Измена. Вычеркнуть любовь

Глава 1

Увидеть своего мужа в лучшие моменты его жизни — бесценно. Особенно когда эти “лучшие моменты” происходят не с тобой…

Запах больничного белья смешивается с ароматом антисептика и сладкого чая. Лежу на узкой койке, уставившись в потолок с облупившейся краской, и пытаюсь осмыслить то, что мне только что сказал врач.

Беременна. В сорок пять лет. После стольких лет попыток, слез, процедур. После того как мы с Виктором давно похоронили эту мечту и перестали быть близки? Это какая-то ошибка, издевательство судьбы!

Но анализы не врут. Тот один-единственный раз после его дня рождения, когда мы оба выпили и вспомнили, что когда-то любили друг друга. Вот и весь результат — две полоски, которые сейчас кажутся приговором.

Не представляя, с чего начать рассказ, в тысячный раз набираю его номер. Опять не отвечает.

Он даже не знает, где я. Утром ушел раньше обычного, буркнув что-то про важную встречу. А я... я истекала кровью на полу университетской аудитории, пока студенты в панике вызывали скорую.

— Девки, смотрите какой мужик красивый! А столько роз я только в кино видела! — оживленно визжит соседка по палате, прилипнув носом к окну.

— Вот тебе бесплатное кино в окне. Любуйся, — хмыкает вторая, ковыляя уткой к подоконнику. — А что это за гигантская коробка там, на лужайке?

— Обычно в таких машины дарят, — со знанием дела отвечает первая, и в ее голосе слышится плохо скрываемая зависть.

— Везет же некоторым, — вздыхает. — Мой даже шарики не купит. Сказал, три штуки стоит как месячный запас подгузников. А я что? Я понимаю. Но та-а-ак хочется праздника. Чтоб меня поздравили. А не по приезде домой пропперженые штаны мужа стирать и посуду мыть, что за неделю заплесневела в раковине.

В ее голосе слышится такая горечь, что мне становится не по себе.

Вспоминаю нашу с Виктором последнюю годовщину. Он забыл. Просто забыл, что двадцать лет назад мы поклялись любить друг друга до конца жизни. А я не напомнила. Гордость не позволила. Так и прошел этот день, как сотни других. В работе, заботах. Молчании.

— Ой, сейчас начнется! — оживляется первая. — Эй, новенькая! Как там тебя… Таня, иди посмотри! Тоже небось такого не светит.

Отрываюсь от неудобной кушетки. Почему бы и не посмотреть на чужое счастье? Вдруг оно заразительно.

Медленно подхожу к окну, занимаю место между девушками. Внизу и правда настоящее представление.

Молодой отец совсем немолодой, но высокий. В строгом костюме, с безразмерной охапкой роз.

Рядом с ним суетятся люди с шариками, камерами, подарками. Настоящий праздник.

У входа из роддома появляется медсестра. В руках у нее конверт с кружевами. Точно мальчик, судя по голубым лентам. За ней молодая женщина. Очень молодая. Лет двадцать пять, не больше. Длинные светлые волосы идеальными локонами спадают на плечи. Нежно-розовое платье облегает стройную фигуру. И следа не осталось от недавней беременности.

Отец поворачивается принять сверток с такой нежностью и трепетом, что у меня перехватывает дыхание.

Я всматриваюсь в его лицо и чувствую, как сердце пропускает удар, а потом начинает биться с бешеной скоростью.

Этот профиль. Эта чуть седеющая на висках шевелюра. Эта улыбка, та самая, которую я когда-то так любила и которую не видела уже много лет.

Нет, не может быть.

— Смотри, сейчас откроют эту коробищу! — толкает меня локтем одна из девиц.

Молодой папа передает ребенка обратно женщине и подходит к огромной коробке на лужайке. Гости начинают считать: «Три, два, один!» И в этот момент коробка раскрывается, из нее вылетают сотни воздушных шаров, конфетти, блестки. А внутри новенький Ауди с огромным бантом и безобразной надписью: “Спасибо за сына!”.

Женщина визжит от восторга, прижимая к себе ребенка. Гости аплодируют. А я смотрю только в счастливые глаза одного человека и не могу отвести взгляд.

