— Слушай, если это реально она, то я бы с ней лучше вообще не связывалась.
Смотрю на подругу и не верю, что она мне такое всерьёз заявляет.
— Олесь, ты серьёзно?..
— Конечно, серьёзно! — возмущается она и смотрит на меня с неприкрытой тревогой. — Мне про эту Киру знаешь, сколько всяких страстей-мордастей рассказывали! У неё и семейка какая-то непростая. Там люди при деньгах и при статусе.
— Да мне плевать, кто она такая и какая у неё семья! — я в сердцах швырнула салфетку на стол и с запоздалым сожалением огляделась.
Но на наш диалог, слава богу, никто из посетителей кофейни внимания не обращал. Однако я всё же понизила голос, чтобы никто этого позора, кроме нас, не услышал:
— Олеся, мне плевать на всё это, если окажется, что Ренат действительно мне с ней изменяет! Я… я вообще думать об этом не могу! Я н-не понимаю!
— Аль, ну ты не трави себе раньше времени сердце, — попыталась успокоить меня подруга.
— Да как не травить, если это всё, о чём я сейчас вообще могу думать! — всхлипнула я. — И вед если бы я этого совершенно случайно в его офисе не подслушала, я б и не знала!
— Мы не знаем этого наверняка, — напомнила подруга. — Мало ли о чём в его офисе судачат!
— Дыма без огня не бывает. Никакие новости не рождаются из пустоты!
Да я за эти три дня с тех пор, как услышала о предполагаемых шашнях мужа с его ассистенткой, вся извелась. Любые попытки узнать что-то в обход ничего не дали. В офисе лично со мной никто откровенничать не спешил. А прямой вопрос вызвал у мужа усмешку.
— Альбина, ну что за чушь? Стал бы я тебе изменять, когда мы готовимся стать родителями?
И мастерски проехался по больному, а заодно будто прочёл мои собственные мысли. Я тоже всё пыталась понять, как же можно любовницу заводить, когда всё, о чём стоило бы думать – это появление нашего будущего малыша.
Но, может, это было грандиозным событием лишь для меня? Может, я просто не заметила, когда у моего мужа жизненные приоритеты сместились?
В конце концов этого стоило ожидать — со дня нашей свадьбы для Рената многое успело измениться. Это касалось по больше части профессиональной сферы, но бизнес не мог не влиять на личную жизнь. Сейчас он генеральный директор стремительно растущей строительной компании. Приоритеты смещаются, запросы растут, возможности расширяются.
Вот уже и любовницу завести стало едва ли не требованием по статусу.
Ох, такими мыслями я только сильнее накручивала себя. А напряжение росло, и ему не было выхода.
— Аль, ну ты попытайся всё-таки успокоиться, — снова попыталась урезонить меня подруга. — Ну, хоть немного.
— Не получится, — ответила я, бросив взгляд на зажёгшийся экран телефона. — Я же выведала у его секретарши подробности его сегодняшнего расписания. И она пообещала мне маякнуть, если заметит что-нибудь подозрительное.
Перехватив её тревожный взгляд, я тут же покачала головой
— И не спрашивай, чего мне это стоило. Я таких больших денег ещё никому никогда не платила.
Эля, между прочим, была очень верной подчинённой, но из-за собственных личных сложностей остро нуждалась в деньгах, чем я и воспользовалась, клятвенно пообещав, что начальник её никогда и ни за что о нашей сделке ничего не узнает.
— Так и что, маякнула? — жадно спросила Олеся.
— Они сейчас в его кабинете. Заперлись на обеденный перерыв.
И у меня даже горло стянуло от тошнотворного страха. Это тот самый вид страха, который испытывает человек перед решающим шагом в пропасть. Страх неотвратимости.
— Может, ты бы не ехала? — жалобно попросила подруга. — А вдруг там… ничего? Может, они какие-то рабочие вопросы решают?
— Если бы решали, Эля бы не написала, — шепнула я. — Нет, Олесь, мне нужна ясность. Она мне сейчас важней, чем покой.
Да и о каком покое могла идти речь. До офиса мужа я добралась за семь минут, но успела сдуреть от волнения и приливов противного жара, окатывавшего в моменты наибольшего напряжения.
В приёмную прокралась как вор, бросила вопросительный взгляд на секретаршу.
Та вышмыгнула из-за стола и шепнула.
— Он не просил меня на месте оставаться, поэтому скажу, что на перерыве была.
И схватив сумочку, действительно выскочила из приёмной.
Но я успела заметить в её глазах сожаление вперемешку едва ли не с жалостью. Она точно знала, Ч ем они там занимались.
Поэтому я не стала тратить время ан сомнения и топтания на пороге.
Супруг не ждал меня здесь. Я всегда предупреждала его о визите, если собиралась заглянуть к нему на работу. Дверь голубки и не подумали запереть.
Отчаянные или просто хотели особого вида экстрима?
Толкнув тяжеленную дубовую створку, вошла в кабинет и уставилась на сладкую парочку.
Та самая Кира томно закатывала глаза, пока мой супруг лобызал её гибкую шею. Его крепкие пальцы жадно впивались в порозовевшую кожу её оголённого бедра. Меня выворачивало наизнанку от омерзения и боли. Но я запретила себе даже взгляд отвести.
— Кира, заткнись! — шикает муж и безуспешно пытается затолкнуть её себе за спину.
Я слежу за их безобразной вознёй и пытаюсь понять, что вообще чувствую. Столько эмоций смешалось в тугой, тошнотворный клубок. Он оседал где-то в районе моего подпрыгивавшего к горлу желудка. Мне было трудно дышать. Я боялась, что меня вывернет от нервозности и страшного осознания, что все мои страхи, все мои опасения и тревоги подтвердились.
А слова этой визгливой дряни сейчас буквально жгли мою душу.
Ренат сказал ей, что я ему больше никто?
— Какая... прелесть, — я заставила себя расцепить стиснутые зубы. — А мне Ренат почему-то забыл сообщить такую важную вещь. Так я тебе никто? М-может, мы уже и по документам не в браке, а ты просто не соизволил меня об этом уведомить?
— Аля, угомонись, — приказал муж. — Тебя вообще здесь быть не должно!
— но я есть! — крикнула я. — Вот, стою на пороге твоего кабинета, где ты собрался драть эту и без того драную кошку. Стою и выслушиваю от неё какую-то ересь!
— Кира, выйди, — распорядился Ренат, живо подтолкнув её к выходу. — Позже тебя позову.
Эта девка видела, что сейчас спорить с ним бесполезно. Но метнувшись мимо меня, успела смерить взглядом и прошипеть:
— Ты о своих словах ещё пожалеешь, курица ты облезлая!
Я видела, какой ненавистью светились её зелёные глаза. Кто бы мог подумать, что всего пара брошенных в гневе слов сможет до того её оскорбить, что она тут же до прямых угроз опустилась!
Мне вдруг припомнились предупреждающие слова подруги о том, что со Степановой лучше не связываться.
Вот только плевать я хотела на эти предостережения. Сейчас я готова была придушить эту наглую, распоясавшуюся стерву своими собственными руками.
Дверь захлопнулась за ней с таким грохотом, что я дёрнулась.
— Как это понимать? — вздёрнула подбородок, хоть тот уже и трусился от подступивших слёз. — Как всё это вообще понимать?
— Никак, — со злостью отозвался Ренат. — Каких ты ждёшь от меня оправданий? Аля, ты знаешь, что я терпеть не могу оправдываться. И сейчас делать этого не собираюсь. Ты же не ждёшь, что я стану у тебя в ногах валяться и прощения просить? У меня появилась возможность расслабиться — и я собирался ею воспользоваться.
— В который раз?
— Что?
— В который раз ты собирался ею воспользоваться?! — рявкнула я. — Сколько ты мне уже с ней изменяешь? С ней или с кем-либо другим!
Ренат потемнел лицом и метнул быстрый взгляд на дверь кабинета, словно гадал, не подслушивал ли мои крики кто-нибудь из приёмной.
А мне было уже всё равно. Даже если бы и подслушивали.
— Громкость понизь, — приказал он. — Твои крики никому не помогут. А я тебя и так прекрасно слышу. Не глухой!
— Нет, не глухой. Просто лживый и похотливый кобель, который решил влезть на первую попавшуюся…
Я не успела договорить. Муж стремительно обогнул стол, в два шага оказался рядом со мной и, больно схватив меня за плечо, сильно тряхнул.
— А ну замолчи! Ты думаешь, раз ворвалась сюда, как бешеная фурия, можешь сыпать оскорблениями, и тебе ничего за это не будет?
Я ошеломлённо уставилась на него, краем сознания уловив, почему он так себя ведёт. Его разозлило то, что он ничего не успел. Видимо, сильно задели последние мои слова — впервые решил отовраться прямо на рабочем месте, поймал кураж, и тут ничего не получилось.
— Матвеев, да что с тобой? — прошептала я, Вмиг лишившись всего своего запала. — Ты хоть помнишь, что скоро мы станем родителями? Ты хоть понимаешь…
— Именно потому! — оборвал он меня. — Как тебе не понятно?!
— Не… не понятно что? Что не понятно?!
Меня почти пугало то, что я действительно не могла уловить, о чём он мне говорит. Он мне изменял именно потому, что у нас будет ребёнок? Как это вообще можно логически соединить?
Но, видимо, я сильно недооценивала разность наших с Ренатом взглядов на жизнь.
— Я скоро окончательно остепенюсь. Скоро станут отцом! После этого я уже не имею права ошибаться. Я должен быть примером для ребёнка. Это совершенно новая жизнь для меня! Твою-то мать, я должен проговаривать тебе очевидные вещи?
Я таращилась на его помятую, не до конца застёгнутую рубашку. На растрёпанные волосы и горящие глаза. Он — сумасшедший или это я сумасшедшая? Как можно всерьёз такие доводы приводить?
Но… наверное, можно, если ты из всех сил пытаешься оправдать своё скотское поведение. Свою готовность идти на поводу у низменных желаний просто потому, что тебе захотелось.
— Ренат, это так не работает, — выговорила я наконец. — Измена — это измена, когда бы ты мне ни изменил! Это предательство! Это низость! Мы с тобой не в открытом браке живём, чтобы оправдывать хоть чем-то свои походы налево!
— Я их ничем и не оправдываю, — мрачно напомнил мне муж. — И я не ждал, что ты примешь мою точку зрения. Я тебе уже сказал, что не стоило врываться сюда без предупреждения. Ты стала жертвой собственного любопытства.
— Ты думаешь, мне есть до этого хоть какое-нибудь дело? Матвеев, ты ведёшь себя, как последняя скотина и ожидаешь от меня понимания?
Супруг стиснул зубы, явно воздерживаясь от новой фразы, которую я сочту за оскорбление.
— Я повторяю, Альбина, — упрямо надавил он. — Никаких разговор о разводе лучше даже не начинай. Что случилось, то случилось. Но это не повод кидаться в подобные крайности!
— Это мы ещё посмотрим! — рявкнула я и оставила его кабинет
У меня не было никаких конкретных планов или стратегий. Да господи ты боже мой, я до последнего хранила безумную надежду на то, что это всё-таки какое-то недоразумение, которое обязательно вот-вот разрешится. Я надеялась, что ошибаюсь, хоть всё и указывало на то, что, к сожалению, я в своих подозрениях почти на сто процентов права!
Но как же не хочется верить в худшее!
Добравшись домой, я какое-то время металась из комнаты в комнату, не в состоянии мыслить здраво. Где в это время пропадал муж, я не знала. Подозреваю, он почти наверняка остался в офисе и даже не потому, что того требовали какие-нибудь неотложные дела по работе. Он не мог не пообщаться из-за всего случившегося со своей любовницей. Возможно, даже план действий какой-нибудь наметили.
Но когда Матвеев заявился домой спустя пару часов, оказалось, что я не совсем верно рисовала себе ситуацию.
— Не сбежала ещё? — поинтересовался он, стаскивая с себя галстук на пороге нашей супружеской спальни.
Я метнула на него полный ненависти взгляд и продолжила вытаскивать с полок вещи.
— Я не собираюсь больше спать в этой комнате, — отрезала я. — Мне противно ложиться в эту постель.
— Ну, тогда я её выкину, — ответил муж как ни в чём ни бывало. — Новую купим
На его последней фразе я едва не споткнулась о край ковра и уставилась на супруга в недоумении.
— Что?..
— Что? — ответил он с наигранным удивлением. — Аля, послушай. Ты уехала, и у меня было время над всем как следует подумать. Ну, ты же не будешь отказывать мне в прагматизме и здравомыслии. Как и все деловые люди, я могу включать голову, когда это необходимо.
Меня немало сбил с толку такой настрой. Я чувствовала перемену в его настроении. Если в кабинете Ренат бычился и готов был переть напролом, буквально сам на конфликт нарывался, то сейчас даже по одной его позе можно было сказать, что он реально настроен на диалог.
Не понимаю, откуда такая перемена и что это значит.
— Ну я тебя только прошу, не смотри на меня так, будто пытаешься угадать, в каком из моих карманов спрятана граната, — пошутил он. — Я действительно хочу поговорить. Ты же знаешь, я человек вспыльчивый, но отходчивый.
— А я — нет. Или ты думаешь, если ты сменил гнев на милость, то и я это сделаю? Напомню, это ты мне изменил! Ты! Я ни в чём перед тобой не виновата!
Ренат поднял руки ладонями вверх, словно сдавался.
— Хорошо. Я согласен. Окей. Да, я неправ. Ты на меня агрессивно наехала. Я рефлекторно стал в стойку. Ты знаешь за мной такой недостаток.
— Да не в этом твоём недостатке дело сейчас! А в том, что ты мне изменил! Как ты этого не понимаешь? Иди ты намеренно пытаешься моё внимание на другое переключить? За дуру меня держишь?
Супруг выдохнул, пытаясь скрыть нараставшее раздражение.
— Я держу тебя за пока ещё разумную женщину, которая сможет прислушаться к моим доводам, если захочет.
— Пока ещё? — прошипела я.
— Извини, — снова попятился муж. — Извини. Опять виноват. Не хотел. Я исправлюсь.
— Измену ничем не исправить!
— Аля, выслушай, — настаивал муж. — Я понимаю, что совершил недопустимое. На скоро наша жизнь круто изменится. Я… я испугался, окей? Вот ты услышь меня сейчас, пожалуйста! Очень тебя прошу! Я не могу ручаться за всех мужиков. Я не знаю, все мы одинаково устроены или нет, но лично я испугался. Когда узнал, что ты беременна, я дико обрадовался. А потом всякое начало в голову лезть, понимаешь? Вот, жизнь никогда прежней не будет. Вся свобода окончательно под запретом. Дети — это громадная ответственность. Это — целый новый мир. Ты только представь, как мне сложно тебе в таких вещах признаваться! Мужики ничего не должны бояться.
— А тебя… ребёнок наш испугал? — прошептала я.
— Да! Да, Аль, в том и дело! Это же... это же тектонический сдвиг! Это эпохальная перемена! Я реально замандражировал. И меня бросило в крайность. Захотелось снова почувствовать, каково это — быть одному, безо всех обязательств. И вот во что это вылилось. Твою-то мать, сам же тебе говорил, что оправдываться не буду. Но видишь? Видишь? Я хочу, чтобы ты понимала — для меня семья очень важна! И ты важна, и, конечно, ребёнок! Давай не будем уничтожать то, что я по дурости чуть не испоганил. Прости меня, Аль.
— А куда ты собираешься деть свою эту Киру?
— Она не моя, — отрезал муж. — И никуда я её девать не собираюсь. Мы поговорили, и я сказал, что между нами ничего быть не может. Я одумался, и эта ситуация буквально заставила меня очнуться.
Я слушала его с недоверием и безотчётной тревогой. Я пыталась прямо здесь и сейчас отделить зёрна от плевел и понять, врёт он мне или нет.
— Вы должны меня поддержать — не просто попросил, а буквально потребовал он, рассматривая лица родни в экране чата по видеосвязи. — Всё что от меня требовалось, я сделал. Я тысячу раз у неё прощения попросил. Признал, что оступился. Что это моя ошибка.
— Сын, такие… проступки словами не залечишь, — осторожно отозвался отец.
Родитель слишком хорошо понимал, что давно лишился права что-то приказывать сыну. В дело могли идти только советы, и отец в этом плане уважал их негласное соглашение. Возможно, поэтому он даже особого осуждения в отцовском голосе пока не услыхал. Это, конечно, не значило, что он не скрывает своё истинное отношение к ситуации.
Позже они с матерью, наверняка, обсудят своего непутёвого сына. Но в глаза побоятся ему высказать своё неодобрение. В этом вопросе он давно между собой и родными границу провёл.
— Я прекрасно отдаю себе в этом отчёт, — нахмурился Ренат. — Но загладить свою вину я могу только делом, а на это нужно время. А где я его возьму, если Альбина закусит удила и решит, что я не достоин её прощения? Думаете, я стал бы звонить и просить вас о поддержке, если бы сам мог с этим справиться?
