Измена. Прощения не будет

ГЛАВА 1.

Арина

— Девчонки, это лучший девичник в истории! — смеюсь я, поднимая бокал с игристым.

Пижамная вечеринка в роскошном отеле – идеальный финальный аккорд перед свадьбой мечты.

В комнате пахнет ванилью и кокосом – любимые свечи Миры. Бархатные подушки разбросаны по полу, кровати завалены плюшевыми игрушками, а на столе – тарелки с клубникой, макарони и пиццей, потому что будущая жена бизнесмена имеет право есть вредности накануне свадьбы.

— Арина, помаши подписчикам! — Ася держит телефон, ведя прямой эфир в соцсетях.

В комментариях огоньки, сердечки, вопросы: «Как настроение?», «Ты волнуешься перед свадьбой?», «А Миша уже спит?»

Я подхожу ближе и подмигиваю в камеру. Не могу скрыть счастливой улыбки:

— Завтра – самый важный день! Ну, после того, как мы доедим всю эту пиццу!

— Прощай, Ариша Королёва! — вдруг кричит Ася и поднимает бокал.

— Привет, Ариша Кольцова! — вторит ей Мира, и девочки взрываются смехом.

Я усмехаюсь и качаю головой, но внутри отзывается теплота.

Миша хотел, чтобы я взяла его фамилию. Я не сразу согласилась, но потом подумала: почему бы и нет? Мы и так три года – одно целое. Он тот, кто всегда рядом, кто поддерживал меня в карьере, кто терпел мои ночные съемки и затянувшиеся интервью. Кто смотрел на меня так, как будто я – единственная в этом мире. Разве фамилия что-то меняет?

Я беру телефон со стола, и на экране тут же всплывает сообщение от Миши:

Любимый: Любимая, так непривычно засыпать без тебя. Скучаю. Завтра ты будешь рядом.

Я улыбаюсь, набирая ответ.

Я: Завтра мы станем мужем и женой. Представляешь?

Любимый: Я представляю это каждый день. Спи, моя невеста.

Я: Спокойной ночи, мой будущий муж.

И три сердечка в конце сообщения.

Я прижимаю телефон к груди, закрываю глаза. Он скучает. Он ждет. Как же мне повезло…

— Давайте тост за мою последнюю ночь в статусе невесты! — говорю я, поднимая бокал.

Смех. Музыка. Ася показывает зрителям наш тост, и в этот момент раздается стук в дверь.

— Ждете кого-то? — удивляется Ася.

— Нет, — спокойно отвечаю я и иду открывать.

За дверью стоит курьер – невысокий парень в бейсболке. В руках у него белый конверт.

— Арина Королёва? — парень осматривает меня с головы до ног.

Ой, я ж стою в пижаме. Короткие шорты, несколько пуговиц расстегнуто на рубашке.

— Да, это я, — смущенно прячусь за дверью.

— Это вам, — говорит он, протягивая мне конверт.

— От кого?

— Без понятия, — пожимает он плечами и скрывается в коридоре.

Я захлопываю дверь и возвращаюсь в центр комнаты, разглядывая конверт. Он пухлый, тяжелый. На нем нет ни имени, ни логотипа. Странно.

— Интрига! — Ася подносит телефон ближе. — Давай, открывай в прямом эфире!

— Подарок от тайного поклонника? — играет бровями Мира.

Я смеюсь, но внутри что-то неприятно сжимается. Ощущение, будто в руках не просто письмо, а что-то большее.

Пальцы сжимаются на плотной бумаге. В голове мелькает мысль: а если не открывать?

Странный, нелепый страх сковывает меня. Внутри все ноет, будто предупреждает – не смотри, не надо. Но я уже надрываю край и вскрываю конверт.

Мне под ноги падают фотографии.

Первая. Вторая. Третья. Их десятки.

Я хватаю несколько, переворачиваю и разглядываю. Глаза не верят, но разум уже кричит.

Миша. Мой Миша... В постели. С женщиной. Потом еще одной. Потом другой. Брюнетка, блондинка, рыжая, одетые, раздетые, короткие волосы, длинные… вереница образов мельтешит перед глазами.

Я не дышу, легкие будто слиплись. В груди болезненно колет. Руки дрожат.

— Ариша? — осторожно спрашивает Мира.

Я молчу. Просто смотрю на снимки, которые уничтожают всю мою жизнь.

Где-то звучит музыка. В экране телефона мелькают комментарии:

«Че случилось?».

«Че за фотки?».

«Приблизь, Ася!!!».

«Кажется, у нашей Королевы шок».

— Да выруби ты, — Мира шипит на Асю, опуская руку подруги вниз.

Они перешептываются, но я уже ничего не слышу. В голове стоит невыносимый гул.

Мой идеальный мир рушится. Прямо здесь. Прямо сейчас.

Прямой эфир завершен…

ГЛАВА 2.

Арина

Я не чувствую рук. Не чувствую ног. Весь мир сжимается до крошечного белого конверта и десятков фотографий, разбросанных по полу.

Миша. В постели. С другой. С разными!

Я смотрю на их лица, всматриваюсь в его выражение – знакомое, родное, но чужое одновременно. Это не он. Не может быть он. Но глаза не врут.

— Нет, — вырывается у меня.

Я не узнаю свой голос. Он глухой и сломленный.

Ася подхватывает несколько снимков, пролистывает, потом резко закрывает рот рукой:

— Боже… Нет, Ариша, это… это какой-то фейк. Это не может быть правдой!

— Это… не он, да? — голос Миры дрожит, в глазах мольба, будто если я скажу «нет», все станет ложью.

Я не отвечаю. Сердце колотится в груди так, будто хочет вырваться наружу.

— Вот козлина! — резко выплевывает Мира.

— Да это фейк! — растерянно вскрикивает Ася.

Я поднимаю голову, но вижу подруг сквозь туман. Дышать тяжело. В груди пустота, такая огромная, что мне кажется, я провалюсь внутрь нее и уже никогда не выберусь.

— Это… подстава, — Ася кивает, будто убеждает не только меня, но и себя. — Кто-то хочет вас поссорить. Завистники, конкуренты. Господи, да вас вся страна обсуждает, конечно, кто-то хочет испортить вашу свадьбу!

Я не двигаюсь. Не моргаю. Только пытаюсь дышать.

— Позвони ему, — шепчет Мира. — Пусть сам все объяснит.

Я хватаю телефон, сжимаю его в руках. Легкие горят от нехватки воздуха.

Глубокий вдох. Шумный выдох.

Я нажимаю вызов.

Гудки. Один. Второй. Третий.

Абонент временно недоступен.

— Нет, — шепчу я, нажимая повторно на вызов.

Он не может НЕ слышать звонка. Он всегда чутко спит, даже вибрация мобильного могла его с легкостью разбудить.

Гудки. Гудки. Гудки.

Пустота.

— Он знал, — вырывается из меня, подбородок дрожит, первые слезы катятся по щекам.

Ася прижимает руку к губам. Мира опускает голову. Я снова смотрю на снимки, на этих женщин, на него.

В голове проносится воспоминание: вот мы с Мишей в нашей первой поездке в Италию. Он целует меня на фоне Колизея и шепчет: «Ты у меня одна, всегда одна». Ложь!

Вспоминаю, как он забирал меня с вечеринки, когда какой-то парень проявлял ко мне слишком много внимания. «Ты только моя», — сказал тогда Миша и крепко прижал к себе. Ложь!

Как он гладил меня по волосам после трудного дня, шептал, что никогда не причинит мне боль. Ложь!

Тошнота подступает к горлу. Боль сжимает грудную клетку так сильно, что выдавливает воздух, сдавливает сердце.

— Арин, на, выпей, — Мира всовывает мне в руки бокал с шампанским.

— Нет.

— Тебя трясет! — она хватает меня за руки.

Я опускаю взгляд – пальцы дрожат, зубы чуть ли не отплясывают чечетку.

Шумно выдыхаю и залпом опустошаю бокал.

Я не знаю, сколько проходит времени.

Минуты? Часы? Шампанское обжигает горло, и я чувствую себя будто в вате – звуки глуше, движения замедлены. Но боль никуда не исчезает. Она жжет меня изнутри.

Девчонки сидят со мной на полу, Ася не спеша поглаживает меня по плечу. Мира нервно теребит низ своей футболки.

— Мне нужно к нему, — резко произношу я.

— Что? — Ася тут же поворачивается ко мне.

— Мне нужно видеть его. Услышать его, — я уже ищу в телефоне такси, но пальцы непослушно скользят по экрану.

— Ариш, стой, — Мира перехватывает мой запястье. — Это плохая идея.

— Я не могу просто так сидеть! — я встаю, но ноги подкашиваются, и меня подхватывают подруги.

— Ты пьяная, — строго говорит Ася. — И сейчас не время для выяснений отношений.

— А когда? Завтра на свадьбе?! — я смотрю на нее глазами, полными слез. — Я не могу ждать! Он должен мне все объяснить!

— Мы поедем с тобой, — твердо произносит Мира. — Ты не пойдешь к нему одна.

Я киваю, судорожно хватая телефон. Такси едет. Сердце бьется в бешеном ритме. Я почти не дышу.

Внизу уже ждет машина. Холодный ночной воздух обжигает кожу, но я ничего не чувствую.

Я еду к нему.

Я узнаю правду.

Какую бы больную правду он мне ни приготовил.

ГЛАВА 3.

Арина

Ключ поворачивается в замке с легким щелчком, и я толкаю дверь в нашу квартиру. Когда-то теплую и родную. Сейчас она кажется мне чужой.

Здесь царит тишина. В воздухе витает привычный аромат дорогого дерева и его одеколона. Только теперь он вызывает отвращение.

— Где этот гад? — шипит Ася, входя следом.

Ее каблуки постукивают по мраморному полу.

— Вообще-то должен спать, — тихо произношу я и бесшумно закрываю дверь.

— Вопрос только, один или нет? — саркастично тянет Мира, закатывая глаза.

Удар. Прямо в сердце. Больно.

В квартире подозрительно тихо. Я бросаю босоножки у порога, прохожу вглубь.

Спальня пуста, а кровать застелена.

В груди все болезненно сжимается.

Значит, он решил еще раз повеселиться перед свадьбой? Пожелал мне спокойной ночи, усыпил мою бдительность и отправился на блядки. Что ж… выводы я сделала.

Мои руки дрожат. Я не знаю, что чувствую теперь. Гнев? Боль? Смех сквозь слезы? Все сразу. Алкогольное тепло разливается по телу, притупляя боль и разжигая азарт.

— Ариша, — Ася хватает меня за руку, — может, просто уйдем?

— Нет, — я криво улыбаюсь. — Если мой жених умеет веселиться, то и я могу.

Я открываю шкаф. Наш шкаф. Половина Миши – идеально выстроенные ряды рубашек, пиджаков и костюмов. Все настолько педантично, что меня начинает раздражать это еще сильнее.

А вот и он. Главный – свадебный костюм.

Темно-синий, сшитый на заказ, выбранный после десятков примерок. Миша хотел выглядеть безупречно в день, когда мы станем мужем и женой.

Но теперь свадьбы не будет.

— О, я знаю этот взгляд, — смеется Мира. — Ты сейчас что-то устроишь.

— А почему бы и нет?

Я беру из ящика ножницы. Щелчок. Холодный металл в моих пальцах.

— Оу-оу, Ариша, может, не надо? — Ася округляет глаза.

— Ты сумасшедшая! — Мира взвизгивает и хохочет. — Давай, режь!

И я режу.

Ткань поддается с мягким хрустом, расползается в моих руках. Один рукав. Второй. Вдоль шва, поперек, безразлично.

Боже, как же это приятно!

Пусть знает, каково это – смотреть на разрушенные мечты.

Я хватаю следующую вещь. Еще одну. Мира открывает шампанское прямо здесь, в гардеробной, и я отпиваю из горлышка, прежде чем разрезать следующий рукав. На пол падают дорогие лоскуты предательства.

— Ему не нужны костюмы, если он любит раздеваться, — ухмыляюсь я, отправляя очередную рубашку под ножницы.

Ту, что он надел на наше первое свидание. Хрусь. Ту, в которой он сделал мне предложение. Хрусь.

Мира хватает его парфюм, смачно пшикает им в воздух, а потом на лоскуты ткани.

— Пусть пахнет, как его ложь, — коварно ухмыляется она.

— Подождите, — Ася вдруг исчезает, а через секунду возвращается с… блестками.

Розовыми.

— Где ты их взяла?!

— Ты забыла, я – бьюти-блогер! Они всегда со мной!

И понеслось.

Через несколько минут вещи Миши переливаются, как новогодняя елка. Блестит все: его костюмы, рубашки, даже стельки в дорогих туфлях.

— Ну, все, девочки, уходим, пока нас не арестовали, — смеюсь я, вытирая руки от блесток.

Я смотрю на разгром, и внутри становится легче. Конечно, это не склеит разбитое сердце, не вернет доверие. Но, блин, это хотя бы приятно.

Я делаю шаг назад. Грудь тяжело вздымается. Я не плачу. Больше не плачу.

— Теперь твои вещи, — спокойно говорит Мира.

Я киваю и молча достаю чемодан.

Футболки, джинсы, косметика, украшения. Все мое. Все, что не должно оставаться в этой квартире. В его жизни.

Захлопываю чемодан, бросаю последний взгляд на разгром.

В следующий момент безымянный палец начинает жечь. Опускаю взгляд на руку – кольцо.

Тонкое, изящное, с бриллиантом. То самое, которое Миша надел мне на палец, когда обещал, что всегда будет рядом.

Ложь.

Я снимаю его медленно, чувствуя, как металл соскальзывает с пальца, оставляя после себя только пустоту.

Оглядываюсь, и вижу бокал. Хрусталь. Тонкая ножка. Идеально чистый, стоит на темном столе.

Отлично.

Я подхожу к столу и аккуратно роняю кольцо внутрь.

Смотрю на него несколько секунд, прежде чем оттолкнуть бокал ближе к центру стола.

Теперь пусть он сам решает, что с ним делать.

*****

— За свободу! — громко объявляет Мира, поднимая бутылку с шампанским.

Такси мягко плывет по ночному городу, фары отражаются в стеклянных витринах, музыка гремит из колонок. Мы с Асей подпеваем во все горло:

— Милый, проща-а-а-й!!!

Смотря тебе в глаза, скажу: «отпуска-а-ай»!!!

Я молча, по-английски, не провожа-а-а-ай!!!

И, выйдя за порог, меня всю трясе-е-е-ет!!!

Такси уже жде-е-е-ет!!!

(Анна Асти «Милый прощай»)

Ася надрывает голос, Мира подпевает, смеясь, а я…

Я просто дышу. Каждый вдох, как по ножу.

Шампанское бьет в голову, согревает, но не заполняет пустоту внутри. Ту самую, что осталась после него.

Я закрываю глаза и вижу нас.

Как он впервые взял меня за руку.

Как смотрел на меня так, будто я – единственная во вселенной.

Как целовал мои пальцы, когда думал, что никто не видит.

Как врал мне.

— Ариш, ты зависла, — Ася дергает меня за плечо.

— Я в порядке, — выдыхаю я и отпиваю прямо из горлышка.

Брехня! Я не в порядке. Нихрена не в порядке!

— Ну и правильно! Подумаешь, Кольцов. Хах, его фамилия звучит, как что-то закольцованное. Закрыл тебя в своем круге и думал, ты не вырвешься? — возмущается Мира.

— Не вырвусь? — усмехаюсь я. — Да я его свадебный костюм порезала.

— Ты очень опасная женщина! — Ася смеется, забирая из моих рук бутылку шампанского.

Я смеюсь вместе с подругами. Только внутри не смех, а пустота.

Потому что, несмотря ни на что…

ГЛАВА 4.

Арина

Утро меня встречает дикой головной болью. Проплакала всю ночь, пыталась избавиться от боли, что прочно засела в груди. А теперь на меня из зеркала смотрит ужасное чудовище с опухшим лицом и красными глазами.

Набрасываю на пижаму шелковый белый халат, выхожу из комнаты. В гостиной спят девчонки. Вчера они решили, что не оставят меня одну в разбитом состоянии и застелили диван.

Схватив стакан с минералкой, на носочках крадусь к балкону. Хочется глотка свежего воздуха, но солнце светит ярко, ослепляя меня и добавляя большей головной боли.

Достаю из сумки солнцезащитные очки и выхожу на открытую террасу отеля.

Легкий теплый ветерок треплет мои распущенные волосы, я аккуратно подхожу к краю, придерживаясь за кованые перила.

Смотрю вниз, там кипит жизнь. Машины шныряют по широкой главной улице, люди спешат по своим делам. Мне сразу же становится дурно.

Сажусь в плетеное кресло и включаю свой мобильный.

Моментально на экран высыпаются сотни уведомлений.

Пропущенные от фотографа и стилиста. Время 10:40. В это время в шикарном номере отеля уже должна проходить съемка. Утро невесты: шелковый халатик, нежный макияж и длинная фата. Со шлейфом. Мечтала о такой еще с детства.

Пролистываю следующие уведомления. Сообщения в соцсетях с поздравлениями, с вопросами, почему нет прямого эфира или даже одной фотки с образом невесты. Уже даже появились теории заговора о том, что мы давно по-тихому расписались, и никакой свадьбы не будет. Кто-то вообще обсуждает, что мы уже месяц отдыхаем на Мальдивах. Сколько же у людей свободного времени?!

Боже, как же я устала от всего этого! Взять бы мобильный, выкинуть его с балкона, собрать вещи и улететь куда подальше.

И вдруг мое сердце замирает, когда я добираюсь до пропущенных от Миши. Десятки сообщений. Волнуется. Ага. Видела я вчера, как он переживает, бедный. Так разнервничался, что, наверное, искал утешение у одной из многочисленных подруг.

На террасу выползает заспанная Мира. С удивлением осматривает мой прикид.

— Совершенно недоброе утро, да? — широко зевает подруга и потягивается.

— Да, — бурчу я.

Хочется кофе. Черного и без сахара.

— Закажем завтрак? — Мира быстро улавливает мои мысли. — Я бы слона съела.

Я усмехаюсь, осматривая эту «ведьму», которая ест и не толстеет.

— Выбери все, что захочешь. Все оплачено.

— Ну, хоть за что-то спасибо Кольцову.

От фамилии моего бывшего жениха я морщусь. Словно по вискам стукнуло.

Когда в номер приносят завтрак, Ася быстро просыпается. На запах ароматных булочек она выходит на солнечную террасу.

— Ариш, тебе по хорошему уехать бы из города на недельку, — произносит Ася, намазывая масло на багет. — Привести мысли в порядок. Поплакать как следует. Сменить обстановку.

— Я уже думала об этом. Но я не могу, у меня контракт, обязательства.

— Да пошли они! У тебя уважительная причина, — возмущается Мира, отправляя в рот тарталетку с красной икрой.

Как бы мне хотелось, чтобы наше расставание с Мишей прошло тихо. Но как только я представлю бурю хейта и другого внимания в соцсетях, мне становится дурно.

— Так, надо договориться официально, — серьезным тоном говорит Ася. — Сколько дней ты отведешь себе для самоуничтожения? Сколько дней ты будешь лежать, рыдать, смотреть мелодрамы, слушать грустную музыку?

— А это обязательно? — спрашиваю я и делаю глоток ароматного кофе.

— Конечно! Я читала, что психологи советуют «пережить» это время. Позволить себе быть слабой и выплеснуть все эмоции. Но самое важное, что надо договориться с самой собой: вот я неделю лежу пластом и реву, а на восьмой день встаю и начинаю новую жизнь. Без слез и депрессии. И никаких поблажек.

Я горько усмехаюсь.

— После свадьбы мы собирались неделю провести на Бали, — тихо бормочу я, представляя наш медовый месяц.

— Отлично! — в разговор подключается Мира. — Вот как раз неделя тебе на все про все.

— Можешь позволить себе все, — загадочным тоном произносит Ася.

— Во все тяжкие, — Мира ставит точку в нашем разговоре и на террасе вновь воцаряется тишина.

Через десять минут в номер отеля стучат. Громко и настойчиво. Мы втроем испуганно смотрим в сторону двери. Еще немного и ее снесут с петель.

Кажется, я догадываюсь кто это…

Все мы догадываемся.

— Сиди тут, — решительно произносит Мира и встает, — я открою.

— Я с тобой, — Ася поднимается следом и отряхивает руки.

Девчонки быстро скрываются в номере, плотно прикрыв за собой стеклянную дверь террасы. Я замираю, сидя в кресле, и впиваюсь пальцами в край стола.

Сердце начинает биться быстрее.

Слышу возмущения подруг, грубый бас. Хоть бы драка не началась.

От громкого щелчка дверной ручки я вздрагиваю.

В проеме стоит Миша. Разгневаннный, дышит тяжело, буравит меня хмурым взглядом.

— Сказано тебе, вали отсюда, — прикрикивает сзади него Мира.

— Нам надо поговорить, — цедит мужчина сквозь стиснутые зубы, продолжая смотреть на меня.

Да, надо. Нам нужно раз и навсегда расставить все точки над «i».

— Девчонки, оставьте нас, пожалуйста.

Слышу недовольные вздохи подруг, но они делают так, как я прошу.

Оставшись вдвоем, Миша тут же подлетает ко мне и больно хватает меня на запястье.

— Арина, мать твою, что происходит?

— Мне больно, — пытаюсь вырвать руку из цепкого захвата.

Миша настороженно осматривается, затем отпускает меня, поправляет пиджак и садится напротив в кресло.

На моих губах растягивается улыбка. Он явился сюда в той же одежде, в которой был вчера. Да, я попортила его гардероб, но не все вещи были пущены под острые лезвия. Этот бабник даже не удосужился сменить одежду!

Миша продолжает озираться по сторонам, будто что-то ища. Или кого-то…

— Что, боишься, что за нами следят папарацци? — тихо спрашиваю я и откидываюсь на спинку кресла.

ГЛАВА 5.

Арина

Телефон лежит экраном вниз, я не могу отвлечься от этого простого жеста. Начинаю вспоминать, как часто он так делал? Практически всегда. Вот только раньше мне было на это пофиг.

— Ты даже не удосужился сменить рубашку, — с обидой в голосе произношу я. — След от губной помады на воротнике…

Я не успеваю договорить, как Миша резко выпрямляется и машинально трет воротник рубашки. На его лице пролетает испуг.

Попался.

Мне становится смешно. И это истеричный смех. Я заливисто хохочу, стараясь прогнать накатывающие слезы.

— Да я пошутила, — цокаю я.

Глаза Михаила вспыхивают недовольством.

— Что за игры, Арина?

— Игры??? — я придвигаюсь ближе к столу, наклоняюсь и перехожу на шепот. — Я знаю про все твои мерзкие измены. Про вереницу девок, которых ты трахал. Что? Что ты так на меня смотришь? Надеялся, что твои похождения останутся в тайне?

— Что ты несешь? — он опускает взгляд на наручные часы. — Мы еще успеем в ЗАГС. Иди, одевайся.

— Свадьбы не будет!

— А-ри-на, — сквозь стиснутые зубы цедит он, — ты слышишь себя? За нашей церемонией следят все. Приедут высокопоставленные люди. Заказан ресторан на пятьсот персон.

— Да плевала я на твои пятьсот персон! Я их даже не знаю. Это все твои друзья, партнеры по бизнесу. Моих там от силы человек десять.

Миша резко встает, задевая бедрами стол. Чашка с кофе звонко прыгает по стеклянной поверхности. Но потом мужчина берет себя в руки и оглядывается.

— Одевайся.

Я встаю из-за стола, стремительно направляюсь в номер. Взгляд сразу же падает на пачку фоток, которые лежат на комоде. Я беру несколько верхних снимков и возвращаюсь на террасу.

— На, полюбуйся, — резко выпуливаю я.

Миша берет фотографии, начинает рассматривать каждую. Его лицо не выдает ни одной эмоции, и меня это злит.

— Ты же не думаешь, что до тебя у меня не было женщин? — спокойно спрашивает он.

— До меня?

Меня поражает его самоуверенность.

— Да. Эти женщины были до тебя.

Мне снова становится смешно. Какой же он актер, как достойно держится, стоит на своей правоте. Вот только я сейчас его быстро осажу. Собью с него всю его напыщенную спесь.

Я хватаю первую попавшуюся фотку и подхожу к Мише.

— Посмотри внимательно, мой хороший, — с издевкой произношу я. — Присмотрись.

Я на секунду прикрываю глаза, дыхание перехватывает. Наша спальня…

На фото Миша расслабленно лежит на кровати, сверху сидит голая рыжеволосая девушка.

— И?

— Что и? Ты вообще меня за дуру держишь? Посмотри на стену, на ней висит картина, которую я подарила тебе на нашу первую годовщину!

Миша переводит на меня хмурый взгляд.

Я хватаю остальные фото, начинаю быстро их перелистывать.

— И вот тут картина. И вот здесь. Тут тоже есть. О, и вот тут. Какой удачный ракурс был у фотографа!

— Арина, — он хватает меня за руку и притягивает к себе.

— Замолчи. Не зарывай себя еще больше.

— Иди, одевайся, нас ждут в ЗАГСе. Свадьба будет, я не позволю тебе опозорить меня.

— Нет!

Я вырываюсь и бегу в номер. Миша следует за мной. Он быстро нагоняет меня у дивана, крепко обхватывает руками, тащит к спальне.

— Отпусти! Отпусти меня, я сказала.

— Все, что ты имеешь, ты имеешь благодаря мне! — злобно цедит Миша, болезненно впиваясь пальцами в мое тело. — Это я сделал тебя популярной.

Он затаскивает меня в спальню, грубо бросает на кровать.

Следом влетают девчонки с ошарашенными глазами.

— Вышли отсюда! — Миша рычит на подруг и закрывает дверь перед их носами.

Я быстро слезаю с кровати и пячусь в угол.

— Ты – моя, Арина. Ты можешь убегать от меня сколько угодно, прятаться где угодно. Я все равно тебя найду.

— Ты сказал, что благодаря тебе я стала популярным блогером, — с обидой произношу я. — Но это не так. Не нужно присваивать себе чужих побед. Я до встречи с тобой уже была популярна.

Да, все было именно так. Мой канал набирал обороты, я записывала видео с простыми рецептами, готовила вместе со зрителями, отвечала на их вопросы. Я очень люблю готовить и старалась поделиться этой любовью с остальными.

Однажды мне пришло сообщение от помощницы Михаила Кольцова, успешного ресторатора. Она пригласила меня провести мастер-класс для поваров в одном из его ресторанов. Я согласилась. Так мы с Мишей и познакомились, потом закрутился роман.

Поэтому сейчас мне очень обидно слышать от него, что только благодаря нашим отношениям и его громкому имени я стала популярной.

— Так, ладно, — он проводит рукой по волосам, нервно ходит из стороны в сторону. — Нам обоим нужно успокоиться и придумать, что делать дальше.

— Я знаю, что делать дальше, — обхватываю себя руками, — ты сейчас навсегда уходишь из моей жизни. Придумаешь, как объяснить всем почему наша свадьба сорвалась. Меня только интересует: за что ты так со мной? Чего тебе не хватало?

ГЛАВА 6.

Арина

— За что ты так со мной? — тише переспрашиваю я, глядя на взвинченного Михаила.

— Ни за что, — он пожимает плечами.

У меня рот приоткрывается от услышанного. Ведь такого не может быть, правда?! Или может?

— Арина, не будь наивной, — он медленно делает шаг ко мне. — Ты ведь умная девочка. Мы с тобой живем в реальном мире, а не в сказке про единственную и неповторимую любовь.

— Реальный мир? — я невольно отступаю назад. — В котором ты спишь с другими женщинами, а потом возвращаешься ко мне, как ни в чем не бывало?

Он закатывает глаза и устало цокает языком.

— Они ничего для меня не значат. Ничего. Просто шлюхи, которые быстро забываются. Я даже их лиц не помню.

Меня тошнит. Я прижимаю ладонь к губам, но его голос не утихает.

— Детка, я тебя люблю.

— Любимым не изменяют, — недовольно проговариваю я.

— Люблю тебя одну.

У меня перехватывает дыхание.

— Ты так легко об этом говоришь! — мое сердце колотится так сильно, что я слышу его в ушах. — Тогда зачем? Зачем тебе они были нужны?!

Миша ухмыляется.

— Ты хочешь знать правду?

— Да, хочу!

Он наклоняется ближе, его голос становится бархатистым, почти соблазнительным, но каждое слово – яд.

— Потому что с тобой я не мог получить того, чего хотел.

— Чего ты хотел, Миша? — мне страшно, но я не отступаю.

Он облизывает губы и пожимает плечами, будто делится чем-то совершенно обыденным.

— Не мог с тобой как следует расслабиться. Не мог трахать тебя так, как мне нравится.

— И как тебе нравится?

Он усмехается, глаза вспыхивают хищным блеском.

— Жестко. Животно. Без контроля. Без того, чтобы думать, не сломаю ли тебя.

Грудь сдавливает судорожный вдох.

— То есть ты… ты предпочитал шлюх, потому что им все равно?!

— Именно.

Я моргаю, чувствуя, как слезы заполняют глаза.

— А со мной что не так?

— Ты слишком правильная. Слишком хорошая. Для тебя секс – это что-то важное. Ты смотришь мне в глаза, обнимаешь после, улыбаешься. А мне хочется по-другому.

Я сжимаю руки в кулаки.

— Ты мог сказать!

— И что бы это изменило? — он смотрит на меня с ленивым интересом. — Ты же не из тех, кто готов стать грязной девочкой ради своего мужчины.

Я хочу кричать. Я хочу ударить его. Я хочу стереть эту снисходительную усмешку с его лица.

— Откуда у тебя эти фото? — неожиданно спрашивает Михаил, потирает ладонью свой подбородок.

— Это все, что тебя волнует? Не то, что ты предал меня? Не то, что свадьбы не будет?

— Откуда у тебя эти фото, Арина? — повторяет он, глядя мне в глаза. — Ты следила за мной?

— Нет! Я их получила вчера вечером, на девичнике. Анонимный конверт.

Он хмурится.

— Кто-то решил открыть мне глаза прямо перед свадьбой.

Миша стискивает челюсть, моргает медленно, как будто обдумывает что-то.

— Кто?

— Я не знаю!

— Это не меняет ничего.

Я ошарашенно вскидываю брови.

— Мы идем в ЗАГС. Ты надеваешь платье, улыбаешься, и мы женимся.

Во мне все закипает.

— Ты вообще слышишь себя?!

— Все уже решено.

Я делаю шаг назад.

— Нет.

Миша медленно выдыхает, и в его глазах появляется что-то новое. Опасное.

— Арина, не делай глупостей.

Я поворачиваюсь и стремительно направляюсь к выходу.

— Арина! — он хватает меня за запястье, но я вырываюсь.

— Не трогай меня! — кричу я, но Миша сжимает мое запястье еще сильнее.

— Перестань устраивать спектакль, Арина, — цедит он сквозь стиснутые зубы.

Я вырываюсь, но он не отпускает. В глазах темнеет от боли и злости.

— Отпусти!

— Мы оба знаем, что ты сейчас драматизируешь, — Михаил скалится, и это последнее, что мне нужно для потери контроля.

Я со всей силы бью его по лицу.

Глухой звук удара разрезает воздух.

Миша замирает. Затем поворачивает голову обратно и медленно проводит языком по внутренней стороне щеки, будто проверяет, не разбила ли я ему губу.

— Ты совсем охренела? — он шипит и сжимает мою руку еще сильнее.

Я не успеваю ответить, он резко дергает меня на себя.

Все происходит слишком быстро.

Я толкаю его в грудь, пытаюсь вывернуться, но он не дает мне и шанса. Отбрасывает меня к кровати, я падаю, колени больно ударяются о пол.

— Ты ведь моя, Арина, — его голос звучит ровно, но в глазах полыхает ярость. — Ты принадлежишь мне.

— Я никогда тебе не принадлежала!

Я пытаюсь подняться, но он тут же нависает надо мной.

— Ты не выйдешь отсюда, пока мы не разберемся.

И тут раздается громкий удар в дверь, затем она с треском распахивается.

В комнату влетает Стас – лучший друг Миши. Его темные глаза на секунду расширяются, когда он видит сцену перед собой.

— Ты совсем поехал?! — он хватает Михаила за плечо и рывком оттаскивает от меня.

Миша вырывается, делает шаг вперед, но Стас тут же перехватывает его за воротник рубашки и прижимает к стене.

Ася с Мирой стоят в обнимку и с охреневшими глазами наблюдают за происходящим.

— Охлади свой пыл, друг, — зло цедит Стас.

— Пошли все вон! — кричу я, вскакивая на ноги.

Стас бросает на меня быстрый взгляд, в котором мелькает сожаление.

— Арина…

— Вон!

Я дышу тяжело, руки дрожат, ноги подкашиваются.

Стас коротко кивает, разжимает пальцы. Михаил с ненавистью смотрит на меня, но молчит.

Через мгновение дверь захлопывается за ними, и в номере становится оглушительно тихо.

Девчонки стоят в стороне, боясь что-либо произнести. А потом я тихо прошу их оставить меня одну.

Слишком больно. Я хочу побыть одна.

*****

Я лежу на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и медленно тону в этом вечере.

В висках глухо пульсирует боль, в глазах жжет от слез. Я не знаю, сколько времени прошло, с тех пор как я осталась одна. Час? Два? Бесконечность?

ГЛАВА 7.

Арина

Открываю дверь и застаю Стаса, опирающегося ладонями о дверной косяк. Рубашка сменена на пуловер, брюки – на джинсы, вместо начищенных до блеска туфель – кроссовки.

В нос сразу ударяет терпкий мужской парфюм.

— Арин, хоть ты можешь мне внятно объяснить, что случилось? — его голос звучит раздраженно.

Я замечаю на лице мужчины усталость.

Отпускаю дверную ручку и плетусь к дивану, слышу стук закрывшейся двери.

— Почему я, как дебил, вынужден был разгребать вашу свадьбу? Меня гости чуть не распяли.

Я даже не нахожу в себе сил рассмеяться. В голове шумит. В груди – пустота.

— А что, твой друг не удосужился тебе рассказать?

— Если бы удосужился, меня бы тут не было. А так он уехал бухать и после двух часов вливания в себя водки лыка не вяжет.

Молча беру пачку фотографий с тумбочки и протягиваю ему.

Стас хмурится, но берет снимки. Листает один, второй, третий. Сначала его лицо ничего не выражает, но я замечаю, как он все глубже втягивает воздух.

— Что за херня, Арин, — он поднимает на меня глаза.

— Вот что случилось, Стас.

Он не сразу отвечает. Перелистывает еще пару снимков, затем резко отбрасывает их на комод.

— Блядь.

Я горько усмехаюсь.

— Блядь, да.

— Когда ты их получила?

— Вчера. На девичнике. Хороший подарок, да?

— От кого?

— Аноним.

Стас нервно проводит рукой по лицу.

— Ты уверена, что это не…

— Не фальшивка? — я закатываю глаза. — Ты тоже думаешь, что я идиотка?

Стас хмурится и разводит руками.

— Я не это хотел сказать. Просто… Черт, Арина. Это жестко.

Я прикрываю глаза, прижимаю пальцы к вискам, массирую их.

— Да ладно? Спасибо, Капитан Очевидность.

Стас выдыхает, смотрит в сторону, словно что-то обдумывает.

— И что теперь?

Я опускаюсь на диван, устало утыкаюсь в ладони. В голове все еще хаос. Слез уже нет, даже злость будто бы притупилась. Остается только усталость.

— Я не знаю, — бурчу в свои ладони.

Стас садится рядом. Диван проседает под его весом. Он не смотрит на меня, уставился в стену, сцепив пальцы в замок.

— Только не надо делать такое лицо, — раздраженно говорю я, откидываясь на спинку.

— Какое? — его голос звучит хрипло.

Я резко поворачиваюсь к нему:

— Ты его лучший друг. Хочешь сказать, что ты был не в курсе?

Стас сжимает челюсти.

— Нет, Арина. Я был не в курсе.

— Ну да, конечно, — я горько усмехаюсь. — Но ведь ты всегда знал, какой он? Какой у него характер, какие у него… потребности.

Он смотрит на меня, и я вижу, как его скулы сжимаются еще сильнее.

— Я знал, что он может быть мудаком. Но думал, что с тобой он другой.

Я прикрываю глаза, сглатываю.

— Я тоже так думала.

Повисает пауза. Слишком тяжелая и слишком гулкая.

— Я ведь реально не знал, — говорит Стас тише, проводя рукой по затылку. — Если бы знал… Может, сказал бы тебе.

— Сказал бы? — я поворачиваю к нему голову, внимательно всматриваюсь в его лицо. — Неужели?

Он тяжело вздыхает, трет лицо ладонями.

— Не знаю. Но он мой друг, Арин. Я привык верить, что он не полный урод.

Я горько усмехаюсь.

— Поздравляю, твоя вера не оправдалась.

Стас молчит.

Я тоже.

Затем резко встаю и начинаю ходить по комнате.

— Я не могу… Я не могу просто сидеть тут и обсуждать его, понимаешь? Я порезала его костюм, оставила кольцо, кричала, что ненавижу. А теперь мне просто… Просто хочется, чтобы этого всего не было. Хочется проснуться, а мне снова восемнадцать лет и я не знаю никакого Михаила Кольцова.

Стас следит за мной взглядом.

— Я понимаю.

— Не думаю.

— Ну, попробуй объяснить.

Я останавливаюсь перед ним, скрещиваю руки на груди.

— Ты когда-нибудь любил?

Он моргает.

— Что?

— Любил ли ты кого-нибудь так, что был уверен: этот человек никогда тебя не предаст? Никогда не сделает больно? А потом раз – и все рассыпается?

Стас напрягает челюсти, но ничего не говорит.

Я киваю.

— Вот, я так и думала.

Возвращаюсь на диван, откидываю голову назад.

— Что мне теперь делать, Стас?

Он молчит.

Потом кладет ладонь мне на колено.

— Выдохни. А потом мы что-нибудь придумаем.

— Вино будешь? — спрашиваю я, вставая с дивана и направляясь к мини-бару.

— Так и быть, составлю тебе компанию.

Я достаю бутылку, открываю ее и разливаю вино по бокалам.

Сама поглядываю на погрустневшего Стаса. Мы с ним всегда нормально общались. Без подколов, без флирта, без недосказанности, как это часто бывает между мужчиной и женщиной. Я никогда не верила в дружбу между полами – всегда считала, что кто-то из двоих в какой-то момент захочет большего. Но, кажется, у нас со Стасом именно дружба.

Он всегда держался особняком. Даже когда мы встречались на мероприятиях с Мишей, не вмешивался в наши разговоры, не комментировал ничего лишнего. Просто наблюдал, слегка ухмыляясь, и при этом никогда не смотрел на меня как на чужую вещь. В отличие от других друзей Миши.

Я подхожу к дивану с бокалами в руках и замечаю, что Стас сосредоточенно смотрит в телефон. Челюсти напряжены, палец нервно стучит по экрану.

— Что случилось? — протягиваю ему бокал.

— Черт, — выдыхает он сквозь зубы и матерится.

Отмахивается, даже не глядя в мою сторону.

— Ну, я же вижу. Что такое? Расскажи, — настаиваю. — Отвлеки меня от моих проблем.

Он поднимает на меня взгляд и чуть прищуривается. Потом откидывается на спинку дивана и берет вино.

ГЛАВА 8.

Арина

— В одном из ресторанов Мишки проблемы.

Я присаживаюсь рядом со Стасом.

— Что за проблемы? — интересуюсь, делая глоток.

— Пожарная проверка. Нарушения. Кто-то стукнул, что документы липовые, — Стас раздраженно чешет подбородок. — А я же его юрист. Так что теперь разбираюсь с этим дерьмом.

Я удивленно моргаю.

— А у него правда липовые документы?

Стас закатывает глаза.

— Арина, ну ты же понимаешь, что в этом бизнесе без хитростей никак.

Я криво улыбаюсь.

— Да, конечно. Так себе оправдание, но ладно.

Стас снова хмурится, уставившись в телефон. Я смотрю на него и ловлю себя на мысли, что впервые вижу его настолько напряженным. И я не могу справиться с распирающим меня любопытством.

— То есть ты хочешь сказать, что у Миши вообще нет честного бизнеса? — спрашиваю я, делая еще один глоток вина.

Стас не отвечает сразу. Вместо этого он задумчиво смотрит в экран телефона, будто взвешивает, что именно можно мне сказать, а что лучше оставить при себе. Потом все-таки откладывает мобильник на диванную подушку, берет бокал и делает большой глоток.

— Ты правда хочешь это обсуждать? — устало спрашивает он.

— Почему бы и нет? — пожимаю плечами. — Теперь мне уже все равно.

Он смотрит на меня с прищуром, словно оценивает, насколько искренне я это сказала. Потом хмыкает и снова берет телефон.

— У него все продумано. Но конкуренты – это конкуренты. И если у них есть шанс утопить его, они попробуют.

— И ты его защищаешь?

Стас медлит с ответом. Его пальцы сжимают бокал так, что костяшки белеют.

— Я делаю свою работу.

Стас встает с дивана, снова смотрит в свой мобильный.

— Черт, мне надо уехать.

Я смотрю на него, прищурившись.

— К Мише?

Он не отвечает. Только натягивает пиджак и направляется к двери.

— Арин, я завтра заеду, ладно?

— Не утруждайся.

Он медлит, но потом все-таки открывает дверь и выходит, оставляя меня наедине с разбитыми мыслями и наполовину допитой бутылкой вина.

*****

Я кручу чашку капучино, наблюдая, как молочная пена медленно оседает. В зале уютное приглушенное освещение, звучит ненавязчивая музыка, но я все равно чувствую себя не в своей тарелке.

Столик выбран самый неприметный. Мимо нас никто не ходит. Я сижу в мягком спортивном костюме и в кепке, волосы собраны в хвост.

Напротив сидит Олеся – мой менеджер, моя правая рука и, пожалуй, единственный человек, который сейчас не дает мне окончательно провалиться в темноту. Она не просто работает со мной, она давно стала чем-то большим. Подругой? Да. Хотя в нашей дружбе всегда есть четкая грань: работа – отдельно, личное – отдельно. Именно Олеся помогла мне выстроить блог, превратить его в бизнес. Она не сюсюкает, не гладит по голове и не жалеет. С ней не получается спрятаться за красивыми оправданиями, потому что она сразу их разносит в пух и прах.

— Скажи честно, Арин, ты собираешься сидеть в норе до конца своих дней? — строгим тоном спрашивает Олеся.

Я поднимаю взгляд.

— В какой норе, Олесь?

— Арина, — она откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди, — уже три дня прошло. Ты ни разу не выходила в эфир. Ничего не объяснила. Твои подписчики сходят с ума!

— Пусть сходят, — пожимаю плечами.

— Они разрывают мне личку, — добавляет она, чуть подавшись вперед. — Думаешь, легко притворяться, что я тоже ничего не знаю?

Я устало потираю виски.

— Олесь, я впервые в жизни не хочу выставлять все напоказ.

Она молчит несколько секунд, затем цокает языком.

— Не узнаю тебя.

— А я себя узнаю? — фыркаю я.

Олеся делает глоток американо и внимательно смотрит на меня.

— Арина, ты всегда была той, кто держит ситуацию под контролем. Ты показывала жизнь ярко, со вкусом. Даже если что-то шло не так, ты находила способ развернуть это в свою пользу. А сейчас…, — она разводит руками, — ты просто исчезла.

— Ну, может, мне и надо исчезнуть?

— Ох, не начинай! — она закатывает глаза. — Взгляни на это с другой стороны.

— С какой?

— У тебя есть аудитория. Люди, которые искренне тебя поддерживают. Тебе не нужно уходить в тень. Нужно просто…

— Просто что? Выйти в эфир с красными глазами и сказать: «Привет, ребята, мне изменили, но держимся»? — горько усмехаюсь я.

Олеся наклоняется ближе, ее глаза вспыхивают азартом.

— Нет. Нужно сделать так, чтобы это работало на тебя.

— В смысле?

— Арина, ты умеешь подавать даже самые хреновые моменты красиво. Это твоя суперсила. Ты можешь взять ситуацию в руки и повернуть так, что в итоге выиграешь.

Я молчу.

— Просто подумай, — мягче говорит она. — Не надо сейчас ничего решать. Но если ты не выскажешься, люди сами додумают, как им удобно.

Я глубоко вздыхаю и откидываюсь на спинку стула.

— Дай мне день.

Олеся с облегчением кивает.

— Ладно. День. Но не больше.

Олеся делает последний глоток кофе и вдруг смотрит куда-то мне за спину.

— Арин… только не нервничай, — шепчет она.

Я медленно поворачиваюсь.

Михаил стоит у входа в кафе и смотрит прямо на меня.

ГЛАВА 9.

Арина

Миша стоит в нескольких шагах, высокий, уверенный в себе – таким он был всегда. Но сегодня он выглядит иначе. Под глазами тени, губы сжаты, а в руках смятая пачка сигарет, хотя он бросил курить еще год назад.

— Привет, — тихо говорит он.

Олеся тут же настораживается, смотрит то на меня, то на него.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос звучит холодно.

— Могу присесть?

Я смотрю на него долго, прежде чем медленно кивнуть. Я не боюсь его. Правда. Просто… просто хочу услышать, что он скажет.

Михаил садится напротив, кладет локти на стол, переплетает пальцы.

— Арина, я…, — он сглатывает, будто ему трудно говорить, — прости меня.

Я ничего не отвечаю.

— Я все осознал, — продолжает он. — Я… я был ужасен. Жесток. Я все разрушил.

Я делаю медленный вдох, провожу ладонями по лицу.

— Ты просто понял, что тебе меня не вернуть.

Он качает головой, тянет ко мне свою руку, но я отклоняюсь назад.

— Нет. Я понял, что потерял самое важное в своей жизни.

В уголке губ у него дергается нерв.

— Я был у психолога, — вдруг бросает он.

Я озадаченно моргаю.

— Что?

— Да. Я поговорил со специалистом. Арина, я не нормальный, но я хочу это исправить.

Я смотрю на него долго, выискивая ложь. Михаил – человек, который никогда не признает свою вину. Он не способен к самокопанию. Но сейчас… сейчас он выглядит сломленным.

— Я не верю тебе, — честно признаюсь я.

Он сжимает пальцы.

— Я изменюсь, — его голос твердый. — Я обещаю.

Олеся фыркает и скрещивает руки на груди.

— Слышали мы эти обещания, — недовольно бросает она.

Миша даже не смотрит на нее. Ее вообще для него будто не существует. Ничего вокруг не существует, кроме меня.

— Арина, я готов делать все, чтобы вернуть тебя.

Я закрываю глаза. Боже, как же все сложно.

— Я не знаю, Миш.

— Дай мне шанс. Один. Единственный.

Я открываю рот, чтобы сказать «нет», но… Но молчу.

Сердце бухает в горле, я смотрю на его жалкий вид.

— Дай мне шанс, — повторяет он, и в его голосе звучит отчаяние.

Я ловлю себя на том, что сжимаю салфетку в кулаке.

Олеся смотрит на меня с прищуром. Она ненавидит Мишу. Но я знаю ее: если я сейчас попрошу ее уйти, она встанет и оставит меня один на один с этим предателем.

— Ты понимаешь, что я не могу тебе доверять? — медленно произношу я.

Миша сглатывает.

— Да.

— Тогда что ты здесь делаешь?

Он подается вперед, успевает накрыть мою руку теплой ладонью.

— Потому что я не могу без тебя, Арин.

От его прикосновения меня бросает в дрожь. Раньше я таяла, когда он прикасался ко мне. Теперь же меня воротит.

Я медленно вытягиваю руку.

— Ты сказал, что пошел к психологу.

— Да.

— И?

Он напрягается.

— Мне объяснили, что у меня проблемы с привязанностью. Что я неправильно выражаю эмоции.

— Ты выражаешь их через измены? — с недоверием спрашиваю я.

Миша резко выдыхает, а потом смотрит прямо мне в глаза.

— Эти женщины… они ничего не значили.

Как же легко он это говорит.

— А что значу я?

— Все, — отвечает он без раздумий.

Я закрываю глаза. Неужели он действительно думает, что этого достаточно?

— Арина, пожалуйста, — его голос становится ниже. — Я не могу потерять тебя.

— Ты уже потерял.

Он замирает.

В кафе становится слишком тихо.

— Что мне сделать, чтобы ты поверила?

— Ничего.

Я вижу, как в его глазах вспыхивает ярость. Но Михаил умеет держать себя в руках.

— Значит, ты решила все закончить? Окончательно?

Я глубоко вздыхаю и киваю.

Он медленно откидывается назад, проводит рукой по лицу.

— Я не позволю тебе уйти.

В его голосе больше нет мольбы. Только сталь. Я смотрю на него и понимаю, он не отступится.

Олеся замечает мою дрожь и бросает салфетку на стол.

— Ну, все, хорош, — холодно говорит она. — Ты свою песню пропел. Теперь вставай и уходи.

Михаил не двигается.

Я чувствую, как внутри все сжимается.

— Ты меня слышал? — Олеся зло смотрит на него.

Михаил пристально смотрит на меня.

— Я все равно тебя верну, Арина.

А потом он резко встает и уходит.

Я не могу дышать. Олеся берет меня за руку.

— Он тебя не оставит, — тихо говорит она.

Я это знаю. И от этой мысли становится по-настоящему страшно.

Вдруг мой телефон разрывается от уведомлений. Я машинально беру его со стола, провожу пальцем по экрану.

В сети появилось видео, на котором отметили мою страницу.

Я открываю его и замираю.

Кто-то уже успел снять видео в этом кафе.

Боже! Ну, то за люди?

Наших голосов не слышно, только жесты и эмоции. Но не надо быть большого ума, чтобы не понять, что у нас разборки.

Мелькает лицо Михаила. Его мрачный взгляд.

Уже сотни комментариев!

Я поднимаю глаза и оглядываюсь. В кафе слишком много людей. Чьи-то взгляды ловят меня, кто-то шепчется.

Кто-то это снял.

Кто-то уже выложил.

— Олесь, поехали отсюда, — сдавленно говорю я.

Она тут же понимает.

— Давай.

Мы резко встаем, я хватаю сумку, но телефон не выпускаю из рук.

ГЛАВА 10.

Арина

Я закрываю дверцу духовки, выставляю таймер ровно на пятнадцать минут, и разворачиваюсь к камере.

— Ну что, девчонки, теперь ждем! Кексы будут пышные, нежные и, надеюсь, не такими разрушительными, как моя личная жизнь.

Я смеюсь, словно это действительно смешно, а не царапает изнутри.

Чат вспыхивает комментариями.

«Арииин, что за загадки? Мы ждем новостей!»

«Как ты? Как ты? Как ты?»

«Расскажи, что с Мишей?! Вы же не могли просто взять и расстаться?»

Я облокачиваюсь на кухонную стойку, беру телефон, чтобы читать дальше.

«Арина, только скажи, что ты окей, и мы успокоимся».

Вдох.

Выдох.

— Я окей, девчонки, правда.

Я прячу руки за спину, потому что они предательски дрожат.

Еще одна ложь.

— Мы с Мишей остались друзьями. Просто... поняли, что нам не по пути.

Я делаю драматичную паузу и театрально вздыхаю.

— Так бывает. Жизнь – не сказка, правда?

Комменты взрываются.

«Друзьями? Не верю!»

«А как же свадьба?!»

«Чего-то ты не договариваешь…»

Я смеюсь, беру чашку с кофе, медленно подношу к губам.

— Ой, девочки, вы бы знали, сколько людей живут вместе, даже если не любят друг друга. Мы просто... решили не тратить время. Я благодарна Мише за наши волшебные три года.

Черт, как же я вру.

И как же мне больно.

— Но давайте лучше про кексы! — весело продолжаю я, чтобы перевести тему. — Еще пять минут, и у нас будут самые вкусные антистресс-капкейки.

Я улыбаюсь в камеру, а сердце...

А сердце кровоточит.

Но никто об этом не узнает.

— Девочки, а теперь минутка благодарности! — я ставлю чашку с кофе на стол и убираю прядь волос за ухо. — Спасибо всем, кто писал мне слова поддержки. Вы не представляете, как это ценно.

Чат тут же вспыхивает сердечками и добрыми комментариями.

«Мы с тобой!»

«Ты сильная, ты справишься!»

«Главное – улыбайся!»

«Ты достойна большего».

Я тепло улыбаюсь и кладу руку на грудь, словно хочу удержать тепло этих слов внутри.

— Но еще больше я хочу поблагодарить своих хейтеров.

Чат на секунду замирает.

А потом – новая вспышка сообщений.

«Что?!»

«Ты серьезно?»

«Ооо, сейчас будет жара!»

Я наклоняюсь ближе к камере, хитро улыбаюсь и театрально хлопаю ресницами.

— Да-да, именно вас, мои дорогие недоброжелатели. Потому что именно вы делаете меня сильнее. Именно вы каждый день приходите ко мне в профиль, следите за моей жизнью, пишете гадости... но все равно следите.

Я ухмыляюсь, беру ложку и начинаю перемешивать крем для кексов.

— Вы тратите на меня свое время, свою энергию, свое желание докопаться до правды. Это так миленько, правда?

Чат разрывается смайлами и аплодисментами.

«Умничка!»

«Не обращай на дебилов внимания!»

«Они просто завидуют».

Я прикладываю руку к сердцу, делаю драматичный вдох.

— Ну, а если серьезно, девочки, никогда не позволяйте чужим словам разрушить вас. Я не позволю. Я выстою. И знаете что? Я еще и капкейки испеку в этот сложный день!

Я смеюсь, достаю кексы из духовки, и на секунду мне кажется, что я действительно в порядке.

Даже если это не совсем правда.

— Мои дорогие, спасибо, что были со мной! — я машу в камеру и улыбаюсь, пока в чате мелькают сердечки и слова поддержки.

— Обещаю, скоро выложу пост с рецептом и фото готовых кексов. Так что жду ваши лайки и фоточки ваших шедевров. С вами была я, Арина Королёва. Приятного аппетита и пока!

Я нажимаю кнопку «Завершить эфир», и экран гаснет.

А вместе с ним гаснет и моя улыбка.

Я закрываю глаза, выдыхаю и позволяю маске «все хорошо» хоть ненадолго соскользнуть.

Все НЕ хорошо.

В квартире – тишина.

Ни звуков телевизора на фоне, ни его телефонных разговоров, ни делового баритона в соседней комнате.

Я не привыкла жить одна.

Я смотрю на светлые стены съемной квартиры, на идеальный порядок, который больше похож на безжизненность. Здесь нет ни наших фото в рамках, ни цветов, которые он всегда дарил – иногда даже без повода. Ничего нет.

Я привыкла приходить домой, где кто-то ждет. Пусть даже не всегда с теплым взглядом, пусть даже с холодной усталостью в глазах.

А теперь...

Я одна.

И, наверное, должна радоваться. Свобода. Новый этап. Новые возможности.

Но почему тогда внутри такая пустота?

Я машинально беру телефон, открываю соцсеть. Пальцы сами тянутся в поиск.

Но я останавливаюсь.

Нет.

Я не посмотрю, что у него там.

Я не позволю себе сорваться.

Я не вернусь в этот ад.

Я закрываю глаза, откидываюсь на спинку стула и пытаюсь вспомнить хоть один момент, когда я чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Когда я смеялась не на камеру, не в прямом эфире, не для подписчиков. А по-настоящему.

И вдруг я понимаю... Я не помню.

Телефон дрожит в руке.

Экран вспыхивает знакомым именем.

Михаил.

Я вдыхаю через нос, раздумывая, стоит ли вообще читать.

Но все-таки снимаю блокировку.

Михаил Кольцов: Ты сияешь.

Михаил Кольцов: Смотрел твой эфир.

Михаил Кольцов: Только не думай, что я так просто сдамся.

Михаил Кольцов: Ты простишь меня, Арина.

Я стискиваю зубы.

Какой же он… Какой же уверенный!

Он всегда был таким. Вел переговоры, подписывал контракты, разговаривал с людьми так, будто их согласие – это просто вопрос времени.

Он и со мной так.

Думает, что все предсказуемо. Что я, поразмыслив, приду к «правильному» решению. Решению, которое нужно ему.

Я смотрю на эти слова.

Ты простишь меня, Арина.

Я чувствую, как пульс гулко отдается в висках. Как злость поднимается по телу жгучей волной.

ГЛАВА 11.

Арина

— Итак, неделя прошла. Пора в бой. — Олеся аккуратно кладет нож и вилку на тарелку и с хитрым прищуром смотрит на меня.

Я устало вздыхаю, накручивая на вилку листья салата.

Зря я согласилась с ней пообедать в небольшом ресторанчике.

— Олесь, я и так в строю. Снимаю видео, отрабатываю рекламу…

— Этого недостаточно, — она откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди.

Я поджимаю губы и наклоняю голову, внимательно ее разглядывая.

Этот взгляд. Этот хитрый прищур, легкая улыбка, пальцы, постукивающие по бокалу с лимонадом.

Я очень хорошо знаю этот взгляд.

— Так, — я кладу вилку, переплетая пальцы. — Что ты задумала?

Олеся загадочно улыбается, делает медленный глоток прохладного лимонада, намеренно выдерживает паузу.

— У меня для тебя предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

В животе неприятно сжимается от ее тона.

Я удивленно вскидываю брови.

— Я уже начинаю нервничать.

— Да ну тебя, — смеется она и кладет руку на стол, чуть подается вперед. — Но, Арин… это реально круто.

Я вжимаюсь в спинку стула и прищуриваюсь.

— Мне уже страшно.

— Да ну перестань, — Олеся машет рукой. — Короче. Есть один проект. Я уверена, что это идеально для тебя.

Она делает паузу.

А я жду. Терпеливо жду. В какую авантюру она хочет затащить меня на этот раз? Если она предложит мне участвовать в утреннем шоу, чтобы готовить завтраки, я пошлю ее в далекое пешее. Ранее утро для меня – это жесть.

Официант кладет передо мной счет, и Олеся делает вид, что ее срочно заинтересовал ее маникюр.

— Олеся…

— Да-да, заплати сначала, — она кивает на чек, — а потом обсудим.

Я закатываю глаза, но в груди уже разливается предвкушение. Она меня заинтриговала.

— «Лед и пламя»!

Я моргаю, не сразу соображая, что только что сказала Олеся.

— Что?

Она закатывает глаза и откидывается на спинку стула, глядя на меня так, будто я только что спросила, какого цвета небо.

— Ариша, ты вообще с какой планеты?

Я ставлю локти на стол, сцепляю пальцы в замок.

— Ну, допустим, с этой.

— Тогда какого черта ты не знаешь, что такое «Лед и пламя»?

— Олесь, у меня сейчас как бы жизнь рухнула, мне немного не до телевизионных шоу.

Она вздыхает, но ее глаза горят энтузиазмом.

— Ладно. Это телешоу, где звезды катаются на льду с профессиональными фигуристами.

— Звучит как отличный способ сломать себе шею, — усмехаюсь я.

Олеся отмахивается.

— Да ладно тебе, там крутые тренеры, все безопасно.

Я прикрываю лицо ладонями.

— Олесь, — застонав, я смотрю на нее сквозь пальцы, — а я-то здесь при чем?

Она наклоняется вперед, ее губы растягиваются в самую хитрую улыбку, какую я видела за последнее время.

— Ты звезда.

Я кашляю.

— Кто?

— З-в-е-з-д-а, — медленно повторяет она, выдерживая паузу между буквами. — У тебя миллионы подписчиков, тебя все обсуждают, ты на пике популярности после этой свадебной драмы…

Я морщусь.

— Прекрати.

— Что прекрати? — Она разводит руками. — Это факт.

— Нет.

— ДА.

— Нет!

— Не думай.

— Я уже думаю.

— А зря. Потому что я уже поговорила с продюсером.

Я подпрыгиваю на месте.

— ЧТО?!

Олеся делает невинное лицо и смотрит в сторону, как будто это вообще не она только что взорвала мне мозг.

— Олесь!

— А что? — Она поднимает руки в защитном жесте. — Я просто разведала почву.

— Разведала?!

— Ну да. И они тебя хотят.

Я откидываюсь на стуле, сжимаю переносицу и глубоко выдыхаю.

— И что я должна там делать?

— Учиться кататься. Выступать. Блистать.

— Олесь, — я поджимаю губы, — ты хоть представляешь, какой я ноль на коньках?

— Ну и что? Тебе дадут партнера, тренеров…

— Олеся, нет.

Она наклоняется еще ближе и смотрит прямо мне в глаза.

— Арина, это твой шанс, — цедит сквозь стиснутые зубы.

— Шанс на что?

— На новую главу в жизни.

Эти слова бьют в самую больную точку.

Новая глава.

Я провожу языком по губам, вдыхаю, откидываюсь на спинку стула.

А Олеся пристально смотрит на меня и ждет.

— Обещаю подумать.

— Только не долго, — хитро прищуривается подруга. — А то сроки поджимают.

Я вздыхаю, закатываю глаза и беру сумочку со стула.

— Ну конечно, как же без дедлайнов.

— Арина, это шоу – твой билет в новую жизнь.

Я усмехаюсь, выходя вслед за ней из ресторана.

— Олесь, ты говоришь, как злодей из фильма.

— А ты говоришь, как человек, который вот-вот согласится.

Я машу рукой.

— Не факт.

Мы спускаемся по ступенькам, и я глубже вдыхаю прохладный воздух. После ресторана он кажется свежим и бодрящим.

— Какие у телешоу могут быть сроки? — интересуюсь я, поправляя сумку на плече.

Олеся ловит меня за руку, заставляя остановиться.

— До начала программы тебе нужно научиться кататься. Хоть чуть.

Я вскидываю брови.

— О, Боже, сохрани мои колени и копчик, — театрально вздыхаю, но в глубине души… чертовски нервничаю.

Я хочу сказать что-то еще, но тут краем глаза замечаю движение.

Моя машина.

Её увозит эвакуатор.

— Эй, стойте! — вскрикиваю я, рванув вперед.

Олеся моргает.

— Чего?..

— МОЯ МАШИНА!

Эвакуатор медленно трогается с места, а я, как идиотка, бегу следом на каблуках, размахивая руками.

— СТОЙТЕ!

Но меня никто не слышит, а эвакуатор уже отъезжает за угол.

— СТОЙТЕ! — кричу я напоследок, но, конечно, это бесполезно.

— Ну что, догнала? — саркастично интересуется Олеся, подходя ко мне.

Я разворачиваюсь, уже собираясь выдать что-то колкое в ответ, но тут кто-то откашливается у меня за спиной.

ГЛАВА 12.

Арина

— Спасибо за предложение, но я справлюсь сама, — отвечаю я, стараясь звучать уверенно, хотя внутри все сжимается от нервов.

Незнакомец все такой же невозмутимый остается стоять рядом.

— Вы уверены? У вас, кажется, слегка дрожат руки.

— Просто… не ожидала, — пожимаю плечами и убираю руки в карманы, чтобы он не видел, как я мну пальцами ткань своего удлиненного пиджака. — А вы, случайно, не знаете, куда они увезли мою машину?

Он достает смартфон самой последней модели, которая только-только появилась на нашем рынке, быстро набирает что-то.

— Сейчас скажу. Здесь три эвакуатора работают на этот район, но если номер машины скажете, будет проще.

Я диктую номер, он кивает.

— Все просто. База на Чаянова. Можете забрать сегодня до семи вечера.

— Спасибо, — выдыхаю я с облегчением.

— Может, все-таки подвезти? — не сдается он. — Уверяю, это предложение не из категории «мужик подкатил». Просто вы выглядите немного потерянной.

— Спасибо, — повторяю я, чуть мягче. — Правда, я справлюсь.

Хотя внутри… Я не справляюсь. Я вообще не привыкла разруливать такие ситуации одна. Еще пару месяцев назад я бы просто скинула локацию Мише, и он все решил бы за меня. Но теперь…

Теперь приходится быть взрослой. Даже если эта взрослость пока выглядит как паника, завернутая в сарказм и помаду.

Мужчина достает из внутреннего кармана визитку, протягивает мне.

— Виктор Квантидиани, — широко улыбается он. — Управляющий партнер в «KV Group».

Я беру визитку, мельком смотрю на нее. Под именем – мелкий текст: инвестиции, девелопмент, гостиничный бизнес. Богатый чувак. Очень богатый.

— А вас как зовут? — спрашивает он, слегка наклонив голову.

— Арина, — говорю я, чуть натянуто, все еще держа визитку в руках, как будто не знаю, куда ее положить.

— Очень приятно, Арина.

Он смотрит прямо в глаза, взгляд теплый, но не давящий, не тот, от которого хочется уйти или спрятаться.

— Будут трудности – звоните. Или если просто захочется, чтобы вас кто-то довез, — добавляет он с легкой улыбкой и поворачивается к своему черному «Майбаху».

Я молча киваю и провожаю его взглядом. Почему-то не могу оторваться от широкой мужской спины.

Когда машина уезжает, я продолжаю стоять, держа визитку в руке. Вроде бы совсем обычный день, а уже столько всего произошло.

— Вот это персонаж! — слышу за спиной знакомый голос и оборачиваюсь.

Олеся стоит, скрестив руки на груди, прищурив глаза и изучающе глядя вслед отъезжающему «Майбаху».

— Что за мужчина, а? Ты видела этот взгляд? Видела эту походку? Видела этот костюм?!

Она театрально закатывает глаза и делает шаг ко мне.

— Зря ты не поехала, Арина.

— Я не собираюсь прыгать в машину к первому встречному, — говорю я, пряча визитку в сумку.

— Первый встречный? Серьезно? Этот «первый встречный» мог бы купить пол-Москвы и не заметить. У него даже костюм сидел как инвестиционный проект.

— Олесь…

— Что Олесь? Я просто говорю: он был интересный, харизматичный. К тому же вел себя достойно, — подруга приподнимает брови. — Не то, что некоторые...

Я закатываю глаза, а Олеся тем временем берет меня за руку.

— Ладно, лирику оставим, поехали за твоей «ласточкой».

— Олесь, я…

— Без «я». Ты в депрессии, поэтому я – твой мозг. У тебя есть права? Есть. У тебя есть уверенность? Нету. А у меня есть. Погнали. Я отвезу тебя и помогу все уладить.

Я улыбаюсь впервые за день по-настоящему.

Олеся – не просто менеджер. Это мой пинок под зад, мой голос разума, мой огонь. И если бы не она, я бы до сих пор сидела на кухне, всматриваясь в духовку с капкейками, как в хрустальный шар.

— Хорошо. Поехали.

— Вот и отлично, — она подхватывает меня под локоть. — А потом, если останутся силы… мы съедим по одному этому твоему кексу. Или по три.

Я смеюсь.

Пусть машина на штрафстоянке, пусть сердце еще саднит, но рядом со мной тот, кто никогда не даст мне раствориться в собственной слабости.

Мы подходим к Олесиной машине. Она привычно щелкает брелком, и двери распахиваются. Я уже тянусь к ручке, но Олеся вдруг замирает, прищуривается и складывает руки на груди.

— Подожди.

— Что? — вздыхаю я, настороженно глядя на нее.

— Торг.

— Олеся, — я сразу все понимаю и закатываю глаза, — опять ты за свое?

— А что? Все честно. Я везу тебя за машиной, стою в пробке, дышу этими выхлопами, а ты в ответ соглашаешься участвовать в шоу. Взаимовыгодно.

— Ты не успокоишься, да?

— Нет… или да. Короче, это гениально. Арина, ты сама подумай! Камбэк, как в кино. Девушка, которая сбежала с собственной свадьбы, выходит на лед, вся такая независимая, красивая и сильная. Это же хайп.

— Спасибо, я как раз мечтала разбить себе лицо перед миллионами зрителей.

— Будешь падать красиво, — подмигивает она. — А я уже представила твой костюм. Черный с серебристым шлейфом. Или наоборот – весь в золоте, как феникс. Возрождаешься из пепла.

Я усмехаюсь, но стараюсь не показывать, что ее слова оставляют след.

Олеся видит это, конечно. Она вообще видит все.

— Послушай, Ариша, — ее голос становится мягче. — Ты же не просто блогер с рецептами. Ты – персона. Люди на тебя смотрят, вдохновляются. Покажи им, как подниматься. Как идти дальше.

Я опускаю глаза, смотрю на асфальт. У меня внутри идет нешуточный спор между «я» и «я». Я устала, я боюсь, я не хочу опять быть в центре внимания, но и хочу. Хочу доказать, что я больше, чем история с чужими изменами.

— И кто будет моим партнером? — осторожно спрашиваю я.

— Вот это уже разговор, — улыбается Олеся победоносно. — Выберешь сама. Там очередь будет стоять из фигуристов.

— Ты невыносима.

— Я эффективна. Поехали.

Она хлопает дверцей, а я с облегченной, но все еще тревожной улыбкой, сажусь рядом.

ГЛАВА 13.

Арина

Я открываю дверь, и на меня буквально наваливается вихрь ароматов парфюма, женского смеха и пакетов из супермаркета.

— Ариша! Мы пришли тебя спасать! — восторженно произносит Мира, и первым делом вручает мне огромный стакан попкорна, как знамя радости.

— Ну, наконец-то, — Ася тащит два пластиковых контейнера с роллами и черный пакет, в котором подозрительно стоит звон стекла. — Я думала, ты передумаешь и сбежишь на ретрит в Тибет.

— Поверь, я об этом всерьез думала, — ворчу я, отступая назад, чтобы пропустить их в квартиру. — Чувствуйте себя, как дома.

— Мы и есть у себя дома, — ухмыляется Мира, кидая кожаную куртку на круглый пуфик, стоящий возле зеркала. — Все, Ариш, сегодня без драмы. У нас вечер антистресса, вина и просмотра «Лед и пламя». Чтобы ты поняла, во что вляпалась.

— Угу, — бормочу я, прикрывая за ними дверь. — И в чем я только провинилась?

Шумно вздыхаю, задав риторический вопрос.

Подруги уже развалились на диване, как две кошки после обеда, раскидали подушки, выставили бокалы и начали накрывать «шведский стол» из фруктов, роллов, чипсов и сырных палочек.

Телевизор включен. На экране мигает заставка шоу: «Лед и пламя. Сезон пятый. Все возможно».

— Смотри, смотри, ща выйдет Снежана Ларина, — шипит Ася, хлопая по дивану. — Она такая классная. Ты видела, какую они сделали поддержку в третьем выпуске? Я б себе позвоночник сломала.

— Какая же она стерва, ты не знала? — шутит Мира, пробуя вино.

Я стою возле дивана, блуждаю растерянным взглядом от подруг к телевизору и обратно.

— Мира, ты всех красивых женщин зовешь стервами, — с издевкой произношу я, усаживаясь между девчонками. — Только потому, что у них больше подписчиков.

— Или лучший фигурист в качестве партнера, — подмигивает Ася, и мы все начинаем смеяться.

Шоу идет. На льду звезды с партнерами – кто держится уверенно, кто нет. Судьи выставляют баллы, ругают или хвалят. Девчонки вовсю комментируют:

— О, этот Владислав Карпов! — томно тянет Мира, кусая виноградину. — Я бы за ним на лед в купальнике выскочила. И без коньков.

— А мне нравится Глеб Синицын. Такой спокойный, но, говорят, зверь в паре, — добавляет Ася. — Надеюсь, тебе дадут кого-то из этих.

Я делаю большой глоток вина и медленно выдыхаю.

— А можно мне просто тихого мальчика, который научит меня стоять на льду и не ржать, когда я падаю?

— Нет, нельзя, — синхронно отвечают подруги.

— Это шоу, детка, — добавляет Мира, вытягивая ноги вперед. — Тут или драма, или романтика, или все сразу. Становись ледяной принцессой.

— Или огненной ведьмой! — подхватывает Ася, и мы все снова смеемся.

На экране одна из участниц делает эффектный прыжок, у меня замирает сердце, а зрители аплодируют.

Я не смеюсь. Я смотрю на ее отработанные движения, на то, как легко она держит спину, как улыбается сквозь усталость, и внутри у меня вспыхивает короткий, тревожный огонек.

Во что я вляпалась?

— Эй, Ариша, не тормози, — говорит Ася, наклоняясь ко мне. — Ну, серьезно, если бы ты могла выбрать, с кем бы ты каталась?

— С тем, кто не уронит меня в первый день, — бубню я.

— Ну и зануда ты сегодня, — хихикает Мира. — Все, завтра же мы пойдем с тобой за спортивной формой. Блестящей. Чтобы была как королева льда. Или огня. Посмотрим, какая ты в душе.

— В душе я мертвая селедка на льду, — отвечаю я.

Они смеются, а я улыбаюсь. Чуть-чуть. Но внутри все еще сжимается от страха. Перед неизвестностью. Перед тем, как стать на лед. Буквально и фигурально.

Но я знаю одно: с такими подругами выстою. Даже если грохнусь на пятую точку. Главное – красиво.

— О, девочки! — вдруг вскидывается Ася, пролистывая в телефоне список участников прошлых сезонов. — Помните Кирилла… как его… сейчас… Кирилл Царев!

— А-а-а! — Мира тут же подается вперед. — Да! Тот самый! С ледяным взглядом и голосом как у властного мужика. Господи, я на него молилась. Он же с той, как ее… Аленой Морозовой катался, да?

— Угу, — Ася листает список дальше. — Катались в паре, были почти как бренд. А потом – бах, и пропал.

— Ну, травма у него была, — вспоминает Мира, делает короткий глоток вина. — Что-то с коленом. Или спиной. Не помню. Только помню, как он с лёта ее поднимал на одной руке. Как пушинку. Аж мурашки были.

Я откидываюсь на подушку, прислушиваясь. Имя... кажется знакомым. Странно. Но я молчу.

— А что, совсем ничего о нем не известно? — спрашиваю я, нехотя подливая вина себе и девчонкам.

— Вообще тишина, — отвечает Ася, не успев прожевать ролл. — Ни в соцсетях, ни в новостях. Как будто исчез. Говорят, ушел из спорта насовсем. Типа, восстановиться не смог и не хотел быть вторым.

— Это еще больше добавляет ему шарма, — мечтательно говорит Мира. — Таинственный, красивый, с трагичной историей. А ты представляешь, если бы он вернулся в шоу?

— Вряд ли, — Ася качает головой. — Он слишком гордый. Да и такие, как он, не возвращаются – если падают, то навсегда. Но я бы заплатила, чтобы снова увидеть, как он катается.

Подруги общаются, как истинные знатоки этого телешоу. Вспоминают прошлых победителей, обсуждают яркие падения и сплетни вокруг участников.

Я сижу молча. Почему-то от этого имени – Кирилл Царев – по спине пробегает легкий холодок. Наверное, просто имя звучное. Или то, как Мира описала его глаза.

Ледяной взгляд.

Гордость.

Молчание.

Исчезновение.

Что-то в этом цепляет.

— Ладно, девчонки, — говорю я, отгоняя наваждение. — Перестаньте строить из него супергероя. Наверное, он сейчас где-нибудь греется на Мальдивах с кокосом в руке.

— Или в Сочи, тренирует юниоров, — пожимает плечами Ася. — Но кто знает… кто знает.

Мы снова заливаемся смехом, обсуждая, кого бы с кем поженили на льду и какие костюмы хотели бы примерить. Но имя Кирилл Царев еще долго крутится у меня в голове.

ГЛАВА 14.

Арина

Холод пробирает до костей, как только я вхожу на каток. Звук моих шагов глухо отражается от стен арены. Здесь пахнет льдом, немного металлом и терпким запахом спортзала.

Я кутаюсь в куртку, хотя понимаю, это ненадолго. Скоро мне придется выйти туда. На лед.

— Добро пожаловать в наш уголок боли и славы, — раздается бодрый голос слева.

Я сразу же оборачиваюсь. Ко мне идет женщина в спортивном костюме с идеально собранными в хвост волосами и острым, почти хищным взглядом. Высокая, худощавая, лет сорока пяти. Рядом с ней – мужчина с приятной, теплой улыбкой и сутулой осанкой, будто от постоянной работы с учениками.

— Я – Ирина Михайловна, ваш основной тренер. А это Паша, наш хореограф. Он будет ставить номера, помогать с пластикой. И да, он очень любит обниматься, — с усмешкой говорит Ирина Михайловна.

Паша подмигивает и сразу же заключает меня в неожиданно крепкие объятия.

— Добро пожаловать на лед, звезда. Готова страдать ради искусства?

— Я еще не подписалась на это добровольно, — хмыкаю, пряча волнение за шуткой.

— Уже поздно, — хором отвечают они. — Ты пришла. Значит, ты в игре.

Организаторы провожают меня в раздевалку, выдают коньки, термокостюм. Пока переодеваюсь, чувствую, как дрожат пальцы. Не от холода, а от страха. Я действительно не умею кататься. Ну, разве что в детстве держалась за папину руку и ехала на полусогнутых. А теперь… я должна выступать. Перед всей страной.

Неуклюже выхожу на лед. Он кажется зеркалом, скользким и предательски гладким. Я делаю первый шаг, держась за бортик.

— Только не напрягайся, — говорит Паша. — Расслабь колени. Позволь льду вести тебя. И держи спину, ты же блогер, ты должна быть грациозной, нет?

Я хохочу и тут же падаю. Нелепо и с глухим шлепком.

— Отличное начало, — фыркает Ирина Михайловна, но в голосе нет злости. — Поднимайся. Мы не для красоты сюда пришли.

Следующие полтора часа – смесь боли, смеха и бесконечных падений. Мои ноги дрожат, колени подгибаются, а задница точно будет синей. Но в какой-то момент я вдруг ощущаю… кайф. Когда мне удается оторваться от Паши и проехать пусть и метр, но самой. Без рук. Без помощи.

— А когда я узнаю, кто мой партнер? — спрашиваю я, вытирая пот со лба.

Ирина Михайловна кидает взгляд на Пашу. Он пожимает плечами.

— Вопрос пока не решен, — строго говорит она. — У нас есть кандидат. Но он… сложный. Мы ждем его ответа.

— Что значит «сложный»? — хмурюсь и опираюсь на бортик.

— Это значит, что ты, возможно, попадешь на самый крутой лед в своей жизни. Или в самую настоящую бурю.

Кто бы он ни был, этот партнер, надеюсь, он не будет смеяться, когда я в сто первый раз плюхнусь на попу.

Хотя... если честно, я уже втянулась.

— Все на сегодня, — сухо говорит Ирина Михайловна, сверяясь с часами. — Первая тренировка – это больше знакомство, не забывай.

Я выпрямляюсь у бортика, тяжело дыша. Коньки пульсируют на лодыжках, колени трясутся, как у жеребенка, а локти ноют от всех падений. Но внутри теплится странный огонь. Маленький и упрямый.

И все? Я вставала в такую рань, перлась сюда через весь город, как будто в другой климатический пояс, а теперь мне просто говорят: «Все на сегодня?».

Нет уж.

— Подождите, — подаю голос, убирая с лица опавшую прядь волос. — А можно еще немного покататься? Пока лед не растаял, — шучу, но голос упрямый.

Ирина Михайловна замирает с бутылкой воды в руке. Смотрит на меня. Молча. Несколько долгих секунд. А потом чуть прищуривается, словно оценивает меня заново.

— Ты точно блогер?

— По паспорту – да. По характеру – упрямая до ужаса.

Паша прыскает со смехом, хлопает в ладоши.

— Вот это по-нашему! — восклицает он. — Катайся, только давай без геройства, ты и так будешь завтра как после боксерского поединка.

— У меня в планах пережить этот сезон. И хотя бы один прыжок, — ухмыляюсь я и снова выезжаю на лед, спотыкаясь, но с упорством танка.

Ирина Михайловна вздыхает, уходит к бортику, берет планшет, делает какие-то пометки. Иногда смотрит на меня, как будто на редкий экспонат – блогер, который не только ради фоточки пришел. А я… кручусь, падаю, поднимаюсь. Смеюсь. Ругаюсь сквозь зубы. И снова кручусь.

Паша подкатывает ко мне, легко, как будто по воздуху.

— У тебя есть странный дар: ты падаешь красиво.

— Это, наверное, единственное, что у меня получается, — выдыхаю я, держась за него, чтобы не плюхнуться снова.

— Да нет. У тебя получается не сдаться. Это уже больше, чем у половины «звезд», которые сюда приходили. И, знаешь, я начинаю верить, что ты выдержишь своего будущего партнера.

— Так кто он?

— Сама скоро узнаешь, если он все-таки согласится участвовать. Но ты правильно решила остаться, он не любит слабых.

Парень подмигивает, разворачивается и уезжает по льду, оставляя меня одну. Я смотрю ему вслед, и вдруг чувствую: кто-то наблюдает.

Медленно оборачиваюсь.

На верхних рядах пустых трибун находится темный силуэт. Мужчина. Кепка надвинута низко, капюшон поверх. Лица не разглядеть, но борода, короткая и темная, выдает в нем не случайного зеваку. Он не двигается. Просто сидит и смотрит. И мне почему-то становится не по себе. Будто его взгляд пронзает насквозь, будто он видит не мою неуклюжесть на льду, а что-то гораздо глубже.

Сердце непонятно почему ускоряет ритм. Я стараюсь не подавать виду, продолжаю тренировку. Но он не сводит глаз.

И тут я снова оступаюсь, падаю прямо на колени, чуть не ударяясь лицом о лед. Выдыхаю сквозь зубы, смеюсь сама над собой. Встаю и снова смотрю на трибуны.

Пусто.

Незнакомец исчез.

Я щурюсь, вглядываясь в тень, будто проверяю, не привиделось ли. Нет. Он точно был. Я видела.

Кто он? И зачем приходил?

В животе скручивается тугой клубок тревоги и любопытства.

Я выхожу со льда, перекидываю полотенце через плечо и направляюсь в раздевалку, усталая, но почему-то довольная. В теле приятная тяжесть, будто каждая мышца говорит: «Спасибо, что не сдалась».

ГЛАВА 15.

Арина

Один из голосов – хрипловатый, жесткий, будто режет фразы ножом. Второй более глухой, уставший, но с той интонацией, которую не спутаешь: тренерской и командной. Как у Ирины Михайловны.

— Да как ты не понимаешь! — шипит мужчина, который, кажется, постарше своего оппонента. — Ты обязан участвовать в этом телешоу.

— Я никому и ничего не обязан! — рычит второй.

В его голосе столько сдержанной ярости, что я непроизвольно отшатываюсь назад.

— Тебе надо вернуться, хватит быть отшельником! Люди должны тебя снова увидеть. Победа в этом сезоне даст тебе большой шанс.

— Какой шанс, Петрович? — голос того, что помоложе, становится злее и резче. — Я в профессиональный спорт хочу, а не в няньках ходить.

— Потерпишь! Стиснешь зубы и откатаешь сезон.

— И, вообще, с кем тут выигрывать? С этой пигалицей? Ты ее на льду видел, она даже стоять на коньках не умеет! Ноль координации, ноль опыта. Мне теперь еще и ее тащить?

Тут меня прошибает озноб. Не надо быть большого ума, чтобы понять, что разговор идет обо мне. И становится неприятно. Дико и больно, словно задевают за тонкие ниточки нервов.

— Да и хрен с этим. Главное, что ты мастер своего дела и сделаешь все эффектно. Будешь ее крутить и вертеть, как хочешь. Зато какие с ней можно мощные поддержки делать. Пушинка. Публика с ума сойдет от поддержек.

— Кто она вообще такая? Любовница очередного депутата? Или избалованная дочка олигарха? Вы тут все продажные до мозга костей, лишь бы рейтинги вверх ползли. Или она начинающая певичка и из всех нот знает только одну: «соль»?

У меня рот приоткрывается от такого хамства. Внутри все булькает от раздражения, а ноги наливаются свинцом, не могу сдвинуться с места.

— Она блогер. Готовит в прямом эфире, забыл, как это сейчас называется, — задумчиво произносит этот самый «Петрович».

— Фуд-блогер, — тяжело вздыхает придурок, который меня уже знатно подбешивает. — Тоже мне, великая работа, два яйца пожарить.

Я цепенею. Гнев и унижение смешиваются в крови, словно яд. Сердце стучит в ушах, пальцы онемели. А потом наступает тишина. Один из них чем-то хлопает по столу, скрипит стул. Я отступаю назад, не в силах больше слушать. Слишком больно.

Я иду по коридору, будто по льду: скользко, неуверенно и страшно упасть. В груди давит что-то тяжелое, словно на меня взвалили бетонную плиту.

Смешно. Я еще час назад жаловалась, что тренировка слишком короткая. А теперь... Хочется сбежать. Сесть в такси и умчаться подальше, домой, к тишине.

«Пигалица». «Пушинка». «Фуд-блогер».

Они даже имени моего не знают. Или знают, но не считают нужным называть.

Я не умею кататься. Не умею. Это правда. Но мне плевать. Я научусь.

Вот только… почему так больно? Почему незнакомец, чьего лица я даже не видела, задел что-то такое, чего не касался даже Миша?

Я делаю вдох, потом еще. Глубже, раскрывая легкие на максимум. А потом шепчу, почти беззвучно, сама себе:

— Посмотрим, кто кого покатает.

Пока еду домой, мой воинственный запал быстро сходит на «нет». В салоне такси холодно, будто кто-то открыл окно в мою самооценку и выпустил всю уверенность наружу. Я больше не чувствую себя той Ариной, что на льду заявляла: давайте еще, я не устала. Теперь я Арина, которой хочется с головой под одеяло, с вином и сериалами про чужое счастье.

Дверь за мной хлопает, и я почти не раздеваюсь, только стягиваю кроссовки, оставляя куртку на мягком пуфике, туда же летит и кожаный небольшой рюкзачок.

Плед. Диван. Телефон в руку. Все как рефлекс.

В голове гул от подслушанного диалога. Сжимаю челюсть. Не хочется плакать. Хочется понять, кто он такой – этот Царев, чье презрение зацепило меня больше, чем все хейтерские комментарии вместе взятые.

Вбиваю в поиск: Кирилл Царев фигурист.

И вот он… У меня перехватывает дыхание.

Он… красивый. Нет, не так. Он – мощный.

Высокий, с сильной фигурой, в которой чувствуется сдержанная, упругая сила. Черные, чуть волнистые волосы. Широкие брови, прямой, аристократический нос. Лицо резкое, будто выточенное из камня. Глаза черные, как эспрессо без сахара, и такие же горячие и горькие. Даже через экран ощущаю, как они смотрят: колко, цепко, будто он всегда ищет, где ты слаб.

На фото он в сценическом костюме, в черном с серебристым декором. Лед блестит под ним, а он будто не едет, а скользит по воздуху. Взгляд сосредоточенный, пальцы сжаты, спина идеально прямая. Он не просто фигурист. Он – звезда.

Вот он держит партнершу на вытянутых руках – легко, уверенно, как будто она ничего не весит.

Он тот самый тип мужчины, мимо которого невозможно пройти спокойно. Даже если ты не хочешь, он все равно залезет тебе в подкорку. Потому что в нем чувствуется концентрация того самого животного притяжения, от которого по телу бегут мурашки.

И я ненавижу это.

Потому что он хам и самодовольный грубиян.

И все равно я смотрю на фото чуть дольше, чем нужно. Потому что Царев – тот, кто с первого взгляда ощущается как угроза. И голос, который я слышала в тренерской идеально ложится на его образ.

Так, копаем дальше.

Первые статьи с заголовками как из глянца:

«Золотой мальчик льда».

«Дуэт мечты: Царев и Морозова».

«Любовь на льду и вне его?».

Следующая статья: интервью после победы на чемпионате Европы:

«Работаем на износ. Но с Аленой нам легко – мы понимаем друг друга с полувзгляда».

Щелкаю дальше.

О! Вот оно.

«Травма, которой не должно было быть. Царев разрывает мениск – будущее под вопросом».

«После операции и долгой реабилитации Кирилл исчез из медийного пространства».

Читаю. Глотаю строки, как глотки воды после бега.

«…Источник сообщает, что пара с Морозовой распалась не только на льду, но и в жизни. Официальных комментариев не было».

Так вот почему он теперь такой… злой. Мирно сойти с дистанции не получилось.

ГЛАВА 16.

Арина

Я просыпаюсь от дикой боли. Не от будильника, не от солнечного света, а от ощущения, что мое тело объявило мне бойкот.

— О-хре-неть, — выдыхаю сквозь стиснутые зубы, когда пытаюсь повернуться на бок.

Все тянет, ломит, горит. Будто меня всю ночь били деревянными битами и ехидно приговаривали: «Ты же хотела поработать, Арина, держи теперь».

Встаю с кровати. Нет, не так. Сползаю с кровати, поскрипывая, как заржавевшая деталь. Шаркаю до кухни, хватаю первую кружку, что попадается под руку, и включаю кофеварку.

Утренний кофе, как лекарство.

Руки дрожат. Спина ноет. Ноги… я вообще не уверена, что они мои.

Слышу, как в комнате звонит мой телефон. На экране светится Паша, хореограф.

— Жива? — первым делом спрашивает он, даже не здоровается.

— Я умираю, — хриплю я в трубку, как солдат после боя.

— Нормально! Значит, работали не зря. Горячая ванная и больше движений. Если останешься лежать дома – закиснешь.

— Я не закисну. Я… запеку себя в плед и законсервирую, — ворчу и пытаюсь застелить свою кровать, даже руки болят. — Сегодня же выходной?

— По желанию. Если хочешь – приезжай, покатаемся. Мягко, без нагрузок.

Соблазнительно. Но нет.

— Паш, я сегодня дома поумираю.

— Как знаешь, — отвечает он.

— Еще не известно с кем я буду кататься?

— Нет. Пока я буду твоим временным партнером. Ты ж не против?

— Нет, я не против.

— Вот и договорились. Отдыхай, — и он сбрасывает.

Я плетусь на кухню, забираю кружку с ароматным кофе и иду в гостиную. С болезненным стоном сажусь на диван, укрываюсь пледом по самые уши, делаю глоток кофе и тут же застываю, вспоминая вчерашний разговор. За приоткрытой дверью. В тренерской.

— С этой пигалицей? Ты ее на льду видел?..

— Великая работа – два яйца пожарить…

Ух, как же это меня задевает. У меня внутри снова все сжимается. Сколько я ни прокручиваю этот разговор в голове, он не становится мягче.

Он просто противный. Как заноза под ногтем.

Царев.

Имя звучит, как вызов. Он явно не в восторге от перспективы кататься со мной. Хотя… со мной-то он и не должен.

Я еще не знаю, кто мой партнер.

Еще нет.

Может, он не согласится. И я вообще останусь без партнера. Тогда и мое участие в шоу будет под вопросом.

Пью кофе. Размышляю. Смотрю на свои пальцы. Но я все равно вернусь на лед.

Скукожившись в пледе, я тянусь к полке. Рука скользит по корешкам книг, кулинарных изданий, блокнотов с записями… и вот пальцы нащупывают знакомую обложку.

Старенькая тетрадка. Мягкая, с пожелтевшими листами, кое-где потрепанная по краям, с уголками, загнутыми от частого листания. На обложке ручкой выведено: «Вкусности. Тебе, моя звездочка».

На моих губах растягивает улыбка.

Бабуля.

Я прижимаю тетрадь к груди, словно она греет не хуже пледа.

Открываю первую страницу: вырезка из газеты «Работница», аккуратно приклеенная, потом еще несколько рецептов, записанных бабушкиным размашистым почерком: «Слойки с творогом», «Оладушки на кефире», «Пирог «Нежность».

Уголок страницы заляпан чем-то, наверное, вареньем. Я улыбаюсь еще шире, и воспоминания окутывают меня теплотой.

Мне семь. Мы с бабулей на кухне. Она в переднике с вышивкой, у нее мука в волосах. Я стою на табуретке, держу ложку и мешаю в чашке тесто. Мешаю со всей силы, язык при этом высунут, а бабушка говорит:

— Когда готовишь, надо думать о хорошем. Еда все чувствует.

— А если я думаю про кота?

— Значит, будет пирог с характером! — и мы обе смеёмся.

У меня першит в горле от нахлынувших воспоминаний.

Эта тетрадь не просто сборник рецептов. Это тепло детства, запах ванили и варенья, звуки смеха, хлопки духовки и шелест ее домашних тапочек.

Это бабуля научила меня не бояться теста и соли, рассказала мне, что даже простая яичница – это про любовь. А потом я выросла. И начала делиться этой любовью со всем миром.

Листаю дальше. На одной из страниц – рецепт бабушкиных медовых пряников.

— Пожалуй, сегодня вечером… испеку что-нибудь. Для души.

Я больше не чувствую, что умираю. Кажется, меня чуть-чуть отогрело.

*****

Сижу за кухонным столом, на экране телефона светится фото старенькой бабушкиной тетради и свежеиспеченные медовые пряники, еще теплые, в пудре, будто припорошенные снегом.

Под фото я пишу: «Дом – это запах детства. Спасибо, бабушка. Пряники получились волшебные. Рецепт в карусели».

И добавляю хэштег: #бабушкинысекреты #душевнаяеда

Публикую.

Через минуту начинается всплеск реакций. Сердечки, комментарии, огоньки, кто-то уже спрашивает: «Арина, а можно заменить мед на сироп?»

Улыбаюсь. Вижу, как число лайков прыгает вверх.

Решаю немного отвлечься, начинаю лениво листать ленту: у кого-то завтрак, у кого-то йога, кто-то снова делает «ребрендинг себя».

И тут бац. Секунда. Верх экрана вспыхивает знакомым синим оповещением:

Кирилл Царев оценил ваше фото.

— Че-го?!

Я даже не сразу понимаю, что прочитала. Привстаю со стула, как будто это как-то поможет адекватнее воспринять реальность.

— Ты че, серьезно?

Смахиваю уведомление и открываю пост.

На фото – мои пряники. Никаких селфи. Никаких «ах, вот я с бокалом вина и свежим маникюром».

Просто пряники. И бабушкина тетрадка.

— Ага… Значит, «два яйца»…

Я ухмыляюсь, но внутри начинает щекотать злое, колючее чувство.

Палишь мою страницу, да? Смотришь, кулинар ты наш с претензиями. Видишь? Не только яичницей жива.

Открываю список лайков с намерением ткнуть в его профиль и…

Нету.

— Не поняла…

Обновляю. Перепроверяю. Прокручиваю медленно, его нет.

Не могло же мне показаться? Ну, неееет!

Убрал. Удалил лайк. Но спалился.

Палец наверное не туда ткнул?!

ГЛАВА 17.

Арина

Телефон вибрирует где-то под подушками на диване. Я сразу же подбегаю, ныряю руками в диван, нащупываю гаджет, и смотрю на экран.

Стас.

— Алло?

— Арина, привет. Как ты?

Голос у него спокойный, как всегда, но внутри у меня что-то сжимается. Просто так Стас звонить не станет. Он не из тех, кто «по душам поболтать».

— Нормально. А ты?

— Тоже. Слушай… нам надо поговорить.

Вот и оно. Слишком серьезный тон. Просто «надо поговорить», как повестка в суд.

— О чем?

— Лучше лично. Я могу сейчас приехать к тебе?

Мысленно я уже собираюсь отказать, но… нет. Если бы он хотел передать привет от Миши, он бы и по телефону справился.

А если это что-то серьезное…

— Приезжай. Я как раз пряники испекла.

— Тогда выезжаю. Буду минут через двадцать.

Он добирается даже раньше, будто был на моем районе.

Дверь открываю в домашнем костюме с клетчатыми штанами и в просторной футболке с рисунком торта. Волосы собраны в небрежный пучок, на ногах – мягкие домашние тапочки. На лице Стаса скользит легкая улыбка, едва заметная, но он тут же берет себя в руки. Строгий и аккуратный. Костюм, пальто, все как надо. И чем больше он молчит, тем громче в голове звенит тревожный звоночек.

— Проходи.

Он кивает, кладет свой кожаный портфель на пуфик и снимает пальто. Идет за мной на кухню, и я буквально чувствую, как его деловая энергия не вписывается в мой уютный, пряничный мир.

— Кофе? — спрашиваю я. — Или чай?

— Кофе.

Стас садится за стол, складывает руки, смотрит на меня. А я чувствую, как по моей спине ползет холодок.

Зачем он здесь? Что случилось? Почему он не улыбается, не шутит, как обычно?

— Угощайся пряниками, они еще мягкие, — говорю я, чтобы разрядить обстановку.

Он берет, но не ест.

— Арина, я не могу долго ходить вокруг да около. Мне нужно сказать тебе то, что ты имеешь право знать.

Вот теперь становится по-настоящему неуютно.

— Ты меня пугаешь, Стас.

Мужчина отводит взгляд на секунду, сжимает пальцы. Потом снова смотрит прямо.

— Это касается Миши.

Я ставлю перед ним кружку с ароматным кофе, пока он продолжает.

— Один из гостей отравился в его ресторане. Вернее, целая семья. Они подали на него в суд.

— Что? — я едва не плюхаюсь мимо стула. — Ты серьезно?

Он кивает. Без эмоций. Юридическая нейтральность в чистом виде.

— Очень серьезно. У женщины сильнейшая интоксикация, ребенок в больнице. Сейчас все раскручивается через прессу. Миша в панике.

— И… я тут причем?

Стас делает паузу, пьет кофе, специально растягивая неприятную тишину. Только потом отвечает:

— Они ели десерты по твоему рецепту.

Я не сразу понимаю, что он имеет в виду.

— Подожди… это были не мои десерты. Я не имею никакого отношения к его ресторану. Я вообще не работаю с ним!

— Но твой рецепт был в меню. Он просил разрешения опубликовать. Ты не возражала. Он даже снял с тобой сторис в кухне ресторана. Все зафиксировано, если ты помнишь.

У меня в горле пересыхает.

— Так он что, хочет, чтобы я взяла вину на себя???

— Нет, — Стас резко мотает головой. — Он не идиот. Просто ему нужна твоя помощь. Юридически ты не при делах. Но если ты выступишь с комментарием, скажешь, что в его ресторане всегда были свежие продукты, что ты сама лично не раз присутствовала при приготовлении пищи, это ослабит угрозу. И с прессой, и в суде.

— И что, я просто должна его вытащить? После всего?

Стас молчит.

— Он в отчаянии, Арин. Ты же знаешь, он сам по себе не справится. Ему сейчас нужен кто-то, кому доверяют люди. Его публикация не сработает. А ты можешь.

Во мне все клокочет и бурлит. И злость, и жалость, и бессилие. Я закрываю глаза на секунду, в груди тяжело.

Это же Миша. Миша, который мне изменял. Который разбил мне сердце. А теперь я должна его спасать?

— Я подумаю, — выдыхаю холодно.

Стас медленно встает, кружит по кухне, как будто что-то решает внутри себя. Его движения становятся нехарактерно нервными, он всегда был собранным, уверенным. А сейчас будто ищет повод остаться подольше.

— Да блядь, — ругается он и нервно проводит рукой по волосам.

Не понимаю чем вызвана такая резкая смена настроения. Он подходит ближе и вдруг наклоняется, убирает с моего лица прядь волос. Его пальцы касаются моего виска.

— Кому я вру? Ты не обязана, Арин. Правда, — голос у него хриплый, он переходит на шепот. — Никто тебя не может заставить.

— Тогда зачем ты приехал? — смотрю прямо в глаза и не спеша встаю со стула, чтобы хоть чуть быть наравне с ним.

— Просто хотел… поговорить. Убедиться, что ты в порядке.

Моя кожа начинает покалывать там, где он едва коснулся.

Что происходит?

— Я скучаю по тебе, — произносит он негромко. — Не только Миша… я тоже скучаю.

— Стас…, — выдыхаю я.

Горло пересохло. Пульс учащается.

Он не дает мне договорить. Его рука ложится мне на щеку, а в следующую секунду он тянется ближе и целует меня.

Мягко и медленно, будто проверяя мою реакцию. А я на секунду теряю контроль – замерла, не уверена, дышу ли вообще. Запах кофе и мужского парфюма обволакивает. Его губы горячие и настойчивые.

Но потом я быстро и резко отстраняюсь. Сердце бешено стучит в груди.

Смотрю на Стаса в упор.

— Так это ты?! — тихо, почти шепотом спрашиваю я, теряясь в догадках.

Он замирает, не двигается. Только глаза темнеют и смотрят на меня так, словно знают все мои тайны.

И я уже не уверена, кого вижу перед собой.

ГЛАВА 18.

Арина

Я стою посреди комнаты, как вкопанная. Сердце бухает в горле, ладони сжаты в кулаки. Передо мной – Стас. Еще недавно – друг. А теперь кто?

— Так это был ты? — повторяю я онемевшими губами.

Мой голос звучит странно, будто не мой. Он дрожит, и я никак не могу его успокоить.

Стас молчит, только глазами своими огромными и бездонными хлопает.

Теперь все понятно.

Я медленно качаю головой, не веря, что все происходит наяву.

— Ты… ты же видел эти фотографии?! Я показывала их тебе! Слезы, паника, я тогда думала, что схожу с ума, а ты…, — мой голос срывается, и я резко оборачиваюсь, чтобы не дать слезам вырваться наружу. Плечи мелко дрожат.

— Арина, — голос Стаса становится хриплым и сдавленным. — Я…

— Ты сделал вид, что впервые их видишь! — я резко поворачиваюсь к нему. — Ты был рядом, кивал, утешал… А сам все знал! Ты прислал их! Зачем?!

Он делает шаг ко мне, но я отступаю. Еще шаг, а я снова назад. Пространство между нами напряжено, как стальной канат на грани разрыва.

— Потому что этот твой Миша – конченный уебок! — взрывается он наконец-то, и в его голосе смесь: боль, злость, безумие. — Разве ты не видела? Разве ты не понимала, что никакой ночной работы в ресторане не было? Ты оставалась у подруг, а он в это время трахал других в вашей кровати! Ты правда верила ему?

— Конечно верила! — кричу я, и ком в горле разрывается болью. — Я любила его, черт тебя побери! Я собиралась за него замуж! А ты... ты просто взял и...

— Спас тебя! — он приближается, и в его глазах пылает огонь, но не злобы, а одержимости. — Я спас тебя, Арина! Это я ночами сидел у тебя под окнами, когда он кобелем скакал по городу! Это я... Я люблю тебя!

Он хватает меня за руку, и его прикосновение обжигает. Я вырываю свою руку с силой.

— Не смей! — шепчу яростно. — Не смей говорить мне о любви после всего. Это не любовь, Стас! Это… это предательство! Ты манипулировал мной, ты разрушил все. Все!

— Потому что я не мог смотреть, как ты убиваешь себя ради него! — он снова делает шаг, и его руки дрожат. — Я тот, кто тебе нужен, Арина. Я знал это с самого начала. И я просто не мог допустить, чтобы ты стала его женой!

Молчание разрывает воздух. Только наше дыхание: рваное, тяжелое, почти синхронное.

Я чувствую, как внутри все переворачивается. Гнев, предательство, ужас – они бьются внутри, как птицы в клетке. Но сильнее всех ощущается ледяная пустота.

Глаза Стаса полны какой-то странной смесью вины и надежды.

— Как ты вообще умудрился снять эти фото? — шепчу я, быстро соображая. — Ты следил за своим лучшим другом?

Он открывает рот, но я не даю вставить ни слова.

— Ты, блядь, за ним шпионил?! Сидел в засаде, как в дешевом детективе? Это нормально, да?! Ты ведь был его юристом, другом! Ты с ним бок о бок работал!

Стас делает шаг, руки разведены, будто хочет объяснить.

— Я знал, что он нечист. Я хотел убедиться. И знал, что ты слепо ему веришь. Ты не хотела слушать…

— Так ты выбрал просто следить? Ты не пришел сразу ко мне. Ты не показал мне эти фото, когда они могли что-то изменить. Ты ждал.

Я делаю шаг к нему. Ближе. Глаза горят.

— А потом тебе захотелось почесать свое эго, и ты прислал их мне в день девичника. В тот вечер, когда я смеялась, когда я была счастлива. И ты решил: вот сейчас. Сейчас я разрушу все, что у нее есть.

Он опускает голову, массирует виски.

— Я не хотел… так. Просто… ты бы не поверила, если бы я просто сказал. А так – ты увидела все сама.

— О-о-о, спасибо! — я саркастично смеюсь. — Спасибо, что дал мне возможность увидеть! Спасибо, что выбрал момент, когда я была в шуточной фате и с бокалом шампанского!

— Я хотел, чтобы ты проснулась, — бормочет он. — Чтобы ты не вышла за него. Потому что я… потому что ты мне…

— Не говори. Не вздумай опять говорить, что ты это сделал из-за любви, — я почти шиплю. — Это не любовь. Это – контроль, манипуляция и подлость.

Он смотрит на меня, губы нервно кусает, пальцы сжаты в кулаки.

А я отступаю. Рука прижата к груди, будто хочу удержать сердце внутри.

— Подожди, — растерянно говорю я и смотрю на его лицо, — те фотки сделаны со скрытой камеры? Как у тебя получилось?

И тут я прикрываю рот ладонью.

— Значит, у тебя есть и другие фото? Там, где мы с Мишей… вдвоем… в спальне.

Глаза Стаса озаряются вспышкой.

В комнате повисает тишина.

— Отвечай, Стас! — мои нервы на переделе.

— Есть.

У меня весь воздух выбивают из легких. Боже, какой позор. Ведь я ни перед кем не раздевалась, у меня был только Миша. И от мысли, что этот больной урод пялился на меня голую, выбивает меня из равновесия.

— Удали, слышишь? Иначе…

— Иначе что? — ядовито усмехается Стас.

По глазам его противным вижу, как он уже до дыр затер те фотки.

— Только попробуй их где-нибудь обнародовать. Я тебе этого никогда не прощу.

— Не переживай, Арина. Они только для моего личного пользования. И мне жаль, что все раскрылось таким образом, — выдыхает он. — Жаль по-настоящему.

Слезы подступают, но я не дам им упасть. Ни одной.

— Да пошел ты… по-настоящему.

— Арина…

— Пошел вон, — говорю громче и громче, пока не кричу: — ПОШЕЛ ВОН!

Дверь хлопает. Тишина падает на меня, как плита. Я стою одна, босиком на холодном полу, среди разбитых чувств, разбитых иллюзий… и только теперь понимаю, насколько сильно я была слепа.

ГЛАВА 19.

Арина

Я подъезжаю к ледовому комплексу на своей маленькой, уютной машинке. Как черепашка к арене гладиаторов. Миша ласково называл ее «букашечкой», я не злилась. Зато удобная и легко парковаться. Иногда получается поймать небольшой огрызок парковки, но моя ласточка никому не мешает своими габаритами.

Во дворе почти пусто, я бегло прохожусь взглядом по сторонам. И вот оно – идеальное место. Просторное, ближе к входу, и даже без лужи.

Просто какое-то благословение парковочных богов!

Проезжаю чуть вперед, как учил инструктор, поворачиваю голову, выравниваю руль и включаю заднюю скорость. И тут бах! – позади меня, как медведь на танке, резко и бессовестно влетает огромный черный джип.

Я в шоке. Просто в шоке.

— Да вы издеваетесь?! — восклицаю я в полный голос, хлопая дверцей.

Из джипа с достоинством показываются сначала чьи-то длинные ноги в черных джоггерах, потом подтянутый корпус, широкие плечи, а следом и сам носитель «сия величия» - Кирилл Царев.

Даже не надо гуглить. Это он. Его надо сфотографировать, и в учебник по «как выглядит мужик с прописной буквы».

Высокий, чертовски уверенный в себе, черные волосы, борода, солнцезащитные очки, насмешка в уголке рта. На нем серая толстовка и ослепительно белые кроссовки. Будто только что из бутика.

Он кидает на меня быстрый, скользящий, но цепкий взгляд. А глаза у него темные и колючие. Затем он открывает заднюю дверь и достает спортивную сумку.

— Это было мое место, — уверенно произношу я, подходя ближе, как будто не в кедах стою перед броневиком.

Царев медленно оборачивается ко мне, поднимает одну бровь.

— Где написано?

— Где написано, что вы можете влезать, когда человек уже паркуется?! — я делаю жест рукой в сторону своей машины. — Я уже включила заднюю скорость, вы что, не видели?

Он лениво поднимает плечи.

— Видел, но вы же не стояли. Значит, место свободное.

Ах вот как!

— То есть, по-вашему, если дверь приоткрыта, можно влезть в квартиру?

Царев усмехается.

— Если ты стоишь в дверях и мямлишь – кто ж виноват?

Я мгновенно закипаю. Внутри все переворачивается от такой дерзости.

— Вообще-то я не мямлю, а вежливо и с уважением паркуюсь, в отличие от вас, джиповый вы, блин, хам!

Он делает шаг ко мне. Не угрожающе, просто становится ближе. Чуть склоняет голову набок.

— А вы, судя по всему, тот самый фуд-блогер, с которым я вынужден кататься?

— Не знаю, — пожимаю плечами, гордо вскидывая голову. — Может, и не со мной.

Я не стану ему говорить, что давно спалила его. Как он сидел на трибуне и следил за моими успехами, как лайкнул мое фото с пряниками. Я пока попридержу данную информацию для лучших времен.

— Надеюсь, — отвечает он с ледяной вежливостью.

И проходит мимо меня, даже не оборачиваясь.

— Надейся, надейся, — бурчу себе под нос, глядя ему вслед.

Припарковавшись на другом месте, я открываю багажник, вытаскиваю сумку и только тогда замечаю, что руки у меня дрожат. Но не от страха, а от ярости. И… чего-то еще. Что-то бурлит под кожей.

Возмущение! Встал на мое место, этот чертов Царев, и даже не извинился.

Ну, ничего. У нас с ним еще будет разговор. И не один.

Переодеваюсь я быстро, будто убегаю от самой себя. Натягиваю лосины, водолазку, волосы собираю в высокий хвост. Все тело ломит – спасибо вчерашнему героизму. Проклинаю каждый мускул, особенно ягодицы. Но держусь. Не показывать виду. Никому. Особенно ему.

Проскальзываю на площадку, где уже ждет Паша. Три дня подряд он учит меня не бояться льда и кататься. И у меня отлично получается, я уже могу быстро ехать вперед, а вот с катанием назад пока все сложно.

Паша что-то напевает себе под нос, и когда замечает меня, его глаза загораются, как у ребенка перед фейерверком.

— О! Вот ты где, наконец. У меня для тебя новость, — он даже подпрыгивает от возбуждения.

Я хмурюсь и делаю небольшой круг на катке.

— Какая еще новость? Только не говори, что снова меня будут учить падать правильно.

— Нет, все гораздо круче, — парень делает театральную паузу.

Смотрю на него в ожидании.

— Твой партнер принял решение.

И тут я замираю, а сердце мое сжимается в комочек.

— И?..

Мысленно молюсь. Откажись. Пожалуйста. Скажи, что ему надо уезжать в Гималаи, что у него контракт с Цирком дю Солей, что его выкрали инопланетяне. Только не он.

— Ты будешь кататься с самим Кириллом Царевым!

Паша хлопает в ладоши, как будто только что объявил мне о вручении «Оскара». Он весь светится, на его лице – искренний восторг. Парень подъезжает и обнимает меня крепко.

А я…

Вешу в его объятиях, как сарделька и, кажется, опустошена внутри.

— В-а-а-ау, — выдыхаю я без эмоций, без души.

Просто воздух.

Паша этого не замечает. Или делает вид, что не замечает.

— Ты понимаешь, Ариша? Это шанс. Он легенда! С ним этот сезон может стать бомбой! Продюсеры пищат от счастья!

Я что-то мямлю в ответ, что-то вроде «угу». И вдруг…

Краем глаза замечаю движение у входа на лед.

Медленно, будто специально, чтобы эффектно появиться, на лед выходит силуэт в темном спортивном костюме и в капюшоне. Фигуристая походка, мощные плечи, уверенный шаг. Коньки скользят по льду, как продолжение его тела.

Мужчина поднимает голову, медленно снимает капюшон.

Кирилл Чертов Царев.

Явился, не запылился.

Он смотрит прямо на меня. Холодно и оценивающе. Без намека на то, что мы уже сегодня поскандалили на парковке.

Уголок его рта едва подрагивает. Улыбка? Насмешка?

— Да чтоб тебя, — вырывается у меня почти шепотом, и я ставлю руки на пояс.

Паша хлопает в ладоши.

— Вот теперь – поехали!

А у меня внутри только одно чувство.

Меня бросили в клетку с хищником, и ключ выбросили.

ГЛАВА 20.

Арина

Царев быстро разгоняется, проносится мимо нас, как ветер. Делает почетный круг по катку, а потом резко летит на меня. Я стою, как вкопанная, хотя поджилки ой как трясутся.

Мы впиваемся друг друга взглядами. Самая настоящая дуэль!

Я не отъезжаю со своего места. Хотя внутренне весь мой организм орет: «Назад!».

Губы мужчины дергаются в ядовитой ухмылке. Он резко тормозит прямо передо мной, чуть поворачиваясь корпусом, из-под лезвия его коньков разлетаются идеально счищенные пластинки льда.

— Паш, оставь нас, нам надо поговорить, — спокойно произносит Царев, глядя на нашего хореографа.

Паша кивает и уходит неохотно, но все-таки уходит. Он выходит с катка и садится на первый ряд, и на льду остаемся только мы – я и Кирилл Царев.

Он делает шаг ко мне, потом еще один.

— Слушай меня внимательно, звезда, — говорит он, не повышая голоса, но от его тона меня пробирает озноб. — Повторять второй раз не буду.

Царев подъезжает ко мне так близко, что я чувствую его дыхание. Легкий аромат древесного, свежего и дорогого парфюма. Его голос ровный и спокойный.

Он уверен, что добыча уже загнана.

— Я здесь не за медальками. Мне нужно выиграть этот сезон. Это твой шанс засветиться. И мой. Если ты думаешь, что это будет прогулка с фото для соцсетей – можешь сразу свалить с катка.

— Ого, — говорю я, удерживая его тяжелый взгляд, — а ты всегда так приветствуешь своих партнерш?

Царев чуть склоняет голову на бок, глаза щурятся, в уголке рта проступает кривая полуулыбка.

— Обычно мои партнерши знают, куда попали.

— А вот я, видимо, не знала, что записалась в армию.

— Тогда привыкай. С сегодняшнего дня ты в строю.

Он медленно объезжает меня, будто изучает. Я чувствую его взгляд на каждом участке своего тела.

— Ты должна быть готова работать, — продолжает он с наставническим тоном. — Упахиваться, падать и вставать. Если надо будешь ночевать на катке. Я не шучу.

— Поняла. Все ради твоего величия, — отрезаю я, не скрывая иронии.

Царев снова останавливается напротив, опять вторгается в мое личное пространство.

— Ради победы. Не важно, чьей.

— А мне можно хотя бы дышать в этом твоем «режиме тотальной победы»?

— Дыши, — усмехается он. — Пока можешь.

Он смотрит прямо в глаза. Долго и без стеснения, с вызовом.

И я понимаю: игра началась. Но не совсем та, к которой я готовилась.

Здесь все не про шоу. Не про телекамеры. Это личное.

С серьезным лицом я надеваю перчатки, делаю глубокий вдох и возвращаюсь на лед. Царев вычерчивает круги с легкостью, будто не ступни у него, а лыжи.

— Ну что, звезда, — оборачивается Кирилл, — посмотрим, на что ты способна.

— Перестань меня так называть, — отвечаю я сквозь стиснутые зубы. — Я не звезда. Я блогер. Яйца жарю в прямом эфире.

Лицо Царева на секунду зависает. Понял? Или сделал вид, что нет?

Хотя мне все равно. А он усмехается.

— Да, пушинка с характером. Посмотрим, насколько прочная.

Он протягивает мне ладонь. Я колеблюсь, но все же беру его за руку.

Холод от коньков, жар от ладони. Контраст. Как и мы.

— Начнем с базового захода на поддержку, — уверенно говорит он. — Не волнуйся, я тебя не уроню.

Что? Поддержка?

Да я только-только кататься нормально научилась, а тут…

Но я не покажу ему своего страха. Я сильная, я справлюсь.

— Прямо чувствуешь, как я доверяю тебе, — бурчу я, быстро собираюсь и подстраиваюсь под его движение.

Царев ведет меня четко и уверенно, будто я марионетка, а он дергает за ниточки. Мое тело слушается, но внутри все бурлит.

— Шаг, поворот, держи корпус, Арина, не роняй плечи! — отдает он команды, не повышая голос, но с такой властной интонацией, что хочется зарычать.

— Я стараюсь! — огрызаюсь я.

— Этого мало. Ты должна быть в этом, а не просто делать вид.

Он вдруг резко меня подхватывает, и мое тело взмывает над ним, как снаряд. На мгновение я чувствую полет.

И его цепкие руки. Одна железной хваткой держит меня за бедро, чуть выше колена, пальцы будто прожигают сквозь леггинсы. Вторая ложится мне на талию, чуть ниже ребер. В этом захвате нет ни грани неловкости. Он держит меня так, как будто я его собственность. Как будто мое тело – это часть его программы, его плана, его победы.

Я зависаю в воздухе, мои бедра чуть согнуты, спина выгнута, и я буквально чувствую, как каждый его мускул работает подо мной. Как он держит меня одной силой воли и стальными руками. Его грудь почти касается моей. Его лицо слишком близко. Слишком!!!

Глаза Царева холодные и спокойные. Но в них вспыхивает искра, когда я, забывшись, задерживаю взгляд на его губах.

— Дыши, — говорит он тихо.

— Царев, ты с ума сошел?! — вскрикиваю я и на секунду прикрываю глаза.

— Расслабься. Я держу.

Проехав со мной вдоль бортика, он опускает меня вниз, мягко, как пушинку. Не грубо, но и не нежно. Просто с контролем. Он управляет мной, как фигурой на шахматной доске.

— Ты не предупреждал, — шепчу я недовольно и откатываюсь от него подальше.

— В жизни тоже никто не предупреждает, когда тебя подбросят или опустят. Привыкай.

— Да вы посмотрите только, философ, — фыркаю я и провожу руками по лицу, убирая мелкие прядки волос.

И тут Царев хватает меня за руку и впечатывает в себя, смотрит в упор.

— Нет. Я просто знаю, каково это – падать. И как важно уметь вставать.

Я вдруг чувствую, как земля – точнее лед – уходит из-под ног. Потому что в этот момент я вижу в его взгляде не только холод и жесткость. Но и... боль. Настоящую. Глубокую. Спрятанную.

Он тут же отворачивается.

— Еще раз. С захода. И держи корпус, как будто у тебя корона на голове.

— Корона у тебя, Царев. Железная.

Мужчина хмыкает.

— А у тебя стальные нервы. Может, не все потеряно.

ГЛАВА 21.

Арина

— Ну что, мои любимые, — я улыбаюсь в камеру и открываю духовку, — момент истины!

Горячий пар бьет в лицо, щеки мгновенно розовеют. Я аккуратно вытаскиваю форму с картофельным гратеном. Вся кухня наполняется ароматом сыра, трав и чего-то такого... уютного. Почти как обнимашки, только съедобные.

— Посмотрите на это сокровище! — я поворачиваю форму к объективу. — Видите? Видите эту румяную, золотистую, в меру хрустящую корочку? М-м-м... это не просто картофель, это искусство.

В чате начинают сыпаться комментарии. Один смешнее другого:

«Арина, я чуть телефон не залила слюнями!».

«Пощади, я на работе, у меня тут сухая гречка с куриной грудкой! И тоска!».

«Картошка = любовь».

— Вот! Правильный комментарий! — я смеюсь и ставлю форму на деревянную подставку. — Не надо обижать картошку, слышите? Она – друг, не враг. Даже если вы на ПП или на пути к пляжному телу. Потому что счастье тоже калорийное. И, поверьте, фигура не взорвется от пары слоев картофельного блаженства. Главное – мера. И много любви, особенно к себе.

Я беру вилку, аккуратно отламываю уголочек гратена, дую на него и осторожно пробую.

— Боже. Это. Просто. Мммм, — я закатываю глаза, театрально, но искренне. — Сыр в соусе расплавился как надо, картошечка мягкая, но не кашеобразная. Легкий привкус сливок... да это гастрономическая прелюдия, честно. Все, я выхожу из эфира. Ребята, простите, но у нас с картошкой сегодня интим.

Я усмехаюсь, а комментарии быстро маячат на экране мобильного:

«Дай рецепт! Срочно!».

«Завидую твоей духовке».

«Сделай кулинарный марафон!».

Я делаю серьезное лицо:

— Если вы не перестанете шутить про духовку, я обижусь. Она у меня одна. Верная, всегда греет и не врет. Не пропадает на три дня без объяснений, — игриво подмигиваю в камеру. — Стабильность в этом мире – это хорошая духовка и четкий рецепт.

И тут раздается звонок в дверь.

Я озадаченно моргаю, отвожу взгляд в сторону.

— Ну, все, друзья, похоже, за мной приехали. Вдруг это дегустатор из Мишлена, пришел за моей вкусно картошкой? Люблю вас, целую, и пусть ваш картофельный гратен будет горячим, как… ну, вы поняли.

Жму на «Завершить эфир», и экран гаснет.

Остается только запах запеченного картофеля, сливок, расплавленного сыра и звонок, который раздается снова.

Сердце почему-то неспокойно в груди.

Я никого не жду, и звонят почему-то в дверь, а не в домофон.

Соседи что ли?

Открываю двери, и замираю. На пороге стоит…

— Миша?

Он стоит передо мной, бледный, как мел. Темные круги под глазами, щетина, как будто неделю не брился, волосы растрепаны и отросли так, что челка падает на глаза. Куртка помятая, застегнута кое-как.

Он выглядит... разбитым. Не тем безупречным мужчиной с фото, не тем, кто когда-то гладил мне волосы и обещал, что мы все успеем. Этот – чужой.

— Что ты тут делаешь? — с нескрываемым удивлением спрашиваю я. — И как ты вообще в подъезд попал?

Миша кашляет, будто с трудом находит голос.

— Люди заходили… Я просто…, — он сжимает губы. — Мне нужно с тобой поговорить.

Я смотрю на него, а внутри все гудит.

Слишком поздно, Миша.

Но вместо слов я делаю шаг в сторону, открывая дверь шире.

— Входи.

Он проходит мимо меня, словно привидение. Его плечо задевает мое, и я чувствую, как он дрожит. От холода или от чего-то другого, не знаю. Я закрываю дверь, поворачиваюсь и вижу, как он стоит посреди прихожей, будто забыл, зачем пришел.

— Хочешь чаю? — спрашиваю без особого тепла. — Или ты голоден? У меня тут картофельный гратен, твой любимый.

— Не ем с тех пор, как ты ушла, — отвечает он тихо.

Тишина звенит. На кухне – аромат блюда, в прихожей – запах чужого человека, которого когда-то я считала своим.

Миша поднимает глаза, и я вижу в них… что? Боль? Вину? Или просто усталость?

— Ты плохо выглядишь, — говорю я.

Просто констатирую факт.

— Потому что я плохо живу, Арина, — шепчет он.

Миша идет за мной на кухню, смотрит по сторонам, будто что-то ищет. Я включаю чайник, не торопясь. Все мои движения спокойные, как у человека, у которого абсолютно все под контролем. Хотя внутри меня все скручивается от волнения.

— Присаживайся.

Он не садится. Стоит, будто вкопанный, и вдруг резко:

— Это что?

Я оборачиваюсь. Его взгляд впивается в мои колени.

Да уж.. я знаю что там. Там синяки – фиолетовые, с синим отливом, все как есть. Последствия недавних падений и упорных тренировок, но Мише об этом знать не нужно.

— Споткнулась, — говорю я легко, отворачиваясь к шкафчику за чашками. — Кровать слишком высокая. Ударилась.

— Споткнулась? — он подходит ближе. — Арина, да у тебя все колени синие. Ты мне врешь?

— Конечно, — отвечаю я с усмешкой, не поворачиваясь к нему. — Я живу двойной жизнью. Ночами борюсь с преступностью. Иногда падаю с крыш.

Я слышу, как он коротко и резко выдыхает. Напряжение в кухни сгущается, мне становится неуютно.

— Ты… ты правда в порядке?

Я поворачиваюсь к Мише, смотрю прямо ему в глаза.

— Да, Миш. Я в полном порядке.

Он явно хочет узнать больше, но я не даю ни повода, ни возможности.

Чайник закипает. Я наливаю кипяток в кружки. Даю ему одну, он берет.

— Ты не хочешь сказать, где ты была? Что с тобой? — еле сдерживается он, вижу, как его распирает любопытство.

Что он уже себе надумал?

Я улыбаюсь. Спокойно, почти тепло.

— А зачем тебе это?

— Потому что…, — он запинается. — Потому что я все еще…

— Не надо, Миш, — сразу же перебиваю я его. — Не начинай с этого.

Он сжимает кружку. Его губы поджаты, глаза бегают, ищут, цепляются.

— Ты не скажешь?

— Нет. Я уже не обязана тебе ничего объяснять.

— Ты изменилась, — произносит он почти шепотом.

ГЛАВА 22.

Арина

— Стас у тебя был? — Миша бросает фразу сходу, будто весь путь к моей двери только ее и репетировал. — Он обещал уговорить тебя выпустить видео о моем ресторане.

Я облокачиваюсь на столешницу и скрещиваю руки.

— Был. Он все мне рассказал.

Миша прищуривается.

— И? — он тянет это «и», как будто от него зависит все.

В груди становится тяжело. Не просто ком, а камень. Сказать? Рассказать, как Стас признался мне в любви? Что это он прислал те фото, а я, дура наивная, хлопала ресницами и верила в «ночные смены»?

Молчу, стиснув зубы. Хочу, но не могу. Как будто если я скажу, все станет еще грязнее и больнее.

— Я смотрю, между вами что-то пробежало, — произносит Миша с напряженной улыбкой. — Он тебя трогал?

— Нет, — отвечаю резко.

Не потому что защищаю Стаса, потому что это не его дело.

— Это он оставил тебе эти синяки? — он сразу же кивает на мои ноги.

Господи!

Я отступаю от столешницы на шаг назад.

— Нет!

— Ты уверена?

— Абсолютно! — возмущенно взвизгиваю я. — Ты что, с ума сошел?

Миша сжимает челюсть, в глазах мелькает все тот же бешеный блеск.

— Я догадывался, — шепчет он и проводит ладонью по волосам, — что он к тебе не ровно дышит. Я это чувствовал. Он же всегда был рядом. А ты не замечала? Или делала вид?

Я смотрю на него не с болью, а с холодом.

— Нет, не замечала. Я кроме тебя вообще никого не видела, — говорю медленно. — Ни одного мужчину я не воспринимала всерьез, для меня ты был центром всего.

Миша моргает. А потом его глаза раскрываются еще шире, он что-то осознает, складывает все пазлы в своей голове.

— Это ведь Стас, да? Он прислал тебе те фотки?

Я медленно киваю, и чувствую, как в груди становится тесно. Потому что признание Стаса все еще гудит в моих ушах. Потому что он выбрал самый подлый день. И теперь в моей жизни есть уже двое мужчин, которым верить я больше не могу.

— Значит, он, — Миша качает головой, почти смеется, но это смех обреченного. — Он был рядом, и сливал все, как крыса.

— А ты был рядом и изменял, — произношу я спокойно и скрещиваю руки на груди. — Так что не тебе кидаться словами.

Миша подходит ближе.

— Я просто… я хочу все вернуть, Ариша. Мы ведь были…

— Не были, — строго перебиваю я. — Мы притворялись, что были. И все.

Он молчит. Лицо бледное, губы сжаты в тонкую линию.

— Я ведь продолжаю работать с психологом, — тихо говорит Миша. — Она предложила нам сходить вместе. Поможет, если мы оба захотим.

— Типа семейная терапия? — усмехаюсь я.

— Да. Она уверенна, что мы можем проработать все вместе и снова стать счастливыми.

— Миш, ты опоздал. Я уже не та, что была с тобой. И тебе лучше уйти.

Вот каков мой ответ! И пусть он засунет эту терапию себе в одно место! Мне там делать нечего, и прощать я его не собираюсь.

— Арина…

— Уходи.

Он делает шаг назад, потом второй. Но на выходе из кухни оборачивается.

— Ариш, запили видео, прошу.

— Ты лучше со Стасом разберись. Не удивлюсь, если отравление людей в твоем ресторане его рук дело.

Миша кивает и уходит, а я остаюсь в кухне, среди запаха трав, чеснока и недопитого кофе.

И впервые за долгое время ощущаю не одиночество, а тишину.

*****

Я только выхожу из душа, волосы мокрые, накручиваю полотенце на голову, пока телефон разрывается от уведомлений.

Обычно это нормально. Утро. Подписчики – мои лучшие будильники. Но сегодня все иначе: от них ссыплются не лайки, не репосты. А вопросы, один за другим. И еще:

- 74 уведомления.

- 98 упоминаний в сторис.

Че-го????

«Арина, а это что такое?».

«Ты участвуешь в каком-то шоу?».

«Это точно ты?».

«Царев??? (смайлик шока)».

Мои брови сами ползут вверх. Я открываю соцсеть. Первая сторис в ленте – это репост аккаунта фан-группы Кирилла Царева.

Фото: Каток. Под прожекторами – две фигуры. Женская – в синем спортивном костюме, волосы собраны в тугой пучок, поза грациозная, рука в руке у высокого мужчины в черном. Он держит ее. Поддержка. Руки крепко охватывают талию и бедро. Лица неразборчивы, но…

Я знаю это фото! Я знаю этот синий костюм! Я знаю эту поддержку! Я знаю – это я!

— Что за…, — шепчу я, дрожащими пальцами пролистывая вниз.

Фанаты обсуждают, уже почти уверены, выстроили много теорий. Кто-то отметил мой профиль. Кто-то сравнил маникюр, серьги, даже форму ушей.

«Арина участвует в шоу на льду? Вот это поворот!».

«Как она могла не сказать? Скрывала специально?».

«Вот почему она исчезала!».

«Похоже, это не просто проект. Там химия какая-то (смайлик огонька)».

У меня пересыхает горло, и я плюхаюсь на диван.

— Кто это слил? — спрашиваю у пустоты.

Но, кажется, я знаю ответ. Только двое могли сделать фото в тот момент: оператор, который нас снимал для нарезки в шоу или … Царев.

В следующую секунду мой телефон дрожит в руке.

Звонок. На экране – Паша. Я сразу же отвечаю, гася в себе злость.

— Паша, какого хрена? Кто слил фото? — не даю ему даже пискнуть в трубку.

Молчание.

Прислушиваюсь, на том конце раздается какая-то возня, как будто кто-то передает трубку.

— Арин, это Кирилл, — раздается уверенный голос Царева. — Не психуй. Контракт о неразглашении не нарушен, лиц не видно. Но тебе стоит быть готовой. Это только начало.

Глубокий вдох. Я смотрю на свое отражение в темном экране телевизора.

Вот теперь игра началась по-настоящему. И правила теперь пишем не мы.

ГЛАВА 23.

Арина

Я захожу… Нет! Я влетаю в огромный зал, где залит каток. Сжимаю в руках свои коньки и перчатки так крепко, что костяшки пальцев белеют. Сердце колотится в горле.

Он уже там. Спокойный, как танк. На льду, в черном, сосредоточенный, идеальный. Его спокойствие окончательно выбивает меня из равновесия.

— Царе-е-е-ев! — ору на весь каток, и звук разносится под своды.

Он поворачивается, не спеша. Улыбается. Да как он вообще смеет улыбаться?!

Я не сдерживаюсь, подлетаю к бортику и бросаю в него перчатками. Они летят прямо в грудь, но Царев ловит их одной рукой и, конечно же, еще и показательно кланяется.

— Клоун!

— Бешеная, — фыркает он весело.

— Стоять! — рявкаю я, натягивая коньки на ходу.

Он посылает мне воздушный поцелуй и... убегает по льду!

— Кирилл!!! — я бросаюсь за ним, едва успев затянуть шнурки.

Каток пустой. Только мы двое и наши злые и острые эмоции. Точнее мои, Царев спокоен, как удав. Его даже раззадоривает моя ярость. И я готова его придушить. Его крепкую шею, конечно же, мне обхватить не удастся, но я с удовольствием вцеплюсь в него своими ноготками.

Я мчусь за ним, скольжу, подрезаю траекторию, но он смеется, играет и дразнит, уходит в сторону на легком повороте.

— Стоять, гад! — кричу я и испепеляю его гневным взглядом.

Царев продолжает хохотать и, чертя дугу на льду, ускользает от меня. Скользит легко, как будто издевается.

— Ты всегда так заводишься по утрам? — дразнит он, катаясь кругами вокруг меня.

Он делает еще круг и, внезапно, разворачивается. Сразу же ловит меня, со скоростью летящую прямо на него. Мужчина хватает меня за талию в прыжке, и я резко врезаюсь в его грудь.

Воздух вылетает из легких. Мы стоим посреди льда. Я дрожу не только от холода.

— Это ты слил фотки?! — шиплю ему в лицо, сжав кулаки у его груди.

Его глаза темнеют, а улыбка медленно сходит с лица.

— А что, если да? — бросает он тихо.

— Ты... ты... — слова застревают в горле. — Зачем?!

— Арина, это шоу! — резко говорит он. — Надо подогревать интерес! Эмоции, слухи – это часть игры! Мы должны быть на первых полосах, а не в подвале трендовой ленты!

— А меня ты спросил?! — визжу я, толкая его в грудь.

Царев не двигается, только смотрит на меня, наклонив голову в бок.

— Я спасаю наш проект! — рычит он. — Спасаю тебя, в том числе! Или ты хочешь, чтобы про тебя забыли, как только шоу закончится?!

Я задыхаюсь от злости.

— Я сама решаю, что мне нужно! — почти шепчу, потому что кричать больше нет сил. — Мне не нужны фотки украдкой. Мне не нужны грязные слухи. Мне..., — горло сдавливает. — Мне нужно, чтобы хоть кто-то... хоть кто-то был честен!

Между нами почти нет воздуха. Он смотрит на меня так, что сердце взрывается внутри.

— Я знал, что ты потом все равно обидишься. Так хотя бы с пользой.

Мои пальцы сжимаются в кулаки.

— Самовлюбленный идиот! — выплевываю я.

— Зато искренний, — с усмешкой бросает он.

Я сжимаю зубы, готовая врезать Цареву хоть чем-то тяжелым, но в этот момент на лед выходит Ирина Михайловна.

— Да уж, голубки, — говорит тренер с ленивой усмешкой, обводя нас пронзающим взглядом. — Весь интернет пестрит вашими фото. Чувствую, на шоу будет жарко.

Я скрещиваю руки на груди, чувствуя, как внутри все горит. Царев же продолжает сохранять спокойствие.

— Я решила кое-что изменить в вашей постановке, — продолжает Ирина Михайловна. — Теперь вам нужно показать высший класс. Настоящее доверие. Реальные эмоции.

Она делает паузу, будто специально дает нам время переварить слова.

— Поэтому в финале вы будете делать сложную поддержку. Очень близкую. Очень рискованную. Такую, где один неверный жест, и все, катастрофа. Чтобы вы зависели друг от друга полностью.

Я открываю рот, чтобы возразить:

— Ирина Михайловна, да вы шутите! Мы с ним друг друга на дух не переносим!

Царев только усмехается, будто ему это только в радость. Я хочу его ударить. Коньком желательно.

— Тем более, — спокойно отвечает тренер. — На экране будет химия и искры. Публика обожает искреннюю ненависть. А потом – растопленное ледяное сердце. И ты, Арина, будешь блистать. Вам обоим это только на пользу.

— А если я его не выдержу? — шиплю сквозь зубы.

— Тогда рухнешь с ним вместе, — спокойно парирует Ирина Михайловна и отходит от бортика. — Начинаем через пять минут. Готовьтесь.

Она оставляет нас одних на льду.

Я разворачиваюсь к Цареву. Он стоит, заложив руки за спину, как будто экскурсовод на прогулке, и спокойно смотрит на меня.

— Ну что, звезда? — лениво бросает он. — Доверишь мне свою жизнь?

Моя кожа покрывается мурашками.

Да чтоб тебя, Царев.

— Только попробуй уронить меня, я сверну тебе шею.

Царев, даже не моргнув, ядовито ухмыляется:

— А что, боишься, что твоя красивая мордашка пострадает? — его голос сочится ядом. — Им же ты светишь в своих соцсетях? Публику соблазняешь.

Видит бог, я пыталась быть сдержанной, но его слова, сработали, как детонатор.

Все, прячьтесь!

— Пряниками медовыми я там свечу, ясно?! — взрываюсь я, вмиг забывая про лед и про тренировку. — Которые, ты, между прочим, сам лайкал! И не надо сейчас делать вид, что ты не палишь мою страницу, Царев! И как было смешно видеть, что ты забрал потом свой лайк обратно!

Он даже не пытается оправдаться. Только ухмыляется шире, дерзко и вызывающе.

— Ну, пряники так пряники, — лениво бросает он, не скрывая издевки. — Хотя я бы сказал, что иногда это выглядит так, будто ты рекламируешь себя, а не свои блюда.

Я вскипаю так сильно, что, кажется, воздух вокруг меня начинает потрескивать.

— Знаешь что, Кирилл? — я делаю шаг вперед, ткнув пальцем ему в грудь. — Если ты так страдаешь от моей «саморекламы», может, тебе стоит меньше пялиться и больше кататься?

ГЛАВА 24.

Арина

Я сижу на сером диване в комнате для интервью, с микрофоном, прицепленным к белому свитшоту, на котором красуется логотип телешоу «Лед и пламя».

Кирилл рядом, но на опасном расстоянии вытянутой руки.

Я ловлю боковым зрением, как он развалился на спинке дивана, как будто мы не на съемках, а на домашней вечеринке. Беззаботный, наглый и, конечно же, самодовольный.

Оператор настраивает свет. Девушка с планшетом читает вопросы.

— Все просто: вы рассказываете, как работаете в паре, что испытываете, какие сложности и радости. Шутки, флирт – это отлично. Народу нужно видеть вашу химию. Окей?

Химия.

Да у нас тут ядерный реактор с риском взрыва!

— Пять секунд до записи! — предупреждают нас.

Я еще раз вдыхаю глубоко, до боли в ребрах. Волнение подкрадывается на цыпочках. Кирилл двигается ко мне, мы соприкасаемся бедрами. А потом он поворачивается ко мне, и в этот момент в его глазах мелькает что-то похожее на вызов. Как будто говорит: «Ну что, поиграем, малышка?».

Камера включается. Красная лампочка загорается.

— Привет всем! — улыбаюсь я так широко, что щеки сводит. — Мы команда... ну, почти команда, — с поддразниванием добавляю я, и Кирилл тут же смеется.

Он наклоняется ближе ко мне, едва касаясь плечом моего плеча.

— Почти? — кивает он в камеру. — Я бы сказал, мы – взрывная смесь.

Оператор радуется, одобрительно показывает палец вверх.

Я моргаю невинно, прячу глаза за ресницами.

— С Кириллом всегда весело! — щебечу я. — Иногда он делает вид, что меня терпеть не может...

— А иногда не делает вид, — вставляет он быстро, и мы оба смеемся.

Черт тебя дери, Царев, не накаляй, а?!

Наш смех искусственный и натянутый, но в камере все выглядит идеально.

Кирилл легко кладет ладонь на мое колено, совсем чуть-чуть, дружеский жест. Я через силу не отстраняюсь. В ответ игриво дергаю его за рукав.

— На самом деле мы отлично сработались, — продолжаю я. — Без шуток.

— Да, — соглашается он, и его рука медленно скользит обратно на собственное колено. — Арина очень терпеливая. Даже когда я делаю глупости на льду.

Я улыбаюсь так, что у меня уже челюсть сводит. Внутри же хочется заорать: «Глупости?! Да ты сам – ходячая катастрофа!».

— Мы оба учимся, — дипломатично вставляю я. — И я уверена, наш номер вас удивит.

— Надеюсь, в хорошем смысле, — подмигивает Кирилл и, конечно же, опять прикасается ко мне, на этот раз кончиками пальцев к локтю.

Оператор доволен, съемочная команда шепчет: «Они просто огонь!».

Если бы они только знали, что на самом деле тут пылает не романтика, а чистая ярость.

— Стоп! Спасибо!— командует режиссер.

Красная лампочка гаснет.

Я тут же выпрямляюсь и отодвигаюсь от Кирилла, как будто он радиоактивный.

— Ты шикарная врунишка, Арина, — мурлычет он мне вполголоса, вставая с дивана. — Премия Оскар за лучшую комедийную роль.

Я поднимаюсь медленно, намеренно сталкивая свое плечо с его плечом. Ну, если быть точнее – с предплечьем, он все-таки выше меня.

— А ты шикарно прикидываешься нормальным, Царев.

Он смеется тихо, а я тяжело вздыхаю. Снова этот противный, наглый смешок.

Мы выходим из комнаты для интервью. Я еще держусь на автопилоте, улыбаюсь вежливо тем, кто попадается на пути. Кирилл рядом, напряженный, будто сейчас сам себе зубы расколет от злости.

И вдруг я вижу ее. У стены стоит девушка – высокая, стройная, с идеальной укладкой и холодной уверенностью в глазах. Пальто дорогое, туфли на тонком каблуке. Выглядит так, будто может одним взглядом испепелить любого. И лицо ее кажется странно знакомым…

Где-то я ее уже видела. Наверняка на фото, в статьях.

Девушка смотрит на Кирилла, чуть склонив голову.

— Кир, можем поговорить? — ласково спрашивает она.

Кирилл будто бы на секунду теряет равновесие, быстро меняет выражение лица на безразличное.

— Ну, давай поговорим, — бурчит он.

Они отходят в сторону, за колонну. Я стою на месте, растерянная, но надолго одной остаться не дают: ко мне подходит Паша.

— Молодец, Арина, — говорит он с улыбкой. — Если и на шоу так же будете играть, вас обожать начнут.

— Спасибо, — киваю я, потом кидаю взгляд в сторону Кирилла и незнакомки. — А кто это?

Паша криво усмехается.

— Это Алена Морозова. Бывшая партнерша Кирилла.

— И... бывшая девушка? — уточняю я, прищурившись.

Паша явно не хочет в это влезать в это дело и мнется.

— Да ладно тебе, Паш, — улыбаюсь я, приободряя его. — Я никому. Честно.

Он вздыхает.

— Кирилл собирался сделать ей предложение. Все шло к свадьбе. Но потом его травма, операции... и все пошло под откос. Сама понимаешь.

Я опускаю глаза, тяжело вздыхаю.

— Так, не кисни, — Паша берет меня под локоть и уводит в сторону катка, — у нас еще сегодня один прогон, пошли.

Кирилл возвращается на лед после разговора с Аленой хмурый, сжав челюсти, брови сведены в одну суровую линию.

Я замечаю, как он чуть ли не выпрыгивает на лед, как натягивает перчатки резкими и злыми движениями.

Что бы там ни случилось, он явно готов сорвать злость на первом, кто подвернется под руку. И, разумеется, этим кем-то оказываюсь я.

Тренер Ирина Михайловна подает команду начинать прогон номера.

Мы встаем в начальную позу. Играет плавная и нежная музыка, я начинаю про себя счет. Но вот движения Кирилла к нежности не имеют ни малейшего отношения.

Он хватается за мою талию, сжимая слишком крепко. Толкает в нужную позицию с силой, от которой у меня перехватывает дыхание.

Каждое его движение, как удар. Резкое. Без уважения. Без заботы.

Я еле удерживаюсь, чтобы не упасть на повороте, он бросает меня в поддержку как мешок картошки, не пытаясь смягчить свои действия.

Терплю до первой паузы. До первого «стоп» от тренера. А потом не выдерживаю.

ГЛАВА 25.

Арина

Я вылетаю из ледового комплекса, как ядро из пушки. Спортивная сумка, перекинутая через плечо, глухо ударяет по бедру. Сердце колотится от злости, кулаки сжаты.

Мерзавец. Мудак. Самовлюбленный нарцисс на коньках.

— «Для меня – ты просто проект», — передразниваю его, специально коверкая голос. — Да чтоб тебя, Царев. Чтоб тебя и твои идеально подстриженные волосы!

Топаю к парковке, едва сдерживаясь, чтобы не пнуть поочередно каждый бордюр. Увидев свою машину, ускоряю шаг, как будто родной салон моей «букашечки» способен меня утешить.

Но нет.

С водительской стороны, как назло, припаркован черный глянец – крутой мерс. Близко. Слишком. Как будто специально.

— Ну конечно, — бормочу я и шумно выдыхаю, — день бы не удался без автоакробатики.

Пробую просочиться в узкий промежуток. Дверь открывается сантиметров на двадцать.

Мое тело – не жидкость, а жаль.

Разворачиваюсь, чтобы пролезть с пассажирского, ныряю в салон, свечу своим задом на всю парковку, как вдруг:

— Арина?

Замираю.

Голос спокойный, бархатный, с легкой хрипотцой. И, что самое главное – узнаваемый.

Я обратно вылезаю из машины, поворачиваю голову.

Позади стоит мужчина в темном пальто, классические ботинки блестят даже в тени.

Виктор Квантидиани.

— Здравствуйте, — произношу я, выпрямляясь и прижимая сумку к себе чуть крепче, чем надо. — А вы… что вы здесь делаете?

Улыбка у него приятная, как и тогда, у эвакуатора. Только в этот раз его взгляд изучающий и чуть настороженный.

— Проезжал мимо. И вдруг вижу, знакомая фигура. Признаюсь, не ожидал встретить вас здесь. Каток – не совсем ваше амплуа.

Мое сердце делает лишний удар.

Он видел? Слышал? Знает?

— У меня тут… дела, — отвечаю уклончиво, поправляя волосы. — А вы?

Мужчина делает шаг ближе, руки в карманах, взгляд внимательный, почти цепкий.

— У меня тут партнеры – фитнес-клуб рядом. Но сейчас, похоже, важнее другое.

Он кивает на мою машину.

— Вам помочь? Или вы уже стали мастером парковочных балетов?

Я фыркаю и качаю головой.

— После сегодняшней тренировки – могла бы сдать экзамен на парковщика-каскадера.

Виктор низко посмеивается.

— Тогда позволите проводить вас хотя бы до пассажирской двери?

Мельком смотрю на него. Стоит весь такой уверенный, стильный и сдержанный.

Небо и земля по сравнению с одним ледяным идиотом.

— Почему бы и нет, — говорю я и подмигиваю, удивляя саму себя. — Хоть кто-то сегодня предложил помощь, а не поддержку лицом вниз.

— Знаете, — говорит Виктор, когда я уже почти устраиваюсь на пассажирском сиденье, — у меня появилась мысль.

Я поворачиваюсь, бросаю на него взгляд исподлобья.

Он стоит, облокотившись на дверь соседской машины. Такое ощущение, что он вообще не знает, что такое торопиться или нервничать.

— В такие дни, как у вас сегодня, — он кивает в сторону катка, не задавая лишних вопросов, — необходима экстренная терапия. Сахарная.

— Вы предлагаете торт? — спрашиваю я, уже заранее зная, к чему он клонит.

— Нет. Я предлагаю кофе, — он улыбается. — Ароматный, крепкий, в уютном месте. Без камер, без тренировок и без…, — он на секунду замолкает, — без поддержки лицом вниз.

Меня пробирает смех, искренний и заливистый.

Царев, наверное, где-то там сейчас все еще мучает лед своей злостью, а я?

А я стою на парковке, с коньками в сумке и соглашаюсь идти пить кофе с мужчиной, у которого идеально завязан галстук и даже улыбка выглядит как фирменный логотип.

— Хорошо, — говорю я и захлопываю дверцу своей машины. — Но предупреждаю: я в спортивках, с расшатанными нервами и с настроением на уровне «не подходи – убьет».

— Значит, все идеально, — спокойно отвечает Виктор. — Потому что я в пальто, с недосданными отчетами и уровнем стресса – «подавай кофе, иначе убью».

Мы подходим к его машине, и он галантно открывает мне дверь.

— Ну что, Арина, мир кофе еще не готов к нашему союзу?

— После сегодняшнего – мне плевать. Пусть готовится.

Я сажусь в его машину и впервые за день не чувствую раздражения. Только странное облегчение. Как будто кто-то нажал паузу, и можно хотя бы на час выдохнуть.

Мы сидим у окна. Маленький столик, две чашки: мой капучино и его черный кофе без сахара. На блюдце между нами лежит одинокое миндальное печенье, которое Виктор зачем-то отодвинул в сторону, будто оно мешает беседе.

— Значит, ты фигуристка? — спрашивает он, откидываясь на спинку кресла. — Или все-таки актриса, учитывая, как ты театрально вышла из комплекса?

Я закатываю глаза, пряча усмешку в чашке.

— Не фигуристка. Просто обычная участница временного безумия.

— Безумие, значит, — повторяет он с интересом.

Я медленно опускаю чашку обратно на блюдце.

— Иногда, чтобы не сойти с ума, нужно немного нырнуть в такое безумие.

Виктор смотрит на меня чуть дольше, чем следует.

— Слушай, а давай на «ты»? — вдруг предлагает он. — А то мне как-то странно «выкать» человеку, который готов был съесть меня глазами на парковке.

— Съесть – это громко сказано, — фыркаю я, принимая защитную позицию. — Так, прикусить слегка.

— Хорошо. Тогда начнем с простого. Я – Виктор, — он подает руку.

— Арина, — отвечаю я, пожимая ее. Его ладонь теплая и крепкая. Рука уверенного человека, который точно знает, чего хочет.

— Приятно познакомиться, Арина. Скажи честно, — он наклоняется чуть ближе, — ты часто готова отправиться пить кофе с малознакомыми мужчинами после эмоциональных качелей на льду?

Я прищуриваюсь.

— Во-первых, почему с малознакомыми? Однажды ты выручил меня, подсказал мне, где искать мою машину. Во-вторых, соглашаюсь, только если у мужчин очень интеллигентное пальто и вкус на кофе выше среднего.

Он смеется, открыто и красиво. Атмосфера между нами становится чуть легче. Уже не как у случайных знакомых.

ГЛАВА 26.

Арина

Я жму на газ, выворачивая руль резче, чем нужно. Машина рычит, как будто чувствует мое настроение. В голове шум, но не от дороги, не от мотора, а от мыслей, разогнанных до предела.

Зачем так срочно? Почему голос у Олеси дрожал? Что может быть настолько важным?

Кирилл снова всплывает в мыслях. Его лицо, хмурое, злое, как буря на замерзшем озере. Его руки сильные, но сегодня злые, дерганые и небрежные.

И я, конечно же, должна все понять, все проглотить, потому что у него настроение не то. Потому что звезды не встали правильно, или потому что кто-то из прошлого вдруг снова напомнил о себе?

Фары встречных машин проносятся мимо, а я сжимаю руль так, что пальцы сводит.

Через пятнадцать минут я паркуюсь у кофейни. Олеся уже внутри, сидит в углу у окна, вертит чашку с чаем. Как только я подхожу, она вскакивает. Глаза у нее испуганные.

— Ну? — говорю я, сбрасывая спортивную жилетку на спинку стула. — Что за пожар?

— Садись, — шепчет она, оглядываясь по сторонам.

— Олесь, ты меня пугаешь. Я пока ехала к тебе, уже представила все: от трупа в подвале до шантажа. Говори.

— Одна из судей шоу…, — начинает она, делает паузу, подогревая мое треснувшее терпение. — Это Алена Морозова.

Я удивленно смотрю на подругу.

— И?

Олеся хмурится.

— Арина, ты же понимаешь, кто это?

— Да, бывшая партнерша Кирилла, бывшая девушка. Ну и что?

— Она – судья. То есть она будет сидеть в комиссии и смотреть. Судить. Его. Вас. Тебя.

Я откидываюсь на спинку и шумно выдыхаю. И ради этой новости я неслась через весь город, оставив Виктора с недосказанностью в кафе?!

Даже не успели номерами обменяться. Досада.

— Это ты мне и хотела рассказать? — медленно спрашиваю я.

— Да! — восклицает она. — А ты разве не понимаешь, насколько это все меняет?

— Да ничего это не меняет, Олесь, — отрезаю я. — Какая, к черту, разница, кто будет сидеть в жюри? Хоть его бабушка! Я не собираюсь прогибаться под личные истории Царева. Это его призраки, не мои.

Олеся молчит. Я вижу, как она хочет что-то еще сказать. Возможно, предупредить. Возможно, просто быть рядом.

Но я поднимаюсь.

— Спасибо, что рассказала, правда. Но теперь я понимаю, почему он весь день был на взводе.

Я уже готова уйти, как вдруг слышу за спиной:

— Постой, Ариш, а ты где была до этого?

Я оборачиваюсь, и в голосе Олеси слышится уже не тревога, а искреннее любопытство. Она чуть прищуривается, как всегда делает, когда чует сплетню.

Я закатываю глаза, но губы предательски растягиваются в улыбке.

— Кофе пила.

— Кофе? — она тянет слово, как жвачку. — Одна?

— С Виктором, — бросаю я небрежно и поворачиваюсь обратно к столику. Смотрю на нее и с наслаждением наблюдаю, как ее глаза округляются.

— С тем самым Виктором?! — шипит она, наклоняясь ближе. — С тем красавчиком у ресторана?

— Ну да, тем самым, — киваю я, наливая себе из чайника зеленый чай.

— Тот, что на майбахе? — уточняет подруга.

Я киваю и делаю медленный глоток. Пусть она мучается. Я прям слышу, как ее распирает от любопытства.

— Как?! — она чуть не подпрыгивает на месте. — Как вы снова пересеклись? Ты ему позвонила?

— Нет. Он сам нашел меня у тренировочного комплекса. Увидел возле машины и подошел. Предложил кофе, и, ну… день был отвратительный, я согласилась. Хотела немного цвета в этот серый ад.

Олеся уставляется на меня, приоткрыв рот.

— Арина, ты даже не представляешь, насколько ты сейчас выглядишь как главная героиня какого-нибудь фильма. Майбах, кофе, холодная ярость на льду…

Я усмехаюсь.

— Да ну тебя, это просто кофе.

— Ничего не просто, когда это Виктор Квантидиани. Он же из тех, у кого и носки, наверное, из шелка. И он реально просто подошел?

— Он был милым и удивительно спокойным, вежливым. Слушал. Не тараторил, не пытался впечатлить. Просто… человек, с которым было легко.

Олеся склоняет голову, разглядывая меня.

— И как ты себя чувствовала?

Я ненадолго задумываюсь, потом отвечаю:

— Как будто кто-то впервые за долгое время не пытался меня переделать, додавить или заткнуть. Просто смотрел на меня, как на взрослого, самостоятельного человека. Не как на девочку из соцсетей. Не как на разозленную партнершу. Просто, как на меня.

Олеся тепло и мягко улыбается.

— Ну что ж, интересно. Очень даже.

Я киваю.

И думаю про себя: интересно – не то слово. Потому что теперь в уравнении, где уже было достаточно переменных, появился новый игрок. И, кажется, он знает, чего хочет.

ГЛАВА 27.

Арина

Я стою за ширмой у самого выхода на лед, и мне кажется, будто мир сжался до этих нескольких квадратных метров. До дрожи в коленях. До грохочущего сердца, не просто стукающего, а будто пытающегося пробить грудную клетку изнутри. Оно не только в груди, оно в висках, в животе, в подушечках пальцев, которые не слушаются.

Я покачиваюсь на коньках, будто пытаюсь найти устойчивость в этом зыбком пространстве. Прожектор за ширмой мерцает, и его свет отбрасывает тени от движущихся фигур за кулисами. Тени танцуют. Как и мы скоро.

Там – камеры, зрители, пронзительные софиты, вспышки, и, главное – наш номер, который мы до сих пор ни разу не откатали чисто.

Эта дурацкая новая поддержка от Ирины Михайловны, которую она добавила недавно. У нас было слишком мало времени, я ведь только-только научилась кататься, слегка ослабила страх упасть. А тренеру как будто мало было нашего недоверия, наших ссор, моего полного отсутствия спортивной базы.

А тут нате вам, получите – распишитесь!

Высшая сложность, черт бы ее побрал.

То я не выхожу в нужную точку, то Царев берет меня не теми руками, то мы оба оказываемся на льду, как два валенка.

— Соберись, Ариша, — шепчу я себе и сжимаю кулаки. — Только бы не сегодня. Не на этом шоу. Не перед всей страной.

Я краем глаза смотрю на Кирилла. Он как скала. Никакой паники, только спокойствие и концентрация. Волосы гладко зачесаны назад, взгляд холодный, но сосредоточенный.

И в этот момент я вижу в нем не высокомерного мудака. Не того, кто язвил, кто ловко подначивал, кто вечно отстранялся. Нет. Передо мной – партнер. Профессионал. И, кажется, впервые – союзник.

Только легкое напряжение в челюсти выдает, что Царев все-таки живой.

Он поворачивается ко мне и наклоняется чуть ближе.

— Дыши, пряничная королева, — произносит тихо, почти шепотом.

— Я дышу, — фыркаю.

— Нет, ты задыхаешься.

Я закатываю глаза, но он продолжает:

— Ты справишься. Мы справимся.

Я слышу в его голосе не насмешку, а уверенность. Он смотрит на меня, как на равную. Как на ту, кто может.

Он протягивает руку ладонью вверх.

— Давай. Покажем им, на что мы способны.

И в эту секунду голос ведущей раскатывается над ареной:

— Встречайте! Пара, о которой уже говорит весь интернет – Арина Королева и Кирилл Царев!

По арене раскатывается гул аплодисментов, яркие софиты бьют в лицо. А лед...

О, лед! Он скользкий, предательский, но я уже делаю первые шаги, и Кирилл рядом. Одна его рука – у моей спины, он ведет меня точно, мягко, будто мы не враждуем с первого дня знакомства, а танцуем вместе годы.

Я скольжу рядом с Царевым и улыбаюсь, как учили, смотрю в камеру. Чувствую, как Кирилл сжимает мою руку чуть сильнее.

Тема сегодняшнего выпуска – «Первая встреча». Судьбоносная. Взрывная. Та, что оставляет след в теле и памяти. Нам с Кириллом досталась музыка, от которой у меня мурашки с первой ноты – «Experience» Людовико Эйнауди. Струны, перетекающие в клавиши, как будто и, правда, рассказывают о чем-то важном. О том, как ты впервые сталкиваешься с человеком, от которого потом не можешь отвести взгляд. Даже если хочешь.

Костюм на мне глубокого синего цвета, почти как чернильное небо перед грозой. Полупрозрачный верх, на тонких лентах, спина почти открыта. Юбка легкая, многослойная, будто пыльца, развевается от каждого движения. На боку вышивка – серебристая, как вспышка молнии.

Мне сначала показалось, что это слишком. Слишком откровенно. Но потом, глядя на свое отражение в стекле возле выхода, я поняла, что этот образ не про тело. Он про уязвимость. Про открытость. Про то, как страшно быть пойманной, и как все равно тянет шагнуть вперед.

Кирилл в черном. Его костюм сдержан, но идеально скроен. Плотная ткань, строгие линии, подчеркивающие его силу. Мы контрастны, как свет и тень. Но именно в этом и есть суть номера.

Мы – противоположности.

Но именно в этом столкновении и рождается ток.

Мы стоим рядом, почти не касаясь друг друга, и я чувствую, как мое сердце замедляется. Основной свет гаснет, мы остаемся на льду лишь в небольшом освещенном круге.

Как будто этот момент и, правда, судьбоносный.

Начинает играть музыка, мы ждем три секунды, глядя друг другу в глаза и мысленно ведя счет.

А потом…

Первое движение – мы вращаемся вокруг себя и поворачиваемся друг к другу лицом, руки сплетаются. И это прикосновение будто оставляет ожог на коже. Его пальцы касаются моего запястья – уверенно, решительно, но осторожно. Он подводит меня к себе, наши тела почти соприкасаются.

Я слышу, как зал замирает.

Кирилл смотрит мне в глаза. И в его взгляде я вижу все: хладнокровие, контроль, сила.

Я могу положиться на него. Пусть хоть на эту минуту.

Мы делаем шаги в унисон. Я чувствую его дыхание, чувствую, как он направляет меня без слов. Все движения текут, как будто между нами давно нет злости – только точечный импульс, идеальный контакт, и сладкий момент.

Сначала все идет по плану. Переходы, вращения, взгляд в глаза. Я чувствую, как внимание всех присутствующих буквально повисло над нами.

А потом наступает момент истины.

Поддержка. Та самая. Сложная для меня, как для новичка.

Кирилл откатывается от меня. Я делаю разбег, готовая упасть в его объятия. Все сжимается внутри от волнения.

Пожалуйста, получись!

Мелькает его взгляд.

Царев готов.

Я отрываюсь ото льда.

И…