Измена. Предательство (не) прощается

1

Настя

— Настюш, я сегодня задержусь на работе. Так что, ужинайте без меня, — произносит муж непривычно строгим голосом.

— Проблемы на работе? — осторожно интересуюсь я. Не хочу лезть не в своё дело, но и без внимания это оставлять тоже.

Как правило, Андрей редко задерживается в офисе. Поэтому общие ужины для нас почти что ежедневный ритуал. Правда, за последнюю неделю это уже третий раз.

Бросаю взгляд на часы. Едва шесть вечера.

— Нет, ничего серьёзного, просто завал на этой неделе, — немного смягчается муж, а затем быстро добавляет: — Насть, ты занимайся своим, ладно? — отмахивается он.

Его слова меня задевают. Мне становится обидно. Может, он меня просто волновать не хочет, поэтому так и говорит?

— Относительно моих дел — тебе на ужин рыбу запекать, или мясо? — спрашиваю, стараясь отогнать свою обиду куда подальше.

— Да мне вообще все равно. Можешь приготовить только для себя и для Машки, а я что-нибудь по пути перехвачу.

— Ну ладно, — чуть более обижено отвечаю я.

— Все, давай, у меня тут арабы на линии, — рявкает муж и сбрасывает вызов.

А я слегка ошарашенная убираю телефон от уха.

Что это с ним? Ведет себя совсем как не мой муж. Может и правда мне не стоит лезть к нему с расспросами. Если захочет, то сам все расскажет.

Но его поведение все равно вызывает во мне много вопросов.

В последнее время Андрей стал каким-то отстранённым, словно его мысли были где-то далеко. Даже Машенька стала замечать, что папа меньше времени проводит с ней и больше не читает ей сказки на ночь. Муж старается скрывать свою усталость за привычной ласковой улыбкой.

Я все равно не могу отогнать сомнений, пробирающихся в душу. Когда-то мы обещали друг другу никогда не скрывать ничего важного, делиться всеми радостями и проблемами. Но теперь у мужа все больше каких-то своих тайн.

Подумав немного, я вновь беру телефон и пишу Андрею короткое сообщение: «Машу я покормлю. Но сама без тебя есть не стану». Несколько секунд мой палец парил над кнопкой отправить, но я всё же решилась. Пусть знает, что я очень жду его.

Прячу телефон и, решив не позволять себе грустить, направилась на кухню. Достаю свежую рыбу, выбираю специи и принимаюсь готовить. Легкий аромат лимона и зелени разносится по комнате.

Не проходит и пяти минут, как на кухню вихрем влетает Мария, её большие глаза светятся энтузиазмом. Она тянется ко мне и с озорным блеском в глазах шепчет:

— Мамочка, а можно я тебе помогу? Я уже взрослая! — с этими словами она ловко забирается на стул и тянет свои маленькие ручки к разделочной доске.

— Конечно, моя помощница, — улыбаюсь ей, аккуратно поправляя Машенькину белокурую прядь. — Только надо быть очень осторожной. Видишь, ножик острый. Я его лучше подальше отодвину.

Машенька серьезно кивает, нахмурив маленькие бровки, и я решаю доверить ей ответственный процесс: распределить кружочки лимона поверх рыбы. Девочка старательно раскладывала ломтики, не уставая спрашивать:

— Мамочка, а папа скоро придет?

— Я надеюсь, солнышко. Но мы приготовим для него что-то вкусное, чтобы он точно не смог устоять, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал бодро.

Улыбаюсь, глядя, как Машенька старательно раскладывает лимон. Поделив последний кусочек на две части, она отступает назад, критически оглядывает свою работу и удовлетворённо кивает.

— Мамочка, я теперь повар?

— Самый настоящий, — целую её в кудрявую макушку.

— А папа сегодня мне сказку почитает? — вновь заглядывает она мне в глаза.

— Мы его сегодня очень-очень попросим, солнышко.

— А почему он больше со мной не играет? — дует свои губки-бантики.

— Папа много работает, он старается, чтобы у нас всё было хорошо, — успокаиваю её я. — Папа у нас молодец. Но знаешь, он очень обрадуется, когда увидит, какая у него помощница дома есть!

Машенька улыбается, гордо подняв голову.

— Мам, когда я вырасту, я тоже выйду за него замуж! — серьёзно добавляет она, глядя на меня с уверенностью.

Я еле удерживаю смех, наклоняясь к дочке и обнимаю её.

— Папу, зайчонок, уже забрали, — мягко объясняю я, стараясь не разрушить радостный настрой малышки. — Он мой муж. Знаешь, как у каждого ребёнка есть своя мама? Вот так и у каждого мужа есть только одна жена.

Машенька снова дует свои губёшки, немного хмурится и скрещивает руки на груди.

— Но я же его тоже люблю, мам! Почему нельзя? Папа тогда что — совсем не сможет быть моим?

Я улыбаюсь, стараясь подобрать слова.

— Конечно, он твой, Машенька. Он твой папа и всегда будет рядом с тобой. Просто, когда вырастешь, ты сама встретишь кого-то особенного, такого, кто тебе будет нравиться так же сильно, как папа мне. И тогда папа будет очень рад, что его доченька счастлива.

Машенька задумывается.

2

Настя

— Как твоё имя? — спрашиваю, когда мы заходим в дом.

— Светлана, — отвечает она.

— Света, значит. — снимаю себя пуховик и вешаю его на крючок. — И сколько же тебе лет, Света?

