Глава 1

Под светом софитов все кажется ярче и острее. Вдох. Запах пудры и канифоли наполняет легкие.

Пуанты скользят по гладкому горячему паркету. Публика затаила дыхание, я чувствую их напряжение.

Музыка взрывается в драматическом аккорде.

Я падаю, прижимая руки к сердцу. Моя Жизель "умирает", не выдержав предательства любимого.

Глаза прикрыты, но я слышу каждое движение на сцене, каждый вдох зала. Коллеги-артисты отыгрывают окончание акта. Сценическая мать берет на руки мое “бездыханное тело”. В ее глазах блестят настоящие слезы.

Тишина в зале. Все замирают. Барабанная дробь гулко отдается во всем теле. Финальные звуки оркестра затихают. Мягко шурша, начинает падать занавес.

Зал взрывается аплодисментами.

– Браво! Браво! – слышу единичные выкрики сквозь шумный водопад оваций.

Этот звук словно обволакивает меня, доводя до теплых мурашек. Господи, как я его обожаю!

Конец первого акта. Софиты гаснут, открываю глаза. Медленно поднимаюсь с пола. Во рту засуха, пить хочется ужасно!

Бегу за кулисы, выискивая взглядом Андрея, моего мужа и худрука театра. Хочу услышать его похвалу. Он должен быть в восторге, я выложилась на полную!

Но за кулисами вместо него меня встречает Владимир Степанович, режиссер спектакля:

– Дианочка, ты была великолепна! Ну просто бесподобна! Умница! – расплывается он в улыбке.

– А где Андрей? – спрашиваю его.

Странно, что его нет. Обычно топчется за сценой и переживает за каждую деталь.

– Да был тут где-то… – чешет седую голову Владимир Степанович.

Прохожу мимо него, иду по коридору в гримерку. У меня двадцать минут до начала второго акта, чтобы перевести дух и переодеться. За мной уже семенит Дарья Васильевна, гример и мастер по волосам.

– Дианочка, мое восхищение. Лучшая Жизель, что я видела! Вы слышали, что творилось в зале? Браво, Дианочка, браво! – тараторит она.

“Спасибо” киваю ей сдержанно, ловя завистливые взгляды коллег, проходящих мимо по коридору.

Пальцы на ногах онемели, ступни покалывает. Нужно успеть перебинтовать ноги и заменить пуанты. Боже, дайте мне кто-нибудь воды!

Захожу в гримерную. В нос сразу бьет пьянящий аромат цветов. На столе огромная корзина белых лилий! С улыбкой подбегаю к ним, уверенная, что это подарок от мужа в честь премьеры.

– Только что принесли, – говорит ассистентка Таня, закрывая за мной дверь.

– Боже, какие красивые! – улыбаюсь, касаясь пальцами нежных лепестков.

Белые лилии – что может быть уместнее для “Жизели”? Замечаю карточку, аккуратно вставленную в букет.

“Поздравляю с премьерой. Демид”.

Закатываю глаза. Этот парень никак не уймется. Уже лет десять прошло, как я ему отшила! Уже и замуж вышла, а он все шлет цветы на каждую премьеру и на все дни рождения.

Кидаю карточку в мусорку. В дверь гримерной стучат. Наверное, Андрей, наконец, где пропадал?

– Я открою, – спохватывается Таня, пока Дарья Васильевна раскладывает свои шпильки и расчески.

Таня приоткрывает дверь и выглядывает. Слышу голоса, один из них мамин.

Делаю глубокий вдох. Мы не виделись уже полгода. Выслала ей билет на премьеру курьером.

Оборачиваюсь и натягиваю улыбку.

– Доча, мы на минутку. Просто зашли тебя поздравить, — робко заходит в гримерку.

На маме ее любимое выходное платье-футляр из черного бархата. Волосы, подстриженные в удлиненное карэ, аккуратно уложены. Из украшений: нитка жемчуга и перстень с камеей.

– Привет, мам, – двигаюсь ей навстречу.

Обмениваемся неловкими объятиями. Мы обе не привыкли к нежностям.

За ней еще заходят люди, и я замираю от удивления. В огромном широкоплечем брюнете в идеально сидящем костюме узнаю Демида.

И то не сразу, а по пронзительному взгляду голубых глаз. Н-да, когда в последний раз с ним виделись, он был еще, считай, мальчишкой. По крайней мере, в сравнении с мужчиной, что сейчас стоит передо мной.

Рядом с ним какая-то рыжая пигалица, восторженно смотрит на меня с дурацкой улыбкой.

Да они издеваются! Кто их вообще сюда пустил?! У меня двадцать минут, я вся потная, во рту засуха, а мне еще полностью менять образ.

– Диана, прости за беспокойство, – бархатным голосом говорит он. – Моя невеста, Ольга, твоя давняя поклонница, – представляет девушку рядом с ним.

А сам смотрит на меня не отрываясь, в глазах вспыхивает огонь. Тот самый, с которым смотрел на меня еще десять лет назад.

Невеста? Ну-ну.

– Очень приятно, – улыбаюсь ей, протягиваю руку, легко пожимаю потную ладошку. – Простите, но лучше вам зайти после спектакля.

– Приме нужно подготовиться к выходу на сцену! – строго поддакивает мне Дарья Васильевна.

– Да, конечно, просто… позвольте выразить вам восхищение! Первый акт был бесподобен! – говорит Ольга, прижимая руки к груди.

Была бы она в таком восторге, узнав, что ее жених несколько лет безуспешно обивал мои пороги?

– Спасибо, – киваю сдержанно. – Рада, что вам понравилось.

Таня принимается всех выгонять, и только дверь за ними закрывается, улыбка стекает с моего лица. Подхожу снова к зеркалу, натыкаюсь взглядом на свой термос. Слава богу! Хватаю и жадно глотаю холодный травяной чай. О, да… напиток богов.

Падаю на стул, развязываю пуанты. Ох, как болит… Таня и Дарья Васильевна помогают мне переодеться и подготовиться ко второму акту.

Мужа все нет.

Оглядываю себя в зеркало. Теперь я в образе призрака умершей Жизель: белоснежная юбка-пачка, узкий корсаж с тончайшей вуалью тесно зашнурован, Таня постаралась на славу, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Волосы уложены в гладкий блестящий пучок. В последний раз поправляю макияж. Я готова.

Иду по коридору в сторону сцены.

– Где Андрей Константинович? – спрашиваю у попавшегося навстречу ассистента режиссера.

Глава 2

Распахнутая дверь бьется ручкой о стену. Любовнички вздрагивают и замирают. Муж выглядывает из-за девицы, а та оборачивается.

Стою как вкопанная, не веря своим глазам.

Инна Бурина, ведущая солистка, которую недавно перевели к нам из Москвы. Вся труппа уже месяц шушукается, что амбициозная москвичка метит в примы.

Что ж, теперь я вижу – каким образом.

Взгляд Инны полон торжества, а у Андрея — ни капли раскаяния на роже! Смотрит на меня недовольно, скидывая с себя блондинку, будто я ему помешала!

– Диана, что ты здесь делаешь? – рычит, натягивая штаны.

Невольно пячусь назад, онемев от шока. Раздается последний звонок, вырывая меня из оцепенения.

Внутри все кричит, но я не дам им увидеть, как мне больно. Делаю каменное лицо, разворачиваюсь и ухожу, оставляя дверь открытой нараспашку.

Нужно возвращаться на сцену. Но, пройдя несколько шагов, останавливаюсь в укромном уголке, где меня никто не увидит, и облокачиваюсь рукой о стену.

Из моей груди вырывается невольный всхлип. Едва сдерживаю слезы. Я не должна расклеиться. Нужно сохранять хладнокровие. Впереди еще один акт, не могу позволить им сломить меня.

Но как? Боже, как? Когда внутри все пылает адским пламенем от боли. В театре всякие сплетни ходят. А когда у тебя полно завистников, перестаешь обращать на болтовню внимание. Я всегда верила Андрею! Да, в последнее время не все было гладко, но…

Сжимаю руку в кулак. Предатель. Тебе так просто это с рук не сойдет!

Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Сцена – единственное место, где я контролирую свою судьбу.

Жизель. Премьера. В зале люди, которые пришли увидеть блистательную Диану Вишневскую. И, клянусь, они ее увидят. Я выступлю несмотря ни на что!

Выпрямляюсь и решительно иду в сторону сцены.

– Диана, слава богу! – шипит ассистент режиссера. – Мы уже начали волноваться.

Зовет идти за ней, мы спускаемся под сцену. Мой выход во втором акте очень эффектный: призрак Жизель поднимается прямо из своей могилы.

Встаю на платформу подъемного механизма и жду своего выхода, закрыв глаза. Настраиваюсь. Пытаюсь выбросить из головы все, сосредоточившись на роли.

Как же это нелегко. Перед глазами муж, трахающий Бурину. Или, вернее сказать, Бурина, трахающая моего мужа.

Трясу головой. Какая ирония. Моя Жизель умерла в конце первого акта, узнав о предательстве любимого. И теперь Диана тоже, превращается в призрак себя самой.

Платформа начинает медленно двигаться вверх. Мои глаза еще закрыты, но взрыв аплодисментов извещает, что я уже на сцене.

Следующие несколько минут я забываю обо всем, полностью воплощаясь в Жизель. Преданную. Холодную. Переполненную скорбью. По ту сторону жизни и смерти.

Не чувствую больше ни физической боли, ни напряжения мышц. Словно сама превратилась в бестелесный призрак. Осталась лишь душевная боль, которая разъедает изнутри. Да тоска по любви, которая оказалась просто обманом. Ложью.

Время пролетает как одно мгновение. Уже сама не понимаю, что происходит вокруг. Тело, вышколенное годами, будто на автомате выполняет все движения. Под финальные фанфары призрак Жизели исчезает в тумане своего надгробия.

Платформа мягко опускает меня обратно под сцену. Занавес падает.

Зал взрывается аплодисментами. Я оседаю, почувствовав головокружение. Кажется, силы меня разом покинули.

Меня подхватывают ассистенты.

— Диана, вы были просто… просто… у меня нет слов!

Зал шумит, снова и снова взрываюсь аплодисментами. Нужно выйти на поклон.

Поднимаемся наверх. Ассистент передает меня моему партнеру, Егору, который исполнял сегодня роль Альберта. Увидев меня, он радостно кивает:

– Отличная работа, дорогая!

Киваю, но ответную улыбку выдавить не получается. Мое лицо словно онемело. Смотрю на свои руки, трогаю подушечки пальцев, проверяя чувствительность.

Егор выбегает на сцену, купаясь в овациях. Следом — Надежда, исполнявшая роль Мирты. Стою у сцены и, мне кажется, сейчас упаду.

Овации не стихают. К счастью, Егор возвращается за мной. Он поддерживает, когда выбегаем на сцену вместе. Из последних сил натягиваю улыбку.

Стоять на сцене, когда две тысячи пар глаз устремлены на тебя в восхищении и преклонении перед твоим талантом — как наркотик. За который я плачу упорством, часами каторжного труда в зале, болью, потом, кровью, снова и снова оттачивая каждое движение.

Делаю поклон сначала зрителям. Затем своему партнеру. Все вместе снова кланяемся зрителям. На сцену летят розы.

Все как во сне. Звуки оваций сначала превращаются в белый шум, а затем внезапно исчезают. Как будто я оглохла. Испуганно озираюсь по сторонам. Понимаю, что сейчас упаду.

К счастью, занавес начинает опускаться.

– Диан, ты в порядке? – обеспокоенно смотрит Егор.

– Отведи меня в гримерку, – прошу его, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то. – Мне нужно попить.

Он подхватывает меня на руки и уносит со сцены.

В гримерке никого. Благодарю бога за это. Партнер сажает меня на стул.

— Может, врача? — смотрит беспокойно.

– Все в порядке, мне просто нужно отдохнуть, – киваю ему, он уходит.

Делаю глоток чая из термоса. Пару минут сижу, уронив голову на руки. Я так устала. Словно на самом деле покинула жизнь.

Стук в дверь. Никого не хочу видеть. Но, не дожидаясь моего ответа, она открывается.

Входит Андрей.

--

Дорогие читатели!

Добавляйте книгу в библиотеку и подписывайтесь, чтобы не пропускать новинки!

Обняла всех и каждого ❤️

Глава 3

– Убирайся! – рявкаю на него.

Волна гнева, поднимающаяся внутри, придает сил. Вскакиваю, начинаю расстегивать корсаж. Хочу поскорее переодеться и уехать отсюда.

Андрей делает шаг в мою сторону, намереваясь помочь. Но я разворачиваюсь и со всей силы отталкиваю его:

– Не подходи, я сказала! – кричу на него.

– Не надо истерик, Диана! – рычит он в ответ. – Держи себя в руках.

От возмущения у меня спирает в груди. Хватаю первое, что попадает под руку и швыряю в него:

– Пошел вон, я сказала!

Расческа летит ему прямо в рожу. Но он успевает подставить руку, она отлетает, падает на пол и закатывается под рейл с костюмами.

– Ты офигела, Диан? Тебе для нервов надо что-нибудь попить. Будешь такое вытворять, живо вылетишь из театра! – цедит он, пронзая меня взглядом.

Не верю своим ушам! Ошарашенно замираю, смотрю на мужа, и перед глазами опять все поплыло.

Да как он… как он смеет…

Стискиваю зубы и хватаюсь за столик, чтобы не упасть. Снова потеряла дар речи от этой наглости!

– Так-то лучше, – мрачно говорит он, проводя рукой по щетине. – А теперь послушай, что я тебе скажу. То, что произошло – просто недоразумение. И тебе лучше забыть о нем. Ради твоего же блага.

Недоразумение? Лучше забыть? Стискиваю руки в кулаки, собираю последние капли самообладания.

– Наш брак был недоразумением. Одним. Большим. Недоразумением, – говорю ему тихо, стараясь не выдать ту боль и отчаяние, что разрывают меня изнутри.

– Не надо драм, ты не на сцене, – саркастически ухмыляется Андрей. – Подумай обо всем, что я сделал для тебя за эти годы. Если бы не я…

Если бы не он?! Я стала примой Мариинки в двадцать пять! За полгода до назначения Вронского худруком.

– Ты – никто! – выкрикиваю ему, не в силах больше слышать эту чушь. – Диану Вишневскую будут помнить. А тебя забудут, жалкого лживого предателя!

Муж делает резкий шаг ко мне, тычет пальцем:

– Закрой рот, – выплевывает мне в лицо. – Если об этом хоть кто-то узнает, можешь забыть и о главных ролях, и о звании примы.

Сердце сжимается от его слов.

– Вот значит как. В театр пришла помоложе и понаглее, и ты не смог удержать свой член в штанах? А теперь, чтобы репутация твоя не рухнула, будешь угрожать жене расправой? Я все правильно говорю, Андрей?

– Жене? Да для тебя, кроме балета, ничего больше не существует! Ты в постели – просто бревно. Мне нужна женщина, настоящая, живая! На которую стоять будет!

Слова режут как острые лезвия, уничтожая последние капли надежды, что все это просто ночной кошмар. С болью вспоминаю, как пару лет назад заикнулась о ребенке. “Диана, ты – богиня, – сказал он мне тогда. – А с ребенком станешь кормящей теткой с сиськами до пупа. Никто из великих балерин до такого не опускался.”

Больше мы эту тему не поднимали. Никогда.

А теперь, оказывается, богиня ему больше не нужна. Нужна обычная давалка.

Рука поднимается сама по себе. Не успеваю ничего понять, со всего размаху даю ему пощечину. Звонкий и резкий звук шлепка разносится по гримерке. Ладонь пульсирует от боли. Но это ничего по сравнению с тем, что я чувствую внутри.

Андрей смотрит на меня ошеломленно. Одной рукой потирает щеку. В глазах мелькает ярость, от которой я холодею. Страх касается меня липкими пальцами. Собираю всю свою смелость, гордо подняв подбородок, смотрю ему прямо в глаза.

– Пошел ты, – шиплю ему, а у самой внутри все дрожит.

Стук в дверь. Вспоминаю, что должны зайти мама с Демидом и с этой, как ее… невестой. По взгляду Андрея вижу, уверенность покидает его. Он отступает.

– Я предупредил тебя, Диана, – говорит мне, пронзая напоследок взглядом, и идет к выходу.

Открывает дверь и выскальзывает наружу:

– Прима переодевается! Она выйдет к вам, как будет готова! – слышу его фальшивую улыбку, дверь за ним закрывается.

Снова падаю на стул, начинаю рыдать. Мне не хватает воздуха. Чертов корсаж! Кое-как срываю его с себя и делаю пару глубоких вдохов, опираясь руками о стол.

Бросаю взгляд в зеркало. Тушь размазалась, волосы взъерошены, лицо опухло.

Прима. Гордость русского балета.

Визуализация героев 1

Дорогие читатели!

Еще раз приветствую всех на страницах этой книги! Буду потихоньку знакомить вас с нашими героями.

Хочу отметить, на всякий случай, что все события и герои в моей книги вымышленные! Любые совпадения -- случайность.

И начнем, конечно, с нашей звезды!

Диана Вишневская, 29 лет

Самая молодая прима-балерина Мариинского театра за всю историю. Стала ею в 25 лет, чем по сей день вызывает кучу зависти. Гордая и неприступная. Ее обожает публика и ненавидит весь театр за надменный характер. Два года назад вышла замуж за художественного руководителя театра -- Андрея Вронского, несмотря на то, что мать была против.

Вот такая непростая у нас героиня ❤️

Визуализация героев 2

Самое время взглянуть в глаза предателю!

Андрей Вронский, 35 лет

Влиятельный художественный руководитель Мариинского театра, известный своей манипулятивностью, и муж Дианы. Сначала их брак кажется идеальным: они оба погружены в мир искусства, столько общего -- идеальная, на первый взгляд, пара!

Андрей к тому же активно поддерживает карьеру Дианы, искренне преклоняясь перед ее талантом, как наставник, и как мужчина.

Однако что-то пошло не так. Лодка любви дала течь. Андрей заводит интригу с Инной, молодой амбициозной балериной, стремящейся занять место Дианы.

Андрей, Андрей...

Визуализация героев 3

И еще пара персонажей, с которыми точно нужно познакомиться сегодня!

Инна Бурина, 27 лет

Молодая амбициозная артистка, которую недавно перевели в Мариинский театр из Москвы. Не обделена ни талантом, ни умом, ни красотой. И считает, что на войне все средства хороши. Намерена не просто стать прима-балериной, но и потеснить на олимпе Диану Вишневскую, став главной звездой Мариинского.

Тамара Владимировна, 55 лет

Мама Дианы Вишневской. Инженер по образованию и по профессии. Муж бросил, когда Диана была еще маленькая, и мама всю себя посвятила дочери. Впервые заметила талант у Дианы в шесть лет, когда отвела ее на хореографию в Дом Пионеров. И позже сделала все, чтобы дочь поступила в Вагановское училище. В общем, Тамара Владимировна -- главная поклонница дочери.

Но отношения у них, тем не менее, складываются непростые.

Вот такие герои! Конечно, еще не все. Но с отсальными будем позже знакомиться, по мере развития сюжета.

Пожалуйста, если книга вам заходит, поддежите ее звездочкой и добвьте в библиотеку! Так ее увидит больше читателей.

Обняла 🤗

Глава 4

Посылаю своему отражению горькую усмешку.

Снимаю пачку, сажусь на стул, начинаю развязывать пуанты. Черные слезы капают на белые колготки. Единственная цель сейчас – поскорее сбежать из театра.

Только как, если под дверью толпа поклонников? Еще и мама. Черт.

