
– Но я же с детьми! Пустите нас! Ну, пожалуйста… – Мой голос срывался от быстрого бега, дыхание прерывалось судорожными вздохами. – Нас очень ждут. У вас что, сердца нет?! Пожалуйста…
В отчаянии я пыталась докричаться до проводницы, которая стояла в вагоне поезда, невозмутимо запирая подножку лестницы. Казалось, она нарочно медлит, смакуя каждое движение замка. Металлический щелчок эхом отдался в моей груди, перекрывая стук бешено колотившегося сердца.
– Но мы же совсем чуть-чуть опоздали! Ну пожалуйста. Поезд еще стоит. Ну, помогите же мне! Я подам вам детей, и сама залезу! Ну как же так, билеты же пропадут…
Слова путались. Горло саднило от сбитого дыхания, а в глазах защипало от подступающих слез. От бега по перрону, жаркому и душному, несмотря на сгущающиеся сумерки, лицо горело, волосы липли ко лбу.
В воздухе висел запах креозота, смешанный со сладковатым ароматом булочек из вокзального буфета, – напоминание о недавней беззаботной надежде на приятное путешествие. Теперь этот запах казался едким и тошнотворным.
— Женщина, ну вы же меня не слышите! — последняя бесполезная попытка.
Проводница оставалась глухой к моим мольбам.
Закрыв ступеньку, она посмотрела на меня сверху вниз, вкладывая в свой взгляд все свое величие, полномочия и презрение, что давала ей эта должность. Здесь и сейчас она была царица и богиня всея вагона, вершительница моей маленькой семейной трагедии.
Посмотрев ей в глаза, я всё поняла: это была какая-то личная месть, мелкое самоутверждение за счёт чьей-то беды. И здесь я никогда бы не нашла ни понимания, ни снисхождения, ни сочувствия.
В отчаянии я топнула ногой.
– Ну и дура! Да что же это такое… — добавила тише.
Рядом стоял мой десятилетний сынок Мишутка. Он растерянно смотрел на меня, тоже еле переводя дух. Его лицо, обычно такое живое и озорное, сейчас было бледным и испуганным.
Наш бег по перрону, казалось, еще отдавался вибрацией в ногах. Мы так бежали, чтобы не опоздать… и всё равно опоздали.
– Да что же за день-то сегодня такой?! – пробормотала я себе под нос. – Как началось всё кувырком, так и пошло…
— Ма-ам, — тихо позвал сынок, — что же теперь будет?
Мы с мальчишками… Я чуть поправила маленького Павлика, которого всё это время держала на руках. Рук я уже не чувствовала, благо сынок спал и даже не проснулся от всей этой бешеной беготни и тряски. Вот же, детство золотое…
Аккуратно переложив младенца на другую руку, я осмотрела наш многострадальный чемодан. Но, слава богу, пока мы бежали как угорелые, он не пострадал, и колёсики были на месте. Я, наконец, выдохнула и постаралась улыбнуться своему старшенькому.
– Ну, не переживай, Мишутка, это же не последний поезд. Поедем на другом. Сейчас пойдём с тобой спокойно какао попьем, передохнем, зайдём в кассу, посмотрим другие рейсы, папе, в конце концов, позвоним. Не расстраивайся.
– А как же бабушка? Она же будет нас ждать… – В голосе Мишутки послышались слезы.
– Ну, и бабушке заодно позвоним, скажем, что приедем чуть позже. Это популярное направление, я думаю, что проблем с билетами у нас не возникнет. Пойдем, мой хороший. Ты сможешь повезти чемодан? А то что-то Павлик у нас так хорошо кушает, я уже рук своих не чувствую.
Сынок, мой вечный помощник, мой любимый мальчишечка, насупил бровки и утвердительно кивнул.
– Да, мам, я справлюсь.
Я пыталась казаться спокойной и уверенной, но такого в себе не чувствовала.
А еще сильно злилась на мужа, который в последний момент позвонил, сказав, что отвезти нас не сможет! А мы рассчитывали. Ждали до последнего. А потом и такси долго не было…
Вот и результат!
А еще я была уверена, что позвоню сейчас мужу, и ведь меня он будет винить в нелепом опоздании и в сгоревших билетах.
Чемодан у нас был хороший, на колёсиках, с удобной ручкой. Я специально такой купила. Сложить вещи на троих, когда едешь в отпуск – тот еще квест. А когда у тебя заняты руки, а чемоданов несколько — это вдвойне проблематично.
Еще и коляску с собой не взяли… Хотела же ехать с коляской, но мама меня отговорила. У них была старая Мишкина, да и захламлять квартиру родителей тоже не хотелось.
Мы дошли обратно до билетных касс и с сожалением выяснили, что на сегодня в этом направлении все билеты распроданы.
Чистый перрон, яркое солнце, беззаботный смех других пассажиров – всё это лишь усиливало ощущение безысходности.
Билеты были только на завтра, да и то не самые удобные места: плацкарт, да еще и в проходе. Я тяжело выдохнула. Решиться на такое было сложно: в плацкарте с двумя детьми, один из которых младенец... А вдруг Павлик будет плакать всю дорогу? Меня же там заклюют!
– Давай, Миш, вот что сделаем. Поехали домой, а там решим, что делать.
— Ну, ма-а-м… а как же путешествие? Мы что не поедем? — на его грустной мордашке читалась вся скорбь еврейского народа.
— Ты что! Конечно, поедем! Может быть, вообще поедем на автобусе, раз на поезде не получается, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал бодро, хотя внутри всё сжималось от разочарования.
Кто же любит, когда рушатся планы?
Мы присели с Мишей на лавочку. Я попыталась дозвониться мужу, но его телефон не отвечал; шли гудки, но ответа не было.
— Что же такое, где он пропадает, когда он так нужен?! — я тяжело вздохнула.
Одна, с двумя детьми, с огромным чемоданом… Поездка с момента планирования не обещала быть легкой.
— Ладно, давай вызовем такси, а на месте разберемся, – решила я.
Мой самый серьезный в мире сын согласно кивнул мне.
Когда такси привезло нас к дому, мы уже перегорели.
Усталость, накатившая волной, притупила острые края разочарования. Я успокоилась. Ну, значит, так нужно было.
Миша всю дорогу расспрашивал, что же делать, как же быть и как такое возможно. Сын сильно расстроился, и мне хотелось его утешить, но нужные слова никак не находились.
Когда Миша увидел во дворе своих друзей, он посмотрел на меня с такой надеждой, что я не смогла ему отказать.
– Беги, конечно, поиграй. Только не очень долго. Ты мне помоги до лифта чемодан дотащить, а потом иди гуляй. Я сейчас соображу что-нибудь нам на ужин и тебя позову.
На нашей площадке я долго возилась с ключами. С Павликом на руках это было достаточно проблематично. Сын уже проснулся и завозился. Наверняка ему было пора менять памперс.
Всё, как всегда, одно к одному...
Я, придерживая малыша из последних сил, наконец-то открыла дверь и вошла в прихожую.
Хотела положить сына в люльку, а потом уже и чемоданом заняться.
Но вдруг… Мой взгляд наткнулся на красные туфли на высоком каблуке.
— Не поняла… — сказала я чуть слышно.
Я ничего не могла понять. Такой обуви у меня явно не было. Это что за гости у нас?
Положив ключи на тумбочку и даже не закрыв за собой входную дверь, я прошла вперед по коридору, ведущему из прихожей в гостиную.
Слышалась тихая музыка; там явно что-то происходило.
Я словно в тумане, тихо ступая по ковровой дорожке, приближалась к нашей гостиной. Моё сознание словно разделилось на две части. Одна судорожно соображала, что вообще происходит, что это может быть, а вторая, расчётливо и рассудительно, рисовала самые страшные картины.
Во рту резко пересохло, каждый шаг давался с огромным трудом. Сознание вопило: "Развернись! Беги отсюда! Лучше не знать, лучше не видеть этого!"
Но я упрямо продолжала идти вперёд.
Я шагнула на порог гостиной и замерла с сыном на руках.
Павлуша давно проснулся и с изумлением лупал своими большими глазёнками по сторонам. Я же прижала головку сына к плечу, чтобы он не видел этого ужаса. Конечно, он ещё ничего не мог понять и оценить ситуацию, ведь ему всего три месяца. А вот я бы предпочла себе сейчас мозг новорожденного младенца, чтобы тоже не видеть и не понимать…
На диване, вальяжно развалившись, сидел мой муж в расстёгнутой рубашке и брюках. Он так ходил на работу, и было понятно что, вернувшись из офиса, он даже не потрудился переодеться.
А вот перед ним, под музыку, извивалась полуголая девица.
Красное кружевное белье, словно пламя, полыхало у меня перед глазами.
Это был какой-то сюр… В нашей гостиной, в нашем семейном гнёздышке, на нашем диване...
Он устроил эту грязь… этот беспредел... Боже, как же это омерзительно, как же это низко и подло!
А голубки продолжали миловаться. Она извивалась перед ним, разве что на шпагат не садилась. А он смотрел с таким затаённым восхищением, с таким огнём в глазах, как, мне кажется, на меня уже не смотрел много лет.
А внутри моё сердце просто плавилось и истекало болью, словно кипящей лавой, принося жгучую боль и превращая моё сердце в выжженный уголь, разлетающийся пеплом.
– Какой же ты подлец! – сказала я, и моя ледяная ярость прервала эту идиллию.
Девушка тут же взвизгнула и отпрянула, прикрыв грудь с таким выражением лица, словно её реально застали врасплох, и она никак не ожидала появления нового персонажа в этой постановке.
Муж вскочил с дивана, глаза его вылупились от неожиданности и страха — словно он сам стал жертвой.
— Алла, откуда ты здесь? — выпалил он, голос дрогнул, он отчаянно пытался взять себя в руки.
Изо всех сил я себя сдерживала. Мне хотелось закричать что есть мочи! Выругаться от души — высказать всё, что кипело внутри — но язык просто не поворачивался.
Я резко отвернулась и пошла к выходу, не в силах больше выдерживать это унижение.
Он, конечно же, сразу побежал за мной, хватал за плечи, пытался удержать:
— Алла, послушай меня, это не то, что ты думаешь! Это не я, это мужики, я тут ни при чем!
Я остановилась, взглянув ему прямо в глаза.
— Знаешь, что, Саша, я много раз моделировала в голове этот момент. Но… увидеть это в реале… Я никогда не думала, что мне будет так больно. Я просто горю заживо. Ты мне больше не муж! Не смей трогать меня, — я уже говорила на повышенных тонах, а Павлик с моих руках, почувствовав беспокойство, начал попискивать, — Я не могу тебя видеть даже. Это настолько отвратительно. Ты меня убил, унизил и растоптал.
Он молча схватил меня за предплечья, повернул к себе. Мы замерли в темном коридоре, и я слышала, как он шепчет оправдания, старается объясниться, но в ушах — только гул и нарастающая мигрень.
Я глядела через его плечо, тупо уставившись в красное, расплывающееся от слез, пятно — туфли на огромной шпильке. Дьявол носит Прадо… Как символично...
Я чувствовала, как всё рушится, как жизнь делает бешеный кувырок, и все, что строилось с таким трудом, заботой, усердием много-много лет, словно огромный конструктор Lego, разлетается тысячами мелких деталей во все стороны.
И назад не соберешь никогда…
Не выдержав, я резко толкнула его свободной рукой.
— Убери от меня свои грязные лапы! Я не хочу тебя больше знать!
Он снова схватил меня, я не думала, а просто со всей силы размахнулась, и ладонь звонко приложилась к его холеному, мерзкому лицу.
От звонкого шлепка у меня даже «вата» в ушах пропала, и вернулись звуки.
Малыш на руках испугался и захныкал жалобно. Я прижала Павлика еще крепче, рука пульсировала, отдаваясь болью, но это была ничтожная цена за душевные муки.
— Не смей меня трогать — меня и моих детей, понял, скотина? Знать тебя не хочу, ненавижу тебя, слышишь? Презираю! Ты разрушил всё, что у нас было!
Я развернулась и вышла на площадку этажа. Чемодан оставался на месте — тут и ждал меня. Я взяла его за ручку и направилась к лифту. Муж стоял в дверном проеме, потирая щеку, глаза растерянные и пустые.
— Ну куда ты пойдешь, Алла? Что ты придумала? Куда ты пойдешь с детьми? Почему вы вообще не уехали?
Я повернулась к нему с ледяным взглядом.
— Да, действительно, надо было уехать — и не мешать тебе развлекаться. Знаешь что, милый? А ты прав. Почему это я должна уходить? Будь добр, освободи квартиру. Куда я должна идти с детьми? Мне идти некуда, и тебя я видеть больше не хочу. Завтра мы с мальчиками вернемся — и я не хочу тебя видеть. Не в квартире, не в своей жизни.
Я развернулась и зашла в лифт.
Он не посмел меня остановить.
Лифт поскрипывал, чуть подергивался, ехал вниз.
А мое сердце болезненно билось в груди. Рвано, хаотично, пропуская удары...
Я крепко зажмурилась.
Воспоминания душащей лавиной обрушились на мое сознание.
Калейдоском эмоций захлестнул, не давая нормально дышать.
Перед глазами стояло лицо той девицы. Знакомое до боли лицо...
Хочу познакомить вас с нашими героями!

Алла, 36 лет. Сейчас в декретном отпуске.

На руках она держит Павлика, который истинный подарок.
Долго не получалось забеременеть и выносить второго ребенка.
Но ее молитвы были услышаны.

Александр, 38 лет. Хозяин агентства недвижимости.
Начинал обычным риэлтором, поднялся с нуля.
Неожиданная гостья, которую застала в собственном доме Алла...
пу пу пу-у-у...

Дорогие друзья!
Мне очень нужна ваша помощь! Нажмите три вошлебные кнопочки!
На старте книги это просто бесценно! Поставьте звездочку и добавьте книгу в библиотеку!
Это очень важно для меня! Спасибо!

Выйдя из подъезда, я села на лавку.
Я была настолько растеряна, что не чувствовала ни рук, ни ног.
В голове — такой сумбур из мыслей, что казалось, я достигла какого-то предела моих сил. И дальше только надрыв и какая-то черная бездна отчаяния.
Как я донесла до лавки чемодан и не уронила сыночка — оставалось загадкой. Я прижала сына крепче. Он давно успокоился и с любопытством смотрел на мир — такой чистый, наивный и милый.
Мой сладкий колобочек. Прижала его к себе и вдохнула нежный аромат своего малышика.
С каким трудом мне далось его рождение! После первого ребенка начались проблемы со здоровьем, я долго ходила по больницам, и забеременеть вновь никак не получалось.
Но мы очень хотели второго ребенка, поэтому я не сдавалась. И когда Господь, смилостивившись над нами, услышал мои молитвы, наконец, случилось это чудо!
Правда, всю беременность я провела в больницах, да и после рождения Павлика пришлось еще немного полежать, чтобы восстановиться, но я ни о чем не жалела.
Мой сынок, мое чудо — один из самых дорогих подарков в моей жизни.
Оба мои сына — вот мое богатство. Вот моя опора и стержень. Ради них мне нужно жить!
Я думала, что муж меня понимает, переживает вместе со мной, борется за наше счастье, а оказалось, что я одинока… Оказалось, ему глубоко наплевать, и на первом месте для него — развлечения, как вот эта девушка… Нормы? Принципы? Верность? Нет, не слышал…
Эта девица… Ее лицо казалось очень знакомым. Я перебирала сотни лиц, увиденных за всю мою жизнь, словно в калейдоскопе. И я вспомнила!
Она была похожа на одну нашу общую с мужем знакомую, которая в молодости была причиной раздора, и наши отношения чуть не разрушились ее стараниями — она нас практически разлучила.
Когда мы были студентами, я училась на первом курсе, а Саша — на четвертом.
Эта девушка, Марина, была моей подругой, и в какой-то момент она решила, что Саша ей тоже нравится, и начала активно бороться за его внимание.
Для меня это было дико, ведь на тот момент мы уже встречались несколько месяцев, а Марину считала подругой! Я постоянно рассказывала ей, какой Саша у меня замечательный. Рассказывала, на свою голову.
Говорят же — счастье любит тишину.
Но кто же знал, что даже близкой подруге я не могла довериться?
В итоге было много скандалов, в том числе и с Сашей, но наша любовь, наше уважение друг к другу, наши чувства — они пережили все испытания, прошли огонь и воду, чтобы сейчас опять столкнуться с этой стеной лжи и обмана.
Девица, которую я застала в квартире, была просто копией той самой разлучницы из нашего студенчества — Марины.
Неужели он специально искал такую же? Неужели он все эти годы помнил ту самую Марину и не мог ее забыть? И как только подвернулся случай…
Как же это низко…
Я никак не могла в это поверить — бывают ли такие совпадения? Всё казалось настолько отвратительным, омерзительным, что в голове просто не укладывалось.
С большим трудом я прогнала эти мысли, не желая думать о предателе и о какой-то гулящей девке, которой, дай бог, только восемнадцать исполнилось, а она уже перед незнакомыми мужиками изгибается, словно шлёндра какая-то.
А может быть, она и есть проститутка? Где он её вообще нашёл? Как он мог опуститься до такого?
А если бы я не узнала и он какую дрянь притащил в дом. Заразил меня, а я через грудное молоко ребенка? Меня прошиб холодный пот! Эта мысль казалась немыслимой.
В этот момент ко мне подбежал Миша, с довольными, счастливыми глазами. Я едва выдавила из себя усталую улыбку.
— Мама, мама! Представляешь, Олегу купили новый велосипед, красный, как у Вити, чтобы он на нем на заднем колесе ездил! Я тоже такому хочу!
— Сынок, подожди немного, хорошо? Давай про велосипед чуть позже обсудим, —сказала я, усталым голосом и отвела взгляд. Не могла смотреть в глаза сыну. Не могла вынести боль предательства.
