Измена. Отражение нас

Пролог: Тишина перед бурей

Я стою у окна, смотрю на Новоозерск. Октябрь, вечер, фонари загораются, лужи блестят после дождя. Трамваи гудят, люди спешат домой, а я прижимаю ладони к стеклу, будто оно удержит меня от чего-то. В груди тесно, хотя я не могу объяснить, почему. Может, просто устала. Последние месяцы я почти жила в офисе, чертила проекты, спорила с клиентами. Работа — это я, София Коваленко, 42 года, архитектор. Но дома я кто? Жена Артема? Мама Даниила? Или просто женщина, которая забыла, как быть собой?

Оглядываюсь на нашу квартиру. Диван старенький, но уютный, на полке — мои эскизы вперемешку с учебниками Даниила. На стене фотки: мы с Артемом на море, Даниил маленький, с леденцом в руке. Улыбаюсь, но как-то горько. Когда мы в последний раз смеялись вместе? Я не помню. Может, это моя вина. Я так увлеклась работой, что перестала замечать их. Артема, Даниила, себя.

На кухне стоит моя кружка с чаем. Заварила мяту, думала, успокоит, но теперь он холодный, пахнет травой. Беру кружку, грею руки, но все равно зябко. Артем должен был прийти час назад. Звонил, сказал, что задержится на встрече. Его голос был обычным, чуть усталым, но я знаю этот тон. Он стал чаще молчать, отводить глаза. Или мне кажется? Я виню себя. Может, я слишком много работала, а он чувствовал себя одиноко? Или это просто жизнь — 18 лет брака, и все становится серым?

Сажусь на диван, подтягиваю колени. В квартире тихо, только часы тикают. Даниил в своей комнате, наверное, в наушниках, играет в свои игры. Хотела зайти, спросить, как дела, но он теперь такой — дверь закрыта, слова через силу. Пятнадцать лет, что я хочу? Он уже не тот малыш, который бегал за мной в парке. А я? Я та же София, которая любила Артема, строила с ним планы? Или я тоже изменилась?

Глаза цепляются за телефон Артема на подоконнике. Он забыл его утром, что странно — он всегда с ним. Подхожу, беру в руки, и сердце стучит быстрее. Это просто телефон, София, успокойся. Но я включаю экран, и там сообщение. Имя — Катя. «Ты сегодня был невероятный. Жду завтра». Я перечитываю, будто буквы могут измениться. Катя? Кто это? Коллега? Но коллеги так не пишут. В груди холодеет, как будто я упала в ледяную воду.

Ставлю телефон обратно, руки дрожат. Хочу кричать, но вместо этого стою, смотрю на него, как на чужую вещь. Что это значит? Может, ошибка? Может, шутка? Но я знаю, что нет. Эти слова — как трещина в моем мире. Я возвращаюсь к окну, смотрю на город, но он теперь другой. Огни мигают, а я чувствую себя потерянной. Где-то там, в этом городе, Артем, мой Артем, с кем-то еще. И я не знаю, как это принять.

Слышу, как ключ поворачивается в замке. Сердце сжимается. Я не готова. Не готова услышать правду, но и молчать не могу. Он входит, снимает пальто, и я смотрю на него — на человека, которого любила всю жизнь. И не знаю, что будет дальше.

Глава 1: Осколки правды

Артем вешает пальто, стряхивая капли дождя. Он выглядит как всегда: темные волосы, чуть растрепанные, рубашка слегка помята. Но я вижу его иначе. Как будто он чужой. Я стою у окна, сжимаю кружку с остывшим чаем, и слова из сообщения — «Ты сегодня был невероятный» — жгут меня изнутри. Хочу спросить, но горло перехватывает. А он просто смотрит, будто ничего не случилось.

— Ты чего не спишь? — спрашивает он, бросая ключи на столик. Его голос спокойный, но я слышу в нем что-то. Напряжение? Вину?

Я ставлю кружку на подоконник, рядом с его телефоном. Сердце колотится, но я заставляю себя говорить.

— Я видела сообщение, — говорю тихо, почти шепотом. — От Кати.