Да твою-то мать, он на одни букеты больше ста штук успел спустить. И дело сейчас вообще не в деньгах. Он и не думал их считать. Просто сам факт — дорогими подарками прощение Али не купишь. А ему нужно сохранить мир в семье. У его вся жизнь расписана, и это неожиданное отступление от правил слишком дорого ему выльется. Развод и жизнь порознь с собственным ребёнком — не вариант. Не рассматривается в принципе.
— Мы с ней поговорим, — пообещала мать со вздохом. — Можешь на нас рассчитывать. Просто…
— Что? — нахмурился сын. — Говори.
— Просто пообещай, что такого больше не повториться.
— Ма, за кого ты меня принимаешь? Думаешь, я не понимаю, насколько это серьёзно?
Вот всё-таки нет-нет да пытаются учить его жизни. Он взрослый мужик. Сам прекрасно всё понимает. Но кто не без греха? Можно подумать, его родители — люди святые.
— Уверена, что понимаешь, — примирительно отозвалась мать. — Но ты парень горячий. И сам знаешь, что иногда тебя всё же заносит.
Пришлось проглотить эту горькую пилюлю. Ради общего блага.
— Знаю. Знаю и обещаю впредь следить за собой.
И его усилия дали плоды. Пусть не сразу, пусть со скрипом и без особых гарантий, но жену удалось немножечко успокоить.
И вот, спустя пару недель они уже относительно мирно завтракали перед его отъездом в офис.
— Это запрещённый приём, — всё-таки не удержалась Альбина от замечания.
Ренат бросил взгляд на жену через стол и не мог не отметить, что беременность её украшала. Она непередаваемым образом будто изнутри засияла, и на душе у него невольно потеплело от этого осознания — он ведь реально скоро станет отцом. Стоила ли того интрижка с Кирой? Пусть эта интрижка и много обещала в плане удовольствий. Да и Кира, чего греха таить, горячая барышня. Горячая, настойчивая и очень раскованная. В этом плане они с Альбиной очень разные.
— О чём ты? — Ренат сделал вид, что не понял, куда она клонит.
— Ты семью свою в наши разборки втянул. Не стоило этого делать.
— В любви и на войне все средства хороши, — не стал отпираться Ренат. — Аль, просто пойми, что я по-настоящему испугался тебя потерять. И не хочу, чтобы ты до конца дней своих меня проклинала.
— Дело ведь не только в этом.
— Я понимаю. И понимаю, что исправить случившееся уже никак не смогу. Но поверь, если бы это было в моих силах, я бы не раздумывая открутил время назад.
Жена бросила на него взгляд исподлобья.
— Что я такого сказал?
Она неопределённо пожала плечами:
— Да так… Уж больно ты стал сговорчивый.
— Но я же пообещал тебе, что приложу все усилия для того, чтобы сохранить этот брак.
— Ради ребёнка.
— Ради тебя и ребёнка, — поправил он с нажимом. — Аль, ну вот зачем ты намеренно пытаешься вытолкнуть себя за скобки?
Она опустила взгляд в свою почти полную тарелку.
— Я просто подумала… Не знаю. Когда я вас застала в кабинете, когда увидела, как жадно ты её тискаешь… — её голос дрогнул. — Я подумала, что любимым жёнам не изменяют. От добра добра не ищут, разве не так?
Ренат медленно выдохнул, пытаясь отыскать нужный ответ. Беседовать с женой всё равно что ходить по минному полю — иной раз не угадаешь, какой он, этот верный ответ.
— Аль, ты заблуждаешься. Иногда логикой такие вещи не объяснить. Иногда просто… не знаю. Ну, можно описать это одним словом — приспичило. Вот такие мы, мужики, примитивные создания.
На какое-то время между ними воцарилось молчание. Но не стоило и надеяться, Что Альбина так просто слезет в этой лошадки.
— Так это значит, что тебе в какой-то момент опять может приспичить…
— Нет! — оборвал он её. — Нет, не приспичит. Потому что был прецедент. Я хочу, чтобы ты уловила эту важную разницу. Договорились?
— Ну, если по какому-то очень важному, — проворчал Матвеев. — То, конечно, приму.
Вообще-то их общение было неизбежностью. Они работали в одном офисе. Хотя после всего, что стряслось, в его голову уже не первый раз закрадывались мысли о том, чтобы всё-таки всерьёз задуматься о её переводе.
Понятное дело, Кира будет дико таким положением дел недовольна. Но для него сейчас важнее семью сохранить и успокоить жену.
К слову, надо было отдать должное дипломатичности Али — она с ходу не заявила о том, что требует голову Киры себе на серебряном блюде. Хотя Ренат подозревал, что это исключительно дело ближайшего будущего. Вот она немного остынет, отойдёт и включит рацио. И тогда от продолжения темы никуда уже не деться.
Так, может, стоило бы сделать это сейчас, по горячему? Чтобы не затягивать процесс.
За очередным проигрыванием этих мыслей его и застала Кира, которая вошла в его кабинет с таким видом, словно ничего не случилось.
— Думала, тебя и сегодня на рабочем месте не застану, — протянула она и огляделась, будто ожидала обнаружить в его кабинете кого-то ещё.
Кем-то ещё в прошлый раз оказалась его дышавшая праведным гневом супруга, поэтому, наверное, неудивительно, что Кира пыталась на всякий случай убедиться в том, что сейчас-то они одни.
— Был занят, — лаконично отозвался Ренат, посматривая на рабочие бумаги. — Разбирался с личными вопросами.
Кира меж тем добралась до одного из гостевых кресел и опустилась в него с присущей ей грацией дикой кошки.
— Ну и как? Разобрался?
— Если бы не разобрался, ты бы меня действительно сегодня тут не застала, — Ренат вопросительно приподнял брови. — Ты ко мне заглянула по какому-то рабочему вопросу?
Степанова смерила его долгим, внимательным взглядом, будто пыталась определить, стоит ли говорить ему правду.
— Знаешь, в наших с тобой отношениях, наверное, сложно определить, где профессиональное, а где — личное.
Ну вот только таких заигрываний и скрытых подтекстов ему сейчас и не хватало.
— Кир, нет между нами ничего эдакого. Давай искусственно не создавать вокруг нашей ситуации ореол особенности.
Его ассистентка прищурилась. И Ренату на миг показалось, он успел выхватить в её взгляде отблеск злости на такие слова.
— Ничего особенного, да?
— Слушай, я не буду трусливо пятиться и притворяться, что вообще ничего не было. Был какой-то момент. Была вспышка, искра. Всё это было. Я здоровый мужик, ты — привлекательная и эффектная. Это вполне нормальная реакция, но исключительно инстинктивная.
— Хочешь дать мне понять, что уже пожалел?
Матвеев уже понял, что сейчас в его запасе попросту нет такого ответа, который бы её удовлетворил. Никакой из них, как бы он ни пытался играть в дипломата, её не порадует. А значит, выбирать меньшее из зол смысла особого не имеет. Тем более что итог этого разговора не предполагает никаких вариантов. Если он, конечно, хочет сохранить честность по отношению к супруге и действительно собирается свой пошатнувшийся брак сохранить.
— Я женатый человек и не привык к роли обманщика и предателя. А то, что между нами едва не случилось, моя супруга иначе, как предательство, и не расценивает.
— Так дорожишь своими отношениями в браке? Что, получается, книжки врут? — скривила она свои пухлые манящие губы. — Выходит, любовь всё-таки живёт дольше трёх лет?
— Я понимаю, что тебе слышать такое сейчас не особо приятно, но придётся принять эту реальность, — добавляя голосу строгости, объявил Матвеев.
— Можешь ответить мне честно? — спросила она, накрутив на указательный палец свою длинную смоляную прядь.
— Конечно. Спрашивай, что тебя интересует.
Кира слегка усмехнулась, будто засомневалась в его готовности действительно быть с ней откровенным.
— Скажи, Матвеев, ты сейчас пытаешься быть таким правильным, потому что реально настроен сохранить верность жене или только лишь потому, что тебя не устраивают перемены?
Ренат нахмурился. Она что, пытается перехватить инициативу в их разговоре и хочет почувствовать своё верховенство, а его низвести до какого-нибудь подкаблучника, который говорит ей о том, что между ним ничего не может быть исключительно потому, что хочет своей рассерженной жене угодить?
Она зря затевает с ним такие вот игры. Видимо, Кира Степанова посчитала, что вот настолько так хорошо его изучила.
— А я смотрю, для себя ты на этот вопрос уже ответила. Вместо меня, — прищурился он. — Поэтому не вижу смысла тратить время и усилия на разъяснения. Тем более что в этом смысле мы друг другу ничего не должны. Между нами был момент, и он не повторится. Давай на этом и остановимся. Я расставил для себя приоритеты. И моя семейная жизнь мне дороже интрижки. Даже с такой соблазнительной женщиной, как ты.
— Матвеев, не пытайся подсластить эту пилюлю комплиментами.
— И не думал.
— Не думал ты, когда решил, что между нами ничего, кроме потенциальной интрижки, быть не может, — хмыкнула Кира. — А знаешь, почему я так считаю? Потому что тело не врёт. До того, как твоя жёнушка ступила на порог твоего кабинета, ты готов был меня проглотить. Я тебя слышала. Я тебя чувствовала, Матвеев.
— Аль, это не запрещённый приём, это отчаянный шаг отчаявшегося человека, — мама накрыла своей тёплой ладонью мою и осторожно сжала мои заледеневшие пальцы. — Ренат действительно испугался, что потеряет тебя из-за своей неосмотрительности.
— Неосмотрительно измену неосмотрительностью называть, — горько ответила я и высвободила пальцы, чтобы смахнуть с ресницы одиноко повисшую на них слезинку.
Я даже не плакала, просто время от времени накатывало, и приходилось бороться с подступавшими слезами. Сейчас мне это давалось значительно легче, чем ещё даже пару дней назад
Все вокруг кинулись меня успокаивать. Я даже не ожидала, что окружающий мир так дружно навалится на меня со всех сторон, убеждая, что торопиться не стоит. Свёкры смотрели на меня умоляюще и просили хорошенько подумать. Ренат, понятное дело, не уставал повторять, что сожалеет о своём идиотском порыве, будто ему кто-то пелену на глаза накинул.
Ну и вот мои родители тоже оказались в одной лодке с остальными. Стоило мне заявиться к ним на порог, как ни о чём разговоров больше и не было, кроме как о случившемся. Будто и их Ренат успел как следует подговорить.
Но я сомневалась, что с моими родителями он стал бы тот же номер проворачивать. Не те условия и не те отношения. Моих родителей он уважал, они его тоже, но в целом они держали друг друга на почтительном расстоянии. Чистое уважение без попыток навязаться в любимчики.
Но даже при этом моя родня посчитала, что лучшим выходом будет простить.
— У вас такая красивая пара, — мама смотрела на меня повлажневшими от наплыва эмоций глазами. — Такая красивая! И всё у вас так хорошо складывается. Ты же за Ренатом как за каменной стеной. Сама же мне не раз говорила!
— Мам, но тут же другие обстоятельства, — запротестовала я, хотя и подозревала, что сейчас веду скорее внутренний диалог, проговариваю самой себе то, что не давало покоя. — Я никогда и не отрицала, что я с Матвеем чувствую себя защищённо. Это чистая правда. Но тут… тут ведь вопрос верности чувствам!
— Но он ведь прощения попросил?
— Мам, он не за разбитую любимую кружку извинился. Он на другую женщину глаз положил!
Мать вздохнула:
— Я понимаю. Но мужчины… ты же сама знаешь, что устроены мы по-разному.
— Мы устроены одинаково, — едва ли не прорычала я, устав слушать эту идиотскую мантру о разности полов. — Ты либо в состоянии усмирить в себе животное, либо ты этому животному потакаешь. Всё! Нет между мужчинами и женщинами никакой принципиальной разницы в этом плане. Женщины тоже направо и налево гуляют! И это не какая-то тайна! Но это вопрос осознанного выбора. Скажешь, я не права?
— Права. Права, Аля. Ты у меня девочка умная. Я бы с тобой спорить не стала. Но ты верно про выбор сказала. Ты тоже стоишь перед осознанным выбором. Принять извинения оступившегося мужа, проявить великодушие и попытаться понять. Ради будущего, ради вашего ребёнка. Ради стабильности и семьи. Или не принимать, не прощать, развестись и с этого момента всё тянуть на себе. Надрываться. Зарабатывать копейку, во всём полагаться исключительно на себя. Это при том, что очень скоро на какое-то время ты будешь не в состоянии работать, потому что посвятишь себя ребёнку.
— Мам…
— Я не пытаюсь тебя запугать или заставить как-то изменить своё отношение к ситуации, — примирительно добавила мать. — Я просто говорю тебе, что выбор у тебя непростой. Я бы даже сказала, судьбоносный. От этого зависит, как твоя жизнь сложится дальше. И главное, всю ответственность за этот выбор ты сейчас берёшь на себя.
— Ненавижу, когда ты пытаешься всё вот так рационализировать. И вообще, тебе легко рассуждать…
— Да почему это мне легко? — возмутилась мать. — Как будто я разговариваю с посторонним человеком! Ты же мне родная дочь, у меня за тебя сердце кровью обливается! Как это мне легко? И ты думаешь, отец за тебя не переживает? Да ещё как переживает, просто он этого толком выразить не может. И не знает, как тебе помочь. Ну что, он пойдёт сейчас морду твоему Ренату начистит за то, что тот натворил? Ну от этого легче кому-нибудь станет или у вас улучшатся отношения? Брак — это рабата, Аль. Согласна, неприятная правда, но уж как есть. И если Ренат готов над собой работать, может, и тебе стоило бы какие-то усилия приложить.
Как будто до этого я их мало прикладывала. И что же теперь так всю жизнь, не разгибая спины, и пахать?
— А с ребёнком дополнительные хлопоты возникнут, — напомнила мама. — Ренат и так за него трусился, а сейчас и подавно. Он тебе покоя не даст. Развод у вас будет не из приятных.
— Я пока и не говорила, что разводиться с ним собираюсь, — вздохнула я. — Дам ему время. Испытательный срок. Если почую неладное, второго шанса точно не дам. Пусть потом не говорит, что я его не предупреждала.
— А вот это правильное решение, — согласилась мама. — Вот это лучше всего. Тебе потом и себя не за что будет винить. Будешь точно знать, то сделала всё возможное.
И меня поневоле убаюкали её заверения. Я поняла, что готова простить, но понимала, что второго шанса Матвеев уж точно от меня не получит.
— Может, отец тебя до дома подбросит? — предложила мама, когда мы прощались
— Не нужно, — покачала я головой. — Пройдусь, Воздухом подышу. Нужно подумать.
— Кир, а ты чего сегодня кислая такая? — Марьяна из юротдела заглядывала ей в глаза, будто ей реально было хоть какое-то дело до её бед и забот.
Никто в офисе Матвеева к ней искренней симпатии не питал. Её многие боялись, уважали, с ней старались сохранить хорошие отношения, потому что людская молва не дремала — все знали, что Степанова Кира из тех самых Степановых. И что работать сюда ассистенткой пришла не потому, что на большее не претендует, а чтобы набраться опыта.
Но у Киры были и иные причины устроиться в фирму Матвеева.
Собственно, сам Матвеев.
— Он крайне перспективный бизнесмен. У него очень хорошая хватка, — как-то за ужином отметил её отец, а чтобы получить такую похвалу от её отца, да при этом ещё и не приложить никаких усилий… это дорогого стоило.
Она-то знала. Она всю свою жизнь положила на то, чтобы её строгий папочка ею гордился.
Но Ренат Матвеев был не только перспективным бизнесменом. Он был красивым, умным, мужественным, сильным и заботливым. Правда, последнее, к досаде Киры, распространялось только на его законную жену.
А сейчас они с супругой ещё и ожидали своего первенца. Так что... время утекало из рук, как песок. И не стоило растрачивать остатки впустую.
И вот, когда она уже разнаделяась, что у них с Матвеевым всё закрутилось… этот скандал!
Как эта чёртова Аля разнюхала о том, что её муженёк поддался? Кто-то ей рассказал? Или, может, сама догадалась? Нет, последнее вряд ли — слишком тупая и слишком наивная.
— Я не кислая, — отмахнулась Кира от расспросов коллеги и продолжила размышлять о своём.
— Ну, не в настроении.
— А у кого на работе есть настроение?
Марьяна Фыркнула.
— Ну, тут не поспоришь, но… — и она выразительно приподняла брови. — У тебя-то в последнее время всё заладилось.
Последнее слово она произнесла с особым выражением. Они о романе с Матвеевым не откровенничали, но Марьяна глазастая и смышлёная, а ещё очень хорошо понимает намёки. Вот и этот легко поняла. Но самое главное, в офисе об этом никому не болтала.
Неужели это она сдала их жене?
— Всё не так радужно, как тебе кажется, — проворчала она. — Мы с ним на паузе.
