Я глубоко вдохнула, выдохнула, почувствовав, как разливается в груди пожар и поймав промежуток между ударов сердца, нажала на курок.
Бахнул выстрел. Он только дернул в удивлении бровью, словно до конца не верил, что я выстрелю.
– Почему именно она? – задала я вопрос.
– Она будто олицетворение всего к чему я стремился. Это как купить самый дорогой лот на аукционе, обойдя всех на этот лот претендующих.
Меня тряхануло. Я чуть было не пожалела, что захотела узнать ответы на эти вопросы. К горлу подступил горячий комок, который никак не получалось проглотить.
Я перевела ствол на голову Владу. Он это заметил и только как-то виновато улыбнулся и пожал плечами.
Я прицелилась в книгу, которую он держал в руке, стиснула зубы и выстрелила. Книга отлетела в сторону.
– Ты меня разлюбил? – задала я следующий вопрос.
– Нет. Это невозможно! – тут же ответил Влад. – Я люблю и всегда только тебя буду любить.
Пуля пробила книгу совсем близко к кисти Влада. Я видела, что это было чувствительно, но он спокойно взял следующую.
– Что я сделала для того, чтобы ты поступил так как поступил? – спросила я.
– Мы с тобой как в параллельных реальностях находились. А она не только все понимала, но и целиком разделяла все мои устремления.
Я почувствовала, как повело руку с пистолетом. Пришлось опустить, перекинуть в другую и размять кулак. Пальцы подрагивали. От этих его слов глаза словно пелена какая-то застила.
– А ты думал, когда-нибудь, чего я хочу? – спросила я, пока еще не целясь и держала пистолет у бедра, понимая, что меня всю трясет и сейчас, если выстрелю, точно снесу ему башку. – Да! Конечно! Наш замечательный Влад! – продолжала я, – ему так важно, чтобы его поддерживали. А я все время пока мы с тобой жила твою жизнь, Влад. Твою, не свою. Думала только о том, что хочешь ты, только бы у тебя все получилось.
– Прости, меня. Не думал. Прости. Я только, когда ты ушла об этом впервые задумался, – ответил Влад и опустил взгляд.
– Ты просишь прощения, но зачем? Чтобы что?
– Чтобы ты осталась со мной, – не задумываясь, ответил Влад, – он так и стоял с книгой в руках, ожидая, когда я выстрелю.
– Зачем? Чтобы продолжить пребывать в иллюзии? Чтобы отыгрывать роль рядом с тобой? У тебя же теперь есть все, что ты хотел.
Я вскинула пистолет и выстрелила почти не целясь. Книга отлетела, и Влад взял следующую.
– Ты веришь мне? Или ты веришь тому, что сказала обо мне твоя сука?
Я целилась в следующую книгу. Влад медлил с ответом, всего лишь мимолетная тень сомнения в его глаза, но мне сразу стало ясно, что он сомневается и этого хватило, чтобы мое сердце дрогнуло, в коленках появилась слабость, в груди все сжалось, а руки задрожали. В таком состоянии я не должна была стрелять. Но я выстрелила.
Влад дернул плечом. Книга упала на землю, но не потому, что я в нее попала. Он ее выронил. Я попала во Влада. Я замерла и смотрела как его светлая футболка окрашивается кровью.

– Влад, милый, я так хочу провести свой день рождения с тобой. Только ты и я, дома. Как раньше. Посидим у камина, выпьем красного вина, послушаем музыку. Помнишь, как мы танцевали в той старой квартире? – я с надеждой заглядываю в глаза мужу, я не настаиваю, но прошу. Ведь это мой день рождения.
Но ему не нравится, когда я вспоминаю наше нищенское прошлое, когда он был никем. Он отводит взгляд и осторожно говорит:
– Ты же знаешь, я свои дела не в вакууме веду. Мне нужно использовать любой повод, чтобы партнеры чувствовали себя непринужденно, так намного проще решаются дела. К тому же, мы можем после вечеринки посидеть у камина. Прости, малыш, мне пора.
Я смотрю на нас в зеркале, что занимает всю стену напротив.
Влад брутально красив. В свои двадцать семь лет он словно матерый викинг. Я рядом с ним выгляжу хрупкой, невесомой, у меня золотистые с рыжиной волосы, голубые глаза. Стою, задрав голову, смотрю снизу вверх на своего завоевателя. Влад называет меня породистой аристократкой, а еще принцессой.
Называл.
Влад чмокает меня в лоб и уходит.
А я смотрю ему вслед и чуть не плачу. Мы всегда были так близки, когда я перестала быть для него принцессой? Что я сделала?
Наш дом. Вечер. Мой день рождения. Играет музыка. В гостиной нарядные люди. Слишком шумно. Слишком много людей. Торжество пафоса. Я это ненавижу. Мне так одиноко в этой толпе. И я не могу найти Влада.
Сейчас мне тесно в нашем огромном доме, где в обычный день, при желании, можно ни с кем ни разу не столкнуться. С самого утра в виске расцвел огненный пульсирующий цветок и сейчас, к вечеру, я уже ни о чем кроме этой головной боли думать не в состоянии.
Я ищу в этой толпе хоть чей-то добрый и внимательный взгляд. Ни одной искренней улыбки. Ни одного честного взгляда. Какая-то безумная игра, где ничего кроме денег не имеет значения.
– О, платье от шанель из последней коллекции. Да, я погляжу, муж вас балует, дорогуша, – шепчет мне на ухо какая-то светская мадам.
Платье, и правда, от шанель и стоит больше миллиона. Я ахнула, когда мне привезли его на дом. Только оно совершенно не шло мне. Я хотела было отказаться, но слова Влада добили:
– Малыш, ты должна выглядеть так, как положено жене самого молодого миллиардера.
Платье было светлым, совершенно неподходящего мне оттенка, я в нем была похожа на блеклую моль. Зато оно было самым дорогим и, по мнению Влада, именно поэтому шло мне. И эта тетка, что шепчет мне на ухо, тоже видит ценник платья, а не меня в нем.
Как же я устала от всего этого. От денег, которые на нас свалились, от успеха, который я терплю, потому что Влад, мой муж, так долго его добивался.
Мне хочется спрятаться. Найти хоть какой-нибудь угол, в своем же доме, чтобы хоть на миг укрыться от всего это блеска, от высоты человеческих достижений и нищеты человеческого духа.
Да куда же запропастился Влад? Я начинаю беспокоиться. Знаю, он может успокоить меня объятием, прижмет к себе, скажет: «Ну что ты, принцесса, я же рядом. Я всегда рядом. Ни о чем не беспокойся». Да, и тогда я смогу еще немного потерпеть до конца вечера. А потом мы сядем у камина, включим медленную музыку, может, станцуем, а может, я спою ему.
Я не видела мужа уже пару часов. Оставил меня одну отбиваться от неискренних поздравлений и от подарков, которые эти люди даже не выбирали сами, озадачив своих помощников или секретарей.
Ложь, гордыня, порок – все звенит бокалами, сверкает золотом и камнями. И ни одного близкого человека, чуждые мне люди. Влад, где же ты? В попытке убежать от этого я отбиваю каблуками женский марш по дубовому паркету, спешу спуститься на минус первый этаж, где у нас комнаты для отдыха охраны и дежурка службы безопасности. Здесь же переговорная, где обычно проводятся собеседования для найма персонала. Туда мне и нужно. Сейчас это единственное место в доме, где точно никого не будет и можно хоть немного побыть в тишине и наедине с собой.
Только завидев меня в коридоре, из дежурки выскакивает начальник нашей службы безопасности, Игорь Сергеевич, и буквально преграждает мне дорогу. Он такой мощный, что занимает весь проход. У него добрые глаза, а еще черные усы, он напоминает мне папу. И чувство от него такое же – защищенности.
– Елизавета Андреевна, что-то случилось? – встревоженно спрашивает он, а сам невольно оборачивается, куда-то вглубь коридора, и будто к чему-то прислушивается. И я сразу угадываю – что-то не так.
