Измена. Паутина лжи

Глава 1.

– Ой, толкается, – тихонько смеюсь я, глядя, как на моём животе выпирает бугорок.

На меня накатывает волна нежности. Мой ребёнок! Долгожданная малышка! Мне кажется, даже в день нашей с Даном свадьбы я не была так счастлива.

– Где? – радуется вместе со мной муж, – Дай, поймаю.

Он подходит ко мне. Прикладывает руку к животу, пытаясь уловить движение.

– Вот здесь, Дань, чувствуешь? – кладу его руку туда, где только что толкнулась малышка.

Глаза у мужа загораются восторгом, который передаётся и мне. Сердце трепетно вздрагивает в груди. Долгое время это было моей заветной мечтой – подарить мужу ребёнка, видеть в его глазах вот эти неподражаемые эмоции, растворяться в них, и чувствовать, что во мне растёт продолжение нашей с Даном любви.

– Да. Проказница будет. О, ты глянь, как отца лупит, – смеётся он.

– Главное, чтобы здоровенькая, – поглаживаю животик, успокаивая разбойницу внутри.

– Да, береги мою принцессу, – нежно целует меня в живот, потом в губы.

Вижу, не хочет отпускать. Ласкаюсь о его колючий подбородок, замирая от мурашек.

– Я побежал, – всё же разжимает объятия муж. – Опаздываю. У нас новый начальник сегодня собирает всех на ковёр. Мне нужно быть собранным, а вы с дочурой превращаете меня в кисель, – возмущается шутливо.

– Нет, нет, наш папа не кисель, – смеюсь я. – Он у нас самый сильный и самый смелый. Гроза преступного мира.

– Ага, как скажешь, любимая, – Дан в спешке одевается, пытается надеть кобуру, но промахивается. – Ох, ты чёрт! Опаздываю.

– Ты сегодня поздно будешь? – помогаю ему с кобурой.

– Постараюсь пораньше вырваться. Что купить моим девочкам? – притягивает меня, дарит ещё один поцелуй.

– Ну не знаю, – капризно надуваю губки.

– Мороженого, селёдочки, м? – муж озорно улыбается, намекая на мои дурацкие желания в начале беременности, которые Дан стойко выносил, иногда в лепёшку разбиваясь, чтобы выполнить самые безумные из них.

– Нет, это всё уже в прошлом. Хотя…, – задумчиво поднимаю глаза к потолку.

– Надумаешь, напиши. Постараюсь всё достать.

– Спасибо! – нежно целую его в ответ, нехотя отрываюсь. – Какой же ты у меня красавец! – поправляю полы пиджака на кителе.

Я не устаю любоваться мужем. Высокий, широкоплечий, голубоглазый, да ещё и в форме капитана полиции. Сама себе завидую.

– Да-да, – прикусывает меня за губу муж. Рука скользит к налитой груди, сжимает податливую плоть, заставляя вздрогнуть от острого, пронизывающего огненной стрелой желания. – И очень голодный красавец.

– Знаю, – со стоном разочарования отвечаю, потому что знаю, продолжения не будет. – Беги, а то опоздаешь, – тяжело вздыхаю я.

Нам сейчас нельзя. Беременность у меня сложная, и секс для нас уже несколько месяцев под запретом.

– Но мы же что-нибудь придумаем? – возбуждённо шепчет на ухо муж.

– Обязательно. Обещаю.

– А может, прямо сейчас? – прижимается ко мне так, чтобы я почувствовала, как сильно он меня хочет. – И че-еррт с ним, с опозданием, – рычит он.

– Да ты что! – возмущаюсь с улыбкой, упираясь в его каменную грудь. – Сам говорил, что у вас новое начальство.

Дан со стоном отчаяния отрывается от меня.

– Да, ты права. Надо поспешить, а то новый начальник отдерёт меня прямо на первом совещании.

– Нет-нет! Ему нельзя! Ты только мой! – получаю ещё один поцелуй в губы.

– Твой. Весь, с потрохами, – шепчет в губы, всё же отрывается, выходит за порог.

– Терпи до вечера, – смеюсь я, закрывая за мужем дверь.

Эх, я бы тоже была не против прямо сейчас. Но… Рисковать не стану ни за что. Слишком долгожданной стала эта моя уже третья по счёту беременность. Первые две закончились плачевно. Сейчас лучше не вспоминать.

На этот раз точно всё будет хорошо. Тряслась я первый триместр, а сейчас у нас уже больше тридцати недель. Самое страшное позади. Осталось совсем немного, и моя малышка появится на свет.

Поглаживаю животик. Как же я жду тебя, моя красавица.

Захожу в детскую, здесь уже почти всё готово. Бежевые обои с зайками, кроватка с воздушным розовым балдахином.

– Уверена, тебе здесь понравится, моя крошка, – с нежностью говорю я дочке.

Да, я разговариваю с малышкой. Прочитала, что так детки привыкают к голосу мамы и ведут себя спокойнее.

– Так, хватит отдыхать, у нас сегодня много дел. Нам с тобой нужно успеть в больницу на плановый приём, а потом сходим в торговый центр. Там новый завоз детских вещей. Как тебе такой план? Хочешь взглянуть на новые наряды? – доченька активно толкается, а я радостно смеюсь.

В этой комнате каждая деталь продумана и выбрана мной с душой и любовью. Осталось ещё докупить кое-какие мелочи. Знаю, это плохая примета, но Дану точно будет некогда носиться потом, а мне важно, чтобы всё было в лучшем виде.

После больницы долго брожу по магазинам. Никак не могу выбрать коляску. Все либо слишком дорогие, либо не того цвета.

Зато нахожу невероятно милый конверт на выписку. Нежного молочного оттенка кружевное одеяльце и бесподобный розовый бант. Так и представляю, как шикарно мы будем смотреться на фото. Я, и Дан с нашей малышкой на руках.

Иду к машине, счастливо улыбаясь этим мыслям. Вдруг звонит телефон. Вздрагиваю. Я не жду звонка. Дан обычно не звонит в течение дня. Служба.

Отвечаю, присев на лавочку возле торгового центра.

– Ваш муж вам изменяет, – доносится до меня незнакомый женский голос.

– Что? – тревожно замирает в груди.

Смотрю на незнакомый номер.

Вызов обрывается, но мне тут же приходит сообщение. Открываю – видеофайл. Руки мелко дрожат, внутри натягивается струна, которая начинает невыносимо вибрировать от неотвратимого ощущения беды. Я понимаю, что не стоит это смотреть, но палец сам нажимает на воспроизведение.

Первых кадров оказывается достаточно, чтобы тугая струна внутри жалобно зазвенела и оборвалась, раскрошив в кровь моё ещё минуту назад счастливое сердце.

Глава 2.

В себя я прихожу от резкого запаха. Он такой противный, что приходится невольно распахнуть глаза. Надо мной стоит серьёзный седовласый мужчина.

– Дамочка, видите меня, слышите? – долетают до меня его вопросы.

– Д-да, да-а, – отвечаю заторможенно, пытаясь понять, что происходит. – Где я? – потираю ноющие виски.

– В больнице. Вам стало плохо на улице.

– Да, – смутно вспоминаю я.

Хватаюсь за живот, спазмы прошли, но мне всё равно очень страшно.

– Что с моим ребёнком? – спрашиваю дрожащим голосом.

– Всё хорошо, успокойтесь, – медсестра укладывает меня за плечо назад на кушетку.

– Точно? – тревога бьётся внутри чёрной птицей.

– Мы сделаем сейчас вам УЗИ, и оставим под наблюдением. Всё будет хорошо, вам нужно успокоиться, – убеждает меня доктор.

– Хорошо, – нервно повторяю за ним. – Хорошо. Мне нужно позвонить мужу.

– Как только вас переведут в палату, вам вернут ваши вещи, тогда и позвоните.

На УЗИ врачи долго что-то обсуждают непонятными для меня терминами. Я улавливаю только общий смысл: что-то не в порядке. От этого тревожная птица под рёбрами бьётся всё сильнее, закрывая для меня небо чёрными крыльями.

– Что с моим ребёнком? – спрашиваю опять.

От одной мысли, что с малышкой может случиться несчастье, душная паника подкатывает к горлу, перекрывая дыхание.

– Мамочка, успокойтесь, всё хорошо, – снова заводит свою пластинку врач, приторно улыбаясь.

Мне кажется, он врёт, а ещё меня до стылого чувства в груди пугает то, что я не чувствую малышку внутри. Ни движения, ни толчков. Мысленно уговариваю доченьку подать мне знак, прислушиваюсь к ощущениям, но в ответ – ничего, и от этого немой ужас сковывает каждую клеточку тела.

Вспоминаю причину, по которой оказалась здесь. Звонок и видео…

Не могу поверить. Мой Дан ведь не предатель, он не способен на такое.

Да и не до ревности мне сейчас. Главное, чтобы с малышкой всё было хорошо, а остальное… Переживу.

– Скажите, что с ребёночком? – снова подаю жалобный голос.

– Есть гипертонус, а ещё у вас маловодие, это не слишком хорошо для питания ребёнка, но ничего критичного, не переживайте, – успокаивает меня врач.

– Почему я перестала чувствовать, как она толкается? – всхлипываю от переживаний.

– А это потому что вы нервничаете, – с укором смотрит на меня доктор. – Вы напряжены, и ребёнку это всё передаётся. Успокоитесь, расслабитесь, уйдёт гипертонус, и всё наладится.

Киваю, но легче не становится. Мне кажется, врачи что-то недоговаривают, и от этого паника только усиливается.

Мне срочно нужен рядом муж. Ему они точно скажут правду, а я по его глазам пойму, врёт он мне или нет.

И тут же укол в сердце ржавой иглой: что ты там поймёшь, Юля, если измену не заметила?

Господи, он ведь не мог… Это какая-то ошибка…

А если нет?

Сомнения впиваются в душу острыми зубами, но я упорно гоню их.

Только бы с малышкой всё было хорошо, а про остальное я потом подумаю.

– Мы сейчас поставим вам укол и капельницу, – сообщает медсестра. – Не переживайте, всё будет хорошо.

– Дайте мне телефон, – смотрю на них затравленным зверем.

Не знаю почему, но я боюсь этих врачей. Какие-то они… Не знаю… Не могу объяснить, но от этой неискренней улыбки врача и медсестры мне жутко. Почему они мне ничего не говорят?

Медсестра катит капельницу.

– Что это?

– Ничего страшного, витаминки, глюкоза, успокоительное. Вам поспать нужно.

– Дайте мне мужу позвонить, пожалуйста, – произношу, с трудом подавляя душную истерику.

– Господи, ну и зачем он вам здесь? – закатывает глаза доктор. – Чтобы ахал рядом? Вот уж женщины, привыкли, чтобы мужики носились с вами как с хрустальными, – с раздражением выговаривает доктор. – Ладно уж, Верунчик, принеси ей телефон, – снисходительно разрешает.