Мне было так обидно за моих мальчишек. Они не заслужили такого отношения, такого предательства от самого родного человека, на которого смотрели с обожанием, которого любили всем сердцем.
Павлик ещё конечно совсем маленький, но к отцу он всегда шёл с большим удовольствием, светил своим беззубым ротиком, активно агукал в ответ на внимание.
А Мишка ни на шаг не отставал от отца. Когда тот приходил с работы, Миша бежал к нему, обнимал, рассказывал свои тайны и события за день.
Что же теперь? Как быть? Куда идти?
— Мам, мам! — сын меня тормошил. — Ты что с чемоданом-то опять вышла? Что случилось? Никого нет дома? У тебя что, нет ключей? — Мишка смотрел на меня своими карими глазищами с длиннющими ресницами, требуя ответов.
Я запнулась, ложь порождала новую ложь. А больше всего на свете я ненавидела врать своему ребенку!
— Да, сынок, нет ключей. Придётся нам где-то в другом месте сегодня переночевать. Папа уехал и трубку не берёт.
— Так, может, я ему позвоню? Он всегда отвечает, когда я звоню.
Я придержала руку сына.
— Нет, малыш, не надо. Мы у тети Люды переночуем, не переживай. Иди, поиграй еще.
— Ура! У нее такие сырники утром вкусные! — сын, получив желаемое разъяснение, снова убежал на детскую площадку.
Я достала телефон и начала набирать номер подруги. Сердце сжалось от боли и усталости, но я знала — сейчас нужно быть сильной, главное не сломаться.
Люда, на счастье, оказалась дома. И, конечно же, когда я позвонила ей, вкратце объяснив ситуацию, после, наверное, минуты отборной ругани в адрес мужа, Люда предложила сама за нами приехать.
А вот и наши детки

Мишаня, 10 лет.
И главный по соскам в семье Смирновых -- Павел Александрович, 3 месяца

Милахи, не правда ли?
Ребята будут вам очень признательны, если поддержите нашу историю лайком!
Спасибо!
Моя подруга Людмила жила недалеко, буквально в паре остановок. Я, конечно же, согласилась, когда она предложила нас забрать. Даже облегченно выдохнула.
Я совсем не была уверена, что смогу донести ребенка и чемодан от машины, а потом и до её подъезда. Такая слабость разлилась по всему телу…
Наступило какое-то отупение…
Подруга приехала буквально через пять минут в домашнем халате, тапочках и бигуди.
Видимо, как была дома, так и вылетела, схватив одни лишь ключи. Меня такое умиление пробрало — моя подруженька, моя заботливая девочка!
Мы столько лет вместе, рука об руку, и я считала её самой близкой подругой.
Люда сразу же взяла все под свое командование. Она своим громогласным голосом позвала Мишу, скомандовала ему помочь с чемоданом.
Они не без труда запихнули наш огромный чемодан в багажник ее малолитражки. Хатем она усадила Мишу на заднее сиденье, забрала у меня Павлика, вручив его в руки Мишки, и подошла ко мне.
Я всё ещё сидела на лавке, сложив руки вдоль тела, которые теперь висели плетьми без сил после долгого держания ребёнка. Или все же от нервного напряжения руки ослабли и плохо слушались, как, впрочем, и ноги.
Люда села рядом и взяла меня за руку:
— Ну, что, мать, сидишь? Пошли домой. Спать тебя положу. Бледная, как полотно.
Я лишь вздохнула.
— И че там? Так и не выходили? — Люда мотнула головой в сторону подъезда.
Я отрицательно покачала головой.
— Скотобаза какая! Может мне сходить за космы ее вытащить? — она лишь взглянула на меня и поняла все без слов.
Не хотелось этой грязи! Я и так ощущала себя, словно меня вывозили в помоях.
— Да пошел он на хрен! Как-нибудь всё образуется. У тебя есть я, есть родители…
Я лишь вздохнула. Родители жили в другом городе. Собственно, сегодня к ним в гости мы и собирались. Надо было позвонить матери, сказать, что мы опоздали на поезд, но сейчас я не в состоянии была этого сделать.
Люда обняла меня и начала гладить по голове, как маленькую. Мне остро захотелось заплакать, но я с трудом подавила это желание.
Неожиданно дверь подъезда распахнулась, и выскочила та самая девица.
Я вскинулась, уставившись на неё во все глаза.
Люда, поняв всё без слов, взъярилась, вскочила и уперла руки в бока.
Девушка хотела пройти мимо, но Люда схватила её за полу короткого плащика, накинутого, похоже, прямо поверх ее срамного белья! Да так и есть! На ней был только плащ и те самые проститутские красные туфли на шпильке.
— Ах ты, малолетняя шалашовка! Как тебе не стыдно по чужим мужикам шастать?! Еще не выросло толком, а уже в койку! — Она трясла девчонку с такой силой, что та лишь челюстью клацала.
Силы, к слову сказать, были неравны. Девочка действительно была довольно молодой, хоть и ярко накрашенной, что добавляло ей возраста, но нас-то не проведешь этим.
По фигурке и чертам лица было видно, что ей максимум лет двадцать и килограмм пятьдесят в ней. Людмила же весила далеко за восемьдесят килограмм и была довольно сильной женщиной, уверенной и решительной.
Так вот, она этой кукле, как за полы плаща схватилась, она так её трясла, что наращенные вытравленные белые волосы метались во все стороны, как мочалка. Как и наращенные ресницы и пухлые, силиконовые губы!
Девушка, видимо, настолько растерялась, что не могла взять себя в руки.
Всё же она вырывалась, крича и матерясь, пытаясь выдернуть полы своего плаща из захвата Людки.
— Кто ты такая? Говори быстро! Какое отношение ты имеешь к Александру?! — продолжала свой допрос Люда.
Неожиданно к подъезду подкатила скорая. Я повернула голову, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Миша, хоть и сидел в закрытой машине, прилип к окну и смотрел во все глаза за этой безобразной сценой.
Я вскочила, тронула Люду за руку:
— Люда, не надо, пожалуйста! Дети смотрят!
Люда, словно очнувшись, кинула быстрый взгляд на машину, на скорую и с досадой бросила ткань, которую сжимала в руках.
— Твое счастье! Проваливай отсюда и не смей больше к нашему мужику подходить, поняла?! Иначе я тебя найду и сама лично все твои космы выдеру!
Девушка испуганно побежала прочь, и даже двенадцати сантиметровые шпильки ей не мешали.
Люда всплеснула руками, продолжая ругаться:
— Вот же, курица общипанная! Посмотри только, как вывернулась! Позорище. Была б моей дочерью, ремнем бы по спиняке отходила, чтобы даже взгляда не смела бросить в сторону чужого мужика. Куда ж мать её смотрит?!
Мимо нас прошли в подъезд медики. Мы проводили их взглядом.
Я взглянула на неё и почувствовала, как холодок пробежал по спине.
— А тебе не кажется, что она похожа на Марину? — спросила я.
Люда замерла, посмотрев на меня:
— Марину? Какую? А-а-а-а… Ту Марину? Слушай, ну да… есть что-то такое. Вот же Сашка козлина безрогая! А я тебе говорила!
Она переключилась с девицы на мужа и начала от души ругать его.
Люда знала всю грязную историю нашей молодости и никогда не упускала возможности лишний раз поругать моего муженька, если предоставлялся случай.
— Точно! — продолжала она. — Эта сивая словно копия Маринки, только цвет волос потемнее и силикон убрать.
Я тяжело вздохнула и добавила:
— Неужели он до сих пор не забыл и не успокоился?
— Нет, Алка, с этими мужиками всё понятно. Чего у них в голове творится! Кажется, будто мозг сразу и вся кровь вниз перетекают, как только речь заходит о женщинах. Ни рассудка, ни совести.
Люда попыталась приободрить меня:
— Ладно, не расстраивайся. Давай садись в машину, дома всё обсудим.
Она подтолкнула меня, и мы пошли к машине.
Вдруг дверь подъезда с размаху распахнулась, и оттуда показался мой растрёпанный муженёк. Его под руку придерживал медбрат.
Доброго времени суток, друзья!
Спасибо вам огромное за такую мощную поддержку на старте! Это бесценно!!!
Я подскочила с лавочки.
— Саша! – едва слышно выдохнула я, и больше не нашла других слов.
Муж практически не наступал на ногу, шёл, прихрамывая, опираясь на высокого мужчину в форме медбрата, который приехал буквально несколько минут назад на скорой помощи.
В голове промелькнули тысяча мыслей: "Что случилось? Что произошло? Ему нужна помощь".
И тут же – полностью противоречащие им: "Так ему и надо! Мне теперь нет дела до этого человека. Пусть хоть голову себе разобьет".
Я в досаде закусила губу. Это было какое-то сумасшествие. Я чувствовала, что схожу с ума. А мое сознание металось, не понимая, что мне делать и как на все это реагировать.
Мне повезло, что рядом была Люда. Вот уж кто не теряется ни в какой ситуации!
— Ну ты красавец, конечно, Смирнов! — начала она. — Я такого говна от тебя не ожидала! Столько лет я тебя уважала, считала настоящим мужиком, а ты в итоге и ты туда же! Полное дерьмо!
Муж окрысился:
— Людка, не лезь! Это не твои проблемы, не твоя забота. Сами как-нибудь разберемся.
— Да уж я вижу, как ты разобрался! Взглянешь на тебя и сразу понимаешь: все у тебя на мази! Все именно так, как и должно быть!
Муж зашипел – то ли от злобы, то ли от боли, я не понимала. Медбрат не собирался терять время и тащил его к машине скорой помощи.
— Да подожди ты! – Саша оттолкнул медбрата, повернувшись ко мне.
— Алка, я бежал за тобой и неудачно с лестницы упал. Мне нужно объяснить тебе! Это не то, что ты думаешь. Нам надо поговорить. Куда ты собралась? Не уезжай! – Он попытался подпрыгнуть ко мне на одной ноге, но потерял равновесие и начал заваливаться.
Медбрат был настороже. Он подхватил Сашу, поставив на место.
— Мужчина, у нас куча вызовов, куча работы. Если вы отказываетесь от госпитализации, я вам предоставлю бланк. Оставайтесь, а мы поехали дальше работать.
— Да какой отказываюсь?! А если у меня там перелом?! — завопил Саша.
— Тон свой сбавьте и идите в машину! Через одну минуту мы уезжаем.
Медбрат развернулся и хотел уйти, но, видимо, не дала медицинская совесть и выправка. Ему было непросто бросить… пациента. Он повернулся к мужу и с вопросом посмотрел на него:
— Помощь нужна? Или сам допрыгаешь?
Саша сморщился, словно его пронзила адская боль. Он посмотрел на меня.
— Алла, не додумывай себе всякую херню! Ничего не было. Я… все тебе объясню. Не надо делать поспешных выводов. Не надо ставить крест на нашей семье. У нас дети, подумай об этом.
Он протянул руку медбрату и сделал еще несколько прыжков в сторону скорой помощи.
— Я тебе вечером позвоню, возьми, пожалуйста, трубку. Нам надо поговорить, – крикнул он уже из машины.
Скорая тронулась с места. Я же стояла ни жива ни мертва. Мне стало казаться, что асфальт подо мной шатается. Люда, видимо, подхватила мое состояние. Встряхнула за плечи и посмотрела в глаза.
— Так, мать, ну-ка собралась! Какой бы он ни был гад, он правильно сказал: у тебя дети, и тебе нужно собрать все свои силы в кулак. Поняла меня? — Она еще раз встряхнула меня. — Ты меня поняла? Я тебя спрашиваю!
— Да поняла! И не тряси меня, у меня сейчас тошнит… О господи…
— Ты вообще сегодня ела хоть что-нибудь?
Я отрицательно покачала головой.
— Не помню… Утром… Да уже и Павлика кормить пора… И Мишку…
— Поехали домой, Алка?
— Может, мне и не ездить тогда никуда, Люд? Домой подняться… дома все равно проще. Чего я тебя буду напрягать? Этот вон уехал, надеюсь, не вернется…
— Так, тебе сейчас нужно быть под присмотром, и тебе явно нужна помощь. Никакой «домой» ты не поедешь! И вообще, там теперь нужно генеральную уборку делать и спиртом все обрабатывать! Ну-ка давай быстренько в машину садись, поехали ко мне, на месте разберемся!
Люда просто усадила меня в машину, и я почувствовала, как дверь захлопнулась, приглушая все посторонние звуки. Вокруг словно опустился туман — возможно, подскочило давление, а может, я так переволновалась, что организм просто отказался принимать ещё одно потрясение.
Подруга села за руль, повернулась ко мне и мягко, но твёрдо сказала:
— Ну-ка, давай, соберись. Воды попей. Хочешь, чтобы молоко пропало? Миша, отдай Павлика маме, пусть она его покормит.
Я всхлипнула, сдавленно закусывая губу, и аккуратно взяла младшего сына на руки. Смотреть в глаза старшему сыну не могла — он тоже был на грани, столько насмотрелся, бедненький!
— Мам, что происходит? Почему папа себя так ведет? Он что, заболел? Почему вы ссоритесь? — дрожащим голосом спросил Миша.
Я тяжело дышала, собирая в кулак разбитое сердце.
— Всё хорошо, малыш, потерпи немножко. Дома у тёти Люды мы с тобой поговорим, — пыталась я успокоить сына. — Сейчас я Павлика покормлю.
Я отвернулась, освободив грудь, которая привычно налилась тяжестью горячего молока. Младший сын жадно припал к груди, сосал, словно тоже спешил унять тревогу. Малыши ведь все-все чувствуют! А тревогу матери особенно!
— Ох, ты, божечки мои, бедненький, проголодался-то как, — Люда всё это время не трогалась с места, дожидаясь, пока я закончу кормить малыша.
Потом она взяла за руку Мишу.
— Слушай меня, сынок, — сказала она мягко, глядя прямо в глаза. — Папа с мамой немного поссорились — такое бывает. Но ты не должен переживать, ты — мужчина, и сейчас должен поддержать маму. Видишь, как она расстраивается и переживает? Но это все ничего страшного… Всё образуется, всё потихоньку наладится.
Миша сидел насупленно и растерянно.
— У тебя же бывают ссоры с друзьями, правда? Потом вы миритесь, всё проходит, меняется, — продолжала Люда его успокаивать, поглаживая плечо расстроенного мальчика.
Миша сопел и было очевидно, что он вот-вот расплачется. Люда это видела.
— Ну давай, малыш, всё хорошо, не переживай, — тихо подбадривала она.
Я протянула руку и прижала сына к себе. Он уткнулся носиком в мой бок, тяжело и протяжно вздохнув. Этот звук был настолько забавным и трогательным, что даже моё помутневшее сознание словно начало вылавливать очертания реальности и возвращаться в неё.
— Интересно, он ногу сломал или не сломал? — я сделала маленький глоток обжигающего ароматного чая.
— Лучше бы он себе шею сломал. Кобель безрогий! — зло сплюнула подруга.
Мы сидели на небольшой кухоньке у Люды дома.
Жила она со своей дочерью Катюшей в двухкомнатной квартире, доставшейся от родителей.
Люда была в разводе, точнее, никогда не была замужем. Так уж вышло, что Катин папа бросил Люду, когда та ещё была беременной. И с тех пор подруга стала довольно черствой. Все решения в жизни принимала сама и двигалась вперёд, ни на кого не равняясь. Я всегда поражалась силе её воли, стойкости её характера, восхищалась и приводила подругу в пример.
Да, конечно, в её жизни случались мужчины, но, однажды обжегшись, она никогда не пыталась найти отца для Катюши, чтобы привести в семью.
Я когда-то на женских посиделках задала ей этот вопрос: «Почему ты не хочешь серьёзных отношений?» Она сказала, что не доверяет мужикам и что все они кобели без исключения.
Сейчас эта её фраза всплыла в моей памяти. Тогда я яростно спорила, что нет, не все мужики одинаковые, не все изменяют и предают. Сейчас же безобразная сцена предательства так остро встала перед моими глазами, что я вновь всхлипнула.
Как говорится, не зарекайся — ничто в этой жизни не вечно и не показательно.
— Как он мог предать меня и мальчишек?! — вырвался у меня горький крик. — Люда, я не понимаю!
Я сидела с глазами на мокром месте, а подруга поглаживала меня по плечу.
— Слушай, ну что я могу тебе сказать? Ты столько болела, столько провела в больницах… Наверное, вот его и понесло. Несколько месяцев воздержания, твоя тяжелая беременность после и роды…
— Ну разве так можно? Разве только секс важен в отношениях? А как же уважение, забота, доверие? Ведь он всё разрушил! — я снова разрыдалась, не в силах унять разбушевавшиеся гормоны.
Подруга встала и накапала мне валерьянки. По кухне разлился её приторный аромат.
— На, вот, выпей.
— Ой, я не могу, фу, воняет! Убери, пожалуйста!
— Пей давай! — Люда всучила мне стаканчик.
Я зажмурилась и выпила залпом.
— Ой, ну и гадость! — меня аж всю передернуло. — Люд, ну что мне делать?
— Да что ты сейчас можешь сделать? Сейчас нужно пойти лечь спать и успокоиться в первую очередь. Алла, у тебя дети, у тебя ребёнок новорождённый! Ему передаются все твои волнения. Ты же знаешь об этом прекрасно.
Я, конечно, всё прекрасно знала. Но я не представляла, как я справлюсь с этим, как я всё это переживу.
— Я не знаю, что мне делать… — прошептала я потерянно.
— Поживёшь пока у меня, подашь на развод. В конце концов, назначат алименты. Зарплата же у него официальная? И мне кажется, неплохая. Так ведь?
Я грустно кивнула.
