— …ты бы её видела! Да там такая фифа, что просто глаз не оторвать! Блин, как-то не принято в этом признаваться, но я обзавидовалась. На ней украшений было, наверное, на миллион!
Слышу за дверью восторженное щебетание дочери по телефону и не могу сдержать улыбки — видимо, вчерашний закрытый приём, на котором они были с отцом, до сих пор не отпускал её воображение.
Мероприятие проводилось строго для сотрудников фирмы, плюс я бы в любом случае не смогла его посетить — в наш приют для бездомных животных вчера приезжала съёмочная группа от федерального канала. Очень важный день, который я никак не могла пропустить.
— Нет, я у неё не спрашивала. Да как-то стыдно было с расспросами приставать, — доверительно продолжает дочь, и мне уже как-то неловко, что я невольно подслушиваю её разговор, тем более что дальше её голос снижается, и я каким-то шестым чувством, даже не успев этого как следует осознать, понимаю, что вот сейчас она примется секретничать.
Вероятно, о каком-нибудь молодом человеке, с которым познакомилась на приёме. Там ведь присутствовали не только те, кто работал в фирме отца, но и сотрудники компании, где заправлял новый партнёр мужа — Клюев Виктор Игнатьевич, если память мне не изменяет.
— Да нет. Просто она и так почти весь вечер рядом с отцом проторчала.
Я уже собиралась отшагнуть от дверей, но услышав последнюю фразу, так и застыла на месте, будто меня к нему гвоздями прибили.
О каком отце идёт речь? И кто в конце концов такая эта «она»?
— Не знаю, мы с Пашкой старались к ним не лезть. А Пашка и вообще бы ничего не заметал, если бы я ему не сказала. У него целый список был составлен, с кем бы он хотел пообщаться. Вот он весь вечер и общался. Всё надеется, что найдёт инвесторов для своего стартапа на стороне. А? Да нет. Просто отец его идею сразу забраковал…
Я нетерпеливо переступила с ноги на ногу, расстроенная тем, что и дочь перескочила с темы на тему. Внутри поднималась будто из ниоткуда налетевшая на меня волна отчётливого волнения, до того сильного, что я ощутила дрожь в пальцах.
— …не спрашивала, — донеслось до меня сквозь зашумевшую в ушах кровь. — Да и что бы я у него спрашивать стала? Там же ничего такого… наверное. Да откуда я знаю? Как ты вообще себе такое представляешь? Подойди к отцу и прямым текстом спросить, типа, па, а чего это ты с дочкой партнёра весь вечер околачиваешься? Да он пошлёт меня подальше, да и всё. Мне, знаешь ли, как-то своё место дорого. Ты просто папочку моего не знаешь — ему если что-то не понравится, он меня запросто из офиса выкинет.
Остаток разговора слушаю уже в каком-то тумане. Пытаюсь по горячим следам вспомнить и снова прокрутить в голове всё, что рассказала только что дочь. Чтобы не включать фантазию и не додумывать то, чего она на самом деле не говорила.
Дочка партнёра? Тут ошибка какая-то. Насколько я помню, Маргарита Клюева приблизительно того же возраста, что и моя Вероника. Ну, может, на пару-тройку лет старше, и представить, что она… что она проявляла такой живой интерес к Игорю? Тем более что всем вокруг известно — он женатый мужчина. Вдобавок пришёл на мероприятие со своими детьми.
Нет, я просто что-то не так поняла. Это всё глупости.
— Ага, — снова подала голос Вероника, но теперь я едва могла её расслышать. — Да просто рано или поздно вся эта ситуация… короче, ты ж понимаешь, если между ними там реально что-то закрутилось, шила в мешке не утаишь. Мне сейчас главное, чтобы мама ничего не узнала.
И это стало решающим фактором. Последней каплей, которая не просто перевесила чашу весов, а навзничь их опрокинула.
Я в два шага преодолела отделявшее меня от полуприкрытой двери расстояние и ворвалась в комнату дочери.
Вероника, ойкнув, обернулась и сползла с кровати.
— Перезвоню, — бросила в трубку и опустила руку с зажатым в ней телефоном. — Ма? Что-то случилось? Я думала, ты на балконе, с цветами возишься.
И она невольно опустила явно испуганный взгляд на мои руки.
— Я и возилась, — ответила я мертвенно ровным голосом. — За инструментом шла и вот… тебя услышала.
Теперь испуг дочери стал очевиден.
— Да я просто… я с Таней говорила. Из отдела продаж…
Всё верно, с подружкой своей болтала. Болтала о том, как матери лишнего не рассказать.
Сердце сжалось от невыносимой боли и страшных предчувствий.
— Я слышала. А ещё я слышала, что ты собираешься что-то скрыть от меня.
Глаза Вероники заметались по комнате, будто она надеялась переключить на что-то внимание.
— Вероника, посмотри на меня, — мой голос стал каменным. — Посмотри и объясни мне, пожалуйста, что творилось вчера на этом вашем приёме.
— Мам… — в голосе дочери зазвучала мольба. — Ничего такого там не творилось. И вообще… это не моё дело — о таком говорить...
Боже, она сейчас явно очень сильно жалела, что решила провести этот выходной у нас. Мало того, что отец сегодня отсутствовал, потому что у него были дела в пригороде на одном из объектов, а тут ещё так не вовремя подруга позвонила и потребовала подробностей о вчерашнем мероприятии.
И получила их, а я вместе с ней.
— Мам… — голос дочери зазвучал совсем жалобно.
Я, уже было шагнувшая в сторону прихожей, невольно обернулась и взглянула на дочь с удивлением. В голове сейчас было слишком сумбурно и шумно, чтобы понять, чего она так испугалась.
— Не говори ему, что я тебе сказала! Он меня из фирмы за такое погонит! Мам, ну пожалуйста!
Такая горячая мольба заставила меня на мгновение замереть, обдумывая её слова. Я никогда не задумывалась над этим. В конце концов мы были семьёй, самыми родными друг другу людьми, и прежде я даже мысли не допускала о том, что Игорь мог намеренно чего-то лишить своих детей. В конце концов кому как не им завещалось всё то, чего он достиг?..
Но заглядывая в расширившиеся от страха глаза дочери, я вдруг подумала, а что если я неправильно оценивала ситуацию? Что если я уже какое-то время живу в иллюзиях и многого не замечаю? Как, например, не замечаю того, что муж от меня отдалился и с удовольствием проводит время вдали от меня в компании расфуфыренных юных созданий…
Вся эта круговерть мыслей пронеслась в моей голове стремительным вихрем, оставив после себя лишь неизбывную горечь. Горечь от того, что мне придётся принять сложное решение, и я не смогу всем угодить.
А ведь до сих пор я пыталась. До сих пор я только тем и занималась, что угождала всем. Всем, кроме себя.
— Не говорить, что ты мне сказала? — медленно повторила я, уже слыша, как муж закрывает за собой дверь. — А разве ты мне что-нибудь рассказывала? Ты с подружкой делилась, не со мной.
Отвернулась и пошагала в прихожую.
Представить себе, что Игорь лишит рабочего места свою обожаемую Вернику из-за того, что она ненароком проболталась, я как ни пыталась, попросту не могла.
— Привет, — увидев меня, Игорь кивнул, задвинул дверь гардеробной, куда отправил своё пальто, и подхватил с полки оставленный там макбук.
— Ты рано, — заметила я, кусая себя за язык, чтобы не накинуться на него прямо с порога.
— Вопрос удалось быстро закрыть. Вероника ещё у нас?
— У нас, — кивнула я. — Как раз успеем втроём пообедать.
— Отлично.
Вот именно. Очная ставка — это то, на что я рассчитывала.
Поражаясь собственному спокойствию, заглянула на кухню и проверила поставленное в духовку мясо. До сигнала таймера оставалось меньше пяти минут.
Дарья, прошу тебя, продержись эти пять минут, чтобы не сорваться раньше времени и не наломать дров.
Позже даже вспоминать не хотелось, скольких сил мне стоило это пятиминутное молчание. Хотя справедливости ради, растянулось оно дольше чем на пять минут — какое-то время заняла сервировка стола. Дочь помогала мне молча, но краешком глаза я подмечала, что она то и дело бросала в мою сторону взгляды. Однако я старательно делала вид, что их не замечаю.
А потом подоспел неожиданный, но своевременный сюрприз — к сестре присоединился Павел.
— Как кстати, — проговорила я, обнимая сына и чувствуя, как мой пуль во сто крат участился.
Вот у нас и случится долгожданное воссоединение. Очень своевременное. Не зная наверняка, что Пашка заглянул к нам на огонёк совершенно случайно, подумала бы что этот семейный обед был кем-то старательно спланирован.
— Как вкусно! — Пашка уплетал мясо и щедро зачерпывал тушёные овощи.
Он явно не в курсе того, что случилось.
Зато вероника елозила вилкой в тарелке и чуяла приближение шторма.
Игорь вёл себя как обычно — за его бесстрастным фасадом ничего нельзя было рассмотреть. Он привык не снимать свою маску ни при каких обстоятельствах.
— Рада, что тебе понравилось, — отозвалась я с улыбкой. — Надеюсь, наш обед не покажется вам слишком простой крестьянской едой после того, чем вас угощали на вашем вчерашнем приёме.
Пашка хмыкнул и помотал головой, не заметив подвоха. Вероника судорожно сжала вилку. Игорь будто вообще мою реплику мимо ушей пропустил.
Но меня такая реакция не смутила. Внутренняя пружина успела сжаться до предела, и обратного пути больше не было.
— Ты, кстати, ни словом о нём не обмолвился, — я взглянула на мужа. — Хоть в двух словах описал бы, как всё прошло.
Муж послал мне ответный взгляд, в котором читалось лёгкое удивление.
— Тебе действительно интересно?
Я буквально кожей чувствовала, как сгущалась за столом атмосфера.
— Мне действительно интересно.
— Всё прошло хорошо.
— Рада, что вам удалось развлечься.
— Приём устраивался не для развлечений.
— Нет? — и я метнула молниеносный взгляд на дочь, которая уткнулась взглядом в свою почти нетронутую тарелку. — Вы там сугубо заключением новых сделок занимались. Новых, вероятно, союзов, достигали взаимовыгодных соглашений.
— Даш, что на тебя нашло? Звучит так, словно ты мне хочешь какую-то претензию высказать, но всё никак не решаешься.
Действительно, и что это я сдерживаюсь?
— Па, — в ответном взгляде сына вспыхнуло возмущение. — Мы вообще-то уже не дети и, к тому же, я ещё не доел.
Игорь перевёл ледяной взгляд на сына. Таким взглядом он чаще всего одаривал кого-нибудь из неправдивых сотрудников, посмевших чем-то насолить высшему начальству.
— Павел, я не просил и не предлагал. Я сказал, вон из-за стола.
Он перевёл немигающий взгляд на дочь и слегка приподнял брови, словно его удивляло, что она всё ещё оставалась за столом вместо того, чтобы вскочить и умчаться из столовой при первых же звуках его голоса.
— Вероника, тебя это тоже касается.
И тут уже становилось предельно понятно, что ситуация — серьёзнее не придумаешь. Игорь очень нечасто позволял себе в таком тоне разговаривать с дочерью. Веронику он обожал.
Дочь бросила на меня нервный взгляд, но так ничего сказать и не решилась. Я тоже хранила молчание. Шестым чувством ощущала, что вмешиваться сейчас и уж тем более укорять мужа за грубость бесполезно. Такая демонстративность с его стороны — сознательно выбранная линия поведения. Этим Игорь собирался подчеркнуть, что ни с кем сейчас церемониться не собирается.
Я знала, чем всё закончится. Никто в семье не перечил её патриарху. До сих пор Игорь пользовался непререкаемым авторитетом. До сих пор — потому что с сегодняшнего дня как минимум один человек подставлять шею под его сапог больше не собирался.
Вероника вышла из столовой вслед за помрачневшим братом и прикрыла за ними дверь. В столовой на несколько секунд воцарилась напряжённая тишина.
Кто сорвётся первым? Кто первым не выдержит напряжения? Игорь мог играть в такую игру часы напролёт.
— Ты собираешься устроить мне лекцию о недопустимости такого вызывающего поведения? — осведомилась я ледяным тоном.
Внутри всё, конечно, горело от смеси плохо поддававшихся контролю эмоций, но пока я держалась.
— Я собираюсь выяснить, что на тебя накатило, — в тон мне ответил супруг.
Что, будем в долгую играть? Раскачиваться от льда до пламени, пока окончательно не взорвёмся. Нет, на такую шахматную партию меня не хватит.
— У тебя появилась любовница?
Игорь смотрел на меня не мигая.
— Что, извини?..
— Или ты пока лишь примериваешься? — проигнорировала я его удивление. — Гадаешь, хороша ли для этой роли дочь твоего делового партнёра. Я вот гадаю, хватит ли тебе честности это признать.
— Ты решила в разоблачительницу поиграть? — хмыкнул супруг, смерив меня уничижительным взглядом. — Или ждёшь от меня шока и оправданий?
— Я жду от тебя правду!
— Как будто я тебе когда-нибудь врал. Дарья, ты знаешь, я не трачу время впустую. Хочешь, чтобы мы опустили прелюдию и перешил к сути дела? Уверена, что ты это потянешь?
Впервые за время этого разговора мне сделалось не по себе. Пылавшие внутри меня гнев и негодование притушил арктический тон, которым говорил со мной муж. Его ни на секунду не поколебало ничто из того, что я сказала. Но отступать было некуда — мосты со страшным гулом горели у меня за спиной.
— Ты меня на стойкость хочешь проверить?
— Я хочу убедиться, что ты потом не примешься в жестокости меня обвинять.
— Не тяни, Добровольский! Или ты пытаешься на слабо меня взять? — я стащила с колен льняную салфетку и швырнула её на стол жестом заправского дуэлянта, бросавшего сопернику перчатку.
Кажется, именно так этот жест мой муж и расценил. Какое-то время он смотрел на злосчастный кусок ткани, покоившийся сейчас на столе. А потом чуть приподнял одно плечо, словно тем самым пытался сказать, мол, и действительно, к чему эти лишние церемонии?
— Мне стоило бы помнить, что ты в первую очередь ценишь всё-таки честность. Она не просто любовница, Даш. Она, можно сказать, мой новый инвестиционный проект. Очень способная молодая специалистка. К тому же дочь уважаемого человека. Очень удачное сочетание.
От того, как спокойно и буднично он это сказал, меня пробила неконтролируемая дрожь. На одно безумное мгновение даже подумалось, а не розыгрыш ли это, случайно? Жестокий, конечно, до безобразя, но вот так бессовестно заявить… Это смахивало на тщательно спланированное издевательство. Будто Игорь уже какое-то время держал в голове именно такое вот объяснение и только ждал удобного часа, чтобы озвучить его мне. Так гладко и без особых усилий.
— Ты… открыто заявляешь мне, что спишь с дочерью партнёра? — выдавила я из себя.
Муж посмотрел на меня с недоумением.
— Даш, что-то я тебя не пойму. Ты ведь правды хотела? Ну так ты её получила. Что-то не так?
Последняя фраза огрела меня сильнее всех остальных. Она стала той самой последней каплей в обрушившейся на меня лавине жестокости.
— Что-то не так? — повторила я онемевшими губами. — Что-то? Всё не так! Ты безо всякого стеснения заявляешь, что спишь с пигалицей, которая вдвое младше тебя! И ты ждёшь, что я это приму?!
Во взгляде мужа мелькнуло неудовольствие. Я позволила себе повысить голос и выпустила наружу эмоции. Игорь не приветствовал хаос, не терпел скандалов и сцен.
— Истерики?.. — опешила я.
Самым позорным осознанием сейчас было то, что на несколько секунд слова мужа действительно заставили меня задуматься, а не перегибаю ли я палку.
Игорь — непререкаемый авторитет и привык всех держать в подчинении. Семья привыкла сверяться с его настроениями, его решениями, его взглядом на вещи. Во всём остальном можно и даже нужно сомневаться, в нём — никогда.
Вот так вырабатываются условные рефлексы — надёжно и очень надолго, пока не осознаешь их и не начнёшь бороться с ними — не просто дёргаясь в этих путах туда-сюда, а сознательно.
Думаете, легко? А вы попробуйте противостоять манипуляции человека, на которого привыкли за столько лет брака полностью и целиком полагаться. К которому приросли и прикипели всем своим сердцем. Которого всегда ставили выше себя.
Такие установки выдираются только с кровью и мясом, а значит, впереди много страданий и слёз. Невозможно вытащить засевший в сердце громадный шип и надеяться, что рана тут же затянется.
