Измена. Разбитые клятвы

Глава 1

Злата

Не сплю всю дорогу. В груди гудит непонятная тревога.

Поезд мягко покачивается, ритмично постукивая колесами. Обычно меня моментально выключает. Но не в этот раз.

Можно было бы списать все на усталость. Все-таки за два дня в Петербурге я успела провести целых шесть встреч, договориться с художниками и даже заглянуть к знакомой в галерею на Невском. Но я знаю – дело не в этом.

Снова проверяю телефон. Три последних сообщения мужу так и висят непрочитанными.
22:05 – “Как прошел день? Я без ног!”
23:56 – “Ты спишь? Я тоже уже пойду. Спокойной ночи, любимый. Пусть тебе приснюсь я! 😘”
6:03 – “Знаю, ты еще спишь, а я уже ЕДУ К ТЕБЕ!!! 🚄💨 СЮРПРИЗ! Так соскучилась! Давай проведем день вместе? ❤️”
Пустяк вроде. Но Ян всегда отвечает быстро. Лаконично, без смайлов, но отвечает. Даже если занят. Даже если ночной созвон с Лондоном или встреча с кем-то из его людей. А сейчас – тишина.

Наверное, уснул. Спит богатырским сном, а я тут извожу себя как дура. Последнее время у него было столько работы! Отец втянул его в новый проект, и я уже не помню, когда у нас был нормальный выходной.

Проводница катит по проходу тележку, предлагая чай-кофе. Смотрю в окошко, как мимо быстро пролетают февральские заснеженные пейзажи.

Почти девять. Неужели все еще спит?

Как-то не верится. Это я хомяк, который может спать полдня, но не он. Шесть часов сна для Яна – за глаза.

Загибаю пальчики, считая, сколько он уже не отвечает. Пальцы обеих рук заканчиваются.

Слишком долго, чтобы не начать волноваться.

Слишком мало, чтобы поднимать всех на уши.

Может, с телефоном что-то? А вдруг, все-таки что-то случилось? Не замечаю, как начинаю нервно грызть ноготок.

Вдруг раздается плач ребенка. Вздрагиваю. Смотрю на женщину с малышом в нескольких рядах от меня. Мальчик, года два от силы. Улыбаюсь – такой хорошенький.

Мать утешает его, о чем-то тихонько с ним договаривается. Он прижимается к ней, губки бантиком. Зарывается в ее кашемировый розовый свитер. Она треплет его по волосам, целует в макушку, и у меня что-то мягко щемит в груди.

Месяц назад я аккуратно спросила Яна:

– Давай заведем ребенка?

Мы никогда это толком не обсуждали, и, наверное, я тороплю события, ведь мы женаты всего год.

Ян тогда посмотрел на меня долгим взглядом, а потом пожал плечами:

– Давай.

И все. Ни улыбки, ни радости, ни тех эмоций, которые я ожидала.

Я убедила себя, что это просто Ян. Ян не показывает эмоции. Ян не сюсюкает, не говорит лишнего. Но все равно, этот момент заноза в памяти.

Снова смотрю на маму с сынишкой. Я бы очень хотела. Вот такого же малютку, копию отца.

Когда поезд, наконец, подъезжает к Ленинградскому вокзалу, хватаю чемодан. Одной из первых тороплюсь к выходу, прежде чем поезд остановится.

По плану, я должна была приехать только вечером. Ян не ждет меня, так что будет ему сюрприз! План – применить все свои женские хитрости и уловки, чтобы заставить мужа сделать, наконец, выходной!

В Москве еще морозней, чем в Петербурге. Пока таксист пробирается через утренний поток машин, снова проверяю телефон. Сообщения все так же сиротливо висят без прочтения.

Прячу мобильник в сумку. Ну ничего, так даже лучше. Сюрприз будет еще ярче.

Машина сворачивает в узкий переулок, где кирпичные дома с историей перемешаны с дорогими особняками – старый московский шик. В окне пролетает Театр на Таганке, еще закрытые винные бары и кофейни с модными москвичами, где уже яблоку упасть негде.

Наш дом стоит в глубине улицы, за железными воротами. Кирпичный, массивный, с большими окнами в пол.

Роюсь в сумочке в поисках магнитного пропуска. Из будки уже посматривает охранник.

Наконец, нахожу. Передаю водителю, чтобы поднес ближе к лобовому – так сенсорам легче считать. Шлагбаум поднимается, и мы заезжаем во двор под прицелы камер.

Когда Ян купил в этом доме квартиру, я смеялась, что это больше похоже на неприступную крепость. Ян не смеялся. Он вообще не любит, когда что-то не под контролем.

Выхожу из машины и сразу задираю голову. Смотрю на наши окна. Темно.

Забираю у таксиста чемодан, захожу в дом. Поднимаюсь на лифте на наш этаж и открываю своим ключом дверь – чтобы не разбудить Яна.

Шагаю внутрь и сразу понимаю – что-то не так. Воздух тяжелый, враждебный. Мне чудится незнакомый запах: слащавый, женский. Через секунду натыкаюсь глазами на небрежно брошенную в кресло норковую шубу.

Хмурюсь. Снимаю пальто, сбрасываю ботинки, подхожу к ней. Провожу рукой. Мех натуральный. Смотрю на нее с изумлением. Чья это? В нашей семье и кругу близких друзей натуральный мех никто не носит – это давно моветон.

Кажется, слышу звуки сверху. Иду к лестнице. Поднимаюсь на второй этаж. Сердце заходится бешенной добью в дурном предчувствии.

С каждым шагом пытаюсь убедить себя, что всему есть объяснение. Ян никогда. Ян не может...

Останавливаюсь у полуприкрытой двери спальни и перестаю дышать.

На полу валяются вещи. Мой взгляд задерживается на женских трусиках. Черных, кружевных.

В нашей. Спальне.

Трясу головой, надеясь, что ужасное видение рассеется. Но оно никак не исчезает. И этот запах…

Приторный, чужой. Дешевая ваниль вперемешку с чем-то цветочным…

Меня слегка покачивает. Я хватаюсь за дверной косяк. В голове отчаянно бьется только одна мысль:

“Пожалуйста, нет. Нет. Нет!”

Стою как вкопанная и почему-то не могу ни зайти, ни развернуться и уйти.

И тут из комнаты доносится ленивый, мурлыкающий голос:

– М-м-м… Ян… Может, повторим?

Глава 2

Злата

Меня будто обливают ледяной водой. А потом сразу кипятком. В голове вспыхивет миллион картинок, одна тошнотворнее другой.

С силой толкаю дверь. Делаю шаг в спальню, будто в пропасть. Медленно поднимаю взгляд. И вижу их.

Мой муж. И какая-то баба. В нашей постели.

Блондинка с шикарными формами. Лежит на простынях, обнаженная, ничуть не стесняясь своей наготы.

Встречаюсь взглядом с Асадовым, в его глазах я вижу то, что никогда раньше не видела: как он теряет контроль.

– Злата?! – поворачивается в мою сторону, удивленно уставившись.

Словно это я здесь лишняя, а не она!

– Это не то, что ты…

– … подумала? – хрипло заканчиваю за него фразу.

И не узнаю свой голос.

Делаю шаг назад, колени предательски дрожат. Мир качается. Шарю руками в воздухе позади себя, надеясь нащупать опору.

Ян резко вскакивает. Высокий, сильный, как дорогая скульптура. Черные волосы взъерошены. Он совершенно голый.

Красивый. Невыносимо, бесчеловечно красивый. Как выверенная математическая формула, в которой нет места чувствам.

Отворачиваюсь, едва не задыхаясь.

Он делает шаг ко мне, хватает брюки с пола, натягивает их на ходу. Движения нервные, но все еще уверенные, как всегда. Ян никогда не теряется.

– Злата, послушай меня, – его голос низкий, сдержанный. – Все не так, как выглядит. Я все объясню.

Что он мне собрался объяснять? Как какая-то женщина оказалась в нашей постели, пока я была в командировке?! Думает, я совсем дура?

Мне чудится, что в комнате все еще пахнет сексом, предательством, чем-то грязным.

Изо всех сил сдерживаю слезы. Не могу себе позволить разрыдаться перед ним и перед этой…

– Ян, ты же говорил, что сам ей все расскажешь, – вдруг говорит блондинка.

Ее слова оглушают. Замерев, смотрю на нее широко раскрытыми глазами. Девушка же лениво вылезает из кровати, кидает на меня скучающий взгляд.

Ян тоже резко оборачивается на нее, будто успел забыть, что мы тут не одни.

– Заткнись, – угрожающе цедит ей.

Но блондинка только усмехается. Медленно наклоняется, подбирает с пола рубашку и надевает на себя. Рубашку моего мужа.

– Я не хочу больше скрываться, Ян, – говорит она невозмутимо, застегивая одну пуговку за другой. – Ты говорил, что любишь меня, а с ней только из-за связей отца. Скажи ей уже!

Кровь отливает от моего лица. Значит… значит, это даже не случайная связь? У них все серьезно? Получается, Ян все это время вел двойную жизнь у меня за спиной?

– Я сказал, заткнись! – рявкает Ян, бросая жесткий взгляд на блондинку. Затем резко поворачивается ко мне, пытаясь закрыть ее собой. – Злата, посмотри на меня. Это неправда, ты должна мне поверить!

Смотрю в до боли любимое лицо и читаю в глазах Асадова панику. Настоящую. На один удар сердца мне даже кажется, что он напуган.

Но это же Ян. Он ничего не боится. Никогда.

В голове невольно всплывают слова отца, которые он сказал, когда я заявила, что хочу замуж за Яна Асадова:

“Ты хоть понимаешь, с кем связываешься? Он хищник – не любит, не привязывается, не жалеет. Сыграет с тобой так же, как играет с остальными бабами. И когда ты это поймешь, будет уже поздно.”

Ян делает еще один шаг ко мне, и я вся сжимаюсь:

– Не подходи! – мой голос рвется из горла, осипший, поломанный. – Я тебя…я тебя не ненавижу! – выдыхаю болезненно, словно с этими словами из меня выходит вся жизнь.

В ушах шум, в груди боль, сжимающая, пульсирующая, будто мне вскрыли грудную клетку, и ее выклевывает стая черных ворон. Закрываю лицо руками и все же начинаю рыдать.

Асадов берет меня за плечи и встряхивает, как куклу:

– Возьми себя в руки! Неужели ты думаешь, что я мог бы… так?

– Пф-ф-ф! Да, боже, Ян, хватит уже этих игр! – фыркает блондинка у него за спиной. – Ты не сможешь замять все, как всегда это делаешь. Я – беременна.

Визуалы героев. Злата

Дорогие читатели!

Приветствую всех в своей новинке! ❤️ Пока следующая прода наподходе, по традиции, знакомлю вас ближе с нашими героями!

ЗЛАТА АСАДОВА, 22 года

Дочь могущественного бизнесмена, Михаила Ратманова. С детства жила в роскоши, но никогда не была свободной в том: как себя вести, с кем дружить, за кого выходить замуж.

Умная, воспитанная, правильная. Должна была выйти за мужчину, которого выбрал отец, но влюбилась в Яна Асадова — холодного, расчетливого, опасного. Того, кого ее отец никогда бы не одобрил.

И все же, Михаил Ратманов сдался, позволил дочери сделать этот шаг. Только вот… сбылось все то, о чем папа ее предупреждал… Ян Асадов не глядя разбил нашей девочке сердце!

Листаем дальше, чтобы поближе разглядеть этого предателя >>>

Визуалы героев. Ян

ЯН АСАДОВ, 34 года

Тот, кто приходит, когда у других заканчиваются решения. Ледяной интеллектуал, траблшутер, стратег, чье имя одни произносят с уважением, другие – с осторожностью. Он не светится в прессе, не ведет публичных дел, но сильные мира сего знают: если у тебя проблема, ее можно решить. За правильную цену.

Чем же на самом деле была для него женитьба на Злате Ратмановой? Были ли там искренние чувства или только тонкий просчет?...

Ну, а что же любовница-разлучница? Листаем дальше >>>

Визуалы героев. Любовница

ОКСАНА КОВАЛЬЧУК, 28 лет
Тут я особенно раскрывать карты не буду. Она пока темная лошадка и для автора тоже. Понятно одно: с Яном они знакомы не случайно, и, кажется, у нее на него далеко идущие планы.
Согласитесь, эффектная мадам?
Девчат, поделитесь в комментариях своими мыслями о наших героях! А мы пока идем дальше >>>

Глава 3

Злата

От слов блондинки в комнате становится так тихо, что я слышу собственное дыхание. Частое и громкое. Ошарашенно убираю ладони от лица, с ужасом смотрю на мужа.

Асадов тоже стоит, застыв как изваяние. На секунду его лицо становится пустым и ослепительно холодным.

– Это правда? – спрашиваю его одними губами, тихо-тихо.

Но он лишь сильнее впивается пальцами в мое плечо.

– Правда, правда, – отвечает вместо него блондинка. – Тринадцатая неделя. Прости, Ян, что только сейчас говорю. Но ты весь такой занятой был.

Понять что-то по лицу Асадова невозможно. Особенно, если он этого не хочет. Искусный манипулятор.

Напряженно всматриваюсь в лицо блондинки, ловлю любую фальшь (кое-чему научилась у мужа за год брака).

Но ее там нет.

Она не боится, не напугана. Напротив, ведет себя уверенно. Стоит, скрестив руки на груди, будто ждет, когда этот цирк, наконец, закончится.

А я…

Мой мир просто рушится. Воздух уходит из легких, сердце сбивается с ритма, а может, и вовсе перестает биться. Внутри – все выжжено, умерло.

Ян разжимает хватку, отпускает меня и резко поворачивается к блондинке:

– Тварь, – с ненавистью цедит он, сжимая кулаки. – Скажи, что лжешь или жестко ответишь!

– Ты офигел? – восклицает блондинка, однако, опасливо пятясь назад. – Знаешь, что? Можешь угрожать, сколько хочешь. У меня полно доказательств нашей связи! И если ты не признаешь нашего ребенка, завтра же об этом напишут в новостях!

Господи. Больше не могу это слушать. Хочу просто исчезнуть! Вырваться из этой комнаты, из этой реальности, в которой меня предали. В которой моя любовь ничего не стоила…

Задыхаюсь. Перестаю что-либо понимать. Кончики пальцев немеют. Еще немного, и просто рухну в обморок.

Собираю последние силы и срываюсь с места. Бежать. Бежать не оглядываясь, как можно дальше!

Ян прыжком кидается ко мне и пытается остановить. Луплю его по рукам, по груди, куда придется:

– Не трогай! – верещу в слезах.

В этом крике столько боли, что мне самой становится страшно. Срабатывает. Асадов на секунду замирает. Удается отскочить от него на безопасное расстояние.

Смотрю на мужа, но у же не вижу того мужчину, которого любила. Передо мной – монстр. Стоит, тяжело дышит, а глаза горят опасным огнем.

– Не приближайся! Оставь меня в покое! – выкрикиваю, пятясь из спальни.

– Ты не можешь уйти! – рявкает он. – Ты…

Но он не успевает договорить. Сдираю с пальца обручальное кольцо и швыряю ему в рожу:

– Еще как могу и уйду! Предатель!

Пальцы судорожно шарят по перилам лестницы. Спускаюсь быстро, путаясь в собственных ногах. Пока Ян переваривает мою дерзость. Это мой единственный шанс убежать.

– Злата, не делай глупостей! – громыхает за спиной его суровый голос.

Глупостей?! Самую большую глупость в своей жизни я уже совершила: вышла за него замуж!

Сбегаю вниз, хватаю пальто, сумку. На ботильоны времени нет: шаги Яна уже на лестнице.

Выбегаю прямо в тапках на лестничную площадку. Лифт, к счастью, все еще на нашем этаже. Забегаю в кабину, судорожно тыкаю на единицу. Пока двери кабины не торопясь закрываются, успеваю пережить два инфаркта. В последний момент вижу выбегающего из квартиры Яна.

Фух! Успела.

Лифт ползет как улитка, а я молюсь, чтобы он все-таки опередил Асадова, который, сто процентов, уже бежит вниз по лестнице. Роюсь в сумочке, заранее держа наготове брелок от машины и пропуск от шлагбаума.

Да что так медленно! В глазах темнеет. Третий инфаркт, кажется, уже на подходе.

Как только двери лифта открываются, как угорелая выбегаю из подъезда. Боюсь даже оглядываться. Бегу к машине.

Порш Панамера. Белый, с кремовым салоном. Подарок Яна мне на годовщину. Я тогда кружила по Москве, ощущая себя королевой, а теперь ненавижу машину всем сердцем!

Хватаюсь за ручку, резко распахивая дверь. Швыряю сумку на пассажирское сидение, плюхаюсь. Нажимаю кнопку стартера. Двигатель послушно урчит.

На улицу вылетает Ян. Все еще голый по пояс, босой, но будто бы и не чувствует холода. Видит меня, рвется к машине. Дергает ручку, но я успеваю заблокировать двери.

– Злата, послушай! Если ты скажешь отцу – это конец! – рычит он, прижимая кулаки к стеклу.

– Боишься? – губы дрожат, но я все равно ухмыляюсь, презрительно, с отвращением. – Ты думал, я буду молчать? Как послушная овечка?!

Ян открывает рот, чтобы что-то сказать, но я нажимаю на газ, оглушая его мощным рыком двигателя.