— Квартиру продадите, разменяете. А может быть, и полностью квартиру отсудишь. В конце концов, он же не последнее дерьмо. Не станет у своих детей единственное жильё отбирать.
— Может быть, мне к маме всё-таки уехать? — грустно сказала я.
— А вот и правильно, вот и поезжай. Завтра… Сейчас я ноутбук принесу, и мы тебе билеты онлайн купим. Ты маме-то позвонила, предупредила?
Я лишь покачала головой.
— Ну ты даёшь! Они там встречать тебя собираются, а ты даже не предупредила. Слушай, Алла, хочешь я сама позвоню?
— Да ты что! Ты позвонишь, она ещё больше испугается и сразу поймёт, что что-то случилось. Ещё хуже будет. Нет. Ты иди за ноутом. Сама я… наберу.
Я долго держала в руках телефон, гипнотизируя фотографию своей мамы на аватарке, не решаясь нажать на дозвон. Как же все это грязно и стыдно. Я не представляла, как буду ей рассказывать все это в подробностях…
Даже просто сейчас позвонить и услышать ее голос было тяжело… Моя мама очень хорошо меня знает и сразу по моему голосу поймёт, что я чем-то расстроена. Нужно было собрать себя в кучу и как-то всё это ей объяснить. Наше опоздание на поезд… Все цеплялось за Сашу, имя которого я даже вслух произносить не хотела!
Потом, когда я успокоюсь… мы к родителям приедем, тогда и расскажу уже, как всё было на самом деле.
Но не сейчас…
— Алло, мам, привет! — начала я неуверенно.
— Аллочка, здравствуй, доченька! Как вы доехали? Как дорога? Как мальчишки переносят поездку в поезде? Мишеньке нравится? Вы на станции? Появилась связь? — Мама щебетала без умолку, я даже слова вставить не могла.
Когда она наконец-то замолкла, чтобы перевести дыхание, я еле из себя выдавила:
— Мам, мы… никуда не уехали. Мы… пропустили поезд. Мы опоздали.
На том конце соединения наступила мёртвая тишина.
— Как опоздали?! Мы через два часа собрались с отцом ехать вас встречать! Вы где вообще? Что случилось? Почему? — И новая череда вопросов, ответов на которые у меня не было.
— Послушай, мам, так получилось… Я куплю новые билеты и приеду к вам. Не знаю, в какой день, но как только я это выясню, я вам сразу сообщу. Приеду и на месте всё расскажу, хорошо? Я что-то так перенервничала, переволновалась и устала… Я хочу лечь отдохнуть. Ты не обижайся, ладно, мам?
В трубке снова стояла тишина.
Ну вот, обиделась, так я и знала. Мама у меня была знатная болтушка. Мы с ней могли разговаривать практически каждый день. Случись, что по любым, даже незначительным поводам, она могла мусолить всё часами. А тут столько новостей, а я обламывала её самое любимое занятие – обсуждать эти новости.
И вот я, чтобы как-то подбодрить и подкинуть ей тему для разговора с папой, добавила:
— Представляешь, такая… проводница досталась! Прямо перед носом захлопнула подножку лестницы! И демонстративно закрыла дверь! И меня с детьми не пустила. Представляешь, я в таком шоке была! Прямо хоть жалобу на неё пиши!
— А и, правильно, и надо написать жалобу! — оживилась мама, — Где это видано?! Женщина с маленькими детьми, с новорождённым ребёнком!
— Ладно, мамуль, я побежала. Что-то там Павлик раскапризничался. А вы с папой не переживайте! Я, когда куплю билеты, вам обязательно отпишусь. Всё, давай, пока!
Я испытывала острое дежавю.
Я вновь стояла на перроне в ожидании поезда, и все эти запахи, звуки врезались в моё воспалённое сознание. Людмила держала на руках Павлика, словно видя моё состояние и не доверяя мне ребёнка.
Меня саму раскачивало от ветра, от слабости. Миша возился палочкой в какой-то грязи на перроне, и надо было бы его одёрнуть, но даже на это не было сил.
— Ну вот куда ты поедешь, куда ты собралась? Ну, в конце концов, Алла, что за детсад?! Как вы можете нам с Ксюшкой помешать? Ты же сама прекрасно знаешь, я целыми днями на работе, Ксюшка во дворе с подружками мотается, квартира практически в полном твоём распоряжении.
Я сжала руку подруге.
— Спасибо, Людочка. Я знаю, что ты самый близкий мне человек в этом мире, но оттягивать тоже сил нет. Поеду к маме, как и планировала. Постараюсь немного прийти в себя, пойму, как жить дальше. Назад дороги нет.
Этой ночью мне так и не удалось сомкнуть глаз.
Саша постоянно названивал, словно не позволяя забыть о нём ни на секунду.
Я лежала в зале на диване Людмилы и тупо пялилась в темноту. Экран телефона, который лежал на журнальном столике, то и дело загорался от входящего звонка или сообщения. И постепенно гас.
А с ним гасли все мои надежды на счастливую жизнь. Вот так, в одночасье, я сломалась.
Я всегда думала, что я сильная женщина, но женщина может быть сильной и свернуть горы, когда она точно знает, что у неё надёжный тыл и она под защитой своего мужчины. Когда же удар ножом приходится от человека, которого не ожидаешь, и ранит в самое сердце, то такие раны надолго выбивают тебя из колеи.
Я всё знала, всё понимала, что нужно быть сильной ради себя, ради детей, что жизнь не закончилась, что через это проходят многие сотни тысяч, а может быть, и миллионы семей.
Но никакие уговоры, никакие оправдания не помогали. Мне казалось, что это может происходить с кем угодно, но не со мной. И верить в это я не хотела, как и думать об этом, просто запретила себе, запретила все свои мысли и чувства, спрятав их в самый дальний уголок сознания под огромный замок.
Вот и стояла теперь как стылая амеба без эмоций и чувств. Но так было легче.
У Люды зазвонил телефон, и она, неловко прижимая к себе Павлика, достала его и ответила.
Лицо её вдруг переменилось.
— Знаешь что, козлина безрогий, забудь мой телефон и не звони сюда больше, понял?!
Я поняла, что это звонил Саша. Из-за шума перрона мне не было слышно, о чём он говорит в трубку. Но Люда трубку не бросала, слушала. Её губы поджались, брови нахмурились. Ей явно не нравилось, что говорил ей мой муж.
— …Я провожаю их на перроне, Алла поехала к матери, как и планировала… Не звони и не дёргай её и не трави душу, понятно тебе или нет?! Дай в себя прийти!
Она сбросила вызов, раздосадованно убрала телефон в сумку.
— Совсем уже обнаглел, — прокомментировала подруга.
Мне хотелось спросить, что он ей говорил, но в то же время и не хотелось слышать об этом человеке вообще ничего. Я лишь вздохнула и с усилием отвела взгляд.
На этот раз, как назло, приехали мы рано, и поезд до сих пор не подали.
Сын Миша встал с корточек, подбежал ко мне и обнял, словно чувствовал, что мне нужна его поддержка и опора.
— Мам, а мы пойдём с тобой в вагон-ресторан? — спросил сын.
Я растерянно кивнула, а потом мотнула головой.
— А зачем нам туда идти, сынок?
— Витька сказал, что он ездил на море, и в вагоне-ресторане подают настоящую картошку фри и наггетсы, как в «Бургер Кинге». Я хочу проверить, правда подают или нет?
Я улыбнулась.
— Ну, если надо очень сильно проверить, конечно, давай сходим, проверим. Если только вагон-ресторан не очень далеко. Это же нужно между вагонами идти, а у меня на руках будет Павлик, ты же должен понимать, что это непросто.
Сын сосредоточенно кивнул соглашаясь. Я слабо улыбнулась.
Какой он у меня уже большой, так быстро вырос, я и не заметила. И уже настоящий помощник, как он самозабвенно тащил этот огромный чемодан, с ума сойти можно.
Сейчас я переводила взгляд на чемодан, на Мишу и понимала, что наша поклажа практически размером с моего сына. Да, там устойчивые колёса, и ездит он хорошо, но всё же нужно обладать силой, чтобы управлять этим громоздким чудовищем на колёсиках. Мой маленький герой!
Наконец, мы услышали гудок паровоза и засуетились. Люда начала давать последние наставления:
— Ты давай сиди там в купе, никуда не ходи, еду я тебе сложила, вам всем хватит. Не дай бог, где-то выйдешь на какой-то станции и ещё пропустите поезд! Поезд без вас уедет! Вы там давайте без приключений, хватит с вас приключений за эти дни.
— Люда, что ты мне как маленькой? — я рассмеялась, приобняла её и хотела забрать у неё Павлика. — Давай уже, наверное, руки затекли.
— Ты лучше затащи чемодан. Хотя, нельзя тебе тяжести таскать. Вон смотри, мужчинка стоит, давай мы его организуем, пусть он нам чемодан твой наверх закинет. Зачем нам корячится, когда есть бесплатная рабочая сила? — подруга подмигнула, кивая в сторону мужчины неподалеку.
Я неловко улыбнулась, почувствовав себя немного неловко.
— Ладно, тебе сами запрём. Неудобно.
— Ну ещё чего! — Люда улыбнулась и отдала мне ребёнка. — На, держи, я пойду мужика организую.
Она отошла в сторону, а я в очередной раз поразилась и восхитилась её характеру и уверенности в себе. Вот бы мне такую уверенность…
Вчера ночью, лежа в темноте, и прислушивалась к ощущениям новой себя. Постепенно, понемногу отпускала боль предательства.
Первые мысли, которые лезли в голову и не давали уснуть, были совсем не о чувствах, не о своем рассудке…
Все прозаично и материально. Меня волновало на что я теперь буду жить? Как выйти на работу, как зарабатывать деньги, как содержать мальчишек?
Да, у мужа можно отсудить алименты, да, квартиру он нам, возможно, оставит, а может и придётся разменивать. А это все время, нервы!
Я резко обернулась и отпрянула. Передо мной стоял мой муж, Саша.
— Что ты здесь делаешь? — у меня вырвалось испуганное. — А как же твоя…?
Я посмотрела вниз, где ожидала увидеть гипс, но он был просто обут в сланцы прямо на носки.
Я нахмурилась, но не успела додумать мысль, как он начал на меня агрессировать.
— Хватит дурить, — он взял меня за локоть и потянул на себя. — Поехали домой. Нам нужно поговорить. Хватит бегать. Сколько это может продолжаться?
Я шарахнулась от него, как от прокаженного, не в силах что-либо возразить или опровергнуть. Естественно, ехать с ним я никуда не собиралась. И вообще, видеть его, разговаривать с этим подлецом не было ни малейшего желания.
Как и сил сейчас что-либо обсуждать.
— Папа, ты с нами поедешь? — к нам подбежал Мишутка, доверчиво глядя на отца.
Я лишь прикрыла глаза и попыталась дышать глубже. Мне нужны были силы выстоять.
— Нет, Миша, папа с нами не поедет, — процедила сквозь зубы, — Мы едем к бабушке в гости втроём. Ты, я и Павлуша. У папы много работы, и папа уже уходит, — я выделила голосом последнее слово и зло посмотрела на мужа.
— Да ты что, издеваешься надо мной?! — начал злиться Саша. — Ты вообще понимаешь, что ты творишь, Алла? Ты собственными руками рушишь наш брак! Ты серьёзно? Вот так просто уедешь, и тебе вообще плевать? Ты даже меня не выслушаешь? Ты считаешь это нормальным? Вот так вот рубить сгоряча?!
— А ты считаешь, что это нормально водить в дом непонятно кого, когда жена не успела порог переступить?! — эту фразу сказала моя подруга Людмила, которая незаметно подошла к нам сзади Саши. Она стояла, уперев руки в бока, и гневно сверкала глазами. — Пошёл вон отсюда, козлина рогатая! Видеть тебя не желаю и знать тебя не хочу!
Муж нахмурился, а я напряглась. Не хотелось скандала. На перроне было много людей, и многие уже начали оборачиваться. Я метнула взгляд на проводницу – та тоже нервничала и что-то говорила в рацию.
— Саша, послушай меня, пожалуйста, — я старалась говорить как можно спокойнее, хотя внутри всё кипело. — Я не собираюсь ничего выяснять, тем более при детях и при всём честном народе. Нам всем нужно успокоиться. Все решения нужно принимать на холодную голову.
— Как ни странно, в этом я с тобой согласна, — поддакнула Люда.
— Мне нужно поехать к родителям и успокоиться, — твёрдо сказала я.
— Да знаю я, как ты сейчас «успокоишься»! Ты сейчас мамаше своей нажалуешься, она до таких небес эту проблему раздует, которой и не существует! Не было ничего! Услышь ты меня наконец! Да в конце концов, мне что, на библии клясться тебе?! Или что?! Мне… на колени перед тобой вставать?! Как мне сказать, чтобы ты меня услышала?! Ничего не было, Алла, услышь меня! — он уже почти кричал, все время дергая меня за руку, что я боялась уронить младенца.
Я прикрыла глаза, собираясь с духом и с мыслями. Оттого, что он на меня кричал, внутри всё сжималось.
А перед глазами вставала та сцена… Эта девка… эта развратная девка в красном проститутском белье… И то, как она извивалась… Он просто сидел на диване и смотрел на всё это… никак не реагировал и уж точно не выглядел жертвой обстоятельств.
Я открыла глаза и снова уставилась на него.
— Я всё тебе сказала! Уходи. Не смей меня трогать!
Я развернулась и хотела пойти к вагону. Но он резко дёрнул меня разворачивая. Я чуть было Павлика не выронила.
— Ты что творишь?! Совсем уже из ума выжил?! Руки свои убери!
— Ты никуда не поедешь, я сказала! — его тон звучал агрессивно, и меня это пугало.
И тут неожиданно его дёрнули назад, так что хватка на моём предплечье ослабла. Муж повернулся к тому, кто его так бесцеремонно одёрнул…
Оказалось, что это подошел мужчина, с которым разговаривала Людмила. Он начал отвечать мужу также на повышенных тонах.
Мужчина был достаточно высокого роста, крепкий и сбитый, и смотрелось это довольно угрожающе. Два здоровых мужика, явно агрессивно настроенных. Муж еще явно был не в себе.
Только сейчас я увидела, что он стоит лишь на одной ноге, вторая опирается лишь на пятку.
Мужчина напротив мужа почему-то казался смутно знакомым, но я никак не могла понять, где я раньше его видела. Я рассеянно переводила глаза с одного мужика на другого.
А между тем накал страстей рос.
— Кто ты вообще такой? Что ты лезешь? Что тебе надо? — муж явно уже отбросил любые нормы приличия. Его совершенно не волновало, что происходит вокруг. — Что ты вмешиваешься?!
Он толкнул подошедшего мужчину в грудь.
Тот явно не собирался терпеть таких нападок. Схватил мужа за руку и вывернул ему руку за спину, совершив какой-то борцовский прием. Муж застонал. Его пострадавшая нога подкосилась, и он со стоном опустился на колени.
— А-а-а с-к! Отпусти! У меня нога сломана! — взвыл он во весь голос.
Я лишь прикрыла в изумлении рот, не понимая, что же с этим делать. Люда тоже не вмешивалась, как ни странно. Вот уж кто любитель лезть в самую гущу событий и разнимать любую драку! Но сейчас мы обе посторонились. Я еще и одной рукой придерживала Павлика. Люда взяла за плечи Мишу и прижала его спиной к себе, словно защищая.
Я бросила быстрый взгляд на них – у сына глаза были по пять копеек. Похоже, уже не получится отделаться общими фразами и откреститься от всего этого. Мой мальчик никогда дураком не был. Его суждения зачастую звучали по-взрослому жизненно.
Тем временем атмосфера накалялась. По перрону к нам спешили двое мужчин из службы охраны. Меня накрыла волна стыда.
Боже мой, что же Саша здесь устроил? Что за цирк какой-то нелепый?! Зачем это всё? Почему нельзя по-нормальному? Почему нужно всё через одно место?
Господи, когда моя жизнь превратилась в эту тупую нелепость? Какой-то цирк уродов… И всё это представление зациклено по кругу. Как в кошмаре, от которого хочешь проснуться, но он всё повторяется и повторяется… Тебе всё хуже и хуже, ты уже теряешься в этой круговерти… и кажется, что просто сходишь с ума.
Я смотрела за происходящим на перроне затаив дыхание.
Даже подошедшая охрана не сразу смогла утихомирить разбушевавшихся мужчин. Муж еще и пытался вырваться из рук нашего незнакомца-спасителя и наподдать ему. Отдать должное, прилетало обоим.
Пока охранники толкались, разбирались… По перрону летел мат, вскрики и угрозы. Я стояла ни жива ни мертва.
Люда погладила меня по плечу.
— Алла, — сказала она, — не надо мальчикам это видеть. Садитесь в поезд. Я здесь останусь, я со всем разберусь.
Я, как в тумане, достала документы и протянула проводнице. Та неодобрительно покачала головой, но документы взяла. Глянула лишь мельком, поторапливая занимать места, буквально через несколько минут поезд должен был отправиться.
— Проходите. Как поезд тронется, будет повторный контроль. Не задерживайтесь. Отправление через две минуты, — на автомате проговорила она, большими глазами косясь мне за спину.
Мне тоже жутко хотелось обернуться, кричать, чтобы прекратили, но я силой заставила себя прикусить язык и грузиться в поезд.
Я даже не поняла, как мы закинули наверх мой огромный чемодан. Всё было как в тумане. Я завела Мишу в купе, запихнула чемодан, расстелила одеялко и уложила Павлика на нижнюю полку. Попросила Мишу присмотреть за братом, а сама выскочила в коридор и уставилась в окно, чтобы увидеть, что же происходит на перроне.
