Измена Серебряного Дракона

1

Джейн

Мягкий ковер перед дверью кабинета мужа скрадывает мои шаги.

Предвкушаю, как сообщу ему сейчас, какое имя придумала для нашего будущего ребенка. Если родится мальчик, то я назову его…

Что за странные звуки?

Дверь кабинета чуть приоткрыта,

Я делаю осторожный шаг и прислушиваюсь. Как будто кто-то кричит, или стонет…

— Я больше не могу ждать, — слышу я капризный голосок. — Ты же обещал мне избавиться от этой ущербной и сделать меня своей женой. Она медная, ей не место возле тебя. А теперь она еще снова брюхатая… Мало ей двоих детей от тебя, да еще тех выродков простолюдинов, с которыми она нянчится в своем приюте. Как ты вообще не брезгуешь спать с ней после того, как она приходит оттуда? Наверное от нее смердит нищетой и гнилью, что они источают… Мерзость…

Это же Сильвия Гарден, золотая драконница, которую мой муж ненавидит. Что она делает тут? И с кем она говорит? И откуда она знает, что я снова беременна? Ведь никто. кроме моего мужа не в курсе…

Против собственной воли я начинаю осознавать, что она тут делает, осознавать, к кому обращается, но гоню от себя очевидное, чтобы сердце мое не разорвалось прямо сейчас.

Маленькими глотками пытаюсь вдыхать воздух, но это кажется невозможным. В глазах темнеет и мне кажется, что я сейчас потеряю сознание.

Хватаюсь за живот , который вдруг простреливает сильной болью и молюсь, только бы не потерять сознание, только бы не упасть. Не может же это быть мой Айвен?

С сердцем, колотящимся как роковой барабан, я нащупываю холодную дверную ручку и собираюсь открыть дверь, чтобы убедиться… Но то, что я слышу следом, буквально сбивает меня с ног и я опускаюсь на колени:

— Еще одно, последнее перерождение, сладкая моя, и я стану золотым драконом, — звучит знакомый низкий голос мужа. Я сжимаю рот рукой, чтобы не закричать.

— А что если она сможет переродиться и станет серебряной?

— Джейн слишком слабая, она не сможет, а значит - наша ущербная метка вовсе погаснет…

— Но зачем было отдавать ей свое семя снова? Лучше бы ты сохранил его для меня.

— Она не должна ничего заподозрить раньше времени, нас, к сожалению, венчал высший божественный суд, еще до того, как я встретил тебя. И ее родители, с ними могли бы возникнуть проблемы. Поэтому мне приходится спать с нею… Жалкие медные, которых она рожает для меня — нужны только, чтобы занять ее до поры. Истинными наследниками будут наши с тобой золотые дети. Но не волнуйся, я все устрою, почти все уже готово.

— Да! Продолжай! Я рожу тебе золотых наследников, мой золотой дракон, только не останавливайся, — кричит Сильвия в экстазе.

Слышится звук поцелуев и сладострастные вздохи, прерываемые ритмичными толчками.

Кусаю кожу на ладони, чтобы не закричать и только тихо вою. Мой серебряный дракон, мой любимый, мой свет, и отец моих чудесных малышей, мой истинный — предал меня…

Заставляю себя заглянуть в приоткрытую дверь, и вижу мощную спину мужа, в которую вцепляются золотые когти драконницы.

— И знаешь, Айвен, я не хочу, чтобы твои другие дети путались под ногами, — говорит Сильвия. — Я надеюсь ты решишь вопрос с ними, когда с ней будет покончено.

— После перерождения я от них избавлюсь. Они будут мне не нужны, серебрянные полукровки мне ни к чему. Слабая кровь медной делает их и вовсе бесполезными для моего рода.

— Я тебя обожаю, Айвен, меня просто трясет, когда ты трогаешь меня вот так…

Снова доносятся звуки поцелуев и стоны. Я дрожу всем телом, стараясь не закричать.

— Медная скоро придет, — говорит Айвен спустя несколько мгновений молчания. — Тебе пора бежать, иначе скандал!

Заливистый смех Сильвии.

— А давай я спрячусь за портьерой и буду смотреть как ты с ней говоришь? А когда она уйдет, мы продолжим?

2

— У нас сегодня годовщина, Сильвия, мне нужно будет пустить несчастной пыль в глаза, чтобы она ничего не заподозрила раньше времени. Сейчас моя репутация превыше всего.

— Какой ты зануда, Айвен. А я хотела поиграть.

— Мы с тобой еще наиграемся, когда медная исчезнет. Когда я стану золотым драконом и смогу летать, весь мир будет у наших ног.

— Скорее бы, Айвен. Не могу дождаться. Ты не представляешь, что такое неиметь возможности разделить радость полета с равным себе.

— Скоро, очень скоро.

— А что ты с ней сделаешь?

Неразборчивый шепот.

— Дааа, — тянет она и издает смешок.

Звук поцелуя.

Я слышу, как к двери приближаются шаги но не шелохнусь.

Дверь открывается и мягко ударяет меня по ноге. Они выходят в коридор, но не видят меня, скрытую от глаз дверным полотном.

Они проходят вперед и я могу видеть их.

Я беззвучно рыдаю глядя в широкую спину моего любимого, моего истинного мужа. Он опускает руку вниз, и хватает Сильвию пониже спины, сжимая ее.

— А теперь беги, — говорит он, ты не должна попасться ей на глаза.

Она целует его, и он зарывается рукой ей в волосы.

— Какая же ты сладкая, Сильви…

— Хочешь поиграем сегодня ночью? — шепчет она? Я прилечу к тебе и ты возьмешь меня на крыше, прямо над тем местом, где спит твоя брюхатая женушка. Как тебе такая игра?

Она прижимается к нему всем телом и я слышу его рык.

— Нет, — наконец, говорит он твердо, — я же сказал тебе.

Она снова страстно целует его и отталкивает от себя.

— Не смей смывать мой запах, Айвен. Пусть. когда она целует тебя, она чувствует, что я между вами. Пусть она сходит с ума и не знает почему.

— Обещаю тебе. А теперь ьисчезни.

Сильвия поворачивается и, встряхнув медно золотыми кудрями, быстрой походкой уходит.

Айвен не спеша возвращается в свой кабинет, закрывая за собой дверь.

Я размазываю слезы по щекам и встаю на ноги. Боль, черным удушающим узлом нарастает где-то в груди и поднимается к горлу. Я пытаюсь вдохнуть, но не могу, словно меня ударили в живот.

Как он говорил о наших детях? Наших милых близнецах? И кому он говорил? Этой…

Он хочет избавиться от нас, хочет стать золотым драконом? Почему он никогда не делился со мной своими планами? Он же всегда твердит, что золотые ему не нравятся и он никогда не хотел бы быть одним из них, потому что обретая золотые крылья они теряют душу…

Айвен… Что с тобой случилось? Почему?

Я закрываю лицо руками и вздрагиваю, пытаясь хоть как-то усмирить рой мыслей, раздирающих мою голову. Обрывки слов и фраз мельтешат в голове. Я пытаюсь уцепиться хотя бы за что-то, найти какую-то опору, но чувствую, что падаю в бездонную яму отчаяния.

Я не вынесу этого… Этого просто не может быть, все это какой-то безумный страшный сон.

Нужно уходить отсюда. Нельзя тут оставаться, нельзя чтобы он увидел меня.

Я разворачиваюсь и как пьяная иду к выходу из коридора. Весь замутненный мир вокруг меня шатается и плывет, наровя опрокинуть меня, сбить с ног, ударить о пол. Цепляюсь за стену, чтобы не упасть и перебирая руками иду вперед.

Вдруг ручка двери за моей спиной оглушительно щелкает, возвращая меня в реальность, и я слышу голос Айвена.

— Джейн, а вот и ты! Я тебя заждался! Ты чего там стоишь? — голос мужа звучит непринужденно, ласково и нежно, именно так, как он всегда разговаривает со мной.

3

10 Минут назад

— О, Джейн, рад тебя видеть, ты как всегда просто прелестна! — говорит сладким голосом отец мужа князь Альфред, почтенный серебряный дракон , и целует мою руку, как всегда, когда видит меня.

Я отмечаю, что он держит руку несколько дольше, чем нужно, но терплю.

— Князь, рада вас видеть, не знала, что вы служите, здесь в министерстве, — говорю я и осторожно высвобождаю руку.

— Нет, я был тут по одному личному делу… А как сегодня твоя работа в в этом… приюте для черни? Детишки не шалят?

— Они еще совсем малыши, — говорю я с улыбкой, не обращая внимания на слово «»чернь», и передаю верхнюю одежду слуге. -- Шалят, как маленькие котята.

— Все же не могу понять, зачем ты это делаешь, Джейн, лично ухаживаешь за детьми каких-то человеческих простолюдинов. — он поджимает губы и качает головой, — Нет, я не говорю, что это не нужно делать, но ведь для этого есть специальные люди… Попроще, так сказать.

— Я достаточно проста для этой работы, князь, — говорю я с улыбкой, стараясь не показывать, что его слова меня ранят. — И Айвен считает, что это мне только на пользу. Кто это будет делать, если не я?

— Все-таки, ты хоть и медная, но драконница, Джейн, и это может быть расценено некоторыми… Кхм… Как что-то вульгарное. Неприличное.

— Некоторыми, это золотыми, вроде Сильвии Гарден?

— Ну хоть бы и ею, — говорит он, — ее слово имеет большое влияние в обществе. Золотых драконов у нас немного.

Дракон и аристократ до мозга костей, отец Айвена не понимает, как я могу добровольно помогать в приюте, вместо того, чтобы проводить время в бесполезных разговорах с женами других князей, перемалывая кости кому-нибудь, кто не присутствует. Я знаю, что они говорят о Сильвии, когда ее нет рядом. И подозреваю, что они говорят обомне, когда она с ними.

Ну и драконий бог с ними, главное, что Айвен меня поддерживает, больше ничего мне и не нужно…

— Я заеду к вам на днях, повидать моих любимых близнецов. Как они там? Соскучились по деду?

— Конечно, они все время спрашивают, когда вы придете в гости, — говорю я.

— Значит скоро буду! — говорит он. — А ты здесь какими судьбами?

— Айвен вызвал меня внезапно, так что пришлось сразу примчаться, — говорю я с улыбкой глядя в свое раскрасневшееся с мороза лицо в зеркале. Мои, светлые вьющиеся волосы — это редкость для медных от рождения драконов, но я не хотела бы быть рыжей, как большая часть медных… Поправляю платье и отмечаю, что живота до сих пор почти не видно. Если не знать точно, что я беременна, то и не догадаешься.

Мы еще никому не сообщали, что скоро у нас родится третий ребенок.

— Ну передавай сыну привет, — тянет князь Альфред и надевает шляпу.

— Хорошо. До свидания, князь, — говорю я ему и замечаю, что его выцветшие синие глаза смотрят на меня слишком уж пристально, а гордое морщинистое лицо с острыми чертами напряжено.

— До свидания, Джейн, — говорит он и едва заметно кланяется. — Надеюсь, мы скоро увидимся.

Я взбегаю по ступеням на верхний этаж, предвкушая встречу с мужем и уже подозревая, о чем он хочет со мной поговорить здесь, в официальной обстановке. Ведь сегодня пятая годовщина со дня нашей встречи.

Наверняка Айвен устроил какой-то сюрприз. Прячу улыбку от чопорных сотрудников министерства, стараясь делать вид, будто пришла по серьезному государственному делу.

Прохожу по безлюдному, наиболее богато украшенному коридору вперед, туда, где в большом кабинете обычно работает мой муж, решая какие-то важные государственные дела.

Настоящее время

— Джейн, а вот и ты! Я тебя заждался! Ты чего там стоишь? — голос его звучит непринужденно, ласково и нежно, именно так, как он всегда разговаривает со мной.

Я дергаюсь, как подстреленная птица, услышав его голос, полный любви и из глаз снова вырываются непокорные слезы.

Нельзя плакать. Нельзя. Нельзя показывать ему, что я все слышала и видела.

Я делаю несколько неуверенных шагов вперед, вытирая платком слезы.

— Эй, милая, — с тревогой говорит Айвен, приближаясь ко мне, — ты плачешь? Что случилось? Кто обидел тебя? Что-то с приютом? Наши мальчики не здоровы?

Я поворачиваюсь и смотрю в его мужественное лицо. Лицо, принадлежащее человеку, которого я так люблю. Его серебрянные волосы сегодня забраны в хвост, и я бездумно отмечаю, что одна прядь выбилась.

— С близнецами все хорошо. Но они ждут меня. Мне нужно идти, Айвен, — говорю я сдавленно, пытаясь дышать ровно.

В голове вспышками возникают только что слышанные слова, обо мне, о наших детях… Они больно бьют меня в грудь, словно пушечные ядра и я едва дышу. Едва сдерживаюсь, чтобы не убежать прямо сейчас, вырвавшись из его сильных рук.

— Стой, Джейн, я никуда тебя не пущу, пока ты не объяснишь.

Никуда не пустишь? А как же твои слова о том, что ты хочешь избавиться от меня?

— Мне нехорошо, — говорю я дрожащим голосом.

Он трогает пальцами мое лицо, стирая с него слезу. .

Предательская метка зажигается и нестерпимо горит, стоит ему коснуться меня.

Только что он этими сильными руками сжимал Сильвию Гарден

О чем он думает сейчас? О том, как будет избавляться от близнецов? О том, что он сделает со мной?

Что он шепнул ей на ухо? Что он шепнул? Что он сделает со мной?

— Пойдем, — говорит он и заводит меня в свой кабинет. Я с каким-то отрешенным чувством вижу закатившуюся под стол женскую заколку золотого цвета. Наверное Сильвия обронила и не заметила.

Нужно вернуть ей.

Господи, о чем я думаю? Мысли в голове путаются, на мгновение я перестаю понимать где я и что происходит.

Айвен силой усаживает меня на кресло и дает мне выпить воды. Зубы стучат о стакан, но я осушаю его целиком.

— Объясни, толком, что произошло. Я все улажу, что бы там ни было.

Он берет меня за руку и садится рядом.

Ее запах. Он пообещал, что не будет смывать его. Я делаю нервный вдох носом и выдыхаю.

4

Я отвожу взгляд и до боли закусываю щеку изнутри, чтобы не разрыдаться у него на глазах.

— Солнце мое, почему ты молчишь? — спрашивает он.

Я продолжаю молчать и смотрю в пол, чтобы не рассыпаться на части от раздирающей мое сердце боли.

Он берет мое лицо в свои руки и нежно целует меня против моей воли, совсем не так, как он целовал ее. Вспышкой перед глазами проносится вид жадного красного рта Сильвии, накрашенной, как продажная девка, рта. в который он еще минуту назад так страстно впивался этими губами, что сейчас целует меня.

Я не в силах сопротивляться из за метки, что нас связывает, но разум мой кричит от ужаса. Я чувствую на губах ее запах… Ласки мужа, что раньше возносили меня на вершину блаженства, теперь имеют привкус пепла.

Я собираю все оставшиеся у меня силы и отрываюсь от его губ, чувствуя что задыхаюсь от запаха Сильвии.

Айвен хмурится и держит меня за плечи, словно боится, что я убегу.

— Если ты не любишь меня, почему просто не попросил меня уйти, Айвен? — спрашиваю я, делая шаг назад. — Я бы все поняла, если бы ты был честен со мной.

— О чем ты говоришь? — с удивлением в голосе спрашивает он. — Я люблю тебя больше жизни. Его серые глаза смотрят открыто и честно, словно ему нечего скрывать. — С первой минуты нашей встречи и до последнего вздоха я буду любить тебя.

Как он может быть таким искустным лжецом? Как он может говорить, что любит меня?

— Сегодня же я уеду к родителям в Нортвуд, Айвен, — надеюсь, что мы с тобой больше никогда не увидимся. Будь счастлив. И не бойся скандалов, я не скажу никому ни слова.

— Джейн? О чем ты говоришь? У тебя жар? Ты переволновалась из за беременности?

Я делаю шаг в сторону и поднимаю с пола заколку, что обронила Сильвия Гарден. Кручу ее в руках, любуясь отблесками золотого света на полированной поверхности.

— Передай той, которую так страстно любишь, лжец, она обронила, — кричу я и бросаю заколку ему в лицо.

Я разворачиваюсь, и не обращая внимания на то, что вокруг вдруг становится все темнее и темнее, иду к двери.

Но путь мне преграждает его мощная фигура. Он вырастает между мной и дверью и защелкивает замок. Серебро его глаз теперь светится тусклым серым светом, серебрянным светом дракона. Светом, который я так полюбила, едва стоило мне увидеть его в первый раз.

— Джейн, у тебя кровь, — говорит он.

Я в ужасе опускаю взгляд вниз и вижу кровавое пятно, растекающееся по нижнй части моего платья.

___________

Дорогие читатели! Рада приветствовать вас в своей новой истории!

Если вам интересно и вы хотите продолжения, пожалуйста, поставьте "мне нравится", это очень важно для автора. Ну и конечно, я всегда с огромным интересом читаю комментарии, они очень помогают.

Ниже небольшая инструкция, куда нажимать. Спасибо вам!)

5

— Что это, — дрожащим голосом спрашиваю я, глядя на мужа. И трогаю руками намокшее от крови платье. — Что это?

Что-то внутри нестерпимо болит и я хватаюсь за живот, чувствуя, словно сейчас от яростной боли меня раздавит.

Смотрю на свои дрожащие руки, покрытые липкой кровью.

Нет. Этого не может быть. Пожалуйста. Только не ребенок…

— Айвен? Что происходит?

Я вижу мужа тускло. Горят лишь его серебрянные глаза.

Сердце колотится в груди неровно, словно спотыкаясь и перед глазами начинают пульсировать яркие искры, волнами расходящиеся от краев к центру.

Боль еще сильнее обрушивается на меня и я. слышу свой собственный крик ужаса, крик, полный страдания.

Нет, нет, нет, это не со мной. Это кто-то другой. Я не хочу, пожалуйста. Я не переживу этого…

Джейн, — слышу я голос Айвена словно бы издали. Он говорит громко, но я едва могу понять его слова. — Не волнуйся, мы все решим, все будет хорошо. Он обнимает меня, не обращая внимания на кровь, что впитывается в его белый официальный костюм.

Я пытаюсь отпихнуть предателя от себя, но руки не слушаются меня. Сейчас ими безраздельно владеет яростная боль, что расходится от моего живота и терзает каждую клеточку моего тела.

— Не трогай меня, кричу я, и чувствую, что крик теперь звучит, словно отдаленный шепот, который не заметить, если не прислушаться.

Айвен подхватывает меня на руки и осторожно кладет на диван.

— Любимая, потерпи, сейчас… Сейчас я вызову доктора. Все будет хорошо.

В его голосе звучит страшная тревога и беспокойство. Словно ему и правда есть дело до меня. Словно он будет плакать, если я прямо сейчас умру от этой нестерпимой боли.

— Уйди от меня, уйди, — кричу я и пытаюсь отпихнуть Айвена ногой. — Я не хочу тебя видеть, я не хочу знать тебя. Ты чудовище.

— Джейн, милая Джейн, успокойся. Сейчас придет доктор, я уже вызвал его. Он будет с минуты на минуту. Пожалуйста, не кричи, пожалуйста успокойся. Что бы ни было, мы со всем справимся, только держись…

— Ты хотел моей смерти, — говорю я, чувствуя, что губы мои немеют, оттого что кровь перестает приливать к ним. Голос мой все тише, а сердце теперь уже не бьется, а трепыхается, как разодранный флаг на ветру.

— Я никогда не хотел твоей смерти. Если ты умрешь, то и я умру следом. Без тебя меня не будет. Ты же знаешь, что ты мое солнце, единственное солнце, которое мне нужно.

Он прижимается лбом к моему виску и целует мою щеку.