Он замирает. На секунду, но я замечаю. Его глаза скользят к телефону, потом ко мне. И я знаю — он понял. Это не ошибка. Я жду, что он соврет, скажет, что это ничего не значит. Но он молчит, и это молчание режет сильнее слов.

— Какое сообщение? — наконец спрашивает он, но голос уже не такой уверенный. Подходит к подоконнику, берет телефон, смотрит на экран.

— «Ты сегодня был невероятный», — говорю я, и мой голос дрожит. — Кто она, Артем?

Он кладет телефон, садится на стул, трет лицо руками. Я жду. Хочу, чтобы он объяснил, чтобы все стало как раньше. Но он смотрит в пол и говорит:

— София, давай не сейчас. Я вымотался.

Я задыхаюсь от его слов. Не сейчас? Он серьезно? Я нахожу сообщение от другой женщины, а он просит подождать? Гнев вспыхивает, и я не могу его сдержать.

— Не сейчас? — почти кричу я. — Ты шутишь? Кто она? Что это значит?

Он вздыхает, и этот звук — как удар. Как будто я мешаю ему, а не он разрушил все. Он поднимает глаза, и в них смесь усталости и раздражения.

— Хорошо, — говорит он. — Катя — коллега. Мы… сблизились. Я не хотел, чтобы ты узнала так.

Сблизились. Это слово бьет, как молот. Он не отрицает. Не извиняется. Просто говорит, как будто это нормально. Я чувствую, как слезы подступают, но я не хочу плакать. Не перед ним.

— Сблизились? — переспрашиваю я, и голос ломается. — Это что, случайно? Ты просто взял и… с другой, пока я была твоей женой?

— Не делай из этого трагедию, — он хмурится, и его тон становится резче. — Ты же знаешь, как было. Ты вечно в офисе, с утра до ночи. Когда мы в последний раз говорили? Ты вообще дома бываешь?

Я не верю своим ушам. Он винит меня? После всего? Я шагаю к нему, чувствуя, как кровь стучит в висках.

— Не смей, — говорю я, и голос твердеет. — Не смей говорить, что это моя вина. Я работала для нас, для Даниила. А ты… ты предал меня.

— Это не предательство, — он качает головой, как будто я не понимаю. — Катя была рядом, когда тебя не было. Я не искал этого, так вышло.

Я смеюсь, но это не смех, а что-то горькое, рвущееся из груди. «Так вышло». Как будто измена — это погода, которую не выбираешь. Я смотрю на него, на человека, с которым делила жизнь 18 лет, и не узнаю. Его лицо, его голос — все знакомо, но он чужой.

— Сколько? — спрашиваю я, сжимая кулаки. — Сколько времени ты с ней?

Он молчит, и это хуже всего. Я представляю, как он приходил домой, обнимал меня, ел с нами, а потом писал ей. Месяцы? Годы? От этой мысли хочется кричать, но я только стою, глядя на него.

— Я хочу развод, — говорю я, и слова вылетают сами. Я не планировала, но они правдивые. Я не могу жить с ним. Не после этого.

Артем смотрит на меня, и в его глазах мелькает что-то — удивление? Боль? Но он быстро отводит взгляд.

— Ты серьезно? — спрашивает он тихо. — А Даниил? Ты о нем подумала?

— Не смей говорить про Даниила, — я повышаю голос. — Ты думал о нем, когда был с ней?

Он встает, подходит к окну, смотрит на улицу. Его плечи напряжены, но он молчит. Я жду, надеюсь, что он скажет что-то, что вернет все назад. Но он не говорит. И я понимаю, что это конец.

— Уходи, — говорю я, и голос звучит устало. — Прямо сейчас.

Он оборачивается, открывает рот, но передумывает. Берет пальто, телефон, ключи. Дверь закрывается за ним, и я остаюсь одна. Сажусь на диван, обнимаю себя руками. Слезы текут, горячие, и я не пытаюсь их остановить. Я не знаю, как сказать Даниилу, как объяснить, что его отец, которого он любит, сделал это с нами. Я смотрю на фотку на стене — мы втроем, в парке, счастливые. И мне хочется ее снять, но я не могу двинуться.

