену сразу на улицу. Я благородно предлагаю тебе работу.

В шоке смотрю на Воецкого. Зачем он продолжает нас мучить? Ни в коем случае нельзя соглашаться на его условия. Нужно продать фирму и искать новые способы организовать свое дело. Чтобы не довести до инфаркта Давида.

13

Я долго успокаиваюсь после встречи с бывшим мужем. Меня просто трясет от злости и отчаяния.

Потому что он прав. Я собираюсь продать фирму Давида за его спиной.

Но на другой чаше весов здоровье мужа. Я ходила с ним на прием к кардиологу месяц назад. И прекрасно помню слова врача о том, что сердце Давида вовсе не в порядке. Он не просто так отошел от дел.

Но что я выиграю? Только отсрочу неизбежное. Рано или поздно муж узнает правду.

Но я все равно хочу схватиться за эту отсрочку, как за соломинку. Может, я смогу за это время найти какой-нибудь выход. Или придумаю, что делать дальше. Хотя бы попытаюсь подготовить Давида. Не хочу вываливать на него все сразу. Возможно, если выдавать информацию по частям, он сможет воспринять это спокойнее.

Чувствую себя загнанной в тупик.

Муж столько сделал для меня с дочкой. А я всего лишь должна была позаботиться о его спокойной старости.

Неужели, я и с этим не справлюсь?

Но надежда умирает последней. Какая-то глупая вера в то, что все еще может наладиться, заставляет меня не складывать лапки, а продолжать грести изо всех сил.

Весь вечер кручу в голове ситуацию и так, и эдак. Неужели выхода нет?

Перед сном Даша целует в щеку читающего в кресле Давида, и я подхватываю ее на руки, чтобы уложить в кровать. На ней смешная пижамка с единорогами и пончиками. И сама она похожа на сладкий пончик с сахарной посыпкой.

Ей досталась необычная внешность. Светло - русые волосы, даже светлее чем у Германа. И светло – серые глаза, как у меня. С белой кожей без единой веснушки она кажется какой-то феей или фарфоровой куколкой.

Очень красивой и совершенно нереальной.

- Папа Давид обещал отвезти меня завтра в парк кататься на карусель, - говорит моя малышка, сонно зевая, пока я укрываю ее одеялом.

Она всегда так и говорит «папа Давид».

Потому что я решила прислушаться к психологам и не обманывать дочку, чтобы в более старшем возрасте это не стало для нее шоком. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять, что Давид ей не родной отец. И рано или поздно она бы сама все поняла. И, возможно, восприняла бы очень болезненно.

Поэтому с тех пор, как она научилась говорить и задавать вопросы, время от времени я подкидываю ей тот факт, что Давид для нее второй отец. А раньше был другой. Но он ушел, потому что не захотел с нами жить. Почему? Потому что не все люди дорожат своей семьей. У некоторых слишком черствое сердце, чтобы любить близких.

- Может, мой дугой папа Кай? – спрашивает Даша.

Я целую ее маленький носик.

- О чем ты, солнышко? – с улыбкой уточняю я.

- В садике мы читали сказку, - объясняет дочка. – Про королеву из снега…

- Снежную королеву – поправляю я, начиная понимать, куда клонит ребенок.

- Тому папе в сердце попала льдинка, и поэтому он нас разлюбил, - делится дочка своей догадкой.

Мне жаль разрушать красивую сказку, но правда нужнее иллюзий.

- Нет, малыш, - говорю я и целую сначала правую, а потом и левую ее щечку. – Никто не заколдовывал того папу, он сам выбрал не любить нас. Это его решение.

- Ла-а-адно, - разочарованно тянет Даша и оставляет эту тему.

Я желаю ей спокойной ночи и ухожу из детской.

Все эти разговоры совсем не доставляют мне удовольствия. Но для ребенка они важны. Психологи советуют говорить правду, учитывая возраст ребенка, конечно.

И я вижу, что Даша нормально воспринимает то, о чем мы ей сообщаем. Значит все правильно. Все на своих местах.

Прежде чем уйти в свою комнату, захожу в гостиную пожелать Давиду спокойной ночи.

- Ты чем-то расстроена? – спрашивает он, откладывая в сторону свою книгу.

Пожимаю плечами.

- Нет, все нормально, - вру я с улыбкой на лице. – Просто устала немного. Ты был прав – нанятый директор плохо справлялся со своей работой. Но ты не волнуйся, все наладится. Я во всем разберусь.

- Перешли мне отчеты, пожалуйста, - просит муж. – Если тебе сложно, я должен помочь. Не такой уж я дряхлый. Смогу подсказать, что делать.

- Хорошо, - соглашаюсь я, заранее зная, что реальных отчетов Давид ни за что не увидит.

Следующую встречу Герман назначает уже в нашем офисе. Или его, если прекращать врать самой себе.

Я рассказываю все Глебу, и тот обрушивает на меня свое осуждение.

- Ладно, Воецкий - сволочь, каких поискать, - выговаривает мне друг. – Ему ты запретила при разводе доказать твою правду. Но Давид чем виноват? Он не заслужил такого обращения!

- Это для его же блага, - спорю я. – Хочешь снова везти его в больницу с инфарктом?

Мы обедаем вместе в ресторане недалеко от офиса, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы убедить собственного адвоката в целесообразности своего решения.

- Ладно, - в конце концов соглашается он. - Может, ты и права. Нужно потянуть время, если это возможно. Я попробую нарыть больше информации о сделках, на которых погорел ваш директор. И на подставную фирму Воецкого поищу компромат. Может, это поможет найти выход.

14

Сжимаю пальцами на груди края блузки.

- Герман, я лучше буду есть землю, чем позволю тебе коснуться себя, - гляжу на него с ненавистью.

Плевать, что он сделает. Выносить его гадкие слова просто невозможно.

Лицо Воецкого перекашивает. Похоже, это его стандартная реакция на меня. Не мне одной тошно, и это радует.

В это время подходит Карим, и Глеб спешит к нам с другого конца коридора.

Так что я максимально незаметно застегиваю чертову пуговицу, и приглашаю всех в переговорную.

Сажусь рядом с Глебом. Друг наклоняется к моему уху, чтобы тихо спросить, какая муха успела укусить Воецкого.

Потому что Герман так и сидит с таким видом, будто его прямо сейчас бьет током.

А после наших с Глебом перешептываний, я замечаю, как у Германа начинает дергаться глаз.

Пожимаю плечами, посылая Глебу легкую улыбку.

- На работе люди должны работать, - рычит Воецкий, заставляя всех присутствующих подпрыгнуть на своих стульях от неожиданности. – Может, тогда не придется продавать свои фирмы за долги.

Ну что его опять не устраивает? Противный самодур.

- Кто вы? – резко спрашивает Герман у Глеба.

- Это мой адвокат, Глеб Андреевич Поливанов, - представляю я друга.

- Мы знакомы, - добавляет Глеб. – Я ведь занимался вашим разводом.

- Точно, - Герман смотрит на Глеба с прищуром. – Припоминаю вас и вашу наглость.

- Это комплимент для адвоката, - холодно улыбается Глеб.

- А я думал, комплимент для адвоката – это выигранное дело, - цедит сквозь зубы Воецкий.

И как мы будем работать в такой атмосфере? Это будет цирк.

И все же Глеб справляется. Он выбивает у Воецкого максимально большие сроки для подписания бумаг о продаже компании.

И это все, на что мы могли рассчитывать.

Так что выйдя из переговорной, я благодарно жму руку Глеба.

- Спасибо, - я даже могу подарить другу вполне искреннюю улыбку. – Ты был на высоте.