Хочется огрызнуться на этого неприятного мужика в белом халате, но сил нет. Медсестра уходит куда-то, через минут десять возвращается. Я уже чувствую, как слипаются глаза. Но я должна позвонить Данилу, так мне будет спокойнее.

Нетвёрдой рукой достаю телефон, набираю номер мужа.

Гудки-гудки-гудки. Не берёт. Мне хочется заорать от отчаяния. Где же ты, когда мне так нужен?

– Даня, возьми трубку, пожалуйста, – обречённо шепчу я.

Гудки-гудки-гудки… А потом механический голос сообщает, что абонент уже не в зоне действия сети.

Понимаю, что в этот критический момент я остаюсь совершенно одна. И почему-то от этого факта мне даже больнее, чем от осознания, что муж мог мне изменить.

Сворачиваюсь калачиком, беспомощно смотрю на медленно вздрагивающие капельки лекарства в капельнице.

Обнимаю свою самую дорогую и любимую малышку. Вспоминаю все известные молитвы, прося высшие силы об одном, чтобы крошка моя была в порядке.

Слабость накатывает на меня, постепенно засыпаю…

***

Когда просыпаюсь, мне опять требуется время, чтобы понять, где нахожусь. Оглядываюсь. Нет, это уже не та процедурная комната, это похоже на палату.
Почему я не помню, как сюда попала? Немогла же я так крепко спать?

Сонно моргаю, фокусируя взгляд. Осматриваюсь. Почему откуда-то тянет холодным воздухом и… сигаретным дымом?

Переворачиваюсь на другой бок, приподнимаюсь на локтях и поражённо смотрю на девушку, сидящую на подоконнике и курящую в окно. Я даже не знаю, что меня поражает больше, сигарета в её пальцах, или живот, который она небрежно придерживает рукой.

– Чего уставилась? – агрессивно подаётся вперёд девица.

– А зачем вы курите? – недоумённо смотрю на неё.

– Хочу и курю. Тебе какое дело.

– Но это же вредно…

– Кому? – хмыкает пренебрежительно. Соскакивает с подоконника, закрывает окно, идёт к своей кровати.

– Вам и ребёнку, – проговариваю шокировано.

– Мне – нет. А ребёнку… Мне пофиг, короче! – отмахивается.

– Но как же, – сжимается у меня внутри всё.

Глава 3.

С трудом открываю глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Пить ужасно хочется, во рту настолько сухо, что язык прилипает к нёбу.

В голове шум. Что со мной? Опять вернулся токсикоз?

– Юля, – слышу своё имя.

О, Дан ещё не ушёл на работу. Надо ему завтрак приготовить. Пытаюсь приподняться, но крепкая рука возвращает меня опять на подушку.

– Лежи, малыш, тебе нельзя вставать, – слышу его ласковый голос.

Какой же он у меня заботливый. Слабо улыбаюсь.

Привычно кладу руки на свой животик, мысленно здороваясь с малышкой…

Что?

Меня прошивает болезненной молнией… Сердце замирает в спазме, а потом срывается в неровный галоп.

Провожу по животу ещё раз, понимая – что-то не так. Живота нет.

Распахиваю глаза, натыкаясь на воспалённые виноватые глаза мужа.

– Юля…, – хрипло шепчет он.

И вот тут на меня каскадом обрушиваются жуткие воспоминания. Звонок, больница, мокрое пятно на кровати, боль, паника, суетящиеся вокруг врачи… А потом темнота.

– Даня, – уязвимо вздрагивает мой голос, леденящий ужас неконтролируемо топит разум. – Даня…, – умоляюще произношу его имя, мысленно прося сказать мне сейчас что-то хорошее, вырвать меня из той жуткой засасывающей воронки липкой паники, которая уже раскручивается внутри.

Смотрю в его глаза, пытаясь найти там надежду, но натыкаюсь на растерянность, смятение, безграничную тоску.

Неужели случилось самое страшное?

Нет! Нет! Этого же не может быть? Это не может быть правдой. Я не могла снова потерять самое дорогое… Нет! Только не это!

– Дан-ня, ч-что с нашей малышкой? Скажи? Ч-что? – руки отчаянно сжимают и разжимают простынь на животе, голос дрожит, подбородок трясётся, из глаз начинают градом катиться слёзы.

Но это всё не важно. Я должна услышать, что с моей крошкой всё хорошо… Иначе…

– Юль, – ранено вздрагивает голос мужа.

Вижу, он не может подобрать слова, хватает воздух, как рыба, выброшенная на берег… И я уже читаю в его взгляде приговор, но…

– Нет, нет-нет-нет… – отчаянно мотаю головой, пытаясь отогнать даже допущение, что моя малышка… Боже, я даже мысленно не могу этого произнести … – Нет! Нет! Нет!

– Прости, мне очень жаль…, – склоняет голову муж, его голос ломается.

Замечаю в его глазах слезы. Он резко зажмуривается, делает несколько тяжёлых рваных вздохов, беспомощно сжимает и разжимает кулаки, а потом распахивает глаза снова.

И я тону в разрывающих его чувствах, которые отражены там…

Безграничная боль, вина, безысходность… а это значит, что…

Внутри меня уже начинается апокалипсис, траурные чёрные птицы машут крыльями, застилая небо, я понимаю, что это конец, это приговор. Но масштаб трагедии пока не укладывается в голове, я ещё хватаюсь за слабые остатки рваной надежды…

– Даня, пожалуйста, – хватаю его за руку. – Скажи, что с ней всё хорошо… Даня…, – всхлипываю, размазываю слёзы по щекам. – Я тебе всё прощу. Только скажи, что с ней всё хорошо. Не убивай меня. Я же не смогу… Я же…

– Прости…, – снова шепчет муж бескровными губами, роняет голову на руки. – Прости меня… Мне так жаль…

Слёзы текут по его небритым, впалым щекам. Это так инородно, так болезненно. Никогда я не видела Данила таким сломленным, таким потерянным. Он всегда был моей опорой, моей силой…

А сейчас я чувствую, что лечу в пропасть… И ухватиться мне не за что.

Но я не могу поверить. Не могу…

– Даня, всё же было хорошо! Что ты рыдаешь! – кричу на него. – Позови врачей! Они обещали, что всё будет хорошо! Где моя дочь?! Где она?! Дайте мне её! Она была сильной, здоровенькой! Где она?! – пытаюсь встать, от моих рывков игла капельницы вырывается из вены, кровь течёт по руке. Но я не чувствую физической боли, меня раздирает изнутри.

– Юленька, Юленька, – хватает меня за плечи муж. – Не кричи, это надо пережить. Наша малышка не выжила, – ломается его голос. – Но я с тобой. Мы справимся. Пожалуйста…

Я замираю…

Он это сказал. Сказал эту вскрывающую грудную клетку фразу…

“Наша малышка не выжила…”

Она взрывается во мне, обжигая ядовитой кислотой все внутренности, превращая их в горящую заживо плоть.

Зачем он это сказал? Это же неправда? Этого не может быть! Почему? Почему?

– Ты врёшь, – хриплю я. – Ты же врёшь! – срываюсь на крик. – Зачем ты врёшь?! Она жива! Где она?! Пустите меня к ней!

Рвусь из рук мужа, колочу его из последних сил по груди.

– Пусти! Пусти! Это всё из-за тебя! Ненавижу! Ненавижу! Это ты во всём виноват! Ты ублюдок! Бросил нас! Где ты был? Я ведь звонила тебе! Я же…

Кажется, в палату влетают люди в белых халатах, громкие голоса, меня держат, не позволяя вырваться, укол в руку, постепенное онемение, вязкие мысли…

Бессильно опадаю на подушки…

Даня продолжает меня обнимать, гладить по голове, приговаривать какие-то ласковые слова. А мне хочется его оттолкнуть, выдрать ему глаза, убить его…

Но тело меня не слушается, а разум продолжает разрывать, давая понять одно…

Моя жизнь кончена.

Если моя дочь умерла, значит, я умерла вместе с ней…

***

С момента моего пробуждения прошло несколько дней. Вроде бы.

Мне сложно отслеживать время. Оно для меня остановилось. Я как будто провалилась в беспросветный кошмар, раскалённый адский котёл, где меня сжигают бесконечно в костре отчаяния, боли, мучительной тоски.

Иногда мне кажется, что всё это происходит не со мной, что я попала в один из своих самых страшных кошмаров, которые часто мучили меня после второго выкидыша, а значит, скоро я проснусь, и всё снова будет как раньше…

Но кошмар не кончается. Наступает ночь, приходит новый день, а ничего не меняется…

Я почти ничего не ем, много сплю и не хочу просыпаться, потому что там не больно, там почти хорошо…

Я понимаю, что в это вязкое состояние меня погружают нарочно какими-то препаратами, которые блокируют острую фазу истерики и не позволяют мне начать рвать на себе волосы или просто выйти в окно и прекратить эти невыносимые страдания.

Глава 4.

Я продолжаю находиться в прострации, но постепенно выплываю из защитного дурмана.

Мне всё хуже. Теперь не спасает и сон…

Мне кажется, я схожу с ума. Я не могу принять правду. Вроде бы мозгами всё понимаю, но сердце кричит, что это какая-то чудовищная ошибка.

Я как кошка, потерявшая котят, хочу звать, кричать, искать мою малышку, но направление мне неизвестно.

А самое страшное, что я продолжаю находиться в проклятом роддоме, где вокруг полно счастливых мамочек. Иногда до меня доносится плач младенцев, мне кажется, что это кричит моя крошка.

Её крик я теперь слышу и во сне. Там я брожу по лабиринту тёмных коридоров, отовсюду до меня доносится плач ребёнка, я мечусь из стороны в сторону, но кроме ледяной пустоты ничего не нахожу…

А потом просыпаюсь в холодном поту и до утра горько плачу в подушку, сцепив зубы, чтобы не разбудить своим воем половину больницы.

Меня определили в отдельную палату, но это не спасает. Всё равно долетают звуки, они сводят с ума.

А ещё, мне прописали процедуры, на которые приходится выходить в общий коридор и ждать свою очередь в компании счастливых мамаш. Они все шарахаются от меня, как от привидения, но это не мешает им бросать на меня сочувствующие взгляды, а потом шёпотом обсуждать своих карапузов, вес, рост, колики. Счастливо смеяться, рассказывая, какие чувства испытали, впервые взяв своих крошек на руки, реакцию мужей, родственников, как тяжело рожали и прочее, о чём ещё недавно отчаянно мечтала я сама.

Но мне ничего из этого не суждено было пережить. Не было мучительных родов, меня почти сразу в ту злополучную ночь увезли в операционную, погрузили под общий наркоз, а дальше…

Дальше я проснулась в своём персональном аду. Сейчас кажется, что от меня просто отрезали самый важный жизненно необходимый орган, который давал силы функционировать всему организму. Я с ненавистью смотрю на свой, теперь уже пустой живот. Как будто душу из меня вынули и оставили подыхать ослабленное тело. Не знаю, как я буду жить с этой дырой в груди, размером со вселенную, но прямо сейчас мне хочется, наконец, выйти из этой пыточной, под названием роддом. Я хочу домой, там я смогу забиться в угол и рыдать сутки напролёт. Никто не будет мешать, тыкать в меня иголками и рассказывать, что так нельзя, давать советы, обжигать сочувствующими взглядами.