Переодеваюсь в черный брючный костюм. Известный бренд. Специально принарядилась для фото с поклонниками. Ватными дисками стираю размазанную косметику. Хорошо, что в сумке есть солнечные очки, водружаю их на нос, накидываю пальто.

Смотрю на себя в зеркало. К побегу готова. Набираю номер ассистентки Тани. Ее мобильник пиликает под дверью.

– Мне нужно уйти, задержи их, – говорю ей быстро и отключаюсь.

Иду к двери. Надеюсь, у Тани реакция быстрая. Распахиваю и, не глядя ни на кого, быстро вылетаю, поворачиваю направо и ускоренным шагом иду по коридору. Воспользовавшись всеобщим замешательством, надеюсь выиграть время.

– Господа, Диана вернется через пять минут, срочное дело! – объявляет Таня, не растерявшись.

А я уже сбегаю по ступенькам к выходу, не обращая внимание ни на кого и ни на что. Из-за темных очков перед глазами все окончательно расплывается. Не хватало только грохнуться где-нибудь.

Выскакиваю из театра, словно за мной кто-то гонится. Порыв осеннего ветра бросает в лицо холодные брызги дождя, немного приводят меня в чувство. Правда, теперь я вообще почти ничего не вижу.

Кое-как добегаю до машины. Снимаю очки, бросаю на сиденье рядом. Хорошо, что приехала сегодня на своем авто, хотя обычно после выступления меня отвозит домой либо муж, либо такси.

Завожу двигатель, кладу руки на руль, и снова это странное ощущение. Покалывание в подушечках. Смотрю на руки в изумлении.

Да чего я жду после целого дня репетиций, двух актов спектакля и всего того, что устроил мой муж. Полный антракт!

Жизель вот померла, когда узнала об измене любимого. Она просто не была русской балериной. Я помирать не собираюсь. Клянусь, покажу этому Вронскому! Узнает у меня, что значит и гнев богини, и месть женщины!

Выезжаю с парковки. Сначала заеду домой. Соберу самое необходимое и сразу уеду.

Только куда? К маме – ни за что. Только ее сейчас не хватало. Будет мозги делать “я же говорила”. Мое решение выйти за Вронского было последней каплей нашего худого мира.

Лучше сниму гостиницу. Нужно отдохнуть, постараться выспаться. Завтра в одиннадцать я уже должна быть в театре на репетиции. Вечером – еще один спектакль.

Дождь стучит по крыше машины, превращая стекла в непрозрачные стены. Темно, город штормит. Погода адушная, та, за которую обычно ругают Питер. Сжимаю руль, пытаюсь сосредоточиться на дороге, но глаза все больше закрываются.

Мигающие дворники гипнотизируют: вжик-вжик, вжик-вжик.

“Так глотай же скорей, рыбий жир ленинградских речных фонарей” – крутятся в голове строки Мандельштама.

Машина слегка виляет на дороге, случайно подрезаю кого-то. Мне гневно сигналят. Не обращаю внимания. Поскорее бы просто доехать.

Все расплывается, перед глазами будто пелена. Что-то мне нехорошо. Надо было все-таки вызвать такси.

Но я почти уже доехала. Почти…

В какой-то момент понимаю, что глаза закрываются сами собой. Пытаюсь встряхнуться, но веки становятся тяжелее с каждой секундой. Внезапно всё исчезает. Мир погружается в темноту.

Удар.

Скрежет металла, оглушительный и пронзительный.

Боль.

Она вспыхивает в левой ноге как тысяча кинжалов, пронзающих плоть.

Кричу. Но крик звучит чуждо, словно доносится издалека. Глаза открываются на мгновение — вижу искореженный металл, разбитое стекло, кровь.

Снова темнота. Сознание ускользает, забирая с собой все ощущения, оставляя только пустоту.

--

Дорогие читатели! Приглашаю вас в свою новинку:

https://litnet.com/shrt/Pic1

❤️

Глава 5

Тьма. Только смутные образы, непонятные звуки. Постепенно всё становится более чётким. Я слышу, как кто-то зовёт меня:

— Диана, Диана, вы меня слышите?

Свет фонарика ослепляет глаза. Пытаюсь ответить, но язык не слушается, губы немеют. Веки тяжелеют, успеваю уловить еще одну фразу:

— Она что, пьяная? — слышу мужской голос.

— Зрачки расширены, возможно, какие-то вещества, — отвечает другой.

Что они такое говорят?

В следующее мгновение меня несут на носилках. Голоса затихают, и я снова погружаюсь в темноту.


***

Первым преодолеть эту вязкую тьму удается слабому запаху антисептика. С детства ненавижу его. Как и больницы.

Пытаюсь открыть веки, но свет лампы режет глаза. Голова пульсирует от боли, и я слабо стону.

– Диана? – слышу голос мамы словно издалека.

На секунду кажется, что я снова маленькая. Теплое чувство расплывается по всему телу.

– Диана! – зовет мама.

Самый родной, самый любимый голос на свете.

Да, мамочка. Я здесь! Я тебя слышу!

Пытаюсь пошевелиться, но левая нога словно в тисках. Да я ее вообще не чувствую. А потом меня пронзает жгучая боль. Она-то и заставляет окончательно проснуться.

Открываю глаза. Белый потолок и стены, гудение аппаратов. Медленно поворачиваю голову, катетер в руке, капельница

– Диана, ты меня слышишь? – повторяет мама.

Я, наконец, вижу ее заплаканное лицо. Снова пробую пошевелить губами.

– Мама? Где я? – получается спросить.
В груди нарастает паника, но я стараюсь дышать глубже, успокоиться.
– Доченька, все хорошо. Ты попала в аварию, мы в больнице, – гладит меня по голове трясущейся рукой.

Авария? Воспоминания медленно начинают возвращаться. Пытаюсь вспомнить детали, но все словно в тумане. Нога еще больше болит. Нет, пульсирует от боли. Будто ее сунули в огонь, и она в нем медленно тлеет.

Пытаюсь оторвать голову от подушки, чтобы взглянуть на нее, но это сложно. Меня ведет в сторону, перед глазами плывет.

Все кажется нереальным, словно это чужая жизнь. Словно я уснула в теле балерины, а проснулась в каком-то совершенно другом, незнакомом.

– Мам, что с моей ногой? – язык почти не слушается, говорю как пьяная.

Мне что-то вкололи? Обезболы?

– Диана, успокойся, тебе нужно отдохнуть. Все будет хорошо, – говорит она, рыдая.

Паршивый знак. Мама редко плачет.

Все-таки удается взглянуть на ногу. Меня прошибает ледяной пот. Она в гипсе. Но как, у меня же завтра спектакль!

– Что с моей ногой?! – в ужасе кричу, не веря своим глазам.

Боль становится нестерпимой. Я стону зажмурившись, слезы скатываются градом.

На мой крик сбегаются люди в белых халатах и… Андрей. Хочу сказать, чтобы этот подонок убирался отсюда, но от боли не могу выдавить ни слова.

– Ну что, проснулась, звезда наша? – говорит доктор с седыми бровями и бородой, склоняясь надо мной. – Это хорошо, хорошо. Ну и напугала ты нас, Диана!

Медсестра что-то вкалывает мне в бедро.

– Что с ногой? – выдавливаю сквозь слезы.

– Что с ногой, что с ногой, – говорит врач. – Скажи спасибо, что жива осталась.

Что он несет? Он что, не знает, кто я? Пытаюсь схватить этого придурка за халат. Но тот успевает отстраниться.

– Доктор, скажите как есть, – говорит Андрей.

Испуганно перевожу взгляд на него, потом снова на доктора.

– Ну хорошо, – соглашается он, проводит несколько раз по своей бороде и продолжает, – У вас сложный перелом, открытый, с множественными осколками. Сломаны несколько костей голени, имеется смещение отломков, мягкие ткани и связки разорваны, а стопа вывихнута.

Все это он говорит таким будничным голосом, словно не о моей ноге, а просто перечисляет какие-то сухие факты.

Доктор делает паузу, затем смотрит мне прямо в глаза:

– Мы сделали операцию по фиксации костей и восстановлению связок. Ходить вы сможете. Но есть риск, что вы никогда не сможете вернуться к профессиональному балету.

Доктор продолжает что-то говорить, но я уже не слышу его слов.
Снова смотрю на ногу. Левая. Толчковая. На которой крутят фуэтэ.

Никогда не смогу вернуться в балет? Что за чушь!

– Да что вы несете! – кричу я, испепеляя старика взглядом. – Вы хоть знаете, кто я?! Немедленно позовите мне нормального доктора,

– Диана… – Андрей пытается взять меня за руку, но я ее одергиваю.

– Это ты! Ты во всем виноват! – кричу я, глотая слезы. – Убирайся, мерзавец, видеть тебя не хочу!

Ко мне подпрыгивает медсестра, снова что-то вкалывает, уже в плечо.

— Что вы мне колете, уберите руки! Мама… — и я снова проваливаюсь в мягкую вату забытья.

Глава 6

Просыпаюсь в больничной палате. Комната заставлена цветами. За окном бледный рассвет. Небо серое, последние листья облетают с деревьев. Осень. Лежу в кровати, тело ноет, нога тяжелая и неповоротливая.

Дотягиваюсь до телефона на тумбочке. Новостные издания уже неделю шумят о моей аварии. Сначала писали, что прима-балерина Мариинского театра была за рулем пьяная. Теперь вышли опровержения, которые уже никому не нужны. Обсасывать мое падение было гораздо интереснее.

Как говорят, ложечки нашлись, а осадочек остался. Моя репутация уничтожена. Как и моя нога.

Подозрения о вождении в нетрезвом виде с меня сняли, когда в крови нашли конскую дозу снотворного. Кто-то подмешал его мне в чай.

Какая тварь это подстроила?!

Открываю новости театра. “Инна Бурина получила звание прима-балерины. Она заменит попавшую в аварию Диану Вишневскую в главной роли спектакля "Жизель".

Кровь мгновенно начинает стучать в висках, в груди разливается жар. Почти уверена, что снотворное в термосе — дело рук этой московской дряни! Решила занять мое место на сцене и рядом с моим мужем?!

Чтоб тебя! Со всей дури швыряю телефон о стену.

Слышу поспешные шаги снаружи. Заглядывает медсестра. Оглядывает хмуро меня, затем разбитый телефон на полу.

— У вас все в порядке? — спрашивает.

— А по мне незаметно? — рявкаю раздраженно в ответ.

Она молча смотрит на меня, как на больную, и закрывает дверь.

Снова ложусь на подушку и накрываюсь одеялом с головой, пытаясь спрятаться от этого кошмара. Но не успеваю прикрыть глаза, как снова слышу шаги у моей палаты.

Дверь медленно открывается, заходит Андрей.

— Зачем пришел? Я же сказала, больше не хочу тебя видеть! — подскакиваю, едва сдерживая гнев.

— Я все еще твой муж, — отвечает Андрей невозмутимо, закрывает за собой дверь.

— Лучше бы ты помнил об этом, когда наяривал со своей Буриной, — язвлю, чувствуя, как огонь внутри разгорается сильнее.

— И еще я твой художественный руководитель, — добавляет он, проходясь по палате.

— Отправь цветы, как остальные делают, и нечего сюда заявляться, —говорю грубо, пытаясь задеть его.

Андрей тяжело вздыхает, качая головой:

— Диана, почему с тобой так трудно?!

Смеюсь. Вот подонок!

— В моих анализах нашли конскую дозу снотворного, придурок! Кто-то подсыпал его мне в термос. А ты просто собираешься это замять? — голос дрожит от ярости.

— А ты, конечно, хочешь, чтобы вся страна обсуждала, как у нас в театре снотворное балеринам подсыпают? — он явно пытается успокоиться, но в голосе сквозит раздражение.

— Если это правда — пусть обсуждают. Держу пари, это твоя новая протеже подсуетилась. Что, покрываешь ее теперь, признавайся?!

Андрей снисходительно качает головой, глаза сверкают холодным блеском:

— У тебя врагов — полный театр, и за его пределами еще толпа наберется. Кто угодно мог это сделать! Например, тот, кто цветы тебе притащил, вонючие лилии.

Он про Демида? Ему зачем меня травить? Да и не такой это человек. Демид как огромный страшный медведь, но совершенно безобидный.

Уверена, это Бурина. Устраняла сильную конкурентку. И мужа моего предусмотрительно соблазнила, чтобы все с рук сошло.

— Недели не прошло, как меня нет в театре, а она уже прима и танцует вместо меня? Совпадение? — спрашиваю, испепеляя его взглядом, вскидываю напряженную ладонь в вопросительном жесте.

— А что мне оставалось? Непонятно, когда ты вернешься. И вернешься ли вообще…

— Ах ты мерзавец! — восклицаю я нечеловеческим голосом. — Вон отсюда пошел! Вон! Вон!!!

Андрей смотрит на меня с изумлением и злостью.

Потом сплевывает, бормоча под нос проклятья.

— Как ты достала, истеричка! — рявкает, и пулей вылетает из палаты.

Дверь захлопывается за ним с оглушительным звуком, оставляя меня в звенящей тишине.

***

Через пару дней меня выписывают. Планирую поехать в гостиницу. Не к Вронскому же возвращаться!

Зачем-то приезжает мама.

После часа ругани и пререканий, раздающихся на все отделение, я сдаюсь. Едем к ней.

Захожу в тесную прихожую со старомодными зелеными обоями, и меня окутывает знакомый запах.

Кажется, прошла целая вечность с момента, когда я в последний раз была в этом доме. И за это время мамина квартира с окнами на Владимирский стала больше напоминать дом-музей Дианы Вишневской.

Прохожусь по гостинной, рассматривая фотографии с моих премьер. В стенке в рядочек мои награды из детских и юношеских соревнований. Даже старые афиши висят на стенах.

В спальне все почти так же, как когда я уезжала. Моя кровать аккуратно застелена, книжная полка с журналами о балете, и плюшевый медведь на подушке.

Все в этом доме кричит, как сильно меня мама любит и гордится.

Поэтому я и сбежала.

Отец нас бросил, когда я была маленькая, а мама сделала меня центром своей вселенной. Она всегда обожала балет и, кажется, воплотила во мне свою мечту.

Запираюсь у себя, не хочу никого видеть. Сплю целыми днями. Мама только изредка приносит выпить лекарства и что-нибудь поесть.

А вот ночью, напротив, не могу уснуть, хоть убей! Лежу часами и смотрю в окно на ноябрьский туман и дождь в свете уличных фонарей. Ужасаюсь от мысли: что, если я больше никогда не смогу вернуться на сцену? Кто я, если не прима Диана Вишневская?

Никто.

Дни тянутся как жвачка. Пока я не избавлюсь от гипса, моя жизнь на паузе. Вронский, хоть и козлина последняя, но прав в том, что в ней нет ничего, кроме балета.

Не то чтобы для меня это открытие. В балете по-другому никак.

Но когда сделал все ставки на одну лошадь, а она внезапно сдохла, тут и слететь с катушек можно.

Очередным пасмурным утром выползаю из комнаты и на костылях ковыляю в туалет. На обратном пути заглядываю на кухню и останавливаюсь.

Мама стоит улыбается. На столе огромный торт с горящими свечками: “30”.

Глава 7

Мама заходит в гостиную вслед за Демидом. Бросаю на нее свирепый взгляд.

Нафига она его впустила?!

Стою зареванная, одетая в черт-те что, с проклятым гипсом и костылями. Прима... не женщина, а мечта! Поправляю растрепанные волосы, мда, а толку то, выгляжу все равно убого. Смотрю смущенно на Демида с цветами.

— Спасибо. Цветы красивые. А торты я не ем, — отвечаю ему холодно. — И гостей я не ждала, так что прошу меня извинить.

Отвожу взгляд и ковыляю в свою комнату.

— Это «Анна Павлова». Специально для тебя сделали, минимум калорий, — говорит он мне в спину.

Я не оглядываюсь и не останавливаюсь. Приперся со своим веником! Мне это зачем? Пусть проваливает к своей невесте!

Слышу, как он ставит корзину с цветами и торт на стол.

— Диан, надо поговорить, — идет за мной.

Не успеваю зайти в комнату и закрыть дверь – он заходит следом.

Задыхаюсь от возмущения, собираюсь на него наорать. Это явное нарушением моих границ!

Уже набираю в легкие воздуха, но делаю неловкое движение и роняю костыль. Чуть не падаю вслед за ним, теряя равновесие. Демид вовремя оказывается рядом, подхватывает меня за талию:

— Эй, ты давай тут, без пируэтов, — подшучивает, возвращая мне устойчивость.

Краснею как рак. А от его мокрой куртки, теперь и моя пижама вся намокла.

— Я же сказала, я гостей не ждала! — стряхиваю с себя капли дождя.

Демид поднимает костыль, протягивает мне.

— Знаю, но есть разговор. Садись, — кивает на кровать.

Офигеть! Приперся ко мне в дом и еще командует тут! Вспоминаю, почему не стала с ним встречаться — грубый, неотесанный чурбан!

Семья Демида занимается каким-то бизнесом. А он продолжает семейное дело. Привык, видать, командовать всеми налево и направо.

— А невеста твоя в курсе, что ты с цветами ко мне таскаешься? — спрашиваю, зло прищурившись.

— Причем тут это? — отвечает он. — Диан, не скандаль. Серьезную вещь хочу обсудить.

В комнату следом за нами заходит мама, поддакивает:

— Диана, ну разве можно так с гостями… – начинает меня отчитывать.

Но Демид ее перебивает:

— Тамара Владимировна, поставьте чайку пока. Сейчас все вместе и попьем.

Ну и наглец!

Мама смотрит на него удивленно, но не смеет возразить. Кивает и уходит. Но прежде кидает на меня свой фирменный мамский взгляд, который означает: “веди себя прилично!”.

Она выходит. Демид закрывает дверь.

— Что тебе нужно? — строго смотрю на него.

Даю понять, что меня не устраивает его присутствие. И прогибаться под него я не собираюсь.

Он расстегивает куртку садится сам на ближайший стул.

— Уверена, что хочешь стоять? — снова спрашивает, но встречает лишь мой злющий взгляд. — Ок.

Обводит взглядом мою комнату, словно собираясь с мыслями.

— Значит так. Мы отправили твою историю болезни, анализы и снимки в клинику Шарите в Берлине — там лучшие врачи по сложным переломам, как у тебя, — кивает на мой гипс. — Говорят, нужно делать операцию. Чем быстрее, тем лучше. У тебя виза есть?

Я ошарашена, не ожидала услышать что-то подобное.

— Ч-что? — переспрашиваю как дура. Хотя все расслышала.

— Шенген, спрашиваю, есть? — повторяет Демид, сверля меня голубыми, как у хаски, глазами.

— Е-есть.

— Вот и отлично. Сейчас чай попьем и в аэропорт. Рейс часов в шесть вечера.

— Что? К-как? — потрясенно спрашиваю я.

— Как? На самолете, естественно. О расходах не парься. Беру на себя.

— С чего вдруг такая щедрость? — спрашиваю подозрительно.

— Диан, ты чего в самом деле? Не чужие же люди. Столько лет соседями были, — отвечает как ни в чем ни бывало. – Считай актом благотворительности.

Это правда – квартира его родителей прямо напротив нашей на лестничной площадке. Так мы с Демидом и познакомились.

Смотрю на него хмуро. Благотворительность. Ага, так я и поверила.

— Если думаешь, что так подкатишь ко мне — зря стараешься! Ни на что не рассчитывай! — заявляю ему.

Он ухмыляется:

— Диан, ты такая самовлюбленная! У меня невеста вообще-то, а ты замужем, не забыла? Так что, закатай губу.

Его ответ задевает.

Не верю я ему. Десять лет мне цветы слал просто так? Из вежливости?

Хотя я тоже слышала, что в Германии лучшие врачи. Но даже не думала об этом варианте. У меня просто нет таких денег.