Интересно, для кого она сейчас приукрашивала ситуацию — для жадно слушавшей её Марьяны или для себя самой. Он же ясно дал ей понять, что между ними ничего не будет. Жена устроила ему такой разнос, что он тут же охладел к их роману. Во всяком случае она не заметила, чтобы он лгал, когда ледяным тоном сообщил ей о том, что семья для него важнее всего.
Пронырливая брюхатая дрянь. Небось закатила Матвееву форменную истерику. Чем-нибудь ему пригрозила, ещё и родственничков всех на него натравила, чтобы не дали мужика «увести из семьи». Как будто он безмозглый телёнок! Никто никого силой из семьи не уводит. Уводят только тогда, когда сам того захотел.
Кира невольно сжала руку в кулак, и острые ногти вонзились в ладонь.
Она это так не оставит. И словами она не разбрасывалась, когда пообещала это Матвееву. И он её ещё поблагодарит за эту инициативу. Просто сам пока не понимает, что этот бесперспективный брак тянет его на дно. И кстати, от кризиса и развала брака ребёнок — никакая не панацея. Глупые сказки для дурачков.
Отыскать нужных людей оказалось не так уж и сложно. Это почти всегда так, когда финансы — не проблема.
— Только парни, — предупредила она накануне. — Давайте сразу договоримся, без жести. Мне только нужно как следует её припугнуть и вывести из равновесия, хорошо? Мне нужно превратить её истеричку. Чтобы она какое-то время подёргалась и мужу спокойно жить не давала. Мне не рушить нужно, а просто немного расшатать ситуацию.
— Да ясно, чё, — ухмыльнулся «помощник». — Мы ж не изверги какие-нибудь. Никто за такое садится не захочет. Лишние проблемы нам вообще ни к чему.
И сейчас Кира втихаря с удовольствием наблюдала за плодами своих трудов. Она стояла на достаточном отдалении, чтобы её тут никто ни за что не приметил. Выведенный из строя фонарь если кто и возьмётся чинить, то уж точно не прямо сейчас. Так что их тут никто не побеспокоит, а если и побеспокоят, ребята об этом обязательно позаботятся.
— Телефон у неё заберите, — распорядился из сумерек главный. — Давайте его сюда. Ага. И это... следите там, чтобы никто рядом не шнырял.
Насмерть перепуганная Матвеева что-то едва слышно лепетала. Даже, кажется, умоляла, и это отдавалось музыкой в ушах Степановой.
Глупая, самоуверенная, безмозглая курица. Думала, ей такое унижение сойдёт с рук. Думала, она одержала верх — отогнала от мужа гнусную любовницу-потаскушку.
Ну ничего, теперь ты поймёшь, дорогая, что карма служит не только тебе. Справедливость — она для всех одинакова.
Теперь она будет каждой тени шарахаться и дрожать. Скоро её проживание с Матвеевым под одной крышей станет невыносимым. Если надо, Кира повторит урок — и так до тех пор, пока она реально в истеричку не превратится.
И Матеев будет искать утешения. Как и любой нормальный мужик. И вспомнит, что она, Кира, может дать ему это утешение. Она будет несказанно рада прийти на помощь…
— Телефон у неё заберите… И следите там, чтобы никто рядом не шнырял.
Слова неизвестного и бубнёж его подельников начинали сливаться для меня в какую-то кашу. От накатившей паники я воспринимала происходящее будто бы через какой-то невидимый фильтр.
И уже всерьёз испугалась, что вот-вот сознание потеряю. Тогда уж делай со мной что хочешь — я окажусь совершенно беззащитной.
Я не понимала, чего от меня вообще хотят. Ограбить? Изнасиловать? То и другое?
Господи, я как-будто в кошмар окунулась. Как-будто провалилась из благополучного настоящего в какие-то лихие девяностые, когда в вечернее время суток опасно было самой по паркам гулять.
— Ты не дёргайся, — проговорил тот же голос. — Будешь вести себя хорошо, и не пострадаешь. Ну, как не пострадаешь... не сильно.
Кто-то позади меня хохотнул, напряжение достигло своего пика. Я дёрнулась рефлекторно, тут уже действовала не я, а мои нервы, скрученные в тугие узлы.
Я кинулась вперёд, стремясь воспользоваться неожиданностью и просто сбить с ног хотя бы того, кто стоял передо мной, в надежде разорвать кольцо окруживших меня сволочей и просто сбежать.
Но не получилось
Вокруг загалдели. Меня сбили с ног. Я пиналась царапалась и кусалась. И въезжала несколько раз во что-то мягкое, заставив нападавших попросту озвереть.
Теперь и со мной уже не церемонились. Я получила удар по скуле, потом — в живот, потом — по рёбрам, и после этого окончательно отключилась.
***
Возвращение к реальности было… кошмарным. Это как выныривать из благостного небытия в свет, где нет ничего, кроме боли. И болело, кажется, всё. Вдобавок моё несчастное тело словно что-то стягивало. Это только потом я поняла, что кое-где на мне были бинты.
Разлепить глаза сразу не подучилось — у меня будто всё тело неимоверно опухло, а веки налились свинцом и сами не поднимались.
Я хрипло выдохнула, и кто-то тихо охнул.
— Аля? — испуганный голос мужа. — Аля! Ты меня слышишь?
Хриплый, надтреснутый, почти неузнаваемый от пропитавшей его тревоги.
— Где… я.
— В больнице! Ты в больнице. Господи, как ты нас напугала…
— Что…
И я не успела закончить вопрос, опять отключившись.
Снова пришла в себя через какое-то время, и свет в палате был уже мягче. Видимо, несколько часов точно прошло.
Зато на этот раз я уже чётче ощущала реальность и, что самое главное, смогла разлепить-таки веки. Глаза тут же наполнились слезами — даже такой свет был для них перебором. Чувствительность всех моих органов чувств словно была сейчас выкручена на максимум.
Показательно то, что сейчас тело почти не болело. Подозреваю, мне недавно вкололи обезболивающее.
Всё ощущалось терпимо, но на краю сознания застряла какая-то очень тревожная мысль, до которой одурманенный медикаментами мозг пока не мог добраться. Я её чувствовала, она зудела в моей голове, но как смутная боль. Очень скоро я пойму, что это такое, но пока…
— Ре… нат.
— Я тут! — перед глазами мелькнула какая-то тень. — Ты снова очнулась. Хорошо. Это хорошо!
Сейчас его голос звучал чуть бодрее, хотя я по-прежнему чуяла в нём отголоски пока непонятной мне боли. Вероятно, он сильно за меня переживал. Вероятно, я заставила его поволноваться. И от этого невольно даже сейчас на душе потеплело.
— Сколько я… так?
— Ты… тебя вчера доставили. И только сегодня пришла в сознание. Ты… вроде как до этого приходила, но… очень ненадолго.
— Не помню, — шепнула я, и, к сожалению, на этом моё благостное неведение закончилось.
То, что казалось смутной и неясной тревогой, навалилось на меня со стремительностью и коварством лавины. Ощущение было такое, словно в меня врезалась молния и опалила все нервные окончания. Ни звука я не издала исключительно потому, что на это у меня не был сил.
Какое-то время я лежала, пережидая этот кошмарный приступ и собирая усилия для вопроса.
Муж не спешил прерывать воцарившееся в палате молчание. И в этом жутком припадке паники мне показалось, он знает, о чём я спрошу. Знает и не захочет мне отвечать.
Подёргав мышцами пересохшего горла, я прошелестела:
— Ребёнок… что… с ребёнком?
— Аля, тебе сейчас нельзя…
— Что… с реб-бёнком?
Моё тело напряглось до предела и, казалось, сердце вот-вот лопнет от напряжения.
Ренат не смог говорить, поэтому до моего слуха донёсся только его дрожащий, неровный шёпот, и он разорвал мне сердце на части.
— Мы его потеряли, Аль… мы потеряли нашего малыша.
— Нет… — я едва ворочаю языком.
Внутри всё горит и сжимается.
Я хочу орать оттого, что не чувствую боли. И это создаёт иллюзию, было всё хорошо. Впору поверить, что муж мне жестоко соврал. Я лишилась ребёнка и должна это чувствовать! Я должна корчиться и умирать от разрывающей на части невыносимой боли.
Но спустя пару мгновений боль приходит — она разрывает мне сердце. Тут уже никакими обезболивающими не спастись.
И самое страшное, что от бессилия и бродящих сейчас в моей крови лекарств всё, на что я способна, это ронять в волосы беспрерывно стекающие по вискам горячие слёзы. Мои пересохшие губы дрожат, моё растрескавшееся горло печёт. Но я издаю только прерывистые, всхлипывающие звуки.
Ренат садится рядом со мной на постель, держит мою безвольную руку, горбится и сам выглядит так, словно его избили.
— Не знал, как это сказать. Я сам до сих пор… не знаю, как это пережить…
Бормочет, а я его слова ловлю через раз. Внутри что-то гудит, и этот гул то стихает, то нарастает.
Какое-то время ничего не происходит. Мы с ним словно увязи в этом странном безвременье. В своей скорби.
— Аль, ты только… ты держись, — хрипло отзывается он наконец, сильнее сжимая мои ледяные пальцы. — Мы как-то всё это… мы перенесём. Слышишь?
Что мне ещё остаётся? Я же понимаю, что он не отстанет, пока не получит от меня хоть какой-то ответ, пусть он и будет далёк от правды.
Поэтому я едва заметно кивнула, просто клюнула подбородком к груди — это и всё, на что я сейчас была способна.
— Ренат… я… оставь меня ненадолго, — попросила я, чувствуя острое желание остаться наедине со своим невыразимым горем.
Супруг посмотрел на меня едва ли не с испугом.
— Аль, нет. Нет, не оставлю. Я же дёргаться буду. А вдруг тебе станет хуже? Вдруг тебе что-то понадобится? Нет, даже не проси.
Сколько заботы и переживаний. Сколько тревоги и желания быть рядом, помочь, оградить от возможной беды.
Как это было не похоже на того Рената, которого я запомнила из той жизни. Потому что с этого страшного дня жизнь для меня неумолимо разделилась на до и после.
И уже не будет иначе.
— Я... в порядке.
— Ты вся в ушибах и ссадинах, у тебя рёбра помяты. В каком ещё порядке? — в голосе мужа прорезалась сталь. — Я сказал, что ни за что тебя не оставлю! Ни сейчас, ни на ночь, а до тех пор, пока ты не поправишься. Всё, вопрос на этом закрыт!
И я не могла сопротивляться его решимости. Мне казалось, он переживал даже не столько о том, что озвучил, сколько о том, что подозревал меня в каких-нибудь отчаянных действиях.
Может, он и был по-своему прав. Может, я ничего тогда с собой не сотворила только лишь потому, что была для этого слишком слаба. Меня словно бетонной плитой придавило.
И это состояние ещё нескоро меня оставило.
Но на следующий день я хотя бы могла чуть лучше выговаривать слова.
Муж, как и обещал, ночевал в моей палате. Это именно он ранним утром помог мне худо-бедно привести себя в порядок и даже кормил меня сам, не доверив эту процедуру медсёстрам.
— Аль… — он оставил на тумбочку стакан воды, когда я напилась. — Ты не против, если я у тебя кое-что спрошу?
— Спрашивай, — прошелестела я, чтобы хоть чем-то отвлечься от мучавших меня со вчерашнего дня страшных мыслей о невосполнимой потере.
— Ты хоть что-нибудь помнишь? Может, видела, кто на тебя напал? Может, можешь хоть как-нибудь кого-нибудь описать? Я на этих тварей всю полицию города натравлю!
Звучало эпично. Но мне почему-то казалось, что разыскать этих хмырей у нас не получится.
— Где мой телефон?
— Он в кармане у тебя был, кажется. Тебя случайный прохожий обнаружил. Не знаю, может, он рядом его обнаружил и в карман тебе положил. А что, ты его теряла или...
— У меня его отобрали, — прошелестела я. — Думала, может, там отпечатки какие-нибудь обнаружат.
Ренат сокрушённо покачал головой.
— Боюсь, это уже бесполезно. С тех пор этот телефон уже другие люди в руки брали. Да я как минимум, когда вещи твои складывал.
Это усложняло задачу
— Там фонарь не работал, — шепнула я. — Я не видела никого. Голоса только. Но они... обычные. Ничего примечательного.
— Ясно, — разочарованно кивнул супруг. — Но тебе в любом случае придётся это следователю рассказать. Уверена, у них там куда больше возможностей. Может, они и сумеют на след напасть. Тебя ограбить хотели?
— Если бы хотели, телефон бы забрали. Не думаю…. Я вообще не поняла, зачем…
И только тут меня прошила потрясшая меня до основания мысль.
— Меня же... они же меня...
Муж округлил глаза и остервенело замотал головой.
— Господи, нет. Нет, тебя никто не тронул. Выкидыш случился из-за побоев и… ты, видимо, ещё и упала очень неудачно. Там... сразу несколько факторов…
— Зачем? — только и сумела выговорить я, рассматривая её бледное до синевы лицо.
Что с ней такое? Выглядит так, будто сама угодила на больничную койку. И, может, будь я в нормальном состоянии, даже сумела бы на эту тему слегка позлорадствовать.
Но как же сильно меняется твоё мировоззрение и восприятие окружающего мира, когда проходишь через такой страшный слом… Мир в его привычном понимании просто перестаёт для тебя существовать. И реагируешь ты на всё по-другому.
Но всё-таки даже такая страшная метаморфоза не смогла бы заставить забыть меня о том, кто сейчас неуверенно мялся на пороге моей палаты.
— Зачем? — тихо переспросила она, то и дело бросая в мою сторону опасливые взгляды. – Да я и сама у себя спрашиваю. Но просто… это же такая трагедия. И… и не важно, что было до. Я просто поняла, что не могу остаться в стороне. Я же всё-таки с тобой знакома.
— Да, я в курсе, — прошелестела я. — Через мужа.
Кажется, она не знала, как правильно отреагировать на мой чернейший юмор. Что поделать? Он хотя бы помогал мне сейчас оставаться на плаву и не сойти с ума от переполнявшего меня почти невыносимого горя.
— Н-нет, я не об этом, — наконец продребезжала она. — Мы ведь и… и до этого знали друг друга.
— Ага, — выдохнула я.
И вдруг подумалось, что такое объяснение вряд ли свою функцию как следует выполняет. По её логике, под дверью моей палаты сейчас очередь из соучаствующих выстроиться должна. Не так уж мало у меня было знакомых. Но что-то никто особо не спешил выразить мне свои соболезнования. Что, к слову, и хорошо. Я бы не смогла долгое время выносить изъявления чужой жалости. Мне и так было тошно.
— Откуда тебе… известно?
Степанова похлопала глазами.
— Да в офисе… знают уже. Я не в курсе, откуда. Но я там узнала.
Да и какая теперь уже разница? Знают и знают. В моей ситуации это ничего не меняло.
— Ладно, — я сглотнула. — Пришла. Увидела. Можешь… идти. Мы с тобой не подружки. Мне от тебя… ничего не нужно.
Разве что захотелось пожелать ей на глаза мне не попадаться. Но и это сейчас не стояло у меня в приоритете. Хотя ещё несколько дней назад я ничего так сильно не желала, как переместиться в какую-нибудь счастливую параллельную реальность, в которой ничего никогда не слышала о Кире Степановой.
— Ну... может, я всё-таки чем-то могу помочь? Может... что-нибудь нужно?
Ты посмотри, как её пробрало. Хорошо, что поблизости зеркала нет. Видимо, я выглядела откровенно паршиво, раз даже она воспылала желанием как-то меня облагодетельствовать. Вот только я не собиралась принимать помощь ото всех подряд.
— Ничего… не нужно. Для этого у меня есть муж.
Между нами тут же повисло тягостное молчание. Она нарушила его первой.
— Я понимаю, что прозвучит неуместно, — пробормотала Кира. — Но всё же скажу. Тебе... очень повезло с мужем.
После случившегося я бы поспорила, но то, как он ухаживал за мной всё это время… тут я бы не смогла ничего сказать поперёк.
— Я знаю, — ответила просто. — Не держу.
— Желаю поскорее поправиться, — напоследок отозвалась Степанова. — И… и отыскать виновных, конечно.
И вышмыгнула из палаты.
Это было совершенно на неё непохоже. Если бы я не видела её собственными пока ещё слегка заплывшим глазами и не слышала её голос, могла бы подумать, что это и не она. И чем-то будто напугана.
Одним словом, странное поведение. Совершенно не в её характере.
Как бы там ни было, надо попросить у персонала больше её сюда не пускать. Эта женщина будила во мне лишь негативные эмоции. А мне и без неё их хватало с лихвой.
От размышлений меня отвлекли нараставший за дверью гул голосов.
Что там случилось? Что такое?
И спустя пару мгновений словно в ответ на мои немые вопросы дверь отворилась и в палату вернулся Ренат. Оглянувшись через плечо в коридор, он закрыл за собой дверь. На его лице отображалась тревога.
— Ты в порядке?
— Более или менее, — отозвалась я хрипло. — А почему ты спрашиваешь?
