Измена. Вернуть (не) любимую жену

Глава 1. Варя

— Абонент сейчас занят или... — сбрасываю звонок, и угрюмо вздыхаю.

Никак не могу дозвониться мужу. А у меня такие новости, что прямо распирает.

Надеюсь ему удастся сегодня освободиться пораньше. Иначе ж меня просто порвет от нетерпения.

Пробую набрать ему еще раз стоя на пороге школы, но тщетно. Убираю телефон в карман своих мешковатых брюк и втягиваю носом прохладный весенний воздух, но тут же морщусь от мерзкого запаха сигарет.

Курят. Опять.

Ну засранцы. А я ведь вышла свежим воздухом подышать. Тошнота доконала уже.

Иду на запах и уже в паре шагов от себя нахожу его источник.

Прямо за углом от входа кучка старшеклассников. Коррекционный класс. Сплошь хулиганы-второгодники.

Учителя словно бы их не замечают. Сдается мне побаиваются, потому и не хотят связываться? Ребята ведь все уже совершеннолетние, их бы уже выпустить с богом и забыть, как говорит наша завуч.

Однако мне от такого безразличного отношения не по себе. Мало того, что свое здоровье губят, так еще и какой пример младшим классам подают.

И мне бы не хотелось, чтобы когда-нибудь к моим детям педагоги относились так же — наплевательски.

Дети…

Тёплая мысль пробегает внутри. У меня есть сюрприз для мужа. Как представлю что с ним будет, когда узнает. Мой угрюмый медведь точно улыбаться будет. Перед такой новостью даже бывший суровый спецназ не устоит. Сгребет меня в охапку своими лапищами и…

Но сначала разберёмся с курильщиками. А потом попробую набрать ему еще разок.

— Девочки, мальчики, — я подхожу ближе, спокойно улыбаясь. — Вы же знаете, что курить вредно? Да ещё и прямо у входа в школу?

— Ой, Варвара Петровна, только не нотации! — закатывает глаза одна из девочек. — Мы же уже взрослые. Идите-ка своих звездюков жизни учить.

— Наташа, ну как не стыдно так выражаться еще и о малышах, — качаю я головой. — Ты ведь сама еще ребенок. Выходит тоже... звездюк?

Подружки ее хихикают. А я продолжаю:

— Взрослые — это когда в жизни ответственность берёшь, а не когда сигарету в зубы засовываешь, — мягко парирую.

А я озираюсь по сторонам уловив еще и запах свежей краски:

— Фу, ну еще и рядом с покрашенным забором, от которого и без того жутко воняет? Вдвойне вредно, получается, — прикрываю нос рукой, чувствуя как тошнота усиливается. — Совсем себя не бережете, детишки. Всё, давайте-ка, разбегайтесь, пока я директору не доложила.

Они переглядываются, кто-то хмыкает, но послушно уходят.

Почти.

Эта самая Наташка, проходя мимо, как бы случайно толкает меня в плечо. А я очень уж увлеченная своей тошнотой теряю равновесие и прижимаюсь спиной к проклятому покрашенному забору.

— Наташа, — цежу сквозь зубы, понимая, что засранка это нарочно, за то что я ее авторитет перед друзьями подмочила своими нотациями.

Притворно улыбается:

— Ой, простите, Варечка Петровна, я не специально.

Отлепляюсь от забора, наблюдая как зарвавшиеся детишки спешат покинуть место преступления. Ну я вам покажу, звездюки. Попадитесь мне еще хоть раз с сигаретами! Я вам устрою.

Выдыхаю, стараясь не поддаваться раздражению. Отлично. Теперь весь свитер в краске. И что с ним делать? На уроки ведь так не пойдешь?

Решение приходит как-то само собой. Тут ведь неподалеку моя старая квартира, которая от папы в наследство осталась. Я правда там сто лет не была. Но какая-то моя одежда там точно оставалась.

Быстро набираю своей подружке Надюше, которая секретарем у директора работает, и прошу ее присмотреть за моими сорванцами.

— У тебя все хорошо? — беспокоится Надя.

— Да, в краску просто вляпалась. Сейчас быстро переоденусь и вернусь. Тут недалеко.

Бегу к дому, который всего в паре домов от школы. Я ведь потому после выпуска из универа и устроилась именно сюда. Пешая прогулка до работы и обратно — мечта. А теперь приходится через весь город мотаться из дома мужа.

Он предлагал перевестись поближе или вовсе бросить работу, мол времени много занимает. Но я не могу.

Не могу бросить своих малышей, не доведя их хотя бы до средней школы. Аккурат до конца этого года. А там глядишь и в декрет можно уходить.

Подходя к подъезду, я уже мысленно перебираю вещи в шкафу, решая, что надену. Но у двери меня встречает давняя соседка — тетя Нина. Голова совсем седая уже. Надо же как я давно ее не видела. Встреть я ее в другом месте и не узнала бы.

Мы не очень-то дружили по детству она меня вечно гоняла: то колесики на моих роликах слишком скрипят, то по подъезду слишком громко хожу. Но теперь она кажется даже рада меня видеть:

— Варюша, ты?! — глядит на меня во все глаза. — Сколько лет, сколько зим!

— Добрый день, теть Нин.

— А ты чего не появлялась так давно?

— Да как-то некогда, — вздыхаю я устало. — И тут воспоминай столько, что я по папе тосковать начинаю очень.

— Ясное дело, — похлопывает меня по плечу. — Хороший мужик был.

К слову его она тоже постоянно критиковала. То жениться ему надо. То меня женить. В общем человек она мягко говоря... любопытный.

И сейчас не удивляет вдруг спрашивая:

— А что ж ты мне не сказала, что квартиру сдала? Я хотела дочку поближе к себе поселить. Она со мной в одной квартире жить не хочет, а вот по соседству в самый раз было бы.

— Сдала? — я моргаю, не сразу понимая о чем она говорит. — Да нет, что вы…

Я даже предлагала мужу связать с риелтором, чтобы хоть не простаивала жилплощадь без толку, но он лишь отмахнулся: «Лишняя морока, Варя. Пусть стоит».

Вот и стоит. Пустая, как воспоминание.

Однако соседка не унимается:

— А кто же тогда постоянно туда ходит?

Я напрягаюсь.

В голову лезет мысль, что муж всё-таки решил сдать квартиру без моего ведома.

Да нет, вряд ли он не сказал бы мне об этом.

Может тетя Нина перепутала просто?

— Не знаю, но спрошу у мужа. Может он ремонт там решил затеить, — отвечаю задумчиво.

Глава 2. Варя

Успеваю выскочить в подъезд и сбегаю по ступенькам, но Глеб нагоняет меня уже между этажами:

— Да подожди ты, дай объяснить хоть! — он дергает меня за локоть, разворачивая к себе лицом.

— Не смей! — взвизгиваю, потому что его прикосновение теперь приносит физическую боль. — Не смей меня трогать своими грязными руками после этой шлюхи! И объяснять тут нечего!

— Варя…

— Варвара Петровна! — рычу от боли. — Я бы попросила. И с вами Глеб Анатолич нам больше разговаривать не о чем! Разве что в суде. При разводе.

— Варь, да не глупи, какой еще развод? — поражает меня своей хладнокровной реакцией. — Да, я облажался. Но это ведь минутная слабость — не больше.

— Не больше, говоришь? — цежу я, щурясь, потому что глаза жжет от сдерживаемых слез. — А моя соседка с тобой бы поспорила. Она говорит в мою квартиру частенько кто-то захаживает. Спрашивает, не сдала ли я. А я не сдала! — воплю на весь подъезд не в силах больше себя в руках держать. — Потому что ты отговорил меня от этой идеи! И теперь мне стало понятно почему! Значит решил из наследства моего папы траходром себе устроить?! У тебя что имущества мало, что ты последнее ценное для меня уничтожить решил?! Сволочь! — дергаюсь чтобы вырваться из его стальной хватки.

Но он перехватывает меня за запястье и притягивает еще ближе:

— Варвара, успокойся, и поговорим без лишних эмоций.

— Мне не о чем! — шиплю ему в лицо, и отчаянно слезы глотаю, стараясь хоть каплю гордости сохранить. — Не о чем разговаривать с мерзавцем вроде тебя! От тебя воняет этой девкой. Хоть бы прикрылся, — брезгливо оцениваю его распахнутую рубашку и небрежно застегнутые брюки. — Меня тошнит от тебя.

Сама себя не узнаю. Меня буквально распирает от невыносимой ярости и боли. А ведь еще вчера я была кроткой послушной женой, желающей во всем мужу угождать.

— Варь, не драматизируй так, — одергивает он своим обычным равнодушием. — Все всем изменяют. Ну это просто физиология. Но жена-то одна. Ты.

— Я тебе больше не жена, — цежу, больше не в силах сдерживать слезы.

— Ну куда же ты денешься, глупенькая? — говорит вдруг непривычно мягко. — Мы же и поженились потому что твой отец просил присмотреть за тобой. Знал, что болеет. Знал, что ты одна не вывезешь взрослую жизнь. Ты же цветочек тепличный. Я потому и отказаться не смог, понимал, что отец твой прав.

— Ах вот как? — проглатываю колючий ком в горле, будто стекло. Морщусь от боли: — Выходит ты просто приказ бывшего командира выполнял?

— Ну не только, — хмурится, будто правда не понимает, что меня так сильно уязвляет. — Мне и самому семью пора было. Детишек там. И все такое. Потому я охотно согласился. Но ты же тоже не отказалась от этого выгодного нам обоим брака.

— Я думала… — мой голос скрипит, — я думала у нас любовь, Глеб.

Он сжимает челюсти, и пальцы на моей руке становятся жестче, будто он готов к тому, что я снова вырываться захочу. И прав ведь.

Я хочу вырваться и сбежать от него поскорее.

Особенно после следующих его слов:

— Ну какая любовь, зайка? — он стирает с моей щеки слезу своей грязной ручищей. — Ты меня видела вообще? Взрослые мужики в эту чушь не верят. Только потребности. Жена закрывает потребность в домашнем уюте и детях. А любовница чтобы пар спускать. Ты же пойми, я жесткий мужик, военной закалки, не привыкший ко всяким нежностям. А ты вся правильная такая. Училка. Разве я могу тебя вот так как шлюху на столе трахать.

Каждое его слово будто ржавое лезвие по сердцу елозит.

Значит не любит меня. Не подхожу ему. Слишком нежная. Сложная. Правильная.

А ему шлюх на столе трахать подавай?! А меня мол нельзя так…

— А ты пробовал? — с вызовом рычу я, вздергивая подбородок.

Его блядский взгляд непонимающе мажет по моему телу:

— Да ты же… хрупкая такая… Куда тебе?

Шагаю ближе, теперь сама сокращая между нами дистанцию и шиплю ему в лицо:

— Вот видишь как, — пожимаю плечами. — Ты посчитал, что я не гожусь для твоих грязных фантазий. И в итоге не смог потянуть даже мои, — делаю многозначительную паузу, надеясь, что она поможет как следует уязвить его похотливую натуру. — А ведь они у меня куда уж откровенней, чем просто трахаться на столе, — еще одна пауза, чтобы мой посыл успевал укладываться в его кобелином сознании. — Но теперь ты о них не узнаешь. Ни-ког-да!

Как я и предполагала, такого ответа от своей скромной хранительницы очага этот предатель никак не ожидал.

Он будто дар речи теряет на долгие секунды. Его взгляд мечется по моему лицу, будто он желает найти доказательства, что я блефую.