– Все в порядке, Игорь Сергеевич, я в переговорку. Оттуда еще диван не убрали? – начбез лет на двадцать меня старше, отставной офицер, и я всегда обращалась к нему на «вы». Это вежливо.
– Елизавета Андреевна, там сейчас не убрано.
– Все равно.
Я пытаюсь пройти, но он делает шаг в сторону, снова преграждая мне дорогу. Это уже начинает злить.
Я заглядываю за его плечо и вижу, что дверь в переговорную закрыта неплотно. Что-то здесь не так. Даже отсюда я слышу оттуда какую-то шебуршню. Сердце начинает колотиться от тревоги.
Измученная тупой, непрекращающейся болью в душе, я уснула только под утро, задремала на часок, но так и не поняла, сон это был или бред.
Солнце через окно провело свое теплой ладонью по щеке, и я открыла глаза. Это утро должно было быть ласковым и умиротворенным. Самая серединка лета, за окном щебечут веселые птицы, теплый ветерок слегка колышет шторы. Но вместо того, чтобы по обыкновению радоваться этому, я испытываю холодный ужас. На меня разом обваливаются воспоминания вчерашнего дня, и я тут же начинаю задыхаться, словно меня придавили бетонной плитой.
Я села на кровати и спустила ноги на пол. Сил подняться не было. В горле застрял тяжелый ком невыпущенных на волю рыданий. Почему-то не плакала совсем. Я кое-как встала на ноги. Голова кружилась и непонятно от чего, то ли от недосыпа, то ли от того, что весь мой мир сейчас треснул, как стекло от удара, и осыпался блестящими острыми осколками и теперь и шагу не сделать, чтобы не порезаться и не истечь кровью.
И в довершении столь прекрасного утра дверь распахивается и входит Влад. Его лицо помятое, взгляд затуманен, смущенно улыбается, словно капельку виноват, и жена вот-вот простит его. Вижу, что он еще не протрезвел даже после сна и пока не мучается похмельем.
Стоило мне его увидеть, как ярость заклокотала в горле, растворяя комок сдержанных рыданий в горле. Я вижу его тело в унисон с другим телом, его руки на бедрах той шлюхи. И эта его улыбочка, будто ничего такого не произошло – меня будто наизнанку от отчаяния, боли выворачивает, а он…
– Лиза, прости, что-то я вчера перебрал, вырубило в переговорке, даже не помню, как я там оказался, – он подходит ко мне как ни в чем ни бывало и пытается поцеловать в щеку.
Со всего размаху я отвешиваю ему звонкую пощечину и, кажется, он мгновенно трезвеет.
Влад смотрит на меня осоловевшими глазами, видимо, искренне не понимая, что происходит.
– Лиз, ты чего, ну, нажрался, что за реакция?
– Ты даже не помнишь? Боже! Ты даже не помнишь!
– Что не помню? Ты белены объелась? что ли? – я замечаю? как на этих словах взгляд его немного проясняется, будто он понемногу начинает вспоминать.
И реальность случившегося меня пронзает разрядом новой боли. Это было. Мой муж, самый близкий мне человек предал меня, променял на другую. В нашем доме. В мой день рождения.
– Я не понимаю, как ты мог. После всего, что между нами было. Что я тебе сделала, что ты так со мной? – шепчу я, опускаюсь обратно на кровать, упираюсь локтями в колени и обхватываю голову руками.
Он молчит. Молчит слишком долго. Видимо, прокручивает вечер снова и снова. Он был пьян, я это видела, но разве это оправдывает его?
– Лиза, хорошая моя, объясни, что я натворил? – он садится передо мной и берет мои руки в свои. Как будто он этими руками не тискал за бедра и черт знает еще за что ту тварь. Я выдергиваю руки, кривлюсь от отвращения. Все важное мне – опоганено.
– Ты еще и не помнишь! Боже мой, – я вскакиваю с кровати иду к двери и уже из коридора зову, – за мной иди, сам все увидишь.
Я спускаюсь на минус первый этаж. Залетаю в дежурку, где со вчерашнего вечера так и не сдал смену Игорь Сергеевич.
Тот сразу опускает глаза, будто сам в чем-то виноват. Здесь же еще два охранника. Оба смотрят на меня, но тут же отводят глаза, когда пересекаются со мной взглядами.
«Стыд-то какой, – несется в голове, – они все всё уже знают».
Следом входит Влад. Вся охрана разом вскакивает со своих мест, разве только, что не берут под козырек.
– Игорь Сергеевич, выведите на монитор с камеры наблюдения из переговорки, – прошу я начбеза.
– За какой период? – спрашивает начбез.
– Игорь Сергеевич, пожалуйста, не надо. Вы ведь знаете, о чем я говорю, – прошу я его, взглядом умоляя сделать все как надо без лишних слов, у меня нет на них сил. И в его потеплевшем взгляде читаю «Понял, береги себя, Лизонька».
– За мной, – командует он охранникам, и мы остаемся с Кононовым в дежурке вдвоем.
Влад стоит за моим плечом, я вижу на мониторе то, чего еще не видела. Вот он с той сучкой входит в переговорку. Вот она встает перед ним на колени, а мой муж расстегивает ширинку. Вчера я мало что соображала и не узнала эту брюнетку, но теперь ее лицо кажется мне знакомым. Я точно ее видела, я точно ее знаю, но никак не могу вспомнить, откуда знаю и где видела.
Она открывает рот, и я разворачиваюсь и вылетаю из дежурки, оставляя Влада наслаждаться этим поганым зрелищем.
Он стоит совершенно ошеломленный и не двигается, будто окаменел.
Мне душно, мне нечем дышать, сердце колотится так, что кажется будто сейчас проломит грудную клетку. Почему мне больно? Почему мне, черт возьми, больно? Я разведусь, я уеду, он недостоин, тут все ясно, я все решила. Но почему же так больно-то?
Я поднимаюсь на первый этаж, в холле пересекаюсь с горничной. Та отводит взгляд, но я замечаю то ли ухмылку злорадства, то ли гримасу сочувствия. «Стыд! Позорище! – снова мелькают отчаянные мысли, – все всё знают, весь персонал уже в курсе, это чудовищно».
Я выбегаю во двор, не зная куда себя девать. Мне никогда не хотелось жить в роскошном огромном доме с кучей прислуги, охраны, водителей. Мне не нравилось, что в нашем доме всегда есть кто-то посторонний, словно это не мой дом, и вот, когда мне плохо, я не могу остаться одна, и все они знают, о чем я горюю. Я буквально не могу найти ни одного места во дворе, размером чуть ли не с футбольное поле и массой закутков, ни одного места, чтобы с кем-нибудь не столкнуться. Здесь садовник, здесь монтажник, там водитель, дальше повара, в доме по горничной на этаж, охрана и еще какие-то люди, которые я даже не знаю, чем у нас занимаются.
«Ну, не станет же она меня давить, – успеваю я подумать, слетая с капота и слышу, как взрывается рыком двигатель ее «порше», – станет!». Я перекатываюсь кубарем в сторону. Лиза даже глазом не моргнула, и я не мог поверить, что это Лиза, что это моя нежная, такая ранимая хрупкая кроткая девочка. Этого просто не может быть, там за рулем точно не она, там какая-то бешеная самка богомола, не меньше.
Ко мне подлетает начбез и помогает подняться:
– Владислав Александрович, вы как?
– Да так, будто меня только что чуть машиной не переехали.
Башка трещит, будто в нее насыпали битого стекла. Не могу понять от похмелья или от того, что приложился головой, когда скатился с капота.
– Помощь нужна?
– Спасибо, Сергеич, я в норме.
Тот с сомнением качает головой. Действительно, какая уж тут норма.
Кое-как будто подстреленный, я добираюсь до своего кабинета и без сил бухаюсь на кресло.
В голове полный бардак. Я понимаю, что это катастрофа, но еще не осознаю ее масштабов. «Как я мог так облажаться? Это же надо было притащить Линду в переговорку. Под камеры! Когда дом полон гостей! В день рождения жены!», – каждый этот довод словно очередной осиновый кол, вбитый в сердце.
Я ни хрена толком не помню. Только когда увидел запись с камер, в голове как-то прояснилась вчерашняя картина, но какая шлея попала мне под хвост, что я учудил подобное, сообразить так и не мог.