– Злата! Остановись! Блять, да послушай меня! – стучит он зло по стеклу.

Переключаю передачу, давлю на газ, и машина срывается с места. Ян отскакивает в последний момент, едва не попав под колеса.

Шлагбаум. Он поднимается как назло медленно! Опять! Даже вскрикиваю, уверенная, что снесу его к чертовой бабушке. Но каким-то чудом получается проскочить.

Выезжаю на дорогу. В ушах – мое тяжелое дыхание, в глазах – размытые от слез улицы Москвы. Пытаюсь собраться и сосредоточится на дороге. Делаю глубокий вдох.

Как можно быть такой циничной скотиной?! Клялся в любви и верности, а сам предал меня. Как и предупреждал отец… Захлебываюсь этим осознанием.

Без конца вытираю льющиеся из глаз слезы. Не хватало еще куда-нибудь впилиться. Мчу к родителям. Я должна рассказать все отцу.

Даже представить страшно, как он отреагирует. Вся сжимаюсь от одной только мысли об этом.

Но делать нечего. Если промолчу – будет еще хуже. Ведь папа тоже доверяет Асадову, они вместе ведут дела. Ян предал не только меня – он предал всех нас!

Вспоминаю слова блондинки: “Ты говорил, что любишь меня, а с ней только из-за связей отца. Скажи ей уже!”

Зло стучу ладонью по рулю, рыдая в голос. Вот я ду-у-у-ура-а-а-а!
В зеркале заднего вида мелькают фары. Моргают дальним светом, раз, другой, привлекая внимание.
Утираю слезы, присматриваюсь, и сердце ухает в пятки. Порш Асадова.

Глава 4

Злата

Крепче сжимаю руль, сразу вся собираюсь. Зачем Ян преследует меня? Нафига за мной ехать!

Он думает, что я совсем дурочка, что остановлюсь? Что мы сейчас поболтаем, и я его прощу? Так, что ли?!

Нет. Ничего подобного! Пусть мигает своими фарами, сколько хочет, и едет хоть до самой Жуковки! Нам с ним больше не о чем разговаривать!

Катим по Садовому. Движение неплотное, час пик миновал. Все время нервно поглядываю в зеркало на черный Порш мужа.

Честное слово, хочется вдавить газ в пол, оторваться от него, сбежать! Но внутри что-то скребет. Какая-то часть меня умоляет остановиться. Чтобы просто услышать. Понять его.

Как это могло вообще случиться? Я все еще не могу поверить, что Ян так цинично предал меня!

Как, как? Злата, глупая ты дурочка! Тебя же все предупреждали, все! Отец, Авдеев, братья.

Но я была уверена – это с другими Асадов холодный и жестокий, а со мной – другой! Ради меня в этой холодной глыбе вспыхивал огонь и даже иногда нежность.

Каждый раз, когда я засыпала рядом, он, сам не замечая, поглаживал мои волосы. Говорил, что таких, как я, больше нет. Что я – его любимая, нежная девочка. Ненавидел, когда кто-то слишком долго или пристально смотрел на меня. А в самый неожиданный момент мог поймать меня, прижать к стене, загоняя в ловушку собственного тела, наклониться к уху и хрипло прошептать: “Я сделаю с тобой все, что захочу, Злата. И тебе понравится”. И мне нравилось. Каждый раз. До дрожи, до потери дыхания.

Это все была… не любовь разве? Все это было неправдой?

От воспоминаний в груди саднит. Хочется закричать, разнести все вокруг!

Но я только сильнее стискиваю зубы, держу крепко руль, веду машину. Хотя бы это я могу контролировать.

Нахожу в подстаканнике ментолово-черничную жвчачку, закидываю подушечку в рот. Ух, и ядреная же! Зато, может, хоть мозги прочистит!

Зло жую жевку, сильнее давлю на педаль газа. Съезжаю с Садового на Кутузовский. Краем глаза ловлю отражение в зеркале. Асадов уже не мигает фарами. Видимо, понял, что останавливаться я не собираюсь, но все еще держится за мной.

Настырный. На что он рассчитывает? Что такого он мне может сказать?

Какая правда может спасти… нас?

Где-то в глубине души мне хочется, чтобы он догнал, добился, схватил за руку, не дал уйти. Чтобы доказал, что все это – ошибка, что мир не рухнул.

Но я же все видела своими глазами! Он меня предал! Все это время у него была другая женщина! За моей спиной, в нашей постели! А теперь она ждет от него ребенка!…

От этой мысли особенно больно. Со мной он детей заводить не торопился. А другой на раз-два заделал.

Господи, меня сейчас стошнит.

Надо смотреть правде в глаза. Ян едет за мной по одной причине – он боится. Знает, что я расскажу все отцу. Знает, что бывает с теми, кто предает Ратмановых! Отец не позволит этой истории закончиться мирно. Асадова просто выведут из истории семьи, как пятно на костюме. Как позорный случайный эпизод, о котором все предпочтут забыть. А я… я буду жить дальше! И буду счастлива, хотя бы ему на зло!

От этой мысли, что Ян исчезнет из моей жизни навсегда, становится дурно. Плохо, страшно. Кусаю нижнюю губу до крови, сдерживая рыдания застрявшие в груди.

– Дура, дура, дура! – шепчу сама себе.

Как же объяснить глупому сердцу, что больше не надо любить этого мерзавца!

С Минского ухожу на Рублево-Успенку. Машин все меньше. Асадов держится на расстоянии, но не отстает. Плевать. Еще немного – и я дома.

Немного сбрасываю скорость, проезжая мимо поста ДПС, но неожиданно передо мной взлетает жезл, требуя остановиться.

Блин! Ну как не вовремя!

Съезжаю на обочину и останавливаюсь. Роюсь в сумке, достаю документы. Сердце колотится, бросаю быстрый взгляд в зеркало.

Порш Асадова плавно съезжает следом за мной и паркуется чуть позади.

Ян выходит из машины. Все еще голый по пояс.

Моргаю. Нет, ну он точно псих! Скажу ДПСникам, что этот чокнутый меня преследует! По нему же видно: человек не в себе. Ходит по улицам без одежды на морозе! Пусть скрутят его мордой в асфальт, ну или хотя бы заставят дышать в трубочку.

Не тут-то было. Наблюдаю, как Асадов жмет руку ДПСнику. Они перекидываются парой слов, и гаишник вальяжно шагает в сторону будки, даже больше не взглянув на меня.

Что за… ?!

Асадов обходит мою машину, подходит со стороны пассажира и дергает ручку! Двери заблокированы. Вжимаюсь в сиденье, едва дыша. Даже голову повернуть боюсь.

Ян наклоняется и заглядывает в салон:

– Злата, открой дверь! – говорит спокойно, но так уверенно, будто выбора у меня нет.

--

Дорогие читатели! Приглашаю вас в свою новинку:

https://litnet.com/shrt/PiSG

❤️

Глава 5

Злата

– Злата, открой дверь! – повторяет Ян, и в его голосе звучит что-то, от чего перехватывает дыхание.

Смотрю на него сквозь стекло. Ненавижу себя за это, но даже сейчас, после всего увиденного дома, сердце предательски сжимается.

Это же Ян. Тот самый Ян, с которым я собиралась провести всю жизнь… Стоит полуголый на морозе, волосы взъерошены… и все равно идеальный. Есть в нем эта проклятая магнетическая сила, от которой у меня подкашиваются коленки, и перехватывает дыхание.

Крепче стискиваю руль. Головой думай, Злата, головой!

Дать по газам и просто умчаться? Но меня остановил ДПСник. Технически это будет правонарушение, неповиновение представителю власти.

А если просто набрать отца? Уверена, он одним звонком разрулит ситуацию.

И Ян исчезнет с моего горизонта навсегда…

Или…

Или выслушать его прямо сейчас.

Мысль пробирается сквозь стену обиды и злости, как тонкий лучик света. И я ненавижу этот лучик. Ненавижу себя за это.

Ян прищуривается. Его темный силуэт заслоняет мне солнце. Он стоит не двигаясь, но это не спокойствие. Он как хищник перед прыжком. В любой момент может сделать что-то непредсказуемое, отчего я вся напрягаюсь.

– Злата, нам нужно поговорить, – настойчиво произносит он. – Выслушай. Меня подставили.

У него всегда был этот дар – не просить, а требовать. Властно, уверенно. И я всегда подчинялась. Всегда верила. Но только не сейчас…

– Подставили? – усмехаюсь с горечью. – Это что, какая-то шутка?

Его лицо темнеет, желваки ходят по скулам. Ян выпрямляется, смотрит на меня сверху вниз. Карие глаза глядят прямо в душу.

– Мы не будем разговаривать через стекло, – отрезает он. – Открой. Дверь.

Кусаю губу, зажмуриваюсь, будто перед прыжком с обрыва.

Черт с ним!

Сама не понимаю до конца почему, но нажимаю на кнопку разблокировки дверей.

Щелчок.

Ян тут же распахивает дверь и садится на пассажирское сиденье. Салон моментально наполняется его запахом – мята, древесные нотки, что-то неуловимо острое.

Ни намека на приторный ванильный шлейф той блондинки. Часть меня отчаянно хочет верить, что его не касались чужие руки, что он не…

Не могу удержать судорожный всхлип. Пытаюсь собраться, но как же сложно…

– Так значит, тебя подставили? – усмехаюсь сквозь слезы, которые снова предательски текут по щекам. – Ну, расскажи, как же тебя так подставили, что ты оказался с другой женщиной прямо в нашей постели! Да еще и беременной от тебя!

Ян молчит несколько секунд, наблюдая за мной. Его глаза – два темных озера. Никогда не поймешь, что на дне.

– Я отрубился, – наконец, говорит он. – Должно быть, мне что-то подсыпали.

– Где? Как?! – взрываюсь я. – Ты отрубился, а она что, сама к нам домой пришла? Охрану обманула? Мимо камер прошла? Дверь твою навороченную невзламываемую открыла? Ян, ты думаешь, я совсем идиотка?

Он проводит рукой по волосам, и этот жест такой знакомый, что сердце опять сжимается. Сколько раз я сама запускала пальцы в его волосы? Когда он работал, когда занимался со мной любовью, когда мы просто лежали и смотрели фильмы.

– Я не знаю, как все произошло, – его голос звучит жестче. – Последнее, что помню – встреча с Ковалевым. Нам принесли коньяк. Потом… провал. И ты. В дверях нашей спальни.

Врет. Я же слышала слова блондинки. Она с ним разговаривала, когда я вошла. Смотрю на него недоверчиво:

– И ты правда думаешь, что я поверю в такую чушь? Она вела себя, будто вы сто лет знакомы, заявила, что беременна от тебя!

– Она не беременна, – жестко отвечает Ян. – Или… не от меня. В любом случае, этого не может быть. Я докажу.

Его уверенность как наркотик. От нее хочется дышать глубже, перестать плакать, расправить плечи. Хочется верить. Так сильно, что внутри все переворачивается.

А что, если… что, если он говорит правду?

– Как? – тихо спрашиваю, выдыхая вместе с вопросом всю свою боль и отчаяние.

– Не знаю, – отвечает Ян. – Дай мне время. Все, что я прошу – время.

Снова смеюсь, вытирая слезы:

– Да пожалуйста, доказывай. Я тебя не держу! Напомню: это ты за мной гнался!

Ян вдруг берет меня за руку. Его пальцы все еще прохладные от мороза, но от его прикосновения мне становится жарко. Он сжимает мою ладонь с тихой яростью:

– Не рассказывай пока отцу. Если сделаешь это – будет конец. Конец нас.

Фыркаю, пытаюсь вырвать руку, но у меня не получается.

– Если тебе нечего скрывать, Ян, то и бояться нечего! – восклицаю я. – Папа был прав. Ты опасен. Ты использовал меня и всю мою семью!

Глаза Яна вспыхивают гневом:

– Это ложь!

– А что тогда правда? – кричу оглушительно громко в замкнутом пространстве машины. – Что правда, Ян? Что все это время ты жил двойной жизнью? Ты хоть любил меня?

Последний вопрос вырывается сам собой. Хриплый, жалкий. Отворачиваюсь, не желая, чтобы этот мерзавец видел мои слезы.

– Злата, да послушай же! – он впервый за весь разговор повышает голос. – Это неправда! Ты – единственная, кого я когда-либо любил!

Это уже слишком. Дрожу всем телом, мой мир рушится, моя любовь….

Какая я наивная дура!

– Злата… – выдыхает он мое имя мягче.

Тянется ко мне, я отбиваюсь, но он все равно берет мое лицо в свои руки, заставляет посмотреть на него:

– Прости, прости, родная. За все это.

От этих слов замираю. “Родная”. Он никогда меня так не называл.

Ян смотрит в глаза, убирает мокрые пряди с моего лица, а затем целует мои руки, каждый пальчик, один за другим. Невесомо, почти благоговейно. От этой нежности внутри что-то ломается.

Это не тот Ян, которого все знают. Это мой Ян. Только мой.

Хочется прижаться, уткнуться лицом в его шею, вдохнуть родной запах, забыть обо всем… И от этого желания становится еще больнее.

– Не трогай, не прикасайся ко мне! – вырываюсь из его рук.

Глава 6

Злата

– Папа, я… – голос предательски дрожит, слова застревают в горле.

Отец смотрит встревоженно, хмури брови. Подходит ближе, кладет тяжелую руку мне на плечо.

– Что случилось, девочка моя? – голос мягче, чем обычно. – Ты как сама не своя.

От его прикосновения становится теплее, но трудно дышать. Всегда так: рядом с отцом я и в безопасности, и словно под микроскопом.

Набираю в легкие воздух. Сейчас или никогда! Ян. Блондинка. Беременность. Предательство.

Открываю рот, чтобы вытащить из себя жестокую правду, которая сидит гадкой серой липкой массой, душит, убивает… Но в этот момент кто-то выходит из кабинета отца.

– Михаил Андреич, я подготовил отчеты по северному…

Вадим Авдеев. Папин финансовый советник. Замечает меня и замирает на полуслове с папкой документов в руках.

– Злата?

Высокий, широкоплечий, в дорогом костюме и идеально уложенными рыжеватыми волосами и усами.

При виде него теряюсь. Да и то, что я собиралась сказать, при посторонних не говорят. Выдавливаю улыбку.

– Злата, сколько лет, сколько зим! – Вадим подходит ближе, слегка склоняет голову, рассматривая меня с прищуром. – А все такая же красавица.

И правда. Сколько мы не виделись? С нашей с Яном свадьбы, кажется?

Вадим – тот самый кандидат, которого папа прочил мне в мужья. По его меркам, Авдеев идеален: управляющий крупным финансовым фондом, сделавший себя сам, но при этом из “хорошей семьи”. И дружит с моим старшим братом, Андреем.

Короче, надежный, предсказуемый, без черных пятен в биографии. Каждый раз, когда отец принимался мне его нахваливать, я с грустью думала, что у него есть только один единственный минус – он не Асадов.

Я уверена, отец до сих пор считает, что я сделала ошибку, выбрав не того мужа. А теперь, после всего случившегося…. может, он был прав?

Опускаю глаза, сдержанно кивая на комплимент Авдеева. Его взгляд заставляет меня чувствовать себя неловко.

– Я прервал ваш разговор? – догадывается он. – Могу подождать в кабинете, если вы со Златой…

– Нет-нет, все в порядке, – тороплюсь его заверить. – Я просто соскучилась и решила заехать. А где мама?

Отец сверлит меня взглядом.

– Злата, дела подождут. Идем, расскажешь, что стряслось, – тянет меня в сторону своего кабинета.

А я чувствую, будто попала в ловушку. В первую очередь, своих противоречивых чувств. Моя уверенность испаряется, а в голове снова мелькает просьба Яна: “Дай мне время”.

– Нет, папуль, ничего такого, – вру через силу, ругая сама себя. – Подождет. Мне… на самом деле нехорошо. Голова раскалывается, мигрень, наверное.

Отец снова хмурится, но не спорит:

– Отдохни тогда. Бледная как простыня.

Киваю, вымученно улыбаюсь.

– Да, пойду прилягу ненадолго.

Почти выбегаю из холла, ощущая на себе взгляд Авдеева. До сих пор неловко, что на предложение выйти за него, ответила отказом.

Я выбрала Яна. Опасного, непредсказуемого, холодного. Того, кто в итоге разбил мое сердце вдребезги!

Поднимаюсь по лестнице. Моя старая комната нетронута, будто ждала меня. Захожу внутрь, закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной.

Только сейчас накатывает осознание, что я дома, в безопасности. В месте, где ничего не может причинить мне боль. Это осознание ломает все барьеры. Сползаю по двери на пол, и рыдания накрываю с головой.

Плачу навзрыд, как маленькая девочка, закрывая рот руками, чтобы меня никто не услышал. Колени подтягиваю к груди, сжимаюсь в комок. В голове все перемешалось – обида, боль, отчаяние.
Я все еще не знаю, нужно ли говорить отцу. А что, если Ян говорит правду? Что, если его, и правда, подставили?

Но голос разума отчетливо предостерегает меня. Очнись! Отец должен как можно быстрее обо всем узнать! Кому нужно подставлять Яна? Да и кто бы посмел? Он ведь, женившись на мне, теперь тоже часть клана Ратмановых.

А если это сам отец?