- Пока не за что, - отмахивается Глеб, и чуть не теряет равновесие, потому что вышедший за ним из переговорной Герман, задевает мужчину плечом.

Проход слишком тесный для Его Величества.

- У тебя сорок минут на обед, - говорит мне Воецкий, даже не глядя на Глеба. – Потом жду тебя в кабинете директора.

- До подписания документов это пока еще мой кабинет, - осаждаю я бывшего мужа.

Герман усмехается.

- Тогда жду тебя в ТВОЕМ кабинете, солнышко, – заявляет он с улыбкой, и, не дожидаясь моего ответа, просто уходит.

Похоже, каждая минута в компании бывшего мужа станет для меня настоящим испытанием.

- Мне нужно съездить на встречу с клиентом, - извиняющимся тоном сообщает Глеб. – А потом, если хочешь, я вернусь к тебе сюда. Не хочу оставлять тебя с ним наедине.

- Не нужно, - успокаиваю я друга. – Езжай по своим делам. В твоем присутствии он еще злее, чем обычно.

Трачу на обед больше времени, чем отвел мне Герман. Просто потому, что хочется его позлить.

И перед тем, как войти в СВОЙ пока еще кабинет, тщательно проверяю все свои надежно застегнутые пуговицы.

Герман уже там. Сидит на диванчике для гостей у окна.

- Садись за стол, - сразу преступает он к раздаче ценных указаний.

Удивленно поднимаю вверх брови.

Серьезно? Он собрался указывать мне куда садиться и что делать? А дальше? Будет выдавать разрешение на то, чтобы сделать вдох и выдох?

Игнорирую Воецкого и подхожу к кулеру. Наполняю одноразовый стаканчик и неторопливо выпиваю воду.

Затем только подхожу к своему рабочему столу, сажусь и включаю компьютер.

Герман молча смотрит на мое демонстративное непослушание.

В дверь стучат, и не успеваем мы с Германом успеть отреагировать, как в кабинет заглядывает Карим.

- Я уже поговорил с бухгалтером, - сообщает он Герману. – Хочу рассказать тебе, что думаю об этом. Пойдем обсудим?

Герман трет переносицу так, будто сдерживает раздражение.

- Карим, - говорит мой бывший муж с нажимом. – Я уже давал тебе понять, что хочу разобраться здесь со всем самостоятельно. Не знаю, зачем ты приперся сюда сегодня со мной. Как будто тебе заняться больше нечем.

Карим покрывается багровыми пятнами.

- Но это был мой проект… - все-таки возражает он.

Герман безразлично пожимает плечами. Его как всегда не волнуют чужие чувства.

- Мы уже обсудили это. Не мешайся под ногами. Если хочешь копаться в бухгалтерии – на здоровье. Но свое мнение я составлю сам без твоей помощи. А обсудим все после.

- Как скажешь, - бесцветным голосом соглашается Карим.

15

Мне становится даже жаль этого человека. В его картине мира одно зло.

Есть люди, живущие в розовых очках. А вот у Германа похоже очки черные, мутные, да вдобавок еще и разбитые.

Столько в нем жестокости.

- Я иду к человеку, которого люблю больше жизни, - признаюсь ему с искренней улыбкой.

Это чистая правда. Из офиса я поеду в детский сад забирать дочь.

Герман каменеет. Мой ответ сбил его с толку.

А я не жду дальше его реакции. Мне правда пора.

В отличии от Воецкого, у меня есть семья, в которой никто не жалит друг друга злыми обвинениями.

И я спрячусь в ней от его холода. Отогреюсь в улыбках мужа и дочери.

Чем спасаешься ты, Герман? Как зализываешь свои раны? Или твое сердце настолько окаменело, что ты ничего больше не чувствуешь?

Только бы он не узнал о Даше. Сама я справлюсь, вынесу боль от его нападок. Но если он скажет что-то плохое о моем ребенке, то я его просто убью. В прямом смысле.

Эгоистичный шепоток в голове подсказывает, что о дочери Герману лучше не знать еще и потому, что я не собираюсь делить ее с ним. Он этого не заслужил.

- Пойдем, Дашуль, почитаем сказку, - зовет дочку Давид после ужина.

Сегодня он вызвался уложить ее спать.

- Про ледяную кололеву! – требует Даша, задирая подбородок и изображая злодейку из своей любимой сказки.

Понятия не имею, почему она так зациклилась именно на этой дурацкой истории.

Но у меня внутри все просто переворачивается, потому что, подражая Снежной Королеве, малышка точно воспроизводит мимикой надменный прищур Германа.

А Давид как-то особенно задумчив сегодня. И мне приходится по два раза повторять все, с чем я к нему обращаюсь.

На следующее утро за завтраком он садится за стол с пустой кружкой, забыв наполнить ее чаем.

- Что с тобой? – спрашиваю я, забирая кружку, чтобы заварить мужу чай.

- Я все думаю кое о чем… - рассеянно отзывается он. – Тебе не понравятся мои мысли.

- О чем ты? – спрашиваю я, ставя на стол готовый чай.

- Когда я женился на тебе, то думал, что не протяну и года… - говорит Давид задумчиво. – Но я ошибся. И, кажется, на том свете меня пока не ждут.

- И я очень этому рада.

- Я знаю, - муж посылает мне грустную улыбку. – Но чем больше проходит времени, тем отчетливее я понимаю, что поступил эгоистично. Да, так было удобно. Но что дальше? Я не могу не думать о том, что ты потратишь рядом со мной свою молодость… Ты могла бы полюбить снова… выйти замуж по-настоящему…

С каждым его словом меня накрывает волна паники.

- Не смей! – требую я. – Не смей тоже бросать меня, Давид! Разве я была тебе плохой женой? Что не так? Чем ты недоволен?

Мой голос срывается. А по щекам уже бегут слезы. Я не вынесу, если он оставит меня одну.

- Но, Аня, - Давид мягко кладет мне руку на плечо. – Ты еще очень молода, зачем ты хоронишь себя?

- Не смей! Даже не вздумай! – я уже плохо себя контролирую, чувствуя подступающую истерику. – Мне никто не нужен! Я не хочу ни за кого замуж! Почему ты думаешь об этом?

Мысль о том, что Давид разведется со мной, настолько пугает, что меня просто трясет.

Я уже не могу остановиться. Реву, как девчонка. Как же так? Все же было хорошо.

Скоро проснется Даша и застанет меня в таком виде.

Давид притягивает меня, чтобы обнять.

- Извини, Анют - говорит он. – Конечно, я не собираюсь бросать тебя. Как ты могла подумать об этом? Не плачь, пожалуйста. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Но я все равно реву как белуга.

- Ну всё - всё, - муж гладит меня по волосам, успокаивая. – Не будем пока говорить об этом, если ты не хочешь.

- Никогда, - шепчу я, всхлипывая. – Мы не будем говорить об этом никогда.

- Хорошо, - соглашается Давид с печальным вздохом.

Кое как мне удается успокоится и привести себя в порядок. Но даже проснувшаяся Даша замечает, что я расстроена.

- Ты плакала, - она тычет пухлым пальчиком в мое зареванное лицо.

Косметика немного исправила дело, но глаза все равно остались красными и припухшими.

- Мне приснился страшный сон, - говорю я, чмокая дочку в носик.

- Не бойся, в леальности чудовищ нет, - успокаивает меня дочка.

Этими словами я недавно утешала ее после кошмара.

Ох, золотце мое! Боюсь, в реальности все-таки есть чудовища. Страшные и бессердечные.

Надеюсь, твое сердечко не попадет в лапы одного из них. И ты в отличии от меня будешь счастлива.