Меж бровями у мужа залегла вертикальная складка.
— Со Степановой в коридоре столкнулся. Она сказала, что к тебе приходила.
— Что, тоже удивился? — скривила я губы.
Ренат в ответ ещё сильнее нахмурился.
— Да я вообще не понял, что она тут забыла. Подумал сначала, что и у неё тут кто-то лежит. А она говорит, тебя навестить приходила. Твою-то мать, проходной двор какой-то. Я распоряжусь, чтобы без согласования никого не пускали.
— Видимо, она не только тебя умеет убеждать, — шепнула я хрипло.
— Аль… — лицо мужа превратилось в скорбную маску. — Пожалуйста, ну хоть сейчас прошлое не вспоминай!
— Считаешь, не стоит?
— Не стоит! — с жаром отозвался упруг и присел на край моей койки. — Потому что нужно смотреть у будущее. А оно у нас с тобой куда лучше прошлого!
— Вы совсем озверели?! — шипела она в трубку, безуспешно пытаясь хоть как-то совладать с душившим её гневом напополам с ужасом. — Вы какого чёрта натворили?! Она в больнице лежит! У неё… она ребёнка из-за вас потеряла!
— Из-за нас? — хмыкнул исполнитель в трубку.
Эта сволочь пользовалась тем, что она сейчас не могла до него достать. Деньги он и его подельники получили, и ещё можно сказать спасибо что он вообще ответил на телефонный звонок. Им-то всем пришлось смыться подальше из города и на неопределённое время – во избежание поимки. А оная и Кире была совершенно не на руку. Ниточки к ней приведут, а такой исход ситуации исключался!
— Из-за вас, конечно! — заорала она. — Вы как взбесились!
— Так она лягаться и кусаться начала! Он сама озверела! И никто не собирался её лупить! Так вышло. Она в неадекват впала. Ещё покалечила бы кого-нибудь. И упала она сама, стукнулась сама. Никто её не толкал! Так что мы на себя вину за эти последствия брать не собираемся. Если чё, мы ваши указания выполняли. Да и вообще мы тут в одной лодке сейчас. Давайте не ссориться. Во избежание.
Услышав этот нахальный прозрачный намёк, Кира выругалась и отключилась.
Эта дура малохольная умудрилась так неудачно шлёпнуться, что потеряла ребёнка! Бестолочь! Неуклюжая идиотка!
Ренат от неё теперь ни на шаг не отойдёт. Будет вокруг неё на цыпочках скакать, будет её выхаживать! А то как же! Такой удачный повод доказать, какой он любящий и заботливый муж!
Степанову даже перекосило от омерзения.
Строит из себя какого-то святошу! И даже сам не замечает, как из властного, статусного, во всех смыслах перспективного мужика превращается в дрянного подкаблучника.
Эта Альбина окончательно испортит мужчину, на которого она претендовала сама, со всей серьёзностью. Он ей подходил идеально. Как говориться, её цвет, её размер. И она его так просто к этой бледной поганке не отпустит. Пусть не думает, что мужика можно жалостью около себя удержать.
— Ты про супругу нашего главного слышала? — заскочившая на перерыве в их офисное кафе Селиванова округлила глаза.
— Просто капец! У нас сегодня с утра только об этом кругом и гудят!
Кира передёрнула плечами, мол, ей не по статусу с прочими офисными хомячками такие вопросы обсуждать.
— Слышала краем уха, — проговорила она. — Ужас, конечно.
Но всё, о чём Кира сейчас могла думать, это как теперь отодрать от неё безутешного Матвеева. Теперь они ещё и не рождённого будут чёрт знает сколько оплакивать. Ренат что, и в офисе в это время не собирается появляться?
— Ой, да не то слово! — Селиванова отхлебнула из своего стаканчика кофе и рассеянным взглядом посмотрела в окно. — Мы вот с девочками думаем скинуться, что ли… Ну, знаешь, что-то купить, навестить её. Я, правда, не знаю, как начальство к этому отнесётся. Начнёт ещё выспрашивать, откуда узнали. А тут непонятно, откуда новость прилетела. Я на работу пришла, а все вокруг уже обсуждают.
Киру сейчас меньше всего заботил источник, растрепавший личную информацию. Её мысль зацепилась за неожиданно подброшенный ей судьбой вариант.
А это идея. И довольно неплохая идея. Она как минимум стоила того, чтобы дать ей шанс.
Поэтому закупив громадную подарочную корзину со всякими фруктами и прочей ерундой, Степанова отправилась в больницу. Само собой, Матвеевой сейчас не до экзотических фруктов, поэтому корзина почти наверняка перекочует к обслуживавшему её палату персоналу. Тем лучше. Цветы и корзина ожидаемо настроили дежурную медсестру на самый благостный лад. Ну а подпущенные в дрожащий голос слёзы дополнили образ. Степанову пропустили без необходимости трясти перед персоналом своими связями.
Сам визит прошёл примерно так, как она и ожидала. Матвеева лежала пластом — белая, обессиленная, почти мёртвая. У Киры даже на миг что-то такое внутри шевельнулось — что-то вроде жалости. Но стоило напомнить себе, что именно эта женщина стояла сейчас между нею и исполнением её мечты, и жалость как рукой сняло.
Вытерпев их короткий и почти бессодержательный разговор, Степанова с нескрываемым облегчением покинула палату и наткнулась на подарок судьбы — в коридор как раз входил Матвеев собственной персоной.
Хмурый, осунувшийся, бледный и со следами явного недосыпа на заострившемся от переживаний лице. Но его это странным образом ничуть не портило — даже как будто бы наоборот. Страдание придавало ему очарование стоика. Эдакий борющийся со скорбью и старающийся не поддаваться ей одиночка.
А одиночка, потому что жена его сейчас вряд ли могла быть ему утешением. Жена — не могла. В отличие от неё.
Кира видела промелькнувшее на его лице изумление, но поскорее затолкала поглубже довольную ухмылку. Пришлось приложить немало усилий, тобы изобразить нужное — тревогу и такую же скорбь.
— Ренат…
Но он в ответ лишь сильнее нахмурился.
— Ты что тут делаешь? Тебя кто пропустил?
— Ренат, ну это же не какой-то сверхсекретный закрытый объект, — протянула она.
Её покоробила подозрительность в его голосе. Покоробила и чуточку напугала. Теперь ей всё казалось, что кто-нибудь что-нибудь уже подозревает. Окружающие вот-вот начнут пристальнее к ней присматриваться и наверняка что-нибудь да заметят. Потом пойдут расспросы, потом кто-нибудь что-нибудь сопоставит, и вся правда выйдет наружу.
А при должном подходе и умении то, во что она вляпалась, преспокойно может и к статье привести. Даже её. Придётся задействовать все возможные и невозможные ресурсы семьи, чтобы отмыться потом от таких обвинений.
В тюрьму она, конечно, вряд ли когда-нибудь попадёт, но родственники сильно в ней разочаруются. А она предпочла бы до их сведения ничего не доводить.
Надо действовать в одиночку и действовать предельно осторожно.
— Дело не в сверхсекретности, — насупился Матвеев. — Что ты вообще тут забыла? Особенно после всего произошедшего.
Кира заставила себя сделать несколько шагов ему навстречу и состроила максимально скорбную гримасу.
— Ренат, ты считаешь меня совсем лишённой всякого сострадания? Да, в любой другой ситуации я бы никак, может, и не отреагировала бы, но такое горе! Сделать вид, что я ничего не знаю? Так у меня и не получилось бы, даже при всём желании. Я в офис наш приехала, а там только об этом и говорят!
Матвеев прикрыл глаза, будто на него накатило изнеможение. Понятно — его тоже не могло особо порадовать то, что все вокруг сейчас только и судачили о произошедшем. Но на чужой роток не накинешь платок — откуда-то информация просочилась и распространилась со скоростью лесного пожара.
— В любом случае тебе здесь делать совершенно нечего.
— Да я же только… я фрукты ей привезла и просто хотела сказать, как сожалею. Потому что я и правда сожалею, Ренат!
И вот сейчас она даже не кривила душой. Она не хотела такого исхода. Она его не планировала и даже в самые тёмные свои моменты, когда ревность и зависть затмевали ей разум, сдерживала эти порывы. Она хотела её припугнуть, чуточку расшатать ей нервы, а всё остальное случилось бы само собой.
Но вот как всё в итоге вышло. И это не её вина! Вот если бы эта безмозглая курица не припёрлась тогда к мужу в кабинет, ничего бы этого не было! Ренат сам дошёл бы до понимания, что зря женился на ней. Что она совершенно ему не подходит. Что с ней, с Кирой, ему будет куда лучше.
Но придётся идти куда более длинным и тяжёлым обходным путём. Что ж… чего не сделаешь ради любви.
— Считай, мы приняли твои соболезнования, — проговорил он и кивнул подбородком на выход. — Хоть они были и необязательны. Ты наверняка только сильнее её расстроила.
Кира помотала головой.
— Да мы даже не ссорились. Правда. Я понимаю, что она меня ненавидит. Она этого и не скрывает. Но в целом я не пожалела, что приехала. И может... может, ей будет немножко легче от того, что я зла на неё не держу.
Ренат неожиданно фыркнул.
— А тебе на неё чего зло-то держать?
Вот как? Он не понимает? Он настолько бесчувственный?
— Матвеев, — не сдержалась она, — ты же не думаешь… ты же не решил, что я хочу быть с тобой исключительно потому, что меня к тебе физически тянет?
И она сделала ещё один шаг ему навстречу.
— Это не блажь и не страсть. Это… это более глубокие чувства.
— Кира, я в них никак не заинтересован.
Знал бы он, чего ей стоило проглотить эти слова и даже бровью не повести, позволяя ему пока ещё оставаться при своих заблуждениях.
— Я знаю, — шепнула она, потупив взгляд. — Я очень хорошо понимаю, что ты привязан к жене. И восхищаюсь твоей заботливостью. Но кто в такое время позаботится о тебе? Твоей Альбине сейчас не до тебя. И поверь, после всего, что ей пришлось пережить, ей очень долгое время будет не до тебя. Но до тех пор, пока у вас всё наладится, как ты будешь справляться сам? В одиночку. Совсем без поддержки. Ты хотя бы задумывался об этом? Не боишься под такой тяжестью эмоций и обязательств перегореть и окончательно охладеть к вашему браку?
— Кир, ты серьёзно? — Ренат рассматривал поднятое к нему красивое лицо и пытался понять, сколько искренности во всём, что она успела ему наговорить.
Просто Степанова была не и тех, кто легко шёл на уступки, компромиссы и мировую. А тут такая неожиданная метаморфоза. Чужая душа — потёмки, конечно, но это не мешает строить собственные о ней представления.
— Совершенно серьёзно, — проговорила она, продолжая смотреть на него едва ли не просительно. — Ваша трагедия… она заставила меня посмотреть на всё по-другому.
— Если это так, то ты сама себе противоречишь, — нахмурился он. — Если бы ты посмотрела на всё по-другому, то поняла бы, через что мы проходим. А заодно и поняла бы, что дело вообще не во мне и не в том, какие сложности испытываю я.
— И я это понимаю, я понимаю, — зачастила Кира. — Просто неправильно выразилась. Ты очень сильно беспокоишься о жене, но ты не железный, как бы ни храбрился. Только не говори, что тебя случившееся не подкосило! Ты же тоже страдаешь! А я просто хочу быть рядом. Я хочу тебя поддержать.
— Спасибо, — сухо кивнул он. — Ты уже поддержала. Спасибо за визит и за фрукты, за внимание к нашим сложностям. А сейчас можешь идти и не испытывать по этому поводу больше никакой тревоги. Ты мне ничего не должна. А с Альбиной вам вообще лучше больше не видеться. Я не хочу, чтобы она ещё сильнее расстраивалась.
Он видел, что Кира хотела что-то добавить. Видел, что она не согласна с его словами. Но сейчас совершенно не важно, что она там хотела. Степанова не понимала и, возможно, даже не способна была пережить ту глубину скорби, которую сейчас переживали они.
Даже если её стремления искренни, они неуместны.
— Хорошо, — выдавила она из себя, но вместо того, чтобы окончательно попрощаться и направиться к выходу, неожиданно подступила к нему практически вплотную и пробежалась пальцами по его груди. — Я, конечно, уйду. Твоё слово — закон. Но помни, Ренат, сколько ты меня ни гони, а я всегда буду рядом. Я всегда буду готова прийти к тебе на помощь. Сейчас ты храбришься, потому что в тебе есть ещё силы, но потом… я почти уверена, что твою супругу рано или поздно накроет депрессия. Извини за жёсткую правду, но для женщина такие трагедии не проходят бесследно. Так вот, когда дела пойдут хуже, ты вспомнишь о моём предложении. Ты вспомнишь, а я буду ждать.
И она наконец отступила, кивнула ему на прощанье и направилась к выходу.
Дерзости и самоуверенности этой женщине, конечно, было не занимать. Хотя вряд лии стоило сильно этому удивляться, учитывая то, из какой семьи она вышла. Степановы, чтоб их…
И не успел он как следует подосадовать на такой поворот, как в коридоре появились новые посетители. Они проводили взглядом прошмыгнувшую мимо них Киру, но увидев его, тут же забыли о ней и бросилась ему навстречу. Ирина Алексеевна заливалась слезами, а тесть держался строго. Молча протянул руку Ренату и крепко пожал его ладонь.
— Ренат.
— Павел Юрьевич.
— Как вы?
— Держимся. Вы проходите. Альбина уже проснулась и позавтракала.
— Пойдём с нами, — шепнула тёща, утирая лицо. — Пойдём.
Ничего удивительного в такой просьбе не было. Людская природа такова, что мы рефлекторно стремимся сплотиться, когда наступают тяжёлые времена. А они всё-таки одна семья.
— Господи, Ренат, чтобы она без тебя делала! — громким шёпотом отозвалась Ирина Алексеевна. — Я просто... я даже не знаю…
Ренат смущённо переступил с ноги на ногу. Такого наплыва эмоций он не ожидал, но скорбь часто толкает людей на откровенность. Вот и их привычная сдержанность в общении сейчас не выдерживала наплыва эмоций.
— Ну что вы, Ирина Алексеевна, мы же… мы с Алей — единое целое. Я мог оступиться, мог натворить дел, но в итоге… Я без неё не смогу. Она — всё для меня.
Тесть нахмурил брови, но не из-за того, что слова зятя показались ему фальшивыми, а чтобы сдержать эмоции. Нахмурился и кивнул, молчаливо похлопал его по плечу, принимая его объяснение.
Это не могло не ободрить. Пусть сейчас над ними сгустились чёрные тучи, они переживут это, и у них обязательно всё наладиться.
— Идёмте, — Ренат схватился за ручку двери, ведущей в палату.
Но пропуская родственников на порог, оглянулся на выход их коридора, где совсем недавно исчезла Кира. Перед внутренним взором до сих пор стоял её умоляющий взгляд.
Правда, наваждение длилось всего пару мгновений. Ренат тряхнул головой и, выбросив из головы это воспоминание, вернулся в палату жены, прикрыв за собой дверь.
— Алечка, господи…
На маму было страшно смотреть. Она будто сразу на несколько лет постарела. Отец тоже выглядел неважно. Осунувшийся, бледный и ещё более молчаливый, чем обычно.
И я понимала, что не пустить их в мою палату было бы верхом жестокости. Но вся беда в том, что их скорбный вид делал мою потерю во сто раз хуже.
Я будто чувствовала теперь ещё и их боль. И это было страшно, тяжело, невыносимо.
— Мам… не плачь, — попросила я слабо.
Но попросила только лишь потому, что мне нужно было ей что-то сказать. Глупая и бесполезная просьба.
— Как ты себя чувствуешь? Тебе очень больно? Может, попросить сделать укол?
— Нет, — я осторожно качнула головой. — Ничего не нужно. Терпимо. Правда. Не беспокойтесь.
— Аля, — отец подошёл ближе, и я заметила его сжатую в судорожный кулак правую руку. — Аля, ты должна хоть что-нибудь вспомнить. Хоть что-нибудь. Мы должны их найти, и я тогда их сам, голыми руками…
Его голос надломился, и он тут же замолчал, испугавшись того, что тоже даст волю разрывавшим его изнутри чувствам.
— Пап, я бы хотела… Но я ничего не видела… Только... голоса. Слышала голоса. Но… они обычные были. Самые обычные. Я бы… не угадала их по голосам.
Я понимала, что отцу тяжело это слышать. Но к чему врать? С реальностью нужно встретиться лицом к лицу как можно скорей, чтобы не путаться в иллюзиях и не питать пустых надежд.
— Алечка… ты не напрягайся. Ты вообще не думай об этом! — слёзно попросила мать, утирая лицо вынутым из кармашка жилета платочком. — Главное, чтобы ты поскорее поправилась! Чтобы всё было в порядке.
— Нет, этого недостаточно, — покачал головой отец. — Этих тварей нужно отловить и на столбах развесить!