Трясу головой, сразу отметаю эту мысль. Чушь полная. Отец бы никогда так не поступил. По крайней мере, потому что запрети он мне выходить за Яна, я бы его не ослушалась.

Да, возможно, ушла бы в депрессию или монастырь. Но точно не пошла бы против воли отца. И он это знает.

Снова рыдаю. Мне так хочется оправдать поступок Яна. Но я видела все своими глазами!

Как наяву всплывает наша первая с ним встреча. Был мой день рождения. Отец устроил закрытую вечеринку в нашем доме. Пригласил весь свой круг, включая Авдеева. Я знала, конечно, зачем – отец неделями нахваливал его, словно породистого скакуна: крепкий, надежный, богатый.

И, честно говоря, я и сама в какой-то момент начала думать, что Вадим ничего такой. Тем вечером он был сама обходительность. Подарил дорогие сережки – слишком кричащие. Дал понять, что его отношение ко мне особенное.

Я даже начала чувствовать к нему симпатию. Но потом появился он. Асадов.

Высокий, в темном костюме, с идеальной осанкой. Но не это главное. Он был холодно-равнодушен ко всему происходящему. Кругом шары, именинный торт размером с дом, я в шикарном платье – он даже не взглянул в мою сторону, хотя остальные мужчины не сводили с меня глаз.

Когда я спросила брата, кто этот заносчивый тип, Андрей прошептал: “Это помощник отца по особым вопросам. Держись от него подальше”.

И, конечно, этого было достаточно, чтобы еще больше разжечь мое любопытство.

Весь вечер я наблюдала за Асадовым краем глаза. Он ни с кем не флиртовал. Не смеялся над шутками. Не участвовал в дурацких тостах. Вместо этого, в какой-то момент он просто исчез с отцом в кабинете.

Когда они вышли, Ян бросил в меня взгляд. Всего один. И я почувствовала, как вспыхиваю, будто от удара молнии. Он ушел не попрощавшись, и я неделю не могла его забыть.

А потом случайно встретила в офисе отца. Пришла обсудить грант для нашей с мамой галереи. Ян вошел в кабинет. Прошел мимо, даже не поздоровавшись. Что-то обсудил с папой. Взял документы. И ушел.

Глава 7

Злата

Авдеев скользит по мне мягким внимательным взглядом, но слишком уж изучающим. Я и так не в восторге, что он застал меня в таком состоянии – с опухшими глазами и гнездом на голове. Так что, то, как пристально он меня рассматривает, вообще выбивает из колеи.

И чего пришел? Говорит, узнать, как моя мигрень? Верится как-то с трудом.

– Все нормально, – отвечаю, но голос звучит глухо.

Повыше натягиваю плед.

– Можно войти? – вдруг спрашивает и, не дождавшись моего ответа, шагает в комнату.

Снова удивляюсь внезапной… наглости. Хотя наглым Авдеев никогда не был. Напротив, он всегда слишком внимателен, слишком обходителен.

Закрывает за собой дверь, подходит ближе, но держит комфортное расстояние, словно чувствует мое напряжение. Не садится – остается стоять рядом с креслом и продолжает скользить по мне взглядом.

Был бы тут Асадов, ему бы не понравился этот взгляд.

Воспоминание о муже тут же вспыхивает яркой болью внутри. Словно наотмашь пощечина. Поджимаю губы. Так плохо. Так больно. Хочется побыть одной, а не сидеть под прицелом чьего-то дотошного взгляда.

– Прости, что потревожил. Я займу буквально минуту, – говорит Вадим поглаживая спинку кресла. – Мне нужен твой совет по современным художникам. Хочу прикупить картину в свой кабинет. Поможешь?

Растерянно моргаю. После того, как Авдеев сделал мне предложение, а я выбрала Яна, мы больше не общались и не виделись толком. Честно говоря, думала, что по-мужски его это очень задело.

С другой стороны, уже больше года прошло. Так что…

– Конечно, – выдавливаю я. – Приходи как-нибудь в нашу галерею. У нас скоро обновление экспозиции. Менеджер с радостью тебя проконсультирует.

– Не-не-не! Никаких менеджеров! Я доверяю только твоему вкусу, – говорит он вкрадчиво и вежливо добавляет, – если у тебя будет время.

Конечно, неловко ему отказывать. Асадов точно был бы против этой идеи.

Снова приходится себя одернуть. Асадов, Асадов, Асадов! Да плевать теперь с высокой колокольни на него и на его мнение! Он вот явно обо мне не думал, когда тащил блондинку в нашу постель.

– Да, конечно, без проблем, – киваю с натянутой улыбкой.

Авдеев тоже улыбается. Но уходить не торопится. Его присутствие меня нервирует.

– Злат, прости за прямолинейность, но… – он делает паузу и продолжает чуть мягче. – Мы никогда не были друзьями, но я хочу, чтобы ты знала – если тебе когда-нибудь понадобится помощь – можешь на меня рассчитывать.

Замираю, хмурюсь, отвожу взгляд. Мы действительно никогда не были друзьями. Так что не совсем понятно, к чему вообще этот разговор.

– Спасибо, Вадим, – киваю сдержанно, не поднимая взгляда, но все равно чувствую, как он на меня неотрывно смотрит.

Снова теряюсь. Авдеев делает паузу, будто выжидает, но затем тоже кивает:

– Ладно, не буду больше тебе мешать, – разворачивается к выходу, останавливается у двери и бросает взгляд через плечо. – Отдыхай, красотка.

Уходит. Остаюсь одна.

И что это сейчас было? В комнате все еще витает его запах – дорогой парфюм с нотками табака и сандала. Чтобы укрыться от него, зарываюсь обратно в плед, утыкаюсь в подушку.

Душа болит, а слез больше нет. Просто лежу. Не сплю, не живу. Просто существую. Все внутри скручено в ледяной узел, дышать тяжело. Невыносимо.

Так и буду лежать тут? Чего я жду?

Что будет не так больно. Что Ян позвонит. Напишет. Объяснит. Что мне не придется ничего говорить отцу. И тем более, скрывать.

Но телефон молчит. И чем дольше эта тишина, тем больше во мне нарастает чувство безысходности.

Не знаю, сколько времени проходит. Должно быть, я снова провалилась в сон. Внизу хлопает дверь. Открываю глаза. В комнате уже темно. Слышу голос мамы, и мне вдруг так отчаянно хочется, чтобы она меня обняла.

Но я лежу, замерев как мышь. Кажется, что силы покинули меня навсегда. Через минуту мама заходит в комнату.

– Златушка… – голос мягкий, ласковый.

Где-то читала, что голос матери, которая произносит твое имя, может даже вернуть из комы. Пусть он поможет мне очнуться из того кошмара, в котором я оказалась!

Мама включает прикроватную лампу, садится на край кровати.

– Милая, что случилось? – спрашивает и кладет руку на лоб, совсем как в детстве. – Ты заболела?

– Н-нет, просто ми-мигрень, – с трудом отрываю голову подушки и тут же роняю ее на мамины колени.

Зарываюсь лицом в ее мягкий свитер. Начинаю дрожать, всхлипывать. Не хотела плакать при ней, чтобы не вызывать лишних вопросов, но слезы вырываются сами, как из рухнувшей плотины. Горячие, безудержные.

– Златушка… – удивленно шепчет мама. – Что такое?

Отчаянно мотаю головой:

– Н-ничего, мам, п-просто мигрень, – рыдаю.

Мама не спрашивает ни о чем больше. Наверное, решила, что, если захочу, сама все скажу. Только тихо гладит меня по голове, шепчет что-то утешающее.

Остаюсь в родительском доме на ночь. Мама приносит мне зеленый чай с медом и сахаром, укутывает потеплее, решив, что я простудилась. Даже выдает шерстяные носки, которые вязала бабушка.

Ночью я как на зло не могу уснуть. Ворочаюсь, подгребаю к себе одеяло, дрожа от озноба, снова отбрасываю, становясь липкой от пота. Сердце то колотится, то замирает.

Сквозь лихорадочный бред всплывает темный, дождливый вечер, когда моя машина заглохла по пути домой. Я выбежала, чтобы поставить аварийный знак, и тут же промокла до нитки под ледяным ливнем.

Помню, как меня тогда точно так же трясло от холода, как и сейчас.

Я собиралась снова сесть в машину и набрать кого-то из братьев или отца на помощь, но неожиданно рядом со мной затормозил черный Порш.

Я сразу поняла, чья это машина, мгновенно забыв и про дождь, и про холод. Асадов даже не потрудился выйти – просто опустил стекло и посмотрел на меня так, что внутри все перевернулось.

Глава 8

Злата

Шагаю в тягучую, давящую тишину отцовского кабинета.

Это место всегда внушало мне трепет. Место, где решаются судьбы.

Опускаюсь в кресло напротив массивного стола. Колени дрожат от вибрирующего предчувствия. Будто на меня вот-вот рухнет небо.

Готовлюсь к удару. Не уверена, что выдержу.

Мама негромко вздыхает, словно хочет сгладить предстоящий разговор, но не знает как. Отец откидывается в кресле, сцепляет пальцы в замок.

– У нас есть информация об Асадове, – говорит он и снова замолкает.

Раздумывает, как смягчить удар?

Обычно он прямолинеен. Отец никогда не подбирает слова.

Значит, все действительно плохо.

Сердце застывает в груди, вся сжимаюсь, словно несусь на полной скорости в бетонную стену.

Не хочу ничего знать. Не хочу ничего слышать.

Но отец уже говорит, хмуро потирая лоб:

– У него были другие женщины. Все это время.

Моргаю, решив, что ослышалась. Другие женщинЫ? Не одна?

– И одна из них беременна.

Смотрю на свои сжатые в кулаки руки. Цепляюсь взглядом за поверхность стола, за любые мелочи, только чтобы не встречаться ни с кем взглядом.

– Она требует установить отцовство, – продолжает отец спокойно, но словно лезвием режет по коже. – Хочет денег, разумеется.

Мама словно не выдерживает, отделяется от подоконника, у которого все это время стояла, подходит ко мне и прижимает мою голову к себе, словно хочет спрятать.

– Мерзавец! Какой же он мерзавец! – восклицает дрожащим от слез голосом.

Обнимаю ее, держусь как за последнюю опору. Но от ее поддержки становится только хуже. Мое самообладание висит на ниточке. Еще немного, и я рассыплюсь как карточный домик.

– Если это правда, – продолжает отец, – будет не только позор. А настоящая угроза для нашей семьи.

Сжимаю пальцы на мамином свитере, поднимаю на него взгляд:

– “Если”? – цепляюсь, как тонущий за спасательный круг. – То есть, это еще не точно?

Отец качает головой:

– Злата. Этот человек оказался ровно тем, кем я всегда его считал. Я принял его в семью, а он нас предал.

– Он сливал конфиденциальную информацию нашим конкурентам, – добавляет Андрей, все это время сидевший молча и напряженно следивший за разговором.

Оборачиваюсь на него.

– Что? – шепчу я. – Н-но зачем?

Я действительно не понимаю, зачем Яну идти против отца. Безумец!

Отец кивает, подтверждая слова брата:

– Я дал ему шанс. Хотя всегда знал – он не изменится. Такие, как он, не знают, что такое верность. Они преданы только самим себе.

Перестаю дышать. Внутри что-то лопается, последняя натянутая ниточка, на которой держалась идиотская надежда, что все это какая-то ошибка.

– Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит, – говорит отец, жестко хлопая ладонью по папке, поднимает взгляд на меня. – Дочь, прости. Я не должен был позволять тебе выходить за него. Это моя ошибка.

Мотаю головой, хочу возразить, но слова застревают в горле.

Папа ни в чем не виноват. Виновата только я. Это я как последняя дурочка распахнула перед ним душу. Это я без оглядки влюбилась. Сама, без принуждения, вложила в его руки свое сердце, даже не задумавшись, что он сделает с ним дальше. Господи! Какой же легкой мишенью я была! Влюбленная идиотка!

А у него все это время была даже не одна женщина, а много… Он даже не собирался хранить мне верность. Никогда не воспринимал меня всерьез. Использовал для своих целей.

Меня ведь с детства предупреждали: таким девочкам, как я, нужно быть осторожнее. Нужно смотреть в оба, выбирать надежного, проверенного мужчину. В таких семьях, как наша, выбор жены или мужа – не просто романтика, а стратегия, безопасность, будущее. А я? Швырнула себя Асадову на блюдечке. И он сожрал меня, как пламя. Равнодушно. До тла.

– Все кончено, – продолжает отец, пряча папку в ящик стола. – Заблокируй его везде и забудь. С остальным – мы с Андреем разберемся.

Брат встает с места, будто разговор окончен:

– Тебе не придется с ним встречаться, – спокойно добавляет он. – Я все улажу. Адвокаты оформят развод.

В висках пульсируют слова Яна: “Это будет конец. Нас”. Зажмуриваюсь, чтобы прогнать его из головы.

– Первое время, пока все не уляжется, хочу, чтобы ты передвигалась с охраной. А лучше уехала на время. Настюш, – обращается он к маме, – ты недавно рассказывала про термальные бани в Вальсе. Может, съездите отдохнуть?

Снова качаю головой, вскакиваю на ноги:

– У нас же выставка, – выдыхаю.

Я так долго над ней трудилась. Фактически, моя первая, которую я курирую от начала до конца.

– Выставка никуда не денется, милая, – говорит мама мягко. – Думаю, папа прав, это хорошая идея.

Киваю. Просто потому что нет сил возражать. Хочу уйти, остаться одна.

Уже у самого выхода слышу, как отец спрашивает:

– Злата, ты понимаешь, что это единственно правильное решение?

Оглядываюсь. Его лицо как всегда спокойно, но в глазах тревога.

Зачем он задает такой вопрос? Думает, я побегу за Яном? Предам свою семью?

Похоже, все вокруг и впрямь думают, что я дура.

– Да, пап, – сиплю и киваю.

Поворачиваюсь, выхожу из кабинета.

Иду по коридору не останавливаясь. Дохожу до своей комнаты как во сне. Захлопываю дверь, прижимаюсь лбом.

Не знаю, как жить дальше. Не знаю, как дышать. Не знаю, зачем дышать.

Я осталась совсем одна.

Ни в комнате, ни в этом доме. В пустоте. В черной, холодной, бесконечной пустоте, где нет ни прошлого, ни будущего.

Меня так трясет, будто стою на ледяном ветру. Надо согреться. Скидываю халат, пижаму и шагаю в душ.

Вода падает на меня, глухо, тяжело. Стою, слегка покачиваясь, ноги совсем не держат.

Не знаю, кто я теперь. Я была его женой. Я была любимой женщиной Яна Асадова. Была той, ради кого он мог сдвинуть горы.

Глава 9

Ян

– Ты проиграл, Ян, – басит Теймуразов, кидая на стол папку. – Признай это.

Стою к ним спиной у окна. Молчу. Руки в карманах брюк, смотрю вниз, как машины и люди ползут по улицам точно муравьи в муравейнике.

Все как обычно. Кроме того, что последние дни разворачивается настоящая война. Моя война. И мои люди говорят, что я проиграл.

Я давно не проигрывал. Я забыл, как проигрывать.

С ранних лет знал: если ты не просчитываешь игру – ты часть чужого плана. Я рос там, где ошибки стоили не просто репутации. Там, где слабых ломали.

Первая драка в четырнадцать. Я был один против троих. Руки в крови, зубы выбиты, ребро треснуло.

Я выжил. Всегда выживал.

Вторая партия. Восемнадцать лет. Взял деньги, сделал ход. Меня пытались сломать. Не вышло. Я перехватил игру, оставил за спиной тех, кто думал, что управляет мной. Они исчезли, а я – остался.

Третья партия. Я больше не был фигурой на чужой доске. Я двигал фигуры сам. Меня боялись. Меня ненавидели. Меня пытались убрать, вытеснить, уничтожить много раз. Но я всегда делал правильный ход. Всегда.

До этого дня.

Теперь я снова в партии, где меня хотят убрать с доски.

– Ратманов отрезает тебя от всех контактов. Контракты замораживаются, счета блокируют. Мы в жопе, Ян! – в конце фразы голос Киры взвинчивается вверх. Она сидит на столе, изящно закинув ногу на ногу, и нервно щелкает ручкой.

– Н-да-а-а, – тянет Темыч, развалившись на диване и глядя в потолок сквозь темные очки, – все идет по плану. Но не по нашему.

– Кто-то следил за каждым твоим пуком несколько месяцев. Копал тихо и аккуратно, – говорит нараспев Марк, стоя у стены и гоняя между пальцами монетку. – Я б, конечно, мог тебя спросить, кого ты так выбесил, но боюсь, список будет очень длинным.

Я должен был это предвидеть. Должен был быть аккуратнее. Продолжаю скользить глазами по улицам внизу, как по лабиринту. Где-то должен быть правильный ход.

Гамбит. Пожертвовать фигурой, чтобы в итоге перехватить игру.

Закрываю глаза на секунду. Мне не нравится это решение. Но другого у меня нет.

Достаю из кармана мобильник. Нахожу контакт Златы. Нажимаю на вызов.

За эти шесть дней я звонил ей столько раз, что сейчас делаю это практически машинально.

Гудки. Тишина.

Не блокирует. Но и не берет трубку. Отец приставил к ней охрану. Она под круглосуточным наблюдением.