16

После утреннего разговора с Давидом я чувствую себя потерянной. Это вообще наш первый конфликт. И мне крайне не понравилась тема, поднятая мужем.

Входя в двери нашего офиса, я натягиваю на лицо приветливую улыбку. Незачем кому-то постороннему знать о моих проблемах.

До начала рабочего дня полчаса, и моего секретаря еще нет на рабочем месте. Так что я сама делаю себе кофе и иду в кабинет.

Хочу успеть покопаться в отчете, который не понравился Герману. Но посидеть в одиночестве мне не удается.

В дверь стучат, а после моего разрешения в кабинет заходит Карим.

Я удивленно поднимаю вверх брови. Не одна я решила приступить к работе пораньше.

- Я хотел поговорить с тобой, если позволишь, - Карим садится на стул для посетителей рядом с моим столом.

Он как всегда выглядит бодрым и свежим. Никогда не видела его одетым небрежно. Всегда стильные костюмы и легкий запах дорогого одеколона. Карим красивый молодой мужчина. Восточный разрез темных глаз придает его лицу выразительный акцент, обращающий на себя внимание.

- Конечно, - я вежливо улыбаюсь.

От этого человека я ни разу дурного слова не услышала. Со мной он всегда был подчеркнуто обходителен. Удивительно, как они сработались с Германом. Тем более, я знаю, что кроме бизнеса их связывает еще и дружба.

- Мне жаль, что фирма Давида попала в такую сложную ситуацию, - говорит Карим. – И я думаю, ты не виновата в этом. По отчетам видно, что ваш директор скрывал от вас истинное положение дел.

Приятно слышать, что кто-то не считает меня причиной всех бед мира.

- Спасибо за поддержку, но все-таки мне стоило лучше контролировать работу нанятого сотрудника.

Карим понимающе улыбается.

- И мне жаль, что тебе приходится терпеть нападки Германа, - друг бывшего мужа смотрит на меня с сочувствием. – Когда я работал с долгами по вашей фирме, я надеялся, что все сделаю сам, и вам с Германом не придется общаться.

Я напрягаюсь. Нервно стучу по столу зажатой в пальцах ручкой. Мне совсем не хочется говорить о Германе и его поведении.

- Он очень сильно обижен на тебя, - продолжает Карим, игнорируя мою реакцию. – А Герман из тех, кто не умеет прощать. Сложный человек… ты знаешь, что мы братья?

Что? Смотрю на Карима в полном шоке.

- Как это? – спрашиваю растерянно.

Они ведь совсем не похожи. Как день и ночь.

- По матери, - добрая улыбка Карима становится грустной. – Значит он не говорил тебе… что ж, он не в восторге от этого факта и всегда предпочитал скрывать правду.

У меня это в голове не укладывается.

Я знакома с отцом Германа. Степан Маркович - молчаливый и суровый мужчина. Это уже не важно, но наш брак с Германом он не одобрил. Я знаю, что он даже отговаривал сына. Старший Воецкий приехал на свадьбу, скупо поздравил молодоженов и даже не остался на банкет. Больше я его не видела.

Герман не любил говорить про родителей. Рассказал только, что мать бросила их, когда ему было семь.

- Брат унаследовал тяжелый характер своего отца, - по взгляду Карима понятно, что он уже погрузился в воспоминания. – Степан Воецкий женился на совсем молоденькой девушке. Буквально забрал ее со школьной скамьи. Она жила в другом городе. Уж не знаю, как они встретились. Но он увез ее с собой, и вскоре они поженились. А ужиться не смогли. Она родила мужу сына, Германа, но, видимо, так и не полюбила Степана.

Я, затаив дыхание, слушаю семейную историю Германа. Сам он ни о чем таком мне не рассказывал. Не то, чтобы это теперь имело какое-то значение. Но вдруг я смогу понять бывшего мужа чуть лучше, и это позволит легче переносить его нападки.

- В доме Воецких мать Германа познакомилась с моим отцом. Он был ее водителем. Банальная в общем-то история. Спустя какое-то время она забеременела мной, и во всем призналась мужу. Воецкий старший выгнал их обоих с позором, и запретил ей даже приближаться к Герману. С тех пор Герман не виделся с матерью, насколько я знаю.

Ничего не могу поделать с тем, что мое сердце сжимается от жалости к бывшему мужу. Он же был просто ребенком. Должно быть страшно было остаться без матери в таком возрасте.

- Мой отец женился на матери Германа и вернулся с ней в родное село. Я родился уже там. Они до сих пор живут там вместе. У меня есть две младшие сестры. Они еще ходят в школу. Все эти годы мама очень скучала по Герману. Я вырос с рассказами о нем. В итоге мы познакомились, когда я поступил в институт и переехал в столицу. Мы даже поладили. Братья все-таки…

- Какая сложная история… - я не знаю кого мне больше жаль. Столько боли люди причиняют друг другу.

Карим кивает.

- Герман вырос в обществе отца, который возненавидел всех женщин после предательства жены. Он и сам никому не доверял до тебя, - Карим неловко кашляет, понимая, что поднял скользкую тему. – Как видишь, у судьбы злое чувство юмора. История повторилась.

Я каменею. Вижу, что моя правда, как и раньше, никому не нужна. И от этого до сих пор больно.

- Извини, не хотел тебя задеть, - говорит Карим. – Я не осуждаю тебя. Жизнь - сложная штука. Я рассказал все это для того, чтобы ты поняла, что Герман никогда не будет относиться к тебе по-человечески. Думаю, он решил взять на себя сделку по вашей фирме только для того, чтобы отвести душу, издеваясь над тобой. Своеобразная месть, так сказать. Так что, если можешь, подпиши поскорее все бумаги и беги от него как можно дальше.

17

На этот раз Карим решает не молчать.

- Ну знаешь, ты просто собака на сене. У меня может быть совсем и не деловой интерес к такой красивой женщине, как Аня. Она ведь уже не твоя жена. Так что не лезь не в свое дело.

Мои щеки начинают гореть огнем. Зачем он дразнит Германа? Ведь ни о чем таком между нами и речи не шло.

Воецкий бросает на меня ледяной взгляд и мрачнеет еще сильнее.

- Ты прав, Карим, это не мое дело. Охренеть, конечно. Ань, может, хотя бы ты избавишь меня от необходимости наблюдать как наставляешь мужу рога на право и на лево?

Герман осознает, как ранят его слова. С упоением наблюдает за моим лицом. А я как всегда не могу скрыть своих эмоций. Мне больно от жестокого несправедливого обвинения.

И я в который раз не выдерживаю. Просто вскакиваю и сбегаю из собственного кабинета.

Никто к счастью меня не останавливает.

Дышу глубоко, чтобы унять набежавшие слезы. Ну когда я уже привыкну? Этот человек плюется ядом каждый раз, когда меня видит. Нельзя так остро реагировать.

Нужно потерпеть еще немного. Это важно. Нельзя дрожать перед хищником. Нужно сосредоточится на своих целях. Не допустить вмешательства Давида. А если удастся, то и выкрутиться из сложившейся ситуации.

А, может, я не права? Может, стоило рассказать все мужу? Он более опытен в бизнесе, чем я. Тем более это его фирма.

Но мне все еще страшно. Вдруг будет, как в тот раз? Я не хочу сидеть, проклиная себя, пока ему будут делать очередную операцию на сердце.

Я возвращаюсь в свой кабинет через полчаса и вижу, что Герман никуда не ушел. Он сидит за моим столом, пялясь в мой рабочий компьютер.

- Как ты включил, не зная пароля? – удивляюсь я.

- Знать больше других – это мой хлеб, - усмехается бывший муж, не отрывая взгляда от экрана.

Меня это даже смешит. Серьезно.