Но я не блефую.

А еще отлично знаю что мой муж не выносит того, что не может заполучить.

Купить компанию у конкурента — не уснет, пока не добьется своего. Кусок земли, который ему приглянулся для нового здания — выгрызет у владельца с корнями.

Для бывшего офицера спецназа нет неразрешимы задач. И недостижимых целей.

Так вот я желаю стать этой целью. Чтобы он потом всю жизнь мучился, думая, что не рассмотрел собственную жену!

И судя по его реакции я попала точно в цель...

Глава 3. Варя

У Глеба аж желваки на лице подергиваются и ноздри расширяются от бешеного дыхания:

— Ну что ты, родная. Узнаю, — он тянет меня к себе. — Мы помиримся и ты сама мне все расскажешь. И я исполню все твои мечты. Только не злись, котенок.

— Оставь фамильярности для своих шлюх! — шиплю я.

— Ладно-ладно, позлись немного. Я действительно облажался, — цедит сквозь зубы. — Я ведь правда не хотел, чтобы ты узнала.

Из моей груди вырывается невольный смешок, больше похожий на болезненный стон:

— Ты правда самой большой проблемой считаешь, что я узнала? А не то, что ты кобелина бессовестный?

— Я кобелина, Варь, — соглашается снисходительно. — Прости, я все не то говорю.

— Так вот если хотел, чтобы я не узнала, стоило как минимум не трахаться в МОЕЙ квартире. А еще я слышала, что за изменой не ловят тех, кто не изменяет. Не пробовал практиковать?

— Да таких нет просто, Варь, — раздраженно отрезает он, явно будучи твердо уверенным в том, что говорит. — Все так живут.

— Значит я — не все! — голос срывается на фальцет. — Поступать так с собой я разрешения не давала! И сама верность тебе хранила, как дура! Если бы я только знала, что у нас отношения свободные, то тоже…

— Ну при чем тут ты, малыш? — перебивает он. — Женщины ведь иначе устроены. Им же очаг хранить, уют создавать…

— А мужикам значит трахать все что движется?! Щас! — ору и голос эхом пролетает по подъезду. — Я теперь тоже так жить буду! Понял? По-мужски! — дергаюсь, чтобы уйти, но нога срывается на ступеньку, и я едва не падаю с лестницы, но этот мудак подхватывает меня и прижимает к себе еще крепче:

— Только попробуй, Варюш, — рокочет мое имя угрожающе. — Злится — злись. Обвинять — обвиняй. Но если я хоть одного мужика возле тебя увижу, убью. Запомни.

— А ты не увидишь! — цежу ему в тон, стараясь тоже звучать с вызовом, хотя в горле слезы застряли. — Потому что я тебя вышвырну из своей жизни, и еще получу судебный запрет, чтобы ты не смел на пушечный выстрел ко мне приближаться!

— Попробуй, зайка, — шипит он яростно.

— Еще как попробую! — рычу ранено. — И ты меня своими связями не напугаешь. У меня знаешь ли тоже папины связи имеются. Вот и посмотрим кто кого!

Он таранит меня горящим взглядом. Будто придушить готов. А уж как я его…

Ненавижу.

Да как он мог со мной так…

Я ведь любила его всем сердцем.

С первого взгляда.

Когда папа нас познакомил была вне себя от восторга. Такой по-мужски красивый. Сильный. Благородный, как мне тогда казалось.

Я еще боялась, что такого грозного вояку мне никогда не завоевать.

А он вдруг однажды взял и предложение мне сделал.

Как уж я удивилась тогда.

Мы ведь на тот момент даже за руки не держались. Но я наивно решила, что он, так же как и я — влюбился.

Чистой. Платонической любовью.

Дура.

А оказалось, что это папа попросил его. Присмотреть за мной так. Когда его не станет.

Он ведь тогда уже знал, что болеет.

А Глеб отказать не смог умирающему командиру.

Чувствую, как у меня будто все органы в труху рассыпаются. Будто напалмом изнутри выжигает боль.

Он ведь моим первым и единственным мужчиной стал. Еще и забеременела от него, безмерно доверяя этому гаду.

А он никогда… меня не любил.

Никогда.

Женился из чувства долга.

Лучше бы он отказался.

Лучше бы и вовсе никогда не появлялся в моей жизни.

Мерзавец…

Как же больно.

Не прощу. Никогда.

— Ну не плачь, Варюш, — хрипит он, совсем неуместно болезненно хмурясь. Будто это ему сейчас сердце растоптали. Будто его предали и уничтожили. — Я пиздец виноват. Но я сделаю все, чтобы загладить…

— Сделаешь все? — хватаюсь за эти его слова как за спасительную соломинку. Потому что больше нет сил держаться.

Хочу разрыдаться в подушку.

Но этот мерзавец даже такой роскоши ведь мне не оставил. В его дом я больше никогда не вернусь. А мой он опорочил своими грязными игрищами. Не представляю как теперь войти. Так что придется как-то без подушки обойтись. Достаточно хотя бы просто избавиться от этого гада и наконец дать волю чувствам, пока меня не разорвало от боли.

Он наконец кивает мне в ответ:

— Проси что хочешь.

Смаргиваю слезы:

— Тогда отпусти меня, и возвращайся к своей шлюхе, — сухо выдавливаю я.

Он напрягается, будто и правда не ожидал, что настроена серьезно. А я твердо продолжаю:

— Я сейчас уйду в школу. И когда вернусь после уроков тебя и твоей швабры здесь быть не должно, — слова даются с болью. — И не забудь окна открыть, чтобы проветрить после себя.

— Не глупи, Варь, — он не отпускает меня. — Ты не вернешься в школу в таком состоянии. Я щас обуюсь и мы поедем домой спокойно поговорим.

Сукин сын.

За что он так мучает меня?

Раз уже предал, то хотя бы позволил бы мне уйти. Но нет. Он не собирается проявить милосердие.

И черт с ним. Оно и к лучшему. Мне его жалость не нужна. Сама со всем справлюсь.

— Ладно, — пожимаю я плечами, осознавая, что видимо это мой единственный шанс избавиться от этого предателя. — Иди, я тебя здесь подожду.

Сомневается.

И правильно делает.

Черта с два я буду его ждать! Пусть горит в аду!

— Или предлагаешь подняться вместе, чтобы я еще разок поздоровалась с твоей потаскухой, пока ты будешь обуваться? — давлю я.

Глеб вздыхает и отпускает меня наконец. И видимо решив, что без труда догонит меня все же возвращается в квартиру.

А я сломя голову спешу вниз по лестнице.

В одном он точно прав. В таком состоянии к детям в школу я не могу вернуться. К тому же там он меня быстро найдет.

А я его больше видеть не желаю. Никогда!

Поэтому выйдя из подъезда сворачиваю в другую сторону…

Глава 4. Глеб

Врываюсь в квартиру и наспех обуваюсь.

Внутри что-то кипит. Нечто вроде злости. Иначе я это чувство пока никак диагностировать не могу.

Варя не должна была узнать. Не должна была прийти именно сегодня.

Зачем она вообще приходила?

Хотя какая теперь разница.

В бешенстве бью кулаком в стену.

Это мне не надо было трахаться здесь.

Я идиот.

Нахрена я вообще на Марго повелся, еще и в квартире жены? Мы ведь пришли совсем не за этим. Но она как змея вьется вокруг с тех пор как я предложил ей работу.

А тут еще квартира вся насквозь Варькой пропахшая... Вот я и не удержался.

— Глеб, ты куда? — с претензией бросает мне вдогонку Марго, выходя из кухни.

— За женой своей, — цежу в бешенстве.

— А как же я?

— А ты выметайся и проверь, чтобы ничего не оставила здесь, — хочу было выйти.

— Но мы же работать собирались? — не унимается она.

Торможу и поворачиваюсь желая лишь на секунду оценить свою бывшую любовницу:

— Рит, ты правда такая дура, или нарочно прикидываешься?

— Глеб, ну че ты сразу грубишь? — ноет она, обиженно губы накачанные надувая.

Невольно думаю о том, что Варя даже достойней себя ведет. Хотя у нее-то всяко более веская причина обижаться, чем у этой.

— Это квартира моей жены, — выговариваю я раздраженно. — Я тебя сюда позвал не потому что мы когда-то любовниками были, а потому что ты вроде как профессионал своего дела, который обставил мне несколько домов. Я хотел сделать сюрприз жене — ремонт дизайнерский в ее старой квартире. Как думаешь, сюрприз удался?

— Глеб, ну я же не виновата.

— Согласен. Виноват я, — киваю, полностью признавая всю ответственность за содеянное. — Но давай обойдемся без тупых вопросов. Вроде вполне очевидно, что я больше в твоих услугах не нуждаюсь, Рит, — отрезаю я. — Перед уходом окна все открой, чтобы хату проветрить. И дорогу сюда забудь.

С этими словами выскакиваю в подъезд, догадываясь, что моя гордая Варенька ни за что бы не стала покорно ждать меня на лестнице.

Ожидаемо не обнаружив жену между этажами, спешу вниз, и, выскочив из подъезда, осматриваю двор.

Ни Вари, ни машины моей не видать.

Гоша вроде собирался сгонять заправиться, пока я с дизайнером на квартире буду. Видимо где-то в пробке застрял, раз еще не вернулся.

Мчусь в сторону школы пешком.

Варю сейчас никак нельзя одну оставлять. Она же у меня девочка чувствительная. Вдруг еще поплохеет от того что увидела.

Знаю, что проблема не в том, что она поймала меня. А в том, что я просто мудак.

Но я ведь правда считал, что у нас что-то вроде сделки с ней. Я ей — защиту во всех смыслах, а она мне уют и детей рожать.

И все.

Думал отец с ней поговорил на этот счет, раз она так сразу согласилась замуж за меня выйти.

Ну не думала же она, что у нас любовь, если мы ни разу даже не целовались до свадьбы?

Я-то вообще в эту чушь не верю. Любовь-морковь. Мне, так сказать, по уставу не положено. Вояка в отставке. Всякого в жизни повидал. Но что такое любовь — не знаю.

Секс — видел. Похоть — испытывал. А любовь…

Только не учел, что это я у нас циник и сухарь. Это мне любви не положено.

А она же девочка нежная мечтательная. Даже если знала, что из выгоды за меня замуж выходит, то могла и выдумать себе чувств каких к мудаку вроде меня.

Потому что в сказки верит, глупая.

Решила, что любое чудовище можно в принца превратить.

Но я-то просто чудовище. Без сюрпризов. И все тут.

Хотя я честно пытался для нее отыгрывать роль примерного семьянина. Как цирковой медведь старался себя вести прилично рядом с ней.

Она же вся такая правильная, что одно ее присутствие обязывает меня становиться лучше.

А тут просто разом вся моя гнилая натура перед ней раскрылась.

Оказалось, что ее чудовище превращается не в принца, а в еще более мерзкое чудовище.

Я прекрасно понимаю насколько виноват перед ней. И нет никаких оправданий.

Будь я человеком, а не животным с поломанной психикой и контуженной головой, то мне бы наверно хватило моей нежной жены. Но я… урод, блядь.

А она дурочка, если умудрилась влюбиться в такого урода.

У меня в груди что-то болит, стоит вспомнить какими глазами она на меня смотрела. Этот взгляд был красноречивей любых ее слов.

Будто я убил ее собственными руками.

Пиздец просто.

Мне хочется сейчас наорать на кого-нибудь. Или что-то сломать. Но мне тупо некогда.