— Двадцать четыре, — отвечает она стоя у порога.

— Ну, что ты там стоишь, как неродная. Проходи. Располагайся. Чувствуй себя, как дома. Ты же за этим сюда пришла?

— Я думала, вы другая, — говорит она уже без той уверенности, чтобы была в ней раньше.

— Какая? — смотрю на неё с вызовом.

— Я думала, вы клуша тупая. У которой нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства.

— А разве я не такая? — развожу руки в стороны. — Вон, посмотри на меня. Сижу вся в борщах и котлетах. С ребенком сутками вожусь. Днями на пылесосе по дому катаюсь, пока мой муж раскатывает таких как ты.

Хлопает глазами.

— Что ты так смотришь на меня? Снимай, давай, свою шубку и пошли на кухню, — разворачиваюсь и иду в сторону кухни.

— Зачем?

Любовница моего пока еще мужа стоит у порога, видимо, обдумывая мои слова, не решаясь сделать первый шаг. Она явно не ожидала такого приёма. С лёгкой растерянностью сбрасывает с плеч свою шубу и всё-таки проходит вглубь дома. Я понимаю, что мой тон выбивает её из колеи, но мне сейчас нужна именно эта выдержка. Потому что иначе, я просто внутренне умру.

— Мужа будешь у меня отбивать, — бросаю через плечо. — Ты же за этим сюда пришла? — оборачиваюсь к ней, видя, что она всё ещё топчется на месте. — Не привыкла заходить в дом главной жены, да?

Она краснеет, но опускает глаза и молча следует за мной. Мы проходим в кухню, где на плите едва теплится огонь, оставшийся от моего незавершённого ужина. Дочка, к счастью, наверху в комнате. В глубине души я благодарна, что её нет здесь, не хочу, чтобы она слышала наш разговор.

— Присаживайся, — показываю на стул возле стола, куда обычно садится Андрей. — Рассаживайся, как полагается хозяйке.

Любовница неловко опускается на стул, словно боится, что я её выпровожу в любой момент. Я молча смотрю на неё, осознавая, что внутри меня кипит гремучая смесь обиды и отчаяния, которую надо куда-то деть.

— Так вот, — говорю я, доставая чашки и ставя их на стол, — у Андрюши нашего – гастрит. У него должно быть частое дробное питание. Ты должна следить за тем, чтобы он не ел ни жирного, ни жаренного.

— Я не знала, — отвечает она, медленно поднимая на меня взгляд.

— Теперь будешь знать. Ещё, ему надо вовремя принимать лекарства, особенно перед едой. Знаешь, какие?

— Нет… — Света смотрит растерянно, явно не понимая, куда я клоню.

— Тогда слушай и запоминай, — продолжаю, как будто объясняю какой-то важный урок. — Утром — таблетки для желудка. После обеда — ещё одна, она уменьшает кислотность. И никаких сладостей после шести. Он это обожает нарушать, но лучше бы тебе пресекать это на корню.

Света кивает, явно пытаясь переварить мои слова, но я чувствую, как её уверенность тает. Она начинает понимать, что на плечах жены — не только уютные ужины и совместные вечера, но и все заботы, которых за фасадом романтики не видно.

— С Андреем жить — не только по ресторанам ходить, — добавляю, делая глоток чая. — Жизнь с ним требует внимания и терпения, а не только этих розовых грёз, которыми тебя, вероятно, угощают за наш счёт.

— Но он ведь любит меня, — снова тихо произносит она, как будто пытается это убедить саму себя, а не меня.

— Может быть, — отвечаю я с лёгкой усмешкой, наливая чай в чашки. — Вот, подождем его и спросим.

Света сидит молча, лишь изредка поднимая на меня виноватый взгляд. Видно, что ей некомфортно, но всё же в ней теплилась надежда на его искренность. Я изучаю её лицо, пытаясь разглядеть то, что заставило Андрея влюбиться. Может, её наивность или её молодость, а может, просто её желание видеть в нём того, какого-то героя.

— Знаешь, — говорю, сделав глоток чая, — а ведь когда-то я была на твоём месте. Молодая, уверенная, что любовь способна преодолеть всё. Тогда Андрей и мне говорил, что я единственная. Но время шло, и я стала тем, кого ты назвала "клушей". — Я усмехаюсь, слегка разводя руками. — Только вот не в борщах и котлетах тут дело. Мы, женщины, для них на какое-то время как луч света. А потом... потом, возможно, на их горизонте появляется новый свет, вот такой, как ты.

Она чуть дёргается, словно мои слова больно задевают её, но не отводит глаз. Возможно, до неё наконец-то доходит, что её мечты были всего лишь иллюзией.

Мы сидим в тишине, когда вдруг слышим, как хлопает входная дверь. Через мгновение раздаётся знакомый низкий голос Андрея, его шаги приближаются по коридору.

— Папа дома! Так, где тут мои девочки? — произносит муж.

Я поднимаю голову и говорю спокойно, но с твёрдой ноткой:

— Мы здесь, на кухне.

Шаги становятся ближе. Вот он появляется в дверном проёме, и застывает, увидев нас. Его взгляд бегает от меня к любовнице, затем снова ко мне.

3

Настя

Андрей на мгновение теряет самообладание, а затем переводит дыхание, словно пытается взять себя в руки. В его взгляде смешиваются гнев, страх и уязвимость, и на какую-то секунду мне кажется, что я вижу перед собой не уверенного, сильного мужчину, а человека, загнанного в угол собственными же поступками.