- Ты только думаешь, что знаешь. А на самом деле слепо веришь в то, во что решил верить.

Герман отрывается от работы. Переводит на меня сосредоточенный взгляд.

- И во что же такое я верю, по-твоему, что не является правдой?

В горле появляется ком, а все тело бросает в жар. Вот он Воецкий. Сидит и смотрит на меня. Ждет, что я отвечу.

Я могу выплюнуть ему в лицо то, насколько большим дураком он стал. Не важно поверит он или нет. Я просто могу наконец озвучить свою правду. Сказать, что никогда не предавала его. Что это он предатель и негодяй. Он тут подлец и мерзавец.

- Я…

- Только не говори, что я ошибаюсь на твой счет, - перебивает меня Герман. – Ты, конечно, поразительная женщина, Аня. Выглядишь просто чистым невинным ангелочком. С виду такая безупречно правильная, непорочная. Но если узнать тебя чуть ближе, то просто охренеть можно от того, сколько гнили скрывается за этим милым личиком, верно?

Я так и стою с открытым ртом. Все эти его отвратительные обвинения снова выбивают у меня почву из-под ног.

Я опять не знаю, как реагировать. Хочется защитить себя. Вот только как?

Но столько боли во мне накопилось. Столько обиды, что я боюсь взорваться, если промолчу.

- Гнилой человек здесь только ты, Герман, - слова вырываются из меня потоком. – Все это из-за тебя. Надеюсь, ты подавишься своим ядом. Я тебя ненавижу!

Герман вскакивает со стула. Несется на меня с бешеным взглядом, и я в страхе пячусь назад, упираясь спиной в дверь.

Нащупываю ручку, чтобы сбежать. Но не успеваю.

Воецкий подходит вплотную, почти прижимая меня своим телом и захлопывает приоткрытую дверь за моей спиной.

- Не выводи меня из себя, Аня, - рычит он. – Еще одно слово, и я просто придушу тебя. Честное слово, я уже еле сдерживаюсь.

Но я не могу молчать.

Не тогда, когда он так близко, и мне нечем дышать.

- Ты просто чудовище! Я тебя ненавижу.

Вижу, как на его лбу дергается напряженная жилка.

Он в бешенстве, я знаю это.

Герман вскидывает руки, и я зажмуриваюсь.

Его пальцы смыкаются на моей шее, и меня догоняет запоздалый страх.

Хватка на моем горле достаточно крепкая, чтобы я даже не думала дергаться. Но он не душит. Просто держит, сомкнув пальцы ошейником на моей шее.

- Я думал об этом четыре года назад, - хрипло говорит Герман. – Хотел убить тебя, понимаешь? И сейчас все еще хочу. Но не могу.

Хватка на моей шее немного слабеет, позволяя мне глубже вдохнуть.

Я так и стою, зажмурившись. Не хочу смотреть в его глаза. И не хочу, чтобы он увидел мой страх.

- Ты слишком красивая, - говорит он внезапно. – И это до сих пор сносит крышу…

Мужские пальцы на моей шее становятся мягче. Они больше не сжимают мою кожу, мешая дышать. Они… гладят?

- Хочу, чтобы ты знала, я презираю себя за это, - шепчет Герман.

18

Прошло две недели с тех пор, как Герман стал хозяйничать в нашем офисе. И чем больше отчетов я перечитываю вместе с ним, тем отчетливее понимаю, какую большую ошибку мы совершили, наняв на работу того директора.

Ладно бы он оказался просто профаном. Но он скрывал от нас реальное положение дел уже очень давно.

В первую неделю бывший муж измотал меня почти до смерти, без конца гоняя в архив за очередной папкой. Но я была рада спрятаться от его жестокого внимания хотя бы таким образом. Поэтому каждый раз топала за требуемым документом или отчетом сама, а не посылала кого-нибудь из сотрудников.

А в последние дни Герман просто заезжал утром за тем, что ему нужно, и уезжал к себе. И я выдохнула с облегчением.

Но с другой стороны, теперь ничто не отвлекало меня от невеселых мыслей. Если бы я проделала ту работу, что буквально заставил меня проделать Воецкий, пару месяцев назад, то некоторые из неудачных сделок удалось бы оспорить и избежать неустойки.

Теперь уже поздно трепыхаться. Мы с Глебом сто раз рассмотрели все имеющиеся у нас варианты на данный момент. Но в суде Герман нас сделает. И это провал.

Сегодня Воецкий остался работать у нас. И его мрачный вид портит все утро настроение каждому, кто попадается ему под горячую руку.

- Неужели так сложно сварить нормальный кофе? – рычит он на чуть не падающую в обморок секретаршу, дрожащей рукой протягивающую ему чашку.

- Прекрати срываться на сотрудниках, - вступаюсь я за девушку.

Еще не хватало, чтоб она уволилась из-за этого тирана.

- У твоего секретаря проблемы со слухом, - Герман переключает свой гнев на меня. – Я просил ее сварить кофе без сахара. Неужели, это невыполнимая задача?

Я с холодным спокойствием пожимаю плечами.

- Возможно, если на людей не кричать, то они будут усваивать информацию лучше, - рискую я дать ему совет.

- Ерунда, - не соглашается бывший. – Они должны быть стрессоустойчивы. Понабрала неженок, вот они и не справляются.

Я закатываю глаза и собираюсь уже уйти куда подальше. Но Воецкий меня останавливает.

- Сделай мне кофе, - нагло требует Герман.

Замираю на месте. Мне требуется глубокий вдох, чтобы не поддаться гневу.

- Я уверена, ты, как всегда, лучше справишься сам. Сделай себе кофе черный и горький, как твоя душа.

Герман неожиданно смеется над моими словами.

- Отлично, Ань! – веселиться он. – Раз так, то моя черная душа требует обеда. И ты поедешь со мной – я хочу кое-что обсудить.

Качаю головой, не соглашаясь.

- Не стоит, мы просто испортим друг другу аппетит.

- Не спорь, давай поехали! – командует Воецкий, вставая из-за стола. – У меня к тебе важный разговор о твоей фирме. Кажется, я передумал ее покупать.

Смотрю на Германа, совершенно не понимая, как реагировать на его слова.

Это какая-то новая игра? Что он задумал?

Вообще ничего не понимаю. Но не верю ему ни секунды. Если Воецкий что-то предлагает, то это может оказаться только сыром в мышеловке.

- Ну что ты застыла? – торопит Герман, подталкивая меня за плечи к выходу. – Я хочу есть, шевелись, пожалуйста.

И я все-таки иду. Заранее готовлюсь оказаться в ловушке, но не могу отказаться от этого разговора.

Герман ведет меня в ресторан недалеко от офиса.

Тут всегда полно народу в обед. А как иначе? В этой части города просто куча деловых центров.

Правда для состоятельных клиентов тут есть отдельный зал, в котором всегда найдется свободный столик.

Естественно, Герман ведет меня туда.

Он не торопиться начать разговор, заказывая одно блюдо за другим.

- А ты почему не ешь? – строго спрашивает он, проживав кусок сочного стейка.

- Что-то аппетита нет, - сухо отвечаю я.

- Ты слишком худая стала, - бесцеремонно замечает он. – смотреть страшно.

- Вот и не смотри, - огрызаюсь я, теряя терпение.

Он говорить приехал или все-таки опять меня унижать?

- Кто ж мне запретит? – ухмыляется Воецкий. – Твой любовник, который и нос боится сунуть в офис, пока я там?

Просто дыхание перехватывает от его самомнения.

- Глеб не мой любовник, и он вовсе тебя не боится, - говорю я. – Просто я попросила его не приходить.