Я быстрым шагом приближаюсь к школе, где прячется моя девочка обиженная.

Не знаю, как буду теперь ее возвращать. Но я обязан вернуть.

Нельзя нам разводиться.

Я отцу ее обещал, что никогда ее не оставлю.

Еще обещал, что защищать ее буду.

Выходит обманул.

От своей блядской натуры защитить ее не смог.

И надо было именно в ее квартире попасться. Долбоеб просто.

Если бы я только не взял дизайнером бывшую любовницу. Если бы не поддался ее неприкрытому соблазнению…

Марго еще как назло на жену мою похожа.

Конечно только снаружи. Внутри блядь каких поискать.

Именно поэтому с ней удовлетворять свои звериные фантазии не составляет труда. И представлять на ее месте свою нежную жену. В ее квартире. С этим запахом…

С Варей ведь так нельзя.

С ней надо осторожно. Чтобы не сломалась, куколка моя хрупкая. Ее на полку поставить и пылинки сдувать. Не больше.

Не предназначена она для секса.

Однако мои фантазии о ней… это что-то очень темное...

Я даже сам боюсь давать им волю. Ведь ни с одной бабой у меня не просыпалось такого дикого желания.

...

Девчата, вышла еще одна книга нашего литмоба: "Измена. Верну тебя любой ценой" от Оксаны Барских:

https://litnet.com/shrt/uCyC

Глава 5. Глеб

Дьявол свидетель каких мне усилий стоит сдерживаться, когда я пару раз в месяц прихожу исполнять супружеский долг. Детей ведь делать надо. Я для того жену и заводил. И если бы ни это обстоятельство — предпочел бы к ней вообще не прикасаться.

Потому что боюсь, что однажды просто сломаю, если не смогу себя в руках удержать.

А это пиздец как сложно. С каждым разом все сложнее.

Подозреваю, проблема в том, что моя жена единственная женщина, с которой я не могу вести себя как животное и воплощать ту грязь, что крутится у меня в голове от одного взгляда на нее. Потому эта грязь и не заканчивается.

Однако…

«Ты посчитал, что я не гожусь для твоих фантазий. И в итоге не смог потянуть даже мои…» — ее слова.

И что это было?

Поиздеваться решила?

Скорее всего так и есть. Захотела просто уязвить мое эго. В отместку просто. За то, что обидел я ее.

Но… бля.

Я теперь не могу отделаться от мысли, что она вовсе не блефовала, говоря о собственных фантазиях.

Бред же. Точно.

Ну не может же быть так, что в этой хрупкой скромнице мог прятаться развратный клад.

И что я за почти два года совместной жизни не заметил его задатки.

Хотя, я ведь старался в примерного семьянина играть. Может и она играла в скромницу?

Да нет.

Откуда бы там разврату взяться, если она мне девственницей досталась? Хотя мы много времени проводим по отдельности. Я вечно в офисе. Она — в школе. Может она это… теорию изучает?

Ну тогда попрактикуемся обязательно. Вот сейчас поймаю ее, помиримся и начнем практиковать.

Врываюсь в школу. Охранник аж из-за стола своего подрывается.

— Здрасте! Вам кого? — нервничает заметно.

Очевидно видок у меня тот еще бандитский. Рожа квадратная, бородатая. Еще и в мыле весь, аж задыхаюсь. Видать не очень-то похож на папашу, который за ребенком пришел.

— Мне это… — дышу шумно, — Вареньку. То есть… Варварочку Петровну.

— По какому вопросу? — щурится на меня дедок хилый.

Мельком пробегает мысль, как этот старик мою Варю тут в школе охранять собрался? Да его ж даже школьники одним щелчком по носу вынесут.

Надо бы сюда своих бойцов определить. Не зря же охранное агентство держу. Крупнейшее в городе, между прочим. А жена у сапожника босая выходит.

И это я ее отцу защищать ее обещал.

Блядь, опять стыдом окатывает. Для меня чувство вообще-то непривычное.

— Я — муж ее, — отвечаю деду.

Тот меня изучает придирчиво:

— Муж, говоришь? — губы поджимает. — А чего я тебя впервые вижу? Она четвертый год тут работает. Еще и сама училась когда-то. Отца я ее помню. А тебя за все время почему не видел ни разу?

И правда. Почему?

Как-то не сложилось у меня, чтобы к жене на работу захаживать. Ни на один корпоратив к ней не явился. И даже ни разу не встретил с работы.

Только водилу ей выдал. И от того она отказалась, мол на метро ей вроде быстрее, чем в пробках стоять.

— Занят я был, — отмахиваюсь от раздражающих вопросов деда. — Пусти уже к жене.

— Вот еще! — фыркает деловито. — Буду я каждого впускать, так зачем я здесь вообще тогда нужен? А может ты вредитель какой?

— Был бы вредителем, ты бы уже к праотцам отправился, — грублю, не выдерживая. — Пусти, сказал.

— Все с тобой ясно, хулиганье. Если щас же не уйдешь, кнопку нажму, — угрожает он. — Полиция приедет.

— Нажимай, — рявкаю я, и перемахиваю через турникет, заебавшись что-то доказывать этому старику.

— Эй, а ну стой! — дед вроде угнаться за мной пытается.

Из уважения к старости даже не бегу, просто иду быстрым шагом по холлу.

— Да стой ты! — кричит мне в догонку. — Нет ее здесь! Правду тебе говорю.

Торможу. Поворачиваюсь:

— Как нет?

— Вот так, как ушла воздухом подышать с час назад, так и не вернулась до сих пор. Уже и уроки у ее четвероклашек начались. Я и сам не понял, почему ее все нет, — вижу, что не врет. — Выйди по-хорошему, а? Меня ж уволят из-за тебя. А у меня пенсия — копейки.

Значит не стала в школу возвращаться.

Это плохо.

Во-первых потому что найти ее теперь будет сложнее. Во-вторых… плачет же сейчас наверно где-то.

Блядь, пиздец!

Устроил я себе приключений.

Надо было мне ебать эту шалаву? Если бы я только знал чем это закончится.

Это для меня подобные перепихоны просто удовлетворение потребности, как естественную нужду справить. А для девочки моей увидеть такое — катастрофа.

Я надеялся, что она никогда не увидит. Но для этого не нужно было ебаться в ее хате.

Блядь, да нет!

Не нужно было в принципе трогать эту шалаву.

В итоге и себе проблем нажил. И девочку свою обидел сильно.

А ведь она ценнее тысячи тех шалав для меня.

Просто потому что она… она же семья моя. Единственная.

Мне и отец ее не чужим человеком был. Он мне когда-то жизнь спас. Так что я к не у тоже как к отцу относился. Потому и отказать в его просьбе не смог.

И к Варюше я быстро привык. Поначалу как к сестре скорее. А потом…

Короче идиот я. Нельзя было так обижать ее.

И как теперь доказать ей, что она для меня важна?

Нам ведь с ней еще детей делать и растить вместе. Потому что позволить ей уйти я не могу.

Верну.

Моя она.

Только надо найти ее сначала. Ей ведь даже пойти толком некуда.

А потом еще придумать годный план как грехи замаливать.

Что-то мне подсказывает, что это будет самое непростое в моей жизни «задание».

...

И еще одна книга нашего литмоба: "Измена. Вернуть нельзя уйти" от Алены Московской и Даны Денисовой:

https://litnet.com/shrt/uet7

Глава 6. Варя

Выхожу из такси и бреду по пустынному кладбищу. Всю дорогу старалась не разрыдаться, дабы не привлекать ненужного мне сейчас внимания постороннего человека. А теперь, когда я оказалась наедине с собой, слёзы градом катятся из глаз. Шумно всхлипываю. Воздух будто разрывает лёгкие на части.

Не знаю, зачем приехала сюда. Но ведь мне попросту больше и некуда. Надо просто переждать, когда дух этих тварей выветрится из моей квартиры, тогда, надеюсь, смогу вернуться туда, чтобы хоть вещи взять. А потом что? Куда пойду? Сдать её быстро и за хорошие деньги не получится, ведь ремонта нормального нет. А самой снимать на зарплату учительницы — дорого. Выходит, придётся пожить хотя бы первое время там. Не представляю, как вообще пока вернуться туда. Поэтому просто иду к папе. В итоге он единственный, кто меня по-настоящему любил. Души во мне не чаял, баловал даже. Хотя и был не многим мягче Глеба, может, временами даже более суровым. Но его любовь ко мне была безусловной. Может, поэтому я и так слепо поверила, что Глеб должен меня любить. Он ведь так похож на папу. Мне так казалось. Однако теперь я хочу убраться подальше от него. И больше никогда не встретить.

Подальше от его грязных рук, которыми он меня трогал после неё. От его лжи. От его равнодушного: "Варя, не драматизируй."

Я не драматизирую.

Я буквально горю.

Огонь поднимается от груди к горлу, рвётся наружу, но я не позволяю ему прорваться. Пока ещё нет. Пока ещё держусь.

Перед глазами пляшут тёмные пятна, но я продолжаю упрямо идти по грязной тропинке между могилок.

Конечно, это не единственное место, куда я могла сейчас пойти. Можно было бы пойти в какой-нибудь отель, или напроситься в гости к какой-нибудь своей старой подруге, или новой, той же Наде, например. Но я просто не могу сейчас никого видеть. Не хочу ничего объяснять и пересказывать всю ту грязь, что увидела. Ничего не хочу. Хочу просто выть в голос, уткнувшись носом в подушку. Хочу отключиться от этой боли, что засела внутри. И проснуться в чьих-то сильных руках. Чтобы его большая ладонь по волосам меня гладила, успокаивая. Чтобы он целовал и заверял, что весь этот кошмар был просто сном.

И чтобы это действительно было так!!!

Но я слишком хорошо чувствую прохладу ранней весны. Слишком отчётливо ощущаю боль за грудиной. Слишком саднит уже обветренное от слёз лицо...

Он ведь пойдёт меня искать. Я уверена. Он не тот, кто позволит кому-то ускользнуть без разрешения. Тем более мне.

В кармане вдруг начинает вибрировать телефон, и я на автомате вытаскиваю его и смотрю на экран.

Надя.

Черт. Кажется, я совсем забыла о детях.

Никчёмная.

Жена неугодная. Ещё и учительница безответственная.

Боже, как же плохо. Меня трясёт. Руки дрожат, но я всё же беру трубку:

— Варь? Ты где? — сразу спрашивает она, не дав мне сказать и слова.

Я сглатываю, стараясь не дать голосу дрогнуть:

— Н-надюш, прости, что совсем забыла позвонить, — мой голос сухой и безжизненный. — Мне так плохо... кажется, я чем-то отравилась, — вру бессовестно. Хотя, если только своей ядовитой любовью. — Попросишь мне подмену найти на денёк-другой?

— Что? Варюш, да ты что? — Надя тут же тревожится. — Где ты? Давай я к тебе сейчас прибегу, принесу чего-нибудь. Лекарства какие надо, говори. Может, вообще в больницу надо?

— Нет, — я не узнаю собственный голос. — Я справлюсь. Только предупреди, что я на больничном.

Пауза. Долгая, напряжённая. Надя ведь меня знает. Явно слышит, что-то не так. Но я не могу ничего ей сказать. Не сейчас точно.

А она не станет с расспросами лезть. Она ведь не сплетница. Да и сама такую уж драму в жизни пережила, что врагу не пожелаешь. Поэтому уж точно знает, что порой человеку нужно просто время переварить. Переболеть.