«Твою мать! Что же мне теперь делать?», – на это заданный самому себе вопрос я ответить сейчас оказался не в состоянии.
Но вдруг меня окатило ужасом: я вдруг ясно осознал, моя хрупкая Лиза это видела. Стояла и видела, как я… Я схватился за грудь. Как она это переживет? Ее злость меня в какой-то мере успокаивала. Потому что если бы она плакала, если бы смотрела на меня своими распахнутыми нежными глазами, полными слез и боли, я бы не знаю, что сделал. Но Лиза злится, это не похоже на мою девочку и это придает ей силу. Пусть я эгоист, но мне спокойнее.
Здравый смысл подсказывал, что нужно подождать, когда буря хоть немного уляжется. Да и мне нужно прийти в себя. На столе стоит непочатая бутылка коньяка. «Клин клином», – решаю я и плескаю себе коньяка. Это будет первый раз в жизни, когда я похмеляюсь. Никогда себе этого не позволял, зная, что ничего хуже быть не может, чем похмелиться на другой бок.
Смотрю на свет через бокал и опрокидываю в себя. Уже через минуть пять становится легче, мысли проясняются и вместе с этим из памяти всплывает картинка: съемная убитая квартира с бабушкиной мебелью, скрипучий диван, липкий от накопившейся усталости линолеум, постеленный поверх пропахнувшего старостью и какими-то лекарствами деревянного пола. Я стою в дверях и смотрю как Лиза на четвереньках пытается отмыть этот проклятый линолеум. Я погружаюсь в воспоминание будто меня туда затягивает трясина, та самая трясина из которой я едва вылез и вытащил нас с Лизой.
Пять лет назад
– Привет, – я закрываю за собой дверь.
– Ой! – вздрагивает Лиза, – не слышала, как ты вошел. Привет.
Лиза выжимает тряпку в ведро и продолжает оттирать пол. Она милая – у нее голубенький короткий халатик, золотистые волосы собраны наверх, она даже дома старается выглядеть красиво. И меня это каждый раз приятно поражает – н дает привыкнуть к ней. Только вот Лиза красивая, а обстановка, в которой мы живем – ей ни капли не подходит. Вот и сейчас, моет старый линолеум.
– Да ему уже ничего не поможет, – говорю я ей.
– Надо отмыть, мне ходить по нему противно.
– Ходи в тапочках, как я.
– Ненавижу ходить в тапочках, ты же знаешь.
Я знаю, тапочки она считает не подходящей для себя вещью. Я все знаю, моя девочка. Знаю, что и у меня уже нет никаких сил жить здесь, но денег не хватает не только на то, чтобы снять что-то получше, их вообще ни на что не хватает. И это изматывает больше всего. Хоть в петлю лезь от отчаянья. Был бы один, наверняка не так бы меня эта неустроенность заботила. Но Лиза! Я смотреть не могу на то, как она пытается хоть как-то устроить наш быт, привнести хоть какой-то уют.
– Есть будешь? – спрашивает Лиза и идет с ведром в ванную.
Я слышу, как она выливает воду и моет руки.
Иногда, я задаюсь вопросом, почему этот чудесный человек все еще со мной рядом. Она заслуживает намного больше, чем эта облезлая съемная квартира, постоянная нехватка денег и муж, который вроде бы весь в науке, что само по себе должно обеспечить достаток, не может ничего толком не заработать.
Неужели держится на одной вере в меня? Неужели настолько любит? Но, чтобы держаться на вере, нужны хоть какие-то подтверждения состоятельности время от времени. Как это, например, у моего друга Макса Рихтера с его женой Лорой. Может, Лиза, считает, если мы с ним друзья, если вместе работаем над некоторыми проектами, если оба мы математики, тогда и у меня все получится. Получается же у Макса.
– У тебя все получится, Влад, – шепчет мне в минуты отчаяния Лиза, смотрит на меня голубыми глазами, полными восхищения, и я снова верю в себя. Обнимаю ее, целую в маленькое ушко и говорю:
Я каталась на машине по городу до самого вечера. Собрала все возможные штрафы с дорожных камер наблюдения, два раза чуть не угодила в аварию. В какой-то момент мне даже хотелось влететь в какую-нибудь бетонную стену, чтобы все закончилось быстро и неожиданно.
Я не могла никак остановить эту боль. Я не могла остановится хоть на какой-то мысли. В меня не помещалось это предательство: почему? Как это стало возможным для нас? Когда «мы» стали для Влада настолько неважны, что он впустил в «мы» еще кого-то?
Как заканчивается любовь? Почему он не сказал мне: я тебя разлюбил? Почему так трусливо – за моей спиной? Он же сильный, умный, честный – как это стало допустимым?
Вопросы-вопросы крутились в голове, и ответов не было, только вспышки боли, разрывающей на осколки сердце.
Я чувствовала, что умирала. Не физически, а все живое во мне: боль выжигала мой опыт, мои мысли, мои желания. Крутились строчки стихотворения, я даже не знаю, откуда я его знала:
Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал — колесовать:
Другую целовать»,- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил — в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе — я сделала?
«Мой милый, что тебя – я сделала?» - повторялось во мне снова и снова, снова и снова. Я нашла в интернете стих, оказался Цветаевский, и заучила наизусть, каждая строчка резала мне вены.
И только когда солнце начало падать за горизонт, я попривыкла к боли, из острой она превратилась в ноющую, тупую, и в голове немного прояснилось, и я взяла себя в руки и начала думать о том, что мне делать дальше. Как устраивать свою жизнь.
Хотелось все бросить к чертям и просто исчезнуть, чтобы закончить ситуацию, выскочить из нее разом. Но что-то мне подсказывало, что так не бывает. Что я буду мучиться неизвестностью, кто эта женщина. Была ли она одна. Почему все это случилось? Из-за чего? Как долго длится?
Как бы больно мне ни было, я хочу все узнать.
Ясно мне было одно. В этот опороченный, испоганенный дом я не вернусь. Не могу. От одной мысли об этом меня сразу мутило. Ведь это был мой дом, в котором меня предал мой муж и все об этом знали. Ужас. Меня снова скрутило на этой мысли.
Так, так. Тихо.
Влад просил прощения, так просил… то ест он хочет вернуть меня. Зачем? Если он уже променял меня. Не понимаю.
Я, конечно же, не допускала и мысли о примирении. Он уничтожил наше прошлое, меня, любовь – не склеить. Меня уже не склеить.
Посмотрела в зеркало. Надо же зареванные глаза, я даже не чувствовала, что плакала. И нос красный. Я подумала о том, что так и не родила ребенка от любимого мужчины, что так и не прожила с ним уютных дней в довольстве. Все заменил вихрь роскошных вечеринок, гламурных людей, встреч в дорогих ресторанах и на яхтах. Моей жизни не было в этой ЕГО жизни, а он еще и уничтожил меня целиком.
Меня охватила ярость. И я поехала в дом-который-был-испорчен, потому что мне пришла в голову одна прекрасная злая мысль, и я решила ее осуществить.
Ворота открылись передо мной, когда уже было порядочно за полночь. Я бросила машину во дворе, не доезжая до гаража, на совесть охраны и спросила дежурного охранника:
– Владислав Александрович дома?
– Отбыл, несколько часов назад, – отрапортовал охранник.
– Отлично, – сказала я скорее себе, чем ему и пошла к дому.
Я поднялась в нашу спальню и первое, что подумала, когда вошла: «Интересно, трахал он ее когда-нибудь на нашей постели?».
Снова в груди заклокотала ярость, и от ярости мне становилось как-то легче, отступала боль и бессилие. Мне хотелось действовать.
Я глянула на наши с Владом фотографии в рамках на комоде и по стенам. Фотографии разных лет. Я все их сгребла в одну стопку и вышла с ними во двор.
Здесь очень кстати столкнулась с нашим начальником безопасности Игорем Сергеевичем.
– Игорь Сергеевич, дайте мне пистолет, – попросила я вместо того, чтобы поздороваться.