- Ладно, Ань, оставим в покое твоих мужиков. Я правда хотел тебе кое-что сказать.

Герман кладет себе в рот очередной кусок мяса и тщательно его пережевывает.

Поднимаю вверх брови, устав ждать, когда он уже перейдет к сути.

- Официант! – Герман щелкает в воздухе пальцами, привлекая внимание молодого человека у барной стойки. – Будь добр, сделай мне приличный кофе. И чтоб никакого сахара, понял?

Официант кивает и уходит, а я принимаюсь раздраженно барабанить пальцами по столу.

19

Я не жду ничего хорошего от этого разговора. Зачем Герман спрашивает меня о том, о чем уже давно не должен думать? Он же сам вычеркнул меня из своей жизни. Для чего теперь копаться в прошлом.

- Ты мне не поверишь, Герман, - произношу совершенно спокойно. – Но я едва ли здоровалась пару раз с тем парнем. Даже имени его не помню. Я с ним никогда не разговаривала, и уж тем более не спала.

Всё, сказала. Просто гора с плеч упала. Оказывается, это неимоверное облегчение – произнести вслух то, что носила в себе много лет.

Но Воецкий просто смеется в ответ.

- Черт, Ань, неужели так сложно проявить хоть немного искренности? Хотя, о чем я? Это же ты. О какой честности может идти речь?

Ну вот. Ничего моя правда не изменила.

Я грустно улыбаюсь.

- Видимо, мы всегда были слишком разными людьми. Удивительно, как мы вообще поженились, - размышляю я вслух.

- Не строй из себя невинную овечку, - Герман начинает злиться. – Я просто купился на внешность и поверил в честность твоих похожих на чистые озера глаз. Самая большая ошибка в моей жизни…

Горько усмехаюсь.

- Хорошо, что ты ее исправил. Мы больше не женаты, забудь уже о прошлом.

Колючий взгляд Воецкого буквально режет меня ножом.

- Хотел бы, Ань, но не могу. Может, потому что не смог так же, как и ты быстро найти замену? Ты словно яд в моих венах – продолжаешь отравлять даже через много лет.

Мне все больше не нравится этот разговор. И я встаю со стула, чтобы уйти. Но бывший муж хватает меня за руку, не позволяя этого.

- Скажи, чего во мне не было, что ты находишь во всех них?

Теряюсь, не понимая, о чем он говорит. А Герман сверлит меня хмурым взглядом. Напряженно ждет ответа, сжимая мое запястье все сильнее.

Кажется, он имеет в виду моих воображаемых любовников.

- В тебе было все, кроме милосердия ко мне, - почти шепотом на выдохе признаюсь я.

Глаза щиплет от готовых пролиться слез, но я точно не заплачу. Не перед этим человеком.

Германа мой ответ не устраивает. Вижу его злость мрачным отпечатком на лице. И не знаю, что он сделает через секунду: велит мне убраться или опять попробует придушить.

Но я не собираюсь ждать, пока он определится. Хватит мне его бояться.

Дергаю руку, освобождая ее от хватки, и ухожу прочь. Пускай допивает свой гадкий кофе в одиночестве. Даже делая мне одолжение, он умудряется выставить себя полным мудаком.

Чтобы выйти на улицу, нужно пройти через общий зал, битком набитый людьми в это время.

И я протискиваюсь между столиками, желая смыться как можно скорее, когда замечаю Глеба.

Останавливаюсь как вкопанная, не веря своим глазам. Даже жмурюсь и открываю их снова, чтобы убедиться, что мне не кажется.

Глеб сидит за столиком с девушкой. И эта девушка мне знакома. Это Оля. Та самая Оля, что пила на кухне Германа приготовленный мной чай, а потом поучаствовала с моим мужем в небольшой милой групповушке. Моя бывшая однокурсница.

- Неприятно, когда тебе неверны, да милая? – вкрадчиво шепчет мне на ухо подошедший Герман. – Похоже, этот парень сорвался с твоего крючка.

А я не пониманию, что происходит. Это какой-то бред.

Глеб не мой мужчина, и меня не задевает тот факт, что он может обедать с женщиной. Но с ней? Глеб никогда не был неразборчивым…

А с другой стороны – что я понимаю в мужчинах?

Они всегда делают не то, что я ожидаю.

Колеблюсь пару секунд, думая, подойти к этой странной парочке или нет. В итоге решаю не вмешиваться в чужие дела и, не привлекая к себе внимание, продолжаю свой путь к выходу.

Воецкий не отстает.

Глеб с Олей явно подняли ему настроение.

- Есть все-таки некая справедливость в этом мире, не находишь? – смеясь спрашивает он, когда мы оба оказываемся на улице.

- Я так не думаю, - отвечаю скорее себе, чем бывшему мужу.

Если бы жизнь была справедливой, ты бы уже давно подавился собственной желчью.

- Не расстраивайся ты так, - никак не может угомониться Герман. – Поживешь немного как честная женщина. Кариму только давать не советую. Это он с виду такой милый. А по факту жует девчонок и выплевывает как жвачку, потерявшую вкус.

20

Сегодня у дочери в саду утренник. И мне пришлось соврать Герману вчера, что до обеда меня не будет в офисе, потому что я иду к врачу.

Как назло, он хотел приехать с документами именно в это утро. Как будто чувствует, когда именно я не могу.

На детский праздник в честь дня матери попросили одеться в зеленые платья. Я купила для Даши очень милый наряд с пышной юбочкой и аккуратным бантом на талии. Она осталась в восторге от своего вида, как и я.

А для себя нашла в шкафу офисный сарафан подходящего цвета и надела его с легкой блузкой. Вполне деловой вид вышел. И не стыдно будет потом на работу приехать.

Юбка только короче, чем я привыкла носить. Едва прикрывает колени.

После подготовленного малышами концерта я еду на работу в приподнятом настроении. Даша талантливая девочка. Уже сейчас она может прочитать длинный стих наизусть без запинки и с выражением. А чтобы его выучить, ей достаточно всего несколько раз повторить вслух слова.

Я очень горжусь своей девочкой.

Герман не приезжает до самого вечера. Так что хорошее настроение удается растянуть почти на целый день.

Я даже почти забываю о том, что он должен приехать.

Закончив с рабочими вопросами, достаю из сумочки подаренную дочкой открытку и любуюсь бумажными цветами, приклеенными к картону.

Самые важные цветы в моей жизни.

Дергаюсь от испуга, когда дверь чуть ли не отлетает в сторону, ударяясь об стену. Герман всегда так входит. Будто эта дверь ему что-то плохое сделала.

О том, чтобы стучаться речи и подавно не идет.

Быстро прячу Дашину открытку под стол на колени.

- Добрый вечер, Герман Степанович, - раздраженно цежу я сквозь зубы. – Да, пожалуйста, вы можете войти.

Брови Германа взлетаю верх.

- Я в курсе, Ань, - говорит он, подходя к моему столу, чтобы шлепнуть на него сверху увесистую стопку документов. – Покажи это юристам, а в следующий раз подпишем и закроем все наши вопросы.

Я тяну стопку ближе к себе.

- Спасибо, - мне хочется быть вежливой.

Не то, чтобы этот человек в самом деле заслуживал благодарности.

- Я это делаю ради Давида, - Герман все-таки не удерживается от презрительного взгляда в мою сторону. – Не ради тебя.

Равнодушно пожимаю плечами. Ничего другого я и не ожидала.

Жду, когда Воецкий покинет мой кабинет, но он не уходит.

Стоит и смотрит на меня, будто на непонятный экспонат в музее.

Ерзаю на стуле под его неприятным пристальным взглядом и запоздало понимаю, что столкнула тем самым с коленей открытку.