А там события развивались стремительно…
На перроне двое охранников разнимали Сашу, который уже совсем разошёлся и начал размахивать кулаками. Мужчины в форме подобного терпеть не стали, скрутили его и повели в сторону вокзала, по пути пару раз приложив дубинками.
Я же стояла ни жива ни мертва, не понимая, что же мне делать. Сердце рвалось на части. С одной стороны, муж нанес мне жуткую боль и обиду. С другой стороны, он всё же был моим мужем. И каких-то проблем с законом мне для него не хотелось.
Словно на одном моем плече сидел ангелок, который нашептывал: «Беги, спасай его, сорокалетнего детину!».
А на другом плече сидел чертик, который подзуживал: «Так ему и надо! Пусть ему впаяют пятнадцать суток, посидит вместе с алкашами, наркоманами, туда ему и дорога, предателю!».
Поезд дёрнулся, готовясь к отправлению. Я лишь тяжело вздохнула.
Люда увидела меня в окне, махнула и погрозила кулаком в сторону удаляющегося Саши. Я невольно улыбнулась, кивнула и показала, что я ей позвоню. Она помахала мне на прощание и поспешила за делегацией во главе с моим мужем.
Я глубоко вдохнула и пошла в купе. Мне ещё предстояло успокаивать Мишу. Вот уж сын натерпелся! Павлик, к счастью, мирно лежал на полке, посасывая пустышку.
Предстоял долгий путь… и долгая работа над собой.
Купе было наполнено теплым солнечным светом. Поезд уносил нас прочь от всей этой гряди и тревог. Даже как-то захотелось выдохнуть от облегчения.
На расстеленном одеялке лежал Павлик, суча ножками. Малыш одной ручкой тянул за край одеяльца, другой — за яркий носок. Весело агукал, улыбался своим безумным ротиком и всячески излучал беззаботный позитив. Вот уж действительно — замечательный возраст: ешь, спи и радуйся жизни. Как я ему завидовала…
Напротив сидел Мишутка, испуганный, с глазами по пять копеек. Он смотрел на меня с такой безропотной надеждой, словно я была спасением от всех его страхов и невзгод.
Я тяжело вздохнула, села рядом, приобняла сына, прижала к себе и поцеловала макушку. Слезы подступали, сдавливали горло, но я собрала силы — нужно было поговорить и успокоить Мишу.
— Мам, что происходит? — голос Миши дрожал. — Почему папа себя так вел? Почему он ругался? Он что, с ума сошёл? Почему его забрала полиция?
— Нет, малыш, — шептала я, гладя его по голове. — Не бойся. Так бывает… Папа с мамой немного поссорились. Просто ссоры бывают у всех. Ты же в садике помнишь, как Семён дрался? Его тоже сажали на отдельный стульчик, чтобы он успокоился.
Миша посмотрел на меня удивленно, потом согласно кивнул:
— Ну да… Семён тот ещё драчун.
— Вот видишь, — улыбнулась я. — Всех драчунов садят на лавочку, чтобы они успокоились. Вот и нашему папе нужно немножко успокоиться.
— А что именно случилось? Почему он был таким злым? — спросил Миша.
— Он злой, потому что мы поссорились. Он хотел помириться, а я решила уехать. Вот он и не отпускал нас, не хотел, чтобы мы ехали к бабушке. Но ты не переживай, так бывает. Родители иногда ссорятся, но всё потихоньку само собой наладится — всё будет хорошо. Поедем к бабуле, погостим, проведаем её, а папа за это время успокоится, — добавила я, стараясь звучать уверенно.
Миша немного успокоился, но в глазах сына роились еще миллионы вопросов, но я не была готова сейчас к пулеметному расспросу. Сведя на нет его интерес, я постаралась переключить его внимание.
Но постепенно его затравленное выражение сменилось на более спокойное. И я, в свою очередь, наконец выдохнула с облегчением.
— Поезд вот-вот тронется. Сейчас будем постель расстилать, — улыбнулась я. — А потом я достану тебе печенье, будешь?
Я начала искать сумку с припасами, когда вдруг распахнулась дверь, отчего мы с Мишей вздрогнули и обернулись.
— Извините, резкая дверь какая, — сказал он.
На пороге, придерживая дверь рукой, стоял тот самый мужчина, который вступился за нас на перроне. Солнечный свет из окна падал на его лицо, выхватывая знакомые, но словно подёрнутые дымкой времени, черты.
Я замерла, всматриваясь, пытаясь пробиться сквозь пелену лет. Сердце забилось чаще. Неужели это он? Прошло столько лет, столько всего произошло… Воспоминания нахлынули волной, смешиваясь с тревогой последних минут и непонятной, смутной радостью.
Высокий, широкоплечий, с чуть тронутыми сединой висками, он казался ещё более крепким и надёжным, чем в моей памяти. Тот же прямой взгляд карих глаз, та же лёгкая морщинка в уголке губ, готовая вот-вот развернуться в знакомую улыбку. Я, казалось, узнала его, но всё ещё не могла поверить.
— Стас… — прошептала я, не в силах отвести от него глаз. Голос мой дрогнул, а сердце забилось чаще, да так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. — Не может быть… Это ты?
Улыбка Стаса стала ещё шире. Он шагнул в купе, и я почувствовала знакомые нотки парфюма, почти забытый аромат, он всегда такой любил, — смесь хвои и чего-то терпкого, морского.
Стас был моим одноклассником, моей первой детской любовью, но, увы… звезды сложились иначе.
Воспоминания, яркие, как вспышки молнии, пронзили сознание. Вечеринки у костра, прогулки по ночному пляжу, первый поцелуй… Казалось, все это было только вчера.
Откуда он здесь? Хотя… Я же еду в свой родной город… и Стас оттуда родом. Может быть, он там до сих пор живёт? Ведь мир так тесен, а мой родной город не такой уж и большой. Вдруг эта случайная встреча – не просто совпадение?
— Я самый настоящий, — сказал он, его голос, низкий и бархатистый, обволакивал, успокаивал. — Не ожидала меня здесь увидеть?
— Не то слово, — выдохнула я, наконец приходя в себя. — Это… это просто невероятно. Ты домой едешь?
— Еду из командировки, — ответил Стас, его взгляд скользнул по Мише, который с любопытством наблюдал за нами. — Сынок твой? Орел! И еще один? Ну ты, мать, молодец! А вы куда? К бабушке, как я понимаю?
— Да, — кивнула я, чувствуя, как щеки заливала краска. Как же было стыдно за ту сцену на перроне, — Мы… мы немного поссорились с мужем.
Стас улыбнулся, и в его глазах мелькнули искорки понимания.
— Понимаю, недавно развелся, детей, к сожалению, нет. Так что все эти «милые» семейные дрязги мне прекрасно знакомы.
Я поджала губы. Развод — это слово для меня сейчас звучало набатом и приговором. Я запрещала себе об этом думать. Меня это пугало…
— А ты домой или…?
— Да, я после развода вернулся на родину. В квартире родителей сейчас. Их, к сожалению, уже не стало. А ты не знала?
Я отрицательно покачала головой, чувствуя, как щеки снова заливает краска.
— Нет, я… я не следила за твоей жизнью после… после всего.
«После всего» — это значило после нашего расставания, после того как наши пути разошлись, и каждый из нас пошел своей дорогой. Мы не общались много лет, и я даже не пыталась узнать, что с ним стало. Сейчас же, глядя на него, мне было стыдно за свой детский протест и упертость.
— А я вот о тебе вспоминал, — сказал Стас, его взгляд стал серьезным. — Интересно было узнать, как сложилась твоя судьба.
— Моя судьба… — я горько усмехнулась. — Замужем, двое детей… Вот, едем к бабушке.
— А муж что же? — спросил Стас, и я почувствовала в его голосе нотки напряжения.
— Мы… мы поссорились, — ответила я, опустив глаза. — Не хочу об этом говорить…
— Понимаю, — кивнул Стас. — Семейная жизнь — штука сложная.
Мы снова замолчали. Стас понимающе кивнул.
— Видел вашу… скажем так, небольшую размолвку на перроне. Надеюсь, у тебя всё в порядке?
— Более-менее, — ответила я, уклоняясь от прямого ответа. Не хотелось сейчас обсуждать свои семейные проблемы, тем более со Стасом, которого не видела столько лет. — А это мой сын, Миша. Миша, это… это дядя Стас.
Миша робко улыбнулся.
— Здравствуйте, — пробормотал он.
— Привет, Миша, — Стас потрепал его по голове. — Рад знакомству.
В купе повисла неловкая пауза. Я чувствовала себя странно, растерянно. Столько лет прошло, столько всего изменилось… А он… он почти не изменился, все такой же привлекательный, харизматичный. И этот взгляд… такой теплый, внимательный…
— Ну, раз уж мы встретились, — Стас нарушил молчание, — Предлагаю выпить чаю за встречу! У меня есть кое-что вкусненькое.
— С удовольствием, — ответила я, не в силах скрыть улыбку. Внутри порхали бабочки, словно я снова стала той беззаботной девчонкой, которой была когда-то. — А ты в каком купе? Не заругает проводник?
— Так выходит, что с вами еду! Такое совпадение точно не случайно! Представляешь?
— Нет! С ума сойти. Я думала, ты просто мимо шел…
Стас достал из своей сумки термос, пару бутербродов и пакетик с печеньем, я тоже достала сумку с продуктами, которую мне собрала подруга. Я была в такой растерянности все утро, что делала все на автомате. И сейчас удивлялась, сколько же она всего нам завернула с собой! Ну Людка…
Неожиданно разыгрался аппетит. Я же еще кормила Павлика грудью. А эти сутки выдались такими нервными, что не могла в себя ничего запихнуть.
Сейчас же, когда главный источник стресса остался позади, настроение выровнялось и организм перестало так лихорадить.
— Миша, ты что будешь? Вот курочка, яйца, сыр.
— Я печенье.
Я недовольно поджала губы. Сын у меня был малоежкой, и заставить его нормально поесть -- был тот еще квест!
— Надо сперва нормальной еды покушать, уже по времени обед.
— Ты что, Мишаня, — поддержал меня Стас, — настоящие мужики мясо едят, чтобы мышцы росли! Потрогай, какой у меня бицепс! — Стас напряг руку, демонстрируя сыну, — Это сила. Хочешь быть сильным?
Сын неуверенно кивнул.
— Тогда маму слушайся. Ешь мясо, яйца. Там белок. Иначе кто маму защищать будет? Вырастешь хлюпиком, и все обижать будут.
— Я занимаюсь дзю-до, — гордо ответил сынок.
— Тем более. Вам тренер разве не говорил усиленно питаться, чтобы мышцы росли и сила была?
— Говорил, — понуро ответил Миша, — я питаюсь, — он обреченно вздохнул, начав изучать разносолы на столе.
А я благодарно улыбнулась Стасу.
Мы разговорились, вспоминали прошлое, смеялись над забавными случаями из школьной жизни. На какое-то время я забыла обо всех проблемах, о ссоре с Сашей, о тревогах и неуверенности. Рядом со Стасом я чувствовала себя спокойно и защищённо, как будто вернулась домой после долгого отсутствия. И впервые за долгое время я позволила себе просто расслабиться.
Дорогие читатели!
Пока ждете следующую главу, обязательно загляните в новинку нашего литмоба!
Ехать нам предстояло несколько часов. Павлика быстро укачало, и мы его пристроили на мягком одеялке смотреть сладкие сны.
Потом мы все же сходили в вагон-ресторан, как этого и хотел Миша. Тот оказался недалеко, через два вагона, да и Стас помог нам проходить между вагонами.
Миша шел туда воодушевленный новыми впечатлениями, все рассматривал, задавал кучу вопросов. Правда, в итоге сынок оказался разочарован — ожидал чего-то более интересного и масштабного, а увидел скромные столики и лавочки и приуныл.
— Ну, а ты чего ожидал? — веселилась я.
Тот лишь бурчал под нос. Меню и обстановка показались ему слишком скучными. Еще и мы со Стасом не выдержали и рассмеялись.
Насупившись, сын почти весь остаток пути просидел на верхней полке, молча уткнувшись в телефон. Это огорчило меня, пыталась его растормошить, но Стасом был таким позитивным, сыпал шутками, и мы от него отстали, лишь и тихо похихикали над его мрачным видом.
Зато маленький Павлушка с любопытством смотрел на все происходящее вокруг своими большими глазёнками, открытыми от изумления и интереса к миру.
Когда поезд наконец прибыл в наш конечный пункт назначения, мы с детьми и со Стасом, неловко толкаясь в узком тамбуре, улыбаясь и посмеиваясь, начали неспешно выбираться из вагона. Казалось, сама атмосфера нашего путешествия окутала нас теплом и беззаботностью.
Проводница нас провожала и улыбалась:
— Какая у вас семья красивая! Будьте счастливы.
Мою улыбку как ветром сдуло. Что-то объяснять не хотелось.
На перроне нас уже ждали мои родители — мама и отец. Мама сияла от радости, обнимала и нежно тискала внуков. Словно тряпичная кукла, Миша висел у неё в объятиях, понимая, что сопротивляться этому потоку любви и ласки легче, чем отбрыкиваться.
К сожалению, виделись мы редко! Потому каждый приезд был очень долгожданным и теплым.
— Ну, бабуль, не надо меня целовать, у тебя помада! — бормотал сын, пытаясь вырваться, но безуспешно.
Тем временем Стас, улыбаясь, пожимал руку отцу и предлагал помощь с нашими сумками, но я вежливо отказалась.
— Позвольте, я помогу! — предложил Стас, но отец мягко отмахнулся и ответил:
— Спасибо, я близко встал, да и там колесики.
Мы тепло попрощались со Стасом, предварительно обменявшись телефонами. Он даже настоял на том, чтобы я обязательно ему написала. Мне показалось это немного странным — ведь он же понимал, что я замужняя женщина.
От этой мысли я и сама тяжело вздохнула, не зная, надолго ли я замужняя...
Когда мы, наконец, выбрались с вокзала, уже в машине, мама, с лукавой улыбкой и искоркой в глазах, тут же начала меня расспрашивать:
— Ну и кто это был, этот молодой человек, что тебя так галантно провожал? — озорно подмигивая, она добавила: — Ну же, не утаишь от меня!
Мне пришлось выдавить улыбку:
— Это мой одноклассник, Стас Воронов, помнишь?
— Стас… Стас… — задумчиво протянула мама, одновременно пытаясь отобрать у Миши полурастаявший шоколадный батончик. — Тот самый, у которого мама такая чернявенькая, она еще в аптеке работала?
— Да не помню я, — попыталась я уйти от ответа, но мама, конечно же, не отстала.
Мама сощурилась, напрягла память и вдруг лучезарно улыбнулась:
— Ах да! Теперь вспомнила — он и правда жил на Парковой улице, дом три! Как же ты могла забыть? Ты же тогда за ним бегала! За ним же бегала? — мама хихикнула, подталкивая меня локтем.
Я покраснела, чувствуя, как щеки заливает краска смущения, и тихо, но строго сказала:
— Мам, ну перестань! Что ты, давай не будем обсуждать это! Здесь Миша!
Она лишь заговорщически подмигнула:
— Ладно, ладно, доча, не надейся — так легко с меня не отделаешься! Все мне потом расскажешь! Так интересно…
"Эх, мама… — подумала я, глядя на то, как Мишка, измазанный шоколадом, пытается залезть в телефон. — Если бы ты только знала, сколько дурных новостей и пищи для размышлений я тебе привезла…"
Еще одна новинка литмоба "Красная нить судьбы"
https://litnet.com/shrt/A1cV

Выйдя из машины у калитки родительского дома, я полной грудью вдохнула знакомый, такой родной аромат – смесь цветущей липы, нагретой солнцем земли и едва уловимого дымка от недавно потухшей в саду костерка.
Мишка, сжимая в руках рюкзак и маленькую красную машинку, которую он вез с собой всю дорогу, тут же сорвался с места и стремительно побежал к дому. Мама, аккуратно придерживая мирно спящего Павлика, поспешила за нами.
— Давай, доченька, я тебе помогу, разберу потом — сказала мама, беря у меня сумку с остатками еды, ставя в прихожей. — Пойдем в твою комнату, я там все приготовила, белье чистое постелила, твои старые вещи разложила, все постирала, погладила… Вдруг что пригодится, посмотришь.
— Спасибо, мамуль. Как же дома хорошо. Я прям скучала.
Дом пах свежей выпечкой – мама, как всегда, напекла пирогов к нашему приезду. Внутри все было так же уютно и знакомо: старые часы с кукушкой на стене, вышитые салфетки на комоде, плетеный коврик у кровати. Мама, как всегда, суетилась, стараясь угодить.
— Вот, смотри, полотенца чистые, а еще я тут мальчикам пижамки купила, не удержалась, смотри какие смешные, с пришельцами, — причитала она, открывая дверцу шкафа в моей бывшей комнате. — Обед, кстати, готов, наверное, голодные с дороги? Щи сварила, твои любимые, с мясом…
— Нет, мам, мы поели в вагоне-ресторане, — ответила я, улыбаясь. Было приятно видеть ее заботу.
— Что это за еда такая! Тоже мне ресторан! — махнула рукой мама. — Одна химия, никакой пользы. Миша, будешь пирожки? Бабулины пирожки с вишней, ты же любишь!
Мишка, уже успевший исследовать весь дом, прибежал на кухню и с радостью ухватил пирожок. Павлик все еще мирно спал, чуть улыбаясь во сне.
Переодев Павлика в чистый, пахнущий лавандой комбинезончик и уложив его спать между мягких подушек в детской кроватке, мама, наконец, выдохнула и, поглаживая меня по руке, предложила:
— Аллочка, пойдем на кухню, чаю попьем с дороги. Отдохнем. Миша, иди, бабушка тебе компот налила.
Я же, чувствуя тяжесть в груди, медленно поплелась следом за мамой.