Город за окном шумит, как будто ничего не изменилось. А у меня внутри все рушится. Я не знаю, что будет завтра, но знаю одно: я не могу притворяться, что все нормально. И это пугает больше всего.

Глава 2: Первая ночь

Я сижу на диване, прижимаю подушку к груди. Слезы текут по щекам, горячие, соленые, и я не пытаюсь их остановить. Квартира кажется чужой — слишком тихой, слишком большой. Артем ушел, и звук его шагов все еще звенит в ушах. Куда он пошел? К ней? К этой Кате? Мысль об этом как нож, и я зажмуриваюсь, чтобы не видеть их вместе, но картинки в голове не уходят.

На стене висит наша фотография — я, Артем, Даниил в парке. Даниил держит красный шарик, мы с Артемом смеемся, обнявшись. Я встаю, подхожу, трогаю холодное стекло рамки. Когда это было? Кажется, целая жизнь прошла. Пытаюсь вспомнить тот день, тот смех, но в голове только его слова: «Ты вечно в офисе». Как будто я заставила его изменять. Как будто моя работа — это оправдание. Отворачиваюсь, не хочу видеть эти улыбки.

Сажусь на пол, прижимаюсь спиной к дивану. Плитка холодная, но я не шевелюсь. Думаю о Данииле. Как сказать ему? Как объяснить, что его отец, которого он так любит, разбил нашу семью? Даниил и так в последнее время как чужой — вечно в наушниках, дверь его комнаты закрыта. А теперь еще это. Я представляю его взгляд, когда он узнает, — злой, растерянный. И от этой мысли внутри все сжимается, дышать больно.

Беру телефон, хочу позвонить Лене. Она всегда знает, как вытащить меня из ямы. Но часы показывают полночь, и я не решаюсь. Боюсь, что начну рыдать, как только услышу ее голос. Вместо этого открываю фотки, листаю. Вот Даниил в зоопарке, тянется к жирафу. Вот Артем на даче, с шампуром в руке, улыбается. Вот мы на Новый год — гирлянды, дурацкие колпаки, смех. Слезы текут сильнее, и я не понимаю, как я могла не заметить, что все рушится. Когда мы стали такими далекими? Когда он начал смотреть на другую?

Иду на кухню, ставлю чайник. Хочу чем-то занять руки, чтобы не сойти с ума. Чайник шипит, а я думаю о Кате. Кто она? Молодая, красивая? Может, она веселая, не такая уставшая, как я? Я представляю, как она смеется с Артемом, как он касается ее руки, и мне хочется разбить что-нибудь. Но я только беру кружку, завариваю ромашку. Запах травы успокаивает, но ненадолго. Сажусь за стол, грею ладони о кружку. Она горячая, почти жжет, но я не отпускаю.

Думаю, что будет дальше. Развод. Это слово звучит как что-то из чужой жизни, как будто я смотрю фильм. Но я сказала это, и я не хочу назад. Не могу жить с ним, зная, что он был с другой. Но как делить все? Квартиру, деньги, Даниила? Я всегда была той, кто держит все под контролем. Проекты, дедлайны, клиенты — я справлялась. А это… Это не чертеж, который можно исправить. Это моя жизнь, и я не знаю, как ее собрать заново.

Вспоминаю, как мы с Артемом начинали. Мне было 24, я только закончила институт, а он был такой уверенный, с этой своей улыбкой, от которой я таяла. Мы мечтали о доме, о детях, о будущем. Я думала, мы команда. Но где-то я ошиблась. Может, слишком ушла в работу? Может, не замечала, как он отдаляется? Но он мог бы сказать. Мог бы прийти и поговорить. А не бежать к ней. Эта мысль бьет, как пощечина, и я сжимаю кружку сильнее.

Чай остывает, а я все сижу. Слышу шаги в коридоре. Даниил. Он выходит из своей комнаты, в толстовке, волосы торчком. Видит меня, морщит лоб.

— Ты чего не спишь? — спрашивает, открывая холодильник.

Стараюсь улыбнуться, но выходит неубедительно.

— Не спится, — говорю. — А ты?

— Играл, — он берет йогурт, пожимает плечами. — Папа где?

Я замираю. Хочу сказать правду, но слова застревают. Не сейчас. Не так.

