Измена. Третьего шанса не будет

Глава 1

Низ живота снова тянуть начинает. Словно мне сильный пинок дали. От резкой боли все словно замирает. Я крепко за ручку двери цепляюсь. Стараюсь дышать.

Еще же слишком рано для родов. Может, это ложные схватки? Я ведь читала об этом.

— Вух, — громко выдыхаю и свободной рукой снова живот поглаживаю.

Паника вновь охватывает меня. Со мной никого рядом нет. Нет никого, кому бы я могла позвонить. У меня даже врача нет. Обычно же все договариваются с акушером-гинекологом, но у меня денег хватило едва ли на оплату комнаты в старом общежитии, не то чтобы на договор с кем-то.

Мне на улицу удается выйти. Теплый воздух приятно лицо ласкает, но я не успеваю этим насладиться. Очередная болевая схватка простреливает низ живота в районе половых органов, заставляя зажмурится. Словно матку зацепили каким-то крючком и стали тянуть.

Я дышать пытаюсь. Вдох через нос, выдох ртом.

Надо было позвонить. Скорую вызвать, но хозяйка мне не дала этого сделать. Еще две недели назад она предупреждала, что поднимает оплату в два раза. Отсрочек она не терпит, но я думала, смогу найти деньги. А сегодня она пришла и назвала цену еще выше. Я даже вещи не успела собрать. А там все для малыша было собрано.

Слезы начинают к глазам подступать. Очередная волна паники, страха и стыда перед еще не родившимся малышом меня накрывает. Он еще не родился, а я уже не могу ему помочь. Нам даже возвращаться некуда. Нас никто не будет встречать из больницы.

Я зубы стискиваю, не даю себе расплакаться. Как бы больно ни было, какие бы сложности мне ни встречались, я все сделаю ради моего малыша. Ради сына мне сильной надо быть. Держаться надо. И сейчас мне в больницу надо. Что-то не так идет.

Глаза фокусируются на известной надписи. Кто-то выходит из такси.

Это точно удача.

Я туда иду. За дверцу хватаюсь и на водителя смотрю.

— Пожалуйста, — тихо умоляю его. Я готова на колени упасть, лишь бы он отвез меня в больницу. — П-пожалуйста, — очередная вспышка боли пронзает живот. Эта боль поднимается снизу вверх. — Мне в роддом надо. Пожалуйста, помогите, — едва шевеля губами, тихо произношу и только сильнее хватаюсь за дверцу такси.

— Роддом у тебя где? Лучше скорую, а то еще в машине родишь. Она моя. Я на своей разъезжаю.

— П-пожалуйста. Прошу.

— А деньги у тебя хотя бы есть? Я просто так рисковать не стану.

Я сглатываю. Нет у меня денег. Хозяйка со своим новым сожителем пришла. Отняла у меня все до копейки. Даже мобильный телефон забрали.

— Ясно, — зло произносит водитель. — Хочешь на жалость надавить?! А потом мне прямо в машине ребенка оставишь. Я вас таких знаю.

— Нет. Зачем вы так?

— Пусть твой хахаль тебя за бесплатно возит!

— Нет, — качаю головой, чувствуя очередную приближающуюся схватку. Они становятся все чаще. Неужели я скоро рожу? Но срок ведь еще не подошел. — Пожалуйста. Ребенок скоро...

— Полина?!

За спиной бархатный баритон раздается, от которого у меня мурашки по позвоночнику бегут. На долю секунды я хочу, чтобы мне показалось. Всего лишь галлюцинации от боли.

— Вот и хахаль.

— Рот закрой! — рычит на него Рустам. — Полина.

Я дрожать начинаю. Боль снова тело пронзает. На этот раз боль возникает в спине, как при месячных. Опоясывает меня.

Мне хочется бежать, но я понимаю, что не смогу. Не в состоянии даже двинуться. Все, о чем я сейчас могу думать, — это боль. Я на восьмом месяце только, до родов три недели. Сыночек еще не готов. Ему рано.

— Повернись ко мне.

Это не звучит как команда. Не звучит как приказ. Это звучит как самая настоящая угроза.

Сердце на износ работает. Я не представляю его реакции. Не хочу даже представлять.

Медленно поворачиваюсь. Ладонью по лбу провожу, испарину убираю. Отчего-то зубы начинают стучать.

Нет! Только не он! Он не мог меня так быстро найти!

С его голубыми глазами встречаюсь. Они холодные. Как самая настоящая морская бездна. Бездонная, манящая глубина, в которой можно утонуть. Так у меня получилось. Я прыгнула и выплыть уже не смогла.

Мужчина, сломавший мне жизнь, сейчас меня взглядом прожигает. Взглядом скользит вниз, задерживаясь на моем большом животе. Я инстинктивно руками живот обнимаю. Скрыться хочу. Защитить своего малыша.

Шаг назад делаю, но сразу же чувствую, как по внутренней стороне бедра вода стекает.

Только бы это были не воды! Нет! Только не сейчас! Пожалуйста, не сейчас!

Глава 2

Снова ощущаю резкую боль внизу живота. С ужасом начинаю осознавать, что штаны становятся мокрыми. Я за живот хватаюсь. Неосознанно пытаюсь прикрыть его. Защитить малыша. Он ведь не должен был узнать о нем.

Зубы стискиваю. Голова кругом идти начинает. Перед глазами мелкие черные мотыльки пляшут. Меня вести в сторону начинает, а ноги какие-то чужие становятся.

Мне плохо. Дышать все труднее. А еще стыдно. Понимаю, это естественный процесс, но все равно стыдно. Ощущение такое, словно я, взрослый человек, описалась перед толпой. Хочется штаны поменять, а еще плакать. От боли, стыда и страха за малыша.

Вижу, как Рустам взгляд опускает, я понимаю, что там уже лужа. Понимаю, но заставить себя посмотреть вниз не могу.

Сейчас в голове только бьет одна мысль: еще рано. У меня ведь всего тридцать шестая неделя беременности. Мой сыночек еще не должен родиться. Еще рано. Слишком рано. Я читала об этом. Могут быть осложнения, если беременность недоношенная.

— Мать, да у тебя кровь! — слышу голос водителя. — У меня жена троих родила, и такого не было. Так не должно быть. Я ее лично каждую беременность в родильный дом возил. Знаю все от и до.

Сердце еще сильнее начинает стучать.

Вспоминаю то, что о родах знаю. Там не должна идти кровь. Только мазки. Не более.

Хочется разрыдаться, потому что я не понимаю. Мысли вновь путаются.

Это воды. Должно быть, вода с примесью крови. Мужчина не так понял.

— Брат, я бы на твоем месте...

— Захлопнись! — слышу рык Рустама.

Он зол. Очень зол. На меня? Что я сделала? Я же освободила его от себя. От ненавистного брака. Даже сделала так, что пропала. Он мог изменять дальше. Мог снова вернуться к той длинноногой девице из ресторана, а мог найти другую. Мог даже снова жениться. И Милане я ничего не рассказала. Сохранила его тайну.