— Ты что здесь делаешь? — рявкает муж, обращаясь к своей любовнице.

— Я… — запинается она. — Я пришла помочь тебе рассказать твоей жене правду, а то ты всё никак не решался.

Он переводит на меня свой взгляд.

— Да, — киваю, подтверждая её слова. — Все так и есть Андрюша, — оскаливаюсь я.

— Настя, давай… давай поговорим об этом спокойно, без посторонних… — он делает широкий жест рукой, и вновь стреляет глазами на девушку.

Я поджимаю губы, стараясь подавить горечь, которая нарастает внутри.

— А у нас здесь нет посторонних. Тут все свои! — Мой голос едкий, и даже я сама едва узнаю его. — Говори, Андрей, не стесняйся.

Света, кажется, только сейчас осознает, что оказалась между нами, как в центре бурного шторма, и её лицо багровеет от неловкости. Она начинает что-то лепетать, но я жестом прерываю её:

— Мне вот интересно, как давно у вас связь?

Андрей берётся за голову, его нервы на пределе. Наконец он бросает на меня тяжёлый взгляд и выдыхает, пытаясь говорить, как можно спокойнее.

— Настя… Мы с тобой прошли через многое, но… — он замолкает, глядя куда-то мимо меня, а потом хмуро добавляет: — Полгода.

Полгода! Полгода он делал из меня самую настоящую дуру!

Его слова срываются с уст, и я смотрю на него, стараясь не закричать от всей той боли, что сейчас меня разъедает, будто серная кислота. Света, решившая, что момент откровений достиг своего апогея, внезапно набирается храбрости:

— Я беременна, — бросает она, вызывающе подняв подбородок. — И хочу, чтобы ты Андрей был со мной.

Андрей дергается от её слов, как от пощёчины, а затем переводит взгляд на меня, явно ожидая моего ответа. Молчание становится невыносимым.

— Папочка, — врывается на кухню наша дочь. — Ты пришел. Я тебя так ждала, так ждала! Мы с мамой рыбку тебе готовили, — Маша забирается на руки к мужу. — Папа, а кто эта тётя? — поворачивает голову в сторону Светланы и обнимает его за шею.

Он не отвечает, лишь остаётся стоять, мрачно сжимая губы, и тогда я делаю глубокий вдох, чтобы собрать остатки сил.

Светлана отводит взгляд, отступив на полшага назад.

— Ну что, Андрей? — выдавливаю я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Ты что-то ответишь? Это твой шанс быть честным, хотя бы перед Машей.

Только не реви, Настя. Не сейчас. Не перед этими людьми. Тебе нельзя сейчас давать слабину. Поплачешь потом, когда никто не будет этого видеть.

Он опускает глаза, и я чувствую, как нарастающее напряжение почти превращается в осязаемое. В этот момент он больше похож на кого-то, кто отчаянно ищет выход. Но я больше не собираюсь ему его подсказывать.

— Ма-аам, а почему папа не отвечает? — тихо спрашивает Маша, обнимая его за шею ещё крепче. Её голосок наполнен тревогой и непониманием, от чего комок в горле становится просто невыносимым. Внутри меня клокочет гнев, но ради неё я сдерживаюсь.

Я наклоняюсь, обнимаю Машу и аккуратно забираю её из рук Андрея. Она смотрит на меня, не понимая, почему мама не хочет, чтобы она оставалась с папой.

— Иди наверх, солнышко, — говорю я, прижимая её к себе. — Папа сейчас… он немного занят.

Маша не хочет уходить, но, видя мое серьёзное лицо, послушно направляется к лестнице. Мы остаёмся втроем в гнетущем молчании, пока она не скрывается из виду. Андрей тяжело вздыхает, а затем опускает взгляд на Светлану.

— Света… я тебе сейчас вызову такси, — говорит он, избегая моего взгляда.

Светлана, не ожидавшая такого поворота, замирает. Она обижено смотрит на моего мужа.

Понимаю. Ты ждала совсем другого решения от нег. Конечно, он же наверняка тебе сказки рассказывал и лапшу на уши мотал.

— Ты серьёзно, Андрей? — её голос дрожит от ярости. — Я думала, мы разобрались, кто я для тебя.

Муж снова прячет взгляд.

— Ты сейчас едешь домой, — повторяет он, чеканя каждое слово, его лицо твёрдое, холодное.

Она смотрит на него с такой болью и негодованием, что на мгновение мне даже становится её жалко.

— Мне повторить? — уже гремит он басом.

Любовница ещё мгновение стоит неподвижно. Я наблюдаю за этим с холодным спокойствием, хотя сердце бьется быстро — слишком много было сказано и слишком многое разрушено. Затем бросает на него последний взгляд — горький, полный разочарования, — потом резко разворачивается и направляется к выходу, не сказав больше ни слова. Её шаги звучат отчётливо, и когда хлопает дверь, всё в доме на мгновение словно замирает.

Андрей проходит через комнату, не глядя на меня, и выходит за ней, как будто на автомате, будто пытается закончить то, что начал. Я слышу их приглушённые голоса у входной двери, и затем наступает тишина. Через несколько минут он возвращается, его шаги тяжелы, а на лице следы измотанности и какой-то подавленности, которой раньше не было. Мы остаёмся наедине, как будто в мире не осталось никого, кроме нас двоих и этого разрушенного дома.