– Простите, я не могу, – ответил тот, пытаясь разглядеть в моих глазах – не спятила ли я.
– Можете. Не переживайте, я не собираюсь никого убивать. Просто хочу снять стресс. По мишеням пострелять.
Начбез глянул на стопку фотографии в рамках в моих руках.
– Хорошо, но одну я вас с оружием не оставлю.
– Добро, Игорь Сергеевич.
Я передала ему эту проклятую стопку и пошла в сторону моей беседки в яблоневом саду. Здесь я расставила фотографии на скамейке. Глянула и переставила в хронологическом порядке от самой ранней к последней.
Сейчас эти два счастливых человека на фотографиях кажутся мне чужими. Я не знаю, кто эта счастливая улыбающаяся девушка, я не знаю, кто этот счастливый мужчина и почему на каких-то фото он обнимает меня, на каких-то целует. Это не мы. Это то, что было с нами и чего уже невозможно вернуть.
Игорь Сергеевич протянул мне пистолет и встал за спиной.
Я прицелились в саму первую фотографию. На ней мы с Владом еще в той убитой съемной квартире, когда он четыре года назад вернулся с переговоров с военными из какой-то ближневосточной страны. И я никогда его не видела более счастливым, чем в тот день.
Я чувствовал себя настолько грязным, что мне кажется, что я запачкал себя на всю оставшуюся жизнь и никогда не отмоюсь. Самое ужасное, что я понимал, что запачкал Лизу, свою хрупкую, невесомую девочку. Как вспомню ее взгляд, полный боли, меня всего перекручивало. Мир рухнул. Я его уничтожил своими руками, точнее кое-чем другим, но я не представлял, как его вообще возможно восстановить. И эти Лизины глаза – боль… Да как же так, черт возьми!
Пока единственным верным решением, которое пришло мне в голову за последние дни, оказалось решение – не появляться пока Лизе на глаза. Стыдно. А еще не мог видеть ее боль, видеть, что сам уничтожил ее ни за что.
Буря должна утихнуть. Если такая буря может вообще когда-нибудь утихнуть. Мне нужна была передышка. Нужно было осмотреться, понять диспозицию и подумать, что вообще делать дальше.
Интересно как устроена психика. Уже спустя два дня я перестал посыпать голову пеплом и начал искать себе оправдание. В голову лезло и про то, что Лиза отдалилась от меня, и про то, что ей не нравилась наша жизнь, все, что я сделал для нас – успех, известные люди, огромный домище, она была будто на другом краю мира – далекая, наблюдающая за мной со стороны. Потому что мы с Лизой были одно, в горе, в бедности… но не в богатстве. «Это я? Я один виноват?» – спрашивал я себя. И тут же сам себя осекал. Не могло здесь быть на самом деле никаких оправданий и совершенно непонятно, на что я рассчитывал, когда лез Линде в трусы.
Да ни на что я не рассчитывал. Это не было чем-то осознанным. Сейчас, когда боль Лизы стояла перед глазами, когда поступок стал известен всем во всей его мерзкой неприглядности, мне вдруг ясно увиделось, как все внезапно и даже вихрем закрутилось с Линдой. Не помню, чтобы я вообще размышлял или оглядывался. Страсть? – Не сказал бы. Любовь? – Поморщился: где похотливая Линда и где любовь. Что другое, чему я пока не мог найти названия.
Не было у меня никаких планов по поводу Линды, будто все, что с ней было – было во сне. Мне сейчас вообще казалось, что бурный успех, мелькание со звездами, интервью, вечеринки, алкоголь литрами – все это было сном. Потому что когда Лиза умчалась, когда она расстреляла наше прошлое (Сергеич доложил), я проснулся. И реальность моя оказалась разбитой.
Мне теперь нужно думать о том, как вернуть жену. А в том, что она уйдет и что ее нужно будет именно, что возвращать, я не сомневался. Она была нежной, стеснительной, но в ней всегда было что-то нерушимое, убежденность какая-то – как стержень.
Ценность того, что имеешь видится на расстоянии и, конечно, еще более по-настоящему ценным становится – когда теряешь.
Я валялся в кровати в одной из своих квартир на Остоженке, отключив телефон, и думал о том, как мой поступок выглядел в глазах Лизы. Конечно, я был в этом уверен, она считала, что это предательство. А я никак не мог с этим согласиться.
Что такое предательство? Это что-то на что человек идет, полностью отдавая себе отчет – намеренно и для достижения каких-то благ для себя. Со мной было не так. Но как оно было невозможно объяснить женщине. Невозможно пустить ее в свою голову, чтобы она все увидела, не пропуская через призму своих женских представлений о мире, об отношениях и о том, как устроены мужские механизмы принятия решений.
Но еще сложнее объяснить женщине, каким удивительным образом может отключаться мозг, когда видишь такую женщину, как Линда. И как срывает любые тормоза, стоит такой женщине только посмотреть на мужчину тем взглядом, в котором буквально читается – делай со мной все, что захочешь. Здесь нет ничего осознанного, ни о чем в такой момент мужчина не думает. Ни о последствиях, ни о том, как все это выглядит. Только беспощадная жажда обладания, какой-то первобытный инстинкт, с которым нет никакой возможности справиться.
И дело было в том, кем была сама Линда. Ее жаждали заполучить все, с ней были все известные личности. И она обратила свое внимание на меня. Это было, как подтверждение победы.
Все – дальше мозг отключается. Предательство это? Можно вот именно это назвать предательством? Я не уверен. И не был бы столь категоричен. Только как это объяснить женщине? А как это объяснить это женщине, которая меня любит? Как это, твою мать, объяснить жене?
Прокатит такое объяснение? – я поставил для себя галочку, я просто должен был ее трахнуть, потому что она воплощение секса, сама его суть, дьяволица, грешница, олицетворение порока перед которым невозможно устоять. А ты другая, тебя я люблю, ты самое дорогое, что у меня есть, ты моя жизнь и одно несравнимо с другим. Как такое объяснение? Думаю, после него Лиза точно пристрелит меня и несколько раз для верности переедет машиной.
Линда. Даже сейчас, размышляя обо всем этом и вспоминая ее, я чувствую, как вопреки моей воле в паху все напрягается. А это предательство? Будто я сам знаю, как это вообще работает и могу такое контролировать. Оно происходит и все.
«Черт!» – я вскакиваю с кровати и спешу принять холодный душ. И здесь, под ледяными струями воды мне приходят ответы на все эти самим же заданные вопросы.
Да – это предательство. Все это предательство. Потому что ты же человек, а не животное, но ведешь себя как животное только потому что тебе нравится в такой момент быть животным, а затем еще и оправдывать себя этим. «Вот так все просто, Влад, – говорю я себе, – ты просто животное».
После душа становится легче. Словно, пока думал обо всем этом, обляпался грязью и сейчас хоть немного отмылся.
Забавно как иногда одно событие тянет за собой цепочку других и, в конце концов, можно найти точку, когда все пошло не так. Вроде как считается, что, если что-то пошло не так, вернись в момент, когда все шло как надо и начни с начала. Но если бы это было так просто.
Я прекрасно помню момент, до которого все шло нормально и даже мысленно могу вернуться в точку, с которой началась катастрофа. Я слишком рьяно взялся приводить себя в форму и на становой тяге в спортзале рванул спину. Тогда я впервые сам для себя опроверг утверждение – здоровье за деньги не купишь. Купишь, еще как купишь.
Попал бы я в заботливые волшебные руки мануального терапевта, чьи услуги стоили примерно, как годовой бюджет какого-нибудь небольшого государства, если бы по-прежнему корпел над наукой и жил в той «хатке с пауками» из которой так непросто было выбраться?
О мануальном терапевте Линде в кругах, где я теперь вращался, ходили легенды. В основном, исключительно, как о специалисте, но и о ней как о женщине многие говорили с придыханием. Я все диву давался, что там за женщина такая. Попасть к ней, конечно, со стороны было невозможно и, что удивительно даже рекомендация тех, кто числился ее пациентами, не всегда срабатывала.