Виктор. Мой Виктор. Мой муж.

— Ну и рожа у тебя, — смеется вторая девушка, толкая меня локтем. — Будто привидение увидела. Не завидуй так явно, а то сглазишь их счастье.

Я не могу ответить. Не могу пошевелиться. Могу только смотреть, как мужчина, с которым я прожила двадцать лет, с которым делила постель, быт, горести и редкие радости, бережно принимает на руки чужого ребенка.

Нет. Не чужого. Своего.

Всю жизнь я учила студентов находить в книгах скрытые смыслы, символы, метафоры. Разбирала по косточкам чужие истории любви и предательства.

А свою собственную не смогла прочитать.

Перестаю слышать, о чем щебечут соседки по палате.

Счастье покидает меня и стелится у ног другой.

— Ну как тебе мужик, Тань? — смеется девушка, не подозревая, что каждое ее слово как нож в сердце.

— Это мой муж, — произношу, едва слыша свой голос.

Глава 2

Медсестра помогает мне собрать вещи, и я стараюсь не смотреть на её сочувствующее лицо.

Сутки в больнице. Сутки борьбы за жизнь моего ребёнка.

Сейчас всё позади, угроза миновала, но страх всё ещё сидит где-то под рёбрами. Он пожирает меня изнутри, не позволяя дышать спокойно. Не позволяя думать о предстоящем разговоре с Виктором. Он так и не объявился.

— Татьяна Михайловна, берегите себя, — говорит доктор, подписывая выписку. — Никаких стрессов, понимаете? Абсолютный покой.

Я киваю, сжимая в руках документы.

Стрессов... Если бы она знала, что меня ждёт дома. Но я молчу, улыбаюсь даже. Годы практики научили меня этой защитной маске.

Такси везёт меня по знакомым улицам, и с каждым поворотом сердце бьётся всё чаще. Вот наш двор, вот подъезд... Водитель помогает донести сумку до лифта, и я благодарю его, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Ключ поворачивается в замке с привычным щелчком, но почему-то звук кажется чужим, неправильным.

Переступаю порог и замираю. Это мой дом, моя квартира, где каждую вещь выбирала я сама. Где каждый уголок хранит наши с Виктором воспоминания. Но сейчас... сейчас всё кажется декорацией к чужой жизни.

Ставлю сумку в прихожей, снимаю туфли. Движения механические, отработанные. В зеркале мелькает бледное лицо с тёмными кругами под глазами. Бледная тень меня настоящей. Отворачиваюсь, не в силах смотреть в отражение.

На кухне всё как обычно. Чистота, порядок. Протираю стол, поправляю занавески. Делаю всё, чтобы занять руки. Чтобы не думать.

Но мысли всё равно крутятся в голове, как заевшая пластинка. Навязчивые картинки счастливого Виктора с младенцем и той девицей…

Сажусь на диван в гостиной, обнимаю подушку.

Здесь мы спали на матрасе первые полгода после того, как получили ключи от квартиры. Ремонт сами делали. Все деньги на него уходили, и чтобы сделать мне хоть какой-то подарок на день рождения, Виктор сам испек торт. Впервые в жизни.

Мы ели подгоревшие коржи, политые сгущенкой, и были счастливы до одурения. Казалось, вот оно начало новой, большой, красивой жизни.

Именно это место в любовной истории называют хеппи-энд. Примерно здесь в сказках звучит то самое “жили они долго и счастливо”.

Но все сломалось, когда случился первый выкидыш. Потом второй, третий…

Слёзы подступают к глазам, но я заставляю себя дышать ровно. Нельзя плакать. Нельзя нервничать. Ребёнок... мой ребёнок должен жить.

Кладу руку на живот — там, под сердцем, бьётся другое, крошечное сердечко. Одиннадцать недель. Как я только не заметила.

Совсем малыш, но уже мой, родной. Я так мечтала об этом ребёнке, мы так долго ждали... А теперь?

Слышу, как поворачивается ключ в замке. Виктор. Выпрямляюсь, поправляю волосы. Нужно держать лицо. Нужно сделать вид, что ничего не знаю.