Только поэтому и хожу на чёртовы процедуры, чтобы скорее вырваться на волю.

Стою тенью у стены, подальше от всех, но до меня всё равно долетает разговор. Одна из молоденьких мамашек, сокрушается, что у неё не приходит молоко. Горько усмехаюсь. А меня снова вселенная наказала. Грудь ноет и распирает от приливов никому теперь ненужной питательной жидкости.

От этого хочется выть бездомной собакой и бросаться на стены. Но я знаю, что последует потом. Меня снова посадят на препараты, от которых я превращусь в овощ, и не буду ничего соображать.

А я не хочу так. Мне нужно это всё прожить. Достаточно того, что я даже не знаю, где и как похоронили мою малышку.

Оказывается, пока я лежала без сознания первые дни, тельце выдали Данилу. Но он отказывается мне говорить, где похоронил нашу дочь. Да и не приходит он больше. Наверное, пошёл искать утешение в объятиях той брюнетки. Ненавижу его и видеть больше не хочу.

После процедур потерянно бреду к палате, стараясь не смотреть по сторонам, заставляя тело двигаться на автомате.

Но вдруг взгляд цепляется за что-то знакомое…

Поднимаю голову, навстречу мне идёт Галина, та самая девочка-наркоманка, с которой мы лежали в одной палате.

Увидев меня, она замирает тоже…

– Юля, – вздрагивает её голос. – Ты как? – глаза у неё сейчас большие, осознанные, и есть в них человеческое тепло.

– Галя, – трогает улыбка мои губы. – Ты родила?

– Да. Девочку, – кивает она.

А меня вдруг разрывает непереносимой болью. Почему так? Почему? Почему Бог так несправедлив? Зачем он даёт таким людям детей, если они им не нужны, а мою крошку забрал? Зачем мне такой бог? Ненавижу его.

Мои губы кривятся в какой-то жуткой гримасе, изо рта вырывается нечеловеческий то ли рык, то ли стон.

Галя шарахается от меня в ужасе, а я хватаю её за грудки?

– И ты от неё отказалась? – рычу ей в лицо.

– Ненормальная, не трогай меня, – дёргается Галя. – Отказалась! Тебе нужна, забирай! Забирай! – вырывается из моих рук, несётся прочь по коридору, а меня сгибает пополам от беспощадного чувства потери, тоски, чёрной скорби… Рыдания рвутся из горла, дыхание перехватывает, сползаю по стене.

– Тише, милая, тише, – чувствую тёплые руки, которые обнимают, гладят по голове. – Вставай, моя хорошая, пойдём, пойдём.

Это старенькая медсестра, Лидия Ивановна, она часто заходит ко мне, помогает. Добрая женщина.

Ведёт меня в палату, отпаивает чаем, долго сидит рядом. Ничего не говорит, знает, что словами моему горю никак не помочь. Но мне становится немного легче от её тепла и заботы.

– Тёть Лид, – зову её хрипло. – Почему так? Кто-то детей выкидывает как котят, а кому-то такое, как мне. За что, а? Кто меня проклял?

– Никто не ответит тебе, милая, никто, – гладит меня по волосам, – Но бог знает кому сколько страданий отмерять. Больше положенного не даст.

– Ненавижу такого Бога, – шепчу зло.

– Нельзя так говорить, моя хорошая, нельзя. Твоя малышка сейчас среди ангелочков. Он её к себе забрал, значит, так нужно.

– И зачем она ему там? За что мне это?

– Возможно, когда-нибудь потом, спустя много лет, ты это сама поймёшь. А сейчас, нужно просто терпеть.

– Тёть Лида, а эта Галя правда от ребёнка отказалась?

– Правда. Гнилая девка. Дурная. Вот тут и я не знаю, зачем таким бог детей даёт. Сама бы её удавила, – говорит зло. – Неужели кислотой своей всю душу и мозг выжгла? А может, и не было ничего святого там? Как можно детёнка бросить, не понимаю.

– А где он сейчас, детёнок?

– А тебе зачем? – смотрит на меня настороженно. – Ты себе забрать хочешь? Ой, милая, не надо. Там ведь столько болезней уже, наверное, прицепилось, и наследственность. Да и не получится одного ребёнка заменить другим, ты же понимаешь?

Глава 5.

Я медленно иду на поправку, ведь теперь у меня есть цель. Хочу забрать малютку, и для этого я сделаю всё возможное.

Очевидно, что как только меня выпишут, я не смогу больше приходить к крошке, поэтому я не тороплю врачей с выпиской, наоборот, приветствую их решение оставить меня на лечении ещё на какое-то время.

Я начала узнавать, что нужно для удочерения малютки.

И тут сразу встал вопрос, от которого мне стало очень не по себе.

Оказалось, что отдают детей чаще всего полным семьям. А значит, разводиться прямо сейчас нам с мужем никак нельзя.

После того сложного разговора Данил выполнил мою просьбу и больше не приходил. Но я знаю, что он узнавал о моём состоянии через персонал, Лидия Николаевна говорила об этом.

О Даниле и его измене я старалась не думать. Слишком больно от этих мыслей, слишком непоправимо всё это ударило по нашей семье. Конечно, болезненные воспоминания о прежней счастливой жизни иногда прорывались, заставляя сжимать зубы от желания завыть. Кто бы мог подумать, что самые радостные моменты могут теперь так мучить.

Но ради малютки я готова наступить себе на горло и сохранить наш брак. Хотя бы фиктивно.

Только я никак не могу решиться на разговор с мужем. Слишком больно от каждой мысли о его предательстве. Поэтому откладываю этот вопрос до последнего, сосредоточившись на помощи ребёнку.

Как оказалось, Галина никоим образом не участвовала в судьбе девочки. Она уже благополучно выписалась и, скорее всего, забыла о ребёнке, приняв роды, как освобождение от ненужного груза.

Поэтому я старалась чем возможно помочь. Передала малышке вещи, памперсы, а ещё… Я прочитала много информации о том, как важно для таких слабеньких детей питаться материнским молоком. Спасибо Лидии Ивановне, она договорилась с врачом отделения патологии новорождённых, чтобы мне разрешили сцеживаться и передавать малютке молоко.

Я сообщила врачу-неонатологу, наблюдающему крошку, что собираюсь усыновить ребёночка. Женщина оказалась понимающая, разрешила мне приходить к малышке и проводить с ней некоторое время, понимая, как это важно для нас обоих.

Малышка хорошо себя чувствовала, набирала вес и уже почти достигла нормы. А значит, скоро встанет вопрос о её судьбе.

Глубоко вдыхаю, выдыхаю, решаясь на звонок мужу. Набираю его номер.

Гудки-гудки-гудки.

– Алло, – раздаётся в трубке его голос.

От этого сердце невольно совершает кульбит в груди. Не забыло предателя, реагирует по-прежнему остро на ещё недавно такие родные нотки.

– Привет, – выговариваю хрипло. – Нам нужно поговорить.

– Хорошо, я слушаю, – после секундной паузы отвечает.

– Ты сможешь приехать?

– Конечно. В обед заеду.

А дальше повисает напряжённая пауза. Он молчит, и я молчу.

За это время я столько раз прокрутила в голове всё случившееся, пытаясь понять, почему так произошло, где мы допустили фатальную ошибку, и на ком лежит больший груз вины?

Сейчас, когда уже эмоции немного улеглись, я снова начинаю сомневаться в неверности Данила. Но почему тогда он не стал ничего отрицать?

– Как ты? – вдруг вздрагивает его голос совсем другими интонациями. Тёплыми, родными.

А мне горечь волной подкатывает к горлу от осознания, что всё тёплое мы потеряли. Не будет уже ничего, как прежде. Никогда. Всхлипываю горько, стараясь, чтобы в трубке на том конце ничего не было слышно.

– Никак. Просто приезжай, – выдавливаю и отключаюсь.

Рыдания теперь рвутся наружу, выплёскивалась новой порцией боли. Снова душу полосуют воспоминания о моих разрушенных мечтах. Счастливый муж держит на руках нашу дочь. Этого уже не будет, никогда. Не смогу простить его. Но сейчас я должна наступить на горло своим чувствам и убедить Данила сохранить брак ради того, чтобы забрать чужую малютку.

А дальше…

Не знаю я, что дальше. Пусть живёт своей жизнью, а мы будем жить своей.

***

Обед уже давно наступил, а Данила всё нет. Я нервничаю, не могу найти себе места, всё кручу в голове наш возможный диалог, но он никак не клеится. Раньше я всегда могла найти нужные слова, чтобы убедить мужа, а сейчас… Сейчас мне кажется, что между нами возникла глубокая пропасть. И через неё не перебраться.

А может, Дан и вовсе не придёт, может, он уже вычеркнул меня из своей жизни и решил начать новую – счастливую, с другой женщиной, здоровой, любящей, заботливой.

Чтобы не накручивать себя ещё больше, решаю заняться делом. Чувствую прилив молока, а значит, самое время сцедиться.

Достаю молокоотсос, пристраиваю его к груди и начинаю не самую приятную процедуру.

Вдруг открывается дверь палаты. Поднимаю голову – на пороге Данил. Смотрит озадаченно на меня и моё занятие.

Мне тут же становится как-то неловко. Как будто я делаю что-то преступное.

– Юля, – хмурится он. – Ты что делаешь?

Я тут же отцепляю молокоотсос от груди, запахиваю халат.

– Зачем это? – шокированно повторяет вопрос муж.

А я не знаю, как ответить, чтобы он понял. Я ведь хотела как-то деликатно объяснить ему своё желание усыновить малютку, а теперь… Совсем теряюсь.

Ну что ж.

– Даня, я хочу усыновить ребёнка, – прыгаю с места в карьер.

Наблюдаю пристально, как меняются эмоции мужа. Сначала в них мелькает боль, потом протест.

– Юля, – строго начинает он.

– Подожди. Дай мне объяснить! Я понимаю, что это серьёзное решение, я знаю, что это всё непросто. Не нужно думать, что я стараюсь заменить одного ребёнка другим. Я всё понимаю! Но… Я этого хочу. Иначе мне только в петлю, понимаешь? Не смогу я жить дальше.

– Юль, – отводит муж глаза.

Вижу, как ему неприятен этот разговор. Выглядит он хоть и уставшим, но вполне неплохо. Чисто выбритое лицо, выглаженная рубашка. Он, скорее всего, уже пережил нашу трагедию и шагнул дальше, а я застряла здесь, разорванная, одинокая, без надежды на будущее. Беспомощно обнимаю себя за плечи, делаю глубокий вдох.

Глава 6.

