Измена. Я требую развод

Глава 1.

- Я требую развод! – я кричу так громко, что, кажется, бокалы на прикроватном столике лопаются, откуда только голос взялся.

Но как не взяться, если на нашей кровати мой, вот уже восьмой год как, муж вбивает в матрац какую-то матрешку! Хрустальная ваза смачно врезается в стену, прямо над спинкой кровати, осыпая осколками все вокруг, заставляя их буквально подпрыгнуть на кровати, перетягивая между собой покрывало.

- Эмма, что ты тут делаешь? – Марк пытается прикрыться, но выходит плохо, и я наблюдаю красные полосы на его груди и плечах. Видно, следы от чьих-то развратных когтей.

- Сюрпри-и-и-з! С днем рождения, чертов предатель!

Я бросаю в него все, что могу нащупать в попытке хоть на секунду сделать ему так же больно, как мне сейчас. Кобель недоделанный! И чего тебе не хватало?!

Зонт, наушники, книжка о Хюгге. Не дочитала, теперь и смысла нет, это же об уюте и комфорте, а какой мне теперь уют?

Меня просто разрывает изнутри, легкие жжет от нехватки воздуха, я буквально задыхаюсь от обиды, злости и шока, а тупая боль в висках туманит мысли и грозит превратиться в мигрень.

Он что-то пытается говорить, я отчетливо вижу, как шевелятся губы, но в ушах только шум, в них марширует невидимый оркестр, так что ни одного разборчивого слова. Да и что тут можно объяснить? Я видела всё своими глазами.

Не могу больше. Не могу это видеть. Я срываюсь с места и просто бегу.

Бегу, не разбирая перед собой дороги, да и неважно куда, только бы прочь из квартиры, которая еще утром была моим семейным гнездом, и вдруг за секунду стала гнездом разврата. Кто знает, сколько он уже мне изменяет? Как цинично, за пару часов до праздника в честь его дня рождения. Тридцатого юбилея. В нашей квартире. На нашей кровати.

Я замедляюсь и, наконец, совсем останавливаюсь. Сердце выскакивает из груди, легкие горят, мне бы перевести дыхание, но я даже не могу сделать вдох. Все тело зудит и вибрирует, и я вдруг чувствую себя вывалянной в грязи. Такое не отмоешь водой, даже с хозяйственным мылом.

Ох, не так, Эмма, не так ты себе представляла сюрприз на день рождения мужа…

Я давным-давно решила, что сегодня закончу пораньше, так что со спокойной душой оставила всё на су-шефа и помчалась домой, чтобы сделать мужу сюрприз.

Приготовить лучший ужин в его жизни, но перед этим станцевать стриптиз в красивом новом белье. Я готовилась несколько месяцев! Думала, самое время разнообразить нашу личную жизнь, ведь восемь лет в браке – это не шутки.

На дворе ранняя весна, холодная и тоскливая, с серыми тротуарами и гололедом под слоем грязи. Температура скачет от минуса к плюсу, и обратно. Я иду, пошатываясь, пытаюсь переварить всё, что произошло. Почему это произошло со мной? Руки мерзнут, волосы рассыпались по плечам неаккуратными мелкими кудряшками. Они – единственное яркое пятно в этой вечной серости.

Беспросветная тоска со всех сторон давит на плечи, и я из последних сил сдерживаю слёзы.

Час прошел или все три, но я замерзаю окончательно и решаю все же вернуться домой. Перед смертью не надышишься… Дома, к моему удивлению, пусто, чисто и убрано. Кто-то сменил постель, убрал осколки вазы и устранил следы побоища.

И, конечно, никаких гостей. Интересно, чем это он оправдался? Ребята, не приходите, меня тут жена с любовницей застала? Потрясающе.

Мысли текут медленно, лениво и со скрипом, как всегда после крупных истерик, так что я просто смотрю на нашу кровать. Смотрю и пытаюсь не плакать, но слёзы душат.

Сколько сотен раз я засыпала на его плече, сколько лет думала, что у нас любовь , крепкая семья. А что постель все чаще использовалась по прямому назначению, то есть для сна, так это у многих бывает. Мало ли, временное охлаждение, привычка, такое может случиться за восемь лет брака.

Я думала, мы же взрослые люди, просто немного соскучимся, немного выдохнем, и всё будет как раньше. Мы же родные, так давно в месте, я знаю все его привычки, могу по морщинке у левого глаза определить настроение…

Но ничего этого больше не будет. Тошнота подкатывает к горлу, и хочется просто сбежать отсюда подальше, прямо сейчас. Забыть всё, как страшный сон.

Но знакомый голос за спиной заставляет застыть на месте.

- Я рад, что ты вернулась, Эмма. Думаю, нам нужно поговорить.

Марк говорит, я смотрю на его губы, и меня опять накрывает волна тошноты, когда я думаю, что еще совсем недавно он делал этим ртом. Чертов лжец. Предатель.

- Незачем. Я требую развод и раздел имущества. А потом вали на все четыре стороны, - выплевываю я, сдерживая злость и обжигающую обиду, которая грозит затопить меня с головой.

Но самое страшное сейчас - тяжелая, душераздирающая тоска по любимому мужу.

Мне бы уткнуться в ворот его рубашки, закрыть глаза и понять, что это был просто страшный сон. Иррациональный, невозможный, ведь мой муж бы так не поступил. Он меня любит, мы с ним навсегда вместе.

Отмотать назад, зайти в прихожую, сбросить сапоги и увидеть, как он выходит встретиться меня. Помогает снять пальто, прижимает к себе и целует в щеку. Говорит, что соскучился, и что я холодная с улицы. Зовет согреться чаем.

Мне бы опять обнимать его ночью, вдыхать запах его кожи и чувствовать все то, приятное и привычное, с чем я только что распрощалась навсегда.

Вот он был, и вот его не стало. На его месте стоит предатель, который надел костюм моего мужа, его кожу, его ботинки, его парик.

Мой муж – мертв, и я уже начала его оплакивать.

- Эмма, мы же взрослые люди. Я мужчина, мы по природе своей не можем быть моногамными. Это ошибка, ну мало ли, с кем не бывает? – его голос спокойный, мягкий и тягучий, он как будто разговаривает с пятилетним ребенком, объясняя ему очевидные вещи.

Только я не ребенок, да и детей мы так и не завели, потому что все восемь лет было «не время». То одно, то второе, то нет денег, то их много, но опять нет.

Глава 2

Половину сознательной жизни меня преследует мигрень, что, конечно, значительно ухудшает ее качество. Выматывающая всепоглощающая боль. Светобоязнь. А от любого, даже тихого звука хочется лезть на стену. Таблетки помогают не всегда, а предсказать причину тоже невозможно.

Но сегодня я нахожу в этом неожиданный плюс.

Этим утром я просыпаюсь рано и делаю вид, что сегодня тот самый адский день. Я симулирую прием таблеток, держусь за виски, прячусь от света под одеялом и ни на что не реагирую.

Какое-то время Марш шуршит на кухне, потом в гостиной, несколько раз бесшумно проверяет, как я. Наверное, побаивается, что я могу выкинуть после вчерашнего.

Под одеялом он разве что силуэт мой различить может, а вот я хорошо вижу в щель его ботинки. Еще и обутый ходит, сволочь, а. Но вида я не подаю, ведь мне очень нужно, чтобы он, наконец, ушел.

Так и выходит. Марк, еще немного повозившись, спокойно собирается и уезжает на работу в ресторан. Видимо, думает, что инцидент исчерпан, раз у меня появились более насущные проблемы.

Так и есть, только мои насущные проблемы заключаются в том, чтобы собраться и поскорее исчезнуть.

Вообще, он очень интересно мыслит, мой будущий бывший муж. Ну, неужели он уверен, что я останусь, и буду пытаться измениться? Прощу его, стану на задние лапки и позволю погладить себя по голове, как собачонка?

Ха. Ха.

Когда дверь за ним закрывается, я остаюсь в кровати еще минут пятнадцать, для уверенности. А потом быстро встаю и начинаю собирать вещи.

Очень хорошо, что я купила большой удобный чемодан накануне. Будто знала. Тогда я, правда, думала, что возьму его с собой в наше общее путешествие, ведь будет же оно когда-нибудь.

Я представляла высокие горы со снежными шапками. Лазурный океан с бунгало прямо на мостике, ведущем от песочного пляжа. Японские сады с цветущей сакурой. Гондолы в Венеции. Горный Алтай во всем его разнотравье. Бескрайний Байкал.

А получила дырку от бублика.

С другой стороны, теперь меня ничто тут не держит. Мне не нужно оставаться в столице. Чего же моя душа желает? Есть одна занятная идея.

Ну… видимо, путешествию всё же быть.

За окном идет дождь и серость пробирается под кожу, даже если просто бросить беглый взгляд. А когда у тебя в душе такая же серость, что и говорить.

Собирать вещи сложно, с каждой из них связано какое-нибудь воспоминание, так что каждые пять минут я не сдерживаюсь и пускаю слезу, хоть и пытаюсь торопить себя изо всех сил.

Все тело ноет после вчерашнего бега, но душа ноет еще больше. Предательство, наверное, всегда так чувствуется, будто по тебе катком проехали.