Уже сидя за столом, оглядывалась по сторонам, подмечая уже забытые, но милые с детства сердцу вещи. У родителей мы не были два года. То лечение, то сложная беременность. Не получалось.
Напряжение последних дней, словно тугой узел, постепенно распускалось. Здесь, в родительском доме, я была в безопасности, здесь меня любили и принимали такой, какая я есть. И от этой мысли на душе становилось легче. Но вместе с тем, неприятный ком подкатывал к горлу.
Как рассказать маме правду?
— Как жалко, что Саша не приехал! — вздохнула мама, наливая мне чай. — Как же он там бедненький, сыночек мой, трудится наверное? Не отпустили с работы?
Ее слова словно ударили меня пощечиной.
"Трудится", да... Пока я мучилась токсикозом, лежала на сохранении, считая дни до рождения Павлика, он "трудился", развлекаясь с другой женщиной.
Горькая, жгучая обида подкатила к горлу. Как же больно. Как рассказать ей об этом? Как разбить ее иллюзии о «замечательном» зяте? Как признаться, что ее дочь вернулась домой с разбитым сердцем и двумя детьми на руках?
Предстоящий разговор пугал меня. Как рассказать ей все? С чего начать?
Тут неожиданно Миша, дожевывая пирожок с вишней и неаккуратно вытирая липкие пальцы о салфетку, подал голос:
— А папа и не смог бы поехать… Его в больницу забрали. На белой машине. Я видел, когда мы уезжали. Он кричал что-то… Махал руками и кричал… Вот его в психушку и увезли. А потом еще и на вокзале тоже! Приходил и кричал. Его полицейские увели.
Он на секунду замолчал, ковыряя пальцем крошки на столе, а потом, словно пытаясь успокоить бабушку, поднял на нее свои большие, серьезные глаза и добавил:
— Но ты, бабуль, не волнуйся! Он посидит на лавочке, успокоится, и его отпустят. И он не псих. Просто немножко устал.
Я замерла с чашкой у губ, чувствуя, как ледяная волна, начинаясь где-то в районе затылка, прокатилась по всей спине.
Мама, которая только что поставила передо мной тарелку с дымящимися щами и собиралась налить мне сметаны, застыла на месте, ложка замерла на полпути в ее руке. Она медленно перевела взгляд с Миши на меня, в ее обычно ласковых глазах читались шок, недоумение и испуг.
— Аллочка, — прошептала она, ее голос дрожал, — что… что он такое говорит? Что случилось с Сашей? Объясни мне!
Я опустила чашку на стол, издав легкий звон, и почувствовала, как руки начинают мелко трястись. В голове проносился вихрь мыслей.
Ведь Миша взрослый уже. Он сильно переживал и вся эта ужасная сцена надолго ему запомнится. Надо что-то придумать, как-то объяснить ему, чтобы никому не рассказывал небылицы…
Саша действительно настолько потерял контроль над собой, дважды… И на вокзале… Перед ребенком… Вполне бы сошел за психа. Что он там кричал? На что он надеялся?
Теперь еще и маме как-то надо было объяснить, но не при ребенке же.
Мама, тяжело вздохнув, опустилась на стул рядом со мной, ее лицо было бледным.
— Аллочка, — повторила она, ее голос был едва слышен, — Все плохо? Почему ты ничего не сказала? Почему молчала? Он тебя бьет?
— Господи, мам. Нет. Миша, — я перевела взгляд на ничего не подозревающего Мишку, — иди деда найди. Пусть он тебе свою новую лодку покажет.
— Точно! — сын тут же вскочил и унесся во двор.
Я взглянула на маму чувствуя, как слезы жгучим комом подступают к горлу. Как бы я могла ей сказать такое по телефону? Как признать, что мой муж, ее любимый зять, не просто изменил мне, предал меня, бросил меня с двумя детьми, а еще и… устроил эти ужасные сцены? Это было слишком тяжело даже для меня. Как облечь это в слова? С чего начать?
— Мам, — начала я, с трудом сдерживая слезы, — там… все очень сложно. Мне… мне нужно тебе кое-что рассказать.
— Дочка! Что происходит! Вы меня испугали! Что с Сашей?
— Мам, — я глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями, — надо тебе всё рассказать как есть.
Мама села ближе, лицо её было напряженным.
— Ты расскажи, Аллочка. Я всё выслушаю, — она смотрела на меня таким теплым, внимательным и понимающим взглядом, что моя нижняя губа начала непроизвольно дрожать, как в детстве.
Мама встала и налила мне воды.
— Он тебя обидел? Я его прибью паршивца!
— Мы с Мишей опоздали на первый поезд, — начала я тихо, — нас не пустили. Все билеты сгорели… Как будто само провидение пыталось спасти меня. Если бы мы успели, если бы та проводница не была такой строгой…
— Что ты хочешь сказать? — мама нахмурилась.
Я почувствовала, как ком в горле стал невыносимым. Слезы подступили, я едва могла говорить.
— Представляешь, мам… если бы не эти билеты и эта проводница, я бы до сих пор жила в обмане и лжи… Я бы так и не узнала, что он… — я захлебывалась словами, — что он изменял. Изменял и предавал меня, всех нас. Он… он привел ту девку прямо к нам домой.
— Господи… — мама испуганно прикрыла рот рукой, — да как же это…
Слёзы тихо покатились по щекам, и я продолжила:
— Мама, я заходила домой, а там — самая настоящая проститутка в красном кружевном белье. У меня теперь эта краснота перед глазами рябит, когда закрываю глаза. В нашей квартире, понимаешь? Он, подлец такой… Я его теперь просто ненавижу… Всем сердцем! Как он мог…
Мама подняла руки, как будто от изумления и отчаяния.
— Нет-нет, не может быть! — вскрикнула она. — Он твой муж, Аллочка! Как он мог? Это же… это предательство!
— Я знаю, — сжала я кулаки, — а я по больницам с маленьким Павликом бегала, а он… он домой проституток водил! Как он теперь нам с детьми в глаза смотреть будет? Я больше не смогу этого терпеть.
Мама резко обняла меня, её руки крепко сжали мои плечи.
— Ну ничего, ничего, — шептала она, — мужчины часто пытаются доказать себе что-то, всем вокруг, что они самцы, что они еще о-го-го. Им нужно это самоутверждение, понимаешь? Они потом раскаиваются, жалеют. Иногда они срываются. Но может быть, всё ещё образуется. Не руби сгоряча, дочка, — мама говорила как-то обреченно.
Я глянула на неё через слёзы, нахмурилась.
— Ты хочешь сказать, что предательство можно простить? После всего, что он сделал?
— Я хочу сказать, — мама вздохнула, — что ты должна думать о себе и детях, о том, чтобы пережить это как можно легче. Если прощать — то тогда, когда будешь готова. А пока — держись, мы с тобой.
— Я боюсь, — прошептала я, — что никогда не смогу это забыть… Жалко, что у меня нет доказательств для суда… Я бы его опозорила так же, как он это сделал со мной!
Мама мягко погладила меня по волосам.
— Ты сильная, Аллочка. Мы пройдем через это вместе. Ты не одна. Не руби сгоряча.
Мы сидели, обнявшись, и в этот момент я почувствовала, что хоть частичка тяжести с души уже отпускает. Впереди будет долгий и трудный путь, но я знала: теперь у меня есть опора.
— Жизнь на самом деле сложная штука, — сказала мама, прикрыв глаза и вздохнув, — и всякое в ней бывает. Ты, самое главное, должна думать о детях. Твои дети — вот твоя сила и твоё будущее. Как бы ни сложилось… Боль со временем притупится. Может, найдёшь в себе силы жить ради них.
Она наклонилась ко мне, голос сорвался, но в словах было столько эмоций:
— Я не знаю! Я никогда не буду жить с предателем. Никогда больше не поверю ему. Никогда!
В этот момент в кухню вошёл отец. Он остановился на пороге, ошарашенно уставившись на меня.
— Доча, что случилось? — тихо спросил он, подходя ближе. — Ты чего плачешь? Кто тебя обидел?
Мама вскочила, начала ходить по кухне быстрыми шагами, размахивая руками, словно снимая с себя тяжесть горя, пересказывая отцу все свежие сплетни:
— Ты представляешь? Эта скотина — подлец! Зятек твой! Притащил домой проститутку! Боже мой, у нас дети малые, о чём вообще думал? Твой зятёк оказался с гнильцой! Ты всё ещё его нахваливал, говорил, какой хороший, как он с тобой на рыбалку ездит… А на самом деле он не только на рыбалку, еще и на… на ебалку ездит, пока Аллочки нет дома! Наша девочка по больницам скитается, сыновей ему родила, а этот неблагодарный… сволочь одним словом! — речь мамы вышла сумбурной и эмоциональной.
Папа замер истуканом, никак не решаясь что-либо сказать на это. Он явно был шокирован не меньше. Наконец, он подошёл ко мне, присел рядом и обнял крепко.
Он всегда был немногословен. Сейчас на его лице читались растерянность и горечь. Я могла понять его. В такой дебильной ситуации я и сама толком ничего не могла сказать.
Первая острая боль, горечь разочарования. Сейчас немного притупились. Но где-то глубоко, где-то за грудиной не оставляло тянущее ощущение пустоты. Тень безразличия напала на меня. Я словно отключилась от всего.
Сидя в этом тёплом доме, окружённая родными, я понимала — впереди длинный путь. Но в этот момент мне хотелось лишь тишины вокруг и внутри. А внутри был крик. И унять его, заткнуть, закричать самой, чтобы заглушить… я не могла.
Очередная новинка литмоба! Ценз 18+!!!
https://litnet.com/shrt/V060

Ночь прошла беспокойно. Малыш Павлик много раз просыпался, капризничал, принимался плакать. Может животик беспокоил, а может ему передалась моя тревога…
Я, как зомби, подрывалась к нему, укачивала, шептала успокаивающие слова. В эти моменты прибегала мама. Она пыталась помочь, взять малыша на руки, чтобы я отдохнула, но в итоге он чувствовал и рыдал лишь сильнее. Мама крутилась под ногами, переживала, не давая в итоге спать ни ему, ни мне.
В итоге, хотела как лучше, а получилось… как всегда. Не выспались ни я, ни она. Один Павлик, знай себе дрых в своей колыбельке.
Утром я встала разбитая, невыспавшаяся, с мешками под глазами.
Побрела на кухню, чтобы влить себя чашечку кофе. А там уже хозяйничала мама. С самого утра она наготовила 33 блюда, словно ожидая наплыва голодных туристов.
Я плюхнулась за кухонный стол, вперив взгляд в её суетливую спину.
— Мам, ты вообще спала? — спросила я, чувствуя, как последние силы покидают меня.
— Ой, да что ты, — её голос зазвенел привычной трелью, — мне несложно, я так рада вас видеть!
Она начала свою вечную песню, про то, как она любит баловать внуков, я её знала наизусть.
— Мам, мы приехали не на два дня, не надо нас закармливать. Мы столько не едим, ты потом все эти продукты выкинешь. Ну что ты делаешь?
— Ты меня жизни не учи, я сама знаю, как мне внуков встречать.
— У тебя пока один только внук, который вот это всё будет есть. Один! И в него столько не влезет при всём желании. Я тебе говорю, заканчивай.
— Ну вот что ты начинаешь? — её голос стал напряженным. — Я хочу как лучше. Вот вечно начинайте меня жизни учить, а я жизнь прожила, я сама все знаю, что мне делать.
Я лишь вздохнула. Мама такая мама. Её не переспоришь.
Я её бесконечно любила, и тем более любила бывать у неё в гостях, когда она нас баловала вкусняшками и всегда радовалась нашему приезду. Но блин, какой ценой это ей давалось?
У нее ведь спина и колени… Я представила, какой для неё это напряг — нас развлекать и обслуживать. А ведь я хотела здесь подзадержаться хотя бы на месяц, чтобы для себя определиться, как жить дальше, что делать. Но теперь меня будет мучить совесть, что мама трудится на износ.
Быстренько позавтракав, я решила, что хотя бы помогу ей в огороде. Вышла в сад.
Мама долго отнекивалась, но всё же я выбила из неё признание, что нужно полить огурцы, зелень и собрать кабачки.
Выйдя в огород, я встретилась там с отцом. Мы немного перекинулись общими фразами, и я пошла искать ведро. Понятно, что в каждом хозяйстве свой уклад, свой порядок, но блин! Черт ногу сломит.
Я нашла какое-то ведро, не самое удобное, какое-то ремонтированное-переремонтированное. Вздохнула. Неужели нельзя новых вёдер купить? Что же это такое. В конце концов, если так нравится в этом огороде возиться, почему нужно мучиться? Поливать этими дранками-рванками — с ведром, у которого вместо ручки привязана веревка. Это же неудобно, это же будет в руки врезаться!
Но так и не найдя ничего другого, я пошла в огород с этим.
Тут же подбежал папа.
— Ты что делаешь? Это ведро для семян. Ты его зачем взяла?
— Ну так я нормальных не нашла? Где они? В гараже?
— Не надо ничего делать, отдыхай! Тебе нельзя тяжести таскать, у тебя малыш.
— Пап, ну ты что, я что, какая-то больная, кривая, косая? Я уж малыша три месяца назад родила, у меня уже всё хорошо, мне всё можно.
— Нет-нет, ты что, тяжести поднимать ни в коем случае нельзя.
Я лишь вздохнула.
— Пап, мама просила огурцы полить и траву. А может, ты мне шланг подключишь? Ну, я шлангом полью, шланг не тяжелый. Я просто не знаю, уже не помню, какие у вас тут порядки. Ты мне покажи, мы же приехали надолго, я вам немножко помогать буду.
— Нет-нет, Аллочка, ты что, ничего не надо, ты отдыхай. Вот смотри, я там натянул между деревьями гамак. Ложись, отдыхай, читай книжечку, чаёчек пей. Тебе нужно отдыхать.
— Пап, да не могу я отдыхать, у меня все мысли об этом дурдоме дома. Мне надо наоборот забыться, я хочу себя чем-то занять, руки чем-то занять, как-то отвлечься. А мне что ты, что мама там вокруг меня скачет, шага ступить не даете.
— Дочка, ну мы хотим как лучше, ну ты тоже не нагнетай. Что уж мы старые и из ума выжили, — папа улыбнулся.
Я обняла папу и поцеловала его в лысеющую макушку.
— Спасибо, папуль. Я тогда пойду морковку вон прополю, смотрю, руки у вас до неё пока не дошли.
Я, наконец, занялась делом.
Иногда физический труд — это самое лучшее лекарство. Когда я уже заканчивала с грядкой, в кармане зазвонил телефон. Руки были грязные, но он продолжал названивать, и мне ничего не оставалось, как вымыть руки в бочке, вытереть об себя и достать трубку.
Номер высветился. Оказалось, это Саша. Я чертыхнулась.
Разговаривать с ним не хотелось. Сбросила раз, другой, третий. Но он всё равно продолжал звонить и звонить.
Тяжело выдохнув, взяла трубку.
— Что ты хотел, Саша? — сказала я жестко и холодно, насколько могла.
— Алла, ну что ты трубку не берёшь? Ну что я должен твоим родителям названивать? Их беспокоить? Ты в конце концов тоже их-то пожалей.
— Да, а меня кто пожалеет? Классно вы все устроились, чуть что, я крайняя. Но нет, спасибо. Мне не нужна твоя ответственность. Себе оставь.
— Да какая ответственность? О чём ты вообще говоришь? Алла, куда ты уехала? Ты что? Ты чего не понимаешь, что ты нашу семью рушишь?
— А ты что, не понимаешь, что ты как раз-таки разрушил нашу семью именно ты? Ты этого не понимаешь? Ты дурачок?
— Прекрати, — почти зарычал он в трубку, но тут же выдохнул и постарался говорить гораздо мягче, — Алла, малышка… Да всё я понимаю. Да я сто раз пожалел. Да это всё мужики с работы. Это они мне эту проститутку заказали. Я не виноват. Я бы такое никогда. Да ты же тоже меня пойми. Алла, ну в конце концов, ну зачем мне какая-то проститутка?
— Слушай, я не знаю, зачем тебе проститутка. Видимо, твоя жизнь была серой и убогой до встречи с этой проституткой, раз так прекрасно она вписалась в нашу квартиру. Ну мы теперь далеко, вся квартира в твоем распоряжении, ни в чём себе не отказывай. Продолжай в том же духе, что я тебе могу ещё сказать?
— Ой, извините, — промямлила я, приходя в себя после своего выкрика. — Я думала, это другой человек.
— Алла, ну что ты мне выкаешь! Прекращай. Давай сходим пообедать? — его голос звучал так же, как и пятнадцать лет назад — спокойно, дружелюбно, немного с ленцой.
Я замялась. Саша… его слова всё ещё звучали в моей голове. Я ещё не успела переварить произошедшее, не успела привести в порядок свои мысли и чувства. Я не была морально готова к встрече, к разговору, к чему-то новому.
— Стас, я… я не знаю. Я сейчас не совсем настроена на позитив. Наверное, я не самый приятный собеседник, — выдавила я.
— Понимаю, — ответил он, и в его голосе не было ни капли недовольства, только лёгкое понимание. — Но, может, все же по кофе? Просто поговорить? Я же знаю, что у тебя там… с Сашей… Не хочу лезть, но если тебе нужно выговориться, я готов выслушать. Я проходил через это. Я пойму.
Его слова задели что-то внутри. Стас всегда умел слушать. Он не осуждал, не давал советов, просто был рядом. Старая привязанность, которую я так старательно пыталась похоронить, вдруг ожила. Любопытство тоже не давало покоя: что он хочет? Просто поговорить или у него тоже всколыхнулись старые воспоминания?
— Хорошо, — ответила я, сама удивляясь своей решимости. — Кофе. Давай.
— Отлично! Где встретимся?
