Измена. Отец любовницы моего мужа

Глава 1. Я ухожу!

- Матвей, что на ужин приготовить? – кричу я, доставая продукты из пакетов. Что-то распихиваю по кухонным шкафчикам, что-то прячу в холодильник. И там, и там срочно требуется навести порядок. Вот и займусь этим. Завтра с самого утра. Ладно. Не совсем с утра. Завтра будет воскресенье и хочется немного дольше поваляться в кровати, ведь все будние дни заняты работой.

Мы с мужем только что проводили нашего десятилетнего сына Марата и мою маму, которая приехала его забрать, на междугородний автобус. Подвезли на машине вместе с несколькими объёмными сумками. Благо, у государственного перевозчика оказалось большое багажное отделение, куда влезли все баулы.

Наш единственный сын отбывал к бабуле больше чем на два месяца летних каникул. Это и радовало, и огорчало. Огорчало тем, что я не привыкла расставаться с собственным ребёнком дольше, чем на один рабочий день.

Но, с другой стороны, появится хотя бы немного личного времени для себя. Иногда я по-доброму завидовала нашим с Матвеем общим знакомым, которые могли отдавать своих отпрысков бабушкам и дедушкам на пятничный вечер, а то и на все выходные. И в любую минуту те могли их подстраховать.

Меня подстраховывать было некому. Утром я спешила отвести Матвея в детский садик, позже в школу, чтобы не опоздать на работу. С работы бегом бежала, чтобы забрать сына не самым последним, хотя это редко получалось. Как и подавляющее большинство подобных учреждений, банк, в котором работали мы с супругом, открывался в девять, а закрывался в восемнадцать вечера.

Так и бегала последние семь лет после выхода из декрета. Может быть, ещё и это «беличье колесо» способствовало тому, что о втором ребёнке мы задумались лишь полгода назад.

Но к этому вопросу я подошла серьёзно. Посетила женского врача, сдала все рекомендованные им анализы. Пропила трёхмесячный курс назначенных доктором витаминов и добавок. Только отдохнуть не получилось. Но, ничего.

Отправили Марата к бабушке на побывку. Неделю, вторую можно раньше ложиться спать. Чем не отдых? И уроки вечером делать не нужно. Сразу снимается большая часть ежедневного стресса. Вот через недельку можно начинать вторым ребёночком заниматься.

Складываю освободившиеся пакеты, после чего засовываю их в нижнюю шуфляду кухонного шкафчика.

- Матвей! Ты меня слышишь? – вновь кричу я.

- Слышу, — муж заходит на кухню и достаёт только что аккуратно сложенные мной пакеты. – Яра, я не останусь на ужин. Я ухожу.

- Куда? – удивляюсь я. – Ты же никуда не собирался. Кто-то из друзей мебель помочь потаскать пригласил? Так ты вчера вечером жаловался, что спина болит. Может, стоит повременить с помощью? Станет хуже, лекарства придётся принимать. После их приёма с ребёночком нужно ждать. Мы и так никому никогда в помощи не отказываем. Может, в этот раз пропустим?

- Никто не звонил, Яра, — муж не смотрит на меня. Выбирает самые большие пакеты. – Я ухожу от тебя. К другой женщине. Она беременна от меня.

Следующую минуту я глупо улыбаюсь. Муж у меня очень общительный. Если ещё и сто граммов спиртного в гостях употребит, становится душой любой компании. И дома пошутить любит. В том числе и про другую женщину, хотя я не считаю подобные шутки смешными. О чём не раз говорила Матвею.

- Ты что, ревнуешь меня, Яра? – расплывался в довольной улыбке супруг. А я не знала, что ему сказать. Почему я должна его ревновать? Женились по любви, строили совместные планы на будущее. Квартиру купили в кредит, который недавно выплатили, сына родили. О квартире, кстати, нужно поговорить с Матвеем.

Она у нас двухкомнатная. Когда родится второй малыш, места будет мало. Первое время, конечно, он или она будет с нами. Но, пока я в декрете, нужно подумать о продаже нашей и покупке трёхкомнатной. Или обмене. Просчитать все траты и за следующий год попробовать отложить определённую сумму. На остальную, недостающую часть взять кредит. Первый досрочно выплатили. Второй будет значительно меньше. Быстро погасим.

- Смешно, конечно, с пакетами, — бормочет Матвей. – Но чемодан и сумки Марату отдали. Я не хотел при твоей маме про сумки говорить. Зачем родителей впутывать? Мы сами с тобой разберёмся.

Муж уходит в спальню и начинает доставать из шкафа свои вещи. В основном это костюмы и белые рубашки, галстуки, бельё. И у меня, и у него в одежде преобладает деловой стиль. Мы оба работаем в одном из частных банков нашего города.

Город небольшой, всего на семьдесят тысяч жителей. Не очень молодёжный, расположен далеко от республиканских трасс, почти не имеет крупных производств. Зарабатывать деньги не на чем. Поэтому у нас всего семь банков. Два государственных и пять частных. Из последних только наш «Идеалбанк» оказывает полный спектр банковских услуг и имеет полноценное отделение. Мы даже размещаемся в отдельно стоящем здании в центре города. Остальные четыре конкурента фактически представлены лишь расчетно-кассовыми центрами.

- Как уходишь? – шепчу я. – Ты же шутишь, Матвей? Какая женщина? Какой ребёнок? Зачем ты вещи достаёшь? Их потом целый день обратно развешивать. И рубашки изомнутся. Я же их заранее тебе утюжу.

- По-идиотски буду выглядеть с пакетами, — продолжает переживать муж. – Яра, поможешь сложить рубашки? Тогда они так не изомнутся, и Насте не придётся переутюживать.

- Насте? – попугаем переспрашиваю я. Нет, непохоже. Попугаи смешно говорят. А я каркаю осипшей вороной. Словно мне в горло запихали стакан колотого льда. Холод такой сильный, что вот-вот грозит остановить моё сердце. – Матвей, не шути так больше. Это уже не смешно.

Визуализация Ярославы и её мужа Матвея

Глава 2. Когда я стала ненужной?

Сквозь слёзы вглядываюсь в родное лицо. Я знаю этого человека так же хорошо, как и себя. Я не представляю, как нас можно разделить? Как мы можем быть по отдельности? Как между нами встала та, другая?!

Не верю. Я всё ещё не верю. Слышала рассказы женщин о том, как они заставали собственных мужей с любовницами. Кто-то истерил, кто-то таскал за волосы любовницу, кто-то охаживал табуретом неверного мужа.

Но эти женщины всё видели собственными глазами! Своими собственными глазами!

Я не видела, я не могу представить своего мужа с другой. Не с собой! Матвей никогда не давал мне повода для ревности. Или я была настолько слепа?

- Что ты хочешь знать, Яра? – повторяет муж.

- Лишь одно: когда я стала ненужной? Когда ты пожалел о том, что мы встретились, что ты сделал мне предложение, что я родила тебе сына?

- Не драматизируй! – снова повышает голос мужчина. – Ничего этого не было. Я ни о чём не жалел и не жалею. Так получилось.

- Что получилось? – от собственного удивления я перестаю чувствовать рвущую меня на части боль. – Тебя связали, изнасиловали, ещё и насильно забеременели от тебя? Это какая-то страшная старая тётка, направив на тебя дуло пистолета, решила воспользоваться последним шансом стать матерью? Или она грозилась чеку у гранаты выдернуть прямо возле твоих штанов, если ты их не снимешь?

- Ты сама себя слышишь, Ярослава? – морщится Матвей. – Перестань нести ахинею.

- Тогда ты сам расскажи, — соглашаюсь я. – У тебя должно всё складно получиться.

- Это Настя. Настя Громова.

- Так она же тебе в дочери годится! – вновь не справляюсь я с собственными эмоциями.

Матвей приосанивается, расправляет плечи, молодеет на моих глазах. Горд! Горд, что ему, тридцатипятилетнему мужчине, удалось вскружить голову очень красивой и юной девушке.

Не могу не признать, что и сам Матвей выглядит хорошо. Высокий, темноволосый, кареглазый, всегда гладковыбритый, благоухающий хорошим парфюмом. В идеально сидящем на нём строгом костюме и белоснежной дорогой рубашке. Всё же управляющий операционной службой нашего банка. В его подчинении находится десяток молодых специалистов. Как правило, почти все они являются юными девушками.

Настя Громова пришла к нам весной, окончив городской финансовый колледж по специальности «банковское дело». Колледж, который в своё время оканчивали я и Матвей. Мы учились на одном курсе, но в разных группах. Так называемых параллелях.

Почти двадцать лет назад туда можно было поступать как после девяти, так и после одиннадцати классов. Те, кто поступал после девяти, учились почти четыре года, после одиннадцати – неполных три. Я поступила после девяти, Матвей после одиннадцати. И в нашей группе, и в параллельной на двадцать девчонок приходилось по пять мальчишек. Поэтому своего будущего мужа я рассмотрела едва ли не в первый день его учёбы в колледже.

Была горда тем, что видный красивый парень выделил меня среди сорока девчонок только нашего курса. Наверное, гордилась так же, как теперь Матвей гордится тем, что его выбрала Настя Громова.

- Ей уже исполнилось двадцать, — не соглашается со мной муж. – Она всего на пятнадцать лет младше меня.

А я думаю о том, что Насте сейчас столько, сколько было мне, когда я вышла замуж за Матвея. И меня Настя младше на четырнадцать.

Ещё перед Новым годом девушка проходила у нас преддипломную практику.

- Ты уже тогда с ней…, — я всё же не могу произнести нужное слово. – В то время, когда я ходила по врачам и сдавала анализы, готовясь к зачатию нашего второго ребёнка?

Перед моими глазами мелькает образ яркой блондинки с осиной талией и пышной грудью. Как же хорошо на ней смотрится униформа нашего банка! Настя самый молодой специалист по оказанию розничных банковских услуг. Но за прошлый месяц у неё были самые высокие показатели.

Как сегодня оказалось, глаз отвести от самого красивого специалиста нашего банка не смогли не только клиенты, но и непосредственный начальник девушки.

- Я, конечно, обратил на неё внимание сразу, — продолжает хвастаться Матвей, — но нет, ничего у нас не было. Я не думал об этом. Всё произошло на корпоративе.

Два месяца назад наш банк отмечал двадцатипятилетие своей деятельности в нашем городе. Клиентам был предоставлен пакет всевозможных акций, бонусов и специальных предложений. Некоторые получили именные подарки. А всех сотрудников пригласили на вечерний фуршет. Далее праздник продолжался на загородной даче директора банка – Князева Павла Александровича. Туда приглашались не все, а лишь начальники отделов и приближённые к ним.

Меня пригласили не как жену Матвея, а как начальника отдела продаж. Именно такую должность я занимала в «Идеалбанке».

Но пойти я не смогла, потому что наш сын Марат в самый разгар весны подхватил сильную ангину с высокой температурой. А бабушек, которые могли выручить, у нас в шаговой доступности не было.

- Пока я лечила нашего сына, ты развлекался с Настей, — сложив два и два я, наконец-то, получила четыре.

- Её пригласил сам Князев, — покачал головой Матвей. – Ты же знаешь, чья Настя дочь.

- Понятно, — кивнула я головой. – Настя пригрозила своим папой, поэтому ты и переспал с ней. Неужели она так сильно в тебя влюбилась, что решила привязать к себе, забеременев в двадцать лет?

Глава 3. У разбитого корыта

Пока я молча глотаю слёзы, муж продолжает говорить, глядя в пол:

- Неделю назад Настя сказала, что ждёт ребёнка. Как ты понимаешь, срок уже почти два месяца. Её отец стал что-то подозревать, и ей пришлось признаться в беременности. Чёрт! Яра, я понимаю, что всё слишком неожиданно. Но я не могу бросить молодую девочку с ребёнком!

- А немолодую жену с другим своим ребёнком ты бросить можешь? – взрываюсь я. – Как мы всё это объясним Марату? Он уехал из полной семьи, а куда вернётся? К разбитому корыту?

- Я не бросаю сына! Я не отказываюсь от него! – снова орёт Матвей. – Я буду встречаться с ним по выходным, буду платить на него алименты, буду участвовать в его жизни. Я от тебя ухожу, не от сына!