И как он предлагает мне жить с этим дальше? Закрыть глаза, сомкнуть зубы и лечь с ним постель, а потом, может, стерпится? Нет уж, я на память не жалуюсь. И эти кадры с ним и тряпкой его отпечатались где-то под веками. Как же мне это теперь развидеть?

Я складываю свитера и майки, джинсы, платья, одно из них - подаренное мужем на день рождения. Черное, как его душа. Другое – серое, унылое, как моя жизнь.

Обида причудливо смешивается со злостью, слезы появляются и высыхают, но я упорно складываю вещи. У меня их совсем немного, но это и хорошо.

Полчаса я перерываю полки в поисках документов и когда всё-таки нахожу их, выдыхаю спокойно. Не додумался забрать, красавчик, значит всё пройдет спокойнее, чем я думала. Паспорт, загран, свидетельство о рождении, полис, страховка, диплом один, второй, свидетельство о браке, грамоты, документы на квартиру… Все верно. Всё своё ношу с собой.

А теперь минутка дружеской поддержки.

- Давид, здравствуй. Дела? Не скажу, что хорошо. Ты нужен мне, как адвокат. Ну и как друг тоже. Да, это полный трэш.

С Давидом Аракеляном мы знакомы с детства, уже тогда у него были задатки дипломата и переговорщика. Он отлично мог отбить моих кукол у вражеской шайки шестилетних девчонок с соседнего двора. Не вступая в драку, что важно, потому что девочек бить нельзя, да и самим девочкам драться не пристало. Пара слов - и конфликт всегда решался в нашу пользу.

Так что никто не удивился, когда он решил стать юристом, а потом и адвокатом. Он всегда шутил, что у нас баш-на-баш – я его вечно кормлю, ничего не прося взамен, так что когда-нибудь он мне профессионально отплатит. Шутки шутками, но этот момент настал.

- Дорогая, зная твоего мужа, разводиться вы будете долго и сложно. Ты уверена?

Мы с Давидом сидим в сетевой кофейне, рядом со мной стоит чемодан, на который то и дело падает его взгляд. Выгляжу я откровенно плохо, хоть и держусь максимально спокойно. Слезы льются уже не сами по себе, а только если начать думать о вчерашнем дне, или о муже, или о чем-то тесно связанном с ним. Вот сейчас я вытру глаза салфеткой, и даже не стану рыдать в полную силу. Это уже прогресс.

- Прости, что вопросом на вопрос, но… Ты умеешь прощать предательство, Давид? – я пристально смотрю на него, продолжая вращать в руках чашку с остывшим кофе.

- Нет, не умею, - он делает широкий жест руками, как будто показывает, что сдается. - Для меня это вопрос чести. Предал однажды – честь потерял, а дальше точно предаст еще раз.

Я несколько раз медленно киваю головой. Да, именно так, один раз предал – второй раз не заставит себя ждать. Сколько этих раз скопилось за последнее время? Думаю, не сосчитать.

- Значит, ты меня понимаешь. Это был его день рождения, Давид. И он сказал, что только я виновата. Что я лохматая, рябая, толстая, да еще и, оказывается, то, что пашу как проклятая – тоже моя вина. Не его просьба, а моя вина, понимаешь?

Давид выглядит ошарашенным. Он судорожно шарит взглядом по моему лицу, но в этом нет неприятной подоплеки, его взгляд даже не оценивающий, он просто судорожно скачет из точки в точку. Это не взгляд человека, который пытается понять, что видит перед собой. Он знает меня так давно, что каждая морщинка на моем лице ему хорошо знакома.

Глава 3.

Дом, в котором сдается та самая квартира, оказывается совсем рядом. Ничего особенного, обычная девятиэтажка, но с непривычно большими окнами. Лидия Петровна ведет меня к дому размеренно, не быстро, будто мы просто гуляем, не смотря на большой чемодан.

По пути я узнаю, что квартиру она сдает на пятом этаже, а сама живет на этаж ниже. Осталась от родственников, а чего пустовать ей? Были у нее разные квартиранты, кто-то в сезон на море приезжал, позагорать, покупаться. Кто-то на осень и зиму, поработать, кто не привязан к месту. Оно-то конечно приятнее поднять глаза от компьютера и на море посмотреть, чем на городской пейзаж. А была еще девушка с особым ребенком, очень милая, так её дочь тут заговорила, наконец. Уже к пяти годам девочке, да не получалось, а тут – оп, и случилось, наконец.

Очень она счастливая домой уезжала.

А теперь вот я иду квартиру смотреть, может и понравится мне, как знать.

Я торможу перед лестницей в попытке поудобнее ухватить тяжелый чемодан, как чувствую столкновение. Неловко взмахивая руками, я судорожно ищу руками опору, чтобы ухватиться. Опорой этой оказывается мужчина, который врезался в меня секундой раньше.

Я удивленно смотрю на него, такого же рыжего, как и я, а он так же разглядывает меня, только выражение его лица выдает еще и раздражение. Ну надо же, сбил меня, еще и злится.

- Егорушка, куда это ты так бежишь? Соседку мне чуть не сбил! – восклицает Лидия Петровна. – Помог бы, Эммушке, ясен сокол. Чемодан у нее вон какой тяжелый.

Егор молча кивает. В секунду мой чемодан отрывается от земли и летит до лифта, будто совсем ничего не весит. Я так и стояла бы с открытым ртом, но милая бабуля берет меня под локоток и подталкивает к лифту, рассказывая разное, пока мы идем.

- Это Егорка, мой троюродный внучек. Или четвероюродный? Дальний, в общем, родственник. Помню его еще вот такого махонького, - она прислоняет руку к бедру, показывая примерный рост малыша. – На лето приезжал сюда, камешки всё на море пересыпал. А, какой вымахал, да?

В самом деле, его рост - метра два. Ух, точно, что ясен сокол. И плечи широкие, крепкие, как в кино про качков. Или про американских лесорубов. Да, точно, такой большой, высокий, бородатый, как раз в клетчатой рубашке.

В теории, они там еще обладают прессом с кубиками и публикуются на разворотах женских журналов с голым торсом. Последнее, правда, в нем заподозрить сложно.

Но мышцы на руках были впечатляющие. Немудрено, что он так легко поднял мой чемодан и затолкал в лифт, а потом спустился по лестнице обратно и был таков. Всё молча и не очень доброжелательно.

- Да, очень высокий молодой человек, - растерянно киваю я.

Квартира мне сразу нравится, она вся какая-то очень теплая и уютная, а главное, видится мне настоящим домом. Настолько уютная, что мне хочется тут готовить, вышивать и вязать спицами, желательно одновременно и прямо сейчас. Это хороший знак, решаю я.

Две комнаты и кухня. Мебель везде раритетная, но это тот случай, когда всё на своем месте. Деревянные стулья с разными подушками смотрятся тут просто отлично, а старый резной кухонный гарнитур – настоящее произведение искусства. Чудесная двуспальная кровать с хорошим матрасом, пара кресел и столик на тонкой ножке у окна. И ни одного дивана, надо же. У нас в каждой квартире обязательно есть диван, а тут нет. Но самое важное – из окна я вижу море.

- Лидия Петровна, кажется, вы нашли свою квартирантку, - я смотрю на нее и широко улыбаюсь.

- Ой, это очень хорошо, деточка. Я много не возьму, всё по-честному. Ну, прямо сейчас и осваивайся, чемодан разбирай. А я тебе молока свежего принесу к булке-то, проголодалась, небось.

Я благодарю бабулю и начинаю разбирать чемодан, а потом ем самую вкусную булку в моей жизни, запивая ее отличным холодным молоком. Даже в Париже мне не было так вкусно.

Из окна я вижу бескрайнее море, к вечеру оно волнуется больше, чем в мой первый визит к нему. И я думаю, что мне тут понравится, ведь за последние несколько часов я и думать забыла о неверном муже.

Вспоминаю о нем зря, тут же возвращается плохое настроение и боль в грудине. Наверное, так болит разбитое сердце, иначе, почему вообще существует такое выражение.

На телефоне от него обнаруживается два пропущенных звонка, но я решаю не звонить и трубку не брать. Какая разница, где я, главное, подальше от него.

Ресторан только жаль, я только и успела, что администратору Наташе написать, что больше не приду, а сколько они продержатся без звездного шефа?

Но теперь это не моя забота. Моя – пережить это всё с наименьшими потерями. Так что вечером я сижу перед экраном, смотрю известный фильм о жизни заново и пока только ем. Молиться и любить мне еще не время. А есть – это всегда пожалуйста.

Я много думаю о том, что делать дальше, много плачу и очень тяжело засыпаю вечером, потому что в груди всё беспокойно мечется, сжимается и ноет. Я несколько часов смотрю в потолок, ворочаюсь и кутаюсь в одеяло, надежда уснуть тает с каждой секундой. Я считаю овец, пою себе колыбельную шепотом, даже читаю книжку на телефоне.

Под утро сну удается меня сморить, и снится мне почему-то этот странный рыжий парень под два метра ростом, который ловко рубит огромное дерево в бесконечном зеленом лесу.

Глава 4.

Море утром – это отдельное удовольствие. Я вижу его из окна и планирую каждое утро встречать вот так, с чашкой кофе, созерцая море. Я буду каждый день рассматривать его в деталях, подмечать его настроение, может, когда-нибудь даже нарисую картину.

Эмма и Море. Хорошо звучит.

Сегодня у меня большие планы: есть, спать, смотреть на море и снять мешок денег.