— На работе задержался, — вру, и голос дрожит. Даниил кивает, будто ему все равно, и уходит. Дверь его комнаты закрывается, и я выдыхаю.

Я не могу ему сказать. Не сегодня. Но знаю, что придется, и от этого внутри все холодеет. Допиваю чай, он горький, и иду в спальню. Кровать кажется пустой, как будто половина ее исчезла. Ложусь, не раздеваясь, сворачиваюсь под одеялом. Смотрю в темноту, и в голове только одно: как жить дальше? Я не знаю, но должна найти ответ. Ради Даниила. Ради себя.

Утро приходит серое, холодное. Свет пробивается через шторы, и я лежу, слушаю, как город оживает: машины гудят, хлопает подъездная дверь. Телефон на тумбочке молчит — Артем не звонил, не писал. Беру его, нахожу номер Лены. Набираю, не думая. Мне нужно с кем-то говорить, иначе я задохнусь от этих мыслей.

— Соф, ты чего так рано? — ее голос сонный, но теплый.

— Лен, — говорю, и голос ломается. — Артем мне изменил.

Молчание, а потом:

— Что?! Серьезно? Рассказывай все.

Я рассказываю — про сообщение, про ссору, про развод. Слова льются, и я плачу, но уже не так горько. Лена слушает, ругается на Артема, говорит: «Сволочь он». А потом:

— Приезжай ко мне. Прямо сейчас. Кофе, разговор — разберемся.

Киваю, хотя она не видит, и кладу трубку. Встаю, умываюсь. В зеркале — красные глаза, тени под ними, лицо уставшее. Но я заставляю себя собраться. Одеваюсь: джинсы, свитер, пальто. Беру сумку, проверяю, что Даниил спит. Пишу записку: «Ушла по делам, вернусь к обеду». Выхожу.

На улице холодно, ветер пробирает. Пахнет мокрым асфальтом и дымом от чьей-то сигареты. Иду к остановке, шаги тяжелые, как будто ноги не мои. Но я знаю, что не могу просто сидеть и плакать. Лена ждет, и я должна двигаться вперед. Хоть как-то.

Дорога к Лене знакомая — трамвай, потом пешком через сквер. Но сегодня все кажется другим. Люди спешат, машины сигналят, а я будто в пузыре, где тишина и боль. Сажусь в трамвай, смотрю в окно. Дома, деревья, вывески — все мелькает, а я думаю о том, что сказала Артему. Развод. Это не просто слово. Это конец. И начало чего-то, чего я пока не вижу.

Выхожу у сквера, иду к дому Лены. Ее подъезд пахнет краской и кошками. Поднимаюсь на третий этаж, звоню. Дверь открывается, и Лена стоит в пижаме, с растрепанными рыжими волосами. Она смотрит на меня, и ее лицо меняется — от сонного к злому.

— Иди сюда, — говорит она, обнимает меня. И я чувствую, как слезы снова подступают. Но теперь я не одна.

Глава 3: Разговор с Леной

Лена тянет меня в квартиру, и я сразу чувствую запах кофе и ее духов — сладких, с ноткой ванили. Она в своей яркой пижаме, с рыжими волосами, собранными в неряшливый пучок, но глаза серьезные. Обнимает меня крепко, и я на секунду позволяю себе уткнуться в ее плечо. Хочу плакать, но слезы, кажется, кончились. Осталась только усталость и пустота.

— Садись, — говорит Лена, почти толкает меня на диван. — Сейчас кофе сделаю, и ты все расскажешь еще раз. Медленно.

Я киваю, сажусь. Ее гостиная такая же, как всегда: диван завален подушками, на столе журналы и пара пустых кружек, на подоконнике фикус, который она вечно забывает поливать. Это место всегда было моим убежищем — тут я могла быть просто Софой, а не архитектором, женой или мамой. Но сегодня даже здесь я чувствую себя не на месте.

Лена гремит посудой на кухне, что-то бормочет себе под нос. Я слышу, как кофеварка шипит, и этот звук такой обычный, что на миг кажется, будто ничего не случилось. Будто я просто зашла поболтать. Но потом я вспоминаю Артема, его слова — «Катя была рядом», — и внутри опять все сжимается.

