Измена. Вернуть себя в 40+

Пролог

Телефон Леонида на тумбе у кровати подмигивал мне зеленым глазком зарядки. Он всегда ставил его там на ночь, этот вытянутый черный лоскуток его жизни, к которому у меня не было ни малейшего желания прикасаться. Его дела, его переговоры, его вечная занятость — всё это было в этом холодном гаджете, который он ласково называл «моя коммерческая тайна».

Я потянулась, чтобы поправить шнур, который вот-вот готов был соскользнуть. И в этот миг экран вспыхнул, ослепив меня в полумраке спальни.

Новое сообщение от «Настенька ❤️»

Сердце не екнуло. Оно просто замерло. Замерло на невыносимо долгой ноте, превратившись в кусок льда где-то в районе горла. «Настенька»? У его бухгалтера или партнера по гольфу такие имена? Глупость. Глупость и наивность, от которых сейчас же стало муторно и стыдно.

Палец сам потянулся к сенсору. Не для того, чтобы проверить. Нет. Чтобы доказать самой себе эту самую глупость. Чтобы посмеяться над своей внезапной, беспочвенной паранойей.

Отпечаток его пальца был в системе. Мой — нет. Но наш брак был так долог, что я интуитивно знала, как он ставит графический ключ. Легкое движение зигзагом.

Экран ожил.

Я не стала читать переписку. Первым, что бросилось в глаза, было фото. Ее фото. Их фото.

Она, закинув ногу на ногу, сидела на столе в его кабинете, в томном полумраке. Короткая юбка, из-под которой выглядывали эти самые ноги, длинные, до неприличия молодые, и бесстыжий, победный взгляд прямо в объектив. В мой объектив. В камеру моего мужа.

А ниже… Ниже было другое фото. Его рука на ее обнаженной талии. Та самая рука с родинкой на запястье, которую я тысячи раз целовала, которую держала, засыпая. Та самая рука, что сейчас лежала на коже двадцатипятилетней девочки.

Земля действительно ушла из-под ног. В прямом смысле. Я почувствовала, как подкашиваются колени, и опустилась на край кровати, на нашу кровать, с таким глухим стуком, что, казалось, должен был проснуться весь дом.

В ушах зазвенела абсолютная, оглушительная тишина. Я не слышала ни гула сплит-системы, ни собственного дыхания. Только этот высокий, сводящий с ума звон. А перед глазами плыли слова из чата, выхватываемые мозгом обрывками, не складываясь в предложения.

«…скучаю по твоим рукам…»
«…когда он уже уедет…»
«…люблю твой запах на постели…»

На нашей постели.

Я подняла голову и посмотрела на его спящую спину рядом. На знакомый затылок, на мягкую седину у висков. На человека, с которым прожила половину жизни. И не узнала его. Это был чужой, поставивший свой телефон на зарядку в доме чужой женщины.

Мир не раскалывается с грохотом. Он просто замирает. Замирает в одной уродливой, пошлой картинке на экране смартфона. И ты понимаешь, что всё, что было до этого мига — любовь, доверие, общие годы — было просто красивой декорацией. И вот занавес упал, и ты осталась одна на темной, пустой сцене, а в руке у тебя всё тот же телефон, холодный, как кусок льда, прилипший к онемевшим пальцам.

Глава 1

Сорок два. Возраст, когда просыпаешься не от будильника, а от тишины. Она бывает такой громкой, эта тишина в огромном доме. Она давит на виски, виснет в воздухе неподвижной пылью и заставляет прислушиваться к собственному сердцу — ровному, размеренному, слишком уж спокойному. Как у человека, который уже отчаялся дождаться чего-то интересного.

Я лежала и смотрела в потолок, на идеально ровную, натянутую белую поверхность. Она была похожа на мою жизнь — безупречная, дорогая и абсолютно безликая. Рядом посапывал Леонид. Ритмично, деловито. Даже во сне он был собран и эффективен. Он повернулся, и одеколон, который он не смыл перед сном, ударил мне в ноздри едкой, чужеродной нотой. Не его запах. Чей-то другой, новый. Он менял парфюм чаще, чем перчатки, следуя каким-то своим, одному ему ведомым трендам успешности.