– Тебе нужно исчезнуть, Ян, – мрачно говорит Теймуразов, облокачиваясь о стол рядом с Кирой, отчего столешница жалобно скрипит. – Это уже не шутки. Теперь ставка – твоя свобода.

Убираю мобильник обратно в карман, оборачиваюсь к “стае”.

– Я – не исчезаю, – резко отвечаю осетину.

Тот двигает стальной челюстью, буравя взглядом:

– Будь реалистом, брат. Ратманов пойдет до конца, – низко произносит он с характерным южным акцентом.

Кошусь на папку. Уверен, у тестя есть такая же, примерно с тем же содержимым. Интересно, что Ратманова взбесило больше: что я изменял его дочери или что сливал инфу его врагам?

На его месте я бы тоже хотел мою шкуру и, желательно, мою голову. Чтобы повесить на заборе, прямо при въезде в его резиденцию на Жуковке. Чтоб другим неповадно было.

– Это и есть их цель, – спокойно отвечаю осетину. – Они хотят, чтобы я ушел.

– Ну, так уйди! – дерзко сверкает глазами Кира. – Чтобы хотя бы иметь возможность вернуться. Не отступишь сейчас – тебя размажут.

Темыч мягко постукивает пальцами по подлокотнику дивана, как по клавишам клавиатуры, будто даже сейчас печатает. Марк подбрасывает монетку в воздух и ловит:

– Нужно время.

В комнате повисает гробовая тишина.

Гамбит. Пожертвовать королевой ради решающего тактического преимущества.

Если я и исчезну, то только после того, как кое-что закончу.

В этот же момент раздается звонок в офис. На мониторе на стене во весь экран появляется ухмыляющаяся рожа Митяя в зеленой униформе и кепке с логотипом “Овощевоза”:

– Ну че, братва! Открывай! – говорит, кривляясь в камеру. – Привез свежачок, картоху и кабачок! Птичка в гнезде, карета подана.

Открываю ему дверь, пока остальные переглядываются.

– Ты что задумал? – обеспокоенно вскакивает на ноги Теймуразов.

Не отвечаю. Через пару секунд в комнате появляется Митяй. Окидывает всех взглядом, кидает мне пакет.

Ловлю, заглядываю внутрь. Там точно такая же зеленая униформа, как у него.

Вытряхиваю ее на кресло, скидываю пиджак, начинаю расстегивать пуговицы рубашки.

– Не скажешь нам, что происходит? – недовольно следит за мной Марк.

Стягиваю рубашку, хватаюсь за ремень брюк. Кира спрыгивает со стола и демонстративно отворачивается:

– Полагаю, нам лучше не знать.

– Я отвечаю за твою безопасность, Асадов. Ты сам мне за это платишь, помнишь? – скрещивает осетин мускулистые руки на груди так, что его кожанка начинает скрипеть по швам.

– Спокойно. Все под контролем, – отвечаю. – Я должен с ней встретиться.

После этих слов все одновременно поворачивают головы в мою сторону. Даже Кира.

– Скажи, что ты пошутил, – мрачно цедит Теймуразов.

Но я снова ничего не отвечаю. Быстро натягиваю зеленый комбез.

– Мы пойдем вдвоем, – влезаю в туфли, которые сюда явно не подходят, нацепляю кепку и направляюсь к выходу. – Если что-то пойдет не так, вы знаете, что делать. Я не знаю вас, вы – меня.

Окидываю последним взглядом “стаю”, выхожу из офиса вслед за Митяем.

Забираюсь на пассажирское сидение зеленого фургона. Митяй – за руль. В нос бьёт смесь запахов – бензин, гнилой лук. Газуем с места в сторону ресторана, где обычно обедает Злата со своими коллегами из галереи.

– Где ты достал этот драндулет? – подпрыгиваю на сиденьи, держась за ручку у окна. Подвеска рассыпается под нами с каждым новым ухабом.

– Ну, сорян, не Порш, конечно, – Митяй выжимает сцепление, дергает рычаг переключения передач, фургон заходится в очередной предсмертной судороге. – Но довезу с ветерком, – подмигивает мне.

Глава 10

Ян

Связь обрывается прежде, чем я успеваю ответить.

– Все нормально? – спрашивает Митяй, косясь в мою сторону.

Киваю, убирая мобильник в карман, перевожу взгляд обратно на дорогу.

Злата ни разу не взяла трубку. Я звонил ей сотню раз, не меньше. Не блокировала. Не сбрасывала – просто игнорила.

И тут сама перезвонила? Чтобы сказать, чтобы я ее не искал? Смешно.

Кидаю взгляд на навигатор. До ресторана еще десять минут.

Десять минут, милая, и сможешь сказать мне это в лицо.

Люди часто говорят не то, что думают на самом деле. Я рано научился это распознавать, читать их как книги. Не ради развлечения – ради выживания. Когда ты растешь в доме с наркоманами, по-другому никак.

Сначала, чтобы понимать, когда лучше не возвращаться домой и переночевать в подъезде или в подвале, а когда можно рискнуть. Потом – когда говорить, а когда лучше молчать. Дальше – кто врет, кто боится, кто готов предать. Лица людей, их тела говорят гораздо больше и красноречивей, чем их рты.

Со временем научился видеть людей насквозь. В большинстве – скука смертная. Примитивные, предсказуемые и управляемые. Нажми на нужную кнопку и получишь то, что тебе нужно. Манипулировать одним – легко, толпой – еще проще.

С женщинами то же самое. Они предсказуемы в своем желании быть “особенной”. Достаточно одного взгляда и пары верно подобранных слов – и любая баба твоя. Всех женщин, которых я хотел – я всегда получал.

Злата не стала исключением.

Девочка из хорошей семьи. Избалованная, окруженная дорогими вещами. Милое личико. Мужики готовы на все ради ее внимания. Я встречал таких женщин не раз. Богатеньких, с виду благопристойных, но на деле — готовых на все, жаждущих адреналина и игр с “опасностью”, чтобы хоть немного выйти из-под контроля жесткого опекающего папаши или обратить на себя его внимание.

Злата выглядела самым невинным созданием из всех, что я встречал, и я был абсолютно уверен, что это – фальшь. Она хорошо играла “тургеневскую барышню”, и я был уверен, что она просто умнее остальных. Искуснее в своей игре.

Но правда оказалась проще и хуже. Она была настоящей.

Я начал понимать это в тот вечер, пару лет назад, когда пришел в галерею Ратмановых на открытие выставки.

Не за искусством, разумеется. Я пришел за ней.

Народу была тьма. Все модные и веселые от шампанского, которое подавали без ограничений.

Сначала медленно прошелся по залу, не спеша разглядывая абстрактную мазню на стенах. Дал Злате шанс увидеть меня, осознать, что я здесь.

Она заметила меня сразу. Ее осанка стала чуть жестче, пальцы крепче сжали бокал с вином. Она неосознанно провела языком по губам. Но сделала вид, что не смотрит на меня.

Вела себя безупречно – улыбалась гостям, перекидывалась шутками с художниками, обсуждала полотна с инвесторами. Но я видел ее насквозь. Видел, как она ждет, когда я подойду. Как ловит мой силуэт краем глаза. Как делает вид, что не волнуется, но искусственно улыбается, когда я прохожу рядом. Как застывает, когда я останавливаюсь позади нее.

Она нервничала. Я – наслаждался моментом.

Конечно, так и не подошел.

Намеренно обошел всю выставку, заговорил с нужными людьми, обменялся рукопожатиями с ее отцом, сделал все, что должен был сделать, но ей – ничего. Ни слова. Ни взгляда. Ни секунды внимания.

Я наблюдал, как она старательно делает вид, что ей все равно. И как ее взгляд метнулся в мою сторону, когда я направился к выходу.

Я вышел из галереи в прохладную летнюю ночь, вдохнул густой, пропитанный пылью воздух, с легкой примесью влажного асфальта. Сделал несколько шагов и услышал, как Злата бежит за мной.

Удовлетворенно улыбнулся. Попалась, мышка.

Цокот каблучков по тротуару приближался, я слышал ее быстрое дыхание. Но не остановился. Почти дошел до машины.

– Привет, – выдохнула она у меня за спиной, слегка запыхавшись. Голос сорвался быстрее, чем нужно.

Я замедлил шаг, давая ей меня догнать, и медленно обернулся.

Злата стояла напротив, волосы чуть растрепались, щеки порозовели, пальцы крепко сжимали сумочку.

– Даже не поздоровался, – сказала она с вызовом.

Я посмотрел на нее долгим изучающим взглядом, чуть наклонив голову набок.

– Прости, – ответил, наконец. – Не заметил тебя.

Ее глаза расширились. Она не поверила. Она не могла поверить! Ведь несколько дней назад я сам поцеловал ее в машине.

Признаться, тогда Злата меня удивила, выскочив на проезжую часть под ливень. Я был уверен, что она не станет сильно ломаться. Каждую нашу встречу ждала моего внимания, взгляда, пока я игнорировал ее существование.

Ох, как же ей не нравилось, что я ее не замечаю. Как всю жизнь не замечал ее отец, слишком занятой, чтобы уделить должное внимание своей дочери. Манипулировать Златой было легко.

Ее лицо дрогнуло, пробежала тень сомнения. Она была уверена, что я пришел на выставку ради нее. И теперь чувствовала себя глупо. Ее пухлые губки сжались в тонкую линию.

Я снова ухмыльнулся, наблюдая за ее реакцией. Ну, давай, крошка, покажи мне, на что готова, чтобы получить одобрение папочки.

Но в следующую секунду она выпрямилась, подбородок вздернулся. Я понял, что еще немного, и она уйдет.

– Ладно, я соврал, – признался ей, скользя взглядом по ее ключицам. – Конечно, я заметил тебя. Но ты же там со своим женихом.

Ее взгляд чуть смягчился.

– Он не мой жених, – ответила торопливо. – По крайней мере, пока. Мы просто дружим.

Ни для кого не было секретом, что Авдеева выбрал в женихи дочери сам Ратманов. А значит, никакого выбора у Златы не было. Хоть он ей явно не нравился.

Я усмехнулся громко и откровенно:

– Дружите? Ну, конечно.

Меня заводило, как она играет в невинность. В голове невольно начинали мелькать грязные картинки. Люблю портить хороших девочек, которые на поверку оказываются ух какими проказницами.

Глава 11

Злата

– Да ты издеваешься? Леш, ну правее! – Марина раздраженно машет рукой в сторону стены. – Нет, теперь левее!

Пока Маринка командует монтажниками, которые уже в третий раз перевешивают одну и ту же картину, я на планшете проверяю список экспонатов, сравниваю номера с накладными.

Так, кажется, одна из картин еще не прибыла. Беру телефон, чтобы набрать транспортную компанию, но Маринка отвлекает:

– Злат, глянь, сейчас ровно?

Поднимаю голову, прищуриваюсь. Сравниваю края картины и линию потолка.

– Да, сейчас нормально, – отвечаю и шагаю из зала, в поисках тихого места для звонка.

Снова не успеваю набрать номер. Телефон в руке вибрирует. Опускаю взгляд на экран. Секунда – и мир будто схлопывается.

Ян.

Дисплей светится холодным светом: “Любимый”.

Как и все предыдущие разы, просто смотрю на экран. Жду, пока звонок закончится.

Прошла уже почти неделя. Шесть дней без него. Но кажется – вечность. Я все еще просыпаюсь среди ночи и ищу его рядом в постели, чтобы прижаться, согреться. Но его нет.

Только звонки от него упорно напоминают, что наш брак не был игрой воображения. Что Ян Асадов существует и где-то рядом. Его звонки – как вспышки, от которых и больно, и в то же время легче.

Наверное, поэтому я до сих пор не заблокировала его номер.

Звонок прекращается, экран гаснет, превращаясь в пустоту. Пытаюсь вспомнить, что собиралась сделать до.

– Злат! Ну куда делась? – раздается из зала голос Марины, ее торопливые шаги, и через секунду кудрявая голова заглядывает в комнату. – Идешь на обед?

Только тогда понимаю, что я уже минут десять стою с трубкой, глядя в никуда.

– Да-да, минутку, – растерянно суечусь, убираю локон за ухо. – Только в туалет загляну. Я догоню вас!

Шагаю в уборную, тряся кистями, пытаясь сбросить груз сковавший плечи. Открываю кран с водой, мылю руки. Долго, тщательно. Смываю пену медленно, наблюдая, как капли стекают по запястьям.

Я же все сделала правильно. Я не взяла трубку. Не ответила.

Господи. От чего так тошно?

Хватаюсь за раковину. Сердце глухо стучит в груди. Трясу головой.

Думаю о мобильнике. Он лежит в сумке. Тяжелый как камень.

Дышу глубже. Считаю до трех. Раз. Два. Три.

А потом, словно кто-то мной управляет, достаю его из сумки и нажимаю на дозвон последнему входящему.

Подношу телефон к уху. Я должна сбросить вызов! Я не должна этого делать!

Но я стою и продолжаю слушать медленные гудки.

Просто хочу услышать его голос. В последний раз.

Звонок соединяется, но в трубке – молчание. Я знаю – он там.

Хотела бросить трубку сразу же, как услышу его голос. Но он ждет, чтобы я первая заговорила.

Собираю всю волю в кулак.

– Не звони больше. И не ищи меня, – выдаю я чужим голосом.

Бросаю трубку прежде, чем он успеет ответить, или мой голос задрожит и сорвется. Внутри все разрывается на куски, будто кинули гранату.

Медленно сползаю на пол, прижимаясь лбом к ледяным плиткам. Это похоже на ад. Эти приступы – когда боль хлещет со всей силы, разбивает на части, а потом вдруг уходит, оставляя меня абсолютно пустой.

В остальное время я почти ничего не чувствую. Словно живу во сне. И только иногда, как сейчас, плотина рушится, и вся боль мира обрушивается на меня сразу, будто желая сломать.

Вдох. Выдох. Скольжу взглядом по периметру, цепляюсь за детали. Это должно помочь.

– Зеркало. Мыльница. Полотенце, – перечисляю шепотом. – Ваза. Цветок. Корзина…

Бросаю взгляд по сторонам, стараясь зацепиться за что-то конкретное, зафиксироваться в реальности.

– Дозатор мыла. Дверца кабинки. Плитка. Выключатель. Вешалка.

Этому приему меня научили. Леди ведь должны уметь справляться с эмоциями. И когда тебе кажется, что ты не справляешься, начинай называть все, что видишь. До тех пор, пока “пик” не пройдет, и ты снова не обретешь контроль.

– Сушилка. Держатель для бумаги.

Выравниваю дыхание, продолжая смотреть на простые вещи. Ловлю бледное отражение в зеркале.

– Злата, которая должна взять себя в руки.

Сердце все еще бешенно стучит, но я хотя бы снова контролирую дыхание. Медленно, осторожно поднимаюсь, проверяя, держат ли ноги.

– Я в порядке, – говорю самой себе в зеркало. – В порядке.

Лицо бледное, губы сжаты в тонкую линию. В глаза боюсь даже заглядывать.

Кидаю телефон в сумку, расправляю плечи и выхожу.

Ресторан всего в нескольких шагах, но меня все равно довозят. Выхожу из машины, стараясь не обращать внимание на моих охранников. Вдыхаю прохладный воздух, поправляю волосы. Когда захожу в ресторан, сразу натягиваю беззаботную улыбку.

– О, наконец-то! – Марина машет мне рукой, сидя за столиком с остальными. – Мы уж думали, ты сбежала!

– Я собиралась, но эти, – шучу, кивая на “Сашу с Витей”, устраивающихся за соседним столиком, типа они просто посетители, – мне помешали.

Смех, легкие подколки. Обсуждаем выставку, над которой работаем, болтаем о пустяках: кто что смотрел, куда собираемся на выходных. Все как обычно.

Киваю, улыбаюсь, вставляю комментарии, делаю вид, что ем. Но кусок не лезет в горло. Все еще корю себя за то, что позвонила Асадову. Это была огромная ошибка.

Глубоко с досадой вдыхаю, делаю глоток воды. Так. Нужно дожить этот день. Просто пережить его.

Доедаем, просим счет. Перед тем, как уйти, иду в туалет, чтобы проверить, на месте ли моя натянутая улыбка, и не застрял ли в зубах шпинат.

Сворачиваю в коридор, ведущий к кабинкам уборной. Вдруг кто-то резко хватает меня за запястье.

Не успеваю даже вскрикнуть – меня затаскивают в кабинку, дверь с глухим щелчком закрывается, а сильная рука зажимает мне рот.

Впиваюсь пальцами в запястье похитителя, пульс зашкаливает, сознание сжимается в точку паники. Рывком поднимаю голову, готовая отбиваться.

Глава 12

Злата

Меня словно оглушает. Грудь сдавливает так сильно, что я забываю, как дышать. Ян смотрит прямо на меня. Взгляд темный, тяжелый, прицельный – из тех, что не дает шанса отвернуться или проигнорировать.

– Долго собиралась меня избегать, дорогая? – голос низкий, хриплый.

Я ищу в этой фразе ледяную насмешку, но ее там нет. В тоне Яна – нет злобы. Только усталость. Или мне кажется?

– Не кричи, окей? – говорит и медленно убирает руку от моего лица, освобождая меня. – Прости, что напугал.

Однако он не делает ни шагу назад. Мы все еще слишком близко. Смотрю на него в ужасе, в бешенстве, в панике… и в то же время с облегчением.