4

Настя

Машина тихо гудит, пока мы едем по длинной, не слишком загруженной улице. Сзади за мной в детском кресле сидит Машенька, крепко держа свою маленькую, детскую сумочку с единорогом. Она внимательно смотрит в окно, на сменяющиеся мимо деревья и дома, но, кажется, в голове у моего ребенка что-то назревает.

— Мам, а когда папа придет? — неожиданно раздается её голосок, пронзающий тишину в салоне авто.

От этого вопроса колет под левым ребром. Я стараюсь не показывать ей своих истинных чувств, сосредоточенно глядя на дорогу. Пять лет... Конечно, она уже многое понимает и чувствует, что что-то изменилось. Но как объяснить всё это пятилетнему ребёнку? Поэтому я набираю в грудь воздуха, чтобы ответить.

— Папа сейчас много работает и очень занят, Машенька, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал естественно и спокойно.

Ну вот, Анастасия, теперь ты лгунья для собственного ребенка.

Маша замолкает на секунду, продолжая смотреть в окно. Потом поворачивается ко мне, её глаза кажутся такими серьёзными.

— А почему он вчера не приходил? Мы же рисовать должны были, он обещал, — уточняет она, не сводя с меня пристального взгляда.

— Маш, ну ты же знаешь, работа иногда у папы непредсказуемая. Он очень занят, и поэтому не успел вернуться вчера. Но он обязательно с тобой порисует, только позже. — Проклинаю себя за это вранье, но всё равно с улыбкой киваю ей.

Она нахмурится, не до конца удовлетворенная моим ответом, и снова отворачивается к окну. Вижу, как её маленькие пальчики нервно перебирают сумочку на коленях.

— Он что, на работе живет?

— Нет, папа просто в командировку уехал, — отвешиваю себе мысленно хлесткую пощечину. Противно от того, что приходится её врать, но объяснять пятилетнему ребенку где на самом деле её отец, язык не поворачивается.

— А он далеко поехал? — тихо спрашивает она, не глядя на меня.

— Далеко, Машенька, — киваю я, стараясь не показывать дрожи в голосе. — В другой город.

Машенька снова поворачивается ко мне, её глаза теперь наполнены лёгкой тревогой.

— А он вернётся скоро? А то я соскучилась... — произносит она, и я вижу, как её нижняя губка чуть дрожит.

Я сжимаю руль сильнее, чтобы справиться с внезапной волной эмоций, накрывающей меня. Обманывать собственную дочь — самое ужасное чувство на свете, но другого выхода у меня сейчас нет. Придётся снова солгать, хотя это заставляет меня чувствовать себя ужасно.

— Конечно, он скоро вернётся, — говорю я, надеясь, что мои слова прозвучат достаточно обнадеживающе. — Ты даже не заметишь, как время пройдёт, и папа будет рядом с тобой.

Она кивает, но видно, что её мысли продолжают крутиться вокруг нашего разговора. Я почти чувствую, как она пытается осмыслить всё сказанное, понять что-то, что пока ей не до конца ясно.

— Мам, а папа больше не любит меня? — тихо спрашивает она, и её вопрос пронизывает меня, как холодный острый нож. Я не ожидала такого вопроса, даже не думала, что она может так подумать.

— Нет, Машенька! Ты что?! Папа тебя очень любит, — стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно твёрже и спокойнее. —Ты для него очень важна, просто у него сейчас очень много работы.

Она немного расслабляется, услышав мои слова, но всё равно смотрит на меня с лёгким недоверием. Я знаю, что она чувствует, что я что-то недоговариваю, но, к счастью, она слишком маленькая, чтобы до конца разобраться в том, что происходит.

— Тогда почему он не звонит? — уточняет она, нахмурив маленькие брови.

— Машенька, он сейчас очень занят. Но я обещаю, что он позвонит, как только сможет. И мы можем ему позвонить позже, когда он освободится, — киваю я, не зная, как объяснить ей эту сложную ситуацию.

Она на минуту замолкает, словно обдумывая мой ответ, а потом снова поворачивается ко мне.

— А если он забудет позвонить, как тогда?

— Он не забудет, — стараюсь говорить я уверенно, хотя внутри всё сжимается. — Я тебе обещаю!

Она улыбается, и мне становится немного легче от того, что, хотя бы сейчас я смогла её немного успокоить. Но с каждым днём мне будет всё сложнее скрывать от неё правду.

Мы подъезжаем к балетной студии, и дочка, казалось бы, на минуту отвлекается от своих мыслей. Я выхожу из машины и помогаю ей выбраться из кресла, поправляю её розовую шапку и разглаживаю курточку.

— Ты готова к занятиям? — спрашиваю я, стараясь перевести тему.

Она кивает, но её глаза всё равно остаются немного грустными.

— Мам, а если папа больше к нам не приедет, ты же меня не бросишь? — задаёт она свой последний вопрос перед тем, как войти в студию.

Этот вопрос выбивает меня из колеи. Я даже не успеваю ответить сразу, ощущая, как по щекам катится слеза.

— Машенька, я всегда буду тебя любить, что бы ни случилось! И папа тоже, — я наклоняюсь к ней и обнимаю крепко-крепко.

Мы проходим через широкие стеклянные двери, и я обнимаю дочку за плечи, направляя к раздевалке. Она уже знает, куда идти, и, почти не дождавшись меня, пробегает в коридор, где стены украшены чёрно-белыми фотографиями маленьких балерин. Под этими снимками часто стоят родители, ожидая своих детей после урока.

