Измена. Запасная жена

Пролог.

Кира

Регулярный чемпионат Континентальной Хоккейной Лиги. Внимательно наблюдаю за своим мужем, который играет за команду «Викинги Ладоги». Макар Торецкий – центральный нападающий, краса и гордость хоккейного клуба.

Тор, как его называют, превосходит по силе и скорости других игроков. А его врождённые тактико-стратегические способности позволяют видеть на поле намного больше и действовать стремительней и точней.

Опасный момент, я вскакиваю, замираю, но шайба противника пролетает мимо ворот «Викингов», и наши парни снова летят вперёд, завладев инициативой.

Сажусь и замечаю около себя размалёванную молодую девицу в кожаной косухе и с длинным хвостом мелированных волос на макушке.

– Кира, нам нужно поговорить, – перекрикивая свист болельщиков, произносит девушка, наклонившись ко мне. – Давайте выйдем.

Поднимаюсь с места и двигаюсь за ней, заинтригованная предложением. Журналистское любопытство ищет приключений на пятую точку. Не могу ему сопротивляться.

С интересом оглядываю девицу сзади: длинные точёные ноги от ушей, короткая кожаная юбка, ботильоны на шпильке, тощая модельная задница. Где-то под ложечкой появляется предчувствие беды.

Мы идём в туалет. Там только одна посетительница, но это не останавливает белохвостую красотку. Она поворачивается ко мне, складывает руки на груди и обескураживает новостью:

– Кира, я вторая жена Макара. Пора тебе подвинуться, дорогая. Я больше не собираюсь сидеть на скамейке запасных. Надеюсь, что ты свалишь от Тора как можно быстрей. Со мной он выйдет в лидеры КХЛ и заключив выгодный контракт с зарубежным клубом.

Моя челюсть готова грохнуться на пол. Честно.

Я ожидала какую-то сплетню, компромат на хоккейного судью или игрока команды, а здесь грязная тайна моего благоверного.

Ладно, Торецкий, с тобой разберёмся позже. Сейчас мне надо поставить на место эту зарвавшуюся тварь.

– А не пошла бы ты лесом, милая? Таких шалав у Макара может быть миллион, а жена – одна. Раз он от меня не уходит, значит, его всё устраивает. Обязательно сообщу после игры мужу, что в Клубе Хоккейных Подстилок бунт.

Разворачиваюсь и хочу уйти, но эта стерва хватает меня за волосы и метит когтями в лицо. Вспоминаю приёмы самообороны, которым меня учил Торецкий. В моей профессии этот навык не лишний.

Приседаю, затем резко выпрямившись, бью девицу головой в подбородок. Её зубы громко клацают. Надеюсь, замена виниров влетит змеюке тке в копеечку.

Затем хватаю рукой за хвост и со всей силы прикладываю визжащую тварь лицом к раковине. В туалет заходят две женщины и, увидев нашу драку, тут же ретируются. Ещё одна девчонка вылетает из кабинки и тоже убегает, даже не помыв руки.

– Ты мне нос сломала, с…ка! – возмущённо вопит любовница мужа.

Ликуя, на какую-то долю секунды теряю бдительность, любуясь алыми ручейками крови, которые хлещут из носа красотки. Но мой триумф обрывает точный удар кулаком в глаз.

Кажется, Макар не только меня учил драться…

В голове гул, язык прикушен, рот наполняется кровавой слюной с металлическим привкусом. Хватаюсь рукой за глаз, который взрывается от боли.

– Тварь, я тебя посажу! – ору в лицо грёбаной самурайке.

– Я уже насиделась в запасе. Хватит! Теперь твоя очередь покинуть арену! – парирует вертихвостка и смотрит на меня с ненавистью. – У нас с Макаром сын. А ты, ромашка-пустоцвет, больше ему не нужна! Вали, на хрен, подальше!