— Таня? — его голос из прихожей звучит удивлённо. — Ты дома? А почему не на работе?

Он стоит в дверях гостиной. Высокий, широкоплечий. Волосы слегка взъерошены, под глазами синяки. Младенец не давал спать?

— Приболела немного, — говорю спокойно, удивляясь, как ровно звучит мой голос. — Взяла отгул.

— Ты бледная какая-то, — Виктор протягивает руку, чтобы коснуться моего лба, но я отступаю.

— Всё нормально. Просто устала.

Он хмурится, но не настаивает. Проходит мимо меня на кухню, открывает холодильник.

— Есть хочется зверски. На работе сегодня аврал был, даже пообедать не успел.

На работе... Я прикусываю губу, чтобы не выдать себя. Вчера звонила в его офис — сказали, что Виктор взял три дня за свой счёт. Личные обстоятельства.

— Сделать тебе что-нибудь? — спрашиваю, удивляясь собственному спокойствию.

— Не надо, сам справлюсь.

Смотрю, как он достаёт продукты, нарезает хлеб. Движения привычные, домашние. Как будто ничего не изменилось. Как будто он не провёл последние дни с другой… Нет. Не женщиной. С другой семьей.

— Кстати, — говорит он, не поворачиваясь, — мне завтра нужно в командировку. На пару дней.

Командировка. Конечно.

— Куда? — спрашиваю машинально.

— В Питер. Переговоры с новыми партнёрами.

Ложь льётся так легко, так естественно. Интересно, давно ли он научился так врать?

— Понятно.

— Тань, ты не видела ключи от сейфа?

— В обычном месте, — отвечаю, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — В ящике письменного стола.

— Спасибо.

Жду. Считаю удары сердца. Десять, двадцать, тридцать... Слышу щелчок открываемого сейфа. Не выдерживаю, встаю, иду в кабинет.

Виктор стоит и пересчитывает пачки купюр. Наши деньги. Три года копили, откладывали с каждой зарплаты, отказывали себе в отпусках и покупках. Мечтали о доме за городом. С садом, с местом для детской площадки...

— Что ты делаешь?

Он вздрагивает, оборачивается.

— А, Тань... Мне нужно... В общем, срочно понадобились деньги.

— Это наши деньги на дом.

— Знаю. Но сейчас действительно срочно нужно. Потом верну.

Встаю в дверях, преграждая выход.

— Куда? Зачем?

Он поднимается, в руках все до копейки.

— Тань, не устраивай сцен. Я сказал: нужно.

— Нет.

Одно слово, но оно повисает между нами, как натянутая струна.

— Что значит «нет»? — его голос становится жёстче.

— Это значит, что ты не возьмёшь эти деньги. Положи их обратно.

Он смеётся — коротко, зло.

— С каких это пор ты мне указываешь?

— С тех пор как ты решил потратить наши общие деньги на свою... — осекаюсь, но слишком поздно.

Глава 3

— Уходи.

— Что?

Открываю глаза, смотрю прямо на него. В груди — ледяная пустота, но голос звучит твёрдо, почти чужой.

— Уходи. Прямо сейчас. Забирай свои вещи и уходи.

— Тань...

— Нам не о чем больше говорить? Ты сделал выбор, как только дотронулся до другой женщины. Иди к ней.

Он стоит, переминается с ноги на ногу. Потом решается, берёт деньги со стола.

Пусть уходит. Пусть исчезнет. Пусть...

Слышу, как открываются шкафы, как вещи падают в сумку. Торопливо, нервно. Спешит к новорождённому сыну?

Сползаю по стене на пол, обнимаю колени. Надо встать, надо лечь, надо выпить лекарства. Но сил нет. Совсем нет.

Врач предупреждал никаких стрессов, полный покой. Но когда под ногами дрожит земля…

— Тань?

Поднимаю голову. Он стоит в дверях с сумкой через плечо. Смотрит сверху вниз, и в его глазах коктейль из вины, жалости и... облегчения? Да, точно облегчения. Наконец-то может уйти. Наконец-то свободен.

— Я... я позвоню. Мы всё решим. С квартирой, с разводом...