Неожиданно чувствую невесомость. Словно взлетаю и парить начинаю.

Его аромат в ноздри забивается. Древесный, тяжелый. Именно таким его я и запомнила. Полностью контролирующим все. Напористый и жесткий, но одновременно тот, кто может защитить. С ним я сразу чувствовала себя в безопасности.

Хочу глаза открыть, но не могу. Вокруг темно. Боль стала перманентной. Мне уже сложно дышать. Концентрироваться на самом процессе.

— Дуреха! Что ты наделала? — в сознание врывается его голос.

Наш брак не длился долго, но я могу точно определить, когда он злится, а когда нет.

Пытаюсь глаза приоткрыть, замечаю, как плотно сжата его челюсть, а я сжимаюсь на его руках от боли. Сама к нему прижимаюсь. Утыкаюсь носом в его шею, словно это может помочь унять боль.

Пот течет по моему лбу, скользя мелкими неприятными каплями к виску и глазам. Я даже смахнуть не могу. Утереть эту отвратительную испарину, потому что каждое шевеление причиняет еще большую боль.

Рустам еще что-то говорит, но я почти не слышу. Не понимаю его, потому что меня накрывает очередная резкая вспышка боли внизу живота, которая словно разом ломает мои кости.

— Где тут родильный дом? — в сознание снова врывается голос мужа.

— Так это тут... — не понимаю, что именно отвечает водитель.

Родильный дом тут закрыли. Я бежала от мужа в соседний от столицы город. Казалось бы, не так далеко, но все же тут район, а не город. Местность сельская. Нет тут аптек и платных центров на каждом углу. Ближайший родильный дом тут еще два года назад закрыли. Местные говорят, что власти сочли его безнадобным. Здание сейчас под элитный SPA-комплекс переделывают.

Я должна была поехать рожать в ближайший перинатальный центр, который открыли ровно три года назад. Но он на другом конце города.

Спина касается чего-то мягкого. Я пытаюсь дышать. Вспомнить, чему меня на курсах учили. Придумать что-то. Мне надо что-то придумать. Сбежать. Пока он не захотел отнять моего ребенка. Не заставил подчиняться.

Боль скручивает меня с очередной силой. Зубами цепляюсь за нижнюю губу, оставляя отметины. Кажется, я не чувствую уже малыша. Во мне начинается настоящая паника.

— Рустам, — еле шепчу онемевшими губами. Все равно, что будет со мной. Не важно, как он ко мне относится. Важно, что мой мальчик, его сын, должен выжить.

Хочу попросить, чтобы не бросил малыша. Чтобы спас его, но не успеваю.

Боль расползается везде. Словно мне кости позвоночника ломают. Давят изнутри на все органы сразу. Это странное ощущение. Чувство такое, что я не могу пошевелиться. Даже помощи попросить.

Слышу, как Рустам кричит, чтобы я не засыпала. Оставалась в сознании. Говорила с ним. А я не могу ничего произнести. Проваливаюсь в спасительную темноту с одной-единственной мыслью, чтобы мой ребенок выжил.

Глава 3

Рустам

Шок. Никогда бы не подумал, что меня можно вогнать в такое состояние. Когда ее исхудавшее тело увидел. Впалые щеки, тонкие ручки и огромный живот.

Булат мне позвонил и сказал, что видел ее. Еще и с сюрпризом. На интересную встречу намекал. Я не поверил тогда. Думал, шутит. Или же окончательно умом поехал, когда свою беглянку нашел. Булат видел Полину только один раз. Не скажу, что долго. Не стану отрицать, как он все четко подмечает, но на сто процентов быть уверенным я не мог. Как и не мог не проверить.

Когда сюда ехал, не настраивался на хороший исход. Друг мог запросто обознаться. Она же не полная дура, чтобы скрываться под боком.

Это пригород в нескольких километрах от столицы. Сельская местность, но не глушь. Полина меня здорово провела. На меня бумагу накатала, и пока меня проверяли, ей скрыться помогли. Я тогда весь город перерыл. Всех знакомых подключил, но удалось найти только зацепки, а с них толку ноль. Ее не было ни в одном пункте, где якобы ее видели.

Она снова стон протяжный подает, а я только сильнее на газ давить начинаю.

В том, что это мой ребенок, нет сомнений. Полька не из тех, кто налево пойдет, под каждого ложиться будет и послушно ноги раздвигать. Скорее сдохнет под забором, но не опустится до шлюхи.

Сжимаю до хруста челюсть.

— Полька. Говори со мной! Полина! — рычу, едва сдерживая порыв бешенства.

Глупая! Глупая девчонка! Какая же она все-таки бестолочь!

Шумно выдыхаю. Кого-то подрезаю на дороге. Мне сигналить начинают, явно матерят, но похуй. Внутри все рвет. Зверь на свободу вырывается. Впервые хочется уничтожить девчонку. Невинную девушку хочется собственноручно придушить. За то, что сбежала. За то, что все по-своему сделала. За то, что не с теми людьми связалась. За то, что забеременела и не сказала.

На что жила? Чем только питалась? Явно же недоедала. О чем только думала? О себе? Своей гордости?

— Блядь!

По рукоятке рулевого колеса ударяю, когда понимаю, что не туда свернул. Теперь круг делать.

В промежутке между отбойником пересекаю сплошную. Едва машину не тараню. Плевать на все. Алку не видел беременной, не знаю, как это все должно быть, но если водила такси прав и это не норма, то плохо дело.

По-любому плохо. Кровь у нее. Без сознания она.

Мне вновь сигналят и явно сильно матерят, когда я едва не тараню какое-то ведро с гайками, потому что оно никак не хотело уступать мне дорогу. Остальные машины от меня моментально шарахаются, как букашки разбегаются, один даже на обочину съезжает, лишь бы я его своим массивным джипом не бортанул.

Навигатор показывает пять километров до прибытия. До родильного дома не стал ехать. Другой конец этого пригорода, а Полина явно не в том состоянии, чтобы дорогу спокойно пережить.

Бросаю взгляд в зеркало заднего вида, вижу только ее тонкие белые ручки, на которых отражена каждая синяя венка. Она живот накрывает.

Сука!

Нутро рвет только от осознания того, что она скрыла моего ребенка и сейчас ему угрожает опасность. Она даже в бессознательном состоянии защищает его. Урывает хрупкими девичьими ладонями, словно я монстр какой-то и могу навредить.

— Дуреха! — шиплю, сжимая до побелевших костяшек руль.

Как она вообще смогла забеременеть? Мы же предохранялись. Сперва презервативы, а потом на таблетки перешли. Она всем инструкциям следовала. Предписание врача строго выполняла. Да и сама она детей не хотела. Первая на эту тему заговорила. Учиться хотела. Карьеру переводчицы хотела сделать. Мир увидеть. Она ведь нигде не была. Я был не против. Такой расклад меня вполне устраивал. Знал, что брак временный.