Кажется, что с момента, как мы последний раз виделись, прошли годы, десятилетия. Мне дико хочется к нему прикоснуться, чтобы убедиться, что я, по крайней мере, не сошла с ума. Но вместо этого, стою, прижатая к стенке, и не двигаюсь.

Асадов тоже не шевелится. Мы просто смотрим друг на друга.

Господи. Как же я его ненавижу!

Как же я его люблю.

Как же я ненавижу СЕБЯ за это!

– Т-ты… – вырывается из меня, но голос срывается, я захлебываюсь воздухом.

Отворачиваюсь, из глаз брызгают слезы. Не хочу перед ним плакать. Не хочу, чтобы он видел, как мне плохо. Внутри все дрожит от одного его присутствия. С ужасом понимаю, что я – все та же влюбленная в него дура!

– Тише, любимая, – его рука касается моих волос, заставляя меня отшатнуться.

Его “любимая” взрывается внутри болью, захлестывает волной, в которой хочется утонуть. Боюсь, что не смогу ему сопротивляться, потеряв остатки всякого самоуважения.

– Да как...как ты смеешь?! – бью его по руке, шиплю сквозь зубы. – Как ты смеешь прикасаться ко мне!

– Ты ненавидишь меня, – говорит он тихо, почти вкрадчиво. Не спрашивает, а будто констатирует факт.

Замираю. Он что, издевается?

– Да! – выдыхаю ему в лицо, каждое слово дается болью, будто я выплевываю лезвия. – Да, я ненавижу тебя, Ян! За то, что отдала себя всю, без остатка, а ты… ты просто сломал меня!

И люблю, даже после всего, что ты сделал. Мечтаю, чтобы эта любовь умерла! А лучше вообще никогда не случалась со мной!

Прикусываю больно губу, чтобы не сказать вслух. Вместо этого, со всей силы толкаю его в грудь:

– Такие, как ты, не заслуживают, чтобы их любили!

Ян даже на миллиметр не сдвигается. Даже не моргает. Он слишком огромный, а я слишком слабая. Как же это бесит!

– Я любила тебя, мерзавец! Любила! – толкаю его снова со всей силы. – Ты говорил, что я твоя единственная! А оказалось, что одна из! Сколько их было, Ян? Сколько?!

Луплю его по груди что есть мочи. Он не останавливает меня. Устаю. Да и неблагодарное это дело. Все равно дискомфорт это причиняет только мне.

Отступаю, всхлипываю, чувствую себя уязвимой, беззащитной. Вся сжимаюсь, рыдаю и даже себе боюсь признаться, как хочу, чтобы он меня обнял.

Ян подается вперед, словно прочитав мои мысли, протягивает руки, но я тут же грожусь:

– Нет! Не трогай меня! Не смей ко мне прикасаться, слышишь?! Предатель!

Дыхание сбивается, грудь ходит ходуном. Я почти вижу, как мое сердце, истерзанное, растоптанное, валяется у его ног. А он… он продолжает просто смотреть. Все тот же взгляд. Темный. Холодный. Изучающий. Будто я лабораторная мышь!

Все, больше не смогу этого выдержать!

– Что ты молчишь?! – шиплю на него. – Зачем пришел? Все объяснить? Так давай. Слушаю внимательно!

Он не отводит взгляда.

– Ты мне все равно не поверишь, – говорит он. – Да и я не хочу, чтобы ты шла против своей семьи. Я здесь не за этим.

Открываю рот, но ничего не могу сказать. Горло сжимается.

Что? Очередная манипуляция? То, чего опасался мой папа? Что стоит Яну появиться, поманить меня пальчиком, и я голову потеряю?

Ну уж нет!

– Это уже не важно, – произношу презрительно. – Если бы ты любил меня, не поступил бы так.

Губы Яна сжимаются в тонкую линию. Глаза становятся еще темнее.

– А если я не поступал тако?

Смотрю на него замерев. Мне страшно от того, что я не уверена. Страшно, что глубоко в душе, часть меня хочет ему верить. Всему, что он скажет!

Господи, какая же я жалкая! Зачем я вообще с ним разговариваю!

Мой взгляд падает на защелку двери. Надо просто открыть ее, распахнуть дверь и позвать охрану.

Уже собираюсь сделать рывок, но не успеваю, Ян хватает меня и рывком притягивает к себе.

Врезаюсь в его грудь. Ничего не понимаю, тону в его объятьях. Запах, его запах. Такой до боли знакомый и родной. Височный пульс бьет так резко, что звенит в ушах. В груди больно сжимается – то же самое чувство, когда ты во сне падаешь в бездну. Только сейчас это не сон.

– Пусти… – скулю жалобно.

– Еще немного, – глухо говорит он, пряча лицо в изгиб моей шеи. Его голос ниже, чем обычно, шершавее.

Мурашки пробегают вдоль позвоночника. Ян дышит медленно, горячо, чувствую его пальцы на своей спине, его тяжесть, его тепло. Даже сквозь ярость и боль я все еще чувствую то, чего не должна. То, от чего хочется вырвать собственное сердце!

Сжимаю зубы, не даю себе снова разрыдаться, но ощущаю, как меня трясет. От обиды, от усталости, от его близости.

Зажмуриваюсь. Ладонями упираюсь в его грудь, пытаюсь вырваться, но он держит крепко. В ту же секунду чувствую, как его губы касаются моей ключицы, чуть колюче от щетины. Нежный поцелуй. Теплый. Пронзительный.

– Прости, – произносит он так тихо, что я вообще не уверена, что это не плод моего воображения.

Глава 13

Злата

Меня пробивает дрожь. Тело все еще помнит, все еще предательски откликается на Яна.

«Прости»? Это все, что он соизволит сказать? После всего, что я пережила за последнюю неделю? За этот ад, куда он меня бросил??

Ярость возвращается моментально. Взрываюсь, толкаю его в грудь и наконец вырываюсь из объятий.

– Не смей! – дышу тяжело, зло, глядя предателю прямо в глаза. – Еще раз ко мне приблизишься, я расскажу отцу!

Резко отворачиваюсь, хватаюсь за защелку. Ян не останавливает. Распахиваю дверь и вылетаю в коридор, врываясь обратно в ресторан, в реальность.

Обхватываю себя руками. Вжав голову в плечи, быстрыми шагами лавирую среди столиков к выходу. Молюсь, чтобы коллеги меня не заметили.

Нужно на воздух. Иначе сейчас просто вывернет! От стресса, от запаха еды, от гомона голосов и собственных шагов, которые гулко отдаются в висках.

Все еще ощущаю руки Яна на себе, его тепло. След его поцелуя пылает на коже. Кажется, что он смотрит мне в спину. Ощущение такое яркое, что я невольно оборачиваюсь и чуть не врезаюсь в официанта.

Черт!

– Простите, – бурчу себе под нос, шагая дальше.

– Злата, ты куда? – окликает меня Марина за спиной.

Не останавливаюсь.

– Злата, подожди! Ты телефон забыла! Тебе звонили!

Слышу, как она бежит за мной. Следом бросается и один из моих телохранителей.

Распахиваю дверь ресторана, вылетаю на улицу. Холодный воздух немного приводит в чувство.

Бегу к машине. Водитель смотрит на меня в недоумении, когда я рывком открываю дверцу и залетаю внутрь.

В тот же момент меня накрывает. Слезы рвутся наружу, зажимаю рот ладонями, но это не помогает. Плечи трясутся, рыдания душат. Господи, как же больно!

– Злата? – стучит костяшками по окну Марина спустя пару секунд.

Вот же настойчивая!

Поворачиваю голову. В руках у нее мое пальто и телефон. Она щурится, пытаясь хоть что-то рассмотреть сквозь тонированное стекло.

Обреченно протягиваю руку и открываю ей дверь.

Марина смотрит на меня удивленно, всего мгновение, а потом залезает внутрь и захлопывает дверцу.

– Эй, что случилось, ты в порядке? – смотрит встревоженно, мягко кладет руку мне на плечо.

Качаю головой, чуть раскачиваясь на месте и не в силах ничего ответить. Только слезы текут ручьем.

– Злата, да что случилось? Что-то с родными? – Марина явно не знает, что делать с моей истерикой.

Витя за рулем тоже обеспокоенно зыркает в зеркало заднего вида.

Всхлипываю, вытираю щеки ладонями, но слезы текут снова.

На работе еще никто не знает, что происходит у меня. Вообще никто не знает, кроме семьи. Но чего уж скрывать?

– Я.. я раз-развожусь, – с трудом выдыхаю я.

Она замирает, секунду молчит, кидает взгляд на мои руки в поисках кольца. Не находит, снова смотрит на меня.

– ЧТО? – восклицает потрясенно. Будто я только что сообщила, что улетаю жить на Марс. – Разводишься? Почему?

Выдыхаю, пытаясь успокоиться. Тру виски. Нужно хоть немного взять себя в руки. Буквально не могу больше держать все это внутри.

– Потому что муж меня обманул, – выдаю наконец, ощущая, что в груди становится чуточку легче. – Женился на мне только ради денег и связей моего отца. Изменял все это время. А я его любила как дура! Так сильно любила, понимаешь?!

Марина хлопает глазами, молчит, явно переваривая. Затем откидывает кудряшки с лица и восклицает:

– Офигеть! Просто ОФИГЕТЬ! – словно я ей фокус или акробатический этюд показала.

Мне становится неловко. Начинаю жалеть, что вообще рот открыла. Сейчас еще поползут слухи по коллективу.

Внезапно Марина откидывается на кресле:

– Ну это же просто хрень какая-то! – звонко бьет себя по ляжкам. – Как, ну КАК можно ТЕБЕ изменять?! Что с ним не так? Он тупой? У него зрение минус восемь? Злат, он вообще нормальный?!

Я даже забываю, что секунду назад рыдала как белуга. Теперь моя очередь хлопать глазами.

Марина снова касается моего плеча и заглядывает в глаза:

– Злат, можно честно? – спрашивает она, а я нерешительно киваю. – Я вот всегда думала про тебя: вот девке повезло. У тебя ведь, ну знаешь… вот прям идеальная жизнь. Дочка миллиардера, красотка, вся такая ля-ля-фа, галерея, искусство…

Марина цокает языком, качает головой:

– Вот ты скажи. Че этим мужикам еще надо, а?! – восклицает она так, что я вздрагиваю. – Ты ж, блин, идеальная, Злат!

Она снова хлопает себя по ляжкам:

– Вот ведь козлина, а, ну я не могу! – наклоняется к водителю Вите, хлопает и его по плечу. – Скажи, вот че вам надо? Куда ни плюнь – одни кобели!

Витя хмурится, явно не довольный, что Марина втягивает его в эту драму.

– В этой стране и так уже на десять свадеб – восемь разводов! Надо же что-то с этим делать, в конце-то концов! – продолжает тарахтеть Марина. – Я считаю, если женился, надо им сразу “чик”! – она показывает пальцами движение ножницами. – И жене в шкатулочку.

– А дети? – растерянно спрашиваю.

– Так современные технологии, – разводит руками она. – Наморозить запас можно, хоть на жизнь вперед!

Такую ерунду несет, конечно, но я, несмотря на слезы, невольно улыбаюсь.

Марина замечает это, приобнимает меня и притягивает ближе:

– Злат, мы тебе еще лучше найдем. Да мужики ради тебя штабелями будут укладываться! – тискает меня. – Какие твои годы!

Не очень я согласна с ней, конечно. Мне эти “штабели” вообще не нужны. Я как Яна любила, никогда уже не полюблю. Точно знаю. Но все же выдавливаю улыбку и киваю.

– Не говори пока никому, – прошу Марину, вытирая слезы.

Она кивает, и кудряшки на ее голове игриво подпрыгивают:

– Это останется между нами, – кидает взгляд на водителя и кивает в его сторону, – и Витей. Вить, ты же тоже никому не расскажешь?

Спрашивает нарочито громко. Водитель насупился и оскорбленно отвернулся в окно.

Визуалы героев. Вадим Авдеев

ВАДИМ АВДЕЕВ, 32 года

Управляющий инвестиционной группой, через которую проходят деньги Ратманова,. Всегда в костюме, всегда спокойный, всегда знает, что сказать. Он из тех, кто не торопится, но в итоге получает все, что хочет.

Вадим — человек с идеальной репутацией, из хорошей семьи. Родители Златы души в нем не чают и считают, что именно такой муж нужен Злате, чтобы им спать спокойно.

Только, что думает сама Злата?

ЧИТАЕМ ДАЛЬШЕ >>>

Глава 14

Злата

Авдеев нависает надо мной как скала – высокий, собранный, со своей безупречно холеной внешностью.

– Ой, здравствуй, – выдыхаю ему, спешно делая шаг назад. – Прости, я тебя не заметила.

Не заметить такого, как Вадим Авдеев – это еще нужно умудриться. Темно-синее дорогое пальто подчеркивает широкие плечи и делает его синие глаза еще ярче, почти электрическими. Такие бывают только у рыжих людей.

Медного цвета волосы идеально уложены, на лице безупречная, чуть демонстративная, улыбка, будто он искренне рад меня видеть.

– Ты прости, не ушиблась? – говорит с мягкой ухмылкой. – Хотя, если честно, не думал, что могу быть настолько незаметным… чтоб ты в меня влетела, как в турникет.

Краснею от неловкости. Вот уж точно растяпа:

– Прости я… – теряюсь, не зная что сказать, тереблю кончик шарфа. – … сложный день, – наконец, выдыхаю. Ты приехал выбрать картину?

– Да, я звонил, чтобы уточнить, будет ли тебе удобно. Но ты не взяла трубку, – кивает на мобильник в моей руке. – Так как, сможешь уделить мне полчасика?

Вот блин. Идеальный день для этого, ничего не скажешь.

– Конечно, – киваю нехотя, – идем.

Шагаем в сторону входа в зону галереи. Марина ждет меня, застыв у двери. Кидает вопросительный взгляд, мол, все в порядке? Киваю.

– Ты теперь как важная шишка, с охраной, – усмехается Вадим, оглядываясь на Витю с Сашей, которые идут чуть позади.

– Да, папина идея. Не обращай внимания, – бурчу, чувствуя, как щеки снова предательски вспыхивают.

Какой в этом толк, если Ян все равно сумел ко мне подобраться?

– Я бы тоже берег такое сокровище, – очень легко, как бы невзначай произносит Авдеев, а я снова чувствую легкий укол вины за то, что сердце свое отдала не ему. Но разве сердцу прикажешь?

Ничего не отвечаю. Глядя только себе под ноги, захожу в галерею. Стараюсь держаться спокойно, да только после встречи с Яном внутри до сих пор полный раздрай.

Проходим основной зал. Часть картин к новой выставке уже развешена, некоторые еще стоят на полу, прислоненные к стенам, ждут монтажа.

– Вот эти работы новые, можно будет забрать только после окончания выставки, месяца через три, – говорю я, бросая взгляд на Вадима, который, оказывается, все это время смотрел прямо на меня. – Если тебе срочно нужна картина, то лучше идем в другой зал.

Снова краснею и не знаю, куда деть свой взгляд. Зачем же он так смотрит?

– Если оно того стоит – я готов ждать столько, сколько нужно, – отвечает Вадим, буравя меня взглядом.

Боже, это что еще за намеки? Флиртует? Уже в курсе ситуации с Яном? Я, как замуж вышла, Вадим вообще пропал с горизонта.

На душе становится еще поганей. Значит, слухи уже поползли. Скоро станет новостью “номер один” во всех кулуарах.

Вадим, наконец, отводит от меня пристальный взгляд и переключается на работы художников. Вздыхаю с облегчением.

– Вот та интересная, – шагает в сторону картины, прислоненной к стене, с абстрактными линиями, всполохами охры и индиго. – И по размеру подойдет.

– Это Куликов, – говорю на автомате. – Сильная работа, называется “Внутренний шторм”. Похожа на тебя.

Конечно, имею в виду цвет его волос и глаз. Авдеев медленно оборачивается, ухмыляясь:

– А я думаю, больше на тебя, – пристально смотрит в глаза.

Не выдерживаю этого взгляда, снова смотрю на картину.

Рваные мазки, хаотичные линии, будто все разлетелось на куски и никак не может собраться обратно. Взрывы охры похожи на вспышки боли, а индиго – на затопившую все грусть и отчаяние.

Да. Он прав. Похоже.

И да, он сто процентов уже в курсе всего. Наверное, отец рассказал.

Идем дальше вдоль зала. Говорим о картинах, рассказываю Вадиму про авторов. Но сама все время улетаю мыслями к нашей с Яном встрече. Его глаза, его руки. Готова поклясться, что его запах все еще на мне.

Если хотел поставить точку и во всем признаться – почему не сказать словами через рот? Это было бы по-мужски. Достойно. Недосказанности только дают пространство для надежды.

Невольно тону в воспоминании о его поцелуе. Он так прижимал меня к себе, будто до сих пор… как будто все еще…

– Злата? – Авдеев ловит мой взгляд. – Ты тут?

Медленно моргаю. Кажется, я прослушала, что он только что сказал.

– Ой, прости. Я сегодня немного сонная, – лепечу, желая только одного: чтобы он уже наконец выбрал себе картину и ушел.

– Я беру эту. Думаю, подойдет.

Сначала кажется, что он указывает прямо на меня, и я непонимающе моргаю. А, вот черт, речь о картине за моей спиной.