Я прикрыла глаза и сглотнула. Попросила воды
Мама тут же кинулась к столику. А я использовала эту минуту, чтобы дотянуться до дрожавшей от напряжения руки отца и пожать его с той силой, на которую сейчас была способна.
— Спасибо, — шепнула едва слышно. — Пап, ты только… ты не копи всё это в себе. Сердце.
— Да чёрт с ним, — зло отмахнулся отец и ответил на моё пожатие, накрыв мою слабую руку своей мозолистой ладонью.
И так мы застыли, пока не вернулась мама с водой.
— Господи, а как Ренат-то переживает, — шепнула она, жадно наблюдая за тем, как я осторожно пью. — На нём вот просто лица нет, Аль. Вот лица нет! Весь осунулся, будто иссох. Вот как переживает!
Я на это только кивнула. Если честно, сейчас у меня не был сил всерьёз анализировать нашу с ним ситуацию. Случилось трагедия, и мне предстояло её пережить — вот на чём сфокусировались все мои мысли. А стальное шло фоном, хотела я того или нет. Даже мои отношения с мужем, какими бы сложными и нестабильными они сейчас ни были.
— Он от тебя и не отходит.
— Возможно, это чувство вины, — проговорила я.
— Ой, не говори так, — всхлипнула мама. — Я же видела, какой у него взгляд. Вот больной, понимаешь?
— Он пока не отошёл.
— А было бы ему всё равно, он бы, думаешь, вообще волновался? Вот не было бы у него ни стыда, ни совести, как ты считала… Алечка, ведь это же и его беда, понимаешь? Ну, сдуру спутался с этой… А теперь вот…
И она беспомощно замолчала, но мне показалось, я понимала, куда мама вела. Это она хотела, не называя вещи своими именами, сказать мне, что не бывает худа без добра. Такого худа, конечно, и самому своему злостному врагу не пожелаешь, но суть высказывания ясна. Да, я понимаю, иногда горе сплачивает так, как не могло бы сплотить никакое совместное счастье. Так уж устроен человек.
Но сейчас я не могла бы ручаться, насколько нас сплотило наше с Ренатом горе. Я просто лежала пластом и пыталась смириться с потерей. Пыталась, но не понимала, как.
Тело не спросит — заживёт и выздоровеет. А душа? А что делать с разорванным в клочья сердцем, которое так и не стало по чужой вине материнским?..
Из глаз моих опять заструились горячие слёзы, стекли к вискам, заползли в уши. Мерзкое ощущение, но плевать.
— Аля, — позвала мать. — Аля, ты главное, должна помнить, что у вас с Ренатом ещё всё впереди. Слышишь?
— Что именно? — шепнула я, сглотнув.
— Дети! — с неожиданной настойчивостью ответила мать. — Вот увидишь, совсем немного времени пройдёт, и ты родишь ему малыша. И всё у вас будет в порядке!
Господи, она так в этом уверена.
А я?..
— У-у-у меня просто нет слов…
Дрожащий шёпот подруги проехался по моим нервам.
— Сжалься, Олесь, — проговорила я хрипло. — Ты — единственная, кто мог бы меня сейчас хоть чуточку приободрить. Ты хоть можешь представить, с какими лицами ко мне в палату заходят? Как к умирающей. Это… невыносимо. Тут и так жить не хочется…
И я замолчала, немножко даже испугавшись собственных слов. Нельзя так говорить. И дело не в пустых суевериях. Дело не в мистических страхах.
Тело тоже всё слышит и всё воспринимает. Наша психика — слишком сложная и не до конца изученная вещь. Порой внушить себе что-нибудь можно, особенно и не стараясь.
А я ведь не собиралась сдаваться совсем, окончательно. Верно?..
— Прости, — Олеся шмыгнула носом и спешно отёрла глаза. — Прости, это просто… оно само как-то вырвалось.
— Я понимаю. И понимаю, что требовать от своих посетителей ничего не могу. Просто прошу — будьте сильнее меня. Мне сейчас очень нужна ваш поддержка.
Подруга мелко закивала и, выхватив из пачки салфеток одну, наскоро отёрла лицо, выпрямилась и улыбнулась.
— Я тут. Я с тобой. Ни о чём не волнуйся.
Я сглотнула и кивнула ей с благодарностью, которую сложно было сейчас даже выразить.
— И кстати о поддержке, — она скосила взгляд на закрытую дверь палаты. — Как Ренат себя ведёт?
Я осторожно вздохнула. Неглубоко, чтобы не сильно напрягать сраставшиеся рёбра.
— Как образцовый муж. Даже по временам, как мне кажется, слишком старается.
— Ну, это в нём чувство вины говорит, — с интонациями эксперта заверила Олеся. — Ещё бы он не трусился над тобой после... после такого.
Он округлила глаза, предпочитая не озвучивать очевидное.
— Ну да, — отозвалась я без энтузиазма. — Просто иногда это даже... слегка утомляет. Я не могу ему этого сказать. Не хочу обидеть. Он по-своему всё это видит. И тоже переживает.
Я не стала подруге этого говорить, но, кажется, я прежде никогда и не видела слёз у него на глазах. Только в тот день, когда пришла в себя, и он сообщил мне страшную новость. Какие бы противоречивые чувства меня ни одолевали, обесценивать его страданий я не могла. Мы все скорбели по-своему.
— Ты уж потерпи, — Олеся аккуратно похлопала меня по руке. — Реакция-то вполне понятная. Будет теперь заботой тебя удушать. Ну а вообще… это ведь не худший вариант развития событий, верно?
Она сделала это предположение со всей возможной предосторожностью. Как будто боялась, что могла не угадать моих истинных настроений.
— Как будто бы, — ответила я. — Сейчас сложно сказать. У меня внутри столько всего… сама понимаешь.
— Ещё бы… Но он всё же — поддержка, опора.
— Я не спорю. Он даже пообещал виновных найти. Так или иначе. Даже если полиция ничего в итоге на них не нароет.
— Ну вот. Это же отлично, что он руки не опускает и не собирается по течению плыть. Другой, может, и плюнул бы, закуклился в своём горе. А Ренат — человек действия.
Да уж. Как говорится, и благословение, и проклятье. Может, не будь он человеком действия, и мне не пришлось бы его с Киры Степановой стаскивать…
Эти навязчивые мысли даже сейчас не оставляли меня. Может, потому что эта женщина не постеснялась в итоге сюда припереться. В искренность её соболезнований я не верила. Степанова не из той породы людей, которые могли искренне сопереживать тем, кого ещё вчера ненавидели всей своей чёрной душой.
— Надеюсь, его действия к чему-нибудь всё-таки приведут, — отозвалась я. — К сожалению, я ему в его розысках не помощник.
— Не помнишь ничего? — с огорчением спроса подруга.
— Да дело даже не в этом. Нечего вспоминать. Я их не видела — слишком темно тогда уже было. Слышала голоса. Никаких отличительных признаков. Вообще ничего.
— Алечка, ты только себя не кори! Слышишь, не вздумай! Уверена, их и без твоей помощи вычислят. И хотела бы я посмотреть, что твой муж с ними сделает! Ты, главное, поправляйся и настраивайся на лучшее. Ты же… ты же уже не собираешься от Матвеева уходить?
— Как ты? — Ренат присел на корточки перед шезлонгом, выставленным на террасе на заднем дворе нашего дома.
Я делала вид, что наслаждаюсь послеполуденным солнцем. Хорошо, что глаза прятались за стёклами солнцезащитных очков.
— Хорошо. Спасибо. А ты как? Рано сегодня.
— А я со всеми основными делами разобрался и решил, что нужно домой, — улыбнулся муж и положил мне на колени вынутый из-за спины крохотный, но очень красивый букетик.
— Прелесть какая, — улыбнулась я и поблагодарила кивком. — Ну, хорошо. Только… только я сегодня ничего не готовила. Я хотела попозже...
— Глупости, — отмахнулся Ренат. — Я на обеде в ресторан заскочил, а вечером... может, вечером прокатимся куда-нибудь?
Я с содроганием представила, что мне придётся вставать с шезлонга, принимать душ, красится, наряжаться — и всё это для того, чтобы отправится на несколько часов в город на прогулку, которая почти наверняка не принесёт мне удовольствия.
Воспоминания о прошлой трагедии пока ещё были слишком свежи. Что-то внутри не позволяло наконец отпустить и предпринять хотя бы робкую попытку порадоваться жизни. Я не созрела для этого.
— Не знаю, Ренат. Если честно, я сегодня никуда выходить не хочу. Не планировала.
Его лицо слегка посмурнело, но он не позволил себе выказать недовольство.
— Ну, хорошо. Значит, поужинаем дома. Давай из ресторана закажем. Ты домработницу уже отпустила?
— Да. Полина Григорьевна все дела переделала, и я не стала её задерживать. Я же думала, что сама к вечеру что-нибудь приготовлю...
На меня начинал накатывать стыд за то, что я опять пролодырничала весь день. Пока я не могла силой воли схватить себя за шкирку и заставить что-нибудь сделать
Да ещё эти приступы паники время от времени заставали врасплох.
— Ничего страшного, — покачал головой Ренат. — Не думай об этом. Всё поправимо.
И так продолжалось ещё пару недель.
Каждое утро я, лёжа в постели, давала себе зарок начать делать что-то полезное, но после завтрака всё скатывалось в чтение книги, просмотр какого-нибудь сериала и любые другие попытки переключить внимание, убежать от страшных воспоминаний.
Стоило взяться за физическую работу, как мысли начинали блуждать и, как бродячие псы, возвращались в самую болезненную точку.
Психолог мне не помог. Эти сессии с попыткой вывернуть себя наизнанку только сильнее меня раздражали и я убегала из комнаты в слезах. Выматывало это настолько жутко, что я бросила попытки навязывать себе что-либо через не хочу.
Но попыток вернуться к нормальной жизни я, кончено, не оставляла. Просто шажки мои были миллиметровыми. И я решила себя не торопить. Но внутри всё чаще замирала от опасений, что терпение у моего супруга всё-таки не железное.
Доказательство этому я получила через несколько дней.
В тот день он вернулся с работы позднее обычного. Я знала, что у них было намечено какое-то важное и очень серьёзное совещание. И хотя он мог после его окончания вместе со всеми отправиться в бар, чтобы закрепить успех, Ренат вернулся домой.
И я очень ценила его чуткое отношение ко мне и моему хрупкому состоянию.
— Может, вместе с стальными пошёл бы, — я бросила на него встревоженный взгляд. — А то получается, ты из-за меня связи со своими новыми партнёрами не укрепляешь.
— Ерунда, — отмахнулся Ренат. — Такой способ укрепления связей с ними у меня ещё не раз представится. Об этом не переживай.
И он ненароком придвинулся ко мне, положив руку на спинку дивана.
Я почти застенчиво улыбнулась и провела ладонью по его щеке.
— Спасибо. Ты из-за меня всем этим жертвуешь…
— Сказал же, — его голос стал ниже. — Всё это глупости. Главное, чтобы ты зря не тревожилась. Ты же не тревожилась из-за того, что я задержался?
Я качнула головой.
— Нет. Я же заранее знала, что задержишься. Я тебе верю.
— Я рад это слышать, — и Ренат обвил свободной рукой мою талию, придвинул к себе.
Моё сердце гулко застучало в груди.
Наши губы медленно и осторожно соприкоснулись. Я ценила бережность мужа. Но сегодня он, кажется, был настроен пойти чуточку дальше.
Спустя мгновение я почувствовала, как его ладонь поднялась и накрыла мою грудь.
Реакция последовала мгновенно, потому что была рефлекторной.
Я отстранилась и спрятала лицо у него на плече.
— Извини. Извини, Ренат, ещё рано.
Муж выдержал паузу, прежде чем пробормотать:
— Понял. Ладно. Конечно. Я подожду.
И мне стало тревожно от того, сколько обречённости и огорчения мне послышалось в этих словах…
— Ренат Александрович…
— Ксюш, не сейчас, — он потёр горящие веки и с обречённым видом уставился в колонки цифр. — Я тут пытаюсь адекватно оценить верность свалившихся на меня отчётов.
Матвеев даже заму своему не мог сейчас это перепоручить — завтра у него важная встреча с партнёрами и стоило быть на ней во всеоружии, свободно оперировать цифрами и максимально трезво оценивать ситуацию — впрягаться в новую инициативу Шурова или нет.
Предложение ему поступило крайне заманчивое. Но это и напрягало.
Ему необходимо полное сосредоточение. Отвлекаться нет возможности ни на что. Ну, за исключением звонков от жены — это с некоторых пор святое.
— Ну, ладно, — Ксения без лишних возражений попятилась с порога его кабинета. — Там просто Кира Степанова сказала, что какие-то дополнительные материалы по проекту подвезли. Курьером доставили. А она вам принесла. Но если это не так важно...
— Стоп. Точно. Там же какое-какая документация с мокрыми печатями, — пробормотал он. — Зови.
Ксения кивнула и скрылась с его глаз. А спустя минуту на пороге возникла Степанова.
Он даже головы от документов не оторвал. Продолжая скользить взглядам по пляшущим перед глазами строчкам, протянул руку, повелительно указал на край своего обширного рабочего стола и пробубнил:
— Спасибо. Свободна.
Какое-то время посетительница хранила молчание. А потом совсем тихо:
— Ренат…
— Ну что ещё? — он таки оторвал взгляд от бумаг. — Кир, я очень занят. Мне некогда.
Его встретил жалостливый взгляд. Степанова будто сейчас на замордованного щенка смотрела.
— Ты завтракал?
— Да.
— А обедал?
— Что за допрос?
— Ренат, да ты посмотри на себя! — воскликнула она в отчаянии. — Я всё это время терпела и молчала, но больше не могу. Ты же себя так совсем загонишь!
Вот не стоило ей именно сейчас начинать ему нотации читать. Ещё чего не хватало! Мало ему проблем и забот? На работе полный аврал, дома… ничего не меняется! И копилось в нём сразу всё — и усталость, и раздражение, и досада, и неудовлетворённое желание, и боль от того, что он не может как-то на ситуацию повлиять. Он пытается, но словно о глухую стену бьётся!
А тут ещё Степанова строит из себя заботливую мать, как будто он ей за это бонусы какие-нибудь начислит или премию дополнительную выпишет!
— Спасибо за ценное наблюдение, — процедил он. — А теперь оставь бумаги на столе и можешь быть абсолютно свободна. Ты вообще могла Ксении их передать и не трудиться.
— Я с тобой почти неделю не виделась, — тихо приговорила она. — Я просто хотела узнать, всё ли в порядке.
— Как у меня может быть всё в порядке? — неожиданно вырвалось у него. — Ты не знакома с моей ситуацией?
— Так я потому и хотела увидеться! Может, я ничего не могу сделать конкретно, но хотя бы тебя поддержать я могу? Ты же угробишь себя!
Ему пришлось выдохнуть, чтобы не сорваться и не наговорить каких-нибудь гадостей. Тем более что в ответ на изъявления заботы это выглядело бы максимально паршивым поступком. Он и так старался везде и во всём держать себя в рамках приличий. Что оказалось не так-то просто с его взрывным характером.
— Кира, спасибо за внимание и заботу. Но моё состояние — не твоя проблема.
— О нападавших что-нибудь выяснить удалось?
— Нет.
— Это одна из причин твоего кошмарного состояния?
— Угадала. Но рано или поздно их всё равно отыщут. Я сейчас стараюсь об этом не думать. Всё. Закрыли тему.
— Ладно, — послушно отступилась она, аккуратно опустила бумаги на край стола, куда он ей указал, покачалась на носках туфель. — А как… как супруга?
Ренат стиснул зубы. Ему не с кем было об этом поговорить. Все вокруг видели в нём воплощение сильного мужика, а такие мужики, как известно, не плачут, не жалуются и вообще не проявляют особо эмоций. Он — скала, о которую любая штормовая волна разобьётся и никакого вреда ему не причинит.
Всё в порядке. Всё нормально.
— Она тем более не твоя забота.
— Я знаю. И всё же?..
Ренат таки не сдержался, позволил себе на секунду отключить внутренне сопротивление, Которое грозило перегревом всей системе, и откинулся на спинку кресла, посмотрел на неё едва ли не с вызовом
— Кир, давай сейчас начистоту. Ты искренне интересуешься или просто ищешь повод подольше остаться со мной наедине?
— Ренат, ты подозреваешь меня в неискренности? — Степанова смотрела на него такими больными глазами, будто он угодил ей своими подозрениями в самое сердце. — Я предлагаю тебе хоть какую-то помощь, если никакой другой ты от меня не принимаешь. Это меньшее, что я могла бы сделать для тебя — просто выслушать человека, у которого на душе столько всего накопилось, что это видно невооружённым глазом. Знаешь, я бы к психологу посоветовала тебе обратиться. Но знаю же, что ты этих методов не приемлешь.
— Не нужны мне психологи, — он упрямо мотнул головой.
Кира закатила глаза и вздохнула. Прислонилась левым бедром к ребру стола и скрестила руки на груди.