— Ладно, — наконец говорит она. — Но ты мне звони, Варь? Или пиши хотя бы, чтобы я знала, как ты. Как будешь готова, я приеду в любую секунду. Хоть ночью звони. Поняла меня?

— Поняла, — голос подводит, срываясь на фальцет.

Спешу отключиться.

Потому что если я ещё хоть слово скажу, слёзы прорвутся. А я не хочу, чтобы кто-то их слышал.

Вхожу в оградку и сажусь на холодную лавочку перед памятником. Смотрю в лицо, выгравированное на мраморе.

Папа. Такой строгий. Такой родной. Такой… настоящий.

В груди пульсирует пустота, но я не могу её заполнить ничем. Ни воздухом, ни мыслями. Всё, что я чувствую — это разруха. Будто меня внутри больше нет.

Я провожу дрожащей рукой по лицу, сжимая губы, чтобы не завыть в голос.

Как так вышло? Как за один день можно потерять всё?

Только что я была самой счастливой женщиной на свете. Гадала, как сообщить мужу о беременности. Как он отреагирует...

Была любящей женой, и думала, что любима.

Но он не любил. Никогда.

Горький ком подкатывает к горлу. Я пытаюсь сглотнуть, но он не исчезает. Боль только расползается шире, крепче вцепляясь в меня.

Как слепая, я верила, что наша семья — это нечто особенное. Что мы с Глебом — не просто муж и жена, а родные души. Думала, что он оберегает меня, потому что любит. А оказалось…

Просто исполнял последний приказ моего отца.

Как же это мерзко. Как же отвратительно.

Я — дура. Дура, которая считала себя любимой, а на деле была обузой.

Которую терпели.

Жалели.

Которую взяли в дом, как ненужный, но вроде полезный экспонат.

Детей рожать. И уют создавать.

А я… Я ведь любила его.

Любила до боли. До дрожи. До того, что готова была умереть, лишь бы видеть его улыбку. Отдавала ему всё. Считала, что он мой мужчина. Что он — мой мир. Готовила ужины, гладила рубашки, ждала его ночами.

А он?

Он трахал других женщин. Он не видел во мне женщину. Считал, что я слишком "правильная" для него.

Правильная.

Я сжимаю пальцы в кулаки, ногти впиваются в ладони. Нужно успокоиться. Нужно держаться ради ребёнка. Нельзя позволить этой боли разъедать меня. Чтобы она не навредила малышу. Нужно…

Глава 7. Варя

Передо мной стоит незнакомый мужчина – лет сорока, может, чуть больше. Сутуловатый, одет в чью-то старую помятую куртку, которая висит на нём мешком. От него за версту разит перегаром и табаком, а в мутных глазах пляшет нечто настораживающее.

– Барышня, ты своим воем так всех покойников поднимешь. Чего ревёшь-то? — ухмыляется он, сунув руки в карманы поношенной куртки. — Кого потеряла-то?

Боже, как стыдно.

Резко поднимаюсь с лавки, понимая, что оставаться здесь — ошибка.

Я думала, что в такое время еще и в будний день на кладбище вряд ли будет слишком много народу. Вернее я вообще не особо думала. Просто поддалась эмоциям. А не стоило. Точно не в общественном месте. Больше просто нет смысла здесь задерживаться. Ведь папы больше нет. Он не спасет меня ни от любопытного пьянчуги, ни от вмененного мне мужа.

— Извините, — мой голос звучит чужим, сдавленным. — Я уже ухожу.

— Ну-ну, погоди, не спеши так, — он делает шаг ближе, наклоняясь вперёд, будто высматривает что-то на моем лице. — Может у тебя это… мелочь какая есть? А? Чекушечку взять бы, помянуть...

Я стискиваю зубы, чувствуя, как внутри всё сжимается в тошнотворный комок из-за разящего от него запаха немытости и алкоголя.

— У меня нет наличных, — коротко отвечаю я выхожу из оградки на тропинку, чтобы поскорее уйти.

— Да ладно тебе! — бросает он мне в спину. — Жалко что ли? Девка ты вся лощеная, одета хорошо, телефон вон дорогой явно… не верю, что нету.

— Я сказала — нет! — отрезаю я, ускоряя шаг.

— Ну ты даёшь… — бормочет он, но вдруг его голос меняется. — Папку-то своего помянуть не хочешь? Я ведь с Петром знаком был…

Я останавливаюсь, скорее больше от удивления.

Он знает моего папу?

Медленно разворачиваюсь.

Мужик ухмыляется, довольно щурясь.

— Что вы сказали? — мой голос дрожит.

— Говорю, знал я Петра, твоего батю. Хороший был мужик… — он чуть наклоняет голову, будто оценивает мою реакцию. — Так что, может помянем вместе?

Долгие секунды изучаю мужчину перед собой. Не похож он на тех, с кем мой папа общался. Да и не припомню я среди друзей отца таких вот пьяниц. Они конечно выпивали с друзьями, но всегда в меру. Уж точно далеки были от такой вот кондиции.

Неужели врет?

А я ведь едва не подумала, что это какой-то знак от папы.

Идиотка наивная.

— Не припомню вас в друзьях отца. Видимо вы ошиблись, — твёрдо говорю я, с трудом удерживая голос ровным, потому что внутри разливается ледяное чувство тревоги.

Гадкий, липкий страх.

Мне почему-то даже страшно спиной к этому человеку повернуться. Будто он может погнаться за мной.

Он смотрит на меня не моргая. Щурится. А потом медленно растягивает губы в ухмылке. От этой улыбки меня пробирает неприятный озноб, будто по спине скребут когтями.

— Да ну, девка, ты чего? — он делает шаг ближе, и мне приходится отступить. — Ты вспомни, мы ж с Петром шашлыки на его день рождения вместе жарили! Неужто и это не помнишь? Лето, жарища, он тогда еще новые погоны заодно обмывал… Хотя куда тебе, — отмахивается, — мала ты тогда еще была.

В его голосе ленивое удовольствие, как будто он вспоминает что-то хорошее. И вроде про то, что папа военный знает. Только вот…

Что-то здесь не так.

Отец ведь не праздновал день рождения летом. У нас в семье вообще все праздники приходились за зиму. А летом папа частенько по командировкам мотался. Поэтому ни одного такого вот застолья с шашлыками, как рассказывает этот тип я припомнить не могу.

Я медленно поворачиваю голову и изучаю папин памятник. Он там как раз в форме офицерской, и даже медали видны.

Смотрю на выгравированные цифры.

Месяц рождения на камне выбит — июль.

Но это ложь.

Потому что его день рождения в феврале.

Только в документах ошиблись еще при рождении, и никто не стал заморачиваться, менять. Так и потянулась эта ошибка дальше.

До самой надгробной плиты. Ее ведь от военкомата ставили. Вот и написали как в документах.

Но я-то знаю правду.

А значит этот мужчина врёт, просто подглядев неверную дату на камне и решив так втереться ко мне в доверие.

Зачем? Денег хочет?

Так я бы и рада уже откупиться от него. Но налички действительно при себе нет.

Невольно по сторонам оглядываюсь, в надежде увидеть еще хоть кого-нибудь. Но как назло, в поле зрения никого, кроме навязчивого мужика.

Мгновенно в горле застревает колючий ком. Воздух становится тяжёлым, как вязкий туман, а внутри разливается липкий, цепкий страх.

— Ну, чего застыла, красивая? — фамильярно бросает он. — Говорю, пошли ко мне, отметим… то есть… помянем папку. Я тут недалеко живу…

...

И еще одна книга из нашего моба от Евы Стоун "Измена. (не) позволю себя вернуть"

https://litnet.com/shrt/u9Qn

Глава 8. Варя

Он явно оценивает мою реакцию.

А у меня внутри всё стынет.

— Из-звините. Но вы ошиблись, — повторяю я, стараясь не выдавать дрожь в голосе. — Я ухожу. Меня уже ждут, — вру я, чтобы дать понять, что я здесь не одна.

Разворачиваюсь и быстрым шагом иду к дороге.

Я чувствую, как сердце глухо бьет в рёбра.

Мало мне сегодня бед. Теперь еще этот увязался.

Хоть бы отстал. Пожалуйста.

Кровь стучит в висках, когда я наконец выхожу на грязную кладбищенскую дорогу. Судорожно сжимаю перед собой телефон, пытаясь быстро сообразить кому мне теперь звонить в такой ситуации.

Раньше я бы не раздумывая набрала мужу и он уже через минуту был бы здесь. Спас бы меня. Прижал бы к себе и успокоил.

Но теперь я лучше умру, чем еще хоть раз наберу его номер. Ни за что.

Наде тоже звонить бессмысленно. Только пугать ее лишний раз. А доехать она все равно не успеет. Да и вряд ли у нее сил больше, чем у меня. Такая же хилая и мелкая, как я.

В голове пульсирует мысль, что единственный вариант — звонить в полицию. Вот только я не представляю, как им дозвониться с мобильного.

Дрожащей рукой разблокирую телефон и пытаюсь найти в интернете ответ. Но связь едва ловит, поэтому страница грузится долго.

Боже, пожалуйста. Хоть бы все обошлось.

Может он и вовсе отстал уже? Он ведь не маньяк какой-то, а обычный пьяница, которому на чекушку не хватает. Значит не будет преследовать…

— И где же тебя ждут, красавица? — мужик вдруг равняется со мной, вынуждая меня вздрогнуть. — Что-то никого не видать.

— М-мой муж… — выдавливаю я, пытаясь спастись от этого навязчивого гада, — он написал, что уже у ворот кладбища. И уже едет сюда.

Я с трудом выдавливаю улыбку, стараясь выглядеть спокойной. Стараясь не показывать, как внутри меня накатывает волна ужаса.

Мужик лениво щурится, ухмылка его становится шире, противней.

— Едет, говоришь? — он медленно кивает, будто соглашаясь. — Так чего ж ты убегаешь тогда? Давай здесь и подождём, посмотрим.

Успокаиваю себя тем, что он просто надеется получить долгожданную наличку от моего спутника. Но для обычного попрошайки этот мужик слишком уж настойчив.

Чувствую, как по спине пробегает неприятный холодок. Делаю шаг назад, пытаясь скрыть, как сильно дрожат мои руки.

Мне нужно просто уйти, поэтому стараясь держаться уверено говорю:

— Тут ведь дорога плохая, — продолжаю выдумывать я. — Машина у нас низкая. Он так далеко не проедет. Пустите меня, пожалуйста, — уже почти молю я. — Меня правда муж ждет…

Мужик наблюдает, не отводя взгляда, но на его лице что-то меняется. Он перестаёт улыбаться. Прищуривается.

— Кому ты пиздишь? — вдруг грубо бросает он, и у меня внутри всё обрывается. — Какой нахуй муж? Ты же на всё кладбище выла из-за своего мужика!

Я будто в стену врезаюсь. Воздух становится вязким.

Он всё слышал.

— Если твой муж такой урод, так давай я тебя утешу, — он вдруг шагает на меня. — Чего такой красоте пропадать?

Пячусь:

— Н-нет, спасибо. В-вам же деньги нужны были… давайте я вам переведу может? У меня на карте есть немного. И-или вот! — стягиваю с пальца обручальное кольцо и протягиваю мужику. — Золотое. В ломбард сдадите и на весь год еще денег хватит. Только дайте мне уйти, прошу…

Он забирает кольцо и вглядывается в него:

— Дорогое вроде, — прячет его в карман и на меня снова смотрит своим мутным взглядом. — Но ты мне тоже понравилась. А у меня бабы давненько не было. Еще и такой… — он недвусмысленно почесывает яйца через грязные брюки.