— Ты хотел… Ты хотел убить… Уничтожить… Избавиться…— шепчу я, чувствуя, что все окружающее начинает быстро вращаться, то обрушиваясь на меня, то снова возвращаясь в исходную точку. — Ты хотел убить наших малышей…

— Я не могу тебя вылечить, милая, серебрянные могут лечить только серебрянных… — Он говорит, словно бы не слыша меня. Я чувствую в его голосе такую боль, что на мгновение даже верю в дрожь, которую он добавляет в свой голос. — Но сейчас придет Суинберн, он здесь, в министерстве, потерпи одну минуту, он уже спешит. Он самый сильный из медных.

— Как удобно… — говорю я еле-еле управляя своим языком. — Серебрянные не могут лечить медных.

Интересно, его лицемерные слезы, от которых сейчас намокает мой висок, тоже соленые?

Я начинаю дрожать всем телом, чувствуя, что последние силы покидают меня.

— Пожалуйста, Джейн, не оставляй меня. Пожалуйста, пусть не гаснет твой свет.

Айвен рыдает и целует меня снова и снова. Потом замирает, словно прислушиваясь к чему-то. не отнимая рук от того места, где у меня сердце.

— Нет! — вдруг вскрикивает он и отходит. — нет, нет… Этого не может быть. Пожалуйста!

От страшного рыка Айвена, полного боли и отчаяния, трясутся стены и бьются оконные стекла. По потолку , словно молния, пробегает трещина, осыпая кабинет белыми кусками штукатурки. Он падает на колени и закрывает лицо руками.

И тут я слышу стук в дверь. Кто-то колотит, барбанит и кричит:

— Открой, князь! Это Суинберн, ты звал меня! Что с Джейн?

Айвен встает, и я вижу его нечетко и словно бы под странным углом. Неестественным углом. Так могло бы быть если бы вся комната вдруг накренилась, как будто мы не в здании, а на борту огромного корабля, попавшего в шторм.

— Что происходит… Почему все такое? — пытаюсь спросить я, глядя как Айвен неспешно подходит к двери и открывает замок.

— Айвен! Что случилось? — спрашивает Суинберн. — На тебе лица нет. Где Джейн?

— Она здесь, — говорит Айвен отрешенно, проходи…

Суинберн торопливо отстраняет его мощной рукой и заходит в кабинет. Я сразу же чувствую запах его сандаловых духов, которыми он всегда душится сверх всякой меры. Хороший дракон. Славный, как всегда говорил о нем Айвен… Медный дракон запускает руки в копну своих густых каштановых с медными прядями волос и с ужасом глядит на меня. Потом торопливо подходит и садится рядом со мной.

Я вижу его лицо, светлое приветливое лицо дракона, которому нечего скрывать, нечего бояться.

— Что случилось? — говорит Суинберн с тревогой в голосе и берет мою руку, пытаясь нащупать сердцебиение. — Почему у нее кровь, Айвен?

Суинберн смотрит на него и взгляд его становится все более и более мрачным.

Я пытаюсь уцепиться за этот взгляд, удержаться, но глаза не слушаются меня.

— Помоги мне, — говорю я, — но звук не покидает моего рта.

Поле зрения сужается еще больше и теперь я вижу все, словно через подзорную трубу. Все отдаляется. Звуки становятся бесплотными, словно комариный писк.

— Поздно, Чарли, поздно, друг мой, — говорит Айвен бесцветным голосом и медленными шагами, словно пьяный, пошатываясь выходит в коридор, цепляясь за дверной проем, — моя Джейн мертва…

6

— Не может быть, — говорит Суинберн, он кладет пальцы мне на веки и приподнимает их. Я вижу все это словно бы со стороны, как будто отрешилась от собственного тела. Все вокруг становится ненастоящим, словно бы игрушечным. Все растворяется, распадается на осколки, собираясь вновь в неправильной последовательности. Мир обретает незнакомые очертания. Я вижу Айвена, бредущего по коридору к лестнице и одновременно вижу Суинберна, который тщетно пытается поделиться со мной своей силой. По щекам медного дракона текут слезы и он качает головой, словно не верит в то, что видит.

— Что сказал Айвен? — спрашиваю я Суинберна. Но он не слышит меня. В комнату входят еще какие-то люди. Они говорят что-то, но я уже не могу разобрать их голосов, словно они говорят на незнакомом языке.

Свет становится совсем тусклым, пока весь видимый мир не собирается в одну бесконечно малую точку.

После чего исчезает.

— Что сказал Айвен?

Ответом мне служит лишь бесплотная тишина.

20 лет назад

— Медный дракон. Серебряный дракон. Золотой дракон, — бабушка, улыбаясь, выкладывает на стол три маленькие монетки и вопросительно смотрит на меня. — Каким драконом хотела бы быть ты, Джейни?

В лицо мне бьет яркий свет из окна и я прикрываю глаза руками, с восторгом глядя на сверкающие монетки.

— А какой из них самый лучший?

— Это зависит от того, кого ты спросишь, моя принцесса. В каждой ипостаси есть свои слабые и сильные стороны.

— И в чем разница?

— Серебрянные имеют силу, которой лишены медные, а золотые имеют и силу и возможность обращаться в драконов, чтобы летать.

— А какой ты дракон, бабушка, такой же как папа и мама?

Ее добрые глаза улыбаются и она поджимает губы.

— Да, Джэйни, я медный дракон и считаю, что медные — самые лучшие.

— Почему? Ведь медные драконы самые слабые. Лучше всего быть золотым!

— Достоинство медного дракона должно быть доказано. В то время, как серебрянные и золотые считают себя ценными уже по факту своей причастности к той или иной ипостаси.

— Как должно быть доказано?

— Работой, девочка моя, постоянной работой над собой.

— То есть, если постоянно работать над собой, то медный может научиться летать?

Бабушка улыбается и отрицательно качает головой.

— Медные могут научиться летать, только если станут золотыми. Но прежде, чем стать золотыми, им нужно стать серебряными, а даже это невероятно трудно.

— Я хочу быть золотой, — уверенно говорю я, как завороженная глядя на сверкающую золотую монетку. — Что нужно делать? Скажи, что делать. Я скорее хочу научиться летать!

— Пока ничего, моя хорошая, — говорит бабушка. — Пока тебе нужно подрасти и найти своего эйдоса.

Я разочарованно вздыхаю. Солнечный луч заволакивает облако и в комнате становится темнее. Монетки тут же тускнеют. Я нахмуриваюсь и складываю руки на груди.

— Какого такого эйдоса?

— Разве папа не рассказывал тебе, или мама?

— Они считают, что я еще слишком маленькая, чтобы такое знать. А мне уже пять лет, между прочим.

Бабушка прикладывает пальцы к моей груди и говорит ласковым голосом:

— Эйдос — это твой хранитель. Он живет вот здесь, у тебя в сердце.

— Зачем же искать его, если он здесь? Я смотрю на себя и пытаюсь найти на своем платье эйдоса о котором толкует бабушка.

Она мягко смеется и треплет меня по голове.

— ОДнажды ты все поймешь. А точнее почувствуешь его присутствие.

— А ты его чувствуешь?

— Конечно, он всегда рядом, всегда охраняет меня. Ведь я медная, как и ты.

Я нахмуриваюсь еще больше. Бабушка говорит совсем непонятно.

— Значит эйдосы есть только у медных?

— У медных и у серебряных есть свои эйдосы. И у тех, кто имеет свою ипостась от рождения и у тех, кто перешел из одной в другую. Они умирают и перерождаются.

— То есть мой эйдос умрет, если я захочу стать серебряной?

Я хватаюсь за грудь, словно пытаясь удержать несчастного эйдоса, которого я еще даже не почувствовала.

— Тогда я хочу быть медной! — говорю я. — Не хочу быть ни серебряной, ни золотой, чтобы мой бедненький эйдос был жертвой. Не хочу, чтобы он умирал.

— У серебряных тоже есть свои эйдосы, милая. Эйдосов нет только у золотых. Переходя из серебряного в золотого, дракон теряет эйдоса навсегда.

Бабушка смотрит на меня странным взглядом. И словно бы раздумывает, стоит ли мне говорить еще что-то.

— Что бабуля? — спрашиваю я, — ты что-то недоговариваешь?

Я в нетерпении болтаю ногами, не доставая ими до пола, из за того, что стул слишком высокий.

— Пообещай что никому не скажешь, — шепчет она наконец.

— Что не скажу? — шепчу я в ответ и даже перестаю болтать ногами, подаваясь вперед всем телом.

Бабушка засовывает руку в карман и выуживает оттуда еще одну монету. Она похожа на серебряную, но на ней нет черных прожилок и сияет она ярче, чем золотая, даже без лучей солнца, падающих на нее.

Я беззвучно открываю рот и выдыхаю от восторга.

— Четвертая ипостась, — говорит шепотом бабушка, оглядываясь по сторонам. — Платиновая.

— Платиновая? — спрашиваю я и задерживаю дыхание.

— Платиновый дракон тот, кто перейдя в золотого, сохранил своего эйдоса.

— Ты же говоришь, что это невозможно…

— Такое было только один раз, и это большая тайна. Однажды…

Вдруг раздается стук в дверь и я вздрагиваю.

Оборачиваюсь и вижу по ту сторону двери маму.

— Я расскажу тебе потом, милая, — говорит бабушка, и шутливо щипает меня за нос, после чего прячет все монетки обратно в карман. — А тебе, похоже, пора домой.

— Помнишь наш уговор?

— Ни слова! — шепчу я. Слезаю со стула и бегу встречать маму.

Безвременье.

Я провожу в темноте бесконечность. Время столь долгое, что теряю даже сами воспоминания о чувствах. Чернота вокруг меня занимает все пространство. Нет ни низа, ни верха, ни чувства времени. Есть только бесконечно звучащая тишина, в которой, как в зеркале, отражается такое же бесконечное ничто, в которое превратилась моя собственная душа.

8

Суинберн

Я отворачиваюсь от могилы и спотыкаясь бегу прочь, подгоняемый косыми болезненными потоками дождя, заливающими теперь все дорожки, так что ботинки увязают в липкой грязи.

Сжимаю голову руками, пытаясь успокоить себя. Уговорить себя, что все это всего лишь игра моего воображения.

Джейн мертва, совершенно точно мертва и не может быть никаких сомнений в этом.

Перед глазами встает образ черного гроба, который словно бы тянет меня назад, как огромный магнит притягивает кусок неблагородного металла.

Я спотыкаюсь и падаю в грязь, словно что-то дергает меня. Я весь мокрый и грязный с ног до головы, поднимаюсь на ноги и оглядываюсь по сторонам. Тучи стали еще чернее, так что все вокруг кажется сумеречным, почти ночным.

Вокруг нет ни души. Кажется, все разошлись, попрятались, уехали и я теперь один в этом унылом месте.

Чтобы укрыться от ярости стихии я забегаю в сарайчик, который стоит возле ворот и в темноте спотыкаюсь о какие-то инструменты.

Те самые лопаты, которыми закапывали яму лежат сдесь, набросанные как попало. Мокрые комья земли налипшие на металлических языках, словно крошки застрявшие в зубах после еды.

Хватаюсь за сердце, которое почему-то колотится с каким-то незнакомым волнением, словно обруч сдавливает мою грудь и я дышу, глубоко и ровно, пока голова не начинает кружиться от перенасыщения воздухом и влагой.

— Кроме тебя никто не поможет, поторопись. Пожалуйста.

Снова я слышу голос и небо разрезает ослепительная молния. После чего оглушительный гром раскалывает небеса, отдаваясь в моей груди нестерпимой болью сомнения.

— Что это? — выкрикиваю я вдруг, чувствуя, что начинаю сходить с ума.

Неужели и правда безумие?

Я прижимаюсь спиной к ободранной стене сарая и закрываю глаза.

Нахожу медный отблеск моего эйдоса и стараюсь сосредоточиться на нем. Он трепещет, он взволнован так же как и я.

— Ты тоже слышал это? — обращаюсь я к нему и напрягаю все свои чувства, чтобы понять его ответ. Мой эйдос слабый, как у всех медных, но я долго тренировался, чтобы различать хоть что-то из того, что он пытается мне сообщить.

И на этот раз я без ошибки понимаю, что я не сошел с ума. Если это слышал и я и мой эйдос, значит это было. Было по правде…

Но что же мне делать?

Я закрываю лицо ладонями, пытаясь собрать столько медной силы, сколько есть в моем распоряжении. В сравнении с силой серебряных — это ничто, но мне хватит и этого, чтобы успокоиться, чтобы принять решение.

Эйдос трепещет, словно пытаясь сказать мне что-то еще, но я не понимаю. Я едва вижу его и едва слышу его неразборчивый голос, который больше похож не на звук, а на давно забытое воспоминание внутри моей головы.

— Что? Что ты хочешь?

И тут мысль вспышкой проносится в моей голове, и отвечаю ему.

— Нет…. Я не могу, это нельзя делать, об этом не может быть и речи.

Эйдос замирает и начинает пропадать, постепенно затухая, растворяясь в бесконечном ничто, которое служит ему домом, когда мы не говорим. Он сказал все, что хотел. Вот что это значит. Он перестал верить в меня.

— Стой! — кричу я и открываю глаза. — Подожди!

Он замирает и возвращается, меняя свою неуловимую форму, меняясь в размерах, но не покидая меня. Я чувствую, как вместе с его присутствием во мне прибавляется сил и уверенности.

Я беру две лопаты и выхожу в дождь. Молнии сверкают над моей головой и гром пытается оглушить меня, повалить на землю, словно противится тому страшному, недопустимому, что я собираюсь сделать.

Я бросаю одну из лопат в слякоть а вторую вонзаю в рыхлую мокрую землю.

Я копаю быстро, не задумываясь и не обращая внимания на рев и грохот стихии, что окружает меня, словно бы пытаясь остановить. Даже если бы сейчас передо мной возник легион золотых драконов, чтобы остановить меня, клянусь, я бы не сдался.

Когда я уже нахожусь по пояс в яме, черенок лопаты с треском ломается.

Я вылезаю наверх и беру вторую лопату и продолжаю копать, словно мной управляет какая-то внешняя сила, хотя я точно знаю, что это мое желание. Я хочу сделать это. Мне нужно убедиться. Я должен знать точно, что она мертва. Я должен увидеть. Иначе я не прощу себя и до конца дней буду грызть свою душу сомнениями. Я словно бы знал, что одна лопата сломается, и вторая будет мне необходима. Откуда я знал это?

К черту… Какая разница?

Наконец, я чувствую, что лопата втыкается в твердую деревянную поверхность гроба.

Руки мои начинают дрожать но я продолжаю выкидывать землю из ямы наверх, пока, наконец, гроб не оказывается освобожденным от земли.

Я бросаю лопату и смотрю наверх, на свинцовые тучи.

И вдруг дождь перестает.

Вокруг становится так тихо, что мне кажется, что я оглох.

Я опускаю взгляд вниз, на крышку гроба и заставляю себя наклониться и откинуть ее.

Замираю и закрываю рот рукой.

Что я наделал?

Смотрю на Джейн, которая кажется спящей. Ее глаза закрыты, а руки сложены на груди. Но конечно, она мертва.

Я боюсь почувствовать запах и стараюсь не дышать.

— Неужели я безумец? — говорю я шепотом. — Неужели я сошел с ума и выкопал могилу жены моего друга?

Из глаз моих, при виде покойной Джейн начинают литься слезы. Она совсем такая же, какой я видел ее в последний раз, там, в кабинете Айвена.

— Прости меня, — говорю я утирая слезы. И хватаюсь за крышку, чтобы вернуть ее на место.

Но что-то останавливает меня в последнюю секунду.

Я опускаюсь на колени, пытаясь одновременно с этим призвать своего эйдоса, чтобы он был свидетелем того, что я не безумен.

Едва заметная искра жизни чувствуется внутри нее, очень глубоко, очень далеко. Но нет ни намека на ее медного эйдоса, которого мог бы найти мой эйдос. Которого он всегда чувствовал, когда Джеййн находилась рядом.

— Мне все это кажется… Я сделал все это зря…

Вдруг, я вижу луч света, пробивающися сверху. Дождь кончился, облака расступились и луч, словно нарочно, освещает прекрасное лицо Джейн, заставляя мое сердце сжаться.

9

Джейн

Я вдыхаю полной грудью и распахиваю глаза, мгновенно освобождаясь от оцепенения и безвременья, которое владело мной, казалось, целую бесконечность.

Я тяжело дышу, глядя в небо, не понимая, что происходит и где я.

Только спустя минуту я осознаю, что нахожусь в яме, сверху которой стекают ручьи грязной воды.

Неужели это…

— Джейн, — слышу я знакомый голос. Он звучит глухо и ошеломленно. — Ты жива!

Я смотрю на человека, пытаясь понять, встречала ли я его когда-нибудь. Он весь с ног до головы перемазан грязью, и больше похож на демона, вылезшего из преисподней. Но голос вполне человеческий и даже знакомый.

Он прикрывает рот рукой, словно боится вскрикнуть и напугать кого-то. И тут, когда он осторожно приближается, я, наконец, узнаю его. Обладателя этой массивной фигуры с медной копной волос трудно с кем-то спутать, пусть сейчас эти волосы и покрыты грязью. И эти глаза, полные доброты и сострадания. Чарли Суинберн такой только один из всех, кого я знаю.

— Чарли, ты здесь…

Он берет меня за руки и я замечаю, что по его щекам струятся слезы. Он улыбается, и помогает мне встать.

— Мы должны выбраться отсюда, Джейни! Как же я рад, что ты жива! Это истинное чудо!

— Но что произошло? — спрашиваю я, пытаясь вспомнить, что предшествовало тому моменту, как я оказалась здесь.

Суинберн замирает и как-то странно смотрит на меня.

Яма. Земля и какая-то странная штука у меня под ногами…

— Я была…

Я в ужасе смотрю на черную деревянную крышку, лежащую сбоку с серебряным гербом дома Айвена Райта и все понимаю.

— Мы похоронили тебя, Джейни, — суинберн смотрит мне в глаза и тут же отводит взгляд. — Ты была мертва, я сам видел как ты умерла. Но я услышал зов… Я пришел на него и сделал ужасное… Но если бы я не сделал этого…

Он запинается и под конец своей речи совсем затихает.

— Я была мертва? — качаю головой, не в силах поверить в то, что он говорит.

Все было хорошо, была наша годовщина и я пришла к мужу в министерство…

Я пытаюсь продраться сквозь туман в голове, вспомнить, что было до того, как я оказалась здесь, но в памяти творится сплошной сумбур и последнее, что я помню, как пришла к Айвену на работу и встретила там его отца. Стоит мне попытаться вспомнить, что было дальше, голову начинает одолевать тяжелейшая боль, и мне приходится отступить, не тревожить упрямую память.

— Я не помню, что произошло, — говорю я Чарли. — А где Айвен? Почему здесь ты?

— Давай выберемся отсюда и я все тебе расскажу, — говорит он, пытаясь забраться по мокрой земле наверх. — Я вылезу и помогу тебе выбраться, подожди минутку. Я принесу веревку.

Пока его нет, я с каким-то странным чувством прислушиваюсь к звукам. Словно могу слышать все, что происходит вокруг, даже звук, что издают черви, вылезающие из земли после дождя где-то наверху. Я слышу, как торопливо идет Суинберн, почти бежит. Слышу стук его медного сердца и легкий звон цепочки от его часов.

Я пытаюсь прислушаться, но тут же жалею об этом.

Звуки обрушиваются на меня разрушительной волной, оглушая и не давая услышать собственные мысли. Я закрываю уши руками, чтобы не оглохнуть.

Что со мной такое? Почему я слышу все это? Как это убрать?

Я зажмуриваюсь, пытаясь сосредоточиться на внутреннем голосе, чтобы не слышать то, что вокруг.