— У нас раньше была кофейня за углом, помнишь? Индиго, я так ее любила. Она еще работает?
— Конечно, помню. Через час?
— Через час, — подтвердила я.
Я сбросила вызов, чувствуя странную смесь волнения и какого-то предвкушения. Морально я ещё не была готова к общению с другими мужчинами, но любопытство и старая, тёплая привязанность к Стасу пересилили сомнения.
И тут же кольнуло новое сомнение: а что скажет мама, когда узнает? Как она отреагирует, если я попрошу её посидеть с ребёнком, а сама пойду на… свидание? Ой, да какое свидание? Ну просто же встреча старых приятелей…
Лучше, наверное, не говорить ей, куда я иду. Если я скажу маме, что у меня дела, а потом выяснится, что я встречалась со Стасом… Это может быть гораздо хуже. Но вдруг правда вскроется? Тогда будет ещё хуже.
Быстро завершив дела на огороде, я направилась в дом готовиться к встрече. Мысли о том, как сказать маме, роились в голове, и я уже начала жалеть, что согласилась на это!
Но потом махнула рукой: "Сгорел сарай, гори и хата!"
Я пошла на кухню, где мама продолжала свои кулинарные подвиги, и, набравшись решимости, выпалила:
— Мама, ты можешь за Павликом посмотреть? Я хочу на два часа сходить погулять.
Мама повернулась, вытирая руки полотенцем.
— Погулять? С Мишей?
— Нет… Понимаешь… Стас позвонил, с которым мы в поезде ехали, — мои щеки залил предательский румянец.
— Этот милый мальчик, помню-помню, — без тени смущения сказала она, — Ты мне ещё про него не рассказывала.
— Ой, мам! Ну что ты начинаешь. Просто позвал кофе попить, пообщаться. Мы так давно не виделись, считай, со школы.
— Ну, сходи, конечно, развейся. Мы с Павликом найдём чем заняться. — мама заговорщицки мне подмигнула.
Я лишь глаза закатила.
— Спасибо, мам! — мои щёки алели и горели, сердце билось где-то в горле, но мне всё равно хотелось пойти.
Хотелось просто переключить мысли на что-то другое, потому что мысли о моей семье и моём положении сейчас сводили меня с ума.
Я поднялась наверх быстрее, чем обычно, в груди ощущалось лёгкое тепло от предвкушения предстоящей встречи. Последнее время я почти и не выходила никуда — всё время уходило на больницы, заботы, переживания. Это была редкая возможность почувствовать себя просто живой, хоть на час перестать чувствовать себя заложницей обстоятельств.
Подойдя к шкафу, я задумалась, что же надеть. Перебирая одежду, которую покупала еще до беременности, я лишь вздохнула. Невольно испытывала лёгкое раздражение: среди моего гардероба не оказалось ничего красивого — ни простого, но аккуратного платья, ни хоть какой-то блузки, которая бы подошла для спокойной встречи за кофе. Вещи казались больше домашними. Не в спортивном же костюме идти. Или в джинсовых шортах…
В голове пронеслась мысль: «Да что я так зациклилась? Нечего меня разглядывать! Я все еще замужем. Это же всего лишь кофе с человеком, с которым давно не виделась, а не действительно свиданка какая-то. Не стоит усложнять».
Я попыталась убедить себя, что главное — это не произвести впечатление, а просто быть собой, расслабиться и по-настоящему отдохнуть. Решила одеться максимально просто — взяла первую попавшуюся футболку и джинсы. Однако, взглянув в зеркало, поняла, что такое сочетание слишком повседневно и кажется несколько невыразительным.
Снова вернулась к шкафу, стараясь найти золотую середину. В итоге нашла в шкафу старенькую, но вполне прилично выглядящую простую белую рубашку, и те же джинсы. Этот образ казался мне оптимальным — достаточно простой и вместе с тем я не выглядела замученной мамашей в декрете.
Еще и босоножки где-то на антресоли были. Старенькие, зато на каблучке!
Я выходила из дома, чувствуя себя уверенной и довольной собой.
Шагнув на улицу, я зажмурилась от яркого солнышка. Легкий ветерок будто смыл с меня остатки тревоги. Воздух был свежим и чистым, а солнце ласково грело кожу. Я шла быстрым шагом, и сердце мое стучало в предвкушении.
Вот оно, то самое кафе. Снаружи оно выглядело точно так же, как я его запомнила: старая вывеска, выцветшие от времени буквы, знакомый до боли фасад.
Уже у входа я увидела Стаса. Он стоял, опираясь на дверной косяк, и, заметив меня, широко улыбнулся. Так же, как и тогда, много лет назад.
— Аллусик, наконец-то! — его голос прозвучал как эхо из прошлого, такое же звонкое и радостное. — Я уж думал, ты заблудилась в трех соснах.
Он подошел ближе, и я почувствовала, как меня охватывает волна приятного волнения. Он совсем не изменился. Тот же открытый взгляд, та же легкая небритость, та же чуть растрепанная шевелюра.
— Какая ты красотка! Глаз не отвести!
— Стас! — я не могла сдержать улыбки. — Ты тоже совсем не изменился!
— Да ладно тебе, — он махнул рукой, — это ты молодая, задорная, как девчонка! Совсем не изменилась, даже несмотря на то, что столько лет прошло.
— Ой, Стас, ну ты меня засмущал! — я рассмеялась, чувствуя, как щеки мои снова заливает румянец. — Скажешь тоже!
— Правда, — он серьезно посмотрел мне в глаза, и в его взгляде было столько искренности, что я невольно поверила ему. — Ты будто такая же, как была в школе. Ни капельки не изменилась.
Мы вошли в кафе. И тут же меня накрыло волной воспоминаний. Все выглядело немного устаревшим, но в то же время словно окунулась в те самые, золотые годы молодости.
Мягкий свет абажуров, запах свежесваренного кофе, тихая музыка, доносившаяся откуда-то из колонок – все это было таким знакомым, таким родным. Кажется, каждая деталь, каждый звук, каждый запах здесь напоминали о прошлом, о нашей юности, о первых свиданиях, о наших смелых мечтах.
— Вот уж точно, — я огляделась по сторонам, чувствуя, как в груди разливается тепло, — здесь ничего не изменилось.
— Я очень люблю это место, — Стас улыбнулся, и в его глазах мелькнуло что-то ностальгическое. — Несмотря на то, что ему давно уже требуется апгрейд. Но атмосфера… атмосфера здесь особенная. Вспоминаю, как мы с ребятами после школы сюда заваливались. Брали себе сок, пирожное, если удавалось выпросить у родителей пару лишних рублей. А сколько здесь было разговоров! О будущем, о жизни, о девчонках…
Он погрузился в свои воспоминания, и я с удовольствием слушала его, сама утопая в океане прошлых ощущений. Казалось, время остановилось, и мы снова были теми беззаботными подростками, полными надежд и мечтаний.
— А почему ты здесь живешь? Почему не вернулся в большой город? — спросила я.
— У меня своя строительная фирма была, — начал Стас, размешивая ложечкой сахар в чашке. — Я жил в том же областном центре, как и ты, Алла. Помнишь, наверное, какие там темпы были, как все вокруг строилось, развивалось. Но… развод сильно ударил по мне. — он запнулся, словно подбирая слова, — А потом еще и бизнес… кризис подкосил. В общем, стало все это дело загибаться. Я плюнул на все, все продал. Ну, что было продать, конечно. И вернулся в квартиру родителей. Как раз так получилось, что мамы не стало. Папа-то давно ушел из жизни, а мама… в общем, я приехал заниматься всем этим, похоронами, оформлением документов. И так и остался в их квартире.
Он сделал паузу, задумчиво глядя в окно.
— Сочувствую тебе, — я накрыла его ладонь своей. Мне действительно было жаль все это слышать.
— Да… — он махнул рукой, — И, знаешь, — продолжил он, — я не могу сказать, что пожалел об этом. Здесь спокойно, здесь нет той суеты, которая меня выматывала. Здесь нет, может быть, даже таких высоких требований к людям, как в большом городе. Понимаешь, там все время нужно быть начеку, соответствовать, доказывать что-то. А здесь… здесь я просто живу. И мне здесь хорошо и комфортно.
Я слушала Стаса, и его слова пробудили во мне целую лавину собственных мыслей. Я задумалась. Как же мне быть дальше? Работать и растить детей одной, без посторонней помощи – это казалось просто непосильной задачей. Это слишком тяжело.
И тут меня осенило. Возможно, мне тоже стоило переехать в этот город? Подальше от суеты столицы, поближе к своим родителям. Они, я уверена, смогли бы помочь мне первое время, пока я не встану на ноги, пока не найду подходящую работу.
Эта мысль, которая еще недавно казалась мне совершенно немыслимой, теперь обретала вполне реальные очертания. Здесь, в этом тихом, размеренном городке, возможно, я смогу найти то самое спокойствие и поддержку, которых мне так не хватало.
— А вы надолго приехали? На недельку или может на все лето? — уточнил Стас, и в его глазах мелькнул прежний задор.
Я замялась. Мысль о необходимости возвращаться к прежней жизни, к своим проблемам, омрачила радость момента. Не хотелось портить этот прекрасный летний денек грустными размышлениями. Я пожала плечами, избегая прямого ответа.
— Пока не решили. На месяц, думаю, — неуверенно сказала я, пытаясь хоть как-то скрыть свое замешательство. — А там посмотрим.
Стас понимающе кивнул.
— Хорошо, — сказал он, и в его голосе не было ни тени разочарования. — А там, кто знает, может, и лето здесь проведете. Мальчишка благодать-то какая в своем доме. Купаться, на улице весь день.
— Ну да, — мальчишкам-то благодать, а вот как отреагируют родители…
— Да я почему спрашиваю, — Стас наклонился вперед, его голос стал более деловым, но все еще звучал дружелюбно. — Я знаю, что ты первоклассный специалист. А мне сейчас как раз толковый помощник нужен. И, конечно, я понимаю, что ты не сможешь работать полный рабочий день. Отпускать тебя буду по необходимости, когда тебе нужно будет побыть с ребенком или если что-то экстренное случится.
— Ой, Стас, я даже не знаю…
— Я сейчас офис снимаю на Чернышевского. Там, считай, пара улиц – и твои родители живут. Очень удобно, правда?
Я сидела и тупо пялилась на белую чашку. Капучино давно остыл, а пышная пенка опала, превратившись в грустную пленку, пока мы все это обсуждали.
Предложение Стаса, такое невероятное, гудело у меня в ушах, заглушая тихую музыку и гул голосов в кафе. Работа. Рядом с домом родителей. С ним.
Я, конечно же, думала о работе, но выйти вот прям завтра… Я не готова даже морально! Не говоря о том. Что мне бы почитать нововведения, может курсы какие-то пройти…
— Стас, я… — голос предательски дрогнул, превратившись в жалкий писк. — Я даже не знаю, что сказать. Это так… внезапно.
— А ты ничего и не говори, — он улыбнулся так тепло и спокойно, что у меня на секунду перехватило дыхание. — Просто подумай. Никто тебя не торопит. Место будет ждать тебя.
И в этот самый момент, как всегда невовремя, моя сумочка на стуле завибрировала.
Я вздрогнула и, все еще находясь в каком-то оцепенении, полезла за телефоном. На экране горело: «Моя Людка». Сердце ухнуло куда-то в пятки. Что-то случилось!
После моего побега мы почти не говорили, так, пара сообщений в мессенджере. А тут — звонок.
— Прости, — пробормотала я, поднимаясь из-за стола. — Это Люда. Мне лучше ответить, это может быть что-то важное.
Я отошла в небольшой холл у туалетов, где было потише, и прислонилась к прохладной стене.
— Люда, привет, — начала я, но она тут же меня оборвала.
— Алла, ты сидишь? Если стоишь — сядь! Ты сейчас обалдеешь, кого я нашла!
В ее голосе звенел металл. Тот самый боевой тон, с которым она шла на таран, сносила любые препятствия и добивалась своего. Мне стало дурно.
— Кого? — выдохнула я, чувствуя, как холодеют пальцы.
— Эту овцу! Рыжую! Ту, что в красных труселях у тебя по квартире скакала!
Воздух в легких, казалось, закончился. Стены кафе поплыли, мир сузился до голоса подруги в динамике.
Почему-то сразу подумала, что я уехала, а та девка теперь у нас дома живет и царствует!
— Как?.. Где ты ее…
— Сижу сегодня в торговом центре, кофе пью, а она мне навстречу чешет! С подружкой своей, расфуфыренные, как на Бродвей собрались! Ржут обе, крысы! Ну я за ней, как ищейка, хвостом и пристроилась.
— Боже, Люда… зачем? Что ты собираешься делать? — мой голос был едва слышным шепотом.
— Что-что? Вычислить, откуда у этой истории ноги растут! Может, она не просто девка по вызову, а какая-нибудь его коллега? Или, не дай бог, любовница давняя, и это все был спектакль? Я ее теперь пасти буду. Узнаю, где работает, где живет. Мы должны быть уверены, что он тебе снова по ушам не возит!
Я прижалась лбом к шершавой стене, пытаясь унять дрожь. Мысли в голове устроили дикую пляску. Одна часть меня отчаянно хотела закричать в трубку, чтобы Люда все бросила, чтобы оставила эту грязь в прошлом, там, где ей и место.
Но другая, мерзкая и любопытная, шептала: а что, если она права? Что, если это была не случайная ошибка, а часть какого-то большого, давнего, мерзкого обмана?
— Только, пожалуйста, осторожно, — взмолилась я. — Не надо скандалов. Мне сейчас это… совсем не нужно.
— Да я буду тише воды, ниже травы, не дрейфь. Это чисто для сбора информации. Для тебя же стараюсь. Поговори со мной, эти две курицы тряпки мерят в бутике. Мне скучно тут.
— О господи! Ты до сих пор что ли за ними следишь?
— А то! Ты сама-то как?
Я бросила взгляд в зал. Стас сидел за нашим столиком и что-то листал в телефоне, давая мне время.
— Я… я в кафе. Со Стасом.
На том конце провода повисла оглушительная тишина, а потом раздался такой выразительный, одобрительный свист, что я чуть не выронила телефон.
— Опаньки! Стас, говоришь? Ну, ты там давай, не скучай, солнце. А за дело не переживай, я на связи!
Короткие гудки. Я медленно опустила руку с телефоном. В голове не укладывалось, как в одной моей жизни могут одновременно существовать две эти реальности. Одна — здесь, залитая теплым светом, с запахом кофе и добрым взглядом друга, предлагающего мне спасательный круг.
И вторая — там, в прошлой жизни, где моя лучшая подруга, словно фурия мщения, выслеживает девицу в красном белье, которая разнесла мой мир на куски.
Вернувшись за столик, я, наверное, была белее стены, к которой только что прислонялась.
— Все в порядке? — тут же спросил Стас, и его брови встревоженно сдвинулись к переносице.
— Да… нет… я не знаю, — я бессильно махнула рукой, плюхаясь на стул. — Это Люда звонила. Подруга моя, та, что помогла мне уехать. Она… нашла ту девушку, с которой я застала мужа. Говорит, что теперь будет за ней следить. Дурдом какой-то… У меня ощущение, что мир сошел с ума и я теперь живу в Санта-Барбаре, — сказала я с горькой усмешкой.
Стас издал тихий, удивленный свист. Он отложил телефон и посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом, в котором читалось не любопытство, а искреннее беспокойство.
— Ну у тебя и подруга. Боевая, — Стас покачал головой, но в его глазах не было осуждения, скорее, какое-то невеселое понимание. — Только… тебе это точно надо? Снова эту рану ковырять? Может, проще просто запереть эту дверь и выбросить ключ?
Я устало потерла виски. В голове гудело.
— Я не знаю, Стас. Честно, не знаю. Часть меня хочет именно так и сделать — запереться, забыть, сделать вид, что ничего не было. А другая… другая просто с ума сходит от неизвестности. А что, если Саша врет? Что, если это не просто пьяная выходка, а что-то… системное? Как мне жить дальше с этими сомнениями, это будет точить меня изнутри…
— Правда иногда бьет сильнее кулака, — тихо сказал он, глядя мне прямо в глаза. — Но ты права. Жить, постоянно оглядываясь и подозревая, — это, пожалуй, еще хуже.
Мы помолчали. Его слова не утешали, но почему-то ставили все на свои места.
— Кстати, о Саше, — вдруг вспомнила я, и новая волна раздражения поднялась во мне. — Люда сказала, он к ней домой притащился. С гипсом на ноге, представляешь? Требовал, чтобы она на меня «повлияла». Нашелся, тоже мне, требователь! — я аж фыркнула от возмущения.
Вечер выдался на удивление спокойным, и эта тишина после суеты последних дней казалась целительной.
Я уложила Павлика, тихонько напевая старую колыбельную про серого волчка, ту самую, что в детстве пела мне мама. Его теплое, ровное дыхание у меня на плече, доверчиво приоткрытый ротик и сладкий молочный запах, исходящий от макушки, на мгновение вернули ощущение, что мир не рухнул. Что он еще может быть простым, понятным и правильным.
Затем пришла очередь укладывать старшего, Мишутку. Он, конечно, уже считал себя взрослым, но иногда еще шепотом на ухо просил: «Расскажи сказку».
Я села на край его кровати, прохладная ткань покрывала приятно холодила кожу. Гладила его мягкие, пахнущие детским шампунем волосы и тихим, заговорщицким шепотом рассказывала историю про отважного космонавта, который полетел спасать звезду. Глаза его потихоньку слипались, ресницы становились тяжелыми, дыхание — глубоким и ровным.
Когда он окончательно заснул, я еще несколько минут сидела неподвижно, просто глядя на спящих сыновей в мягком свете ночника, отбрасывающего на стену причудливые тени от игрушек.