Хочу послать эту скотину куда подальше, но боюсь ему грубить, чтобы он окончательно не озверел.

— П-простите, но я не могу, — продолжаю пятиться. Только по сторонам озираюсь, выискивая, чем бы его таким припугнуть, чтобы отстал уже.

— Это еще почему? Больная что ли?

— Да! — хватаюсь за это как за спасительную соломинку. — Больная. Еще ж вас заражу.

— Да у меня в хате резинки найдутся. Так что пойдем уже…

Он хочет было схватить меня за руку, но я уворачиваюсь и отскакиваю назад. Однако мои ноги срываются с твёрдого грунта, я поскальзываюсь на грязи и падаю на обочину.

— Ну что ж ты суетная такая? — его голос липкий, как сама грязь подо мной. — Или решила прямо здесь потрахаться?

Он всё наступает.

Медленно, не торопясь идет ко мне по грунтовой дороге. Будто наслаждается моментом.

— Куда теперь побежишь, красивая?

Я пытаюсь подняться, но ноги скользят, и страх делает их ватными.

Нащупываю рукой камень. Если он только приблизится, я расшибу ему голову. Клянусь, я сделаю это. Хотя в жизни мухи не обидела. Но позволить себя обидеть не дам.

Смешно. Дочка бравого офицера, а за себя даже постоять не способна. Все потому что папа оберегал меня, как хрустальную. А потом из рук в руки Глебу передал и тот оберегать стал. А лучше бы эти бравые бойцы меня самообороне поучили.

Но вообще-то Глеб мне даже перцовый баллончик купил. Правда он ведь в сумке. А сумка в школе. Как и наличка, которая могла решить конфликт еще до того, как этот алкаш перевозбудился.

В голове шумит, мысли путаются.

Если он не отступит, я ударю.

Не позволю навредить малышу. Он не прикоснется ко мне…

Пьянчуга уже собирается шагнуть ко мне с кладбищенской дороги на обочину, как вдруг сквозь ужасный гул в голове я слышу рёв двигателя.

Резкий визг тормозов. И мужика с глухим стуком отбрасывает в сторону. Он с воплем валится в грязь, мешком, захлёбываясь матом.

Я не дышу, глядя на машину, остановившуюся в метре от меня.

И лучше бы меня этот урод убил прямо здесь.

Потому что прекрасно знаю, чья это машина…

...

Еще одна книга из нашего моба от Иры Орловой и Анны Граниной "Измена. Верну тебя, жена":

https://litnet.com/shrt/uhrb

Глава 9. Глеб

Выскакиваю из машины, не думая, не чувствуя ничего, кроме ярости, которая ослепляет.

Этот урод посмел напугать мою жену.

Что он, блядь, собирался сделать?!

Мерзкие варианты всплывающие в голове в ответ на вопрос бесят еще больше.

Пиздец.

Пиздец!

И как только этому дерьму смелости хватило? Он блядь просто не догадывался с кем связался. Я ж его просто урою прямо здесь! Благо уже на кладбище и далеко ходить не придется.

Бросаюсь к нему, и он даже не успевает увернуться. Врезаюсь кулаком ему в челюсть так, что гнида валится в грязь, булькая кровью. Но мне этого мало.

— Ты чё, тварь, удумал, а? — рычу сквозь стиснутые зубы, вколачивая эту грязь в грязь, где ему самое место. — Жену мою пугать решил? Я тебя щас так попугаю, что до конца жизни под себя ходить будешь, мразь. Молись, чтобы умер и легко отделался!

Дьявол свидетель, я и без того был зол как сам черт. Да, на самого себя. Но самого себя я отпиздить не могу к сожалению.

А тут этот гондон нарисовался.

Только представлю, чем бы закончилось, если бы я вовремя не подоспел. Благо додумался ее телефон пропилинговать. Иначе бы и не догадался, что она к отцу пойдет.

Хотя логично ж вполне.

Она тихушница скромная, ни за что не захотела бы делиться с кем-то, какой у нее муж урод.

Разве что с отцом. И мне перед ним пиздец как стыдно, даже несмотря на то, что его уже в живых давно нет.

Хотя он бы меня как мужик понял. А вот как отец Вари таких бы люлей ввалил за то, что я спалился.

Я ведь обещал ему беречь ее. Обещал не обижать. Даже не смотря на то, что наш брак по сути был просто договором между мной и им.

Он тогда так и сказал: «я прошу тебя об одолжении, поэтому с кем ты будешь спать — дело твое. Однако уж позаботься, чтобы Варя об этом никогда не узнала. Женщины такого не прощают».

А я не только не справился с его наказом, так еще и как идиот принял его слова как часть сделки. Будто это сама Варя мне руки развязала.

Только она походу и не в курсе была о нашем с отцом уговоре. Девочка решила, что у нас все по-настоящему.

А я…

Невольно вспоминаю, как она меня обнимает каждый раз после работы.

Как целует в щеку смущенно.

За стол усаживает, где все ее руками приготовленное.

Щебечет что-то тихо о том, как скучала, как ее день прошел, как дети устроили ей очередной раздрай, меня о работе расспрашивает и впитывает каждое мое слово с неподдельным интересом…

Разве ж это все не по-настоящему было, Глеб?

Долбоеб.

Продолжаю бить урода. Но кажется уже вовсе не его убить хочу.

Себя.

Я себя вижу на месте этой мрази.

Это мое место в грязи. Меня сейчас должны вот так отъебашить, чтобы в чувства привести.

Но кто?

Отец Вари мог бы. Был бы живой.

А сама Варюша… клянусь, лучше бы она уже хотя бы набросилась на меня с кулаками. Выла бы и проклинала. Только бы не убегала от меня больше. Думал свихнусь, пока искал ее.

— Глеб, хватит! — сквозь бешеный шум крови в ушах слышу вдруг приказ жены.

И мой кулак застывает в воздухе.

Ее голос непривычно холодный и отрезвляющий. Совсем не похожий на мягкий голосок моей нежной Варюши.

Медленно поворачиваюсь к ней.

Мое дыхание тяжёлое, мышцы горят от напряжения.

Она стоит на трясущихся ногах, но смотрит прямо на меня, ни капли страха, ни тени сомнения:

— Отойди от него сейчас же, — говорит ровно.

— Щас, малыш, добью и отойду! — рычу я, сплевывая на землю собравшуюся во рту желчь и снова замахиваюсь.

— Не смей! — тормозит мой кулак одним своим словом. — Не смей даже пальцем еще его тронуть! — приказывает решительно.

Меня бесит, что она походу управляет моей шизой.

Я ведь контуженый и потому даже приказы руководства не всегда слышал вовремя. Вечно остановиться не мог.

Меня ж потому и попросили со службы, что контролировать никто не мог толком.

Я ж тогда и делом своим занялся. Начал с небольшого охранного агентства, чтобы можно было хоть иногда легально людей бить. Но быстро понял, что с моими проблемами с самоконтролем я скорее сяду. Поэтому ушел чисто в управление и неплохую сеть поднял. А потом и в другие отрасли полез. Довольно успешно.

И все это из-за того, что нихуя не умею вовремя остановиться. Ни в чем.

А тут эта мелкая одним словом умудряется меня подчинить.

Может это и есть пресловутое чувство вины?

Иначе с чего мне быть таким послушным с ней?

...

И последняя книга нашего литмоба от Марии Владыкиной "Измена. Прости, но я верну тебя"🔥

https://litnet.com/shrt/u2yW

Глава 10. Глеб

— Только попробуй! — снова шипит она предупреждающе, возвышаясь надо мной и этим утырком.

— Варь, ну ты с ума сошла? — поднимаю на нее хмурый взгляд, раздражаясь от того, что она не позволяет мне убить гондона вроде этого. — Он же тебя чуть не...

— Это ты с ума сошел. Он — друг моего отца, — вдруг выдает она. — А ты что тут устроил?!

Я замираю:

— Чего, блядь? — перевожу недоуменный взгляд на этого пропитого бомжа. — Что-то я не припомню, чтобы твой отец с такими вот экспонатами водился. Что еще за бред?

— Что слышал! — взрывается Варя, но я вижу, как её трясёт от страха. — Он — папин друг. А ты его сбил! Ты хоть понимаешь, что мог убить человека?!

Ох, блядь. Я-то как раз отлично понимаю. И я все еще на грани, буквально в шаге, чтобы закончить начатое.

— Какой еще нахуй друг, Варя? — злюсь я. — Да он же не пойми что сделать с тобой собирался. Я же видел твои глаза. Ты напуганна была до смерти!

— Я и сейчас напуганна! Потому что ТЫ меня пугаешь! А он просто помочь мне хотел! — протестует она упрямо. Будто я тут глупый школьник, который ни черта не понимает. — Я поскользнулась и упала, а он шел поднять меня. Но ты зачем-то его сбил. Да еще и избил! Совсем ненормальный?! Вези теперь его в больницу. Немедленно.

И это я здесь ненормальный?

Её бьёт лихорадка от страха, а она этого урода от меня спасти пытается.

Я же вижу, что врет она. Никакой он не друг.

Но зачем? Испугалась, что я и правда его убью? Гниду эту жалко ей стало?

Это вполне похоже на Варю.

Она же буквально добрейшее создание из всех, кого я в жизни встречал.

Ангел безгрешный.

И досталась же такому, как я.

Я ведь много раз думал над этим судьбоносным решением ее отца.

Он очевидно действительно считал, что защищает ее, отдав мне в жены. Что в его отсутствии я смогу присмотреть за нашей беззащитной принцессой.

И я вроде решил, что доброе дело и для девочки, и для старика сделаю.

Однако у нас с Варей явно разные понятия о добре и зле.

Мы с ее батей привыкли ко злу вполне осязаемому и реальному. Для борьбы с которым не помешает житейский опыт, бабло, связи и порой даже ствол. А для девочки вроде Вари самое большое зло — то, что не соответствует ее картине мира. Например измена.

Там где для меня это просто разрядка, как удовлетворение нужды. Для нее это яд, отравляющий теперь нас обоих.

Я никогда не относился к своим перепихонам как к чему-то серьезному. Не расценивал это так, что предаю жену.

Да я вообще никак это не расценивал, если честно. Не думал об этом даже. Я просто так привык с юности еще, и продолжал делать, как по инерции. Трахал случайных телок в качестве удовлетворения своих потребностей.

А Варю же с первого дня расценивал как нечто чистое, пригодное только детей рожать.

Мне казалось даже смотреть на этого ангела с моими-то грязными мыслями — грешно.

Но сегодня, увидев ее глаза там в квартире, я понял, что для Вари вообще все иначе.

И если посмотреть на всю эту хуйню именно ее глазами — становится как-то еще более мерзко от самого себя. Аж помыться теперь хочется.

Но разве от этого отмоешься так просто? Разве смоешь это клеймо, которое теперь светится в каждом ее взгляде на меня?

Больше нет того восторга, с которым она смотрела на меня с нашей первой встречи. Нет непоколебимой веры. Ничего нет.

Кажется я больше для нее не тот рыцарь, каким мнил себя, когда брал ее под свою опеку.

Теперь она смотрит с ненавистью и будто даже страхом.

Неужели и правда испугалась за этого ублюдка?

А может… вдруг она все же волнуется, что меня посадят за этого мудака? Может ли она даже в такой ситуации беспокоиться обо мне?

Да не. Это вряд ли.

Не заслуживаю я больше ее милосердия.