Я уже привык к тому, что с моим нынешним положением любые двери для меня открыты и, когда мне сообщили, что Линда попробует найти для меня время, это разозлило, но пробудило какой-то странный азарт. Меня будто щелкнули по носу, чтобы не зазнавался, чтобы вернулся туда, откуда выполз на яркий свет успеха. И мне теперь было просто необходимо не только поправить спину, но и увидеть, что там за дива такая.
Я пытался забросить через человека, который рекомендовал мне Линду, а Линде меня – информацию, что готов закинуть ей такую сумму, чтобы весь ее график стал одним сплошным окном для меня, но, к удивлению, это не сработало. Мне передали, что сама Линда пациентами не занимается и дело не в деньгах. Как я понял, у нее своя клиника, где предлагаются услуги как традиционной медицины, так нетрадиционной. Я почувствовал себя глупо. Еще ни разу не встретившись с этой женщиной, даже не зная, что она представляет из себя на самом деле, я был заинтригован.
Я стал гуглить эту барышню и почувствовал себя еще глупее чем прежде. Оказалось, что Линда – настоящая звезда. Миллионы подписчиков в социальных сетях. Своя клиника и не одна. Она совершенно не скрывала, что все, что у нее имеется – это от ее благодарных клиентов. Она проводила какие-то обучающие курсы для женщин, где учила их, как правильно устроиться в жизни. На два года младше меня – двадцатипятилетняя Линда, блистательная дива и герой многих светских хроник, за которой буквально охотились многие мужчины с такими банковскими счетами, что я только диву давался.
Но она была одинока. По крайней мере, я так понял. И это только прибавляло ей балов. И, как я понял, приумножало ее состояние. Эта женщина находилась на недостижимом уровне для простых смертных, и ей давно уже дарили не только машины и цацки, но и полностью упакованные бизнесы. Как, например, сеть ее клиник. Как сама она писала – подарок одного из благодарных клиентов, которого она не только поставила на ноги, но и вправила ему мозги, да так, что он втрое увеличил свое состояние за полтора года.
И вот я, со своей попыткой купить время этой женщины.
К хорошему быстро привыкаешь. И я уже привык к тому, что человеческое время можно запросто купить. Вопрос только в цене. Можно купить вообще все время человека. Так уж он этот человек устроен. Конечно, с Линдой это не сработало, и я послушно ждал своей очереди. Что только раззадоривало мой интерес, особенно после того, как я узнал, что Линда согласилась принять меня лично. Что тут скажешь, моя самооценка скаканула вверх. Что не мало меня удивило. И, как я сейчас это понимаю, легло в стопочку причин, почему я в конце концов поступил так как поступил.
И вот этот день настал. Когда я увидел Линду, во мне проснулось что-то совершенно животное. Не знаю, какой женской силой она обладала, но ею тут же захотелось обладать. Не любить и уж тем более не жить с нею, нет, она не из того разряда, исключительно обладать.
Может, от того, что, как мне казалось, смотрит она на меня с чуть большим интересом, чем просто на клиента. Может, от того, что я вдруг почувствовал, что среди многих я могу для нее оказаться первым в длинной очереди ее почитателей и охотников, мечтающих заполучить такой трофей.
Но дело не только во внешности, которая будто была создана для того, чтобы губить мужчин, как сгубила Трою прекрасная Елена, сведя с ума Париса. Не только в том, что обладать Линдой, иметь такую любовницу было бы куда статуснее, чем какую-нибудь смазливую певичку или модель. Здесь было что-то другое. Если бы меня попросили охарактеризовать Линду двумя словам, все что могло бы прийти в голову – идеальная самка.
Мне говорили, что Линда холодна. Но я этого не заметил. Она как-то сразу была расположена ко мне, я чувствовал, что стоит мне только сделать усилие и она будет моей. И в какой-то момент, мне стало казаться, что она ждет от меня такого усилия. Это льстило. Таким хотелось хвастаться. Это было похоже на то, как в долгой гонке одерживаешь победу. И такой приз не хочется скрывать.
Первый секс у нас случился спустя пару месяцев после первой встречи, и тогда я даже не осознал, что произошло. Я совсем не думал, что натворил, я совсем не думал о Лизе. Я даже изменой это не считал и продолжал пребывать в иллюзии, что это просто игра, как спорт, в котором важно только одержать первое место. Воспринимал это как атрибут моего нового положения и моей новой жизни. Это несерьезно – это только игра, успокаивал я себя.
Я ждала Влада, допивая капучино и думала о том, какую большую ошибку совершают девицы, решившие обустроиться в этой жизни за счет богатого мужика. Я ненавидела. когда кто-то думал так обо мне. Частенько я спрашивала себя: «Линда, почему они так спешат раздвинуть перед ними ноги, будто там у них какое-то такое невиданное сокровище. Будто у них там есть что-то такое, чего нет у других?» – и ответ был проще некуда. Потому что это на самом деле единственный их актив. Все остальное в них – пустота.
Я, конечно, не такая. Я прекрасно понимаю, что мое тело и внешность – актив, но не единственный, и не главный. Он – приманка. Мне хватает ума, чтобы выстроить стратегию.
Эти же девицы почему-то думают, что раздвинуть ноги – это то, с чего нужно начать, когда на самом деле – это то, чем нужно закончить. То есть секс – это финальный аккорд, своего рода жирная точка в жизни мужчины, точка, после которой его жизнь должна уже принадлежать тебе.
Толстосумы, они как обожравшиеся сметаной коты. Заставить такого кота играть не так-то и просто, если сразу положить перед ним дохлую мышь. А когда попадается такой кот, как Влад, который еще не успел обожраться сметаны, который только-только пробует настоящую жизнь на вкус, но при этом имея в арсенале все привилегии старого кота – это настоящая удача. Но здесь нужно быть вдвойне осторожней. Такой как Влад еще не изжил себя прошлого, он еще цепляется за то, что было в его жизни до того, как на него обрушились все блага мира. Его сердце еще горячо. Такой еще способен любить.
Но тем интереснее игра.
Немного жаль его Лизу. Я привыкла к тому, что, когда очередной жирный кот увлекается наживкой, их жены в большинстве воспринимают это как должное. Слишком уж им страшно терять привычный образ жизни. В большинстве случаев у них и у самих рыльце в пушку. А некоторые из них как раз из тех девиц, которым удалось в свое время удачно раздвинуть ноги, и теперь они точно не хотят лишиться дивидендов с когда-то удачно пристроенного актива.
Но Лиза не такая. Она в этот мир попала не со стороны. Она, как мне показалось, даже не особо в него стремилась. Воспринимает все как должное. Мне даже немного завидно. Я в такое не верила, пока сама не убедилась, что иногда настоящая искренняя любовь может привести на такой уровень. Без какой-либо игры, без стратегии и без долгой кропотливой «работы». Просто так – само по себе.
Я бы хотела оказаться на ее месте. Но мне не хватило бы силы и терпения ждать столько, сколько ждала она, пока ее муженек достигнет уже хоть чего-нибудь. Может, у нее это получилось, потому что она и не ждала? Просто верила в него, как бывает в дурацких фильмах и книгах про любовь?
Нет, такая история не для меня. Но не вдохновлять такая история не может.
Я давно приглядывалась к Владу. Случай нетривиальный – невесть откуда взявшийся миллиардер. Еще вчера он был никем. Но уже сегодня он на самой вершине Олимпа. И не из тех, кто хорошо устроился на денежном потоке в каком-нибудь министерстве. Не из тех, кто вовремя украл, умудрился не попасться, и вовремя продал. Все сам. Своей головой. Как в голливудском кино – пришел, увидел, победил.
Боже, всего двадцать семь лет. И уже такая высота. Он вел себя как слон в посудной лавке, скупал дома, машины, инвестировал, прогорал, устраивал вечеринки, выкидывая миллионы. Так ведут себя случайно выигравшие миллиард в лотерею. Они даже осмыслить не могут, чем владеют, и спускают все, что у них теперь есть за год, возвращаясь на самое дно.
Но у Влада таких выигрышных лотерейных билетов была целая пачка и как бы глупо он себя не вел, сколько бы ни тратил, денег не только не убывало, но еще и прибывало.