Полька то ли мычит от боли, то ли сказать что-то пытается.

— Потерпи, маленькая. Почти приехали, — сам для себя неожиданно ласково это произношу.

Торможу едва ли не на ступеньках ЦРБ. Вылетаю из машины и назад иду. Аккуратно ее на руки беру. Кажется, крови стало еще больше.

Внутри все сжимается от того, какая она беззащитная. Глаза совсем впали, один только живот.

Взглядом быстро местную больницу оцениваю. Одноэтажное здание, не аварийное, но явно в плачевном состоянии. Не хочу даже думать, какие тут врачи работают. Насколько тут квалифицированный персонал. Мне бы только помогли сейчас. Ее из этого состояния выведут, а потом я в клинику ее переведу. Эту сучку на ноги поставят. Она мне ответит за обман.

— Сдохнуть, Полька, я тебе точно не дам, — произношу ей. — Ты мне еще ответишь за тюрьму и беременность. Сначала я тебя буду судить, а потом уже Бог.

Через две ступеньки перепрыгиваю и влетаю в приемный покой. Внутри чуть лучше, чем снаружи, но глаз все равно не радует. Стены наполовину синим, наполовину белым покрашены. Скамейка, заваленная на один бок, с торчащим поролоном. Протертые до дыр стулья.

Каталка стоит рядом с регистратурой. Полину аккуратно кладу, отмечая, какая же она холодная.

На руках кровь ее. Ее или моего ребенка, и от этого меня потряхивать знатно начинает.

Что, если это я ее напугал? Что, если малыш не выживет?

— Где врач? — перевожу взгляд на притихшую медсестру, которая дышит через раз.

— К-кто?

— Врач, — рычу на молоденькую девчушку, которая еще немного — и под стол спрячется. — Зови его сюда. Быстро. Беременная женщина умирает! Ей помощь нужна!

Она глаза еще больше округляет. В них какая-то паника отражается. Мечется взглядом вокруг меня. Мне вся эта нездоровая канитель не нравится.

Больница явно не первоклассная. Вряд ли тут что-то из постсоветского оборудования найдется. Скорее советское. Но не поверю, что нельзя спасти человека. Что тут нет ничего. Полька же не единственная пациентка этого города.

— Живо за врачом!

Стараюсь согреть хрупкие тоненькие пальчики жены, но не могу. Из нее с каждой минутой сама жизнь уходит, пока эта меня выбешивает.

Кажется, еще немного — и я точно ее за шкирку перетащу прямо через это стекло. Она на Польку смотрит, потом вновь взгляд на меня переводит. Шумно сглатывает.

Глава 4

Рустам

Второй раз за какие-то двадцать минут меня в шок повергли. Это же бред, что в больнице нет врача.

Руки в кулаки сжимаются. Слышу хруст своих костяшек. Меня волна ярости накрывает. Такая, что явно лучше не попадаться под руку.

— Где? Врач? — отдельно чеканю каждое слово.

Стараюсь сдержать порыв рушить все тут. Понимаю, что еще больше персонал и эту зашуганную сестричку испугаю, а мне сейчас только их паники не хватало.

— П-понимаете, — всхлипывая, начинает.

— ГОВОРИ! — мой голос эхом по коридору разносится. — Если что-то с этой девушкой сейчас случится, то тебе точно не жить.

Она бледнеет. Шумно сглатывает, сильнее прячась под стол. Еще ебанутых мне сейчас не хватало. Надо было сразу в родильный дом везти. Может, успели бы, а сейчас...

На Полину взгляд бросаю. Она совсем бледная, но живот все так же рукой накрывает. Не нравится мне это.

— У н-нас… и-интерн есть, — блеет эта сестричка, на шее которой я уже свои руки представляю.

— Чего сидишь?! Живо зови его сюда!

Командую так, что мой голос еще долго волной колышется от стен старенькой больницы.

Она быстро выбегает из своего укрытия. Бежит так, что халат развевается и тапки белые сверкают. Боится — уже хорошо.

Я к Полине возвращаюсь. Снова ее руку накрываю. Впервые живота касаюсь. Странная вибрация по телу проходит. Когда у меня первый ребенок появился, мне восемнадцать было. Я не видел ни свою первую жену беременной, ни рождение дочери. На меня тогда дело завели. В СИЗО долго пробыл, а когда вышел, гулять хотелось. Отмечать свободу. Впервые дочь увидел, когда ей был месяц. Маленькая такая. Беззащитная. Хрупкая. Я палец ей свой дал, а она его так крепко сжала, что мое сердце впервые стучать стало. Никогда бы не подумал, что у такого, как я, могла родиться такая спокойная и красивая девочка. Странно то, что она меня сразу узнала. Не плакала, а только в своей ладошке мой палец сжимала и смотрела так, словно сама меня успокаивала. Я тогда впервые пожалел, что пропустил все. Все ее этапы формирования. Я был только на первом УЗИ, где в вагину Аллы ввели какой-то трос, а затем на экране мне показали точку и сказали, что это мой ребенок. А когда дочь на руки взял, сразу о той точке вспомнил. Как от таких, как мы с ее матерью, как от маленькой точки размером с горошину могла получиться такая малютка? Это было для меня настоящим чудом. Тогда я сказал, что при рождении второго ребенка буду примерным папочкой, пройду вместе с женой все этапы беременности, но сейчас тоже все пропустил.

— Добрый... — доносится за моей спиной чей-то юношеский голос, я даже обернуться не успеваю, как к нам подбегает какой-то прыщавый пацан. Интересно, ему вообще есть восемнадцать? Как он оказался в больнице? — Она же… тут срочно операция нужна. Сколько она уже в таком состоянии? Как давно кровотечение началось?

— Я… не засекал. Мы ехали минут двадцать.

— Тут… эээ… в общем, тут срочно скорая нужна, но счет на минуты пошел.

— Скорая?! А я, по-твоему, где сейчас? Ты врач или кто?

Моя выдержка к хуям летит, потому что я совсем уже не понимаю, куда именно попал. Кто эти люди? Они вообще о клятве Гиппократа слышали? Давали ее?

— Я… только интерн, не врач еще.

— Так зови врача сюда!

Я за шкирку этого ботаника хватаю, взглядом едва ли не вспарываю ему вены. Хочу, чтобы он в моих глазах только страх свой видел.

— Тут… нет… врача.

— Как это нет? — рычу уже в ответ с плохо скрываемой выдержкой.

Нервы полностью сдали, и где-то глубоко внутри я уже знаю, что всех убью, если они так и оставят ее умирать на кушетке.

— Я… он… вышел. Я...

— Делай сам операцию.