- Папа выходного дня. Это так теперь называется, — бормочу я, а в моей голове набатом бьются слова ещё час назад родного человека: «Я ухожу от тебя!»

- Отец Насти тоже встретился со мной. Мы поговорили, — значительно тише добавляет муж. – Решили, что в сложившийся ситуации мне нужно быть с Настей. В понедельник я подам на развод. Но лучше это сделать вместе. Наверное, тогда разведут быстрее. И на работе мы эту ситуацию пока афишировать не будем.

- Думаешь, никто не узнает, что ты живёшь с Настей?

- Макар Львович, ты же помнишь, что так зовут Громова? – уточняет муж.

Я знаю, кто такой Громов, но мне всё равно, как его зовут. Несмотря на то, что именно я отвечаю за привлечение новых клиентов, если быть точнее, их денег, с Громовым я никогда не общалась лично. С людьми его уровня всегда разговаривал директор нашего банка.

Я привыкла говорить «нашего банка». Но это не совсем точно. Наш банк является филиалом, пусть и одним из самых крупных. Головной офис находится в столице. Всего, включая наш, у «Идеалбанка» шесть филиалов. И наш директор банка такой же наёмный работник, как и я, не владелец. И также сильно дорожит своим рабочим местом, как и любой из нас.

- Так вот, Макар Львович, — продолжает Матвей так и не дождавшись от меня ответной реплики, — думает, что нам с Настей лучше уехать из города. Пересудов всё равно не избежать. Настя поступит на заочное отделение института, так же как и мы с тобой учились. А мне, понятно, что по протекции Макара, найдут должность в головном офисе в столице. Подождём, пока нас с тобой официально разведут, затем распишемся с Настей и уедем в столицу. А свадьбу сыграем после того, как родится ребёнок.

- И ты будешь каждые выходные приезжать к сыну? – не верю я. – Матвей, ты сам себя слышишь?

- Всё наладится, Яра, — вздыхает уже не мой муж и продолжает собирать свои вещи. – Я только одежду возьму. В особняке Макара всё есть. Готовят и убирают нанятые люди. Ещё машину заберу. У тебя всё равно прав нет. Думаю, когда вернётся Марат, меня уже не будет в городе. Но тебе останется полностью обустроенная квартира. Добавь к этому хорошую должность на работе. И алименты я буду платить, как полагается. Уверен, если будет нужно, вам с Маратом можно хоть каждый день пользоваться услугами такси.

- Матвей, — очередная мысль, ещё кошмарнее всех предыдущих формируется в моей грозящей вот-вот лопнуть от невыносимой боли голове. – Ты же не променял нас с сыном на Настю и её ребёнка лишь потому, что её отец богат?

- Нет, конечно. Как ты могла такое подумать? – возмущается муж, продолжая доставать из шкафа свои вещи. – Хотя Макар Львович прямым текстом сказал мне о том, что неприятностей нам всем не избежать, если не женюсь на его дочке. Сама понимаешь, с такими, как он, не шутят.

Затем я смотрю в окно, как муж носит в свою, уже свою, а не нашу машину безразмерные пакеты из супермаркета. И противный смайл насмехается надо мной каждый раз, когда Матвей открывает дверцу автомобиля.

Его мы купили всего три года назад. Не из салона, но машине ещё не исполнилось десять лет. А это, по нашим меркам, почти новый автомобиль. Только Матвей хотел белый цвет, а мне понравился вишнёвый. Тогда он прислушался к моему мнению.

А теперь уезжает. Уезжает, чтобы вечером не вернуться. И утром тоже. И через неделю.

Уезжает навсегда. Из моей жизни и, что страшно вдвойне, из жизни нашего сына.

Глядя вслед давно скрывшейся за углом дома машине, я думаю о том, что лучше бы Матвей умер. Сама содрогаюсь от страшной мысли. Но не могу прогнать её, выбросить, отругать себя.

Тогда бы меня жалели. Теперь надо мной будут смеяться, перешёптываться за спиной, провожать насмешливыми взглядами. Я видела такие.

Но это всё можно вытерпеть. Привыкнуть. Смириться.

Где найти слова, которыми можно объяснить нашему сыну, почему папа выбрал второго ребёнка, а не его?

Где найти силы, чтобы пережить сегодняшнюю ночь? Наша работа не предполагала командировок, и я никогда не ночевала одна в пустой квартире.

Прохожусь по комнатам, где всё напоминает о Матвее. Сколько здесь было радостных и светлых моментов.

Как мы вместе выбирали обои с самолётами в детскую. Как летали под потолком надувные шары с гелием, когда муж привёз нас из роддома. Как я смеялась, а Матвей снимал на телефон первые шаги нашего сына. Как радовались, когда внесли последний платёж по кредиту за квартиру. Как совсем недавно говорили о втором ребёнке.

Теперь у моего мужа он будет, а у меня – нет. Как, как такое возможно?

Глава 4. Гори всё синим пламенем!

Самостоятельной! Он советует мне стать самостоятельной? После того как сам вовремя даже свидетельство о рождении сына из ЗАГСа забрать не смог? После того как работая в банке, не смог правильно оформить документы в другом банке на кредит? И мне пришлось, краснея, идти самой к знакомой сотруднице государственного банка и просить помочь изменить сумму, потому что все документы были поданы и одобрены.

Самостоятельной! Когда сам никогда ничего не делал по дому! Работал он! Но и я работала! При этом, успевая, стирать, готовить, убирать и заниматься с сыном. И просить соседа-пенсионера из третьего подъезда ремонтировать нам сантехнику. Однажды мне пришлось два вечера подряд допоздна задержаться на работе. Так все эти два дня Матвей за собой в туалете тазиком смывал, потому что в унитазе смыв сломался. Он был на больничном, но даже не смог самостоятельно соседа позвать, чтобы решить проблему. В итоге сосед уехал на дачу, а мне пришлось вызвать мастера по объявлению в интернете.

Молодой мужчина, примерно нашего возраста, очень приятный в общении и интеллигентный с виду, сразу нашёл проблему. Но у нас оказалась не совсем стандартная система и деталей для замены в наличии у мастера не было. Он предложил купить самим, поискав по городу. Это будет быстрее, и услуги самого мастера также обойдутся нам в меньшую сумму.

Но муж лишь поморщился в ответ, раздражённо бросив, что он не для этого получал высшее банковское образование, чтобы всяким дерьмом забивать свою голову. Мастер ничего не сказал, но мне впервые стало очень стыдно за поведение Матвея.

Тогда мы ещё платили кредит, и мне пришлось отказаться от покупки привычного крема для лица и других нужных мне в этом месяце уходовых средств, чтобы покрыть сумму, насчитанную мастером за приобретение деталей и ремонт сантехники.

И теперь Матвей учит меня самостоятельности! Уйдя в дом к будущему тестю, где всё делает наёмный персонал!

Ставлю на газовую плиту кипятиться чайник. Достаю из верхнего кухонного шкафчика банку с кофе. Насыпаю в свою кружку и, по привычке, сыплю в большую кружку мужа. Лишь, начав насыпать сахар из сахарницы, понимаю, что кофе во второй кружке уже никому не нужен. Как и я сама.

Поддавшись влиянию вновь нахлынувших эмоций, со всей силы запускаю кружкой бывшего мужа в стену, обложенную кафелем. Итальянская плитка выдерживает удар, а китайская кружка разбивается на множество острых кусков, которые падают и в открытую сахарницу, и в мою кружку с насыпанным кофе, и в другую стоящую на столешнице посуду.

От новой вспышки обиды и злости уже на саму себя ударяю рукой по твёрдой поверхности. В глазах сереет от боли, а я смотрю, как по ушибленной руке начинает течь кровь. Не сразу понимаю, что загнала себе прямо в запястье один из острых осколков кружки, порезав вену.

В себя меня приводит громкий свисток чайника. Вода закипела, и кухонная утварь надрывается, пытаясь обратить на себя мое внимание. Так как из правой руки течёт кровь, хватаюсь левой за чайник. Я правша, поэтому хватаюсь неудачно и обжигаюсь. Сдёрнув висящее на ручке газовой плиты тонкое кухонное полотенце, неловко набрасываю его на ручку чайника и заливаю кофе.

Зачем это делаю, сама не понимаю, ведь пить его всё равно нельзя. Он полон осколков от злополучной кружки.

Вновь опускаю чайник на плиту, бросаю полотенце на один из стоящих рядом стульев и бегу в ванную. Подставляю под напор воды кровоточащую руку и выдёргиваю осколок. Рана небольшая, но глубокая. Возможно, даже швы нужны. След точно останется. Поднимаю руку ладонью вверх, чтобы кровь быстрее остановилась. Второй рукой достаю из шкафчика аптечку. Налив перекись водорода прямо на несколько стерильных салфеток, прикладываю их к ране и зажимаю пальцами.

Сильно щиплет. Наверное, перекись лить было не нужно. Но спросить не у кого. Стою, глядя на льющуюся из крана воду, давя пальцами на рану. Постепенно кисловатый запах пролитой перекиси выветривается, а его заменяет другой: резкий, сильный, очень ядовитый. Сразу сбивается дыхание и начинает першить горло.

Не понимая, что могло произойти, закрываю кран и бегу на кухню. А там…

Все четыре стула, стоящие недалеко друг от друга, ярко полыхают. Именно от них исходит удушающий запах. Искусственная обивка и наполнитель горят самым настоящим факелом. Уже занялись тюли и шторы, начинают разгораться кухонные шкафчики.

Я понимаю, что моментальному перемещению огня способствует открытое на проветривание окно. Но закрыть его я уже не могу. Как и справиться с огнём самостоятельно. Пламя уже начинает лизать коридорные потолочные панели, изготовленные не из чистого дерева, а из его отходов, спрессованных с химией.

Бегу в комнату сына и, найдя домашний телефон, валяющийся на его столе, вызываю пожарных. Адрес быстро записывают, а мне рекомендуют покинуть помещение, взяв с собой документы, если есть подобная возможность. И обесточить квартиру.

Хватаю паспорт и кошелёк. Бегу к дверям. На ходу понимаю, почему пожарный инспектор, иногда заглядывая в нашу квартиру с плановым обходом, всегда недовольно цокал языком.

Чтобы увеличить площадь кухни, поддавшись последним веяниям моды, мы убрали кухонную дверь, сделав арку. Площадь коридора и кухни визуально действительно чуть увеличилась. Зато теперь ничто не мешает огню и едкому дыму молниеносно распространяться по квартире.

Обуваюсь, набрасываю тонкую куртку, беру ключи с тумбочки и щёлкаю замком. Но дверь не открывается. Прокручиваю замок до упора, но дверь всё равно не поддаётся.

Глава 5. Громов Макар Львович

Прихожу в себя уже в реанимации. Со мной разговаривают очень ласковым спокойным тоном. На ум почему-то приходит лишь одна мысль: так говорят с сумасшедшими.

Рассказывают, что мне очень повезло. У меня нет никаких ожогов. Немного кончики волос оплавились, но небольшая стрижка всё исправит. Зато продуктами горения отравиться я успела. К счастью, мне удалось избежать отёка мозга и других страшных последствий. Даже снимок лёгких оказывается лучше, чем прогнозировалось врачами по результатам анализов.

Но больше ни на один из моих вопросов врачи не дают ответов. Меня, конечно же, интересует состояние квартиры.

– Вам всё расскажут в палате, – отвечает дежурный реаниматолог. – Не переживайте сильно. Кроме вас в больницу никого не привозили. Других пострадавших нет.

Палатная медсестра оказывается более разговорчивой. Сообщает, что брутальный русоволосый мужчина с ухоженной бородкой каждый час интересуется моим состоянием. Вот какой заботливый у меня муж.

– Муж? – хмурюсь я, думая о том, не оказались ли благоприятные прогнозы врача преждевременными. Неужели я забыла, как выглядит мой супруг? И его уход мне тоже привиделся? – Мой муж темноволосый и всегда гладко выбрит. И брутальным он мне никогда не казался.

– О… Да. Такой тоже есть, но он молчит. Их двое, – на миг задумывается медсестра. – Но с посторонними доктор не будет разговаривать. Документы у всех проверяют. Кто-то один точно ваш муж. Второй, скорее всего, близкий родственник. Возможно, он так расстроился, что не может внятно свои мысли формулировать? Такое тоже бывает от сильного переживания за своих любимых.