Картонка соскальзывает с юбки и с тихим шорохом приземляется на пол у моих ног.

Я застываю каменной статуей, а Герман поднимает вверх одну бровь.

- У тебя что-то упало, - говорит он.

Качаю головой, стараясь не выдать волнения.

- Тебе показалось, - говорю и чувствую, что краснею.

Обе брови Германа взлетают вверх.

Я всегда краснею, когда вру, и есть вероятность, что Воецкий помнит об этом.

Паника сковывает мое тело, когда Герман приседает на корточки рядом с моим столом.

Он поднимает с пола Дашину открытку и встает обратно на ноги с ней в руках.

Вертит задумчиво картонку в руках. Касается пальцами бумажных цветов.

- Все-таки что-то упало, - говорит он и кладет открытку сверху на стопку бумаг.

Молчу, не зная, как реагировать. Но Герман, к счастью, не развивает тему.

В кабинет стучит и заглядывает мой секретарь.

- Анна Сергеевна, звонил Карим Надирович. Он просил передать, что заедет сегодня. Очень просил Вас подождать его.

Секретарь уходит, закрыв за собой дверь.

А я смотрю, как багровеет от гнева лицо Германа.

- Это для него ты так разоделась? – спрашивает Воецкий, опуская взгляд на мои ноги, которые ему видно сбоку от стола.

Как же мне надоели его безумные нападки. Во мне тоже немало злости накопилось по отношению к бывшему мужу.

- Это. Не. Твое. Дело! - чеканю я каждое слово. – Я не собираюсь обсуждать с тобой свой внешний вид и рабочее расписание!

- Я запретил вам общаться, - раздраженно напоминает Герман.

Как же я устала от его наглости…

- Герман, ты мне никто, чтобы что-то запрещать.

Встаю из-за стола, чтобы самой уйти из кабинета.

Этого упрямца не переспоришь. Легче подождать, пока он свалит, где-нибудь в другом месте.

Но Воецкий встает на моем пути.

- Повторяю вопрос, Аня: для кого ты оделась так вызывающе? Для Карима? Или, может, для меня?

Пытаюсь обойти Воецкого с боку, но ничего не выходит.

21

Пощечина отрезвляет Воецкого. Он хватается за щеку, отходя на шаг назад.

Смотрит на меня, тяжело дыша.

- Ты просто… ты жалкое ничтожество, Герман! – ору я на бывшего мужа. – Умоляю, исчезни уже из моей жизни!

Сейчас мне плевать на все. На то, что может мне сделать Герман. На документы, спокойно лежащие на моем столе.

- Я… черт, извини, - как-то растерянно произносит Герман. - Этого больше не повторится…

Но на его извинения мне тоже плевать.

Одергиваю вниз задранную Воецким юбку, когда раздается стук в дверь, и в кабинет заглядывает Карим.

- Что у вас тут… что происходит? – спрашивает он, переводя хмурый взгляд с меня на брата и обратно. – Аня, Герман тебя обидел?

- Тебя это не касается, Карим, - рычит на него Воецкий. – Я ведь уже предупреждал тебя, что к ней нельзя подходить?

- Засунь себе свое предупреждение знаешь куда? – ратсерянность Карима быстро сменяется злостью.

-Как же вы все мне надоели… - стону я. – Оставьте меня в покое!

Хватаю свою сумочку со стула и просто ухожу, оставляя этих двоих разбираться друг с другом.

Пусть только попробуют меня остановить!

Почему? Ну почему, если женщина с кем-то заговорила, то это уже повод обвинить ее в распутности? Почему, если юбка короче пяток, то это расценивается как прямое приглашение залезть под нее?

Меня колотит от злости и отвращения.

Воецкий точно сошел с ума! Что он собирался делать? Меня передергивает от отторжения. Мне просто физически неприятно ощущать на своем теле его прикосновения.

Впрочем, как и прикосновения любого другого мужчины. Это я уже успела понять за четыре года.

Лучше уж жить без этого, чем всегда быть перед кем-то виноватой.

Мне удается почти успокоится, когда я подъезжаю к дому. Дашу из садика сегодня забирает Давид. И это отлично, иначе я бы за ней опоздала из-за этих оленей, сцепившихся рогами.

Открывая дверь в квартиру, думаю о том, что, наверно, пора рассказать все Давиду. Теперь, когда у нас вроде есть шанс все вернуть, можно рассчитывать на то, что муж не станет слишком сильно переживать из-за этих проблем.

Пусть лучше Давид подписывает документы с Германом. Возможно, тогда Воецкий хотя бы вспомнит, что я замужем.

Разуваюсь и кидаю на полочку рядом со входом ключи, когда из кухни выглядывает Глеб.

- Привет, Анют, - он широко мне улыбается.

А я совсем не готова общаться сейчас еще и с этим мужчиной. Хватит с меня на сегодня.

Злость, накопленная после стычки с бывшим мужем, готова выплеснуться на друга. Если он, конечно, мне все еще друг.

- Я видела тебя в ресторане с Олей, - с наездом вместо приветствия говорю я.

Никогда не поверю, что он не в курсе, кто она такая.

Вижу по лицу, что в курсе, и завожусь еще больше.

- Это даже хорошо, - все с той же улыбкой говорит Глеб. – Тогда ты не так удивишься, увидев ее на своей кухне.

Из-за спины Глеба выглядывает смущенная Оля.

А я просто не могу поверить своим глазам.

- Зачем ты привел ее в мой дом? – в ужасе спрашиваю я. – Где Давид? Почему он впустил вас?

- Пойдем, - зовет Глеб. – Давид с Дашей пьют чай на кухне. Проходи, пожалуйста.

Меньше всего на свете мне хотелось бы пить чай с кем-то из бывших подруг.

Иду на кухню со сжатыми кулаками. Я готова пустить их в ход, если потребуется.

Хватит.

Я больше не позволю, ни Герману, ни кому-то еще втаптывать меня в грязь.

Даша сидит за столом, выстраивая из печенья башню. А Давид хозяйничает у плиты, разливая по кружкам с заваркой кипяток.

- Добрый вечер, Анюта, - здоровается муж.

На его лице спокойная улыбка. Мне это совершенно не понятно, и я отвечаю хмурым неприветливым взглядом.

- Такого паршивого вечера у меня давно не было – не собираюсь скрывать свое раздражение.

На Олю даже не смотрю. Мне не интересно, зачем она сюда заявилась с Глебом под ручку.

Совет им да любовь, если что. Но где-нибудь подальше от меня и моей семьи.

Сажусь за стол, и Дашуля тут же перебирается ко мне на колени.

Обнимаю малышку, вдыхая ее нежный запах.

Это помогает справиться со злостью. Проверенное средство. Стоит только посмотреть на мою сладкую булочку, и все невзгоды отходят на второй план.

- Понимаю, ты удивлена, но не воспринимай все в штыки, пожалуйста, - просит Глеб.

Поднимаю на него тяжелый взгляд.

- Этот дом тоже теперь превратиться в бордель? – сухо спрашиваю я у Глеба.

Я по-прежнему не смотрю на Олю, но краем глаза замечаю, как она опускает голову.

22

Я перевожу взгляд на Олю. Разрешаю себе наконец рассмотреть бывшую подругу.

Она одета совсем просто – в джинсы и свободный джемпер. Я могла бы прийти в таком виде на родительское собрание в детский сад. Ничто не выдает сейчас в этой девушке ее профессию.

Оля так и продолжает сидеть с опущенной головой.

- Если она и рассказала что-то тебе, Глеб, то повторять явно не собирается, - говорю я другу, устав ждать. Встаю из-за стола, - Давайте я вас провожу к двери.