Последние годы я не испытывала потребности в деньгах, а получала очень хорошо, так что сбережений у меня хватает. Конечно, квартиру я купить не смогу, да и смысла пока не вижу, но открыть своё небольшое дело – вполне возможно. Сколько на это может уйти? Миллион? Два?

Понять бы еще, чего мне хочется.

Я из года в год, целыми днями готовила для других людей, забывая о себе. Готовила то, что модно, дорого, экзотично. Не то, что хотела я, а то, что хотел от меня Марк, и никакой роли не играло то, что я точно так же, как и он, владела кафе. Ровно пятьдесят процентов, одна вторая, половина. Но мои желания в расчет не брались, а вот умения эксплуатировались в полную силу.

Еще бы, звездный шеф-повар, Эмма Макушева, в свои двадцать семь успевшая поработать с самыми крутыми зарубежными шефами. Владелица одного из самых модных ресторанов столицы, куда запись в лучшем случае за месяц, а меню больше похоже на картины импрессионистов.

Наше с Марком детище. Единственное, учитывая, что детей мы так и не завели.

Я бросила его на произвол судьбы. Сезон они продержатся, а дальше… Но я не хочу об этом думать. Я всю жизнь всё тяну на себе, пора и честь знать. Дальше - сами как-нибудь.

Выходя на улицу, сталкиваюсь с Егором. Поразительно, как человек может быть таким хмурым, неужели он не умеет улыбаться?

Его брови сведены на переносице так сильно, что образуют широкую ровную полосу. Такая рыжая и бородатая приморская Фрида.

Хмыкаю и получаю тяжелый изучающий взгляд.

- День добрый, - басит лесник.

Подмечаю на нем теплую куртку и с сомнением смотрю на свою, вероятно, слишком легкую.

- Добрый день. Холодно там? – я слегка запрокидываю голову, чтобы вежливо встретиться с ним взглядом, но такого внимания не удостаиваюсь.

- Нормально, - бросает он в ответ, практически сквозь зубы, проходя мимо.

Очень вежливо. Ой, не очень-то и надо было. Закатываю глаза и продолжаю свой путь на улицу.

- Эммушка, дорогая, как тебе спалось на новом месте? – окликает меня Лидия Петровна, идущая к дому с длиннющим багетом под мышкой.

- Добрый день, Лидия Петровна. Сначала уснуть не могла, а потом так здорово выспалась, даже не ожидала, - улыбаюсь ей в ответ. Вот кто тут вежливый и радушный, не то, что этот рыжий недовольный медведь.

Перекидываю с ней еще парой фраз, когда Егор выходит из подъезда, ведя за руку маленькую хорошенькую девочку лет пяти. Она одета в теплую розовую куртку, из-под которой выглядывает настоящая юбка принцессы, а поверх шапки на голове надет ободок с короной.

Она что-то щебечет, дергает его за руку и выглядит совершенно счастливой.

- Привет, Лизонька. Как твои дела сегодня? – Лидия Петровна широко улыбается девочке и та машет ей рукой.

- Привет, бабушка Лида! У меня новая корона и мы с папой идем есть торт! – щебечет малышка, притормаживая. Но руку дровосека не отпускает.

Интересно, как она вообще достает до его руки? Она же совсем маленькая, а он вон какой огромный.

- Это очень вкусное дело, торты кушать, Лизонька. А что за повод? - интересуется бодрая старушка, наклоняясь поближе к девочке.

- Повод? - малышка задумывается на мгновение, но тут же находит потрясающи ответ. - То, что я у папы самая красивая. Да, папа?

Она дергает отца за руку и вынуждает посмотреть на нее. Взгляд его, конечно, нисколько не оценивающий, но на лице у сурового дровосека появляется теплая улыбка.

- Красивее я в жизни своей не видел, - говорит он серьезно и чуть тянет ее руку на себя. – Пойдем, детка, торт себя сам не съест.

Я хмыкаю, но опять удостаиваюсь хмурого взгляда. Да что я тебе сделала, что ты так на меня злишься? Только приехала ведь! Чемодан мой разозлил? Так никто не заставлял его тащить!

Когда эта парочка удаляется, Лидия Петровна всплескивает руками.

- Что это я вас не представила! Не додумалась как-то. Егора ты уже знаешь, а эта девочка – его дочь, Лиза. Настоящая принцесса и тоже моя очень, очень дальняя родственница, - улыбается она.

По дороге до банкомата я все думаю, откуда у такого хмурого отца взялась такая милая и улыбчивая дочь? Очень странно.

. . .

По пути до банкомата я до последнего переживаю, что Марк успел что-нибудь сделать с моими счетами. Мы супруги, связи у него есть разные, да и сообщений он накидал довольно много. Пока они все примерно одного содержания:

«Эмма, ты поступаешь глупо, возвращайся, и мы всё решим»

Что мы можем решить? Как имущество делить - это пожалуйста, на все остальные вопросы я отвечать не буду. Да и думать не буду.

Ноющая боль опять сковывает голову, и я поспешно засовываю в рот конфету. Однажды услышала, что кому-то при наступлении мигрени помогает сахар и попробовала на себе. Работает не каждый раз, надо правильно выбрать момент, но и это дает мне призрачную надежду на то, что я могу немного контролировать такую стихийную и неприятную штуку.

Банкомат жужжит и тарахтит, но выдает мне сто пятьдесят тысяч. Отлично. Значит, Марк еще не поверил, что я уехала с концами и, видимо, еще не в курсе, что мы разводимся. Как хорошо, что счета у нас отдельные и доступа к моим финансам у него нет.

Всё это дает мне время подумать и снять побольше наличности. Почему-то я уверена, что карты он мне в итоге заблокирует.

Глава 5.

Я всё больше привыкаю к новому месту, и всё больше нахожу в нем черты настоящего дома. Особенно море в окне успокаивает, волна за волной, будто охлаждает мой воспаленный мозг, забирает мою скорбь по разбитому прошлому и шепчет, что впереди еще что-то есть. Я сплю много и хорошо, наверное, добирая про запас или в счёт бессонных рабочих часов.

Этим утром я просыпалась так тяжело и неохотно, что совершила огромную глупость. На автомате взяла трубку, не посмотрев даже, кто звонит.

- Неужели ты, наконец, ответила?! – кричит трубка голосом мужа.

Почти бывшего мужа, отмечаю про себя, но всё равно внутренне сжимаюсь от предстоящего разговора. Ну что ж, бегать всегда невозможно, когда-нибудь это должно было случиться. Звонил он по пять раз в день, минимум, и это я не считаю незнакомые номера, сообщения слал сотнями.

Вернись, я всё прощу.

Всё пытался давить на жалость, выставляя меня виноватой. Конечно, это ведь я, эгоистка такая, виновата, что всё бросила и уехала, а не он – циничный предатель, осквернивший наш брак.

Всё, выдыхай, Эмма. Нервы тебе еще понадобятся.

- Доброе утро Марк. Не скажу, что рада тебя слышать, - отвечаю я, кривя душой только самую малость.

Я не хочу его слышать, потому что это очень, очень больно. Но, на самом деле, я так соскучилась по его голосу. Я соскучилась по его глазам, по его рукам, мне так хочется сейчас повернуться и увидеть его рядом, без костюма «идеального мужчины», а сонного, растрепанного, босого, в обычных пижамных штанах. Он бы щурился от солнечного света, прижимал меня крепко и целовал в макушку, желая доброго утра.

Ведь все это было еще пару лет назад. Мне казалось, мы были счастливы. Я даже никогда не обижалась на его ворчание, потому что, ну, человек он такой. Это не мешало мне его любить.

Всё это было, но было ли правдой?

И вот теперь я слушаю этот голос, в попытке оставаться холодной и здравомыслящей, а сердце разрывается. Сердцу ведь не прикажешь.

- Объясни мне, что происходит? Какого черта твой адвокатишка лично привез мне повестку в суд?

А, всё понятно, значит, Давид по своим каналам ускорил вручение повестки моему благоверному. БлагоНЕверному. Интересно, это вообще законно?

Хотя о чем я. Давид Аракелян и закон это почти синонимы, почти – только потому, что мой гениальный адвокат знает все ходы и лазейки, так что вывернет всё так, как надо ему.

Надо ему торт испечь. Или два. Боже, когда я получу развод, я испеку им с Мириам все торты мира.

- Марк, после того, как я застала тебя с этой соской в нашей постели, я имею полное моральное право подать на развод. Заниматься этим самой – как в грязи изваляться, видеть тебя больше не могу, - говорю я спокойно и холодно, а внутри воюют огонь и вода. Ярость и слёзы.

Я повторяю, что застала его в постели с другой, снова и снова, вслух, при каждой удобной возможности. Для меня это напоминание, что всё кончено. Для него – причина развода, которую я повторяю снова и снова, чтобы он не смог даже попытаться её обесценить. А обесценить её он, конечно, опять пытается. Но ничего не выйдет.

- Эмма, это полный бред. Ну ошибся, с кем не бывает, да не бывает моногамных мужиков! Все мужчины изменяют женам, все! Да, я виноват, что ты узнала, ну что теперь-то? Восемь лет, Эмма, восемь лет коту под хвост? – его голос из яростной истерики за секунду переходит в режим мягкого убеждения, и моёсердце ёкает. – Вернись, Эмма. Я найду, чем мне загладить вину и всё будет хорошо. Всё будет, как раньше, даже лучше. Ну, хочешь, детей заведем? Не ставь на нас крест, на ресторане…

Внутри растекается разочарование и оно кислое, разъедающее. А я-то, было, уши развесила. Не ставь крест на ресторане.