Я тихо сползла с кровати, боясь разбудить его. Не потому что жалела его сон, а потому что боялась утра. Утра понедельника. Его взгляда, холодного, оценивающего, скользящего по моему халату, моим немытым волосам. Его поцелуя в щеку — сухого, обязательного, как виза в паспорте.

«Доброе утро, Полина. Кофе есть?»
Вот и весь наш утренний диалог.

Я спустилась вниз, на кухню, которая блестела сталью и глянцевыми фасадами, как страница из дорогого каталога. Всё было идеально. Смертельно идеально. Я включила кофемашину — очередной его «гаджет для комфорта», — и она заурчала, нарушая давящую тишину. Я ждала этот звук, как спасения.

И пока кошмарная машина делала свое дело, я обняла себя за плечи, глядя в огромное окно на ухоженный, подстриженный газон. Таким же подстриженным и ухоженным было мое существование. Жена Дмитриева. Хозяйка этого дворца. Сопроводительница на корпоративах. И больше ничего. Ничего от той Полины, которая когда-то мечтала стать художником, которая пачкала краской руки и смеялась так громко, что прохожие оборачивались.

Кофе был готов. Я налила его в чашку, которую он привез из какой-то командировки. Дорогую, тяжелую, неудобную. Как и всё в этом доме.

И тут из спальни донесся его голос. Он разговаривал по телефону. Деловым, бархатисто-уверенным тоном, который когда-то сводил меня с ума. Теперь он наводил тоску.

«Да, милая, договор подписан. Всё сделано. Не волнуйся».
«Милая». Слово прозвучало как-то слишком мягко, не по-деловому.

И вдруг… запах. Не одеколона. Нет. Вихрь памяти, такой яркий и внезапный, что у меня перехватило дыхание. Запах горячего песка, соленого моря и сладковатого аромата цветов апельсинового дерева. Франция. Сен-Тропе. Десять лет назад.

Он сжал мою руку так сильно, что костяшки чуть не хрустнули, и потащил за собой от шумной набережной в лабиринт узких белоснежных улочек.
«Лёнь, куда мы? Тише!»
Он только глубже засунул язык в мой рот, не останавливаясь. Его пальцы впились в мою кожу сквозь тонкую ткань платья. Он был пьян. Не от алкоголя. От меня, от солнца, от этой ночи.
Мы шли, спотыкаясь и смеясь, цепляясь за выступы стен, пока он не прижал меня к какой-то калитке, скрытой от чужих глаз пышной шапкой бугенвиллии. Его руки были повсюду. Грубые, нетерпеливые, они срывали с меня платье, обжигали горячими ладонями голую спину, скользили вниз, подхватывали меня за бедра и прижимали к себе так плотно, что я чувствовала каждую мышцу его тела, каждую пугающую и манящую твердость.
«Я с ума схожу по тебе, — он рычал это прямо в губы, в шею, в мочку уха, кусая ее. — Я куплю этот чертов остров. Я запру тебя здесь навечно».
Он не ждал ответа. Его рот нашел мою грудь, губы сомкнулись вокруг соска, влажные и жаркие на прохладном ночном воздухе. Мир плыл. Звезды на непривычно черном небе смешались в одно золотое месиво. Я запрокинула голову, упираясь в твердое дерево калитки, и стонала, не в силах сдержать эти дикие, животные звуки, вырывавшиеся из самой глубины.
Он вошел в меня резко, почти жестоко, заполнив собой все пространство, вытеснив воздух, мысли, весь мир. И это была не просто близость. Это было падение. Полет. Взрыв. Мы двигались в бешеном, неистовом ритме, под аккомпанемент нашего тяжелого дыхания и далекого плеска волн. Он впивался пальцами в мои ягодицы, прижимая меня еще ближе, глубже, и шептал на ухо самые неприличные, самые прекрасные слова, какие я когда-либо слышала.А потом мы рухнули на каменные ступеньки какого-то чужого дома, смеющиеся, мокрые от пота и счастливые до одури. Он целовал мои плечи, мои веки, кончики пальцев и всё твердил: «Только моя. Навсегда моя».