— Я не могу. Я никогда еще... — он шумно выдыхает, а потом резко перестает трястись и на меня свой совсем еще юношеский взгляд устремляет. — Вы можете меня убить, но у девушки, вероятнее всего, отслойка плаценты. Времени уже прошло достаточно, ей срочно операция нужна, но я никогда не проводил подобные. Даже если и решусь, то риск большой.

— Какой еще риск?

Цепляюсь за это маленькое и даже безобидное слово, а внутри все равно что-то царапает.

— Операция сложная. Тут опыт нужен, — говорит, а я рычу на него. Что за врач, который боится делать операцию? — Девушке надо срочное кесарево делать. И, насколько я вижу, времени прошло достаточно, ребенок может погибнуть от нехватки кислорода. А мать — погибнуть от кровотечения.

— Никто сегодня не умрет! — еще ближе его к себе притягиваю, перестаю даже контролировать свои эмоции. — Все выживут.

— Иногда приходится выбирать.

— Выживут оба. Ты? Меня? Понял?

Он сглатывает, от меня взгляд на Полину переводит. Взглядом ее осматривает. Вижу, что пацан зеленый совсем, надави — и вообще сознание потеряет, но выбора у меня все равно нет. Приходится взять себя в руки.

— Помоги им. Ты же не зря учился столько лет. Никто, кроме тебя, их не спасет.

Парень снова взгляд на Полину переводит, а потом кивает.

— Надя! — подзывает он ту самую медсестру, которая на месте даже от его голоса подпрыгивает. — Готовь операционную. Срочно. И ты должна мне будешь помогать.

— Я? Но я...

— Больше некому.

Он на нее смотрит. Успокаивает ее. Вселяет надежду. Вот теперь я зауважал пацана. Из него выйдет толк.

Она суетиться начинает, а пацан Польку снова осматривает. Пульс трогает.

— Какой срок? — собранно спрашивает меня.

— Примерно… восемь месяцев. Или девять.

Он на меня удивленно бровь приподнимает, но на дальнейшие расспросы не решается.

Он за ручки той самой катали берется и толкать начинает. Я моментально помогать ему берусь, но он останавливает меня возле входа в операционную.

— Вам туда нельзя.

Челюсть сжимаю. Моя жена без сознания, ребенок неизвестно выживет или нет, а я должен стоять тут.

С трудом руки разжимаю, и Полина с врачом скрываются за дверью. Я нервно на часы смотрю, на полуразодранное кресло присаживаюсь. Мысли в голове бродят. Успокоиться и подумать не дают.

Глава 5

Полина

Резко глаза открываю и ничего понять не могу. Прищуриваю от неприятного покалывания. Мне словно песок в глаза попал и причиняет дискомфорт. Я быстро моргать начинаю, лишь бы унять неприятные ощущения.

Пока пытаюсь сфокусировать взгляд на окне, за которым точно уже наступил рассвет, в голове картинки вспыхивают. Образ Рустама, который совсем не изменился за эти месяцы.

Сердце ускоряться начинает. Кровь быстро по венам бежит.

Помню, как мне больно стало, как низ живота тянуло, как ломало меня изнутри.

Руки дрожат, а тело едва меня слушается, но я касаюсь своего живота.

— Нет! Нет! Нет!

Пульс моментально в висках начинает тарабанить. Я нервный вдох делаю и рывком сбрасываю с себя легкое одеяло с вишневым пододеяльником с большими полевыми цветами.

Живот. У меня нет живота. Ребенок… он… значит.

Слезы к глазам подступают. Я боюсь даже подумать о том, что с сыном могло произойти плохое. Что он мог не выжить.

Хочу встать. Приподнимаюсь, но резкая боль пронзает низ живота, заставляя стиснуть зубы и вновь зажмуриться. Я замираю. Не двигаюсь. Больно. Стараюсь вспомнить снова, как именно нужно дышать.

— Проснулись, я сейчас врача, то есть Егора позову...

Не сразу понимаю, что женский голос рядом со мной раздается. Сейчас мне все сном кажется. Каким-то странным кошмаром, от которого я все это время скрыться пыталась, но он настиг меня.

— Вот моя победа, — слышу веселый мужской голос.

Я голову поднимаю и молодого, худощавого телосложения парня вижу. Неужели он врач? Мне, наверное, все это снится. Рустам не мог меня найти. Не мог помочь мне. Мое воображение со мной злую шутку играет.

— Ребенок, — хриплю и делаю рывок.

Боль моментально пронзает тело, вспарывая внутренности своим острым лезвием. Это ощущение нельзя ни с чем сравнить. Словно ты упал на гвозди, все они в твое тело разом воткнулись и не осталось ни одной живой клетки. Ни одно свободного пространства. Но правда в том, что тревога за собственного ребенка превозмогает всю физическую боль. Все разом отходит на второй план. Даже тот факт, что Рустам узнал о наследнике, узнал о сыне, которого я скрыла. Узнал обо мне. О том, что я жива и начала новую жизнь подальше от него. От человека, который все это время даже не вспоминал обо мне.

Голова кружится, и меня сильно ведет в сторону. Врач быстро реагирует и придерживает меня, возвращая обратно на кровать.

— Тихо. Тихо. Ты мой талисман сейчас, поэтому не так быстро.

— Скажите, где мой сын? Что с ним?

Он мой пульс трогает, в глаза смотрит.

— Доктор, — едва шевеля губами, снова пытаюсь что-то разузнать.

— Успокойтесь, — начинает мужчина. — Вам покой нужен. Операция сложная была и заняла чуть больше времени, чем обычно. Но, может, я так думал. Вы моя первая пациентка и, несмотря на большую потерю крови, хорошо держитесь. И ведь быстро очнулись, даже встать пытаетесь.

Мое сердце еще сильнее разгоняться начинает. С такой силой бьет по ребрам, что вот-вот пробьет грудную клетку.

Пальцами сильнее сжимаю ворот его белого халата. Внутренняя тревога разрастается все сильнее. Слезы белой пеленой глаза застилают.

Так начинают успокаивать, когда нет в живых. Когда откладывают плохую весть. Дают время подготовиться, но я не могу это вынести. Просто не смогу жить, зная, что не уберегла самый ценный подарок, который дал мне Бог.

Признаю, когда впервые малыш пошевелился, я сильно запаниковала. Одна. Без денег, образования и родных. Еще и в другом городе. Денег едва хватает на съем квартиры. Я о себе не могу позаботиться, что говорить о малыше. Только тогда я стала в полной мере понимать, что несу ответственность не только за себя, но и еще за жизнь маленькой крохи. Ему я нужна больше всего на свете. И я собралась. Ушла из официанток и нашла работу в больнице. Зарплата небольшая, зато врачи всегда рядом, трудоустройство согласно законодательству. Тут нет дебоширов и курильщиков, а значит, и риск нападения меньше. Да и для малыша это полезнее, чем когда его мама большую часть времени на ногах проводит в прокуренном помещении.

— Мой ребенок...

— Он жив. Есть осложнения, но жизни мальчика точно ничего не угрожает. Он родился довольно крепким, но я не стал рисковать и решил подержать в специальном кювезе.

