Есть особый звук, который врачи скорой помощи слышат во сне. Даже когда не спят. Даже когда сидят в душной курилке с пластиковым стаканчиком остывшего кофе и смотрят в никуда.
Это резкая вибрация телефона.
Служебный смартфон оживает в кармане моего халата, и я уже знаю, что эта ночь не закончится тихо. На экране красная карточка вызова. Загородный отель «Бельведер». Мужчина, тридцать восемь лет. Возможный анафилактический шок. Состояние критическое.
- Едем. - Говорю и киваю Мише, моему напарнику, который уже тащит реанимационный чемодан к машине.
Миша молчит всю дорогу. Он вообще редко, поэтому с ним комфортно работать.
Я смотрю в окно, где ночной город размазывается жёлтыми пятнами фонарей, и перебираю в голове возможные причины. Арахис? Морепродукты? Или, может, кто-то решил поэкспериментировать с экзотическими афродизиаками?
Мы укладываемся в двадцать три минуты, доехать так быстро для загородного отеля это почти рекорд.
Меня встречает консьерж. Он что-то лепечет про «номер люкс» и «всё оплачено», но я его не слушаю. Я уже иду вперёд, готовая к работе.
Дверь номера распахнута настежь. Первое, что я вижу - женщину. Она стоит посреди комнаты в шёлковом халате. Волосы у неё растрёпаны, лицо в слезах. Она оборачивается на звук моих шагов и кричит, точнее не кричит, воет:
- Спасите моего мужа! Пожалуйста, спасите его!
У неё истерика, а я захожу в номер.
И у меня самой чуть не случается истерика.
На огромной кровати, среди смятых простыней и декоративных подушек, лежит Дмитрий. Мой муж.
Глаза у него закрыты. Кожа покрыта красными пятнами, дыхание поверхностное, он без сознания.
Время не останавливается. Время вообще не умеет этого делать, как бы нам ни хотелось. Оно просто замедляется, растягивается, а я пытаюсь понять, что тут произошло.
Дмитрий, мой Дмитрий лежит в номере отеля. С женщиной, которая называет его своим мужем.
Что он вообще здесь делает?
Вопрос взрывается где-то в затылке, расползается горячей волной по черепу. Что делает в загородном отеле, с полуголой женщиной в шёлковом халате? Почему у неё истерика? Почему называет его своим?
Они что любовники?
Злость охватывает меня.
В голове вспыхивает чёткая мысль: нужно оставить его. Просто развернуться и уйти. Пусть эта женщина, которая называет его своим мужем, спасает его сама. Пусть целует его посиневшие губы и вдыхает жизнь в лёгкие, которые отказываются работать.
Я могу просто стоять здесь. Могу сказать, что опоздала. Что не успела. Что анафилактический шок случился слишком быстро.
Но нет. Я так не могу.
Мои руки уже двигаются. Потому что я не жена сейчас, я прежде всего врач. И между этими двумя понятиями сейчас пропасть шириной в океан.
Но ситуация абсурдная, я спасаю жизнь мужчине, который только что разрушил мою.
- Адреналин. - Бросаю Мише, падая на колени рядом с кроватью.
Миша замирает на долю секунды. Вижу, как его взгляд скользит по лицу Дмитрия, и узнаёт его.
- Да это же...
- Наш пациент. - Обрываю его, не глядя на него. - Миша, адреналин.
Миша молчит, но я чувствую его взгляд на своём затылке. Он понял. Конечно, обо всём догадался. Мы работали вместе три года, он видел Дмитрия на корпоративах, на тех редких встречах, когда мой муж снисходил до того, чтобы забрать меня после смены. Дмитрий Крестовский, главный врач отделения пластической хирургии. Человек, который всегда выглядит так, словно сошёл с обложки журнала о роскошной жизни.
И вот он здесь. Умирает в постели другой женщины.
Миша передаёт шприц. Я беру его, чувствуя, как пальцы сжимают пластик чуть сильнее, чем нужно.
Что я делаю? Спрашивает тихий голос где-то в глубине сознания. - Почему я спасаю его? Почему я не даю ему умереть здесь, в этой проклятой постели, рядом с этой проклятой женщиной?
Потому что ты врач, отвечаю я сама себе. Потому что ты дала клятву. Потому что жизнь - это жизнь, даже если это жизнь предателя.
Вкалываю адреналин. Считаю секунды. Его грудь слабо вздымается, но это хоть что-то.
Женщина рыдает где-то сбоку, прижимая руки ко рту. У них что такая сильная любовь, что она тут с ума сходит?
Краем глаза вижу, как она тянется к Дмитрию, пытается коснуться его руки, его лица.
Не смей, думаю я. Не смей прикасаться к нему. Он мой. Даже если он здесь. Даже если он лжец и изменник. Он всё ещё мой муж, я не чужая ему.
Но вслух произношу.
- Отойдите. Не мешайте.
Она послушно отступает. Слёзы текут по её лицу, размазывая тушь.
Почему она вообще называет его мужем?
Вопрос стучит в висках, как молоток по наковальне. Она сказала муж. Не «мой мужчина», не «мой парень», не «мой любовник». Муж, так, словно у неё есть право. Так, словно это её законная территория.
- Кислород. - Миша уже подаёт маску. Я накладываю её на лицо Дмитрия, фиксирую, смотрю на секундомер. Дыхание становится глубже. Сатурация восемьдесят два процента, это плохо.
Внутри поднимается волна ярости. Нет, не ярость. Что-то хуже. Что-то, что хочет кричать, бить, ломать.
Что хочет схватить эту женщину за плечи и вытряхнуть из неё правду. Задавать множество вопросов.
Кто ты? Сколько времени это длится? Он любит тебя? Он говорил тебе то же, что говорил мне?
Но я не кричу. Набираю преднизолон в шприц и вливаю его в вену Дмитрия, потому что именно это я должна делать.
Миша ставит капельницу быстро и профессионально. Он всё ещё молчит, но я чувствую напряжение, которое висит в воздухе между нами. Он всё видит, и он не задаёт вопросов, за что я ему безмерно благодарна.
Пульс падает, приходится вколото ещё дозу адреналина.
Я вкалываю её, чувствуя, как пальцы мои абсолютно устойчивы. Ни дрожи, ни страха. Ничего. Только холодная, почти механическая точность. Это моя суперсила - отключать всё, что мешает во время работы. В том числе любовь, боль, ярость.