Хмурюсь от конченного чувства в груди. Будто пустота какая-то незнакомая разрастается.

Не знаю, что это. Но это непривычно больно. Аж дышать становится тяжко.

А еще добивает это неприятное осознание, что я просто дерьма кусок. Который кажется проебал нечто очень важное в своей жизни…

Тут этот бомжара приподнимает голову и мычит воспользовавшись затянувшимся молчанием:

— Она ведь дело говорит… я ж… я только помочь ей хотел… Ты чего, мужик?

Конечно. Подвякивай своей спасительнице бестолковой. Какие у тебя еще варианты выжить?

Мне приходится сдерживать себя, чтобы не вломить ему ещё раз, чтобы заткнуть. Не могу продолжать его бить, пока Варя смотрит. Должен подчиниться.

Скот сплёвывает кровь и скалится, но в глазах у него страх. Боится. И правильно делает.

Меня снова одергивает непривычно строгий голос жены:

— Если ты сейчас же не отвезешь его в больницу, я сама вызову полицию и дам показания, что ты едва не убил его.

Ну вот… Как я и думал. Больше не заслуживаю милосердия своей доброй девочки. Проебал.

Хотя…

Раз она до сих пор не сделала как грозится, значит может еще не все потеряно?

— А давай так и сделаем, — поднимаю на нее взгляд. — Вызовем ментов. Пускай нас с ним обоих упаковывают. Только я с собой видос с видеорегистратора прихвачу, посмотрим как его «помощь» воспримут беспристрастные полицейские. И кроме того наверняка выясним был ли он знаком с моим тестем. Или пиздит?! Только смотри, малыш, лжесвидетельство у нас в стране карается по закону. Не хочу, чтобы ты пострадала.

Варя держится уверенно.

Не отводит глаз. Хотя и понимает, что я поймал ее. Стоит передо мной, как гордая крепость, но я вижу, что ее потряхивает:

— Поздно, — цедит она, и я слышу слезы в ее голосе, от которых меня будто наизнанку выворачивает.

Она не продолжает, будто одернув себя от дальнейших разговоров со мной. Но я и без того понимаю о чем речь.

Она уже пострадала.

Так, что ей сейчас никакие менты и ответственность за ложь не страшны.

Плевать она хотела. И этот ее опустевший взгляд просто душит меня.

Глава 11. Глеб

— Я сказала, — шипит она мне зло, — вези его в больницу. Немедленно.

Я ощущаю, как какая-то непривычная бессильная ярость сжирает меня изнутри.

Я не могу спорить с ней. Не имею на это права.

Она смотрит мне в глаза с такой уверенностью, с таким вызовом, что я понимаю — если я пойду против неё сейчас, я потеряю ее окончательно.

И кажется еще этот урод правда скопытиться может, судя по виду. А мне сейчас лишние проблемы решать некогда. Жену возвращать надо.

— Ладно, — бросаю зло. — В больницу так в больницу. Но при одном условии — только если ты со мной поедешь! Иначе нахуй пусть подохнет здесь!

Варя мешкает. Но знает, что я не отступлю, если она не согласится.

Кивает нехотя.

Я срываюсь с места, хватаю мужика за шиворот, рывком поднимаю его на ноги и буквально забрасываю это дерьмо на заднее сиденье своего Гелика.

Уроду очень повезло, что Варя такая добрая, а я сегодня как назло такой послушный для нее.

Я ведь реально готов был убить его. У меня аж руки дрожат от бешенства.

Медленно сжимаю пальцы в кулаки, стараясь удержать контроль, но тут замечаю кровь.

Не свою.

У Вари из-под рукава тонкого свитерка стекает алая полоска.

Я хватаю её за руку, резко поднимая, чтобы лучше рассмотреть. Осторожно задираю рукав и моему взгляду предстает тонкая линия рассечённой кожи:

— Черт, ты поранилась, — рычу, влезая свободной рукой в карман брюк, где должен быть чистый платок. — Теперь ему точно пиздец.

Варя тут же дёргает руку, вырываясь:

— Не смей ко мне прикасаться! — её голос дрожит от злости и обиды, но звучит уверенно, как будто это приказ. — Если посмеешь ещё хоть пальцем меня тронуть после своей потаскухи, пейняй на себя!

Я стискиваю зубы:

— Варя...

— Я даже сейчас, вся вымазанная в грязи, чувствую себя чище, чем от твоих прикосновений! — она смотрит мне в лицо так, что внутри у меня всё сворачивается в холодный ком. — Больше никогда! Запомни, никогда в жизни не смей даже приближаться ко мне!

Её слова — как плеть по живому.

Будто кожу с меня сдирает.

Я-то привык к её мягкости. К её покорности. К тому, что она всегда хочет мне угодить.

Но сейчас передо мной будто стоит совсем другая Варя.

Сильная.

Несгибаемая.

И пусть её трясёт, пусть слёзы всё ещё не высохли на её лице, однако держится она как королева.

Обиженная. Вся вымазанная в грязи, крови и какой-то краске. Взлохмаченная падением. И явно все такая же уязвимая и хрупкая как обычно. Но королева.

А у меня ощущение, что я впервые ее вижу сейчас. По-настоящему вижу.

Ни как вмененную бывшим командиром девчонку, которую приказано охранять от любых житейских бед. Ни как ненужную мне обузу, к которой я просто привык.

А как свою жену. Настоящую.

И как назло именно теперь, когда она запретила прикасаться к ней, мне захотелось этого еще сильнее…

Но сейчас никак нельзя злить ее еще больше. Да и теперь нам правда как можно скорее нужно в больницу. Рана на ее руке достаточно глубокая. Может даже зашивать придется.

Поэтому сдаюсь.

Пока что.

Открываю перед женой переднюю пассажирскую дверь тачки:

— Садись, — говорю коротко.

Она некоторое время стоит неподвижно, будто не уверена, можно ли мне доверять. А потом, сделав глубокий вдох, все же садится, не глядя в мою сторону.

Как меня это бесит. Пиздец.

Хочу, чтобы она как раньше смотрела на меня своими красивыми влюбленными глазами.

Хочу, чтобы ее нежный голос снова смягчился.

Хочу прикоснуться к ней. Осмотреть порез на ее руке. Обнять. Пожалеть ее как маленькую. Как делал это раньше. Всякий раз, когда она была чем-то сильно расстроена.

Например, как на похоронах ее отца. Она несколько дней выла у меня на плече, отказываясь даже есть. Так я ее с ложки кормил. Боялся одну оставить.

Но даже тогда она не казалась мне настолько безжизненной как после того, что я натворил сегодня.

В тот раз не стало ее отца. А в этот —

я будто собственными руками убил своего ангела…

Как послушный пес закрываю за ней дверь, обхожу машину и сажусь за руль. Не имея права даже спорить с ней.

Жму на газ.

Теперь едем в больницу.

Взгляд мой то и дело косит в ту сторону, где жена моя сидит.

Сколько сотен раз она вот так сидела рядом со мной в машине? Сколько раз ее коленочки были вот так близко от моей руки лежащей на рычаге передач?

Почему мне раньше никогда не хотелось прикоснуться к ней? А сейчас буквально распирает от желания.

Просто потрогать. Убедиться, что она здесь. Со мной. Настоящая. Не замерзла ли? Дрожит ли до сих пор?

— Потеплей сделать? — спрашиваю тихо.

Варя смотрит в боковое окно, полностью игнорируя мое присутствие.

Молча набалтываю подогрев на ее кресле. И поглядываю в зеркало заднего вида на мужика развалившемся на заднем сиденье.

Блядь. Он весь в крови и грязи. Еще и воняет бухлом и немытостью — жесть. Мне ж после этого дерьма только машину менять. Но раз Варя сказала везти в больницу — везу.

Выглядит он и правда неважно. Вроде в сознании. Но будто едва дышит. Надеюсь выживет. Иначе Варя меня окончательно возненавидит.

Мы уже почти доезжаем до ближайшей больницы, когда замечаю, как Варя настойчиво нажимает на двери кнопку, чтобы окно открыть. Но оно видимо заблокировано. И она снова и снова жмет ее как-то нервно. Видимо ей тоже невыносимо воняет от этого бомжа.

— Окно открой! — шипит мне, бросая ненавидящий взгляд в мою сторону.

— Может я просто высажу его?

— Н-нет… — выдавливает еле-еле. — О-ос-станови.

— Ну что опять, Варь? Договорились же, что в больницу едем вместе. Мы почти приехали.

— Я сказала, останови сейчас же! — рявкает и вдруг нервно прикрывает ладонью рот.

Сворачиваю на обочину и бью по тормозам, не доехав считанные метры до парковки больницы.

Варя тут же выскакивает из машины и складывается пополам.

Глава 12. Варя

Я даже не успеваю выпрямиться после того как меня стошнило, как Глеб уже оказывается рядом.

Собирает мои разметавшиеся волосы своими неосторожными ручищами. Протягивает бутылку с водой.

Нервно выпрямляюсь, отшатываясь от его грязных рук. Забираю воду и полоскаю рот.

— Тебя тошнит, — не спрашивает. Скорее констатирует Глеб, как-то напряженно щурясь.

— О, спасибо, что сказал! А-то я бы и не заметила! — язвлю я, хотя меня трясет всю.

И от тошноты, и от мысли, что он может быть в курсе, что такое токсикоз. Еще не хватало, чтобы он догадался о моей беременности.

— Давно? — он хмурится и меня пугает его реакция.

Сглатываю шумно и выдавливаю:

— С тех пор как узнала, что мой муж мерзавец каких поискать! — шиплю, защищаясь.

Он болезненно морщится, будто я ему заслуженную пощечину влепила. Неужто стыдно хоть немного стало?

Признаться, неожиданная реакция для моего мужа. Не знала, что он вообще способен испытывать вину или стыд

— Значит нервное? — продолжает он допрос.

Мне страшно. Страшно, что он раскусит меня. Но я стараюсь не подавать виду.

— Конечно нервное! А какое еще, Глеб?! — рычу я. — И тут еще этот со своим амбре! — пытаясь окончательно оправдаться киваю на машину, где остался зловонный пьяница. Меня от одной мысли о нем передергивает.

— «Этот» — друг твоего отца. По твоему же заверению, — припоминает он мне мою ложь.

— А я что, спорю? — передергиваю плечами нервно. — Но я не властна над чистотой других людей. Чего уж? Я оказалась не властна даже над чистотой собственных отношений. Так что ты хочешь от меня?!

— Хочу, чтобы ты перестала врать, — рокочет он. — У тебя плохо получается.

Глеб вдруг в один резкий рывок подхватывает меня на руки, и уверенно шагает к больнице до которой мы не доехали считанные метры.

— Пусти! — шиплю, дергаясь в его руках, но его хватка как всегда железная. — Глеб, отпусти меня! Слышишь?!

— Я отпущу, — его голос спокойный, как будто ничего толком и не произошло. — Как только передам тебя врачам.

— Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне! — пытаюсь вырваться, но он только сильнее прижимает меня к себе. — Я запрещаю. Ты больше не имеешь права!

Он не отвечает. Но я слышу его бешеное дыхание от сдерживаемой злости. Будто задавленный рык клокочет у него в груди.

Ах, не нравится, что лишился права на жену? Надо было раньше думать! Когда каких-то баб трахать решил! Подонок!

— Мне противно, Глеб! — выдыхаю я, сжав зубы, чтобы не сорваться, когда мы подходим к больнице.

Глеб не подаёт виду, но я чувствую, как его пальцы крепче прижимают мои рёбра, словно он удерживает не только меня, но и себя от вспышки эмоций.

Его сердце бьётся ровно, размеренно, но я всё равно чувствую будто у него что-то кипит внутри. Будто даже не меньше, чем у меня. И от этого мне становится не по себе.

Глеб ведь привык контролировать всё.

Даже меня.

А тут я смею сопротивляться. Но он молчит сцепив зубы так сильно, что у него желваки подергиваются.

Никогда не видела своего мужа таким.

Может и правда этот солдафон способен испытывать хоть каплю вины?

Хотя плевать я хотела на его чувства теперь. Как он наплевал на мои.

Перестаю сопротивляться, когда Глеб поднимается на крыльцо больницы. Не хочу привлекать лишнего внимания посторонних людей.

Да и от попыток вырваться я разве что запыхалась, но нисколько не приблизилась к цели. Поэтому остается только ждать, когда он найдет врача и отпустит меня наконец как обещал.

Руки у него заняты мной, поэтому дверь он открывает с ноги. Да так, будто решил на ней выместить весь сдерживаемый гнев.

Вздрагиваю, когда дверь шарахает о стену. Да что уж, весь холл больницы вздрагивает.

Кто-то в коридоре удивлённо оглядывается, медсёстры замедляют шаг. Но слова ему сказать никто не решается.

Никто.

Кроме меня.

— Ты совсем охренел? — шиплю я возмущенно.

— Прости, — отвечает коротко.

А у меня даже рот от неожиданности открывается.

Прости?

Прости?!

Мы и такие слова оказывается знаем?

А за что? Только за дверь ли?! Или может заодно и за предательство решил, что прокатит извиниться?!

Не прокатит! Даже спасти меня от всех маньяков мира — не прокатит!

Мерзавец. Ненавижу!

Глеб подходит к стойке регистрации:

— Где у вас процедурный кабинет?

Женщина за стеклом, слегка удивлённая его напором, сначала растерянно поправляет очки, а потом начинает привычную волокиту:

— М-мужчина, подождите! Какой процедурный кабинет? Сначала оформитесь, предъявите документы, и у нас там очередь на процедуры вообще-то, придется подождать...

Глеб, не дослушав её, слегка подкидывает меня на руках, едва на плечо себе не закинув, и одной рукой вытаскивает из кармана брюк толстую пачку купюр. С глухим стуком кладёт их прямо на стойку, не сводя с женщины тяжёлого взгляда:

— Вот мои документы. Моей жене нужна помощь. Срочно! — голос его не терпит возражений.

Он привык к тому, что его приказы выполняются мгновенно и без возражений. А тут я возражаю на каждом шагу. Так он похоже решил на окружающих отыгрываться. Тиран!

Женщина широко раскрывает глаза, непроизвольно бросая взгляд на деньги, потом снова на нас, будто оценивая происходящее. Но замешательство длится всего секунду. Она молча кивает медсестре, та моментально вскакивает и суетливо ведёт нас по коридору в нужную сторону, бросая через плечо беспокойные взгляды.

В процедурном кабинете сразу же появляется врач — немолодая женщина с усталыми глазами, которая сначала хочет что-то сказать, но под взглядом Глеба замолкает и просто кивает на кушетку.

Он бережно опускает меня, почти нежно. И он ведь всегда так ко мне прикасался.

Я думала это любовь…

А оказывается ему всегда было меня мало.

От этой мысли мне становится только хуже.

Я сжимаю зубы, чтобы не показать, как меня трясёт. Как ненависть и боль, переплетаясь, душат меня.

Глава 13. Варя. Внеочередная глава за вашу теплую поддержку❤️

Сижу на жесткой кушетке, и сквозь боль наблюдаю, как врач обрабатывает глубокий порез на моей руке. Жжет невыносимо, но это ничто по сравнению с тем огнем, который сжигает меня изнутри, стоит только взглянуть на Глеба.

Он сидит на стуле у стены, уперевшись локтями в колени и нервно сцепив пальцы в замок. А глаза его буквально сверлят меня насквозь, словно он пытается заглянуть в мою голову.

И чего ему теперь надо от меня? Почему не может просто уйти и оставить меня в покое?!

— Рана глубокая, швы придется наложить, — говорит врач, отрывая меня от мрачных мыслей. — Вы готовы?

Я молча киваю, избегая смотреть в сторону мужа. Вернее, того, кто был моим мужем еще каких-то пару часов назад.

Боль физическая, кажется, лишь отвлекает от той огромной зияющей раны, что оставил мне этот мерзавец. Как жаль, что для неё нет такой же иглы и нити. Зашить бы, заклеить пластырем, выпить обезбол и подождать пока заживет.

— Ой, — пищу тихонько от боли.

— Будьте осторожней. Чтобы ей не больно было, — требует невозможного Глеб. — И еще... — сверлит меня взглядом, — мою жену тошнит. Надо бы проверить почему. Может, кровь сдать или что там еще надо?

В груди все леденеет от ужаса.

Только этого не хватало.

Чего он привязался-то? Неужто догадывается о чем-то?

Тогда точно нельзя, чтобы доктор начала задавать наводящие вопросы. Она-то знает что такое токсикоз. И хватит одного ее вопроса о возможной беременности, чтобы Глеб больше от меня не отстал, покуда не убедится…

— Тошнит? — доктор смотрит на меня поверх очков. — А когда была последняя менстру…

— Никакая я тебе не жена больше! — резко перебиваю ее, вскидывая на мужа яростный взгляд.

Мне просто жизненно необходимо пресечь этот разговор. Поэтому я готова даже озвучить перед посторонним человеком унизительные факты, способные отвлечь ее от дальнейших расспросов. Лишь бы она не продолжила.

— И хватит лезть не в своё дело, Глеб! — мой голос звучит достаточно резко, чтобы никто не пытался меня перебить. — Я уже сказала: меня от тебя тошнит! От той грязи, в которую ты меня окунул сегодня. И никакие анализы мне для этого не нужны.

Врач на всякий случай поджимает губы, видимо чтобы больше не ляпнуть лишнего, и тут же возвращается к работе.

Глеб снова таранит меня яростным взглядом. Его руки теперь вцепились в край стула и костяшки заметно белеют от того, как он сжимает ветхую фанеру сидушки. Кажется я даже слышу ее хруст. Или это Глеб рычит от сдерживаемого бешенства.

Он сейчас напоминает дикого зверя, которого посадили на цепь. И при каждом неверном движении его будто током сшибает.

Ну ничего, милый мой. Это еще цветочки, если в покое меня не оставишь!

Сжимаю зубы, стараясь держать себя в руках. Нельзя позволить эмоциям взять верх.

Не сейчас. Не здесь.

Даже не думай плакать при этом мерзавце. Сохраняй самообладание и гордость.

Хоть каплю. После всего, что сегодня уже случилось.

— Варь, ты можешь злиться сколько угодно, — тихо рокочет Глеб, — но твое здоровье сейчас важнее. Просто дай врачам сделать свою работу.

— С врачами я сама как-нибудь разберусь, — цежу я сквозь зубы, глядя ему прямо в глаза с нескрываемой ненавистью. — А вот в вашей помощи я больше не нуждаюсь. Можете быть свободны, Глеб Анатолич. Навсегда!

Он несколько секунд молча смотрит на меня. Глаза его темнеют, губы сжимаются в тонкую линию.

Внутри меня всё дрожит, но я не позволяю себе отвести взгляд. Не покажу ему свою слабость. Не дам ему снова почувствовать власть надо мной.

— Я никуда не пойду, малыш, — твердо говорит предатель. — Ты закончишь и мы наконец спокойно поговорим.

— Нам не о чем больше говорить, Глеб, — отрезаю я категорично. — Вопрос решенный. Мы разводимся.

— Только через мой труп, — рычит он.

— Дело твое, — пожимаю я плечами будто бы равнодушно.

Но меня все еще трясет. И не знаю, закончится ли это когда-нибудь. Уж точно ни пока он рядом.

Долгие секунды он таранит меня грозным взглядом. Там такая бессильная ярость плещется, будто он мысленно уже разнес этот кабинет в щепки.

А я… я в ответ выдавливаю холодную улыбку. Такую, с легкой издевочкой. Давая понять, что разведусь.

Даже через его труп!

Перешагну и забуду!

И в этот момент в его глазах загорается нечто совсем мне незнакомое…

Меня пробирает от этого ощущения. Ведь мой муж никогда еще не смотрел на меня ТАК.

— Так, господа, со швами я закончила, — прерывает нас врач, явно почувствовав накалившуюся атмосферу. — Сейчас еще наложу повязку. Руку старайтесь не мочить несколько дней.

Я переключаю внимание на доктора и коротко киваю, всё еще чувствуя прожигающий взгляд Глеба.

— Заканчивайте быстрее, — приказывает он ровно, но я слышу, что его терпение на исходе. — Мне нужно остаться с женой наедине.

Мне почему-то вдруг становится неловко от этой его фразы. Будто она какая-то двусмысленная и подразумевает вовсе не только дальнейшие препирательства.

— Нет, не нужно, — отрезаю жестко. — Так что можете не спешить, — успокаиваю я доктора.

А у самой сердце бешено колотится, будто я только что пробежала километры, а в груди будто холодный камень – тяжёлый, невыносимый.

Вздрагиваю от накопившегося напряжения, когда в кабинет вдруг влетает запыхавшаяся медсестра, чуть не сбивая с ног доктора, которая только закончила зашивать мою руку.

— Ваш покойник оказывается живой, – выпаливает она, переводя дыхание и опираясь рукой о дверной косяк. – Правда, состояние не очень, пришлось в реанимацию отвезти. Множественные гематомы, да и вообще – мало ли что там ещё вылезет. Присмотрим пару дней. Только нужно, чтобы вы бумаги заполнили на госпитализацию.

От её слов меня передёргивает. Глеб едва не убил человека. Да, пусть мерзкого, отвратительного, но человека.

А теперь он явно не спешит выполнить просьбу медсестры, элементарно заполнить бумажки для своей жертвы.

Глава 14. Варя

Рука ноет от боли, когда врач наконец заканчивает с обработкой и наложением повязки.

Кажется, она что-то ещё говорит мне, даёт указания, как ухаживать за раной, но я едва слышу ее голос. В голове шумит, в висках пульсирует боль. И меня сейчас заботит только одна мысль — сбежать отсюда поскорее.

Поэтому едва врач выходит из процедурного кабинета, я тут же поднимаюсь с кушетки и, быстро натянув рукав свитера, выскальзываю в коридор.

Мне надо уйти отсюда, срочно. Подальше от этого тирана, которому нельзя доверять ни в чём.

С каждым шагом я чувствую, как внутри поднимается волна решимости. Никогда больше не позволю ему причинить мне боль.

Однако, едва свернув за угол ко входу, вижу там Глеба на регистратуре и резко прячусь обратно в коридор.

Ну конечно он здесь. И на что я надеялась?

Значит у меня появился повод навестить нашего воскресшего покойника.

Мне как раз было жаль оставлять ему свое обручальное кольцо. И нет, не из-за меланхолии. Чистый расчет: кольцо дорогое, а мне сейчас деньги не помешают. Адвоката для развода нанять, на роды отложить, и может еще придется приплатить, чтобы малыша не дай бог автоматом не записали на Глеба.

Так что хрен я оставлю свое золото этому уроду. Медсестра сказала, что он плох, значит явно больше для меня не опасен.

Заодно спрошу у врачей, будет ли жить этот скот.