Лена возвращается с двумя дымящимися кружками, ставит одну передо мной. Кофе пахнет горько, с ноткой корицы — она всегда добавляет специи. Садится напротив, подтягивает ноги под себя.

— Ну, — говорит, — давай. С самого начала.

Я беру кружку, грею ладони. Не знаю, с чего начать. Все еще кажется нереальным, как плохой сон. Но я вдыхаю и начинаю говорить. Про телефон, сообщение, ссору. Про то, как он винил меня, как я сказала про развод. Голос дрожит, но я не останавливаюсь. Лена слушает, не перебивает, только иногда хмурится или сжимает губы. Когда я заканчиваю, она откидывается на спинку дивана и выдыхает.

— Сволочь, — говорит она. — Нет, правда, Соф. Как он посмел? И еще тебя винить? Это вообще что за наглость?

Я слабо улыбаюсь. Ее злость как-то греет. Хочется, чтобы она продолжала ругаться, потому что я сама не могу — слишком устала.

— Я не знаю, Лен, — говорю тихо. — Может, он прав. Может, я правда слишком ушла в работу. Если бы я была дома, если бы…

— Стоп, — она поднимает руку, как судья. — Не смей. Это не твоя вина. Он взрослый мужик, мог бы поговорить, а не бегать к какой-то Кате. Это его выбор, Соф. Не твой.

Я киваю, но ее слова не сразу доходят. В голове все еще крутится: а что, если я правда виновата? Если бы я меньше работала, больше спрашивала, как у него дела? Но потом я вспоминаю его лицо — раздраженное, будто это я ему жизнь испортила, — и гнев вспыхивает снова.

— Я сказала, что хочу развод, — говорю, глядя в кружку. — И я не шутила. Но… я не знаю, как это будет. Даниил, деньги, квартира… Все так сложно.

Лена наклоняется ко мне, ее глаза блестят.

— Слушай, — говорит она. — Развод — это страшно, я знаю. Я через это прошла, помнишь? Но ты справишься. Ты сильная. И Даниилу лучше видеть маму, которая уважает себя, чем родителей, которые врут друг другу.

Я думаю о Данииле. О том, как он вчера спросил про папу, и я соврала. Как я буду смотреть ему в глаза, когда скажу правду? Лена права, но это не делает легче.

— Как ему сказать? — спрашиваю, и голос срывается. — Он же Артема обожает. Он меня возненавидит.

— Не возненавидит, — Лена качает головой. — Он злиться будет, да. Но ты его мама, Соф. Он любит тебя. Просто дай ему время.

Я отпиваю кофе, он горячий, обжигает язык. Хочу верить Лене, но страх все равно сидит внутри. Даниил и так отдаляется — игры, друзья, закрытая дверь. А теперь я должна разрушить его мир. Я ставлю кружку, тру виски. Голова тяжелая, как будто я не спала неделю.

— А что с Катей? — вдруг спрашивает Лена. — Ты знаешь, кто она?

Я качаю головой.

— Он сказал, коллега. Больше ничего. Но я… я не хочу знать, Лен. И хочу одновременно. Как она выглядит, сколько ей лет, почему он выбрал ее. Это глупо, да?

— Не глупо, — Лена смотрит на меня мягко. — Это нормально. Я тоже хотела все знать про ту, с которой мой бывший закрутил. Но, Соф, это не важно. Она не ты. А он идиот, что не понял, кого потерял.

Я улыбаюсь, на этот раз искренне. Лена всегда умела найти слова, которые как будто снимают часть груза. Но груз все равно тяжелый. Я думаю о будущем — о судах, о деньгах, о том, как жить одной. Я всегда была организованной, умела планировать. Но это не проект, это хаос, и я не знаю, с чего начать.

— Что мне делать? — спрашиваю, глядя на нее. — Прямо сейчас. Я не могу просто вернуться домой и притворяться, что все нормально.

Лена задумывается, крутит прядь волос.

— Для начала, — говорит, — не сиди одна. Это худшее. Побудь тут, пока Даниил в школе. Потом найди адвоката. Хорошего. Я знаю одну, могу дать номер. И поговори с Даниилом, но не сегодня. Дай себе пару дней, чтобы самой понять, что к чему.