— Дарья, улови разницу, — муж откинулся на спинку своего стула и взирал на меня как император взирает на подданную со своего высокого трона. — Я не обвинял тебя в том, что ты истеришь. Я попросил тебя от таких перспектив уберечься.
— Ты не просишь, — выплюнула я. — Ты никогда и ни о чём не просишь, Игорь. Ты всегда только приказываешь. Вот и сейчас. Ты даже не замечаешь, что говоришь со мной свысока и так повелительно, будто я твоя прислуга!
Никогда, никогда за всю нашу совместную жизнь я не обвиняла мужа в подобном. Я слишком ценила наш крепкий союз и, наверное, слишком боялась его потерять. Но в последнее время не могла не заметить, что мы отдалялись друг от друга. Ощущение был странное, как если бы я, онемевшая, связанная по рукам и ногам невидимой силой, с беспомощностью наблюдала, как муж отдаляется от меня, не предпринимая никаких попыток даже оглянуться.
Он уходит, а я остаюсь. Одна, сама.
Откуда рождались такие яркие ощущения? Это и зовут интуицией?..
— Твоя страсть к преувеличениям хорошей службы тебе не сослужит, — заявил супруг. — К чему этот драматизм? Даш, ты хоть обратила внимание, что мы уже несколько месяцев живём порознь?
Он надавил на и без того кровоточившую рану.
— И чья это вина? — вскинулась я, мысленно пытаясь отодвинуться от этой боли. — Тоже моя? Я виновата в том, что ты днями в офисе пропадаешь? Что возвращаешься домой спасибо если не к полуночи? В этом я виновата? Я должна тебя из твоего начальнического кресла выковыривать и гнать домой?
— Поразительно, как вы, женщины, умеете всё перекручивать. Я задал тебе вопрос, на который можно ответить одним слогом. Одним!
И он опустил кулак на обтянутый льняной скатертью стол, но так тяжело опустил, что звякнули столовые приборы.
— Так я ещё и отвечать по форме должна? — взвилась я. — А ты? Ты мне ответишь? Объяснишь, что это за новая жизненная парадигма у тебя нарисовалась?
— В ней нет ничего нового. Есть коррективы, которые вносит постоянно растущий бизнес и прочие обстоятельства.
— И растущий бизнес вынуждает тебя завести любовницу?! — взвизгнула я, уже понимая, что сдерживаться сил у меня нет.
— Он не вынуждает меня делать ничего, чего бы я делать не хотел! — рыкнул супруг. — Если ты думаешь, что я буду прятаться от этих вопросов, то ты плохо меня изучила. Я анализирую обстановку и предпринимаю шаги, которые считаю нужным предпринять. Дочка Клюева — наследница громадного состояния и доверенное лицо своего отца. Они заинтересованы в сотрудничестве. Из каких соображений я должен им отказывать?
Я таращилась на него, окончательно сбитая с толку цинизмом этих слов.
— Из соображений порядочности, из любви к семье, наконец! Что за идиотский вопрос!
— Порядочность и любовь не имеют к бизнесу никакого отношения. Как и секс на стороне, — припечатал супруг. — То, что какое-то время она погреет мне постель, никак не касается ни тебя, ни детей. Начинающей деловой женщине хочется покувыркаться со статусным мужиком. Я могу ей это обеспечить. На время. Потом её страсть поутихнет, она найдёт себе новый объект для воздыханий, но к тому времени нас с её отцом уже свяжут надёжные обязательства. Это называется стратегией, Даш. Именно поэтому я не мешаю личное и профессиональное. Потому что ты не можешь понять всех этих тонкостей и пытаешься закатить скандал на пустом месте.
Если бы его слова не звучали так кошмарно цинично, я подумала бы, что это какая-то шутка. Но для шутки это было уж слишком. Слишком жестоко.
— Ты… совсем на своём бизнесе помешался, — пробормотала я. — Если ты сам веришь в то, что мне говоришь… то я действительно не знаю того человека, с которым живу.
— Это не страшно, — совершенно спокойно ответил супруг. — Тебе ничто не мешает как следует присмотреться и сделать нужные выводы.
Ещё до того, как он это сказал, вбив в крышку гроба нашего брака последний гвоздь, я уже знала, какое решение приму.
— Я уже присмотрелась, — ответила я безжизненным тоном. — И выводы сделала. И они не имеют ничего общего с твоими ожиданиями.
Муж подкатил глаза к потолку, выражая нулевую степень встревоженности.
— Выметаться? — муж посмотрел на меня с усмешкой
В его глазах затаилось недоверие. Он явно не мог вообразить себе, что я позволю себе нечто подобное.
Наш брак не был безоблачной прогулкой под майским дождём. Бывало, конечно, всякое, но чтобы это всякое доводило до подобных ультиматумов… Нет, с подобным мой муж сталкивался впервые.
А я просто отпустила вожжи и перестала сдерживать всё, что рвалось изнутри. Я столько всего замолчала, замела под ковёр в этом браке, что лучше даже не начинать вспоминать. Иначе мне пришлось бы признать, что даже самые долготерпеливые подобным мазохизмом не занимаются. Но есть всё-таки один важный момент — принося жертвы в супружестве, ты понимаешь, ради чего их приносишь. И видишь результаты своих трудов каждый день. Счастливая, дружная семья, которой в итоге все трудности по плечу.
Сейчас уже не та ситуация. Добровольский так привык к спокойствию в своём семейном тылу, что решил не сдерживаться.
— Слух тебя не подводит, — кивнула я. — И я не прошу, Игорь. Я требую. Если ты не готов меня услышать, значит, собирать вещи отправлюсь я. Мне безразлично, кто ставит эту квартиру. Но оставаться с тобой под одной крышей после подобного унижения я не сбираюсь. Это, надеюсь, понятно?
— Надо же, — протянул муж, окинув меня продолжительным взглядом. — А в тебе таки проснулась твоя давно задремавшая львица.
— Свои комплименты и слова восхищения отставь, пожалуйста, при себе.
— Ну что ж, — Игорь не спеша поднялся из-за стола. — Я старался не скатываться до пошлостей вроде криков со взаимными обвинениями и битьём посуды. Думаю, нам с тобой это в целом почти удалось. Я ни в коем случае не собираюсь настаивать. Гонишь с порога — я хожу. Остынешь — поговорим.
И вот тут, наверное, я бы отдала предпочтения крикам и битью посуды. Потому что подобные фразы ранили сильнее прямых оскорблений.
— Боишься не справиться с всплесками моей горячей натуры? — сардонически хмыкнула я. — Не нужно делать мне одолжений. Я не вижу смысла откладывать какие-либо разговоры с тобой на потом. Я своего мнения не поменяю. Ты унизил меня не только тем, что затащил к себе в постель молоденькую девицу, но и тем, что посчитал это само собой разумеющимся поступком. Я не затем замуж за тебя выходила, Добровольский, чтобы отираться на вторых ролях! А воевать за тебя с наборами дорогих имплантов я не собираюсь.
— Проиграть молодости и красоте не зазорно, — бросил муж.
Моя рука дёрнулась для пощёчины, но я вовремя себя остановила. Рукоприкладство дало бы ему повод вообразить, что его удар достиг цели.
Вместо этого я посмотрела ему прямо в глаза и раздельно произнесла:
— Я напомню тебе об этой фразе, когда молодого любовника себе заведу.
— На вызов меня подбиваешь? — осклабился муж.
— За что? — вырвалось из меня в приступе искреннего изумления. — Игорь, я просто не понимаю, за что ты так со мной поступаешь?
Его намеренная жестокость по мере нашего разговора только усиливалась, и я не могла понять, что я такого успела сделать ему, кроме того, что верно и преданно прожила в ним последние тридцать лет.
— Да ни за что, — поджал он плечами. — Просто я тебя разлюбил.
И увидев мой помертвевший взгляд, добавил:
— Ты же искренности хотела? Вот тебе правда. Столько лет с одним человеком — это утомительно, Даш. И все эти девочки… это моя передышка. Моё лекарство от скуки. Не беря во внимание, конечно, очевидные выгоды и расчёт. Но таким образом мы с тобой умудрились сохранить наш брак в относительном благополучии.
И до меня доходило. Тошнотворно медленно и тяжко, но доходило, что истинные масштабы трагедии до сих пор скрывались от меня за свежей раной предательства.
— Так… она не первая у тебя?
— Ох… святая простота, — усмехнулся супруг. — Если бы не болтливость нашей Вероники, ты так и жила бы в иллюзии, что наш брак держится исключительно твоими стараниями и на твоих плечах.
— Скотина, — выдохнула я и больше не сдерживала своих рефлекторных порывов.
Моя ладонь врезалась в его крутую скулу.
Кожу ожгло огнём, но я сдержала возглас боли и только поморщилась.
— Драматично, — ухмыльнулся Игорь и провёл ладонью по щеке. — Мне кажется, тебе пойдёт на пользу эта пощёчина. Ты хотя бы вспомнишь, каково это — сильные эмоции проявлять. Потому что в последнее время от тебя сложно было добиться хоть какой-нибудь реакции хоть на что-либо.
Я беззвучно всхлипнула и резко вдохнула, а после с шумом выдохнула, как перед прыжком.
— Развод. Я подаю на развод, Добровольский.
— Ты хорошо подумала? — он приподнял бровь, словно всерьёз давал мне время на то, чтобы при желании забрать слова обратно.
— Я подумала лучше, чем ты, — процедила я, лихорадочно ища способ надавить на него там, где побольнее. — Я разведусь с тобой так, что ты этот развод навеки запомнишь.
— Вот как? — усмехнулся он. — А детали к анонсу какие-нибудь прилагаются?
— Я похороню твою репутацию, Добровольский. И сделаю его максимально публично. Я вытащу наружу всё грязное бельё, какое только смогу отыскать!
— Ну просто львица-тигрица, — в глазах мужа стыла издёвка.
Но я вошла в такой раж, что сейчас она меня особо не трогала. Может, когда весь этот кошмар наконец-то закончится, и я останусь одна, меня просто размажет (а наверняка именно это и случится). Но сейчас я просто сама себе должна — должна отстоять этот самый, возможно, тяжёлый бой в своей жизни.
— Смеётся тот, кто смеётся последним.
— Это ты верно подметила, — кивнул муж. — Советую тебе запомнить эту фразу.
— Не пытайся меня запугать, Добровольский.
— Боже упаси, — усмехнулся супруг. — Но я всё-таки посоветовал бы тебе, Дарья, десять раз подумать, прежде чем пускаться в какие-либо авантюры. Я согласен, ситуация некрасивая. Всё быстро сползло в какой-то хаос. Если бы не Вероника, если бы ты узнала об этом как-то по-другому, возможно, мы и могли бы расстаться друзьями.
— Друзьями? — фыркнула я. — Ты систематически мне изменяешь, а я пожелаю сохранить с тобой дружеские отношения? Ты издеваешься, Добровольский? Или считаешь себя настолько ценным подарком для любой женщины на этой грешной земле, что она ещё и за честь почтёт стать жертвой твоих многочисленных измен? Что ты о себе возомнил?
— Я — реалист, Даш. Только и всего. И я действительно умею добиваться всего, на чём сосредоточу своё внимание. И напоминаю тебе об этом лишь потому что хочу уберечь от будущих проблем и неприятностей. Лишившись моей фамилии, ты лишишься всего, к чему привыкла. А если таки решишь отомстить мне за это… лишишься в принципе всего.
По моему одеревеневшему от нервного напряжения телу прошла ощутимая дрожь. За моим мужем не водилось привычки раскидываться пустыми угрозами. Он ценил своё слово и попусту никогда не болтал. Но за время нашей ссоры сейчас наговорил столько всего, что оставалось уповать лишь на его раздражение от того, что его жизнь так некстати и так внезапно усложнилась.
Добровольский ведь привык всё контролировать, всё знать и всё держать на карандаше. А тут на тебе... неожиданное разоблачение.
Разоблачение, которое, конечно, не выбило почву у него из-под ног, но вынуждало лавировать и на ходу подстраиваться под обстоятельства. О-о-о, вот этого мой супруг не любил. Он привык прогибать мир под себя, но никак не иначе.
Наверное, только этот эффект неожиданности и мог считаться сейчас тем слабым, утешительным плюсом, который я получала от ситуации. А всё остальное… об этом сейчас лучше даже не думать.
— Всего я никогда не лишусь, — я приготовилась к финалу нашей дуэли. — Да, ты прав. Если захочешь, ты можешь забрать у меня всё. Да что уж там, при желании ты можешь и жизнь у меня отобрать. У тебя вон целая армия головорезов, которых ты охраной своей называешь. Знаю я, через какие горячие точки отдельные личности проходили. Но твои угрозы меня не пугают. У меня останутся мои дети. Те, кто мне действительно предан и кто не предаст свою мать только лишь потому, что их отец живёт полной жизнью и плюёт на семью!
Не скрою, я ожидала, что Игорь скроит пренебрежительную мину, однако на рожон не полезет. Но как же много ещё во мне оставалось наивности…
— Надо же, какие у тебя интересные представления о том, как у нас всё сложилось в семье, — протянул муж. — Ну раз о детях зашёл разговор, давай поставим точку и в этом вопросе.
— Что это значит?.. — похолодела я, всматриваясь в его ледяные глаза.
— Сейчас ты поймёшь, — с лёгкой улыбкой отозвался супруг.
Он не спеша, почти небрежно вытащил из кармана свой телефон, приложил его к уху:
— Ника, зайдите с братом в столовую. Вы нам нужны.
— К чему это? — новая волна нервозности окатила меня с головы до пят. — К чему эта демонстративность?
— Даша, мы с тобой завершаем наш разговор на очень важной ноте, — пояснил супруг. — Думаю, после него мы с тобой если и будем беседовать, то лишь в присутствии адвокатов. И сейчас у нас есть шанс закрыть все самые важные вопросы между нами. Я же вижу, как ты сейчас рвёшься из этого брака. И поверь мне, я тебя не держу. Но вот с детьми ситуация действительно требует прояснения. Они у нас, как и имущество, общие.
Меня передёрнуло от такого сравнения, но я промолчала. Не было толку срываться на такие формулировки, потому что они вворачивались в его речь намеренно, чтобы вогнать в меня очередной ядовитый крючок.
Вероника с Павлом вернулись в столовую с таким настороженным видом, какой сейчас почти наверняка читался и на моём лице.
— Итак, дети, есть очень важный вопрос, который нам с матерью придётся решить прямо сейчас. Ваша мать в ближайшее время почти наверняка подаст на развод. Скандалами мне угрожает и прочая. Вы должны понимать, если дело докатится до суда, вас, вполне возможно, могу привлечь в качестве свидетелей по нашему непростому и скандальному делу. Так вот, давайте на берегу проясним, на чьей стороне вы в таком случае будете.
Первые несколько секунд дочь с сыном стояли, словно громом поражённые — слишком уж много информации свалилось на них. Первым пришёл в себя сын.
— Па… вы чего чудите-то? Какой развод? Какой суд?
Дочь лишь переводила круглые глаза с меня на отца, наверняка, понимая, что стала триггером всей этой непростой ситуации.
— Вопрос задал я, — надавил Игорь. — И я требую вашего честного ответа. Прямо сейчас.
— А твоя супруга не ворвётся сейчас и не вцепится мне в волосы? — протянула Маргарита, цепляясь за его локоть.
— Ты же знаешь, что она не приглашена. Предлагаю о ней вообще не упоминать. Вы с Дарьей не встретитесь и общаться не будете. Я хочу, чтобы ты это себе уяснила.
— Ну зачем сразу колючки выпускать? — насупилась Маргарита. — Если я тебя моложе, то это ещё не значит, что непроходимая дурочка.
— Я этого и не говорил. Просто тебе, Маргарита, пока жизненного опыта не хватает. Зато хватает самоуверенности, порой даже с избытком. Иногда это создаёт не очень желательный перевес.
— Игорь, для того, чтобы отчитывать, у меня отец есть, — помнила она без церемоний. — Мне вот только ещё в постели папочки не хватало.
— А ты умеешь слова подбирать.
Маргарита наморщила свой идеальный носик.
— Предпочитаю не баловаться намёками. Все свои. К чему эти игры?
К чему? К тому, например, что мир финансовой элиты жил по собственным законам, и те, кто не принимал правил игры, оставались за бортом, не у дел. И с этим приходилось считаться.
Но ситуация оказывается куда терпимее, когда в довесок к чувству постоянного напряжения идёт необходимость завязывать приятные знакомства. Знакомства, которые могут перерасти в нечто большее.