5

Настя

Утро. Обычное, пасмурное и какое-то ленивое. Слава богу, что сегодня оно у меня не плаксивое! За эти две недели я откровенно говоря устала от слез. Не могу больше, жалеть себя и ненавидеть своего бывшего мужа. Все равно от этого мне легче не становится. Только еще хуже. Поэтому, я решила для себя, что пора брать жизнь в свои руки и двигаться дальше.

Я сижу за кухонным столом, едва допивая свой ромашковый чай, потому как уже второй день меня что-то подташнивает, и просматриваю бесконечные ленты вакансий на экране телефона. Вроде бы столько возможностей, но ничего подходящего не нахожу. Всё не то — или зарплата недостаточная, или требования запредельные. Особенно, для меня, домохозяйки со стажем и без особого опыта работы. Хоть бы что-то попалось, где не требуется двадцатилетний опыт работы и владение семью иностранными языками. Пальцем перелистываю очередное объявление, и снова ощущаю приступ тошноты.

Машуню я отвезла в детский сад, поэтому дома сейчас, тишина. С одной стороны, я наслаждаюсь ею, с другой — мне ужасно тревожусь. Деньги имеют свойство заканчиваться, поэтому я всерьёз решила найти себе работу, чтобы не стоят перед Андреем с протянутой рукой и клянчить алименты. И проблема вся в том, что… не хочется хвататься за первое попавшееся. Хочется чего-то стабильного, где не будет постоянного страха, что завтра тебя уволят, или коллег, с которыми невозможно найти общий язык. Глядя в телефон, мысленно представляю, как в идеале выглядела бы моя работа, но тут раздаётся звонок.

— Номер не определён, — показывают цифры на экране. Внутри всё напрягается: от таких звонков обычно хороших новостей не ждёшь.

— Алло? — осторожно отвечаю я, надеясь, что это очередной банковский робот.

— Доброе утро, это из детского сада беспокоят, — говорит женский голос на том конце, слишком спокойный, чтобы быть предвестником чего-то хорошего. — Это относительно Марии.

— Доброе утро… Что-то случилось? — спрашиваю, ощущая спазм в животе.

— Я хотела поговорить о психологическом состоянии вашего ребенка, — сообщает воспитательница: — Наша психолог просит, чтобы вы с мужем пришли к нам.

— А что не так с Машей? Вроде бы, утром, я отвела вам обычного ребенка, — искренне не понимаю, что может быть не так.

— С Марией… в последнее время что-то странное происходит.

— А что именно происходит? — мой голос звучит чуть тише.

— Мария стала очень замкнутой, — объясняет она, будто понимая моё состояние и стараясь говорить как можно мягче. — Девочка почти не играет с другими детьми, часто сидит одна, смотрит в окно и, по словам её воспитательницы, периодически плачет, причём без видимой причины. У нас в саду есть детский психолог, который может помочь. Он порекомендовал пригласить родителей, чтобы обсудить её состояние и понять, что можно сделать.

Сердце сжимается.

— Хорошо, я подойду сегодня, — отвечаю я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — В какое время будет удобно?

— Чем раньше, тем лучше. Я сообщу психологу, что вы придёте. Постарайтесь освободить сегодня время для встречи. Мы на месте весь день.

Поблагодарив её отключаю вызов, и с минуту сижу неподвижно, пытаясь осознать услышанное. Маша… Она обычно такая открытая, дружелюбная девочка. Почему вдруг начала замыкаться в себе? И что значит этот беспричинный плач?

Мысли о работе мгновенно вылетают из головы, и остаётся только тоскливая тревога. Что могло случиться? Мы с Машей много разговариваем, она всегда делилась со мной своими детскими переживаниями. Или я что-то упустила?

И тут ко мне приходят мысли об Андрее. Ему, ведь, тоже надо сообщить, что нас вызывают в сад.

Я беру телефон и начинаю набирать сообщение Андрею, хотя мне совсем не хочется с ним общаться. Каждое наше общение заканчивается, если не скандалом, то уж точно холодными, отрывистыми фразами. И всё же — это наша дочь, и он должен знать, что с ней происходит.

"Привет! Позвонили из садика, попросили прийти, поговорить с психологом по поводу Маши. Её поведение изменилось, и они считают, что ей нужна поддержка. Можешь приехать?"

Я нажимаю «Отправить» и откладываю телефон. На душе скребут кошки. Конечно, я понимаю, что, возможно, всё это из-за нашего с Андреем расставания. Мы с ним ушли каждый в свою сторону, но Маша-то... Она всё видит и чувствует. Думаю, ей больно от того, что нас больше нет рядом друг с другом.

Через несколько минут Андрей отвечает: "Понял. Смогу быть ближе к одиннадцати".

Лаконично, сухо, как всегда. Но хотя бы согласился. От этого на душе чуть спокойнее.

Я смотрю на часы и понимаю, что пора собираться. Кулон Маши с её именем — маленькая цепочка, которую я купила ей пару лет назад, — лежит на столе, и я машинально беру его в руки. "Моя маленькая", — шепчу я, чувствуя, как подступают слёзы. Но я решаю, что сейчас не время раскисать. Ей нужна спокойная, уверенная мама, которая сможет её поддержать.

6

Настя

Кабинет психолога был обставлен довольно уютно: мягкие кресла, яркие игрушки в углу, лёгкий запах лаванды. От которого меня вновь начинает мутить. Но суть даже не в этом, а сама атмосфера совсем не кажется мне расслабляющей — слишком остро я ощущаю, что за этим уютом скрывается разговор, который вот-вот вскроет всё, о чём я боюсь даже думать.