— Ты зря так скептически к ним настроен. Вообще-то они ещё как полезны. Нужно просто правильного найти.
— Мне некогда их перебирать и каждому о своих проблемах плакаться. Кир…
— Ренат, — в тон ему отозвалась она. — Поэтому я здесь. Поэтому, понимаешь? Ты таращишься в свои бумаги и ни черта в них не видишь. У тебя взгляд не сосредоточенный, а пустой. Ну попробуй скажи, что я ошибаюсь!
Он вынужден был признать, что Кира права. Эту страницу он мусолил уже добрых полчаса и никак не мог усвоить то, что на ней было написано. А ведь в этом и смысл его нынешних стараний.
Матвеев со вздохом отложил бумаги и решил на пару минут отодвинуть в сторону сопротивление, которое работало в нём уже по умолчанию.
— Ты прашивала о супруге, — напомнил он, глядя в пространство перед собой. — Аля… в порядке. Физически она полностью восстановилась. Все проблемы... тут.
И он прислонил указательный палец к виску.
— Дело не в том, что у неё с головой проблемы. Просто… страхи, депрессивные мысли, подавленное настроение. Медикаменты не помогают. Их в итоге и отменили. На последнем приёме так и сказали — дальше нужно менять отношение к ситуации. Целенаправленными усилиями. Сосредотачиваться на хорошем. А она как будто не хочет.
Он и сам не ожидал, что так разоткровенничается. Но стоило только начать, и все его переживания, с опасной лёгкостью облекаясь в слова, лились из него буквально рекой.
Степанова помолчала, переваривая услышанное.
— Господи, и всё это ты в себе постоянно таскаешь.
— Ну, не я один страдаю, ты ж понимаешь? Але ещё сложнее.
— Я этого и не отрицаю. Но в то же время от неё всё сейчас и зависит. Разве нет? Сам же сказал — ей нужно менять отношение к ситуации. Как-то, я не знаю, попытаться абстрагироваться от произошедшего. Ты уж извини меня за прямоту, но ребёнка этими страданиям не вернёшь. А значит, нет в них никакого смысла. И ведь она причиняет боль не только себе. Она ещё и тебя изводит.
— Всё нормально, — буркнул Ренат. — Я не жалуюсь, чтобы ты понимала.
— Но тебе сложно, — прошептала Кира и, ему показалось, придвинулась чуть ближе к его рабочему креслу. — А ты ещё и вынужден совмещать эти личные проблемы с тем, что творится у тебя на работе.
Матвеев вздохнул, не желая так быстро признавать тот факт, что подобные разговоры всё-таки производили на него определённый эффект. И дело не в том, что говорил он сейчас именно со Степановой. Возможно, ему действительно стоило кому-то поплакаться.
Может, даже с родителями откровенно поговорить. Но отношения были не те. Он давно держал себя с ними слегка отстранённо и авторитетно. Он стремился оградить себя от любых поползновений на влияние. И в итоге остался один на один с собственными бедами.
Но кто же мог знать, что он с ними столкнётся?
— Да, Кир, я всё это хорошо понимаю. Даже не обязательно проговаривать. Я просто выжидаю и очень надеюсь на временность этой проблемы. Просто психологическое восстановление у Али идёт чуть дольше, чем предполагалось. В конце концов всё наладится.
— Я уверена, всё наладится, — пробормотала Кира, рассматривая его из-под своих густых длинных ресниц. — Рано или поздно она очнётся от своей прострации и наконец вспомнит, какой заботливый, любящий, трудолюбивый и терпеливый мужчина находится рядом с ней. Как он беспокоится о ней, как переживает и как стойко держится. Она просто не может этого не заметить. Рано или поздно.
Да, вот эта последняя фраза особенно его сейчас напрягала. Ренат и сам понимал, что возвращение супруги к нормальной жизни может занять неопределённое время. «Неопределённое» для него сейчас звучало как «вечность».
— Ренат, — шепнула Кира.
Погружённый в свои раздумья, он и не заметил, как её ладонь осторожно накрыла его руку, покоившуюся сейчас у него на колене.
— …может, я всё-таки могу ещё как-то тебе помочь? Как-то облегчить или скрасить твоё ожидание?
— Кира, что ты делаешь? — спросил он ровным, не вовлекавшим никаких эмоций голосом.
Хотя такая бесстрастность далась ему нелегко.
Он понимал ситуацию. Он видел её жадный, без пяти минут соблазняющий взгляд. Но он хотел убедиться в том, что она не вела игру, а действительно собиралась предпринять вторую попытку получить желаемое.
— Всего лишь пытаюсь помочь, — проговорила на едва слышно, а её пальцы между тем придвинулись чуточку выше.
Она не спускала с него горящего взгляда, будто без слов умоляла позволить ей перехватить инициативу.
И сейчас ему по большому счёту ничто не мешало отбросить все осторожности и получить наконец-то всё, что обещали эти бесстыжие глаза. Она ведь сдержала своё обещание — так от него и не отстала. Кружила кругами, пока они с женой переживали первые дни случившегося с ними кошмара.
Кира никогда не подходила достаточно близко для того, чтобы обвинить её в откровенной назойливости, просто какое-то время всегда была на подхвате. Особенно по рабочим вопросам. Стала почти незаменимой помощницей и до того расстаралась, что одна из его секретарш начала ворчать, что скоро им так вообще никакой работы не останется, раз Степанова везде успевает.
И вот, наступил тот самый момент, когда она решила больше по углам не отираться. Не ждать, а действовать напрямую.
— Ты уже и так мне помогла. — отозвался он глухо, перехватывая её напряжённые пальцы. И за эту помощь я тебе благодарен. Она неоценима.
— Не за что, — выдохнула Кира, даже не подумав от него отстраниться. — Но это ведь не единственная твоя проблема, которая требует внимания. Сколько ты уже маешься без близости, Ренат?.. Одинокие минуты где-нибудь в душевой… это разве считается? Как можно так долго обходиться без тепла женского тела? Без радости, которую так сладко делить на двоих?..
Сейчас она почти шептала. И этот голос змейками стелился, проникая в самую душ, призывая отбросить наконец все запреты и подчиниться. Подарить себе момент желанного высвобождения.
Но мысли о том, что где-то там прям сейчас его Альбина одиноко ждёт его возвращения с работы, заточенная в тюрьму своих собственных тяжких мыслей, вернули Рената к реальности.
Он уверенным движением отодрал от своего колена цепкие пальцы и отвёл её руку. С внешним спокойствием заглянул ей в глаза и указал подбородком на дверь.
— Кира, ты вроде бы собиралась помочь? Но сейчас получается, что делаешь наоборот — ты мне мешаешь.
— Мешаю? — в её глазах с поволокой проскользнула обида. — И как же я тебе мешаю?
— Ты отвлекаешь меня от очень важного дела. А я хотел поскорее со всем разделаться и вернуться домой. К жене.
Последнее слово будто её обожгло. Она отшатнулась, выпрямилась и отступила от его стола.
— Ах, Матвеев, — выговорила, скрывая за усмешкой досаду. — Решил на узел себя завязать? Ну что ж, дело твоё. Только вот насколько хватит этой твоей бесполезной жертвенности? И ты себя-то хоть раз спроси, Альбина твой подвиг наконец-то оценит? Ей вообще есть до тебя сейчас хоть какое-то дело? А завтра будет? А послезавтра?
И не дожидаясь его ответа, развернулась и пошагала прочь из кабинета.
Домой он вернулся в разобранном состоянии. Башка гудела от обилия запихнутой в неё информации, которую он постарается сохранить до завтрашней встречи с партнёрами.
Но что ещё хуже — дома его, кажется, поджидало бесконечное повторение уже набившего немалую оскомину в душе сюжета.
На порог его никто встречать, конечно, не вышел.
Супругу он обнаружил в гостиной — Альбина смотрела какой-то бестолковый комедийный сериал, но с таким видом, словно по телевизору шёл мрачный триллер.
— Привет, — поздоровался он, с упавшим сердцем отсчитывая секунды, когда она таки обратит на него своё внимание
Её голова дёрнулась
— О, ты вернулся? Привет.
— Как ты?
— Нормально.
А как он, она не хочет спросить?
Не захотела.
—Не хочешь куда-нибудь съездить поужинать? Или прогуляться?
Жена посмотрела на него с виноватым видом.
— Ренат, я сегодня устала. Я никуда не хочу. Я… я запеканку сегодня готовила. Но она подгорела. Пришлось её выкинуть.
И внезапно воспоминание об испорченной запеканке вызвало слёзы у неё на глазах.
Спустя пару мгновений он уже сидел рядом с ней на диване и гладил её по спине, утешая, пока она рыдала у него на плече.
А в голове звучал голос Киры: «Насколько хватит этой твоей бесполезной жертвенности? И ты себя-то хоть раз спроси, Альбина твой подвиг наконец-то оценит? Ей вообще есть до тебя сейчас хоть какое-то дело? А завтра будет? А послезавтра?»…
— Прости, пожалуйста, — мой голос дрожит, тело не слушается, но я всё-таки пытаюсь отстраниться, чтобы Ренат не считал меня совсем уж ни на что не годной размазнёй.
— Брось, Аль, — пробормотал он мне в макушку, не спеша отпускать. — Тебе не за что передо мной извиняться. Я же... я всё понимаю.
И на какое-то время я ещё позволяю себе снова прильнуть к его крепкому плечу и просто насладиться нашей близостью. Близостью, в которой нет лихорадочности и напряжения. Которая не требует страстных ответов и удовлетворения сиюминутных желаний.
Это близость двух переживших общее горе людей, которые понимают, слышат и чувствуют друг друга душами, сердцем.
И я вдыхаю его знакомый мне аромат — запах хвои и кожи, солнца и…
И тут мне в грудь что-то впивается, словно отравленный шип. Я даже не сразу могу определить, что именно стало источником этого неприятного, тревожного ощущения.
А потом до меня доходит — к знакомому аромату примешивается чужой. Почти неуловимый, на грани. Даже не аромат, а тончайший шлейф чего-то терпко-сладкого, смутно знакомого.
Чужие духи. Женские.
Могу ли я утверждать это наверняка? Нет, конечно, я не могу. Но шип уже надёжно сидит в моём сердце, не отпускает.
— Ты сегодня очень поздно приехал, — бубню мужу в плечо, не позволяя себе забрасывать его с ходу вопросами и упрёками.
Тем более что даже если вдруг и окажется, что мои подозрения хоть в чём-то верны, ничто не мешает ему их отмести — даже пусть из благих побуждений, чтобы меня лишний раз не волновать.
— Дел было много. К встрече с партнёрами готовился, — ответил он.
Врал? Или, может, не во всём мне сознался.
— Опять Ксению держал допоздна.
— Ксении я доплачиваю за внеурочные, — ворчливо напомнил Ренат, и вроде бы ничто не выдавало в его голосе внутреннего напряжения или фальши.
Нет, всё-таки мне почудилось.
Но стоило снова прижаться к родному плечу, как опять. Нет, нет, я его чую. Даже кажется, отчётливее, чем в первый раз — потому что сейчас я его уже различаю. Отличаю от знакомого мне аромата.
Зажмуриваюсь и сижу так какое-то время, пережидая приступ беспощадного панического страха.
Второго такого кошмара я уже не переживу.
— Аль, ты чего?
Прихожу в себя и ослабляю хватку. Дышу.
— Извини, — хрипло вырывается у меня. — За всё извини. За то, что ехать никуда не хочу. За то, что ужин угробила. За… за то, что ответить тебе не могу
Об ответе он слишком хорошо понимает, чтобы что-то разжёвывать и объяснять. И вот этого я сейчас и боюсь — что он таки пойдёт искать этот ответ у той, кто носит эти незнакомые мне духи.
Перед глазами ту же вспыхивает бледным пламенем лицо Степановой Киры.
— Аль, прекрати, — муж берёт меня за плечи и сам отстраняет — достаточно, чтобы заглянуть в мои повлажневшие глаза. — Ты думаешь, я не понимаю, через что тебе приходится проходить? Ты думаешь, я не понимаю?
— Понимаешь, — киваю. — Но и я понимаю, что одного этого мало. Что… жизнь требует своего. Что надо поскорей выкарабкиваться.
— Я не хочу, чтобы ты считала, будто должна мне что-либо, Аль, — в его голосе звучат строгие нотки. — Поэтому давай-ка не будем нагнетать. Всему своё время. И если чувствуешь, что не готова, не пытайся его подогнать.
И меня вроде бы должны были успокоить его слова. Я должна была воодушевиться и поверить, довериться.
Но уже на следующий день плакалась о своих подозрениях лучшей подруге.
— Так, давай по порядку, — наморщила лоб Олеся. — А ещё что-то кроме этого аромата, ты обнаружила?
Я виновато помотала головой.
— Нет, никаких банальностей вроде следов помады или… или чего-то ещё в том же роде. Нет. Но понимаешь, на душе неспокойно. Олесь, я будто чувствую это! Что Ренат очень медленно, почти незаметно, но ускользает от меня.
— Фуф… — Олеся побарабанила пальцами по подлокотнику, и меня встревожило то, что она не кинулась мне возражать. — Ну, давай начистоту.
— Давай, — промямлила я, хоть и не была уверена, что мне так уж хочется именно этого разговора.
Внутри всё сжалось и будто замёрзло.
— Аль, я говорю это не для того, чтобы тебя напугать, — предупредила она. — Просто помогу тебе взглянуть на ситуацию трезвым взглядом.
Я кивнула, прочистив пересохшее горло.
— Твой муж… у вас уже был прецедент. Нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что Степанова до сих пор трётся где-нибудь рядом. Это первое. И второе. Времени уже прошло… порядочно. Сама понимаешь. Он мужик у тебя молодой и горячий. Ты сама говорила. Он пытался, намекал на то, что хочет близости. При всём уважении к твоему состоянию.
Я прикрыла глаза и покивала.
— Я понимаю, о чём ты.
— Извини, не знаю, как это правильнее сказать, — пробормотала она. — Но он в этом плане реально сейчас уязвим. Ты просто имей в виду, что всякое может случиться…
— Всякое может случиться… — прошептала я, глядя в пространство, хотя сидела сейчас перед зеркалом в нашей супружеской спальне и буквально вынуждала себя сфокусироваться на своём отражении
«Всякое может случиться». Слова подруги не отпускали меня. И с одной стороны, я почти ненавидела её за то, что она так безжалостно подставила меня перед правдой, а с другой… рациональная часть меня понимала, что Олеся права.
Я застыла в своей непреходящей скорби. Я день за днём переживала произошедшее так, словно это случилось буквально вчера. И муж поначалу пытался всячески меня поддержать, но потом… я же чувствовала, что он постепенно от меня отдалялся. Я понимаю, это сложно — каждый вечер после работы возвращаться в дом, где тебя ждёт не вкусный ужин и уютный дом, а депрессующая жена, которой нет особого дела до внешнего мира.
Рано или поздно он дойдёт до черты, и ему действительно надоест это настолько, что он её переступит.
Поэтому сделав усилие, я заставила себя вернуться взглядом к своему отражению.
Бледная, тусклая, исхудавшая, измождённая.
Под глазами — мрачные тени, уголки губ тянутся вниз, а в глазах — боль и горечь.
Вот с чем день изо дня приходилось иметь дело Ренату.
А там… там как всегда шикарная Кира, там мир, полный других женщин — эффектных, живых. Зачем тратить время и усилия на меня?
Эти мысли вынудили встряхнуться. Рука потянулась за косметичкой.
Нельзя так просто сдаваться и упускать уже однажды отвоёванное счастье. Нужно хотя бы попытаться его сохранить.
На приготовления ушло без малого два часа. Я всё делала неспешно и неловко, будто напрочь забыла, что и как делать. Но всё-таки справилась. Смогла.
И, кажется, произведённый эффект стоил затраченных мною усилий.
Когда внизу хлопнула входная дверь, я в последний раз одёрнула подол простого, но элегантного вечернего платья и спустилась, чтобы встретить мужа в фойе нашего дома.
— Привет, — поздоровалась я и наткнулась на его ошарашенный взгляд. — Сознаюсь, я и сегодня ничего не готовила. Но только потому что решила пригласить тебя сегодня на ужин.
Ренат какое-то время стоял и таращился на меня, словно не узнавал.
— Вот сейчас начинает становиться неловко, — пробормотала я, не удержавшись от смущённого жеста, заправив за ухо чуть подкрученную прядь.
— Извини, — он моргнул и наконец отложил на полку чехол с макбуком. — Просто ты меня застала врасплох.
— На то и расчёт, — я неловко переступила с ног на ногу. — Ну так ты не против куда-нибудь съездить? Мне всё равно куда. Куда-нибудь, где нас вкусно накормят.
И я действительно почувствовала голод, хотя в последнее время порой вообще забывала поесть.
Значит, ещё не всё потеряно? Надежда всё-таки есть?
— Без проблем, — Ренат полез в наспех вынутый из кармана телефон. — Сейчас что-нибудь отыщем.