— Полина! Ты что, оглохла?

Я вздрогнула, обжигая палец о раскаленный носик кофемашины. Видение рассеялось. Пышная бугенвиллия, горячий песок, его жадные руки — всё испарилось.

В дверях кухни стоял он. Леонид. Мой муж. В идеально отглаженной рубашке цвета яичной скорлупы, с галстуком в тон. Его взгляд скользнул по мне, по моему старенькому халату, и поморщился. Не со злости. С легкой брезгливостью, как на что-то неудачно подобранное, портящее общую картину.

— Я трижды звал. Кофе остывает. У меня через сорок минут совещание.

Он подошел к столу, взял свою чашку, отхлебнул. Его движения были выверенными, экономичными. Ничего лишнего. Ни одного лишнего жеста, ни одной лишней эмоции.

— Что на ужин будет? — спросил он, уже глядя в экран своего телефона, большим пальцем листая сообщения.

Я посмотрела на его руки. Те самые руки, что раздирали на мне платье в той ночи. На безымянном пальце левой сверкало обручальное кольцо — холодное, тяжелое, как кандалы.

— Не знаю еще, — тихо сказала я. — Посмотрю, что шеф прислал.

Он кивнул, даже не поднимая головы. Он уже ушел. Еще физически находясь здесь, он уже был там — в своем мире договоров, сделок и эффективности.

— Хорошо. Только ничего острого. У меня завтра рано подъем.

Он повернулся и вышел, оставив меня в моей идеальной, блестящей, беззвучной кухне. Я осталась одна. С остывающим кофе. С пальцем, распухшим от ожога. И с воспоминанием, которое было таким ярким, таким реальным, что от него теперь пахло не счастьем, а болью. Острой, как этот ожог, и безысходной, как тишина в этом огромном, прекрасном, абсолютно пустом доме.

Глава 2

Я ждала три дня. Три дня, которые растянулись в вечность. Три ночи, когда я лежала рядом с ним, вглядываясь в профиль, освещенный синим светом его телефона, и пыталась найти в этом человеке того, кто когда-то терял голову от одного моего прикосновения. Того, чьи пальцы знали каждую клеточку моего тела не как топограф, а как влюбленный первооткрыватель.

Я варила ему кофе, гладила рубашки и репетировала речь. Я искала слова, которые не будут звучать как истерика обманутой жены. Слова, которые вернут нам если не любовь, то хотя бы уважение. План был наивен до глупости: дождаться вечера, спокойной атмосферы, хорошего ужина.

Вечер настал. Он пришел вовремя, что уже было странно. Съел поданный ему лосось под соусом из шпината — мое когда-то коронное блюдо, которое он уплетал за обе щеки. Теперь он просто кивнул: «Неплохо».

Мы сидели в гостиной. Он с бокалом вина, я — с пустотой внутри, которую не могла заполнить ни одна жидкость. Он листал финансовый отчет на планшете, я смотрела на него, собираясь с духом.

— Леонид, нам нужно поговорить.

Он даже бровью не повел, не отрываясь от экрана.

— Говори, я слушаю.

Голос мой прозвучал хрипло, будто я долго не пользовалась им по назначению.

— Я нашла твой телефон. В ту ночь. Я видела… сообщения. Фото.

Тишина. Он медленно, с какой-то театральной неспешностью, поднял на меня глаза. В них не было ни удивления, ни страха, ни даже досады. Только холодная, кристальная ясность.

— И что ты хочешь услышать, Полина? — его тон был ровным, деловым, будто мы обсуждали не крах нашего брака, а условия поставки.

— Я хочу… Я не знаю. Объяснений? Извинений? — голос мой предательски дрогнул. — Леонид, это же… это Настя? Твоя новая помощница? Ей двадцать пять лет!

Он отпил вина, поставил бокал на стол с таким точным движением, что не пролил ни капли.

— Да, это она. И да, ей двадцать пять. Что с того?

От его спокойствия у меня перехватило дыхание. Это было хуже крика. Хуже любой ярости. Это было равнодушие, абсолютное и всепоглощающее.