Но с другой стороны, какая мне разница, почему он это делает: из-за тайной влюбленности, благотворительности или еще чего – да плевать! Это, может быть, мой единственный шанс, чтобы вернуться к нормальной жизни!

– Ну так что? – говорит Демид. – Решай, Диан. Твоя нога и твоя жизнь.

Глава 8

Смотрю на Демида, перевариваю предложение. У него и его семьи и правда, денег столько, что моя операция для них – сущие пустяки.

– Ладно, – встает Демид, не дождавшись моего ответа. – Если надумаешь…

Но я не даю ему договорить

– Хорошо! – выпаливаю немного смущенно, но решительно. — Я согласна.

– Вот и отлично, — кивает он с улыбкой. — Идем на кухню, порадуем Тамару Владимировну. Надо решить, с кем ты поедешь, – говорит и идет к выходу из комнаты.

Проходя мимо меня, притормаживает.

– Тебе, может, помочь? – предлагает он.

– Я сама, – бубню, краснея.

Я что, выгляжу настолько беспомощной и неповоротливой?

Демид пожимает плечами, выходит из комнаты. Ковыляю за ним. И пока дохожу до кухни, они с мамой уже обсуждают новости. С моей скоростью, конечно, они и чай могли бы успеть выпить.

Когда добираюсь до стола, Демид словно не выдерживает, подскакивает и, несмотря на мои протесты, помогает мне сесть.

– Вот она такая с детства, все “сама” да “сама”, – шутит мама, видимо, чтобы сгладить острые углы.

Режет «Анну Павлову». Торт выглядит обалденно.

– Как хорошо, что рядом есть люди, которые могут протянуть руку помощи в такой ситуации, как наша! — продолжает причитать маман. — Сегодня же позвоню твоей маме и поблагодарю ее!

– Она будет рада вашему звонку. Но давайте мы прежде всего решим: кто летит с Дианой и когда. Ближайший рейс в Германию вечером. Хорошо бы вылететь сегодня, – говорит Демид и дует на чашку с чаем.

– А у меня нет визы, – говорит вдруг мама растерянно, переводит взгляд с меня на Демида и обратно.

– Тогда, может быть, муж? — логично уточняет он.

Смотрит на меня выжидающе. Мама молчит, поджав губы. Я отвожу глаза. Повисшая тишина, похоже, лучше любого ответа. В глазах Демида мелькает удивление, но он быстро все понимает:

– Так, ну тогда я с тобой полечу, – уверенно говорит он, ставит чашку и достает телефон. – Сейчас гляну билеты.

– Это необязательно, я могу сама, – говорю, желая провалиться со стыда.

Как брошенка какая-то. Вот так, столько лет была богиней в его глазах. А теперь какая-то жалкая и беспомощная.

– Да, да, мы уже в курсе, – отвечает он с сарказмом. – Лопай торт и собирай чемодан. Мне нужно сделать пару звонков.

Что за снисходительный тон! Смотрю на него сердито. Но он не обращает внимания. Поднимается из-за стола и выходит из кухни.

Мама тут же подлетает ко мне и шипит:

– Ты что, Диан, не можешь быть поласковее? Человек жизнь тебе спасает, а тебе что, даже вежливой побыть трудно? – тоже ставит передо мной дымящуюся чашку с чаем.

– Я ни у кого ничего не прошу! И заискивать ни перед кем не собираюсь! – отвечаю гордо.

Она осуждающе качает головой:

— Плохо я тебя воспитала!

Но я делаю вид, что не слушаю ее. Гипнотизирую взглядом торт, который припер Демид. Беру вилку и отламываю кусочек. Только один и все!

Кладу в рот и закрываю от удовольствия глаза. Ммм как вкусно! Вообще не помню, когда в последний раз ела что-то сладкое. Уже и забыла какой это кайф. Может, к черту этот балет?

Демид возвращается через несколько минут, сообщая, что купил нам билеты.

— Побуду с тобой в Берлине, пока Тамара Владимировна не получит шенген.

Капец. Это почти месяц, что ли?

– Мне нужно сгонять тоже взять кое-какие вещи в дорогу. Вернусь через час.

Уже собирается уйти, но замечает меня с вилкой во рту. На одном кусочке я, конечно же, не смогла остановиться.

– Ну как тортик-то? – ухмыляется довольно.

Прячу глаза, словно меня застукали на месте преступления, ничего не отвечаю.

– Ой, не спрашивай ее ничего, Демид! – охает мама, снова злясь на меня, что я не растеклась лужицей перед ее Демидом. – Это не характер, а какое-то наказание!

Демид только шире улыбается:

– Чтоб была готова, когда вернусь! – говорит он и выходит.

Ишь ты, опять раскомандовался! Провожаю его пасмурным взглядом. Мама бежит провожать. Слышу, как хлопает входная дверь.

Начинаются сборы. На одной ноге это то еще приключение. Еще и мама сводит меня с ума своей суетой:

– Диана, где твой паспорт? – кричит из другой комнаты.

– На столе лежит, мам, сколько раз можно спрашивать? — кричу в ответ, скрипя зубами.

– А твои лекарства? Ты взяла все рецепты? — не унимается она.

– Да, мама, взяла! – раздраженно кидаю в чемодан вещи.

– А теплые вещи? Возьми шапку обязательно. Демид сказал, что реабилитация может до весны затянуться! И тапочки не забудь! — продолжает она, складывая рядом с чемоданом стопки вещей.

— Мама, прекрати! Я не ребенок, сама справлюсь! — ору, чувствуя, как нервы на пределе.

– Голос на мать не повышай! Взрослая она, – ворчит мама, подсовывая очередной свитер.

Себя привожу кое-как в порядок. Мама помогает помыть и посушить голову. Совсем как в детстве.

Делаю легкий макияж. Если меня кто-то узнает в аэропорту, не хочу, чтобы мои чухонские фотки облетели все паблики. Надо выглядеть прилично.

– Куда прихорашиваешься? – слышу за спиной игривый голос мамы.

Понимаю, на что она намекает и внутри все бурлит от злости. Еще сто лет назад уговаривала меня “присмотреться” к Демиду. Очень уж ей хотелось породниться с влиятельной семьей Покровских. К слову, и мать Демида, была от меня без ума.

Но на первом же с ним свидании я поняла, что никогда его не полюблю.

– Что за ерунда! Я публичная личность, мне положено всегда и при любых обстоятельствах выглядеть хорошо! – возмущаюсь я.

Мама только фыркает в ответ на мой гневный взгляд. Раздается звонок в дверь, и она бежит открывать. По голосу слышу, это Демид.

Чертыхаясь, закрываю косметичку. Выползаю из ванной.

– Ну что, готова? – осматривает он меня с головы до ног.

Перспектива провести с ним бок о бок столько времени меня вообще не вдохновляет. Но я напоминаю себе, что делаю это ради своего возвращения на сцену.

Глава 9

Похоже, Демид решил, что он теперь моя нянька. Ни на секунду не оставляет меня в покое. Хотя, честно говоря, я бы без него не справилась. Моя нога явно не была готова к такому путешествию.

Пересадка в Стамбуле – это вообще отдельная история. Нам должны были подать коляску прямо к выходу из самолета. Но что-то пошло не так. Демид не выдержал, пошел разбираться, оставив меня сидеть на лавочке в аэропорту.

Сижу, смотрю как его мощная высокая фигура исчезает в толпе. Люди проносятся мимо, гремя своими чемоданами. В этом людском океане меня начинает укачивать.

Снова чувствую себя маленькой беспомощной девочкой. Вспомнилось детство, когда я однажды потеряла маму в торговом центре. На что-то засмотрелась, и бац – мамы нет. Стою одна в потоке людей, прям как сейчас, и сердце уходит в пятки. Мир огромный, а я маленькая. И ни одной идеи в голове, что делать. Тогда я просто начала громко плакать, надеясь, что кто-то заметит маленького человечка в беде.

Тогда эта тактика отлично сработала. Меня заметила тетя-охранница, и уже через пять минут нашли мою маму.

Мне уже не пять. А все еще страшно.

Через несколько минут Демид возвращается с коляской, выдыхаю с облегчением. Он помогает перебраться на нее. Чувствую, как он старается быть бережным, как его руки надежно поддерживают.

– У нас полчаса до посадки. Хочешь кофе или что-нибудь съесть? – спрашивает меня.

Киваю. Он катит коляску к ближайшему кафе.

Занимаем место у окна, заказываем два американо. Смотрю в окошко на гигантские стальные крылья самолетов. Нога ноет просто кошмар.

Загорается экран лежащего на столике телефона Демида. Успеваю заметить: входящий от Ольги. Вспоминаю, что так зовут его невесту.

Отвечает и отходит в сторонку. Отсюда все равно хорошо слышен их разговор.

– Оля, это важно. Диане нужна помощь. Я скоро вернусь, – отвечает он, стоя у панорамного окна.

Старается говорить спокойно, но мне кажется, я слышу легкое раздражение в его голосе.

– Оль, я сказал, скоро вернусь, – повторяет он.

Похоже, невестушка, страстная моя поклонница, не так уж и рада экстренному отъезду своего жениха. Что ж, ее можно понять. Интересно, у них все по-настоящему? Он ее любит?

Наконец, садимся в самолет до Берлина. Проглатываю очередную таблетку обезбола и пытаюсь устроится в кресле.

– Как ты? – следит за мной с беспокойством. Не дождавшись ответа, подзывает стюардессу, просит подушку.

Ну что он придумывает? Откуда у них тут подушки? Проживу уже без нее как-нибудь пару часов.

Но через минуту стюардесса все-таки приносит подушку.

– Спасибо, – говорю удивленно, сама не знаю – ему или стюардессе. Наверное, обоим.

Все-таки, сильный мужчина рядом – это приятно. Впервые я почувствовала это, когда в моей жизни появился Андрей. При воспоминании о муже, в сердце словно вгоняют ядовитый шип. Морщусь, от боли. Затрудняюсь определить, какая сильнее – в ноге или в душе.

Приземляемся в Берлине ближе к полуночи. Получаем багаж, Демид помогает мне перебраться в такси. Кажется, я уже привыкла к тому, как легко он подхватывает меня на руки. Прямо из аэропорта отправляемся в клинику Шарите.

Смотрю в окошко такси, как мимо пролетает ночной Берлин. Приезжала сюда на гастроли, но никогда толком не видела город. И сейчас хотелось бы посетить его при других обстоятельствах, погулять по этим улочкам.

Но уж как есть.

Через полчаса такси подъезжает к клинике – высоченному белоснежному зданию. Оно, еще и ярко подсвеченное, резко контрастирует с ночной тьмой. Мой свет в конце тоннеля, моя надежда.

Огромные двери бесшумно открываются, попадаем в просторный холл с высокими потолками. Нас встречает медбрат, сразу предлагая кресло, помогая мне сесть.

– Данке, – улыбаюсь ему.

Поднимаемся на лифте в отделение. В воздухе витает слабый запах дезинфицирующих средств. Как же я ненавижу больницы! Сразу нападает тревожность.

Доктор Фишер высокий мужчина с седыми волосами и в белом халате встречает нас в отделении. Выглядит как актер из Голливуда, честное слово. В жизни бы не подумала, что доктор.

От этой неожиданной детали чувство реальности начинает покидает меня. Как и в первый день после аварии, снова кажется, что все это не со мной. Словно моя жизнь внезапно свернула не туда.

Демид, мягко толкающий сзади коляску, не дает потеряться окончательно во фрустрации. Как будто чувствует мое волнение. Кладет руку мне на плечо. Будто говорит “Я здесь”.

Неужели моя растерянность так очевидна?

Демид и доктор жмут друг другу руки, затем он говорит мне на английском:

– Добрый вечер, Фрау Вишневская. Меня зовут доктор Фишер, я буду вашим хирургом, – у него сильный немецкий акцент. – Мы проведем дополнительные обследования и утром начнем операцию. Пойдемте провожу вас.

По длинному коридору катимся почти до конца. Палата у меня шикарная, нужно сказать, одноместная. С роскошным видом на город, которому мог бы позавидовать любой пятизвездочный отель.

Не успеваем осмотреться, Демида, который представился другом семьи, просят уйти – часы посещения давно закончились.

– Мой отель рядом, – говорит Демид, направляясь к выходу. – Завтра приеду к тебе. Пароль от вайфая тебе сейчас дадут, пиши и звони в любое время.

Киваю. Неловкость витает в воздухе. За десять лет мы едва обменялись парой фраз. И я привыкла воспринимать его ненавязчивые знаки внимания как должное. Наверное, я, и правда, неблагодарная. Сейчас тоже как будто воспринимаю все как должное. Хотя он нашел врачей, договорился, оплатил все, приез меня сам... Ну я свинья.

– Демид, спасибо тебе, – говорю, отлично понимая, что вряд ли это сравнимо с тем, что он делает для меня. Но что я еще могу?

Он останавливается в дверях, смотрит на меня своим пронзительным взглядом:

– Все будет хорошо, – говорит он так уверенно, что мне мгновенно становится спокойнее. – Постарайся отдохнуть.

Глава 10

Пытаюсь сфокусировать взгляд на Демиде, но все равно немного расплывается. Балерины? Не ругаются матом? Что за ерунду он говорит?

– Ч-чего? – спрашиваю хрипло, причмокивая. Во рту пустыня.

– Это еще хорошо, что доктор Фишер не слышал, как ты тут трехэтажным покрывала. Все отделение обсуждает, что у них тут звезда балета, уже выстраиваются в очередь за автографом. А тут такое. Диан, я в шоке, ты материшься, как сапожник!

Демид смеется, но его голос тихий и успокаивающий. Троллит меня?

– Я?! – вскидываю брови. – Ты серьезно?

Говорю запинаясь. Язык не слушается. Жесть, вот это у меня отходняк от наркоза.

– Чесслово! – отвечает насмешливо.

Пытаюсь подняться на подушке, но ведет в сторону. Демид подстраховывает.

– На случай, если еще и признавалась тебе в любви, знай – это не правда, – пытаюсь пошутить в ответ, но понимаю, что в контексте нашей истории общения это не самая удачная шутка.

– Смотрю, ты пришла в себя, – снова ухмыляется. Но, кажется, без обид.

– Можно мне воды? – облизываю потрескавшиеся губы.

– Фишер сказал, пока лучше не надо. Можешь немного смочить рот.

Демид наливает немного воды из бутылки на тумбочке рядом и протягивает мне стакан.

– Еще говорит, что операция прошла идеально, – помогает сделать малюсенький глоточек. – Обещал, скоро будешь снова бегать.

Слова проливаются бальзамом на душу.

– Только бегать? – уточняю иронично. – А тридцать два фуэтэ смогу?

– Какая же ты требовательная! – качает головой Демид, ставя стакан с водой обратно на тумбочку. – И к себе, и к другим. Терпение, Диан, терпение.

Да уж, терпение мне еще понадобиться. Причем целая гора.

– Кстати, я обещал твоей матери, что позвонишь ей, как придешь в себя. Она там с ума сходит, – поправляет мне подушку.

– Тогда я еще не пришла, – отвечаю, закрывая глаза.

Еще все кружится, в теле слабость. Начинает снова клонить в сон.

– Отдыхай, – шепчет на ухо Демид. Прежде чем что-то успеваю понять, отрубаюсь.

Просыпаюсь, когда уже на улице темно. Сразу понимаю, что сознание прояснилось – все выглядит четким, несмотря на полумрак в палате.

Демида нет. Я одна.

Вместе с ясностью сознания приходит и адская пульсирующая боль в ноге. Стону, сжимая челюсти. Надо позвать медсестру, попросить обезбол. Вроде, где-то должна быть кнопка.

Нахожу ее возле кровати. Прибегает худенькая юркая фрау. Ставит обезбол. Спрашивает, буду ли ужинать. Есть не хочется. Лежу в темноте, жду, пока боль утихнет.

К боли я привыкла. С детства. Это часть моей жизни. Моей профессии. Я научилась принимать боль, вслушиваться в нее, считать ее своим союзником. Вот и сейчас, всматриваюсь в нее, пока она не растворится во мне. Или я в ней.

Почему-то перед глазами мелькают воспоминания из детства. Я стою дома у обеденного стола.

– Диана! Подтяни носок! Так не годится! – голос мамы звучит в голове, будто это было вчера.

Когда я не поступила с первого раза в Вагановское, мы с мамой, не зная покоя, готовились к следующей попытке. В том числе, тренировались дома, где вместо станка был наш старенький обеденный стол.

Я плакала. Но знала, что останавливаться нельзя.

– Ещё раз, Диана! Не сутулься, держи осанку! Таз вперед, булки сжала! — кричала мама, стоя рядом и внимательно следя за каждым моим движением.

Вновь и вновь повторяла упражнения, пока мышцы не начинали гореть от боли.

— Боль временна, слава вечна, — повторяла мама, когда ноги начинали дрожать от усталости.

– Боль временна, слава вечна, – шепчу я в тишину, как мантру.

Я всегда знала, что мне ничего не свалится с неба. Ради успеха придется работать больше и упорнее, чем кто-либо другой. Всегда с этим справлялась. И сейчас тоже справлюсь. Лишь бы доктор Фишер не подвел.

Не могу уснуть. Нахожу в телефоне сообщение от Демида: “Фрау медсестра прогнала меня. Приеду завтра. Как себя чувствуешь?”

Не буду отвечать, все равно уже глубокая ночь. Вместо этого решаю полистать новостные паблики и сразу же натыкаюсь на скандал дня:

“Страшный диагноз! Вишневская никогда не вернется на сцену?”

Глава 11

— Диана! Почему не брала трубку? Твоя мама сказала, что ты улетела в Германию! Где ты сейчас?

Несмотря на поздний час, голос у Андрея бодренький. Видать, еще не ложился. А жаль. Надеялась разбудить засранца.

— Ты видел новости?! — выдавливаю раздраженно, сжимая телефон. — Какого черта в СМИ обсуждают мой перелом?!

В трубке повисает напряженное молчание. На фоне играет спокойная музыка.

— Откуда я знаю, Диан! Я тут при чем?! — наконец, отвечает он.

— Конечно, не знаешь, всегда находишь оправдания, — говорю язвительно. — Это твоя ответственность! Ты должен был контролировать ситуацию!

Он тяжело вздыхает в трубку.

— Диан, я понимаю, что ты злишься. Но обвинять меня без доказательств несправедливо. Мы должны выяснить, как произошла утечка, а не обвинять друг друга.

— Да ты первый рад будешь, если я не вернусь! — в голосе звучит горечь и разочарование.

— Что ты тако... — начинает он, но я бросаю трубку.

Предатель! Горячие слезы стекают по щекам. Теперь я ему вообще не нужна. Зачем ему калека-жена?!

Но тут же сама себе даю пощечину.

Никто не посмеет так говорить о Диане Вишневской! Даже я сама не должна. Я вернусь!

Клянусь, чего бы мне ни стоило!

Всю следующую неделю я на обезболах. Демид навещает меня. Каждый день приходит с новым букетом цветов и книгой.

В первый день это были желтые тюльпаны и “Мастер и Маргарита”.

– Не знал, что ты любишь читать. Решил начать с классики, – кладет книгу в красивой обложке на тумбочку.

Стыдно признаться, но я ее не читала. Я вообще много чего не делала, что делали другие нормальные люди.

Книгу проглатываю за один вечер. Вернее, читаю до самого рассвета, пока не переворачиваю финальную страницу. Восторг.

На следующий день Демид приносит пионы и “Сто лет одиночества” Маркеса.

Ее тоже не читала. Кручу книжку в руках, рассматривая обложку. Интересно, по какому принципу он их выбирает? Сам-то читал?