Нужно найти его, он поможет мне. Он всегда помогает.

Пытаюсь найти своего эйдоса, слабое присутствие которого меня всегда утешает, если я обеспокоена, но не могу найти даже тусклого следа его присутствия. Его нигде нет, словно и не было… Словно он…

Гоню от себя ужасную мысль, от которой сердце сдавливает чудовищной болезненными тисками.

Где же ты, эйдос?

Он же не мог умереть вместе со мной…

Этого просто не может быть… Если моего Эйдоса нет, то кто я теперь?

Он должен быть, он придет. Он точно придет, просто мне нужно выбраться отсюда, мне нужно успокоиться и хотя бы попытаться понять, что со мной произошло.

— Обмотай веревку вокруг пояса, — слышу я голос Суинберна. — Я тебя вытащу.

Когда я оказываюсь наверху, на меня обрушивается не только звук, но еще и образы. Бесконечно четкие и яркие. Я вижу каждую прожилку на каждом листе каждого дерева и при желании могу легко сосчитать их. Все вокруг меня гомонит и впивается в глаза, не оставляя мне никакого шанса на хотя бы одну собственную мысль в голове.

Я пытаюсь сделать шаг, но тут же едва не падаю.

Чарли сильными руками подхватывает меня, не давая мне упасть.

— Осторожно, — говорит он, бережно поддерживая меня. — Будем идти тихо. Мы ведь даже не знаем, что с тобой произошло. Тебя срочно надо показать кому-то из высших драконов. Нужно срочно сообщить всем. Твои родители. Айвен. Дети. Они ведь потеряли тебя. Как же они будут счастливы когда узнают…

— Айвен, — говорю я, чувствуя какую-то необъяснимую тревогу при упоминании его имени. — Он был на этих похоронах?

— Конечно, все были. Он просто убит горем. Я даже не могу представить, какие страшные дни он пережил, оплакивая тебя. Новость о том, что ты каким-то чудом переродилась, сделает его счастливейшим из драконов!

В голове мелькают неясные образы опасности. Словно воспоминания пытаются пробиться через непроницаемую пелену, и я могу видеть только неясные их очертания.

Но боль я помню отчетливо. И помню, что боль была связана с моим Айвеном.

— Я боюсь, Чарли, — говорю я, останавливаясь, и смотрю ему в глаза.

— Чего ты боишься?

— Я не знаю. Мне нужно вспомнить что-то... Что-то очень важное.

7

Суинберн

Кортеж неспешно следует по улицам Нортвуда, родного города Джейн. Дороги здесь, в провинции, неровные и мы трясемся, сидя плечом к плечу, чувствуя каждую дорожную неровность.

Вижу как к окнам в окрестных домах льнут детишки, расплющивая носы о стекла. Любопытные. Они еще не знают, что такое смерть. Хорошо бы им и не знать. Как этим двум, что сидят напротив меня.

Близнецы Джейк и Уилл оддеты в крошечные траурные костюмчики, как и положено одеваться детям, чья мать только что трагично покинула этот жестокий мир. Они сидят, прижавшись друг к другу и смотрят на отца, который, кажется, здесь вовсе не присутствует. Взгляд его пуст, а под глазами мешки и черные круги. Печать горя еще нескоро выцветет, и нескоро его лицо посетит искренняя улыбка.

На повороте я смотрю на карету с гробом, и сердце мое сковывает черная тоска.

Большие жирные вороны нагло рассиживаются на самой дороге, увлеченно что-то клюя. Они едва успевают улететь, чтобы не попасть под копыта черных лошадей, слепо движущихся вперед. Я вижу, что они клевали и отворачиваюсь.

— Они ели ворону, дядя чарльз? — спрашивает Уилл.

— Смотри, у нее белое перо, — говорит Джейк. и подается вперед, вставая на ноги и прислоняясь к стеклу кареты.

— Лучше не смотрите, дети, — говорю я, но понимаю, что говорить смысла нет. Все дети одинаково любопытны.

— Она мертвая? Они убили ее?

— Сядьте, мальчики, — строго говорит Айвен. — Дохлая ворона, только и всего. Вы аристократы, а не уличная шпана, чтобы глазеть на мертвых ворон.

— Да, отец, — говорят мальчики смущенно и садятся на свои места.

Я тру пальцами глаза, которые нещадно болят. Я не сплю уже третий день. В мысли мои снова и снова возвращается тот момент, когда мне казалось, что я еще могу спасти ее. Мне казалось, что я чувствую жизнь где-то глубоко внутри… Быть может то был ее еще не погибший ребенок, которому так и не суждено было родиться? Эта мысль буквально съедает меня. Заставляя крутить ее в голове снова и снова. Я даже спрашивал докторов, но они сказали, что ничего нельзя было поделать. Сказали что смерть наступила в результате неизвестного заболевания, которое пока нельзя идентифицировать.

Бедная Дженни. Она была совсем как живая. Я держал ее руки, я чувствовал ее слабую силу медной… Почему я не смог спасти ее?

Глядя на мальчиков я чувствую свою вину. Вид их светлых волос с рыжими прядями, совсем как у Джейн, заставляет мое сердце сжаться. Она лежит там, в черном ящике, бездвижная, застывшая навеки, та, что была такой наполненной жизнью, что дарила свет всем, кто был вокруг, не жалея его даже на тех, кто считал ее не ровней себе.

Смотрю на Айвена. Он сидит опустив голову и смотрит на свои ногти. О чем он думает теперь? Так же как и я винит себя? Каково ему потерять ту. что он так любил? Если даже мне так тяжело, то он, должно быть, совершенно уничтожен.

Мне хочется как-то поддержать его, похлопать по плечу, обнять, что-то сказать. Но я понимаю, что никакие слова не будут уместными.

Мы едем здесь. А она там. Мы будем жить, а она умерла.

Очевидность этой простой разности словно душит меня, словно здесь становится мало воздуха. Я ослабляю галстук и делаю глубокий вдох.

Впереди уже виднеются первые памятники кладбища. Ангелы и драконы из белого и серого мрамора, скульптуры людей в полный рост и просто большие надгробные плиты с надписями. Все это кажется каким-то бессмысленным нагромождением разнородных форм, не имеющих никакого смысла. Меня начинает мутить и я с благодарностью вылезаю из кареты, когда кучер объявляет, что мы приехали.

Низкое свинцовое небо, которое еще полчаса назад было безоблачным, теперь от минуты к минуте становится все темнее. И я уже чувствую на своей коже первые стрелы будущего дождя. Слуги раскрывают зонты и несут над нами, с Айвеном и мальчиками, пока мы идем вслед за гробом в тяготящем молчании и тоске.

Через минуту дождь начинает барабанить по черным зонтам. А когда мы приходим к месту захоронения, где рабочие кладбища уже опускают гроб в яму, дождь льет как из ведра.

Змля под ногами становится скользкой и липкой. Волосы слуг намокают и я вижу жирные струи воды, стекающие по их лицам.

Руки их напряжены, они пытаются не выпустить из рук веревки, ставшие вдруг скользкими.

— Будет нехорошо, если гроб упадет, — говорю я Айвену.

Он словно просыпается и недоуменно смотрит на меня. Через мгновение кивает и создает над ямой силовое поле, чтобы рабочие могли спокойно сделать свое дело.

— Спасибо, ваша светлость, — говорит старший из мужиков, с длинной бородой клином. — Видите оно как… Дождь…

Родители Джейни первыми кидают жирную мокрую землю на гроб. Мальчики идут следом за ними, совершая необходимую традицию. Они не понимают что происходит, но явно чувствуют, что, сейчас очень важный момент.

— Попрощайтесь с мамой, — говорит мать Джейн, садясь на корточки рядом с детьми.

— И она нас услышит?

— Конечно услышит, птеньчики мои. Из за дождя я не вижу слез на глазах матери Джейн, но знаю, что она плачет. Я надеюсь, что на меня в эту минуту никто не смотрит.

Мальчики подходят к яме и набирают в ладошки мокрые куски земли. А затем бросают их вниз. Слышится глухой стук земли о дерево.

— Мамочка, мы тебя очень любим, — говорит Уилл и утирает нос рукавом своего пиджачка. — Бабушка говорит что ты всегда будешь нас слышать, потому что твой эйдос остался здесь и будет где-то рядом, присматривать за нами.

Джейк молча бросает землю вслед за братом и вытирает грязную руку о штанину. Он хочет что-то сказать, но глядит на отца и не решается. Просто вздыхает и идет вслед за Уиллом в сторонку, где уже стоит отец и мать Дженни.

Айвен встает на колени, не обращая внимания на грязь, и смотрит на черный гроб.

— Ты была моим светом, — говорит он сдавленно. — Теперь я обречен на вечную ночь.

Он касается руками земли и бросает комья вниз, снова и снова. Словно собирается в одиночку забросать всю землю. Щит, который он создал, начинает мерцать, пока, наконец не исчезает совсем, снова заливая дождем могилу и всех, кто вокруг.

10

Я оборачиваюсь назад, глядя на яму и гору земли рядом с ней. Мурашки пробегают по моей спине, стоит мне только подумать о том, что совсем недавно я лежала на дне этой ямы…

— Сколько прошло времени с тех пор, как я... — спрашиваю я, прислушиваясь к собственному голосу, чтобы хоть так остановить рев обрушивающихся на меня образов и звуков.

— Несколько дней. Как это обычно бывает… — смущенно говорит Суинберн.

Несколько дней? Получается, я была мертва все это время? Но как возможно, что теперь я снова жива? Ты уверен, что это была не ошибка?

Ни о чем подобном я никогда не слышала.

-- Уверен, потому что был рядом с тобой в эту минуту. Держал тебя за руки. Плакал над твоим телом...

Я смотрю в его глаза и спрашиваю, хотя знаю, что ответ ему неизвестен так же, как и мне.

— Но что со мной произошло?

— Пойдем, пойдем к Айвену, он наверняка еще не уехал из города и сейчас у твоих родителей вместе с близнецами. Он все расскажет тебе.

— Подожди, Суинберн. Подожди, — останавливаю его я.

— Что?

— Я не чувствую своего эйдоса.

Слышу, как дрожит мой голос и от этого мне самой становится еще страшнее.

— Ты просто еще не пришла в себя, вот и все, Джейни, он наверняка просто притаился. Такое бывает.

Я по голосу Чарли чувствую, что он что-то недоговваривает. Будто не хочет говорить мне сейчас.

— И дело не только в этом… Со мной что-то не так. Все как будто слишком яркое, слишком громкое. Я едва могу выносить все это. Это больно. Я не знаю, как объяснить.

Он отводит глаза.

— Скажи мне, что не так? Ты же тоже медный, ты можешь чувствовать меня, можешь излечить меня.

Я беру его за руку и умоляюще смотрю в его честное лицо.

— Не могу, Дженни.

— Почему?

— Твои глаза, они теперь другие.

Чувствую, что сердце мое колотится от страха. Что он имеет ввиду? Что с моими глазами?

— Я не понимаю, как это могло произойти, но, похоже, ты переродилась. И ты теперь серебряная. Думаю поэтому ты не чувствуешь своего эйдоса.

Я хватаюсь за его плечо, чтобы не упасть. Этого не может быть. Я всегда была медной и собиралась прожить всю жизнь будучи медной. Перерождение — это не для меня. Все и всегда говорили, что я не переживу его. И я знала это. Что бы ни произошло со мной — это что-то другое. Чарли наверняка ошибся. Возможно я и не умирала вовсе. Все это какое-то безумие.

— Я медная, Чарли, как и мои детки, как мои родители и бабушка. Я не могу быть серебряной. Ты точно ошибаешься.

В ответ он только качает головой.

— Только взгляни на свои глаза, Дженни.

Он достает из кармана часы и откидывает крышку на обратной стороне которой маленькое зеркальце.

— Я уверена, что тебе просто это по…

Я замираю на полуслове. Я вижу привычное отражение в зеркальце. Все точно так же, как и было. Кроме одного.

Глаза мои светятся тусклым серебряным светом, очень похожим на тот свет, каким светятся глаза Айвена.

Я вглядываюсь в собственные глаза, и вижу как они плавно переливаются, завораживая меня саму. Словно прозрачные драгоценные камни, подсвеченные светом теплого утреннего солнца.

Я зажмуриваюсь и отдаю Чарли его часы.

— Все будет хорошо, — Чарли мягко трогает меня за плечо, -- какая разница, какой ты дракон? Самое главное, что ты жива, что ты снова с наами! И вообще, это даже лучше. Ведь Айвен тоже серебряный, и теперь ваша связь будет гораздо сильнее. Он объяснит тебе, как обращаться с твоей новой силой. Я даже боюсь себе представить, как он будет счастлив.

Слушая голос Суинберна, я качаю головой, чувствуя, что весь мир, каким я его знала, теперь никогда не будет прежним. Все теперь будет иначе. И от одного упоминания Айвена, что-то снова царапает мою паммять, бьется, словно ветка дерева в стекло, требуя внимания.

— Пойдем, Дженни, пойдем к твоим… — пытается увлечь меня вперед Чарли.

Я вздыхаю, чувствуя, что не могу внятно объяснить Суинберну тревогу, что охватывает меня из за неясных воспоминаний.

— Если я тебе скажу, Чарли, ты мне поверишь? Сделаешь как я прошу?

— Да, конечно, но…

— Мы сейчас не пойдем к моим родным.

— Но почему?

— Просто так нужно.

— Куда же тогда мы пойдем?

— Я знаю одно место. Одно очень хорошее место здесь, в Нортвуде. Там я решу, что делать дальше. Ты поможешь мне?

11

Улицы, по которым я бегала все детство, исследуя наш небольшой городок вдоль и поперек, все так же знакомы мне. Ничего не изменилось, все на своих местах. Перестали только лаять собаки, которые жили здесь раньше, видимо давно уже отслужив все отведенные им годы службы.

Здесь, на повороте к переулку, в конце которого стоит дом бабушки, всегда встречала меня большая рыжая собака, лохматая, как воронье гнездо и вечно недовольная, словно я лично отобрала у нее что-то самое заветное.

Теперь нас со Суинберном, который молча идет за мной, по видимому, погруженный в свои мысли, встречает только тишина. Я чувствую укол сожаления. Я надеялась увидеть этого злого пса. Но конечно его тут нет. Ведь последний раз я была здесь семь лет назад, когда и бабушка еще была жива.

Аккуратные домики, напротив, все так же стоят, светя из окон приветливым желтым светом, словно приглашая войти каждого, кто идет мимо. Хотя, если бы они увидели Суинберна, с ног до головы перемазанного грязью, они бы вряд ли стали приглашать его в гости, приняв за сумасшедшего бездомного.

Я отчетливо слышу, как в доме, мимо которого мы проходим, семья Вилленбергов ужинает, негромко переговариваясь между собой. За то время, что мы шли сюда, я, кажется, немного научилась управлять своей новой силой.

Ну или по крайней мере звуки теперь не оглушают меня, а образы не ослепляют. Я понимаю, что могу по желанию, как бы фокусировать и расфокусировать каждое из своих пяти чувств. Дается мне это пока с трудом, но я чувствую, что теперь я на правильном пути.

Лужайку перед домом бабушки давно не стригли, так что трава выросла выше, чем у всех остальных. Я иду по ней, увлекая за собой Суинберна, и чувствую, как травинки приятно щекочут мои ноги. С улыбкой смотрю на старый дом, с красной черепичной крышей и темной кирпичной кладкой на фасаде. Ничего не изменилось. Милый старый дом бабушки все такой же теплый, приветливый и уютный снаружи.

Жаль только, что внутри больше нет жизни…

Я засовываю руку в горшок с землей, в которую воткнута давно засохшая орхидея, и выуживаю оттуда ключ.

— Родители решили оставить дом таким, каким он был при ней, — говорю я Суинберну.

— Ты уверена, что не хочеш сообщить им?

— Мне нужно побыть одной, Чарли, мне нужно подумать обо всем, что случилось. Это лучшее место.

Я поднимаюсь по лестнице и иду в гардеробную. В доме, кажется, словно бабушка всего лишь вышла на несколько минут и вот-вот вернется. Там я нахожу костюм, оставшийся от дедушки, который был примерно такого же телосложения, как Суинберн.

Когда я спускаюсь, я застаю его с интересом разглядывающим портрет бабушки и дедушки. Два счастливых медных дракона, молодые, впереди у них вся жизнь, совсем, как у меня, они смотрят друг на друга с такой любовью, что сердце мое сжимается. Как жаль, что их нет рядом, когда они так нужны мне.

— Они такие счастливые, — говорит Чарли.

— Они были вместе всю жизнь, с самого детсва, и умерли в один день.

— А что с ними случилось? Ты никогда не рассказывала о них.

Я вздыхаю, пытаясь отогнать от себя мрачные воспоминания.

— Прости, — чарли тут же улавливает мои чувства. — Ничего не говори.

— Не за что извиняться, Чарли. Просто мне больно вспоминать об этом. С ними случился несчастный случай несколько лет назад. Вот костюм моего дедушки, я думаю он подойдет тебе. Не можешь же ты ходить повсюду в таком виде.

Суинберн рассеянно оглядывает себя и улыбается.

— Где тут можно вымыться? — спрашивает он.

— Так гораздо лучше! — говорю я, разглаживая складку на костюме, когда Суинберн приводит себя в порядок. Он даже как-то умудрился отмыть свою шевелюру холодной водой, так что теперь его медные волосы светятся, как новенькая монета.

— Совсем скоро все так или иначе узнают, Дженни. На месте твоей могилы теперь разрытая яма и пустой гроб, газетчики очень быстро раздуют из этого сенсацию и начнут осаждать всех твоих близких. Пусть уж лучше они узнают от меня, чем от них, — Я пойду к твоим родителям. Объясню им все.

— Спасибо, Чарли, — говорю я, понимая, что он прав. Нет никакого смысла прятаться. Нет никакого смысла скрываться. Но почему же у меня на душе так тяжело? Почему что-то так отчаянно удерживает меня от того, чтобы как можно скорее оказаться поближе к родным… А точнее поближе к Айвену?

Суинберн смотрит на меня долгим взглядом зеленых глаз, словно пытается понять, о чем я думаю, потом кивает мне.

— Я скоро.

Я провожаю его взглядом. Смотрю как он идет по траве, выходит на дорожку и идет по переулку. На повороте он оглядывается и взмахивает рукой. Я отчетливо вижу его взгляд и улыбку. Раньше с такого расстояния я увидела бы только неясный силуэт. Но теперь, даже в сгущающихся сумерках, я вижу каждый волосок в его шевелюре.

Я захожу в дом и закрываю за собой дверь, оставаясь в полной тишине и одиночестве.

Провожу руками по корешкам книг, они во множестве стоят на шкафах. Касаюсь пальцами вещей, которые были дороги моей бабушке. Мне казалось, что если я останусь здесь одна я сразу все пойму. Сразу все встанет на свои места.

Я сажусь на кресло, в котором она так любила сидеть. Оно чуть скрипит.

— Что же со мной случилось, бабушка? — шепчу я в пустоту и откидываю голову на спинку кресла. — Как я могла стать серебряной?

Я сосредотачиваюсь на тишине, прислушиваясь к мельчайшим звукам. Что же я забыла? Почему мне так тревожно? Что не пускает меня?

Я словно бы пытаюсь узнать ответ у этой тишины. Но она отвечает мне лишь звуками, свидетельствующими о том, что здесь полно жизни. Я слышу, как паук ткет свою паутину в соседней комнате под кроватью. Слышу писк мышиной семьи, обосновавшейся где-то в подвале. Слышу, как в фонарь на заднем дворе бьется мотылек.

Чувствуя, что засыпаю, на самом пределе своего нового слуха я слышу еще какой-то звук, исходящий из подвала. Словно переливчатый звон. Звон этот плавно нарастает и затихает, словно волны прибоя. Он словно зовет меня туда, вниз, как будто ждет меня там, ждет давно и терпеливо.