Мы с Андреем сидим напротив психолога, держа дистанцию между собой. Андрей, как всегда, кажется непроницаемым. На его лице застыла та самая отстранённая маска, с которой он привык смотреть на мир.

— Давайте начнём с того, что я поделюсь некоторыми наблюдениями, — спокойно говорит женщина лет сорока, доставая блокнот. — Развод родителей — это, пожалуй, одно из самых болезненных переживаний для ребёнка. И в случае с Машей мы видим типичную реакцию: она отстраняется от сверстников, теряет интерес к играм и часто выглядит расстроенной или даже подавленной.

Я киваю, не в силах возразить, но внутри у меня начинает кровоточить огромная рана. Знала ли я, что наш развод оставит след? Конечно. Но я убеждала себя, что дети быстро приспосабливаются. Видимо, зря.

— Ребёнок всегда ощущает, что ему приходится выбирать между двумя любимыми людьми, — продолжает психолог. — Ей тяжело понять, почему вас больше нет вместе. И хотя, возможно, она не говорит об этом вслух, это ощущение становится её внутренней болью. Она может чувствовать вину, страх или даже неосознанную обиду на вас обоих.

Андрей напрягся, его взгляд становится жёстче. Я знаю, что внутри он тоже волнуется за Машу, как и я.

— Что же нам тогда делать? — не выдерживаю я, чувствуя, как подступает отчаяние. — Мы же не можем, сойтись обратно!

Психолог внимательно смотрит сначала на меня, затем на Андрея. Она как будто собирает слова, которые не ранят нас, но дойдут до самого сердца.

— Прежде всего, Маше важно видеть, что её родители, даже не будучи вместе, могут быть рядом ради неё. Дети подмечают всё, даже мельчайшие проявления. Поддержка и участие в её жизни с обеих сторон — ключевые факторы. Я рекомендую по возможности избегать конфликтов в её присутствии, а также давать понять, что разрыв — это не её вина.

Андрей вздыхает и, по-видимому, решает, что момент настал, говорит:

— Во-первых, она не знает, что мы разводимся. Моя жена, — бросает на меня взгляд, — моя бывшая жена решила, что ей пока лучше не знать правду. Поэтому Мария думает, что я в командировке.

— Я хотела, как лучше! — моё оправдание звучит слабо.

— Получилось только, как всегда, — Рявкает Андрей.

— Зато у тебя всё и всегда получается на высшем уровне! — срывает меня.

— Родители! — осаживает нас психолог. — Маше нужно больше внимания. Сейчас для неё важно, чтобы она чувствовала, что оба родителя доступны для неё, что в её жизни есть предсказуемость и безопасность. Это могут быть небольшие, но регулярные ритуалы, моменты, когда она ощущает, что может на вас обоих положиться. Вы можете взять за правило хотя бы иногда проводить совместное время с Машей, если это возможно, конечно.

Сказав это, она смотрит почем-то на меня.

— Согласитесь, что для ребёнка нет большей стабильности, чем осознание, что он всегда может рассчитывать на родителей. Даже если они больше не вместе. Вы готовы попробовать наладить это общение ради Маши?

Я киваю. Внутри всё ещё остается чувство вины, но её слова как-то помогают. Теперь у нас хотя бы есть направление, в котором двигаться.

Андрей кивает тоже, хотя на его лице остается тень сомнения.

— И еще, — добавляет она, — советую ребенку сказать правду.

Правду? Какую правду, что её папа больше не любит её маму и у неё скоро будет братик от чужой тёти?

На этом мы прощаемся. Выходим из кабинета, оставив за дверью запах лаванды и невысказанные эмоции, которые стали ещё более невыносимыми. На улице холодно, серое небо низко нависает, будто пытаясь придавить все наши тревоги ещё сильнее. Андрей идет рядом, молча, и я слышу его шаги, тяжёлые, как и наши с ним взаимоотношения.

Я не успеваю ничего сказать, как из-за угла детского сада раздаётся голос:

— Папа! Мама!

Маша, светясь от радости, несётся к нам, словно маленький вихрь. Она бросается к Андрею, обхватывая его руками и прижимаясь, как к чему-то бесконечно важному и родному. В её глазах сияет такое счастье, что я едва сдерживаюсь, чтобы не отвернуться. Это счастье — удар прямо в сердце.

— Папа, ты вернулся! — почти выкрикивает она, глядя на него с восторгом и облегчением. — Ты теперь снова с нами? Больше не поедешь в свою командировку?

Андрей коротко вздыхает, его губы дёргаются, но он не спешит отвечать. Я вижу, как он на мгновение закрывает глаза, будто в этот момент ему тоже больно.

— Машенька… — с трудом говорит он. — Я ненадолго тут, но… у меня есть несколько дней, чтобы побыть с тобой.

Но Маша, кажется, даже не слышит этой сдержанной правды. Она смеётся, прижимается к нему крепче и, видимо, не веря ни одному слову, строит в голове свою картину — такую, в которой родители снова вместе, где её мир цел, а её маленькое сердце полно радости.

7

Настя

Андрей с Машей в детской. Я слышу её смех, их голоса переплетаются, как раньше. Они строят что-то из конструктора — наверное, замок. За ужином Маша не сводит с него глаз и постоянно рассказывает обо всём, что с ней произошло за последние дни. Андрей кивает, слушает её всерьёз, как всегда. Маша счастлива, она обнимает его и целует в щёку, как будто он не пропадал из её жизни.