– Конечно, читал, – говорит он. – Дурного не посоветую. Но ты все еще можешь мне что-нибудь заказать.

Но мне нравится эффект неожиданности. Поэтому предоставляю Демиду полный карт-бланш.

Ромашки и “Гордость и предубеждение”. Голубые гортензии и “451 градус по Фаренгейту”. Белые хризантемы и “Старик и море”.

– Надеюсь, своей невесте ты даришь цветов не меньше, – иронично замечаю, когда он приходит в очередной раз. – А то мне и так хватает врагов.

В ответ — улыбка. И сложно понять, что за ней.

Но я не особо пытаюсь. Ожидание новой книги и букета становится чуть ли не единственным, что отвлекает меня от боли и тяжелых мыслей.

А они меня терзают как стервятники. Особенно по ночам.

Лежу без сна. Думаю обо всем, будто пытаясь разгадать, как же я оказалась здесь, в этой точке. Случайность? Судьба? Закономерность?

Андрей звонит каждый день. Но я не беру трубку. И на сообщения тоже не отвечаю. Он предал меня дважды. Когда изменил. И, когда спустил на тормозах тот факт, что мне подсыпали снотворное. Я могла погибнуть!

Когда в Питере доктор сказал, что я не смогу вернуться на сцену — недели не прошло, он свою Бурину сделал примой. Говорит:

— А что мне оставалось? Мариинский для меня — не просто работа, а большая ответственность за честь страны!

Ну да. Ну да. И для кого теперь балет на первом месте?

Я ж любила его. По-настоящему.

Все думают, мы познакомились, когда он пришел в театр, как новый художественный руководитель.

Но на самом деле это произошло на пару дней раньше. Я сидела в кафешке неподалеку от театра. Весенний ветерок врывался в окно и трепал мои волосы. Горький аромат кофе смешивался с запахами мокрой земли и первой листвы…

***

Пять лет назад

Сижу, погруженная в новый сценарий, который вручил Василий Денисович, наш худрук. До сих пор не могу поверить, что он покидает театр!

Вдруг в кафешку заходит мужчина. Заказывает эспрессо. Сразу замечаю на себе его пристальный взгляд. Ей богу, пялится так, вот-вот дырку во мне протрет. Что за нахал! Надеюсь, не очередной чокнутый поклонник.

Сделав заказ и рассчитавшись, он идет в мою сторону и садится за столик рядом.

Кафешка маленькая. Столики почти впритык друг другу. Но сейчас все кафе свободно! Места другого не нашел?

Значит, не зря он сюда сел. Сейчас будет подкатывать или просить сфоткаться.

Делаю лицо кирпичом. Нахал продолжает пялиться. Не выдерживаю, поворачиваюсь к нему:

— Извините, но другие столики вас не устраивают? — спрашиваю с вызовом.

— Мне нравится этот, — отвечает он, и грациозным движением подносит чашку к губам.

Со злостью отмечаю про себя, что он красавчик. Высокий, статный, одет в черное пальто и костюм из дорогой итальянской шерсти, На манжетах блестят дизайнерские запонки. Даже по тому, как сидит, в нем угадывается бывший танцор. Но в театре я его не видела.

А вот с манерами у него явно проблемы. Решаю просто игнорировать придурка, а если достанет, просто встану и уйду.

Пытаюсь углубиться в чтение сценария. Но продолжаю чувствовать на себе его пристальный взгляд.

— Могу я узнать, почему вы на меня таращитесь? — снова не выдерживаю.

— Вы очень красивая, — отвечает он спокойно. — Что вы читаете?

— Это не ваше дело, — огрызаюсь в ответ.

Нет сомнений, сейчас продолжит напирать. Самовлюбленный павлин, и не из тех, от кого просто так отделаешься. Готовлюсь к обороне, а, может, вообще уйду.

Но неожиданно, он звонко ставит на стол пустую чашку кофе и встает. Удивленно смотрю. Похоже, уходит.

Ну и прекрасно!

Было бы.

Если бы уходя он не задел мой столик. Из-за этого кофе из моей чашки расплескивается на сценарий.

Вот мерзавец! Он что, специально??

Стряхиваю коричневые капли со сценария. Не успеваю ничего сказать, вижу уже только его спину, выходящую из кафешки. Ничего не остается, как только мысленно послать ему вдогонку тысячу проклятий.

Глава 12

Пять лет назад

Стою у станка, разминаюсь перед репетицией. Мысли все еще заняты тем нахалом из кафе, что оказался новым художественным руководителем. Вчера Василий Денисович представил его всем. Теперь только об этом и говорят в кулуарах.

Резко тишина. В зеркале вижу, как в зал заходит Андрей. Его присутствие ощущается мгновенно.

— Доброе утро! Сегодняшний класс буду вести я. Все на месте?

В его голосе присутствует какая-то острота, словно он готов бросить вызов любому, кто не подчинится.

Фу! Выпендрежник.

Бросаю на него мимолетный взгляд, стараясь не выдать эмоций. Оглядывает танцоров и задерживает взгляд на мне.

Он мне не нравится. Совсем.

— Маэстро, музыку, что-то легкое для настроения. Можно дать сразу бодрый темп под аллегро. Вот так: раз, два, раз, два, — Андрей отбивает в ладоши ритм.

Концертмейстер начинает наигрывать мелодию на фортепьяно. Я стараюсь сосредоточиться на прыжках у станка, но чувствую взгляд Вронского, словно обжигающий луч. Стараюсь не обращать внимания, но его сложно игнорировать.

Андрей проходит по залу, внимательно следя за каждым движением танцоров. В его глазах читается уверенность. Он делает замечания и поправляет позиции, не стесняясь показывать свою авторитетность.

– Диана, носок! Ноги быстрее сменяй! Ты можешь лучше! – слышу рядом с собой резкий и требовательный тон.

Внутри меня кипит раздражение. Неохотно подчиняюсь, тяну носок сильнее. Может быть, он и знает, что делает, но это не отменяет того факта, что он меня бесит!

– Всем внимание! – командует он. – Мы работаем на результат. И я не потерплю лености. Каждый должен выкладываться на все сто или покинуть этот зал.

Говорит строго и властно. Все начинают работать с удвоенной энергией, стараясь не разочаровать нового руководителя.

Да и я сама из кожи вон лезу каждый раз, когда его взгляд останавливается на мне. Не хватало еще, чтобы из-за него кто-то усомнился в моих способностях.

Похоже, Вронский ради своих амбиций никого не пощадит. Вот тебе и “молодой”.

И, действительно, со своим приходом он устанавливает такой жесткий режим репетиций, особенно над “Сильвией”, что мы работаем просто на износ!

Так же нельзя! Мы ведь не машины и не можем работать на пределе! Двое танцоров уже получили травму. Но никто не смеет перечить новому худруку.

На очередной репетиции “Сильвии” Андрей просит выйти меня на середину зала и показать связку из первого акта. Я вздыхаю, но соглашаюсь. Надо показать, кто здесь прима.

Начинаю танцевать. Мышцы перенапряжены, каждый шаг дается с усилием, но я делаю все безупречно. В зале замирают, наблюдая за моими движениями.

Внезапно голос Андрея прерывает музыку.

— Стоп, — командует он. — Ты слишком напряжена. Надо быть свободной, легкой, словно ветер.

Он что, издевается?! Мы репетируем с утра до вечера каждый день. Легкость? Это ему легко болтать! Он, в отличие от нас, только языком и чешет.

— Серьезно? — останавливаюсь, глядя на него в упор.

Прибить его готова. Знаю — я все сделала на отлично!

Андрей подходит ближе, взгляд спокойный, но в нем читается железная решимость.

— Да, Диана, я серьезно. Легкость движений — это ключ. Ты должна быть как перышко, лететь, а сейчас у тебя руки и ноги деревянные. Слишком чеканишь!

“Руки и ноги деревянные”? Это он про меня? У него что, зрение минус восемь??

Сжимаю зубы, чтобы не выпалить все это ему в рожу.

— Я могла бы, если…

— В этом театре нет сослагательных наклонений! — прерывает он меня жестко. — Особенно от примы!

Вот сейчас было жестко. Все смотрят на меня. Андрей подходит еще ближе.

— Послушай меня. Ты должна почувствовать музыку, отпустить себя.

Он кладет руку мне на плечо и роняет ее, затем повторяет снова, но рука уже не падает, а перетекает движение из связки. Показывает мне, как в расслабленном состоянии она должна двигаться. Чувствую его легкость, но при этом уверенность и силу. Сердце начинает биться быстрее.

— Вот так, ясно? Попробуй снова. Легкость-легкость. Ты — перышко. Давай! И раз, и два...

Внутри все кипит от злости. Эта злость помогает преодолеть боль и усталость мышц. Танцую связку еще раз, выкладываюсь по полной, подчиняя гравитацию. Все глаза уставились на меня.

Заканчиваю. С вызовом смотрю на Вронского, жду реакцию.

Он медленно начинает хлопать. Вместе с ним все остальные.

– Браво, Диана! Вот это я и хотел увидеть, – смотрит на меня с одобрением.

Поворачивается к труппе:

– Это, – указывает он на меня, – мировой уровень. И чтобы я больше ни от кого в этом зале не слышал никаких “бы”.

Едва сдерживаю довольную улыбку. Черт, а это приятно! Сама прочувствовала, что сейчас танцевала иначе.

Ладно, может быть, он и нахал, но дело свое знает.

С этого момента его «Диана то, Диана это» уже не воспринимается как удар хлыстом. Я и сама начинаю видеть результат работы с ним.

Балет — это искусство, где гуманность не всегда уместна. Андрей — настоящий тиран, который заставляет нас выходить на новый уровень, хочешь ты того или нет. С теми, кто не выдерживает, у него разговор короткий:

— Не могу? Через «не могу»! Или вон из зала!

Зато молодые, рьяные и амбициозные танцоры рвутся вперед, получая лучшие места и роли. Конкуренция в театре вырастает до небес.

Идут последние репетиции перед открытием театрального сезона и премьерой “Сильвии”.

В конце очередного репетиционного дня чувствую себя выжатой как лимон. Но довольной. Как бывает после тяжелой тренировки, которую ты осилил, несмотря на то, что не верил, что выдержишь.

Иду с сумкой к выходу. За спиной слышу голос Андрея:

– Диана, подожди! — догоняет. — Не хочешь пройтись? Нам есть о чем поговорить.

Глава 13

Пять лет назад

Смотрю на Вронского удивленно. О чем это он поговорить собрался. Отказать как-то неловко. Коротко киваю.

Выходим на улицу, залитую золотыми вечерними лучами.

Какое-то время шагаем молча вдоль канала Грибоедова, наслаждаясь тем, что здесь почти нет людей. Прохладный воздух приятно холодит лицо.

Андрей идет рядом, а я нервничаю от его присутствия. Сама не могу понять, почему. Может, потому что мы еще никогда не общались вне театра.

– Ты отлично справляешься, – нарушает он тишину. – Хотел поблагодарить тебя за самоотверженную работу. За тобой тянутся все остальные.

Ого! Кидаю на него удивленный взгляд. Чего точно не ожидала, так это, что он будет меня нахваливать. Неожиданно, но дико приятно.

— Спасибо, — отвечаю смущенно. — Думала, ты никогда не будешь доволен.

Андрей улыбается:

— Знаю, к тебе я требователен больше, чем к остальным, – смотрит прямо в глаза и продолжает уже серьезно. – Но это потому, что верю в тебя. В тебе есть потенциал стать великой балериной.

Замираю, чувствуя, как внутри все переворачивается. Он что, всерьез?

— Ты, правда, так думаешь? – спрашиваю недоверчиво.

— Конечно. Диана, ты — мой бриллиант! Я хочу, чтобы весь мир увидел это.

О этих слов сердце подпрыгивает в груди. От смущения отвожу глаза, заливаюсь краской. Пытаюсь скрыть улыбку, но она сама расползается по лицу.

Продолжаем идти, и я уже не чувствую усталости. Только легкое волнение, которое разливается теплом по всему телу. Сама не понимаю, почему его похвала мне так важна и приятна.

Андрей рассказывает о своих первых шагах в балете, об учителях и вдохновителях. Мы обсуждаем последние постановки в разных уголках мира, своих кумиров. Между нами столько общего! Мне кажется, мы можем говорить бесконечно. Даже не замечаю, как доходим до моего дома.

Заворачиваем в мрачный двор и останавливаемся у парадной.

– Все, пришли, – говорю ему, смущенно поправляя сумку на плече.

Он останавливается и поворачивается ко мне. В его обычно нахальных глазах теперь светится мягкость.

– Ты — моя звезда, Диана, – говорит он, убирая мне за ухо выбившийся локон. – Никогда не забывай об этом, договорились?

– Я постараюсь, – дыхание перехватило.

Он слегка наклоняется и целует меня в щеку.

Это происходит так быстро и неожиданно, что я даже не успеваю осознать. Щека, где только что были его губы, начинает приятно гореть. Сердце стучит, как бешеное, а в животе будто бабочки летают.

Стою в ступоре, не зная, как реагировать. Андрей улыбается:

— Спокойной ночи, Диана, — говорит он, отходя на шаг назад.

— С-спокойной ночи, — отвечаю, все еще не веря в случившееся.

Он разворачивается и уходит, оставляя меня стоять у двери. Я медленно касаюсь рукой щеки, которую он поцеловал, смотрю ему вслед. Внутри все кипит от противоречивых эмоций. Я ведь никогда не позволяла себе влюбляться в кого-то из театра. Это всегда казалось неправильным, непрофессиональным!

Но сейчас... сейчас все по-другому. Андрей видит во мне нечто большее, верит в меня и поддерживает. Мы с ним говорим на одном языке. С ним у меня словно крылья за спиной вырастают!

Но все же, я не должна терять голову. Хоть от этой мысли становится тепло на душе.

Все наши старания и часы изнурительных репетиций окупаются после премьеры “Сильвии”. В СМИ происходит просто какой-то взрыв! Новую постановку хвалят и зрители, и критики. Вронскому аплодируют стоя. А мое имя вообще во всех заголовках.

Видео с нарезками моих сольных партий набирают миллионы просмотров по всему миру.

“Потрясающая легкость, точность, воздушность, бешеная харизма!”

“Умопомрачительная Вишневская! Слезы восторга и восхищения!”

И все в таком роде. Слава о таланте Дианы Вишневской облетела весь мир.

Как и слухи о том, что у нас с Андреем роман.

Что, конечно же, совершенная чушь, распространяемая по театру завистниками. Между нами ничего нет и не было. Кроме тяжелой работы.

И того мимолетного поцелуя в щечку у моего подъезда. О котором я вспоминаю чаще, чем должна бы.

И еще огромного букета алых роз. Он прислал их в гримерку после премьеры. Очень приятный жест, но ничего более.

– Диан, тебя Андрей Александрович просит зайти к нему, – ловит меня ассистентка режиссера, едва я переступаю порог театра.

Глава 14

Пять лет назад

Распахивая легкое серое пальто, иду к в кабинет худрука, минуя свою гримерку. Андрей стоит у окна, листает что-то в телефоне. Утреннее солнце красиво подсвечивает его строгие черты лица.

— О, Диана, привет! – заметив меня, идет навстречу. – Ты уже видела сегодняшнюю статью о себе в Ле Монде? Потрясающие фото!

Да, уже видела. В последние дни я вообще чувствую себя настоящей знаменитостью. И мое сердце переполняется благодарностью по отношению к Андрею. Но я не мастер говорить речи.

— Андрей, я ведь ни разу не поблагодарила тебя, – мямлю, как школьница, стягивая с себя красный шарф, становлюсь такого же, как он цвета, – Без твоей поддержки все это было бы невозможно.

Он кладет телефон на стол, смотрит мягко, улыбается. Сейчас на его лице ни следа от того тирана, каким он может быть в репетиционном зале. В этом парне живут две личности, это точно!

— Ты заслужила это, – говорит он, глядя мне в глаза. – МЫ заслужили это! Без тебя не было бы и моего успеха. Ты – моя муза, Диана!

От его слов кружится голова. Еще никогда ничья похвала не значила для меня столько. Хватаюсь за мягкую спинку кресла рядом с его столом. Как бы не потерять голову от такого!

Андрей подходит ближе, смотрит так, что у меня пересыхает во рту:

– Это только начало! Вместе мы достигнем новых высот! – говорит проникновенно.

Черт возьми, как он это делает? От его слов у меня все внутри подпрыгивает. Никто и никогда не говорил мне ничего подобного.

Но больше всего меня волнует вопрос: он испытывает ко мне чувства только как к коллеге? Просто то, как он иногда на меня смотрит…

— Кстати, ты в курсе слухов, которые ходят о нас по театру? – говорю насмешливо, будто обсуждаю ничего не значащую для меня сплетню.

— Каких именно? – смотрит на меня с разгорающимся любопытством.

— Что у нас роман, – отвечаю, смущенно опуская глаза.

Андрей молчит, с любопытством изучая мою реакцию.

— Моя вина, – вдруг говорит он, но мягко, с улыбкой.

Вскидываю на него взгляд, смотрю удивленно.

— Я не должен смотреть на тебя с таким восхищением. Но не могу ничего с собой поделать.

Щеки начинают просто пылать, сердце сейчас выпрыгнет из груди. Андрей делает пару неспешных шагов, сокращая между нами расстояние.

— Прости, не хотел тебя смущать.

Как тогда у подъезда, он убирает мне за ухо локон. Его прикосновение обжигает.

— Нет, что ты, все в порядке. М-мне… мне приятно это слышать, – запинаюсь от волнения. – Просто не знаю, как реагировать на эти сплетни.

— А что, если… – его взгляд внезапно скользит по моим губам, – …они станут правдой?

Замираю, не веря своим ушам. Ощущаю его тепло, его дыхание на своей коже.

— Знай, что бы ты не ответила, – продолжает Андрей тихим баритоном, – это никак не повлияет на наши рабочие отношения. Но я…

Он тоже запинается, облизывает губы, вижу в его глазах волнение. И это так мило. Он кажется таким искренним.

– Диан, я влюбился в тебя еще там, когда увидел в кафе. Знаю, что не должен, но…
Не даю ему договорить, встаю на цыпочки и прижимаюсь к его губам. Время замирает. Внезапно он притягивает меня к себе сильнее, впивается в мои губы. Его поцелуй горячий и уверенный. Земля уходит из-под ног.
Меня никто никогда так не целовал.
Я пропала.
Меньше, чем через месяц, мы решаем жить вместе.
— Ты и Вронский? С ума сошла, что ли? — кричит на меня мама, наблюдая, как я собираю вещи. – Нашла под кого лечь! Сегодня он тебя любит и превозносит, а завтра ты ему надоешь и будешь танцевать в кордебалете!

– Мам, прекрати! Ты не знаешь его! Между нами все по-настоящему! – кричу в ответ гневно.

– Тогда пусть как нормальный мужчина сделает тебе предложение. Тогда и переедешь! – мама выхватывает из моих рук стопку вещей, но я забираю их обратно.

– Уйди, не мешай! Это моя жизнь! Моя! И хватит совать в нее свой нос! Лучше своей займись! – рявкаю, яростно кидаю вещи в чемодан и начинаю его закрывать.

– Вот, значит, твоя благодарность! За все, что я для тебя в жизни сделала! – начинает всхлипывать мама. – Бог тебя накажет! Обязательно накажет, Диана!

– За что? За то, что в двадцать пять лет хочу жить свою жизнь, как Я хочу, а не как ТЫ этого хочешь? Так у меня для тебя новость, мам, БОГА НЕТ!

Хватаю чемодан и иду к выходу. На улице меня уже ждет в машине Вронский.

Глава 15

Сейчас

"Диана Вишневская покинет Мариинский", – читаю заголовок очередной фейковой статьи.