Я киваю. Адвокат. Это звучит так официально, как будто я уже в другой жизни. Но Лена права — я не могу просто сидеть и плакать. Надо двигаться, хоть маленькими шагами.

— Спасибо, — говорю тихо. — Не знаю, что бы я без тебя делала.

— Пф, — она машет рукой. — Ты бы справилась. Но я тут, так что не парься. Хочешь, закажем пиццу? Или лучше вино?

Я смеюсь, впервые за эту ночь. Смех слабый, но он как глоток воздуха.

— Кофе хватит, — говорю. — Но пицца звучит неплохо.

Лена улыбается, хватает телефон, начинает листать доставку. А я сижу, пью кофе, слушаю, как она спорит сама с собой, что лучше — пепперони или четыре сыра. И на миг, совсем короткий, я чувствую себя чуть легче. Будто мир не рухнул, а только треснул. И, может, я смогу его склеить.

Мы едим пиццу прямо из коробки, сидя на диване. Лена рассказывает про своего нового коллегу, который вечно путает ее имя, и я даже пару раз улыбаюсь. Но мысли все равно возвращаются к Артему. Где он сейчас? Звонит ли ей? Я отгоняю эти вопросы, но они как мухи — лезут снова.

Когда я собираюсь уходить, Лена сует мне бумажку с номером адвоката.

— Позвони ей завтра, — говорит. — И держи меня в курсе, поняла?

Глава 4: Даниилу нужно знать

Я сижу за кухонным столом, смотрю на ноутбук. Экран забит статьями про развод — как делить имущество, что говорить детям, как не сойти с ума. Слова мелькают, но я почти не вникаю. Голова тяжелая, как после бессонной ночи, хотя я у Лены все-таки задремала на час. Бумажка с номером адвоката лежит рядом, но я не звоню. Не могу пока. Это как прыгнуть в холодную воду — знаю, что надо, но страшно.

Часы на стене тикают, и я понимаю, что Даниил скоро вернется из школы. От этой мысли внутри все холодеет. Я должна ему сказать. Не могу больше врать, что папа на работе. Но как? Как подобрать слова, чтобы не разбить его? Он и так в последнее время злой, отстраненный. А теперь я должна рассказать, что его отец, его герой, предал нас. Я тереблю край рукава, пытаюсь придумать фразу, но все звучит неправильно.

Дверь хлопает, и я вздрагиваю. Даниил. Он заходит, бросает рюкзак в коридоре, тянется к холодильнику. В толстовке, с наушниками на шее, волосы растрепаны. Он не смотрит на меня, и я на секунду надеюсь, что он просто уйдет в свою комнату, как обычно. Но он берет сок, садится за стол напротив и наконец поднимает глаза.

— Ты чего такая? — спрашивает, хмурясь. — Опять с папой поругались?

Я замираю. Его вопрос как удар, но в нем нет злости, только любопытство. Он замечает, что что-то не так. Конечно, замечает — он же не маленький. Я открываю рот, чтобы сказать что-то нейтральное, но слова застревают. Не могу больше врать. Не хочу.

— Даниил, — говорю тихо, и голос дрожит. — Нам надо поговорить.

Он напрягается, ставит сок на стол. Его глаза, такие же зеленые, как мои, смотрят настороженно.

— Что случилось? — спрашивает он, и в его голосе уже тревога.

Я сжимаю руки под столом, чтобы он не видел, как они дрожат. Хочу сказать мягко, аккуратно, но как это сделать? Нет правильных слов для такого. Я вдыхаю, пытаюсь собраться.

— Папа… он… — я замолкаю, подбираю слова. — Мы с ним больше не будем жить вместе. Мы разводимся.

Даниил смотрит на меня, и его лицо меняется. Сначала растерянность, потом что-то похожее на гнев. Он откидывается на стуле, скрещивает руки.

— Это из-за тебя? — спрашивает резко. — Ты опять вечно на работе, да?

Его слова бьют, как пощечина. Я ожидала злости, но не этого. Он винит меня? Как Артем? Я чувствую, как слезы подступают, но заставляю себя дышать ровно.