Оборачиваюсь. Минималистичная композиция с вертикальными мазками и холодной сдержанной палитрой.

– Хороший выбор. Она про силу, про вертикаль, про устойчивость, – проговариваю смущенно. – И художник перспективный. Его работы растут в цене.

– Если одобряешь, значит беру, – говорит он, вставая рядом и кивая на картину. – Кстати, ты в курсе, что моя семья на выходных устраивает традиционный бранч в честь Масленицы? Блины, самовар, приятное общение.

Он поворачивается ко мне, пристально глядя в глаза:

– Твоя семья приглашена, как всегда. Ты же будешь, м?

Глава 15

Злата

Последнее, к чему я готова — это ходить по светским тусовкам. Была б моя воля, забилась бы в самый темный угол своей комнаты и год из дома не выходила.

Авдееву я, конечно, вежливо отвечаю, что подумаю. К счастью, после этого он, наконец, уходит. А я возвращаюсь к работе.

Контроль за монтажом решаю доверить Марине — она все равно круче меня верховодит рабочими. В этом у нее, без сомнения, талант. Сама же захожу в кабинет и погружаюсь в работу над текстами до самого позднего вечера.

Что ни говори, а работа — лучшее лекарство от жизни. Отличная анестезия от собственных мыслей, проблем, желаний, грусти. Какой бы трындец ни творился в душе — на работе ты всегда можешь быть молодцом.

Когда еду домой, уже стемнело. Саша за рулем, Витя рядом. Я позади, прислонившись лбом к стеклу. Выжатая как лимон, опустошенная и выпотрошенная своими же мыслями, вяло смотрю, как мимо пролетают уличные фонари.

Ян больше не звонит. Тишина. Никаких объяснений, никакого намека на то, что все это — недоразумение, страшная ошибка, которую можно исправить.

Та жизнь, которая еще неделю назад казалась моей — жизнь любимой и любящей жены, счастливой Златы, у которой есть все, и которая мечтала только об одном: родить ребенка любимому мужчине, — теперь кажется не реальностью, а чей-то чужой историей. Растворяется и выцветает на глазах, будто капнули белизны.

Наверное, поэтому я не блокировала звонки Яна. Они единственные напоминали мне, что все это было на самом деле, что это не сон.

Через несколько дней перестаю постоянно проверять телефон. Он больше не позвонит. В конце недели получаю еще одно этому подтверждение.

Утром вожусь у двери, готовая уже выскочить на улицу и уехать на работу, но из кабинета выходит отец и окликает меня:

— Злат, ты опять без завтрака? — оглядывает меня с головы до ног. Вернее, мой «траурный наряд». — Опять в черном? Вроде, никто не умер, — пытается пошутить.

Умер, папа. Злата умерла. Я за нее.

Конечно, его беспокойство понятно. Если бы моя дочь вдруг с розовых платьишек перешла на готичные наряды, я б тоже всполошилась. Но, честно говоря, делаю я это не специально. Ни ради какого-то манифеста или демонстрации своего горя. Клянусь, рука сама тянется к черному, когда собираюсь по утрам. Черный меня успокаивает и защищает. Отгораживает от остального мира невидимой стеной. Вряд ли кому-то захочется откровенничать или лишний раз заговорить с человеком, одетым во все черное. Мне это сейчас как никогда подходит.

— Папуль, я опаздываю, — отвечаю, цепляя на нос солнечные очки в пол лица — еще одну защитную маску от социальных контактов, — ты что-то хотел?

Отец хмурится, подходит ближе:

— Да, хотел. Чтобы ты завтракала вместе с нами, как раньше. Посмотри, как исхудала! — заботливо проводит пальцем по моей щеке.

Да какой тут аппетит? Вставать с кровати по утрам тошно.

— Не придумывай, пап! Это просто черный цвет стройнит, — парирую с легкой улыбкой и достаю пальто из встроенного шкафа. — Ты почему думаешь, я его ношу?

По взгляду папы понятно, что он нисколько не повелся на мою болтовню:

— Ничего не знаю! С завтрашнего дня жду тебя на завтрак.

Затем задумчиво чешет подбородок, будто решает, говорить или нет. Замираю. Жду.

— Кстати, Саша с Витей больше не нужны. Если хочешь, можешь ездить на работу сама, — говорит он.

Внутри все сжимается. Медленно натягиваю пальто. Оно внезапно кажется слишком тяжелым, будто свинцовые пластины положили на плечи.

— Почему? — спрашиваю, не глядя и как можно равнодушнее.

— Асадов уехал из страны. Развод тоже уже оформлен. Забудь его как страшный сон.

Медленно наматываю шарф. Еле сдерживаю себя во внезапном порыве потянуть за оба конца со всей силы. Вместо этого, смотрю в узкое высокое окно, выходящее во двор.

А я все гадала, почему Ян так странно вел себя во время нашей последней встречи в ресторане. Ведь даже не пытался ничего объяснить.

Теперь понимаю — это было прощанием.

— Хорошо, пап, спасибо, — хрипло выдыхаю я.

В ответ он треплет меня по голове, будто мне пять, и портит всю укладку.

Плевать.

Старательно выдавливаю еще одну улыбку:

— Ну все, папуль, я побежала, — чмокаю его в щеку и выхожу из дома.

За пару недель я даже уже привыкла к молчаливому присутствию Саши и Вити. Но все же без колебаний решаю ехать в галерею сама.

Захожу в гараж, низкую пристройку к дому. Взгляд падает на мой Порш Панамера.

Я была уверена, что больше никогда и ни за что не захочу садится за руль этой проклятой тачки! Но внезапно шагаю именно к ней.

Открываю дверь, забираюсь в кремовый кожаный салон и минуту просто сижу, уставившись перед собой.

Уехал из страны. Вот так. Предал. Просто бросил меня, ничего не объяснив. Все, что смог выжать — дурацкое «прости». Все, что я заслужила?

Вдруг меня охватывает такая злость, со всей силы бью ладонью по рулю машины. И тут же вскрикиваю от боли.

Ауч! Тру запястье, мысленно посылая Асадову проклятья.

Да пошел он! Пошел он!!

Думает, я умру без него? Думает, буду страдать? Да хрен ему!

А я вот возьму и буду жить дальше! Будто ничего не случилось!

Глаза жгут слезы, но я собираю всю ярость, чтобы сдержать их. Кидаю взгляд в зеркало заднего вида и шепчу своему отражению, трясясь от злости:

— Пошел ты, Ян Асадов! Я буду счастлива! Понял? Буду счастлива и без тебя!

***

— Етитьская сила, Леша! Ну что вы творите! – вопит Маринка из выставочного зала. За секунду до этого оттуда послышался грохот.

Отрываюсь от ноутбука, подскакиваю на стуле и бегу проверить, что стряслось, все ли живы.

— Вы что, картину нормально повесить не можете?! — вопит Маринка на рабочего.

Тот стоит с виноватым видом, чешет репу. Учитывая, что это огромный дядька лет сорока и выше Маринки головы на две минимум, выглядит это весьма комично.

Глава 16

Злата

— Ты уверена, что я там буду уместна? Меня ведь не приглашали.

Марина нервно ерзает на сидении папиного мерседеса, теребит ворот свитера.

— Да успокойся, — мягко смотрю на нее, — никто не будет против. Чего ты так распереживалась?

Водитель сначала забрал Маринку из города, а теперь везет нас обеих к Авдеевым. Мимо пролетают заснеженные деревья, черная полоса дороги почти пустая. Редкость.

— Ну как что, Зла-а-ат! Я же не из вашего круга. Да еще и без приглашения являюсь! — продолжает волноваться. — Неловко даже как-то.

Я и сама не уверена, что принадлежу «нашему» кругу. До замужества не любила все эти тусовки. А после свадьбы вообще ни на одной не была! Мама всегда внушала мне, что это святая обязанность женщины — поддерживать дружеские связи семьи. Для этого и устраивают, в конце концов, все эти бранчи. Но я не могла себя пересилить. Все свободное время я хотела быть с Яном, только с ним. Никто больше был не нужен.

Хмурюсь. Пытаюсь выкинуть из головы бывшего мужа.

— Да ну, брось, Марин. Там народа будет больше, чем кислорода. Да и меня Авдеевы с пеленок знают.

— Злат, — внезапно поворачивается ко мне Марина, я даже вздрагиваю, — скажи, только честно, я нормально выгляжу?

Скольжу взглядом по ее пуховику молочного цвета, белому свитеру и трикотажным теплым леггинсам в тон. На ногах модные бежевые угги. Светлые кудряшки красиво рассыпаются по плечам. На лице очень тщательный, но натуральный макияж. Просто куколка!

Я же не парилась, надела теплый кашемировый свитер и джинсы. Черные. На этом мой энтузиазм к сборам иссяк. Ах да, голову еще помыла. Считается?

— Мариночка, ты чудесно выглядишь! Правда, — улыбаюсь искренне.

Машина плавно заворачивает на охраняемую территорию. Еще через пару минут подъезжаем к большим кованым воротам. За ними — особняк Авдеевых. Роскошный, в классическом стиле, каких немало на Рублевке и Барвихе. Но даже среди них он выделяется размахом и большой приусадебной территорией.

— Охренеть, — выдыхает Марина, глядя в окно, пока мы подъезжаем по идеально расчищенной от снега дороге к дому. — Тут же заблудиться можно!

Выходим из машины, топаем ко входу. Нас встречает человек, видимо, из личного персонала, и провожает во внутренний двор.

Маришка искренне пытается скрыть удивление. Но, честно говоря, и по моим меркам, праздник Авдеевы устроили с размахом.

За домом, во внутреннем дворе, который выходит в огромный сад с вымощенными аллеями и заледеневшим прудом, накрыт фуршет в духе Масленицы — именно туда стеклись все гости.

Стоило нам с Мариной ступить на лужайку, как к нам сразу же подбежали девушки в павловопосадских платках с подносами: на них — блины, красная и черная икра, напитки на выбор — шампанское или глинтвейн.

Марина краснеет как рак и отказывается. Я протягиваю ей фужер с игристым и подмигиваю, мол, не теряйся. Пусть выпьет и чуток расслабится.

Да и мне не мешало бы.

— Уау. Какие люди! — слышу за спиной мужской голос. — Так мама тебя все-таки уговорила приехать?

Артем. Оборачиваюсь. Брат с улыбкой посматривает на меня поверх солнечных очков. Как всегда модный: в светлом свитере и брюках, темно-коричневой замшевой куртке и с идеально уложенными волосами. Рукой в черной кожаной перчатке держит фужер с шампанским.

Обнимаемся. В момент, когда он прижимает меня к себе, тихонько говорит мне на ухо:

— Слышал про твоего мудака. Ты как?

Ну вот, началось. Мог бы и позвонить, раз в курсе.

С Артемом мы всегда были куда ближе, чем с Андреем. Может, из-за небольшой разницы в возрасте — всего четыре года. А может, потому что у Артема, в принципе, более легкий характер.

— Нормально, — отвечаю уклончиво и, чтобы сразу перевести разговор на другие рельсы, знакомлю с Мариной.

Она стоит, как завороженная смотрит на брата и, как только он отходит, сразу стонет мне в ухо:

— Этот красавчик твой брат, что ли?? Черт возьми! Ваша семья что, выиграла в генетическую лотерею?

— Держись от него подальше, — предупреждаю ее. — Я его, конечно, как брата люблю. Но вообще, он балбес еще тот и ловелас.

Вспоминаю, что именно так мне и говорили про Асадова. Такие заявления на молодых девушек действуют как валерьянка на кошек. Вот и Маринка, смотрю, все еще глядит братцу вслед.

Беру ее под локоть и тащу прочь. Нужно найти хозяйку дома, хотя бы поздороваться ради приличия.

— Злата, солнышко! — всплескивает руками Светлана Федоровна. — Как же я рада, что ты пришла!

Выглядит для своих лет она просто роскошно. Настоящая снежная дива в стиле люкс: молочный обтягивающий комбинезон с глубоким вырезом и объемная светлая шуба в пол. Шапка из меха в тон, из-под которой выбивается рыжая копна волос, на носу винтажные очки в белой оправе «кошачий глаз».

Она сгребает меня в охапку, целует в щеку и доверительно шепчет на ушко:

— Вадюша тебя так ждет.

Стараюсь не выдать свое смущение. Снова хватаюсь за Марину, как за спасательный круг, представляя ее несостоявшейся свекрови.

— Ну как вам праздник? Нравится? — спрашивает Светлана Федоровна у стушевавшейся в конец Маринки.

Пока Марина рассыпается в комплиментах, обвожу взглядом гостей в шубах, дубленках и солнечных очках. Диджей играет модную музыку, по периметру стоят пестрые шатры с полевой кухней, где пекут блины. Их подают с икрой и дорогим шампанским. А еще стоят огромные, сияющие дровяные самовары. Где такие взяли вообще? В музее? Посреди лужайки — огромное чучело Масленицы из соломы, метра три в высоту. Неужели, и правда, будут сжигать?

Поболтав со Светланой Федоровной, идем с Мариной к одному из шатров.

— Злат, это реально, настоящая черная икра? — жует свой блин подруга. — Как же вкусно! Даже думать не хочу, сколько это стоит.

Улыбаюсь. Везет же людям. У самой аппетита ноль. Даже шампанское не лезет. А при мысли о том, как икринки лопаются на языке, начинает подташнивать.

Глава 17

Злата

– Фу! Злата! Ты чего творишь?! – восклицает Дина и отпрыгивает от меня.

Слишком поздно. Омерзительное пятно растекается по ее белой дубленке.

– Ой, – шепчу я, прикрывая рот рукой.

Стыдно – капец! Но сразу становится легче. И морально, и физически.

– Это… это же Боттега! – верещит Дина, скидывая с себя дубленку. – Ты ее испортила!

– Прости, я не специально, – отвечаю. – Я оплачу тебе химчистку.

– Не нужна мне твоя химчистка! – кидает она куртку чуть ли не мне в лицо. – Купишь новую!

Вот ведь наглая! Разве я виновата, что она настолько мерзкая, что от нее тошнит!

– Что здесь происходит? – внезапно раздается за нашими спинами мужской голос.

Все синхронно поворачиваемся. Авдеев.

Одет он, как и многие на вечеринке, в монохромный беж. Белые брюки, водолазка и теплый жилет в тон – еще больше подчеркивают каштановую рыжину его шевелюры, бороды и усов.

Он поправляет солнцезащитные очки на носу и рукой в черных кожаных перчатках достает изо рта сигару.

Слава богу, не зажженную. А то бы сейчас случилось еще одно извержение.

– Злата шампанского налакалась и обблевала меня! – закладывает меня Дина.

Вот же ж ведьма!

Вся краснею с головы до пят. Сейчас реально все подумают, что я напилась. А я ведь только глоточек сделала!

Но Авдеева, кажется, нисколько не шокируют эти обстоятельства. Он обеспокоенно смотрит на меня, делает шаг ближе:

– Ты как? В порядке? – изучает мое лицо.

Отворачиваюсь, опасаясь, что изо рта может все еще плохо пахнуть. Какая стыдоба!

– Да, все нормально, – выдавливаю в сторону, красная как рак.

– И в чем я должна ходить? Я уже замерзаю! – продолжает бухтеть Дина.

Аведев расстегивает свою жилетку, стягивает с широких плеч и, даже не взглянув, протягивает ей.

Меня же заботливо приобнимает за плечи:

– Идем в дом. Полежишь, придешь в себя. А если нет, вызову врача.

– Н-не надо врача, – говорю нехотя, неловко пытаясь отстраниться от него. – М-мне уже гораздо лучше.

– Надо, надо, – настаивает Вадим. – Идем.

Под мрачным взглядом Дины мы поворачиваем к дому. Маринка сначала семенит за мной, но в какой-то момент слышу за спиной голос Артема:

– Эй, кудряшка! Идем, потанцуем!

Оглядываюсь, чтобы предупредить Маринку, чтоб даже не думала! В Артема девчонки влюбляются на раз-два. Не хочу потом вытирать слезы только что обретенной подруге. Тем более той, которая готова за меня навалять даже Дине Рудневой! Самородок!

Но Артем уже схватил Маришку за руку и тащит за собой в сторону танцпола.

Вот ведь, поганец! Девок ему мало?

– Я очень рад, что ты все-таки пришла, – выдергивает меня из мыслей Вадим. – Для меня это много значит.

Он открывает дверь, пропуская в дом.

Хм. Он уже забыл, что я приехала, чтобы «помочь выбрать картину другу семьи из Цюриха»? Хоть бы придерживался своей легенды. Из вежливости.

Проходим через роскошный светлый холл. Вадим помогает мне усесться на уютном диване перед горящим камином.

– Ты как? Не замерзла? Принести воды? – садится передо мной на корточки. Смотрит с заботой.

Неловко киваю.

Он подает знак откуда-то возникшей горничной. Выдирает у меня из рук испорченную дубленку Дины, о которой я забыла и которую все еще держу в руках.

Повисает неловкое молчание. Огонь в камине потрескивает, и обычно этот звук меня успокаивает. Но мне настолько неловко оказаться наедине с Вадимом, что я судорожно придумываю повод вернуться к гостям.

Горничная приносит стакан воды. Пью. Вадим садится рядом на диван. Снова смотрит так, что чувствую себя виноватой. За то, что он такой хороший, а я – ледышка с разбитым сердцем.