Кажется, мне действительно удалось его порадовать, хоть я и не осмелилась бы сразу с такими расспросами к нему приставать.
Спустя сорок минут мы уже сидели за столиком уютного итальянского ресторанчика, под освещёнными фонариками гирляндами из фруктов и цветов.
И муж смотрел на меня почти влюблёнными глазами.
— От растерянности забыл сказать, — супруг прочистил горло и в который раз окинул меня восхищённым взглядом. — Ты выглядишь сногсшибательно.
— Враньё, конечно, — отмахнулась я, помня о своей болезненной худобе. — Но спасибо.
— Глупая, — нежно пожурил он меня и накрыл своей большой тёплой ладонью мою. — Ты не представляешь, как я рад, что ты наконец-то решилась.
— Я тоже, — смущённо призналась я.
Экран его телефона мигнул, и он невольно скосил на него взгляд, нахмурился и тут же выключил. В сердце что-то кольнуло.
— Кто там? — не сдержалась я.
— Не важно. Кира бумаги мне для завтрашнего совещания переслала. Но это рабочий вопрос, а я о работе и думать сейчас не хочу.
И мне оставалось понадеяться, что он мне не врал.
— Я тоже не хочу думать о твоей работе, — созналась я и заглянула ему в глаза. — Давай поужинаем скорее и вернёмся домой.
— Ты хочешь домой? — в глазах мужа засквозила тревога.
Но я кивнула и призывно ему улыбнулась, даря очень прозрачный намёк.
— Да. Но только лишь потому что ужин — не единственное, чего я хочу.
— Ты меня заинтриговала, — признался Ренат, когда мы вернулись домой.
Весь вечер за ужином он старался вести себя пристойно и не подавал никаких признаков нетерпения.
Мы поужинали с соблюдением всех приличий и без спешки. Даже о том, о сём поговорили, как обычные супружеские пары, решившие выбраться вечерком куда-нибудь на люди.
Я, конечно, не стала бы врать — всё ещё чувствовала себя очень неуверенно, очень неловко. Мне казалось, окружающим известно всё, через что я за последнее время прошла. Оказалось, это не так-то просто — возвращаться к нормальной жизни после пережитой трагедии. Действительность воспринималась мной по-другому, слишком остро, почти болезненно. И время от времени я чувствовала себя какой-то обнаглевшей авантюристкой и лгуньей, притворявшейся, что у неё всё хорошо, когда внутри скреблась целая орава бешеных кошек.
Но я упрямо пересиливала себя — ради сохранения того, что держало нас вместе. Ради мужа.
Как бы мне ни хотелось снова поскорее вернуться в свою уютную раковину и оттуда не выползать, жизнь шла своим чередом и ей не было дела до моих личных трагедий.
Очень легко пропустить тот момент, когда необходимое уединение перерастает в застой. И он грозит бедами не только тебе самой, но и окружающим. Разница только в том, что окружающим легче двинуться дальше и оставить тебя позади — чтобы не потревожить твою израненную душу. Они сделают это из благих побуждений, конечно, но известно, чем именно вымощена самая скользкая дорожка из всех возможных…
— На то и расчёт, — ответила я мужу игриво, скидывая с себя босоножку и пробираясь в коридор, не включая света.
Сейчас я во всех смыслах старалась держаться в тенях. Я разлюбила яркий верхний свет и по возможности вообще им не пользовалась.
Вот и сейчас жестом попросила мужа следовать за собой и не включать освещение. Дом свой — не заблудимся.
Ренат охотно включился в игру. Он во всём доверился мне. Да что там говорить — за весь наш ужин он ни разу не отвлёкся на звонок или сообщение, хотя я видела, что периодически его кто-нибудь доставал. Таковы издержки житья-бытья человека, владеющего крупным бизнесом.
— Осторожней, ступеньки, — хихикнула я.
— Помню, — проворчал супруг.
В спальню мы поднимались в сосредоточенной тишине, чтобы не сойти с дистанции перед самым ответственным моментом. Но вот на пороге спальни муж времени даром уже не терял —сгрёб меня в охапку и потащил через порог.
— Нетерпеливый, — пробубнила я, но не сопротивлялась.
Привычные тревожные мысли мигом взвихрились в моей голове, отвлекая от предвкушения долгожданной близости.
А я ведь несколько дней подряд настраивала себя на этот ответственный шаг. Головой я очень хорошо понимала, что самое время хотя бы попробовать. Но тело буквально скукоживалось в самый ответственный момент.
Вот и сейчас — Ренат дотащил меня до постели, зарылся лицом в мою ключицу и осыпал горячими поцелуями шею, но вместо волны ожидаемого возбуждения по моему телу прошёл ледяной озноб.
Я решила его проигнорировать. Телу просто нужно какое-то время — перенастроиться, адаптироваться, наконец вспомнить.
Но к сожалению, в это раз безусловные реакции оказались сильнее — когда Ренат схватился за бретельки бюстгальтера, меня будто парализовало. И он сразу это почувствовал.
— Аля…
— Извини, — выдохнула я, покрыв быстрыми поцелуями его обнажённое плечо. — Я… я пытаюсь.
Какое-то время мы стояли застыв, неподвижно. Странный паралич понемногу меня отпускал, но не так быстро, как мне хотелось бы. А главное, не так быстро, как того хотелось бы моему мужу.
— Господи, — пробормотал он наконец. — Как же мне это всё надоело…
И я бы поняла его раздражение и фрустрацию, я бы поняла его разочарование и досаду, выбери он другие слова.
Но эти… эти заставили меня ещё сильнее почувствовать собственную вину. Собственную неспособность переступить через этот невидимый, но такой страшный, пока непреодолимый барьер.
— Ренат… — всхлипнула я едва слышно.
— Не нужно, — проговорил он надтреснутым голосом и отстранился. — Ничего не говори. Так ты сделаешь только хуже.
— Нет, подожди! — я ухватилась за его плечо, боясь отпускать.
Мне казалось, мир вокруг рушится. Я буквально ощущала, как реальность выскальзывает из моих ослабевших пальцев.
Из воспоминания выбиралась самые устрашающе, самые жуткие твари — они на все лады убеждали меня, что этот упущенный шанс станет началом конца. Что очень скоро мой такой терпеливый и сострадательный муж окончательно ко мне охладеет. Наконец-то поймёт, что я — механизм, не подлежащий починке.
Никогда и ничто уже не будет, как прежде. Просто он раньше этого не понимал, а сегодняшний вечер станет тому доказательством.
И он уйдёт. Уйдёт обязательно, при этом ему даже не придётся громко хлопать дверью или закатывать скандал. И его уход в целом не потребует объяснений. Всё и так всем будет понятно.
— Я никуда и не ухожу, — словно возражая моим паническим мыслям, проговорил Ренат. — Просто я понимаю, что ты ещё не готова.
Но его голос звучал безжизненно. Он утешал меня лишь ради того, чтобы утешить.
— И не уходи, — шепнула я и сама потянулась к нему.
Ренат какое-то время ещё колебался, опасаясь того, что с моей стороны это пустая бравада. Но я легонько толкнула его в грудь, заставив опрокинуться навзничь, чтобы он почувствовал, что я готова перехватить инициативу, а главное, доказать ему, что не собираюсь поддаваться собственным страхам.
Я склонилась над ним, отыскала его ждущие губы и прошептала:
— Возьми меня. Возьми. Как раньше.
Ему повторять не пришлось. Он впился в мои губы жадным поцелуем изголодавшегося. Но при этом я чувствовала, что он сдерживал себя. Он помнил о том, что всё как прежде между нами не будет. По крайней мере не сразу, и уж точно не сейчас.
И поначалу всё шло хорошо. Даже лучше, чем я ожидала. Я чувствовала его нетерпение. Я сама загоралась, я уже хотела этой близости, уже искала её. Пока его руки скользили по моему обнажённому телу, заставляя вспоминать, как это может быть хорошо.
Но потом…
Ни его страстный шёпот, ни объятия, ни самые интимные ласки не сумели помочь мне достичь долгожданного освобождения.
И когда он отстранился от меня, молчаливо и пряча глаза, я с упавшим сердцем сообразила, что и Ренат не получил от нашей близости особого удовольствия.
— Ты…
— Всё в порядке, — предупредил он мой робкий вопрос. — Я… чего-то такого и ожидал. Не думай об этом.
Не думать?! Да я теперь только об этом и думала!
— Теперь ты меня будешь жалеть, — пробубнила я, уткнувшись ему лицом в плечо. — Будешь опасаться сделать мне больно.
— Аль, я же сказал, не бери в голову. Это… пройдёт.
— А если нет?
— А зачем предполагать только плохое?
И я слышала в его голосе просыпавшееся раздражение. Оно накладывалось на фрустрацию от неудовлетворённого желания и создавало опасную гремучую смесь.
И я не знала, как помочь, как что-то исправить.
Мне было больно, тревожно и страшно. Я не знала, чего теперь ждать.
— Ренат, я понимаю, что так не должно быть…
— Но так есть.
Меня неприятно удивил этот ответ. Я отстранилась, заглянув в его нахмуренное лицо.
— Послушай, если бы я могла хоть как-то это исправить, думаешь, я бы не сделала этого?
Он какое-то время молчал, словно не мог подыскать нужных слов. Но уже то, что он не бросился меня утешать, причинило мне новую боль. Он не хотел понимать, как при этом я себя чувствовала. Не хотел или просто устал меня понимать.
— Думаю, ты зациклилась на собственных страхах. И даже если пытаешься мне показать, что готова их отпустить, на самом деле ничего ещё не отпустила
Я привстала, глядя на него с изумлением.
— Ренат, а как я могу отпустить? Как я могу перебороть хоть какие-то страхи, если прошло столько времени, а их так никто и не нашёл. Эти люди до сих пор на свободе и, возможно, продолжают творить чёрт знает что. И кто гарантирует, что я опять вот так на них не наткнусь? Я понимаю, что шансы невелики, но из головы-то эту мысль просто так не выкинешь! Мне кошмары о них снятся едва ли не каждую ночь!
— А-а-а-а-а, — протянул он, приподнявшись на локте и полоснув по мне злым взглядом. — Так это я виноват? Может, предлагаешь мне вместо всего вот этого собраться и отправится на улицы города, чтобы самому их отыскать?!
— Как-будто от твоих поисков был бы хоть какой-нибудь толк, — бросила я горько.
— А ты умеешь утешить, — Ренат рывком поднялся с постели, стащил с кресла халат и укутался в него. — Примерно так же, как и доставить мужу удовольствие!
— Ренат…
Её потрясённый шёпот застал его уже на пороге, заставил остановиться и ещё раз проиграть в голове то, что он только что сказал.
Это было жестоко. Это был низко. Даже невзирая на то, что его душила обида и досада на то, как с ним жизнь обошлась.
Но он ведь в этой качающейся на штормовых волнах лодке не один. Вместе с ним страдает и мучается его жена. А он позволяет себе такое!
Ренат выругался, вцепившись мёртвой хваткой в ручку двери.
Постоял так какое-то время и потом с силой захлопнул её, оставшись в комнате.
Спальня погрузилась во тьму. Они какое-то время молчали, отделённые друг от друга парой метров и пропастью, которую возможно преодолеть, только понадеявшись на чудо, не меньше.
— Прости, — проговорил он наконец, когда первые эмоции улеглись. — Прости. Я не имел права такое тебе говорить. Я…
Он наконец отмёрз от места, отпустил дверную ручку и вернулся к постели, медленно на неё опустился и спрятал лицо в ладонях, упёршись локтями в колени.
— …я просто очень устал. Ещё работа эта… Никакого просвета. Я не хочу на тебя ничего из этого вешать, но понимаю, что и молчать уже не могу.
Какое-то время они оба сидели без движения, но потом Ренат почувствовал, как она осторожно и молчаливо потянулась к нему. Сначала невесомо дотронулась до его плеча, а потом и прислонилась к нему, обвив руками его шею.
И так они просидели ещё какое-то время, не сказав друг другу ни слова. В этом и не было никакой необходимости — он чувствовал то, что чувствовала она, она понимала то, что он хотел ей сказать и не сказал.
При всём своём диком делании его утешить смогла бы точно такое же чувство успокоения подарить ему Кира?
Он видел, какой жадностью блестели её больше глаза. Как она неизменно стремилась то словом, то делом доказать ему, что может оказаться полезной и нужной, если только он позволит ей доказать ему это.
Она всеми силами стремилась заменить ему Алю. Но горькая и циничная правда заключалась в том, что Степановой вряд ли удалось бы утешить его каким-то другим способом, кроме постели. Там лично она не испытывала бы тех же проблем, что Альбина.
Но таким вот манером его могла утешить любая. Теоретически он мог бы любой секс-работнице приплатить и получить желаемую разрядку.
А вот душевное тепло? А понимание? Да вообще что угодно, не требующее или даже не имеющее объяснений. Вряд ли. Это он мог отыскать только в объятьях жены.
— Я понимаю, что тебе тоже сейчас тяжело, — прошептала Альбина, возвращая его мятущийся разум к реальности. — Давай пока оставим эти попытки и просто ляжем спать. Это же не экзамен. Никто не требует от нас сделать это прямо сегодня.
Ренат даже умудрился усмехнуться такой параллели.
Действительно. Если слишком уж припечёт, никто не мешает ему принять душ в одиночку и как-то, что называется, перебиться.
— Верно, — проговорил он, стаскивая с себя халат. — Ты права. У меня ещё завтра совещание утром. Наверное, нам действительно стоит лечь сегодня пораньше.
И на удивление он даже успел относительно быстро заснуть, притянув жену к себе и зарывшись лицом в её мягкие, душистые волосы.
Но проснулся перед рассветом от того, что её рука осторожно скользнула к его паху в недвусмысленном желании завершить то, что они начала накануне вечером.
— Ты уверена? — хрипло прошептал он спросонья.
Он не мог увидеть в полутьме её лица, зато слышал хриплый шёпот:
— Я уверена, потому что ты уверен.
Ну да, по его готовности, которую она накрыла своей ладонью, это можно было бы предполагать
И на этот раз, надо сказать, получилось… не без результата. Он даже защиту надеть не успел. Захваченные моментом, они провели несколько сладостных, ярких минут. И Ренат посчитал это победой.
Но чувство скованности и неловкости по-прежнему не отпускало. Почему-то ощущение бы такое, словно он находится в постели с незнакомкой. И, к сожалению, не в будоражащем и навевающем фантазии смысле.
Разве возможно за такой короткий срок разучиться чувствовать друг друга так, как они чувствовали прежде? Или всему виной психологическое состояние?..
Полежав какое-то время, чтобы отдышаться, но скорей от усилий, чем от удовольствия, Ренат чмокнул супругу в покрытый испариной лоб и шепнул:
— Я в душ. Уже на работу пора.
— Хорошо, — шепнула она.
И он чувствовал, что Альбина тоже ощущала разочарование. Она получила не совсем то, что хотела.
Входя в душевую каину, Ренат начинал всерьёз гадать, к чему же такие настроения их приведут…
— Но как вообще состояние? — голос матери в трубке звучит с затаённой надеждой, как у человека, который уповает на положительный ответ.
И я поступаю нечестно — я пытаюсь убедить её в том, что на самом деле ни на гран не отражает реальное положение дел.
— Уже лучше.
— Правда?
— Правда. Как ты мне и сказала, просто требуется время. Я понемногу прихожу в себя. Мам, всё хорошо, не волнуйся.
И мне пришлось ещё какое-то время занимать её пустым разговором, только бы она не почуяла неладное.
Да, может, я поступала неправильно, зато слишком хорошо понимала, что сил на то, чтобы её успокоить, потрачу куда больше, чем на такой вот банальный ответ.
Да и в том ещё дело, что моё чистосердечное признание ничего бы не принесло. Мои родители ничем помочь не могли. Специалисты, видимо, тоже. Я воевала со своими тенями одна, и даже Ренат сейчас был бессилен.
О прошлой ночи и вовсе вспоминать не хотелось. Всё происходило на тончайшей грани между надеждой и отчаянием. Кто бы знал, как это нервно, почти невыносимо балансировать между этими двумя состояниями, когда нет никакой уверенности в том, как всё пойдёт…
И даже когда мне казалось, что наши с мужем усилия нельзя было считать откровенно пустыми, сердцем я чуяла, что он разочарован. И что самое страшное, не во мне. В ситуации. От нас почти незаметно ускользало нечто важное. Мы теряли себя в этом подвешенном состоянии.
Но всё, что мне сейчас оставалось, это ждать и продолжать надеяться. Ну и не оставлять попыток наладить хотя бы интимную жизнь. Раз уж во всём остальном никаких результатов пока ждать не приходилось.
Сегодня я ждала в гости подругу, но она задерживалась на работе. Впрочем, как и Ренат. Хоть где-то у него была откровенно горячая пора в лучшем понимании этого слова — бизнес развивался стремительно, встречи по новым контрактам он проводил еженедельно, а то и чаще.
Когда в дверь позвонили, я даже в уме не держала, что обнаружу на пороге кого-либо, кроме Олеси.