А как заливал, знал куда бить. Детей заведем! Заведутся они, ага. Так это просто, оказывается, ну как котёнка завести, значит?

А потом что? Сбыть няне, а самой пропадать в ресторане сутками, как он и хочет? Ну, как же, галочку-то поставила, есть ребенок. А где он есть, с кем?

Ярость затапливает меня целиком, слёзы заливают щёки, но это слёзы обиды и бессильной злости, а не потери. Удивительно, но я больше не оплакиваю его. Хватит.

- Иди ты в жопу, Марк! И подстилке своей привет передавай.

Отбрасываю трубку подальше и вытираю глаза ладонью. Какая там ностальгия, какая любовь, что в этом человеке вообще можно было любить? В попытке подкрепить правильные мысли, решаю позвонить Давиду.

- Здравствуй, дорогая, - слышится веселый голос в трубке. – Как ты устроилась?

- Привет, Давид. Всё в порядке. Я из окна вижу море, - говорю в ответ без улыбки в голосе, хоть и очень стараюсь придать ему доброжелательное звучание. Но как тут звучать позитивно, когда восемь лет твоей жизни оказались бессмысленными?

- Мариам передает тебе привет. А что с голосом? – тут же спрашивает он.

- Передавай ей тоже привет. А голос... Так ведь развод. Только что неосторожно взяла трубку, а там Марк, просил вернуться, а потом упомянул ресторан, и мне всё стало ясно.

Я медленно вдыхаю и выдыхаю в попытке вернуть себе самообладание. Ты на море Эмма, у тебя начинается новая жизнь, без указок, без нытья и манипуляций. Только твоя, классная, веселая жизнь. Да, пока всё грустно, но это пройдет.

- Я вручил ему повестку лично. Ты бы видела его лицо! Никогда не забуду, он раздулся весь, как рыба Фугу и всё рот открывал беззвучно. Жаль не сфотографировал, - Давид хохочет в трубку, и я невольно улыбаюсь.

Фугу – это хорошо. Но, говорят, если ее неправильно приготовить, можно встретить свою смерть. Это очень похоже на Марка, как я теперь понимаю. Ядовитый подводный гад.

- Спасибо, Давид. Я твоя должница.

- Забудь, Эмма. Мы же друзья, - улыбается он в трубку и мне становится очень тепло на душе. – Испечешь нам когда-нибудь торт.

Глава 6

Я в раздражении смотрю на экран ноутбука, а там матрешка с букетом. Нет, серьёзно? Найти ее было так просто? Даже как-то обидно. Ой, не хватило ей той вазы, что я метнула, ой, не хватило. Повторить бы, да не возвращаться же из-за этого.

Марианна Корнышева, студентка, блондинка, модель. Прямые длинные волосы, тонкая и худая, твердая четверка под футболкой. Могу поспорить, что под слоем штукатурки нет веснушек.

То есть, вот с ней меня сравнивали, на нее я должна была стать похожей?

Постричь, выпрямить и сжечь самой лютой краской, скорее всего, зубодробильным аммиачным порошком мои длинные рыжие волосы. И обязательно вставать каждое утро на час раньше, чтобы из одуванчика превратиться в нечто приличное. А на работе, видимо, носить шапочку, потому что такое вблизи к пару и влажности иначе не сохранить.

Совсем забыла, Марк же сказал, надо еще грудь сделать, ведь там у нее явно дыни против моих …допустим, крупных апельсинов.

А таких длинных тонких рук я вообще никогда не видела, наверное, ее родство с обезьянами ближе моего, с чего бы им иначе свисать чуть не до колен?

Наверное, я всё-таки злая. С чего мне так методично и негативно оценивать постороннего человека, да?

Да нет, возможно кому-то эта девушка могла бы показаться симпатичной, но не мне. Она спала с моим мужем и этим скосила себе сотню баллов. Ну и губами своими надувными тоже, чего таить.

Да она арбузами своими сверкала прямо перед моими глазами, на моей кровати вдобавок, это ведь делает ее почти родной…

Обидно, что ж так обидно... Такая дешевка по ту сторону экрана пучит глаза и вытягивает губы уточкой, но почему-то лохматая и рябая – я.

А ведь когда-то мне нравились и веснушки, и кудри, да и мужу моему, недомужу, тоже. Только спустя пару лет нашего брака, он стал настойчиво рассказывать, что волосы нужно выпрямлять, собирать, а платья мои цветастые выбросить, ведь что это за ребячество. Черный цвет – всему голова.

И не осталось ничего от смешливой Эммушки. В зеркале стала отражаться серьёзная, печальная Эмма.

Так, стоп. Я опять иду по кругу в своих воспоминаниях, по сотому разу лелею воспоминания, что когда-то всё было иначе. Только вот зачем?

На второй странице ярких фотографий этой Марианны я замечаю знакомое лицо. И тут засветился, мой муженек, и цветы, и объятия, и сочный след от помады на щеке. Полный комплект.

Почти год назад. Значит, уже год он мне изменяет, а я и не вижу, потому что адски занята, голову поднять некогда. Потрясающе!

Ты молодец, Эмма, надо еще пару недель без выходных поработать, только клиенты пошли. Надо опять без выходных, Эмма, там проверка приедет, мне сказали. Надо снова без выходных, Эмма, такое событие, день рождения звезды такой величины!

Эмма, Эмма, Эмма, а сам, значит, отлично сбрасывал напряжение на своем живом тренажере.

Копирую фото, все его сообщения с телефона, и отправляю Давиду, вдруг пригодятся.

«Не дури, Эмма, возвращайся, пока не поздно. Кому ты нужна, кроме меня?»

Это особо веселое сообщения я сохраняю себе, чтобы никогда не забывать. Кому же я нужна? Самой себе, как минимум.

Любовь слепа и я, видимо, тоже была слепой.

Но теперь-то я прозрела. Ежедневно хожу и снимаю деньги, тащу их через весь город в мой новый дом и прячу под половицей. Часто пью чай с Лидией Петровной. Жду развода.

Правда, ни разу ничего за это время не готовила. Надеюсь, это временная тошнота от готовки, иначе непонятно, чем мне дальше заниматься.

- Да чем угодно, милая! Ты молодая, красивая, детей нет. Только тебе нужно научиться заботиться о себе. Или присмотреться к мужчинам вокруг. Вон, к Егорке, например.

Лидия Петровна восседает на моей кухне. Я сама позвала ее на чай, потому что немного скучаю по живому общению. Покупное печенье не такое вкусное, как мое собственное, но имеем что имеем.

- Ой, Лидия Петровна, я же развожусь, смотреть на мужчин не могу. Да и Егор ваш, как бы это сказать… Довольно невоспитанный и грубый, уж извините, - немного хмурюсь я.

Да и какие мне сейчас знакомства? Очень хочется выдохнуть, стать свободной, заблокировать Марка с чистой совестью и просто жить. Читать книги, гулять у моря, радоваться новому дню. Но пока на сердце как будто тяжелая бетонная плита, которая не дает нормально дышать, и ни поднять, ни сдвинуть ее никак не удается. Ноет что-то внутри, всё время ноет.

- Как же так? Никогда за ним такого не замечала! – страшно удивляется моя собеседница, и я рассказываю ей наш разговор у лифта. Запомнила я его практически слово в слово, видимо, от обиды.

Лидия Петровна становится серьёзной и немного хмурится, а потом качает головой.

- О, дорогая, теперь я понимаю. Все дело было в Василисе…

- А кто такая эта Василиса? – интересуюсь я.

- Давай мы с тобой сядем, чайку попьем, а я тебе всё расскажу, идет?

Я выставляю чай с печеньем, мы садимся за стол, и Лидия Петровна начинает свой рассказ. Всё же очень интересно послушать сказку о Железном Дровосеке.

- Мама Лизы была Егоркиной первой любовью. Лена была здешней, местной девочкой, а он приезжал каждое лето. Вот так однажды и познакомились.

Она рассказывает немного о детстве хмурого дровосека, и я очень ярко представляю себе шаловливого рыжего мальчишку, бегущего к морю, бросающего камешки, рассыпающего брызги вокруг, ныряя с разбега в лазурную воду. Хорошее детство было у мальчика, яркое. А тем временем, Лидия Петровна продолжает.

- Ему еще и десяти не было, когда они с Ленкой подружились, всё ходили неразлучники... Он её защищал, дрался даже за нее. Обижали ее сначала, задирали, очень уж она беленькая была, даже ресницы светлые. Когда ребенком была, странно это выглядело. А как выросла – красотка такая стала, глаз не отвести. Лизонька очень на нее похожа.

Глава 7

Ох ты ж едрический корень, откуда столько воды?! Мои любимые тапки проплывают перед дверью, цепляясь за углы стен, следом за какими-то газетами. Чёрт!!! Чёрт, мои деньги под половицей!!!

Я стремглав несусь в гостиную и прямо по пути выдыхаю. Спасибо, спасибо незадачливые строители! Из комнаты в комнату пол переходит ровненько, гуляй себе с закрытыми глазами и останешься цел, кроме гостиной, где я цеплялась и спотыкалась об чужеродный порожек раз двадцать, пока не привыкла.