— Уходи.

Встаю, держась за стену. Надо дойти до спальни, лечь, успокоиться. Ребёнок важнее. Мой ребёнок важнее всего.

Не скажу ему ни за что. Пусть проваливает к своей Алине, к чужому ребёнку. Мой малыш будет только моим.

— Тань, может, вызвать врача? Ты правда неважно выглядишь.

Почти смеюсь. Сейчас он заботится. Сейчас, когда одной ногой уже там, с ней. Когда забрал наши общие деньги и готов хлопнуть дверью.

— Всё хорошо. Просто устала. От всего этого... — обвожу рукой пространство между нами, — очень устала.

Он кивает, делает шаг к двери. Останавливается.

— Тань, ты это... Прости.

Не отвечаю. Жду, когда хлопнет входная дверь. Когда повернётся ключ. Когда шаги стихнут в подъезде.

Дохожу до спальни, падаю на кровать. Пахнет его одеколоном. Хватаю подушку, прижимаю к лицу, чтобы заглушить рыдания.

Слёзы жгут глаза, подступают к горлу, но я не даю им пролиться. Он не заслужил моих слёз.

Лежу тихо, глядя в потолок. Рука невольно ложится на живот. Там, внутри, бьётся маленькое сердечко. Моя тайна. Моя надежда.

— Прости, солнышко, — шепчу, поглаживая живот. — Прости, что папа... что у нас так получилось. Но я тебя люблю. Очень-очень люблю. И всё у нас будет хорошо, вот увидишь.

Я справлюсь. Ради ребёнка — справлюсь.

И почему-то верю в свои слова. Верю, что всё наладится. Не сразу, нелегко, но наладится. Потому что теперь я не одна. Теперь нас двое.

Закрываю глаза и тут же проваливаюсь в сон.

Снится дом за городом. Белый, с красной черепичной крышей и голубыми ставнями. Вокруг сад. Яблони, вишни, сирень под окнами. И детский смех звонкий, счастливый, заливистый. Девчушка лет пяти бегает за бабочкой, а я сижу на крыльце и улыбаюсь.

Когда-нибудь этот сон станет явью. Обязательно станет.

Просто не с тем человеком, с которым планировала.

Просыпаюсь от настойчивого звонка телефона. За окном — сумерки. Неужели проспала весь день?

Тянусь к телефону, не глядя на экран. Виктор? Нет…

— Таня, дорогая, ты где пропала? — голос в трубке тёплый, с лёгким акцентом. — Я жду-жду, кофе уже три раза варила!

Луиза. Боже, я же собиралась ей позвонить! Она не должна пострадать из-за наших с Виктором споров.

— Луиза, простите, я... Я прилегла и уснула.

— Ой, милая, ты болеешь? Голос какой-то не такой...

— Нет, всё в порядке. Луиза, я хотела вам сказать... Мы не будем покупать дом, — говорить это больнее, чем казалось.

Молчание. Потом тяжёлый вздох.

— Танюша, дорогая, не по телефону такие вещи. Приходи, кофе попьём, поговорим. Расскажешь, что случилось.

— Мне кажется, не очень удобно...

— Всё удобно! — перебивает, но со всей своей армянской щедростью... — Я пирог испекла, с вишней, как ты любишь. И хачапури есть, свежие. Собирайся. Я жду тебя! — не позволяя сказать и слова, вешает трубку.

Улыбаюсь, впервые за все эти мучительные дни, но вскакиваю с кровати, услышав возню у двери и шаги в коридоре.

— Таня! — слышу крик свекрови. Её голос режет слух, как скрежет металла по стеклу. — Где ты там?

Она стоит в дверях гостиной. Грузная, величественная, с лицом судьи, выносящего приговор.

— Здравствуйте, Анна Петровна, — встаю медленно. Голова кружится, все тело покрыто липким потом.

— Собирайся, — бросает вместо приветствия.

— Что? Куда?— замираю на полпути. Сердце начинает грохотать в висках.

— Не прикидывайся дурочкой! Виктор всё мне рассказал. Про ребёнка, про Алину. Собирай свои вещи и выметайся.