Чертовы журналюги. Слетелись как стервятники, никак не отстанут! Со вздохом роняю руку с телефоном на кресло и закатываю глаза. Как раз, когда Демид возвращается в палату с двумя стаканчиками американо.

Демид, как всегда, выглядит безупречно — в темной рубашке и джинсах, с легкой ухоженной щетиной на лице.

– Опять ты смотришь эту ерунду? — спрашивает он, протягивая кофе.

За шесть недель уже начинаю привыкать, что он читает мои мысли. Демид немногословный, порой даже кажется, немного отчужденным. Типичный интроверт. Но, похоже, очень наблюдателен. По крайней мере, меня он видит насквозь.

— Не ерунда, Демид! Это пишут обо мне! — беру из его рук стаканчик, поправляя горло огромного мягкого свитера.

Белый с вязаным узором в виде голубых снежинок и оленей. Его подарил мне Демид, чтобы создать “рождественское настроение”. А это непросто, когда за окном серый декабрьский Берлин, завывает холодный ветер и гоняет по тротуарам редкие снежинки.

Сижу, положив ногу с гипсом на небольшую табуретку. Дополняют мой “праздничный” образ треники – единственные, что налезают на меня с гипсом, и небрежный пучок, в который собраны волосы. Вот такая красота.

— Это ерунда, Диана. К тебе она не имеет никакого отношения. Не обращай внимание, у людей работа — делать желтушные заголовки.

Голос Демида спокойный и непоколебимый. Порой кажется, от его поддержки я еще больше раскисаю. Меня никто никогда в жизни не жалел и не давал поблажек.

— Они и мне, и маме уже телефоны оборвали. Просят дать комментарии. А я и сказать ничего не могу! Никто из врачей не дает мне гарантий. Чем больше молчу, тем страшнее становятся эти дурацкие заголовки! — жалуюсь ему в отчаянии, голос срывается.

Демид ставит стаканчик с кофе на столик, садится на стул напротив, берет мою руку в свою огромную ладонь.

— Слушай, гарантий в жизни вообще мало. Но, подумай, у тебя их особо никогда и не было. Никто не гарантировал, что ты поступишь в Вагановку. Но ты поступила. Никто не гарантировал тебе, что ты станешь примой. Но ты же стала. Что сейчас изменилось?

От его слов на душе мгновенно становится легче.

Когда я в первый раз не поступила в Вагановское, комиссия сказала, что у меня нет данных. Со второй попытки меня приняли. Но никто особо не надеялся, что я смогу чего-то достичь.

Демид прав. Гарантий нет и не было. А моей настойчивости хватит на десять балерин.

И все же… страшно.

Словно снова прочитав мои мысли, он слегка сжимает мою руку:

– Не ссы, – говорит с улыбкой.

Немного смущаюсь его прямого взгляда и прикосновения. Даже сама не понимаю, почему. За все время он ни разу не перешел грань простого дружеского общения.

Отпускает мою руку. Я, пытаясь скрыть неловкость, подношу стаканчик ко рту, пробуя напиток. Мммм, хорош. Демид нашел кофейню неподалеку от больницы, где делают суперский ароматный кофе.

– Просто знаю, что мне нужно как-то отреагировать, но не знаю, что им сказать, – тру лоб, прогоняя тяжелые мысли.

– Не проблема. Хочешь, отвечу за тебя? – предлагает он с ухмылкой.

Я усмехаюсь:

– И что же ты скажешь?

– Что ты взяла отпуск, чтобы освоить новый вид танца – танец на их нервах. Еще, что Диана Вишневская – лучшая. И никакая травма это не изменит.

Его слова заставляют улыбнуться.

Я, правда, считаю, что не заслуживаю такого друга, как Демид. И вообще, не он должен все это говорить. А мой муж. Вот так сидеть и держать меня за руку. Но у него “сезон”, “театр”, и новая “богиня”.

При воспоминании об Андрее, улыбка мгновенно сползает с лица. Делаю еще один глоток кофе, который теперь кажется горьким.

Демид провел со мной в Берлине уже шесть недель. У мамы задержка с получением визы. Он улетал пару раз домой “порешать дела” на три дня и потом, почти неделю, за которую я чуть не сошла с ума без него.

Конечно, я ему об этом не сказала. Напротив, уговариваю вернуться домой, к невесте. Ну что я, ребенок, что ли? В конце концов, смогу тут побыть одна до приезда мамы.

Уж не знаю, как его Ольга на все это смотрит. Даже спрашивать неловко. Хотя один раз я все-таки осмелилась.

– Все в порядке, – вот и весь ответ.

Надеюсь, так и есть. Потому что без Демида мне было бы в сто раз тяжелее. И я даже рада, что все это время рядом был не муж, не мама, а именно он. Ни у кого так хорошо не получилось бы прогонять мое уныние. Его шутки и его безоговорочная вера в мое восстановление – вот такой простой рецепт, чтобы спасти Диану Вишневскую от депрессии.

Не успеваем допить кофе, в палату заглядывает доктор Фишер. И мое сердце начинает колотиться, как у птички.

– Ну что, фрау Диана, готовы? – спрашивает он с радостной улыбкой. – Наконец, этот день настал! Посмотрим, как чувствует ваша нога без гипса.

Глава 16

Сегодня не только наконец-то распрощаюсь с гипсом. Сегодня еще и моя последняя ночь в клинике. Господи, как же я рада буду уехать отсюда! Хоть здесь и было очень комфортно, и вряд ли можно представить условия лучше, но больница есть больница.

Доктор Фишер стоит в дверях. Демид помогает мне встать. Его руки крепко держат меня за талию, словно говоря: “Не бойся, я здесь”.

– А можно Демид пойдет со мной? – спрашиваю доктора Фишера, глядя на него с надеждой.

Тот согласно кивает:

– Конечно, фрау Диана. Это важный момент для вас, – отвечает он со своим фирменным акцентом и ведет нас в своей кабинет.

Сердце стучит быстрее, как только мы заходим в стерильно белый и прохладный кабинет доктора. На стенах – медицинские плакаты. На столе — различные инструменты: пилы, ножницы, щипцы. Их вид меня пугает. Как будто сейчас пытать будут, а не гипс снимать.

Медсестра помогает мне устроится на высокой кушетке в углу комнаты с небольшим поручнем для поддержки.

Доктор Фишер начинает аккуратно снимать гипс. Слежу за каждым его движением, затаив дыхание, боюсь, что что-то пойдет не так. Демид стоит рядом, и я на него поглядываю, черпая свою уверенность.

Наконец, гипс снят. Смотрю на ногу.

Она кажется чужой.

Бледная, тоньше, чем здоровая. Сердце сжимается от страха.

– Попробуйте встать, – говорит доктор, протягивая руку для поддержки. – Здесь есть поручень, если потребуется.

Осторожно ставлю ногу на пол. Все еще кажется, что она не моя. Дрожит, как у новорожденного жеребенка. Едва могу наступить. Боль пронизывает каждый шаг.

Как же я буду на ней танцевать, если даже стоять не могу?! Сдерживаю слезы, но они сами текут по щекам, решив вырваться на волю без моего разрешения.

– Не волнуйтесь, это нормально, – подбадривает доктор. – Ваша нога еще слаба, но со временем все наладится. Нам потребуется время и терпение, но вы справитесь.

Стараюсь кивнуть, но внутри разрастается паника. Смогу ли я снова танцевать? Смогу ли я вернуться на сцену? Или моя карьера закончена?

Сзади подходит Демид, кладет руку мне на плечо и шепчет на ухо:

– Не ссы, скоро этой ногой всем завистникам под зад надаешь.

Смешок вырывается у меня сквозь слезы.

– Первое время вам потребуется носить ортез, чтобы поддерживать ногу и не перегружать мышцы. Давайте, я покажу как его надеть, – предлагает доктор Фишер.

Ортез тяжелый и неудобный. Думала, ничего хуже гипса уже не будет. Наивная.

– Ну как? – спрашивает Демид.

– Проклятье! Это так неудобно! – бурчу, пытаюсь приспособится к этой штуке и снова встать.

– Ничего, скоро привыкнешь, – поддерживает за талию Демид. – Не пугайся, это временно.

Киваю. Да, я справлюсь. Конечно, справлюсь. Я просто должна это сделать!

Доктор Фишер сообщает, что все срослось отлично, и теперь все зависит от качества реабилитации. На нее я буду приезжать сюда почти каждый день следующие несколько недель.

На следующий день меня, наконец, выписывают. Сегодня даже погода радуется вместе со мной: тучи рассеялись, и выглянуло солнышко. Демид везет меня на такси в мой новый дом. По крайней мере, на ближайшие два месяца точно.

Я уже примерно понимаю, куда мы едем, накануне Демид показывал фотографии. Хотел убедиться, что меня вариант устраивает.

Меня вариант не то чтобы устраивает. Он выглядит, как номер для самого лучшего отпуска в моей жизни! Апарт-отель в самом центре Берлина, недалеко от клиники и Тиргартена. В здании отеля – спортзал и бассейн.

Когда мы заходим в квартиру, сразу оказываемся в гостинной. Я с улыбкой озираюсь по сторонам.

Интерьер современный и спокойный. Теплый солнечный свет льется из больших окон. Здесь даже лучше, чем на фотках!

В номере есть уютная кухонька с отделкой под дерево и две просторные спальни в молочных оттенках с двумя санузлами.

Здесь даже есть балкон – идеальное место для завтраков по утраме с видом на тихий внутренний дворик. Свежий воздух, поют птички, просто сказка. Настоящий дом вдали от дома.

Демид снимает себе номер в этом же отеле. У меня мелькает мысль, предложить ему пожить со мной, пока не приедет мама. Тут две спальни. Но даже от одной мысли краснею.

Нет, он, конечно, уже всякого насмотрелся за шесть недель. Видел, так сказать, меня чуть ли не во всех ипостасях. Но все же, как бы я не убеждала себя, что мы друзья, знаю – это не так.

И вообще, у него есть невеста. А у меня есть муж. И это даже будет странно, если мы будем жить вместе. Так ведь?

– Надеюсь, вам с мамой здесь будет комфортно, – говорит Демид, вырывая меня из мыслей. С улыбкой наблюдает за моей реакцией.

– Шутишь? Ты меня демотивируешь поправляться и возвращаться домой! – шучу, плюхаясь на мягкий диван.

– Я это предусмотрел. Поэтому у меня кое-что есть, – говорит он с загадочной улыбкой и тянется во внутренний карман пальто.

Смотрю с любопытством, затаив дыхание. Он достает из портмоне два бумажных прямоугольника и показывает мне:

– Завтра мы идем на балет.

Глава 17

Смотрю на Демида в ступоре.

— На балет? Я не ослышалась? — спрашиваю нахмурившись.

— Два билета на балет «Щелкунчик», — подтверждает Демид, демонстрируя мне билеты.

Смотрю на него распахнутыми от недоумения глазами. Вообще не знаю, как реагировать.

Я не была в театре с момента аварии. А как зритель — вообще уже не помню, когда. Мысль о том, чтобы сидеть в зале, не зная точно, смогу ли вернуться на сцену, и смотреть, как танцуют другие — наполняет меня волнением и тревогой.

С другой стороны, я, правда, скучаю по этой атмосфере. И “Щелкунчик” — что может быть лучше в канун Рождества?

— Ты умеешь удивить, — потрясенно смотрю на Демида. — Жаль, забыла прихватить свои нарядные платья.

Он убирает билеты обратно в карман пальто:

— Купим новое. Видел в десяти минутах пешком есть универсам с брендами, — невозмутимо заявляет он. — Мне тоже надо будет купить костюм. Может, прогуляемся сегодня, как отдохнешь?

— Да я не устала, — отвечаю с готовностью.

За шесть недель в больнице так наотдыхалась. Мне будет за счастье просто куда-нибудь выйти.

— Тогда можем прямо сейчас, — предлагает Демид. — Вызову такси.

— Зачем такси? — спрашиваю, вставая с дивана. — Ты же сказал, в десяти минутах.

— Да, но тебе только сняли гипс… — начинает возражать Демид.

Перебиваю, смотрю на него щенячьими глазами:

— Ну пожааалуйста. Я сидела взаперти целую вечность! Хочу пройтись, хоть немного!

Он быстро сдается. Вооружившись костылями, мы выходим из дома. По Нюрнберг штрассе идем в сторону универсама со скоростью один километр в час.

Демид следит за каждым моим движением, то и дело предлагает понести меня:

— Я сама! — рычу на него.

Вдыхаю холодный воздух, иду улыбаюсь. Через пять минут уже устала. Но все равно довольная. Проходящие мимо люди даже не подозревают, какие они счастливчики, что им не нужны эти палки!

Наконец, доходим до цели. «Универсамом с брендами» оказывается знаменитый “КаДеВе”, аналог московского ЦУМа.

Растерянно смотрю на Демида. Я знала, что у него состоятельная семья, и, что сам он успешный бизнесмен. Но, честно говоря, мало имею представления о его доходах. Он что, настолько богат?

Странно, почему не так удивило, что он оплатил мое лечение и жизнь в центре Берлина. А вот покупка платья меня прям впечатляет.

Идем по галерее бутиков, разглядываем витрины.

— Смотри, какое платье! Тебе нравится? – кивает он на витрину “Диор”.

Ну, конечно, нравится. Как такое может не нравиться! Заходим внутрь, Демид сразу всем сообщает, что я «звезда русского балета». Совсем с ума сошел!

Девушки хоть немного скептически смотрят на мой ортез и кичку на голове, но вида не подают. Помогают примерить платье с витрины.

Стою в примерочной, смотрю в зеркало и чувствую себя королевой. Даже с кичкой. Даже с ортезом.

Черное платье в пол из плотного кружева — просто ода элегантности и готике. И удачно закрывает мой страшный ортез. У платья длинные рукава и глубокий волнующий V-образный вырез. Широкий пояс подчеркивает мою узкую талию. Идеально.

Начинаю вспоминать, что значит быть примой. Да что там примой, чувствую себя героиней викторианского романа!

Страшно подумать, сколько стоит это платье.

Выхожу из примерочной, чтобы показаться Демиду. Он сидит в кресле, лениво листая журнал. Поднимает голову и... его глаза распахиваются от удивления. Взгляд буквально сканирует меня с ног до головы.

— Ну как? — спрашиваю, пытаясь скрыть волнение.


Демид молчит, продолжая меня разглядывать. На его обычно суровом лице появляется восхищение, которое он не в силах скрыть.

— Ты... — начинает он, запинаясь, что на него совсем не похоже. — Потрясающая, Диан.

Смеюсь, чувствуя, как щеки начинают гореть.

— Думаешь, мне идет? — спрашиваю, вертясь, чтобы он мог рассмотреть платье со всех сторон.

Он встает, подходит ближе и, не отрывая взгляда, говорит:

— Ты выглядишь как королева. Это платье создано для тебя.

Сердце замирает. Он смотрит на меня с такой теплотой и восхищением, что становится трудно дышать.

— Спасибо, — шепчу я, опуская глаза. — Но ты же знаешь, что я не могу позволить себе такое платье.

Он слегка улыбается, наклоняясь ближе, шепчет:

— Позволь мне сделать тебе подарок. Мне будет очень приятно.

Смотрю на него, пытаясь прочитать его мысли. Я вижу в его глазах нечто большее, чем просто дружескую заботу.

— Ты меня балуешь, — отвечаю с улыбкой, пытаясь вернуть разговор в более нейтральное русло.

— Почему бы и нет, — усмехается он в ответ, касаясь легким движением моей руки.

Глава 18 + визуал

Внутри у меня все путается. Почему Демид так смотрит? Просто дружеский жест или что-то большее? У него невеста... Он все еще испытывает ко мне что-то?

— Мы берем, – говорит Демид консультантам. – Еще нужна подходящая обувь. Без каблука.

Девушки быстренько помогают и с этим. Демид на этом не собирается останавливаться, хочет купить мне еще и серьги, но я запрещаю этого делать! Он и так уже потратил на меня целое состояние.

— Диан, успокойся, я могу себе это позволить. Ты — звезда, лицо русского балета. Впервые выходишь в свет после аварии. Если тебя кто-то сфоткает? Снимки разлетятся по всему интернету. Родина мне не простит.

Я непреклонна. Убеждаю, что в сережках нет необходимости. Он сдается только после моего довода, что я пойду как деревенщина вся в “Диор”, что это дурной тон. Вытаскиваю его из бутика, отправляемся на поиски костюма для него.

Мое настроение настолько улучшилось, что я даже забываю про боль в ноге. Костюм Демиду тоже покупаем шикарный, помогаю выбрать. Он ему чертовски идет. Уверена, все дамочки будут мне завидовать завтра вечером.

Возвращаемся с покупками на такси. Прощаемся до завтра. Дома сразу распаковываю вещи, снова примерю платье. Кручусь перед зеркалом. Какая же красота! Уложу волосы так, чтобы не было видно, что я без украшений. Да такому шикарному платью и украшения не нужны.

Хорошо, что не было времени разбирать косметичку, и я взяла все, что было. Чудом есть красная помада. Хоть я крайне редко ей пользуюсь.

На следующий день Демид заезжает за мной ровно в назначенное время. Заходит в квартиру, замирает при виде меня. Стараюсь не обращать внимания на его взгляд, который прожигает меня насквозь.

Что ж он так смотрит! Ведь невеста у него тоже красивая. Ему явно не привыкать.

— Кажется, чего-то не хватает, — говорит Демид и протягивает мне бумажный пакет с логотипом известного ювелирного бренда. – Не “Диор”.

— Я же просила, не надо! — вспыхиваю.

Что подумает его невеста, когда узнает? Одно дело, когда он лечение оплачивает, другое – платья и бриллианты.

— Я не могу это принять, — решительно заявляю я, оставляя пакет “Тиффани” в руках Демида.

— Я все равно не могу их вернуть, — возражает он.

— Подаришь Оле, — отвечаю безапелляционно и скрещиваю руки на груди.

— Оле куплю другие, не делай из мухи слона, — отвечает он.

— Не знаю, как твоя невеста, но мой муж точно не поймет, — достаю козырь из рукава.

Честно, мне плевать, что подумает муж. Может быть, я даже была бы рада, если бы он узнал, что я не сижу тут и не рыдаю в подушку после его выходки.

Демид делает вид, что мои слова его не задевают. Но я вижу, что это не так. Еще больше убеждает меня в том, что я не должна принимать этот подарок.

— Я твоего мужа тоже не особо понимаю, — говорит он язвительно, но, поймав мой строгий взгляд, продолжает более мягко. – Хорошо, просто надень их сегодня.

Упрямо трясу головой, чувствуя, как внутри все сжимается.

Как ни крути, когда мужчина делает тебе такие подарки, уже просто дружбой это не прикроешь. И, если об этом узнает Оля… Я бы на ее месте была бы вне себя от злости.

Впрочем, уже давно.

Не то чтобы меня сильно волнует его невеста. Просто не хочу, чтобы у него были неприятности из-за меня. Даже если он действительно не понимает, что это уже слишком.

— Ладно, как хочешь, — Демид ставит пакет на журнальный стол. — Дело ведь не в серьгах. Я просто хотел, чтобы мы сходили на балет.

— Я рада сходить с тобой на балет, правда! И сережки мне для этого не нужны. Спасибо за заботу, но я не могу принимать такие дорогие подарки от… — я запинаюсь, как лучше сказать. — … не от своего мужчины.

Его губы на мгновение сжимаются в тонкую линию, он пронзает меня взглядом, но все же кивает:

– Понял, – отводит взгляд. – Нам пора.

Накидываю пальто, и мы выходим. Такси быстро довозит до Дойче оперы. Здание чем-то напоминает наш Большой и Мариинский: с высоким фронтоном, поддерживаемым колоннадой.