Наконец, наступает время сна, и, как когда-то раньше, Андрей идёт её укладывать. Я остаюсь на кухне одна, убираю со стола и пытаюсь разложить по местам беспорядок в мыслях. Меня раздирает обида. Как так получилось, что я снова позволила ему войти в наш дом, как будто ничего не произошло? Снова этот уютный, но лживый семейный вечер, как будто у нас всё по-прежнему. Как будто за этими стенами нет ни его Светланы, ни её растущего живота.

Злость закипает внутри, как чайник на плите. Зачем я пошла на это? Я снова тащу этот груз, притворяясь, что мы семья, когда на самом деле это лишь красивая фикция.

Наконец, Андрей выходит из детской. В его лице читается усталость, но он старается казаться спокойным. Я замираю в дверях спальни, он подходит ближе, говорит негромко, почти шёпотом, чтобы не разбудить Машу.

— Я останусь здесь на ночь, — говорит он тихо. — Давай потерпим ради Маши.

— Потерпеть? — мой голос срывается на шёпот, полный едва сдерживаемой ярости. — Ты серьёзно? А как же Света? Она, ведь волноваться будет! Надеюсь, ты хотя бы её предупредишь, что будешь ночевать в чужой постели.

— Справедливости ради, это постель пока еще моя, — тихо рычит он.

— Она больше не твоя! И развод – это всего лишь формальность.

Его лицо напрягается, он выдыхает и говорит, избегая моего взгляда:

— Настя, я понимаю, как тебе трудно. Но Маше важно видеть нас вместе, хотя бы ненадолго. Ради неё, прошу тебя.

Я сжимаю губы, пытаясь успокоиться, но это оказывается почти невозможно. Всё слишком остро, слишком больно.

Он молча стягивает с себя рубашку, достаёт из шкафа плед и, не спрашивая меня, стелет его на полу у нашей кровати.

— Ты что делаешь? — шепчу я с возмущением. — Уйди в гостиную, спи на диване!

— Если Маша проснётся и увидит, что я сплю где-то ещё, она всё поймёт, — отвечает он тихо, укладываясь на пол. — Я останусь здесь.

Я злюсь на него ещё больше. Мне кажется, что это очередная манипуляция. Бессильно сжимаю зубы и в порыве ярости швыряю в него подушкой, но он только подтягивает её ближе и закрывает глаза.

Так и ложусь спать, отворачиваясь от него, чувствуя горечь и пустоту.

Ночь тянется бесконечно. Я лежу с закрытыми глазами, но сон не приходит. Где-то рядом, на полу, слышно ровное дыхание Андрея. Я невольно прислушиваюсь, понимая, как привычно его присутствие. Это так глупо, так больно и так нелепо, ведь он рядом — но не со мной. Его жизнь теперь с другой.

Тишина комнаты вдруг становится гнетущей, слишком насыщенной невысказанными словами, которые давят, как тёмное, неподъёмное облако. Я ворочаюсь, пытаясь найти хоть какое-то удобное положение, но кажется, что постель становится только холоднее.

В какой-то момент Андрей тоже начинает шевелиться, его рука на секунду поднимается, будто он собирается что-то сказать, но тут же опускается, как будто передумывает. В эту минуту мне почему-то так хочется, чтобы он заговорил, сделал хоть что-то, чтобы развеять эту болезненную тишину, заполнившую спальню. Но он молчит. И я молчу.

Так проходят долгие минуты. Я уже не знаю, сколько времени прошло, когда вдруг слышу тихий голос Андрея:

— Знаешь, Настя... Мне жаль, что всё так получилось.

Я замираю, не отвечая. Мне не нужны его слова жалости, его пустые извинения. Это не меняет ничего. Ещё больше боли от того, что он продолжает держать меня в этом, продолжает лить масло в огонь, когда уже всё давно и так сгорело.

— Настя, — он чуть приподнимается, садится на полу, словно набирается смелости сказать что-то важное. — Я знаю, что сейчас говорить это, наверное, поздно. Но мне не хватает Маши, и... — он замолкает, потом тихо добавляет: — И тебя тоже.

Я медленно поворачиваю голову, смотрю на него в полутьме. Его лицо кажется таким знакомым, и одновременно совершенно чужим. От этих слов мне становится только хуже.

— Хватит, Андрей, — шепчу я, пытаясь не заплакать. — Очень жаль, что до тебя это дошло так поздно. Лучше бы ты думал о нас с Марусей, когда перед другой женщиной снимал свои трусы!

Он опускает голову, тяжело вздыхает, и снова ложится на пол, укутываясь пледом. Снова — тишина.

Бывший муж молчит в ответ, и кажется, что разговор закончен. Но через несколько мгновений я слышу его усталый, почти равнодушный голос, прорывающий тишину:

— Я знаю, что у тебя есть другой мужик.

Эти слова, как пощёчина. Я чувствую, как внутри всё сжимается. Какой мужик? О чём он вообще говорит? Я стараюсь не показывать замешательства, но сердце предательски колотится. Как он вообще может меня в чём-то упрекать, когда сам предал нашу семью?

— Вас видели в городе.

Ах, вон откуда ветер дует! Моя любимая свекровь.

8

Настя

Сижу за уютным столиком в полупустом ресторане, нервно перебирая салфетку. Вечер только начался, а я закипаю от желания доказать самой себе, а заодно и моему бывшему мужу, что у меня в жизни может быть все хорошо и без него.

— Настя, — Сережа слегка наклоняется вперёд, улыбаясь так, что на его щеках появляются милые ямочки. — Я был приятно удивлён, когда увидел от тебя сообщение.

Да, я сама себя удивила в тот момент!

— Мы ведь с тобой так нормально и не поговорила в нашу прошлую встречу.

Нам приносят меню.

— Это был мой косяк, — кивает мужчина. — Надо было в тот же вечер брать вас с дочкой в охапку и вести на обед. Кстати, а дочка с кем осталась?

— С бывшим мужем, — морщусь от воспоминания о Андрее. — Поэтому, у меня как у золушки не так много времени, — улыбаюсь.

— До полуночи?

— До десяти.

— А ты всё такая же... загадочная, как и раньше. Теперь понимаю, почему все мальчишки хотели с тобой дружить.

Я улыбаюсь, чувствуя, как её сердце начинает биться быстрее. Его комплименты, простые, но такие непринуждённые, оказывают странное, почти обворожительное действие.

— А я тебя помню весёлым хулиганом, — шучу я. — Ты всегда умел устроить что-нибудь этакое, чтобы сорвать урок. И меня все время дергал.

— У тебя были такие милые косички, что трудно было удержаться, — смеется.

– Здесь делают просто шикарные гребешки. Любишь морепродукты?

— Не хочу показаться грубой, но нет. Вот рыба – это прям мое любимое. Хоть печеная, хоть соленая…

— Прости, одну минуту, — мужчина достаёт из кармана вибрирующий телефон и отвечает на звонок. — Слушаю…

Я смотрю на белое вино, но делаю глоток сока из стакана и невольно думаю о том, что надо было все-таки брать такси. Хотя, судя по внезапным приступам тошноты, мне бы не мешало сходить к гастроэнтерологу. Потому что, мне это совсем не нравится. Боюсь, как бы на нервной почве язву какую-нибудь не заработать. Помню, как Андрей мучился, с приступами гастрита... Больно было смотреть.

Мои мысли прерывает официант, который приносит тарелку с устрицами и лаймом и черной икрой.

— Я сейчас не готов это обсуждать. Давайте в рабочее время, — говорит в трубку Сергей. — Я видел тенденцию роста, — Сережа кивает мне показывая на тарелку, мол, кушай.

Беру раковину, и чтобы не показаться невоспитанной и неблагодарной, кладу её себе на тарелку.

— Брось всю информацию на электронную почту. Я посмотрю и отпишусь, — Сергей завершает разговор Андрей и откладывает телефон в сторону.

— Работа? — улыбаюсь ему.

— Которая никогда не заканчивается, — качает головой.

Дальше мы болтаем о разных мелочах. Сергей рассказывает о своих недавних поездках за границу. Спрашивает мне о том, как давно я была на море, а я смотрю на него и думаю о своем бывшем муже. Ну что со мной не так? Почему этот обаятельный, умный, симпатичный мужчина не вызывает ровным счетом ничего? Мне даже флиртовать с ним не хочется. Зато я думаю о том, как вернусь домой и буду перед Андрее играть спектакль на тему «самая счастливая женщина в мире».

Больная. На всю голову прибитая. Мысленно ругаю себя самыми последними словами за то, что никак не могу выбросить из головы бывшего.

Беру в руки хрупкую раковину с устрицей, стараясь не выдать внезапную волну тошноты. Мое лицо сохраняет вежливую улыбку, но под этим скрывается явное усилие — от одной только мысли о том, что предстоит проглотить это, желудок скручивается ещё сильнее. Бросаю быстрый взгляд на Сергея, который, не замечая моего дискомфорта, довольно поглядывает на блюдо, явно наслаждаясь моментом. Отвожу взгляд, делаю глубокий вдох и, в попытке не показаться невежливой, подношу устрицу к губам.

Скользкое и холодное содержимое раковины касается моего языка, и я борюсь с инстинктивным желанием отодвинуть тарелку. С трудом проглатываю её, пытаясь скрыть гримасу. В этот момент мой взгляд, случайно скользит к двери, натыкается на знакомую фигуру — Андрей. Он остановился на пороге и осматривается, словно кого-то ищет. Моё сердце пропускает удар.

Я едва успеваю справиться с неожиданной волной тошноты, накатывающей с новой силой, но теперь по совсем другой причине. Я будто парализована — не могу ни пошевелиться, ни даже отвести взгляд. На моем лице на мгновение застывает выражение ужаса и растерянности. Андрей меня замечает. Его глаза на мгновение прищуриваются.

Сергей, кажется, ничего не замечает. Он, с интересом наблюдая за мной, подливает себе ещё немного вина, приглушённо улыбаясь, как будто это свидание — лучший момент его недели. Я всё ещё не могу выдавить из себя и слова, чувствуя, как странный, непонятный комок подкатывает к горлу. Я крепко сжимаю салфетку, стараясь сохранить самообладание, и наконец отвожу взгляд от двери.

— Устрицы, наверное, не твоё, да? — в голосе Сергея проскальзывает мягкий смех, когда он замечает моё сдержанное выражение. Он списывает мою реакцию на блюдо, не догадываясь о том, что настоящая причина совсем иная.

Слабо улыбаюсь. Мои руки чуть подрагивают, а желудок продолжает протестовать. Я стараюсь незаметно сделать вдох, но запах морепродуктов, усилившийся от моего движения, только усугубляет мое состояние.