Вода уже начала переливаться через этот самый порожек, который я так кляла всё время жизни тут, но до моего спрятанного сокровища еще не добралась. Спасибо, спасибо!

После скоростного спасения денег и документов, я озадаченно останавливаюсь посреди квартиры. Что делать-то? Кругом вода, где ее перекрывать – ни малейшей идеи, откуда она бежит – тоже. Решено, надо срочно искать протечку.

Находится она на кухне, как только я туда добираюсь, хлюпая босыми ногами по покрытому водой полу. В тумбочке под раковиной она хорошо так хлещет из железной трубки, которую я тут же пытаюсь обмотать полотенцем. Надо сказать, помогает это не очень хорошо.

Господи, никогда со мной такого не было, и вот он ступор.

Я стою на четвереньках, босая и мокрая от воды, пытаясь зажать протечку полотенцами, и вдруг слышу вежливое покашливание за спиной.

- Думаю, вам нужна помощь? – говорит Егор, а это именно он, видимо зашел через открытую дверь, о которой я напрочь забыла. Он в резиновых сапогах и клетчатой фланелевой рубашке, руки в боки, а я перед ним на карачках, мокрая и, кажется, уже грязная. Отлично, просто отлично.

Кажется, мои глаза достигают размера приличного такого блюдца, когда он улыбается уголком рта. Этот злюка и хам умеет улыбаться, еще и в такой ситуации. Может, его смешит мой жалкий внешний вид?

- Наверное, это «да». Пойду воду перекрою, - говорит он и скрывается в ванной, а мне остается только хлопнуть себя мокрой рукой по лбу. Дожили, ступор у нее, соберись, Эмма!

Я нахожу пару ведер и большую тряпку, пока Егор возится в ванной. И вот, наконец, вода перестает брызгать во все стороны. Хорошо, это очень хорошо, теперь убираем последствия, пока я окончательно не залила соседей снизу.

Дровосек сегодня не так хмур, как обычно, а уж его эта кривая улыбочка совсем сбила меня с толку, но то, что он присаживается на корточки рядом со мной и начинает так же собирать воду, еще больше меня удивляет и даже смущает. Кто этот человек вообще и куда дел дровосека, которого я знаю? Ну, как знаю… так, наблюдаю понемногу.

Тем временем, он спокойно и методично отжимает воду, а потом тянется рукой к моему черному трикотажному платью, в спешке брошенному на стул, сгребает его и начинает вытирать им пол.

Этот день может стать еще хуже?

- Егор, вы сейчас вытираете пол моим платьем, - говорю я несмело.

Я, конечно, понимаю, для мужчины кусок материи – это кусок материи, но спросить-то можно было? А с другой стороны, с чего его жалеть? Это ведь было одно из любимых платьев Марка, плотный трикотаж, не подчеркивающий ничего лишнего. Безликое и дорогое.

- Эта тряпка – ваше платье? – удивляется железный дровосек, останавливаясь на секунду. – Я думал платье – это что-то красивое, цветастое, висящее на вешалке. Вам его отдать?

Он поднимает платье вверх, держа двумя пальцами, и ждет моей реакции. И я неожиданно для себя улыбаюсь, смотря как с черной тряпки, что недавно была платьем, капает вода.

- Нет, вы правы. Платье – это что-то красивое, а это… просто тряпка, - говорю я и возвращаюсь к работе. Егор хмыкает и следует моему примеру.

Он смотрится немного комично, вытирая пол платьем, на маленькой кухне, плечом к плечу со мной. Но это здорово, иметь помощника в момент отчаяния.

Спустя час вода убрана, пол немного вздулся только в коридоре, в уголке, но пока это не создает проблем. А вот обои пострадали значительно сильнее и подскочили, завиваясь, прямо как мои волосы у моря.

- Как вы узнали, что у меня потоп? – спрашиваю я, опираясь о дверной косяк, пока он одевается.

- Я живу прямо под вами, - пожимает плечами Егор. – Когда вода начала капать с потолка, это стало довольно очевидно.

- Черт, у вас там, наверное, конец пришел ремонту. Я всё компенсирую! – начинаю нервничать я и обхватываю руками предплечья, поеживаясь. Все-таки мокрая одежда – не самое приятное, но переодеваться, когда в квартире посторонний мужчина, я не буду.

- Это не ваша вина, забудьте, - махнув рукой, он выходит за дверь, а потом оборачивается. – Пойду куплю кое-какие детали и вернусь, починю. А то сантехника неделю ждать будете.

Егор уходит, а я остаюсь стоять в дверном проеме, гадая, что это было.

. . .

У меня нет ни одной цветной вещи. Вообще ничего, только черный трикотаж разной плотности, немного кашемира и шерсти. Тоже черных. Единственные синие джинсы одиноко ютятся на краю дивана и выглядят взрывом цвета на этом фоне. Немудрено, что мое платье приняли за тряпку – тряпка и есть. В целом, я никогда особо не гналась за модой, да и у Марка были фавориты – черный и серый цвета, а яркое пятно волос всегда могло оживить мой образ. Ну, вернее, это я так думала.

Сейчас я очень жалею, что одевалась вот так.

Снимаю влажную одежду, натягиваю джинсы и черный свитер и понимаю, что очень, очень хочется цвета. Но не красить же сейчас губы красной помадой, подумает еще, что для него… Опять покроется иголками и будет рассказывать, что ему не нужно внимание. Нет уж.

Но шоппинг вношу в несуществующий список дел жирным красным пунктом. Очень нужно. В конце концов, весна на носу. Вернее, сейчас формально уже весна, но пока я ее не чувствую. Обычно она витает в воздухе, когда начинает пригревать солнышко, но тут – постоянные дожди, сырость и серость. Я даже немного жалею, что погода тут оказалась не такой, как в моих мечтах.

Глава 8

Я знала, что так будет, несколько недель ждала, но всё равно оказалась не готова, что моя карта окажется просто бесполезным куском пластика.

Ладно, я успела снять чуть больше двух миллионов, этого мне хватит надолго, так что, пока идет развод, я голодать не буду. И обратно к нему не поползу.

Но грустно, что я просто проем эти деньги. Хватит ли их на открытие своего дела? Чтобы ответить на этот вопрос, надо сначала определиться, что я хочу делать. Готовить – всё, что я умею, но от сейчас от этого физически тошнит.

Я вспоминаю, что вчера очень хотела купить себе новое платье и вдохнуть жизнь в свой траурный гардероб. Мне очень не хватает цвета, и сейчас это кажется почти жизненной необходимостью.

Так что, набрасываю пальто, и иду на охоту.

Спустя несколько часов, у меня два больших пакета, в которых нет ни одной черной вещи. Тут и красивое цветастое платье с пышной юбкой, и облегающее красное, и несколько цветных топов, даже сумочку я купила желтую, ведь когда-нибудь наступит лето.

Настроение значительно улучшается. Я даже не обращаю внимания на неприятные сообщения от Марка, ведь это просто буковки на телефоне, плевать на них. Я уже развожусь и доведу это дело до конца. Вернее, Давид доведет. А я просто не сверну с пути.

Видимо, мои рыжие волосы, полуулыбка и красная помада делают свое дело, по пути со мной несколько раз пытаются познакомиться, но я делаю извиняющееся лицо и говорю, что занята. Кольцо я давно не ношу, но какая разница? Мало ли отношений без кольца.

- Добрый день, Эмма, - слышу голос за спиной и очень, очень удивляюсь. Железный дровосек поздоровался первым, поразительно! С улыбкой разворачиваюсь и вижу его за руку с дочерью. На ней теплая розовая куртка, сапоги и неизменная корона на голове. На секунду зависаю, умиляясь этой парочке, да и как тут остаться равнодушной? Высокий, грозный отец и крошечная прелестная дочка, прямо принцесса, охраняемая драконом.

- Добрый день! – отвечаю я с заминкой, и поудобнее перехватываю пакеты, которые не остаются незамеченными девочкой.

- Ух ты! Там платья принцессы? – воодушевленно спрашивает малышка, делая большой шаг вперед, но рука отца немного ее сдерживает.

- Лиза, не нужно совать нос в чужие пакеты, это невежливо, - говорит он, но тоже смотрит с интересом. Я улыбаюсь шире.

- Ну, пара платьев там есть, но, наверное, принцессы носят длинные, а эти разве что до колена мне достанут, - отвечаю я.

- Принцессы теперь носят разные платья, у нас же двадцать первый век на дворе! А вот волосы у них всегда длинные и вьются, вот как у тебя. Ой, а может быть, ты принцесса, Эмма? – щебечет Лиза, не обращая внимания на отца, который закатывает глаза и всем своим видом показывает, как он устал ее сдерживать.

- Ну, разве что заколдованная злым волшебником, - пожимаю плечами в ответ. Интересная идея, можно брак назвать проклятием злого колдуна? Ну, если это Марк, то всё чудесно сходится.

- Тогда надо найти принца, он тебя поцелует, и вы будете жить долго и счастливо! – отвечает малышка и смотрит на меня очень серьёзно, как бы намекая, «ну и чего ты ждешь?», что заставляет меня улыбаться уже непрерывно.