С Маргаритой сложилась похожая ситуация — её отец Виктор Клюев относительно недавно проявил интерес к инвестиционным проектам Добровольского и буквально сам толкнул свою дочку к нему в объятия. Та нисколько не сопротивлялась.
Игорь же… Он помнил тот вечер, когда они познакомились. Со своей прежней любовницей он успел расстаться с месяц назад и в целом был доволен тем, что какое-то время не приходилось ни в чём напрягаться, чтобы сочинять какие-то отговорки для жены. Он даже стал привыкать к такому положению вещей и уже думал, что со связями на стороне покончено.
Но Маргарита умела производить впечатление, и он не устоял.
Кто же мог знать, что эта его связь станет той самой, которая вытянет наружу и все предыдущие.
Но разгоревшийся в итоге скандал Игорь воспринял как неизбежное зло. Он чувствовал, что рано или поздно правда выйдет наружу, и сейчас, вглядываясь в наполненные слезами глаза жены, понимал, каким это было на самом деле освобождением. Больше не нужно лгать, недоговаривать и притворяться, чтобы сохранять то, что уже отжило своё. Только теперь он понимал это достаточно чётко, чтобы принять решение наконец-то завязать с опостылевшим браком.
Оставалось в целом всего ничего — поставить точку в вопросе с детьми, чтобы больше не отвлекаться на семейные склоки. Дальше делом займутся уже его адвокаты.
Ах да, угрозы Дарьи… глупости это, конечно. Из жалости он позволит ей какое-то время думать, что она действительно может как-то повлиять на ситуацию и тягаться с ним силами во время развода. Но рано или поздно все эти глупости придётся прекратить. Ему просто некогда будет отвлекаться на неприятности, которые ему готовит жена.
Как и на недоумение собственных отпрысков.
— Па… вы чего чудите-то? Какой развод? Какой суд?
Вероника с Павлом были, конечно, ошарашены такими новостями, которые для них наверняка взялись словно бы из ниоткуда. Но ничего не рождается из ничего. Их с Дарьей расставание, в конце концов, было вопросов времени. У них давно ничего общего не осталось, кроме детей.
— Вопрос задал я, — надавил Игорь. — И я требую вашего честного ответа. Прямо сейчас.
Он видел, как напряглась жена, всматриваясь в лица детей.
А там было на что посмотреть. Они совершенно не ожидали такого нажима. Предполагали, что сохранят за собой роль наблюдателей, которые отсидятся в стороне? Не выйдет. Всё-таки они тоже семья, и этот развод касается всех.
— Мы предпочли бы не выбирать сторону, — сын пытался сопротивляться, причём за двоих.
Вероника, кажется, была слишком поражена такой резкой сменой событий и сейчас таращилась в пол явно, пытаясь собрать мысли в кучу.
— Я не спрашивал вас о ваших предпочтениях. Я должен понимать, к чему мне готовиться. Ваша мать из одной ей понятного чувства благородства решила пролить свет на то, чем собирается заняться во время этой и без того неприятной процедуры. И мне нужно понять, какие меры придётся предпринять, чтобы всё не закончилось слишком уж трагично.
Дочь даже вздрогнула на его последних словах. Ну да, наверняка, как и мать, подумала что-нибудь совсем уж за гранью. Вот так, оказываеся, иметь репутацию одного из самых жёстких игроков на рынке — тебя готовы демонизировать твои же домашние.
Это ли не лишний повод развязать семейные узы и отправиться в разные стороны, чтобы не копить обиды и зло?
— Если вопрос стоит ребром, — неожиданно подала голос дочь. — То мне… я не хочу никаких лишних трагедий. И судов. И скандалов не хочу.
— И что это значит? — не выдержала Дарья.
Кажется, она не хуже его понимала, к чему ведёт Вероника.
— Мам, мы не станем свидетельствовать против отца. Если уж на то пошло, то мы в вероятных будущих скандалах ни одну сторону не поддержим. Это просто бесчеловечно — пытаться заставить нас выбирать.
— Мы с Вероникой рубаем на отца. Это же ты понимаешь?
Наверное, как ни произнеси эти слова, они всё равно звучали бы жестоковато.
Вот и тут ни откровенно извиняющийся тон, ни виноватый, едва ли не раскаивающийся вид Павла не сыграли ровным счётом никакой роли.
Дарья застыла после этих слов как соляной столб, а на её лице двигались только блестевшие от непролитых слёз глаза.
Она переводила взгляд с сына на дочь, видимо, ожидая, что дочь внесёт хоть какую-нибудь, сколь угодно скромную лепту. То ли из отчаяния хотела услышать подтверждение от неё, то ли до последнего надеялась, что ситуация не настолько паршива, какой ей представлялась.
Вероника бросила на мать опасливый взгляд и, встретившись с ней глазами, трусливо кивнула, так и не решившись озвучить своё решение.
Выходит, деньги его детишки любили больше, чем мать…
Эта неожиданная и довольно странная, но предельно честная мысль ввела его в замешательство — несвойственное Добровольскому состояние от слова совсем.
Для него жизнь давным-давно была понятна и лишена каких-либо тайн. Не было в ней прежнего очарования чего-то неизведанного, которого одновременно манило и пугало. Нет, он давно определился с тем, кто он, кто с ним и чего он хочет от жизни.
Он потому и сегодня вёл себя так — у него не было времени на сомнения, нерешительность, метания и шатания из стороны в сторону. Хотел бы сказать, что и на жалость тоже, но… но это не так.
Игорь следил за сменой эмоций на лице жены. Только незнакомые с ней люди могли бы не заметить за этим ледяным фасадом вообще ничего. Но он прожил бок о бок с ней достаточно, чтобы различать такие нюансы.
Дарья боролась. Из последних сил боролась со слезами и отчаянием. С унижением и нежеланием признавать реальность такой, какой она ей представлялась.
И всё-таки, наверное, лучше сейчас, чем потом. Так она хотя бы будет знать, чего ей ожидать, если она решит сделать неправильный выбор.
— Понимаю, — спустя целую вечность выдохнула она.
Игорь готов был поклясться, что всю эту долгую паузу она боролась со слезами и боялась что-либо вслух произносить, чтобы не выдать своего истинного состояния.
И у неё получилось.
Всё-таки сколько бы он ни иронизировал и ни пытался заставить её прогнуться под его авторитет, Дарья была женщиной со стальным стержнем. С такими всегда нелегко и от таких всегда нелегко отвязаться.
— Я могу понять вашего отца, — проговорила она неестественно ровным голосом. — Я ненавижу его за то, через что он заставляет меня проходить, но я его тем не менее понимаю. О своём бизнесе он печётся куда больше, чем о семье. Так было всегда, просто сейчас его приоритеты окончательно сместились в сторону деловой стороны жизни. Даже все эти девочки-мотыльки… все они по ту строну личного. Он их тащит в постель из-за выгоды. Ты меня, Игорь, поправь, если я что-то неправильно поняла.
И она перевела на него взгляд — мёртвый, остановившийся.
Добровольский лишь выгнул бровь, мол, он не собирается ни опровергать это, ни подтверждать, но под своей крепко сидевшей маской непоколебимой уверенности в себе восхитился тем, как она доигрывала свою партию. Через не могу, через боль, через рвавшиеся наружу слёзы.
— Молчание — верный знак, — заключила жена, так и не дождавшись ответа. — Так вот, поступки и решения вашего отца мне совершено понятны. Но что касается вас…
Павел и Вероника потупились, будто провинившиеся подростки. В глаза матери они смотреть не могли. Ну хоть какой-то намёк на то, что совесть у них ещё окончательно не отмерла.
— Я возложу эту вину на себя, — сказала Дарья с мрачной торжественностью. — Почему-то думала, что воспитывала вас по-другому. Оказалось, всё совершенно не так. Оказалось, что у вас совершенно иные приоритеты. Что ж… вы взрослые люди. Это ваш осознанный выбор.
— Мам…
— Не нужно, — оборвала она попытку Вероники хоть что-нибудь отыграть в этой партии.
Он слышал панику в голосе дочери. Сейчас трещала по швам и рвалась самая крепкая связь — связь матери с её детьми.
— Ничто не сможет смягчить или скрасить ваше решение. Никакие оправдания и объяснения. Если вы считаете по-другому, то мы с вами действительно живём в совершенно разных системах координат. Мне очень больно это осознавать, но такова действительность. И я её принимаю.
Чёрт, он не рассчитывал, что всё зайдёт так далеко. А ещё он считал, что дети отыщут какую-то середину, не взвалят неприглядную правду на материнские плечи с такой незамутнённостью.
— Мам, но нам же нужно на что-то жить, — не сдавался Павел. — И жильё на что-то оплачивать, и остальные расходы. И… и это всё же отец!
Нет, сыну ещё далеко до мастера ведения переговоров.
— Рад, что мы этот вопрос прояснили и, полагаю, закрыли, — отозвался он будничным тоном.
Пора сворачивать разговор. Ему самому, если бы он осмелился себе в этом признаться, становилось тяжеловато за раз переварить столько эмоций. Ощущение разболтанности и гудящая от мыслей о пережитом голова ему уже обеспечены.
Дарья отвернулась и отшагнула к окну — то ли не могла больше смотреть на детей, то ли хотела спрятать подступившие слёзы.
— Так отчаянно хочешь почувствовать себя хозяйкой положения? Или мечтаешь хоть чуточку отыграться?
Смотрю на его хищный оскал и мечтаю на самом деле лишь об одном — как следует врезать по этой самодовольной роже. Стереть с неё эту непререкаемую уверенность в себе, в своей святой неприкосновенности.
Боже, мы ведь сами в этом виноваты. Я в этом виновата! В том, что Добровольский чувствовал себя императором на троне. Мы сами для него его воздвигли и, приняв под белы рученьки, на него усадили.
Добытчик, кормилец, благодетель.
В рот ему заглядывали. Как и все, кто его окружал. А он всегда принимал это как должное. Как нечто, что причитается ему едва ли не по праву рождения. Так стоит ли удивляться, что теперь всё это наше подобострастие и раболепие выходило нам боком?
— Я хочу съездить тебе по морде и желательно выбить пару зубов, — ответила я, даже не подумав скрывать свои истинные мысли. — Может же человек помечтать?
Вместо того, чтобы выплюнуть мне в лицо какое-нибудь новое оскорбление, муж неожиданно шагнул ко мне и, пользуясь моим замешательством, подцепил указательным пальцем мой подбородок.
— Ох, Дарья, ты меня искушаешь.
Он… намекает на то, что ударил бы в ответ? От шока меня на пару секунд парализовало, до того жуткой показалась догадка.
Но она оказалась неверной и оттого ещё более шокирующей.
— Что же ты все эти годы скрывала от меня свою тягу к жестокости?.. Признаюсь, меня это даже заводит.
И жёсткую линию его губ тронула лёгкая усмешка.
Это вывело меня из кратковременного ступора. Оттолкнув его руку, я попятилась и зашипела:
— Пошёл вон! Вон! Вон! Пошёл вон, чёртов извращенец!
— Хах! — Добровольский выпрямился и пожал плечами. — Не припомню, чтобы ты когда-нибудь жаловалась на мои извращения. В постели ты всё чаще стонала, чем шипела. Успела забыть?
И не дожидаясь, пока я отвечу, развернулся и пошагал к выходу.
Меня колотило от смеси гнева и отвращения. Мысли путались, и хотелось просто рвать и метать, притом в прямом смысле этого слова. Наверное, даже битьё посуды сейчас показалось бы мне пустой полумерой. Нет, я бы ему об голову развалила парочку стульев, прежде чем хоть чуточку успокоиться.
Но, к сожалению, не могла сейчас позволить себе роскоши разъяриться и разнести полквартиры. Тем более что это пока ещё моя квартира.
Я слышала голоса в прихожей, но сейчас воспринимала их как отдалённый гул. Кровь шумела в ушах, и какое-то время я не могла ни на чём сосредоточиться. Но спустя целую вечность входная дверь хлопнула, а в двери столовой сунул нос Павел.
— Мам…
Если бы я не была так разъярена, унижена и разбита, наверное, усмехнулась бы. Сын сейчас походил на набедокурившего школьника.
— Позови сестру, — выговорила я сквозь сцепленные зубы.
Он даже не подумал переспрашивать. Исчез, и пока с собиралась с силами для финального объяснения, вернулся уже с семенившей следом Вероникой.
— Удивлена, что вы не отбыли вместе с отцом, — я выпрямилась и ухватилась рукой за спинку стоявшего рядом стула.
Земля под моими ногами плыла, и ощущение было такое, что я вот-вот грохнусь в обморок. Обидно будет. Получается, не выстояла всего несколько последних минут.
— Да как мы могли? — искренне удивился Павел. — Мы же… ну, мы как-то путём и не объяснились. Мам, мы с Вероникой понимаем, как всё это прозвучало…
— Правда? — у меня хватило сил усмехнуться. — Вы действительно так считаете? Вы уверены, что понимаете, каково это, когда твои родные дети тебя предают? Вам когда-нибудь наживо вскрывали грудную клетку и вытаскивали оттуда ваше и без того кровоточащее сердце? Нет? Ну так, значит, ничего вы не понимаете.
Дети стояли передо мной, пришибленные моим омертвевшим, обесцвеченный голосом.
— А ведь я ещё колебалась. Думала, это слишком жестоко — просить от вас сторону выбрать. А на самом деле оказалось, что всё проще простого. Вы давно всё решили. Ну или отец решил всё за вас. Разницы особой не вижу.
— Мам! — в отчаянии воскликнул сын. — Ну ты же понимаешь, что без поддержки отца у нас с Никой нет никаких перспектив!
— Чушь собачья! — крикнула я. — Так ты всего лишь оправдываешь своё нежелание делать что-то самостоятельно! Вы привыкли сидеть на папочкиных деньгах. Вы, оба! Настолько привыкли, что ради сохранения своих тёплых местечек отвернётесь от матери. Что ж… ваш выбор. Вам за него и ответственность в итоге нести.
Дети таращились на меня, явно ожидая какой-то конкретики. Они действительно привыкли, что всё решалось за них.
— Больше вас не держу, — добавила я. — Семейный обед официально окончен. Или я вам десерт задолжала?
— Идём, — шепнула Вероника брату и потянула его за локоть.
Сын ещё порывался что-то сказать, но слова не шли на язык. Так и не сумев подобрать нужные, он пробормотал какие-то дежурные сожаления, которые тут же вылетели у меня из головы, и поддался уговорам сестры.
Спустя несколько минут возни в прихожей дверь за ними закрылась, и я наконец осталась одна.
— Да, — хрипло выдохнула я в телефонную трубку.
— Даш?.. — с опаской прозвучал в трубке голос коллеги. — С тобой всё в порядке?
Я приняла сидячее положение и отёрла лицо. Кожу немилосердно стянуло от частично высохших слёз.
— Да. Да, Марин, всё в порядке. Что-то в приюте случилось?
— А? А, нет. Нет, ничего не случилось. Я просто решила тебе позвонить, чтобы порадовать.
Мне вдруг стало неимоверно смешно. Не потому что подруга действительно сказала что-то смешное, а от одного безумного предположения, что сейчас, после всего произошедшего, хоть что-то в этом жестоком мире могло меня порадовать. Потому что нет, не могло.
— Чем?
— Да вот… к вечеру нам на счёт от какого-то анонимного благодетеля такая сумма упала... что я просто руками развела. Надеюсь, это никто номером карты и суммой перевода не ошибся. Впечатление, знаешь, такое, что у кого-то палец на кнопке «0» застрял.
У меня не было сил похихикать над шуткой подруги.
— Надо же, — заставила я себя отреагировать. — Это же… это замечательно. Но только в том случае, если не ошибка, конечно.
Слова сейчас полегче шли на язык, и я обрадовалась, что почти не приходилось хватать ртом воздух. Я столько рыдала, что на какое-то время ни вдохнуть, ни выдохнуть нормально не могла.
Сейчас я сидела на жёстком диванчике у не зашторенного окна и слепым взглядом блуждала по окунувшемуся в сиреневые сумерки городу.
Моя жизнь сегодня закончилась. А Марина сейчас напоминала, чтобы я с выводами не спешила.
Возможно, она закончилась для меня как для жены и даже в чём-то как для матери, но в том, что касалось приюта… Как бы ни было мне больно, страшно и тяжело, я не могла бросить приют. Нашим питомцам больше не на кого рассчитывать. Скольких из них мы буквально с того света вытаскивали. Сколькие из них благодаря нам обрели собственный дом и любящую семью.