12

— Ты здесь? — сонно спрашиваю я, в первое мгновение не понимая, сон это, или здесь и правда Айвен.

При виде мужа я внутренне съеживаюсь, словно ожидая чего-то плохого, и поджимая ноги и обнимая их руками.

— Не трогай меня! — говорю я, удивляясь самой себе и вжимаюсь в кресло, желая исчезнуть, раствориться, не быть здесь. Быть где угодно, только не рядом с Айвеном.

Да что со мной такое?

— Постой, любимая…

— Не трогай меня, Айвен.

— Ты жива! Ты правда жива!

— Дженни, твои глаза… Ты переродилась! Это же потрясающе, это же все меняет!

Он удивленно замирает, видя мои серебрянные глаза и я, пользуясь возможностью, вскакиваю на ноги и подхожу к окну.

Суинберн стоит на улице, освещенный тусклым газовым фонарем, и что-то говорит моим малышам. При виде их мое сердце изо всех сил рвется туда, к ним. Они сонно потирают глаза и я отчетливо слышу, что они говорят благодаря своей новой силе.

— Я хочу спать, дядя Чарли, — говорит Джейк и зевает, — куда пошел отец?

— Нам нужно подождать здесь, скоро вы все узнаете.

Я оборачиваюсь и вижу, чтоАйвен улыбается и делает шаг навстречу ко мне.

— Подожди, Джейн, — говорит он растерянно, когда я, ни говоря ни слова, пытаюсь проскользнуть на улицу, минуя его, чтобы поскорей обнять моих мальчиков. Душу мою раздирает невероятное сметение, словно какая-то сила заставляет меня бежать, скрыться, не видеть глаз мужа.

Сердце мое колотится, словно я загнанный зверь. Я не понимаю почему, но по какой-то причине я боюсь его. Мне страшно даже посмотреть ему в глаза, не то что оставаться с ним наедине здесь.

Я делаю решительный шаг вперед но Айвен хватает меня за руку и мягко удерживает.

— Постой, Дженни, постой же. Почему ты боишься меня?

В первое мгновение я пытаюсь выдернуть руку из его хватки, стремлюсь выбежать на улицу. Но стоит его прикосновению продлиться еще секунду, как я чувствую, как моя метка, которая спокойно тлела, почти не обращая на себя внимания, вспыхивает ослепительным внутренним светом, затмевая все мои мысли и любые стремления.

— Айвен, — выдыхаю я, — я не понимаю, что со мной.

— Милая, — говорит он, — мы все решим, пожалуйста, не отталкивай меня. Я сделаю все, что нужно.

Я вижу, как на его глазах наворачиваются слезы. Он в сметении, он напуган и ошеломлен. Теперь, когда метка горит ярко, мой страх оступает назад, оставляя место лишь любви к моему серебряному дракону.

— Айвен, — снова повторяю я его имя, — скажи мне, пожалуйста. Скажи, что все будет хорошо.

Я чувствую, как у меня самой из глаз льются слезы и я дрожу всем телом, не вполне понимая почему.

— Девочка моя, — нежно говорит Айвен и прижимает меня к своей мощной груди. — Что бы ни случилось, самое главное, что ты жива. Ты не представляешь себе, что я пережил, что пережили мы все. Я был уверен, что жизнь моя окончена. Что-то умерло во мне, когда я понял, что ты…

— Не говори… Не говори про смерть, пожалуйста… Мне очень страшно, — шепчу я, обнимая мужа, — и я не понимаю почему. Я не понимаю, что случилось со мной.

— Это чудо, Дженни. И я буду вечно благодарить богов за это чудо, до последнего своего вздоха. Я думал, что черная ночь навсегда окутала меня и впереди только холодная безразличная пропасть. Без тебя моей жизни просто нет. Спасибо, спасибо, спасибо, что ты вернулась.

Я растворяюсь в его объятьях и словах и чувствую, что что-то внутри меня словно бы расслабляется, разглаживается и встает на свои места. Моя тревога никуда не пропадает, но я чувствую, что моя истинная любовь к мужу куда сильнее всего, что есть в этом мире, сильнее всего, что случилось, и могло бы случиться со мной.

Чувствовать его объятия, прикосновения, слышать его нежные слова. Его голос, который всегда утешает меня, всегда заставляет мое сердце биться уверенно и ровно. Его любовь, в которой невозможно усомниться. А теперь, когда я стала серебряной, я чувствую, что наша связь стала во много раз сильнее. Словно раньше она была похожа на ярко горящую свечу, а теперь стала ослепляющим светом солнца, от которого кружится голова.

Я поднимаю взгляд и заглядываю в глаза мужа, на этот раз без страха. Я вижу в них то, что не видела раньше, будучи медной. Словно обретя свою новую силу, я могу видеть его по-настоящему, чувствовать его чувства, видеть его эмоции, почти слышать его мысли.

Он наклоняется и осторожно касается рукой моего лица, после чего нежно целует. Стирая последние остатки страха и тревоги. Оставляя лишь чистую ярко пылающую любовь. Я растворяюсь в ней на это мгновение без остатка, целуя мужа с радостью очаявшегося найти дорогу домой и наконец, чудом отыскавшего верный путь.

Однако, спустя бесконечно долгое мгновение, когда я отрываюсь от его губ, я чувствую, как щупальце черного липкого страха заползает в мою душу, несмотря на пылающую во мне ярким светом любовь.

Поцелуй словно бы проламывает в моем сознании стену, за которой скрывался вопрос, что мучал меня, но не появлялся на свет. Самый важный вопрос, настолько страшный, что мое сознание заблокировало его до поры, уберегая меня от возможной безумной боли, что может последовать за ответом на него.

— Ведь я же была беременна, Айвен, до того как…

13

В ответ на мой вопрос я вижу в глазах мужа только застывшую боль. Я вижу, что он хочет что-то сказать, но не может. Губы не слушаются его, но по взгляду я и так все понимаю.

— У нас будут еще дети, любовь моя, обязательно…

Я прижимаю дрожащие руки к животу, понимая, что больше не чувствую жизнь, которая теплилась там до того, как я переродилась. Осознание этого бьет меня и я вся внутренне сжимаюсь от невыносимой боли утраты.

Айвен целует мое лицо снова и снова, а потом мои руки. Он шепчет мне какие-то слова утешения, но я лишь оседаю на пол от пронизывающей все мое тело безумной тоски.

— Нет, — шепчу я, -- этого не может быть. За что?

— Мы пройдем через это, Дженни, мы со всем справимся. — Муж поднимает меня на ноги и обнимает. — Теперь у нас будут серебрянные дети, нужно жить дальше. Главное, что ты жива и что ты вернулась ко мне. Ты нужна мне, нужна нашим мальчикам. Ты нужна детишкам в твоем приюте, нужна всем.

Я тихо плачу, обняв мужа, только теперь, чувствуя эту невыносимую боль, ощущая себя по-настоящему живой.

— Почему я не помню, что произошло, Айвен? — спрашиваю я, заглядывая в глаза мужа. — Все словно бы в тумане.

Слезы катятся из глаз и лицо Айвена кажется расплывчатым, неясным.

Я изо всех сил пытаюсь проникнуть в свою память, в ту самую минуту, когда все произошло, но словно что-то не пускает меня, будто оберегает мою израненную душу. Но я непослушно вновь и вновь пытаюсь пробить этот заслон, чтобы узнать…

— Что случилось там, когда я пришла к тебе? Я не могу вспомнить… Расскажи мне, Айвен.

И вдруг сквозь непроницаемую пелену возникает воспоминание, яркая секундная вспышка — боль, пронизывающая мой живот и лицо Айвена, его серьезный взгляд и слова.

— Джейн, у тебя кровь.

Все остальное путается в неясном тумане.

— Если бы я знал, Дженни, что произошло, если бы я мог что-то сделать, я бы горы свернул.

Голос Айвена звучит мягко и серьезно.

— Ты пришла ко мне в день нашей годовщины и вдруг тебе стало плохо… Я не знал, что мне делать. Я позвал Суинберна, чтобы он помог, но было уже слишком поздно.

Я чувствую, что Айвену тяжело вспоминать этот день. Чувствую, как дрожит его голос. Ведь он видел, как я умерла. Страшно даже представить, что он испытал. Я бы не пережила, если бы Айвен умер у меня на руках. Я бы умерла от горя.

Я лишь крепче прижимаю его к себе, чувствуя невероятную близость к нему, которая кажется бесконечной в эту минуту. Если бы его сейчас не было рядом, я бы сошла с ума от горя, узнав, что потеряла ребенка.

Мягкий стук в дверь словно бы вырывает меня из болезненного оцепенения.

Я вытираю глаза руками и открываю дверь.

Суинберн держит уснувшего Джейка на руках, а Уилл, мой старший близнец во все глаза глядит на меня. Его рот открывается и он кричит, что есть сил.

— Мама!

Он тут же бросается ко мне на руки и обнимает меня своими маленькими ручками, словно бы отбирая всю мою боль и отбрасывая ее в сторону.

— Я не верил, что ты умерла, — шепчет он мне на ухо, — не верил ни минуты.

Я целую его в щеку и с улыбкой смотрю на сына.

— Дядя Суинберн сказал, что ты изменилась, твои глаза… Они теперь совсем как у папы, — с восторгом говорит Уилл.

Джейк вырывается из рук Чарли и обнимает меня с другой стороны. Он, всегда более сдержанный и застенчивый, чем Уилл, ничего теперь не говорит, и только тихонько обнимает меня.

— Я люблю тебя, мама, — говорит он. Это ведь правда ты?

— Конечно я, сынок.

— Я тоже не верил, что ты умерла. Ты не могла умереть, ведь ты наша мама.

Джейк украдкой смотрит на отца, словно хочет добавить еще что-то но не решается.

— Твои глаза очень красивые, говорит он. Ведь ты теперь не медная?

— Похоже на то, вздыхаю я, поправляя волосы Джейка и его помявшийся костюм.

— Ты же не будешь теперь любить нас меньше? — спрашивает Уилл.

— Не говори глупости, — говорит Айвен, подходя к нам. — Все, что изменилось в твоей маме — это цвет ее глаз и теперь ей доступна та же сила, что есть у меня.

Он треплет сына по голове и подходит к Чарли.

Айвен долго смотрит ему в глаза, а потом притягивает к себе и обнимает.

— Теперь все, что есть у меня — твое, брат. Если бы не ты…

Он не договаривает, но я знаю о чем он думает.

Я бы не выбралась сама, если бы Чарли не откопал меня. Никто бы не узнал, что я переродилась, никому бы и в голову не пришло проверять.

Чарли смущенно улыбается.

— Я услышал, как она зовет меня и сделал то, что должен был.

Айвен отводит Чарли в сторону, чтобы дети не слышали их разговора, но я отчетливо слышу каждое слово.

— Даже я не услышал, Чарли. Я был ослеплен своим горем и не услышал, как моя истинная зовет меня. Поторопился уйти подальше… Я поверил в то, что она умерла и почти умер сам.

— Не нужно винить себя, друг мой, — говорит Чарли. — Никто не знал, что такое может произойти. И насколько я знаю, такого никогда не было.

— Нужно выяснить, что произошло с ней. Еще никто не возвращался с того света, никто не перерождался, проходя через смерть.

— Люди и драконы сойдут с ума, когда узнают. Они не дадут ей прохода.

— Нужно найти золотого, чтобы осмотрел ее как можно быстрее.

14

Сильвия

Стараюсь не показывать на людях, до чего я счастлива. Все получается даже лучше, чем я могла ожидать. Джейн мертва, скоро Айвен будет всецело моим, и я буду, наверное, самой счастливой драконницей нашего общества.

На душе такое тепло и радость от одной мысли о том, что эта святоша теперь лежит в земле, что мне хочется петь и танцевать. Однако, приходится сидеть в обществе этих глупых куриц и делать вид, что я крайне опечалена внезапной кончиной нашей медной малышки.

Тетушка Мэй, так ее все называют, пятидесятилетняя серебряная драконница, как всегда задает тон беседе. Ее нелепо напудренное лицо кажется сегодня особенно одутловатым. Увы, но от серебряной в ней одно название. Ее Эйдос давно замолк, а огромная сила, которая дается всем с обретением серебра, полнсотью иссякла за ненадобностью. Теперь она похожа на обычную высокосветскую человеческую сплетницу, которых полно в столичных салонах.

Однако, слухи о ее реальном влиянии нельзя списывать со счетов. Добродушный вид тетушки Мэй может быть обманчив. Ходят слухи, что она частенько бывает на приемах у нашего юного императора. И одному драконьему богу известно, как ей удалось втереться в доверие к этому несносному молокососу.

— А он места себе не находит, бедный, такой молодой и уже вдовец.

Тетушка Мэй покачивается из стороны в сторону, картинно прикладывая пальцы к губам, словно произошедшее и в самом деле ее сильно взволновало. Ее полные руки кажутся двумя свиными окороками и выглядят крайне нелепо в пышном черном платье, которое она сегодня надела.

— Может так будет лучше, — говорит Оливия Дигнам, молодая жена золотого Уоллеса, самого желанного дракона из всех золотых. Сколько же сердец разбила эта стерва, когда ухватила себе красавчика Уолли. Даже я злилась на нее какое-то время, пока не встретила моего Айвена.

Я смотрю на них и стараюсь не встревать в разговор, предпочитая послушать, что эти безмозглые курицы будут говорить про покойницу. Молча отпиваю чай и слежу за реакцией тетушки Мэй. Одернет ли она молодую выскочку?

— Бог с тобой.. Ты еще слишком юна, чтобы понимать такие вещи, — говорит тетушка Мэй. — Да и откуда тебе знать, что такое потерять, ты пока что только приобретала, дорогая моя. Джулия Тарсэм счастливо живет со своим золотым мужем, хоть и является серебряной, и никто не скажет, что кто-то из них несчастен.

Оливия поджимает губы и встряхивает своей хорошенькой головкой, как юная непокорная кобылка.

— Может быть золотому подходит серебро, но серебряному дракону нечего делать с медной. Рядом с сильным мужчиной должна быть сильная женщина, иначе он будет скучать.

Ну конечно, себя-то эта дура считает сильной.

Ее ослепительно золотые кудри прихвачены бриллиантовой заколкой, которая смотрится нелепо ясным солнечным днем. У этой простушки никогда не было вкуса, рожденная золотой, она привыкла видеть на себе только восхищенные взгляды не заслуженные ничем, кроме достоинства, что дарит кровь. Но я уже теперь вижу в ее еще юном и прекрасном лице следы будущего увядания, век ее будет недолог и скоро молодой красавчик Уолли начнет скучать...

Не послать ли мне ему тайное письмецо уже сейчас, пока мой дорогой Айвен решает дела со своей покойницей?

Вспоминаю молодого дракона и между ног начинает разгораться огонь, а щеки начинают гореть. Мне доводилось видеть красавчика пару раз. Его мальчишеская улыбка и мощные черты лица, которые так контрастируют с ней всегда немного волновали меня.

Хотя, по мне он слишком молод и чересчур глуп. Айвен куда интереснее и когда он станет золотым, Дигнам и в подметки ему годиться не будет. Мальчик на фоне мужчины... Но ведь одно другому не мешает?

Я до того погружаюсь в свои фантазии, где один дракон вынужден сражаться с другим за доступ к моему телу, что пропускаю мимо ушей вопрос тетушки Мэй.

— Что? — спохватываюсь я и скрещиваю ноги, чувствуя неуместное возбуждение.

— Что ты думаешь о неравных браках? Тебе тоже кажется, что медная не пара серебряному?

Тетушка явно ищет во мне союзницу и хочет, чтобы я вместе с ней поставила на место молодую курицу Дигнам.

Я смотрю на нее и улыбаюсь.

— Видимо в Джейн были какие-то скрытые достоинства, раз Айвен ее выбрал. Не мне судить о любви, ведь я еще свою не встретила.

— Обязательно встретишь. Просто еще не нашелся достойный тебя мужчина, — говорит тетушка Мэй добродушно и похлопывает меня по руке.

Эх, знала бы ты, сколько голов я уже вскружила, тетушка, не села бы со мной за один стол. А знала бы, что произошедшее с Джейн...

— Настоящий мужчина не будет довольствоваться ограниченной медной. Мой Уолли никогда бы не смог по-настоящему полюбить меня, будь я такой простушкой, — стоит на своем Оливия.

Тетушка не обращает на нее внимания, и словно та ничего не говорила, продолжает обращаться ко мне.

— Ты присмотрись к нашему Айвену. Когда горе утихнет, ему нужна будет супруга, — шепчет она мне почти на ухо, чтобы не слышала Оливия.

Я то уж присмотрелась. И не только присмотрелась, но и дала испить ему всех моих соков. При одной мысли о горячих ласках Айвена по спине пробегают мурашки возбуждения.

Скорее бы уже он вернулся.

15

— Я даже не знаю, — наигранно смущенно говорю я, — он такой суровый, такой серьезный. И он так любил свою Джейн, что я не думаю, что в праве...

— А ты не думай, милочка, — говорит тетушка Мэй, — Я за тебя подумаю и все устрою, когда придет время. А это время придет, уж поверь мне. Такой славный дракон, как Айвен, не должен быть один, это было бы преступлением.

Сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не прыснуть со смеху. Мне даже делать ничего не нужно будет. Тетушка сама все устроит и я буду выглядеть в глазах общества почти как героиня, принявшая горе мужчины и помогающая ему в трудную минуту, а вовсе не как стервятница, прилетевшая поживиться.

— И знаешь что, Сильви? — заговорщицки говорит тетушка. — Он ведь со временем может стать и золотым. Я лично могу хадатайствовать перед нашим славным молодым императором. Уж мне то он не откажет.

Вскидываю глаза на нее, словно это для меня неожиданная мысль.

Ну конечно он станет золотым. Иначе и быть не может, дорогая ты моя клуша. Но то, что ты готова помочь похлопотать перед желторотиком, вот это действительно может оказаться очень ценным, если ему взбредет в голову не дать разрешение на перерождение Айвена.

— Ведь ты же сама раньше была серебряной, Сильви, а теперь золотая, почему бы и ему не сделать то же самое? Представь, какой вы будете прекрасной парой. Бедняжка Джейн мертва, и я очень горюю, но я уже сейчас вижу, двух золотых драконов, любящих друг друга, как единое целое.

Старуха прижимает руки к груди и блаженно улыбается, словно съела самую вкусную в своей жизни шоколадную конфету.

— Я бы не хотела сейчас думать об этом, тетушка, — говорю я скромно. — Я вчера пол ночи плакала, вспоминая Джейн. Мы не были с ней хорошо знакомы, но она всегда была так мила...

— Конечно, конечно, — пугается тетушка, — мы все ее очень любили, но нужно же Айвену будет двигаться дальше. Да и его малышам нужна мать, в конце концов. Без женского тепла и ласки дети вырастут неполноценными. Я думаю, что Айвен это хорошо понимает и рано или поздно начнет искать жену.

Еще и двух дней не прошло, а у тетушки Мэй все схвачено. Она точно не так проста, как кажется. С ней нужно быть предельно осторожной.

Мальчики... Их трагическая гибель будет для всех большим ударом. но увы, они мне ни к чему. Мне нужны мои собственные дети. Золотые дети моей крови и крови Айвена.

В зал входит Джулия Тарсэм, вся разодетая в черное сестра Айвена. Глаза у нее красные, словно она ревела всю ночь. Неужели ей так жалко нашу медную малышку? Или может золотой муженек ее чем-то обидел?

Она тихо занимает свое привычное место и еле слышно здоровается с нами.

— Я должна была отвлечься, — извиняющимся тоном говорит она, — дома я просто не нахожу себе места. То, что случилось, это просто ужасно.