— Нет, — говорю тверже, чем ожидала. — Это не из-за меня. Папа… он встретил другую женщину. Поэтому мы не можем быть вместе.

Даниил молчит, смотрит в стол. Его пальцы сжимают край толстовки, и я вижу, как он борется с собой. Хочу обнять его, но боюсь, что он оттолкнет. Он всегда был ближе к Артему — они вместе играли в футбол, смотрели фильмы, шутили. А я была той, кто проверяет уроки и напоминает про куртку. И теперь я разрушаю его мир.

— Ты врешь, — говорит он наконец, и голос ломается. — Папа бы не сделал такое.

Я качаю головой, чувствую, как горло сжимается.

— Я бы не соврала тебе, — говорю. — Я видела сообщение. Он сам признался.

Даниил встает так резко, что стул скрипит. Его глаза блестят, но он не плачет — он слишком злой для этого.

— Ты все испортила! — кричит он. — Если бы ты была дома, если бы ты не вечно торчала в своем офисе, он бы не ушел!

Он хватает рюкзак и уходит в свою комнату. Дверь хлопает, и я остаюсь одна. Его слова эхом отдаются в голове, и я не могу дышать. Он винит меня. Как Артем. Как будто я одна виновата, что наша семья развалилась. Я прижимаю ладони к лицу, пытаюсь не разрыдаться. Но слезы текут, и я не могу их остановить.

Я сижу так долго, что кофе в кружке остывает. Хочу пойти к Даниилу, постучать, объяснить, но знаю, что он не откроет. Он злится, и я не могу его винить. Ему пятнадцать, его мир только что рухнул. Я вспоминаю, как он был маленьким, как бежал ко мне с ободранным коленом, а я дула на ранку, и он смеялся. А теперь я не знаю, как до него достучаться.

Телефон вибрирует, и я вздрагиваю. Сообщение от Лены: «Позвонила адвокату? Держись, Соф». Я смотрю на бумажку с номером, но не беру трубку. Не могу сейчас думать о судах и бумагах. Могу думать только о Данииле, о его словах, о том, как он смотрел на меня. Я пишу Лене: «Поговорила с Даниилом. Он злится. Не знаю, что делать». Она отвечает сразу: «Дай ему время. И позвони адвокату, это важно».

Я киваю, хотя она не видит, и заставляю себя встать. Иду к раковине, мою кружку, просто чтобы занять руки. Вода течет, а я думаю о том, что сказала Даниилу. Может, я поторопилась? Может, надо было подождать? Но я не могла врать. Он заслужил правду, даже если она его ранит.

Сажусь обратно за ноутбук, открываю статьи про развод. Читаю про опеку, алименты, раздел имущества. Слова как будто на чужом языке, но я заставляю себя вникать. Это моя новая реальность, и я должна ее понять. В какой-то момент слышу шорох из комнаты Даниила. Хочу постучать, но останавливаю себя. Лена права — ему нужно время. И мне тоже.

Уже вечер, за окном темнеет, и я понимаю, что не ела весь день. Иду на кухню, достаю хлеб, сыр, делаю бутерброд. Есть не хочется, но я заставляю себя. Даниил не выходит, и я не знаю, что хуже — его молчание или его крик. Я беру телефон, набираю номер адвоката, но сбрасываю. Завтра. Сегодня я просто не могу.

Ложусь на диван, не раздеваясь. Кровать в спальне кажется чужой, как будто она принадлежит другой Софии — той, которая была женой Артема. Я закрываю глаза, но сон не идет. Вместо этого я вижу Даниила — его злой взгляд, его слова. И Артема — как он уходит, не оглядываясь. Я не знаю, как все исправить, но знаю, что должна попробовать. Ради Даниила. Ради нас.

Утро холодное, дождливое. Я встаю, варю кофе, хотя руки дрожат от усталости. Даниил выходит из комнаты, молча берет рюкзак и уходит в школу. Он не смотрит на меня, и это больно, но я не останавливаю его. Знаю, что он не готов говорить. Я сажусь за стол, беру бумажку с номером адвоката. Пора. Я набираю номер, и сердце стучит, как будто я делаю что-то непоправимое. Но я знаю, что это только начало.