Алина. Так ее зовут? Молодая, красивая, плодовитая Алина. Та, что смогла дать Виктору то, чего не смогла я за двадцать лет брака.

— Анна Петровна, это наша с Виктором квартира...

— Была ваша! — перебивает она. — А теперь здесь будет жить мой сын с настоящей семьёй. С внуком моим! А ты... — она окидывает меня презрительным взглядом, — Пустоцвет нам тут не нужен. Там девочка ребёночка принесла. Мой внук будет жить здесь. А ты иди куда хочешь.

Пустоцвет. Слово бьёт наотмашь, выбивает воздух из лёгких. Сколько раз она повторяла его за эти годы. Сначала шёпотом, потом всё громче.

После первого года брака намёками. После третьего в лицо. "Что ж ты, Танюша, никак не порадуешь? Может, к врачу сходить?"

А я ходила. Ко всем врачам города. Анализы, процедуры, таблетки... Вот только каждый выкидыш для меня был трагедией, а она приходила только чтобы унизить. Сказать, какая я неправильная. Бесплодная. Неполноценная. Бракованная.

Глава 4

Открываю шкаф. Дверцы скрипят. Давно не смазывали петли. Виктор обещал починить ещё в прошлом году. Что брать? Всё? Только необходимое? А что необходимое, когда не знаешь, где будешь жить завтра?

Складываю механически. Бельё. Джинсы. Пару платьев. Документы — слава богу, храню в отдельной папке. Косметичку. Лекарства.

Из ящика комода выпадает фотография. Мы с Виктором на море. Молодые, загорелые, счастливые. Он обнимает меня со спины, я смеюсь. Когда мы перестали быть такими?

— Сколько можно копаться! — Анна Петровна стоит в дверях, руки в боки. Массивная фигура заполняет весь проём. — Давай быстрее! И ключи не забудь оставить!

Бросаю фото обратно в ящик. Пусть остаётся. Вместе с иллюзиями.

— Я почти собралась.

— Почти! — передразнивает она. — Двадцать лет собираешься ребёнка родить, и всё "почти"! Хватит тянуть!

Выхожу в прихожую. Свекровь следует за мной, как конвоир. Проверяет — не прихватила ли чего лишнего.

— Ключи! — протягивает руку. Отдаю без сожалений. — И это! — тычет пальцем в мою правую руку.

Обручальное кольцо. Даже не подумала о нем.

Стягиваю с пальца. Непросто. За двадцать лет вросло, стало частью меня. Больно. Но я справляюсь.

Золотой ободок блестит в свете люстры. Когда-то он означал любовь, верность, вечность. Теперь — ничего.

На пальце остаётся белая полоска. Как шрам. Как клеймо. Как напоминание.

— Всё. Теперь вали. И чтобы духу твоего больше не было! Поняла? Не вздумай мне Алинку нервировать! Она девочка нежная. Если у нее молоко пропадет, я с тебя три шкуры спущу!

Молча выхожу за дверь. Слышу, как за спиной щёлкает замок. Один оборот, второй.

Отрезано. Вычеркнуто. Забыто.

Стою на лестничной площадке. Как двадцать лет назад. Только тогда я входила в новую жизнь, а сейчас меня выбросили из старой.

Такси мчит по вечернему городу. Фонари мелькают за окном, размытые огни витрин, спешащие люди. Москва живет свою обычную жизнь. Обычный вторник. Самая макушка лета.

Прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Мимо проплывает наша любимая кофейня. Была любимая. Там Виктор сделал предложение. Прямо посреди зала встал на колено. Я была так смущена, так счастлива...

Сглатываю ком в горле. Не сейчас. Не здесь. Потом поплачу. Когда-нибудь потом.

— Приехали, — откашливается водитель.

Стою у калитки, не решаясь позвонить. Что я ей скажу? "Привет, ты звала выпить кофе, но меня выгнали из дома, можно переночевать?" Стыдно. Но выбора нет.

Ворота распахиваются прежде, чем я успеваю дотянуться до звонка.

— Танюша! Наконец-то! — Луиза выбегает во двор, но запинается, увидев, как водитель выгружает мои чемоданы.

Неужели не пустит?