Я знаю, что так долго продолжаться не будет, и его нужно было брать в оборот. Но каково было мое удивление, когда я увидела его вживую впервые и, оказалось, что деньги прилагаются к прекрасному породистому образчику мужской привлекательности.
Впервые мне захотелось чего-то большего, чем просто игра. В случае Влада я была готова вложиться сама и даже не заработать. Мне вдруг отчетливо стало ясно, что, если мне от него и нужно что-то кроме него самого, так это место, которое занимает его жена Лиза. Я вдруг поняла, что наигралась в полигамию, что мне надоели расчеты, обольщения. Я хочу место Лизы и точка.
Я приехала в Москву в девятнадцать. Из небольшого провинциального городка и уже тогда знала, чего стою и какое влияние моя внешность оказывает на мужчин. Но я не стала допускать ошибок и пускать этот единственный актив в ход, понимая, что можно слишком быстро истрепаться и не достичь желаемого. Я и думать не думала о том, чтобы выгодно выйти замуж, стать статусной любовницей или чего похуже – эскортницей.
Да, я собиралась жить за счет своей внешности и за счет мужчин, если уж природа так щедро наградила меня, но прежде всего я стала вкладывать в свое развитие. Чтобы быть чем-то большим, чем говорящие сиськи. В мире, где все измеряется исключительно деньгами, нужно обладать серьезными конкурентными преимуществами, если хочешь действительно чего-то добиться, будучи женщиной, но при этом сохранить самостоятельность. Не превратиться сначала в дорогую игрушку, а после в половую тряпку и не оказаться на помойке.
Поэтому я изучила рынок и интересы богатых. А когда поняла, что им интересно, посмеялась. И стала гуру денежных потоков, замаскированной под мануального терапевта. Когда у тебя прямой доступ к телу, когда ты говоришь богатым мужикам на твоей кушетке, что у них зажаты мышцы от обид на жен, что у них спазмы в спине от невыплаканных слез и недостигнутых мечт, что им нужен покой, ведь иначе их денежный поток будет перекрыт. О, сочетание заботы о деньгах и душе оказывает просто поразительный эффект на мужчин.
Когда он вошел в кафе, где я его ждала, у меня подпрыгнуло сердце, а по спине разбежались мурашки. Непривычное ощущение. На какой-то момент я даже немного поплыла и забыла зачем хотела встретиться. Залюбовалась.
Но я быстро взяла себя в руки. Нужно, прежде всего, выяснить каковы мои позиции и только потом пускать слюни на это сильное, но пока еще дикое животное, которое ведет себя так, будто лев, которого долго держали в клетке и только теперь выпустили в вольную саванну.
Он садится за стол напротив меня, но не смотрит в глаза, оглядывается, будто опасается, что нас могут увидеть вместе. Очень плохой знак.
– Привет, Линда, о чем хотела поговорить? – спрашивает он слишком уж отстраненно.
– Привет, Влад, и я рада тебя видеть.
Делает вид, что пропускает мимо ушей мой сарказм. В глазах безразличие. На меня так нельзя смотреть! Но он смотрит – холодно.
– Так что? – он откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди.
– Хотела узнать как ты.
– Переживаешь?
– Ну, насколько я помню, ты мне платишь, чтобы я не только твоей сорванной спиной занималась, но и за то, что привожу тебя в равновесие, веду к успеху и богатству забыл?
Помимо мануальной терапии, которая дает мне доступ к телу моих котов, я провожу с ними практики равновесия, которые дают мне доступ к их сознанию, ну и деньгам. Я долго этому училась и пару лет провела в Индии, чтобы обучиться. Смесь йоги и некоторых буддийских практик. Они такое любят.
– Привела в равновесие, ага, – бросает он с горькой усмешкой.
Он что, жалеет, что был со мной?
– Так! Стоп! Ты меня в чем-то винишь?
Влад молчит всем видом показывая, что напрямую обвинить меня в произошедшем он не может, но мысленно он уже именно так и сделал. Что ж, предсказуемая защита. Виноват кто угодно только не я, и вообще я не понимаю, как в тебе мой член оказался.
– Нет, не виню, я жалею, – отвечает, Влад, наконец.
– И, о чем же ты жалеешь, Влад? Уж не о том ли, что между нами было?
– А что между нами было, Линда? Секс – это не то, что между нами было, это то, что между нами случилось, вот об этом я и жалею.
Его слова царапают сердце. Никто и никогда еще не жалел о близости со мной. Его слова как ушат холодной воды.
– Давай я тебе проясню кое-что, ты жалеешь не о близости со мной, ты жалеешь о том, что спалился перед женой. Называй вещи своими именами.
Не отвечает. Вижу, что злится, и понимаю, что злится от того, что я права. Нужно подкинуть ему размышлений.
– Давай скажи как на духу, если бы эта твоя… как её?
– Не смей о ней говорить в таком тоне, – вспылил Влад.
Черт, мне это не нравится. Неужели я так промахнулась? В любовь я не верю, и, видимо, в этом моя ошибка. Чем же он к ней так привязан?
– Просто ты о ней и не вспоминал, пока был со мной. Извини, во мне не выработалось почтения к невидимой и ненужной тебе жене.
Влад поднялся с места. Кулаки его сжимались. Я и сама тяжело дышала. Потеряла контроль – потеряла власть. Зачем я его злю? Видимо, лишь бы вытянуть из него эмоций, хоть каких-то, только ярких. Поэтому я продолжаю:
– Злишься. Только у меня один вопрос: если бы твоя Лиза не застала тебя со мной, ты бы тоже жалел?
Я знаю, что нечего ему будет ответить на это. Но мне не нравится, как складывается этот разговор и к чему он ведет. Влад тяжело дышит. Он раскален до предела.
– Послушай, Влад, я все понимаю на самом деле. Твоя жена была с тобой всю дорогу, ты ей многим обязан, тебе стыдно, что ты так попался. Но давай начистоту, если бы она была тебе важна, тебя не на чем было бы ловить. Ты хотел меня, ты хотел быть со мной. Жена давно тебе наскучила. Просто ты – хороший парень, ты не можешь в этом себе признаться. Но может, уже стоит быть откровенным с собой. Со мной, с этой женой, в конце концов. Чувство вины – плохой советчик. Давай-ка ты не будешь плодить лишние сущности. Поедем ко мне, проведу сеанс, чтобы хоть немного привести тебя в равновесие. Что скажешь?
Влад выглядел растерянным. Попала в яблочко. Уф, вернула себе контроль, и у меня есть шанс вернуть Влада себе. Он задумался. А потом замотал головой.
– Нет. Нет. Нет. Ты не права. Ты ничего не знаешь. Нет, Линда, никаких больше сеансов. Я облажался. По-крупному. Наверное, я виноват перед тобой. Не знаю. Прости. Но мне нужно думать о том, как вернуть жену. Не до «равновесия» мне сейчас, я ничего не понимаю, не понимаю, как это все случилось. Я не хотел тебя. Я никого не хотел никогда. Мне кроме Лизы никто никогда был не нужен.
– Хотел! – выкрикнула я на нервах.
– Это всегда было словно в каком-то угаре, вечно ничего не помню потом, похоть была, но откуда, зачем, я не такой и не был таким, – бормотал он уже словно для самого себя, и каждое его слово резало меня ножом. Потом он выпрямился и посмотрел мне прямо в глаза. Жестко. Решительно. – И, знаешь, я понимаю, что мы с тобой договоров не заключали, но я скажу, чтобы не было кривотолков. Ты уволена.
А вот это неожиданно. Я была уверена, что Влад уже как следует заглотил крючок, а он вот так просто с него пытается соскочить. Где-то я просчиталась и, кажется, догадываюсь где именно.
Я отперла дверь квартиры, где мы когда-то жили с Владом, где все началось и где, по всей видимости, для меня все и должно закончится.
Та самая квартира, где я еще была счастлива, несмотря на все трудности. Та самая, где мы с ним в упоении рубили мебель, когда Влад получил свой первый контракт. Она так и осталась за нами. Мы до сих пор за нее платим хозяйке. И для того, чтобы поддержать нашу добрую хозяйку, и для просыпающейся иногда ностальгии.