— Расскажи нам, как Айвен, как их дети?

— Я ничего не знаю, — говорит Джулия, — они уехали хоронить ее, а я не смогла. Айвен, он просто убит горем, на него даже смотреть больно. Мальчики еще ничего не понимают, но я не знаю, как они будут без матери. Это ужасно…. Я думала Айвен вернется сегодня, но он прислал сообщение мужу, просил его срочно приехать туда… Он ничего мне не сказал и отбыл, а я теперь места себе не нахожу. Айвен только сообщил ему, что срочно требуется присутствие золотого, и ничего не объяснил в сообщении.

Она начинает тихонько плакать, и вытирать свои серебряные глаза платком.

Ну и ехала бы на похороны в это захолустье. Зачем сюда притащилась?

Интересно одно, зачем Айвену вдруг понадобился золотой дракон? Насколько мне известно, с мужем своей сестры он не слишком в ладах, как и со всеми золотыми. Что же теперь заставило его обратиться к Уинстону Тарсэму?

Стараюсь не показывать любопытство, нетерпение и раздражение, которое меня разбирает и сочувственно трогаю Джулию за плечо.

— Держись, ты должна быть сильной, ты должна помогать брату.

— Да, я знаю, ты права. Простите меня. Джейн… Она была такой хорошей, такой доброй. Я была сегодня в ее приюте. Там столько детей, они все спрашивают, где она. Кто постарше, тем объяснили, а малыши, они просто растеряны. Говорят, что она была там как луч света, что все там держалось на ее любви… Все плачут… Они называли ее мамой, эти несчастные человеческие дети, представляете?

Она шмыгает носом, как какая-то простолюдинка и меня передергивает от отвращения к ней. Меня и до этого раздражала святоша Дженни, но теперь меня почти трясет от хныканья Джулии. Я то помню, как она посмеивалась над покойницей и над ее причудами, а теперь, глядите, шастает по приютам для черни. Но ничего, надо всего лишь немного. потерпеть. Скоро все эти лицемерные плакальщицы ее забудут.

— А зачем Уинстон поехал туда? — спрашиваю я осторожно.

— Он не сказал. Но это было очень странно. Он тут же начал рассылать письма, странно улыбался и перед отъездом сказал, что, возможно, случилось нечто невероятное и чтобы я перестала плакать.

— Что случилось? — я сжимаю ее руку крепче, чем положено, вижу, как серебряная кривится и тут же спохватываюсь.

— Я не знаю… Но он сказал, что мы все скоро узнаем…

16

Вдыхаю пьянящий уличный воздух и любуюсь своим отражением в стекле витрины портного. Безумно молода, сногсшибательно красива, крайне опасна. Именно такая девушка нужна Айвену, а не эта медная простушка с вечно кислой рожей и болтовней о сиротках.

Подвенечные платья мастера Людвига, расположенные за стеклами, выглядят словно живые, даже моим глазам золотой не найти в них ни единого изъяна. Останавливаю себя, чтобы не войти внутрь и не полюбоваться поближе этой красотой.

Нет, Сильви, всему свое время. Нужно еще немного потерпеть. Скоро у тебя будет и платье, и твой будоражащий дракон.

Вспоминаю день своего перерождения и то, как сильно были обострены все чувства. Променяла бы многое на то, чтобы снова испытать эту необузданную золотую чистоту, заполняющую каждую клеточку тела. А какое яростное было желание внизу живота…

Скоро Айвен вернется и утолит мой голод. А когда он станет золотым, удовольствие будет еще больше. Да, этот дракон только по недоразумению серебряный. Сколько бы я ни пробовала драконов в своей жизни, даже золотые редко могли сравниться с великолепным Айвеном.

Скоро будет только он и я. А теперь, благодаря покровительству хлопотуньи тетушки Мэй, все станет еще проще.

Сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться от счастья и захлестывающего меня восторга. Лишь маленький червячок сомнения точит меня где-то в затылке, щекочет и раздражает, будь он неладен.

Зачем Уинстон Тарсэм потащился в Нортвуд? Что за новости он там услышал? Наверняка ничего особенного. Усилием разума заставляю червячка заткнуться, но интуиция все равно продолжает стучать в закрытую дверь.

Здесь что-то неладное. Но пока Айвен не вернется, я не узнаю ничего.

Я оставила куриц продолжать заунывные беседы про бедняшку Дженни и сослалась на очень важные дела. Хотя дел-то у меня и вовсе никаких нет.

Разве что разогнать скуку и сочинить письмецо розовощекому золотому дракону Уолли? Это неплохая идея. Возможно удастся не только позабавиться, но и со временем расстроить его брак с этой самодовольной золотой дурой.

Улыбаюсь про себя, уже начиная в голове сочинять будущее анонимное послание. В этом я могу считать себя подлинной мастерицей. Кружить головы драконам — это мое излюбленное занятие. Главное, чтобы игра не зашла слишком далеко. В животе летает целый рой безумных бабочек и я предвкушаю будущее волнение, когда красавчик Уолли будет пересылать мне письма в ответ, а мне нужно будет прятать их от Айвена. Славная будет игра. Славная и опасная, как сама жизнь.

Едва войдя в свой особняк, скидываю верхнюю одежду в услужливые руки лакея и тороплюсь к себе.

— Надеюсь ванна уже готова.

— Разумеется, — подобострастно говорит лакей. Я смотрю на его длинный нос с огромными крыльями, похожий на полусгнившую гигантскую сливу, на его унылое выражение лица, с кожей, которая словно бы стекает вниз, как будто сделанная из воска, и морщу носик от отвращения. Надо подумать о том, чтобы найти себе в слуги хотя бы какого-нибудь обнищавшего медного, а не это жалкое человеческое существо. От него воняет, как от любого человека, и это невыносимо. Почему я должна это терпеть?

Зайдя в комнату, сразу скидываю с себя всю одежду и любуюсь своим обнаженным телом в зеркало. Золотые кудри, отливающие медным блеском, пухлые алые губы и огромные золотые глаза. Высокая упрямая грудь и подтянутый живот. Конечно Дженни, родившая двойню, не идет ни в какое сравнение со мной.

— Служанки суетятся доливая в большую белоснежную ванну воды и растворяют в ней мыло, взбивая пышную пену.

Я рычу от предвкушения. Если и есть приятные вещи в человеческой ипостаси, так это хорошая горячая ванна.

Погружаюсь в обжигающе горячую воду и все тело покрывается мурашками.

— Клауди, ты умеешь писать? — спрашиваю я свою человеческую служанку не открывая глаз, человеческое зловоние перебивают ароматические масла, щедро растворенные в воде.

— Да, госпожа.

— Тогда возьми на столе бумагу и чернила с пером, буду диктовать тебе письмо.

Я слушаю как она шуршит бумагой, раздраженно отмечаю что дыхание ее прерывисто, а сердце колотится от страха. Пожалуй, не нужно было в прошлый раз так сильно ее наказывать.

Но если не наказывать слуг, то они ведь отобьются от рук, верно?

Она садится на стул и морщится от боли. Похоже, шрамы от порки у нее еще свежи. В следующий раз будет знать, как колотить фамильную посуду Гарденов. Пусть благодарит небеса, что вообще имеет возможность служить мне…

— Пишешь? — спрашиваю я нетерпеливо, обдумывая в голове текст записки.

— Да, госпожа.

— Милый Уолли. Простите, что называю вас именно так. Пишу записку с трепетом безумно любящего сердца, изнывающего от тоски. Мы знакомы, но едва ли вы хорошо знаете меня. С тех пор, как вы женились, мое сердце разбито вдребезги. Все, что я прошу от вас, приходите сегодня в полночь в Сад Гибсона, дайте мне шанс объясниться с вами с глазу на глаз.

Бесконечно любящая вас, С.

Я замолкаю и жду, когда служанка допишет.

— Написала?

— Да, госпожа…

— Неси сюда.

Я перечитываю письмо, написанное старательным, но корявым почерком простолюдинки.

Беру письмо двумя мокрыми пальцами и прикладываюсь к нему губами. Пусть думает, что эти капли — это слезы и пусть видит следы моих губ.

— Запечатай и найди мальчишку порасторопнее, чтобы передал лично в руки Уоллесу Дигнаму.Он не должен узнать от кого это письмо. Поняла?

— Хорошо, госпожа, будет сделано.

Я смотрю, как она достает фамильную печать и закатываю глаза.

— Да не этой, дура! Это же анонимное письмо.

— Ой, простите.

— Тебе было мало в прошлый раз наказания? — стальным тоном спрашиваю я.

— Простите, -- дрожащим голосом говорит Клауди. Губы у нее бледные, словно вся кровь отлила от них, а в голубых глазах стоят слезы.

— Иди отсюда, и не показывайся, пока я тебя не позову.

Конечно же, в Сад сегодня ночью я не пойду. Пусть Уолли помучается, пусть поломает свою пустую голову. А когда придет время, я отправлю ему еще одно письмецо, но не раньше, чем он начнет сходить с ума от догадок.

17

Джейн

— Джейн, посмотри мне в глаза, — говорит Уинстон Тарсэм, — мне нужно понять чистоту твоей пробы.

Уинстон, один из самых уважаемых золотых. По силе и уровню владения этой силой с ним мало кто может сравниться. ОДнако на вид ничего этого о нем не скажешь. Невысокий полноватый дракон, золотые виски которого уже успела посеребрить седина. Однако, стоит мне сделать то, что он просит, я чувствую исходящую от него мощь. Его глаза словно разбирают меня на составные части и прочитывают все, что мне известно. Это странное неловкое чувство мне приходится терпеть несколько минут, пока он самостоятельно не отводит глаз.

— Ты слышишь своего нового эйдоса? — спрашивает он мягко.

— Нет, — говорю я, пытаясь скрыть сильное беспокойство связанное с этим.

— Он проявится, — успокаивает он и похлопывает меня по руке. -- Так же как проявится твоя сила. После перерождения ты можешь чувствоать лишь слабые ее отголоски.

— Я чувствую все, — перебиваю его я. — Я слышу даже, как только что в соседнем доме прибили комара. Звуки сводят меня с ума, но в начале это было еще хуже. Сейчас я хотя бы могу как-то управлять этим.

— Неужто? Если это так, то это лишь добавляет ситуации уникальности. Уверен, твой случай будут изучать в академии, как образец нового, неизвестного доселе явления.

— Я не помню. что произошло со мной, — с тревогой говорю я.

— Твой случай уникален, Дженни, не надо торопиться. Память, возможно, вернется к тебе, но едва ли это те воспоминания, о потере которых стоит сожалеть.

— Я беспокоюсь… Чувствую какую-то опасность, словно там произошло что-то важное, что я должна вспомнить, но не могу.

— Мы все еще не знаем, по какой причине ты погибла, и не знаем, почему ты переродилась. Но я обещаю тебе, мы обязательно выясним все это.

В комнату входит муж и встает рядом со мной, кладя руку мне на плечо.

— Так что с ее пробой? — спрашивает Айвен.

— Трудно сказать на первый взгляд. но предварительно я бы сказал, что проба высшая, с примесью чего-то…

— Примесью? Как это? Если проба наивысшая, как возможна примесь?

— Я не знаю, Айвен, это не так просто изучить за несколько минут. Нужно время, нужны исследования.

— А что насчет памяти? Она вернется?

Я слышу, как голос Айвена едва заметно дрожит. Любой другой, со стороны, никогда бы этого не заметил, но я знаю мужа слишком хорошо.

— Как я уже сказал Джейн, вероятность того, что память вернется есть, но я бы не слишком переживал об этом. Все, что нужно сейчас — вернуться домой в привычную обстановку и находиться в покое. И еще я думаю, стоит немедленно сообщить об этом молодому императору,. Пусть он узнает о случившемся из первых уст, чем прочитает брехню в газетах, которые уже, наверняка, пестрят безумными заголовками.

Айвен облегченно вздыхает и кивает, слушая Уинстона. Он поглаживает меня по плечу, словно боится, что я внезапно куда-то исчезну.

Я улыбаюсь про себя, ощущая волны любви расходящиеся по моему телу от каждого его прикосновения.

— Значит беспокоиться не о чем? Перерождение произошло успешно и никаких вредных примесей нет?

— Насколько я могу судить, вредных нет.

— Ты не представляешь, как сильно ты помог, — говорит он и подходит к Уинстону.

— Я не сделал ничего особенного, — скромно говорит Уинстон и надевает золотые очки в тонкой оправе. — Для меня честь быть первым, кто осмотрел Джейн. То, что произошло… Я думаю может перевернуть все наши представления о перерождении, о том кто мы, о жизни и о смерти…

— Газетчики уже пронюхали обо всем, — раздраженно говорит Айвен. — Перед домом уже целая толпа. Суинберн как может разгоняет их, одному, самому назойливому, даже начистил морду.

— Особенно удивительно то, что он, медный, услышал зов.

— Он очень одаренный медный, — говорю я. — Он не только чувствует своего эйдоса, но и может говорить с ним.

— Ты помнишь, как звала его? — спрашивает Уинстон.

— Нет. Я очнулась в тот момент, когда он прикоснулся ко мне. И ничего не помню до этого момента. Я вошла в министерство, поговорила с отцом Айвена, и начала подниматься по лестнице и все, после этого я не помню ничего.

Я чувствую, как к глазам снова начинают подступать слезы. Я вспомнила мысли, с которыми я поднималась по этой лестнице. Вспомнила, что хотела сказать Айвену, какое имя я хотела бы для нашего будущего ребенка.

Словно прочитав мои мысли, Уинстон встречается со мной взглядом и говорит:

— У тебя еще будут дети, Джейн, прекрасные серебряные дети, Даже не сомневайся. То, что ты жива и сейчас сидишь передо мной — это настоящее чудо. И все это не просто так.

— Ты думаешь боги дали мне второй шанс для чего-то? — спрашиваю я.

— Несомненно.

— Спасибо, — говорю я, позволяя себе отбросить беспокойство и улыбнуться.

И вдруг у меня перехватывает дыхание.

В памяти вспышкой возникает тяжелое чувства боли, невыносимое чувство, сдавливающее грудь, и вслед за ним картинка. Броская золотая заколка для волос, которую я держу в руках.

— Что такое, Дженни? — спрашивает Айвен, видя, как я дернулась всем телом.

— Я как будто что-то вспомнила.

— Что? — спрашивает он и сжимает мое плечо.

Сжимает сильнее, чем следовало бы, и я морщусь от боли.

18

Бросаю на мужа непонимающий взгляд и он словно бы спохватывается и ослабляет свою хватку. Но встревоженность в лице сохраняется.

Я тру кончиками пальцев виски, пытаясь отогнать боль в голове при попытке вспомнить. Но кроме заколки и страшного чувства потери и отчаяния, я не могу воскресить в памяти ничего. Я даже не могу сказать, мои ли это воспоминания, настолько странный и непривычный этот возникший вдруг образ.

— Что, Дженни? Что ты вспомнила? — спрашивает Айвен беря меня за плечи и становясь на одно колено, чтобы смотреть мне прямо в глаза.

— Какую-то заколку, золотую заколку в форме стрекозы. Я не знаю… Не знаю откуда это воспоминание, но мне почему-то очень плохо от него. Я кричу и бросаю ее… А больше ничего вспомнить не могу… И, кажется, ты был там в этот момент… Это было? Скажи, Айвен?

— Я не помню ничего такого, милая.

— Такое может быть, Джейн, — мягко вмешивается Уинстон, — Это не обязательно твои воспоминания. Возможны какие-то сбои в сознании и это может быть воспоминанием о каком-то сне, или предсмертном опыте, когда умирает мозг. В таких экстремальных ситуациях сознание может играть в очень странные игры. И показывать то, чего не было.

— Игры… — говорю я рассеянно, повторяя смутные слова, звучащие у меня в голове.

«Как тебе такая игра?»

Чей это голос? И почему при воспоминании о нем мне так больно?

Я сглатываю, пытаясь прийти в себя и успокоиться. Муж замечает мое состояни и нежно обнимает.

— Тебе нужен покой, — говорит Уинстон, — а Айвен поможет тебе его организовать. В ближайшие дни тебе противопоказано волноваться, погружаться в плохие мысли и вообще делать что угодно, что может навредить твоей психике. Судя по всему, ты еще не пришла в норму.

— Да, наверное, — говорю я, чувствуя, как объятия и прикосновения мужа успокаивают меня, лучше всяких слов. Боль от образов, что приходили ко мне только что, рассеивается, оставляя место только для любви к моему Айвену.

Уинстон прав. Вместо того, чтобы сосредотачиваться на каких-то неясных воспоминаниях, которые взялись неизвестно откуда, лучше сосредоточиться на том, что по-настоящему важно. На Айвене, на моих детках, на родителях…

— Я хочу поскорее поехать домой, — говорю я, прижимаясь к мужу, и кладу голову ему на плечо.

— Вот это правильно! — говорит Уинстон с улыбкой. — Чем быстрее ты окажешься в знакомой обстановке, тем лучше будет для всех. Но в первую очередь для тебя.

— Спасибо, Уинстон, — говорю я, отрываясь от супруга. — Твоя речь может успокоить кого угодно.

— За это мне и платят, Дженни, — говорит он с улыбкой и вежливо пожимает мою руку. — Я надеюсь, что скоро мы увидимся. Когда тебе полегчает и ты вернешься, мы с женой вас навестим, если вы не против.

— Конечно, ты же знаешь, Уинстон, мой дом — это твой дом. — Говорит Айвен.

Они выходят из комнаты, оставляя меня одну.

Я слышу их разговор даже через закрытую дверь. Мне бы не хотелось этого, но волей неволей я слышу и не могу никуда деться от этого. Даже когда я закрываю руками уши, я слышу каждое слово.

— Ее состояние очень серьезно. Ей нужно дать столько внимания и заботы, сколько ты можешь.

В голосе Уинстона звучит теперь неподдельная тревога. Теперь его голос совсем не такой мягкий и успокаивающий, как был, когда он говорил со мной.

— Что мне делать? — спрашивает Айвен.

— Говори с ней, вспоминайте вещи, которые точно были, счастливые воспоминания, хорошие приятные моменты из прошлого — это должно помочь ей утвердиться в том, что реально, а что нет.

— То есть, она может помнить вещи, которых не было?

— Кто знает? Во время перерождений бывает разное…

— И насколько далеко это может зайти? Что если она начнет бредить по=настоящему, что если причинит кому-то вред, или себе самой?

Уинстон молчит в ответ на вопрос Айвена. Но спустя минуту заговаривает. Речь звучит все более отдаленно, как будто они уже вышли на улицу.

— Не будем говорить о плохом, Айвен. Будем наблюдать за происходящим и принимать меры если потребуется. А до тех пор, не спускай с Дженни глаз. Ей сейчас очень нужна твоя забота. Возможно, как никогда. Ей нужна каждая частичка любви, которую ты можешь ей дать.

— Знаешь, Уинстон, мы с тобой не особенно ладили раньше…

— Все в порядке, Айвен.

— Нет, я хочу сказать, что я рад, что сестра вышла замуж за тебя. Я был против, но теперь я вижу, что бывают золотые… Непохожие на других. Мне жаль, что я не позволил себе попытаться узнать тебя получше раньше.

— Я рад это слышать, Айвен, — говорит Уинстон. — И еще я хотел сказать…

— Да?

— Ее сила куда мощнее сейчас, чем у любой переродившейся медной, что я видел. Сила мощнее в несколько раз. И если учесть, что она не слышит своего эйдоса, она бесконтрольно поглощает и расходует чудовищные объемы силы. Это видно по узору ее глаз. С такой силой могут совладать только золотые. И это одна из вещей, которые меня беспокоят. Их голоса отдаляются еще дальше и я уже могу усилием воли перестать слышать их голоса. Вздыхаю с облегчением.

До чего странно слышать, когда говорят о тебе. Странно и одновременно неприятно.