В этой тишине, в полумраке детской, понемногу начало отпускать. Напряжение, которое стальной пружиной сидело у меня в солнечном сплетении, стало ослабевать. Возможно, переезд сюда — и правда был единственно верным решением. А работа у Стаса… Может, это не просто работа? Может, это тот самый спасательный круг, тот шанс начать все заново, о котором я так отчаянно мечтала?
Тихо, на цыпочках, чтобы не скрипнули старые половицы, я вышла из комнаты и осторожно прикрыла дверь, оставив маленькую щелочку. Решила спуститься на кухню.
Внизу горел свет, и я представила, как сяду за стол с большой кружкой ромашкового чая, а мама будет сидеть напротив, и я, может быть, даже расскажу ей о предложении Стаса. Спрошу ее совета.
Я уже спускалась по лестнице, держась за гладкие, отполированные временем перила, когда карман джинсов завибрировал, и раздался резкий, неуместный в этой тишине звонок.
Сердце екнуло и ухнуло вниз. «Опять Саша», — с мгновенным раздражением подумала я, доставая трубку. Его настойчивость переходила все границы.
Но на экране горел незнакомый, скрытый номер. Может, Люда наконец с новостями? Или… Стас по поводу работы?
Я провела пальцем по экрану, поднося трубку к уху и отходя в дальний угол коридора.
— Алло? — тихо, почти шепотом сказала я, чтобы не разбудить детей.
Ответ оглушил меня. Он ворвался в мой тихий, убаюканный дом. В трубке верещал незнакомый женский голос — не просто голос, какой-то прокуренный, сорванный, искаженный злобой и пьяными, развязными интонациями рык.
— Ну что, стерва, довольна?! Гадина!
У меня перехватило дыхание. Холод, острый как игла, вонзился в солнечное сплетение. Ноги вдруг стали ватными, и я вцепилась пальцами в прохладный дверной косяк, чтобы не упасть. Все звуки дома — далекое тиканье часов в гостиной, мерное гудение холодильника на кухне — исчезли. Остался только этот хриплый, ненавидящий голос в моем ухе.
Я не могла вымолвить ни слова. Горло свело ледяным спазмом. Кто это? Что происходит? Но женщина на том конце провода не ждала ответа. Она выплевывала слова, как яд:
— Думала, увела мужика, и все тебе с рук сойдет?! Ты жизнь мне ломаешь, тварь! Я до тебя доберусь! Слышишь?! Я тебя из-под земли достану!
— Что? Вы кому звоните?
— Он мой! Поняла?! Ты пожалеешь, что вообще на свет родилась! Я тебе, потаскуха, такую жизнь устрою! — голос перешел на визг, сыпля отборными, похабными оскорблениями, от которых у меня заложило уши.
Я стояла, вжавшись спиной в прохладную стену в темном коридоре, не в силах пошевелиться. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь пульсацией в висках. Я ничего не понимала. Кто это? Ошибка? Она говорит со мной... Или...
— Ты думала, сбежишь к мамочке под юбку, и все?! — продолжала орать незнакомка. — Не выйдет! Все в городе узнают какая приехала в город шалашевка!
На этом слове внутри меня что-то оборвалось. Палец, будто чужой, ткнул в красную иконку на экране, разрывая этот кошмар. Рука тряслась так, что я едва не уронила телефон на пол. В глазах потемнело, и я медленно скользнула по шершавым обоям на пол, в комок сжавшихся мышц и леденящего волнения.
Вроде умом я понимала, что это какая-то пьянь ошиблась номером!
Но в то же время сознание просто сходило с ума. Рисовало какие-то совершенно невообразимые картины.
Кто это?! Что ей нужно?! «Он мой»... О ком она? О Саше? Но зачем тогда угрожать мне? Чтобы я не мешала ее счастью? Или... Стас? Может, это его бывшая жена? Та, с которой он так легко развелся? Увидела нас, услышала, и решила, что я новая угроза?
Мысли метались в голове, не находя выхода. А может, это та самая... рыжая? Та, которую выследила Люда? Но откуда у нее мой номер? От Саши? Мысль о том, что он мог дать мой телефон этой сумасшедшей, была новым, изощренным видом предательства.
Тишина в доме, еще минуту назад такая уютная и безопасная, теперь давила, звенела в ушах. Я обхватила колени руками, пытаясь унять мерзкую дрожь.
Бред какой-то! Нужно идти и поговорить с мамой. Это ошибка. При чем здесь я? Я никого не уводила.
Но угроза уже достигла цели. Она проникла сквозь стены, сквозь расстояние, прямо сюда, в мой дом, в мое убежище, в мою душу. И теперь я смотрела на прикрытую дверь детской, и мне было страшно. Не за себя. За них.
На следующее утро я шла в офис Стаса с тяжелой головой. Яд вчерашнего ночного звонка растекся по венам, отравив сон и оставив после себя липкий, параноидальный страх. Каждого прохожего я сканировала подозрительным взглядом, особенно женщин.
Город, еще вчера казавшийся тихой, безопасной гаванью, вдруг наполнился какими-то невидимыми угрозами. Каждый случайный взгляд казался мне оценивающим, каждый смех за спиной — злорадным.
Я постаралась продышаться и успокоиться, понимая, что так недалеко и до шизофрении себя накрутить. Наверняка та женщина ошиблась и ко мне это не имеет никакого отношения!
Офис на Чернышевского оказался в симпатичном двухэтажном особнячке, свежеотремонтированном и пахнущем свежесваренным кофе.
Стас встретил меня на пороге своего офиса. Небольшого, но светлого и довольно уютного. Его улыбка была такой широкой и сияющей, и меня накрыло спокойствием, будто вчерашнего разговора и не было.
Я улыбнулась в ответ! Воодушевление и приятное волнение затопило душу. Все же я выходила на работу впервые за много лет!
— Заходи, Алла! Знакомься с местом будущих трудовых подвигов! — он широким, театральным жестом пригласил меня внутрь.
Пока он водил меня по уютному помещению, показывал мой будущий стол у окна, новенький компьютер, рассказывал о тендерах и поставках какой-то сложной медицинской продукции, я пыталась вникнуть, но голова отказывалась соображать. Его голос был приятным фоном, но слова рассыпались, не долетая до сознания.
— Понимаешь, — он говорил, энергично расхаживая по кабинету, — работа не пыльная. Получаешь заявки, формируешь пакет документов, подаешь на площадку. Основную, самую сложную часть я беру на себя, тебе — самое простое. Помощник, скорее, для разгрузки меня от рутины.
Я слушала и механически кивала, но внутри всё сжималось в тугой, холодный узел. Он говорил о цифрах, о договорах, о государственных закупках, а я последние годы считала памперсы и граммы детского питания.
Пропасть между его миром и моим казалась непреодолимой.
— Стас, я... — я сглотнула, чувствуя, как кровь прилила к лицу, выдавая мой страх и неуверенность. — Я с таким никогда не работала. Моя последняя должность — бухгалтер на первичке в крошечной фирме, а тут... тендеры. Это совершенно другой уровень. Я боюсь, что не справлюсь. Подведу тебя.
— Да брось! — он махнул рукой с такой легкостью, словно мы говорили о рецепте яичницы. — Всё там элементарно, как дважды два. Я тебе всё покажу, растолкую за пару дней. Главное — внимательность, а с этим у тебя, я помню, всегда был порядок. Я же в тебе уверен!
Он подошел поближе и дружески похлопал, а потом и погладил меня по плечу. Его рука показалась слишком тяжелой, а прикосновение — неуместным и чужим на моей напряженной спине.
— Смотри, я тебе на Вотсап прямо сейчас сброшу типовой пакет документов, просто для примера. Посмотришь на досуге, всё поймешь. Увидишь, что ничего страшного там нет.
Он достал телефон, несколько раз ловко тапнул по экрану.
— Отправлено, — удовлетворенно произнес он, будто совершил нечто важное.
Мой телефон лежал на столе. Я машинально взяла его, чтобы открыть документ и показать, что я серьезно настроена. Экран вспыхнул, и я застыла. Воздух в легких кончился.
В чате со Стасом, сверху, в маленьком круглом окошке его аватарки, красовалась фотография. Та самая, с прошлой встречи. Но это было не просто селфи. Ракурс был выбран так, что его рука обнимала меня за плечи — не дружески, а собственнически, прижимая к себе. Его губы почти касались моего виска — невесомое, но кричащее о близости прикосновение.
А я… я на фото закрыла глаза, и на моем лице застыла какая-то странная, улыбка «наслаждения». Но со стороны это выглядело совершенно иначе. Как снимок влюбленной, умиротворенной пары в момент тихой нежности.
Кровь отхлынула от лица, оставив после себя ледяную пустоту, а затем снова прилила, горячей и густой волной стыда и гнева.
— Что это? — мой голос прозвучал хриплым шепотом, я сама его не узнала. Я ткнула дрожащим пальцем в экран.
Стас заглянул мне через плечо и беззаботно, обезоруживающе рассмеялся.
— А, это! Ну, хорошее же фото, эмоциональное. Живое. Мы же столько лет не виделись, я был очень рад тебя видеть. Решил на память поставить.
— Стас, мы здесь не выглядим как друзья! — вырвалось у меня, и я сама испугалась резкости и силы своих слов. — Это... это компрометирующая фотография. У меня муж, дети! Убери её, пожалуйста. Сейчас же.
Его улыбка не исчезла, но стала натянутой, немного потухла. В глазах мелькнуло что-то похожее на досаду.
— Алла, ну что ты раздуваешь из мухи слона? Какой компромат? Не придумывай лишнего. Ты просто накручиваешь себя из-за своих проблем.
— Я не накручиваю! — голос мой задрожал, но я заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. — Мне этот снимок неприятен. Он лживый. И он ставит меня в очень неловкое положение. Убери его.
Он тяжело вздохнул, с выражением человека, которого отрывают от важного дела по сущим пустякам. Снисходительно, как капризному ребенку.
— Хорошо, хорошо, не кипятись. Уберу. Позже, когда будет время. Давай лучше к делу вернемся.
Этот разговор, как и встреча в целом, оставили какое-то двоякое ощущение. Я все еще не была уверена хорошая ли это работать идти работать на Стаса.
Я вернулась домой какой-то разбитой. Мечтала, как сейчас сниму неудобные туфли, от которых давно отвыкла, нося кроссовки, и вытянусь на диване.
Но, не сложилось. Из детской донеслось капризное хныканье Павлика, уже уставшего от новых впечатлений и требующего маму. Я тут же подскочила с дивана. Навстречу из кухни вышла моя мама, и у меня сердце сжалось.
Она выглядела замученной и уставшей. Под глазами залегли темные тени, плечи осунулись, а в руках она нервно теребила кухонное полотенце.
Мы здесь всего несколько дней, а мне показалось, она совсем не спит. Бесконечный цикл готовки, уборки, стирки, глажки — она словно пыталась настолько окружить меня заботой, чтобы я забыла обо всех своих печалях, что возвела эту заботу в ранг собственного мученичества.
А это Стас Медведев.
Друг молодости и новый работадатель Аллы.

На следующее утро я заставила себя пойти в офис. Ночь я провела почти без сна, ворочаясь и прокручивая в голове тот женский пьяный смех в трубке и леденящее чувство чужого коварства.
Но отступать было некуда. Мысли о том, чтобы сидеть на шее у родителей, были невыносимы. Да и страх перед неизвестностью — оказался слабее злости. Злости на Стаса, на его двусмысленности, и в первую очередь — на саму себя за эту робость и неуверенность.
Офис был пуст. Я села за свой новый компьютер, чувствуя себя чужой на этом новом месте.
Через полчаса пришел Стас. Он бурно и громко обсуждал по телефону. Увидев меня, он на мгновение замолчал, его взгляд скользнул по мне быстрым, оценивающим движением.
— А, Алла, уже здесь. Молодец, — бросил он через плечо и прошел в свой кабинет, даже не задержавшись, чтобы дать мне какие-то пояснения или распоряжения.
Всё утро он не выходил. Я сидела, уставившись в экран, не зная, с чего начать. Наконец, не выдержав, я постучала и зашла к нему.
— Стас, я не понимаю, с чего мне начать. Ты говорил, что сбросишь мне задачи на сегодня. Может, покажешь на примере?
Он поднял на меня глаза. Взгляд был холодным и отчужденным, будто вчерашнего разговора с милым, обещающим помогать другом и не существовало.
— Задачи? — он усмехнулся, и в этой усмешке прозвучала неподдельная раздраженность. — Ну открой систему, посмотри, какие тендеры на подходе. Там же всё элементарно.
— Подожди. Но я не знаю, как с этой системой работать, — голос мой звучал неуверенно, выдавая мою беспомощность. — Ты же еще не объяснил...
Он резко встал, отчего я невольно отшатнулась.
— Боже, Алла, ну ты что, совсем глупенькая? — его слова ударили больнее пощечины. — Это же база данных, примерно как Excel, может чуть сложнее. Неужели я должен тебе такие очевидные вещи на пальцах объяснять? Не представляю, как такое объяснить! Ну почитай тогда статьи в интернете какие-нибудь, разбирайся!
Он прошел мимо меня, оставив в воздухе шлейф раздражения и моего унижения.
Я стояла посреди его кабинета, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. В горле стоял ком. «Глупенькая»? Это слово звенело в ушах, сливаясь с голосами прошлого: «Ты ничего не умеешь», «Сидишь дома, и ладно», «Кому ты нужна из декрета?».
Обида жгла изнутри. Но вместе с ней поднималась и волна ярости.
Нет. Нет, черт возьми! Я не глупенькая. Я с отличием окончила университет, я несколько лет вела сложную бухгалтерию. Я родила двоих детей, что куда сложнее любой его системы!
Я вышла из его кабинета, плотно прикрыв за собой дверь, и снова уткнулась в монитор.
«Ну что, глупенькая? — ехидно спросил я себя внутренний голос. — Сейчас расплачешься и побежишь к мамочке?»
— Нет, — мысленно ответила я себе, стиснув зубы. — Не побегу.
Сжав челюсти до боли, я погрузилась в пучину поисковых систем. «Электронные торги для начинающих», «Как принять участие в тендере», «Типовые ошибки поставщиков».
Статьи, видеоуроки, бесконечные форумы. Информация была хаотичной, противоречивой, и от этого в глазах начинало рябить. Я открывала один документ за другим, которые находились в общей, расшаренной папке, и не понимала даже половины терминов.
«Я не справлюсь, — шептала паника. — Я и правда ничего в этом не смыслю».
А потом я ловила себя на этой мысли и злилась еще сильнее. На него — за его высокомерие. На себя — за эту вечную готовность сдаться, согласиться с тем, что я «недостаточно хороша».
Этот страх ошибки, этот комплекс самозванца, который сидел во мне годами... Сегодня, вопреки всему, он стал моим топливом.
«Хочешь, чтобы я разобралась? — мысленно бросила я вызов своему воображаемому начальнику. — Хорошо. Я разберусь. Но только для себя. Чтобы доказать в первую очередь себе, что я далеко не «глупенькая», которой ты меня считаешь».
Я не заметила, как пролетел день. Я делала пометки в блокноте, создавала папки на компьютере, выстраивая в голове подобие структуры. Это было медленно, мучительно, но с каждым новым осознанным абзацем, с каждой понятой схемой, внутри что-то укреплялось.
Стас вышел из кабинета ближе к вечеру. Он выглядел усталым. Его взгляд упал на мой исписанный блокнот и десяток открытых вкладок в браузере.
— Ну как? С «элементарщиной» разобралась? С завтрашнего дня пойдут тебе первые задания. Надеюсь, не подведешь? — спросил он, и в его голосе не было ни насмешки, ни раздражения.
Простая констатация факта.
Я подняла на него взгляд. Обиды больше не было. Была только усталость и холодная решимость.
— Разбираюсь, — коротко ответила я, возвращаясь к чтению.
Он постоял еще мгновение, словно колеблясь, что-то хотел сказать, но передумал и молча ушел.
Когда я закрыла за собой дверь офиса, на улице уже темнело. Я шла домой, и физическая усталость была приятной.
Внутри не было радости, но была тяжелая, добытая трудом уверенность. Почему он бросил меня на амбразуру? Ожидал, что я сломаюсь и уйду? А может это была проверка? Зачем бы он меня так активно зазывал, если сам себе противоречит и ничему обучать и не планировал?
В голове роились одни вопросы…
Но Стас ошибся. Его отчужденность и моя собственная злость стали тем горючим, что заставило меня сделать первый, самый трудный шаг. И пусть я еще ничего не знала по-настоящему, но страх перед неизвестностью был побежден. Я посмотрела реальности в глаза и не отступила. А это значило, что завтра я смогу сделать еще один шаг.
А вечером позвонил муж...
Вечером, когда дети, наконец, уснули, а я, уставшая, но с новым, немного странным, но приятным чувством выполненного долга, заваривала себе чай, зазвонил телефон.
На экране высветилось: Саша.
Неделю назад его имя вызвало бы приступ паники, злости, боли. Сейчас же, после дня, проведенного в битве с самооценкой, я почувствовала почти облегчение. Знакомый голос. Часть той жизни, где меня хоть кто-то, пусть и причинивший боль, знал и ждал.
— Алло? — сказала я тише, чем обычно.
— Алло… Аллочка, это я, — его голос прозвучал неуверенно, почти робко. — Как ты? Как дети?
— Да нормально все, — ответила я, прижимая ладонь к горячей кружке. — Дети спят. За день выматываются, но вроде довольные.
— Слушай… Я… я не могу так. Мне нужно тебя видеть. Можно я приеду? Ненадолго. Просто поговорить. Спокойно. Мне нужно объясниться, ты должна меня выслушать.
В его голосе слышались искренние муки. Те самые ноты, от которых раньше таяло сердце. Но сейчас что-то внутри оставалось холодным и безразличным. Словно сердце мое было покрыто коркой льда.