Нищая квартира, полная любви, поддержки и счастья.
Конечно, квартира отремонтирована, теперь это уже не та «хатка с пауками», но атмосфера осталась. Наверное, из-за того, что уже даже в стены впитался этот запах старости, но ко всему никуда не делся двор и подъезд этого дома, которые находились в прежнем, довольно-таки плачевном состоянии. Тот же продуктовый магазин через дорогу и, как мне кажется, даже те же дворовые забулдыги в беседке во дворе.
Не знаю, зачем я сюда пришла. Что я хочу вспомнить и в какое время хочу вернуться, но, войдя в квартиру, я тут же почувствовала себя спокойней.
Я чувствовала, что потеряла себя. В его достижениях, в его стремлении к успеху. Я где-то остановилась по дороге, не догнала его. И мне кажется, последняя версия меня была здесь. Мне не нравилась та я, что поселилась в большом шикарном доме под присмотром охраны и прислуги: эта Лиза была холодной, замкнутой, отстраненной, пережидающей неприятный период жизни.
Я вспомнила себя-в-нищей-квартире.
Свое сладкое, томительное ожидание: вот-вот войдет уставший после своих попыток решить задачу с криптографией Влад. Я кинусь разогревать ему ужин, а во мне будет сиять солнце – от уюта в душе, от любви к Владу, от счастья, которое будто солнце переполняет меня.
– Ты чего улыбаешься? – спросит меня Влад, посадит к себе на колени.
– Просто. Хорошо мне с тобой, Влад, – скажу я ему.
– Ты-чудо, ты – сказочное чудо, моя принцесса, – скажет он и приложит голову к моей груди.
– Все обязательно получится, и ты получишь все, о чем мечтаешь. Если тебе не хватает веры, моей веры хватит на двоих.
Я была чудом. А не холодной недовольной богатой стервой.
Слезы сами потекли по щекам. Меня замутило, да так, что я побежала в туалет, не в силах сдержать тошноту. «Нервы, долбаные нервы доконают меня», – сказала я своему отражению в зеркале, умывая руки.
Я услышала, как щелкнул дверной замок, и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Ключ от квартиры был только у меня, Влада и хозяйки. Но она вряд ли могла здесь сейчас появиться, а значит – это мог быть только мой муж.
Сердце заныло. Я устала от этого выматывающего трепыхания в груди, от постоянной боли. Я выдыхаю, креплюсь и выхожу в прихожую. Вижу Влада собственной персоной.
– Я знал, что найду тебя здесь, – говорит он и опирается плечом на стену, скрестив руки на груди.
Выглядит неплохо, но видно, что последние дни дались ему нелегко. На лбу обозначилась морщина, под глазами синяки, щеки ввалились. Смотрит исподлобья. В рубашке и темных джинсах, что говорит о том, что дела он, по всей видимости, задвинул. Да и отросшая щетина говорит о том же. Я понимаю, что он переживает. Тяжело переживает, и мое сердце по привычке рвется утешить. Но я усмехаюсь самой себе: совсем дурочка, что ли.
– Зачем ты меня преследуешь? Ты лишний раз причиняешь мне боль. Ради общего прошлого – не трогай меня. Особенно здесь, п– говорю я ему тихо и ухожу в комнату. Он идет за мной.
– Лиза, прошу поговори со мной.
– Мы уже говорим.
– Ты понимаешь, что имею в виду.
– Нет, Влад, не понимаю.
Я стою у окна спиной к нему. По лицу бегут слезы. От его голоса, от умоляющих ноток в его словах, от взгляда, в котором столько тоски и боли. Он сделал это с нами – убил. Меня, себя, нас. Я не могу повернуться к нему.
– Лиз.
– Что?
– Прости меня, – говорит он неожиданно близко, над самым ухом. Меня обжигает его дыхание. Он стоит за моей спиной. И меня рвет на части от боли, от того, что мне хочется повернуться, уткнуться ему в грудь, но я не могу это сделать. Между нами чужое тело – между нами стена. И родной человек, мое счастье, мое все – чужой. Снова подступает тошнота.
Я отхожу от него и сажусь на диван. Только бы подальше от его запаха, от его незаметных касаний. Стараюсь не смотреть на него.
– Скажи мне, ты правда, думаешь, что можно просто забыть случившееся, попробовать склеить нас и продолжить жить дальше? – спрашиваю я Влада.
– Милая, Лиза, жизнь моя. Я люблю тебя, – чуть ли не шепчет он и опускается на колени передо мной. – Я совершил ошибку, ужасную жуткую ошибку. Но я не могу без тебя. Я ничего не понимаю.
Влад пытается взять меня за руку, но я скрещиваю руки на груди, не позволяя ему. От возможного прикосновения его рук меня мутит. Перед лицом возникает картинка – он, Линда, стоны, и я… я не могу.
– Не трогай меня!
– Прости.
– Уйди, прошу. Ты не можешь ничего исправить. Значит, я неважна была, значит, была не нужна уже, если такое случилось.
Я летел на машине в сторону одинцовского района, выжимая из мотора все, на что тот способен. Я уже опаздывал минут на десять, и мне хорошо было известно, что на встречу с таким человеком, как Карим Умаров – опаздывать нельзя.
Я был одним из редких людей в круге ближних и обладающих привилегией называть его – дед Карим. За пределами круга Карима Умарова величали исключительно Карим Хан.
Он выдернул меня невовремя. В любое другое время я бы радовался приглашению в гости к такому человеку, но только не сейчас. Я толком себя не контролировал. В башке ничего кроме Лизы и попыток понять, как мне вернуть жену, другого не умещалось.
Ехать оставалось минут десять, и я как мог пытался собраться, сосредоточиться, чтобы выглядеть достойно. Деду Кариму уже минуло шестьдесят пять лет, но это по-прежнему был мощный во всех смыслах этого слова мужчина и назвать его стариком ни у кого не повернулся бы язык.
Свое состояние он сколотил еще в девяностые годы прошлого века, и я даже думать не хотел какими путями. Россия в то время представляла из себя дикое поле, где не было никаких правил в ведении бизнеса и выживал только тот, кто мог отстоять свое силой.
Но дед Карим не был и бандитом в полном смысле этого слова. Умнейший человек, докторская степень по математике на секундочку. Потому наши пути и пересеклись. Еще когда я разрабатывал свой алгоритм криптографической защиты для систем связи. Дед Карим в меня поверил, поверил в мои разработки, именно он свел меня с нужными людьми и профинансировал на начальном этапе. Если бы не дед Карим, не факт, что у меня вообще что-либо получилось.
Но гордился я даже не этим, а тем, что был вхож в круг его ближних. Нередко этот мудрый человек наставлял меня, нередко выручал и давал бесценные советы.
Он души не чаял в Лизе. Буквально относился к ней как ко внучке. Помню эту его фразу: «Лиза, ты сокровище, которое попросту невозможно в мире, в котором мы живем». Он имел в виду наш с ним мир – мир больших денег.
И мне, черт возьми, было не по себе, если не сказать большего, когда я уже подъезжал к воротам его дома, от одной только мысли, что дед Карим спросит, как поживает Лиза.
Я тряхнул головой, чтобы прогнать эту тревогу и припарковался во дворе его скромного, по моим, да и не только по моим меркам дома.
В таком доме мог бы жить бизнесмен средней руки, владеющий каким-нибудь магазинчиком, но представить, что здесь живет Карим Хан с его-то состоянием, было попросту невозможно.
Он жил в скромном доме, ездил на стареньком форде и выглядел как восточный мудрец: окладистая седая борода, смуглая кожа, будто навсегда выгоревшая под солнцем, пронзительные черные глаза, словно два бездонных колодца и в которых невозможно было разглядеть, что он на самом деле думает. На руке перстень с массивным камнем, и мне иногда казалось, что это дед Карим обладатель кольца Соломона – источника бесконечной мудрости. Но, конечно, дело было не в этом. Как сам про себя и про свою мудрость говорил дед Карим: «Я просто долго живу».