Я не пытаюсь дальше расслышать о чем они говорят, вместо этого я не отнимая рук от ушей, вслушиваюсь внутрь себя самой.

Почему я могу слышать все и всех, кроме моего эйдоса? Он должен быть где-то здесь.

Где же ты? Отзовись…

Но вдруг, вместо голоса моего эйдоса, я снова слышу тот самый звон, где-то внизу… То, что я в прошлый раз приняла за часть сна, теперь отчетливо звучит на краю моего сознания, требовательно призывая к себе.

Не в силах противиться, я чувствую, как сердце начинает стучать от волнения. Я тихонько встаю и на цыпочках подхожу к двери.

Продолжая сосредоточенно прислушиваться к едва заметному звону, льющемуся откуда-то снизу, я, стараясь поднимать как можно меньше шума, иду на бабушкину кухню.

Мне приходится отодвинуть тяжелый стол, чтобы освободить неприметный люк, ведущий в погреб.

19

От падающей створки люка поднимается пыль, и я чувствую, как из подвала на меня летит поток пронизывающего холодного ветра.
— Что же там такое? — шепчу я и держась за край стола, опускаю ногу на первую ступеньку. Внизу темно и явно очень сыро, но благодаря своему новому зрению я отчетливо вижу каждый шов каменной кладки и каждую ступеньку. Раньше я бы ничего не увидела без свечи в такой темноте, но теперь — совсем другое дело.
Как только я делаю пару шагов вниз, звон начинает усиливаться и становится все более отчетливым в моих ушах, обретая новые призвуки, которых до этого я не слышала. Он словно поощряет меня спускаться все ниже и не бояться того, что может там таиться.
Вспоминаю себя маленькой и свой трепет перед неизведанным и мне кажется, что я почти наяву перенеслась в то время, когда мне было не больше пяти лет, когда бабушка еще жила здесь. Ночью, оставаясь у нее, я боялась ходить по дому одна, стараясь пересекать темные комнаты как можно быстрее. Мне всегда казалось, что за мной следует какая-то тень, которая хочет утащить меня в темноту. И поэтому, когда я возвращалась в постель и укутывалась в уютное одеяло, мое детское сердечко еще долго колотилось от страха и я прислушивалась к ночным шорохам, страшась услышать в них что-то новое, что-то неожиданное. Что-то, чего не должно быть.
Отбрасываю от себя ненужный страх, помня о том, что самое страшное, что могло со мной произойти, я уже пережила. Нет больше места глупым детским тревогам.
Когда я ступаю на каменный пол погреба, я чувствую, как по ногам струится холодный поток воздуха, который заставил бы меня дрожать, если бы не моя новая сила, согревающая меня. Раньше я никогда не бывала здесь, и поэтому теперь с удивлением смотрю на коридор и дверь в его конце. Звон отсюда кажется почти оглушительно громким.
Ручка двери подается на удивление легко и я смело вхожу внутрь. Подземная комната тускло освещена светом, пробивающимся неизвестно откуда. Окон здесь нет, но вполне можно разглядеть обстановку.
ПОсреди небольшой комнаты, заставленной стеллажами с какими-то бутылками и горшками, стоит крепкий стол с полированной столешницей. Темное дерево с трудом отражает свет и поэтому на его фоне особенно заметно то, что на столе.
Я медленно подхожу, стараясь не дышать. И с удивлением для себя вижу, что в самом центре стола вращается монетка, блестя полированными краями, отбрасывая едва заметные зайчики отраженного света на мрачных стенах. Именно это вращение создает звон, волнами прокатывающийся по комнате, словно этот звук издает не монетка, а целый медный колокол.
Я как завороженная стою и смотрю на это вращение, не в силах оторвать взгляда. Мне кажется, что теперь я слышу в этом звоне голос бабушки, словно бы предостерегающий о чем-то.
Я вслушиваюсь и всматриваюсь в это вращение, чувствуя, что вот вот смогу расслышать послание. Но вдруг монетка начинает вращаться все медленнее, а спустя мгновение, сделав еще пару оборотов, падает на стол..
Звук тут же исчезает, оглушая меня своим отсутствием. Я едва не взрываюсь от острого чувства досады. Это было так близко, так явно, еще одно мгновение и я бы поняла…
— Дженни, не стоит тебе тут быть. Здесь такая ужасная сырость. Как ты вообще смогла открыть люк?
Я резко оборачиваюсь и вижу у входа Айвена, с интересом разглядывающего комнату.
Сама не зная почему, я незаметно для него хватаю холодную монетку и сжимаю ее в кулаке, чтобы он не увидел.
МНе тревожно от того, что я вдруг захотела скрыть что-то от своего любимого. Но какая-то странная внутренняя убежденность, которая взялась неизвестно откуда, словно приказала мне сделать именно так и я сделала это не колеблясь ни мгновения.
Чем бы ни была эта монетка, она точно не простая, и я должна узнать, что это такое. Должна узнать сама, как бы ни был велик соблазн тут же поделиться о том, что я нашла, с Айвеном. Он бы уж наверняка сразу же объяснил мне.
— У меня теперь куда больше сил, — говорю я, чувствуя облегчение, кажется, муж ничего не заметил.
Я вглядываюсь в фигуру Айвена, и чем дольше смотрю, тем более зловещим он мне кажется. Я никогда не испытывала раньше ничего подобного по отношению к нему, видя в нем только опору, только защиту. Откуда это чужое чувство?
И вдруг в душу мне закрадывается абсурдное чувство страха, словно мой любимый может причинить мне вред… Его светящиеся серебряные глаза словно бы смотрят на меня слишком пристально, и самое ужасное, что я не могу понять, что означает этот взгляд. Он словно оценивает, словно взвешивает, словно принимает какое-то решение.

20

— Все хорошо? — спрашиваю я, чувствуя холодный металл в руке. Монетка едва заметно вибрирует, передавая эту вибрацию в мое тело.

Айвен делает шаг навстречу и я инстинктивно отступаю, охваченная непонятно откуда взявшимся ужасом. Я вижу в его глазах какую-то мрачную решимость.

И вдруг слышу голос из коридора.

— Ого! Глянь какой тут люк, — говорит Джейк громким шепотом.

— Лучше туда не ходить, это может быть опасно. И отец велел нам заниматься…

— Ну ты и не ходи, трус несчастный. Иди и занимайся. Чего за мной увязался?

—А если отец узнает, что мы тут лазили?

— Если ты ему не скажешь, не узнает.

Айвен, продолжая пристально смотреть на меня, прикладывает палец к губам. Я слышу, как маленькие ножки прыгают по ступеням.

— Я уже знаю, и мне кажется, я велел вам заниматься совсем другим делом! — говорит Ивар сурово, и мгновение спустя лицо его озаряет светлая улыбка, обращенная ко мне.

То, что мне почудилось мгновение назад, совершенно исчезло и теперь я видела только моего любимого мужа, такого же как всегда, теплого, светлого и внимательного.

— Пойдем отсюда, — говорит он мне заговорщицким тоном, — пока эти сорванцы не удрали слишком далеко.

Я слышу громкий топот маленьких ножек над головой. Близнецы явно не ожидали, что отец будет ждать их здесь.

— Зря ты их напугал, Ивар, — говорю я и укоризненно бью его ладонью в грудь. впрочем, не в силах сдержать улыбку, — Они же еще совсем малыши.

— Они должны сейчас учить руны, а не шататься по дому, Дженни. Я не хочу, чтобы они выросли бестолковыми баловнями. А ты не подаешь им хороший пример. Не понимаю, что тебя понесло в этот старый сырой подвал.

Я вздыхаю, и мне кажется, что я поступаю глупо, что-то скрывая от Айвена.

— Знаешь, милый, я услышала какой-то звук, мне показалось, что он исходит отсюда.

— Что за звук?

— Я не знаю. Сейчас все мои чувства сильно обострены и я слышу почти все, что происходит вокруг. Я слышу даже, как бьются сердца мальчиков в это самое мгновение и слышу о чем они шепчутся.

Айвен задумчиво хмурится и кивает несколько раз.

— Уинстон сказал мне, что твоя сила очень ярко проявляется. И меня, откровенно говоря, это сильно тревожит. Я научу тебя обращаться с силой, чтобы она не причинила тебе вреда, — говорит Айвен и подает мне руку, чтобы я выбралась из подвала, поднявшись на последнюю, самую высокую ступеньку.

Он захлопывает люк и задвигает стол на место, так легко, словно он ничего не весит. Неужели это я отодвинула сама этот огромный стол?

— Здесь отец нас не найдет, — шепчет Уилл, — он не знает этот дом, а мы уже знаем.

— Мы не должны прятаться, — хнычет всегда более боязливый и правильный Уилл.

— Ты слюнтяй и зануда, — говорит джейк и я слышу какую-то возню. — Иди тогда отсюда. Сдавайся сам, а где я прячусь, никому не говори.

— Папа нас заругает.

Я улыбаюсь, невольно подслушивая этот разговор детей. но ограничить свой слух никак не могу.

— Сейчас прибежит Уилл, — говорю я, слыша, как малыш уже бежит в нашу сторону, быстро-быстро дыша на ходу.

— Отец, я, честное слово, я не хотел.

Айвен присаживается рядом с запыхавшимся малышом, который, войдя, сперва с надеждой смотрит на меня, а потом стыдливо опускает глаза.

— Чего ты не хотел Уиллем? — спрашивает Айвен мягким голосом.

— Не хотел тебя ослушаться и уйти гулять по дому.

— Но что случилось?

Уилл снова смотрит на меня, как будто пытаясь найти в моем лице поддержку, но все, что я могу — лишь улыбнуться и кивнуть ему. Я надеюсь, что он не станет ябидничать на Джейка.

— ну так что случилось? — на этот раз с нажимом говорит Айвен. — Смотри мне в глаза, сынок. Разве я не велел вам еще час сидеть и учить руны? Разве вы не обещали, что так и поступите?

Уилл смотрит в пол и явно еле сдерживается, чтобы не заплакать.

— Я виноват, — говорит он наконец.

— А где твой брат? — спрашивает Айвен.

Уилл мгновение раздумывает, а потом говорит:

— Я не знаю.

— Разве его не было с тобой?

— Не было, он сидел и учился.

— Посмотри мне в глаза.

Уилл поднимает взгляд и смело смотрит на отца.

— Я знаю, что ты солгал.

— Но отец…

— Не перебивай. Я знаю, что ты солгал и тебя следовало бы наказать за это. Нет почти ничего хуже лжи. И мне отвратительно, что ты врешь мне в лицо, выгораживая брата.

— Но отец…

— Помолчи. Есть только одна вещь хуже. Знаешь какая?

— Какая?

— Предательство. Ты не предал брата. Так что на этот раз я тебя прощаю. Иди, вытри сопли и позови Джейка. Скажи, что мы возвращаемся домой.

Уилл сглатывает с недоверием глядя на отца.

— А его не накажут?

— Нет, — встреваю я и вижу, как начинает сиять Уилл.

— Спасибо! — пищит он высоким детским голоском и убегает за Джейком.

— Им ведь всего по пять лет, — говорю я и качаю головой. — Он до смерти перепугался.

— За то запомнит урок надолго, Дженни. Я хочу, чтобы они выросли хорошими честными драконами.

— С таким отцом у них есть все шансы… Но будь с ними чуть помягче.

— с улыбкой говорю я.

— Хорошо, милая, — говорит муж, подходит ближе и нежно целует меня.

— До сих пор не могу поверить своему счастью, — говорит он шепотом, обнимая меня.

Я растворяюсь в его объятиях и обнимая в ответ, вспоминаю про зажатую в кулаке монетку.

— Знаешь, там, внизу я…

Стоит мне сказать эти слова, как монетка начинает отчаянно пульсировать и дергатся у меня в кулаке, словно она имеет свою волю и против того, что я собираюсь сделать.

21

Сильвия

Новости, одна хуже другой, приходят и приходят из проклятого Нортвуда. Я не хочу верить в них, но дыма без огня не бывает. Кто-то даже умудрился сделать движущийся снимок и он тут же появился в газете, которую принесли вечером.

На снимке ничего толком не видно, изображение размыто и явно было сделано через мутное стекло с очень плохим освещением, но утверждается, что это Джейн и Айвен Райты, стоящие обнявшись.

«Айвен Райт выглядит так, словно вот-вот взлетит в небо от счастья, вопреки тому, что серебряные не летают. Он ни на шаг не отходит от своей чудом воскресшей жены, однако отказывается давать комментарии. Но нам удалось доподлинно выяснить от самых приближенных людей, что Джейн Райт, бывшая ранее медной, теперь переродилась и присоединилась к серебряным »

— Будь ты проклята, — говорю я и рву газету на маленькие кусочки. — Этого не может быть. Я не поверю, пока сама не увижу. Она была мертва, я точно знаю это. Никто не может воскреснуть, да еще и переродившись. Никто. Особенно эта слабая жалкая медная.

Буря яростного огня бушует внутри меня, заставляя мое сердце то тревожно биться в клетке, то замирать, предвкушая самое ужасное… А что, если это правда и она не только воскресла, но и поменяла металл, как тут написано?

Чего только не пишут эти брехуны. Утром они писали, что она сошла с ума и гонялась за мужем и детьми, желая съесть их, теперь они пишут, что самая слабая медная вдруг стала серебряной. Что они напишут завтра? Что она отрастила крылья и уже летит в Вестгард, чтобы предстать перед императором?

Уж кому-кому, а газетчикам верить нельзя.

— Даже если все, что ттам пишут - это правда, я не смирюсь, — говорю я сама себе вслух, чтобы придать себе решимости бороться. — Я не отдам ей моего Айвена, стань она хоть пламенным големом размером с гору. Не отдам свое, перегрызу глотку, закопаю столько раз, сколько потребуется, пока малышка Дженни не отдаст концы бесповоротно. Она будет лежать в земле, а я буду плевать на ее могилу.

Но как бы я не уговаривала себя, впервые за очень долгое время, я не могу уснуть ночью, ворочаясь на шелковых простынях и сгорая от беспокойства.

Ведь все же было так хорошо. Все уже было решено, ее уже похоронили, Айвен уже был в моих руках… Ну почему жизнь так несправедлива?

Наконец, устав ворочаться в кровати в томительном ожидании, я встаю, прохожу по холодному полу к панорамным окнам моей спальни, и распахиваю их, впуская лунный свет и ночной ветер, несущий прохладу.

Спокойно.

Нужно успокоиться и подумать трезво. Пока еще ничего не кончено. Все еще может обернуться так, как мне нужно. Необходимо только терпение и хороший план. А уж планы я вынашивать умею лучше любой другой золотой драконницы. Она не заберет у меня Айвена снова. Айвен мой и будет моим золотым драконом.

Я распахиваю крылья и вылетаю из комнаты, упиваясь свободой полета. Холодный свет луны отражается на моей темно-золотой чешуе и я наслаждаюсь, осознавая свою силу, красоту и полную свободу. Дженни такая свобода и не снилась. А скоро я разделю ее с моим Айвеном. Обязательно, иначе и быть не может.

Вдруг, пролетая над Садом Гибсона, я вспоминаю, что отправила сюда Уолли Дигнама через анонимное письмо. И хоть сейчас уже далеко заполночь, я все равно решаю проверить, не торчит ли этот красавчик здесь, ожидая появления взволнованной незнакомки.

Огибаю сад по дуге, стараясь хлопать крыльями как можно тише, чтобы меня никто не заметил, а если бы и заметил, то не узнал.

И стоит мне бросить взгляд зорких глаз дракона на то место, где была условлена встреча, я тут же вижу его.

Уолли Дигнам стоит в темноте, сжимая в руке письмо, которое я ему послала и озирается по сторонам.

Внутри разгорается желание спуститься вниз и явить себя молодому Дигнаму. А почему нет? Чем сгорать от беспокойства в одиночестве, можно было бы поразвлечься с этим дурачком, и время пролетело бы незаметно.

Сладкая заманчивая мысль.

Сладкая, но несвоевременная.

Золотой дракон, а даже не знает, на что способно золото. Удовлетворенно улыбаюсь. Пусть мальчишка ждет, пусть надеется, пусть сгорает в моем огне. В нужный момент он мне очень пригодится, особенно в свете новых событий.

В голове начинает вырисовываться зыбкий план действий, который я осуществлю, если написанное в газетах — это правда.

Мелькает мысль, а не направиться ли в нортвуд на крыльях, чтобы поскорее все выяснить и увидеть своими глазами. Но мысль эту я оттбрасываю. Будет сложно объяснить, что я там забыла, если у кого-то возникнут ко мне вопросы. Уж лучше подождать их здесь, в столице. Рано или поздно они вернутся. А я уж позабочусь о том, чтобы увидеть все своими глазами, как можно скорее.

***

Я смотрю в оба глаза, прижавшись к стеклу внутри кареты. Солнце ярко заливает улицу, легкий ветер колышет листву дубов, высаженных возле особняка Айвена. С замирающим сердцем я смотрю на то, как к дому подъезжает карета с гербом дома Райтов. Сердце сжимается, останавливается на мгновение и я вижу, как дверца распахивается и из нее выходят медные близнецы. Они грустно проходят в дом, сопровождаемые слугой. А спустя минуту из кареты выходит сам Айвен, совершенно один.

Ну конечно! Все это неправда! Газетчики наврали, раздули сенсацию из пустоты. Теперь Айвен только мой. Никакой Дженни больше нет.

Я вылетаю из кареты и бегу ему навстречу. Он распахивает свои мощные объятия и я чуть ли ни врезаюсь в него, едва не плача от счастья. Мой, только мой!

И когда Айвен целует меня, кто-то начинает дергать меня за плечо.

Я пытаюсь отмахнуться, не понимая, что происходит.

— , Госпожа, кажется, они едут, — я открываю глаза и вижу покрытое неуместными веснушками лицо Клауди. — Простите.

Я издаю протяжный стон, осознавая, что это был лишь сон.

Карета подъезжает, совсем, как во сне, а за ней еще одна и еще. Здесь гербы Райтов, Тарсэмов и даже жалкого медного Суинберна, придурковатого друга Айвена.

22

Джейн

Открываю глаза и в первую минуту не могу понять, где я нахожусь. Высокий потолок, изрезанный узорными тенями, большие панорамные окна в которые пробивается свет почти полной луны.

Конечно — это мой дом. Улыбаюсь и закрываю глаза. Прижаться к любиимому и спать дальше.

Но рука нащупывает только пустоту. Айвена нет. Постель холодная с его стороны, видимо ушел он давно…

Вздыхаю и переворачиваюсь на другой бок. В сознание постепенно начинают усиливающимися волнами проникать звуки, стекающиеся ко мне отовсюду. Я слышу мерное дыхание моих деток. спящих в соседней комнате. Слышу храп пожилого слуги Отто. Слышу мотылька бьющегося в стекло фонаря у главного входа. Но где же Айвен?

Я встаю, чтобы справиться с захватывающим меня постепенно беспокойством. Засовываю руку между книжек на полке и выуживаю оттуда слабо вибрирующую монетку. Я так и не показала ее Айвену. Сохранила ее в тайне. Кажется, впервые в жизни я утаиваю что-то от любимого и от одного этого осознания на душе у меня становится неуютно.

Монетка едва заметно светится, словно обладает какой-то долей собственного света. Я могу поклясться, что ничего подобного этому металлу раньше не держала в руках. Откуда она взялась? Что за чудо заставляло ее крутиться? И самое главное, для чего она?

Пока я не знаю ответов на эти вопросы. Знаю только то, что ее нужно сохранить и держать как можно ближе к себе. Откуда я это знаю? Непонятно. Но разубедить меня в этом ни у кого бы не получилось.

Пока что я заметила только одно важное свойство этой вещи. Когда я держу ее в руках, мне куда проще управлять своей силой. Я могу перемещать фокус своего внимания, усиливать восприятие с одной стороны, и ослаблять с другой, словно эта вещь помогает мне владеть силой более точно.