Долго я рыдаю, пытаясь найти хоть какую-то точку опоры, выход из ситуации. Надо узнать, каковы шансы усыновить ребёнка самой.

Думаю, невысокие. Ведь одновременно работать и ухаживать за малышкой я никак не смогу, а другого источника дохода у меня нет.

Как уговорить Данила помочь мне? И что вообще делать с нашей семьёй? Если предположить, что он сказал правду, и измена эта действительно давняя, что это меняет?

А ничего. Даже если так, это не отменяет того факта, что измена была. И она разрушила наш брак, пусть и не сразу. Но самое страшное – она унесла жизнь нашей малышки.

Как это забыть? Невозможно! Мне теперь каждый взгляд на мужа напоминает о той ночи, когда мне так нужна была поддержка, защита, его плечо, а я была одна, пока он тягался непонятно где и с кем. Да неважно, что он, главное, рядом его не было! И простить этого я не смогу.

Да, в чём-то мы виноваты оба. Не так уж крепок оказался наш брак, и слишком болезненно это всё ударило по мне как раз потому, что душой я чувствовала неладное, не была на сто процентов уверена в муже.

Но теперь уже какой смысл искать виновных, исправить ведь ничего нельзя.

И самое разумное в нашей ситуации – просто разойтись и не топить друг друга во взаимных претензиях и обидах. Я бы так и поступила, если бы не та маленькая девочка, которая сейчас лежит совершенно одна, никому не нужная, брошенная, одинокая.

Вспоминаю мой последний визит к малышке. Когда я пришла, крошка громко плакала, и никто из персонала не мог её успокоить. А у меня получилось. Как будто она ждала именно меня. Как только я заговорила с ней, погладила, приласкала, крошка затихла, а потом открыла свои ясные глазки, и мне даже показалось, что она улыбнулась. Да, возможно, у меня крыша поехала на фоне горя, но мне кажется, что душа моей малышки переселилась в тельце этой крошки. Пусть похоже на бред, я такие мысли никому не озвучиваю, но как ещё объяснить нашу с ней невидимую связь?

Мне больше не снятся тревожные сны, я как будто нашла потерянное.

Только как её забрать?

Даня, что же ты такой толстокорый? Неужели ты не понял, как это важно для меня?

Злюсь на мужа, не знаю, как найти выход. Но ясно одно – я не сдамся!

Утром на обходе мой лечащий врач сообщает, что меня выписывают.

– Как? – застываю в шоке. – Вы же говорили, что последние анализы вам не нравятся и после курса лечения нужно пересдать.

– Да, так и есть, – кивает он. – Но курс лечения длительный, его вы можете проходить и дома. Процедуры, предусмотренные стационаром, вы прошли, далее можете лечиться амбулаторно.

– Но…

– Вы не хотите домой? – хмурится врач.

– Я не знаю, – сдуваюсь я.

– Юлия, – вздыхает он, – я понимаю, у вас непростая ситуация, вам нужно подумать о психологическом здоровье, оно сейчас важнее. Вы молодая сильная женщина, а дома и стены помогают. Муж у вас хороший, поддержит. И психолога я вам могу посоветовать.

– Муж, – цепляюсь за его фразу. – Это он попросил меня выписать, да? И психолога мне прописал? – спрашиваю зло.

– Юлия, вас уже правда пора выписывать. Вы и так задержались у нас дольше положенного.

– Может и так, но ведь ещё вчера вы не собирались меня выписывать.

– Не собирался, потому что места свободные были. А сейчас нам некуда положить вновь прибывших. Вы в коридоре им предлагаете рожать? – смотрит на меня с укором.

– Хорошо, – сдуваюсь я. – Я всё поняла.

Врачи уходят, а я сижу совершенно потерянная. Что я буду делать дома? Там же всё напоминает о несбывшемся.

На душе тяжело, но я должна что-то придумать. А сейчас мне нужно попрощаться с моей крошкой, сказать ей, что я не бросаю её и обязательно вернусь, чтобы забрать.

Иду в детское отделение. Мне нужно попрощаться с моей крошкой, сказать ей, что я не бросаю её и обязательно вернусь, чтобы забрать.

Пока поднимаюсь на лифте, думаю о том, что так и не придумала как назвать малышку. Для нашей дочери мы с Даней долго выбирали имя среди разных вариантов, спорили, препирались. В итоге остановились на простом – Анечка.

Анечка у нас не случилась. И сейчас я не знаю, имею ли я право даже мысленно давать имя пока ещё чужому ребёнку.

Конечно, это не самое важное. Главное - решить с документами, а имя потом придумаю.

Захожу в детское отделение. На посту новая медсестра.

– Вы кто? – спрашивает строго.

Немного теряюсь, потому что раньше меня пропускали без вопросов.

– Меня зовут Юлия. Я прихожу к брошенной девочке, которая у вас лежит.

– А, – спускает очки на нос медсестра, – Ермолова? – сканирует меня неприветливым взглядом.

– Да, – киваю настороженно.

– Главный врач велел вас больше не пускать. Идите в своё отделение, – заявляет категорично.

– Что? Но почему? – внутри всё обрывается.

– Потому. На каком, простите, основании? Вы кто ребёнку? – спрашивает агрессивно.

– Пока никто, но я хочу её удочерить.

– Это не ко мне. Вот как соберёте все документы, тогда пожалуйста, а так, до свидания! – показывает на дверь.

– Но её врач, Екатерина Сергеевна, она в курсе…

– Да. За что и получила выговор с занесением от главврача. Так что идите отсюда, дамочка, идите, не создавайте нам лишних проблем! – настойчиво выталкивает меня на лестницу, и дверь отделения за моей спиной закрывается.

А я понимаю, что даже попрощаться с малышкой не успела. Как она там будет одна? И чем её будут кормить? Кто будет о ней заботиться?

Мне снова чудится детский плач. Внутри начинает дрожать от тоски, обиды, несправедливости. Господи, помоги мне!

Хочется сесть здесь и беспомощно порыдать. Но что это изменит? Если я хочу добиться результата, нужно действовать по-другому!

Ещё не всё потеряно! Я буду биться за малютку и обязательно заберу её, чего бы мне это ни стоило!

Эта мысль придаёт мне сил, я иду назад в палату.

Всё, Юля, хватит слёз! Пора действовать!

Глава 7.

Иду в свою палату, собираю вещи. Не хочу дожидаться мужа. Пошёл он, добродетель хренов. Уверена, это Дан поднял волну. Поэтому меня срочно решили выписать и доступ к ребёнку прикрыть.

Переодеваюсь, иду на пост узнать, готова ли выписка. Не готова. Ну и пусть. Потом заберу.

Возвращаюсь в палату, следом за мной заходит Лидия Ивановна.

– Юленька, выписываешься, девочка?

– Да. Вылечили меня, – отвечаю зло.

– Ну и чего ты нервничаешь?

– Потому что это муж меня выписать решил. Не хочет он ребёнка усыновлять, меня в психички записал и врачам пожаловался.

– Юль, – трогает она меня за плечо, – ты не пыли. Он ведь в чём-то прав.

– Что? И вы туда же? – оглядываюсь на неё резко.

– Юленька, ты сама подумай, это ведь очень серьёзное решение. Чтобы вам ребёночка отдали, вам нужно соответствующие органы убедить, что вы надёжная, крепкая семья. А ты мужа видеть не можешь. И что дальше?

– Не могу, – сажусь обречённо на кровать. – Но я же правда хочу забрать крошку, тёть Лид. Я же не поиграться с ней хочу, а усыновить. Её же в дом малютки отправят, понимаете?

– Юль, да всё я понимаю, но и ты подумай. Конечно, в душу к тебе никто заглянуть не сможет, но все эти люди из опеки будут пытаться, проверять. А ты пока ещё очень нестабильно себя ведёшь. Тебе надо своё горе пережить, доказать всем, что ты глупости делать не собираешься. Ну и с мужем вам нужно реально помириться. Ну как вы будете? Играть, как в театре? Думаешь, получится всех обмануть?

– Господи, как же сложно всё, – меня опять накрывает отчаянием.

Свет, который едва забрезжил где-то вдали, снова меркнет, оставляя мне только ледяную, скручивающую боль потери и одиночества, без возможности что-то изменить.

Падаю камнем на кровать, утыкаюсь в подушку. Рыдания душат.

– Юль, – гладит меня по спине Лидия Ивановна, – не надо так. Ты просто немного отпусти ситуацию, не разрывайся. Позволь самой себе погоревать, прожить всё, восстановиться. А там, может, и с мужем всё прояснится. А малютка, ну куда она денется? Она у нас ещё будет пару недель как минимум, а потом уже будут решать, куда передать ребёнка. Девочка как раз окрепнет, и ты окрепнешь. Вот тогда и заберёшь её, если не передумаешь.

– Я не передумаю, – всхлипываю я. – Только как она сейчас без меня? Кому она тут нужна.

– Я буду за ней присматривать. Обещаю.

– Правда? – поднимаю заплаканные глаза на эту немолодую, но такую добрую женщину.

– Правда. Всё хорошо будет.

– Спасибо вам. Если бы я вас не встретила… Вы мою бабушку напоминаете. У меня ведь никого из родных не осталось.

– Да, понимаю тебя, – вздыхает Лидия Ивановна. – Мои внуки далеко, и дети тоже. Вот, хоть тебя пожалею. Всё, успокаивайся, – укрывает меня одеялом и ещё долго сидит рядом, поглаживая и приговаривая ласковые слова.

Нет, в то, что будет хорошо, я не верю, но спокойный голос медсестры и её монотонные поглаживания по спине немного успокаивают.

Я проваливаюсь в какое-то тревожное пограничное состояние между сном и явью. Я снова брожу по ледяным мрачным коридорам, слышу где-то плач моей малышки, ищу её, ищу, ищу…

Но найти никак не могу.

– Юленька, Юль.

Кто-то трясёт меня легонько за плечо. Открываю глаза. Данил.

– Юль, проснись.

– Не трогай меня, – отшатываюсь от него.

– Юль, – вздыхает он. – Прости, что разбудил. Но ты стонала во сне, да и мне на работу пора возвращаться. Поехали домой.

– Я сама доберусь, езжай на свою работу, – сажусь на кровати, сонно моргая.

– Юля, хватит, – вижу, он злится, но сдерживается изо всех сил, разговаривает со мной как с непослушным капризным ребёнком. – Я же как лучше хочу, неужели ты не понимаешь?

– Кому лучше? Тебе? – смотрю на него с презрением.

– Юль, – садится он рядом. – Давай обо всём дома поговорим, хорошо. Я не отрицаю категорически твоё желание усыновить ребёнка. Просто пойми, я не могу принять это решение так быстро. Мне нужно время. И…, – вздыхает рвано, как-то очень тяжело. – Ну не могу я так, Юлька. Я же тоже переживаю, пойми. Ты же не думаешь, что всё это было для меня праздником? Или ты совсем уже откололась от меня, забыла, что я тоже хотел ребёнка, не меньше тебя.