— «Что с того»? — я прошептала, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. — Мы с тобой двадцать лет вместе! Это просто… констатируется как факт? Да, у меня есть любовница, молодая и красивая, привыкай?

— А что ты хочешь, чтобы я сделал? — он откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди. — Устраивал истерики? Рвал на себе волосы? Ты же взрослая, умная женщина. Разве ты не понимаешь, как устроен мир?

— Мой мир был устроен иначе! — голос мой сорвался на крик, которого я так боялась. — Он был устроен на доверии к тебе! На вере в нас!

Он вздохнул, как уставший учитель перед непонятливым учеником.

— Полина, давай без пафоса. Наши отношения давно перешли в другую фазу. Мы партнеры. Компаньоны. И я ценю наш союз, наш быт, ту жизнь, что мы построили. Но мне нужны другие… эмоции. Новые впечатления. Это не отменяет того, что у нас есть.

Я смотрела на него, и меня трясло. Трясло от бессильной ярости и от страшного, леденящего понимания: он абсолютно искренен. Он не видит трагедии. Он видит логичную перезагрузку.

— То есть ты не собираешься с ней… прекращать? — это прозвучало так глупо, так по-детски, что мне тут же стало стыдно.

Он улыбнулся. Той самой снисходительной, кривой улыбкой, которую я ненавидела.

— Нет, не собираюсь. Она делает меня счастливым. А тебе что нужно? У тебя есть этот дом, машина, карты, статус. Ты ни в чем не нуждаешься.

— Мне нужен муж! — выдохнула я. — Мне нужен ты! Тот, который…

— Того больше нет, — он перебил меня резко, окончательно. — Люди меняются, Полина. Или ты ждала, что мы до старости будем заниматься любовью как в последний раз?

Его слова ударили прямо в солнечное сплетение. Он осквернил самое святое, что у нас оставалось — наше прошлое.

— Я не могу так, — прошептала я, чувствуя, как слезы, наконец, подступают. Предательские, унизительные слезы. — Я не могу делить тебя с другой. Это невозможно.

Он помолчал, изучая мое лицо, скорчившееся от боли. Потом его взгляд стал еще жестче, еще циничнее.

— Тогда тебе придется смириться с невозможным. Или… подумать о других вариантах.

— О разводе? — вырвалось у меня.

Он медленно кивнул.

— Да. О разводе. Но я бы не советовал тебе торопиться с этим решением. — Он сделал паузу, давая словам просочиться в сознание, как яду. — Ты же помнишь наш брачный контракт? Тот самый, который ты подписывала, уверенная, что он нам никогда не понадобится?

Я помнила. Расплывчатое воспоминание: его уверенный голос, убеждающий, что это «просто формальность для бизнеса», и моя собственная наивная уверенность в нашей вечной любви.

— Так вот, — продолжил он, и в его голосе зазвучали стальные нотки, — в случае развода по твоей инициативе, что, я полагаю, и будет расценено в суде, если ты не примешь мои условия… Ты не получишь ничего. Ну, почти ничего. Небольшую денежную компенсацию, на которую ты сможешь прожить пару лет в какой-нибудь однушке на окраине. Этот дом, машины, счета — всё останется мне.

Мир сузился до размеров его лица — спокойного, красивого и абсолютно бесчеловечного.

— Ты… ты шутишь? — это было всё, что я смогла выжать из себя.

— Я никогда не шучу о деньгах, дорогая. Ты это знаешь. Так что подумай хорошенько. — Он поднялся с кресла, словно только что закончил рядовой рабочий совещание. — Ты можешь остаться здесь, в своем прекрасном доме, с привычным уровнем жизни. Просто закрыв глаза на некоторые мои… отлучки. Или можешь попробовать начать всё с нуля. В сорок два года. Без работы. Без перспектив. Выбор за тобой.

Он подошел ко мне, положил руку мне на плечо. Его прикосновение было тяжелым и холодным, как гиря.

— Ты умная женщина. Я уверен, ты примешь верное решение.

Потом он повернулся и вышел из гостиной. Его шаги затихли на лестнице. А я осталась сидеть. Одна. Перед двумя пустыми бокалами. С ощущением, что он только что не просто изменил мне. Он купил меня. Или попытался.