- Я постараюсь, малышка. Спасибо за совет! – улыбаюсь ей во все тридцать два. Очень они милая, конечно, прямо какое-то солнышко.

- Лиза, нам уже пора, - он аккуратно тянет ее за руку, и девочка неохотно идет за ним.

- Пока, Эмма, - оборачивается она, и я машу ей рукой.

Вскоре эта парочка скрывается за поворотом, а я, нагруженная довольная, возвращаюсь домой. Сейчас это место, в самом деле, начинает казаться домом.

. . .

День обещает быть дождливым и холодным. Небо затянуло темными тучами еще утром, а море волнуется и подбрасывает волны всё выше.

Я планирую сидеть дома, пить чай и смотреть разные мотивирующие фильмы, потому что настроение под стать небу – очень хмурое. Но моим планам не суждено сбыться.

В дверь звонят, это оказывается Лидия Петровна с тарелкой, на которой красуется румяная шарлотка.

- Испекла к чаю, уже с Егоркой поделилась, вот и тебе принесла, Эммушка! – говорит она с порога и, я с улыбкой приглашаю ее в гости. Мне сейчас очень не хватает друзей и тепла, так что гости – самое оно.

Наверное, надо делать это почаще. Присутствие Лидии Петровны греет, будто со мной опять моя любимая бабушка.

- Очень вкусная шарлотка, Лидия Петровна, большое спасибо, - я улыбаюсь, отпивая чай из большой керамической кружки. Старушка удовлетворенно кивает, мол, пожалуйста.

Мы ведем разговоры ни о чем следующие полчаса и это просто отличное времяпровождение, особенно когда за окном барабанит дождь.

- Ох, кондитеры у нас в городе, конечно, совсем необязательные, Эммушка, - осуждающе качает головой Лидия Петровна, после того, как мы выпиваем по второй чашке чая.

- В самом деле? Почему? - приподнимаю бровь я.

- У Лизоньки день рождения завтра, отец ей торт заказал еще месяц назад, то ли с балеринами, то ли с принцессами, какой-то красивый, в общем. А сегодня утром позвонили из кондитерской и сказали, что накладка у них, торта не будет, - всплескивает она руками. – Егор не хочет торт из магазина, да оно и понятно, Лизонька так мечтала о чем-то особенном. Ну не шарлотку же печь.

Я представляю, как Лиза получает на день рождения шарлотку, как она пытается улыбаться, но выходит плохо и ее худенькие плечики понуро опускаются. И так мне жалко ее становится.

Бедная малышка, она наверняка с восторгом ждет своего дня рождения, представляет красивое платье, корону, особенный торт и толпу друзей. Рядом с ней нет мамы, конечно Егор хочет хоть как-то это компенсировать. И тут такой провал.

Я невольно размышляю, как быть, чтобы решить эту проблему, но итог неутешителен. Местные кондитеры не возьмутся за такую работу, сложный торт на завтрашнее утро, при том, что уже середина дня. Мои знакомые могут успеть сделать чудо, но вот доставить его – точно нет.

Глава 9

Новый день застает меня с очень теплым чувством на душе. Как будто я сделала что-то хорошее и теперь моя жизнь проходит не зря. Ну, да, сделала доброе дело, бескорыстно, принесла радость одной маленькой девочке и, кажется, ее отцу тоже. Мысли возвращаются к Егору все чаще и чаще, а его образ, который когда-то сформировался в моей голове, обрастает новыми деталями и оттенками, с каждой секундой становясь все более неоднозначным.

Он ведь не хмурый, не злой и совсем не хам, по крайней мере, пока этого не хочет. Выходит, что это хорошо сформированный щит от надоедливых девиц, который тут просто толпами бегали, как говорит Лидия Петровна. Не совсем понимаю, почему их было так много, хоть он и очень хорош собой, к чему скрывать. Я же в процессе развода, а не слепая. Но с чего начинать за ним охоту? Что такого они в нем увидели?

Наконец, отгоняю от себя грёзы о рыжем лесорубе и иду на кухню. Очень хочется творить, впервые за долгое время, нельзя пропустить это благодатное время!

Я делаю простенькие капкейки с радужной кремовой шапкой и карамельным сердцем. Решаю угостить ими свою пожилую соседку, которая часто наведывается в гости. Я всегда очень рада ее компании, она напоминает мне одну из тез добрый и заботливых бабушек, которые откармливают внуков пирожками и яблочками в своем деревенском домике каждое лето.

Когда, спустя пару часов, я спускаюсь к ней, то застаю на ее кухне дружную компанию в лице Лизы и Егора. Смущение подкатывает к щекам, но я вовремя себя одергиваю. Мне двадцать семь, а не семнадцать, и пришла я не к ним в гости, а к Лидии Петровне. Так что я смело ставлю капкейки на стол.

- Сегодня у меня было вдохновение, так что угощайтесь, - улыбаюсь я, а Лизу тут же хватает одно пирожное и кусает его, испачкав нос разноцветным кремом.

- Ммм, это очень вкусно! Пап, ну это точно, Эмма – фея! Это же о-че-вид-но! Давай заберем ее себе? – она пихает отца в бок, и он давится и долго откашливается. Я смеюсь, как и Лидия Петровна, а вот Егор выглядит смущенным, краснеет и пытается на меня не смотреть.

- Лиза, невежливо так говорить. Взять себе можно домашнее животное, но никак не человека. Прошу прощения, Эмма, - говорит он, наконец.

Интересно, он извиняется за смешное предложение дочери или за отказ забрать меня к себе? Эта мысль заставляет меня веселиться еще больше.

- А что, и на жилье бы сэкономила, и Лизу бы печь научила, - хитро улыбается Лидия Петровна, и я понимаю, что Егор сейчас просто под землю провалится от неловкости. Ладно, выручу тебя, лесоруб.

- Я хотела бы пока сохранить свободу, Лидия Петровна, - улыбаюсь я. – А вот Лизоньку научить печь – это можно. Ты хочешь, ребенок?

Ну, на тему свободы я лукавлю, конечно, ведь развод, а с ним и свободу, я еще не получила. Но ведь однажды это случится, и было бы хорошо побыть одной какое-то время.

- Ух ты! Конечно, хочу! Папа, я буду лучшим в мире кондитером! - Лиза начинает прыгать вокруг Егора и его лицо приобретает еще более страдальческое выражение.

- Конечно, милая. И лучшей актрисой, певицей, археологом и шпионом тоже, - говорит он. И смотрит на меня внимательно, буквально сканируя.

Я долго еще анализирую его этот взгляд, но он так и остается ля меня загадкой. А потом мне становится не до раздумий.

. . .

Ненавижу службы доставки, прямо-таки терпеть не могу. Особенно когда они решают, что мне самой нужно выйти на улицу прямо сейчас, чтобы забрать заказ. Он, видите ли, слишком мелкий, чтобы с ним подниматься в дом, а там те потрясающие кондитерские насадки для цветов. Никакие уговоры не помогают, даже предложение доплатить, так что я быстро накидываю домашнее платье и прямо в тапках решаю сбегать вниз. Ну что там, спуститься на лифте на первый этаж? Пять минут, не больше, не успею замерзнуть.

Лифт приветливо мигает лампочками, что вообще довольно странно, но я очень, очень спешу. Мои будущие шедевры с кремовыми цветами манят меня, в своих фантазиях я вижу, как загораются глаза Лизы, когда я показываю ей, как из кондитерского мешка вдруг появляется тюльпан, как она делает его сама и подпрыгивает он азарта. Оно определенно того стоит!

Лифт останавливается этажом ниже и являет мне Егора в теплой куртке, который недоуменно поглядывает на мое тонкое платье.

- Не по погоде ты, Эмма. Весна сейчас холодная, а сегодня вообще рекорд - десять градусов на термометре, - говорит он.

- И тебе привет, Егор. Спасибо за заботу, но я только на минутку, курьер попался странный, хочет чтобы я сию минуту вышла за заказом, сам даже за доплату не готов подняться, - пожимаю плечами и выставляю босую ногу в меховом тапке, мол, смотри, не только платье не по погоде.

- Смотри, горячая женщина, не замерзни, - он хмыкает и жмет кнопку закрытия двери.

И это, видимо, оказывается роковой ошибкой, потому что дверь закрывается со скрипом, а спустя пару секунд начинают мигать не только лампочки, но свет в лице видавшей виды лампы на потолке. Старинный лифт рывком останавливается между этажами, а я, взмахнув руками, заваливаюсь на Егора.

Реакция у дровосека явно на высоте, потому что он легко ловит меня, даже в полумраке.

Я зависаю в его руках, чувствуя их жар, как и в прошлый раз, но сейчас холодный воздух создает очень сильный контраст. Черт дернул меня в платье выйти, не иначе. А говорила мне бабушка, будь всегда готова к неожиданностям, детка. У меня всегда был с собой паспорт, загранпаспорт, запасная футболка, колготки и немного наличности. Ну, а вдруг меня внезапно забросит в Аргентину? Ни разу, правда, не забросило. И вот я оделась, как попало, единственный раз в жизни, и тут же в холодном лифте застряла.

- Ты в порядке? – спрашивает Егор, и я киваю. Глаза немного привыкают к разнице в освещении, его лицо очень близко, руки прижимают меня так крепко, что становится сложнее дышать.

Глава 10

Я стою в тонком платье и тапочках, в холодном лифте и отчаянно хочу согреться. А хмурый дровосек сидит на полу и предлагает мне то, что абсолютно точно поможет.

Но как это будет выглядеть? Я, в обнимку с Егором, у него на коленях, на полу. Да плевать, как это будет выглядеть. Кто нас увидит?

Холод не тетка, так что первая часть меня, которая отчаянно требует тепла и на ручки, резво затыкает вторую, которая ноет, что так не делается и это неудобно.

Я неуклюже приземляюсь на колени к Егору, почти не дыша, и аккуратно прислоняюсь к его груди. Даже сквозь плотный свитер он весь пышет жаром, надо же, кто тут еще горячий, я вон совсем околела, а ему хоть бы хны. И пахнет он лесом, домом и чем-то еще, таким знакомым и неосязаемым. Наверное, так пахнет защита и забота, принятая в дар от сильного мужчины.

Он запахивает куртку плотнее, и я оказываюсь в кольце его рук. Это неожиданно приятно.

Все еще неудобно, все еще странно, но приятно, да. Я ловлю себя на мысли, что он тоже дышит слишком медленно, будто задерживает дыхание, как и я. Хмыкаю про себя. Хорошо, значит ему тоже не слишком удобно и, по крайней мере, в этом мы оказываемся похожи.

Осмелев, я вожусь, устраиваясь поудобнее, даже немного сгибаю ноги в коленях, чтобы они тоже отхватили немного тепла, но Егор в ответ просовывает руки под мои коленки и подтягивает их повыше.

Прикосновение к коже под коленями кажется мне так откровенным, что щеки в мгновение ока становятся пунцовыми и я спешу скрыть это, утыкаясь в мягкий свитер. Ну, может, я нос так грею, почему бы и нет?

Сердце частит, дыхание сбивается, что за напасть, как какая-то школьница, а не взрослая женщина. Но ситуация странная, ну ей богу. И объятия у него какие-то… уютные. Широкие плечи, большие руки, я буквально Дюймовочкой себя чувствую. Это так здорово, так неожиданно, что я забываюсь и трусь щекой о его предплечье, а он в ответ гладит меня по голове.

Наверное, тоже забылся. Так бывает с людьми в отчаянном поиске тепла, в прямом и переносном смысле, которые сейчас стеклись в один большой, крупный смысл.

Минут через десять у меня затекает нога и, хоть мне совсем не хочется двигаться, ведь всё это время я представляла, что это объятия моего мужчины и мы просто так сидим, обнимаемся, никуда не спеша, но желание выпрямить ее становится почти нестерпимым. Я начинаю искать правильное положение, передвигая ногу то левее, то правее, и вдруг Егор подает голос.

- Эмма, прекрати ерзать, - говорит он.

Его голос низкий и чуть хриплый, каким и должен быть после долгого молчания, но тон довольно раздраженный. Неужели я тяжелая, и у него тоже затекли ноги? Надо, наверное, извиниться, как-то встать?

- О, прости, я тяжелая, наверное. Все ноги тебе отдавила, - начинаю суетиться я, но он придерживает меня за плечи и не дает двигаться дальше.

- Дело не в этом, - говорит Егор. И тон его из раздраженного перетекает в…смущенный?

И тут я вдруг понимаю. И чувствую. Чувствую, почему он попросил меня не ерзать.

Ох ты ж едрический корень, а у него ведь возникла проблема. Ощутимая, я бы даже сказала, большая проблема. Черт, ну конечно, следовало многого ожидать, уже в первый раз увидев его красивые большие руки… Стоп, Эмма. Это вообще не относится к делу и не надо, не надо об этом думать. Вообще, совсем не надо.

Как теперь выйти из положения красиво, если мы оба сидим, замерев, и сгораем от стыда?

Но, на этот раз, судьба для разнообразия решает побыть ко мне благосклонной, я слышу голоса совсем близко, и между закрытых сворок дверей протискивается какой-то железный предмет.

Нас спасут! Я резво вскакиваю из теплого кокона рук.

Раздается скрип и гул, будто стонет железо лифта, а потом двери открываются. Мы застряли практически там, где сели, так что выйти довольно просто и вскоре я ставлю ногу на лестничную клетку.

Следом выходит и Егор, с курткой, обвязанной вокруг пояса. Я честно пытаюсь на него не смотреть, но в какой-то момент мы встречаемся взглядами и оба прыскаем со смеху.

Да, такое тоже случается, не прятаться же друг от друга вечно. Просто реакция мужчины на женщину, особенно учитывая, как он от них шарахается последние пару лет.

Ничего необычного.

Только взгляд его становится каким-то теплым, когда он прощается. Но, может быть, мне это просто кажется.

. . .

Курьер привозит мне насадки на следующий день, и тут уж я одеваюсь тепло, да еще и по лестнице спускаюсь, от греха подальше.

Вчерашнее происшествие всё время крутится в голове, ничего не могу с собой поделать. Слишком уж всё было…ярко. Последние пять лет моей жизни были полны работы, открытий, бизнеса, но вот любовная линия была серой и скучной. Ну, вернее, это я сейчас понимаю, а тогда мне казалось, что это у всех так, особенно спустя пару лет.

И теперь я вдруг понимаю, что это не у всех так! И я вот, после такого масштабного предательства, могу чувствовать такие сильный эмоции, что сама себе удивляюсь. И к кому? К человеку, которого считала ворчуном и хамом.

А теперь вот покупаю насадки для цветов, чтобы научить его дочь печь. Да уж, Эмма.

Лиза оглушительно хлопает в ладоши, когда я рассказываю ей о своей идее при встрече. На Егора пытаюсь смотреть не слишком часто и делать вид, что ничего не случилось, но взгляд то и дело прыгает от его глаз к его джинсам и обратно, а губы норовят растянуться в глупой улыбке. Вот глупая, ей богу, сама на себя немного злюсь.

Хмурый дровосек выглядит невозмутимым, но тоже явно пытается смотреть на меня реже, разглядывает молодые листочки на деревьях, Лизину шапку и вообще всё вокруг.

- Папа, папа, когда можно пойти к Эмме? Она научит меня делать пирожные! – взвизгивает Лиза и повисает на руке отца. Он тяжело вздыхает.

Глава 11

- Кексики! Мы будем печь кексики! – Лиза скандирует примерно одинаковые фразы, пока я раскладываю все ингредиенты на столе. Егор сидит в уголке, насколько смог туда поместиться, и недоверчиво разглядывает все вокруг. Фартук он таки принес, но не надел, и уж рубашку, как в моих утренних мыслях, снимать не стал. Чудненько, мы остаемся в рейтинге 6+.

Железные насадки для крема в итоге заинтересовали и дочь, и отца. Егор, правда, честно делал вид, что не очень-то интересуется, но когда мы тренировались делать тюльпаны, чуть со стула не упал, пытаясь приглядеться поближе. Правда, сам попробовать не решился, на что мы с Лизой обе пожали плечами. Ну, на нет и суда нет.

И вот мы все вместе мешаем густую шоколадную массу для капкейков. Лиза просит подержать миксер и это оказывается роковой ошибкой.

Мы стоим у стола, все в шоколадных брызгах и давимся смехом. Больше всего пострадала рубашка Егора, так что он снимает ее и остается в тонкой майке. И вот тут я понимаю – да, вот что называется хорошей фигурой. Мои фантазии с мужчинами из рекламы, ну, которые с фартуками на голое тело, не так уж далеко ушли! Через эту майку я вполне могу посчитать кубики на его животе и их там.. Блин, а столько вообще бывает? У Марка вообще никогда не было никаких кубиков!

Егор усмехается, глядя на меня, явно немного ошалевшую, и посмеивается, поигрывает мышцами рук и вообще начинает напоминать качков из рекламы «посмотри на моего мужчину, а теперь на меня, да, я на коне».

Как неудобно, надо же. Я снимаю передник, но остаюсь в невзрачном сером платье, очень подходящем для такого рода готовки. Ну, или, чтобы его приняли за тряпку в момент, когда труба опять прорвет.

И тут совсем не хмурый дровосек подходит ко мне поближе, буквально нависает надо мной, обдавая жаром и предвкушением, а потом проводит пальцем по щеке, снимая с нее шоколад.

И облизывает палец.

Ну что ж, впору падать в обморок, Эмма. Так быстро ты еще не пьянела, не косела и не превращалась в глупенькую мямлю. Все, что рвется из моего рта сейчас – глупое блеяние.

- Вкусно, - улыбается он и шагает к Лизе, чтобы и с нее снять заляпанный фартук, а мне только и остается, что собрать волю в кулак и не сползти вниз по стене. Все-таки этот мужчина оказывает на меня какое-то очень, очень странное влияние. Вопиюще странное, учитываю всю ситуацию.

Полностью вытряхиваю розовую вату их головы я уже к концу готовки. Руки всё помнят, крепко держат кондитерский мешок, выводя цветы и листочки, хоть голова и забита обрывками слов, шоколада и какой-то мишуры.

Ну, он же флиртует, да? Он флиртует? Как же хочется понять наверняка, но у меня в этом совершенно никакого опыта. Последним за мной ухаживал Марк много лет назад, я уже от всего этого отвыкла, всё забыла...

Ну не спрашивать же его, верно? Так и представляю себе эту ситуацию.

Эй, Егор, а ты со мной флиртуешь, да? А можно еще разок? Я могу себя шоколадом и всю вымазать, только давай еще разок?

Спустя час капкейки стоят на двух блюдах, сверкая румяными боками, а сверху у них кремовые шапки, цветы, разноцветные шарики и шоколадная стружка. Лиза выглядит самым счастливым ребенком в мире, когда папа откусывает маленький кусочек пирожного, а потом отправляет его в рот почти целиком с блаженным стоном. Если он всегда издает такие звуки, я готова каждый день ему печь. Каждый божий день.

- Эмма, ты настоящая фея, я же говорила! – восклицает Лиза, а я улыбаюсь.

- А ты настоящий кондитер, детка, - хвалю ее в ответ, и она вся розовеет от удовольствия.

- Пойдем угощать Лидию Петровну, - говорит Егор, и девочка резво хватает со стола одно из блюд и шагает к двери, но внезапно останавливается и оборачивается.

- Эмма, пошли! – говорит она. А дровосек удовлетворенно кивает.

- Да, да, пошли Эмма, чего зависла? Потом вернемся посуду мыть, - говорит он.

А я чувствую такую теплоту в душе, как будто прикоснулась к чуду, даже пальцы покалывает, как если бы они согревались после мороза.

Ну, вообще, так и есть. Несколько лет я провела на морозе, играя с ледышками, как Кай у Снежной королевы, только она была бородатым мужчиной. А теперь вот меня пригласили в тепло.

Я пока дичусь, мне всё удивительно, но уже привыкаю, отогреваюсь понемногу.

Так что я киваю на выразительный взгляд Егора, счастливо улыбаюсь и следую за ними.

. . .

Черт, похоже, он мне нравится. Нет, точно, он мне нравится. Этот хмурый дровосек с очаровательной дочерью теперь мелькает в моих мыслях, где-то рядом с передниками и шоколадом. Ну, конечно, я же видела его в тонкой майке, все равно, что без нее… Как ему теперь не мелькать в моих фантазиях?

Меня предали, обидели, я переживаю сложный и долгий развод, а тут вдруг фантазии. Я вообще могу считать себя нормальной, раз всё еще интересуюсь мужчинами после этого всего?

Одним конкретным мужчиной, да. Но еще неделю назад я думала, что вообще никогда ни на кого больше не посмотрю.

- О Егорке задумалась, милая? – голос Лидии Петровны возвращает меня в реальность, и я стремительно краснею. – Не смущайся, ты же молодая женщина, а он, когда иголки сбрасывает, очень даже ничего.

Сбрасывает. Иголки сбрасывает, рубашку сбрасывает, что там под ней? Конечно, кубики пресса, что же еще. Только не время о них думать, Эмма.

- Я же развожусь, Лидия Петровна. Не время, - пожимаю я плечами, а она смеется.

- А любовь не спрашивает, когда время, а когда нет. И симпатия не спрашивает. Так что не красней да улыбайся почаще.

Я благодарю старушку за совет и предлагаю еще чаю. Все-таки такие посиделки очень меня успокаивают и примиряют с новой жизнью. Думала, буду скучать, тосковать по дому, но не случилось. Так, пару недель было непривычно, а теперь я выработала для себя новую привычку.

Глава 12

- Да ты можешь нормально со мной поговорить? – опять кричит мой телефон голосом мужа. Еще немного и мои уши свернутся в трубочки, а это даже не громкая связь.

- Учитывая твои последние заслуги, я и так нормально с тобой разговариваю. Сколько раз ты таскал ее в нашу постель? Пять? Десять? И жалеешь не о том, что это происходило, а о том, что я узнала и осмелилась подать на развод! Марк, ты себя вообще слышишь?

Я совершила очередную ошибку, когда разблокировала Марка. Даже несколько.

Первую, когда подумала, ну с чего ему мне звонить. Вторую, когда он позвонил. Я решила, может на этот раз он мне что-нибудь хочет объяснить. И взяла трубку. О, Эмма, вот же дура…

Мало того, что на меня тут же полился поток ругательств, оскорблений и грязи, так он еще и меня умудрился сделать в очередной раз виноватой в своих неудачах.

Как этот человек мог столько лет таиться под маской моего мужа? Я же знала его, я его изучила вдоль и поперек, различала даже угол подъема брови и оттенки настроения, знала, в какой ситуации лучше промолчать, в какой поддержать, в какой просто пора раздеться.

Но когда, как этот человек протиснулся на место моего мужа, почему так незаметно и постепенно?

Я обдумываю это уже тысячный раз, но всё еще удивляюсь.

- Я не хочу делить с тобой ресторан. Он не твой, ты сама это знаешь. Я вложил в него всё, что у меня было, а ты просто готовила. Так что подпиши бумаги, что он отходит мне и будь свободна, раз так этого хочешь.

Наверное, я сейчас напоминаю рыбку, которая выпрыгнула из аквариума на холодный пол. Я открываю и закрываю рот в попытке осознать, что он сейчас говорит.

Сначала у нас было бистро, и деньги там были только мои. И работала там только я. Марк сидел у окошка, попивал винишко, угощал посетителей, разговаривал с ними разговорчики, играя роль щедрого владельца. Но настоящим владельцем, директором, шеф-поваром и душой этого места была я.

Когда мы продавали бисто, Марк продал еще и машину, взял кредит, а потом еще один, и еще парочку на меня. Но все они закрывались как? Правильно, моими деньгами.

Я работала без зарплаты, почти не ела, только и торчала на кухне с утра до ночи. Заготовки, приготовления, холодный цех, минимум помощников. Он брал себе денег, вкладывал что-то в рекламу, в приборы и приспособления, но моими деньгами он гасил кредиты, один за другим. Я даже платье себе ни одного не купила за первые два года. И вот когда все кредиты были закрыты, мы вышли в плюс, заработали репутацию одного из самых модных ресторанов, Марк сделал мне зарплату чуть повыше, чем у моего су-шефа и подарил золотую цепь с подвеской в виде сковороды.

Цепь, которой он пристегнул меня к своей ноге. К дому. К ресторану. Его личная девочка со сковородкой.

Как меня от этого тошнит.

- Этот ресторан мой, а не твой. Я поделю его пополам просто потому, что всё что моё – твоё, а всё твоё - моё. Так что поделим всё, до последней сковородки. И плевать я хотела, что будет дальше. А Матрёшке своей передай, что лишних денежек у папочки не будет. Пусть не сильно старается отрабатывать, - выплевываю я.

Никогда не разговаривала так, ни с кем, ни при каких обстоятельствах. Мне даже не хотелось конфликтовать. Но сейчас внутри полыхает огонь, сжирает мои страхи и «это же неудобно», стирает границы и «я же хорошая девочка». Никакая я не хорошая. Я обычная женщина, с множеством эмоций, которую обидели. Очень обидели. И был бы у меня каток под рукой, переехала бы и его, и девицу его, с удовольствием.

- Вот ты как заговорила. Зря, Эмма, зря. Ты не получишь от меня ни копейки. И квартиру я твою отберу, и счета опустошу. Ни один ресторан тебя к себе не возьмет, даже посуду мыть. А что ты умеешь, что ты знаешь, кроме своих сковородок? Ты никто, Эмма, поняла? Ты никто!

Во мне поднимается волна злости, такая большая, что ей впору снести половину этого города. Откровенная, фильтрованная ярость. Обида. Острое чувство несправедливости. И я вдруг начинаю смеяться в трубку, совсем не своим голосом, с надрывом и сумасшедшинкой, которую тут же улавливает Марк.

- Дура чокнутая, - говорит он торопливо и бросает в трубку.

Ну, ты еще посмотришь, насколько я сумасшедшая, дорогой мой будущий бывший. Я тебе покажу.

Смех прекращается, уступая место решительности. Давид берет трубку на третьем гудке, а во уже мне пульсирует нетерпение.

- Давид, здравствуй. А нам есть чем подпортить Марку жизнь? Я вдруг резко перестала бояться конфликтовать по-взрослому.

. . .

Мой друг Давид – темная лошадка, потемнее Марка будет. Он имеет связи, знает всё и обо всех, может придумать выход практически из любой ситуации. Cейчас он предлагает мне приложить к делу документы о вложении мной средств в ресторан, все выплаченные кредиты, а еще документы на добрачную квартиру и расписку, которую Марк писал еще до нашего замужества.

Я тогда получила наследство и, помимо покупки квартиры, дала ему денег на машину. Женаты мы не были и он решил, чтобы я не переживала, написать бумажку. «Ведь это по совести», как сейчас помню.

Да, цены тогда были другие, да, денег он мне не отдал, потому что я стала его женой, а какие взятки с «родных людей». Эту расписку я случайно сохранила в шкатулке памятных вещей, которую первой положила в дорожную сумку при побеге на море.

Но вот что важно, машину он потом продал, а деньги вложил в ресторан. Мои деньги.

- Эмма, ты готова к потерям? – спрашивает меня Давид.

- Готова, - отвечаю я и глазом не моргнув.

- Если не будет другого выхода, я спрошу тебя, готова ли ты пустить ресторан по ветру. У нас пока много вариантов, много возможностей, но… Боюсь, к этому всё может прийти.

Голос моего друга напряжен, потому что он знает, сколько всего я вложила в этот ресторан. Сколько я вложила в этот брак. Всю себя, свои деньги, свои таланты, своё драгоценное время.