– Я всё помню, – наворачиваются у меня на глаза слезы. – Так отчётливо помню, что хочется память потерять.

– Юль, – берёт меня за руку Данил, – поехали домой. Там попробуем как-то жить. Если мы оба этого захотим, у нас всё получится. А тогда и про ребёнка подумаем.

Я в абсолютном раздрае. С одной стороны, я отчаянно хочу оттолкнуть Данила, припомнить ему все грехи, послать подальше, но тогда девочку мне точно не отдадут. А значит, нужно терпеть. Нужно убедить мужа, что я простила его, и у нас возможна снова семья.

Как я это всё переживу, мне страшно даже представить, но ради малютки, которая сейчас совершенно одна, лежит там без папы и мамы, слабенькая, одинокая. Ради этого ангелочка я готова попробовать.

– Хорошо, – вздыхаю я, – поехали домой.

Глава 8.

Дан везёт меня на машине по городу. Я смотрю на знакомые улицы, дома, тротуары и не узнаю их.

Точнее не так…

Они как раз остались прежними, это я внутри умерла, а воскреснуть у меня никак не получается. Мне казалось, что и жизнь вокруг теперь утратила краски, перестала существовать, превратилась в руины.

Но это не так. Вокруг люди все также живут, надеются, верят, смеются, влюбляются.

А я как будто выпала из этого потока и теперь стою в стороне и не понимаю, как вернуться? Там ведь никому не нужны твои горе, печаль, ломающая душу безысходность. Да, люди способны сочувствовать в моменте, а дальше всё. Ты или снова встраиваешься в нормальный ритм жизни или остаёшься за бортом общества.

Мне ведь теперь именно это и предстоит – вернуться в общество как бы полноценной особью, способной всем доказать, что я бесчувственный биоробот, готова выполнять свои социальные функции, не нарушая покой других и их установки о “нормальности”.

Говорить то, что от меня хотят услышать, делать то, что положено, а внутреннюю боль, свою разворочанную душу спрятать от всех подальше. Даже от собственного мужа, которого я теперь практически ненавижу.

Почему так? Почему общество устроено настолько несправедливо? Почему какие-то посторонние люди должны решать, кого мне любить, кому помогать? Почему они считают, что лучше ребёнку вырасти без родительского тепла и заботы, но не отдать малютку безумно любящей её женщине, пусть и не биологической матери?

Знаю, это все риторические вопросы. Но от них очень тяжело.

Машина останавливается около нашего подъезда. Я сижу, не в силах пошевелиться. Я не знаю, как войти в стены, которые наполнены моими несбывшимися надеждами.

Чувствую, Дан тоже нервничает.

– Юль, – сглатывает он. – Там дома…, – замолкает.

– Тоска. Чёрная, беспросветная тоска. Да?

– Да. И… Ты просила не трогать ничего…, – мнётся он.

Резко поворачиваю к нему голову, прожигая злым взглядом. Открываю дверцу авто и бегу по ступенькам в нашу квартиру, уже понимая, что он меня не послушал.

Как он мог! Сволочь! Я же просила!

– Юля, стой, – догоняет меня Дан уже на лестнице.

– Не трогай меня! Дай ключ! – требую яростно.

Отмыкаю дверь, влетаю в прихожую, бегу в детскую. Застываю на пороге в полном шоке.

В нос забивается запах гари. Посреди комнаты натыкаюсь на чёрное прогоревшее пятно в ламинате. Осматриваю в немом шоке комнату.

Нет ни кроватки, ни занавесок, ни игрушек. Ничего! Пусто! Выжжено!

Розовые обои в грязных разводах.

– Ч-что это такое? – обнимаю беспомощно себя за плечи, потому что в моей душе тоже загорается пожар.

– Юль, прости меня, – слышу сзади голос Данила. Он кладёт руки мне на плечи. – Прости. Я знаю, ты просила ничего не трогать. Но тогда уже поздно было. Я … прости. Меня накрыло сильно. Ты ещё без сознания лежала. А мне отдали её, и … я её похоронил сам, а потом. Не справился со всем этим. Юль… Я не выдержал. Нажрался в хлам, и всё разнёс тут … Чуть пожар не устроил. Плохо помню… Спасибо, сосед всё потушил.

Он ещё что-то говорит, но я уже не слышу. Меня накрывает как в первый день. Как будто я только что узнала… Он её похоронил… Он её видел, а я нет. Может быть, поэтому я не могу до сих пор поверить.

Сползаю бессильно по стене, задыхаясь. Хочется кричать, биться в истерике, но сил на это нет, я просто понимаю, что опять в тупике. Я это не вывезу, я не переживу. Грудь рвёт от невозможности сделать новый вдох, эта жуткая, уродливая картинка плывёт, удушающий запах гари забивается глубоко в нос и горло, в душе тоже всё выжжено, самые счастливые воспоминания измазаны сажей.

– Юль, Юленька, дыши, – встряхивает меня Данил. Глаза у него перепуганные, – Юля, чёрт возьми.

Тащит меня куда-то, в лицо мне летит ледяная вода.

– А-а-а, – делаю шумный вдох, а потом ещё много коротких, рваных, как будто за мной гонится кто-то.

– Юлька, не пугай меня так, – просит Дан, притягивает меня к себе в объятия, а я просто не имею сил сейчас вырываться.

Застываю ледяной статуей в его руках, мы вместе оседаем на пол, он усаживает меня на колени, гладит по спине и волосам, приговаривает что-то ласковое, но все звуки долетают, как сквозь толщу воды, не доходя до сознания.

В мозгу пульсирует одна мысль: “Он её похоронил. Похоронил. Похоронил”.

– Где ты её похоронил? – спрашиваю вдруг, резко выпрямляясь.

– Юль, – замирает его рука на моей спине. – Не надо, а? Давай выбираться из этого всего.

– Где. Ты. Её. Похоронил? – спрашиваю жёстко, повышая голос на последних словах.

– На родительской даче, – вздыхает Дан. – Под старой берёзой.

– Отвези меня туда.

– Юль…

– Я сказала, отвези.

– Хорошо, – вздыхает он. – Поехали.

Глава 9.

Мы едем на дачу. Это около сорока километров от города, в дачном посёлке.

Домик там старый, в нём давно никто не жил. Мы с Даней после смерти его матери все собирались привести дачу в порядок, но руки так и не дошли. Хотя этот дом нам по-своему дорог, да и природа здесь отличная.

Но теперь дому точно не суждено ожить. Он всегда будет для меня печальным местом.

Я плаваю в какой-то прострации, меня мелко трясёт внутри. Понимаю, что я всё ещё не готова принять… И да, наверное, Даня в чём-то прав, и Лидия Ивановна говорила об этом, что мне нужно окунуться в своё горе с головой, прожить его, выплакать, выстрадать, а потом уже смотреть вперёд.

Через некоторое время машина останавливается, я выплываю из своего чёрного ступора.

Медленно выхожу, открываю скрипучую калитку, бреду по запущенному, заросшему травой двору. Обхожу покосившийся дом. Слышу, Данил молчаливо следует по пятам. Мне хочется, чтобы он оставил меня одну, но я чувствую, он не захочет, а на споры у меня нет сил.

Подхожу к старой берёзе в конце двора. Здесь трава выкошена, а под деревом вижу небольшой холмик свежей земли, и маленький аккуратный крест.

Смотрю на него и чувствую, как слёзы бегут по щекам всё быстрее, кислота внутри поднимается с новой силой, в грудь как будто кто-то кол забивает. Оседаю рядом под пудовой тяжестью, которая давит на плечи.

И такая пустота внутри, такая невосполнимая потеря, что хочется завыть раненой волчицей.

Обнимаю себя за плечи, а слёзы все льются и льются, из груди вырывается некрасивое рыдание. Прикрываю рот рукой, не хочу шуметь, но как справиться со рвущими чувствами, не знаю, хватаю воздух, снова всхлипываю.

Чувствую, как рядом садится Данил. Накрывает мою руку, поворачиваюсь к нему и натыкаюсь на такой же полный слёз и отчаяния взгляд.

Тону в нём, потому что все чувства там, на дне этого взгляда, мне очень знакомы, они слишком остро резонируют с моими.

Наша боль сливается в одно целое, и сейчас у меня нет сомнений, что она у нас общая на двоих.

Да, Даня тоже хотел дочь, и он её тоже потерял.

Его рука тянет меня, и я поддаюсь. Падаю в его объятия, рыдаю в его сильных руках до тех пор, пока слёз не остаётся. Сейчас не время для разногласий, обвинений и выяснений отношений. Мы отложим это всё на потом. Сейчас мы едины в нашем горе. И это нужно пережить.

Долго мы сидим так, в обнимку, глядя на этот маленький холмик земли, который забрал у нас самое дорогое.

– Какая она была, – вдруг спрашиваю я.

– Юль, – морщится Данил, – не надо, – сглатывает тяжело.

– Надо! Скажи.

– Я не рассматривал. Не смог. Мне отдали тельце в чёрном пакете. Она очень маленькая была, как котёнок, – тяжело выталкивает он слова. – Я только личико видел. Но… Не надо тебе этого, Юль.

– Ты её что, вот так в пакете, как котёнка и похоронил? – вскрикиваю я.

– Нет. Я её в детское одеяльце завернул. И гробик сам сделал как смог.

– А почему здесь, а не на кладбище?

– Не знаю. Мне её вообще отдавать не хотели, предлагали не заморачиваться, но я настоял. Я не знаю, где положено таких детей хоронить, а узнавать сил не было. Скажу честно, я совсем не в себе был в те дни. Но я вспомнил, мать рассказывала, что до меня у них ребёнок первый тоже умер, и хоронили они его у бабушки во дворе. Вот и я так сделал. Может, и неправильно, но… Теперь уже не переделать.

Я тоже не знаю, как правильно в таких случаях поступать. Никто не готовит нас к подобным событиям. Наверное, в таких ситуациях должны помогать родственники, но так случилось, что у нас никого не осталось рядом. Родители умерли, а тётки-дядьки живут далеко, да и общаемся мы редко.

Ну что ж. Во дворе, так во дворе. Какая теперь разница. Я вспоминаю тоже трагическую историю про первого ребёнка, которую рассказывала свекровь. Она говорила с грустью, но без какого-то надрыва. Сильная женщина, пережила это горе, может, и я смогу.

– Оставь меня одну, я ещё здесь побуду.

– Юль, холодно к вечеру становится, а ты только из больницы вышла. Пойдём в дом.

– Нет! Оставь меня, – рявкаю на него.

– Хорошо, – вздыхает он и всё же уходит.

А я ещё долго сижу тут, пытаюсь найти в себе силы как-то принять то, что уже не изменишь.

Смотрю на могилку и понимаю, чего не хватает. Цветов. Даня не положил, и я не догадалась. Да и не могу я представить, какой бы букет из магазина подошел моей крошке? Нет, таких невинных, нежных цветов там не продают.