Хватаю ртом воздух. Этот удар посильнее хука в глаз. Я четыре года пыталась забеременеть. Прошла девять кругов ада в больницах и медицинских центрах, где все мне говорили, что мы с Макаром абсолютно здоровы в репродуктивном плане.

А теперь узнаю, что у Макара есть сын на стороне!

Сын…

Сегодня после игры я хотела отпраздновать победу команды, в которой не сомневалась, и показать тест с двумя полосками. Но оказывается, Торецкий уже получил то, о чём мечтал.

От другой.

И моя беременность ему без надобности…

Визуал. Макар Торецкий

Макар Сергеевич Торецкий

Кличка Тор. 35 лет, центральный нападающий команды «Викинги Ладоги», Санкт-Петербург. Команда входит в Клуб Западной конференции Континентальной Хоккейной Лиги.

Рост 190 см, здоровый, накачанный, мощный спортсмен, контролёр, перестраховщик, абьюзер.

Временами мужик не видит берегов, эгоизм зашкаливает, а желание продавить своё мнение и нагнуть людей делает жизнь с ним рядом невыносимой.

У Макара всегда есть два плана – основной и запасной.

Парень с юности привык к подобной тактике, потому что она всегда даёт предсказуемый результат.

У него две квартиры в Санкт-Петербурге, две личных машины, всегда есть запасная клюшка, капа, амуниция.

И, как выяснилось, запасная жена.

Визуал. Кира Торецкая

Кира Михайловна Торецкая

32 года, журналистка, работает в новостном издании «Вестник Фонтанки».

Сильная, целеустремлённая, острая на язык, язвительная штучка.

Познакомилась с Макаром на интервью, будучи ещё студенткой журфака.

Светлые длинные волосы, голубые глаза, коренная петербурженка, воспитанная строгой бабулей.

Отца не знает, мать героини была известной журналисткой, правозащитницей. Умерла, когда Кире было десять лет.

Визуал. Карина Суземцева

Карина Суземцева

24 года. Бросила учёбу в Государственном Санкт-Петербургском институте психологии и социальной работы, где училась на дефектолога. Чисто чтобы удачно выйти замуж и получить высшее образование.

Родители живут в Ростовской области. Она единственный ребёнок в семье, мечтала о карьере модели, но не срослось.

Познакомившись с Торецким ухватилась за шанс на красивую жизнь.

Забеременела. После родов сделала тест ДНК, чем доказала отцовство Макара. Торецкий записал ребёнка на свою фамилию.

Изобретательна, коварна, скандальна.

Тощая, красит волосы в белый цвет, одевается ярко. Душу продаст за дорогие шмотки. Вместе с сыном живёт во второй квартире Макара, которую он скрывает от жены.

Мечтает развести Макара с Кирой, уповая на её бездетность, и выйти за него замуж.

Карине надоело сидеть на скамейке запасных, и на матче регулярного чемпионата КХЛ в «СКА-Арене» она пошла в наступление.

Глава 1.

– Что тут происходит? – врывается в туалет охранник. Кто-то подсуетился и позвал секьюрити.

За ним входит второй: молодой парень просто офигевает от открывшейся картины.

Сплёвываю в раковину кровь. Прикладываю руку, смоченную холодной водой, к лицу.

Размалёванная стерва замывает от крови кожаную куртку.

– Ничего. Девочки просто поговорили, – хлопает ресничками в сторону решительно настроенного мужчины. Вкупе с её распухшим носом это выглядит даже забавно.

– А может, подрались? – мужик в форме внимательно сканирует наш внешний вид.

– Может, и подрались. Не ваше дело, – грубо посылаю не вовремя появившегося работника «СКА-Арены».

Он хватает меня за шкирку. Благо, мой рост метр шестьдесят ему позволяет это сделать. И тащит на выход:

– Сейчас разберёмся, кто тут у нас такой борзый!

Я не сопротивляюсь. Мне так больно внутри после предательства Макара, что даже дышать не могу.

Парень ведёт за рукав вторую «звезду».