Пожалуй, стоит показать ее Уинстону Тарсэму, возможно он сможет объяснить мне, что это такое.

Кладу монетку на стол, она продолжает вибрировать, постепенно разгоняясь, пока, вдруг не начинает крутиться на ребре, издавая тот самый звон, который помог мне найти ее. Я слушиваюсь в него и в какой-то момент мне начинает казаться, что я слышу два голоса, переговаривающиеся между собой. Пытаюсь понять, слышала ли я раньше эти голоса, но не могу. Говорят они монотонно и слов разобрать невозможно, потому что мешает шум, который льется на меня со всех сторон.

И вдруг, я слышу какой-то резкий крик, полный злобы и отчаяния. Монетка начинает крутиться еще быстрее и тут ее звон затмевает звук хлопающих крыльев большой птицы… Или, быть может…. Дракона?

Я хватаю ее и сжимаю в кулаке, чтобы лучше расслышать звук крыльев. Он удаляется, становясь все тише и тише, растворяясь в ночной тьме. Когда я бросаю взгляд в окно, мне мерещится, что я вижу отблеск золота в небе.

Выхожу из комнаты, понимая, что не усну теперь, пока не узнаю, что это было.

Заглядываю в темную детскую. Мальчики спокойно и безмятежно спят. Я какое-то время смотрю на них, а потом поправляю одеяло Уилла, который почти скинул его на пол во сне, и осторожно глажу его по волосам. Он что-то бормочет во сне и переворачивается на другой бок.

Страшно подумать. А ведь мои мальчики совсем недавно остались без матери. Что если бы я не переродилась? Каково бы им было. О таком даже думать страшно. Нужно сделать все, чтобы такого больше не повторилось.

Выхожу в холл и поднимаюсь по широкой лестнице на второй этаж. Прохожу по гулкому залу для приемов, прислушиваясь к эху, издаваемому моими мягкими шагами. И тут вижу Айвена. Он спускается с лестницы, ведущей на крышу.

Даже издали, почти в полной темноте, я вижу, что лицо его искажено печатью злости, или даже ненависти. Я никогда не видела моего мужа таким…

Он поднимает взгляд и, наконец, замечает меня. В это же мгновение взгляд его словно бы проясняется, а с лица спадает печать злобы и ненависти, которая только что была на нем… Была ли, или это мне померещилось в неверном свете тусклой луны, едва освещающей зал?

— Дженни, — говорит он мягким низким голосом, подходя ко мне и беря меня за руку. — Почему ты не спишь?

— Я проснулась, потому что тебя не было рядом, милый, — говорю я, чувствуя, как от его прикосновений, по телу волнами расходится теплое чувство покоя и защищенности, которых мне так не хватало.

— Мне нужно было подышать свежим воздухом и кое о чем поразмыслить.

— Я слышала какой-то странный звук, словно прилетал дракон…

— Дракон? — Айвен с удивлением поднимает бровь.

— Да, словно кто-то вскрикнул, а потом яростно захлопал крыльями….

— Тебе, должно быть, показалось, Дженни, — говорит он и убирает прядь волос, падающую мне на лицо. — Помнишь, что говорил Уинстон? Тебе может что-то показаться, пока ты еще не полностью оправилась от произошедшего.

— Да, наверное…

— Тебя что-то тревожит? Ты очень неспокойна, а Уинстон не велел тебе переживать. Если тебе что-то нужно, что угодно, ты только скажи и я мигом это организую. Хоть луну с неба, клянусь тебе.

Я прижимаюсь к его мощной груди, чувствуя сильное и размеренное сердцебиение.

— Нет, луны не нужно, пусть луна останется для всех … Просто обними меня и скажи, что все будет хорошо, — шепчу я.

Он обнимает меня и нежно гладит по волосам, по шее и по спине. От прикосновений его сильных но нежных пальцев волны мурашек пробегают по моему телу и я почти совсем успокаиваюсь.

И тут я улавливаю едва заметный тонкий запах, исходящий от Айвена, не его запах, какой-то чужой, незнакомый и почему-то вдруг мне становится нехорошо, словно липкая рука страха вцепляется мне в шею.

— Чем от тебя пахнет? — спрашиваю я, отстраняясь и заглядывая в горящие серебром глаза любимого.

— А чем от меня может пахнуть? — спрашивает он и его низкий голос словно выбивает из меня весь страх, снова до краев наполняя меня любовью.

Он целует меня в губы, избавляя меня от последних остатков тревоги, а спустя несколько мгновений вдруг подхватывает на руки. Отчего я тихо вскрикиваю.

23

Я просыпаюсь от яркого света бьющего в окно и от того, что Айвен смотрит на меня подперев голову рукой.

— Какая же ты красивая, Дженни, смотрю на тебя, и не могу наглядеться.

Я беру его руку, которой он гладит меня по щеке, и целую его ладонь, а потом прижмаю ее к груди, словно драгоценность.

— Никогда не отпускай меня, любимый, — говорю я, когда внутри меня взметается ворох неясных воспоминаний о пережитом там, за чертой жизни. Я никогда и никому не стала бы рассказывать об этом, да никто бы никогда и не понял. Хотя сейчас, глядя в искрящиеся серебром глаза любимого, мне кажется, что он понимает, что я чувствую,

— Я обещаю тебе, так же, как обещал, когда нас связали вечнми узами.

Я закрываю глаза, чувствуя, как солнечный свет пробивается сквозь закрытые веки, согревая мое лицо и словно бы согревая мою душу.

— Я так счастлива, — шепчу я, ощущая, как меня переполняет чувство любви и абсолютной защищенности. В эту минуту я точно знаю, что рядом с Айвеном ничто не угрожает мне, что он защитит, даже если весь мир вдруг решит обрушиться на мои плечи.

Тут до моего чуткого слуха, усиленного магией серебра, доносится звонкий голосок сына.

— Я стану серебряным, как мама, а ты будешь таким же жалким медным! — Кричит Джейк и слышен звук удара.

Уилл как будто падает и едва не плача выкрикивает:

— А я стану золотым! Понял? Я буду летать, а ты будешь ползать по земле и я сожгу тебя своим огнем.

— Кишка тонка, слабак…

— Ненавижу тебя! Лучше бы тебя вовсе не было!

— Ты просто завидуешь мне, потому что я старший.

— Мальчики! Немедленно прекратите, — вдруг слышится окрик воспитателя Финча, приставленного к мальчикам, чтобы они не натворили дел. — Или вы хотите. чтобы я сообщил вашему отцу, что вы ведете себя, словно уличная шпана, осыпая друг друга бранью?

— А чего он? — выкрикивает Уилл.

— Помолчите, молодой человек, когда я говорю, иначе мне придется перейти от вежливых слов к делу.

— Простите…

— За что вы извиняетесь? Мне хотелось бы знать.

— за то, что обзывался.

— А еще за что?

— За то, что дрался с Джейком.

— И больше ни за что извиниться вы не хотите?

— За что еще?

— Я медный дракон, такой же как и вы, и горжусь этим, и смею вас заверить, что не считаю ни себя, ни любого другого медного жалким, как вы изволили выразиться.

— Простите, что назвал медных жалкими.

— Я хочу, чтобы вы оба сообщили матери о том, что случилось, когда она спустится завтракать. И хочу чтобы извинились перед ней и перед своим отцом. Это ясно?

— Да, ясно, учитель, — хором говорят мальчики.

— Вы должны поддерживать друг друга, а не спорить о том, кто из вас родился первым. Вы же близнецы, а значит ближе, чем вы друг для друга, у вас никого и никогда не будет.

Я усилием воли перестаю слушать, что Финч говорит мальчикам и обращаюсь к Айвену.

— Айвен, эти сорванцы могут хоть один день не подраться?

— Ты сейчас слышишь их? — с интересом спрашивает он.

— Да, сейчас Финч распекает их за очередную драку.

— Я не слышу ничего… Удивительно, насколько мощная в тебе сила, Дженни, это просто невероятно, — с восторгом говорит он. — Уинстон сказал, что не видел серебряных даже близко обладающих такой силой, как кипит в тебе.

— И тебя это не пугает? — с тревогой спрашиваю я. — Ведь это не совсем нормально.

— Теперь меня пугает только одно, — говорит он, приближая свое лицо к моему, — это то, как сильно я тебя люблю.

После долгого поцелуея, в котором снова растворяются все мои тревоги, Айвен отрывается от меня и встает с постели.

Я любуюсь его мощным телом, словно вылитым из бронзы. На его коже, под которой бугрятся мышцы тренированного воина, играет солнечный свет и я смотрю, как он, обнаженный, завязывает свои длинные серебряные волосы.

Я чувствую себя в это утро так, словно вернулась на несколько лет назад, когда мы с айвеном только поженились и не могли отойти друг от друга ни на шаг. Когда губы мои саднили от поцелуев, а сердце постоянно колотилось, не в силах вобрать в себя всю ту любовь, что я испытывала к моему мужу.

Можно ли быть счастливее? Может ли хоть кто-то на этом свете ощутить то, что чувствую сейчас я?

***

Мальчики молча заходят в столовую, когда мы с Айвеном уже завтракаем. Они занимают свои места, не поднимая взглядов.

— Доброе утро, — наконец буркает Джейк.

— Доброе утро, — повторяет за ним Уилл.

Джейк несмело поднимает глаза и глядит на меня, явно пристыженный. Я вижу, что ему неловко начать говорить и заговариваю первой.

— Ты хотел что-то сказать?

— Я хотел извиниться, — говорит Джейк.

— Ну, тогда смелее, — слышится голос Айвена.

После минутной паузы Джейк набирается храбрости и говорит.

— Я обозвал медных жалкими и ударил Уилла. Простите, я не хотел. Точнее… Я хотел, но мне жаль.

— И я тоже извиняюсь, я обзывался и дрался, — быстро выпаливает Уилл.

Айвен вздыхает и закатывает глаза.

Он говорит тихо, чтобы мальчики не слышали:

— Клянусь тебе, еще немного и я соглашусь с отцом, что детей надо отправить в имперскую военную школу для драконов. Чем дальше, тем хуже они ведут себя.

— Он предложил тебе это? — спрашиваю я.

— У него есть там очень хорошие связи, и он может поспособствовать… Разумеется, если мы решим…

Внутри меня все сжимается от одного упоминания этого места. Ни для кого ни секрет, что там, не смотря на все предосторожности, в прошлом году погиб ученик, а еще двоих покалечило. Им было всего по восемь лет, чуть старше моих мальчиков.

— Я бы не хотела…

— Разумеется не сейчас, может быть на следующий год, когда будет набор в младшую группу…

— Ты думаешь мы не способны воспитать их самостоятельно? Думаешь, стоит отправлять их в это жестокое место, только потому, что они ссорятся между собой и не слушаются?

24

— Дедушка! — кричат мальчики наперебой, когда на пороге появляется князь Альфред.

— Ух, какие вы стали большие, детишки, вас и не узнать.

Он подхватывает Джейка на руки .

—Тебе сейчас сколько? Неужто уже двенадцать лет?

Джейк заливисто смеется.

— Мне всего пять, дедушка.

— А на вес все двенадцать, клянусь всеми металлами. Ты медный, а плотный, как золото. Должно быть тебя кормят за троих, или ты всех дурачишь и на самом деле настоящий золотой дракон!

— Я буду серебряным, а потом золотым! -- с восторгом шепчет Джейк на ухо дедушке.

— О, это весьма похвальное стремление, — добродушно говорит князь Альфред.

— Здравствуйте, Альфред, — говорю я, чувствуя странную неловкость в присутствии пожилого отца Айвена. Он задерживает на мне взгляд своих пронзительных глаз и медленно ставит Джейка на пол, не отводя глаз от меня. И снова мне кажется, что этот взгляд словно разъедает мою душу, как кислота разъедает металл.

Гоню от себя это странное чувство изо всех сил, но оно лишь становится сильнее.

— Джейн, — говорит он с восторгом и подходит до странного близко, так что мне приходится отстраниться, чтобы не чувствовать его дыхания на своем лице. — Я был убит горем, когда узнал, что ты умерла, и был на седьмом небе от счастья, и танцевал, как мальчишка, когда до меня дошли слухи, что ты воскресла. Но то что я вижу сейчас, это просто невероятно. Твои серебряные глаза, они просто восхитительны. Я словно тону в них.

Его голос становится все ниже и ниже, пока не переходит на хриплый шепот, что вызывает во мне еще большую неловкость.

Он берет меня за руку и целует. Совсем как тогда, в тот день, о котором я не хочу вспоминать, в тот день, который я не помню. Его губы задерживаются на руке дольше на какую-то секунду, чем необходимо.

— Отец, -- слышу я за спиной голос мужа, — рад, что ты пришел.

— Ну как я мог не явиться? Вся столица стоит на ушах. То, что случилось… Никто не может в это поверить, все трещат без умолку. Малышка Дженни теперь у всех на устах.

Он облизывает губы и от этого простого жеста меня внутренне передергивает. Мне хочется уйти подальше, избавившись от его общества, сама не знаю почему, но я обещала Айвену, так что мне приходится покорно стоять и терпеть это иррациональное чувство отвращения, которое с каждой минутой только усиливается.

— Я слышал, что у тебя был ребеночек? — говорит князь Альфред, но он погиб? Мне так жаль, ты не заслужила такой судьбы. Тебе, наверное очень тяжело переживать такую утрату. Это был бы замечательный медный мальчик, или девочка…

— Отец, — шипит на князя Альфреда Айвен.

Словно черный зазубренный гвоздь в сердце мне вонзается сожаление и боль утраты. Зачем он говорит об этом? Неужели, чтобы сделать мне больно?

— Простите, — говорю я, пряча лицо и выбегаю из комнаты, чтобы никто не видел моих слез. Я стараюсь дышать ровно, как учил меня Уинстон, чтобы остановить нарастающее внутри меня беспокойство. Я чувствую, как пульсирует мое сердце, стремясь вырваться из груди, с каждым ударом разнося и усиливая душевную боль.

Айвен окрикивает меня, но остается с отцом.

— Не стоило тебе говорить об этом, — тихонько говорит он отцу. Я слышу по его голосу, что он раздражен его поведением.

— А что такого я сказал, сын? Всего лишь выразил соболезнования. Ведь она жива, и может двигаться дальше, верно же? У вас будет еще много детей, и теперь, наверняка, серебряных…

— Ты невыносим.

Айвен догоняет меня и обнимает.

— Прости его, он старый человек, лишенный всякого такта, — говорит Айвен, прижимая меня, трясущуюся от рыданий, к своей груди.

— Я не могу с ним говорить, не сегодня, пожалуйста.

— Хорошо, в другой раз, в другой раз, ничего страшного.

Я чувствую, как рубашка мужа намокает от моих слез и отстраняюсь от него.

— Я хочу пойти в приют, дети ждут меня. Я надеюсь, твой отец простит меня.

— Ты уверена, что тебе стоит сейчас туда идти? Лишние переживания тебе ни к чему.

— Для меня это будет только радость, Айвен, я люблю этих детишек, как своих.

— Хорошо, тогда поезжай, я приеду за тобой чуть позже, если ты не возражаешь. Мне не хочется оставлять тебя одну надолго.

— Спасибо, — говорю я и шмыгаю носом.

— Тогда я сам поговорю с ним, и все расскажу тебе.

— Айвен, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звуччал так твердо, как это возможно. — Я не хочу отправлять Джейка и Уилла никуда. Я хочу, чтобы они были со мной, так долго, как это возможно.

—Мы еще обсудим это, — говорит он и целует меня в лоб. — Я прикажу, чтобы заложили карету и вызвали охрану.

— Мне не нужна охрана.

В ответ на это Айвен только улыбается.

— Теперь ты знаменитость, Дженни, хочешь ты того, или нет, но на тебя теперь будут обращены все взгляды. Как доброжелательные, так и не очень. Так что я прошу тебя везде брать охрану. Хотя бы в этом не спорь со мной.

25

— Ты правда настоящая? — спрашивает Джимми, пятилетний кучерявый мальчик с ангельским лицом, несмело хватаясь маленькими пальчиками за мое платье. — Хвастун Джо сказал, что ты лежишь в земле и мы никогда тебя не увидим. Может быть ты привидение?

— Сам ты привидение, — толкает его Мэгги, девчонка семи лет с рыжими косичками, ее подкинули в приют совсем крошечной, она не умела говорить и боялась каждого шороха. А теперь это самая бойкая девчонка из всех.

Она подходит ко мне, расталкивая остальных локтями и обнимает, крепко обхватывая ручками.

— Ты вернулась, мама, — шепчет она, так, что даже я едва слышу. — Я знала, что ты вернешься, я просила богов и они услышали меня.

Детишки начинают подходить ко мне со всех сторон, преодолевая первую неловкость, и спустя минуту, они уже галдят, без остановки засыпая меня вопросами со всех сторон.

— А что ты там видела? Что там, после смерти?

— Ты правда сама выкопалась из земли?

— Ты теперь бессмертная?

— Нет, я не бессмертная, — говорю я, чувствуя, что от нахлынувших чувств, едва могу дышать.

— Ну, ну, хватит, — слышу я крик Тамары, пожилой полноватой женщины с неизменно скорбным лицом. — Вы задушите несчастную Дженни! Разойдитесь, не толпитесь. Иначе я отправлю вас всех по комнатам.

— А что это за страшные дядьки с тобой? — Кричит Хвастун Джо громким писклявым голосом. Его вытянутое, всегда удивленное лицо, сейчас кажется еще более изумленным, чем обычно. Ему только стукнуло десять лет, но среди всех воспитанников моего небольшого приюта он пока самый старший. И, определенно, самый неуправляемый. Большую часть своей маленькой жизни он провел в трущобах, попрошайничая, большей частью. для выпивки своему отцу. Я забрала его с улицы, после того, как его отец умер, а до этого, он наотрез отказывался расставаться с той ужасной жизнью, которой жил.

— Невежливо так говорить о взрослых, Джо, одергивает его Тамара, — это уважаемые люди, они сопровождают Джейн, чтобы никто ее не обидел.

Уилфред, здоровенный воин, переминается с ноги на ногу и переглядывается с Джастином, еще более здоровенным телохранителем с кустистой бородой соломенного цвета и руками такими, словно он только и делает целыми днями, что гнет подковы. Теперь они двумя грозными тенями следуют за мной по пятам, вообще не оставляя одну.

— Вот это ручищи, — восхищенно говорит Хвастун Джо. — Наверное вы хорошо умеете бороться. Но моего отца все равно бы не одолели, даже вдвоем.

— Возможно, — говорит Уилфред.

— Как говорил мой отец — большой шкаф громко падает.

Уилфред хмурится и бросает взгляд на мальчика.

— Лучше не приставай к ним, — говорит Мэгги, они тебя в два счета в лепешку превратят.

— Когда я вырасту, я буду побольше даже, чем вон тот, длинный, кивает Хвастун Джо на Джастина. — Да я бы и сейчас с ним разделался, но не хочется.

— Если ты будешь столько же болтать, ты не вырастешь, — едко говорит Мэгги.

— Молчи, малявка, — говорит он и дает девочке подзатыльник.

Уилфред прочищает горло, так, что все вдруг замолкают.

— Мисс Райт, значит то, что мы принесли, можно уносить обратно? Похоже, некоторые не слишком рады нас видеть.

— Что принесли? — загораются глаза Хвастуна Джо.

— Сладкие конфеты, пирожные, праздничный торт, орехи в сахарной глазури и еще много всего, чего не дают задирам и тем, кто не научился вежливо себя вести, — говорит Уилфред.

Лицо Джо вытягивается еще больше.

— Но я… Я не хотел… Я только шутил.

— А нам? Нам можно сладости? Ведь мы же хорошо вели себя да? — спрашивает Джимми, хлопая голубыми глазками.

— Тебе можно, так и быть, — басит Уилфред.

— Ура!

Мэгги смеется, глядя на краснеющее лицо Хвастуна Джо.

— Всем все можно, — говорю я с улыбкой. — И Джо тоже получит свое, если извинится перед Уилфредом.

***

Проведя несколько часов с детьми я совершенно забыла обо всем, что было до этого. Все мои тревоги и неясные переживания отошли на второй план, оставляя место лишь радости общения с каждым из деток.

Когда я прощаюсь со всеми и выхожу, на улице уже дело идет к вечеру, тени удлинняются и солнце светит мягким желтым светом, отчего на душе становится еще лучше, и кажется, что впереди меня ждет только хорошее.

Я прикрываю веки и наслаждаюсь свежим воздухом и теплым солнечным светом.

И тут меня отвлекает громкий голос.

— Дженни! Как здорово, что я застала тебя здесь! Этот ваш приют невероятно сложно отыскать…

Я медленно поворачиваю голову и вижу ту, кого совсем не ожидаю увидеть здесь, лучезарно улыбающуюся мне золотую драконницу Сильвию Гарден.

__________________________

Дорогие читатели, спешу познакомить вас со своей новинкой.

"Измена Главы Корпорации"

Очень надеюсь, что вам она понравится. Вот небольшой отрывок из нее:

— Ты что здесь забыла, я же приказал ехать домой, — рычит муж, застегивая ремень.

— Домой? — словно эхо повторяю я, в оцепенении глядя на девку, слизывающую что-то с пальцев, я не хочу знать что…

— Только не закатывай здесь истерик. И дыши ровнее, а то навредишь ребенку.

Муж прикасается к моему виску, считывая данные, и страх появляется в его взгляде. Наконец, я обращаю внимание на мигающее сообщение нализатора внутри моих глаз.

Критический выброс адреналина и картизола.

Возможна опасность для плода.

— Ладно, я сам отвезу тебя домой. Похоже, ты переволновалась.

Я смотрю на белые капли на черном столе и не могу отвести глаз.

— Кто она такая? — мой голос дрожит..

— Тебе не все ли равно кто? — кривится он. — Считай, что просто обслуга. Дыши ровно. Давай. Думай о ребенке, а не о своих глупых обидах.

Дальше читайте по ссылке: https://litnet.com/ru/reader/izmena-glavy-kiberkorporacii-b465231

26

— Привет, — говорю я неуверенно.

Уилфред встает перед Сильвией, не глядя даже на то, что она золотая и оттесняет ее в сторону.

— Не приближайтесь, мисс.

— Да что ты себе позволяешь, урод несчастный? — вскрикивает она и я с ужасом вижу, что она начинает разжигать огонь внутри и золотое пламя свечение ослепительно вырывается из ее глаз. Поднимается ветер, как перед бурей и я поспешно трогаю Уилла за плечо.

— Все нормально, Уилл, мы знакомы,— говорю я ему мягко. Но в душе чувствую какую-то непонятную нарастающую тревогу, несмотря на то, что рядом со мной два человека щедро одаренных кровью дракона, привилегией для воинов высшего порядка, подаренной за верное многолетнее служение. Потягаться с золотой они, конечно не могли бы, но они могли бы бросить вызов серебряному, если бы появилась такая необходимость.

— Вот именно, — говорит Сильвия, успокаиваясь, — не видите, кто перед вами, деревенщина? Мы с вашей хозяйкой настоящие подруги. Верно веть, малышка Дженни?

— Да… Наверное… — говорю я, чувствуя странную неловкость, когда Дженни берет меня под руку.

— Я должна была увидеть тебя, ты просто не представляешь, как сильно я радовалась, когда узнала, что ты, на самом деле, жива. Тетушка Мэй не даст соврать, из моих глаз лились слезы счастья.

Я с недоверием смотрю на Сильвию, которая никогда раньше не питала ко мне особенной симпатии. Я хорошо знала, что она считает всех медных жалкими и никчемными, и постоянно поднимает вопрос о том, чтобы медных вообще перестали считать драконами, лишив тем самым, всех дворянских привилегий. А теперь, она едва ли не прыгает от радости, видя меня.

— Ну, рассказывай, что ты там видела? Что там по ту сторону?

Я вижу, как ее глаза горят жадным блеском, словно я сейчас должна раскрыть ей главную тайну жизни и смерти.

— Я не могу сказать, что…

— Да это и не важно, верно ведь? — перебивает она меня. — Главное, что ты жива, так? Главное, что ты снова можешь заниматься этими замечательными детками! Смотри какой смешной кучерявый мальчик.

— Его зовут Джимми, — говорю я, — он чудесный.

— Да? Имя просто чудо.

Она щелкает пальцами, показывая на Джимми, который стоит у входа в приют.

— Иди сюда, маленький человечек, — говорит она и подзывает его, словно пугливую лошадку, едва не цокая языком.

Он несмело подходит, во все глаза глядя на золотую.

— А вы, мисс, золотая драконница? — с восторгом спрашивает он. — Я никогда не видел золотых драконниц. Вы такая красивая.

— Какой милый мальчик, — восклицает сильвия. — Ну просто чудо какое-то. А какие у него кучеряшки.

— У моей мамы были такие, я их унаследовал.

Слово «унаследовал» он говорит по слогам, и оно явно дается малышу с трудом.

— Ну чудо, просто чудо! — снова восклицает Сильвия, дергая меня за плечо. — Теперь я понимаю, почему ты пропадаешь здесь днями напролет. Если все твои детишки такие же милые, как этот человеческий пупсик…

— Да, — говорю я, сбитая с толку напором Сильвии, — они все хорошие.

— И почему мы раньше с тобой не дружили так близко, Дженни? Это просто недоразумение и какая-то ошибка. Мы ведь с тобой так похожи.

— А вы к нам тоже будете приходить, как мама Дженни? — спрашивает Джимми, дергая Сильвию за платье.

Она кривится, видя, как он сжимает ее дорогой шелк.

— Убери свои грязны.. То есть, осторожнее, малыш, это очень дорогой шелк. Лучше не трогай ручками, испортишь.

Она брезгливо отмахивается от его пальчиков, словно это насекомое, которое село ей на платье.

— Пойдем отсюда. Дженни, нам так много надо обсудить. У меня к тебе тысяча вопросов. И я больше не допущу того, что было раньше. Я хочу, чтобы мы теперь с тобой стали лучшими подругами. Ты ведь не возражаешь, малышка? Теперь, когда ты стала серебряной, у нас с тобой куда больше общего, не так ли?

— Постой, Сильвия, — говорю я и останавливаюсь, не обращая внимания на то, что она тянет меня в свой экипаж.

— Что такое?

Я чувствую, как монетка у меня в кармане невероятно сильно вибрирует, пульсируя, словно сирена.

— Ты чего?

— Я не могу с тобой поехать, — говорю я, — за мной должен заехать муж.

— Да брось, лучше поедем ко мне.

— Подожди, Сильвия, — говорю я упрямо,, глядя ей в глаза.

Она застывает и не мигая смотрит долгим ответным взглядом. Внутри ее глаз плескается дикий драконий огонь, и кажется, будто на их глубине перемешивается ярко горящее расплавленное золото. Я смотрю в эти глаза и не могу перестать.

Она открывает рот и говорит странным монотонным голосом:

— Ты же очень хочешь пойти со мной. Мы будем веселиться, дурачиться, я расскажу тебе о том, как использовать твою новую силу, чисто по-женски. Расскажу тебе вещи, о которых ни один мужчина не знает. Даже расскажу тебе парочку тайн. Я расскажу тебе, как получать наслаждение, о котором другие не знают, используя нашу силу. Мы будем с тобой неразлучны. А потом мы откроем еще один приют и наберем туда столько детишек, что во всей империи не останется ни одного беспризорника. Мы переманим на свою сторону императора и с его поддержкой сделаем столько добрых дел…

Я начинаю чувствовать, что идея, в общем-то, неплохая. Иметь такую подругу, как Сильвия Гарден - большая удача. А если она еще и поможет мне…

Незаметно для себя я иду за ней, словно во сне. Отмечаю то, как она открывает дверь своей кареты и жестом приглашает меня войти.

27

— Джейн, — вдруг слышу я знакомый голос, который выводит меня из оцепенения.

Я вздрагиваю и оглядываюсь по сторонам, словно только что проснулась, и вижу Айвена, приближающегося к нам.

Сильвия кривит лицо и я почти чувствую ее раздражение на физическом уровне. Ясно, что она недовольна и едва скрывает это,, вдруг нацепляя маску добродушия, которая выходит у нее не так уж хорошо.

Что она только что со мной сделала? Почему я шла за ней, словно в каком-то гипнотическом сне? То что она говорила, теперь кажется мне какой-то нелепой ребяческой чушью…

По спине пробегает холодок и я благодарна мужу, который сразу же берет меня под руку, не давая сесть в экипаж к Сильвии.

— Ты приехал! — говорю я облегченно, радуясь, что наконец, можно отделаться от Сильвии, которая ведет себя слишком уж странно. — Ты ведь помнишь Сильвию Гарден?

Он недовольно смотрит на нее. Я знаю, что он не питает к ней теплых чувств. Считая ее заносчивой, эгоистичной и неприятной особой, как большинство золотых.

— Добрый вечер, князь, рада вас видеть, — говорит она и расплывается в слишком уж обольстительной улыбке, от ее поведения мне становится совсем уж не по себе. Она подходит к Айвену и трогает его, так, словно они знакомы сто лет.

— Здравствуйте, Сильвия, — говорит он холодно, — вынужден украсть у вас мою жену. Мы очень торопимся.

Он строго смотрит на нее и она замирает в растерянности, явно не ожидая такого холода от Айвена.

— Здравствуйте, — протягивает она недовольно, и я вижу в ее глазах что-то странное, невысказанное. Словно она хочет что-то сделать, но сдерживается.

— Пойдем, Дженни, — говорит Айвен и берет меня за руку, отчего большая часть тревоги, которая била меня рядом с Сильвией, когда я осталась с ней наедине, исчезает, уступая место теплому чувству любви исходящему от прикосновения мужа.

СЛожно описать, какую благодарность я испытываю к нему в этот момент.

— А вы чего стоите? — резко бросает он моим охранникам. Уилфред вытягивается по стойке смирно. — Вам велено было не отходить ни на шаг от Джейн. Она чуть не уехала с этой золотой. И вы бы так и стояли, глядя на то, как ее увозят?

— Леди сказала, что знакома с этой особой. Что они подруги. Простите, мы не знали… — Басит Джастин, склонив голову перед Айвеном.

— Мне бы следовало разжаловать вас и пустить по миру, а может быть разделаться с вами прямо здесь, — твердо говорит муж и я вижу, как глаза его загораются недобрым серебряным светом.

— Мы примем любое наказание, если вы сочтете нужным, — говорит Джастин.

— Пожалуйста, Айвен, они не при чем, — говорю я мягко. — Они хорошие телохранители, я сама виновата. Сказала им, что Сильвия моя подруга.

Айвен пристально смотрит сначала на Уилфреда, потом на Джастина.

— Это первое и последнее предупреждение. В следующий раз, если хоть что-то пропустите, окажетесь на улице.

— Простите, господин.

— Можете идти, ваши услуги сегодня больше не нужны, я сам буду сопровождать жену.

— Чего она хотела? — спрашивает он, помогая мне забраться в карету.

Я мотаю головой, чувствуя, что сама ничего не поняла, настолько странно вела себя Сильвия.

— Она как будто хотела подружиться со мной, — говорю я.

— Сильвия Гарден? Подружиться с тобой? Я бы скорее поверил в то, что любимая собака нашего молодого императора научилась разговаривать, чем в то, что Сильвия Гарден способна дружить. — Айвен хмурится и бросает взгляд за окно, на Сильвию, которая все еще стоит у своего экипажа и смотрит на нашу, отъезжающую от приюта карету. Глаза ее все так же светятся, а на лице застыла какая-то странная маска, которую я не в силах прочитать, сколько бы ни пыталась.

— Я сама удивилась, — говорю я, пытаясь улыбнуться. — Она ведь всегда терпеть меня не могла и не упускала случая сказать какую-нибудь гадость обо мне, когда я не присутствовала.

— Держалась бы ты от нее подальше, милая, с золотыми нужно быть осторожнее. Никогда не знаешь, чего от них ждать.

— Но ведь не все золотые плохи? Уинстон очень даже неплохой. правда ведь?

— Уинстон, похоже, исключение из правил, — задумчиво говорит Айвен. Он действительно был очень добр. Неестественно добр для золотого.

— ну ведь он муж твоей сестры…

— Да, наверное дело в этом.

Айвен берет меня за руку и целует мои пальцы.

— Мне тревожно за тебя, Дженни. С тех пор, как ты вернулась, я постоянно чувствую беспокойство за тебя.

— Тебе не о чем беспокоиться, Айвен, — говорю я, с любовью глядя ему в глаза. Мне ничто не угрожает.

— Хотел бы я в это верить. Но сегодняшняя встреча с Сильвией меня насторожила.

— Ты думаешь она хочет навредить мне?

Я вспоминаю, как вибрировала монетка в моем кармане, когда она была рядом. Вспоминаю странный монотонный голос Сильвии, который, кажется, был почти гипнотическим.

— Но ведь я не сделала ей ничего плохого… С чего бы ей желать мне зла?

— С чего бы в мире вообще быть злу? Зло просто существует, подстерегает нас, поэтому нужно вести себя осторожно. Пообещай, что будешь держаться от этой золотой подальше. Она не нравится мне.

— Хорошо, — говорю я. Я обещаю тебе.

— Ты сказал ей, что мы торопимся.

— Да, это так.

— И куда же мы едем?

— Увидишь, — говорит он.

— Но мне нужно переодеться, если мы едем к кому-то.

— Поверь мне, тебе не нужно ничего делать, ты выглядишь просто безупречно. Там не видели никого красивее.

— Там?

— Молодой император хочет видеть тебя во что бы то ни стало прямо сейчас. Он настоятельно просил нас явиться, как можно быстрее.

Айвен достает из внутреннего кармана конверт с золотой иммперской печатью и протягивает мне.

— Император? Хочет видеть меня? Ты уверен?

Я беру конверт и надламываю печать, она крошится и мелкие кусочки опадают на пол.

— В приглашении все сказано более, чем ясно, — говорит айвен. — Сама убедись, если не веришь.

28

— Держись, милая, — кричит Айвен и я вижу, как его глаза начинают сверкать еще более ярким серебряным светом. — Я вытащу нас. Не бойся.

Айвен, пошатываясь, поднимается и делает невообразимо резкий рывок, вышибая дверь, которая теперь над нашими головами и забирается наверх.

— Дай руку, милая, быстрее.

Я протягиваю руку, чувствуя, что осталось всего несколько мгновений до того, как будет уже поздно кого-то спасать

Вижу серебряные волосы Айвена, развевающиеся на ветру, смотрю на его лицо и вдруг в голове моей возникает обрывок воспоминания, от реальности которого все внутри сжимается.

— У нас сегодня годовщина, Сильвия, мне нужно будет пустить несчастной пыль в глаза, чтобы она ничего не заподозрила раньше времени. Сейчас моя репутация превыше всего

— Какой ты зануда, Айвен. А я хотела поиграть.

Айвен тянет ко мне руку, а я перестаю видеть все, что вокруг. В моей памяти возникает картинка того, как Айвен страстно целует Сильвию Гарден, сжимая ее в объятиях.

Я смотрю в его глаза и не могу узнать их. Это правда были его слова?

— Хватайся, — кричит он, — чего же ты?

Я неуверенно тяну руку ему навстречу, перебарывая страшные образы и слова, которые смешиваются в моей голове, не давая мне вдохнуть, или пошевельнуться.

И тут я вижу золотые крылья, затмевающие маленький отрезок неба, который видно из кареты. Огромные драконьи лапы хватают Айвена, а в следующее мгновение он исчезает, словно его сдернули. Я слышу только хлопанье удаляющихся крыльев и крик Айвена.

Я пытаюсь сама взобраться наверх, призывая все доступные мне силы и к моему удивлению у меня это получается гораздо легче, чем я могла представить.

Я спрыгиваю с кареты, больно ударяясь ногами о взрытые камни мостовой, которая плывет, словно река, обрушиваясь в пропасть вслед за каретой. Еще мгновение, и я бы не успела.

Срывая ногти на пальцах и раня кожу, я лихорадочно взбираюсь по камням наверх, туда, где дорога должна быть ровной. Знать бы как пользоваться силой, что была дана мне после перерождения…

С ужасом вижу, как один из домов напротив вдруг идет трещинами, и обрушивается в пропасть.

Земля подо мной начинает оседать и еще стремительнее двигаться к разлому в земле.

В голове вспыхивает новая яркая картинка и знакомый голос:

— Не смей смывать мой запах, Айвен. Пусть. когда она целует тебя, она чувствует, что я между вами. Пусть она сходит с ума и не знает почему.

Откуда это у меня в голове? Неужели это правда? Неужели это именно то, что я забыла?

Вспоминаю запах, который исходил от айвена прошлой ночью и в сознании тут же возникает связь с этим воспоминанием. Я помню, как от него пахло.

Тут же в голове возникает новый обрывок воспоминания, связанный с этим.

— Хочешь поиграем сегодня ночью? — шепчет Сильвия. — Я прилечу к тебе и ты возьмешь меня на крыше, прямо над тем местом, где спит твоя брюхатая женушка. Как тебе такая игра?

Вот чем пахло от него тогда. Это запах Сильвии Гарден….

Они любовники… Страшная боль разрывает меня изнутри. Из глаз начинают литься слезы, так, что я перестаю видеть камни,впереди меня и начинаю снова постепенно сползать в пропасть.

Смахиваю слезы и бросаю взгляд наверх, на крошечный силуэт дракона, отблескивающий золотом. Это она. Она забрала Айвена, унесла его, схватив своими лапами.

Глотаю слезы и пытаюсь взять себя в руки, сосредоточиться на том, чтобы карабкаться вверх, подальше от пропасти.

Но почему? Почему он сделал это? Ведь он же любит меня, я знаю это. Неужели вся та любовь, что он дарил мне, все то, что мне казалось теплом и лаской, вся его нежность и прикосновения и слова любви… Неужели все это ложь от начала до конца?

Я пытаюсь вспомнить еще что-то, но сознание тут же начинает мешаться и голову пронзает невыносимая боль, разрывая ее на части.

Я останавливаюсь, чувствуя, что мой мир навсегда разрушен. Чувствуя, что я больше не смогу сделать и шага. Если любовь - это ложь, если все, что было - это всего лишь игра, то как можно жить в мире, где такое возможно?

Слышу шорох камней за своей спиной, оборачиваюсь и вижу, что в метре от меня бездонная пропасть, в которую свалилась карета вместе с лошадьми. Я проделала весь этот путь, карабкалась из последних сил, и не только не продвинулась вперед, но стала еще ближе к пропасти.

И вдруг я чувствую лихорадочную вибрацию монетки у себя в кармане. Вытаскиваю ее и сжимаю в руке., словно только она и может меня спасти.

— Мама, а ведь ты больше не умрешь? — вспоминаю я первое, что спросил у меня Уилл, когда увидел.

Нет.

Я не сдамся.

Я сжимаю зубы от злости. Мне есть ради чего жить. У меня есть мои мальчики. Все остальное теперь не имеет значения.

Словно в ответ, монетка перестает вибрировать.

И вдруг в голове появляется уверенность, что я не умру сегодня. Я выберусь отсюда и посмотрю лжецу в глаза.

Вся сила серебра, которая до этого была беспорядочно рассредоточена вокруг, благодаря моей решимости собирается в единую точку где-то у меня в груди.

Я закрываю глаза и в самый последний момент прыгаю вперед.