Встаю, покачиваясь, бреду по двору, здесь бушуют ромашки и васильки. Рву букет, плету венок из полевых цветов.

Когда была ещё девчонкой, плела такие венки для себя, мечтая, что у меня будет красавица-дочь, и я научу этому нехитрому занятию и её. Кто бы мог подумать, что всё будет так…

Моя тётка жила неподалёку, я иногда приезжала к ней в гости летом. Здесь мы познакомились с Даней, здесь зародилась наша любовь.

Когда-то я мечтала, что на этой даче будет бегать наша подросшая крошка, здесь чудесная природа, речка рядом. Но никак я не могла подумать, что под старой берёзой, где когда-то, ещё до свадьбы, мы с Даней целовались, появится могила нашего ребёнка.

Видимо, здесь же мы похороним и нашу семью…

Венок готов, вешаю его на крест. Слышу сзади шаги. Мне на плечи ложится тёплая кофта, а в руках у Дани кружка горячего чая. На землю он стелет плед, усаживает меня и сам садится рядом.

– Юль, – протягивает мне чай. – Если тебе это очень нужно, я готов усыновить ребёнка.

– Правда? – вскидываю глаза на него.

– Правда. Скажу честно, мне не нравится эта мысль, но ради тебя я готов. Только давай попробуем сначала жить…, – устало трёт глаза, зажимает переносицу. – Я не знаю… Как раньше уже не получится, но как-то жить, – ловит мою руку и взгляд. – Я тебя люблю. Иди ко мне.

Притягивает меня в свои объятия, я поддаюсь.

Но думаю я только о том, что раньше я бы тоже ответила, что люблю его, а сейчас молчу, потому что от любви осталось только что-то очень уродливое, похожее скорее на ненависть…

Глава 10.

Я дома уже почти две недели. Дни для меня слились в однообразную серую массу. Вижу, как Данил старается возродить во мне хоть какое-то желание к жизни. Он приносит цветы, конфеты, разные приятные мелочи, которые я раньше любила.

Но сейчас я только смотрю на это с грустной улыбкой, вспоминая, как радовалась чему-то подобному в прошлом, обижалась на Даню иногда, что он так редко балует меня. А сейчас это всё муж даёт мне в концентрированном виде, но это не вызывает в душе никакого отклика.

Все мои мысли направлены только на одно – быстрее удочерить девочку.

Мы навели порядок в детской, Даня заменил испорченный ламинат и покрасил обои нейтральной бежевой краской. И теперь комната стоит чистая, безликая и … пустая.

Как и я. Наполнить мне ни комнату, ни себя нечем. Сейчас я живу одной только надеждой и считаю дни до того момента, когда смогу забрать ребёнка. Но заранее теперь покупать что-то боюсь.

Да, я стала ужасно суеверной.

Мы начали собирать документы для усыновления, Дан попросил знакомого адвоката помочь нам в этом вопросе. Адвокат заверил, что шансы у нас отличные, и решение должно быть принято в нашу пользу.

Каждый день я звонила Лидии Ивановне, чтобы узнать, как там поживает моя крошка. Лидия Ивановна уверяла, что всё хорошо, присылала даже мне тайком фотки малютки, когда была на смене. Я потом часами рассматривала их, и сердце наполнялось теплом, которого мне сейчас так не хватало.

Жаль только, что последние несколько дней старая женщина приболела. Давление у неё шалит и сердце прихватило. Я ездила к ней домой, чтобы отвезти продукты и просто поддержать. Сдружились мы с Лидией Ивановной, долго разговаривали о жизни и смерти, о судьбе и Боге. Надо честно признаться, её поддержка для меня оказалась бесценной. Лидия Ивановна не только утешала меня, но и рассказывала о своей нелёгкой жизни. Тоже немало страданий выпало на её долю, но женщина не сломалась, всё выдержала и сейчас не собирается унывать.

Лидия Ивановна поправилась быстро и сегодня она первый день после болезни должна выйти на смену. Я очень жду от неё вестей о моей малютке.

Как она там? Прибавила ли в весе, как кушает, не болит ли у неё животик, улыбается ли, плачет?

Девочка уже набрала норму веса и остальные жизненные показатели у неё в порядке. Это одновременно радует, но и вызывает беспокойство. Ведь со дня на день встанет вопрос о её дальнейшей судьбе.

Мне бы хотелось забрать ее сразу домой. Документы у нас почти готовы, но остались еще некоторые бюрократические препоны, которые адвокат обещал уладить в ближайшие дни.

Сегодня я решила все же подобрать кое-какие самые необходимые вещи для ребенка. Не покупать пока все не решится наверняка, но отобрать в интернет-магазине в корзину, чтобы потом можно было быстро все заказать.

Занятие это оказалось для меня совсем не таким радостным, как раньше. Все эти умилительные фотографии маленьких карапузов вызывали неизменно болезненную пульсацию в груди. Права была Лидия Ивановна, нельзя боль от потери одного ребенка вылечить другим малышом. Никуда эта черная тоска не девается и меньше не становится.

Но я сжимаю зубы в надежде, что однажды станет легче и продолжаю просматривать и отбирать детские вещи.

От этого занятия меня отрывает входящий вызов.

Лидия Ивановна.

– Вы моя фея, добрый день, – отвечаю с улыбкой, – я так жду вашего звонка!

– Юль, – слышу напряженный голос медсестры и сразу понимаю – что-то случилось.

– Что? Что с малышкой? Она здорова? – вскакиваю с дивана, хватаюсь за голову.

– Она здорова, но…, – странная пауза.

– Что? Не томите! – умоляю я.

– Ее выписали из больницы.

– Как? Куда? В дом малютки?

– Нет, Юля. Девочку забрала ее родная мать…

Смысл произнесённой фразы доходит до меня не сразу.

– Какая мать? – переспрашиваю, потому что в голове пусто, только в груди начинает тянуть слишком сильно.

– Галина, она вчера забрала девочку, – с тяжёлым вздохом сообщает Лидия Ивановна.

– Как? Но она же отказалась, зачем ей малышка, она же…

– Вот так, милая, вот так. Не знаю, может, одумалась эта кукушка, а может ещё чего.

– О господи! – хватаюсь за голову, вспоминая, как Галина курила в палате и нюхала какую-то дрянь. – А если она не остановится? Будет продолжать употреблять наркотики?

В голове тут же встают всякие ужасы из передач про неблагополучных родителей и их несчастных деток. Как же моя малютка там будет?

– Не знаю, что тебе сказать, Юль, но вот так. И ничего с этим не поделаешь. Может, другого ребёночка посмотришь? – предлагает Лидия Ивановна.

Но от одной этой мысли всё внутри протестует.

– Нет, не хочу я другого, – заявляю твёрдо.

– Юль…

– Лидия Ивановна, а вы можете посмотреть в карточке Галины адрес? – вдруг приходит мне в голову шальная мысль. – Там же должны остаться копии её документов, данные какие-то?

– Ой, не знаю я, милая. Карточки же у врачей хранятся, а потом они их сдают в архив. Но я поспрашиваю наших, попробую найти. Только зачем тебе, Юль? Что ты хочешь сделать?

– Не знаю пока. Хотя бы схожу к этой Галине, посмотрю, в каких условиях малышка, а дальше уже буду решать.

– Ой, Юленька, не нравится мне эта затея. Ой, не нравится, – причитает пожилая женщина.

– Мне тоже не нравится, но я должна посмотреть. Если своими глазами увижу, что Галина одумалась, то, может, и я успокоюсь.

– А если нет? Если она там продолжает вести привычный образ жизни?

– Не знаю я. Но я должна увидеть всё своими глазами.

– Юля, ты только одна не ходи! Мужа с собой возьми. Ты же говоришь, он старается? Хочет тебя вернуть и ребёнка усыновить? Вот! Пусть на деле докажет, а не пустыми словами.

– Да, вы правы, обязательно Дана с собой возьму. Вы мне только адрес узнайте, пожалуйста.

Прощаемся с Лидией Ивановной, а я вскакиваю со своего места и начинаю нервно нарезать круги по комнатам. Меня крошит изнутри пониманием, что в очередной раз всё пошло прахом. Но почему-то желания сесть и порыдать не возникает. Наоборот, хочется куда-то бежать, что-то делать, добиваться справедливости.

Глава 11.

– Юлия, кажется? – подходит прямо ко мне брюнетка. – Добрый день.

В груди неприятно вздрагивает. Что ей от меня нужно?

– А мы знакомы? – вздёргиваю подбородок выше.

– Лично нет, – одаривает меня холодной улыбкой, – но я предпочитаю быть в курсе проблем моих сотрудников. Поэтому да, я знаю, что вы супруга Данила Ермолова, и знаю, что у вас случилось несчастье. Соболезную.

По её лицу вижу – ни капли она не соболезнует, но сердце болезненно сжимается от её слов. Как будто ткнули ржавой иглой в свежую рану. Но я держу лицо.

– Спасибо, – холодно киваю. – Данила, я так понимаю, на работе нет? Я пойду, – разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Он скоро вернётся, – настойчиво подхватывает меня под локоть эта змея. – Уехал по моему личному заданию. Пойдёмте, подождёте его в кабинете.

– А вы? – смотрю на неё внимательно, – Кто?

– Ох, я не представилась, – снова эта снисходительная улыбочка. – Простите. Метелина Елена Станиславовна, начальник следственного отдела, – произносит со скрытым пафосом, протягивая ладонь.

А у меня в голове щёлкает тот день, когда всё случилось.

“Если опоздаю, новый начальник отдерёт меня прямо на первом совещании”. Это были слова мужа. Видимо, это была не просто фигура речи, и тут ещё вопрос, кто кого…

– Данил говорил, что у него новый руководитель, но не говорил, что это женщина, – недовольно поджимаю губы.

– Всё правильно, потому что на службе не важен пол сотрудника. Здесь мы всё трудимся для соблюдения закона и порядка, – с ледяной улыбкой сообщает эта стерва.

– Я всё же пойду, – разворачиваюсь, так и не пожав её руку.

– Нет-нет, стойте, – ничуть не смущается она.

Тут же достаёт телефон, набирает номер, подносит к уху.

– Данил, вернись, это срочно, – произносит властным тоном, глядя при этом прямо на меня.

Мне кажется, или я отчётливо слышу в её командном голосе игривые нотки. Это что ещё за демонстрация власти над моим мужем?

Отключается.

– Пойдёмте, Данил сейчас вернётся.

И мне бы послать её подальше, но я в каком-то ступоре поддаюсь этой властной сучке и иду следом за ней в участок, мимо поста дежурного, который пропускает нас без лишних вопросов.

В голове шум, понимаю, что нужно послать её и уйти, но что-то гложет. Видимо, это понимание, что мне нужно развеять сомнения и убедиться наверняка, есть между ними что-то прямо сейчас или это моё больное воображение?

– Проходите, – открывает Елена мне дверь кабинета Данила.

