Олеся
Я услышала, как щёлкнул замок, и сердце радостно дёрнулось, будто я всё ещё жила в той прошлой жизни, где его возвращение с работы было праздником. Я быстро подхватила сына, прижала к груди — тёплого, сонного, пахнущего молоком.
— Папа пришёл, — прошептала я, улыбаясь.
Мне хотелось, чтобы он увидел нас. Чтобы улыбнулся. Чтобы хотя бы на секунду стал тем Игорем, за которого я выходила замуж.
Он вошёл молча. Скинул обувь, не глядя ни на меня, ни на ребёнка.
— Привет, — буркнул и прошёл дальше.
Улыбка застыла. Я поймала себя на том, что стою посреди прихожей, как ненужная мебель.
Наверное, устал — привычно оправдала я его. Я вообще давно научилась оправдывать Игоря лучше, чем он сам.
— Как день? — пошла следом. — Я борщ сварила. Твой любимый, с говядиной. Он ещё горячий.
Мне было важно это сказать. Показать: я старалась. Я ждала. Я — твой тыл.
— Не голоден, — отрезал он.
Я уложила сына в кроватку, задержала ладонь на его спинке.
Ты хоть всегда будешь рад мне? — мелькнула мысль, от которой защипало в глазах.
Вернулась на кухню.
— Может, поешь позже? — спросила тихо. — Ты, наверное, устал…
— Я устал от этой жизни, Олеся.
Сердце сжалось. Окатило волной непонимания и…страха.
— Что ты имеешь в виду?..
— Я не развиваюсь. Я застрял. Двести двадцать тысяч — это копейки для программиста. Мне смешно самому.
Копейки.
А я радовалась каждой его зарплате. Считала, планировала, гордилась им. Гордилась тем, что мы справляемся.
— Нам хватает, — осторожно сказала я. — У нас есть квартира, сын… Разве это не главное?
— Вот именно, — резко перебил он. — Дом, пелёнки, подгузники. Я не хочу хоронить свои амбиции. Я не был готов к ребёнку.
Мне стало трудно дышать.
Не был готов…
А я была? Я просто не имела права не быть.
— И к жене, — продолжил он холодно, — которая меня не вдохновляет. Ты ни к чему не стремишься. Тебе кроме ребёнка ничего не нужно. Обычная курица-наседка.
Курица.
Слово впилось в кожу. Я вдруг вспомнила себя прежнюю — живую, смеющуюся, с мечтами. Вспомнила, как отказалась от работы, как ночами сидела с коликами, как училась быть матерью.
Это и есть — ни к чему не стремиться?
— Я стараюсь ради нас… — голос предательски дрогнул. — Ради тебя.
— А меня такое жалкое существование не устраивает, — отрезал он. — Я меняю работу. И у меня не будет времени на сопли и пелёнки.
Я смотрела на него и не узнавала. Передо мной был чужой мужчина. Холодный. Расчётливый.
— Я уеду в Казань. В Иннополис. На время.
Словно пол под ногами исчез.
— Уедешь?.. — прошептала я.
— Да. Ипотеку — восемьдесят тысяч — я продолжу платить. Коммуналку — двенадцать. Ребёнок на ГВ, расходов немного. Тебе хватит пособия. Сорок тысяч в месяц — вполне достаточно.
Цифры. Цифры вместо чувств.
Вот так теперь выглядит наша семья?
Из детской раздался плач. Сын проснулся.
Я резко встала, потому что если бы осталась сидеть — разрыдалась бы прямо перед ним.
— Тогда иди, — сказала я, не оборачиваясь. — Я покормлю сына.
Я прижала ребёнка к груди, чувствуя, как слёзы тихо стекают по щекам. Он был тёплый, настоящий. Единственный, кто нуждался во мне без условий.
Он сказал, что я его не вдохновляю.
А кто теперь тебя вдохновляет, любимый?
Ты пожалеешь. Я знаю. Но будет уже поздно.