– Ч-что? — сглатываю.

Боюсь даже начать снова дышать. Вдруг мне показалось? Вдруг все это мое больное воображение?

– Это специальный бокс для недоношенных. Вы должны понимать что ребенок недоношенный, а роды стремительные были. Мальчик сразу закричал, показав свой звонкий голос. Мы сделали все, что могли. Но я бы не хотел рисковать и поэтому продержу его до утра. Потом мы переведем его в палату.

— Я же… мне… мой гинеколог говорила, что результаты хорошие. Роды естественные будут.

В голове сумбур. Радость и страх. Так всегда теперь будет? Я постоянно буду бояться, что с сыном что-то случится? Что я причинила ему боль? Что из-за меня он едва не погиб?

— Это не ваша вина. Такое бывает у женщин. Это может быть стресс. Может быть схватка. Даже у самых здоровых и крепких женщин такое встречается.

Я вновь всхлипываю. Наверное, врачи всех так успокаивают, но если бы все хорошо было, то моему ребенку не пришлось бы сейчас находиться в специальном боксе. Не пришлось бы бороться за жизнь. Отчасти это моя вина. В последнее время я много работала. Брала даже подработку и мыла полы в коридорах детской поликлиники. Мне хотелось купить для первенца только самое лучшее и модное. Обязательно новое. Доктор мягко кладет руку мне на плечо и в глаза заглядывает.

Главное, мой мальчик жив, и скоро я его увижу. Возьму на руки. Интересно, на кого он похож? Говорят, мальчики больше на мам похожи. Правда, когда он был в животе, то доставлял ужасные мне боли. Пинался и дрался так, что доводил меня до слез. Он был активный даже ночью. И это у него точно от отца. Рустам спортивный мужчина. Бег по утрам, тренажерный зал, два раза в неделю занятия боксом.

Глава 6

Рустам

Смотрю на кроху и до сих пор не верю, что он мой. Мой сын. Мальчик. Наследник.

Упираюсь рукой в стену, чувствуя, как в груди что-то сжимается.

Может, не мой? Я ведь не планировал заводить детей с Полиной. И она против была. За учебу цеплялась. На работу нацелена была. Она точно процесс контролировала. Когда болела и пила антибиотики, то я презерватив использовал. Осечек быть просто не могло.

Чудо?

Давненько я в чудеса не верю, что-то явно не так в этой всей истории. Вряд ли Полька мне говорила одно, а втихаря делала другое. Если вдуматься, то как раз она та женщина, которая меня фактически посадила. Обманула своим невинным личиком и кротким взглядом.

Осматриваю хрупкое тельце. Белый пушок на макушке, сморщенный носик, нахмуренные бровки.

От того, что этот мальчик может быть моим, мне убить Польку хочется. Сдавить ее тонкую шею за то, что она беременная сбежала. Не понятно, как именно только выжила. О себе не беспокоилась, связалась с кем попало, жила вообще в какой-то дыре. Неудивительно, что ребенок недоношенным родился. Хорошо, что у него мои гены. Он точно выкарабкается. Боец по натуре.

Бля!

Провожу ладонью по волосам.

Когда я уже успел определить его как своего? Надо проверить. Если малыш недоношенный, то вполне вероятно, что он может быть не моим. У Максима она жила прилично. А такие парни, как он, девушек по полной имеют. Полька не брала деньги с карты, гордая, а значит, собой расплатилась.

Руки сами собой в кулаки сжимаются. Хочется крушить все. Ее трясти. Правду выбивать. От одного только намека на то, что она могла лечь под кого-то, меня выворачивает. Яростью кроет.

Осматриваю внимательно хрупкое маленькое тельце малыша. Кроха совсем, а уже за жизнь борется.

Ярость непроизвольно на нет сходит. Руки плетью опускаю, а у самого желание появляется взять его на руки. Конечно, я могу прямо сейчас подойти и взять его. В этой больнице “вход” свободный, но рисковать не хочу. Умом понимаю: привязываться нельзя, вдруг не мой.

Снова неприятная волна накрывает меня. Челюсть плотно сжимаю. Слышу даже скрип своих зубов.

Убью стерву, если изменяла мне.

С очередным усилием удается отойти от окна, через которое могу наблюдать за мальчиком. Возможно, даже сына.

Иду к выходу. Надо мозги проветрить. Переключиться на что-то. Наверное, начать с главврача надо. Интересно, где он?

Вдыхаю теплый воздух и за сигаретой тянусь. Давно в завязке, но пачку всегда в кармане таскаю. На всякий случай. Случайностей за последние три года у меня не случались, но сегодня слишком много событий произошло.

Подношу сигарету ко рту, себя по карманам бью, и смеяться хочется.

Пачку сигарет с собой ношу, а вот о зажигалке даже не подумал.

К пацану прыщавому подхожу. Он уже не зеленый. Даже щеки порозовели.

— Зажигалка есть? — спрашиваю его, но ответ уже предполагаю.

Он головой мотает, а я с горечью сигарету выбрасываю.

— Тут больница. Вы бы не мусорили.

Тихо делает мне замечание, и я в шоке полном прибываю. Это ночь для интерна точно стала переломной. Собрался, провел операцию, ребенка спас, больницу отстаивает, а теперь замечания делает. Явно же боится меня, но держится.

— Я до конца не был уверен, — спокойно начинает, снимая свою белую медицинскую шапку, — но малыш крепкий оказался.

Еще бы не был крепким. Он же, вероятнее всего, мой.

— Ты молодец, — хлопаю его приободряюще по плечу.

— Ваша жена еще сможет родить. Органы не повреждены. Все прошло хорошо.

Я только киваю. По закону Полина все еще моя жена. А вот как будет по жизни, хер его знает.

— Спасибо тебе. Скажи, где главный врач?

Пацан вновь жаться начинает.

— Я могу узнать сам, — спокойно продолжаю.

— Я тут недавно. Мне и так было сложно сюда попасть. Никуда не берут без связей и денег. Мне не нужны проблемы. Понимаете?

— Понимаю, — отвечаю в ответ.

— Егор. Егор, — слышится женский голос, а потом быстрые шаги за спиной раздаются. — Там это... — запыхавшись, произносит та самая медсестра, которая интерну на операции помогала. — Там это… пациентка… очнулась.

Интерн на меня взгляд переводит, в улыбке расплывается.

— Идем, Надюш, быстрее.

Толкает медсестру внутрь и быстро скрывается за поворотом.

Я себе время даю, а потом следом иду.

Дверь приоткрыта, и ее слабый голосок слышу.

— Скажите, где мой сын? Что с ним?

— Он жив. Есть осложнения, но жизни мальчика точно ничего не угрожает, — отвечает ей интерн, и я ближе подхожу.