Оля наконец решается поднять на меня взгляд.

- Нет, подожди, - просит она неуверенно, - я… мне важно поговорить с тобой. Пожалуйста!

Остаюсь стоять. Стучу пальцами по столу, глядя в упор на девушку.

Я вижу, как ей некомфортно в столь враждебной обстановке, но быть учтивой не собираюсь. Меня в свое время она не пожалела.

- Я понимаю, что извинения ты не примешь, и они ничем не помогут, - сбивчиво начинает Оля, - но все же я хочу попросить у тебя прощения. Думаю, я должна это сделать. Хочу, чтобы ты знала, что я раскаиваюсь в том, что сделала тебе.

Скрещиваю руки на груди и выгибаю бровь.

- Я тебя услышала, - холодно комментирую признание бывшей подруги.

Надеюсь, она не ждет ничего другого.

Оля кивает моим словам и торопится продолжить:

- Все дело в том, что мы страшно тебе завидовали. Мы были самыми хорошенькими девчонками в группе, но ты была красивее. Когда ты начала встречаться с Воецким, мы решили с тобой подружиться. Надеялись через тебя познакомиться с богатыми мужчинами. Но клюнул на нас только Карим. И ему не нужны были отношения. Карим искал исключительно секс. После проведенной вместе ночи, он обязательно оставлял дорогой подарок. Через какое-то время подарки сменились просто деньгами в конверте или переводом на карту. А потом выяснилось, что выбирать кого-то из нас троих Карим не стал. Он спал со всеми. И всем оставлял щедрое вознаграждение.

Неприятно узнать, что в нашей дружбе не было с самого начала ничего настоящего. У меня от признаний бывшей подруги буквально зубы сводит, но прерывать девушку я не тороплюсь. Пусть выскажется, раз для нее это важно. Хотя я до сих пор не понимаю, зачем Оля мне все это рассказывает.

Но чем я буду лучше Воецкого, если не выслушаю ее?

Сажусь обратно на свой стул, давая понять, что она может продолжать.

- Через какое-то время Карим стал звонить все реже и реже, - слова льются из Оли потоком. – Мы чувствовали себя неудачницами. Ты замужем за любимым мужчиной, живешь в роскошном доме, ездишь на крутой тачке, которую он тебе подарил. А мы… Карим позвонил снова через какое-то время и предложил свести нас с человеком, который поможет познакомиться с подходящими мужчинами. Такими, кто любит проводить время с красивыми девушками за деньги. Мы почти не сомневались. Этот человек добавил нас в специальный VIP-каталог с элитными девочками.

Я стараюсь не смотреть на Олю с осуждением. Но мне совсем не понятен ее выбор. Где во всей этой истории, она увидела для себя счастье?

- Понимаешь, я привыкла к дорогим подаркам и легким деньгам, - с грустной улыбкой говорит Оля. – И мне не хотелось, чтобы это заканчивалось. Я подумала, что ничего страшного в этом нет, особенно если эти мужчины будут похожи на Карима. Но это оказалось не так. Многие из них были довольно мерзкие и относились к нам плохо.

Даже не хочу представлять, что она имеет в виду.

- Тем сильнее становилась зависть, – на секунду в Олиных глазах мелькает холодный блеск. Похоже, она до сих пор не избавилась от тех своих чувств. - Почему тебе так легко все досталось? И чем мы хуже?

Не знаю, что ей ответить. Понимаю, что рассказ бывшей подруги сейчас коснется самой болезненной для меня темы, и внутренне сжимаюсь.

- И вот однажды нам, всем троим, приходит вызов на твой адрес. Прямо с утра, представляешь? Мы гадали, что нас там ждет, но отказываться от работы не стали.

Оля ловит мой холодный взгляд и сбивается.

- Там… твой муж был очень сильно пьян, хотя еще и полудня не было, - продолжает она свою исповедь. - Он кричал, как безумный, что ты ему изменила. Мы поверили, Ань. Потому что очень хотели поверить. Мечтали скинуть тебя с пьедестала безупречности. И мы решили, что если ты ему изменила, то здорово будет тебе отомстить.

Я закрываю глаза, вспоминая ту боль, что испытала, вернувшись тогда из института. Я до сих пор ничего не забыла.

- Честно говоря, это было ужасно, - признается Оля. – Настоящий кошмар. Герман был абсолютно неадекватен. До твоего прихода я еще пробовала отсосать ему, но это было вообще бесполезно. Он был настолько зол и пьян, что кончить был просто не в состоянии.

Чувствую, как к горлу подступает ком. Прекрасно мне жилось без этих подробностей. И если она продолжит дальше, то меня просто стошнит.

Но Оля и не думает замолкать.

- После того, как ты ушла, он просто начал крушить все вокруг. На нас ему стало абсолютно плевать. Пришлось сматываться, уворачиваясь от летящих в разные стороны предметов. Он полку из стены вырвал и на первый этаж скинул, прикинь?

Неопределенно передергиваю плечами. В тот день я прекрасно ощутила на себе все безумие Германа.

23

- Сначала я решила, что это ты, - говорит Оля. – Даже позлорадствовала. Но потом сравнила фото из каталога с теми снимками, что остались в моем телефоне со студенческих лет. Тогда я поняла, что это все-таки другая девушка. Просто очень похожа. Но черты лица другие. И в целом вас легко можно отличить, если поставить рядом, я думаю. У меня из головы долгое время не шла та девушка. Я начала сомневаться, понимаешь. Догадалась наконец, что, может быть, ты не изменяла мужу… ведь ты всегда была такой правильной… никогда не велась на парней в универе, хотя они к тебе клеились. Смотрела на своего Германа, как на бога, сошедшего с небес на землю.

Оля прерывается, чтобы промочить горло глотком остывшего чая, а я понимаю, что меня трясет.

Не могу дать определение тем чувствам, которые меня сейчас переполняют. Просто понимаю, что дышать отчего-то стало трудно.

Тоже хватаюсь дрожащими пальцами за свою кружку.

- Я вспомнила, как твой муж кричал в тот день что-то про видео. – продолжает Оля. - Вроде как именно из него он узнал о твоей измене. И вот я подумала… вдруг это была подстава… И не могла ли та девушка из каталога быть замешана в этом?

- Ты, наверно, хочешь, чтобы мы тебе заплатили за информацию об этой девушке, если, конечно, она действительно существует? – спрашиваю я, не скрывая холодной усмешки.

Но Оля качает головой.

- Зачем мне твои деньги? В моей жизни они ничего уже не исправят. Я сказала Глебу, что перешлю ему данные той девушки, когда он устроит встречу с тобой. И я выполню наш уговор. Я правда хотела с тобой поговорить. Очистить совесть хоть на немного. Хочу уехать подальше от большого города. Начать все с чистого листа не выйдет. Но, может, хоть оставшаяся часть моей жизни будет чего-нибудь стоить…

- Все в твоих руках, Оль.

Я правда в это верю. Да, пускай ее жизнь исковеркана, но она еще не окончена. Ей решать, как жить дальше. Каждый из нас решает это для себя каждый день.

Оля с Глебом уходят из нашей квартиры, и я остаюсь переваривать то, что она сказала.

Меня не радует ее судьба. Несмотря ни на что, никому из них я не желаю зла. Сейчас пониманию это совершенно ясно. Да и жизнь, похоже, действительно имеет привычку расставлять все по своим местам.

Где же в этом мире мое место?

Я была уверена, что нашла свой приют. Тогда почему у меня такое ощущение, что вся моя жизнь в последнее время трещит по швам?

- Что ты об этом думаешь? – спрашиваю я Давида.