Заходим внутрь. Невольно чувствую, как сердце начинает биться быстрее. Словно возвращаюсь в родную стихию.

Мои костыли привлекают внимание не меньше, чем “Диор”. Но я стараюсь это игнорировать. Демид заботливо придерживает меня под локоть.

Наши места, действительно, отличные. В первом ряду первого яруса, откуда видно хорошо всю сцену и оркестровую яму. Сижу, ощущая легкое волнение, словно сама собираюсь выйти на сцену. Наблюдаю, как готовятся музыканты.

Кидаю взгляд на Демида. Тот, кажется, все еще немного расстроен из-за сережек. Хотя, может, я придумываю.

— Знаешь, — говорю ему, пытаясь сгладить напряжение, — я поняла, что стану балериной после того, как мы с мамой сходили на “Щелкунчик”. Мне было шесть. Я была в неописуемом восторге! Все уши маме прожужжала. И она, в конце концов, отдала меня на хореографию в Аничков дворец.

Лицо Демида смягчается, он улыбается моей истории:

— Значит, я сделал правильный выбор. Пусть сегодня он вдохновит тебя снова.

Его слова попадают в цель, берут за душу. На самом деле, я ему очень благодарна. Хоть поначалу была в шоке от мысли, что мне придется выйти в свет после почти полугода затворничества и депрессии после аварии. Но сейчас я чувствую себя так уверенно. Уверенность придают мне не платья или украшения. А он.

Спектакль начинается, и я мгновенно погружаюсь в волшебный мир танца. Весь зал замирает, свет постепенно гаснет, оставляя лишь мягкий луч на сцене. Первые аккорды музыки словно обнимают меня, унося назад в прошлое, когда я сама впервые встала на пуанты.

Смотрю, как танцоры легко и грациозно двигаются по сцене, и мне будто снова шесть, сердце наполняется волшебством и трепетом.

Мне хочется, чтобы Демид взял меня за руку. Как он делал это поседение полтора месяца, каждый раз, когда мне нужна была его поддержка. Но я знаю, что не имею права на это. Он не мой мужчина. Он и так сделал для меня так много.

Глава 19

Удивленно поднимаю на него глаза. Кто нас ждет? Здесь в здании оперы? Прямо сейчас?

Не успеваю даже ни о чем спросить. Демид протягивает мне костыли и помогает выбраться из ложи.

– Куда мы так торопимся? – спрашиваю я, едва поспевая за ним.

– Кое-кто очень хочет с тобой встретиться, – загадочно улыбается Демид.

Сердце на мгновение екает. Почему-то в мыслях пробегает, не Андрей ли прилетел и решил сделать сюрприз? Это очень в манере мужа. На звонки его я не отвечаю, так что вполне мог выйти через маму на Демида.

Но потом я сразу же отметаю эту мысль. Не бросит он свой любимый театр в горячий сезон.

– Окей-окей, но я так быстро не могу еще! Мне только вчера гипс сняли! Притормози! – смеюсь я.

– Прости, – замедляет шаг. – Давай отнесу тебя на руках? – предлагает он.

– С ума сошел? Нет, я сама! – заявляю я, и мы потихоньку ковыляем вниз, испытывая нервную систему Демида.

Наконец, я понимаю, куда мы идем. За кулисы. Ошарашенно смотрю на Демида. Он, поняв по моему взгляду, что я догадалась, подмигивает. Ведет меня уверенно, поддерживая на каждом шагу.

А у меня аж ладони вспотели. Мысли лихорадочно носятся в голове, пытаюсь предугадать, что сейчас будет.

– Ты что придумал, Демид? – взволнованно шиплю ему. – Куда ты меня ведешь?

За кулисами нас встречает высокий седовласый мужчина, в котором я мгновенно узнаю знаменитого балетмейстера Михаэля Шульца. Его лицо озаряется широкой теплой улыбкой, как только он видит меня.

– Гутен абенд, фрау Вишневская! – говорит он, протягивая руку и продолжает на английском. – Мы очень рады, что вы посетили нас!

Немного растерявшись, не могу вымолвить и слова. Только тяну губы в растерянной улыбке. Постановки Шульца я обожаю. Один из самых талантливых людей современности.

– Спасибо Михаэль, для меня это большая честь, – отвечаю, чувствуя что сейчас с ума сойду от волнения и радости.

Бросаю взгляд на Демида. Он стоит улыбаясь и наблюдает за моей реакцией. Обязательно всыплю ему после. Ничего себе у него сюрпризы! О таких встречах надо предупреждать!

– Мы фсе были оочень взвольнованы новостями. Но я вижу, что это очередные грызные слухи папарацци. Я рад вас видеть в добром здравии, фрау Диана!

Михаэль рассказывает, как следил за моими выступлениями и как восхищен моим талантом. Я не могу поверить, что человек такого уровня вообще знает обо мне! Это, действительно, много значит!

Он проводит нам небольшую экскурсию по закулисной жизни театра, где актеры готовятся ко второму акту. Из гримерки ко мне на встречу выходит прима-балерина, Керстин Мюллер, которая только что танцевала партию Мари.

– Вы были просто великолепны! Я не могла оторвать от вас глаз! – говорю ей.

Но она качает головой и хватает меня за руки:

– Вы должны фернуться на сцену как можно скорее! – ее глаза горят энтузиазмом. – Ваша энергия и страсть вдохновляют фсех нас.

– Спасибо вам, это много значит для меня, – отвечаю, едва справляясь с накатившими эмоциями.

Демонстрирую всем свой модный ортез. Демид фотографирует нас на все телефоны с другими танцорами, которые просят фото со мной. Чувствую себя звездой! Такого теплого приема я не ожидала. Для меня это подтверждение, что я все еще важна, что моя карьера не закончена! Вот они, настоящие профессионалы, которые восхищаются моей работой, даже будучи в Берлине. Потрясающе!

Но нам пора уходить, дать артистам подготовится ко второму акту. Когда возвращаемся на свои места, чувствую себя так, словно только что искупалась в овациях зала после выступления. Эмоции все еще переполняют меня настолько, что едва могу дышать от поступивших слез. И как только свет в зале гаснет, они ручьями стекают по щекам.

Никакая я не калека! Вырву язык любому, кто посмеет хоть раз еще раз так сказать. Я прима-балерина! Просто в небольшом отпуске. Но я вернусь! Обязательно вернусь. Потому что мое место – на сцене!

Знаю, Демид заметил мои слезы. Но не трогает меня. Дает мне возможность пережить этот момент. Мысленно благодарю его за это.

Я тоже не собираюсь разводить сырость. Снова чувствую себя собой. Дианой. Вишневской.

После спектакля мы идем ужинать в небольшой ресторанчик неподалеку. Демид заказал для нас столик у окна, откуда открывается прекрасный вид на ночной Берлин.

Пока ждем блюда, я протягиваю через стол руку и беру его ладонь.

– Не могу передать, как благодарна тебе, – говорю, глядя ему в глаза. – Этот вечер был для меня настоящим подарком. Я никогда этого не забуду!

Глаза на мокром месте. Ужас, какая я сегодня плакаса. Но ничего не могу с собой поделать.

Демид сжимает и накрывает мою руку своей.

– Для меня тоже.

Это все, что он говорит. Но смотрит так, что никаких слов больше не надо. Его взгляд не могу до конца понять, но знаю, что это особенный момент.

Приходит официант, разрушая интимность. Разливает игристое по бокалам.

– Ты что, мне же нельзя, – восклицаю с улыбкой.

– Я ничего не видел и унесу эту тайну в могилу, – Демид поднимает бокал.

Чокаемся, не произнося никаких тостов. Потому что никакие слова не смогут выразить всех тех чувств, которые сейчас витают в воздухе. Просто сказочный момент. Я счастлива.

И впервые за долгое время хочу на сцену.

По-настоящему хочу. Так, как и до аварии не хотела. Я даже уже успела забыть каково это – танцевать ради танца. Не ради похвалы или оваций зрителей. Не ради регалий или хвалебных отзывов критиков. А потому что твоя душа танцует.

После легкого ужина, за которым обсуждаем спектакль, Демид провожает меня до дверей номера. Бокал вина, однако, делает свое дело. Голова немного кружится.

Но какой же восхитительный вечер. Даже не хочется, чтобы он заканчивался. С улыбкой поднимаю глаза на Демида.

– У меня для тебя еще один сюрприз, – говорит он, в его голосе странные нотки грусти, Только почему?

Глава 20

– Демид, хватит сюрпризов, – хохочу я. – Горшочек, не вари!

– Твоя мама прилетает завтра утром, – говорит он, стараясь скрыть печаль за улыбкой.

Я перестаю смеяться. Смотрю на него замерев. Поняла, почему смотрит с печалью. Теперь мне тоже становится грустно. Приезд мамы означает, что Демид уедет.

– Ясно, – отвечаю тихо, смотрю вниз, теребя подол платья. – И когда ты улетаешь?

– Завтра ночью, – говорит он.

Вот черт. Не хочу, чтобы он уезжал. Я так привыкла, что он рядом. Надеялась, что мы вместе встретим Рождество.

Но все правильно. Так и должно быть. Его ждет невеста. А я и так уже злоупотребила его вниманием.

Тяжело вздыхаю и киваю. Как же мне будет его не хватать. Его шуток дурацких. Да и просто молчаливого присутствия. Но сказать ему это я тоже не могу. Знаю, лучше не надо.

Кусаю губу, сдерживая слова, которые рвутся наружу. Замечаю, что руки Демида сжаты в кулаки. Медленно поднимаю взгляд на его лицо. Встречаюсь с его глазами, в которых бушует настоящий шторм. Он скользит потемневшим взглядом по моим губам. Почти физически ощущаю электричество между нами. Кажется, еще мгновение, и он бросится на меня, прижмет к себе и вонзится поцелуем.

Стыдно осознавать, но… кажется какая-то часть меня этого невыносимо хочет.

Поспешно отворачиваюсь, разрывая зрительный контакт. Надо это поскорее заканчивать. Это неправильно. Он чужой мужчина. У меня муж. Начинаю возиться с ключом и открывать дверь. Руки дрожат, а сердце бешено колотится от возбуждения.

– Давайте завтра устроим все вместе прощальный ужин, да? – говорю беззаботно.

Молю про себя, чтобы он не делал глупостей. Ведь все, что было до этого момента – было идеально. Не нужно ничего усложнять. Пожалуйста-пожалуйста!

– Да, само собой, – отвечает он охрипшим голосом.

***

Учитывая то, как мы вчера прощались, я как-то не особо успела спросить Демида, во сколько приезжает мама.

Но уж точно не ожидала, что проснусь от настойчивого стука в дверь. Морщусь от утреннего света, натягиваю халат. Нетерпеливый стук повторяется. И я уже знаю, что это моя мама. Кто еще может так барабанить в мою дверь в восемь утра!

Чертыхаясь и роняя дурацкие костыли, ковыляю ко входу. По пути бросаю взгляд в огромное незашторенное окно гостиной. За ним мягкими хлопьями падает снег. Замирая на секунду, любуюсь волшебным зрелищем! Такого сюрприза точно никто в Берлине не ждал! На моем лице тут же появляется счастливая улыбка.

Бам-бам-бам! Повторяется стук в дверь.

— Иду! Иду! — кричу раздраженно.

Открываю дверь. Мама в норковой шубке и шапке, на которых поблескивают капли растаявшего снега.

— Ты что, все еще спишь? — восклицает она, врываясь в квартиру без элементарного “Доброе утро, доча!”.

Оглядывает меня с ног до головы. Встречаемся взглядами. Секунду смотрим друг на друга. И вдруг она меня обнимает. Прям вот так, в своей мокрой шубе прижимается к моей чистой пижаме и халату.

Но этот жест говорит громче всяких слов. Особенно для моей мамы, которая совсем не умеет выражать ласку и любовь.

Замираю как в копанная. Не знаю, как и реагировать. К тому же, опасаюсь потерять равновесие и упасть. Мама, похоже, забыла, что я нынче трехногая.

— Привет, мам, – выдавливаю я.

Смотрю через ее плечо и удивляюсь еще больше. Вместе с чемоданами, на пороге стоит Демид и держит в руках огромную елку. Наблюдает за нами с мамой и улыбается.

— Вы где елку-то достали? — восклицаю, смущенно отстраняясь от норковых объятий мамы.

— Где-где, на елочном базаре. Проезжали по пути из аэропорта. Ну я и попросила Демида остановиться.

Мама тут же начинает суетиться, снимает шапку, скидывает шубу. Начинает бегать по всем комнатам, разглядывать интерьер, раздавая налево-направо комментарии. Не всегда лестные.

Хмуро наблюдаю за ней, предчувствуя, как эта женщина снова превратит мою жизнь в сплошную суету.

Демид заносит елку и мамины чемоданы в квартиру.

— Зацени, Диан, – кивает он в сторону окна, – твоя мама и снег с собой из России привезла.

Это он что, пытается меня так подбодрить? По крайней мере, выглядит, как обычно. От вчерашнего наваждения не осталось и следа. Улыбаюсь с облегчением.

– Боюсь представить, что еще, – киваю на два огромных чемодана. Я с одним ехала!

Мы обмениваемся ироничными взглядами.

Ну, в общем, мама из России много чего привезла. В том числе, красную икру и елочные новогодние украшения. Так что через пару часов посреди нашей гостиной вырастает настоящая новогодняя елка и стихийный фуршет.

Включаю Рождественский плейлист. Мама украшает елку блестящими шарами и воздушными фигурками балерин. Трещит без перерыва, рассказывая о своих приключениях в аэропорте по пути сюда. А я намазываю икру на хрустящий багет с маслом.

Демид помогает маме украшать елку, активно поддерживая с ней диалог. Обсуждают трудности путешествий для простой русской женщины без знания английского. Игрушечные балеринки в его руках кажутся особенно хрупкими.

Снег за окном и не думает заканчиваться. И я загадываю, чтобы рейс Демида отменили.

Потом он уходит. И вместе с ним – вся легкость.

Не проходит и получаса, как мы с мамой ругаемся в пух и прах из-за того, что она упрекнула меня в моем «радиомолчании».

— Пока ты спрятала голову в песок, тебе вся страна кости перемывает! Неужели так сложно дать комментарий прессе!

— Да и пусть перемывает! И вообще, я сама решу, кому и когда давать комментарии! Тебя всю жизнь только одно и волнует: кто что скажет и подумает!

Накричавшись друг на друга, расходимся по разным комнатам.

Когда Демид возвращается к ужину, который мы решили накрыть в зале у елки, я уже готова умолять его остаться.

Ужин проходит в более спокойной атмосфере. Мы втроем сидим вокруг маленького столика, освещенного мягким светом сказочных гирлянд. Мама продолжает рассказывать свои истории, теперь уже о том, как она собирала все эти елочные украшения годами, некоторые из них — настоящие семейные реликвии.

Глава 21

Пока Демид проверяет статус рейса, я про себя повторяю: “Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста”. Знаю, что это вообще ничего не изменит. Не улетит сегодня, так улетит завтра.

Но пусть лучше завтра, чем сегодня.

– Нет, все в порядке, но лучше мне выехать заранее, – говорит, убирая телефон в карман.

Идем с мамой провожать его до двери. Перед тем, как он уйдет, подхожу и протягиваю ему пакет с логотипом Тиффани. Он смотрит на меня с легкой усмешкой, будто понимает, что я не сдамся.

— Думал, я забуду, хитрец? — спрашиваю, делая шаг к нему.

Демид берет пакет, делает несколько шагов в гостиную и ставит его под елку.

— Смотри, если будешь себя плохо вести, превратятся в угольки, — говорит предупреждающим тоном, но в его глазах теплая искорка.

Понимаю по его взгляду, что дальше спорить просто бесполезно. Вот упрямый баран! Хуже, чем я.

Возвращается к двери, надевает пальто. Становится как-то неловко, я не знаю, как продолжить разговор, что сказать на прощанье. Ненавижу прощаться.

— Ну что ж, — говорю, стараясь выглядеть беззаботно. — Спасибо тебе за все. Не забудь передать привет и благодарность Оле за ее безграничное терпение. И... жду приглашения на свадьбу.

Его взгляд на секунду замирает на мне. Медленно кивает, но его глаза говорят о многом, чего я предпочитаю не замечать.

— Конечно, — отвечает он с легкой улыбкой. — Береги себя, Диана.

— Ты тоже, — отвечаю, стараясь вести себя подчеркнуто по-дружески.

Неловко обнимаемся. Ощущаю его тепло, его силу. Только сейчас понимаю, как же мне было спокойно все это время, пока он был рядом. Оле определенно повезло иметь такого мужчину рядом.

Не понимаю почему, но кажется, что я прощаюсь с ним навсегда. Под конец прижимаюсь щекой к его плечу, касаясь мягкого шерстяного пальто, поглаживаю по спине.

— До встречи, — говорит он тихо, слегка задевая мою щеку щетиной.

И это “до встречи” становится моим утешением. Он уходит. Мама закрывает за ним дверь.

— Жду приглашения на свадьбу? Лучше б ты промолчала, честное слово, — качает она головой. — Зачем такое говорить вообще!

— А что такого! – вспыхиваю я. — У него невеста, он — друг семьи. Что я не так сказала?

— Ну ты совсем дурочка, Диан? Он ради тебя горы свернул. И остался, если бы ты...

— Мама, хватит! — обрываю ее резко, чувствуя, как внутри все кипит. — Мы просто друзья.

После отъезда Демида, начались суровые будни. Стало невыносимо тяжело. И эмоционально, и физически.

Физически, потому что мы с мамой почти каждый день ездим в реабилитационный центр по пробкам. Да еще этот гололед и снег существенно ухудшили мою мобильность. Рядом нет Демида, который в любой момент мог бы подхватить на руки. Так что мечты о прогулке по Рождественским ярмаркам приходится оставить.

Сама реабилитация – это просто ежедневная пытка. Начинается обычно с простого: легкие упражнения на растяжку и гимнастика. Но как только вводится серьезная тренировка, боль становится невыносимой.

Каждое движение отзывается острым уколом в ноге. Сжимаю зубы, чтобы не закричать. Физиотерапевт, доктор Йонас Фюрст поддерживает меня, помогает выполнять упражнения, но это нисколько не облегчает боль.

Меня все подбадривают. Говорят, что я молодец, что все это временно, и я отлично справляюсь. Но чувствую себя беспомощной и слабой. Это подрывает морально. Я – прима, а не могу сделать даже элементарный шаг. Просто смешно! Просто какая-то неполноценная!

Мама, стараясь помочь, лишь больше усугубляет мое состояние своими комментариями и контролем. Постоянно цапаемся по поводу и без.

Даже Рождественский антураж не помогает. Никакого волшебства. Сплошные мучения. Жду Рождества только с одной целью — три дня отдохнуть от реабилитации.

В моменты особенного отчаяния закрываю глаза и переношусь в тот вечер, когда ходили с Демидом на “Щелкунчик”. Его слова, что я этой ногой еще всем под зад надаю. Его вера в меня помогает мне, даже, когда он не рядом.

Всю ночь, как он улетел не спала. Так было плохо. Лежала до утра, не сомкнув и глаза. Еле удержалась, чтобы не написать ему. «Как дела? Как долетел?». Нормально вообще? Надо заканчивать с этим. Что за тупая привязанность?!

Хорошо подумав, решила этого не делать. И, похоже, правильно.

Он тоже за целую неделю не написал ни строчки! Ни малюсенького сообщения! Сначала думала, что и отлично. Мне ведь не нужен головняк с его невестой и все такое.