Близких родственников в городе у меня нет. Мы оба: и я, и Матвей – приехали сюда учиться из разных уголков страны. Мне было ближе до столицы, чем до этого города, но здесь проходной балл оказался значительно ниже. Что и повлияло на окончательный выбор учебного заведения.

К тому же здесь жила бездетная тётя моей мамы. Квартира у неё была однокомнатная, но с нишей, где спала сама хозяйка. Я ночевала на диване. Бабушка Клава, так я её называла, женщиной была строгой, но справедливой. Предоставила мне все условия для учёбы. На улицу она почти не выходила, но каждый вечер меня ожидал пусть и простой, но вкусный и горячий ужин.

Если бабу Клаву не мучило давление, она с утра могла пораньше встать и напечь мне оладушек или сырников к завтраку. Наверное, только теперь я подумала, что так, как заботилась обо мне бабушка Клава, после неё уже не заботился никто. Последний завтрак, приготовленный для меня, как раз и был бабушкиным.

Общежитская жизнь со всеми её радостями и горестями меня минула. Девчонки часто рассказывали о весёлых тусовках до поздней ночи, но ещё чаще о скандальных соседях, неработающих душевых, тараканах и клопах.

Бабушка Клава не была против, если ко мне приходила подружка или две, но парней домой водить не позволяла.

Матвей тоже не жил в общежитии. Его мама работала на двух работах, чтобы снимать сыну квартиру. Она первой из всех узнала, что у нас уже не просто дружеские отношения, и предложила нам жить вместе и, пополам с моей мамой, платить за наше жильё.

Хотя Матвей стал моим первым, признаться собственной маме, что я могу жить с мальчиком было для меня недопустимо. К тому же не хотелось бросать бабушку Клаву, которая заменила мне маму на три прошедших года. Старушке уже перевалило за восемьдесят пять, и она заметно слабела с каждым днём. Теперь я готовила завтраки и ужины.

Так что никакие близкие родственники прийти ко мне в больницу не могли. И кто так часто справлялся о моём здоровье, мне на ум не приходило. Русоволосым, симпатичным, с ухоженной бородкой был Князев Павел Александрович, директор банка, но определение «брутальный» было тоже не про него. Его хотелось назвать душкой и, несмотря на статус женатого мужчины, директор банка вызывал живой интерес у всех дам. Впрочем, у меня и у медсестры понятие «брутальный мужчина» тоже могло быть разным.

Через два дня меня перевели в отдельную платную палату. Пожилая санитарочка, которую отправили мне в помощь, лишь всплеснула руками:

– Как же так, болезная ты моя?! Совсем никаких вещей тебе не принесли? Палата хоть и платная, а ничего кроме холодильника, телевизора и отдельного туалета с душем здесь нет. Ни полотенца, ни бумаги туалетной, ни бутылки воды! Даже куска мыла не полагается. Звони скорее мужу. Телефон-то у тебя есть?

– Нет телефона, – призналась я. – А вы не знаете, кто палату оплатил? Или других мест в отделении нет?

– Есть места, а палату мужчина оплатил, – перешла на шёпот женщина. – С доктором больно командным голосом разговаривал. Точно не муж. Может, полюбовник? Палату оплатил, а даже сменной рубашки тебе не привёз?

– Нет у меня любовника, – морщусь я, признаваясь: – Муж к другой ушёл. Заботится обо мне не будет.

– Ах, козёл безродный, – снова всплескивает ладонями санитарка. – Может и ребёночка ей сделал?

– Сделал, – киваю я.

– А у вас ребёночек есть?

– Есть. Сын. Ему десять лет, – отвечаю я.

– А теперь с кем ребятёнок? – не отстаёт женщина. – Неужели изменщик твой к полюбовнице его повёз? Ты не давай ему так делать. Насмотрится на отца непутёвого и сам таким станет.

– Мама моя к себе забрала. Каникулы теперь летние, – произношу я, думая, как вежливо выпроводить неплохую, но слишком уж разговорчивую санитарочку за дверь.

Визуализация героев

Громов Макар Львович. 40 лет.

Брутальный мужчина по мнению медсестры. Совпадает с вашим? Можно высказаться в комментариях!

Князев Павел Александрович. 41 год

Директор филиала банка. Двоюродный брат и одноклассник Громова.

Хорошо сохранился, правда? Есть что- то общее с Макаром Громовым?

Настя Громова. 20 лет. Дочь Макара и любовница Матвея, мужа нашей героини Ярославы.

Глава 6. Безумное предложение

– Ярослава Игоревна, – вновь отвлекает моё внимание на себя доктор. А я только теперь вчитываюсь в надпись на его бейдже. Не просто доктор. А врач-психиатр. Вот те раз! Дожилась, называется! – Вы сами рассказали мне о том, что ваш муж за пару часов до происшествия ушёл к другой женщине. Это явилось для вас полной неожиданностью. Поверьте, вы испытали очень сильное эмоциональное потрясение. К сожалению, не все могут справиться…

– Полной неожиданностью? – буквально подскакивает на своём стуле Громов и смотрит на Матвея. Я бы от подобного взгляда сразу под землю провалилась. – Ты сказал, что у тебя с женой давно ничего нет. Что вы уже не раз говорили о разводе. Что оставались вместе только из-за сына, общей квартиры и не хотели пересудов на работе. Или у тебя ещё одна жена есть? Тоже вены из-за тебя режет?

– Ничего я не резала! – кричу на всю палату. Голос возвращается в самый неожиданный момент. – Я кофе себе сделать хотела! Признаю, сильно расстроилась, всё было как в тумане. На глаза попалась кружка Матвея. Я не удержалась и бросила её о стену. С каких пор битьё посуды у себя дома считается преступлением? Затем заехала рукой по столешнице и загнала один из осколков кружки глубоко в руку. Кровь действительно полилась, и я побежала в ванную. Я не знала, как её остановить. Долго зажимала стерильной салфеткой. Подумала, что требуется шов. Очень сильно болит до сих пор.

– Покажите вашу руку, – просит доктор. Я протягиваю ему запястьем вверх, морщась от боли. Врач аккуратно разматывает бинт, наложенный видимо тогда, когда я была без сознания.

И я, и доктор, и даже Громов смотрим на воспалённую раскрасневшуюся рану, выглядящую ещё более страшно на фоне синяка от удара.

– Вам кто-нибудь заглядывал под бинт? – уточняет доктор.

– Нет. Никто даже не спрашивал, – признаюсь я. – Только сегодня стало сильнее болеть.

– Скорее всего там остались мелкие осколки, – предполагает Громов, и врач согласно кивает. Выходит в коридор и кому-то кричит: – Пригласите заведующего хирургией. Срочно.

– Из-за чего начался пожар? – впервые обращается ко мне Макар Львович. – Расскажи по порядку.

Я рассказываю о чайнике и полотенце. Оно загорелось, когда я набросила его на ручку. Свободные края упали на зажжённую конфорку, а я не заметила, потому что спешила в ванную. Бросила тлеющее полотенце на стул, обивка которого вспыхнула, как промасленный факел.

– Что скажешь? – на этот раз Громов обращается к пожарнику. – Вы же проводили экспертизу.

– Она полностью подтверждает слова Ярославы Игоревны, – произносит тот. – Кстати, у нас уже было несколько похожих случаев. В одном дети нашли спички, зажгли, испугались и бросили на похожий стул. Вспыхнул за секунду. Но дома был отец, сразу заметил и накрыл его тёплым одеялом. Пламя погасло. Мужчина получил ожёг рук. Не сильный, но лечить пришлось. Во втором случае пьяный хозяин заснул за столом с сигаретой в зубах. Она упала на такое же кресло. Мужчину спасти не удалось. У меня только один вопрос. Почему вы не вышли через дверь? Дежурный службы спасения приказал вам покинуть квартиру. А наши сотрудники нашли вас на балконе.

– Я не смогла открыть дверь, – бросаю быстрый взгляд на мужа и рассказываю про злополучный замок. – Дышать уже было нечем. Я поняла, что мне нужно как можно быстрее добраться до свежего воздуха. Решила ползти в сторону балкона.

– Матвей – это правда? – снова спрашивает Громов.

– Я не помню, может и на два замка закрывал, – мямлит муж. – Но у Яры ключа не было. Она свой сыну отдала, а тот забрал с собой. Кто же знал, что так получится?

– Я здесь больше не нужен, – первым откланивается полицейский. – Как говорят: нет тела, нет дела. Подпишите здесь и здесь.

– Сначала я почитаю, – произносит Громов и забирает бумагу. Пока он читает, представитель полиции обращается ко мне:

– Ярослава Игоревна, к вам у нас вопросов нет и, я уверен, не будет. Только позвольте напомнить, что за жестокое обращение с животными, даже если это заслуживающие того козлы, у нас полагается наказание. А так как конкретный козёл относится к человеческому роду, в случае его преждевременной смерти с вашим участием вам дадут реальный срок. Я думаю, что он того не стоит.

– Подписывай, – Макар Львович достаёт из кармана дорогую ручку и протягивает мне.

Я понимаю, что нужно прочитать самой. Что никому из присутствующих здесь мужчин мне доверять не стоит. Особенно владельцу ручки. Наши пальцы соприкасаются, когда я беру её. Незнакомое тепло растекается по моей ладони, на несколько минут заглушая боль в порезе. У меня возникает совершенно безумная мысль спрятать свою ладонь в его большой руке с грубой, обветренной кожей. Почувствовать его силу и поддержку. Каково это, стоять за его спиной?

Всё говорит о том, что Громов не бухгалтеров и менеджеров у себя проверяет, а работу слесарей, мотористов и мастеров.

– Подписывай, Ярослава, – значительно мягче торопит меня Макар Львович. – Ты правильно сделала, что застраховала квартиру. Чтобы тебе выплатили страховку, нужно доказать, что несчастный случай произошёл пусть и по твоей вине, но без твоего прямого умысла.

Так и не прочитав ничего, кроме собственных данных, я послушно расписываюсь там, где мне показывают.

– Что у тебя? – кивает Громов пожарнику.

Глава 7. Вражеская забота

Его предложение заставляет моё сердце бешено колотиться в груди. Во рту мгновенно пересыхает, а в горле встаёт ком. Я снова не могу поверить, что всё происходящее – это реальность. Моя сегодняшняя реальность.

И что этот мужчина, только что сделавший мне самое безумное в моей жизни предложение и сомневающийся в моём психическом здоровье, сам психически стабилен и адекватен.

Я часто моргаю, пытаясь сосредоточиться на его словах. Он только что предложил мне пожить в одном доме с предателем-мужем и его любовницей. В соседних комнатах. И это не злая шутка, не издевка, это самая настоящая реальность.

Наверное, предложи мне Громов пожить два месяца в его собственной спальне, я бы могла вместить подобное предложение в своей голове. Мне только тридцать четыре. Это, конечно, не двадцать, но выгляжу я вполне привлекательно. Стройная синеглазая брюнетка с длинными волосами. Строгая форма банка на размер или два больше, чем у его дочери, но тоже смотрится на мне хорошо. Попа под юбкой уже не такая упругая и грудь кажется идеальной лишь в хорошо подобранном лифчике, но и самому Громову тоже не двадцать пять.

Хотя… Если Настя позарилась на моего мужа, у которого в банке лишь простой зарплатный счёт, то большинство её ровесниц не откажется от любого предложения состоятельного папочки.