А когда распахнула дверь, отыгрывать назад было поздно.
— Привет, — Кира Степанова коротко мне улыбнулась и, будто это входило у нас с ней в привычку, протянула мне корзинку, набитую фруктами, печеньем и конфетами. — Извини, что без звонка, но подумала, что ты вряд ли захочешь со мной видеться.
— И вместо того чтобы вообще отказаться от этой идеи, ты всё-таки приехала? — мне ничего не оставалось, как принять у неё корзину, но после я собиралась её кому-нибудь отдать.
От щедрот этой женщины мне ничего не было нужно.
— Чтобы ты понимала, мне это решение далось нелегко. Но я себя всё-таки пересилила.
— Такая жертва совершенно необязательна.
— Ну, я не очки себе набивать приехала, — скривила губы Кира. — Твой супруг забыл дома планшет с какими-то важными документами, и я вызвалась заскочить к вам, чтобы в офис ему привезти. У него сегодня во второй половине дня встреча с потенциальным инвестором. Ему эти документы нужны.
Добровольная помощница, значит.
Но во мне всё восставало против того, чтобы послушно развернуться и безмолвно выполнить эту просьбу
Поэтому я изобразила на лице напряжённую работу мысли.
— Хм… не припомню, чтобы он что-то сегодня забывал
— А ты его перед работой сама собираешь? — не сдержалась от колкости Кира.
Видимо, думала, что я не стану упираться.
— В семейных парах это именно так и работает, — не моргнув глазом, пояснила я. — Мы всё друг про друга знаем.
— Как будто он не мог просто забыть этот планшет, а ты — не обратить на это внимание, — фыркнула она и приподняла подбородок. — Ведёшь себя так, будто я тот гопник из парка. Я же не собираюсь у тебя этот планшет отбирать. Попросила вроде бы вежливо. Я вообще-то спешу.
Она сегодня была в раздражении, и меня это скорей позабавило, чем обидело. Если бы у меня возникли какие-то сомнения на счёт её и Рената, то тут они должны были бы и рассеяться. Если бы она клинья к нему подбивала, так бы себя не вела.
— Стой здесь, — скомандовала я. — Сейчас вынесу.
И отправляясь в домашний кабинет мужа, я, успокоенная своими выводами, упустила в тот день кое-что очень важное.
Кое-что, что позже повергнет меня в абсолютнейший шок.
— Благодарю, — Ренат протянул руку и выхватил у Киры планшет. — Сорин, не уходи далеко. Мне нужно будет, чтобы ты внёс кое-какие поправки в финальную версию договора. Придётся немного сдвинуть сроки. В нынешние мы не уложимся.
Краем глаза он отметил, что Степанова не спешила покинуть переговорную комнату, а терпеливо дожидалась, пока он раздаст последние указание по итогам только что завершившегося совещания.
Ей опять что-нибудь нужно? Или снова будет к нему с проявлениями своей заботы приставать?
Самому себе не хотелось бы признаваться, что порой действительно просыпалось желание послать на хрен всех и вся и скрыться куда-нибудь хотя бы на день от этой жизни, где всё резко полетело коту под хвост и ничто не спешило возвращаться в привычную колею.
Но нельзя. Он такую роскошь позволить себе не в состоянии. У него долг и обязательства.
— Хорошо, Ренат Александрович, — Сорин кивнул, аккуратно собрал в стопку разбросанные на столе бумаги. — Внесу изменения, согласую и тогда вам занесу.
— Договорились, — Ренат отпустил его кивком и закрыл презентацию у себя в ноутбуке.
Выдыхать пока рано. Дел ещё невпроворот.
— Ты что-то хотела? — он наконец обратил внимание на Степанову.
Она кивнула, прикусив нижнюю губу, будто всё ещё размышляла над формулировкой вопроса, с которым собиралась к нему подступиться.
— Я хотела у тебя отпроситься. На полчаса раньше с работы уйти.
— Что-то случилось?
Она криво улыбнулась:
— Очень приятно, что ты беспокоишься. Но нет. Ко мне моя родня приезжает на выходные. Мне нужно успеть с приготовлениями к их визиту.
Ренат пожал плечами:
— Ну, если эти полчаса для тебя действительно так важны… Окей, можешь идти.
Она коротко поблагодарила его и уже направилась к выходу, когда остановилась и бросила на него нерешительный взгляд.
— Ты меня просто пошли, если лезу не в своё дело, но всё же хотела узнать, как там обстоят дела с расследованием? Есть хоть какие-нибудь подвижки?
Ренат мотнул головой, и услышал в ответ на это тяжкий вздох.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже, — буркнул он.
— Послушай, я когда заезжала за твоим планшетом, не могла не заметить… Супруга твоя тоже выглядит измождённой. Вам бы обоим взять передышку.
— Кира...
— Нет, ты просто выслушай. Веришь ты или нет, но я всё же чувствую, что часть вины за всё это так или иначе на мне. Если бы она тогда не ворвалась в кабинет... я не знаю, думал ты об этом или нет, но меня эти мысли преследуют! Что вот он, эффект бабочки в действии. Что, может, всё бы совсем по-другому сложилось, если бы она тогда в расстроенных чувствах к родителям не поехала и не шла через парк... понимаешь? И поэтому я так пристаю к вам со своей этой никому не нужной заботой.
В её голосе сквозило искреннее отчаяние, и Ренат не нашёл в себе сил ответить на это грубостью.
— Не хватало ещё, чтобы и ты себе голову этим сушила, — отозвался он неохотно. — Не преумножай страдания. К тебе наша трагедия никакого отношения не имеет.
— Приезжайте к нам на выходных, — неожиданно предложила она. — Вот что я хотела сказать. Приезжайте. Развеетесь, познакомитесь со Степановыми и увидите, что не такие уж они и монстры.
Он ответил кривой улыбкой на её чёрный юмор.
— Нет, Ренат, я серьёзно. Мой отец давно хотел с тобой познакомиться. Он очень высокого мнения о твоих профессиональных навыках. И он действительно хотел бы с тобой пообщаться.
Вот как? Сам Илья Степанов хотел с ним пообщаться? Один из самых влиятельных бизнесменов региона заинтересован в общении с ним?
Под грузом всех нынешних проблем и забот шевельнулось искреннее любопытство. Ему, если уж начистоту, тоже хотелось пообщаться с человеком, о котором Матвеев много чего успел понаслушаться. Пару-тройку советов он бы у него в бизнесе попросил.
Он поднял взгляд на Степанову, и та кивнула:
— Подумай об этом. Приезжай к нам вместе с женой. Обещаю, я постараюсь там вообще не отсвечивать, если ей так будет комфортнее. Но вам нужно выбраться хоть куда-то. Иначе вы всё это не вывезете, Матвеев. Иначе вы реально доломаете ваш и так уже на ладан дышащий брак.
— Куда?..
Мне показалось, я ослышалась. Но Ренат смотрел на меня, слегка хмурясь, будто предполагал, как я отреагирую.
Значит, видимо, не послышалось.
— К Степановой. Точнее к Степановым. Там соберётся всё семейство. И ещё их знакомые, общие кое-какие друзья.
— К Кире Степановой, – на всякий случай всё же уточнила я, чувствуя, как внутри всё сжимается в ожидании его утвердительного ответа.
— Ну а ты многих других Степановых знаешь? — в голосе мужа проскользнуло лёгкое раздражение.
Он, конечно, пытался его всеми силами подавить, но до конца этого сделать не получилось. Ему не понравилось начало нашего разговора.
Как будто оно могло понравиться мне! Вот уж чего-чего, а такого я совершенно не ожидала. Я была готова продолжать вылазки в город — в кафе, в ресторан, куда угодно, чтобы наконец-то привести себя в норму. Но ехать к Степановым... Это какой-то уже совершенно иной уровень экстрима для меня!
— Да я просто… мне сложно принять то, что ты всерьёз рассматриваешь её приглашение.
— Аль, да это по сути и не её приглашение, — примирительно начал Ренат, присаживаясь ко мне на диван. — Её родня хочет со мной познакомиться. В том смысле что они тоже там сплошь бизнесмены. Да чего я объясняю? Ты же знаешь, кто такие Степановы. Такие знакомства — и с ними, и с людьми из их круга — дадут моему бизнесу буст, о котором можно только мечтать! Я опять... я опять себя живым почувствую
Последние слова вырвались у него наверняка автоматически, рефлекторно, но я бы не смогла от них отмахнуться. Потому что они очень ярко подсвечивали то, о чём мы редко с ним заговаривали. Зато хорошо понимали.
Мы оба старались отыскать прежний вкус к жизни. И я согласна, Матвееву это было даже нужнее чем мне, потому что ему, в отличие от меня, приходилось работать и быть на виду. Каждый день контактировать, сосредотачиваться на важных задачах, руководить, решать проблемы, вести максимально публичный образ жизни, не обращая внимания на пережитую трагедию и до сих пор одолевавшую его боль.
И что мне оставалось отвечать на такое, когда его глаза горели энтузиазмом, и он всячески напирал на то, что это в первую очередь деловая поездка?
— Слушай, Степанова крутится вокруг меня и пытается хоть как-то загладить вину за то, что… ну ты сама понимаешь, за тот безобразный случай в моём кабинете.
Я не стала занудствовать и требовать от него называть вещи своими именами. Мы ведь старались залечить эти раны, а не растравить их по новой.
— Так посему бы нам не использовать её чувство вины? Почему бы не извлечь из него пользу для нас?
Я видела, как он загорелся. Он жаждал этих знакомств. Он в кои-то веки проявил искренний интерес и был полон энергии.
— Аль, ну чего ты так переживаешь? — пыталась меня успокоить Олеся, которой я позвонила спустя час после нашего разговора.
Я пообещала Ренату подумать и дать ответ к вечеру. Он не стал настаивать на срочности и согласился. Я сочла это за его готовность к компромиссам. Прежде он бы стал напирать и требовать ответа сейчас же. Это стоило ценить.
— Будто ты сама не понимаешь, -— буркнула я.
— Воспринимай это как тест, — предложила подруга. — Если видишь, что для него это важно, поддержи, но будь рядом. Самого, конечно, не отпускай, но покажи, что ты вместе с ним, ты с ним заодно. Вот и утрёшь нос этой Степановой! Она увидит, что вы по-прежнему неразлучны. Это и будет твоим заявлением. Она без слов всё поймёт. Вот увидишь.
— Я боюсь, Олесь, — призналась я. — Боюсь, что всё пойдёт наперекосяк.
— Так ты будешь всю жизнь бояться, — с горечью посулила подруга. — Это испытание нужно пройти, чтобы убедиться в том, что вы с Ренатом действительно достойны друг друга. Позволь ему доказать тебе это!
Я сглотнула, понимая, что в целом, она, конечно, права. Это приглашение было вызовом. Примешь или сдрейфишь? А ещё этот визит станет самой точной лакмусовой бумажкой — он и решит судьбу нашего брака. Достаточно ли он крепок, чтобы выдержать это испытание.
И вечером, заглянув Ренату в глаза, я кивнула, тихо проговорив:
— Хорошо. Я верю, что для тебя это важно. Поэтому я согласна.
Муж порывисто обнял меня и, зарывшись лицом в мои волосы, пробормотал:
— Спасибо тебе, родная. Спасибо за понимание. Вот увидишь, ты и сама удивишься тому, как здорово сложится эта поездка!
_______________________________________________
Друзья, приглашаю вас в мою новинку
«Измена. Я люблю другую»
Читать: https://litnet.com/shrt/7VUo

— Я люблю её, — в голосе мужа ни тени сомнения.
— Любишь?..
— Твоя сестра во всём мне помогала. Мы очень сблизились за последнее время.
Таращусь на него, не в силах поверить.
— Так у вас вспыхнули чувства… — шепчу. — А у нас с тобой что? Опостылевший брак?
— Лер, давай начистоту, — хмурится муж. — Ты уже достаточно окрепла, чтобы принять правду. Наш брак давно обречён.
Я накрываю дрожащей ладонью живот.
— Получается… меня можно списать со счетов, потому что я уже никогда не рожу. А вот Светлана…
Во взгляде мужа читаю свой приговор:
— А Светлана даст мне то, что ты мне дать больше не в силах. Любовь, заботу, ласку и детей!
— Ты проходи, проходи! — Илья Степанов манит меня, будто я испуганный ребёнок, и обводит широким жестом внушительных размеров гостиную люксового загородного коттеджа. — А то стесняешься, как неродная.
Я не стала удивляться такому добродушию, скосив взгляд на зажатый в его руке толстостенный стакан с болтавшейся на донышке янтарной жидкостью.
Никого из родни Степановой я, конечно, не знала, но никому из них не мешало обращаться ко мне с фамильярностью, присущей людям, которым их власть и богатство напрочь отшибали всякое представление о нормах поведения. Они вели себя так, как хотели. А принимаешь ты такое отношение или нет — не их в целом забота.
Я не лезла в разговор и не оправдывалась. Бросила в сторону отца Степановой бледную короткую улыбку, кивнула в знак благодарности и прошла вглубь помещения.
Коттедж был порядком набит совершено незнакомыми мне людьми, и от этого становилось особенно неуютно.
Но я пообещала себе, что делаю это ради мужа. В конце концов мы учились заново друг другу доверять и подниматься над теми вещами, которые раньше могли нам показаться непреодолимыми препятствиями.
И всё же порой мне казалось, что во мне говорило нежелание обесценивать нашу жертву — мы с Ренатом всё это вынесли не просто так. А значит, наши отношения достойны спасения. Особенно если цена оказалась до того высока…
Я присела на краешек роскошного дивана, и мне тут же всучили красивый фигурный стакан с согревающим напитком.
Ренат, которого оперативно вовлекли в разговор хозяева этого «выездного мероприятия», время от времени отвлекался от своих разговоров и присаживался рядом со мной, чтобы проследить, как мне тут куковалось одной.
— Ты не переживай, — убеждала я его. — Я в порядке. Правда, Ренат. Вот, наблюдаю за гостями. Даже беседую. Не волнуйся. У тебя-то как дела? Уже чувствуешь какую-нибудь пользу от разговоров?
— Да я сам не ожидал, что всё сложится так продуктивно, — с лёгким замешательством признался Ренат. — Меня уже даже подписать контракте подбивают. Там ничего такого революционного или особо важного, но это, что называется, первый шаг в правильном направлении. И если всё выгорит…
Муж заглянул мне в глаза. Давно я его не видела таким воодушевлённым.
— Если всё выгорит… это, Аль, совершенно новый уровень. Степанов с такими людьми меня познакомит!
— Я рада, что у тебя всё так здорово складывается, — искренне призналась я.
— Не у меня, — поправил он меня мягко. — У нас.
— У нас, — согласилась я и отпустила его к гостям.
Собственно, ради этого всё и затевалось. Если эта поездка действительно окажется настолько полезной, мне останется только похвалить себя за выдержку и терпение. Всё было не зря.
Время о времени, правда, приходилось иметь дело с некоторыми неудобствами. Я то и дело ловила на себе взгляды самого старшего брата Степановой. Если честно, я сразу запамятовала, как его звали. Но вот взгляд… такой взгляд вряд ли забудешь Мне всё казалось, я на невидимом прицеле у этого человека.
— Боится, что я их фамильное серебро потяну? — пробормотала я и сама усмехнулась своей мрачной шутке.
Когда вечер перевалил за середину, а между лопаток у меня словно вогнали невидимый кол, я встала и прошлась по комнатам, нигде особенно не останавливаясь. Эта своеобразная прогулка позволила мне слегка встряхнуться… а заодно и отметить, что я уже давно не вижу Рената. В какой-то момент я упустила мужа из виду и, только пройдясь по коттеджу, сообразила, что так нигде с ним и не встретилась.
— Странно, — пробормотала я, чувствуя, что ничего не могу поделать с собой.
Тревога тут же подняла свою хищную голову и потянула носом.
Но что хуже всего, Киры Степановой тоже нигде поблизости не наблюдалось.
Отставив опустевший стакан, я потёрла ладони, будто озябла, и решила на всякий случай повторить свой маршрут. Наверняка, просто его не заметила…
Галдевшая вокруг толпа мало помогала поискам, но в какой-то момент, свернув в один из коридорчиков, я услышала низкое:
— Кого-нибудь ищете?
Обернулась и невольно поёжилась.
Старший брат Степановой. Тот самый наблюдатель
— Мужа ищу, — с вызовом ответила я.
— Начальника Киры? — кивнул он, будто ему не требовалось моё подтверждение. — В верном направлении движетесь. Там дальше — отцовской кабинет. Кажется, они туда уходили.
Моё несчастное сердце надсадно дрогнуло.
Я кивком поблагодарила своего неожиданного помощника и скорым шагом направилась по толстой ковровой дорожке в сторону кабинета.
Дверь оказалось несложно найти. Она была приоткрыла, из-под неё лился тёплый свет, похожий на свет настольной лампы.
А ещё оттуда лились чьи-то приглушенные мольбы:
— Да… Да! Так… так хорошо. Не останавливайся!