Я вовремя напомнила себе обо всём этом и снова, уже куда увереннее, отёрла щёки пока ещё подрагивавшей от пережитого ладонью.
— Ты… поручи кому-нибудь следить за корреспонденцией. Вдруг и правда ошиблись.
— Да, конечно. Но, господи-бое. Я надеюсь, что нет!
И Марина похихикала, чуточку согрев мне сердце своим неизменно хорошим настроением. У неё, кстати, в жизни тоже всё было далеко от идеала, но она никогда не позволяла себе унывать.
— Держи руку на пульсе.
— Ага. Ты… завтра приедешь?
Я закусила губу, не позволяя себе спешить с ответом. Но если завтра я останусь наедине с собой и собственными мыслями, я просто чокнусь.
— Обязательно. Наверное, с утра.
— Отлично! — обрадовалась Марина. — Кстати, завтра обещали прислать черновой материал по тому репортажу, который у нас снимали. Как раз оценим и при необходимости правки внесём.
— Договорились, — согласилась я, с благодарностью ухватившись за эту уважительную причину действительно не запираться со своей скорбью наедине.
Но испугалась, что переоценила себя, когда наутро разлепила свинцовые веки.
Никогда ещё в жизни я не испытывала такого отчаяния от необходимости встречать новый день…
Отключив будильник, откинула одеяло и какое-то время просто лежала пластом, таращась в безразличный к моим страданиям потолок.
Всё вокруг ощущалось зыбким и нереальным. Мёртвая тишина большой опустевшей квартиры сводила с ума.
Воспоминания вчерашнего дня наползали на меня угрожающей тенью, хватали за обнажённые нервы и скручивали всё внутри меня в тугие узлы.
Но вот так и куются алмазы, верно ведь? Под неимоверным, нечеловеческим напряжением. Если сумеешь выжить сейчас, станешь сильней... Может, даже выработаешь какой-никакой антидот…
Я оторвала гудящую голову от подушки и, шатаясь, пошлёпала в душ. А уже спустя пару часов, как броню надев на себя строгое серое платье, входила в офис нашего приюта.
Я была уверена, что никто вокруг ничего не заметит. Что для всех я буду выглядеть так, как обычно. Но войдя в кабинет к Марине, осознала ошибку.
Взглянув на меня, она, кажется, и сама побледнела.
— Батюшки… — пробормотала. — А ну-ка, входи! Входи и закрой за собой дверь.
— Марин, прошу тебя. Не смотри на меня так.
При одном только взгляде на подругу у меня начинала разыгрываться паранойя. Я-то была уверена, что со стороны никому ничего не понятно, а теперь засомневалась, а не потому ли таксист с таким подозрением косился на меня в зеркало заднего вида…
Может, гадал всю поездку, по указанному адресу меня везти или в скорую…
— Извини, но не получится, — подруга выскочила из-за стола, подхватила один из стоявший в ряд у стены стульев и приставила к своему рабочему столу.
— Вот, садись.
— Да не носись ты со мной так, пожалуйста. Я же не инвалид.
— Да у тебя глаза инвалида! — воскликнула подруга и тут же потупилась. — Извини, ты понимаешь, о чём я.
Смутно, но я догадывалась о чём она говорила.
Плохо, что на дворе зима, а не лето. Солнечные очки спасли бы моё положение. Правда, с тем, что творилось внутри, они бы, конечно, не совладали.
— Вот я же чуяла. Сердцем своим чуяла, что-то стряслось. У тебя голос был какой-то... ну, деревянный, понимаешь? Я будто не с живым человеком говорила вчера.
— Не драматизируй так сильно, пожалуйста.
— А ты, пожалуйста, расскажи, что стряслось.
Знать бы, с чего начать.
Но пока Марина хлопотала, готовя для нас чай, и мне не приходилось встречаться с ней взглядом, чтобы видеть в нём отражения собственного горя, я кое-как умудрилась в общих чертах описать ей всё, что случилось.
И этого вполне хватило, чтобы впечатлить её до такой степени, что когда включенный чайник наконец закипел, она даже ухом не повела.
— Даша…
— Я знаю, — кивнув, я относительно небрежным жестом смахнула со щеки слезинку. — Я только прошу тебя никому, вот вообще никому об этом не говорить.
— Да тьфу на тебя! — возмутилась подруга. — Даш, ну за кого ты меня принимаешь? А вообще я сама в таком шоке, что просто… мне нужно какое-то время, чтобы переварить.
Мы помолчали, и она спохватилась:
— Так зачем же ты тогда вышла сегодня? Господи, Даш, да тебе надо...
— Что? — перебила я её с неожиданной силой. — Забаррикадироваться в квартире и никого к себе не подпускать, пока не отболит? А если никогда не отболит? Такое… такое сложно пережить, не оставшись в душе полным калекой. Я просто пока стараюсь всё это гнать от себя. Поэтому я не могла бы дома остаться. Я бы сдурела.
Марина закивала.
— Да. Да. Теперь понимаю. Ну прости дуру. Я совсем растерялась. Господи, про чай забыла совсем.
Она метнулась к чайнику и плеснула кипяток в кружки с заваркой.
— Даш, я могу тебе чем-то помочь. Кроме, конечно, того, чтобы работой тебя загрузить.
Я печально усмехнулась и медленно покачала головой.
— Вряд ли. Тут только ждать и надеяться, что как-то затянется.
Подруга бросила на меня нервный взгляд
— Слушай, тогда... может, ты бы не стала одна оставаться? Может, ко мне бы хоть на время перебралась?
— Боишься, что я могу руки на себя наложить? — предположила я мрачно. — Врать не буду, на самом дне такие мысли мелькали. Но я, Марин, слишком для такого трусиха. А ещё у меня всё внутри полыхает от гнева.
— Мстить собралась? — охнула подруга.
Как заманчиво звучало такое предположение. Но мстить Добровольскому — всё равно что грозить кулаком богам Олимпа. Мои попытки ославить его наткнутся на оперативное противодействие. Кому как не мне было знать, на что способны его вышколенные юристы.
— Добровольскому? — хмыкнула я. — Всё, на что я сподобилась, это угрозы. Которые, сама понимаешь, ни к чему не привели. Он надо мной посмеялся.
— Вот же сволочь! — вспыхнула подруга.
— Да нет, он тот же Добровольский, которого я знала. Просто сейчас образ дополнился, — я шмыгнула носом, опасаясь, что слёзы застанут врасплох. И, наверное, для меня это даже плюс. По крайней мере, я знаю, чего от него ожидать.
— Ну ладно, если не месть, то что тогда делать? — подруга поставила кружки на стол и машинально придвинула ко мне конфетницу. — Всё как есть оставишь?
— Как есть, уже не будет, Марин, — я обхватила ладонями чашку и тут же их убрала.
Горячо. До невыносимости.
Прямо как у меня на душе.
— Не будет. Я возвращать ничего не стремлюсь. Я буду строить новую жизнь. Свою. Новых предателей в неё не пущу.
— Ох, Дашенька…
Подруга смотрела на меня едва ли не с жалостью.
Но вот эту жалость я не стала бы отвергать. Я знала, что у неё за меня сердце болит. Марина искренне за меня переживала и никогда не стала бы оскорблять пренебрежением к тому, что я переживала.
— Не смотри на меня так, — попросила я мягко. — Правда. Я чувствую себя не так плохо, как выгляжу.
— Тебе незачем передо мной храбриться, — покачала она головой. — И дело не в твоём внешнем виде. Если хочешь знать, в том и беда, что выглядишь ты сногсшибательно. Меня глаза твои напугали. Мёртвые они у тебя сейчас, Даш, понимаешь? Мёртвые. Неживые.
— Очень драматично звучит.
— Правдиво звучит. Говорю, как есть.
— Ладно, правдорубка моя, — я отпила из своей кружки, заставив себя поверить в то, что это поможет. — Давай хоть ненадолго отвлечёмся от моей семейной трагедии. Чтобы я совсем с ума не сошла. Скажи мне лучше, что это за сумма такая. И от кого она.
Подруга ответила мне долгим скептическим взглядом, словно бы говорившим: «Серьёзно? Будем дела обсуждать?»
Я уставилась на неё в ответ, пока она не сдалась.
— Ладно. Как хочешь. В конце концов кто я такая, чтобы условия тебе диктовать? Всего лишь лучшая подруга, у которой от таких новостей тоже сердце разбилось.
— Отличный ход, манипуляторша. Но это не сработает. Рассказывай.
Марина сдалась и повернулась к монитору компьютера, поклацала мышкой и наконец пожала плечами.
— Нет. Информации о благодетеле как не было, так и нет. Взнос анонимный. Я уже жалею, что такая функция существует. Любопытство так и разбирает.
— Хм… — я сделала ещё один глоток и будто бы действительно почувствовала себя бодрее.
— Может, ещё объявится… — с надеждой предположила Марина. — Даже сопроводительного сообщения никакого не оставили. Ну вот просто тайна-загадка.
— Ну, сделать с этой тайной мы пока ничего не можем, — резонно заметила я. — Можем только от всей души поблагодарить этого незнакомца и понадеяться, что он понимает, насколько это для нас щедрый подарок. Что нам ещё остаётся?
Марина развела руками.
— Обидно.
— Мы можем этого анонима в нашей социальной рекламе как-нибудь упомянуть, — предложила я. — Поставить в пример, как-то отметить такой финансовый подвиг.
— Слушай, — Марина взглянула на меня с тревогой. — А при таком-то афишировании нами органы не заинтересуются? Скажут, кто это вам так щедро отсыпал? Вы тут денежки не омываете через свой приют?
— Марин, ну у тебя и воображение, — усмехнулась я.
— Ты не смейся. В жизни чего только не бывает.
— Это уж точно, — шепнула я и снова нырнула носом в кружку.
Помолчали.
— Ладно. Чёрт с ним. Спасибо тебе, таинственный незнакомец. Ну, или незнакомка. Мы на такие деньги целый год, не зная бед, проживём.
— Или расширим приют, — предложила я.
— Вот я так и знала! — Марина ткнула в меня пальцем и рассмеялась.
К ней возвращалось хорошее настроение. Видит бог, мне это сейчас было нужно как никогда. Марина всегда меня подзаряжала своей энергией, своим оптимизмом она помогала мне переживать самые трудные времена.
— Это всего лишь теория. Ни на чём не настаиваю, — я скривила губы в ответной улыбке.
— Да ладно тебе! Я, между прочим…
Стук в дверь оборвал её на середине фразы.
— Открыто!
В дверях появилась голова Ирины, одной из наших штатных помощниц:
— Марина Евгеньевна, Дарья Сергеевна, доброе утро. Там… в главной зале посетительница. Из состоятельных. Говорит, хотела питомца себе присмотреть.
— Пусть присматривает, — дала своё согласие Марина. — А ты сама боишься с ней контактировать?
— Да нет, не в этом дело, — мотнула головой Ира. — Она просто… попросила, чтобы к ней кто-нибудь из руководства вышел. Говорит, хотела бы пообщаться.
— О-о-о-о… — осенило Марину. — А вот, кажется, и наша благодетельница нарисовалась. Как быстро раскрылась великая тайна!
Но когда мы вместе с Мариной вышли в главную залу, оказалось, что визит нам нанесла вовсе не благодетельница…
— …даже не знаю, — донёсся до меня обрывок фразы, произнесённой мелодичным женским голосом. — Хотелось бы породистую.
— Есть и породистые, — успела ответить Наташа, сопровождавшая посетительницу. — Мы вам всех покажем, и вы сможете выбрать.
Мы с Мариной успели переглянуться, прежде чем вышли из-за угла в залу, смежную с той, где содержались наши питомцы.
Обладательница мелодичного голоса обернулась. Высокая, стройная, очень красивая. Молоденькая, по возрасту примерно ровесница Вероники.
Но элегантный брючный костюм, идеальная укладка, аксессуары и макияж просто кричали о больших деньгах. Мне это несложно было на глаз определить после столько лит совместной жизни с бизнесменом. В конце концов я не один светский раут с Игорем посетила.
— Добрый день, — поздоровались мы.
Стоявшая в пол-оборота к нам посетительница обернулась.
— Добрый день, — на её губах заиграла лёгкая улыбка, но я бы не назвала её открытой и уж тем более дружелюбной.
Хм…
— Нам сообщили, что вы хотели увидеться с руководством, — взяла на себя инициативу Марина.
Ей не терпелось подтвердить свою теорию о щедром спонсоре-анониме.
— Всё верно, — кивнула обладательница идеальной укладки. — Я хотела увидеться с Дарьей Вороновой.
Мои брови сами собой подпрыгнули вверх. Я эту девушку точно не знала. На лица у меня память хорошая, тем более когда речь о таких красивых лицах.
— Неожиданно, — я улыбнулась в ответ. — Это я. Вы… наедине хотели со мной пообщаться?
От меня ведь не укрылось, что она конкретизировала запрос. Не просто увидеться с руководством, а пообщаться конкретно со мной.
— Пожалуй, — кивнула она.
— Давайте я вас к нашим питомцам проведу, — я сделала приглашающий жест в сторону смежного помещения. — Там сможем и пообщаться.
— Отлично, — посетительница подождала, пока я с ней поравняюсь, и мы, покинув остальных, вошли в комнату с просторными вольерами и зоной для прогулки.
— Вряд ли ошибусь, если скажу, что мы с вами точно незнакомы, — я повернулась к гостье, пока она закрывала за собой дверь.
— Не ошибётесь, — подтвердила она и повернулась ко мне, сделала пару шагов от закрытой двери, огляделась. — Я потому сюда и приехала. Чтобы с вами хоть чуточку познакомиться.
Мне не пришлось долго гадать, чем я обязана.
— Извините, забыла представиться. Меня зовут Маргарита. Маргарита Клюева.
Я услышала сказанное, но смысл дошёл не сразу. Осознание опускалось на меня постепенно, но успело погасить рефлекторный порыв сообщить посетительнице, что её имя и фамилия мне смутно знакомы.
— Клюева… Маргарита.
На пухлые губы выползла улыбка.
— Вижу, вы поняли, кто я такая. Не удивляйтесь, что я тоже кое-что знаю. Игорь мне рассказал, что вчера у вас был непростой разговор.
Мир у меня перед глазами основательно пошатнулся. Первым — безусловно трусливым — порывом было кинуться прочь из помещения, просто сбежать, чтобы не иметь дела с тем, что выглядело как продолжение самого моего страшного кошмара.
Но я осталась стоять. И лишь руки конвульсивно сжались в кулаки.
— Прежде чем продолжить наше общение, — выговорила я с фальшивым спокойствием, — мне хотелось бы уточнить. Вы приехали сюда не за питомцем?
Хотя сейчас я всерьёз сомневалась, что отдала бы ей хоть кого-нибудь из наших малышей.
— Наверное, всё будет зависеть от того, приглянется ли мне хоть кто-нибудь, — пожала плечами Маргарита Клюева. — Но не буду скрывать, в первую очередь я приехала к вам.
— Зачем?
— Мне захотелось увидеться с вами. Увидеться и пообщаться.
— Ещё раз. Зачем?
Наверное, если бы это было в моих физических силах, я бы вся иголками пошла. Или шипами. Мне хотелось ощериться и зашипеть, как кому-нибудь из наших питомцев. Я чуяла исходившую от Клюевой скрытую агрессию. Она умело её прятала под слоями вежливости, но на самом деле подобное скрыть невозможно. Намерение, оно чувствуется, сколько его ни маскируй.
— А вы жёсткий переговорщик, — усмехнулась красавица. — Но это не страшно. Мне и не такие, Дарья Сергеевна, попадались. Кстати, я могу вас звать просто Дарьей или продолжим этот официоз?
— Предлагаете отбросить официоз? — внутри меня всё напружинилось, но виду я не подала. — Вы хотите стать мне ближе или подружиться?
— Хочу, чтобы вы не испытывали неловкости от разницы в возрасте, — мастерски парировала посетительница.
О, она была хороша. Она была хороша не только во всём, что касалось её эффектной внешности. Теперь я понимала, что передо мной не заурядность в красивой обёртке.
Совершенно неудивительно, что она Добровольского так зацепила. Он любил вызовы, он любил покорять, он любил преодолевать сопротивление.
Не знаю, как было всё между ними и долго ли сопротивлялась эта длинноногая крепость, прежде чем эффектно пасть к ногам покорителя, но я уверена, момент победы стоил того.
На языке от этих мыслей появилась ощутимая горечь, но я не дала себе шанса на самосаботаж. Сейчас не время рассыпаться на осколочки перед той, которая сама определяла себя на роль моей соперницы.