Меня вновь ее наивность, слабость и беззащитность манить начинают. Стерва предала меня. Подставила. Беременностью пренебрегала. Рискнула жизнью сына, а я снова увидеть ее желаю. Хотя сейчас скорее больше посмотреть змее в глаза.

— Можно я сейчас его увижу? Я сама дойду, — хрипло пищит от усталости.

— Сейчас он с отцом.

— С к-кем?

— Со мной, — сам отвечаю и полностью занимаю пространство в дверном проеме.

Она глаза распахивает. Красивая, зараза. Даже сейчас бледная, тощая, с черными синяками под глазами, она выглядит невероятно нежной и естественной.

Член на нее реагирует, и я впервые себя извращенцем чувствую. Девчонка только родила, слабая совсем, а я ее трахнуть хочу.

— Я оставлю вас тогда, — быстро соображая, ретируется интерн.

Я за ним дверь прикрываю и вглубь палаты прохожу.

Стараюсь не смотреть на жену, но боковым зрением замечаю, как она одеяло до подбородка натягивает.

— Как ты себя чувствуешь?

— Х-хорошо, — сглатывая, отвечает.

Усмехаюсь. А чего я хотел? Признание от лгуньи? У нее был шанс остаться. Был выбор, но она выбрала совсем иную тактику. Или же каким-то образом захотела больше получить? Чего ей не хватало? Имущества? Денег? Власти?

Я настолько сильно углубляюсь в собственные мысли, что не понимаю, как долго молчу.

Глава 7

Полина

— Я хочу знать, чей это ребенок, Полина. Будет лучше, если ты мне сразу правду скажешь, с кем еще спала и почему не предохранялась, как мы договаривались.

Воздух разом выбивают из легких. Его голос вибрацией по палате перемещается, проникая внутрь меня. Проходя сквозь мои самые страшные воспоминания. Черные глаза окутывают меня. В палате жарко становится.

Глаза Рустама безотрывно на меня смотрят. Оценивают. По лицу проходятся, задерживаясь на губах, которые в последнее время сильно сохли, и я часто их облизывала. Так что вид у меня не очень, и мне сразу прикрыться хочется.

Его взгляд с приближением черным становится. И это меня пугает больше всего.

Я все еще помню насыщенную синеву его глаз. Мне она бездну океана напоминала. Глубину, которая манит и пугает одновременно. Но сейчас его взгляд черный, даже немного бешеный.

Венка на его лбу сильно пульсирует, и это меня еще больше пугает. Я только однажды видела его в таком состоянии. Только один раз он был сильно зол. Тогда он сказал, что важная для него сделка прогорела. Я хотела поддержать его. Попыталась сделать ужин, а потом… потом я решилась на то, о чем сейчас жалею. Я сама предложила себя, а он не отказался.

— Т-ты хочешь з-нать, чей это р-ребенок?

Хочется уверенно держаться. Дать отпорот, чтобы он понял, как он мне безразличен, но голос предательски меня выдает. А еще слезы, которые подступают к горлу и вот-вот вырвут признание обиды.

Он меня распутной обозвал? Это после того, как я ему невинность подарила? Когда он изменял мне? Когда скрывал брак от родных? Когда велел молчать о наших с ним отношениях?

— Я знаю, что ты жила с Максимом. Знаю, какие отношения у вас с Дмитрием были. Возможно, ты сама не знаешь, кто отец...

— Знаю, — шиплю со всей обидой ему в ответ. Утираю слезы и шмыгаю носом.

Он продолжает у окна стоять. Не перебивает меня, не угрожает, а просто неподвижно стоит. Молчит, но я вижу, как напряглись его мышцы.

Руки в карманы своих дорогих черных брюк сует, и шелковая ткань его рубашки еще сильнее обтягивает бугристые литые мышцы.

Рустам всегда был из тех мужчин, которые сразу привлекают внимание женщин. Дело даже не в его комплекции или брутальной внешности. В нем есть исконно мужская харизма. Грубая, подавляющая, которая заставляет подчиниться. Которая меня и привлекла, а потом и погубила.

— Ты говорила, что пьешь таблетки, говорила, что не хочешь пока детей, а в результате сбежала беременная. Если бы ребенок был мой, то вряд ли какая-то девушка в здравом уме откажется от постоянного содержания. От возможности жить безбедно только лишь по причине того, что родила от богатого мужчины. Не верю я в эту сказку о благородстве.

— Не верь, — зло срываюсь, чувствуя, как обида меня накрывает. — Не верь, потому что этот ребенок мой. Слышишь, только мой. Спасибо, что спас меня и Наиля. Выстави мне счет, я оплачу твое время.

Я глаза прикрываю и шумно выдыхаю. Обида кроет меня нещадно. Я уже совсем не контролирую эмоции. Все сложнее себя в руках держать, особенно когда я ждала его все это время. Ждала, что он появится. Когда узнала о беременности. Когда мне поддержка его нужна была.

Первые месяцы особенно. У меня был жуткий токсикоз. Меня тошнило только от одного запаха пищи, и в какой-то момент даже вода перестала задерживаться. В результате меня в больницу положили. Сказали, что у меня гиперемезис, то есть острые приступы тошноты и сильная рвота, низкое кровяное давление и потеря веса. Такой диагноз встречается только у одного процента беременных женщин, и мне, как обычно, не повезло.

В палате я не одна была, и от этого еще больнее становилось. Всех навещали мамы, папы, братья, сестры и мужья. Ко мне же только заглядывала Вероника. Девушка, с которой мы познакомились в кафе. Правда, потом у нее что-то серьезное случилось, и ей уехать пришлось.

В какой-то момент я даже подумала позвонить Рустаму. Одиночество сильно ломает человека. В особенности когда ты видишь, что у других семья полноценная. Я ведь сама выросла без отца и не хотела бы, чтобы мой малыш повторил мою судьбу. Чтобы я придумывала ему сказки об отце летчике или космонавте. Даже слова мамы в голове прокручивала, когда она говорила, что измену можно простить, и если я учту свои ошибки, то муж никогда больше не посмотрит на других.

Только вот Дима мне фотографии показал. На них Рустам с новой девушкой был. Счастливый, радостный и совсем не вспоминающий обо мне. Мне было больно, но об аборте я никогда не думала. Не решилась бы убить свою кровь. Именно тогда я в последний раз утерла слезы и перестала реветь ночами в подушку и жалеть себя. Не я первая мать-одиночка, не я последняя. Есть центры помощи, государство помогает таким, как я. Было бы желание, и я точно справлюсь.

Конечно, не понимаю, как смогла забеременеть. Звучит глупо для совершеннолетней замужней женщины, но именно так и есть. Я тщательно соблюдала прием таблеток, а иногда Рустам презервативы использовал.

Детей именно сейчас я не хотела, но когда почувствовала первый толчок внутри себя, поняла, что лучшего момента в жизни женщины просто не может существовать.

Если Рустаму я не нужна, то ребенок бы стал для него помехой. А для меня сын стал надеждой. Я была полностью разбитой. Любимый предал, а близкие отвернулись. Только он смог придать мне сил, а сейчас… сейчас я понимаю, что все правильно сделала. Рустаму не нужна семья, а дети тем более.

Рустам резко шаг ко мне делает, и мы взглядом встречаемся. Я не понимаю его. Вижу, как напряжен. Как сильно сжата его челюсть, и та бешеная энергетика, что от него исходит, заставляет цепенеть.

Я впервые его не понимаю, но отчаянно хочу установить границы. Хочу сказать, что он не получит моего ребенка. И тот факт, что он спас меня, ничего не меняет.

Я неосознанно натягиваю одеяло до подбородка и прикрываю лицо руками. Как в детстве, когда ты укрываешься с головой одеялом, лишь бы тебя страшный бабайка, который живет в шкафу или под кроватью, не нашел.

Глава 8

Впервые держу на руках сына. Это необычное чувство. Как я только могла бояться заводить детей? Сейчас я совсем не представляю жизни без моей крохи.

Внутри все порхает. Это странное чувство эйфории, легкости и бесконечного счастья. Я даже не думала, что такое могу испытать.

Втягиваю воздух вокруг него и понимаю фразу: “Пахнет молоком”. Раньше все время этому удивлялась. Переспрашивала у знакомых. Как это понять? Каким молоком? Козьим? Коровьим? Магазинным? Я даже шутила на эту тему. А сейчас понимаю. И это так странно, что я не могу даже объяснить. Понять это могут только мамочки.

— Когда он родился, то сразу же закричал, — продолжает медсестра, пока я продолжаю прижимать к себе мою маленькую кроху. — Два восемьсот и пятьдесят три сантиметра. Богатырь для недоношенного.

Улыбаюсь, а сама не могу глаз отвести от сыночка. Он такой красивый. Наверное, все матери так считают, но кажется, что мой ребенок самый необычный.

Я продолжаю на него смотреть и плакать. Замечаю, как он носиком шевелит. Прямо как Рустам.

Да, мой муж оказался жестоким и бессердечным, но он отец Наиля. Тут надо смириться и принять этот факт, что мой сын будет похож в равной степени как на меня, так и на него.

Наиль все больше начинает дергаться, кажется, даже головкой вертеть стал, кривить свой маленький, слегка вздернутый носик и язык высовывать. Свои губки поджимает, а потом их открывает и закрывает.

— Сейчас будет кряхтеть, а потом кричать, — произносит медсестра Надя.

Мы с ней сразу перешли на “ты”. Как оказалось, девушка не намного старше меня и работает здесь только полгода.

Наиль все больше шевелиться начинает, а потом громко голосит. Я начинаю качать его.

— Маленький, ты чего?

— Он кушать хочет, — мягко произносит Надя.

Я на нее с мольбой и страхом глаза перевожу. Мамой я стала только трое суток назад, а ребенка на руки взяла только пять минут назад. Конечно, я много читала и смотрела видео на просторах интернета. Даже в чатах для будущих мам сидела. Только вот теория и практика совсем разные вещи. Сейчас я ощущаю маленькое тело в своих руках. Он совсем крохотный и нуждается во мне. Я не могу подвести его. Тем более что он сильнее меня. Я не смогла дать ему достаточно кислорода. Все, что смогла — только молиться за него, а он выдержал гипоксию и родился. Боролся сам за свою жизнь. Хотя это я должна была бороться за него. И то, что он пролежал в кювезе, моя вина. Я переволновалась, и вот к чему это все привело.

— Вы мне поможете? — осторожно спрашиваю. Боюсь, что она мне откажет в помощи. Или же сама не знает, как это делается. Здесь же обычная больница, а не родильный дом.

Девушка на удивление спокойно кивает и ближе ко мне подходит.

— Приспусти рубашку и освободи грудь, — спокойно командует она, и я аккуратно придерживаю одной рукой Наиля, а второй спускаю широкую бретель ночной рубашки.

Немного краснею, потому что меня никто, кроме Рустама, не видел голой. Конечно, Надя мне уже показывала, как надо сцеживать молоко, поэтому видела меня и не в таком состоянии, но я все равно чувствую какое-то стеснение и дискомфорт.

— У тебя хорошо получается, — подбадривает меня медсестра. — Теперь оботри грудь и сосок.

Я принимаю салфетку из ее рук и тщательно обтираю себя.

— А теперь постарайся вложить сосок ему в рот.

Я притягиваю Наиля к груди и замечаю, как он вдыхает аромат, словно учуял что-то. От такого у меня снова слезы на глаза наворачиваются. Необъяснимое чувство.

Его ротик жадно сжимается на моем соске. Странное чувство. Мне немного неприятно становится, а ведь я читала, что это совсем не больно и многие испытывают эйфорию от грудного вскармливания. Ближе к ребенку становятся и чувствуют невидимую связь.

Я губу закусываю. Неужели у меня все не так в этой жизни? Я даже ребенка не могу покормить? Не стала хорошей женой, а сейчас только ощущаю, что сын теребит сосок, причиняя мне дискомфорт. Мне всегда нравилось, как Рустам касается и ласкает меня. Грудь всегда была моей эрогенной зоной, и я думала, что грудное вскармливание у меня будет вызывать восторг. Это же так естественно.

Правда в том, что мне просто легче становится. До этого грудь была просто каменной. Кажется, даже увеличилась на два размера, а сейчас малыш усердно ее опустошает, принося мне облегчение.

Я рассматриваю своего мальчика. До сих пор не верю, что я стала мамой. Имя, которое я ему выбрала, очень подходит.

На самом деле, когда я еще не знала, что это будет мальчик, я интуитивно стала просматривать имена как для девочки, так и для мальчика, которые подходят под отчество Рустамович.

Глупо? Наверное, так и есть. Рустам не заслужил этого ребенка, но так уж получилось, что у каждого малыша есть папа. У моего мальчика он тоже есть, и я хотела, чтобы частичка его была с ним.

В голове вновь звучат слова мужа. Что он заберет сына. Забавно, я думала, не нужна ему. Думала, он не признает сына. Возможно, на аборт отправит. А сейчас мне страшно что он отнимет его. Он может это сделать. В его руках власть и деньги.

Сынок наедается спустя сорок минут и снова засыпает. Мне не хочется выпускать его из рук, поэтому я еще некоторое время просто сижу и рассматриваю его.

С большим усилием приходится вернуть его в кроватку, которую мне утром принесли в палату. Не знаю, положено это так или же Рустам постарался, спрашивать я не стала. Главное — Наиль со мной. И теперь я все время рядом с ним.

Перекладываю сына в кроватку и накрываю одеяльцем. Он зевает и потягивается. И я снова вспоминаю его отца. Рустам точно так же делал. Один в один вытягивался так на кровати. Генетика все же интересная штука.

Смотрю, как Наиль засыпает, и только тогда отхожу от него. Прохаживаюсь по палате.

Мне сказали, надо двигаться, и я стараюсь выполнять все предписания врача. Такой сильной боли уже нет. Низ живота почти не тянет, как в первые дни. Скорее небольшой дискомфорт.

Мочевой пузырь начинает напоминать о себе, и мне приходится покинуть палату, чтобы дойти до туалета. Хорошо, что тут все рядом. После того как я подержала сына на руках, не хочу расставаться с ним надолго.

Глава 9

Рустам

В гостинице не нахожу себе места. Дураком себя чувствую. Сам не понимаю, зачем этот разговор с Полькой затеял. Еще и ребенка даже на руках не подержал. Все равно не буду ДНК делать. Не могла она так умело врать и скрывать эмоции. Не в том состоянии была.

Присаживаюсь на диван и на спинку откидываюсь. Понять собственные ощущения хочу. Что дальше делать?

Чего я боюсь? Что ребенок окажется моим? Или что он окажется не моим? Пора уже признаться себе, что дело слишком далеко зашло. Полина вновь мою жизнь на сто восемьдесят градусов поворачивает, а я ничего сделать с этим не могу.

Вновь по номеру прохожу. Мысли унять не могу. О ребенке думаю. О мальчике. Два восемьсот и пятьдесят три сантиметра. В голове эти цифры засели.

Ключи беру и в больницу еду. Сам себе объяснить не могу, почему меня от одной только мысли о мальчике так распирает.

В больнице, как всегда, меня никто не останавливает. Да и попросту некому тут это делать. Прохожу в палату, а она пустая там. Нет Польки — только малец. Вряд ли она его одного надолго оставит.

Мальчишка в кроватке своей кряхтит. По моим воспоминаниям такие звуки означают, что либо кушать, либо подгузник менять надо.

Я ближе подхожу. На него смотрю, а он умолкает и заинтересованно на меня смотрит. Так странно это. Чувство внутри теплое разливается. Я ведь и не думал, что это мой ребенок. Не думал, что именно Полька станет матерью моего сына.

Малыш сильнее плакать начинает, а я не выдерживаю.

Беру его на руки, ощущая теплое маленькое тельце на своих руках.

— Тише, малыш. Тише.

Начинаю качать его, а он и вправду замолкает. Я вновь на него смотрю, а он меня рассматривает. Серьезный уже. Глаза у него Полины, а вот нос точно мой.

— Ну, чего ты раскапризничался? — спрашиваю его, словно он мне ответить сможет. Маленький, крохотный, а уже с характером. Глазками хлопает и ручку выгибает. Пушок на голове такой забавный, щеки круглые, как у хомяка, а еще так пахнет.

Блядь!

С ума схожу от такого. От одной только мысли, что на руках сына держу.

— Ну что, малой, подгузник? Или кормежка?

Подмигиваю ему, а сам понимаю, как сильно не хочу его из рук выпускать. Мой он, точно. Не может так Полина врать. И чувства свои не обмануть.

В душе снова неприятно все скручивается от тех фотографий. Все сходится. Она подставила меня. Спала со всеми. Из-за нее я окончательно Милану потерял, но все равно я хочу ей верить. Поверить в то, что это мой ребенок. Надо бы только выяснить, как именно она забеременела. Точнее, зачем скрывала, что не хотела ребенка, а сама не предохранялась.

С этой девчонкой одни только вопросы.

— Рустам? — слышу за спиной ее тонкий нежный голосок.

Она быстро к нам подходит. С опаской на меня смотрит. Торопится сына забрать.

Неужели я так сильно ее напугал?

— Что ты тут делаешь?

Наиля ей отдаю, вижу, как волноваться начинает, а ей сейчас вредно это. Я руки в карманы засовываю. Ни перед кем не объясняюсь, тем более перед ней.

Она явно нервничает, и малой быстро на нее реагирует. Плакать начинает. Легкие у него явно хорошие. Если бы в этой больнице был кто-то еще из пациентов, то все бы уже сбежались.

— Ты должна успокоиться. Твое волнение на сына влияет.

Она начинает качать ребенка. Неумело. Боязливо.

Я уже уйти хочу. Ей волноваться нельзя. Надо быстрее их отсюда увозить, а я впервые доверяю здешнему интерну. Если он говорит, что еще пару дней полежать надо, то я лучше выжду время. Тем более в квартире еще не все куплено для малыша.

Вижу, как она неуклюже качает пацана. Пытается что-то сказать ему.

— Я помогу, — подхожу к ней ближе, но она шаг в сторону делает. Смотрит испуганно на меня, сына сильнее к себе прижимает.

Я себя полным уродом чувствую. Проклинаю за то, что начал с ней разговор раньше времени.

— Я только помогу, — стараюсь спокойно произнести и даю ей возможность самостоятельно ко мне подойти.

Наиль еще сильнее голосить начинает. Видимо, волнение матери на него сильно влияет.

— Полина, ради него, позволь, я помогу.

Она на сына смотрит, а потом на меня взгляд переводит. Кроткий, умоляющий. Сердце от этого сжимается, хочется моментально защитить ее, но я напоминаю себе о том, что она предала меня. Сбежала, скрыла беременность, изменила. Сама упрекала в этом и сама же делала.

Полина осторожный шаг ко мне делает. Настороженно смотрит. Я не двигаюсь. Даю ей возможность самой подойти. Она совсем близко ко мне подходит. Я ее аромат чувствую. Настоящий. Свежий. Живой. От этого голову вновь кружить начинает.

С самого первого дня, с самой первой встречи его не могу забыть. Он будто под кожу мне въелся и никак выйти не может.

— Осторожно, — тихо произносит и ребенка мне передает. — Головку надо… держать.

Чуть краснеет и запинается, когда наши руки соприкасаются. Внутри меня моментально какая-то странная волна проходит. Я вспоминаю, как она касалась меня своими тонкими длинными пальчиками, как зарывалась в мои волосы. От этих воспоминаний вновь в паху отдает. Чувствую себя подростком в пубертатный период.

Едва на малыша смотрю, как он тут же плакать перестает. Только нос забавно морщит.

Проверяю подгузник и понимаю, что угадал. Начинаю разговаривать с сыном, а он даже кряхтеть перестает. Снова серьезно на меня смотрит, слушает.

— Ему нравится твой голос, — произносит Полина, наблюдая, как я быстро переодеваю Наиля. Даже не думал, что спустя столько лет я все еще буду помнить, как это делается.

Правда, в случае с дочерью мне совсем не хотелось этого делать. Чего скрывать, порой противно было. Мать даже стыдила меня, но мне на тот момент плевать было. Молодость, гормоны. Не ценил даже, как быстро пролетает время — и уже ты становишься ненужным своим детям.

Сейчас все по-другому. Наиль какой-то особенный. Ему почти четыре дня, а он уже слишком серьезный. Все понимает и быстро реагирует. Глазами пытается найти доносящийся до него голос. Или же это я так вижу?