Нас конвоируют в тренерскую, вызывают туда ментов и составляют протокол о драке в общественном месте.

Третий период игры проходит мимо. Я пропускаю момент, когда в помещение врывается разъярённый, потный Макар.

– Какого хрена вы тут устроили, курицы безмозглые?! – орёт на нас и сверкает глазами.

А я понимаю, что всё – правда. У этого мудака есть вторая семья. Наглая смазливая кукла и сын, о котором он мечтал.

И никакого раскаяния в глазах.

Ни грамма чувства вины.

Торецкому наплевать на мои чувства.

Он сейчас возмущается тем, что ситуация вышла из-под контроля. И что о драке жены и любовницы станет известно его команде. А эти зубоскалы однозначно начнут подкалывать центрального форварда. Он многим как кость в горле со своим мерзким характером.

– Если мы безмозглые курицы, то ты потерявший совесть петух, – выплёвываю слова в лицо предателя. – Я подаю на развод, Макар. И лучше домой не приходи.

Встаю и покидаю тренерскую, здание ледовой арены и жизнь Торецкого. Нам больше не по пути с этим мудаком.

Сажусь в машину, складываю руки на руле и опускаю голову. Слёзы текут без остановки, глаз болит, сердце разрывается на части.

Как он мог так со мной поступить?!

Ведь знал, что я делаю всё возможное, чтобы забеременеть.

Мы женаты десять лет! Десять сраных лет я была его верной женой, советчицей, подругой, любимой женщиной, опорой и медсестрой.

Так хотела подарить ребёнка, что уже начала мониторить тему ЭКО.

А тут какая-то малолетняя тварь наверняка случайно залетела и дала ему то, что не смогла дать я.

Какой же ты козёл, Торецкий!

И как всегда, у тебя был запасной план, в который ты меня не посвятил.

Ну и хрен с тобой, сволочь!

Ты не узнаешь о ребёнке, которого ношу под сердцем. Воспитаю одна, а может, найду ему другого папашу.

Ты меня обманывал? Я поступлю с тобой так же! И попробуй потом меня в чём-то упрекнуть…

***

Друзья, добро пожаловать в новинку!

Нас ждёт увлекательная история о властном и наглом Макаре Торецком, его не менее нахальной и алчной любовнице Карине и сильной духом жене Кире.

Кое-кто захотел быть султаном и иметь двух жён. Но неожиданно обломался.

Более того, гордому форварду пришлось кусать локти глядя на…

А впрочем, не буду забегать вперёд.

Читайте, добавляйте к себе в библиотеку и радуйте Автора звездочками, подаренными книге.

Всех обнимаю и жду в комментариях!

Подписывайте на страницы Автора, чтобы не пропустить розыгрыш промо и новинки.

Ваша Ольга Гольдфайн/Валерия Бероева

Глава 2.

Торецкий

После матча, завершившегося нашей победой со счётом четыре-два, идём в раздевалку. По пути меня притормаживает охранник:

– Тор! Там, в тренерской, кажется, твоя жена. Подралась с какой-то девкой, полиция составляет протокол.

Во мне тонна адреналина, поэтому реагирую бешенством:

– Фак! Башкой она звезданулась, что ли?! Я сейчас!

Расталкиваю парней и быстро снимаю коньки. Чёрт знает, что там Кира учудила. Похоже, в очередную задницу влезла с гранатой.

Сую ноги в кроссы и бегу, проламывая пол своим топотом, в тренерскую.

Открываю дверь и присвистываю: Кира и Карина. Менты. Охрана. Мужики из тренерского состава сидят за своими столами и наблюдают за цирковой программой.

У одной «красавицы» шнобель, как после поцелуя с шайбой.

У второй фингал наливается и глаз красный, как у вампира. Картина маслом, короче!

Как они вообще встретились?! Я ведь им места дал по разные стороны ледового поля?

Хотя…

Настырная Карина давно ныла, что пора стать Платону настоящим отцом, а не приходящим. Мечтала, что я разведусь с женой, и мы станем жить вместе.