Я соперничать ни с кем не собиралась. Пусть забирает Добровольского с потрохами. Мне этот завоеватель больше не нужен.
— Очень мило, что вас моя неловкость заботит, — ответила я идеально выверенным любезным тоном. — Ещё немного, и я почувствую себя обязанной вам за заботу. Сжальтесь. Давайте лучше перейдём к делу. В наш приют обычно приходят питомцев себе выбирать. Есть ещё те, кто готов оказать волонтёрскую помощь. Вы случаем не из таких?
Маргарита скривила свои идеальные губы.
— У меня нет столько свободного времени, чтобы тратить его на волонтёрство.
— Нет? — деланно удивилась я. — Очень жаль. Лишние руки нам пригодились бы. Тогда, значит, питомца будете выбирать?
— Вы действительно готовы с им развестись? — в льдисто голубых глазах горело не просто праздное любопытство.
Начнём с того, что исключительно из праздного любопытства она бы сюда и не явилась. У Клюевой была какая-то конкретная цель, которой она со мной, конечно же, не спешила делиться.
— Вы о своём любовнике говорите?
Она втянула воздух ноздрями, будто стала свидетельницей исключительно неделикатного поступка.
— Вы готовы безо всяких колебаний расстаться с мужем? Предполагаю, не бесплатно? Собираетесь с ним судиться? Требовать свою половину?
Мне вдруг сделалось смешно от этих вопросов.
— А что вас беспокоит, душа моя? — усмехнулась я и, сцепив пальцы в замок перед собой, покачалась на сносках. — Переживаете, что он из-за вас на половину состояния обеднеет? Тогда он резко вам разонравится?
— Вы думаете, я с ним из-за денег?
— Я, представьте себе, понятия не имею.
— Я люблю его, Дарья.
— Тогда мне вас жаль.
Её бледное лицо с гладкой фарфоровой кожей так и вспыхнуло румянцем, будто я пощёчину ей залепила.
— И можно узнать, почему?
Не скрою, мне доставило удовольствие её лёгкое замешательство. Клюева росла с золотой ложкой во рту. Она привыкла, что жизнь стелилась ей под ноги роскошным персидским ковром и никто на пути вставать до сих пор у неё не осмеливался. А если такие даже и были, Маргарита почти наверняка обладала всеми необходимыми навыками, чтобы такие незначительные препятствия устранять.
Но всё в жизни когда-нибудь случается в первый раз. В том числе препятствия, которые с наскока не поддаются.
— Предполагала, вы достаточно искушённая и умная для ого, чтобы самой догадаться, — не удержалась я от отравленной шпильки.
Да и к чему было отказывать себе в удовольствии. Я ведь знала, что шпилька эта никакого вреда ей всё равно не принесёт.
— Если вы действительно в него влюблены, вам стоит приготовиться к тому, что взаимность вам не гарантирована. Но мне сложно поверить, что вы настолько наивны, чтобы верить в большую и чистую любовь, из-за которой он решил с вами мне изменить. Для Добровольского вы — часть его бизнес-стратегий. В чём бы они ни заключались. И если будете относиться к этому соответственно, сердца это вам не разобьёт.
— Вы ревнуете или завидуете?
— Вы сделали любопытные выводы.
— Между вами давно нет настоящих чувств и взаимности нет, поэтому вы пытаетесь отравить то, что есть у нас.
Я смотрела на Клюеву и с запозданием понимала, что это не блеф. Она действительно старалась привязать Добровольского к себе всерьёз и надолго. Без учёта его планов и взглядов.
Но это не моя проблема, не моя беда. Пусть разбираются сами.
Поэтому в ответ на её слова и с улыбкой ей предложила:
— Может, всё-таки щеночка посмотрим?..
— Что это?
Игорь с недоумением разглядывал крохотного щенка, которого Маргарита держала на руках. Она сюсюкалась с ним, как с младенцем.
Это не то чтобы его раздражало и он не то что был против питомцев в доме, тем более что не планировал в этом доме так уж часто и надолго задерживаться, но в целом подобные вещи обсуждаются, прежде чем принимаются какие-то конкретные шаги.
Он пока не привык к тому, что Маргариту ещё только предстояло приучить к его правилам. С Дарьей и детьми всё было куда легче. Они давно и чётко знали все правила. Никто никому в этом плане никогда не перечил. А тут… начинай сначала.
— Это не что, а кто. Познакомься с Мальчиком.
— Мальчиком, — повторил он и выразительно посмотрел на неё.
Вместо ответа Маргарита сунула ему щенка едва ли не под нос.
— Посмотри, какая прелесть! Он породистый, кстати. Совершенно здоровый, все нужные прививки сделаны. Паразитов нет. Хоть и найдёныш.
Игорь скривился.
— Ты его что, на улице подобрала?
Маргарита захихикала, снова прижав пушистого малыша к себе.
— Ну ты чего? Как бы я умудрилась на улице его подобрать и знать о прививках? Нет, конечно, у него все документы с собой и даже переноску выдали. Я его из приюта забрала.
Игорь подавил в себе почти неконтролируемое желание закатить глаза под потолок.
Поразительно. Это какой-то знак от мудрой Вселенной, который ему ещё только предстояло расшифровать?
Дарья целый питомник вот таких блохастиков содержала. В своё время настаивала на том, чтобы сделать это собственными силами. Он не стал настаивать и возражать, хотя с его помощью она бы обустроила этот приют вдвое быстрее.
Вместо этого он просто анонимно скидывал им на счёт не вызывавшие подозрения суммы.
Но это всё в прошлом. Он думал, что с приютами в его жизни покончено. И вот на тебе.
— Слушай, такие вопросы вообще стоило бы прежде со мной обсуждать.
Маргарита захлопала ресницами.
— Хочешь сказать, ты бы мне отказал?
— Нет, я не это хочу сказать. Но этот момент для меня принципиален. Мы будем вместе жить в этой квартире, и в таких важных вопросах, как появление питомца, стоит учитывать мнение обеих сторон. Ты так не считаешь?
Маргарита усмехнулась, как ему показалось, с некоторой горечью, которую она, впрочем, попыталась как можно тщательнее замаскировать, снова чмокнув щенка в пушистую макушку. Тот, надо сказать, совершенно не возражал.
— Игорь, ты думаешь, я не понимаю, как будет выглядеть наша с тобой совместная жизнь?
Добровольский позволил себе приподнять бровь, выказывая вежливый интерес к её последующему объяснению.
Маргарита на это фыркнула и покачала головой.
— Я в среде таких акул, как ты и мой папочка, выросла. Я знаю, как строится ваша личная жизнь. Эта квартира… это просто перевалочный пункт для тебя. Ты почти не будешь тут появляться. И я прекрасно отдаю себе в этом отчёт. И я это принимаю. Но мне нужен компаньон, Добровольский. Кто-то, кому я дарила бы своё нерастраченное тепло.
— А на меня ты его растратить не хочешь?
— Я дарю тебе страсть. И много ещё чего, включая вот это роскошное тело, — и для пущего подтверждения она вильнула бёдрами. — Но вот что касается нежностей… ты же этого не переносишь.
— Вот это заявление, — протянул Добровольский. — И откуда такие далеко идущие выводы?
— А я наблюдательная, — усмехнулась она. — И опыт имеется. Говорю же, я выросла среди таких, как ты. Я вашу внутреннюю пустыню исходила вдоль и поперёк. Знаю, что вам нужно. Знаю, чего вы ждёте.
Игорь окинул её продолжительным взглядом.
— А вдруг мне она от тебя всё же потребуется?
— Что?
— Нежность.
Маргарита фыркнула:
— Игорь, даже слово это в твоих устах звучит… неестественно. Ты не создан для нежностей.
Вот так. Безапелляционно.
Странно, но Дарья так не считала. И он не считал — до этого момента. Выходит, по мнению Маргариты, он на нежность сам не способен и в нежности не нуждается?
Было о чём задуматься. Но не сейчас.
— Так он из приюта? — Игорь указал подбородком на откровенно заласканного щенка.
— Ага. Поразительно даже, кто мог бросить такую-то прелесть.
— А что за приют? И как ты умудрилась на него набрести?
Маргарита посмотрела ему прямо в глаза.
— Да я не набредала. У меня был адрес. Это приют Дарьи, твоей почти бывшей жены.
— Ещё раз, — низким голосом потребовал он, впившись в Маргариту испытующим взглядом.
— В смысле? — захлопала ресницами она, продолжая тискать окончательно разомлевшего от такого внимания щенка.
То ли притворялась, то ли действительно не поняла, с чего это он сделал стойку. Но Маргарита дурочкой не была. Не замечал он за ней прежде такой недогадливости.
— Повтори.
— Что? Что у меня был адрес? У меня был адрес. И я взяла щенка из приюта твоей жены Дарьи, — совершенно спокойно повторила Маргарита.
Она наконец отцепила от себя щенка, опустила его в заранее приготовленную лежанку с высокими бортами и, отряхнув свой костюм, выпрямилась.
И ты сообщаешь мне эту информацию так, будто в этом нет ничего странного или ничего, что требовало бы объяснений?
Он сам чувствовал, как напряжение сковало все его мускулы, хотя пока ещё не понимал, почему произошло то, что произошло. Просто, видимо, предчувствие срабатывало — он не ожидал от будущих открытий по этому вопросу ничего хорошего.
— И как это понимать? Какого чёрта ты попёрлась именно в этот приют? В городе что, мало любых других приютов для бездомных собак?
Маргарита дёрнула уголком рта в явном неодобрении:
— Как грубо… Извини, но не припомню, чтобы ты мне запрещал общаться с твоей супругой. И уже тем более посещать какой-либо конкретный приют.
— Зачем ты поехала именно к ней? — процедил Игорь, чувствуя, как выходит из себя.
Прежде её смелость и отсутствие желания и необходимости пресмыкаться перед чьим-либо авторитетом его восхищали, сейчас — раздражали.
— Затем, что у них очень большой выбор питомцев. Я сайт приюта вдоль и поперёк изучила.
— Это ложь. Щенок не был целью.
— Ну надо же, как ты уверен в том, что именно тебе известно истинное положение дел, — хмыкнула Марго. — Ну ладно. Я же понимаю, что от тебя всё равно ничего в итоге не скрыть. Сайт я могла изучить, а вот жену твою — нет. Поэтому и поехала.
— На черта? На черта тебе её изучать?
— Хотела понять, что за женщина так долго владела твоим умом и сердцем. Хотела увидеться с ней. Хотела с ней пообщаться.
Игорь раздул ноздри, пытаясь совладать с всколыхнувшимся со дна души тёмным гневом. Он ненавидел такие вот ситуации. Он не приветствовал чужих инициатив там, где о них никто не просил. И уж тем более когда дело касалось его личной жизни.
— Тебе не следовало этого делать. Я этого не одобряю.
— Мне жаль, что тебя это так сильно расстроило, но… ты же не думал, что я буду по каждому поводу дёргать тебя и просить твоего разрешения? Игорь, ты меня не приобрёл, не купил, и я тебе не раба. Я не буду на поводке за тобой таскаться.
Об этом речи не шло. Не собирался он её контролировать и тиранить. Уже как минимум потому что это никак не упрочило бы его деловые отношения с Клюевым.
Но вот позволять Маргарите лезть в его прошлую семейную жизнь… Он не хотел таким причудливым образом смешивать прошлое и настоящее.
— Прекрати утрировать, Маргарита. Речь не о поводках и не о том, что я пытаюсь тебя в чём-либо ограничивать. Речь о том, что вам с Дарьей совершено не зачем встречаться и совершенно не о чем говорить!
— То есть как это не о чем? А о тебе?
— А обо мне вам говорить на черта? — опешил он.
Ему и в голову не приходило, что Клюева решит о нём с Дарьей общаться.
— Хотела сравнить наш с ней опыт.
— Ты издеваешься? — догадался он наконец. — Всё что ты сейчас говоришь… всё это звучит как полнейший идиотизм.
— Идиотизм — это уходить от такой жены, как твоя Дарья, — внезапно и с чувством парировала Марго.
Игорь впервые отметил в её голосе стальные нотки. Из её тона мгновенно исчез всякий намёк на юмор или насмешку.
— А я-то думал, меня в этой жизни уже вряд ли что-нибудь удивит, — пробормотал он, рассматривая её вспыхнувшее лицо.
— Может, потому что ты такой же человек, как и все остальные? А у всех есть свои слепые пятна. Но я виделась с твоей Дарьей, и она… Я не знаю, чего ещё мужику можно желать. И ты всё-таки готов бросить её ради меня. Вот я и пытаюсь понять, ради меня ли? Или ради более тесного общения с моим ненаглядным папочкой?
— Маргарита, а ты не забываешься?
Он произнёс свой вопрос максимально нейтральным тоном и безо всякого намёка на повышение голоса.
Но даже этого минимума интонаций окружающим обычно хватало, чтобы понять, что надвигается буря.
Марго сложила руки на груди и выглядела так, будто её эта угроза никоим образом не касалась.
— Игорь, я не собиралась устраивать акт неповиновения, — она всё-таки решила не лезть на рожон. — Я всего лишь хотела увидеть вою жену. Я же никаких коварных планов не строила на этот визит.
— Какого чёрта ты попёрлась к ней именно сейчас? Мы едва расстались, и ты тут как тут!
Стоило признаться, впервые за очень долгое время кто-то настолько вывел его из себя, что он таки не сумел сдержать свой гнев.
Какого чёрта всё вокруг рушилось и шло наперекосяк? Будто он впервые заводил любовницу и впервые сталкивался с её неприятием тех правил, которые он в своей жизни установил!
Нет, но…
Но был одно большое «но», заметно разделявшее все предыдущие случаи и нынешний. На этот раз любовница таки стоила ему брака. Впереди развод и холостяцкая жизнь. Прежде таких перспектив перед ним не маячило — Добровольского вполне устраивал его статус семейного человека.
И, видимо, осознание этой разницы стало во всей полноте доходить до него только сейчас.
— Да нет тут никаких скрытых мотивов! — рявкнула в ответ Маргарита. — Я пошла туда потому что у меня было свободное время! Не пытайся устраивать мне за это выволочку!
— Ты в последний раз проворачиваешь такое. Это понятно? — прорычал Добровольский. — Не усложняй мне и без того непростую ситуацию.
— Я и не собиралась. Ты думал, я буду к ней на чай заскакивать после этого?
— Что ты ей говорила? О чём вы общались?
— Да ни о чём. Ни о чём конкретном. Я вообще-то щенка у них выбирала.
Он ни на секунду не поверил такому примитивному объяснению. Для «ничего конкретного» Маргарита не стала бы и замарачиваться.
Добровольский невольно скосил взгляд на щенка, испытав то, что и не предполагал испытать — прилив жалости к животинке.
— Ты и щенка поехала выбрать исключительно для предлога? — процедил он.
— Да за кого ты меня принимаешь? — возмутилась Марго. — А потом куда бы я его дела? Выкинула на мороз?
— Понятия не имею. Я ещё не настолько хорошо тебя изучил.
— Будто ты пытался, — фыркнула она. — Ты куда охотнее изучил моё тело, чем то, что внутри.
— Маргарита. Бросай свою лирику Ты со мной тоже не ради души. Оставим эти сантименты для восторженных идеалистов. Мы дарим друг другу то, что нам нужно, и этого до сих пор было достаточно. С чего тебя вдруг на лирику потянуло?
Сейчас она смотрела на него почти обиженно.
— Но ты ведь... ты с женой согласился из-за меня развестись? Из-за отношений со мной. Разве не так?
Само собой, он понимал, какого ответа от него ожидали. Не совсем, правда, понятно, почему Маргарита рассчитывала именно на его чувства. Она никогда в романтические настроения не впадала. Их связывал качественный секс, её готовность повсюду его сопровождать и быть подспорьем в бизнесе. Но вся эта розовая жвачка…
— Я развожусь, потому что с Дарьей нас больше ничего не связывает, кроме детей. Взрослых детей. У которых давно своя собственная жизнь. Я развожусь с ней, потому что она узнала о нас и не захотела терпеть унижений. Но это не повод думать, что я нашим отношениями не дорожу. Такой ответ тебя, Маргарита, устроит?
Он сделал отчётливое ударение на последнем слове, предлагая ей возразить. И она ведь не могла не догадываться, что это почти вызов. Если решит, что нет, такое положение её не устраивает, он найдёт ей замену. Свято место пусто не бывает. И она это знала. И ещё знала, что бегать за ней он не будет. Не положено ему это ни по возрасту, ни по статусу, ни по складу характера.