– Естественно, я понимаю, что говорю, – Громов подаётся ко мне чуть ближе. Его голос не становится громче, но мягкие нотки полностью исчезают. Наверное, он тоже понял, что теперь я сомневаюсь в его умственной полноценности. – Послушай меня, девочка. Дважды повторять не буду. Я не подкладывал свою дочь под твоего мужа, не учил становиться любовницей женатого мужчины. Я сам не в восторге от того, что мой зять всего на шесть лет младше меня. И, кстати, я не говорил твоему мужу уходить из семьи. Я спросил, как будем решать вопрос. Он сам предложил развестись и жениться на Насте, заверив меня в том, что между вами давно ничего нет. Сейчас я не буду разбираться кто прав, кто виноват. Но я хочу своими глазами убедиться, что ты не станешь вредить моей дочери. И ещё не хочу, чтобы до её отъезда с Матвеем в столицу на неё показывали пальцами. На улаживание всех организационных вопросов мне нужно около двух месяцев. Как и тебе. Я оплачиваю ремонт твоей квартиры. Самый лучший ремонт. Квартиры, куда вернётся твой сын. Более того, ты сохраняешь свою прежнюю работу. Думаю, что по истечению срока нашего небольшого уговора, мы ещё обсудим размер денежной компенсации для тебя с моей стороны. Завтра меня в городе не будет. Я и так просидел здесь с тобой три дня. Время подумать есть. Советую особо не раздумывать. Когда я вернусь, ты должна мне сказать лишь одно слово: «Да». Выздоравливай.

Он выходит из палаты, но в дверях сталкивается с санитаркой. К моему удивлению, отступает назад, пропуская женщину. Та бросается ко мне:

– Болезная ты моя! Налетели, как стая голодного воронья. Я тебе чистую рубашку принесла. Самую новую выбрала. Полотенца у нас только маленькие, так я тебе простынку взяла, после душа вытереться. Смотри сама, первый раз стираная. А к вечеру в гинекологию сбегаю, там у них халаты есть. Попрошу один. У сестры-хозяйки вот рулон туалетной бумаги выпросила и бумажных полотенец. А ещё сегодня кто-то из выписавшихся пациенток гель для душа забыл. Почти полная бутылка. И запах приятный.

– Чего сидишь, поехали? – с порога ревёт Громов на моего начальника. – Чужой гель сразу выбросить. Я сейчас всё куплю.

Это уже мне. Когда за мужчинами закрывается дверь, санитарка вздыхает:

– Красивый мужик и при деньгах, но очень нервный. Родственник твой, что ли?

Я очень устала морально и физически. Буквально с каждой минутой всё больше болит рука. Мне хочется тишины и покоя:

– Не родственник, – произношу я. – Отец любовницы моего мужа. Спасибо вам за всё. Можно, я немного отдохну?

Когда просыпаюсь в очередной раз, в палате темно. Свет проникает лишь из коридора. Я резко сажусь, заметив чей-то силуэт рядом с моей кроватью.

– Не пугайся. Это я, – раздаётся уже знакомый голос Громова. – Врач сказал, что хирурги почистили твой порез и тебе вкололи обезболивающее с успокаивающим. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Спасибо. И рука почти не болит. В ране были ещё мелкие осколки, – признаюсь я. – Включите свет. Очень поздно?

– Десять вечера, – он включает свет и открывает холодильник. – Не знаю, что ты любишь, купил всего понемногу. Из косметики – всё на вкус продавца из соответствующего магазина. Спросил у Матвея, но он не знает, какой маркой ты пользуешься. Полотенца взял дома. Они новые, но простиранные перед использованием. Купил тебе несколько комплектов белья, халатик и рубашки. Горничные сегодня постирают и высушат. Завтра в восемь утра Князев завезёт тебе пакет с вещами. С размером мог не угадать, но в большую сторону. Надеюсь, не вывалишься.

– Сами покупали? – удивляюсь я.

– Сначала хотел попросить дочь, затем передумал. Всё, Ярослава, я тоже устал и хочу отдохнуть. А ты подумай над моими словами. Я не желаю тебе зла, и по-человечески мне жаль, что всё случилось именно так. Но дочь у меня одна, поэтому я сделаю всё, чтобы моя девочка была счастлива, – чуть жёстче добавляет Громов. – Будешь послушной девочкой, тебе тоже помогу.

Ровно в восемь утра приезжает Князев с обещанным пакетом и уезжает на работу. Но пакет не тот, с ненавистным улыбающимся смайликом, в который собирал свои вещи бывший муж. Этот пакет очень красивый, из дорогой бумаги, какие дают только роскошные салоны. И косметику Громов купил мне самую дорогую. Не пожадничал.

Глава 8. Немного воспоминаний

Тёплые карие глаза Павла внимательно всматриваются в меня. Он негромко спрашивает:

– Что ты решила по предложению Громова?

– Естественно, откажусь, – удивляюсь я. – Какой нормальный человек на него согласится?

– Ярослава, по просьбе Громова я посмотрел твой личный счёт. На нём почти ничего нет, – признаётся начальник. – Извини, конечно, что смотрел без твоего разрешения.

– Извиняю. Я знаю, что у меня на карте пусто. Сыну на лето понадобились новые вещи, поэтому пришлось потратиться. Маме немного с собой дала. Она не прокормит Марата на одну пенсию.

– Это всё понятно, Ярослава, – вздыхает начальник. – Я, конечно, могу похлопотать, чтобы тебе раньше выдали зарплату. Возможно её хватит на оплату коммуналки, чтобы самой не умереть с голоду и доплатить пострадавшим соседям то, что не покроет страховка. А свою квартиру ты на что будешь ремонтировать? Страховку выплатят быстро, но ты сама понимаешь, что на ремонт понадобится больше. Тебе придётся снимать квартиру. На что? Покупать всю новую мебель. Собирать Марата к школе.

Я молчу.

– Для меня тоже было полной неожиданностью, что Матвей так с тобой поступил, – признаётся Князев. – Скорее всего алименты на сына он платить будет. Побоится огласки. Но больше, я уверен, ты не получишь от него ни копейки.

– Возможно, – соглашаюсь я.

– Тебе не выстоять в одиночку против Громова, – подытоживает Павел Александрович.

– Но я не собираюсь с ним воевать! Воевать и не согласиться жить в его доме – это разные вещи! – возмущаюсь я. – И на работе его дочке я и слова не скажу.

– Яра, – Павел садится чуть ближе и берёт меня за руку.

Его прикосновение не пугает меня. Вне работы я с ним на «ты». Когда-то и он, и я, и Матвей начинали с самых рядовых должностей. Можно сказать, что мы были друзьями. Но теперь, когда мы с Матвеем на разных берегах, чью сторону выберет начальник и друг? Или бывший для меня друг?

К сожалению, не раз слышала о том, что не только мужья, но и друзья становятся бывшими, принимая чью-то одну сторону.

– Ты сейчас будешь Матвея защищать? – кутаясь в одеяло, прямо спрашиваю у Князева.

– Не буду, – без раздумий отвечает тот. – Я не Брут. Сам не понимаю, что у вас могло случиться?

– Настя Громова случилась, – невольно улыбаюсь я. – Паша, одна я ничего не замечала?

– Я тоже не замечал. Как минимум, мы с тобой вдвоём, – теперь он держит мою руку между двух своих тёплых и мягких ладоней успокаивающе поглаживая. – Думаю, если бы ходили сплетни, я бы о них знал.

Я уже прошла стадию отрицания. Больше не сомневаюсь, что Матвей бросил меня и ушёл к другой. Кажется, следующей идёт стадия злости. Я всё ещё думаю о том, почему именно я оказалась в подобной ситуации. И решаюсь спросить об этом у Князева.

– Матвей сказал, что всё произошло в тот вечер, на твоей даче. Я тогда не смогла поехать, потому что у Марата была высокая температура. Ты что-нибудь заметил?

Паша не выпускает мою руку, но слишком быстро отводит взгляд в сторону:

– Почти все уехали в полночь. Осталось всего несколько мужиков: я, твой Матвей, Громов…

– Громов? – удивлённо переспрашиваю я.

– Как один из самых дорогих наших клиентов, – кивает Князев. – Макар может быть и не поехал бы на дачу, но его потащил с собой Данила Барский. Помнишь его?

– Естественно, – хмурюсь я. – Паша, я всё помню. И с головой у меня тоже полный порядок. Конечно, я всё ещё не могу полностью осознать случившееся. Да ещё с квартирой такое натворила. От одного предложения Громова можно свихнуться.

А Данила Барский мне не нравится. Вроде и симпатичный внешне, но на некогда красивом лице хорошо заметны следы разгульной жизни. Дорогая, хорошо подобранная одежда уже не в силах скрыть выступающего живота. Чувствуется, что мужчина при больших деньгах, но это не делает его приятным в общении. Заносчивый, высокомерный, буравящий собеседника блеклыми голубыми глазами. Сколько я его видела, рядом с ним всегда была молодая девушка. Каждый раз разная.

Но спрашиваю совсем другое:

– Паш, вы же с Макаром Львовичем родственники?

– Да, двоюродные братья. А ещё мы одноклассники, и Данила тоже учился в нашем классе, – охотно рассказывает мужчина. – Родители Данилы уже тогда были состоятельными. Выкупили разваливающееся мебельное производство и наладили бизнес. А жили они по соседству с Макаром и его родителями. На Заречной. Там, где новый район стыкуется со старым. У них был новый коттедж, а Громовы проживали в дедовом доме. А мы жили через улицу.

– Я не была на Заречной. Но представляю, где это, – киваю головой я.

– Мама у Макара болела и в последнее время нигде не работала. А Барские на своем производстве допоздна трудились. Вот тётя Оксана за ними обоими и присматривала. Макар уже тогда крепышом был. Мог за себя постоять. А Данила вечно во всякие конфликты ввязывался. Не только в школе и на улице. На любом месте мог себе неприятности найти. Так Макар его защищал. Когда мы в школе отучились, я поступил в наш банковский техникум, а Данила на юриста пошёл. Тоже в нашем техникуме. А родители его развили бизнес и переехали в столицу. Но сына здесь оставили, под присмотром тёти Оксаны. Боялись, что в столице он окончательно во всё дурное пустится.

Глава 9. Через суд

– Я сейчас тебе объясню. Все финансы Макара идут через наш банк, как и финансы компании родителей Данилы. Это очень большая сумма. Макар известен на весь город, пользуется уважением, и многие бизнесмены именно поэтому обслуживаются в нашем банке. Потому что берут пример с него, – терпеливо объясняет мне Паша. – Меня поставили директором, прислушавшись к его рекомендации. Чувствуешь связь, Ярослава?

– Нет, – честно признаюсь я. – Какое отношение ко всему этому имею я?

Мужчина осторожно касается пальцами моего лба, словно проверяя температуру. Затем медленно гладит по волосам.

– Макар неплохой человек. Но со своими закидонами, как и все мы. И за единственную дочь, которую фактически сам воспитывал…

– … так воспитывал, что та полезла в постель женатого мужчины. Да ещё значительно старше её, – ворчу я.

Паша бросает быстрый взгляд на дверь:

– Ты при Макаре подобное не ляпни, – предупреждает меня. – Между нами говоря, Громов и сам не в восторге от сложившейся ситуации. Нервничает. Злится. На собственном опыте уже знаешь, какой гнев плохой советчик. Ты дом еле не сожгла, а Макар за дочь весь город на уши поставит.

– Я же не специально!

– Так и он не специально, – хмыкает Павел. – Весь на нервах, а ещё ты со своим упрямством.

– Каким упрямством! – вспыхиваю я. – Это полный абсурд. Представь, как мы будем жить втроём: я, Матвей и его любовница.

– Это для тебя абсурд. А для людей всё очень нормально, – Князев на минуту задумывается. – Уже через день после твоей выписки из больницы все будут знать, что Матвей живёт в доме Громовых, а ты на окраине города. Сразу языки начнут чесать. Разве я не прав?

– Если посмотреть с этой стороны, то прав, – не могу не признать я.

– Яра, ты пойми, Громов тоже на взводе. Ему сейчас всё равно на ком вымещать собственную злость. Он мне такой разнос устроил, что я за Настей недосмотрел! Думал, что придушит. Так бы и было, не будь мы в кабинете «Идеалбанка». Уверен, что он из последних сил сдерживается, чтобы и Матвея не отметелить. Ты совершенно ни в чём не виновата, а достанется, как всегда, самому невиновному.

– Что он сделает?

– Заберёт деньги из банка. А следом за ним и Барские свой капитал выведут. Об этом прознают остальные бизнесмены и тоже побегут, как крысы с тонущего корабля, – Пашка резко становится серьёзным. – Макар мне уже этим грозил. Ещё одна капля, так и сделает. Наш филиал за месяц превратится в расчетно-кассовый центр. Мы с тобой, Ярослава, первыми на биржу труда отправимся. Это же ты понимаешь? Останешься без работы по уважительной причине. Никакая охрана труда не докажет, что нас нечестно уволили. Как раз на суд придёшь безработной, имея в довесок квартиру, в которой нельзя жить. Думаешь, в свете этих обстоятельств тебе сына оставят? Макару пальцем шевелить не придётся, как ты лишишься ребёнка.

– Какой суд? – от шока я сажусь прямо. Одеяло падает на колени, открывая моё тело, прикрытое лишь одной тонкой рубашкой на бретелях. Как и предупреждал Громов, вещь оказалась чуть великоватой. Моя грудь едва не выпадает из декольте.

– Разводиться же вы будете через суд, – удивляется начальник. – Разве ты не знала?

– Зачем через суд? У меня нет никаких претензий. Да и Матвей, вроде как на мебель не претендует, – признаюсь я. – Собственно, претендовать уже и не на что. Всё сгорело. Машину он сразу забрал. Я не вожу. Думаешь, станет часть квартиры отсуживать?

– Как вы с ним собирались разводиться? – уточняет Пашка.

Я задумываюсь:

– Не знаю. Мы же не готовились к разводу. Ничего не узнавали. Собирались встретиться в понедельник в ЗАГСе. Там бы нам рассказали, что нужно делать. Но в понедельник у него выходной. Наверное, Матвей один заявление подал.

– ЗАГС может развести, если у пары нет совместных несовершеннолетних детей и претензий друг к другу. Я точно знаю, потому что сам уточнял, – просвещает меня собеседник. – Так как Марату только десять, вас в обязательном порядке будут разводить через суд. Три месяца. Подаёт заявление, как правило, один человек. Истец. Но сначала платит госпошлину. В заявлении истец может указать требования, которые считает нужным рассмотреть через суд. Например, раздел имущества. Можно указать одно требование, а можно десять. Даже если вы ничего не указываете, суд учитывает интересы ребёнка. К кому он привязан, в каких условиях будет жить, определит размер алиментов. После десяти лет учитывается мнение ребёнка, но суд возьмёт в расчёт и другие составляющие. Теперь понятно?

– Понятно, – я всё ещё перевариваю полученную информацию. – Я никогда не задумывалась о разводе и у других не спрашивала. Развели и развели.

– Теперь хорошо подумай, – советует Князев. – Скорее всего сын скажет, что хочет остаться с тобой. А у тебя ни работы, ни пригодной к проживанию квартиры. Ты сможешь её полностью восстановить за два месяца? Купить самую необходимую технику: газовую плиту, холодильник? Да и другие вещи, которые понадобятся для проживания десятилетнего мальчика? Уверен, что органы опеки проверят тебя по максимуму. Сможешь всё это сделать со следующей зарплаты?

У меня зарплата выше средней по нашему городу. Но на неё я даже бэушные вещи, которые с ходу перечислил Паша, купить не смогу. Помочь мне может только мама. Но помочь нечем. Пенсия у неё небольшая. Хватает на оплату собственной однокомнатной квартиры да необходимых лекарств.

Глава 10. Макарова

Вижу, что начальник и друг совсем не хочет об этом говорить.

– Все знают, что у меня и Ирины, – так зовут жену Паши, – давно ничего нет. Живём, как соседи, ради детей. Хотя дети у нас почти взрослые, им наши отношения уже не нужны. Всё не можем никак собраться, поделить имущество и подать на развод. Открыто стараемся не гулять. Но у нас давно разные спальни. Наверное, будем разводиться, если кому из нас приспичит жениться во второй раз.

Я киваю головой. Подобные слухи действительно ходят по банку уже лет пять. Все к ним привыкли. Когда говорить совсем уж не о ком, подчинённые лениво мусолят вялотекущий то ли брак, то ли развод директора.

– В общем, – продолжает Пашка, – почти все уехали, когда Данила Барский вызвал свою очередную подругу. Та приехала в компании собственных подруг. Я почти сразу ушёл в спальню с одной из них. Где и кто с кем был, не помню. Да и не смотрел, если честно. Настя не пила и собиралась отвезти отца и Данилу домой. Но последнему захотелось продолжения банкета. Наверное, Настя не уехала, а осталась с твоим Матвеем. Когда я его видел в тот вечер в последний раз, он ещё был достаточно трезв. Прости, Яра.

Паша ещё недолго пытается меня развлечь, но уже восемь часов вечера, приём посетителей заканчивается. Его просят покинуть палату.

Вновь оставшись одна, я думаю не о предложении Громова и не о его дочери. А о том, что, когда все сотрудники поехали по домам с Пашкиной дачи, там осталась компания мужчин, желающих, выражаясь народным языком, «поблядовать». Мой муж не поспешил к температурящему сыну и ждущей его жене, а присоединился к тем, кто не был обременён моральными принципами и семейными обязательствами.

Наверное, ещё и поэтому Громов сразу поверил словам Матвея, что между нами ничего нет. Как между Князевым и его женой. Живут же люди как соседи. Почему и нам так не жить?!

Назавтра после работы ко мне вновь заходит Паша. Приносит мои любимые пирожные. Спрашивает, может мне нужны какие-нибудь вещи первой необходимости?

– Я понимаю, что мне нужно всё, – невесело признаюсь ему. – В книжках часто пишут, что люди уезжают с одним чемоданом и начинают жизнь с нуля. Паша, я всё ещё представить не могу, как я начну с нуля? У меня даже одежды нет, кроме трёх полотенец и ночных рубашек, которые купил Громов. Паша, а ты был в моей квартире?

– Нет. Но дверь закрыта на ключ. Он у Громова. Насколько мне известно, прежде чем начнется ремонт, там всё должно просохнуть. Пока нанятая им бригада красит и белит лестничную площадку. Там повреждений нет, но стены закоптились. Немного, возле самой двери, но белить так уже всю площадку. Она у вас небольшая, на две квартиры. И фасад дома возле твоих окон подправить нужно, – сообщает Князев. – Так как пожар произошел по твоей вине, то и восстанавливать тебе. Коммунальщики здесь ни при чём.

– Сколько это будет стоить?

– Я точно не знаю, Яра. Шестой этаж, требуются услуги автовышки. Думаю, что всё в сумме потянет на большую часть твоей зарплаты, – признаётся друг.

– Которая ещё будет через неделю, – чувствую, как на моих глазах выступают слёзы.

– За деньги не переживай. Макар всё оплатил, – Паша недолго молчит и добивает: – Владелец банка звонил. Прямо не сказал, но предупредил, что, если из нашего филиала уйдёт хоть одна копейка, мы с тобой тоже уйдём без всякого выходного пособия.

– Что-то уже известно про нас с Матвеем? – пугаюсь я.

– Нет. На работе тихо. Макар же с нашим хозяином на короткой ноге. Возможно, намекнул, если кто-то станет играть не по его правилам, быстро пожалеет об этом. Расчистил себе путь. Яра, не иди против Громова, не поднимай бурю в стакане.

– Паша, ты не представляешь о чём говоришь!

– Для того, чтобы выиграть войну, часто требуется проиграть битву, – философски замечает Князев. – Может сама Настя через неделю скажет папочке, что не хочет тебя видеть. Не думала об этом? Макар – человек слова. Снимет тебе отдельную квартиру, чтобы выполнить просьбу дочери, но и ремонт в твоей сделает, как обещал. Яра, не руби наши головы. Я буду поддерживать тебя, что бы ни случилось. Никому не позволю тебя обидеть. Но лучше, если я это буду делать в своей должности, а не в статусе безработного.

В больнице меня оставляют ещё на два дня. Паша по-прежнему навещает каждый вечер, а Матвей даже не звонит, словно мы с ним незнакомы. Боится, чтобы Настя не приревновала? Или Макар Львович случайно не услышал и не надрал уши?

Телефон, кстати, мне Паша купил. За собственные деньги. Не самую дорогую, но и не самую дешёвую модель. Сказал, что я ему ничего не должна. Но я мысленно пообещала себе вернуть деньги начальнику, как только смогу.

Пожалуй, нужно завести тетрадку и записывать, кому и что я сейчас буду должна. Вновь думаю о том, что квартиру мы с Матвеем ремонтировали и обставляли почти десять лет. С двух зарплат. Как я всё это сделаю с одной?

Хотя Князев каждый вечер спрашивает о моём решении, я его всё ещё не могу принять. С одной стороны, мне хочется как можно дольше утаить от всех наш с Матвеем развод. Занять позицию страуса. Я понимаю, что говорить будут, но лучше через два месяца, чем теперь. Если Громов и врачи решили, что я хотела из-за мужа на тот свет отправиться, то и на работе решат то же самое.

Никто не поверит в случайность с пожаром. А это самое обидное. Ведь всё произошло действительно случайно.

Глава 11. Выписка

Вещи собираю на автомате.

Готового решения у меня нет. Всё ещё не могу представить, как мы все вместе будем уживаться в одном, пусть и большом доме. От накативших эмоций звоню Князеву и высказываю всё, что я о нём думаю.

Он ведь знал, что я ничего не решила, а уже растрындел всему банку.

– Это не я, – мягко отвечает тот, терпеливо выслушав поток моего возмущения. – У Матвея все спрашивают про твоё здоровье, где вы будете жить на время ремонта. Он и сказал, что Настя с отцом пригласили вас пожить у них дома. Он её каждое утро на работу привозит. Все, понятно, заметили.

– Прости, – сдуваюсь я, как лопнувший шарик.

– Так тебя сегодня выписывают или нет? Я хотел Матвея подменить, чтобы он тебя из больницы забрал. Но тот злой какой-то. Поругались?

– Мы даже не разговаривали, – признаюсь я и рассказываю про приезд Макара и то, что мне не во что одеться.

– Я Матвею передал твою просьбу, – вздыхает Пашка. – Нужно было самому тебе одежду купить. Ладно, что сделано, то сделано. Не пререкайся с Громовым. А мне звони в любое время, если что понадобится. Мы с тобой разберёмся. Это лучше, чем унижаться перед Матвеем и обременять Макара.

– Спасибо тебе, – благодарю я.

Вещей у меня немного. Полотенца да бельё и небольшой фасовочный пакет оставшихся несъеденными фруктов. Всё это вмещается в красивую картонную сумку дорогого бутика.

С почти такой же сумкой, только другой расцветки, Громов возвращается буквально через пять минут, после того, как я всё собрала.

– Надевай, – протягивает сумку мужчина. – Продавщица сказала, что такой фасон подойдёт, даже если немного не попасть в размер. Понятно, что оно не стирано, поэтому надевай прямо на рубашку. Ткань плотная, заметно не будет. Ярослава, чего ты ждёшь?

– Может, вы выйдете?

Чертыхнувшись, мужчина выходит.

В сумке оказывается платье-халат насыщенного синего цвета. Одного из моих любимых. Хорошо сочетается с моей внешностью. Я пользуюсь советом Громова и надеваю его поверх тонкой рубашки на бретелях. Благодаря тому, что две половины платья накладываются друг на друга и завязываются поясом, наряд садится идеально. И рубашка незаметна.

Смотрю на свои ноги в простых шлёпанцах. Про обувь я не сказала, а мужчина, соответственно, не подумал. Да и без примерки трудно угадать с размером. Но мне только через больничный двор перейти и дома подняться по лестнице. Вряд ли кто-то обратит внимание, во что я обута.

Мне отдают больничный и эпикриз. Рекомендуют в понедельник обратится в поликлинику, где мне откроют новый листок нетрудоспособности.

Пройдя половину пути до машины Громова, я резко замедляю шаг. Очень кружится голова и накатывает резкий приступ сильной тошноты. Видимо, от притока свежего воздуха.

– Садись, садись, – Макар Львович обхватывает меня за плечи и помогает присесть на ближайшей лавочке. Благо во дворе больницы они на каждом шагу. – Может, врача позвать?

– Мы же только от него, – напоминаю я, стараясь выровнять дыхание. – Сказали, что такие симптомы могут сохраняться ещё несколько месяцев. Даже на всю жизнь могут остаться. Уже лучше.

Почти середина июня. Когда я смотрела в больничное окно, казалось, что на улице очень тепло. На самом деле сегодня пасмурно и дует холодный ветер. Я чувствую, что начинаю некрасиво дрожать.

Мужчина тоже это замечает. Снимает с себя пиджак, но не набрасывает на плечи, а заставляет надеть как полагается, просунув руки в рукава.

– Идём? – берёт в одну руку мою лёгкую картонную сумку, а второй снова обхватывает мои плечи, крепко прижимая к себе. – Не бойся, если начнёшь падать, я удержу.

Голова вновь сильно кружится, но тошнота уменьшается.

– Может, приляжешь на заднем сиденье? – предлагает мне, когда мы останавливаемся возле огромного тёмного внедорожника. – Хотя на переднем не будет так укачивать. Ещё немного постоим?

Я молча киваю. Он забрасывает мою сумку в машину и обнимает уже двумя руками. Я сдаюсь накатившему головокружению и опускаю голову на мужское плечо. Громов прав. Лучше постоять. Не хватало ещё, чтобы меня вырвало прямо в машине.

От мужчины исходит лёгкий запах парфюма. Но он мне приятен и не усиливает имеющуюся тошноту. И стоять мне с ним приятно. Хочется закрыть глаза и уснуть прямо в больничном дворе.

Я совершенно не знаю этого мужчину. А с тем, что знаю о нём, в корне не согласна. Но так спокойно я себя не чувствовала даже с Матвеем.

– Ярослава, поедем сразу домой. Ты сможешь лечь и отдохнуть. Наверное, нужно ещё время. А твоя квартира никуда не денется, — негромко наговаривает мне на ухо Макар Львович.

– Нет. Я хочу посмотреть, хотя бы пару минут, – возражаю я и первой отстраняюсь от него. – Пожалуйста. Мне уже лучше.

– Ладно, нам почти по пути, – всё же соглашается мужчина.

Помогает мне сесть в автомобиль и сам пристёгивает ремнём безопасности, закрывает дверь.

– Можно окно не закрывать? – прошу я.

– Можно. Тогда со своей стороны прикрою, чтобы тебя не продуло. Ко всему прочему.

Глава 12. Пожарище

Но едва мы заходим в помещение, я понимаю, что совсем не представляла последствий пожара. Кухня, коридор и ванная с туалетом выглядят просто ужасно. Спальня и комната сына чуть лучше. Но везде до сих пор витает едкий запах дыма, хотя все окна открыты на проветривание.

– Матвей сюда приезжает, – скорее самой себе, чем своему попутчику говорю я.

– Нет. У меня есть водитель, который возит мою помощницу по хозяйству по магазинам. Иногда я его использую как надёжного курьера. Раньше Настю по всем делам возил, пока она не получила права. Я попросил его утром открывать окна, а вечером закрывать.

Пока он говорит, я открываю шкаф. Сам он скорее оплавился и закоптился, чем сгорел, но вещи внутри полностью испорчены.

– Всё на выброс, – утвердительно кивает головой мужчина. – С понедельника ремонтники приступят к вывозу всех вещей и мебели, затем демонтируют внутренние двери, потолки и полы. Видишь, вот в этих местах уже поснимали, чтобы оценить ущерб. Хорошая новость, как я уже говорил, в том, что соседские квартиры совершенно не пострадали. Только та, что под тобой. Её залили пожарные. Но не всю, в основном кухню и коридоры. Мебель и техника в комнатах осталась в рабочем состоянии. У тебя здесь больше коптило, чем горело. Соседям ты должна холодильник, микроволновку… Я не помню всего. Специалисты оценили ущерб. У меня есть их опись. Я говорил с твоей соседкой. Пообещал компенсировать все затраты, поэтому в суд на тебя она подавать не будет.

От одного его упоминания о чужой бытовой технике меня бросает в дрожь.

– В комнате твоего сына я видел фотоальбомы и какие-то его личные вещи, которые можно почистить. Мастер ремонтной бригады пообещал, что всё, что можно реанимировать и что важно для тебя как память они не станут выбрасывать, а передадут тебе, – продолжает Громов.

Он ещё что-то говорит, а я чувствую, как очередной приступ боли разрывает моё сердце. Совершенно чужой мне человек позаботился о том, чтобы сохранить память о детстве моего ребёнка. В то время как его отец даже не заехал, чтобы забрать альбомы с фотографиями.

Чёрный потолок, чёрные стены, черная дыра в моём сердце и душе.

– Тише, тише, дыши спокойно, – чувствую, как крепкие руки мужчины подхватывают меня, не дав упасть на чёрный пол. – Чёрт! Тебя здесь даже посадить некуда. Нужно уходить. Тебе с твоими повреждёнными лёгкими и бронхами здесь находиться нельзя. Врач рекомендовал после закрытия больничного взять отпуск и за город уехать. Пошли отсюда.

– Нет. Подождите, я должна знать. Это ведь большие деньги… За ремонт квартиры. За материалы, за работу строителей, за демонтаж, за всю эту уборку. И за мебель. Я за год столько заработаю? – упираюсь в его обтянутую футболкой грудь сжатыми кулачками. – Ответьте мне. Вам ведь уже всё посчитали!

– Примерно посчитали, – он обхватывает меня двумя руками крепче прижимая к себе. – Яра, это не то, о чём ты должна сейчас думать.

– А кто об этом будет думать! – всё же срываюсь я. – Вы сами сказали, что Матвей ни разу сюда не приехал. Даже фотографии сына ему не нужны. Словно Марат не рос на его глазах десять лет, словно он не его родной ребёнок. Как нормальный человек может так поступить?

Утыкаюсь лицом в мужское плечо, не в силах сдержать рыдания. Плевать, что он обо мне подумает! Он совершенно чужой мне человек! Откупится от меня моей собственной квартирой и забудет назавтра, как кошмарный сон. Я в этом городе чуть больше пятнадцати лет. За это время мы ни разу не встретились, хотя он и является важным клиентом нашего банка. И больше не встретимся. После моих истерик мужчина сам будет обходить меня за километр.

– Макар Львович, – хлюпаю носом, размазывая и слёзы, и сопли по его футболке. – Ответьте.

– Нет, Яра, ты за год таких денег не заработаешь. Даже если не будешь платить коммуналку и перестанешь кушать. Успокойся. Главное, что все живы. Я сказал, что оплачу, значит оплачу. И не нужно называть меня по отчеству. Мы ж теперь почти одна семья. Поехали отсюда, Макарова Ярослава.

Последнее предложение он произносит с усмешкой, но без издевки, чтобы меня приободрить. Грубая тяжёлая ладонь гладит по голове. Шероховатая кожа цепляет мои длинные, но неровные волосы. Его прикосновение меня не раздражает, хотя я не очень люблю, когда трогают мои волосы.

Заставляю себя успокоиться, поднимаю голову, чтобы отстраниться и случайно мажу губами по мужскому подбородку. Громов гладко выбрит. Скорее всего он не относится к тому типу мужчин, у которых щетина отрастает уже к обеду. Мне приятно это случайное прикосновение. Но оно лишнее. Спешу отстраниться, только мужская рука на моём затылке не позволяет этого сделать.

– Макар, – растерянно шепчу я, обдавая его губы своим дыханием. Он задумчиво смотрит на меня, словно ожидая моих дальнейших действий. Только делать мне ничего не хочется.

Мы стоим в центре сожжённой квартиры, где сгорело самое важное – моё счастливое настоящее и будущее. Я никогда не представляла себя с кем-то другим, не Матвеем. И теперь представить не получается. Я оказалась ненужной человеку с которым прожила половину собственной жизни. А этому мужчине я и на вечер не буду нужна.

В дверь раздаётся громкий стук. Я резко отстраняюсь, но и Макар больше не удерживает меня. Пожимает плечами:

– Строители придут только в понедельник. Это к тебе.

За дверью стоит тётя Маша. Та самая соседка, которую затопило водой от тушения пожара. С ней у меня всё время были хорошие отношения. Простая женщина за шестьдесят. У неё два сына. Но один живёт за границей, приезжает редко. Второй умер года три назад. В молодости связался с дурной компанией, пристрастился к спиртному, часто менял работы, с которых его с завидной регулярностью увольняли. Когда стало совсем плохо, тётя Маша уговорила обратиться к врачам. Те обнаружили цирроз печени. Даже в больницу госпитализировать не стали. Сын соседки прожил всего две недели после постановки диагноза.

Глава 13. Макар

Не выношу женских слёз. Хотя, кто их любит. Особенно когда чувствуешь, что отчасти виноват сам. Обнимаю Ярославу, давая ей время прийти в себя. Заметно, что она очень плохо себя чувствует, и оставаться в собственной квартире ей попросту вредно.

Я тоже чувствую себя скверно.

Конечно, когда выяснилось, что попытки самоубийства не было, стало легче. Но все равно ситуация скверная.

Факты – упрямая вещь. У Макаровых была семья. Теперь она разрушилась, и причиной стала Настя. Не поводом, похоже, а именно причиной. Матвей ужом вился, убеждая, что они с женой лишь сохраняли видимость семьи ради сына. Оказалось, врал.

Надо приглядеться к нему, прощупать, так ли велика его любовь к Насте, как он клянётся. Или сообразил, что родство со мной ему выгодно?

Впрочем, положение патовое. Не скажешь ведь дочери: «Похоже, твоего ненаглядного интересуешь не ты, а папины деньги. Так что расти ребенка одна».

Всё что я делаю – ради неё. Вообще всё, что я делаю в жизни.

Для неё, и для Майи, конечно, тоже, построил дом, бизнес раскрутил, держу в банке на личном счете сумму с большим количеством нулей.

С младенчества души не чаял в дочери. Баловал, игрушками задаривал, одевал, как принцессу. И не просто откупался за то, что много работаю. Старался проводить с ней всё своё свободное время.

Мне всегда было в кайф потакать ее детским шалостям. Играть в куклы, школу-больницу, в спасение царевны, заточенной в башне. До одурения кататься на аттракционах в парке, пачкаться в сладкой вате и мороженом.

А какие праздники мы для неё устраивали! Снимали кафе или детский центр. Аниматоры в костюмах любимых мультгероев, игры, конкурсы, десятки воздушных шаров под потолком. Знаю, что Настины подружки целый месяц старались с ней не ссориться, угождать во всём, чтобы оказаться в числе гостей, приглашённых на её День Рождения.

Майя ушла из семьи, когда дочь вступила в подростковый возраст. В тот момент, когда девочке так нужна мать. Поговорить о своём, о девичьем, спросить совета, поделиться радостью и слезами первой влюблённости.

Не папа, а мама, нежная и чуткая, должна быть рядом с девочкой в этот непростой период, чтобы развеять надуманные страхи и тревоги, объяснить изменения в физиологии, научить ухаживать за собой. У Насти не было рядом мамы, и я из кожи вон лез, чтобы компенсировать её отсутствие. Читал умные статьи, о чем и как говорить с подростком, к психологу за консультациями обращался.

Сложнее всего было мириться с перепадами Настиного настроения, реагировать на них спокойно, не срываться. А ещё терпеливо бороться с её недовольством собственной внешностью: то нос большой, то уши торчат. Каких нервов мне стоило убедить дочку отказаться от жесткой диеты – в свои пятнадцать при весе в пятьдесят три килограмма, она вообразила, что толстая!

Пережили это сложное время, стали, кажется, еще ближе и роднее. Дочь повзрослела, но всё, что с ней происходит по-прежнему принимаю близко к сердцу. Любому за неё горло перегрызу. И это отнюдь не фигура речи.

Я не однажды думал, что когда-нибудь мне придётся доверить Настю другому мужчине. Должен буду принять её выбор и отнестись к нему с уважением. Понимал, что это будет непросто.

Отцовская ревность начала проявлять себя много лет назад. Напрягался каждый раз, когда дочь упоминала какое-нибудь мужское имя. Когда видел, как один из одноклассников провожает её из школы, сердце начинало биться чаще, туманная пелена застилала глаза. Хотелось подойти к прыщавому подростку, взять его за грудки и встряхнуть хорошенько. Чтобы ни словом, ни взглядом не посмел обидеть мою девочку. Успокаивал себя тем, что дочка у меня умница, и цену себе знает. Не влюбится абы в кого. А когда возникнут серьёзные отношения, я уж приложу свою руку, воспитаю парня.

Кто же знал, что получится вот так?

Оказывается, нужно было дочке отдельно объяснять, что связываться с мужчиной значительно старше себя, а тем более с женатым, не стоит. Я и предположить не мог, что такое возможно. Никогда не замечал за Настей интереса ко взрослым мужчинам. Беседовал с ней о том, что нужно получить образование, состояться как личность, прежде чем заводить семью.

Особенно мужчине.

Но не думал, что она так буквально воспримет мои слова и выберет в спутники жизни человека, которому уже тридцать пять стукнуло. Я-то имел в виду внутреннюю зрелость, а с ней у Матвея как раз недобор: вечно приходится ему о чём-то напоминать, доделывать за него. Ответственность за семью, которую только что оставил, сбросил с плеч, как ненужный груз.

О контрацепции я с дочкой тоже разговаривал. Ещё в девятом классе. Видно, давно это было, забылось уже. Я, с одной стороны, рад ожиданию внука или внучки. С рождением ребенка жизнь обретает новый смысл, выходит на новый уровень.

С другой стороны, построить счастье на осколках чужой семьи, возможно ли это? И еще вопрос, что за человек этот Матвей? Взрослый мужик, почти мой ровесник, с давно сформировавшимся характером, устоявшимся мировоззрением. Такого не перевоспитаешь. Можно только присмотреть, пока он под боком. Чем я и собираюсь заняться в последующие два месяца.

Я в принципе привык держать всё под контролем. В бизнесе, в отношениях с людьми. И решение поселить Матвея у себя в доме правильное. Пусть побудет у меня на глазах. Так или иначе проявит себя, покажет, каков он на самом деле. Если подумать, тот еще гад. Соблазнил юную девушку, а из семьи уходить не торопился, пока про беременность не узнал. Прибить его хочется. Если б не Настя и будущий внук, так бы и сделал.

Глава 14. Свести с ума

К дому Громова едем молча.

Каждый думает о своём. Я – о том, что не сдержалась и вспомнила о его дочери. За что и получила. Весьма оригинальным способом. Меня поцеловали. Никогда не думала, что поцелуй может стать наказанием. А именно таким он был: несдержанным, как мои эмоции; грубым, как ведущий автомобиль мужчина и давно забытым мною, как я для Матвея.

Не могу вспомнить, когда муж поцеловал меня в последний раз так, как десять минут назад целовал Макар: с силой надавив своим ртом на мой, проникнув языком глубоко в рот и вызвав тысячу самых разных эмоций и ощущений.

Я так сильно растерялась, что даже не подумала отстраниться. Держалась руками за его плечи, прилежно открыв рот и отвечая на каждое движение его языка своим. Так, как он хотел.

И не я, а мужчина отстранился первым, уже привычно хмыкнув:

– Яра, а тебя вообще целовали?

Словно пощёчину влепил.

Хорошо, что вслух не добавил, что теперь ему понятно, почему от меня муж сбежал. Наверное, по-мужски пожалел Матвея, что тот меня почти пятнадцать лет терпел. Не умеющую целоваться.

Я перестаю думать о поцелуе, когда внедорожник пропускает поворот на Выселки, так в народе прозвали расстроившийся за последние двадцать лет дорогой частный сектор. Там построили свои дворцы прошлый и нынешний мэр, главврач больничного комплекса, большая часть городской администрации, директор единственного работающего в прибыль государственного завода. Даже Паша Князев успел застолбить там себе место. Может, ещё и поэтому с женой не разводятся, чтобы не потерять приписку к элите города. Мест для строительства больше нет, продажи случаются редко и по баснословной цене.

– Вам среди благородных мира сего места не хватило? – не могу удержаться, чтобы не съязвить. – К плебеям примкнули?

Громов красноречиво смотрит на мой рот, и я вовремя умолкаю.

– Не выкай. Я уже понял, что это не является показателем твоего уважения. И по возрасту ты всё же ближе ко мне, чем к моей дочери…

Я героически молчу, и мужчина продолжает:

– Пока был женат на Майе жили почти в центре Выселок. Но на двоих с Настей трёхэтажный особняк на два крыла нам оказался без надобности. Ты вряд ли знаешь, но при всей помпезности тамошних дворцов, под них выделены маленькие участки. В элитный улей пыталось набиться как можно больше пчёлок.

Мы сворачиваем на Заречную, о которой недавно говорил Паша. Улица расположена в старой части города, но от старого частного сектора как такового почти ничего не осталось. Многие дома перестроены под современные коттеджи. А вокруг берёзовой рощи, за высокими заборами, ограждающими поистине царские угодья, спрятаны небольшие, но самые настоящие архитектурные шедевры.

Громов открывает автоматические ворота с пульта и едет по подъездной дорожке к сравнительно небольшому, но аккуратному двухэтажному коттеджу.

– Разочарована, что не элитный микрорайон? – вновь дразнит, глядя в моё лицо. – Не привык ютиться в муравейнике. Люблю утром выйти на балкон с чашкой кофе и смотреть не на задницу соседа на таком же балконе, а на живописную, созданную матушкой-природой картину.

– Очень красиво, – не могу не признать я, разглядывая разнообразие цветов, кустов и деревьев. Они подобраны и высажены так, что создаётся прекрасный, радующий глаз вид. Мы уже вышли из машины, но хозяин повёл меня не в дом, а по мощённым дорогой плиткой дорожкам.

Неожиданно я увидела мчащуюся прямо к нам большую собаку. От нахлынувшего на меня страха упала прямо на землю, сжавшись в комок и закрывая лицо руками. Кажется, я даже не закричала. Ужас буквально парализовал меня. В больнице я три дня говорила шёпотом. Теперь голос пропал окончательно.

– Ярослава, всё в порядке, собака тебя не тронет, – почувствовала, как мужчина садится рядом и перетягивает меня к себе на колени. – Он молодой, ещё хочет играть. Ты что, так сильно испугалась?

Я лишь кивнула, а Макар резко перестал улыбаться:

– Яра, скажи что-нибудь?

Отрицательно покачала головой. Голос никак не возвращался. Я лишь смешно, как рыба, выброшенная на берег, открывала рот.

Кажется, это надолго. Теперь меня точно признают ненормальной. Уволят с работы и отдадут сына Матвею. Почувствовала, как по щекам потекли слёзы от беспомощности собственного положения и злости на себя.

Зачем я согласилась поехать с этим человеком? Понятно же, что он всеми силами будет выгораживать и отбеливать свою дочь.

Как последняя дурочка повелась на помощь с ремонтом. Ещё в детском саду нам говорили, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Как удобно сделать меня сумасшедшей и запереть в какую-нибудь психбольницу. Да в каждом сериале на первом канале такое показывают. Только я целыми вечерами торчала на кухне, готовя мужу свежие домашние ужины. А нужно было телевизор смотреть. Может, наученная чужим опытом, не вляпалась бы в подобную историю.

Попыталась встать, вырваться из крепких обнимающих меня рук. Успокаивающих, убаюкивающих, забирающих волю к сопротивлению. Неожиданно подумала, что никто ничего не знает о его бывшей жене. Уехала за границу, забеременела и вышла замуж за другого. Бросила дочку и мужа. Со слов Громова. А где факты? Где доказательства? Может заперта за решёткой в какой-нибудь заграничной клинике. И никому до неё нет дела.

Глава 15. Хозяйская кровать

Моим глазам открывается впечатляющая картина. Несмотря на то, что Матвей выше и плотнее Макара, последний держит его, приподняв над собой. Мне хочется рассмеяться, если бы не одно обстоятельство: ноги моего всё ещё мужа болтаются над верхней ступенькой лестницы. Если Громов отпустит или толкнёт Матвея, тот покатится по ступеням, как мячик, который пнули со слишком большой силой.

– Папа! Ну, папа, – скулит Настя. – Пожалуйста, успокойся. Тебя в тюрьму посадят, если покалечишь его.

Настя права. Но я думаю о другом. По тому что я вижу, девушка переживает за отца, а не за любовника. Инстинктивно прикрывая живот рукой, чтобы Громов не заехал в него локтем, дочка теребит отца за плечи одной рукой.

Ещё больше меня изумляет то, что мне тоже страшно за Макара, а не за мужа. На эмоциях Громов отпихивает дочь, и та отскакивает в сторону, не решаясь рисковать ребёнком.

Я пытаюсь закричать, но голоса всё ещё нет. Ничего не остаётся, как обхватить Макара за талию обеими руками, перетягивая его внимание на себя. Он резко оборачивается, смотрит мне в лицо и отпускает Матвея. Тот тяжёлым кулем плюхается на край лестницы. Настя тут же оказывается рядом, присаживаясь возле мужчины.

А я вновь думаю о том, что подобная картина мне неприятна, но не настолько сильно, как я себе представляла.

– Испугалась? – хмурится Макар, проходясь по мне взглядом.

Я киваю, подтягивая на груди широкую рубашку. Не хочется, чтобы при очередном моём движении выпавшая грудь оказалась на обозрении двоих мужчин.

– Сама дойдёшь? – уточняет Громов указывая головой в сторону собственной спальни. – Или донести?

Чувствую я себя по-прежнему плохо, но не настолько, чтобы не дойти на собственных ногах. Но, в который раз за вечер, принимаю противоречащее собственному мнению решение. Протягиваю руки, обхватывая мужские плечи, и Макар вновь легко меня поднимает и несёт в свою спальню, аккуратно опускает на кровать.

Он наклоняется, чтобы меня посадить, а я не успеваю достаточно быстро убрать руки с его шеи и прихватить верх рубашки. Левая грудь выпадает и едва ли не тычется в рот мужчины.

Я пытаюсь натянуть сползшую ткань, не удерживаю равновесие и падаю на спину. Громов тоже отводит свой взгляд, опускает его ниже, как раз, чтобы рассмотреть какого цвета у меня трусики. Я слишком сильно стянула рубашку на груди, обнажив собственные бёдра.

Нарочно так не придумаешь!

Мужчина берёт в руки одеяло и накидывает на меня, разом прекратив все мои трепыхания.

– Принесу тебе ужин, – говорит мне. – Ты же с утра ничего не ела. Оставайся сегодня в моей кровати. Комнату выберешь себе завтра.

Я лишь киваю головой. Раз я зачем-то пять минут назад сказалась «больной», то резко «выздороветь» будет совсем глупо. К тому же мне не хочется ужинать за одним столом с Настей и Матвеем. Смотреть на их милование и обжимание. Пусть подобная картина сегодня пройдёт мимо меня.

Макар открывает неприметную дверь за которой оказывается гардеробная. Возвращается оттуда с одной из своих футболок.

– Надень. Тебе будет удобнее.

Сам уходит за обещанным ужином. Сначала я надеваю футболку на рубашку. Но та топорщится, неприятно обтягивает тело, сковывает движения. В итоге я снимаю рубашку и надеваю одну футболку. Она едва прикрывает мои бёдра, но грудь закрыта полностью. Это хорошо. Моя пятая точка всё равно не видна из-под одеяла.

Макар возвращается с ужином на двоих. Ничего не объясняет. То ли решил составить мне компанию, то ли сам не захотел лишние полчаса смотреть на зятя.

После ужина мне хочется в туалет и умыться. В ванную комнату есть прямой выход из спальни.

– Не закрывай дверь на замок, – предупреждает меня хозяин. – Вдруг станет плохо или упадёшь. Тогда что делать? Дверь ломать? Без острой надобности я заходить не буду.

Насчёт двери он прав. Хватит того, что оплачивает восстановление моей квартиры. Если придётся из-за меня ещё и в своём доме двери менять, это уже ни в какие рамки не впишется.

Принимать душ я не рискую, тем более что в ванной есть биде. Освежившись, возвращаюсь в спальню и забираюсь в кровать. Теперь Макар уходит в ванную. Это меня не удивляет. Понятно, что привык к своему собственному санузлу.

Дом небольшой. Намного меньше, чем я могла предположить. И не новый. Громов сказал, что купил его после развода, соблазнившись большим участком. Значит лет пять-шесть назад. Скорее всего ванных комнат здесь раз, два и обчёлся. Остаётся надеяться, что мне не придётся делить одну ванную комнату с Матвеем и Настей. Лучше тогда на первый этаж бегать.

Но с этим буду разбираться завтра. Пока удобно устраиваюсь в хозяйской кровати, где мне всё нравится, и почти сразу начинаю дремать.

Дома мы с Матвеем спали на неудобной раскладной тахте.

В больнице, где всю ночь горит свет и ходит медперсонал, выспаться совсем не удавалось.

В спальне тоже горит ночник. Макар выключит его, когда вернётся из ванной и пойдёт… Куда он пойдёт? Скорее всего в гостевую спальню. Если он сказал, что я могу выбрать, значит здесь они существуют.

Я слышу, как отворяется дверь ванной, гаснет ночник, и рядом прогибается матрас под тяжестью мужского тела. Открываю глаза и сажусь в кровати.

Глава 16. Знакомая незнакомая дача

Утром просыпаюсь одна. Чувствую себя отдохнувшей. Не сразу понимаю, что в дверь кто-то скребётся. Неужели собака свободно гуляет не только по двору, но и по дому? Привыкла с утра приходить в хозяйскую спальню?

Но дверь открывается, и на пороге возникает мой муж. Почти муж.

– Ты же говорить не можешь, – бубнит Матвей, – а я жду, что ответишь. Или уже можешь? Не прошло?

Натягиваю на себя одеяло и отрицательно качаю головой. Мужчина садится на край кровати:

– Яра, я не специально. Ну да, Макар Львович говорил, что ты поживёшь здесь. Но эта чёртова собака вылетела у меня из головы…

– Ты тоже вылетишь, если ещё раз я увижу тебя в своей спальне, – рычит с порога Громов. Он в спортивных брюках и насквозь мокрой от пота майке. Видимо, бегал по территории. Тепло. А площади вокруг дома достаточно, чтобы не топтаться на одном месте.

– Я же не к вашей женщине зашёл, пока вас не было, – мямлит Матвей.

– Но и не к своей, – раздражённо бросает хозяин дома. – Твоей она была, пока спала с тобой в одной кровати. А теперь брысь отсюда и не мозоль мне глаза в моей собственной спальне. Вот здесь тебя я точно видеть не хочу.

Матвей тут же исчезает, а Макар, пробубнив под нос очередное ругательство, уходит в душ.

Я осторожно сажусь на кровати. Вроде ничего. Ноги чувствуются, как обычно, и руки больше не дрожат. Всё же сон творит чудеса. Только голос не вернулся. Встаю с кровати и делаю несколько шагов по комнате. Голова уже привычно кружится, но на ногах стою уверенно.

Может, не признаваться в этом хозяину дома? Тогда я ещё день могу кушать в спальне. Едва думаю о том, что два выходных мне придётся как-то взаимодействовать с Матвеем и Настей, как к горлу подкатывает сильная тошнота.

Хорошо, что Макар не закрыл дверь ванной на замок, и я успеваю добежать до унитаза, куда меня весьма бурно выворачивает.

Да меня во время беременности Маратом ни разу не стошнило!

– Снова плохо? Стоять можешь? – чувствую, как с моего лица убирают волосы. Мужчина даже не вытерся. На нём лишь криво повязанное на бёдрах полотенце.

Утвердительно киваю головой на его вопросы.

– Ты не беременна? – значительно тише бормочет в мою спину.

Отрицательно качаю. Несколько раз для убедительности.

– Давай умываться.

Когда возвращаемся в спальню, Макар протягивает мне включённый планшет. На нём писать удобнее, чем в телефоне.

– Ни с того, ни с сего резко плохо стало? – не отстаёт он.

«Меня почти всё время подташнивает после пожара. В больнице сказали, что это нормально и быстро не пройдёт. Можно я позавтракаю после всех? Со мной возиться не нужно. Я сама себе накрою».

Он читает и внимательно смотрит на меня:

– Не хочешь с Матвеем и Настей сталкиваться?

«Не хочу. И так плохо».

– Полежи пока. Вытошнило, кушать всё равно сразу не нужно. Там тебе вчера Татьяна Анатольевна какие-то вещи купила и постирала. Сейчас принесу из прачечной.

Помощница не только постирала купленные, но и те, что были на мне в больнице. Когда я умывшись и надев шорты с майкой, возвращаюсь в спальню, Громов проходится по мне задумчивым взглядом:

– Ты права. Не хочется два дня на рожу твоего бывшего мужа смотреть.

«Вашего будущего зятя», – мстительно пишу на планшете.

Мужчина читает, но не злится.

– Мы можем поехать на два дня на дачу. Место живописное. Дом находится среди соснового бора. Очень хорошо для твоих бронхов и лёгких. Собаку оставим здесь, – добавляет для большей привлекательности картины.

Я соглашаюсь без раздумий. Куда угодно, лишь бы подальше от этого дома. Точнее, его жильцов.

«Вы просто так согласны два дня потратить на меня?»

– Как и у всех, у меня бывают выходные. И никаких особых планов на них не было, – не раздумывая отвечает Макар Львович.

Так как «особые планы» Громова младше меня лет на десять-пятнадцать здесь я ему верю.

Пока мы завтракаем, горничная собирает нам с собой еду в специальную сумку-холодильник. И я впервые за последнюю неделю ем с аппетитом. Даже тошнота куда-то исчезла.

Неужели мне не только не придётся смотреть на своего бывшего в компании с любовницей, но ещё и проводить выходные за готовкой? Для меня это что-то на грани фантастики. Интересно, а телевизор на даче есть? Если будет интернет, можно и планшетом воспользоваться.

– Папа, а вы надолго? – когда мы садимся во внедорожник к отцу подходит Настя. На меня не смотрит, да и я быстро юркаю на переднее сиденье машины.

– Завтра вечером вернёмся, – отвечает родитель. – Чувствуйте себя как дома. Без присмотра взрослых.

Замечает мой довольный взгляд и добавляет:

– Только дом не сожгите.

Я ничего не знаю о даче Громовых. И писать на планшете вопросы, отвлекая водителя от дороги, идея не самая удачная. Сначала просто наслаждаюсь поездкой слушая что-то из старенького Роллинг Стоунз, но затем дорога кажется мне больно знакомой. Я поворачиваюсь к Макару и вопросительно смотрю прямо на него. Он пожимает плечами:

Глава 17. Ночная проблема

Ночью в комнате очень темно. Рядом с домом нет фонарей. На улице льёт дождь, спрятав за тучами луну. Возле кровати есть ночник, но там перегорела лампочка. Идти просить Макара её заменить в полночь – не самая лучшая идея.

Возможно, оттого что я выспалась днём, уснуть совсем не получается. Более того, мне становится холодно под тонким одеялом. Раньше мы с Матвеем останавливались именно в этой комнате. Тогда я прижималась к большому телу мужа, хотя он и ворчал, что я мешаю ему отдыхать.

Чем больше лежу, тем сильнее накручиваю себя. Вновь чувствую себя брошенной и ненужной. Разбитой, разломанной, подчинившийся обстоятельствам. Даже сегодня я побежала сломя голову вместо того, чтобы заставить это сделать Матвея. Струсила.

Сердце болезненно щемит, а лютое чувство одиночества буквально гонит меня из холодной кровати. Набрасываю поверх рубашки тонкий халат и спускаюсь на кухню. Завариваю себе в кружке обычное какао. Коровье молоко я почти не пью, но в холодильнике есть сгущенное в тубе.

Слёзы от жалости к самой себе застилают глаза, грозя не подсластить, а подсолить моё какао. Одной рукой пытаюсь их вытереть, второй вытряхиваю из тубы сгущёнку. Беззвучно всхлипывая, подношу к губам горячий напиток. Так хочется скорее согреться.

– Совсем с ума сошла! Не пей! – Макар зачем-то выхватывает из моих рук кружку, расплёскивая горячую жидкость по столешнице. Проливается и на мой халат. Я дёргаюсь, когда кипяток попадает на кожу.

– Яра, ты выпила или нет?! Яра?! – он начинает трясти меня, а я совершенно не понимаю, что случилось. Ему что, какао жалко?!

Не добившись от меня ответа прижимается к моему рту, глубоко проникая своим языком. Я мгновенно теряюсь в этом неожиданном и грубом поцелуе, поддаюсь, принимаю и отвечаю. Бросаюсь с головой в незнакомые, неиспытанные ранее и, что здесь скрывать, возбуждающие ощущения.

Макар первым прерывает наш непонятный поцелуй.

– Не успела выпить? Запах не чувствуется, – шепчет мужчина, прижимаясь к моему лбу своим.

А я только теперь замечаю, что в моей руке туба не со сгущёнкой, а с сильным ядовитым средством для прочистки канализационных труб. Видимо женщина, которая присматривает за домом, заливала его в слив умывальника. Средство импортное. Я в первый раз вижу подобную упаковку.

Господи! Чтобы было бы, если бы я выпила! Запоздало пугаясь, разжимаю руку, и туба падает на пол. Остатки средства выливаются и, попав на разлитое какао, начинают шипеть. Через минуту вместо коричневых подтёков остаются белые разводы. Химический концентрат мгновенно разъедает цвет.

– Больше ничего в этом доме не трогай! – кричит Макар, словно я ему возражаю. От избытка собственных эмоций начинает трясти меня за плечи. – Сейчас бегом в мою кровать и ни шага из неё до утра!

Слёзы ручьём льются из моих глаз. А в тех местах, где какао попало на кожу, уже видны покраснения и чувствуется зуд. Я тут же тянусь почесать. Пятна проступают в основном по верхней части груди.

– Нужно промыть, – мужчина стягивает до пояса мою и без того широкую рубашку. Я наклоняюсь над умывальником, позволяя его пальцам скользить по моей груди.

Сняв с меня залитый водой халатик, Макар сухой частью ткани промокает грудь.

– Всё ещё щиплет? – спрашивает у меня, дуя на покрасневшие участки. Я отрицательно качаю головой, всхлипываю и пытаюсь вернуть на место болтающуюся на поясе рубашку. Но она тоже промокла.

– Иди сюда, – мужчина притягивает к себе, и моя обнажённая грудь прижимается к его.

На нём только тонкие брюки. А на мне нет трусиков. Наверное, он это видит, потому что широкая рубашка едва держится на середине моей попы.

– Да что же ты за наказание, – шепчет мне в ухо.

Его палец чуть надавливает на мои губы, и, растерянная от этого прикосновения, я приоткрываю их, чувствуя языком вкус его кожи. Повисшую над нами тишину разрывают оглушительные раскаты грома. Это над нами оказался грозовой фронт. Я невольно подаюсь вперёд, впечатываясь в мужское тело. Его горячая грудь и моя, с затвердевшими от холодной воды сосками.

С моих губ срывается беззвучный стон. Неосознанно хватаюсь руками за его плечи. И, словно спровоцированный этим неслышным стоном, мужчина подхватывает меня под мышки и сажает на стол, на мой влажный от воды халатик.

Но я больше не чувствую холода. Моё тело горит самым настоящим огнём. Я снова в плену пожара. Сижу перед ним с растрёпанными волосами, налившейся грудью и опухшими от его грубого и крепкого поцелуя губами. Ничего не могу поделать, плавлюсь от его жадного взгляда. Он не держит меня, но я не могу сдвинуться с места. С каждой секундой грудь болезненно наливается, внизу живота остро ощущается тянущая сладкая боль. Такого никогда со мной не было.

Я впиваюсь пальцами в крепкие плечи, за которые всё ещё пытаюсь держаться.

– Сильнее, – требует мужчина.

Теперь гроза бушует вокруг нас. Воздух нагревается, сжигая кислород. Становится тяжело дышать. Грудь бурно вздымается. Всё тело, не только живот, окатывают горячие волны. Оно налилось невыносимым желанием и магнитится к стоящему напротив мужчине. И это притяжение оказывается взаимным.

Я не могу этого не чувствовать. Обо всём говорит, кричит, лишь двоим понятный язык тела. Макар подкладывает руки мне под ягодицы, приподнимая, позволяя моей груди вновь касаться его. Ступнями я обхватываю его спину, нетерпеливо ёрзая, желая, как можно сильнее прижаться ноющим низом живота к твёрдой выпуклости между его бёдрами. И, лишь почувствовав ответное нетерпение, понимаю, что он тоже хочет меня.