– Ты все еще немного бледная, – говорит он тихо. – Давай я хотя бы позову Басова? Пусть осмотрит. Для спокойствия.

Не дожидаясь моего ответа, достает телефон. Набирает нашего друга, у которого своя клиника пластической хирургии. Я видела его среди гостей во дворе.

– Вадим, не надо, – качаю головой. – Это не от шампанского. Это… просто нервы. В смысле… последние дни были… сложными.

Он кивает:

– Знаю. Тем более, – подносит трубку к уху, в которой уже идут гудки.

Мне это не нравится.

Понимаю – он заботится. Но разве мое желание не должно быть решающим?

Авдеев кидает пару фраз Басову, после чего откладывает телефон и снова переводит взгляд на меня.

Похоже, замечает, что я надулась:

– Не сердись, – говорит со мной, как с маленькой. – Это совсем не больно. Доктор только посмотрит.

Шутка еще больше бесит. Сама не знаю, чего так на него взъелась.

Тут же чувствую укол вины. Меня предал только один человек. Никто не должен из-за этого страдать.

Заставляю себя улыбнуться.

Вадим неожиданно берет за руку, легонько сжимает:

– Знаешь, я всегда считал, что ты особенная.

Удивленно приподнимаю брови. Вадим усмехается уголками губ:

– Ты не такая, как другие девушки из нашего круга. Ты умная, скромная, с характером и совсем не избалованная. Настоящая красавица, но не гонишься за вниманием. Добрая, настоящая… ты невероятная!

Уоу. Неловко откашливаюсь. Хочется сказать “спасибо”, но язык будто к небу прирос.

Авдеев качает головой и снова легонько сжимает мою руку. Его ладони горячие и влажные.

– Этот мудак даже волоска на твоей голове не стоит, Злат! – говорит с жаром.

Глотаю ком. Вадим явно пытается меня поддержать, но от его слов становится только больше пустоты. Да и какие слова могут залатать эту дыру внутри?

– Ты достойна лучшего, – продолжает мягко, убирая локон мне за ухо. – И если… если ты не против – я бы хотел быть рядом.

Он переплетает наши пальцы. Мне хочется выдернуть руку. Краснею, готовая вскочить с дивана.

Вадим всегда был добр ко мне. Но это чересчур.

Жаль, нельзя вывернуться наизнанку, открыть грудную клетку и показать: вот, смотри, мое сердце еле бьется! Не проси ничего. Просто дай время. А еще лучше – вообще не трогай.

Глава 18

Злата

Бегаю по галерее из зала в зал с планшетом. Сверяю, верно ли развесили подписи к работам. День до открытия выставки, кипят последние приготовления. Точнее — хаос на грани нервного срыва, а я в эпицентре.

Хотя чего душой кривить. Нервный срыв у меня вот-вот случится не из-за этого, а из-за теста на беременность, который я купила четыре дня назад, но до сих пор не нашла в себе решимости его сделать. Все надеюсь, что месячные все-таки придут.

Господи, пожалуйста! Я редко тебя о чем-то прошу! А уж месячные — какой пустяк!

Спотыкаюсь обо что-то. Черт! Весь пол в пузырчатой пленке, коробках, кусках пенопласта. Еще ничего не убрано. Мы в катастрофическом аврале.

Один плюс – я хотя бы могу отвлечься и не думать без остановки о тесте.

– Злат, а где шнур от проектора? – подбегает Ксюшка, администратор.

– М-м, по-моему, в кабинете наверху. Посмотри там, – отвечаю.

Возвращаюсь к обходу. Шагаю по периметру залов, внимательно проверяя кураторские тексты к экспонатам. Меня то и дело дергают вопросами: “Злата, тут стекло треснуло”, “Злата, один из прожекторов сдох”. Злата, Злата, Злата…

Когда в очередной раз кто-то стучит меня по плечу, даже не удивляюсь.

– Злат, тут цветы, но мы не заказывали, – говорит Ксюша.

Оборачиваюсь и чуть ли не врезаюсь в огромный букет кричаще-красных роз. Огромных, эквадорских.

– Злата Ратманова? – спрашивает щуплый парень-курьер, которого едва видно из-за букета.

– Д-да, это я, – киваю удивленно.

Он немедля сует мне розы:

– Это вам, – и шагает прочь, не успеваю даже ничего спросить.

Божечки, какой тяжелый! Чуть снова не роняю планшет. К такому букету должен прилагаться грузчик!

На помощь прилетает Маринка, помогает:

– Уау! Это что за красота-а-а! От кого?

Почти уверена, что от Авдеева. Он мне после Масленицы прохода не дает. Все придумывает новые поводы для встречи. А я отмазы.

Тащим с Маринкой букетище в кабинет.

– Не, ну они молодцы, что хотя бы сразу с кашпо доставляют. А то где такую вазу-то взять? — кряхтит Маринка, когда мы вдвоем ставим его на пол. – Фух!

Одновременно разгибаемся, сдувая упавшие на лицо пряди. Еще раз оглядываем букет.

Н-да. У Авдеевых все всегда с размахом.

– Ай да роскошь! – вздыхает Маринка. – Я так много роз только в интернете видела. Стоит, наверное, как пол моей зарплаты! Признавайся же, от кого?! – смотрит пытливо.

Ищу открытку. Нахожу, прикрепленную к цветочной бумаге мини-прищепкой. Читаю:

“Самой красивой девушке на свете. Вадим.”

– Боже, – выдыхает Маринка мне в ухо, глядя в записку через плечо, – этот мужчина от тебя без ума!

Я лишь тяжко вздыхаю и кидаю открытку на стол. Цветы, конечно, красивые. И жест Вадима ярко говорит о его симпатии.

Только вот на что мне они, когда у меня вся жизнь под откос…

– А тебя, похоже, не сильно впечатлило, – искоса следит за мной Маринка. – Эх, счастливая ты, Златка! Роскошные мужчины за тобой бегают! Мне вот такие букеты в жизни никогда не дарили!

– Букет шикарный, спору нет. Да только… – снова вздыхаю. – Тебе не кажется, это как-то странно? Я только развелась, даже наплакаться не успела, а он мне проходу не дает.

– Ну и молодец! – всплескивает руками Марина. – Нечего из-за всяких негодяев слезы лить. Знаешь, как говорят: клин клином вышибают. Может, Вадим этот все это время был тайно в тебя влюблен. А, узнав, что твое сердце снова свободно, решил не терять ни минуты! Настоящий мужик!

Ага. Есть только один нюанс. Мое сердце несвободно. Моего сердца больше нет, оно в клочья!

– Вадим уже делал мне предложение раньше, – признаюсь Маринке.

Та медленно оборачивается ко мне с написанным на лице шоком.

– Да ты че-е-е! А ты?… – хмурит лоб, сопоставляя факты.

– Да. Вышла за другого, – ставлю на зарядку планшет. — И вся моя семья считает, что это было фатальной ошибкой. Что ж, теперь мне и самой это очевидно.

– Господи, как же это… романтично! – внезапно взвизгивает Маринка. – Он же все это время тебя… любил! Ждал! Злата-а-а, ты понимаешь вообще, что за дела-то?

— Понимаю, — киваю. — Просто я… не могу я…

Она делает шаг ко мне, будто пресекая любые возражения. Кладет руку мне на плечо и заглядывает в глаза:

– Злат, если однажды тебе попался кобель и мерзавец, это не значит, что все мужчины такие. Посмотри, – кивает она в сторону букета. – Некоторые готовы любить и ждать годами. Хватит посыпать голову пеплом. Дай парню шанс. И себе тоже!

В приоткрытую дверь кабинета стучат. Заглядывает Ксюшка:

– Тут опять цветы! – говорит она и делает шаг назад, чтобы пропустить уже другого курьера.

В руках у него еще один букет красных роз. И, кажется, еще больше предыдущего.

Удивленно переглядываемся с Мариной.

– Цветы для… – курьер заминается, пытается удержать букет в одной руке, чтобы подглядеть имя получателя в телефоне.

– Злате Ратмановой, – подсказывает Маринка, — кому еще.

В ее тоне слышится нотка зависти.

– Н-нет, извините… это Марине Цветиковой, – сообщает курьер. – Это вы?

Маринка застывет на месте. Только глазами хлопает.

– Й-й-я… – выдыхает заикаясь.

Мужчина протягивает букет, а та смотрит на него, совершенно не понимая, что происходит:

– Что, серьезно? – говорит она, будто не веря. – Мне-е-е?

Помогаю Марине перехватить букет и поставить рядом с моим. Почти близнецы, только Маришкин, и впрямь, даже чуточку больше.

Она оглядывает цветы в поисках открытки, выуживает ее из-под лепестков и читает:

“Думаю о тебе все время. Артем”.

Марина тут же краснеет как рак, визжит и начинает прыгать на месте. Смотрю на нее, улыбаюсь. Пока вдруг до меня не доходит. Артем??

– Постой, постой. Какой Артем? – смотрю на подругу с тревогой. Чуть не вырываю из ее рук открытку.

Глава 19

Злата

Марина несколько секунд буравит взглядом тест. Не говорит ни слова. Потом быстро поднимает на меня глаза, и я сразу все понимаю.

– Нет, – выдыхаю, выхватываю у нее тест.

Две полоски.

Чувствую, как кровь отливает от лица. Мир вокруг на секунду глохнет. Звук уходит в вакуум. Только я, Марина, две полоски на тесте и гул в ушах, как после взрыва.

– Так, Злат, что-то мне не нравится, как ты побледнела, – слышу ее будто сквозь вату.

Она хватает меня за руку, трясет. А я стою, к полу приросла. Мозг завис. Тело не мое. Нет ни слез, ни истерики. Просто какая-то немая пауза, в которой ничего нет. Кроме фразы, которая, как заевшая пластинка, крутится в голове:

“Я беременна. Я беременна. Я беременна.”

– Давай выйдем отсюда, – приобнимает меня Маринка за плечи. Осторожно выталкивает из кабинки.

Все еще держу тест в руке. Снова смотрю на него.

– Злат, а ну-ка глянь на меня! – поворачивает меня к себе Маринка. Поднимаю на нее взгляд. – Ты не одна. Все нормально. Ничего страшного не случилось. Подумаешь!

«Подумаешь».

Не отвечаю. Не шевелюсь.

«Ничего страшного». Просто у меня будет ребенок. Ребенок! Господи…

– Да, я… я в норме, – тяну сипло, чисто чтобы успокоить встревоженную Марину. – П-просто нужно время, чтобы…

Понять, как жить с этим дальше.

– Ну, время — это не проблема, – старается улыбнуться беззаботно. – У тебя еще целых девять месяцев впереди!

Видимо, она хотела пошутить?

Пытаюсь улыбнуться, но быстро сдаюсь. Что-то мне совсем не до смеха.

– Ладно, идем, – говорит она. — Не вечно же торчать в этом туалете.

Я, в общем-то, не против. Теперь при мысли о будущем, мне становится жутко. Страшно. В голове полный хаос, а в душе раздрай. Так что туалет кажется очень даже вариантом.

Прячу тест в карман джинс. Идем обратно в кабинет.

В галерее та же суета, те же крики, все бегают, что-то таскают, проверяют, ругаются на технику и друг с другом.

Но все как во сне.

Будто тут жизнь продолжается, а я смотрю на все из другого измерения. Новая реальность в голове не умещается: я беременна.

Пожалуй, было ужасной идеей делать тест именно сейчас, посреди рабочего дня и накануне открытия выставки.

Может, он ошибся? Вдруг это какая-то бракованная партия? Такое же бывает?

Надо купить другой. Вечером. Сделать еще раз. На всякий случай.

Еле доживаю до конца рабочего дня. Возвращаюсь домой поздно. По пути заезжаю в аптеку. Валюсь с ног от усталости. Захожу в свою комнату и сразу в ванную.

Все повторяется: коробка, инструкция, секунды, длящиеся вечность. Снова не решаюсь посмотреть, но все-таки беру тест в руки.

Две полоски.

Кладу его на тумбочку. Мозолю глазами и не понимаю, как дальше жить. Неистово тру лицо, будто пытаясь проснуться. Но это не сон. Осознание медленно доходит до меня.

Во мне жизнь. Ребенок. Я буду мамой.

Пытаюсь вообразить это. Представить себя с животом. С малышом на руках. Кормящую грудью. А позже — из маленькой ложечки. Укачивающей и поющей колыбельную.

Я представляла это много, очень много раз. Себя в этой роли. Боже, я так мечтала об этом!

Но сейчас представить не получается.

Пока все, что я чувствую – это страх. Бескрайний, бездонный, обволакивающий страх. И одиночество. Потому что я не знаю, как рассказать об этом кому-либо.

У меня будет ребенок. От Яна.

Имя обжигает изнутри. Ян Асадов. Мужчина, который обманул меня, предал. Мужчина. которого я любила, пожалуй, больше, чем себя. И жестоко за это расплатилась. И вот теперь… часть его — во мне. Навсегда.

Навсегда.

Эта мысль пронзает жгучей болью. Но почему-то… и нежностью.

Опускаю взгляд вниз, на еще совершенно плоский живот. Поднимаю кофту, провожу рукой. Пытаюсь что-то почувствовать, наладить связь с тем, кто там.

– Привет, – шепчу.

Может, именно поэтому часть меня все еще любит… Яна? Эта часть – нерациональная, наивная, нежная. Та, что до последнего ждала, что он скажет: “Это ошибка. Прости. Вернись”.

И до сих пор ждет, когда ждать уже абсолютно нечего.

Слезы наворачиваются сами собой. От страха перед тем, что будет. От переполняющих эмоций.

Как мне рассказать об этом родителям?

Господи, они с ума сойдут. Особенно папа. Внук от Асадова. Даже представить боюсь его реакцию!

***

– Какие люди нас почтили! – поднимает на меня глаза отец, когда утром захожу в кухню-столовую.

На столе сервирован завтрак, родители во всю распивают кофе.

– Доброе утро, – чмокаю его в щетинистую щеку.

От отца пахнет “Аква ди Парма”, запах, знакомый мне с детства. Для меня так пахнет власть. А еще стабильность и уверенность в завтрашнем дне – все то, чего мне так сейчас не хватает.

– Сегодня большой день, да? – прищуриваясь улыбается мама, держа в руках чашку кофе из тонкого фарфора.

Большой день. Мама, конечно, про открытие выставки. Но этот день им точно запомнится.

Всю ночь ворочалась, не могла уснуть. Все думала, как и когда им сообщить. И решила, что затягивать, как я люблю – точно не стоит.

Чмокаю маму тоже и сажусь рядом за стол.

– Напомни, во сколько лучше подъехать? К семи? – уточняет отец, с аппетитом уминая свой омлет.

– Да, киваю, в семь – самое то.

Слушаю, как родители обмениваются планами на день. Толкаю вилкой яичницу, но есть не могу. Даже кофе не лезет. И не только из-за токсикоза.

Как сказать?

Вроде, ничего сложного: “Мама, папа, я беременна”. Делов-то.

Можно вообще без слов: просто положить тест на середину стола. И все все поймут, даже объяснять не придется.

– Злат, может, мне с тобой в галерею поехать? Помощь нужна? – вырывает из мыслей мама.

– Нет, все в порядке. У нас все схвачено, – отвечаю.

Открываю баночку с греческим йогуртом. Может, хоть он полезет? Клацаю по нему ложкой. Поглядываю исподлобья на беззаботных родителей.

Глава 20

Злата

— Мам, пап… — начинаю.

Они синхронно поворачивают головы на меня, и уверенность тут же испаряется как не бывало.

Представляю их реакцию. Немая пауза. А потом взрыв бури и апокалипсис! Как минимум, испорчу им день. И сама точно опоздаю.

Нет, сейчас точно не подходящее время. Лучше скажу вечером. От этого решения словно камень с души падает.

— Э-э… лучше в семь тридцать подъезжайте, — придумываю на ходу. — Пока все гости соберутся…

Родители кивают, продолжают разговор и завтрак, даже не подозревая, какая туча только что их миновала.

Проглатываю несколько ложек йогурта, пару крекеров и яблочных долек, делаю несколько глотков кофе. Больше не хочется.

— Ну, мне пора, – встаю, подхватываю чехол с нарядным платьем, которое надену сегодня позже, снова чмокаю родителей. – Я побежала.

Выскальзываю из кухни.

– Злат, ну поела как птичка! – бурчит вслед мне мама. – Скоро прозрачная станешь!

Пообедаю, когда приступ тошноты пройдет. Теперь мне нужно думать не только о себе.

Выезжаю из дома. В галерее обстановочка – будто готовимся к запуску ракеты. Проверка света, звука, последние штрихи. Клининговая служба все намывает. Кейтеринг привозит шампанское и канапе.

Стараюсь быть в эпицентре событий, чтобы заглушить собственные мысли. Ношусь вместе со всеми как угорелая.

Открытие проходит как по маслу. Наконец, можно чуть выдохнуть. Гости шумно общаются. Шампанское шипит в бокалах. Камеры щелкают.

Я уже не в задрипанных джинсах, а в строгом черном коктейльном платье. Веду вежливый разговор с куратором Московского музея современного искусства. Он хвалит выставку, я улыбаюсь.

– Простите, что прерываю, – вдруг появляется Авдеев из ниоткуда. В темно-синем костюме и с очередным букетом. На этот раз — белые орхидеи, огромные, будто вырезанные из фарфора. Протягивает мне, – Поздравляю с открытием. Все выглядит просто фантастиш. Ты умница!

По-светски чмокает меня в щечку.

– Ох, Вадим, спасибо! Рада, что ты пришел! – тактично отвечаю.

– Ну что ты! Я бы ни за что бы не пропустил! – говорит чуть тише, почти мне на ухо. Голос тихий, бархатный.

Куратор ММОМА неловко крякает и отходит в сторонку, явно почувствовав себя лишним.

И так весь вечер. Вадим ходит за мной тенью. Уже не знаю, куда от него деться.

Да и откровенно устала. Силы закончились быстрее, чем этот вечер. А еще предстоит разговор с родителями. Я точно решила сделать это сегодня!

Все потихоньку начинают расходиться. Считаю минуты до момента, когда тоже можно будет уехать. Марина позаботится обо всем остальном.

Стою с бокалом шампанского в руке, для вида. Взгляд снова сталкивается с работой Куликова. Всполохи охры. Синева тоски.

На меня вдруг нападает чувство, что Ян где-то рядом. Возможно, прямо сейчас в этой самой комнате. Может быть, даже наблюдает за мной издалека. Смотрит.

Чувствую его взгляд как прожектор. Буквально кожей.

Резко оборачиваюсь. Но… встречаюсь глазами с Авдеевым.

Он подходит, а я изо всех сил пытаюсь скрыть свое разочарование.

– Завтра премьера в МХТ. У меня два билета. Режиссер позвал. Пойдем вместе? – спрашивает.

Качаю головой.

– Прости, но завтра не смогу, – с готовностью отвечаю.

Вадим не сдается.

– Говорят, это лучшее, что ставили за последнее десятилетие. Будет весь московский бомонд! Такое нельзя пропустить.

Тоже не отступаю:

– Обязательно схожу, но позже. Устала очень, извини, — стараюсь выдержать вежливый тон.

– Хорошо. Тогда давай поужинаем? Где-нибудь в спокойном месте. Только ты и я?

Уф-ф-ф! Нет сил от него отбиваться!

Просто отрицательно качаю головой и улыбаюсь, ничего не обещая.

Он понимает, что снова “нет”. Касается моей руки, заглядывает в глаза. В его взгляде не просьба. Намерение.

– Я знаю, что тебе сейчас тяжело. Я знаю, почему, – его голос становится ниже, чуть хрипловатым. – Ты сколько угодно можешь говорить “нет”. Но я умею ждать. И найду путь к твоему сердцу.

Мне нечего ответить.

Лишь мелькает мысль: жаль, что я полюбила не его. Наверное, это здорово, когда тот, кого любишь ты, так сильно любит в ответ.

От боли, прострелившей грудь, даже сбивается дыхание. Отвожу взгляд.

Вадим выпрямляется, делает шаг назад.

– Дай знать, если передумаешь, – бросает и исчезает в толпе.

Смотрю ему вслед. Машинально провожу рукой по животу. Словно напоминая себе.

Просто нужно рассказать. Когда все узнают, что я беременна, все встанет на свои места, решится само собой. Вадим и думать про меня забудет. А отец, возможно, вообще отошлет подальше из Москвы – в Европу или на юг, подальше от сплетен.

Возвращаемся домой с родителями на одной машине. Всю дорогу настраиваю себя на разговор.

Заходим. Решаем выпить еще шампанского. Чисто поднять тост за меня и успешный вечер.

Смачиваю губы вином и ставлю бокал на столик. Буравлю их взглядом.

Господи, почему так сложно?

Мама скидывает туфли, снимает серьги, кладет их на столик и изящно садится на диван, подгибая под себя ноги:

– Все прошло просто идеально. Очень четко организованно. И экспозиция мне понравилась. Куликов – просто талантище! И мы первые, кто открыл его в Москве!

Отец тоже садится в кресло, расстегивая манжеты. Он в хорошем расположении духа:

– Я услышал столько комплиментов в твой адрес, – довольно говорит мне. – Горжусь тобой, дочь!

Смакую этот редкий момент. Тем более, что он ненадолго. Очень скоро я всех разочарую.

Опускаюсь на диван, готовлюсь сказать им самое главное.

– Вадим поделился, что хочет пригласить тебя завтра на премьеру МХТа. Пойдешь? – спрашивает папа.

– Нет. Я отказалась, – отвечаю коротко, напряженно.

– Почему? – удивленно вскидывает брови мама.

Не думаю, что она на самом деле удивлена моему отказу. Скорее, это тонкий намек на то, что я должна была согласиться.

Глава 21

Злата

Произношу это вслух, и на секунду кажется, будто время замерло. Родители не моргая смотрят на меня. В комнате повисает тяжелая гулкая тишина.

Сглатываю, жду реакции. Взрыва, землетрясения, цунами! Выкриков: “Это позор!”. Хотя бы чего-нибудь.

Но не происходит – ничего.

Родители продолжают молчать. Отец замер с бокалом в руке. В глазах не шок и не злость. Только усталость и серьезность. Вертикальная морщина между его бровей становится глубже.

Мама же растерянно переводит взгляд с него на меня, открывает рот, закрывает. Потом встает со своего места и медленно опускается на диван рядом со мной.

И просто обнимает. Без слов.

Гладит по волосам. Медленно, как в детстве. Только пальцы чуть подрагивают.

– Это же… чудесно, солнышко, – шепчет она.

Но в ее голосе нет никакой радости, как она ни старается. Скорее, что-то нежное и грустное.

Прижимаюсь к ней как ребенок. Будто я та маленькая Злата, которой больно, но она не может сказать, почему.

Снова мелькает осознание. Боже. Я ведь тоже скоро буду мамой. От этого еще сильнее прижимаюсь к ней.

Папа, наконец, поднимается с кресла. Встает, подходит, глядя на меня сверху вниз. Чуть склонив голову на бок, тянется рукой и взъерошивает мои волосы:

– Хулиганка, – говорит он, пытаясь придать голосу легкости. – Даже Андрюху обогнала.

Андрей с Ульяной уже третий год по клиникам бегают, а Артем и жениться-то не собирается. Короче, родители уже заждались внуков. Ну вот… дождались.

– Как много новостей сегодня, – выдыхает мама. – Иди спать, зайка. Тебе теперь нужно больше отдыхать. Утро вечера мудренее.

Киваю. Не спорю. Просто поднимаюсь к себе, чувствуя их взгляды на спине.

Захожу в комнату, включаю ночник. Мягкий теплый свет. Все на своих местах. Только я – не на своем. Будто по ошибке моя жизнь пошла не по той траектории. Будто наблюдаю за собой со стороны.

Раздеваюсь. Падаю на постель. Закрываю глаза. И снова открываю. Лежу и смотрю в потолок. Слышу, как за стеной мама с папой тихо переговариваются. Без повышенных. У мамы голос мягкий, отец отвечает резче, глуше. Долго-долго говорят. Их голоса глухо проникают сквозь стены. Иногда замолкают. Иногда снова начинают.

Но я не прислушиваюсь. Не хочу. Хватит с меня для одного вечера.

Лежу, прижав ладони к животу. Молча.

Он пока еще плоский. Совсем. Но я знаю, что внутри уже кто-то есть. Совсем крошечный. Как точка. Как лепесток. Как начало чего-то невероятного.

Глажу живот. Осторожно, будто боюсь спугнуть. Или наоборот, что-то почувствовать, убедиться, что это не иллюзия.

Я – мама. В голове не укладывается. Вроде, всегда хотела. Мечтала. Но не так. Я хотела, чтобы у малыша была любящая полноценная семья. Как у меня. Мама и папа.

Становится грустно, тоскливо и одиноко. А в голове кружится рой вопросов. Будет мальчик или девочка? Будет ли ребенок похож на Яна? И буду ли я до конца жизни, глядя на него, видеть Асадова?

Проходит пару дней. И это похоже на затишье перед бурей. Родители больше не поднимают разговоров. Будто я и вовсе не сообщала им, что беременна. Странно. Им тоже нужно время, чтобы прийти в себя.

После открытия выставки нагрузка становится чуть легче. Сидим на обеде с Маринкой в рестике по соседству, болтаем. Она крутит на вилке спагетти, а я ковыряюсь в салате.

– Ну почемы ты так ужасно отзываешься об Артеме? Он ведь твой родной брат!

– Вот именно! Поэтому на меня его чары не действуют! – отвечаю сухо. – Клянусь, Марин, он всю жизнь был задирой. Ни за что не отвечал, а девок менял как перчатки.

– Думаешь, он со мной тоже так… как с перчаткой? – печально подпирает она щеку рукой.

– Только не говори что… между вами что-то было?! – вскидываю брови.

Марина краснеет, но не успевает ответить. Звонит мой мобильный.

Авдеев.

Вздыхаю. Обреченно беру трубку.

– Я видел выражение твоего лица, – говорит он.

Подпрыгиваю на стуле, машинально оглядываюсь. Он стоит снаружи у ресторана, прислонившись к своему Бентли. Машет мне рукой и смеется.

Господи, как неловко.

– Можно украсть тебя ненадолго? Хочу кое-что показать.

Застигнутая врасплох и сгорающая от стыда не могу придумать, как вежливо отказаться.

Выхожу, сажусь в машину.

– Куда мы едем? – спрашиваю, когда трогаемся.

– Хочу похвастаться новым приобретением, – улыбается загадочно.

Больше ничего не говорит. А пытать как-то неловко. Да и какая разница, раз я уже в его машине.

Выезжаем без пробок из Москвы. Едем по знакомой трассе. В сторону дома. Но Рублевку проезжаем, Барвиху тоже. Заворачиваем в Миллениум Парк. Там находится “поместье” Авдеевых, так что я сразу решаю, что мы едем туда.

Но я ошибаюсь. Машина тормозит у незнакомого дома. Современный, с панорамными окнами, почти сливающийся с природой. Почти как на моей карте желаний.

Вадим подает мне руку, проводит по дорожке через дом и открывает дверь. Внутри пахнет свечами и новым деревом. Гостинная – с камином. На столе – букет цветов, фрукты, десерт, бутылка вина. Откуда-то льется тихая музыка.

Вопросительно смотрю на Вадима.

– Идем, проведу тебе небольшую экскурсию, – говорит он.

Мы обходим весь дом. Он показывает мне спальни с видом на сад, огромные светлые гардеробные, уютную библиотеку с террасой, и даже… детскую. Пустую, с зелеными стенами и милым рисунком на обоях. Я останавливаюсь, рассматриваю. Смешные зверюшки: альпаки, жирафы, павлины, слоны и какаду. Так мило.

Действительно, все, как на картинке из жизни, о которой я мечтала. Только не хватает главного элемента… Нас…

Глотаю комок боли. Моргаю несколько раз, пытаясь прогнать незванные мысли и саднящую боль в груди. Мне становится неуютно. Хочу уйти.

– Что ж, отличная покупка, поздравляю! — говорю беззаботно. — Только… зачем ты мне это показываешь?

И тут же внезапно сама понимаю ответ.

Глава 22

Злата

Стою как вкопанная. Не дышу. Смотрю на Вадима, на коробочку, на кольцо, снова на него. И не понимаю. От растерянности в голове ни одной мысли, только шум, будто радио сбилось с волны.

Авдеев, заметив мою растерянность, поднимается с колена. Делает шаг ближе. Взгляд мягкий, голос бархатный, вкрадчивый:

– Злат, все просто. Я люблю тебя. Ты оступилась, обожглась. Но не должна страдать из-за этого всю оставшуюся жизнь. Я позабочусь о тебе. Сделаю так, что ты забудешь о нем.

Он осторожно берет меня за руку. Пальцы теплые, уверенные. Подносит мою ладонь к губам и целует, будто закрепляет обещание. Глаза встречаются с моими, но затем его взгляд срывается к моим губам.

Вздрагиваю.

Это… это очень трогательно. Кажется, Вадим искренне хочет мне добра. Но внутри все сопротивляется.

Не могу.

Не могу даже представить себя женой Авдеева. Вообще ничьей женой, кроме…

Боль пронзает грудь, кто-то резко дернул за невидимую струну. Ян. Имя, которое я запрещаю себе произносить даже мысленно. Но оно врывается, игнорируя все запреты.

– Я не тороплю, – говорит Вадим, будто чувствуя мою панику. – Ты подумай. Просто знай: выход есть.

Не отвечаю. Даже вежливую улыбку выдавить не могу. Совсем растерялась.

Отстраняюсь чуть назад, киваю, отвожу взгляд. На душе камень.

Вадим провожает меня до машины. Возвращаюсь в галерею одна. Внутри все гремит, перекатывается как в стиральной машине. В руках коробочка с кольцом. Открываю ее, рассматриваю роскошное кольцо с бриллиантом.

Безумие. Он – серьезный мужчина. Успешный, уважаемый, один из самых желанных холостяков Москвы. Динка Руднева, вон, убить готова за такое предложение. И он – предлагает МНЕ выйти за него. Снова. После отказа. С чужим ребенком.

Нет, не просто чужим. С ребенком Яна Асадова!

Может, он действительно сильно любит меня? Его чувства настолько сильны, что он готов на это?

Или… он так хочет породниться с нашей семьей — дело в престиже, связях, партнерстве?

Качаю головой. Надо прекращать мерить всех одной линейкой. Ян и Вадим абсолютно разные. Ян… он поднялся с нуля. Сам. У него никогда не было ни связей, ни поддержки. Только злость и острый ум. Он вырвал себе место под солнцем буквально зубами.

А у Вадима все есть по праву рождения. Статус, уважаемая семья, деньги, семейный бизнес. Он из таких детей, как я. Для которых в какой-то момент становится открытием, что деньги, оказывается, не то, что дается всем по умолчанию.

Нет, Адвеев не ищет того, за чей счет можно еще больше обогатиться. Он ищет жену на равных.

И все равно сомневаюсь. Может, дело и не в Авдееве вовсе. Может, я вообще больше никому не верю. Ни в любовь, ни в обещания, ни в кольца.

Только захожу в галерею, на меня налетает Марина.

– Ну что там твой рыжий? Рассказывай, не томи!

Не могу сдержать бурлящие внутри эмоции. Тут же ей все выкладываю.

Как Вадим отвез меня в дом, который купил для нас. Как встал на одно колено. Как сказал, что примет ребенка. И его условие… никто не должен знать, что малыш не от него.

Марина слушает, открыв рот. Потом хлопает в ладоши и восклицает:

– Вот красава! Настоящий мужчина! Он прав, Злат. Ты не обязана закапывать себя из-за того придурка! Вадим надежный, из твоего круга. И как он на тебя смотрит, Злата… ой не могу!

Ошарашенно смотрю на нее:

– Марин, ты серьезно? Я ведь его… не люблю.

Она пожимает плечами:

– Стерпится – слюбится.

Вот так. Просто. «Стерпится, слюбится».

Сижу, смотрю на нее и не знаю, то ли смеяться, то ли рыдать.

А если не слюбится? Если я однажды проснусь рядом с мужчиной, которого не люблю? Что тогда?

Да и не хочу я “стерпится”. Только вот… могу ли еще себе позволить?

– Ребенку, конечно, нужен отец, – вздыхает мама, когда я вечером решаюсь ей рассказать про предложение Авдеева. – Вадим всегда был прекрасным кандидатом тебе в мужья.

Смотрю на нее и не верю ушам. Сговорились?

– Но мам, я его не люблю! – повторяю, как Маринке.

Она смотрит на меня мягко, спокойно, будто знает, что именно сказать. Как всегда, когда я теряюсь.

– А что такое любовь, Златочка? – спрашивает, снимая серьги с ушей. – Вот ты думаешь, что это про фейерверки? Про то, чтобы сердце колотилось до боли? Чтобы уносило, как ураган?

Молчу. Потому что единственный раз, когда я любила, было именно так.

– А я вот думаю, что любовь – это не про бурю, – продолжает она. – Это про то, чтобы тебе было спокойно. Чтобы человек рядом был твоим тылом. Чтобы утром ты просыпалась и знала: он не предаст, не бросит, никуда не денется. Что он рядом. Без драм и фокусов.

Глотаю ком. Что, если она права? Что, если я просто романтичная дурочка, которой казалось, что настоящее – это когда до дрожи, до костей, как… как у нас с Яном.

– Но, если я его так и не полюблю? – шепчу.

Мама улыбается мне, как глупенькой, проводит рукой по щеке:

– А если полюбишь?

Пару дней хожу как лунатик. Мыслей море, и все они скачут как кузнечики в банке. Днем делаю вид, что все нормально. Вечерами сижу в темноте. Смотрю на кольцо Вадима, которое все еще не приняла и не вернула.

Вдруг вечером стук в дверь, в комнату заглядывает папа. Приподнимаюсь на подушке:

– Пап?

– Я ненадолго, – говорит он. Заходит, садится на край кровати.

Несколько секунд молчит, повесив голову и разглядывая сцепленные пальцы. Потом, не глядя на меня, говорит:

– Когда ты родилась, я понял, что держу в руках настоящее золото. Мое золото. Мы с мамой так тебя и назвали.

Он улыбается, уносясь на мгновение в этот момент.

– Я тогда себе поклялся: никто и никогда не причинит тебе боль. Никто не посмеет. Я этого не допущу.

Он тяжело выдыхает, протягивает руку и сжимает мою коленку через одеяло:

– Прости меня. Я не сдержал слово.