— И ты даже мысли не допускаешь, что у нас может сложиться что-то… что-то наподобие того, что у тебя было с женой? Такой вероятности для тебя не существует?
Игорь рассматривал её с интересом. У неё чувства к нему, что ли, проклюнулись? Настоящие чувства?
Он видел, с какой жадностью Клюева ожидала ответа. И попытался прислушаться к себе, чтобы дать максимально честный ответ.
— Никогда не говори «никогда». Это всё, что я пока могу тебе сказать, Маргарита.
— Это она? — Марина таращилась на входную дверь, минут пятнадцать назад благополучно закрывшуюся за нашей неожиданной посетительницей. — Это она спит с твоим Добровольским? Вот эта вот расфуфыренная сучечка?
— Но, признай это, очень эффектная сучечка, — устало проговорила я, опускаясь на стул у стены.
Мне хотелось перевести дыхание и сложиться пополам. Напряжение, которого я раньше даже не замечала, понемногу от меня отступало, оставляя после себя неимоверную усталость.
— А какого она, прости господи, сюда притащилась?
— Ну ты же видела. Выбрать щенка.
— Дарья, не води меня за нос! — строго предупредила подруга. — Я теперь очень-очень жалею, что сразу ничего не заподозрила. Я бы тогда никуда не ушла. Я бы с вами осталась.
— И тогда никакого разговора не состоялось бы, — возразила я, покачав головой. — Нет, всё случилось так, как должно было. И так лучше. По крайней мере, теперь я не буду исподволь ожидать момента, когда вольно или невольно столкнусь с ней где-нибудь.
Возможно, так я скорее себя уговаривала. Ведь с прежними его любовницами я ни разу не встретилась. Или… кто может гарантировать, что я не видела их? Может, и видела, просто до сих пор понятия не имею, что вот именно эта и эта в своё время моему мужу постель согревали…
Эти мысли стремительно повели меня по спирали вниз, в самую бездну. И мне стоило немалых усилий заставить себя притормозить.
— Даш, ты в порядке?..
Я открыла глаза, только сейчас сообразив, что на мгновение даже зажмурилась от этих усилий.
— Да. Да, всё в норме. Просто поначалу растерялась немного. Всё случилось слишком стремительно и вообще… неожиданно.
— Могу представить, — сочувственно пробормотала подруга. — Слушай, может, зря мы ей щенка-то отдали?
— С ним всё будет в порядке, — успокоила я. — Щенок ей понравился.
За столько лет работы в приюте на такие вещи, наверное, уже вырабатывается какой-то рефлекс. Ты смотришь на общение человека с четвероногим приёмышем и уже интуитивно считываешь потенциал — возможна между ними настоящая дружба и привязанность или же нет.
— Ну, я твоему чутью доверяю, — с неохотой отступила Марина. — Но всё равно…
— Она приехала на меня посмотреть, — я потерла колени ладонями, как будто пыталась стряхнуть с себя остатки нервозности. — Знаешь, сама не верю, что говорю это, но думаю, она это сделала из-за каких-то сомнений или из-за неуверенности в крепости своих позиций под боком у Добровольского.
Марина прикусила губу и ненадолго погрузилась в раздумья.
— А ты знаешь, я, наверное, даже с тобой соглашусь. Если ради меня статусный мужик бросает жену и готов на развод, то на черта мне переться к этой самой жене, чтобы удостовериться, что он не шутил? Значит, не верит?
— Видимо, — я выдохнула и качнула головой. — Но истинное это положение дел или мои заблуждения, совершенно не важно. И вообще, предлагаю вернуться к работе. Я хочу поскорее забыть этот кошмар.
В целом это первоначально было в моих планах, но кто же мог предугадать, что Маргарита Клюева явится на порог нашего приюта, чтобы на меня посмотреть?..
***
— Галь, подай мне табличку, — я протянула руку к одной из помощниц, и та поспешила стащить с крючка таблицу с графиком работы, номерами наших телефонов и прочей полезной информацией.
Я повертела её в руке.
— Выгорела она. Надо бы сменить.
— Занести в расходную статью? – улыбнулась она.
— Ага.
Два часа после нашего разговора с Мариной пролетели как миг, и я уже начала успокаиваться, успешно вытесняя воспоминания о нежелательной встрече заботами о приюте, когда в кармане брюк настойчиво заверещал телефон.
Я очень надеялась, что это не Павел и не Вероника. Я до сих пор не понимала, как вести себя с ними. С одной стороны, моё сердце кровоточило от раны предательства, с другой — я уже порывалась простить им их слабости, войти в положение и помириться, потому что жить, враждуя с собственными детьми… такого и врагу не пожелаешь.
Но оказалось, что насчёт детей я зря переживала. К сожалению, всё было хуже — звонил Добровольский.
Хотя я ждала, что первыми после нашего разговора со мной свяжутся его адвокаты.
— Что тебе нужно?
Пауза. И до тошноты формальный, пластмассовый тон, без единой эмоции:
— Добрый день, Дарья. Мы можем с тобой поговорить? О сегодняшнем визите в ваш приют Маргариты.
— Какая прелесть, — процедила я, хотя первым порывом было сбросить звонок и вообще отключить к чёртовой матери телефон.
Но что-то держало меня внутри, какая-то до предела натянутая струна не позволяла расслабиться и завершить дело самым простым способом. Мне почему-то казалось, если я отключусь, то проиграю. Проиграю какую-то невидимую битву. Даже не битву с собственным пока ещё мужем, а скорее битву с самою собой.
Не сдержалась, сорвалась, уступила, сдалась.
Как я привыкла всегда и во всём выглядеть сильной.
Старые привычки за день не умирают. Поэтому я лишь сильнее стиснула пальцами телефон и продолжила:
— Не припомню, Добровольский, когда ты в последний раз вообще на что-то спрашивал моего разрешения. В твоём стиле было бы ввалиться в наш приют вслед за твоей новой эскортницей.
На удивление, муж проглотил всё, что я ему наговорила. Но, подозреваю, только лишь потому что не хотел тратить время и силы на разбор моих нелицеприятных характеристик.
— А ты предпочитаешь именно такой подход? Ждёшь, что я поведу себе как можно более жёстко?
Провоцирует, бессердечная сволочь.
— Я считаю до трёх.
Он тут же понял, что имелось в виду. Я готовилась положить трубку.
— Я хотел извиниться.
— Что, прости?.. — и моё восклицание даже саркастическим нельзя было назвать. Я действительно совершено искренне удивилась.
— Ты слышала, Дарья. Я хочу извиниться за сегодняшний визит. Этого не должно было случиться.
— Ах вот оно что… — я немного пришла в себя и решила не упускать такой роскошной возможности. — Понимаю. Понимаю, Добровольский. А я всё гадала, как же так произошло, а тут вот оно что… не доглядел. Бывает. Ты же человек занятой, времени на всё не хватает.
— Дарья… — донеслось до меня предупреждающее.
Ну куда там… меня было уже не остановить.
— Тут у меня совет только один, Добровольский. Ты, пожалуйста, впредь уж постарайся и держи свою породистую сучку на поводке. Мне такие вот визиты вежливости не сдались.
— Вот сейчас тебя заносит. Осади.
— Учитывая то, что твоя содержанка ушла из приюта целая и невредимая, я пока держу себя в руках. Но не скрою, у меня мелькала мысль, что ты в курсе сегодняшнего визита.
— Это не так, — проскрежетал Добровольский. — С чего ты вообще могла подумать такое?
— С того что тебе было бы выгодно и удобно оперативно сжить со свету свою старую, надоевшую жену, — съязвила я, даже не скрывая своего ядовитого тона. — Вот, подумалось, решил меня довести, чтобы с разводом маяться не пришлось. Вдовцом хочешь свою жизнь продолжить?
— Сумасшедшая, — вздохнул Добровольский, он безо всякого намёка на злость.
И меня это ещё больше взбесило. Так и таким тоном муж мог говорить, если бы я объявила что затею в квартире ремонт, и завтра нам нужно срочно съехать оттуда. Это было сказано едва ли не любя, а потому звучало сейчас, учитывая все обстоятельства, ещё извращённей.
— Держи свои соображения на этот счёт при себе, — прошипела я в трубку. — Как и свои странные порывы. С чего ты надумал извинения приносить?
— С того, что мне не нужны вокруг моего развода скандалы.
— А-а-а, — протянула я, явственно ощущая, как при слове «развод» болезненно сжалось сердце. — Надеешься, что всё пройдёт скромно и незаметно. Но ты ж не настолько наивен, Добровольский. Да и я тебе спокойной жизни не обещала.
— Дарья, я понимаю, что ты страдаешь, — примирительно начал муж. — Понимаю, что тебя очень ранило решение детей и…
— Идите вы к чёрту! — рявкнула я в трубку. — Все вы! И ты, и твоя Клюева, и… все вы, понятно?
Я проиграла, потому что выкрикнув это, всё-таки отключилась.
Тряпка. Так и не смогла послать по тому же адресу собственных детей-предателей. Материнское сердце мне этого не позволило. Кровоточило, разваливалось на части, но удержало меня за язык.
— Тряпка, — обругала я себя уже вслух, пряча телефон в карман брюк.
Как будто мой демарш что-то решал. Впереди по-прежнему маячил тяжёлый развод и никакой пощады. А теперь Добровольский почувствует себя в ещё большем праве давить на меня. Он терпеть не мог тех, кто ему сопротивлялся.
И стоило об этом подумать, как телефон дёрнулся, вынудив меня вынуть его и взглянуть на экран.
От мужа, всегда оставлявшего за собой последнее слово, пришло сообщение:
«Дарья, не объявляй мне войну. Мне не доставит никакого удовольствия наблюдать за тем, как ты проиграешь».
— Так ты реально разводишься? — Туманов смотрел на него с недоверием.
— Что, так сложно вообразить? — хмыкнул Игорь, рассматривая наполненный посетителями ресторан.
— Да просто… вы с Дарьей… не знаю, все уже настолько привыкли… — неуверенно протянул коллега, и Добровольскому захотелось подкатить глаза к потолку.
— Ну, мы же не обязаны оставаться в браке только лишь для того, чтобы не разочаровывать публику.
— Да не в этом даже дело. Просто вы для многих как пример…
— Пионер — всем пример, — передразнил Добровольский и отмахнулся. — Туманов, побойся бога. Кто кому может служить примером в нашем многоуважаемом обществе? Если повнимательнее приглядеться, то и не заметишь, чтобы кто-нибудь из наших с тобой знакомых так уж стремился брак сохранить. Всё это лишь фасад и условности.
— Так вы с Дарьей и были хоть каким-то спасением от этого тотального цинизма, — проворчал Туманов.
— Иллюзия, — лаконично возразил Добровольский, при этом слишком хорошо понимая, что иллюзорной идиллией их брак отличался исключительно потому, что в нём давно не было верности в буквальном смысле этого слова.
Просто о его связях Дарья не знала, и лишь потому до поры до времени в их семье всё было относительно хорошо. Но как бы ему ни претило ломать устоявшееся положение вещей, всему в этой жизни приходит конец. В том числе их давно изжившему себя браку.
— Ну, тебе, конечно, виднее, — не стал спорить Туманов. — Но всё равно мне очень жаль, что всё так получилось. Развод — это всегда печальное и неприятное событие.
Он об этом не думал с такой стороны. Для него развод был в первую очередь неприятной бумажной волокитой, даже при условии, что заниматься этим будет не он, а его адвокаты.
И будто прочитав его мысли, Туманов поинтересовался:
— И как имущество решили делить?
— Предложу ей выбрать, — Добровольский не отрывал взгляда от залы. — Я не собираюсь ни в чём её ущемлять.
Туманов присвистнул.
— Экая щедрость! Хотя… ты себе можешь позволить.
Добровольский скосил на него испытующий взгляд.
— Ты так рассуждаешь, будто я это состояние за красивые глаза получил. Я долго и упорно вкалывал для того, чтобы позволить себе на разводе не экономить.
— И что будешь делать, если Дарья решит бизнес ваш распилить.
— Не решит, — с уверенностью возразил Добровольский. — Она не раз заявляла, что предпочитает держаться от моих дел как можно дальше. Поэтому не потребует. Она ничего в нём не смыслит.
— Ну, это ещё не значит, что она не передумает. Женщины — создания коварные. Особенно в период развода.
— Завязывай со своими теориями, светило антропологии, — Игорь подхватил со стола свой стакан с плескавшейся на дне янтарной жидкостью и опрокинул в себя едва ли не залпом. — Дарья поглощена своим приютом. У неё впереди много дел. Наверняка будет его расширять.
— Ты до сих пор в курсе её планов?
— Скажем так, я дал ей весомый финансовый повод расшириться.
— Пожертвование внёс? — хмыкнул Туманов. — Откупные?
И он хотел бы подтвердить догадку приятеля, но тогда соврал бы себе. Нет, в том-то и дело, что он этими деньгами не откупался. Просто у него до сих пор сидело в башке видение её омертвевшего лица, когда их детишки объявили о том, что примут его сторону.
Да, вроде бы и не преступление вселенского масштаба, но каково было Дарье…
Перевести на счёт приюта ту астрономическую сумму было решением импульсивным, но он с тех пор ни разу о нём не пожалел.
Нет, эти деньги не были откупными, но были чем-то вроде… извинения?
Извинение это его супруге сейчас на хрен не нужно. Не в последнюю очередь именно поэтому пожертвование было сделано анонимно.
— Нет, просто решил пожелать приюту всяческого процветания, — отозвался Добровольский таким тоном, что сложно было понять, искренен он или это ирония.
Он старался ни с кем не откровенничать. Издержки профессии.
— Н-да… — Туманов вздохнул. — Вот поэтому я до сих пор и холостой, Добровольский. Иногда все эти межличностные отношения для меня — высшая математика.
— Ты не один такой, — задумчиво отозвался Игорь. — Дарья пообещала меня потопить. Собирается устроить мне громкий развод. И скандальный.
— Думаешь, сможет? — насторожился Туманов.
Игорь пожал плечами.
— Теоретически… всё может быть.
— А ты ей что на это ответил?
— Припугнул, что буду жестить.
Туманов затаил дыхание.
— А ты… реально так поступить собираешься?
— А ты… реально так поступить собираешься?
Добровольский бросил взгляд на приятеля и лениво пожал плечом.
— Да кто ж меня знает…
И получил в ответ тихий возглас недоумения.
— Поражаюсь я, конечно, твоей выдержке. Я думал, ты такой только в бизнесе, Добровольский. А тебя, кажется, ни в чём и никогда, и ничем не проймёшь.
Ну, в этом прелесть умения до последнего и при любых обстоятельствах держать тот самый фасад, за который никому не дано заглянуть. Если только он сам этого не позволит. А он не позволит.
— Туманов, это навык. А любой навык можно развить, — отделался он общей фразой.
Правда, на уме в тот момент было уже совершенно иное.
Вернувшись в офис после обеденного перерыва, он поручил Светлане, своей секретарше, вызвать к нему в офис детей.
— Вероника же, кажется, на мероприятии по открытию нового центра инициатив, после которого будет какой-то фуршет, — отозвалась Светлана, явно сверяясь со своими записями. — А Павел уехал на совещание.
— Не интересует, — отмахнулся Добровольский. — Вероника проживёт без канапе с чёрной икрой и пары бокалов шaмпaнского до окончания рабочего дня. А Павел пусть поручит свои обязанности помощнику. У него их хватает.
Светлана, само собой, не посмела ему возразить. Как не посмеют возразить и его ненаглядные детишки.
— Воспитал на свою голову, — пробормотал он, откидываясь на спинку рабочего кресла.
Комфорт и удобства для них превыше всего. И протекция отца, которую он им обеспечивал безо всяких усилий с их стороны.
А ведь Дарья этого не хотела. Сейчас он жалел, что в своё время у неё не хватило духу запротестовать. Не осмелилась перечить мужу, хотя и пыталась, стоило это признать.
— Игорь, это… неправильно.
Он до сих пор помнил, как дрожал её голос, и сколько тревоги за будущее стыло в её ясных глазах.
Господи, это было как будто вчера.
Его такая позиция жены слегка удивляла и забавляла.
— Да что ту неправильного, — поморщился он тогда, исподтишка любуясь её негодованием. — Они — мои дети, и любой адекватный отец хочет для своих детей лучшего. Ну в чём ты можешь меня тут обвинять? Я разве не прав?
Дарья хмурилась, стискивая пальцы в замок. Тоненькие колечки на её пальцах едва слышно клекотали, и его странным образом возбуждал этот звук.
— В том вся и сложность, — сокрушённо кивнула она. — Ты прав, но это только твоя правда, а не правда всей ситуации.
Начинались моральные дилеммы и метания. Это Дарья любила.
— Как родитель ты естественно прав. И мы всю жизнь стараемся дать им лучшее. Но ты раздаёшь им посты… просто так, понимаешь? Что мешает дать им время на рост и развитие? Я не вижу в этом ничего плохого, даже наоборот. Они должны вырасти до специалистов, которыми ты их назначаешь, а не вот так… из пешек в короли.
— Да ну брось, — усмехнулся он тогда. — Ну какие они короли? Ну да, руководящие должности. Но начальник отдела — это разве великое достижение?
— А многих ты вот так запросто начальниками отделов у себя назначаешь?
Поймала.
Но он не был бы Игорем Добровольским, если бы его смутил подобный вопрос.
— Слушай, ну давай я устрою им… как его… испытательный срок. Но сразу скажу, если они начнут интересоваться, почему это я решил ставить им палки в колёса, я честно отвечу, кто выступил инициатором.
Дарья состроила гримаску, заставив его рассмеяться. Господи, тогда он ещё умел это делать и делал с большим удовольствием.
— Знаешь, что, — сдалась она. — Делай что хочешь, но знай, я такой подход не одобряю.
И он не стал, как ему тогда казалось, страдать ерундой. Павел с Вероникой получили свои должности как бы авансом — им ещё предстояло доказать своему требовательному отцу, что они справятся.
Игорь вздохнул, бесцельно уставившись в панорамное окно, за которым куда хватало взгляда простиралась столица.
И они в целом справлялись. Но аппетиты росли. Он приучил их к тому, что им всё доставалось словно бы по праву рождения.
А в ответ?
А в ответ они теперь без стеснения выбирали не то, что дороже, а то, что им выгоднее.
— Игорь Александрович, — ожил селектор, заговорив голосом секретарши. — Я позвонила Веронике и Павлу. Они будут у вас примерно через сорок минут.
— Принял, — отозвался он.
Кажется, наступило время в каком-то смысле того самого испытательного срока…
— Свет, кофе нам завари-ка, — обратился к селектору.
— Хорошо, Игорь Александрович.
— Ну, — обратился он к застывшим в дверях отпрыскам. — И чего вы мнётесь-то на пороге? Проходите.
Вероника с Павлом действительно вели себя с непривычной настороженностью.
С другой стороны, не каждый день он отрывал их от дел и требовал явиться для важного разговора. Наверняка сейчас гадают, что могло такого случиться.
Пусть гадают. Им полезно порой заниматься мыслительной деятельностью.
— И зачем было нас от дел отрывать? — Павел пропустил сестру вперёд, и оба расселись по креслам, стоявшим напротив его рабочего стола.
Вопрос прозвучал без намёка на требовательность, пусть формулировка и оставляла желать лучшего.
— Я не советовал бы вам привыкать ставить под вопрос действия вашего непосредственного начальства. Если я вас вызвал, значит, на то есть причины. Логично ведь?
Приглашённые для разговора переглянулись.
— Да, конечно.
Примечательно то, что с тех пор, как ин покинули тот памятный семейный обед, они не общались. Расстались тогда практически молча. Он вернулся в офис, чтобы похоронить остаток дня в делах и отогнать от себя хотя бы ненадолго призрак стучавшихся в его жизнь больших перемен. Чем решили заняться дети, он понятия не имел. Его интересовало только одно — готовы ли они после всего, что стряслось, и дальше исполнять свои рабочие обязанности.
Оказалось, что очень даже готовы, и он предпочёл списать их исполнительность на то, что дочь и сын пытались сейчас доказать свою приверженность делу и той стороне, которую выбрали.
— Ваша работа от вас никуда не убежит, — он сверлил их пристальным взглядом из-под тяжёлых век. — Вы с тех пор с матерью не общались?
Кажется, они даже вздрогнули. Вряд ли ожидали, что он в эту степь разговор уведёт.
Справедливости ради. Он и сам с утра этого разговора не планировал, но вот поди ж ты.
— Нет, — мотнул головой Павел и бросил косой взгляд на сестру.
Вероника повторила движение.
Не новость. Он так и думал. Наверное, даже удивился бы, узнав, что дела обстоят по-другому. Обоих почти наверняка глодала совесть, но они просто не знали, как исправить хоть что-то, а идти на поклон к матери просто боялись. А вот боялись они материнского гнева и силы её разочарования или его недовольства, узнай он, что они помчались к ней с извинениями… этого он пока не знал.
— Понятно, — кивнул он. — Ну и как вам с этим живётся?
Какое-то время ни дочь, ни сын не отваживались поднять взгляд на отца.
— Будто ты сам не знаешь, — буркнул наконец Павел.
— А откуда мне знать? Я вам в душу стараюсь не лезть. Я вообще в таких материях ни черта не разбираюсь.
— Всё получилось как-то по-идиотски, — тихо отозвалась Вероника, сжимавшая и разжимавшая сцепленные в замок пальцы. — Мы тогда растерялись… я не знаю, это всё как-то неправильно было. Неправильно и цинично.
— Ценное наблюдение, — Добровольский кивнул.
На несколько минут им пришлось прервать разговор — вошла Светлана с разносом, выставила на стол чашки с кофе и вазочку с каким-то печеньем. Вежливо улыбнулась и покинула кабинет, дав им всем короткую передышку.
Он не без удовольствия втянул ноздрями бодрящий аромат кофе и продолжил.
— Но я нахожу особую ценность в таких спонтанных вещах. Вы ведь ответили честно. Искренность я ценю. Это позволяет не тратить драгоценное время на поиски истины. Вот теперь все мы знаем, у кого какие в нашей семье приоритеты. Я знаю, что могу рассчитывать на вас — как минимум в том, что касается вашей работы. Ведь так? Вы ею до того дорожите, что готовы даже с матерью отношения испортить, только бы не лишится необходимых вам благ.
Эти слова буквально вдавили их в кресла. Лицо дочери скривилось так, будто сказанное причинило ей физическую боль. Сын держался, но в целом недалеко ушёл.
Что ж, ним не лишним будет прочувствовать эту горечь.
— Ладно. Раз с этим у нас всё понятно, перейдём к насущному. Разбирайте свой кофе и к делу. У меня есть всего полчаса.
Павел без лишних слов поднялся, схватил со стола обе чашки и одну передал сестре. Ни один от кофе не отказался. Они действительно старались его не разочаровывать.
Ему это на руку. Значит, и в остальном будут послушными детьми и подчинёнными.
— Итак, сейчас само время доказать свою приверженность стороне, которую вы избрали, — объявил Добровольский. — Я поручаю вам отправиться к матери. И не после работы. А вместо работы. Прямо сейчас.
— Что?..
— Зачем?
Изумление на лицах детей было таким искренним, что не будь ситуация настолько напряжённой и драматичной, он бы обязательно посмеялся над выражением откровенного шока их лицах.
Всё-таки стоило это признать — чем-то настолько пронять младших Добровольских получалось очень и очень нечасто. Это, можно сказать, вообще почти никогда не удавалось, а тут… такой подарок.
— А вы не готовы?
— Да не в этом дело, — Павел неосторожно отхлебнул свой кофе и закашлялся. — Я... я к тому что… зачем в принципе?
Игорь вздохнул.
— А вы что, больше вообще не собираетесь с матерью общаться?
Дети переглянулись.
— Ага-а-а… — протянул он. — То есть вы планировали какого-то благоприятного момента дождаться.
— Па, мы над этим пока что не думали, — отозвалась Вероника. — Но я сомневаюсь, что сейчас мама захочет с нами общаться.
— Ну, предположим, — Игорь бесцельно покатал по столешнице ручку. — Но это же не значит, что на примирение стоит совершенно забить. Сейчас мы все притворимся, что по уши заняты своими делами, работой, и никто так и не почешется.
— Па, к чему всё это вообще? — нахмурился Павел. — Просто объясни уже прямо, к чему ты нас готовишь? Я же знаю, что ты такие заходы никогда просто так не делаешь.
Вот, кое-чему его сын всё-таки научился. Уже хорошо. Уже какой-то прогресс.
— Я вас готовлю к неизбежному. Сегодня поедете к матери и запустите процесс. Как вы собираетесь прощения у неё вымаливать, я не знаю. Проявите фантазию, но ваша задача — с ней помириться.
— Моего вопроса твои пояснения не снимают, — настаивал сын, пока его сестра отходила от такого безапелляционного заявления.
— Вы вроде бы не глупые, поэтому должны понимать, к чему дело идёт, — Игорь окинул их выразительным взглядом. — Мы с вашей матерью собираемся разводиться.
В кабинете повисло тягостное молчание. Само собой, они это всё понимали, но это, конечно, совершено не значило, что им это положение вещей доставляло хоть какую-то радость.
— Блин, не верю, что я собираюсь это с тобой обсуждать… — пробормотал Павел, — но… у тебя с этой Маргаритой реально всё настолько серьёзно?
— Дело не в серьёзности моих с Клюевой отношений. Дело в том, что об этих отношениях узнала ваша мать.
— А ты не думаешь, что куда лучшей идеей было бы самому к ней поехать, вместо того, чтобы нас к ней подсылать?
Игорь посмотрел на дочь.
— Вероника, ты не совсем верно оцениваешь ситуацию. Для чего бы мне идти к вашей матери на поклон? Мне нечего ей предложить. Мои извинения? Так они ей не нужны. Она их не примет. И за что извиняться? За то, что я уже давно так живу? Мы с вашей матерью слишком по-разному смотрим на все эти вещи. Она не согласится принять моё отношение к жизни. А я не соглашусь в своей жизни что-то менять.
— Господи, как цинично… — прошептала дочь, опуская голову.
— Пора взрослеть, дорогая, — отрезал Добровольский. — Самое время. Ты вот грезишь о том, чтобы встретить того самого, единственного, при этом тебя не в последнюю очередь интересует достаток потенциального жениха. И даже не пытайся мне возражать, за обычного работягу замуж ты не пойдёшь. Так вот, готовься к тому, что в деловой среде все придерживаются примерно одинаковой линии поведения. Фасады разные, суть одна.
Вероника скривилась, но ничего не ответила.
Лучше он сейчас разрушит её иллюзию, чем потом будет сопли ей подбирать.
— При всём уважении, — встрял Павел и выпрямился так, словно палку проглотил. — Я не собираюсь от своей жены налево ходить.
Ого, а вот это уже можно считать почти вызовом.
Вместо того чтобы возражать, Игорь позволил себе короткий смешок.
— Ну, об этом ты мне расскажешь, когда обзаведёшься женой. А ещё лучше, когда проживёшь с ней какое-то время. Сейчас это всё пустые разглагольствования. Я бы тебя даже идеалистом назвал, но ты не идеалист, ты просто хочешь мне возразить. Слушайте, я всё понимаю. Вы меня не одобряете, но вынуждены смириться. Потому что я вам работу даю. Ситуация предельно ясна, и я со своей стороны ни на что не обижаюсь. Но раз уж вы даже не одобряя меня, выбрали мою сторону, то придётся делать то, что я вам скажу.
— Поехать и прямо сейчас помириться с матерью, — повторил сын, глядя ему прямо в глаза. Вот так. Ни с того, ни с сего припереться.
— То есть как это ни с того, ни с сего? А как же заевшая вас совесть? А как же ваше стремление доказать, что вы мать по-прежнему любите? Ё-моё, не разочаровывайте меня.
Он хотел добавить «сильнее, чем уже разочаровали». Но придержал этот огрызок фразы до поры при себе. Сейчас не время светить своими истинными намерениями. Пока не время. Пока.
— Ты просишь нас это сделать не просто так, — покачала головой Вероника. — Все эти разглагольствования… они только для того, чтобы отвлечь нас от сути…
Ого, а его дочь наконец-то проявила несвойственную ей проницательность и внимательность к деталям, которых обычно предпочитала не замечать.
— Так… А что же я, по твоему мнению. Задумал?
Дочь метнула на него нечитаемый взгляд.
— Вряд ли я догадаюсь, что у тебя на уме. Может, сам нас просветишь.
Павел окинул сестру вопросительным взглядом, а потом перевёл его на отца, тоже застыв в ожидании.
— Ну, если вы так настаиваете, — развёл он руками. — Хорошо. Вы поедете помириться с матерью, чтобы какое-то время для меня пошпионить.
— Че… чего?
Ох, произведённый его фразой эффект того стоил.
Сын с дочерью таращились на него так, словно резко заподозрили в сумасшествии. Примерно на такую реакцию он и рассчитывал. Шок отключил их способность критически мыслить, и пока эмоции будут бурлить, всерьёз задумываться о возможных причинах и мотивах его требования они просто не смогут.
То, что доктор прописал.
— Пап… что за бред? Ты в себе?..
— А ну-ка, не сметь бросать тень сомнения на отца. Я в своём уме и прекрасно отдаю себе отчёт в том, чего от вас требую.
Сохраняя невозмутимое выражение лица, он откровенно забавлялся их ошеломлением.
Ну, и что будут делать? Попытаются открутиться? Начнут придумывать какие-нибудь отговорки? Вот как оно бывает, когда отчаянно стремишься усидеть на двух стульях, да ещё с интересом и на третье поглядываешь. Ему ли не знать, что сын уже наводил справки, кого отец собирается назначить главой дочернего офиса в метрополии. Знал, что дочери очень хочется забраться повыше. И оба не спешили к отцу со своими чаяниями приходить — разведывали всё по закоулкам.
Нехорошо. Можно подумать, он когда-либо в чём-либо им отказывал.
Он всегда был открыт для диалога, но его репутация в мире бизнеса порой работала против него, даже когда разговор заходил о родственных связях.
А детям всё-таки стоило бы помнить, что он им не чужой. Как и мать, хорошими отношениями с которой они с такой лёгкостью пожертвовали ради собственных амбиций.
— Мы не бросаем. Мы понять хотим…
— Нечего тут понимать. Всё лежит на поверхности. Мне нужно понять, насколько серьёзны намерения вашей матери в отношении нашего с ней развода. Вы же слышали, чем она мне грозила.
— А разве для тебя её угрозы станут проблемой? — нахмурился Павел. — Ты же сам говорил, что ей не поздоровится…
— Слушайте, ну вы будто вчера родились, — Добровольский свёл брови к переносице, имитируя крайнюю степень отцовского недовольства их недогадливостью. — Думаете, каждую пылинку можно замести под ковёр?
— Даже если у тебя армия уборщиц? — рискнул возразить сын.
— У семи нянек дитя без глазу. Слышали о таком? Или и это вам требуется разжевать? — он подался вперёд, заставив обоих вжаться в спинки своих кресел. — Я не говорил, что нам следует обсудить вашу задачу, и не предлагал вносить в неё свои конструктивные предложения, делиться сомнениями и уж тем более возражать. Я вызвал вас, чтобы поставить перед фактом. Мне нужна информация. Добыть её легче кому? Вопрос очевиден.
— Легче было. Когда мы в нормальных отношениях были, — буркнул сын.
— Ну, вы сами сделали выбор. На кого будете пенять?
Ну что, он и тут будет ему возражать? Потому что он мог бы. Ясно же, как день, что именно отец поставил их с сестрой в такое неудобное положение — если бы он не предложил им тогда выбор, им бы не пришлось сейчас вжиматься в свои кресла.
— Я же не сказал, что вам нужно явиться и потребовать от матери правду. Вы поедет к ней, упадёте ей в ноги, вымолите прощение. В общем, сделаете всё, чтобы она обратно вас приняла.
Дочь смотрела на него квадратными глазами.
— Ты просишь нас… предать её снова?
— Снова? — он удивлённо моргнул. — А почему это снова? Вы хотите сказать, что не раскаиваетесь? Что вам совершенно не жалко матери, которую вы своим решением без пяти минут предали?
— Но ты просишь нас шпионить за ней!
Добровольский почесал висок, скрывая довольную мину — ну наконец-то ему удалось хоть как-то их расшевелить.
— Моя вина. Не совсем верная формулировка. Я всего лишь хочу выяснить серьёзность её намерений. Это понятно? Не нужно мне докладывать о каждом шаге. Не нужно сливать мне какую-то секретную информацию и выведывать, с кем и зачем ваша мать встречается и что на этих встречах обсуждает. Мне нужно просто понять её настроение. Я что, так много прошу?
Дети молчали.
Да откуда ж, мать твою, такая-то нерешительность?
— Ладно. Молчание — знак согласия, — не выдержал он. — Допивайте свой кофе и можете быть свободны. Как только разживётесь хоть какой-нибудь информацией, милости прошу. Отчёт мне оформлять нет необходимости. На словах передадите.
Этим двоим явно хотелось посоветоваться, обсудить требования сбрендившего отца между собой. Он не будет им в этом препятствовать.
Ему было важно подтолкнуть их в нужном направлении, и он подтолкнул. Дальше, если им хватит мозгов, они потупят так, как он предполагал. Здесь у него власти над ситуацией уже особенно не было.
Как он и ожидал, едва получив его добро на то, чтобы уйти, они почти синхронно оставили свой недопитый кофе и вышли, даже не попрощавшись.
А он остаток дня похоронил в рабочих заботах, стараясь даже мыслями к разговору не возвращаться. Время всё расставит по местам, а он понаблюдает за тем, как это будет происходить.
Вечер застал его в относительно неплохом настроении. Он отклонил встречу с адвокатами, решив, что спешить пока некуда. Вместо этого поехал поужинать — Марго не из тех, кто будет готовить, да он от неё таких жертв и не ожидал. За весь день они не созванивались, но утром она упоминала, что поедет с подругами в СПА. Пусть себе развлекается.
— Новостей? — Игорь изобразил вежливый интерес. — Каких ещё новостей?
Он ткнул в нужные строчки меню, и молчаливый официант, быстро начеркав пункты заказа в своём блокноте, испарился, оставив его с Мишиным наедине.
Он не особо любил все эти кулуарные разговоры, ну разве что в тех случаях, которые касались сугубо бизнес-вопросов и кто-то мог поделиться реально важной и полезной информацией. Но вот когда разговоры заходили о личном… такими сплетнями и обсасыванием личной жизни кого-либо он не любил заниматься. Считал это сугубо бабским делом и с удовольствием оставлял это на откуп прекрасной половине человечества. Дамы знали толк в том, как перемыть кости.
Ему вдруг подумалось, что его почти бывшая жена всегда была приятным исключением из этого правила. Дарья не интересовалась светской жизнью, а сплетничать могла только с близкими подружками, да и то на какие-то свои, отвлечённые темы.
Он мотнул головой, отгоняя от себя воспоминания о жене. Тем более что Мишин спешил поделиться с ним актуальным.
— Ну как же? — собеседник азартно сверкнул глазами, видимо, предвкушая интереснейший разговор, а главное, горячую информацию из первых уст. — О том, что вы с Дарьей расходитесь...
Твою-то ма-а-ать… Кто уже разболтал? Кому следовало укоротить длинный язык?
— Позволь поинтересоваться, откуда такая информация?
Мишин сделал глоток из своего бокала.
— Да гуляет по столице. Извини, источника я не знаю. Просто судачат вокруг.
Охренеть. Кто проговорился? Пашка? Вероника? Или с Марго нужно спрашивать? На кого придётся после такого вот намордник надеть?
— Удивительно, как это всем охота чужую личную жизнь обсудить, — пробормотал Добровольский, отметив, как стремительно пропадает его аппетит.
Хотя его, наверное, должен был озадачить не столько сам факт расползшейся по столице новости, сколько своя реакция на него. В целом что эта огласка меняла? Разве она сможет причинить ему какие-то дополнительные неудобства? Нет, как будто. На его намерения она вряд ли как-нибудь повлияет. Другое дело, что его нервировало отсутствие контроля над ситуацией и тот факт, что об огласке он узнал совершенно случайно.
Как его команда работает? Почему ему ещё никто не доложил, что о будущем разводе уже известно всем, кому ни попадя? От таких проколов могут ведь скоро и головы полететь.
— Ну, слушай, не каждый день всё-таки Добровольский разводится, — хмыкнул Мишин, будто бы не замечая его испортившегося настроения. — Это же почище какого-нибудь реалити-шоу.
— Как-то я не припомню, что все вокруг обсуждали развод Самарина. Развёлся — никто и ухом не пошевелил, — проворчал Игорь.
Они повременили с разговором, пока официант ставил на столик первое блюдо из его заказа.
— Слушай, ну ты тоже нашёл с кем себя сравнивать, — Мишин навалился на стол, явно под воздействием отпитого из бокала. — И супругу свою.
Вот именно последняя фраза привлекла его внимание.
— А конкретно Дарья тут при чём?
Мишин подкатил глаза, будто не мог поверить, что Добровольский своим умом не может дойти до таких очевидных вещей.
— Ну, во-первых, все гадают, как вы будете пилить состояние. Но это обычная тема для таких разговоров. Не делай вид, что для тебя это новость. Ну а во-вторых, там уже очередь выстраивается.
— Очередь? — такое заявление его искренне озадачило.
— Ага, — подмигнул Мишин. — Очередь добровольцев оказать помощь приюту.
И загоготал, будто только что рассказал свою лучшую шутку.
Добровольский откинулся на спинку стула, пытаясь собрать эту корявую мозаику воедино.
— Мишин, завязывай ржать, — решил он больше не церемониться. — Объясни по-человечески, каких ещё добровольцев? При чём тут приют?
Собеседник такому требованию ничуть не оскорбился. Ржать он действительно перестал, но хитрая ухмылка с его лица не сходила.
— Да ты чего, Добровольский? Ну и так же понятно. Очередь из кавалеров выстраивается. Ну, никто этого, конечно, вслух не заявляет, но наши холостяки заметно оживились. И не только холостяки, скажу я тебе.
Что он пил? Это точно не что-нибудь запрещённое?
Ладно, предположим, он ещё мог поверить в то, что просочившиеся в общество новости об их грядущем разводе взволновали любителей сплетничать за неимением других, более интересных тем для обсуждения. Но вот эти намёки на очередь из ухажёров…
— А откуда такие умопомрачительные наблюдения? — Игорь постарался убрать из своего голоса любые намёки на эмоции. — Это с чем вообще связано?
Мишин комично приподнял брови.
— Кроме того, что у тебя шикарная жена? — ухмыльнулся он. – Дай-ка подумать… ну как минимум есть заинтересованные в том, чтобы в конце концов стать совладельцами того, что Дарье отойдёт при разводе.
Вот ублюдки.
Ещё и развода-то никакого не было. Ещё только слухи первые поползли, а эти стервятники уже слетаются на нижние ветки, мечтают в его бизнес сунуть свои жадные клювы. А не слишком ли джентльмены торопятся делить шкуру медведя, которую ещё не добыли?
— Прошу прощения, а кто он такой?..
Я честно пыталась вспомнить, но воспоминания успешно от меня ускользали.
— Соколов-то? — Марина постучала пальцем по губам. — Вот ты, Дашка, будто совсем решила от прежней жизни своей откреститься. Владелец целой сети юридических фирм. Даже я его знаю. Билборды вон по всему городу.
— А-а-а, этот Соколов, — я кивнула, не отрываясь от изучения смет. — Егор. Поняла. мы с ним несколько раз пересекались. И что ему нужно?
— Ну… э-э-э… Щенок?
— Что? — тут уж я оторвалась от бумаг и посмотрела на подругу с недоумением. — В смысле?
Она пожала плечами.
— Ну, в прямо смысле. Он вроде как пообещал на днях приехать и присмотреть себе кого-нибудь.
Я отложила ручку и, нахмурившись, откинулась на спинку рабочего кресла, как никогда ощущая напряжённые мышцы спины и поясницы.
— Так… что происходит?
Марина развела руками.
— Похоже на какую-то… интервенцию. Это какой по счёту за последние несколько дней?
— Если считать вместе с этой обнаглевшей дрянью Клюевой? — вежливо поинтересовалась подруга. — Ну, мы же весь так называемый цвет берём в расчёт.
Я молча отмахнулась, давая понять, что мне безразлично.
— Тогда это уже… четвёртый, получается.
Я обвела отсутствующим взглядом наш кабинет, пытаясь сосредоточиться на разгадке этой странности.
— Похоже на какую-то спланированную акцию. Но цели её я понять не могу. Мы следим за питомцами? Там всё в порядке?
— Представь себе, — кивнула подруга. — Фотоотчёты ведутся исправно. Ну, с той только разницей, что элитные клиенты сами этой ерундой не занимаются. Там у них для этого помощники есть. Но с пушистиками всё в полном порядке.
Я помотала головой.
— Не пойму, что это.
— У нас с тобой не так-то много способов это узнать, но самый очевидный напрашивается.
— Предлагаешь у Соколова спросить?
— Ну а что нам ещё остаётся? Прижми его к стенке. Фигурально, конечно. И потребуй ответа. Мол, так и так, что это ещё за паломничество в приют? Может, он что-то и про нашего благодетеля тайного знает. Сумму-то никто так назад и не затребовал. Значит, она нам и предназначалась. Других вариантов не вижу.
Я медленно выпустила воздух из лёгких, чувствуя неприятное сосущее ощущение где-то под ложечкой. Может, в любое другое время я бы и не питала таких подозрений, но сейчас, когда вся моя прежняя жизнь лежала вокруг меня в живописных руинах, такая активность не могла не наводить на почти параноидальные мысли.
— Слушай, Даш, — успокаивающе начала Марина. — Ну ты себе раньше времени-то голову не суши. Совпадения тоже никто не отменял.
— Не верю я в совпадения, — помотала я головой. — Я слишком уж привыкла многое из внимания упускать. Может, если бы была повнимательнее, то и прочие «совпадения» стали бы для меня явными знаками.
— Это ты про Добровольского? — тихо спросила Марина после многозначительной паузы.
Я кивнула.
— Он же мне, Марин, не пару месяцев назад стал изменять. Это же длилось годами…
Господи, какое страшное слово. Мне до сих пор становилось почти физически больно от этого осознания.
Мотнув головой, я отогнала от себя осаждавшие меня мысли, пытаясь сосредоточиться на насущном.
— Ладно. Посмотрим, что нам главный юрист столицы расскажет.
— Только ты с ним поосторожнее, — проворчала подруга. — А то знаем мы этих юристов. Они умеют запудрить мозги.
И не ошиблась.
— Очень неожиданный визит, — проговорила я, протягивая руку Соколову.
Его рукопожатие было бережным, но крепким. Мне даже на мгновение показалось, что он будто собирался продлить тактильный контакт. Но это наверняка во мне сейчас говорила обострившаяся подозрительность.
— Но, надеюсь, не неприятный, — белозубо улыбнулся мне Соколов. — Мы ведь сто лет не виделись. Последний раз был... дай припомню. На благотворительном вечере? У Церковских, верно?
— Ну что ты, Егор, это приятная неожиданность. Да, кажется, это был вечер у Церковских. Прошлой осенью, — улыбнулась я в ответ, не собираясь признаваться, что поначалу даже не сообразила, что к нам в приют собрался заглянуть именно он. Мало ли Соколовых на свете?
— Вот и славно. А я, понимаешь, старею. Сентиментальность проснулась. Дай, думаю, компаньона себе заведу.
Я вовремя проглотила очень неуместную шутку о том, что он, видимо, пытается так справиться с одиночеством после относительно недавнего развода. Собака вместо жены. Мда-а-а…
Что-то в последнее время меня всё чаще клонило в сторону чёрного юмора, язвительности и сарказма. Будем считать, так срабатывал некий защитный механизм — лучше мрачно шутить, чем впадать в депрессию.
И потом, каждому своё. Кто-то любовниц заводит, кто-то заново женится, ну а кто-то берёт из приюта щенка. В последнем случае всем только выгода — и четвероногому, и новому его хозяину, и нам.
— Услуги своих адвокатов, — эхом повторил Добровольский, разглядывая собеседника, словно то свалился с Луны.
Благо, ужинавшего Мишина такое пристальное внимание ничуть не смутило. Даже, кажется, наоборот, ему словно льстило, что сам Добровольский облагодетельствовал его своим вниманием. Нельзя было сказать, что Мишин был ему ровней по статусу или по доходам, и потому не стал упускать случая покрасоваться и продемонстрировать Игорю, что в этом конкретном случае именно он владеет эксклюзивной информацией — причём не просто какой-то там информацией на отвлечённую тему, а касающейся непосредственно Добровольского.
У него даже мелькнула циничная мысль, что Мишин слегка прогадал, не попытавшись стрясти с него за это какие-нибудь дивиденды. Мишин делился ею щедро, бесплатно. Видимо, ему вполне хватало реакции собеседника. А собеседник-то знатно охренел от сказанного. Тут Игорь врать бы себе не стал.
— Ага. Но ты сам понимаешь, никто же этого не афиширует. Так, болтают, шутят. А у самих взгляды такие, знаешь, настороженные, цепкие. Я так понял, сейчас короткая передышка — наши джентльмены взяли паузу и выжидают, кто ринется первым.
— И в чём смысл? — сдерживаясь, поинтересовался Добровольский.
Мишин причмокнул, будто ему попался особенно лакомый кусок.
— Ну так… по всеобщему мнению, самого первого она наверняка отошьёт. Все же знают порядочность Дарьи Павловны. Она у тебя женщина умная, рассудительная, можно сказать, независимая и цену себе знает. Никто первым и не хочет соваться, но при этом все следят за всеми как коршуны!
Добровольский подавил острое желание помассировать виски, которые заломило.
— Слушай, Мишин, вот это всё… откуда ты такие картины рисуешь? Это… где ты всё это видел?
Занятый своими делами и погружённый в перипетии, связанные с разводом, он на время ожидаемо выпал из светской жизни, но и подумать не мог, что за это относительно короткое время тут поднимается такое цунами.
И Мишин подтвердил его догадку.
— Ну, это кулуарные вещи. Соревнования начались у Реброва. В его загородном клубе. Несколько дней назад. А ты же там не был? В воскресенье.
Добровольский мотнул головой. Ему было не до развлечений. Может, приглашение и приходило, в чём он сейчас уже сомневался. Но он бы в любом случае его отклонил.
— Я понял, — он отодвинул суп, к которому так и не притронулся. — Ну, спасибо, что просветил.
И только сейчас Мишину хватило ума и сообразительности присмиреть и взглянуть на собеседника повнимательнее.
— Слушай… тебя ж это не особенно трогает? В смысле, до Дарьи тебе уже дела как бы и нет, раз разводитесь, но все эти разговоры про адвокатов... это ж так, господа развлекаются.
Что ж ты, фраер, сдал назад… Поздновато. Мысли уже заклубились в его голове чёрным облаком, и выпутаться из него было не так-то просто.
Он не мнительный человек и не параноик, но когда речь заходит о таких вот «развлечениях», запросто отмахнуться от посторонних активностей вокруг его развода уже не получится.
С Мишиным он распрощался в каком-то тумане, все мысли кружились вокруг всего, что узнал. По дороге на квартиру, где его дожидалась Марго, Добровольский позвонил подчинённым и устроил им грандиозный разнос. Поначалу никого казнить не собирался, но так уж вышло, что несколько голов в итоге всё-таки полетело. Фигурально выражаясь, конечно, тем не менее работы лишилось пять человек. Будут знать, как попускать мимо глаз и ушей такую важную информацию.
Он должен знать всё. Он привык знать всё. И такой халатности больше ни от кого не потерпит!
— Что с тобой? — нахмурилась Марго, когда он едва ли не стряхнул с себя её руки, обвившие его шею, стоило ему переступить порог. — Что-то случилось?
— Ничего не случилось. Это тебя не касается.
— А можешь на меня не рычать? — поморщилась она. — Если у тебя в офисе неприятности, на меня срываться зачем?
Игорь не стал ей ничего отвечать, но замолчал и прошёл в дальнюю комнату, которая служила ему кабинетом.
Квартира до сих пор выглядела какой-то стерильной, нежилой. Раньше она почти всё время пустовала, и он пользовался ею лишь в крайних случаях — для встреч с любовницами или когда приходилось допоздна оставаться в офисе и долгой дороге домой он предпочитал ночёвку в столичной квартире.
В итоге он просидел в кабинете до позднего вечера, и психанувшая Марго, которая так и не смогла его оттуда вытащить, отправилась спать. В постель он забрался и остался лежать на краю, потому что она умудрилась заснуть в обнимку с щенком.
Утро встретил с гудящей башкой и отвратным ощущением, что никаких удобоваримых стратегий в голову так и не пришло.
И всё-таки он сумел взять себя в руки. Выждал целую неделю. Непонятно как, но он выждал.
Наверное, потому что это было вынужденной мерой. Обычно он знал, что делать и как делать. Сейчас на него напал какой-то непонятный ступор. Отправиться за разъяснениями к Дарье? Узнать, в курсе она или, может, даже поощряет чьи-нибудь начинания. Добровольский мог бы поклясться, клинья к ней уже подбивают.
А вчера ему доложили, что вокруг её приюта началась какая-то нездоровая возня. Поток клиентов усилился. И это всё решило.