Дед Карим сидел на скамейке у своего дома и вырезал ножом какую-то фигурку из дерева.
– Присаживайся, Влад, рад тебя видеть, – он похлопал ладонью по скамейке рядом с собой.
Я пытался угадать его настроение, но это было попросту невозможно.
– Как твои дела, Влад? – спросил он, когда я опустился на скамейку.
– Смотря в чем, если в целом – неплохо, – ответил я уклончиво.
– Плохо дела у тебя, Влад. Мне неприятно тебе сообщать тревожные новости, но все же, – он продолжал работать ножом по дереву, так ни разу и не взглянув на меня, – я отменил твою встречу с арабами и приостанавливаю контракт.
И вот теперь я понял, что дела мои действительно – хуже некуда. Я собирался выходить на рынок стран Персидского залива, я слишком серьезно в это вложился и то, что говорит дед Карим, означает только одно – это катастрофа. Я могу не просто многое потерять, я могу вообще все потерять.
– Но почему? Что случилось? – осмелился я спросить.
– Ты знаешь, что случилось, Влад. Как поживает Лиза?
Внутри у меня похолодело. Я судорожно пытался сообразить, как будет правильно ответить.
– Со всем уважением, но разве мои семейные проблемы имеют отношения к делам.
Я не понимал, откуда ему вообще стало известно о том, что случилось. Вряд ли Лиза стала бы ему жаловаться, такое было не в ее правилах.
Дед Карим достал из кармана телефон. Что-то там потыкал пальцем и протянул мне.
Сердце мое оборвалось, когда я увидел видео из переговорки, где я жарю раком Линду. Я зажмурился, не веря своим глазам и пытаясь сообразить, как видео попало в интернет. Я перемотал на конец, сюда попала и Лиза. Просто замечательная картина – я трахаю Линду, а моя жена стоит за моей спиной и смотрит на этот кошмар.
– Давай я тебе кое-что объясню, Влад, если сам ты не понимаешь, – начал дед Карим, когда я отдал ему телефон обратно. – Все это говорит о твоей несерьезности. Я и раньше это замечал, но списывал это на молодость и неопытность. Ты вел себя, как слон в посудной лавке. Будто ты мажор какой-то. Все эти цацки твои, вся эта показная роскошь говорит о тебе только то, что ты человек, с которым нельзя решать серьезные вопросы. Но теперь я еще вижу, как ты относишься к близким, к тем, кто тебя любит и благодаря кому ты вообще имеешь то, что имеешь. Жена, Влад, это не просто женщина, которая живет рядом с тобой, я не буду говорить, что это какая-то там пресловутая вторая половина, нет, человек не должен быть половинчатым, он должен быть цельным. Но жена – это основание – это незыблемый тыл, и большое счастье найти такую женщину, которая будет с тобой и в богатстве, и в бедности, для которой твоя жизнь будет не менее ценна, чем ее собственная. А Лиза именно такая.
В дороге из старой квартиры после мучительного разговора с Владом, меня застал звонок Лоры – моей давнишней подруги еще университетских времен. Это было прекрасное время. Нас с ней тогда называли – королева и принцесса. Лора была королевой за гордость и нрав, я была принцесса за хрупкость и доброту. И у каждой были полные любви истории: у Лоры с Максом, у меня с Владом.
Как из этого получилось то, что получилось, думать не хотелось, а при одной только мысли, во что превратилась та красивая любовь, меня душили слезы.
– Лиза, хорошая моя, ты как? Влад был у нас, – с тревогой в голосе спросила Лора.
– Он рассказал? – спросила я, хоть уже и поняла, что рассказал.
– Да. Ты приезжай ко мне сейчас, переживаю за тебя, это все ужасно, – искренне волновалась Лора.
Я подумала, что сейчас мне это даже необходимо. Поговорить хоть с кем-нибудь, кто меня понимает. Да и соскучилась я по Лоре. Ее история с Максом за последние два года была похожа на триллер. Ее история любви рухнула в один день. Она может меня понять, а не только сделать вид, что поняла.
Лора открыла мне дверь квартиры и сразу притянула меня к себе. Мы стояли, обнявшись, и у меня снова потекли слезы. От этой молчаливой близости.
Лора провела меня в комнату, усадила меня на диван, сама села рядом и погладила меня по спине. Она не спрашивала, она ждала, когда я смогу говорить.
Мне хотелось все высказать Лоре, но я молчала, комок застрял в горле и не давал произнести ни слова. Все закончилось тем, что я разрыдалась, а Лора только приговаривала:
– Все будет хорошо, поплачь, пусть выйдет вместе с плачем, что там накопилось.
– Не будет, Лора. Это как взять и переломить жизнь посередине. И теперь я будто должна на оставшемся отрезочке новую жизнь строить, потому что прошлая – все ложь и боль. Ну, как он мог? – спросила я сквозь рыдания.
– Я не понимаю, и в то же время понимаю, но не понимаю того, что понимаю, короче, я вообще ничего не понимаю.
Лора сказала это так, что у меня тут же высохли слезы. Я уставилась на нее, она смотрела на меня и, вдруг мы обе рассмеялись нервным и каким-то неестественным смехом.
– Ты отлично сказала, Лора, это все объясняет, – всхлипнула я теперь то ли от смеха, то ли уже черт его знает от чего.
– Я такое могу да, – улыбнулась Лора. – Ты сможешь когда-нибудь простить Влада?
– Нет, Лора. Это невозможно. Зачем ты такое говоришь? Ты считаешь, что я должна проглотить случившееся и дальше жить будто ничего не случилось? – я удивилась ее вопросу не сказать как.
– Нет, я не имела в виду этого. Я думаю только о тебе. Что рана настолько глубокая, а ты такая нежная девочка, где же ты найдешь силы дальше жить. И подумала, что если ты попытаешься его понять, ты смогла бы отпустить ситуацию, не задавать себе одни и те же вопросы – Почему? Как? Как он мог? Что я сделала? Что пошло не так? – Ты варишься в этой боли, а вопросы только расчесывают эту боль. И рана никак не может затянуться. А так, ты попробуешь понять, и тогда сможешь пойти дальше. Что свершилось – то свершилось.
Я обдумывала ее слова. Я на минуту представила это – вот я его поняла и сказала «ну ладно, что сделано - то сделано», но ведь это такая уже степень равнодушия. А я до нее еще и не дошла. Поэтому ответила я совсем по-другому.
– Он не просто изменил. Не просто предал. Не просто опозорил меня, представь только, все в доме знают об этом. Весь персонал. Наверняка показывают на меня пальцами. Это такое унижение. Но это еще полбеды. Влад еще все это выставляет так, что я чуть ли не сама виновата в том, что он залез на эту девицу, Лора.
Лора прищурилась.
– Кстати, о девице. А что вообще за мадам такая, не интересовалась?
– Как-то недосуг было.
– Глянем? – у Лоры блеснул огонек лукавства в глазах. – Изучим врага, обсмеем, обесценим.
– Ну, давай, – я заразилась смешинкой Лоры. Какая же радость – это ее энергия, сила, она не даст провалиться в тоску, если надо, она выдернет тебя за волосы из трясины. Смеяться, так смеяться. Я заулыбалась.
Лора притащила ноутбук, снова уселась на диван рядом со мной и запустила браузер.
– Как ее звать? – спросила Лора.
– Линда.
– А еще чего-нибудь? – Лора уже вбивала какой-то хитрый запрос в поисковик.
– Она вроде какой-то мануальный терапевт или что-то типа того.
Поиск выдал результаты и самым первым было видео.
Лора попыталась захлопнуть крышку ноутбука. Я не дала.
У меня оборвалось сердце. Краска бросилась в лицо, дыхание перехватило и мне стало трудно дышать.
Это было то самое видео, где Влад трахает Линду. И оно повсюду. Куча пабликов, заточенных под обсасывание личной жизни звезд и богатеев. А Линда ко всему оказалась настоящей интернет-звездой. Оказывается, вела какие-то курсы, марафоны – миллионы подписчиков, и конечно, видео Влада с Линдой было настоящим событием.
Я меня закружилась голова.
– Лора, как же это? На всеобщем обозрении?