Потом начала злиться. Как так?! Столько времени провели вместе, а теперь даже, как я тут, за всю неделю не поинтересовался? Вот мужики, все одинаковые – с глаз долой из сердца вон!

Теперь мне просто ужасно грустно. Потому что его место мне ничем не заполнить. И я ужасно скучаю. В чужой стране. Так далеко.

В сочельник проснулась слишком рано. Сделала себе чай с корицей, сижу в гостинной в тишине. Не моргая смотрю, как медленно гаснут и снова загораются огоньки на гирлянде. Настроение — оторви и выбрось.

Взгляд падает на голубо-зеленый пакетик «Тиффани». Наверное, предполагается, что я не должна его открывать до Рождества. Да плевать!

Глава 22

Встаю с дивана, ковыляю к елке. Поднимаю пакетик с пола, чуть не завалилваюсь на праздничное дерево – с ортезом моя координация оставляет желать лучшего. Стою, сжимаю пакет в руке, готовая расплакаться от злости и обиды за свою неуклюжесть. Не балерина, блин, а слон в посудной лавке!

Возвращаюсь на диван, чувствуя себя настоящей бунтаркой. Мое Рождество наступает раньше. Заглядываю в пакет.

Внутри голубо-зеленая коробочка. Достаю, открываю ее. Внутри еще одна, из черного бархата. Аккуратно прикасаюсь к бархатистой поверхности, открываю. Внутри – серьги из белого золота с жемчугом и бриллиантами. Такие красивые, что дух захватывает!

Несколько секунд заворожено их разглядываю. Композиция из бриллиантов в форме четырехлистника, которая плавно переходит в подвеску из крупного белого жемчуга.

Беру одну из сережек, жемчуг нежно покачивается в движении. Глотая слезы, которые щиплют глаза, надеваю одну, затем вторую. Даже не знаю, почему так расчувствовалась. Можно подумать, мне подарков раньше никто не дарил.

Уже собираюсь встать и доковылять до ближайшего зеркала, полюбоваться, как они на мне смотрятся, но слышу сначала шорох, а потом шаги мамы в ее комнате. Проснулась.

Через несколько мгновений показывается сонная из спальни, кутаясь в халат. Заметив меня, смотрит удивленно, щурится.

— Ты что, уже проснулась? – спрашивает она.

Приглаживаю волосы, закрывая серьги, будто скрывая свой секрет. Ничего не отвечаю.

– Завтракать будешь? – снова задает вопрос.

Растерянно пожимаю плечами.

Мама сдается и машет на меня рукой. Идет сначала в ванную. А потом на кухню греметь посудой.

Раздумываю, снять серьги или нет. Совсем не хочется. Теперь жалею, что не надела их в тот вечер в оперу. Они бы тогда стали моим талисманом, напоминающим о том, что я все еще Диана Вишневская. Та, что способна вызывать восхищение.

Убираю остальное содержимое обратно в пакет, замечаю внутри небольшой листок, сложенный вдвое. Интересно. Беру его и разворачиваю. Сердце екает. Записка от Демида. Когда только успел...

“Диана, эти серьги для тебя. Запомни: ты – бриллиант, а твой талант – жемчужина. Никого не слушай, верь в себя. Я рядом, несмотря ни на что. Всегда можешь на меня рассчитывать. Демид.”

Перечитываю несколько раз, провожу пальцами по неровным буквам. Как же это трогательно. От этой простой бумажки с этими непростыми словами становится тепло внутри, но вместе с тем и отчего-то больно и печалью. Мне его не хватает. Очень сильно не хватает.

Так странно, почему я все-таки выбрала Андрея, а не Демида? Ведь он всегда так или иначе был рядом, даже когда я его упорно не замечала.

Его родители переехали в наш дом, когда мне исполнилось шестнадцать. Наши мамы сразу нашли общий язык. Я слышала, что у Покровских есть сын, и он учится где-то за границей, но никогда его не видела. Пока однажды, спустя целых два года, Покровские не пригласили нас с мамой на ужин. Там был и Демид.

Весь вечер глаз с меня не сводил. И почему-то меня сразу это оттолкнуло. Почему? Не знаю. Но он дико смущал. К тому же, был старше меня на шесть лет.

Когда он впервые позвал меня на свидание, я даже идти не хотела. Если бы мама не выпнула – точно бы не пошла.

Я его дико стеснялась. Стеснение прятала за заносчивостью. Он мне совсем-совсем не понравился. Даже о чем говорили, я толком не помню.

Демид был немногословен, грубоват и ничего не понимал в балете и искусстве. Даже черты лица его были резкими: четко очерченная челюсть, щеки и скулы слегка впалые, что делало его лицо даже немного суровым. Но, конечно, самое яркое в его внешности – глаза. Синие и холодные, как зимние небеса. Взгляд из-под черных густых бровей каждый раз словно проникал в душу. Я старалась вообще не смотреть ему в глаза.

А еще его чувства ко мне были слишком явными. Это отталкивало. Перефразируя Пушкина, чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей. Демид настойчиво ухаживал, но я только смеялась над ним.

Я была еще ребенком. И да, некоторые люди в восемнадцать уже вполне зрелые и адекватные. Но точно не те, кто все детство провел в репетиционном зале.

Может быть, я просто не готова была к тому, что кто-то будет любить меня так преданно и искренне.

Короче, я с облегчением выдохнула, когда наше свидание закончилось. И по возвращении домой, заявила маме, что это был первый и последний раз. Сразу решила, что Демид – не моего поля ягода. Мне-то нужен принц, возвышенный и прекрасный, как Принц Дезире из “Спящей красавицы”.

Или как Андрей Вронский.

Высокий, длинноногий, с каноническим лицом принца Датского. Андрей десять лет был премьером. Потом ушел в балетмейстеры. И вот теперь – худрук и главный балетмейстер Мариинского. Говорят, ушел из-за травмы. Но даже я точно не знала, что там случилось.

Он появился в моей жизни как ураган. Яркий, харизматичный, беспощадный, не терпящий компромиссов, заставляющий весь мир вращаться вокруг него.

С Андреем все было иначе. Я мгновенно потеряла голову. Каждый раз, когда он был рядом, земля уходила из-под ног. Мне нужен был этот адреналин, этот вихрь эмоций, которые давал Андрей. Я ведь столько лет была послушной девочкой, не смевшей и слова поперек сказать матери и преподавателям. И, наконец, вместе с Андреем, мой бунтарский дух вырвался на свободу. Казалось, что мы с ним — идеальная пара. Молодые, амбициозные, талантливые и просто – лучшие.

Теперь я понимаю, что Андрей – это ураган, сметающий все на своем пути, даже, если это я.

Демид же – тихий океан, спокойный и надежный. Но эта предсказуемость всегда наводила на меня скуку.

Пока я не попала в ту злополучную аварию.

Убираю записку обратно в пакет и сижу, уставившись в окно. За ним тихо падает снег. Сердце сжимается от тоски по Демиду. Но я не имею права на эти чувства. У него — невеста, а у меня — муж.

Правда, где он сейчас, этот муж дорогой?

Глава 23

Улыбка медленно сползает с моего лица. Не веря своим глазам, стою, уставившись на нежданного гостя.

— Привет, Диан, — говорит Андрей с широкой улыбкой.

На аккуратно уложенных назад темных волосах поблескивает растаявший снег. В руках держит огромный рождественский букет — с красными цветами и елью в крафтовой обертке. Позади – небольшой чемодан для ручной клади, точно такой же, как у меня.

Ошарашено смотрю на мужа.

— Рождество ведь нужно встречать в кругу семьи, верно? Вот я и приехал к своей жене, — он делает шаг в квартиру, оглядывая меня с ног до головы.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, все еще пытаясь собраться с мыслями.

— Решил сделать сюрприз, — отвечает он, — привезти с собой немного праздничного настроения.

Он протягивает букет, наклоняется ко мне и пытается поцеловать в щеку, но тут я прихожу в себя. Уклонюсь от поцелуя и от дурацкого букета тоже.

— Ну что ж, сюрприз удался, — вдруг слышу голос мамы за спиной. Она пытается улыбнуться, но ее взгляд остается настороженным.

— Тамара Владимировна, здравствуйте! Если б не вы, искал бы вас по всему Берлину! — переводит на нее взгляд.

Ведет себя так, словно ничего не случилось. Действительно, что такого? Любимый муж наразвлекался со шлендрой и решил приехать жену ради разнообразия навестить. Соскучился да, ненаглядный?! А еще, чтобы не усложнять себе жизнь, решил забить на расследование. Зачем выяснять, кто жене подсыпали снотворное, из-за которого она чуть не разбилась насмерть, а теперь ее карьера висит на волоске? Не, нам такие сложности ни к чему, главное позаботиться о себе и о счастье своего дружка снизу!

Тоже кидаю взгляд на маму:

— Зачем ты дала ему адрес? — шиплю злостно.

— Не ругайся, Диан. У твоей мамы не было выбора, — говорит он, занося чемодан и закрывая за собой дверь. — Ну и потом, я бы все равно тебя нашел.

Не отвожу от нее разъяренного взгляда. Знала, что он приедет, и даже не предупредила?!

Андрей снимает и вешает свое темно-коричневое пальто в шкаф. На нем молочного цвета кашемировый свитер, который подчеркивает его широкие плечи и атлетический торс. Это я ему купила. И белые джинсы.

Ух зайка ты мой, прям такой белый и пушистый! А взгляд какой невинный. Подходит ближе, скользит по мне глазами:

— Чудесно выглядишь, кстати, – прищуривается. – И сережки красивые.

— Убирайся-ка ты чудесно отсюда! Видеть тебя не хочу! — кричу ему в лицо, не выдерживая. Указываю на дверь.

Лицо Андрея остается невозмутимым.

— Пока я твой муж и худрук, имею право находиться тут и заботится о тебе, – говорит он и, не дожидаясь моей реакции, проходит в гостинную и вручает букет маме.

Та растерянно берет его.

Закатываю глаза, злясь на нее еще больше.

— Мы как раз завтракать сели, — говорит она, но без особой любезности в голосе. — Проходите к столу.

— Спасибо, Тамара Владимировна, от кофе и завтрака я бы не отказался, — обольстительно улыбается ей Андрей.

Мама разворачивается и поспешно скрывается на кухне, видимо, боясь попасть под раздачу.

Андрей оглядывает комнату, задерживая взгляд на нашей елке. Снова переводит взгляд на меня.

— По театрам, значит, ходишь тут? — улыбаясь говорит он, держа руки в карманах.

Хмурюсь сначала, а после понимаю, что, похоже, фотографии из Дойче оперы долетели и до него. Так в этом, что ли, дело? Поэтому вдруг бросил свой театр в разгар сезона и свою новую богиню и притащился сюда?

— Что тебе нужно? Зачем приехал? — цежу сквозь зубы, испепеляя его взглядом.

— Давай сначала позавтракаем? На сытый желудок как-то проще вести разговоры, — говорит наглец. – Да и устал с дороги. Хоть бы стакан воды предложила.

Знаю, специально злит. Провоцирует на эмоции. Пока я придумываю какую-нибудь колкость, чтобы ответить, он подходит ко мне и, не спрашивая, подхватывает на руки. От неожиданности роняю костыли.

— Что ты делаешь? Отпусти! — верещу я.

— Успокойся, фурия моя. Позавтракаем, потом поговорим. Завтра я уже улетаю обратно, так что времени немного, — говорит Андрей, занося меня на кухню и снова ставя на ноги.

Меня внутри всю аж колотит от его самоуверенности. Посмел ведь явиться!

— Ты серьезно? Три месяца не появлялся, а фотки какие-то увидел, примчался сломя голову? — даже не думаю садиться с этим предателем за один стол.

Мама ставит перед ним дымящуюся чашку кофе и тарелку с кашей. Сама садится тоже, кидая мне озадаченный взгляд.

— Причем тут фотки? — Андрей берет кусок багета и неспеша намазывает маслом. – Диана, ты же сама меня выгоняла, не отвечала на звонки и сообщения. Думал, ты успокоишься и поговорим.

Он кидает на меня изучающий взгляд и продолжает каким-то менторским тоном:

– Я же знаю твой характер. Ты можешь бы такой упрямой. Никого, кроме себя, не слышишь!

Кладет на бутерброд сыр смачно его кусает, глядя на меня. Я еле сдерживаюсь, чтобы не выплеснуть горячий кофе ему в рожу.

— Давайте не будем выяснять отношения за столом, — умоляюще смотрит на меня мама. — Позавтракаете — и выясняйте сколько угодно.

Просто финиш! Дала наш адрес, посадила этого лжеца за наш стол, кормит тут его. Думает, я тоже буду сидеть с ними и чаи гонять? Да я лучше сдохну с голоду!

Молча разворачиваюсь и, держась за стенку, ковыляю в свою комнату, морщась от неприятных ощущений в ноге. Слышу вздох Андрея, но за мной не идет. Реально, на расслабоне, мерзавец. Как на курорте, приехал, завтраки завтракает. Как же он меня бесит!

Захожу в спальню и закрываю дверь. Сажусь на кровать, пытаюсь успокоить гнев и возмущение, которые клокочут внутри. Зажимаю руками виски. Не хочу тратить свои силы из-за это придурка и так нервничать.

Слышу, как за дверью продолжается разговор. Мама явно пытается поддерживать светскую беседу, а Андрей отвечает ей в своей обольстительной манере. Если бы она знала, что в день аварии он изменил мне, не сидела бы так, не любезничала!

Глава 24

— Я тебе еще раз повторяю, нам не о чем с тобой говорить! Оставь меня в покое! — отвечаю Андрею, как можно решительней.

Но он игнорирует мои слова, проходит в спальню.

Стою у кровати, слегка облокотившись на нее, помогает держать равновесие. Пристально смотрю ему в глаза, скрестив руки на груди.

Подходит ближе, взгляд спокойный и уверенный. Но есть в нем что-то нахальное, присущее чисто Вронскому. Что до этих пор мне в нем нравилось, будоражило кровь. А сейчас бесит так, что врезать готова!

— Конечно, есть о чем. Например, о том, как сильно я скучаю по тебе. Как все это время мне не хватало моей любимой жены, — говорит он, подходя почти вплотную, пытается коснуться рукой моей щеки, но я отмахиваюсь.

Хочу отпрыгнуть от него, но с одной функционирующей ногой это сделать не так уж просто.

— Сам как считаешь, ты адекватный вообще?! — задыхаюсь от его наглости, едва не падаю. — Что, уже забыл, как ты подло себя повел? Как предал меня? Или для тебя это в порядке вещей?

Он подхватывает меня за талию, не давая упасть, и резко притягивает к себе:

— Я все помню. Но еще я точно знаю, как сильно тебя люблю, Диана, – рычит мне в лицо. Его дыхание опаляет щеки.

— Нет, послушай, мне кажется, ты явно что-то путаешь. Давай напомню. Ты трахал чертову Бурину! — кричу на него, пытаясь оттолкнуть. — Сделал ее примой, эту посредственную корову! Я тебе наскучила, и ты тут же нашел замену?

— Диан, жизнь не сказка, я не принц. Тебя никто заменить не может, сама знаешь!

Пробую вырваться, но Андрей крепко держит меня, стискивая в стальной хватке. Быстро понимаю, что бесполезно сопротивляться, и сдаюсь. Вронский слишком сильный.

— Фурия моя бешенная, — говорит с ласковой улыбкой. — Ну хватит, в самом деле. Давай дадим хоть шанс случиться Рождественскому чуду.

Целует меня в шею, и против моей воли по спине бегут мурашки.

— Перестань! Отпусти, Андрей! Меня тошнит от тебя! — снова осыпаю его кулаками.

Почти удается вырываться, но все-таки, не удержавшись, я падаю на кровать. Не успеваю ничего понять, как Андрей наваливается сверху, прижимает меня всем телом так, что я не могу пошевелиться. Хватает руки и заводит их мне за голову.

— Врешь, девочка, — рыкает мне в ухо. — Знаю, что скучала. Поэтому и ревновать заставила. Кто купил тебе то платье? А эти серьги?

Он втягивает мочку моего уха губами вместе с серьгой, которую подарил Демид. Отчаянно мотаю головой из стороны в сторону.

— Не твое дело! Отпусти меня! Ты больше не имеешь права ко мне прикасаться! А я больше не обязана тебе отчитываться о том, где я и с кем! – выпаливаю ему в лицо.

От гнева у меня пылают щеки. А, может быть, это жар его тела мгновенно передается мне. Чувствую себя как ребенок, закатывающий истерику. Но мне плевать.

– Нет, Диана. Ты все еще моя жена. Не забывай об этом, – нагло улыбается мне в лицо.

Пытается поцеловать в губы, но я снова отворачиваюсь. Запястья ноют от его мертвой хватки, и я морщусь от боли.

– Отпусти. Меня. Немедленно.

Говорю тоном, который обещает ему медленную и мучительную смерть. Но его это, кажется, вообще не волнует. Горячие губы опаляют мне шею, покрывая ее поцелуями и слегка прикусывая кожу.

Тогда я меняю тактику. Перестаю вырываться и, напротив, замираю.

– Единственная причина, по которой я до сих пор не подала на развод – внимание прессы. Не хочу, чтобы еще и это перетирали и вынюхивали. Не надейся, что я прощу тебя когда-нибудь. Как только все уляжется, разведемся без лишнего шума, – произношу ледяным тоном.

Андрей тоже замирает. Отпускает мои запястья, но берет меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

– Даже не думай, – произносит сквозь зубы, тяжело дышит мне в лицо.

Упираюсь руками ему в грудь и, игнорируя боль в ноге, снова пытаюсь вырваться.

– Ты реально думаешь, что все будет как раньше, после всего, что ты сделал? – кидаю ему в лицо жестокую издевательскую усмешку. – Это ты даже не думай!

Не зная как освободиться, бешено шарю глазами вокруг в поисках решения. Взгляд натыкается на стакан с водой на прикроватной тумбочке. Я даже сама ничего понять не успеваю. Дотягиваюсь до него и выплескиваю воду ему лицо.

От неожиданности он отпрыгивает, вскакивает на ноги, отряхиваясь. Секунду смотрит на меня опешив. Этого времени хватает, чтобы вскочить с кровати и отойти от него на безопасное расстояние.

Андрей вытирает рукой воду с лица, усмехается и качает головой:

– Ладно, я знал, что прием теплым не будет. Понимаю, почему ты злишься. Совершенно справедливо. Но я знаю, что ты любишь меня. Так же, как и я тебя. Развод — не выход. Сама подумай. Ну разведемся мы. И что дальше? Будем каждый день видеться в театре и делать вид, что между нами ничего нет?

– Ты что, бредишь? Ты изменил мне! Мне подсыпали снотворное, и я чуть не разбилась на смерть, а ты все замял и бросил! А теперь стоишь и говоришь, что любишь? Ты совсем больной??

– Боже, послушать тебя, так я исчадье ада. Не выдумывай, Диан. Давай по порядку. Я тебе изменил. Да, это так.

На мгновение он замолкает. Делает глубокий вдох, его взгляд становится задумчивым, а тон серьезным. Я готовлюсь к очередной порции лжи.

– Диана, прости. Я сволочь. Сам не знаю, как это случилось. Она вешалась на шею, не давала прохода, смотрела на меня, как на божество. Не устоял. Виноват.

Я уже готова сказать ему, что он тварь последняя, но он поднимает руку, жестом просит закончить. Внутри все кипит, но я стараюсь сдержаться.

– Подожди, дай договорю. Не оправдываюсь. Я поступил мерзко, но она для меня ничего не значит. Ты – любовь всей моей жизни. Моя богиня, моя душа. Ты та, с которой я хочу состариться.

Пффф. Смотрю на него и диву даюсь. Совсем у него, что ли, совести нет? Так искренне врет, как будто сам верит в свои слова! Но я снова ничего не успеваю ему ответить.