Я здесь была всего пару раз. С тех пор практически ничего не поменялось. Всё тот же стол, заваленный папками, старенький сейф, шкаф для одежды, тумбочка.

Но кое-какие мелочи я всё же замечаю. На столе у Данила стоят две кружки недопитого кофе, одна из них со следами бордовой помады, поразительно похожей на ту, что я вижу на губах Елены.

– Присаживайтесь, – указывает она мне на свободный стул. – Чай, кофе? – предлагает по-хозяйски, как будто это её личный кабинет.

– Чай, – брякаю зачем-то.

Хотя прекрасно понимаю, что из рук этой змеи точно ничего не приму.

Елена достаёт из шкафчика чистую кружку, идёт к кулеру, наливает кипяток, слегка наклоняясь.

Рассматриваю её внимательно. Да уж, есть на что посмотреть. Крепкая задница, стройные ножки, юбка чуть короче, чем требует устав.

Елена ставит передо мной кружку. Шикарный вырез, из которого отлично просматривается высокая упругая грудь.

И вот это вот расхаживает перед Данилом целыми днями? А я?

Я сейчас чувствую себя оборванкой с улицы. После всего случившегося я вообще на себя в зеркало стараюсь не смотреть. Бледная, растрёпанная, заплаканная.

Елена смотрит на меня слишком внимательно, а я на неё. Встречаемся взглядами и неприлично долго сканируем друг друга.

– Мне кажется, вы хотите мне что-то сказать? – нарушаю наш молчаливый поединок.

– Вам не кажется, – кивает Елена.

– Это ведь вы прислали мне то видео? – говорю прямо.

– Нет, – качает она головой, даже не пытаясь отпираться, что не понимает о чём речь. – У Дана есть другие враги. Я бы никогда такого не совершила.

– То есть, вы в курсе, – усмехаюсь я. – И давно это у вас? – смотрю на неё пристально.

– Давно, – кивает она с довольной улыбкой. – И я бы хотела вас попросить, оставить Данила.

– Так я его не держу, – вздёргиваю подбородок.

– Держите. Он переживает за вас, жалеет. Чувствует свою вину и ответственность. Но вы же понимаете, что на этом семью не сохранить?

– И что вы хотите?

– Я хочу, чтобы Данил был счастлив. Он ведь заслужил. Я его люблю, а Дан любит меня. Но он боится, что если оставит тебя, то ты наделаешь глупостей. Оставь его сама, – переходит резко на “ты”, смотрит на меня пристально.

Я в шоке, не знаю, как подобрать слова, а она добивает.

– Я его люблю, я рожу ему ребёнка, о котором мы так давно мечтаем. Уйди из его жизни, я тебя прошу!

О боже, мне снова не хватает воздуха. Я вскакиваю, не знаю, что сказать. Это слишком больно. Я ведь поверила, что это было давно и несерьёзно. Да я вообще за своим горем отгородилась от мыслей об измене мужа, а теперь…

– Я его не держу, забирай, вижу, вы с ним друг друга стоите! – выдаю с ненавистью. – А это чтобы дальше всё у вас было также горячо! – выплёскиваю горячий чай в эту змею и вылетаю за дверь.

Сквозь шум в ушах слышу, как взвизгивает Елена. Жаль чай уже немного остыл, но он был всё ещё достаточно горячим, чтобы подпалить её шикарное декольте!

Только эта маленькая месть слабо спасает от боли, которая прямо сейчас разрывает душу.

Дан, как ты мог? Хотя…

Нет, Данечка, я тебя прекрасно понимаю. Зачем тебе раздавленная горем и проблемами больная жена, когда тут рядом такая молодая породистая кобылка? Странно только, чего это ты завёл разговор об увольнении? Для того, чтобы был повод потом отказаться от усыновления?

Как же ты мерзок на самом деле! И почему раньше я не замечала этого гнилья?

Глава 12.

Мы выходим со Славой из кофейни, неторопливо идём по аллее. Парень продолжает рассказывать что-то забавное из жизни музыкальных коллективов, в которых ему довелось работать.

Доходим до автобусной остановки.

– Мне пора, спасибо за интересную компанию, – улыбаюсь я.

– А тебе далеко ехать? – с сомнением поглядывает Слава на остановку.

Называю район, где я живу.

– Давай я довезу, – предлагает он. – У меня машина здесь недалеко припаркована.

– Нет, Слав, – качаю головой, – это уже точно неудобно.

– В смысле, неудобно? – смотрит он на меня возмущённо. – Неудобно, когда такая роскошная дама ездит на общественном транспорте. Вот это неудобно.

– Слава, – прыскаю я от смеха, прикрывая глаза, – вот фантазёр. Где же ты тут “роскошную даму” увидел?

– Прямо перед собой, – уверенно кивает он. – Породу ничем не скроешь. А в тебе она есть. Некоторые стараются доказать породистость тряпками, брендами, побрякушками, но это бесполезно. А таким, как ты, ничего для этого делать не нужно. Короче, стой здесь. Я за каретой!

Уходит за угол ближайшего здания, а уже через несколько минут останавливается у тротуара на не слишком новой машине синего цвета.

– Карета подана, – кричит мне в открытое окно.

Выскакивает, открывает пассажирскую дверь, замирает с улыбкой в приглашающем жесте.

А я смотрю на этого паренька и снова недоумеваю, как я могла оказаться с ним рядом? Зачем я ему? Что, вообще, происходит?

Анализировать не получается, но я понимаю главное – если сейчас я отошью парня, и он исчезнет, то я снова провалюсь в своё липкое болото боли, предательства, горя. И там я точно сойду с ума, а я ещё хочу побороться за эту жизнь.

А значит, будь что будет, но я сажусь в машину к Славе.

И вот мы уже едем по улицам города, в салоне автомобиля играет какая-то лёгкая музыка. Я улыбаюсь и мне почти не больно. Главное — не вспоминать о Даниле, его любовнице, моей потере и малышке, которая теперь в руках очень ненадёжной матери.

М-да, хотела не вспоминать, но вышло всё с точностью до наоборот.

– Что случилось? – тут же ловит перемену в моём настроении Слава.

– Ничего, просто… вспомнила кое-что.

– Я могу чем-то помочь? – участливо смотрит парень.

– А ты знаешь, да, – вдруг проговариваю я, понимая, что домой я совершенно не хочу, а вот нерешённая проблема начинает снова тревожить меня.

– Слушаю.

– Отвези меня по одному адресу, если несложно. Это на окраине.

– Без проблем, – с готовностью кивает Слава. – Говори адрес и поехали.

Через тридцать минут мы уже пробираемся по разбитым дорогам какой-то весьма запущенной улицы. Мне неудобно, что завела парня в такие дебри и теперь он вынужден бить машину по этим ухабам.

– Извини, я здесь первый раз, не думала, что будет такая ужасная дорога.

– Ничего страшного, – отвечает Слава, объезжая очередную яму. – У меня же почти вездеход. Старенький, но родной. Я только не пойму, что ты здесь хочешь найти?

– Это длинная история, – вздыхаю я.

– Ну, судя по всему, минут десять у нас ещё есть до места назначения. Слушаю.

Я выдаю Славе укороченную версию про Галину и малышку. Рассказываю, что хотела забрать ребёнка, но мать одумалась, и теперь я переживаю, в каких условиях содержится крошка.

– Я хочу убедиться, что мать действительно будет заботиться и любить малышку. Очень надеюсь, что у них всё хорошо. Если я это увижу своими глазами, то и сама успокоюсь, – подытоживаю свой рассказ.

– Понятно, – поджимает губы Славик.

– Думаешь, я дура?

– Я этого не говорил. Но скажу честно, не очень-то верю, что если девчонка сидела на наркоте, то резко одумалась. Ну, собственно, сейчас узнаем, потому что мы приехали, – паркуется он у подъезда старенькой трехэтажки. – Пойдём?

– Я сама, ты можешь просто подождать меня здесь.

– Ага, щас прям, – фыркает парень. – Вместе пойдём.

Уверенно выходит из машины, я иду за ним.

– Какой там номер квартиры?

– Двадцать пятый.

Заходим в подъезд, запах здесь отвратительный. И уже от этого меня передёргивает, потому что сразу понятно, насколько это место не подходит для маленького ребёнка. Но я ещё надеюсь на лучшее. Ищем нужную квартиру. Она оказывается на втором этаже. Дверь с номером двадцать пять старая, обшарпанная. От этого становится ещё более тоскливо.

Звонка нет, поэтому стучу в дверь, хотя мне кажется, что сердце в груди барабанит громче.

Никто не открывает. Слава стучит сильнее, а потом настойчиво ещё и ещё раз. И только после этого за дверью раздаётся шум, и мы слышим звук открываемого замка…

В дверях появляется неопрятный, сильно несвежий мужчина неопределённого возраста. От него разит перегаром, я морщусь от омерзительного запаха.

– Чё надо? – смеряет на нас злым взглядом.

– Мы ищем Галину Мамаеву, она же здесь живёт? – подаю я голос, стараясь не обращать внимания на запах.

– Галька? – поднимает удивлённо брови мужик. – Да давно она тут не живёт. Шляется где-то по блатхатам. А вам она зачем? Натворила чего, зараза такая?

– А где же тогда её дочь? – замирает у меня всё внутри от отвратительных мыслей.

– Какая ещё дочь? – хмурится мужик.

– Галина родила ребёночка, девочку. Вы разве не знали? – смотрю на него поражённо. Как можно не знать о таком?

– Чего? – мужик явно удивлён. – Зинка, ты слышала? – кричит себе за спину. – Непутёвая твоя брюхатая была, что ли?

– А кто ж её знает? – выходит к нам ещё более неряшливого вида женщина.

Лицо опухшее, волосы торчат немытыми клоками, взгляд мутный.

– А вам-то она на кой сдалась? – выдаёт агрессивно.

– Мы с ней в одной палате в роддоме лежали, – поясняю я. – Я переживаю, всё ли хорошо у Гали и ребёнка.

– Дура малахольная, что ли? Зачем тебе Галька сдалась? Или, она у тебя подрезала что?

Понимаю, что конструктивного диалога не будет, но жить спокойно я теперь точно не смогу. Так и буду представлять, что моя крошечка попала к таким бездушным тварям, для которых водка явно дороже дочери и внучки.

Глава 13.

И всё. Дальше я ничего не вижу и не слышу, бросаюсь на звук, потому что этот надрывный плач вынимает из меня всю душу. Такой крохе нельзя так кричать, почему её никто не успокоит, не пожалеет? Она же маленькая, слабенькая.

Иду через полутёмную комнату с колотящимся сердцем, на меня никто даже внимания не обращает. Какая-то парочка целуется на старом диване у стены, слышу громкие голоса и смех из соседней комнаты, музыка орёт. Понятно, почему никто ребёнка не слышит.

Плач доносится из дальней маленькой спальни. Крадусь туда вдоль стены, стараясь не привлекать внимания. Оглядываюсь, Слава идёт следом.

Отдёргиваю штору на входе в комнатку, внутри замирает горячий ком так, что не вздохнуть.

Кровать, застеленная старым пледом, а на подушках барахтается самое ценное для меня существо – моя крошка. Вижу, как беспокойно малышка машет ручками, ножками и истошно при этом кричит уже сорванным, хриплым голосом.

Бросаюсь к ней, замираю на секунду, рассматривая малютку, пытаясь понять причину крика.

Она очевидна. Ребёнок лежит на мокрой одноразовой пелёнке в полном памперсе.

– Всё, моя маленькая, не плачь, – подхватываю её на руки, трепетно прижимаю к груди, качаю, успокаиваю и сама выравниваю сбитое дыхание. Это непередаваемое чувство – держать на руках такого дорогого тебе ребёнка. Это ведь в первый раз. В роддоме она лежала в кувезе, и взять на руки полноценно мне её не давали.

Малышка начинает кричать тише, всё ещё всхлипывает, но, похоже, уже чувствует, что помощь пришла.

Я сжимаю в комок бушующие эмоции и занимаюсь ребёнком. Быстро снимаю с малышки мокрые вещи, грязный памперс, вытираю попку найденными влажными салфетками. Конечно, на коже раздражение. Вот как так можно? Хочется наорать на эту непутёвую мать и заставить её саму полежать пару часов в мокрых грязных вещах. Вот где её носит и зачем она забирала ребёнка, если такое к нему отношение?

Внутри кипит гнев и желание найти прямо сейчас эту кукушку и оттягать её за волосы. Но для начала нужно одеть ребёнка.

Осматриваюсь кругом, замечаю пакет с детскими вещами. Перебираю их, горько усмехаясь. Большинство мне знакомы, потому что это вещи, которые я же и передавала в роддом. Ещё здесь памперсы, салфетки, масло, присыпка.

Нахожу чистенькое боди, меняю малютке памперс, протираю складочки детским маслом.

Сердце при этом рвётся и ликует одновременно. Внутри меня происходит такое, что словами это сложно описать. Но я понимаю одно, эту крошку из рук я больше не выпущу, даже если придётся драться с её непутёвой мамашей и всеми её неадекватными дружками.

– Маленькая моя, крошечка, – прижимаю малышку к груди, зарываясь носом в пушок на макушке, вдыхаю бесподобный детский запах, и внутри разливается тепло. – Не плачь, малышка, я тебя никому не отдам. Всё у тебя будет хорошо, я тебе обещаю.

Успокаиваю ребёнка, а сама успокоиться не могу, слёзы текут ручьями, потому что понимаю – не будет просто. И забрать втихую малютку – это дурное решение. Не смогу я так помочь ей, только себя подставлю. Но и оставить ребёнка в этом непроходимом ужасе я просто не смогу.

Смотрю на мою драгоценную крошечку. Она забавно причмокивает губешками, как будто пытается поймать грудь. А потом снова начинает плакать. Господи, неужели она ещё и голодная? Ни бутылочки, ни смеси рядом не вижу. Даже водички нет. Сердце сжимается от боли, возмущения и… безысходности.

Вот как могли отдать ребёнка в такие условия? Почему не проверили? Почему допустили? Что же кругом за сволочи такие бездушные?

И что делать мне сейчас? Может, вызвать полицию или органы опеки?

Да, так и нужно поступить.

Оглядываюсь, понимаю, что сумку оставила в машине Славы.

Ох, а где же Слава? Я совсем о нём забыла.

Выглядываю из комнаты, Славик стоит рядом, видимо, охраняя наш покой.

– Ну что там? – смотрит на меня с беспокойством.

– Ребёнок тут. Я её переодела, но она голодная, а накормить мне её нечем. Я хочу забрать её отсюда, – всхлипываю, крепче прижимая к себе малышку.

– Юль, но ты же понимаешь…

– Я всё понимаю, – вскрикиваю в отчаянии. – Всё понимаю, – добавляю сорванным шёпотом. – Но как я её тут оставлю. Она же просто погибнет…

Зажмуриваюсь в отчаянии, вдруг слышу какой-то посторонний звук.

Открываю глаза, застываю в ужасе.

Передо мной, пьяно покачиваясь, стоит Галина с ножом в руке.

– Положи ребёнка на место, или я тебя прирежу! – шипит она.

Глава 14.

– Галя, успокойся, – стараюсь говорить ровным тоном, чтобы не спровоцировать её ещё больше. – Я не хочу тебе зла, опусти нож.

Прижимаю малышку крепче к груди, пытаясь защитить и успокоить.

– Ты зачем припёрлась? – выплёвывает Галина.

– Я помочь хотела, Галь. Не нервничай, – понимаю, что эту агрессию нужно погасить любым способом. Потому что иначе эта неадекватная может навредить малышке.

– Чем помочь? – прищуривается Галя. – Малую себе забрать? Думаешь, я не знаю, что ты там мутила?

– Но ведь ты отказалась от дочки? Сама кричала мне в больнице:”Забирай”. Помнишь?

– Я не в себе была, – расслабляет вдруг Галина плечи, убирая нож. – Потом одумалась, решила, что воспитаем.

– Так а чего же ты её бросила одну? Она мокрая, голодная, плачет.

– Ну так уж и бросила, – усмехается. – Я тут. Ну, посидели мы с ребятами немного, подумаешь. Накормлю.

Вижу, что резать меня Галя уже не собирается, оглядываюсь на Славика, он стоит с огромными глазами, в напряжённой позе, похоже, в любой момент готов броситься меня защищать.

– Давай, я помогу, – предлагаю осторожно. – Где смесь, скажи, я наведу.

– Нет уж. Сама разберусь. Уходи! А ребёнка мне отдай.

Тянет руки, а не могу свои разжать. Как я отдам, оторву от сердца мою драгоценную крошку?

– Галя, скажи честно, зачем она тебе? Ты ведь не справишься. Помнишь, ты мне говорила, что отказываешься потому, что хочешь лучшей жизни для дочери. Отдай её мне, – мой голос начинает дрожать, но я не могу скрыть рвущих мою душу чувств. – Я буду любить, её как родную. Уже люблю. Я ей всё дам, здоровье, образование, тепло, заботу. Галя, я тебя умоляю. Она ведь пропадёт с тобой, – всхлипываю, прижимая ребёнка всё крепче.

Пытаюсь поймать её взгляд, но Галя на меня не смотрит, отвернулась к стене. Чем её пронять?

– Галь, а давай я тебе заплачу, – выговариваю последний аргумент.

Галя бросает на меня мутный взгляд из-под бровей.

– Сколько? – усмехается.

– А сколько ты хочешь?

– Я много хочу. Дашь? – скалится в ответ.

– Отдам всё, что есть, – киваю.

– А что у тебя есть-то? А мне за девчонку уже два мульта предложили.

– Что? – смысл этих слов плохо доходит до меня. – Что ты сказала?

– Что слышала. Правильно всё ты поняла, на хрен бы мне сдалась такая обуза. Но тут мне поступило интересное предложение, – улыбается цинично.

– Га-л-ля, – дрожит у меня подбородок, – ты в своём уме? Ты её ч-что? Продать решила?

– А что? Заграницей детей не хватает, не хотят пиндосы сами рожать, им проще купить себе ляльку.

Весь ужас открывшейся правды никак не укладывается у меня в голове.

– Не смотри на меня так, – ухмыляется Галина. – Я говорила, что хочу лучшей жизни ребёнку, и она у неё будет.

– Галя, – шепчу в ужасе, – но ты же не знаешь, что там за люди. А если они что-то плохое сделают с малюткой? Если… господи, а если её на органы пустят? – выдаю самый ужасный, но вполне вероятный вариант.

– Не пустят. Мне обещали, – как-то не слишком уверенно отвечает Галя.

– Послушай, – беру её за руку, она выдёргивает ладонь из моих пальцев, но я хватаю вновь. – Галь, я дам тебе эти деньги, клянусь, только не отдавай ребёнка непонятно кому, пожалуйста.

– Откуда у тебя? – усмехается Галя.

– Я найду, обещаю. Но если ты отдашь её мне, то ребёнок точно будет в любящих, надёжных руках. Ты ведь не зверь, ты же не хочешь зла дочке?

Галя задумывается на секунду.

Тут голос подаёт Славик.

– Юль, да что ты перед ней бисер мечешь. Мы сейчас ментов вызовем и органы опеки, и они ребёнка сами заберут.

Бросаю на Славу злой взгляд. Вот зачем он сейчас встрял.

Но Галя реагирует неожиданно. Она начинает смеяться.

– А ты думаешь, такие дела решаются без их одобрения? Они тоже “в доле”. Поэтому не могу я отдать тебе ребёнка, – разводит руками.

– Господи, но ведь можно же что-то придумать, Галь? Пожалуйста, – смотрю на неё с отчаянием, наши взгляды схлёстываются, я молю мысленно, чтобы сейчас взяло вверх то светлое, что ещё осталось в этой несчастной по сути девочке.

– Давай так, – кривится она. – Если принесёшь мне деньги быстро, отдам ребёнка тебе. Но проблемы с опекой решай сама. Я дам тебе телефон той тётки, которая мне разрешение дала. Предложишь ей тоже денег, думаю, она согласится. Найдёт пиндосам другого ребёнка, а тебе Маруську отдаст.

– Ты её Машенькой назвала? – трепещет у меня внутри. Не ошиблась я, есть ещё остатки человеческого в этой непутёвой мамаше.

– Да, – улыбается слабо Галя. – Как бабушку мою. Была бы живая она, может, и у меня всё по-другому сложилось… А сейчас уходи! – снова ожесточается её взгляд.

– Но Галя, как я оставлю её тут?

– Не переживай. Нормально всё будет. Егор, разгоняй всех к чёртовой матери! Быстро! – орёт она.

Идёт в ту комнату, где сидела шумная компания, начинает всех выпроваживать. А ещё приносит назад в руках бутылочку со смесью.

– На, корми, – протягивает мне. – Десять минут тебе, пока я гостей провожаю. И без глупостей, иначе я передумаю, и уже завтра ты ребёнка не найдёшь!

***

Не помню точно, как уходила оттуда. Машеньку отдавала, как кусок от сердца отрывала. Практически на коленях умоляла Галину заботиться о ребёнке, пока всё не решится. Она обещала.

Конечно, веры ей нет, и инстинкты кричали, что нужно хватать ребёнка и бежать, но разум победил. Я понимала, что в данный момент нет у меня достаточных козырей. Если Галина не соврала, то не помогут мне прямо сейчас ни органы опеки, ни полиция.

Полиция… сердце сжимается от жуткого предположения. А что, если Дан тоже замешан? Что если они на пару с Еленой все устроили?

От этой мысли всё внутри покрывается толстой коркой льда.

Господи, как же страшно жить. Получается, ещё вчера родной человек, сегодня может вот так безжалостно втыкать ножи в спину и проворачивать их с изощрённой жестокостью?