— Объясниться? — переспросила я, и мой голос прозвучал ровно и отстраненно. — По поводу чего? По поводу девушки в красном белье в нашей гостиной? — я лишь горько усмехнулась.
Он тяжело вздохнул, и в его голосе послышались боль и отчаяние.
— Алла, это всё не так! Я ни при чём. Это… это друзья. Коллеги-придурки! На корпоративе помнишь, я тебе рассказывал, мы заключали тот большой контракт? Ну так вот, они в шутку… заказали мне в подарок этот дурацкий стриптиз с доставкой на дом. Я даже не понял сразу, что происходит!
Я молчала, сжимая трубку. Он говорил быстро, сбивчиво. А я не могла понять своих эмоций. Мне хотелось ему верить, но боль, отчаяние, досада… Не оставляли.
— Она позвонила в домофон, сказала, что от Санька. Я думал, документы какие-то, курьер. Она вошла, вся такая… официально что-то говорила, что документы принесла. Я не понял, Алла, честное слово! Если бы я знал, я бы ее на порог не пустил!
— И что, — холодно спросила я, — «документы» были спрятаны у нее под плащом?
— Она предложила мне присесть, чтобы их подписать! — его голос стал выше, оправдывающимся. — Только я сел — она врубила эту дурацкую музыку и… и плащ скинула! У меня просто ступор случился, я растерялся! Я не знаю, как так вышло… Я никогда бы такое не заказал сам и не притащил бы в дом, тем более, какую-то… девку! Это была идиотская шутка, которая вышла из-под контроля!
В его словах было столько отчаянной искренности, что на секунду мне захотелось в них поверить. Представить его растерянное лицо, глупую ситуацию. Но потом я вспомнила картинку, врезавшуюся в память: его блуждающий взгляд по ее идеальному телу, не знающего беременностей и родов, ее смех, заигрывания. Это не было похоже на ступор. Он любовался и наслаждался.
Я в отчаянии закусила губу.
— И сколько длился этот «стопор», Саша? — спросила я, и мой голос зазвучал ядовито. — Пока она раздевалась? Пока танцевала? Ты смотрел, получал удовольствие от «подарка»? В какой именно момент ты очнулся и вспомнил, что у тебя есть жена и дети?
— Алла, я… я просто не знал, как реагировать! Это было нелепо!
— Нелепо — это опоздать на встречу. Нелепо — надеть разные носки. А то, что произошло, — это грязно и унизительно! И твоя растерянность — не оправдание. Ты должен был сразу ее вышвырнуть. А ты смотрел.
— Но я же не виноват, что они такой подарок придумали! — в его голосе снова послышались знакомые нотки защиты, будто это он был жертвой обстоятельств!
— Виноват! — мой голос сорвался, и я снова зашипела в трубку, стараясь не кричать. — Виноват, что позволил этому случиться в нашем доме! Виноват, что не остановил это в первую же секунду! И виноват сейчас, что пытаешься свалить всё на друзей и на свою «растерянность»! Ты не мальчик, Саша, ты взрослый мужчина! Думай, что делаешь!
— Я понимаю… Я во всем виноват… Но это не значит, что я тебя не люблю! Позволь мне приехать, давай просто поговорим…
— Нет, Саша. Сейчас — нет. Мне нужно время. Чтобы понять, могу ли я вообще верить твоим словам. И чтобы понять, хочу ли я верить.
Я отодвинула трубку. Меньше всего мне хотелось сейчас позорно разреветься. Он моих слез больше не увидит! Рука с телефоном дрожала. Его новая версия была даже хуже старой. Она делала его не грешником, уступившим слабости, а слабым, безвольным человеком, который не может защитить свой дом от «глупых шуток». И в какую из его правд верить, я не знала. Знала только одно — та ярость, что горела во мне днем, никуда не делась. Она была моей единственной опорой.
— Ты нас на поезд проводить не мог, — голос мой дрогнул, но я продолжила, цепляясь за этот аргумент как за спасительную соломинку, — был так занят. А тут неожиданно оказался дома, да еще и свободен для утех.
— Да я действительно не мог! — в его голосе послышалась знакомые ноты раздражения, те самые, что всегда возникали, когда я, по его мнению, «придиралась». — Я заехал буквально на полчаса. Перекусить и ноутбук забрать. Я не знаю, как она меня так подловила! Алла! — он крикнул почти отчаянно. — Ну что я оправдываюсь как школьник? Не было ничего! У нас семья, дети, ну, в конце концов. Ты же должна это понимать!
— Должна? — я почувствовала, как снова закипаю. Его попытка апеллировать к долгу и семейным ценностям после случившегося была верхом цинизма. — Я не готова понимать такие твои «развлечения». И видеть тебя пока не готова.
В трубке повисла тяжелая пауза. Было слышно его прерывистое дыхание.
— Ладно, — наконец выдавил он, и голос его стал тише, уставшим. — Хорошо. Не готова — не надо. Но… как ты вообще? Чем занимаешься? Деньги есть?
Вопрос прозвучал не как забота, а как попытка зацепиться за что-то еще оставшееся, вернуть разговор в привычное, бытовое русло. И это дало мне странную уверенность.
— Я… я работу нашла, — сказала я, сама удивляясь своей прямоте. — Сегодня первый день был.
На следующее утро я вошла в офис с ощущением, которого не испытывала очень давно — с твёрдой почвой под ногами. Бессонная ночь, полная тягостных разговоров с самой собой и мыслей о муже, прошла не зря.
Я провела её не в слезах, а за изучением 44-ФЗ и типовых форм заявок. И теперь, садясь за компьютер и включая гудящий системный блок, я не чувствовала себя беспомощным котенком, брошенным в воду. Скорее, студентом, который всю ночь зубрил, но все-таки выучил билет к самому сложному экзамену в своей жизни.
Стас вошёл позже, около десяти. Его взгляд был тяжёлым и невыспавшимся, под глазами залегли тени, а на подбородке пробивалась щетина. Он молча прошел в свой кабинет, и звук хлопнувшей двери эхом пронесся по пустому офису.
Прошел час. Я уже успела систематизировать вчерашние наброски и составить предварительный план действий. Дверь его кабинета снова открылась. Стас вышел, оперся плечом о косяк моего дверного проема и бросил взгляд на мой монитор. В руке он держал кружку с кофе, от которой шел пар.
— Ну что, наш новый тендерный боец, разобралась с обеспечением заявок? — спросил он, и в его голосе слышалась режущая слух снисходительная нотка. — Или опять статьи для чайников читаешь?
Я медленно оторвалась от экрана и посмотрела на него прямо, не отводя взгляда. Раньше я бы опустила глаза, почувствовав укол стыда и некомпетентности. Сейчас — нет.
— Если ты про банковскую гарантию или безотзывный аккредитив, то да, — ответила я ровно, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Для этого тендера подходит и то, и другое, но гарантия выйдет дешевле, так как срок небольшой. А блокировку денег на специальном счету я бы не рекомендовала — у нас сейчас не самый большой оборот, можем подвести другие платежи.
Я произнесла это спокойно, почти монотонно, как будто диктовала параграф из учебника. Стас замер. Его брови медленно поползли вверх, а во взгляде промелькнуло неподдельное, почти комическое удивление. Он явно не ожидал такого четкого и аргументированного ответа.
Он отнял кружку от губ, а затем его губы дрогнули, и он усмехнулся. Но это была не та снисходительная усмешка, что раньше. Она была скорее… одобрительной, хоть и с примесью всё того же въедливого высокомерия.
— Ну надо же, — протянул он, обнажая зубы в хищной ухмылке. — А ты молодец. Въехала.
Я почувствовала, как внутри что-то щелкнуло. Я больше не собиралась быть девочкой для битья.
— Если это была какая-то проверка на прочность, — сказала я, возвращаясь к документам на экране, — то, может, ты и прав. Встряска сейчас — это то, что мне нужно. Чтобы забыться. И полное погружение в работу… мне это нравится. Какие будут на сегодня распоряжения?
Он смотрел на меня ещё несколько секунд, будто видел впервые, затем решительно кивнул и зашёл в мой кабинет. Он швырнул на край моего стола толстую распечатанную пачку листов. Бумага веером разлетелась по поверхности.
— Вот. Список потенциальных поставщиков для предварительного анализа. Нужно проверить их по 44-ФЗ и 223-ФЗ, посмотреть, не было ли их в реестре недобросовестных, запросить актуальные прайсы и условия поставки. И по тем трём тендерам, что я тебе вчера скинул, начать готовить проекты заявок. Сроки горят.
Я взяла верхний лист. Он был исписан с двух сторон. Мелкий шрифт, десятки названий фирм, ИНН, контакты.
— Тут целому отделу разбираться неделю, — не удержалась я, в легком шоке пробегая глазами по списку.
— Значит, будешь справляться быстрее, — безразлично бросил он. В этот момент у него зазвонил телефон, и он резко поднес его к уху. — Да? Нет, до пятницы не успеем, я тебе говорю! — рявкнул он в трубку и, бросив на прощание: «Работай», — вышел в коридор, продолжая громко и раздраженно разговаривать.
Я осталась одна с этим левиафаном из задач. На мгновение паника снова подступила к горлу, но я сделала глубокий вдох, выдохнула и расправила плечи. Я взяла первый лист, ручку и начала вычеркивать первое название, перенося его в таблицу Excel.
Я сравнивала коды ОКПД2, пробивала компании в бесконечных реестрах, составляла шаблонные, но вежливые письма. Мир сузился до экрана монитора, стука клавиатуры и перешептывания цифр. Я не замечала, как летит время, как за окном меняется свет. Я просто работала. И впервые за долгое время это приносило не отчаяние, а странное, суровое удовлетворение.
— Аллочка? Дочка? — голос мамы заставил меня вздрогнуть, словно холодной водой окатили. Я еле вынырнула из очередного отчёта, где тщательно сверяла сроки действия лицензий и даты подачи документов. Глаза слипались от усталости, а спина уже криком просилась в движение.
— Мам, я… — начала было я, но голос прервала ее мягкая улыбка, с которой мама уже переступила порог кабинета, держа на руках моего младшего сынишку.
Он был розовый, сонный, с кулачком у рта, с заспанными глазками, и маленьким носиком, который я всегда называла «пуговкой». Мама улыбнулась и тихо сказала:
— Пора его покормить, он уже капризничал.
Мы договорились, что мама будет приходить ко мне два раза в день и приносить Павлика, чтобы я могла кормить его не выходя из офиса. Облегчение разлилось по моему телу, и я, мягко откинувшись на спинку стула, громко вздохнула.
— Спасибо, мам. Думаю, если выйду на полноценный день, придется постепенно переводить на смесь, — сказала, расстегивая верхнюю пуговицу блузки и доставая грудь. От предстоящего кормления грудь сразу налилась и чуть заболела.
— Не торопись, милая, — ласково сказала мама, усаживаясь в кресло для посетителей. — Пусть все идет своим чередом.
В этот самый момент дверь кабинета резко распахнулась.
— Стас? — я замерла, почувствовав резкий прилив крови к лицу. Страх, паника, стыд…
Павлику не было дела до творящейся суеты вокруг, и он уже тянулся к груди, а я, чувствуя жгучую неловкость, пыталась запахнуть оголившуюся грудь краем блузки.
— Стас, я… — попыталась я что-то сказать.
Он стоял, будто застыл. Его взгляд был совершенно спокойным, но изучающим.
В воздухе повисло напряженное, густое молчание, которое, казалось, длилось вечность. Каждая секунда растягивалась, наполняясь какой-то звенящей враждебностью.
Я сидела, окаменев, прижимая к себе Павлика, и чувствовала, как жар стыда и неловкости сменяется ледяным шоком узнавания.
Эта девушка… это невозможно. Она из другой жизни. Из старого, выцветшего школьного альбома. Из параллельного «Б» класса.
Что она здесь делает? Зачем пришла? Что ей нужно от меня? Мысли метались в голове, еще сильнее меня тревожа. Я инстинктивно сильнее прижала сына, пытаясь укрыть его от чужого, хищного взгляда.
Господи, только бы он не испугался, только бы не заплакал.
— Марина? — невольно вырвалось у меня тихим, севшим голосом.
Ее губы, идеально очерченные яркой помадой, искривились в гримасе, полной презрения.
— Ага, узнала наконец? — ее голос, еще секунду назад был бархатным, теперь же сочился ядом. — А я тебя, Алла, с первого взгляда узнала. И что это у нас тут? — она ядовито окинула взглядом мое неприкрытое плечо и ребенка, мирно причмокивающего у груди. — Устроила ясли в офисе? Или это такой новый способ соблазнить работодателя? Особый подход к бухгалтерии? Аж тошно смотреть!
— Марина, что за тон? — попыталась вставить мама, делая шаг вперед, но Марина проигнорировала, словно мама была предметом мебели, и впилась взглядом в меня.
— Я тебе что, в школе говорила? На чужого мужика свой рот не разевай! Хочешь, чтобы повторила понятнее? — ее ледяной голос звенел, — Не надо лезть к моему мужу! — она зло чеканила каждое слово.
К какому мужу? О чем она? Это какой-то больной бред.
Я окончательно растерялась, чувствуя, как Павлик, уловив мое напряжение, оторвался от груди и начал беспокойно хныкать.
Ну, где же этот Стас, когда он так нужен?
— Я… я просто работаю здесь. Мы со Стасом…
— Работаешь! — она фыркнула, и ее изысканные черты исказила злоба. — Знаю я эти ваши «работы»! Друзья детства! Слюни распускаешь на чужого мужика, пока я не вижу! Он тебе работу из жалости дал, а ты уж тут со всем своим хозяйством расселась!
— Марина, хватит! — резко сказала моя мама, вставая между нами. Ее лицо покраснело от возмущения. — Ты обезумела совсем? Тут маленький ребенок! Сейчас испугаешь его своими криками! Успокойся!
Но Марину было не остановить. Она перевела свой гневный взгляд на маму.
— А ты что здесь, группа поддержки? Сама приперлась и спиногрызов своих притащила в чужой бизнес! — ее глаза снова впились в меня. — Знает твой муж, кстати, что ты тут к чужим мужикам клеишься? Или он у тебя такой же всепонимающий? Разрешает грудью кормить при первом встречном?
От этой низости у меня перехватило дыхание. Словно ледяной водой окатили. Слезы унижения подступили к глазам, но я сжала зубы, отчаянно пытаясь успокоить Павлика, который, испугавшись крика, уже плакал.
Наконец вышел Стас и окинул всю эту картину взглядом. Но он молчал!
Так и хотелось закричать ему: «Ну скажи же что-нибудь! Сделай что-нибудь! Урегулируй это, пожалуйста. Это же твой кабинет, твоя... гостья.»
— Никто ни к кому не клеится, — проговорила я, с трудом контролируя голос, который дрожал от обиды и возмущения. — Стас предложил мне работу, потому что я хороший специалист. И я здесь, чтобы работать, а не выслушивать твои больные фантазии.
— Больные? — она истерично рассмеялась, и этот смех прозвучал как скрежет стекла. — Это ты больная, раз решила, что можете возобновить ваши детские игры!
Следующие секунды тянулись мучительно долго. Каждая капала, словно густая, ядовитая смола, отравляя воздух в маленьком кабинете.
Я смотрела на Стаса, умоляя его взглядом, посылая беззвучные сигналы: "Сделай что-нибудь! Останови ее! Защити!" Я ждала, что он сейчас наконец вмешается, одернет ее, выставит за дверь, защитит меня — свою сотрудницу, друга детства, — от этого беспричинного, грязного скандала.
Но он не сделал ничего.
Он стоял, небрежно опершись плечом о косяк двери, и наблюдал. Его взгляд скользил с разъяренной, жестикулирующей Марины на меня, бледную и растерянную, прижимающую к груди плачущего ребенка. И на его губах играла странная, едва заметная ухмылка.
Он смотрел на это безобразие не с ужасом или гневом, а... со спокойным, почти научным интересом. Словно наблюдал за увлекательным экспериментом, где одна мышь пытается загрызть другую. И в его глазах читалось странное, циничное удовлетворение.
«Что происходит? Он... ему это нравится, что ли?»
Этот взгляд обжег меня сильнее, чем все оскорбления его бывшей жены. Внутри что-то оборвалось с глухим, тошнотворным щелчком — последняя тонкая нить надежды рвалась на глазах. Я думала, что здесь, в этом городе, я нашла хоть какую-то опору. Но он похоже не спешил становиться спасителем. Он был зрителем. Режиссером этого уродливого театра.
— Стас, — голос мой прозвучал хрипло и неестественно громко, перекрывая плач Павлика. Я смотрела ему прямо в глаза, и вся моя мольба сменилась ледяной яростью. — Убери эту ненормальную из кабинета. Сейчас же.
Он медленно перевел взгляд на меня. Улыбка стала шире, откровеннее, превратившись в ту самую ухмылку, что я видела на вокзале — уверенную, властную и лишенную всякой теплоты. Он не сказал ни слова. Ни извинения, ни объяснения. Просто, словно зритель, закончивший наблюдать за представлением, наконец, шагнул к Марине. Он ловко взял ее под локоть и, без особого усилия, развернул к двери.
— Хватит спектакля, пошли, — бросил он ей сквозь зубы, но без злости. Скорее, с оттенком усталого раздражения, как говорят капризному, но ценному ребенку.
— Не трогай меня! — попыталась вырваться она, но он лишь сильнее сжал ее локоть и буквально протолкнул в коридор, направляя к своему кабинету. — А ты, — она перевела меня разъеяренный взгляд, не уберешь свои загребущие руки, пожалеешь! Он мой муж!
— Бывший, — наконец громко и четко сказал Стас, приваливаясь к косяку и ухмыляясь.