– Диана, у тебя будет возможность сказать все, что ты думаешь. Прошу, дай объясниться. По поводу расследования. Я просмотрел видео со всех камер в театре. Кто угодно мог подсыпать снотворное в твой термос. Ты его оставляла без присмотра. Отпечатков, кроме твоих, не нашли. Дополнительное расследование ничего бы не дало, кроме скандала.

Глава 25

Смотрю на Андрея и даже, что сказать, не знаю. Стоит, грудь колесом, как супермен. А в глазах — ну ни капли раскаяния! Видно, что нисколько он не сожалеет о случившемся.

Да и не любит меня. В жизни он любит только одного человека. Себя! И беспокоит его только он сам!

Это просто невозможно! Как я была слепа!

Нет, я его не то что в качестве мужа не хочу в своей жизни, да чтоб он вообще исчез из нее. Мне противно, когда он рядом. Когда я просто на него смотрю или слышу о нем. Он не принц, он — слизняк! Мерзкое, скользкое существо, которое оставляет липкий след после себя. Помечая все, к чему прикасается. Фу, хоть бы он уполз скорее отсюда. Еще долго придется отмываться от его присутствия!

— Теперь я могу сказать? – спрашиваю сквозь зубы.

Он со вздохом кивает, уже зная, что ничего хорошего не услышит.

— Деньги на реабилитацию? – начинаю я свою гневную речь. – Ее, вообще-то уже оплатили. Ах, да, кстати, спасибо, что спросил, как прошла моя операция. И за то, что, когда я страдала от болей, тебя рядом не было! «Не устоял», «она вешалась»… Господи, Андрей, какой же ты жалкий. Деньги ты нашел. Что я должна теперь, в ноги броситься? Стоило ли так распинаться, стоять полчаса. Твою тираду можно было бы, вкратце уместить в одно предложение: “Я не идеальный, прости и забудь, а вообще, смотри, какой я молодец, деньги тебе привез, держи”. Засунь себе их, знаешь, куда?! Еще ты прав, Рождество нужно встречать с семьей. А ты мне больше — не семья! Поэтому, проваливай!

Стою, тяжело дышу, глядя на Андрея. Думала, слова никогда не закончатся. По крайней мере, не так скоро. Но стало легче, да. Пусть обтекает, говнюк.

Андрей стискивает челюсти. Смотрит на меня из-под опущенных бровей:

— Закончила? – спрашивает спокойно, хотя вижу, мои слова попали в точку, задели за живое. Так тебе и надо, мудила!

— Только начала! — отвечаю ему, пронзая взглядом.

— Надеюсь, полегчало, — говорит, проходясь по комнате.

Подходит к моему туалетному столику, берет флакон духов и подносит их к носу.

— Дай номер своего мецената, — говорит он. — Кто он?

— Зачем тебе? — спрашиваю раздраженно.

Честно говоря, вообще не горю желанием, чтобы он как-то досаждал Демиду.

— Поблагодарю его, что ли. От своего лица и лица театра. И, если все-таки реабилитация оплачена еще не полностью, что наверняка, скажу, что дальше мы своими силами. Он и так хорошо помог.

Поблагодарит он. Вообще, я немного удивлена. Думала, что Андрей просто на меня забил, но нет, оказывается, деньги какие-то на лечение собрал. Интересно, это правда? Так долго собирал? Или собрал все за пару дней, половину потратил на себя с любовницей и решил остаток передать мне через несколько месяцев? Как бы это проверить?

Хотя зачем? Я все равно больше никогда ему не смогу верить. Этот человек для меня потерян. Пусть наслаждается своей ложью. Но подальше от меня.

— Без тебя уже разберемся, — отвечаю я. — Сказала же, не нужны твои деньги.

— Диан, не дури. Люди скинулись тебе, а ты отказываешься? Нехорошо, — ставит флакон на место, смотрит на меня испытующе.

Справедливости ради, я тоже не без греха. Гордыня, да. Моя главная проблема. Хочется послать Андрея с его деньгами на все четыре стороны.

Но и правда, Демид и так потратился. Если есть вариант сэкономить — пускай. И ведь восстанавливаться мне еще неизвестно сколько. Деньги, в любом случае, не помешают.

— Если хочешь помочь деньгами — перечисли их на мой счет. Я уже сама распоряжусь ими на свое усмотрение, — отвечаю ему.

— Чего поклонничка так своего бережешь? — спрашивает Андрей. — Есть что скрывать, а?

Поворачивается ко мне, смотрит с вызовом. Он что, намекает, что я… Внезапно мои щеки начинают гореть. Нет, мне совершенно не за что краснеть, но почему-то с трудом смотрю ему в глаза.

— По себе людей не судят, Андрей! — отвечаю я, наконец, и отворачиваюсь.

— Ладно, пойду спрошу у твоей мамы, кто этот твой благодетель. А ты пока собирайся. Мы едем гулять и искать твое праздничное настроение.

— Еще чего! Никуда я с тобой не поеду! — восклицаю я.

— Не капризничай, Диан! — отвечает Андрей. — У тебя полчаса на сборы, или заберу в чем есть.

Он выходит из комнаты, оставляя меня в недоумении.

Черт, мама ему точно про Демида расскажет. Скачу на одной ноге к двери, но уже слышу из кухни:

— А, это наш друг семьи Демид Покровский. Как же хорошо, что деньги собрали! У нас оплачено только до середины января. Демид, конечно, сказал и дальше все расходы покроет. Но неудобно уже как-то.

Андрей, как обычно, думает только о себе и своих чувствах. Ладно, плевать. Не думаю, что Демиду это как-то навредит. Я надеюсь.

Прислоняюсь лбом к холодной стенке. Не хочу я ни на какие прогулки с этим подонком. Но слышу, как он уже маму уламывает.

С другой стороны, дома уже насиделась, аж выть хочется. А рождественские ярмарки я очень люблю. Там всегда так по-доброму, так волшебно.

Переодеваюсь в белый свитер, который подарил Демид, и теплые штаны. Волосы распускаю, но натягиваю шапку. Большой белый пуховик, который висит в прихожей, и ботинки завершат мой образ.

Выхожу из комнаты, стараясь игнорировать довольный взгляд Андрея.

Через несколько минут мы все уже едем в такси в сторону рождественской ярмарки на Потсдамер Плац, известной как Зимний мир.

Андрей помогает мне выйти из такси. Неспешно идем по площади. С удовольствием вдыхаю прохладный зимний воздух. Господи, как же я соскучилась по прогулкам!

Вокруг звучит рождественская музыка, все сверкает огнями, пахнет глинтвейном и свежей выпечкой. Атмосфера праздничная, везде счастливые лица людей, и я сама невольно улыбаюсь.

— Смотрите, какая красота! — кивает мама в сторону огромной елки в центре площади.

— Давайте сделаем пару фото на память, что скажете? — предлагает Андрей.

Не успеваю ничего понять, он сгребает меня и маму в охапку. На вытянутой руке делает несколько селфи.

Глава 26

Внутри, на подушке из наполнителя такого же красного цвета, как и сама коробка, лежит фотография в рамке.

Беру рамку в руки, и сердце замирает. На фото — красивая женщина в шикарном белом манто улыбается в камеру. А рядом с ней сидит бостон-терьер с забавной черно-белой мордочкой.

Я почти сразу узнаю женщину на фотографии. Это Анна Павлова и ее любимый песик Поппи!

Фотография старая, немного выцветшая, в приглушенных коричневых тонах. От нее веет временем, теплом и изысканностью. Похоже, фото начала двадцатого века.

Внизу подпись черными чернилами, наверное, сделанная рукой самой балерины:

«Всегда будь верен своей мечте! С любовью, Анна Павлова.»

Как будто, и в самом деле, для меня подписала!

Андрей с улыбкой наблюдает за моей реакцией.

— Где ты ее достал? — спрашиваю потрясено, проводя пальцами по стеклу.

— На одном аукционе увидел. Подумал, что тебе понравится получить привет от примы Мариинского из прошлого.

— Это… это шикарный подарок! — выдавливаю я искренне.

Мама тоже ахает. Она с ума сходит по балету, и у нее целая коллекция фотографий и монографий про великих русских балерин. Порой я думаю, что ее любви к балету хватило бы, чтобы самой стать второй Улановой. Но жизнь распорядилась иначе. Как она меня всю дорогу попрекает, у нее не было таких заботливых родителей, которые дали бы ей такую возможность.

Короче, она тоже оценила подарок. Наклонившись ко мне, с придыханием рассматривает фото:

— Какая красота! Андрей! Это просто бесподобно! — выдыхает мне почти в ухо.

Каким бы ни был Андрей козлом, а постарался, ничего не скажешь.

— Это еще не все, — говорит он с довольной улыбкой и кивает на коробку.

Только сейчас замечаю, что там лежит еще какой-то конверт. Осторожно передаю рамку маме. Она берет ее с трепетом, словно какую-то реликвию.

Заглядываю в конверт.

Сначала думаю, что открытка какая-то. Но потом до меня доходит, что это подарочный сертификат.

— Увидев эту фотографию Анны, я подумал, что, возможно, однажды и твои фотографии будут покупать на аукционах, – поясняет он, прежде чем я успеваю все понять. – Поэтому я решил, что тебе тоже не помешает красивая фотосессия.

Вот это да! Смотрю на Андрея потрясено. Подменили его, что ли? Сложно представить лучшего подарка в такой момент жизни.

Расплываюсь в улыбке, ничего не могу с собой сделать. Злюсь на мерзавца, но тут он задел за живое. Подарок мне очень понравился!

За это я всегда любила его — за тонкий вкус, за понимание красоты, за интеллигентность. Этого у него не отнять, конечно.

— Алексей Никишин сейчас самый топовый фотограф. Он поснимает тебя, как будешь готова, — продолжает он. — Пусть мир запомнит тебя такой, какой ты была, уходя со сцены – на пике славы, красоты и возможностей! Великолепной Дианой Вишневской!

Улыбка медленно сползает с моего лица.

"Какой я была уходя со сцены"?! Я не ослышалась?!

— Что ты сказал? — смотрю на него в шоке вытаращенными глазами.

Ушам своим не верю! Только недавно поклялась, что вырву язык любому, кто посмеет сомневаться в моем возвращении на сцену. И, кажется, передо мной — первый претендент.

В воздухе повисает тягостное молчание. Андрей смотрит непонимающе. Будто удивлен моей реакции.

— Постой, — усмехается, наконец он. — Ты что, всерьез собираешься вернуться?

Он вскидывает брови и смотрит на меня, как на полоумную. И это его искреннее удивление ранит не меньше, чем, если бы он назвал меня калекой.

Вскакиваю из-за стола, забыв про ногу. Со мной со звоном подскакивают на скатерти все фужеры, вилки и салаты.

— Да как ты смеешь говорить мне такое! — рявкаю на него, испепеляя взглядом.

Он несколько секунд смотрит на меня шокированно. А потом на его лице появляется снисходительное выражение.

— О, боже, Диана. Я надеялся, что ты уже пришла в себя.

Говорит он это с такой интонацией, словно я только что узнала, что Деда Мороза не существует, и отказываюсь в это верить.

— Очнись! С такими травмами, как у тебя, в балете не танцуют. Уж точно ты не сможешь танцевать на том же уровне, что и раньше... — говорит он совершенно безжалостно.
.
— Замолчи! — обрываю его, кричу сквозь слезы, которые крупными каплями тут же скатываются по щекам против моей воли.

Я быстро их смахиваю. Не желаю, чтобы этот подонок видел мою слабость.

Он замолкает. Несколько секунд смотрит на меня молча. Но взгляд словно нож режет. Как будто он злится на меня за мое желание вернуться, за мою веру в себя и в свои силы. Но почему? Разве не мой муж — тот, кто обещал быть со мной и в радости, и в горе, должен верить и поддерживать меня, что бы ни случилось, до самого конца?

Глядя мне прямо в глаза, продолжает:

— Слушай. Мне все равно придется тебе рано или поздно сказать это. Ведь я не только твой муж, но и худрук. Просто не хочу, чтобы ты тешила себя напрасными надеждами. Чем раньше примешь это, тем быстрее все наладится.

– Андрей, не надо… – пытается прервать его мама, прижимая к груди портрет Анны Павловой. Его глаза мечутся от него ко мне и обратно.

— Тамара Владимировна! Ну вы-то хоть взрослая умная женщина! Вы же понимаете, что...

— Я сказала, замолчи! — стукаю со всей дури по столу кулаком, и на нем снова звякают фужеры и вилки.

Смотрю в безжалостные темные глаза мужа. Как же больно! Больно, потому что я знаю. То, что он говорит, это… это, возможно, правда. Правда, которую я не готова принять. Тем более, пока есть хоть какая-то надежда на то, что я смогу снова танцевать. По крайней мере, доктор Фишер и доктор Фюрст говорят, что все кости срослись отлично, все зависит от меня и от щепотки везенья.

Начинаю внутренне терзать себя за то, что, как Демид уехал, расклеилась тут совсем. На занятиях себя жалела. “Ой больно, ой не могу”... Что я, к боли, что ли, не привыкла! Разнылась как маленькая!

Глава 27

Меня трясет от возмущения. Да как он смеет говорить такие вещи! Руки сжимаются в кулаки, и ногти больно впиваются в ладони. Боль помогает хоть немного контролировать эмоции, не дать им выплеснуться наружу, сметая все на своем пути.

– Станем семьей, шутишь? – с трудом удерживаю голос от дрожи. – Ты хочешь, чтобы я тебе поверила? Опомнись, ты мне изменил и бросил в самый тяжелый момент! Ты что, правда, думаешь, что после всего я захочу с тобой семью?! И тем более рожать от тебя ребенка?

У меня вырывается злобный нервный смех.

– Как ты смеешь говорить о семье, когда сам разрушил все, что у нас было! – кричу , не в силах больше сдерживать гнев.

Андрей и мама смотрят на меня в растерянности. До них медленно доходит. До мамы — почему я не хотела видеться с мужем, и что это не просто какое-то “повздорили”. А Андрей, кажется, вообще не понимает, насколько глубока моя рана.

– Да, изменил, – говорит, наконец, он, вставая из-за стола. – Но я пытаюсь исправить свои ошибки. Не руби с плеча, Диана. Мы все еще можем быть счастливы.

Я снова хохочу как демон какой-то. Сама не узнаю свой жуткий нервный смех. Он думает, что мою ногу нельзя восстановить, хотя это просто кости и мышцы. Но уверен, что я могу простить ему предательство?! Залечить эту ужасную зияющую и кровоточащую рану в моей душе?! Ах да, ее же не видно. Само как-нибудь затянется.

– Признай свои ошибки, для начала, – цежу сквозь зубы, комкая в руках край скатерти. – Ты изменил, Андрей. В тот же вечер кто-то подсыпал мне снотворное, надеясь, что я получу травму прямо на сцене и испорчу премьеру. Но все обернулось хуже – я попала в аварию! Теперь моя карьера висит на волоске. А ты замял дело, сделал свою любовницу примой и через три месяца приезжаешь рассказывать мне сказки о семье?!

Делаю паузу, испепеляя его взглядом. Со всей силы тыкаю пальцем в его грудь:

– Ты мне больше не нужен! Ты – ошибка моей юности! Убирайся!

Лицо Андрея напрягается, но он пытается сохранить спокойствие.

– Прекрати, Диана, – говорит он, опешив. – Это очень громкие обвинения. Ты, как всегда, слишком эмоциональна. Все вообще не так. Я люблю тебя и хочу быть с тобой.

– Я сказала, уходи! – повторяю медленно и уверенно.

– Ты выгонишь меня на улицу в Рождественскую ночь? – спрашивает он так, словно это может быть хоть как-то соизмеримо с тем, как он поступил со мной!

– Ну что сказать тебе, Андрей. Жизнь — не сказка, а я — не принцесса, – отвечаю ему с издевкой, как он мне несколько часов назад. – И я вернусь на сцену, вот увидишь!

Он собирается что-то сказать, но мама, аккуратно положив на стол портрет Анны Павловой, медленно вырастает из-за стола. Ее лицо становится каменным, но в глазах полыхает огонь.

– Пошел. Вон.

Произносит тихо, но сокрушительной ненавистью, которая разносится громче моих криков.

Я и Андрей, замерев, смотрим на нее. Вдруг вижу в ее глазах ту жуткую боль, что чувствую сама. Словно она разделила ее со мной, забрав часть себе. И мне, не знаю как, но становится легче! Слезы опять скатываются по щекам.

– Убирайся отсюда, Андрей! И чтобы ноги твоей больше здесь не было! – рявкает она, заставляя нас обоих ожить.

Андрей, больше ни слова не говоря, идет в комнату. Слышу, как закрывает чемодан. Через минуту он выходит с ним в коридор. Обувается, накидывает пальто. Все это — в гробовой тишине. Мы с мамой даже не шелохнулись за все время.

Задержавшись на секунду в дверях, он бросает на меня взгляд:

– Прости меня, – севшим голосом произносит он.

Впервые за все время вижу проблеск раскаяния в его глазах.

Выходит. Закрывает за собой дверь. А мы с мамой еще несколько секунд смотрим в сторону Андрея, слушая его удаляющиеся шаги.

– Прости меня, доченька, – вдруг говорит мама. Подходит ко мне, берет мою голову и прижимает к груди. – Мне так жаль, моя милая.

Начинаем плакать. Я впервые не сдерживаю слез. Сейчас они не просто какая-то слабость или жалость к себе. Сейчас – они правильные, очищающие. Впервые за очень много лет я чувствую себя маминой дочкой, словно снова маленькая и под защитой.

– И ты прости меня, мам, – говорю сквозь слезы. – За то, что была такой черствой.

С этого вечера у нас с мамой все как-то налаживается. Конечно, мы не становимся в миг идеальной семьей или лучшими подружками. Ее замечания по каждой мелочи по-прежнему бесят. Да и вообще, глядя со стороны, не так уж много изменилось.

Но мы обе становимся как-то мягче, терпимее друг к другу. И даже в обычном мамином ворчании я теперь слышу любовь.

Она становится еще одним человеком, который горячо верит в мое возвращение на сцену. И вот, у меня, как у табуретки, уже три ножки: я, мама и Демид. И этого уже достаточно, чтобы я не разваливалась на части от каждой неудачи во время реабилитации.

А их столько… Столько поводов сломаться. Столько поводов отступить. Чувствую себя канатоходцем. Той, кому нельзя смотреть вперед дальше, чем на два шага. Иначе закачаешься и упадешь. В пропасть. Так что каждое утро я просыпаюсь только с одним намерением: сделать очередной, пусть совсем крохотный, но шажок вперед.

В Новый год я все-таки пишу поздравление Демиду. Наверное, в сотый раз строчу текст и стираю. Плюю на все, набираю полные легкие воздуха и нажимаю кнопку “записать голосовое”. На одном дыхании надиктовываю сумбурную речь на пять минут… Отправить.

Смотрю, как крутится кружочек отправляемого сообщения. Доставлено. Теперь главное не переслушивать. Иначе точно сотру.

Ответ от Демида приходит почти сразу. Вернее, ровно через пять минут. Короткое и сдержанное сообщение, как и человек, который его написал.

“Привет! И тебя с Новым годом! Рад, что ты записала голосом. Я уже говорил, всегда был и буду рядом. Увидимся. Береги себя.”

Вот и все. Так мало.

Жадно перечитываю строчки снова и снова, впитывая каждую букву. "Всегда был и буду рядом." Эти слова словно бальзам на душу. Напоминают мне, что я не одна, что где-то там есть человек, который всегда готов поддержать и помочь. Даже если мы не вместе.

ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги