Измена. Я всё равно тебя верну

Глава 1

– Папа тут ваботает? – восхищенно спрашивает дочка, когда я опускаю ее с рук на землю.

– Да, Любася, папа у нас здесь работает. На са-а-амом высоком этаже. Во-о-о-н там, – пальцем я указываю на самый шпиль.

Пока она, задрав голову, с открытым ртом смотрит на стеклянное здание бизнес-центра, которым владеет мой муж Артем, я закрываю все окна в машине и блокирую брелком двери.

– Я шама, – упрямо говорит дочка, когда я хочу взять ее на руки. Берется за мой указательный пальчик и с важным видом топает рядом.

У нее настал тот возраст, когда она проявляет признаки самостоятельности, и я стараюсь ей в этом не мешать. Пусть идти нам и долго с таким темпом, но и мы никуда не торопимся.

Я поудобнее перехватываю в одной руке торт, и мы неспеша приближаемся к зданию, в котором отражаются блики солнца.

– А папе понвавится наш шювпвиз? – шепеляве-картавит Любася, но свои первые слова она сказала поздно для своего возраста, так что я радуюсь хотя бы тому, что говорит она полноценными предложениями.

– Конечно, понравится. Ты же его принцесса, а у него сегодня день рождения. Мама испекла торт, а доча нарисовала открытку. Он будет очень-очень рад.

У Артема и правда сегодня день рождения. Ему исполняется тридцать пять. Юбилей, который в кругу многочисленных партнеров, друзей и родственников мы будем праздновать в субботу, на выходных. Но мне и дочке хотелось порадовать мужа день в день, причем именно в тот час, когда он и родился. Четырнадцать тридцать пять.

На входе у поста охраны нас пропускают через турникет свободно. Меня и Любу знают в лицо, хоть мы и появляемся в стенах бизнес-центра довольно редко. За последние полтора года всего три раза.

Обычно я заранее созваниваюсь с мужем, чтобы предупредить о нашем приходе, но сегодня день особенный. Мы с дочерью хотим сделать ему сюрприз и угостить в обеденный перерыв. Конечно, как владелец и директор он может не опасаться за безделье в рабочее время, но Артем у нас из тех, кто любит строгий распорядок дня.

На этаже, где восседает Артем и руководящий состав, не так шумно, как внизу. Слева от лифта расположен ресепшен, и на нем полукругом к нам спиной стоят девушек пять. Все, как на подбор, стройные, длинноногие красавицы. Помощницы и личные секретари руководства. О чем-то хихикают и обсуждают чьи-то предпочтения в постели.

Имен я не слышу, но быстро кашляю в кулак, пока дочка не услышала то, что ей совершенно не положено знать.

– Есения Романовна? – полувопросительно-полуиспанно подскакивает секретарь моего мужа, Виктория. Взгляд у нее какой-то испуганный, словно она видит приведение, глаза настолько выпучены, будто вот-вот выпадут из орбит.

– Здравствуйте, – хором проговаривают другие девушки и подозрительно быстро рассасываются, не обращая внимания на умоляющий взгляд Виктории.

Мне кажется это всё странным, по телу проходит волна холода, и я дергаю плечом, пытаясь сбросить возникшее напряжение.

– Что-то случилось? Артем Васильевич на месте? – спрашиваю я сухо, но растягиваю губы в вежливой улыбке.

– А-а-артем Ва-васильевич… – заикаясь, вдруг выдает она, и я едва не усмехаюсь, не понимая, что это с ней. Вику я знаю давно, она всегда была приветливой и словоохотливой, за словом в кармна не лезла, так что таких казусов раньше за ней не водилось.

– Автем Вашиич, Автем Вашиич, – кивает Любася и хмурится, поторапливая медленную секретаршу.

При взгляде на мою дочь, у Вики взгляд становится еще более испуганный, что начинает уже не просто настораживать, а пугать.

– Ну, – топает ножкой дочка, она нетерпеливая вся в отца. – Мы пвишли папу повздвавить! У нас товт!

Сердце мое гулко колотится, в глазах темнеет, и я часто моргаю, чтобы не упасть здесь в обморок. В голову закрадываются нехорошие подозрения, что с мужем случилось что-то серьезное, и мне об этом боятся говорить. Особенно при ребенке.

– Любася, ты иди пока с тетей Светой, помойте руки. Ты же знаешь, что с грязными руками кушать нельзя, – наклоняюсь я и говорю дочке, уговаривая ее сходить с одной из помощниц, стоящих неподалеку, в уборную.

1.1

Люба прищуривается и колеблется, посматривая то на торт в моей дрожащей руке, то на свои ладони. Они явно кажутся ей чистыми, у нас не раз был серьезный разговор на тему микробов, но пока мне эту мысль донести не удается.

В конце концов, она, вздохнув горестно, чтобы я прониклась, сердито топает за Светой. Знает, что я всё равно не разрешу ей кушать не мытыми с улицы руками. А сладкое она страсть как любит. Больше, чем Артем. В этом плане она его идентичная копия. Что внешне, что по предпочтениям.

– А теперь говори, Вик, что случилось? Артем… Его в больницу увезли?

Я буквально накидываюсь на его секретаршу. Будь моя воля, вцепилась бы в нее, не отпуская, насколько меня трясет. Торт я едва успеваю поставить на стойку ресепшена, иначе бы он уже свалился из моих рук на пол. Настолько у меня ослабели конечности.

– Н-нет, – снова заикается она и вдруг кидает опасливый взгляд в сторону длинного коридора, который как раз ведет в просторный кабинет Артема.

– Он здесь?

– Он… – мнется она, а затем и вовсе опускает взгляд. – Артема Васильевича нет на месте, Есения Романовна.

Голос у нее звучит тихо, еле слышно, и я знаю, почему.

– Врать ты совсем не научилась, Вика. Почему ты так странно себя ведешь? Впрочем, неважно. У него совещание, да? Так и скажи.

Изнутри поднимается раздражение, так как я уже успела себя накрутить, и теперь успокоиться будет не так-то просто.

Я снова хватаю в руки торт и поглядываю на уборную, жду дочку. Она обидится, если я пойду поздравлять отца без нее.

– Есения Романовна… Может… вы без дочки… пойдете? – доносится до меня тихо сзади.

Я оборачиваюсь и вопросительно смотрю на Вику. Она краснеет, но умоляющего взгляда не отводит. Наоборот. Смотрит пристально, словно хочет меня о чем-то предупредить, но не решается озвучить вслух.

Что-то такое в ее глазах пробирает меня, и я, сглотнув плотный ком в горле, киваю. Прошу ее придержать дочь и на ватных ногах иду вперед, вдоль по коридору.

Мысли одна странней другой, которые возникают в голове, с одной стороны, кажутся мне смехотворными, ведь намек Вики кажется мне полным бредом. А с другой стороны… Откуда взялось это гадкое склизкое предчувствие, что увиденное в кабинете мужа мне совершенно не понравится…

Я подхожу ближе, еле передвигая ногами и стараясь не шуметь, и не решаюсь открыть заветную дверь.

Целую вечность, как мне кажется, прислушиваюсь, надеясь услышать оттуда мужские голоса, чтобы развеять свои сомнения, от которых у меня болит сердце. Оно при этом гулко колотится о ребра, в ушах звучит пульс, и я практически ничего сквозь этот шум не слышу.

Сначала оттуда раздается родной голос мужа. Я улыбаюсь, но вскоре радость пропадает. Резко так. Когда я слышу женский игривый смех.

– Просто бизнес-партнер или сотрудница, не выдумывай, Еся, – бормочу я себе под нос, предположив, что Вика подумала, что я ревнивая.

Это ведь не может быть правдой. Артем – самый верный и преданный мужчина из всех, кого я знаю. Так что это полная чушь, что он мне изменяет.

Позади раздается сердитый голос дочери, которая меня потеряла, и я хватаюсь за ручку двери. Улыбаюсь, ожидая, что мне предстанет картина обычных переговоров, тяну ручку вниз и распахиваю дверь.

Она не закрыта, что уже радует, но облегчение мое преждевременно.

Сначала я взглядом утыкаюсь в широкую мужскую, а главное голую спину.

Артем стоит перед столом со спущенными штанами, без рубашки, сверкая своими ягодицами. Затем я скольжу взглядом ниже и замечаю женские ноги в черных чулках и шпильках. И эти самые шпильки впиваются в задницу моего мужа.

– Как тебе мой подарок на день рождения, Темушка? – порыкивает, изображая львицу, девушка, а вот я цепенею и не могу оторвать взгляда от этой картины.

Грудная клетка сжимается, к горлу подкатывает горечь, а я словно мазохистка всё смотрю то на шпильки, то на чужие пальцы, обхватывающие шею моего мужа. Собственнически так, будто не в первый раз.

– Каждый день бы так, Диля, – усмехается он, а я не выдерживаю и всхлипываю.

– Дверь закрой! – недовольно выплевывает девушка, первой заметив мое появление.

Она выглядывает из-за плеча Артема и презрительно щурится, едва не машет мне пренебрежительно рукой. Видимо, не узнает или совсем меня не знает.

Внешность у нее восточная, а сама она красивая. Именно той классической красотой, о которой я всегда мечтала. Почему-то в этот момент я невольно сравниваю нас и понимаю, что я хоть и обладаю шармом и харизмой, но по внешности этой восточной красавице проигрываю.

Так вот он, какой вкус у моего мужа…

– Кого там еще принесло?! – рычит он и оборачивается с хмурым видом. Явно хочет выгнать наглеца, посмевшего помешать его уединению.

Но лицо его меняется, как только он видит меня. В глазах появляется страх и волнение.

– Черт, Еся, – чертыхается Артем, дергается, отталкивает от себя девушку и пытается подтянуть трусы со штанами. Безуспешно.

А я именно в этот момент слышу топот детских ножек.

Отворачиваюсь и резко закрываю дверь. Это непотребство совсем не для глаз нашей Любаси.

Глава 2

Я слышу, как дочка бьется в закрытую дверь и истерит, а Вика пытается увести ее и параллельно успокаивает.

Мое сердце обливается кровью от обиженных рыданией моей кровиночки, но разве ж могу я ей объяснить, что мама не пускает ее в кабинет папы не специально? Она ведь наверняка думает, что я лишаю ее возможности сделать сюрприз любимому папочке на день рождения, а я даже не смогу ей потом объяснить, что дело совсем в другом.

– С днем рождения, Темушка, – с горечью шепчу я, когда слышу, что Вике удается увести Любушку подальше от кабинета. Знает, что ей нельзя слышать, что здесь происходит.

Муж суетится, пытаясь подтянуть брюки, и зло сжимает зубы. Пыхтит и недовольно замирает в тот момент, когда слышит поздравления из моих уст.

– Темушка? Ты кто такая, что так моего мужчину зовешь? – протягивает иронично и недовольно та самая Диля, которая совершенно не стесняется своей наготы.

– Твоего мужчину? – выдыхаю я неверяще, так как всё еще не могу соотнести реальность и свои ожидания.

Мой пульс ускоряется, отдаваясь болью в ушах, а сама я болезненным взглядом оглядываю то мужа, то женщину, которая не спешит даже прикрыться ради приличия.

– Диля, угомонись! – рычит на нее Артем и оставляет попытки привести себя в порядок.

Смотрит на любовницу тяжелым взглядом, и она с досадой поджимает губы. Вздергивает подбородок, не отводя своих глаз от его лица, и всем видом демонстрирует, чтобы он не смел затыкать ей рот.

Их гляделки продолжаются, и я вдруг чувствую себя третьей лишней. И от этого так неприятно, что я холодею и обхватываю себя руками, переминаясь с ноги на ногу. Силы, казалось, покидают мое тело, а я всё стою и не могу даже отвернуться. Всё надеюсь, что этому всему есть логичное объяснение, но даже моей не самой скудной фантазии не хватает, чтобы придумать такие оправдания, чтобы мой мозг этому поверил.

– Кто это? – цедит Диля сквозь зубы и переводит на меня свой змеиный ядовитый взгляд.

Она излучает жесткую агрессию, пытается подавить меня своим вниманием, но я неожиданно нахожу в себе силы и выпрямляюсь, стискивая челюсти.

Пусть мне больно, пусть меня подташнивает, пусть кружится от потрясения голова, но я не позволю какой-то посторонней женщине вести себя так, словно это я тут – посторонняя для собственного мужа.

– Кто я? – выплевываю я. – Я жена Артема! Законная жена.

Не сказать, что Диля тушуется. Наоборот, она удивленно усмехается, а затем улыбается широко, словно ей мое появление на руку.

– Оденься, Диля! – шипит Артем и встает так, чтобы загородить мне вид на нее.

Он высокий, крупный и широкоплечий, так что полностью скрывает ее, так что мне видны только ее выглядывающие ступни. Миниатюрные, с алым дерзким педикюром.

Я сглатываю и отвожу свой взгляд на лицо мужа. Он же молчит. Хмурится и будто решает, что ему сейчас делать.

– Как давно ты мне изменяешь, Артем? – спрашиваю я спустя минуту, так как молание его затягивается.

Оно меня задевает, ведь я жду, что он хотя бы начнет оправдываться или извиняться. Как это делают все любящие мужья. Он же наоборот… Молчит…

– Тебе не стоило приходить сегодня, Есь, – вздыхает он и проводит ладонью по лицу, выдавая его собственную моральную усталость. – Почему ты не предупредила, что вы придете?

Он кривится, явно слышал крики нашей Любочки. На его скулах играют желваки, и мне непонятно, неужели он злится на меня? Разве он имеет на это право? Особенно высказывать мне претензии… Это ведь я застала его в самый разгар измены, а не он меня…

– А разве я должна предупреждать собственного мужа о своем приходе? – иронично произношу я, а сама едва узнаю свой голос, настолько он чужой. – Может, ты хоть как-то прокомментируешь всё это? Или так и будешь молчать? Еще и меня обвиняешь, ты серьезно?

В моем голосе отчетливо прослеживается моя внутренняя чисто женская боль. Конечно, я стараюсь держать себя в руках и не орать во все горло, ведь снаружи меня ждет дочь. И она не должна услышать, что в кабинете отца происходит что-то неладное.

Расплакаться я могу и думать, а вот как мать права рушить психику дочери не имею. Кто бы что не говорил.

– Я тебя ни в чем не обвиняю, Есь, – с каким-то надрывом выдыхает муж, и я впервые замечаю, что он обескуражен моим появлением.

За гневом прячет растерянность и слабость, которую не привык показывать на людях. Не то чтобы это приносит мне облегчение, но это всяко лучше, чем если бы он стал на меня нападать.

– Ты не должна была этого видеть, – продолжает он, сжимая челюсти с такой силой, что скрипят зубы. – Ты же сказала, что вы сегодня пойдете с дочкой по магазинам.

– Так ты поэтому с утра мне звонил, интересовался моими планами? Прикидывал, будет ли у тебя время покувыркаться? Получить свой подарочек? – прищуриваюсь я, ощущая, как гулко стучит сердце о ребра. Больно. Как же больно…

Я вижу, что любовница не слушает его и выглядывает из-за его плеча, чтобы видеть меня, но стараюсь на нее не смотреть. Само ее присутствие бьет по мне и унижает, а муж, казалось, даже не собирается ее выгонять.

– Не придумывай, Есь, я ничего такого не планировал. Я тебя… Ты мне дорога… Ты моя жена. Мать моего ребенка, и я не хотел делать тебе больно. Вот зачем ты пришла?

Мне кажется, что в его голосе я слышу отчаяние и боль, но быстро отметаю эту мысль. О какой боли можно говорить, когда я сама своими глазами видела, что он здесь с ней не договора изучал?

– Зачем я пришла? – глухо повторяю я его вопрос и опускаю взгляд на свою руку, на которой всё еще продолжаю держать торт собственного приготовления. – Да вот… Поздравить любимого мужа и папу с днем рождения хотела…

Воцаряется тишина. Гулкая. Неприятная. От которой внутренности скручивает узлом, а содержимое желудка устремляется к горлу.

Я всё не решаюсь снова поднять взгляд, муж молчит, как вдруг я слышу за спиной голос, от которого у меня всё леденеет внутри.

2.1

– Папа, а кто эта тетя? – звонко спрашивает дочка.

Я в ужасе оборачиваюсь и вдруг замечаю, что дверь в кабинет открыта. Вика бежит в нашу сторону, видимо, упустив тот момент, когда Люба убежала, а вот я чертыхаюсь, что не закрыла дверь на ключ. Знаю дочку слишком хорошо. Если она чего-то хочет, то будет настырна и не свернет с пути, пока не добьется своего.

Сама же я не понимаю, как настолько задумалась, что не услышала, как открывается дверь, а теперь уже поздно.

Люба увидела, что отец в кабинете не один, и задает вопрос, вытянув вперед свою ручку, словно собирается ткнуть пальчиком в сидящую на столе женщину.

Я крепко зажмуриваюсь, чувствуя, как сердце пускается вскачь, и качаю головой, надеясь, что это поможет отмотать время назад и изменить происходящее.

В груди ноет и ломит так, что я не могу вдохнуть полной грудью. Легкие адски горят, а я надеюсь, что это кошмар. Только бы проснуться…

– Мама? – снова звучит недовольный голос дочери, и она всхлипывает. Ее лицо покраснело от истерики, из носа текут слезы, а голос дрожит.

Губы ее поджаты, и когда она смотрит на меня, в ее глазах я вижу слезы и обиду. Она считает, что я предала ее и сама поздравила папу. И только присутствие незнакомки сдерживает ее, чтобы не закатить здесь истерику с топаньем, соплями и воплями.

– Любася, – выдыхает Артем и начинает наконец суетиться.

Понимает, что всё это не для глаз нашей дочери. Дергается, пытается одновременно натянуть на себя рубашку и застегнуть ремень на брюках, а я чувствую облегчение хотя бы от того, что его брюки застегнуты на ширинку. И что его любовница спрятана за его спиной, и ему хватает благоразумия не дергаться в нашу сторону, а оставаться на месте. Чтобы Люба не увидела ничего лишнего.

– Тетя? – настырно упорствует дочка и хмурится, надувая губы. Ей не нравится, что ее вопрос игнорируют, а она не из тех, кого можно отвлечь, если она чего-то хочет знать.

– Эта тетя… Это массажистка, Любася. Она папе массаж делает, – бормочет Артем, пытаясь подобрать хоть какие-то вразумительные слова для объяснения нашей трехлетке. Его лицо вытянуто, на лбу выступает пот, а челюсти ходят ходуном от напряжения.

– Машаж? Ты же не любиш машаж, папа? – чуя подвох, сомневается дочка и с подозрением прищуривается. Складывает ручки на груди и топает одной ногой, как видела это в фильмах. – Всегда вугаешься на маму, если она тебя твогает.

Из меня едва не вырывается истеричный смешок. Даже трехлетняя дочь замечает вранье мужа. От этого мне не легче, но я даже сдвинуться с места не могу, чтобы вывести дочь из кабинета. Колени подгибаются, а ноги меня совершенно не слушаются.

– Какая еще маш… машиштка? – лопочет дочка, запинаясь на невыговариваемых ею звуках, и хмурит маленькие бровки. – Зачем тебе эта тетя, папа?

Мне кажется, я падаю в бездну. Слова дочери острой иглой впиваются прямо в сердце, и это куда больнее, чем то, что я застала собственными глазами. Ведь боль и травма своего ребенка для каждой матери куда весомее, чем своя. И я наконец нахожу в себе силы вмешаться, чтобы не нанести ей еще больше душевных травм.

– Любася, иди к тете Вике. Она даст тебе конфетку, – голос мой предательски дрожит, но я подталкиваю дочь в коридор, где застывшая Вика, секретарша моего мужа, выглядит так бледно и потерянно, будто прямо сейчас рухнет в обморок.

Она дрожит и избегает моего взгляда. Ей явно стыдно, что она не справилась с заданием, но я ее в этот момент не виню. Весь мой гнев направлен на неверного мужа.

– Не хатю конфетку! – визжит дочка и хватается за мою юбку. – Я хатю к папе! Папа, возьми меня на вучки!

Она вырывается, сучит ножками, пытается прорваться обратно в кабинет, но тщетно. Вика подхватывает дочку и пытается отойти подальше от двери. Понимает, что сейчас будет скандал, какой дочка не должна слышать, но она отчаянно брыкается на ее руках и уже кричит во весь голос.

– Любася, – кажется мне, что слышу я за спиной, но я недоверчиво качаю головой и снова закрываю дверь перед лицом дочери. И на этот раз щелкаю затвором, чтобы такого больше не произошло.

– Мама, пути-и-и! Я хатю к папе! – слышу надрывные крики дочери за закрытой дверью, и они рвут мое сердце на ошметки. – Пути меня!

Когда я снова смотрю на стол, любовница мужа всё еще сидит на гладкой поверхности, на этот раз прикрытая пиджаком Артема. Сидит, скрестив ноги, и смотрит на меня сверху вниз снисходительно. Вот уж кому плевать на чувства маленького ребенка. Это ведь не ее дитя. Бесчувственная тварь.

– Черт, Еся, зачем ты привела ребенка? – рычит полностью одетый муж и скалится. В голосе одно раздражение, ни капли раскаяния.

Вот только поздно. Как бы прилично он сейчас не выглядел, я уже знаю, чем он занимался здесь пять минут назад.

– Это всё, что ты можешь мне сказать? После всего, что я только что увидела? Что увидела наша дочь? Ты серьёзно? – выдыхаю я с горечью, не замечая, как по щекам текут беззвучные слезы.

Сама не могу оторваться взгляда от женщины, которая с видом хозяйки продолжает восседать на рабочем столе моего мужа. Она холодно улыбается. На лице чувство превосходства и ни грамма смущения. Она ощущает себя здесь как дома, словно она хозяйка не только кабинета, но и Артема. А я так… Лишняя… Незваная гостья…

– Не сейчас! – хмурится Артем, отворачиваясь, и натягивает на шею галстук. – Иди домой и прихвати с собой Любу. Вечером поговорим, не нужно устраивать скандал при ребенке.

– Не слишком ли поздно ты спохватился? – выдыхаю я неверяще. Так Артем со мной никогда не разговаривал. – Надо было думать о ребенке до того, как раскладывать на столе эту… тетку…

Последнее я выплевываю, хочу задеть ее, напомнить, что она явно старше меня, даже на вид, как мне кажется. Но ей только смешно от моих слов, и это меня задевает.

Неприятно…

– Прекрати, Есь. Сейчас нам в первую очередь нужно думать о Любе, а не о нас, – рычит муж и оборачивается. – Ничего ей не объясняй, ты сейчас на эмоциях, можешь всё испортить. Постарайся отвлечь ее и успокоить, а вечером я сам поговорю с ней и всё объясню. А после мы с тобой поговорим. Наедине. Поняла меня?

Глава 3

Я никогда не участовала в драках и склоках. Не было нужды. Поэтому сама не успеваю понять, в какой момент меня переклинивает настолько, что я готова разорвать любовницу мужа в клочья.

Выплеснуть на нее свою чисто женскую обиду. За ее насмешки. Надменный взгляд в мою сторону. Оскорбления.

Всё внутри меня пылает от смеси стыда, унижения, вины перед дочерью, которая всё наверняка слышит.

Это всё становится последней каплей, от которой у меня сносит крышу. Что-то ломается с треском, и я не сразу осознаю, что это мое терпение.

Торт врезается в лицо Дили, часть падает на ее колени, а остатки крема размазываются по ее лицу, волосам и попадают по пиджаку Артема, которым она прикрывается.

Я будто цепенею, наблюдая за всем со стороны, и вдруг думаю о том, что в этой ситуации жаль лишь торт. Мы с Любой ведь так старались, и мне жаль, что наши труды пригодились только для того, чтобы изгваздать в них эту стерву.

– Артем! – выдыхает она в первые секунду и неверяще хлопает глазами. – Это что такое?!

Лицо ее полностью покрыты липким кремом, ресницы слиплись, а от надменности не остается и следа. Со слипшимися волосами она больше похожа на необщипанную курицу.

– Ты что наделала, дрянь? Да ты хоть знаешь, сколько стоит этот пиджак?!

Она не могла удивить меня больше. Я даже смеюсь, не сдержавшись.

– Знаю. Это я ведь его покупала. Подарок мужу на прошлую годовщину свадьбы, – с горечью отвечаю я, а сама с брезгливостью смотрю на пиджак. Он осквернен этой женщиной, и эта картина навсегда врезается мне в память.

– Ты на кого пасть раззявила, дрянь? – выплевывает Диля. – Знай свое место, колхозница!

Она растопыривает пальцы и шлепает меня по лицу. Ногти у нее острые, кажется, пропарывают мою щеку, но боли я не чувствую.

Диля хочет спрыгнуть, чтобы ударить меня и толкнуть, но я успеваю первая. Наваливаюсь на нее всем весом и хватаюсь за ее волосы, оттягивая их в сторону. Глаза застилает пелена тумана, я практически задыхаюсь от агонии и хочу, чтобы она испытала хоть крупицы того отчаяния, которое охватывает меня.

– Убери ее от меня, Тема! Убери! Она больная на всю голову!

Она визжит, пытается вырваться и лягнуть меня ногой, но я в более выгодной позиции, поэтому успеваю ударить ее затылком о дубовый стол, прежем чем Артем перехватывает меня за талию и оттаскивает от любовницы. Я пытаюсь высвободиться, бьюсь об него, царапаю руки, но он больно хватает меня одной ладонью за плечо, едва не выворачивая его, и я замираю от болезненного стона. А он даже не слышит меня, не чувстует, что причиняет мне боль.

– Угомонись, Еся! – рычит он, разворачивая меня к себе лицом. Встряхивает несколько раз с такой силой, что у меня дергается голова в разные стороны и хрусят шейные позвонки. – Ты что за цирк здесь устроила?! Сейчас персонал набежит! Что они о тебе подумают?!

– Что они обо мне подумают?! – кричу я так, что горло режет словно наждачкой. – Обо мне?!

Я толкаю его в грудь, но он стискивает мои кисти до хруста в костях.

– Не устраивай скандал, Еся. Ты знаешь, что я не люблю публичных склок, – цедит он сквозь зубы и смотрит на меня холодно сверху вниз.

Я совершенно не узнаю в этом человеке своего мужа. Надо мной сейчас нависает бездушный незнакомец, которому плевать на мои чувства. Всё, что его волнует – это репутация. Не его. Моя…

– Не поздно ли ты спохватился? – хмыкаю я сипло. – Если бы так не хотел скандала, не стал бы спать с продажной женщиной прямо на рабочем столе! Ты унизил меня! Растоптал! Да весь персонал давно надо мной смеется… Шушукаются наверное, что я своими рогами дверные проемы ломаю…

Артем скалится, его лицо темнеет, и он бросает нечитаемый взгляд поверх моей головы. Лицо каменное, скулы напряжены, и мне не прочитать его мыслей.

Я всхлипываю, чувствуя, как умираю внутри. Не столько от самого предательства мужа, сколько от его равнодушия. Тягает меня, словно я кукла, которой можно ломать руки-ноги, не считаться с ее мнением и выбрасывать в сторону, как никому не нужный мусор.

– Как ты себя ведешь? Люба всё слышит, Еся! – осаживает он меня, становится будто еще злее.

В этот момент я слышу копошение за дверью и плач. Детский. Знакомый. Жалобный.

Вика что-то втолковывает Любе, явно пытается ее увести, но дочь истерит. Чувствует всё и слышит наши крики.

– Мамаша года, – звучит язвительная усмешка сзади, и я дергаюсь, но даже обернуться не могу.

Артем усиливает хват и берет меня за скулы, сжимает пальцами, чтобы я снова не столкнулась с этой стервой.

– Рот закрыла, Диля! – жестко выплевывает Артем, и в его глазах я вижу настоящую ярость. – Еще хоть слово, в одних трусах с работы вылетишь!

Не говоря больше ни слова, муж тащит меня на выход и, прежде чем открыть дверь, выплевывает мне предупреждение.

– Жди меня дома и не делай глупостей, Еся. Как вернусь, поговорим.

Он буквально рывком выталкивает меня, когда дергает на себя дверь, и я оказываюсь в коридоре, хватая ртом воздух от бессилия и невыплаканных слез.

Снаружи я замечаю десятки женских испуганных глаз. Секретари, личные помощницы, клиентки… Некоторые стыдливо отводят взгляд, ведь давно обо всем знают, а другие сочувствующе качают головой. А я сгораю от стыда и унижения, но вынуждена выдавить из себя саркастичную ухмылку и сглотнуть ком слез.

– Ма-ма, – хнычет Люба, прижатая к телу Вики, которая изо всех сил удерживает ее на месте. – Папочке не понвавився товт?

Вот она. Детская непосредственность.

Становится стыдно, что я испортила торт, и я тянусь к дочери, беру ее на руки и крепко обнимаю, пряча от нее свое лицо. Она дрожит, вцепляясь в мою шее тонкими пальчиками, а у меня горло перехватывает спазмом.

– Мы испечем новый, Любася. Только не плачь, пойдем домой. Папе надо… поработать…

Я иду к лифту, ни на кого не глядя. Нет сил видеть в чужих глазах ни сочувствие, ни насмешку, ни осуждение.

Глава 4

По дороге домой мне еле как удается успокоить дочь. Она хнычет и постоянно задает мне вопросы об отце, а я не в том состоянии, чтобы придумать что-то внятное, чтобы она поверила и перестала смотреть на меня так недоверчиво.

– Папа меня не любит? – хнычет она и смотрит на меня заплаканными глазами.

Вижу, как водитель такси смотрит на нас с любопытством в зеркало заднего вида, но никак не реагирую. Меня трясет, так что я оставила машину на парковке бизнес-центра. Побоялась, что не справлюсь с управлением и попаду в ДТП.

– Конечно, любит, Любочка, просто у папы… был плохой день.

Я едва не усмехаюсь, подумав о том, что всё как раз совсем наоборот. Подарок от любовницы он получил тот, что явно его устроил.

Прикрываю ненадолго глаза, чтобы выровнять дыхание и утихомирить начинающуюся истерику. Грудная клетка ходит ходуном, и дочка чувствует мое растрепанное состояние. Продолжает хныкать, зеркаля меня, и ее плач только усугубляет мою агонию.

– Та тетя забевет нашево папу? – снова спрашивает Люба и шмыгает носом.

От ее слов прожигает нутро. Его будто разъедает кислотой от неприятного чувства досады и разочарования.

– Кто тебе это сказал, родная? С чего ты взяла, что…

Сглатываю. Тяжело даже повторить слова дочери.

Я ни за что не поверю, что такая маленькая крошка сама могла додуматься до такого предположения. Злюсь на персонал, который явно не держал язык за зубами, пока подслушивал под дверьми кабинета Артема.

– Я слывшала, что тетя ховчет папу себе.

Ее голос дрожит, ручки тянутся к глазам и протирают их кулачками.

Я же прижимаю ее крепче к себе, прижимая ладонью голову к своей груди. Поглаживая по всколоченым волосам, торчащим во все стороны, и пытаюсь тем самым успокоить и себя.

Боюсь вспылить и напугать ее, хотя так и тянет вернуться в офис и разнести там всё к чертям. Не только мужа и его любовницу, но и персонал, который говорит что попало при ребенке, не фильтрует свою речь.

– Мало ли, что хочет тетя, – цежу я сквозь зубы себе под нос так тихо, чтобы дочь не услышала.

– А папа пвидет домой?

Люба поднимает голову и всматривается внимательно в мое лицо. Ее же настолько напряжено, что я разглаживаю ее лобик, чтобы она не переживала об увиденном и услышанном.

Берет злость не только на мужа, который предал семью, но и на себя, что ревность и боль возобладали над материнской заботой. Вот чего мне стоило сдержаться и просто увести Любу домой? Не портить ей праздничное настроение, не уничтожать торт, на который она возлагала большие надежды, не впускать ее в кабинет, где она увидела то, что ей было не положено видеть.

– Придет, зайка, вот только нас не будет дома.

Решение дается мне нелегко, но чем дольше мы отъезжаем от бизнес-центра, тем крепче становится мое желание собрать вещи и уйти от мужа. Не слушать его оскорблений, не чувствовать себя ущербной при его обвинениях. А проявить хоть толику храбрости и самоуважения. Оно и так было растоптано мужем и его дрянью, которой он позволял глумиться надо мной, матерью своего ребенка.

К горлу подкатывает тошнота, и я приспускаю окно в такси. Вдыхаю свежий воздух, делаю несколько глубоких вдохов и пытаюсь мыслить рационально, планируя, что сделаю по возвращении домой. Но не замечаю, что мои слова для дочери становятся спусковым крючком, и она всё это время тихо плачет, не издавая ни звука.

– Я не хотю, – качает она головой и ревет сильнее, на этот раз вслух и громко. – Я папотьку люблю. Скавжи ему, что я буду хавошей дочей, двугой товт подавю!

Она всхлипывает, едва не задыхаясь, трясет головой из стороны в сторону, а я холодею, не понимая, с чего у нее возникла мысль, что это она виновата. Что если она будет вести себя примерно, то папа будет рядом.

– Зайка, мы ненадолго поживаем в другом месте. Ты ни в чем не виновата, слышишь меня? Просто папа и мама…

Я никогда не думала, что такой разговор когда-нибудь возникнет, и теперь теряюсь, не зная, что сказать. Как объяснить ребенку, что мама уходит от папы не потому что она себя плохо ведет. Что так бывает, что один из родителей предает другого, втаптывает его в грязь, унижает.

Я не могу всего этого сказать трехлетнему ребенку. А потому теряюсь и несу какой-то бред, пытаясь втолковать и внушить Любе, что она самая лучшая девочка на свете. Что папа и мама любят ее, что она папина принцесса.

В сердце возникает сосущая пустота, но я отчаянно надеюсь, что в конечном итоге Артем сам объяснит всё дочери. Убедит ее, что она всё еще папина принцесса.

Как ни крути, а отец он неплохой, дочь его боготворит и практически заглядывает ему в рот.

– … просто маме и папе нужно отдохнуть друг от друга, – заканчиваю я и чертыхаюсь, что мои слова звучат фальшиво и неубедительно. Люба даже смотрит на меня недоверчиво.

– А мне не нувжно!

Дочка возмущено дует губы и добивает меня:

– Я этой тете платье повежу! И вовосы! И папа не павсмотвит на эту уводину.

Меня обдает холодком от агрессии ребенка и уверенности, что она может повлиять на отца, и я сжимаю зубы, догадываясь, откуда ноги растут.

Свекровь часто несдержанно делится подробностями своей жизни при Любе, и дочка впитывает ее слова, как губка.

Стоит мне о ней подумать, как я чертыхаюсь, когда таксист заворачивает за угол к нашему дому. На крыльце я вижу Нину Сергеевну, которая напряженным взглядом следит за тем, как мы выходим из такси.

Родители мужа живут на соседней улице, но приходят к нам редко, обычно всегда предупреждают о своем приходе.

Но не сегодня. Свекровь меня явно поджидала, и я даже знаю, по чьей указке.

Глава 5

Нина Сергеевна манерно улыбается при виде Любы, наклоняется и зовет к себе, расправив руки в разные стороны, но дочка жмется ко мне и прячет от нее лицо.

Свекровь кривится и недовольно поджимает губы. Кидает на меня обвиняющий взгляд, а вот я молчу. В этот раз вызвать во мне чувство вины ей не удастся.

– Любася, иди в дом, поиграй у себя в комнате, – говорю я дочери, когда замечаю, что дверь в дом уже открыта.

Свекры хоть и приходят к нам редко, но я уже не раз замечаю, что если делают это в наше отсутствие, могут воспользоваться своим ключом. Мне это не нравится, так как я не люблю, когда в доме хозяйничают в мое отсутствие, но всегда молчу. Не хочу создавать конфликт на ровном месте, зная, насколько обидчива свекровь.

– Я не хатю, – качает головой Люба и поворачивает голову боком, исподлобья разглядывая бабушку.

Не сказать, что она ее недолюбливает, но всегда так реагирует, если чувствует, что та не в настроении. В такие моменты даже я, хоть и взрослая, предпочла бы с матерью Артема не контактировать.

– Что ты ей наговорила, Есения? – строго спрашивает у меня Нина Сергеевна и прищуривается недобро. Лицо сразу становится стервозным и высокомерным.

– И вам доброго дня, Нина Сергевна, – усмехаюсь я, а сама чувствую протест. Впервые готова дать ей отпор, которого она заслуживает.

Конечно, я и раньше не была мямлей, не позволяла ей себя принижать или тюкать, но иногда мне приходилось быть более мудрой и благоразумной, не быть вспыльчивой по всяким пустякам. Знала ведь, что в случае конфликта виноватой она выставит меня. В интригах она собаку съела, мне до ней очень далеко.

– Любовь, иди в дом, нам с твоей матерью нужно поговорить, – обращается она рассерженно к Любе, тон становится официальным, и даже у меня бегут мурашки по коже.

Что-что, а запугивать свекровь умеет профессионально. Всю жизнь проработала учительницей и завучем в школе, привыкла командовать и строить учеников.

– Мама, – шепчет тихо Люба и снова утыкается в меня лицом. Вся дрожит, на этот раз от испуга перед бабушкой.

– Зайка моя, – ласково говорю я и присаживаюсь перед дочкой на корточки. Смотрю ей уверенно в лицо, чтобы она почувствовала мою защиту. – Иди к себе в комнату, посмотри мультики на планшете, сегодня я разрешаю, хорошо? А я пока поговорю с бабушкой и отправлю ее домой.

Последнее становится катализатором для дочери, и она кивает, а после тянет меня к крыльцу, чтобы одной не бежать рядом с бабушкой. Я провожаю дочь под внимательным взглядом свекрови, дожидаюсь, когда Люба поднимется на второй этаж, а затем плотно закрываю входную дверь.

– Что вы хотели, Нина Сергевна?

Я стараюсь говорить вежливо, чтобы не провоцировать конфликт, так как слишком эмоционально опустошена и физически вымотана но готова в случае чего дать ей отпор. Внутри всё звенит от напряжения, требует действий, но я напоминаю себе, что меня ждет Люба.

– Мне звонил Артем. Сказал, что ты закатила ему в офисе истерику и напала на его сотрудницу, – отвечает она возмущенно, глядя на меня с осуждением.

Я же едва глаза не закатываю от ее уверенности, что она может вмешиваться в наши взаимоотношения с ее сыном. Помню, как воевала с ней, когда она пыталась “помочь” мне с внучкой. Давала непрошеные советы, ругала, что я криворукая неумеха и ничего не понимаю в воспитании детей. А вот она мать со стажем, и мне нужно ее слушаться.

Поначалу я пыталась огрызаться, даже злилась, но Артем меня всегда осаживал. Не любил, если его мать расстраивалась, ведь она всё так грамотно ему преподносила, что зачинщицей скандала выглядела я.

– И? – усмехаюсь я прямо ей в лицо, и она от шока даже дар речи теряет.

Не знаю, чего ждала. Что я, как обычно, когда дело касается ее нравоучений касательно мужа, промолчу или стану оправдываться?

Не скажу, что мне не тревожно, ведь я привыкла по некоторым вопросам не спорить ей, знаю ведь, как она любит устраивать драму на ровном месте. Это рефлекс, с которым мне придется расстаться.

– Что и? – раздраженно выпаливает она. – Ты хоть понимаешь, что ты мужа опозорила при его подчиненных? Что о нем подумают?

– О нем? – протягиваю я. – А Артем больше переживает, что это обо мне подумают что-то не так. Что жена у него истеричка и скандалистка.

– Конечно, переживает, ты его жена, а жена – это репутация мужа и его лицо! – выплевывает Нина Сергевна, начиная распаляться. Даже глаза ее горят, словно ей давно не хватало эмоций.

– Лучше бы о своей репутации он подумал до того, как… – цежу я сквозь зубы и осекаюсь, не желая обсуждать подробности со свекровью.

Злит, что Артем вообще ее вмешал. Видимо, чувствовал, что я не успокоюсь и не стану дожидаться его возвращения. Что когда он вернется домой, не застанет нас с дочкой.

– До того, как что? – фыркает свекровь, а я гадаю, что рассказал ей сын. Признался ли, почему я напала на его подчиненную, или не стал вдаваться в такие грязные подробности? В последнее мало верится.

В любом случае, мне и так неприятно, что она пришла и теперь пытается меня осудить, убеждая, что я во всем виновата. Что это я поступила неправильно и должна покаяться.

– Нина Сергевна, – слышу я свой глухой голос. – Что за спектакль вы тут разыгрываете?

– Спектакль? – прищуривается она и упирает руки в бока. – Я пришла тебе помочь, а ты, как обычно, воспринимаешь меня вражиной.

У меня вырывается смешок. Уж слишком она предсказуема, я даже могла бы предсказать ее фразу слово в слово, настолько к ней привыкла за эти годы.

– Помочь? Чем вы можете мне помочь, Нина Сергевна? Вернетесь в прошлое и сделаете сыну внушение, чтобы он мне не изменял?

По глазам уже вижу, что она всё знает. От этого мне становится еще горше.

– Что ты задумала, Есения? – выдыхает она, по моему настроению догадавшись, что прощать мужа я не намерена.

– Вас это не касается, – резко говорю я и открываю дверь, желая как можно скорее оказаться внутри и закрыть ее прямо перед ее носом. – Всего вам доброго, Нина Сергевна.

Глава 6

– Для Любы крах семьи станет ударом, Есения, – медленно отвечает Нина Сергевна и цокает. – Как же она будет расти без матери? Ты подумала об этом?

Наступает такая длинная пауза, что мне на секунду кажется, что это кошмарный сон, а не реальность. Вот только свекровь говорит серьезно, даже хмурится и смотрит на меня тяжелым взглядом, как бы намекая, что я для нее – букашка, которую она с легкостью раздавит пальцем.

– Что? – выдыхаю я, надеясь, что ослышалась или неправильно поняла ее.

– У тебя со слухом проблемы? – усмехается она и наклоняет голову набок. Явно чувствует себя королевой положения и даже не скрывает этого. – Неужели ты думала, что кто-то отпустит с тобой ребенка? Что за опилки у тебя в голове, Есения?

Она пытается вести себя со мной снисходительно, как с неразумным ребенком, и я злюсь. Не только от ее тона, но и от ее уверенности, что она имеет право решать тут всё за всех. Будто мы пешки в ее шахматной партии, которыми она может раскидываться направо и налево.

– Я ее мать, – сглотнув, наконец, отвечаю я. – А вы всего лишь бабушка, так что не несите чепуху. Моя дочь без матери расти не будет, оставьте свои угрозы и глупые предположения при себе.

– Не будет, говоришь? – усмехается и прищуривается свекровь. – Ты, видимо, Есения, плохо понимаешь, к чему приведет твоя гордость. Ты не знаешь, чем завтра заниматься будешь, а готова уйти в никуда.

Мне не нравится, как вкрадчиво она со мной разговаривает. Словно я умственно отсталая, и она объясняет мне элементарные истины.

– Я взрослый человек и способна…

Она не дает мне договорить. Машет рукой, затыкая мне рот.

– На что ты там способна? У тебя ни кола, ни двора, ни полноценной профессии. Ты даже универ так и не закончила, как в академ вышла. Вот и на что ты жить собираешься, если уйдешь? Поломойкой устроишься да комнату обшарпанную в общаге для нищих снимешь?

Я молчу. Мне нечего сказать, так как частично она права. Я и правда, как родила, так и не восстановилась в университете. Образования у меня нет, навыков тоже, ведь я планировала пойти закончить обучение, как только дочь освоится в детском саду и перестанет регулярно болеть.

Знай я заранее, что муж меня предаст, давно бы придумала что-нибудь, нашла бы себе работу, а сейчас у меня даже накоплений нет.

Свекровь замечает, как я теряюсь, и растягивает губы в улыбке, явно чувствуя удовлетворение.

– Всё, что я перечислила, Есения, это ведь в лучшем случае. В наше время даже в уборщицы без образования не берут.

– Я подам на развод и на алименты, – выпаливаю я, чтобы заставить ее замолчать. – На первое время нам с дочкой хватит.

– Ишь, ушлая какая, – кривится Нина Сергевна. – На деньги моего сына позарилась?

Ее глаза превращаются в узкие щелочки, а губы в две тонкие ниточки. Морщины становятся глубже и явственнее, до того она вся сморщивается от своего недовольства и негодования.

– Люба – наша общая дочь, так что он обязан выплачивать алименты на нее по закону. И всё, что мы нажили с ним в браке, делится поровну. Так что не нужно меня пытаться пристыдить, ничего сверх я требовать не собираюсь.

Я никогда не думала о разводе, но выросла не в глухой деревне без связи и интернета, так что кое-что о своих правах знаю.

– Что вы там нажили? Женаты без году неделя, – фыркает она и едва не смеется мне в лицо. – Не надейся на многое. Артем может нарисовать себе любую зарплату, так что не думай, что сможешь тратить на себя деньги внучки.

Пару дней назад, услышь я такое, встала бы на защиту мужа. Возразила бы ей, что Артем – благородный мужчина и никогда не стал бы поступать настолько гнусно. Не стал бы занижать свою заработную плату, чтобы платить как можно меньше алиментов, как это делают множество безответственных мужчин после развода.

Сейчас же… я осекаюсь, осознав, что мужа совсем не знаю.

Теперь я даже не удивлюсь, что он проявит себя с еще более худшей стороны, чем я могла бы от него ожидать.

Пока я рефлексирую и упиваюсь собственным отчаянием и едва не плачу от душевной боли, Нина Сергевна фантазирует, переворачивая всё с ног на голову.

– В конечном итоге, мы обе с тобой знаем, чем всё закончится, Есения. Ты пойдешь по мужикам и опустишься на самое дно.

Я ахаю, дергаясь, как от физического удара.

Я, конечно, знала, что моя свекровь – не подарок, та еще языкастая стерва, но не думала, что она настолько низкого обо мне мнения.

Я даже дар речи теряю, не зная, что сказать от шока. Она же продолжает рассуждать, явно смакуя каждое оскорбление.

– И что дальше? На что ты обрекаешь мою внучку? Хочешь, чтобы она смотрела, как ее гулящая мать по ночам неизвестно где пропадает? А потом что? Мужиков к себе при дочери водить будешь?

Она распаляется, пытаясь унизить меня и заставить плакать. Ей, кажется, доставляет удовольствие видеть чужие слезы. Меня же трясет, и я хватаю ртом воздух, чтобы прийти в себя и поставить ее на место.

Уже хочу ее осадить, как она вдруг замолкает ненадолго и добавляет глухо, словно ее только что вдруг озарила мысль кое-что проверить:

– Ты ведь родила Любу раньше срока, верно? Напомни-ка, на какой неделе?

Глава 7

– Ты ведь родила Любу раньше срока, верно? Напомни-ка, на какой неделе?

Нина Сергевна прищуривается, глядя на меня пытливым взглядом. Словно пытается препарировать меня и вытащить наружу мои внутренности.

Намек свекрови настолько оскорбителен, что я не сразу реагирую. Цепенею и не мигая смотрю на нее, не веря, что она и правда пытается меня унизить.

– Что вы такое говорите? – выдыхаю я, едва не задыхаясь от возмущения. — Как вы смеете меня оскорблять?

Свекровь, несмотря на мое недовольство, лишь приподнимает брови и хитровато усмехается, словно ей доставляет удовольствие издеваться надо мной. Я же и не сомневаюсь в этом, но не могу этого доказать.

– Ты что-то путаешь, дорогая, я еще даже не начинала тебя оскорблять, – цокает свекровь.

– Тогда к чему был этот ваш гнусный намек? – спрашиваю я и складываю руки на груди в защитном жесте.

Мне хочется быть как можно дальше от матери мужа, но она не относится к тем людям, кого можно было бы вытолкать взашей из дома. Я бы поступила именно так, но знаю, что она сразу же поднимет шум и устроит скандал на всю улицу на людях и выставит меня жестокой женщиной, которая не уважает старших. Знаем – проходили. Позориться в очередной раз при соседях желания у меня нет.

– Какой еще намек? – включает дурочку Нина Сергевна и нагло смотрит мне прямо в глаза. Врет, как дышит, даже не краснеет. – Я всего лишь спросила, на каком месяце беременности ты родила свою дочь. А ты сразу же подумала о плохом. Ай-яй-яй, Есения, как тебе не стыдно.

– Вот только не нужно мне врать, я вижу вас насквозь, Нина Сергевна, – цежу я сквозь зубы и напираю, не собираясь проглатывать ее очередную издевку. Она мастер уколов, так что неудивительно, что после стольких лет брака я реагирую довольно агрессивно.

– А что ты такая злая, Есения, ты что-то скрываешь? Почему так разнервничалась? – сразу же берет она ситуацию в свои руки и переворачивает ее в выгодном для себя свете.

Я чувствую, как обостряется напряжение между нами.

Сжимаю челюсти, догадываясь, что навело свекровь на эту мысль. И не верю, что из пустяка она теперь устраивает драму.

– Я родила Любу на три недели раньше назначенного срока, – отвечаю я, чеканя каждое слово. Смотрю ей прямо в лицо, чтобы она знала, что я недовольна ее интересом, но ей всё равно.

Она разглядывает меня в ответ таким протокольным взглядом, словно я по меньшей мере рецидивистка-клофелинщица, задумавшая усыпить и ограбить ее сыночка.

– Три недели, – выразительным тоном протягивает она и наклоняет голову набок. Изучает внимательным взглядом хищницы, решающей, куда бы цапнуть жертву.

В этот момент ее поведение кажется мне звериным, не человеческим, и я моргаю, чтобы сбросить это наваждение. Становится даже страшно, и я дергаю плечом, не удивленная впрочем такому поведению матери мужа. Не стоило ждать от нее чего-то благородного.

– Люба совсем на нас не похожа, ты же не станешь этого отрицать, Есения. Она полная твоя копия, – снова заговаривает Нина Сергевна, уже не пытаясь как-то сгладить ситуацию. Наступает напрямую, и мне даже легче становится, ведь в таком случае я знаю, как реагировать.

– Ну не на соседа же, – ухмыляюсь я и поддеваю ее.

Вот только моя ирония не производит на свекровь впечатления, она только сильнее поджимает губы и хмурится, отчего морщины на ее лице становятся глубже и заметнее. Ей уже даже ботокс не помогает, лишь уродует.

– Несмешная шутка, Есения. Я ведь и правда могу подумать, что Люба – не нашей крови девочка.

Возникает резкое желание возмутиться и наброситься на нее, чтобы она даже не смела намекать на подобное. Конечно, мне обидно и за себя, что она намекает на мой разгульный образ жизни, но в первую очередь я беспокоюсь за свою дочь.

Мне не хочется, чтобы ее жизнь отравляли беспочвенные подозрения свекрови из-за банальной неприязни ко мне, как к своей невестке.

Я уже было хочу дать жесткий отпор, но потом меня осеняет гениальная мысль, до которой я не догадалась сразу. И почему эта идея раньше не пришла мне в голову?

– Нина Сергевна, неужели вы думаете, что Артем поверит вашим россказням? Он любит Любу и никогда не усомнится в своем отцовстве, даже если она ни на кого из нас не будет похожа, а это возможно, согласитесь? – протягиваю я с издевкой и нагло буравлю ее взглядом. – Так что даже не пытайтесь очернить меня. Вам этого сделать не удастся, что бы я не сделала в прошлом.

Я ухмыляюсь и смотрю ей в лицо, наблюдая за реакцией на мою открытую провокацию. Она же прищуривается и внимательно меня разглядывает, словно пытается понять, насколько я серьезна.

– А что это ты так заволновалась? – с подозрением спрашивает Нина Сергевна и хмыкает. – Рыльце в пушку, как я и думала, а, Есения?

Она пытается вывести меня на чистую воду, как ей кажется. Если до этого она просто хотела сделать мне больно и уколоть, чтобы испортить мне настроение, теперь же по-настоящему настораживается и напрягается.

Я буквально вижу, как в ее голове начинают работать шестеренки. В любой другой ситуации мне было бы неприятно. Но когда я осознаю, что это может стать моим козырем в борьбе против свекрови, я моментально забываю о гордости. И мне становится плевать, что она обо мне подумает.

– Я заволновалась? Вам показалось, что вы, – издевательски произношу я. – Вам бы к окулисту обратиться, Нина Сергевна. Проблемы со зрением – это вам не шутки. А теперь, будьте добры, покиньте дом и оставьте нас с дочерью в покое. Мне нужно заняться делами.

Я веду себя максимально отстраненно и холодно, ведь это злит ее еще сильнее.

Поэтому я стараюсь не выражать никаких эмоций. Чтобы она не поняла, как внутри я вся дрожу, хотя внешне сохраняю отстраненность и едва заметную ухмылку.

– Стерва! – шипит свекровь, практически выплевывает.

Грудь ее гневно вздымается, и она делает шаг вперед, явно в надежде, что я испугаюсь и пойду на попятную. Но я настолько привыкла к ней за все эти годы, что даже не отступаю. Хотя внутри всё равно возникает желание сделать пару шагов назад, но не из-за страха. Нет. Просто чтобы оказаться от нее как можно дальше.

Глава 8

– Мы всё равно отберем у тебя дочь, Есения. Ни один суд не встанет на сторону матери-одиночки, у которой ни образования, ни жилья, ни перспектив.

Мне становится холодно, и я обхватываю себя руками за плечи, в ужасе глядя на Нину Сергевну. Я, конечно, знала, что она не ангел, но не думала, что настолько жестокая женщина.

– А даже если ты, Есения, потребуешь у суда провести тест ДНК и докажешь, что Люба не дочь Артема, то только унизишь себя и покажешь, что ты гулящая женщина. И кто тогда встанет на твою сторону?

Свекровь распаляется, явно получает удовольствие от нашей перепалки, ведь в очередной раз переворачивает наш разговор в такую сторону, где она на коне, а я чувствую себя оскорбленной и униженной.

– Хватит! – срываюсь я, перебивая ужасные, унизительные высказывания свекрови. – Всё это вы можете высказать собственному сыну, вот он как раз и есть тот самый гуляка, который удержать себя в руках не может!

Нина Сергеевна не унимается, глаза ее сверкают, и она продолжает на меня наезжать.

– А ты мне рот не затыкай и про моего сына ничего говорить не смей! Он мужчина, он по-другому устроен. И не сравнивай совершенно несравнимые понятия. С женщины всегда спрос больше, чем с мужчины. Он же добытчик, и заметь, что со своей ролью он справляется на отлично.

– Вы же сама женщина, неужели в вас нет ни капли солидарности?

Я моментально замолкаю, так как вспоминаю, что мне недавно говорила Нина Сергевна. Что муж ей всю жизнь изменяет, а она это смиренно терпит.

Ей меня не понять, она воспитана в кардинально других условиях, так что мои слова пройдут мимо ее ушей и будут бесполезны. Я только время потрачу.

– А я пыталась тебе дать совет, как женщина женщине, но ты слишком упряма, чтобы к нему прислушаться. Так что если ты не хочешь по-хорошему, готовься, что всё будет по-плохому. У Любы любящий отец, и это все подтвердят. Здесь ее дом, и бабушка с дедушкой рядом. Мы поможем ее воспитать в тепле и достатке. А что ее ждет с тобой, Есения? М?

– Вы же сами понимаете, что это бред, – хриплю я, чувствуя, как меня лихорадит и шатает. – Я ее мать. И ни вы, ни Артем не имеете права ее отнимать у меня!

– Имеем, – вдруг жестко бросает свекровь. – Суд встанет на нашу сторону, даже не сомневайся в этом. Не трать понапрасну свое время, прикрываясь законом. Разве ж суд оставит дочь с матерью, которая… хм… скажем, выставляет свои фото ню на онлифансе?

У меня перехватывает дыхание от той ереси, что несет свекровь, и я злюсь, чувствуя, как кровью наливаются глаза.

– Что за чушь? Это неправда, и любая экспертиза покажет, что…

– Правда или неправда, я разве свечку держала? – наклоняет она голову набок и ехидно ухмыляется. – Слухи там, слухи сям, вот так формируется мнение о женщине, разве ты не знала?

Она не говорит напрямую, что сделает, но намекает, что на их стороне деньги и влияние, а я ничего не смогу сделать, если они захотят испортить мне жизнь и репутацию.

– Подумай еще раз, с чем ты уйдешь, если решишь переступить порог этого дома. Ничего не получишь, уйдешь с голым задом, как и пришла когда-то в нашу семью. Так что выбирай, Есения. Либо остаешься и ведешь себя, как примерная жена, закрывая глаза на похождения мужа, либо катись отсюда к черту.

Я тяжело дышу, с ненавистью глядя на Нину Сергевну, а она с удовольствием припечатывает следом:

– Одна. Без ребенка.

Сердце стучит так громко, что я почти не слышу, как сверху раздается шорох маленьких шагов.

Мы со свекровью моментально замолкаем, и я рада, что хотя бы при ребенке она замолкает. Хоть какие-то зачатки сочувствия к маленькой внучке у нее всё-таки есть.

Вскоре на лестнице появляется Люба.

Волосы растрепаны, глаза сонные, щеки мокрые от слез. Видимо, всё это время она никак не может успокоиться и отвлечься, и меня разрывает на части чувство вины.

Вместо того, чтобы спорить со свекровью, я могла бы лучше успокоить своего ребенка. Вот чьи страдания меня сейчас волнуют сильнее собственных.

– Мамочка… – ее голос дрожит. – Я кушать хочу…

Я рвусь к ней и подхватываю на руки. Ее маленькие пальчики хватаются за мою шею, а сама она прижимается носом в мой подбородок.

– Люба! – зовет свекровь сладким голосом, в котором сквозит железо. – Иди сюда, девочка!

Я резко оборачиваюсь и оскаливаюсь, чувствуя угрозу для своего ребенка. Если угрозы в свой адрес я еще могу как-то пережить, то когда дело касается Любы, во мне просыпается тигрица.

– Не трогайте ее! – голос срывается на визг.

Дочка прижимается ко мне сильнее, руки ее дрожат.

– Мамочка, – едва выговаривает она, губы трясутся. – Я боюсь…

Я целую ее мокрые щеки и тихо шепчу:

– Не бойся, моя хорошая. Я рядом. Всё хорошо, никто тебя у меня не заберет…

Нина Сергеевна всё еще стоит напротив, неподвижная, будто высеченная из камня. Не собирается отступать.

– Это мы еще посмотрим, – тихо шепчет свекровь так, чтобы ее услышала только я.

У меня по позвоночнику проходит дрожь, но я насильно пытаюсь расслабить тело, так как Люба всегда тонко чувствует мое настроение и перенимает его. А у нее сегодня стресса и без того больше, чем полагается для трехлетнего ребенка.

– Отпусти ребенка, Есения. Пусть отвлечется.

Свекровь не дожидается моей негативной реакции на свой приказ, а сразу переключаются на Любу, почувствовав в ней слабое звено.

– Любочка, ты же хочешь увидеть папу?

Голос ее становится отвратительно милым, но я чувствую в нем фальшь. Люба всхлипывает и кивает, так как отца своего любит и не чувствует пока подвоха. Я же сжимаю зубы, но не вмешиваюсь.

– Вот и правильно, Любочка. Нужно дождаться папочку с работы, ты же тоже так считаешь? У него ведь скоро день рождения, а мы без торта. Первый ведь мама испортила, а значит нужно приготовить его снова. Папочка так обрадуется.

Люба немного успокаивается и протирает кулачком глаза, стирая влагу с ресниц.

Глава 9

Кухня пахнет ванилью и маслом. Слышно, как венчик скребет по стенкам миски.

Я стою в коридоре, чемодан уже застегнут, но ноги будто приросли к полу.

Вслушиваюсь и наблюдаю сквозь щель приоткрытой двери, как свекровь ловко высыпает муку в чан, а рядом на табурете сидит Люба. На ее лице смятение, словно, несмотря на желание сделать любимому папочке торт, общество бабушки ей категорически не нравится.

– Вот так, видишь? – тянет Нина Сергеевна мягким, будто заботливым голосом, показывая, как она ловко управляется с разбитыми в миску желтками.

Я уже была подумала, что она действительно лишь учит Любу готовить, но следующая ее фраза убеждает меня в обратном.

– Люба, мужчины любят, когда женщины их слушаются. Надо быть покладистой, хорошей девочкой.

Я чувствую, как по телу снизу вверх поднимается холод, а сама будто прирастаю пятками к полу. Глаза наливаются кровью от мысли, что пока я собирала наши с дочерью вещи, Нина Сергевна промывала моему ребенку мозги. Вмешивает ее в наши разборки с Артемом.

– Помнишь, как в садике ты мальчика ударила? – продолжает она. – По голове игрушкой. Еще родителей твоих вызвали на разговор к директору. Я тогда ничего не сказала. Но знаешь... твоя мама… – она делает паузу, многозначительно качает головой. – Она ведь совсем ничего не понимает.

Люба опускает глаза и смиренно смотрит в стол перед собой. Я не вижу ее лица, ненадолго прикрываю глаза, чтобы успокоиться и отлепиться от этого гребаного пола, войти и заткнуть свекровь.

– Драться с мальчиками нельзя. Они сильнее, и это не наше дело. Женское дело – угождать. Понимаешь? Если не будешь слушаться, внимать тому, что я тебе сейчас говорю, вырастешь такой же упрямой, как твоя мама, и тебе будет трудно по жизни. Мальчики и девочки не равны, запомни это. Мужчин нужно слушаться и ничего наперекор не говорить.

Каждое слово вонзается в меня, как гвоздь в гроб. Я сжимаю челюсти от злости и корю свое тело за то, что не слушается меня в самый ответственный момент. Даже голос пропадает, словно по горлу наждачкой провели.

– Ты же не хочешь, чтобы мама с папой жили отдельно? – ее голос становится вязким, словно паучиха поймала в свои сети жертву и опутывает ее паутиной. – Ты хорошая девочка, я знаю. Ты не допустишь развода родителей, уговоришь маму образумиться. А то у папы появится новая жена, новые детки… и он не будет так сильно любить тебя, как сейчас.

Ее завуалированная угроза и то, как искусно она пытается повесить на плечи трехлетнего ребенка ответственность за решения взрослых, становится для меня последней каплей.

Ноги отмирают, и я толкаю дверь в кухню с такой силой, что она едва не падает с петель.

– Что вы несете?! Чему вы учите мою дочь? Люба, не слушай бабушку! Она не знает, что говорит!

Дочка дергается от неожиданности, чуть не упав со стульчика, и с широко раскрытыми глазами смотрит на меня. И я замечаю, что она беззвучно всё это время плачет, зажав маленькие кулачки на коленях.

Свекровь же просто вскидывает голову, ее глаза полыхают яростью, она злится из-за моего вмешательства.

– Вот, посмотри на свою маму, Любушка, и запомни, что так себя вести нельзя, – издевательски протягивает она и кладет свою руку на плечо моей дочери.

– Люба, пойдем, не слушай бабушку, она не в себе. Папа отвезете ее в больницу, ей сделают укольчик, подлечат.

Я пытаюсь взять дочку на руки, чтобы мы поскорее выбрались из этого дома, который напоминает мне теперь логово паучихи, но у Нины Сергевны на всё это свои планы. Она толкает меня, пытаясь помешать мне, и я едва не падаю вместе с дочерью на пол. С трудом удерживаю ее на весу, когда стул с грохотом падает, но свекрови будто всё равно.

Она что-то кричит, от чего я глохну и почти ничего не слышу. Ее ногти проходятся по моей щеке, я шиплю, но с дочерью на руках ничего поделать не могу. Она же вцепляется в ее ручку, отчего Люба плачет сильнее.

Я инстинктивно отступаю, уворачиваясь от свекрови, и в этот момент случайно толкаю ее плечом. Всё происходит мгновенно: ее тело теряет равновесие, она падает на пол, ударяясь по пути о край стола. Раздается глухой стук от ее соприкосновения с полом, а затем она орет, как резаная.

– А-а-а! – разносится по кухне ее крик, а затем она меня удивляет. – Артем! Артем!

Я хмурюсь, не понимая, что на нее находит, ведь в доме мы одни. А затем чувствую оцепенение, услышав, как хлопает входная дверь.

Муж приехал, а я даже не услышала.

– Что здесь происходит?! – рычит Артем, когда входит на кухню и видит мать, лежащей на полу.

Он бросается к ней и хмурится. От него веет ощутимой агрессией, и я отшатываюсь, притягивая дочь ближе к себе. Любочка хнычет, пугается происходящего и вжимается в меня с такой силой, будто хочет стать со мной одним целым.

Я поглаживаю ее по волосам, а сама трясусь, с ужасом глядя на то, как корчится на полу Нина Сергевна.

– Артем… Я, кажется, бедро сломала… – шепчет она потерянно и картинно пускает слезы. Именно по ним я понимаю, что врет. Играет роль, чтобы разжалобить сына.

– Что случилось, мама? Как это произошло? – обеспокоенно спрашивает Артем, но мать поднимает опасается. Не дожидаясь ее ответа, смотрит на меня и рычит: – Что ты стоишь? Звони в скорую!

Я вздрагиваю под его тяжелым взглядом и тянусь за телефоном, который лежит на столешнице. А в это время свекровь в очередной раз выставляет меня монстром, а себя хорошей, но жертвой..

– Это случайно произошло, Темушка. Я сама виновата… Хотела успокоить внучку, а Есеничка не рассчитала силу и толкнула меня.

Глава 10

– Это случайно произошло, Темушка. Я сама виновата… Хотела успокоить внучку, а Есеничка не рассчитала силу и толкнула меня.

Жалобный голос свекрови пробирает до самого нутра даже меня. Вот только я, в отличие от мужа, прекрасно осведомлена, какая она отличная актриса. Как хорошо умеет привлечь к себе всеобщее внимание и разыграть образ жертвы. Любит, чтобы ее жалели, и весьма профессионально наловчилась играть обиженную и слабую.

– Я вас случайно толкнула, не выдумывайте, – пытаюсь я возразить, не сразу осознавая, что она сказала тоже самое. Просто представила всё в таком виде, что она поступала из благих побуждений.

– Рот закрой! – рявкает на меня Артем, бешено вращая глазами, и я отступаю. Чувствую, как от него веет агрессией.

– Темушка, мне бы в больницу. Что-то встать не получается, – шмыгает носом и пускает слезу Нина Сергевна, а вот Артем присаживается рядом с ней и явно не знает, с какой стороны подступиться, чтобы ненароком не навредить матери.

– Мама, мне ствашно, – шепчет мне испуганно в ухо Люба и продолжает реветь, периодически шмыгая носом и едва не задыхаясь от собственных рыданий.

Я держу ее на руках, прижимаю к груди и поглаживаю по худой спинке с выпирающими позвонками. Она кажется мне такой хрупкой и уязвимой, что мне становится жаль, что я допустила, чтобы она стала свидетельницей всей этой нелепой ситуации.

Вынужденно стала участником очередной игры своей бабушки, хотя я бы хотела ее от этих интриг оградить.

– Ребенка успокой! – ревет взбешенный Артем, будто распаляется еще сильнее. – Ты позвонила в скорую?!

– Н-нет еще, – судорожно отвечаю я и качаю головой, цепенея от холодного взгляда мужа.

– Звони, пока я не вышел из себя окончательно, – цедит он сквозь зубы, и я быстро набираю заветный номер.

После даже вспомнить не смогу, что и как говорила в трубку, а когда разговор заканчивается, прислушиваюсь в причитания Нины Сергевны.

– Я же хотела, как лучше, Темушка. Брак вам помочь сохранить. Чтобы Есеничка сгоряча не дурила, не лишала дочери папы.

Сжимаю челюсти, когда слышу, что она вбивает в голову Артему. Быстро переводит на тему, которая запудрит ему мозги, чтобы он не спрашивал, как именно свекровь упала и получила травму. Если получила, добавляю я про себя, но держу мысли при себе.

Не глупая ведь, уже приучена, что Нина Сергевна всё равно вывернет всё наизнанку, и я окажусь не только драчуньей, но еще и клеветницей, которая хочет выставить ее в плохом свете.

– А она скандал устроила, обижается на тебя, ты ведь другую женщину завел, – продолжает в это время приседать на уши сыну. – Она, конечно, права, что обижается, сынок. Я ее понимаю, как женщина женщину…

У меня едва челюсть не падает, когда она Артему говорит совсем не то, что пыталась внушить мне. Ведет двойную игру, причем так искусно, что я дар речи теряю, не в силах вклиниться в ее монолог.

– Ой! – вскрикивает вдруг свекровь, прерываясь на полуслове, и морщится, прикрыв глаза.

– Не двигайся, мама, сейчас скорая приедет, отвезут тебя в больницу. Я пока свяжусь с главврачом областной больницы, чтобы тебя везли сразу к ним, – говорит строго Артем, делает пару звонков, а вот я пытаюсь унять плач дочери, которая прячет на моем плече личико.

– Оставь ребенка, ты не видишь, что мать на полу валяется? – шипит на меня освободившийся Артем, и я снова отшатываюсь.

Он ведет себя со мной так грубо, что я впервые чувствую страх. Боюсь, что может даже поднять на меня руку, хотя раньше никогда этого не делал.

– Она притворяется, и я не собираюсь больше идти у нее на поводу, Артем, – холодно и, как я надеюсь, уверенно парирую я.
Вздергиваю подбородок и смотрю на мужа снизу вверх, стараясь не показывать ему свою внутреннюю дрожь. Он ведь как хищник, если учует слабость, просто раздавит меня своим жестким характером.

– Есеничка, зачем ты так со мной жестока? – всхлипывает и картинно заламывает руки свекровь. У нее даже лежа это отлично получается. Я едва глаза не закатываю от ее актерской игры.

Артем сжимает челюсти и резко движется в мою сторону. Я же вжимаюсь с ребенком в стену и не успеваю опустить Любу на пол. Муж буквально встает вплотную, закрывая мне обзор на Нину Сергевну и отрезая пути к отступлению.

Я же чертыхаюсь, что сглупила и не ушла из дома, пока он говорил по телефону. Глупая, совсем глупая.

– Тебе мозги напрочь отбило? – прищуривается муж и кидает взгляд на дочь на моем плече.

Она дрожит и на голос отца не оборачивается. Еще сильнее вжимается в меня, что он сразу замечает, и в его глазах я вижу сожаление и вину. Как ни крути, а Любу он любит, и неважно, что происходит вокруг.

– Что произошло? – холодно добавляет он и отступает, делая шаг назад.

Мне становится чуточку легче дышать, но я предпочла бы, чтобы он и вовсе отошел за другой край стола.

– Тебе рот помочь открыть? – тихо выплевывает он в надежде, чтобы дочь не услышала.

– Не смей так со мной говорить, – произношу я глухо и качаю головой. – Я твою мать и пальцем не тронула. А вот она как раз довела нашу дочь до слез, но тебе ведь всё равно. Ты веришь только своей матери, так что не делай вид, что тебе интересно, что произошло с моей точки зрения.

– Если бы не дочь, Сеня, у нас был бы совсем другой разговор, – медленно протягивает Артем нарочито ласковым тоном, но я не обманываюсь.

Тон для дочери, чтобы она не испугалась, а вот взгляд острый, словно бритва, пригвождает меня к полу, не давая от страха и шагу ступить в сторону.

В этот момент в дверь звонят. Это медики так быстро приехали.

Артем открывает им дверь, но не отвлекается на них, а коршуном следит за мной и дочерью. Мне не удается покинуть дом, так как он не позволяет, будто чувствует, что я ищу удобный момент, чтобы сбежать.

Когда Нину Сергевну осторожно укладывают на носилки, она громко стонет, но не забывает при этом стрелять глазами в мою сторону. А затем предупреждает сына, чтобы он взял Любу в больницу с собой.

Глава 11

Я потерянно и неверяще смотрю вслед пропадающей с виду машине. В голове не укладывается, что муж отобрал у меня дочь, не обращая внимания на ее истеричный плач и мое сопротивление. Увез ее с собой в больницу, а меня безжалостно бросил посреди дороги.

– Артем! – кричу я, надрывая горло, но он меня не услышит.

Машина давно скрылась из зоны видимости, а я всё продолжаю тяжело дышать и стоять на одном месте, как потерянная и неприкаянная.

Свекровь в очередной раз переиграла меня, разыграв свою партию жертвы филигранно по нотам. Предусмотрела всё так, чтобы у меня были связаны руки-ноги, и я не могла сбежать. Знает ведь, что дочь свою я с ними не оставлю. Будет теперь манипулировать ребенком, чтобы я плясала под дудку всей их семьи.

Когда оцепенение спадает, я мечусь из стороны в сторону в панике, не зная, куда бежать, за что хвататься, что делать. А затем вспоминаю разговор Артема со своим знакомым главврачом в нашей областной больнице. Свекровь везут туда, а значит, а адрес скорого местоположения дочери у меня есть.

Дрожащими руками я судорожно достаю телефон, едва не роняя его на землю, и вызываю себе такси. До самой больницы не могу найти себе места, то обхватываю себя руками, то тру ладонями лицо, пытаясь хоть немного себя успокоить.

Умом я ведь понимаю, что Артем ничего Любе не сделает. Он ее отец и любит ее. Но всё равно тревожусь, с горечью вспоминая заплаканное красное и потное от натуги лицо своей малышки.

Оказавшись в приемном покое, оглядываюсь по сторонам, но свекрови уже нигде нет. Ее наверняка по протекции главврача положили на обследование вне очереди, но и мужа с дочкой я нигде не вижу.

Ловлю медсестру, которая снует туда-сюда от стойки до смотровой, цепко хватая ее за локоть.

– Подскажите, пожалуйста, к вам не поступала недавно Нина Сергеевна Силантьева? – спрашиваю я в пустой надежде, что кто-то из персонала запомнил свекровь.

Медсестра, выпятив свои и без того пухлые губы, резко выдергивает из моей хватки руку и оценивающе осматривает меня.

– Допустим, – протягивает она лениво и нехотя.

– Куда ее направили? – быстро задаю я следующий вопрос и нетерпеливо стучу пяткой о пол. Медсестра опускает взгляд и вздергивает бровь, раздражаясь от моей суетливости, и едва не закатывает глаза, заметив мой непрезентабельный внешний вид.

Я не наряжалась, надела свой спортивный костюм с кроссовками, чтобы было легче передвигаться по городу с дочкой и чемоданом,

– А вы, собственно говоря, кем ей приходитесь? – с подозрением прищуривается медсестра, словно я не в приемный покой пришла, а по меньшей мере в строго охраняемую тюрьму для особо опасных преступников.

– Я ей прихожусь невесткой, – цежу сквозь зубы, аж свист вылетает. – Женой сына, если вам так будет понятнее.

Последнее добавляю скорее из вредности, хотя глядя на тяжкий мыслительный процесс на ее лице, может, я и правильно делаю, что изъясняюсь проще.

– Какого еще сына? – фыркает она, вздернув бровь. Скрещивает на груди руки, всем видом показывая, что она тут важная шишка.

– А вы что, у всех своих поступивших пациентов список родственников требуете? – выплевываю я экспрессивно, не понимая, в чем сложность сказать, куда увезли женщину, прибывшую на скорой. – По именам их всех знаете, раз спрашиваете, чья именно я жена?

Нервы на пределе, внутри всё скручивается в тугой узел, и я едва сдерживаюсь, чтобы не встряхнуть эту медленную девчонку, которая будто специально тянет время.

– Всех, может, и не спрашиваю, – хмыкает она, делая оскорбленный вид, – но семью Артема Васильевича знаю. А вас, женщина, вижу впервые.

Ее обращение “женщина” звучит грубо и как-то оскорбительно, но я проглатываю это унижение, уговаривая себя потерпеть ради дочери и не вспылить, не выплеснуть на незнакомую девицу свой гнев.

Тяжко вздыхаю и пытаюсь хоть немного успокоиться. Удается не сразу, но мне деваться некуда, приходится переступать через себя.

– Я его жена, – холодно произношу я, прищурившись и с раздражением глядя на медсестру сверху вниз. – Вы собираетесь отвечать на мой вопрос, или мне ваше начальство вызвать?!

Будь у стойки любой другой сотрудник, я бы обратилась к нему, но выбора нет, и я вынужденно сдерживаю рвущийся наружу вопль.

Вопрос, откуда она знает моего мужа и всех членов семьи, не особо меня сейчас волнует, но я замечаю, что это меня немного цепляет. Занозой застревает в голове, но я пока от этой мысли отмахиваюсь.

– Жена? – хмурится медсестра, опуская руки, и я наконец вижу ее бейджик. Марина Сергеевна Петрова. – Вы меня совсем за идиотку держите? Вас сейчас охрана выпроводит, если вы не перестанете скандалить.

– Так, мне всё это надоело, зовите руководство! – выхожу я из себя и сжимаю ладони в кулаки, едва не кидаясь на нее, чтобы отвесить пощечину. – С какой стати я должна доказывать, что я жена собственного мужа?!

Меня трясет, и я уже даже не обращаю внимания на то, что статус жены Артема мне неприятен. Вскоре я стану разведенной, но уверенность незнакомой девицы, что я не могу быть супругой Силантьева, выводит меня из себя. Уязвляет, заставляя думать о том, что она считает меня неподходящей для него парой.
Она, сама того не зная, попадает по моему слабому месту, бьет в болевую точку, ведь я снова возвращаюсь к тому, что задаюсь одним-единственным вопросом. Чем та женщина, Диля, лучше меня? Почему Артем мне с ней изменил?

Пока я рефлексирую, медсестра от моего выпада не пугается. Растягивает губы в насмешливой улыбке и качает головой. А затем меня просто убивает.

– Не смешите, дамочка. Жену Артема Васильевича я прекрасно знаю. И она только что приехала вместе с ним.

Глава 12

– Не смешите, дамочка. Жену Артема Васильевича я прекрасно знаю. И она только что приехала вместе с ним.

Слова медсестры набатом бьются в моей голове. Деморализуют, заставляют закрыть рот и просто молча таращиться на нее в неприятном удивлении.

– Кто приехал вместе с ним? – выдыхаю я неверяще. Мне даже кажется, что я ослышалась, едва сдерживаюсь, чтобы ладонями по ушам не похлопать.

– Вы оглохли? – фыркает медсестра Марина и складывает на груди руки. В ее взгляде еще больше презрения, словно она записала меня в попрошайки.

Злюсь, сжимаю челюсти, но сдерживаю желание толкнуть ее с силой в стену. Меня трясет, я вся взвинчена из-за того, что муж похитил дочь, а теперь еще и приехал с ней в больницу не один. Опасный коктейль, который делает меня всё злее и злее. И чем дольше медсестра испытывает мои нервы на прочность, тем меньше я себя контролирую.

– За языком следите! – рычу я снова и делаю резкий шаг вперед.

Девушка шугается и дергается назад, ударяясь спиной о стену. Явно не ожидала, что я буду вести себя агрессивно.

Несмотря на первую реакцию, вызванную ее потрясением от моего рывка, она довольно быстро приходит в себя и сжимает ладони в кулаки. Хмурится и перестает дергать губами в усмешке.

– Немедленно отойдите от меня, или я буду вынуждена вызвать охрану, – выплевывает она, но ко мне не подходит. Наоборот, двигается по боковой, пытаясь отойти от стены так, чтобы я ее не зажимала.

Не знаю, почему она теряет былую уверенность, перестает язвить и смотрит на меня настороженно. Может, чувствует, что я готова наброситься на нее, если еще хоть раз услышу, как она сомневается в моей личности.

Не будь я обеспокоена, где сейчас моя дочка, может, логика моя работала бы лучше, и я бы сложила два плюс два. Догадалась бы, что неспроста она считает, что жена моего мужа – совершенно другая женщина. Вряд ли это совпадение, но у меня так сильно начинает пульсировать голова, что я отмахиваюсь от этих рассуждений. Решаю сосредоточиться на самом главном. На поисках Любушки.

– Вызывай, – хмыкаю я и разворачиваюсь, не собираясь больше тратить на нее время.

Конечно, мне бы пожаловаться на ее недопустимое поведение руководству больницы, но я решаю оставить этот вопрос на потом. В любом случае, спускать ей оскорбления и хамство не собираюсь.

Достаточно и того, что меня за человека не считают свекровь с мужем, так что какой-то незнакомке, решившей повысить свою значимость за мой счет только потому, что она решила, что я низкого социального статуса, не позволю.

Я врываюсь внутрь приемного покоя, не обращая внимания на истеричные крики этой Марины позади, а сама не моглю избавиться от болезненной мысли, которая занозой застревает в сердце. Оно колотится и остро колет, а я гадаю, соврала ли мне медсестра просто из желания испортить мне настроение, или всё же сказала правду?

А если не соврала, то кто тогда та женщина, которую вместо меня повез в больницу муж?

Внутри теплится надежда, что это всё-таки его помощница, которую он прихватил, чтобы она решала организационные медицинские вопросы, если таковые возникнут. Как то оформление бумаг, общение с персоналом, выбивание лучшей палаты для его матери.

Артем никогда не тратит время на такие мелочи, предпочитает делегировать подобные дела своим сотрудникам, которым платит зарплату, так что я склоняюсь к тому, что так оно и есть.

О другом варианте стараюсь не думать. Ведь тогда это будет фактически плевок мне в лицо. Большего унижения и представить сложно.

Я бегу по отделению, заглядывая чуть ли не в каждую щель. Мной руководит материнский инстинкт, и я так взвинчена, что готова разнести тут всё в хлам, если сейчас же не увижу своего ребенка.

– Артем! Люба! – реву я раненым зверем, срывая глотку.

Люди вокруг недовольны, а я даже стыда не испытываю. Мое сердце в тревоге стучит о ребра, и я беспокойно мечусь из стороны в сторону, так как всё сильнее накатывает дурное предчувствие. Не знаю, откуда и почему оно берется, но с чутьем касательно дочери у меня всегда были хорошие отношения.

– Артем… – хриплю я, срывая голос, и начинаю уже сомневаться, что они здесь. Ведь никто не отзывается, а я, между прочим, переполошила всю больницу.

Люди уже шугаются моей суеты, смотрят, как на душевнобольную, сбежавшую с психиатрички, на мои вопросы никто не отвечает, а когда я показываю фото мужа и дочери, только пожимают плечами, что злит сильнее.

Надежда ослабевает, ведь я уверена, услышь меня Люба, тут же подала бы голос. И меня постепенно накрывает отчаянием. Мало ли, на что еще может надоумить свекровь Артема. Возникает страх, что они могут отобрать у меня дочь, как Нина Сергеевна мне угрожала.

Голова идет кругом, а я истязаю себя и корю, что была полной дурой и потратила время на свекровь вместо того, чтобы взять в охапку дочь и чемоданы и уехать из дома еще днем, пока была возможность.

Лучше бы я наплевала на чувства дочери и ее желание сделать отцу торт на день рождения. Она бы обиделась, подулась, поплакала, но сейчас была бы со мной. Далеко отсюда.

– Вон! Держите ее! – слышу я вдруг за спиной истеричный визг той самой медсестры Марины и ускоряюсь, бегу дальше понимая, что она вызвала охрану, которая несется вслед за мной.

Мои легкие горят, дыхание срывается и становится рваным, но я несусь вперед, не разбирая дороги. Заглядываю во все повороты и, когда уж теряю надежды, вдруг замечаю в одном из закутков коридора знакомую спину мужа.

До него остается буквально метра три-четыре, как меня вдруг хватают под руки амбалы в форме охранников, зажимают крепко с двух сторон, что аж не вырваться.

– Набегалась, дамочка? – ехидно спрашивает у меня один из них, но я даже на них не смотрю. Буравлю взглядом Артема.

Он неспешно и как-то лениво оборачивается на шум, сначала проходится взглядом выше моей головы по лицам охранников, а уже потом смотрит на меня.

Я испуганно сглатываю, увидев на его лице холодное выражение. И без того тонкие губы поджимаются, а брови скрещиваются на переносице, отчего мое сердце ускоряется и птичкой бьется в грудине. Бешено, отдаваясь шумом в ушах, да так, что я практически не слышу, что говорят ему охранники и медсестра. Только понимаю, что они явно его узнали и извиняются перед ним за доставленные неудобства.

Глава 13

– Ты оставил нашу дочь с ней, да? – выплевываю я с горечью и задерживаю дыхание в ожидании, что он опровергнет мое предположение.
Воздух в коридоре вязкий и густой, будто натянут между нами, как толстый канат. Я стою напротив Артема и чувствую, как становится тяжело дышать. Грудная клетка ноет, ее как обручем сжали, а вот Артем выглядит спокойным. Взгляд его холоден, но я слишком хорошо умею ощущать перемены в его настроении. Сейчас он зол, как бы не пытался выглядеть бесстрастно.

Артем молчит, никак не реагирует на мой вопрос, и я всё сильнее трясусь, готовая вот-вот разреветься от бессилия. Руки повисают плетьми вдоль тела, а в мышцах возникает такая беспомощная слабость, что я готова опереться о стену и скатиться по ней до самого пола.

– Что ты молчишь, Артем?! – выдыхаю я, слыша, как хрипит от надрыва собственный голос. Звучит жалобно и просяще, и я в этот момент ненавижу и себя, и его за то, что оказалась в такой ситуации.

– Успокойся, Есения. Пока ты не прекратишь истерить, дочь не увидишь, – произносит он ровно, без единой эмоции, но его голос отдается сталью, а зубы после сжаты с такой силой, что наверняка эмаль крошится.

Как ни крути, а над своей мимикой даже такой сухарь, как Артем, не властен.

Меня от его угрозы бросает в дрожь, и я трясусь только сильнее. Меня накрывает крупная волна страха, и я кидаюсь на мужа, не ведая, что творю. Хватаю его за рубашку, тягаю пиджак и, кажется, вырываю несколько пуговиц, которые разлетаются по полу.

– Где моя дочь?! Как ты посмел оставить ее со своей подстилкой?! – кричу я и едва не плачу. Всхлипываю, чувствуя, как горит лицо, но откуда-то берутся недюжинные силы.

Впрочем, Артему удары моих кулаков что слону дробина. Он резко заламывает мои руки за моей же спиной и с такой силой сжимает кисти, что у меня как будто что-то хрустит.

Я мычу от боли и хнычу, и он резко меня отпускает, высвобождая из плена предплечья. Но вместо того, чтобы отодвинуться, влепляет пощечину и вдруг хватает меня за плечи. Встряхивает так, что зубы клацают, будто я игрушка из дешевой пластмассы.

– Закрой рот и прекрати манипулировать мной! – рычит он сквозь зубы, а я от шока и слова из себя выдавить не могу. Он никогда меня не бил. Не трогал физически. А сейчас и тягает, как безмолвную игрушку, которая не чувствует боли, и бьет по лицу, отчего щека теперь адски болит и пылает.

– Артем… К-как ты… посмел? – выдыхаю я и поднимаю шокированный взгляд вверх, встречаясь с его мрачными темными глазами, в которых ни капли раскаяния.

– Приди в себя, наконец, Еся, что ты творишь? – выплевывает он, но уже как-то устало. Злость не пропадает, но становится глуше, словно припорошена истощенностью и его переживаниями. – Моя мать сломала бедро, а тебя волнует только с кем я приехал в больницу!

Он рявкает вдруг так, что я вздрагиваю от неожиданности. Не знаю, на что он рассчитывал, но стыдно мне не становится. Я сжимаю ладони в кулаки и смотрю на мужа исподлобья, чувствуя, как внутри полыхает зарево пожара.

– Может, хочешь спросить, как здоровье моей матери? – задает мне вопрос Артем, не давая мне и слова вставить. Голос его становится ядовитым. – Ты своими выходками довела ее до больничной койки. И не дай бог, прогнозы врачей окажутся плачевными. До конца дней своих будешь прикована к постели моей матери.

Угроза звучит пугающе, и я сглатываю, так как это худшая участь из всех возможных. Но затем подбираюсь, не собираясь подыгрывать вранью свекрови.

– Твоя мать симулирует, Артем! – выдыхаю резко. – Она встала бы через пять минут, если бы ты не пришел! Я даже не тронула ее! Это она на меня накинулась! Она угрожала, что отберет ребенка, что Люба останется с вами, если я уйду!

– Хватит, – перебивает он, сжимая кулаки. – Не неси чепуху. Пока тебя не было, мать умоляла меня не злиться на тебя. Просила не разрушать брак. Она защищала тебя, Еся. И смотрю, что она тебя уж слишком сильно любит, переоценивает…

Едва не усмехаюсь, услышав это его “просила не разрушать брак”. Да разве этот брак мне теперь нужен?

– Защищала? – горько усмехаюсь я вместо этого. – Да она же ненавидит меня!

Артем сжимает челюсти, не принимает мои слова. А я чувствую, как к горлу подкатывает ком возмущения и беспомощности, что он совершенно меня не слышит. Хоть ногами топай и на голове стой, Артем всегда встает на сторону матери.

Выдыхаю, пытаясь абстрагироваться. Не до свекрови мне. Главное, найти свою малышку.

– Прекрати, Артем, – протягиваю я дрожащим голосом. Он звенит от напряжения, срывается, а я хриплю: – Считаешь меня виноватой в травме матери, считай что хочешь, но Люба… Она ведь совсем ребенок, Артем. Зачем ты ее мучаешь?

– Если кто ее и мучает, так это ты, – выплевывает муж и сжимает ладони в кулаки, надвигается на меня, пугая своей комплекцией. Слишком свежа в воспоминаниях пощечина, и я боюсь повтора уже рефлекторно. – Я ограждаю ее сейчас от тебя, Еся. Ты не в себе и истеришь, Люба видит это. А ей сейчас нужно спокойствие, которого ты дать не можешь.

– Ты что… Хочешь забрать ее у меня?

Сглатываю, а сама в ушах слышу бешеный стук сердца. Оно беспокойно колотится, ведь на моих глазах разворачивается кошмар, который даже не приснится.

– Забрать? – удивляется Артем, и при этом неподдельно. – Вам обоим друг от друга нужна передышка. Так что угомонись и садись на лавку. Как врачи закончат с матерью, пойдешь и извинишься перед ней. А уже после… Я подумаю, в общем.

Заканчивает он завуалированно, а вот мне от его слов легче не становится. Внутри бушует пожар, сжигая всё на своем пути, и я предпринимаю еще одну попытку воззвать мужа к голосу разума.

– Не вмешивай ее в наши разборки, Артем. Ей и так будет тяжело, когда мы разведемся. Ты должен это понимать…

Он медленно поднимает на меня глаза, и слова застревают в глотке. Я осекаюсь и делаю шаг назад, ударяясь спиной о стену.

– Разводимся? Кто сказал, что я дам тебе развод, Еся? – произносит он с какой-то ленивой насмешкой. – Ты на солнце перегрелась, пока сюда добиралась?
_____
Дорогие читатели, приглашаю вас в роман Оксаны в литмобе “Любовью_вылечу_измену”:
После измены. Верни нас, папа!
https://litnet.com/shrt/0H8i

Глава 14

– Разводимся? Кто сказал, что я дам тебе развод, Еся? – произносит он с какой-то ленивой насмешкой. – Ты на солнце перегрелась, пока сюда добиралась?

Я едва не задыхаюсь, когда вижу его надменное лицо. Он уверен в том, что я подчинюсь, и мои мышцы скручивает болезненным жгутом, так сильно напрягается мое тело.

– Мне не нужно твое разрешение, – выплевываю я, сжимая ладони в кулаки. – Мы живем в свободной стране, Артем.

– Еся, в нашей семье разводов не было и не будет, – качает он головой и лениво, как бы невзначай протягивает он, словно это само собой разумеющаяся информация, а я глупая, ее не знаю.

– Ты серьезно? – у меня вырывается короткий смешок. – Ты мне изменил, Артем, о какой семье идет речь? Между нами всё кончено, слышишь меня?

– Это всего лишь интрижка, – пожимает он плечами, а вот для меня это сродни плевку в лицо. – К тебе она не имеет никакого отношения, Еся. Забудь об этом. Будто ничего не было. И заруби себе на носу, что никакого развода не будет. Я предупреждал тебя об этом, когда делал предложение. Ты помнишь, что ты мне ответила?

Вкрадчивый вопрос загоняет меня в угол, но я оскаливаюсь, не позволю растоптать себя еще и морально.

– Может, это ты забыл, что давал мне клятвы верности во время бракосочетания? – возвращаю я ему его же оружие и смотрю торжествующе.

При этом удовлетворения никакого не чувствую. Я в любом случае в этой ситуации проигрышная сторона, об которую вытерли ноги, и никакой разговор этого не изменит.

– Разве? – с усмешкой отвечает вопросом на вопрос Артем, и я отшатываюсь. Бледнея, хватаюсь рукой за горло и лихорадочно пытаюсь вспомнить, что тогда было. И чем дольше перебираю все его слова в голове, тем сильнее мрачнею. Ведь он и правда не обещал мне верности. Там было только “вместе до гроба”.

Меня аж передергивает, когда я представляю, что с этим человеком мне придется встретить старость. И я даже радуюсь тому, что сейчас не стародавние времена, когда за желание развестись и уход от мужа меня забросали бы камнями насмерть.

– Ну? Или напомнить тебе? – хмыкает Артем, и я чувствую себя настолько взвинченной, что грудную клетку жжет.

– Так ты с самого начала… – сглотнув, выдыхаю я и ощущаю себя оплеванной. Словно меня предали дважды. А я этого даже не заметила…

– Мужчины полигамны, дорогая, и я не исключение. Я сбрасываю напряжение, чтобы не докучать тебе, знаю, что ты хочешь близости гораздо реже меня. А мне надо как-то сбрасывать напряжение.
Он говорит достаточно громко, чтобы нас услышали посторонние. Пусть никого и в помине нет поблизости, а я всё равно краснею от стыда.

– Выходит, и я могла тебе всё это время не хранить верность, по твоей логике?

Я вскидываю голову, глядя ему в лицо, а потому сразу замечаю, как ухмылка мигом слетает с его лица, уступая место жестким линиям и затаенной агрессии.

– Лучше молчи, Еся, – цедит он сквозь зубы и делает шаг вперед, хотя, казалось, больше некуда, ведь он и так стоит ко мне слишком близко. Гораздо ближе, чем я бы того хотела.

– Чего так? – фыркаю я, а сама скрываю за этой бравадой неподдельную боль.

– Ты моя, Еся, и если хоть один мужчина к тебе прикасался! – рычит Артем, словно не вовремя вышедший из спячки медведь.

Я играю с огнем и осознаю это, но когда он хватает рукой меня за горло, слегка сдавливая, сердце мое пропускает удар, и я замираю, чувствуя, как по жилам течет страх, смешанный с ненавистью.

– Как же ты мне противен, Артем, – выплевываю я, когда наконец первая волна оцепенения с меня спадает. – Предлагаешь мне вытравить из памяти твою любовницу, тебя с голым задом и говоришь забудь?! Ты даже оправдаться не попытался…

Последнее я выдавливаю из себя тихо и с горечью, прикусываю губу, почти сразу жалея о том, что вообще заговорила об этом. Вот только муж меня прекрасно услышал.

Он наклоняет ко мне свое лицо, практически касается губами моих губ, и я зажмуриваюсь, но заткнуть уши не могу. И слышу каждое его слово.

– Я объясняю тебе в последний раз. Я мужик, Еся, – произносит он с дикой уверенностью в голосе. Альфа-самец, не иначе. – Хищник, а не травоядное. С тобой я не могу удовлетворить все свои животные потребности. С тобой можно только нежно, аккуратно. А у меня бизнес среди акул, я живу в постоянном напряжении и стрессе. Мне нужно его куда-то сбрасывать. Жестко, по-животному, хорошо и качественно. Это просто потребность, необходимость, Еся.

Меня будто окатывает ледяной водой. Колени дрожат, пальцы расслабляются, отпуская кисти мужа, и руки беспомощно опускаются вдоль тела. Я не верю, что это говорит человек, с которым я прожила столько лет, но чем дольше на него смотрю, тем больше вижу в глубине его глаз его вторую натуру. Ту, что он всегда от меня прятал.

– Только не ври, что это просто “сброс напряжения”, – выдыхаю я, когда до меня доходит смысл его слов. – Она не случайная подстилка, Артем. Если бы была случайная, ты не оставил бы с ней нашу дочь.

Он усмехается, как будто я сказала что-то глупое и нелепое, а вот я злюсь от отчаяния, что ничего не могу ему противопоставить. Я ведь даже защитить Любасю не могу, впервые почувствовав, что такое сила мужа, которая направлена против меня. Один его удар, и я больше не смогу задавать ему вопросов.

– А ты бы предпочла, чтобы я пользовался услугами продажных женщин? – усмехается он, игнорируя мои слова про дочь.

– Убери руки, Артем, – потерянно шепчу я и моргаю, чтобы смахнуть с ресниц слезы. – Дай мне… дай мне увидеться с дочкой… прошу…

Меня накрывает беспомощностью, и я переступаю через себя, практически умоляя его. Дочь – это всё, что у меня есть, и мне совершенно не стыдно сейчас прогибаться.

– Я же тебе сказал, она в надежных руках. Диляра – приличная девушка, работала няней до моей фирмы, пока я…

Он вдруг осекается, а вот я снова вскидываю голову. В его словах есть какой-то подвох, но я пока не могу понять, какой. Догадываюсь лишь, что, возможно, в компанию привел ее он сам.

Глава 15

– Не слесарь? Не заводчанин? – повторяю я за ним глухо, еле-еле сдерживая накатывающий каркающий смех.

Это не истерика, просто я вдруг осознаю, что потратила годы на человека, которого, как оказалось, совершенно не знаю. Чьи идеалы не совпадают с моими, а отличаются настолько кардинально, что у меня от неприятного потрясения кружится голова.

– Это я и сказал, – цедит сквозь зубы Артем, неправильно расценив мой тон.

– Если бы ты сказал это всё мне до того, как мы поженились, Артем…

– Что бы это изменило, Есь? – ухмыляется он зло, не давая мне договорить. Грубо перебивает, словно хочет заткнуть мне рот, но я всё равно упрямо вскидываю подбородок.

– Всё! Это бы всё изменило.

– Замуж бы за меня не вышла?

– Да! – кричу я, и следом он задает провокационный вопрос, который вгоняет меня в чувство стыда, от которого хочется встать под душ и отмыться.

– И от Любы отказалась бы?

– Конечно, нет, что ты несешь?! – выплевываю я, а сама с силой упираюсь затылком о стену, пытаясь увеличить между нами дистанцию.

Но ему плевать. Он наоборот наклоняется, будто хочет подавить меня со всех сторон. Не только морально и психологически, но и физически, чтобы я не могла и двух слов связать против его аргументов.

– Думай, прежде чем что-то говорить, Еся, – хмыкает он мне прямо в лицо, я аж дыхание его чувствую.

Мята, табак, который вызывает отвращение и осуждение. Кофе. Эспрессо, без которого он не начинает утро, так как он его бодрит и настраивает на рабочий лад. Обычно по вечерам он кофе не пьет, но сейчас, видимо, делает исключение.

– Ты знаешь, что Люба – это самое дорогое, что у меня есть. И то, что ты ее отец, не меняет того факта, что я ее люблю. Она моя кровиночка и…

– То, что я ее отец? – угрожающе прищуривается он, но я неверно понимаю его злость и негодование, думая, что он сомневается в своем отцовстве так же, как это делала его мать пару часов назад. – Хочешь сказать, что вернись ты в прошлое, то выбрала бы ей другого отца?

Он оскаливается, едва не дергает меня на себя, но я вижу, что с трудом держится. Только вбивает кулак в стену около моего лица.

Я вздрагиваю, так как невольно возникает страх, что в следующий раз этот кулак прилетит мне в лицо. Такого никогда не было, но я уже ни в чем не уверена. Все мои убеждения сегодня переворачиваются вверх дном, и меня буквально тошнит от этих перемен, к которым я оказываюсь не то что не готова.

Они выбивают у меня почву из-под ног и оставляют в подвешенном состоянии, где я не понимаю, что мне делать и куда мне двигаться дальше.

– Не задавай вопросов, на которые не хотел бы получить ответы, – выплевываю я, с вызовом вздергивая подбородок. Не то чтобы я на самом деле так думала, ведь не глупая и понимаю, что Люба такая, какая есть, только благодаря тому, что именно мы являемся ее родителями.

Как бы я сейчас не ненавидела всем сердцем мужа, вынужденно готова признать, что, как отец, он всегда был хорошим и любящим. Образцовым, как мне казалось. Отличающимся от других отцов, которые практически не проводят время со своими маленькими детьми. С ними ведь не во что поиграть, не о чем поговорить. Не интересно…

Артем же, напротив, не чурался детских игр. Как будто, наоборот, любил погружаться в мир Любы.

Строил с ней песочные замки, когда мы ездили на море.

Возил ее на своей спине по дому, когда ей приспичило покататься на лошадке.

Выслушивал внимательно ее рассказы про курьезные ситуации в детском саду. Даже умудрялся давать дельные советы, разбираясь в хитросплетениях детских интриг.

– Нам лучше на этом остановиться, Еся, пока мы не наговорили друг другу лишнего, – выдыхает Артем, с трудом взяв себя в руки.

Меня это даже удивляет, ведь он довольно взрывоопасный, особенно когда дело касается дочери.

– Лишнего? – усмехаюсь я неверяще, смотрю на него с презрительной осуждающей усмешкой. – Если ты не заметил, всё самое худшее лишнее уже было продемонстрировано и сказано, так что не строй из себя сейчас траблшутера.

Он явно хочет жестко ответить мне, даже скалится, но в этот момент достает из кармана вибрирующий телефон и сжимает челюсти, глянув на экран.

Резко отходит от меня, разворачиваясь, и удаляется в другой угол коридора.

Я чувствую неладное и иду следом с колотящимся сердцем, а когда слышу по ту сторону трубки голос Диляры, который хоть и слышала всего ничего утром, но ни с чьим другим не перепутаю.

– Когда ты освободишься, Артем?! – истерит она, даже будто всхлипывает. – У твоей дочери истерика, на меня уже вся столовая косится, словно я какая-то киднепперша. Приди сам или я приведу ее к тебе!

– Люба в столовой? – зачем-то произношу я вслух и вижу, как моментально напрягается спина мужа.

Я знаю, где это место. Пробегала мимо двустворчатых дверей, сквозь которые пробивался аромат еды.

У меня открывается второе дыхание, и я, пока Артем не опомнился, срываюсь с места и бегу в обратном направлении, чтобы успеть перехватить дочку, пока муж не приказал Диляре увести ее, чтобы снова спрятать от меня.

Практически влетаю в столовую и судорожно оглядываюсь по сторонам, не обращая внимания, что другие посетители за столиками смотрят на меня в шоке.

– Мамочка! – кричит вдруг Люба, и голос у нее такой жалобный, что я поворачиваюсь в ту сторону, готовая выдрать этой Диляре все ее космы. Жалею даже, что не разобралась с ней в офисе мужа, но теперь его нет рядом, и если эта дрянь хоть пальцем…

Когда я, наконец, замечаю их, Диляра вскакивает из-за стола и дергает мою дочь за руку, пытаясь усадить обратно на стул и преградить ей дорогу до меня.

Люба так сильно вырывается, что последующее происходит для меня словно в замедленной съемке, когда ты можешь только беспомощно наблюдать, не в силах что-либо предпринять.

Звучит удар. Тишина.

– А-а-а! – ревет изо всех сил Люба, растянувшаяся на полу.

– Люба! – кричу я, бросаясь вперед.

Глава 16

В кабинете травматолога пахнет антисептиком, стоит тишина, только где-то в соседней комнате шипит аппарат для стерилизации. Мы с Любой сидим вдвоем на кушетке, Артема я сюда не пустила. Он там, в коридоре, ходит кругами, а я даже смотреть на него не хочу.

Любе наложили гипсовую повязку. Врач говорит, что у нее вывих плеча, но всё вправили успешно. Теперь рука зафиксирована до локтя.

Врач, мужчина лет сорока, хорошо ладит с детьми, так что Люба даже храбрится сквозь слезы, когда он пытается ее подбодрить.

– Теперь только покой и никаких нагрузок, – говорит он мне рекомендации. – Купать аккуратно, не мочить гипс. Сон только на спине или на здоровом боку. Через три недели контрольный снимок. Боль если будет – можно дать обезболивающие, список я вам напишу в выписке. И обязательно наблюдение у травматолога.

– А через сколько времени можно будет снять гипс? – задаю я вопрос, который волнует и Любушку. Ее личико всё красное от криков и слез, и я поправляю ей мокрые волосенки на лбу, поглаживая ее нежную кожу.

Сердце до сих пор кровью обливается, когда я вспоминаю, как плачевно она выглядела с вывихом в столовой. Лежа на холодном полу, вся бледная, молчаливая, она меня так сильно напугала, что я даже грешным делом подумала, что я совсем ее потеряла.

Только мать поймет такие страхи, ведь каждый любит собственное дитя так сильно, что с удовольствием забрал бы себе все невзгоды и болезни своего ребенка.

– Так как это не перелом, то нужно будет провести осмотр через недельку, и если всё будет хорошо, то гипс снимем. Но давайте не будем забегать вперед и предварительно поставим срок три недели, – вежливо отвечает врач, а у меня глаза суетливо бегают, так что я никак не могу запомнить имя, написанное на бейдже.

Пока он распечатывает мед.заключение, я касаюсь спинки дочери и осторожно поглаживаю, чтобы не потревожить поврежденное плечо.

Она всхлипывает, глаза у нее по-прежнему мокрые, но выглядит уже не такой испуганной, как в начале. Все-таки врач тоже имеет значение. Этот достаточно спокойный и не нагнетает, доброжелателен, от него веет уверенностью и профессионализмом. Даже я успокаиваюсь и больше не излучаю тревогу, которая и передается обычно от матери ребенку, делая его нервным и испуганным.

– Болит, моя хорошая? – спрашиваю я с сочувствием, опускаясь перед ней на корточки.

Целую ее коленку и едва не жмурюсь от облегчения, что наконец она рядом со мной. Что не у какой-то посторонней женщины, которая причинила ей вред, а рядом со мной.

– Немножко, – скрывая боль, храбро отвечает на мой вопрос в это время дочурка.

– Скоро пройдет, девочка моя. Гипс разрисуем фломастерами, сделаем красивый-красивый. Хочешь, единорога нарисуем?

Она всхлипывает и, кажется, впервые с самого утра улыбается.

– А можно радугу? – с надеждой в голосе спрашивает она.

– Можно хоть десять радуг. – отвечаю я. – И знаешь, что еще? В садик пока ходить не надо. Пока гипс не снимут.

– Правда?

Она воодушевляется, а я едва не смеюсь в голос. Ох уж эти детки.

– Правда. Будешь дома мультики смотреть, много спать, кушать блинчики с вареньем. Всё, как ты любишь, солнышко.

– А папа?

Несмотря на настороженность, которая проступает на ее лице, в глубине ее глаз я вижу надежду. Она всё равно любит отца и хочет его видеть, а вот я опускаю голову и сжимаю челюсти, старательно скрывая от нее свой злой взгляд и злостный оскал.

– А папа… Папа работает, солнышко, так что мы пока поживем в другом месте.

– В другом? – испуганно спрашивает она, и я стараюсь ее успокоить.

Корю себя за обман, но не знаю, как поступить по-другому.

– В нашем доме будут делать ремонт, так что мы немного покочуем. Это будет наше маленькое приключение, правда здорово?

Дочка расслабляется, не услышав страшного слова развод, которым запугала ее свекровь, и улыбается, вот только вскоре шмыгает носом и косится на дверь. Ее улыбка сходит на нет.

– А та злая тетя ушла? Ты больше не отдашь меня ей?

Я чувствую, как меня пробивает волной злости. Аж грудная клетка сжимается и легкие горят, когда я задерживаю дыхание, не в силах от гнева сделать ни единого глотка воздуха.

– Я никогда никому тебя не отдам, жизнь моя, как ты могла такое подумать? Эта тетя – папина сотрудница, мы не знали, что она такая злая.

Я бы могла сейчас потопить мужа и сказать, что это он во всем виноват, но я мать и не могу корежить психику ребенку. В первую очередь, несмотря на желание отомстить, я обязана думать о ней.

– Ту злую тетю скоро арестует полиция, – тихо говорю ей. – Так что не переживай, малышка моя, тебя она больше не тронет. Я обещаю.

Люба дрожит, вспоминая случившемся. Ее пальчики сжимаются у меня в руке, и внутри меня всё просто адски кипит.

В этот момент я так сильно ненавижу Артема, что едва не полыхаю от этой ненависти.

Когда мы с дочкой выходим в коридор, муж вскакивает со скамьи и кидается к нам, но Люба неожиданно прячется за меня. Даже меня это удивляет. Неужели хоть и любит, но боится его теперь?

– Что ты ей наговорила?! – зло шипит Артем, решив, что это я виновата. Во взгляде его хоть и плещется вина, но теперь разгорается и злость.

– Мама, пусть папа уйдет, — шепчет дрожащим голосом Люба и вздрагивает от его грубого тона.

Артем сжимает челюсти, уже хочет подлететь ко мне, но видит, что дочь боится, поэтому делает шаг назад. И я выдыхаю с облегчением, что он не собирается устраивать скандал при ней.

– Люба, сходи к автомату с шоколадками, нам с твоей мамой поговорить надо, – ласково шепчет Артем и достает купюру из портмоне. Протягивает ее дочке, но она качает головой. Не хочет к нему подходить и вопросительно смотрит на меня. По глазам вижу, что против сладкого прямо сейчас она ничего не имеет против.

У меня нет желания разговаривать с мужем, но нам еще нужно дождаться полицию, поэтому резко забираю деньги у мужа и отхожу с дочкой к автомату. Покупаю ей шоколадку с соком, усаживаю на скамейку, чтобы была в зоне видимости, а затем нехотя возвращаюсь к мужу, который стоит на том же самом месте, как изваяние.

Глава 17

– Ты не станешь писать заявление на Дилю.

Поначалу мне кажется, что я слышалась. Что он этого не говорил. Что это плод моего воображения.

Но чем дольше я смотрю на мужа, тем отчетливее вижу, что шутки давно кончились. И что сейчас он вполне серьезен.

– Ты издеваешься? – выдыхаю я и всё еще неверяще качаю головой. Не отвожу при этом от мужа взгляда, так как совершенно его в этот момент не понимаю.

– Ты настолько невысокого обо мне мнения? – едва ли не рычит он, а вот я едва не смеюсь.

– Говорит человек, когда защищает свою любовницу, которая избила нашу дочь!

Я стараюсь говорить тихо, чтобы Люба не услышала, но голос дрожит от ярости. Внутри всё вибрирует, щеки адски горят, а ладони я так крепко сжимаю в кулаки, лишь бы не наброситься на него посреди коридора на глазах у дочери. Достаточно с нее потрясений на сегодня.

Тем более, что я не уверена, что Артем не скрутит меня. Не хочу, чтобы Люба видела, каким жестоким бывает ее отец. И как слаба мать, ведь тогда перестанет видеть во мне защиту и опору. А я не хочу, чтобы она боялась, что я не смогу ее уберечь.

– Я не защищаю Диляру, не неси чепуху, Еся! – грубовато в это время отрезает Артем. – И она Любу не избивала. Это вышло случайно. У Диляры нет детей, она не знает, какие они хрупкие. От одного неловкого движения…

Едва не смеюсь, когда он говорит. Не даю ему договорить, иначе не сдержусь и разорусь, как ненормальная, а с него и его матери станется упечь меня в психушку, чтобы заставить быть кроткой.

– Не настолько они хрупкие. Это еще постараться надо! – фыркаю зло. – «Случайно» – это когда кружку уронил. А когда взрослая женщина жестко хватает трехлетку за руку, мотает ее из стороны в сторону, словно она тряпичная кукла, а та падает на пол и орет от боли из-за вывиха плеча – это преступление, Артем.

Наши взгляды скрещиваются. Его напряженный и мой упрямый. Я вздергиваю подбородок, не собираясь уступать ему в этом вопросе. Это не то, что подлежит обсуждению. Здесь торг не уместен.

Он словно понимает это и отворачивается, но я успеваю заметить, как недовольно поджимает губы. Вот только я ошиблась, решив, что он капитулировал. Нет. Просто он раньше меня услышал приближение вызванного мной наряда.

Двое полицейских с суровыми протокольными лицами идут целенаправленно в нашу сторону. Формы выглаженные, лица сосредоточенные, ни капли веселья.

– Добрый вечер! Поступил вызов на имя…

Один из них называет мои данные, и я киваю, подтверждая, что они подошли по адресу.

– Я хочу написать заявление на женщину, которая нанесла травму моему ребенку. У моей дочери вывих плеча, вот заключение врача.

Я подготовилась, поэтому скороговоркой произношу заготовленные слова, но Артем быстро сориентировался и вклинивается в разговор почти сразу.

– Мы сами разберемся, – коротко выплевывает он и практически выхватывает заключение на полпути к наряду. – Дело сугубо семейное, не слушайте мою жену, никакого заявления не будет.

Меня будто бьют под дых, когда я слышу безапелляционный голос мужа. До этого момента я еще могла надеяться, что всё обойдется, и он просто пошутил, то теперь, когда он от слов перешел к действию, разочарованию моему нет предела.

– Семейное?! – выдыхаю я возмущенно. – Когда твоя подстилка ломает моему руку — это дело далеко не семейное. Административное, а то и уголовное. Разве я не права, господа-офицеры?

Полицейские переглядываются, и старший спокойно кивает:

– Нанесение увечий и травм несовершеннолетнему, а уж тем более, трехлетнему ребенку – это стопроцентное возбуждение дела и без заявление родителей. Будет проверка и соответствующая экспертиза. Мы запросим камеры видеонаблюдения, с ребенком будет обязательно работать наш психолог. Завтра подъедете в отделение вот по этому адресу.

Мне диктуют адрес их участка, а вот Артем злится, челюсти ходят ходуном. А я впервые за долгое время чувствую, что кто-то на моей стороне. Даже чувствую облегчение, что могу защитить дочь. Пусть не физически, зато хотя бы законом.

– В столовой есть камеры, я точно видела, – добавляю. – Охранник уверил меня, что всё записано.

– Давайте обсудим кое-что, – пытается переговорить с полицией наедине Артем, но не выходит.

– Разберемся, – спокойно прерывает его полицейский. Трюк не срабатывает, и у меня невольно дергается уголок губ.

Они настроены против него, я даже замечаю, что рассматривают его с ног до головы и презрительно хмыкают. Сравнивают нас и приходят к выводу, что он состоятельный, но им это, наоборот, претит. Необычно, конечно, что у них такая реакция, обычно наоборот всегда всё, но мне это на руку.

Я забираю Любу, чтобы Артем под шумок не вздумал ее увезти, держу ее при себе, пока вокруг сплошная бюрократия.

Полицейские отводят меня в сторону от Артема, задают вопросы, объясняют, что Любу осмотрят повторно в присутствии нескольких врачей для протокола и оформят направление на судмедэкспертизу. Всё в моем присутствии, без спешки.

Я прошу перенести часть процедур на завтра, ведь у дочки стресс, и они понимающе соглашаются.

Артем всё это время маячит рядом, злится, кому-то звонит и чертыхается, словно ничего у него не получается. Я же холодею, ведь в скором времени мы останемся с ним наедине.

– Запретить ему подходить мы не можем, – вздыхает один из офицеров, заметив мой страх. – Вы в браке, мы не можем вмешиваться, пока он вас не ударит. Но и вам запрещать уезжать без него тоже не в силах. Нам сейчас предстоит с ним обстоятельный разговор по протоколу.

– Да, вопросов довольно много, минимум полчаса займет, – кивает второй, и они оба смотрят на меня с намеком.

Не знаю, как им это удается, но они и правда отвлекают Артема. Специально как будто злят его и подначивают, и за это время мы с Любой успеваем ускользнуть.

Коридор, по которому мы идем, тянется до стеклянных дверей, вокруг пахнет антисептиком и холодным сквозняком. Еще десять шагов – и мы уйдем подальше от Артема и его патриархата.