Как бы там ни было, но я не хочу, чтобы на моей совести оказалась смерть человека. Пусть даже такого гнилого, как этот зловонный бомж. Потому и настояла, чтобы Глеб срочно вез его в больницу.

К тому же Глеба могут и посадить из-за него. Не то, чтобы мне было жалко обоих гадов. Но я не могу позволить отцу моего ребенка стать убийцей, и сесть в тюрьму.

Выхожу из лифта на третьем этаже и ловлю медсестру какую-то:

— Подскажите, вам только что бомжа положили?

Она окидывает меня брезгливым взглядом. Оно и не удивительно, я вся вымазана в грязи и краске, и очевидно видок мой вызывает вопросики.

— А вы кто? — задает она один из них.

Кто я? Жертва этого урода? Но тогда меня к мену не пустят. Потому отвечаю уклончиво:

— Мне бы с доктором переговорить.

— Родственница что ли? — с презрением смотрит на меня.

А что мне остается? Киваю.

— А документы почему не заполнены? — не сдается так просто.

— Так это… муж сейчас как раз на регистратуре. Заполняет.

— А… ой, так это вас на руках мужчина принес? — в ее глазах кажется мелькает узнавание.

Видимо она была свидетелем нашего эпичного появления с Глебом, но конечно же меня не запомнила.

Я ведь серая мышь на фоне своего мужа.

А он — пес блудливый, который ни одной сучки не пропустит!

— Меня, — коротко отвечаю я.

— Что ж вы сразу не сказали? — она растягивает губы в неестественной улыбке. — Пойдемте провожу.

Вот так метаморфозы. Только что смотрела на меня, как на попрошайку. А едва вспомнила моего мужа и аж в лице переменилось. Чую это как-то связанно с той котлетой налички, что Глеб "пожертвовал" на входе. Небось надеется, что и ей перепадет.

Спешу за ней по длинному коридору.

Дверь палаты приоткрыта, внутри тихо, только монотонное попискивание медицинской аппаратуры нарушает тишину.

— Входите, — услужливо предлагает женщина. — Я вас здесь подожду.

Ага. Надеется, что я ей заплачу на выходе.

Что ж. Не стану ее пока разочаровывать. Чтобы она не передумала меня впускать.

Прячусь за дверью.

В палате дежурный доктор, скользит по мне пустым взглядом, проверяет показатели на мониторах:

— Сюда нельзя посторонним, — безразлично говорит он.

— Мне разрешили. Я родственница, — вру.

Доктор плечами пожимает и продолжает что-то записывать в свой планшет.

— Скажите, он жить будет? — спрашиваю тихо, кивая на лежащего на больничной кровати бомжа.

Он без сознания, лицо его серое, отёкшее от многочисленных ушибов и гематом. Даже сейчас, глядя на него, я едва сдерживаю брезгливость и неприязнь. Но он больше не представляет для меня угрозы. Слишком потрёпан, чтобы причинить мне вред.

Впрочем, жалости к нему я не испытываю — и так сделала больше, чем он заслуживает, заставив Глеба везти его в больницу.

— Жить будет, — отвечает врач коротко и сухо, не поворачиваясь ко мне. — Но потрепало его изрядно. Гематомы множественные, сотрясение, переломов, правда, нет. Организм, конечно, подорванный, но выкарабкается.

Это все, что я хотела знать.

Моя совесть чиста.

Осталось найти кольцо.

Доктор как раз выходит в соседнюю дверь — в смежную с этой палату. А я замечаю куртку бомжа, неряшливо брошенную на стул у кровати. Насколько помню, туда-то этот урод и сунул мое обручальное кольцо.

В груди снова поднимается волна злости. Как они меня все бесят! Сил нет! Вернее наоборот, я вдруг чувствую, как в груди поднимается волна ярой решимости. Ни одному уроду больше не позволю себя обидеть! Сегодняшний день стал переломным для меня!

Подхожу к стулу, брезгливо прихватываю пальцами старую засаленную ткань, вытряхивая содержимое на сидушку. Отвращение волнами подступает к горлу, но я заставляю себя держаться. Колечко наконец вываливается на ветхую фанеру в груде каких-то огрызков и салфеток. Справляясь с тошнотой подхватываю его и сжимаю в ладони. Кажется даже на мгновение чувствую себя сильнее. Эти деньги мне еще пригодятся. А этот тип пусть скажет спасибо, что я вообще настояла на его спасении.

Стоит мне развернуться, чтобы уйти, как рука больного внезапно с силой хватает меня за запястье. От неожиданности я едва не вскрикиваю, но голос застревает где-то глубоко в горле.

— Выходит, ты теперь мне задолжала, куколка, — хрипит он, ухмыляясь разбитыми губами.

От его мерзкого прикосновения меня мутит, но я смотрю ему прямо в глаза, стараясь не выдать своего страха. Знаю, что стоит мне закричать, доктор из соседней палаты услышит и придет на помощь.

— Это за что же я задолжала? — цежу в ответ.

Глава 15. Варя

— Ни о чём! — резко бросаю я, разворачиваясь к Глебу и чувствуя, как сердце гулко бьётся в груди. — Тебя это не касается.

Поворачиваюсь обратно к этой скотине, зачем-то родившейся человеком. Заставляю себя изобразить спокойную улыбку, хотя внутри у меня всё клокочет от злости:

— Дядь Коль, мы с тобой договорились, я позже зайду ещё тебя проведать. Апельсинчиков принесу.

«Дядь Коль» смотрит на меня с ухмылкой, в его глазах пляшут огоньки, которые раздражают меня до бешенства. Он прекрасно понимает, в каком я сейчас положении, и этим явно наслаждается.

Мне хочется швырнуть в него что-нибудь тяжёлое, но я сдерживаюсь, не смея выдать своих эмоций при Глебе.

— Конечно, куколка, — ухмыляется он. — Я буду очень тебя ждать.

Ох, жди, урод. Жди.

Я обязательно вернусь. Вернусь и ты пожалеешь, что связался со мной. Клянусь.

Еще и адвоката с собой для надежности прихвачу, чтобы припугнуть как следует. Чтобы не повадно было угрожать мне. Но главное сейчас, чтобы этот скот не успел ничего ляпнуть Глебу. Я и так от него отвязаться не могу. Что же будет, если он узнает о ребенке?..

А что собственно будет?

Он попросту никогда не отпустит меня. Ведь функция жены мною будет выполнена: рожать и растить ему детей, пока он будет шляться по бабам.

НИ-ЗА-ЧТО!

Не медля больше ни секунды резко разворачиваюсь, цепляюсь за рукав Глеба и буквально тащу его за собой из палаты. Надо поскорее убраться отсюда подальше, чтобы он не надумал вернуться обратно и продолжить расспросы.

Но едва мы переступаем порог палаты, как нам преграждает дорогу та самая медсестра, очевидно в надежде получить свою награду:

— Могу я вам еще чем-то помочь? — она буквально в рот Глебу заглядывает.

И меня тошнит от этого. Так он и цепляет себе баб, да?

Но Глеб к моему удивлению просто игнорирует ее и, перехватив инициативу, увлекает меня за собой к двери, ведущей на лестницу.

— Что, чёрт возьми, происходит? — рычит он, едва мы выходим на лестничную площадку, а дверь за нами захлопывается с глухим стуком.

Я хочу идти вниз по лестнице. Сбежать подальше, будто с места преступления, но Глеб ловит меня за локоть и разворачивает к себе:

— Варя, какого хера от тебя хотел этот мужик? Объясни сейчас же! — его голос гремит в пустом коридоре, заставляя меня вздрогнуть.

До сих пор поверить не могу, что мужчина, который еще утром казался мне моим персональным рыцарем, который способен спасти меня от любой беды, теперь вызывает у меня ужас едва ли не сильнее, чем тот маньяк недоделанный.

— А тебе не всё ли равно? — шиплю я в ответ, резко выдергивая локоть из его руки, будто его прикосновение обжигает меня. — Лучше скажи, почему ты до сих пор преследуешь меня? Оставь меня уже в покое! Хотел трахаться — так иди! Иди! Теперь ты абсолютно свободен!

Глеб сжимает кулаки, на его лице вспыхивает злость, но он заставляет себя сдержаться, вздыхает и слегка смягчает тон, будто с трудом себя контролируя:

— Варя, я же вижу, что ты что-то скрываешь от меня. И я выясню что, — шипит он.

Я холодею. Не хочу. Не позволю, чтобы он узнал.

Усмехаюсь, насколько могу холодно:

— Ты перепутал, дорогой, — это слово режет горло. — Это ты у нас что-то скрываешь. А я просто больше не хочу впускать тебя в свою жизнь. И о чем я говорила с тем мужиком — НЕ. ТВОЕ. ДЕЛО.

— Скажи мне правду — он тебе угрожал? — пугающе проницательно спрашивает Глеб.

И это вынуждает меня нервничать еще сильнее:

— Никто мне не угрожал! Что ты там надумал себе? — выплёвываю я, стараясь выглядеть уверенной и бесстрашной. — Почему ты вообще решил, что имеешь право меня расспрашивать о чем-то? Тебя больше не должно интересовать ничего, что касается моей жизни, понял?

Он приближается и цедит яростно:

— Еще как должно, — его взгляд мечется по моему лицу, — и даже не думай, что я оставлю этот вопрос так просто. Если узнаю, что это урод собрался навредить тебе — добью падлу. Клянусь. И ты меня больше не остановишь, Варя.

Я уже и сама не против, чтобы кто-то закрыл рот этому алкашу. Но меня пробирает ужас от мысли, что Глеб попытается выяснить, что именно скрывает этот мудак.

Сначала я пригрожу ему тюрьмой за попытку изнасилования. И тогда уже пусть Глеб делает с ним что хочет.

Поэтому я выпаливаю:

— Сначала домой меня отвези! А потом решай вопросы какие хочешь.

Судя по тому, как вдруг округляются его глаза, он удивлен, что я вдруг попросила о таком.

А я бы и не попросила уже никогда, не желай я сейчас увести его подальше от зловонного хранителя моей тайны.

— Отвезти домой? — прееспрашивает, будто не верит своим ушам.

— Ко мне домой, Глеб! — уточняю я. — Не к тебе! В твой дом я больше никогда не вернусь!

Он смотрит на меня, и я вижу в его глазах боль и гнев, смешанные воедино.

Как же больно…

Зачем ты сделал это с нами?

Я ведь никогда бы и не подумала, что мой любимый мужчина в один миг станет моим злейшим врагом. Еще этим утром я так его любила…

Этот его вечно нахмуренный лоб.

Виски с проседью.

И особенно стальные холодные глаза, в которых сейчас будто непривычный огонь разгорается.

Как же я тебя любила, Глеб.

За что ты так со мной? Неужели оно того стоило?

Держусь изо всех сил, чтобы ни одна слезинка больше не выкатилась при этом мерзавце.

Но он так придирчиво изучает мое лицо, будто и так все прекрасно понимает.

Без слов. Без слез.

Понимает, что назад пути нет.

Этот поезд идет только в одну сторону. Второго шанса уже не будет.

Глеб явно хочет что-то еще сказать. Он даже руку поднимает, будто хочет обнять меня за талию.

Но я отвожу взгляд, и отшатываюсь к стене:

— Поехали. Либо уже вызови мне такси, — произношу тише, но все так же твёрдо, не позволяя себе даже малейшей слабости.

Знаю, что он не согласится на такси. Значит уедет из больницы вместе со мной. А там глядишь и забудет про этого шантажиста проклятого. Что было бы мне очень на руку.