- Думаю, Анюта, никуда ты от прошлого не денешься, - слышу в голосе мужа привычную теплоту и немного успокаиваюсь. – Вот разберешься с этими тайнами и сможешь дальше спокойно жить.

Всю ночь я ворочаюсь с боку на бок. Встреча с Олей всколыхнула во мне надежно спрятанные в подвале сознания воспоминания. Даже Герману это не удалось с такой легкостью.

Так что стоит мне закрыть глаза, как я снова вижу их. Моего бывшего мужа и трех подруг. Они снова голые в нашей спальне. И мое сердце снова терзает боль обиды и предательства.

Глеб звонит мне на следующее же утро. Просит приехать к нему в офис.

- Вот, смотри! – он поворачивает ко мне экран ноутбука в своем кабинете, когда я наконец до него добираюсь через утренние пробки.

На ноутбуке Глеба открыто фото девушки в ультракоротких шортиках и топе, больше похожем на верх от купальника.

Она действительно очень на меня похожа. Немного другой нос, и цвет глаз не совпадает. Бедра чуть шире. Самую малость. Волосы кудрявые, как у меня, но завиток другой формы.

Все эти годы я думала, что то видео подстроила какая-то женщина, чтобы отбить у меня мужа. Может быть, так оно и было. То, что Герман не говорит о своей личной жизни не означает, что ее у него нет.

В конце концов жестокий план мог и не удаться. Воецкий выгнал меня, но на интриганку внимания так и не обратил.

- И что ты предлагаешь? – спрашиваю я Глеба.

Друг хитро подмигивает мне.

- Я закажу ее, чтобы допросить, - уверенно сообщает он мне свой гениальный план.

- И что ты надеешься услышать?

- Я хочу узнать имя заказчика, разумеется. Того, кто срежиссировал то видео и подставил тебя. Вот только есть одно «но» …

Глеб смотрит на меня как-то странно.

- Какое? - спрашиваю я его, устав ждать продолжения.

- Хочу убедиться, что ты не передумала, и все еще не хочешь сообщать бывшему мужу о том, что мы выясним.

- Да, конечно, - уверенно отвечаю я. – Ничего не изменилось. Я до сих пор не вижу смысла в том, чтобы что-то доказывать Герману.

- Хорошо, - Глеб вдруг берет мою лежащую на столе руку в свою. – Мне не нужны конкуренты.

- О чем ты? – я напрягаюсь.

Пытаюсь забрать свою руку, но Глеб не позволяет. Держит крепко, заглядывая мне в глаза.

И я начинаю паниковать.

- Глеб…

Он встает из-за стола, и я тоже подскакиваю на ноги.

24

Отталкиваю от себя Глеба, и он позволяет мне это. Не удерживает, легко разжимая руки, которыми меня обнимал.

Возможно, есть часть меня, допускающая мысль о том, чтобы снова полюбить мужчину. Но поцелуй Глеба вызывает во мне лишь досаду.

- Аня…

Глеб делает шаг ко мне, но я снова отступаю, качая головой.

- Не надо, - прошу я его. – Пожалуйста, никогда так больше не делай… и я ведь замужем, Глеб!

- И это моя самая большая ошибка! – сердито выпаливает он. – Я должен был предотвратить этот брак, заявить на тебя права еще тогда, четыре года назад…

- Но ты не сделал этого.

Меня трясет, и я обхватываю плечи руками, пытаясь унят дрожь.

- Да, я струсил, - Глеб грустно улыбается. – Не решился признаться самому себе, что влюбился в тебя так быстро. А потом ты вышла за Давида, и я убедил себя в том, что теперь будет неправильно подкатывать к тебе.

- Так и есть, - отчитываю я друга. – Это все еще неправильно!

- Твой брак – это всего лишь добровольное отшельничество! Сколько лет ты еще будешь прятаться от жизни?

Я начинаю злиться.

- Мой брак – это договор, который устроил нас с Давидом. И я не собираюсь его нарушать. Я не брошу мужа. Так что как ты себе это представляешь? Будем встречаться тайком, как любовники?

- Разумеется, нет, - Глеб взволнованно смотрит в мои глаза, ища там что-то, - Аня, я поговорю с Давидом. Он поймет и отпустит тебя. Не волнуйся об этом.

- Глеб! – я выхожу из себя, и мой тон становится резким. – Услышь меня, пожалуйста! Я вижу в тебе только друга! Я не испытываю к тебе…

Больно видеть разочарование на лице Глеба, но я не вправе давать ему ложную надежду.

- Ты до сих пор любишь Воецкого, не так ли? – спрашивает Глеб, и я вижу злость на его лице.

- Нет, конечно.

При упоминании Германа, мое сердце пробирает мороз.

Лицо Глеба кривится от злой усмешки.

- Прекрасная Снежная Королева никого не любит… возможно, ей просто нечем, - говорит он.

Эти слова задевают меня, пробираются под кожу, острым ножом вспарывая сердце. Потому что, мне кажется, что Глеб прав.

Я давно превратилась в ледышку.

К глазам подступают слезы, а горло сводит спазмом. Удар от друга получить всегда больнее, чем от кого-то постороннего.

Смаргиваю влагу в глазах и разворачиваюсь, чтобы сбежать.

- Аня… черт, прости меня! – спохватывается Глеб. – Я не это хотел сказать!

Но я не верю.

Иду вперед, не оборачиваясь. Почти что бегу.

Глеб не решается остановить меня там, где нас увидят сотрудники его конторы. Так что наш разговор окончен.

Выхожу на улицу и выдыхаю с облегчением.

Все-таки я не совсем ледяная. Мое сердце сейчас болит оттого, что я не хочу терять друга, но ответить на его чувства тоже не в состоянии.

Ловлю такси и прошу отвезти меня к детскому саду, в который ходит Даша. Сегодня мне нужно забрать ее после обеда и отвезти к зубному врачу на осмотр.

Я нашла чудесного детского стоматолога. Он просто заклинатель маленьких детей, и у него на кресле они послушно открывают рот, давая осмотреть себя без криков и протестов.

Проблема только в том, что недавно этот чудесный стоматолог из нашего района переехал в центр вместе со своим частным стоматологическим кабинетом.

Так что мне приходится паковать сонную, оставшуюся без тихого часа дочь в теплый комбинезон и везти на такси обратно в центр.

В машине Даша засыпает, но этого ей недостаточно. Так что, проснувшись, она капризничает, и с готовностью демонстрирует окружающим свой непростой характер.

- Простите, пожалуйста, - я извиняюсь перед доктором, которого дочь укусила за руку до крови. – Нужно было выбрать другое время приема, но у вас такой плотный график. Мест совсем не было…

- Ничего страшного, - врач натянуто улыбается, обрабатывая руку антисептиком.

Бывают дни, когда все идет наперекосяк. И этот явно один из них.

Когда мы с дочкой выходим на улицу, ветер вырывает у нее из рук игрушечную пластиковую бабочку. Это подарок от стоматолога за то, что в конце концов Даша дала себя осмотреть.

Не успеваю я понять, что происходит, как малышка вырывает свою руку из моей и несется вперед за игрушкой.

Вот только улицы в центре узкие. И тротуар заканчивается буквально через пару шагов.

Я срываюсь с места, но с ужасом пониманию, что не успею. Дурацкая китайская копеечная бабочка приземляется прямо на дорогу, а дочь уже в шаге от того, чтобы попасть под машину.

Эта самая страшная в моей жизни секунда растягивается до бесконечности. Я тяну к Даше руки с немым криком, застывшем на лице, наблюдая как маленькая ножка уже ступает на проезжую часть.

Внезапно проходящий рядом мужчина подхватывает мою девочку на руки, оттаскивая от дороги обратно на тротуар.