Вот только у меня нет намерения менять шило на мыло. С Кирой мы вместе хренову тучу лет, понимаем друг друга с полуслова.

А то, что не может родить, так эта проблема решаема: ЭКО, суррогатная мать, ребёнок на стороне.

Собственно, он уже есть – этот ребёнок…

Злость на баб и отходняк после матча делают своё дело: ярость из меня так и рвётся.

А ещё страх. Я знаю, что Кира не простит измену. Она сразу перед свадьбой предупредила: «Узнаю, что у тебя другая, подам на развод».

Надо как-то замять конфликт. Не дать Кире наделать глупостей.

Отпускать жену я не намерен.

Она моя – и точка!

А Карина? Ну да, запасной вариант.

Обеспечиваю и ту и другую, а значит, имею право так жить.

На мой возмущённый вопрос Кира огрызается и уходит. Похоже, обиделась.

Ладно, поговорим позже.

Договариваюсь с ментами. Народ относится с пониманием: лишние выходят из помещения, протокол летит в урну. Пожимаю служителям порядка руки и благодарю за мужскую солидарность. Мужики ржут.

Вызываю такси и веду любовницу на выход. Семенит на шпильках, виснет у меня на руке. Ноги заплетаются, того и гляди пол своим шнобелем пропашет.

Хнычет обиженно и давит на жалость:

– Макар, посмотри, что она со мной сделала? Теперь только ринопластика, других вариантов нет!

Ага. Сначала губы, потом сиськи, теперь новый нос. Только бабки отстёгивай на пластику и косметические салоны…

– Садись в машину, позже поговорим! – распахиваю заднюю дверь автомобиля и усаживаю звездоклюйку.

В ответ раздаётся жалостливое:

– А ты приедешь вечером? Мне тебя ждать? Платоша скучает…

– Садись, …! – припечатав крепким словцом, отправляю Карину с глаз долой.

«Платоша скучает…» Ребёнку год, что он там понимает?

Возвращаюсь в раздевалку. Переступаю порог, и все замолкают, уставившись на мою физиономию. Тренер смотрит волком. Парни хихикают.

Скандал команде не нужен, а его, похоже, не избежать…

В принципе, все в курсе, что живу на два дома. На игры и мероприятия и Киру приводил, и Карину выгуливал, пока у неё брюхо на нос не полезло.

Но мужики – кремень! За ними тоже грешков хватает. Случаются интрижки с модельками, певичками, фанатками. Каждой хочется засветиться с известным хоккеистом. Запилить в соцсети фоточку «Красавица и Чудовище».

Святых в команде нет, разве что тренер. Вячеслав Алексеевич смотрит на всё это с осуждением.

У него жена и две дочери. Верен им до последнего вздоха. И нам говорит, что настоящий мужчина должен быть предан Родине, любимой женщине и своему делу.

– Ну что, Тор, добегался? – начинает Алексеич свою лекцию об истинных семейных ценностях. – Моли Бога, чтобы информация в интернет и прессу не просочилась. Форвард-двоежёнец для команды – реклама сомнительная. Как похотливый жеребец. Не на игре сосредоточен, а на кобылах. Нужна тебе такая репутация?

Негодование заставляет сцепить зубы, чтобы не наговорить лишнего.

– Вы хотите сказать, что я сегодня плохо играл? Две шайбы для такого жёсткого матча недостаточно? – смотрю в глаза Цапину и жду ответ.

Тренер почёсывает затылок, сдвинув бейсболку с эмблемой «Викингов Ладоги», на лоб.

– Играл ты нормально, хотя можешь и лучше. Ошибки были у всех, и завтра мы о них поговорим. Но, Макар, разберись со своей личной жизнью. Что ты болтаешься, как говно в проруби? Или с женой останься, или к любовнице уйди. У тебя там, кажется, сын? Хватит мозги женщинам пудрить. Уверен, отец не учил тебя такому.

…! Ещё ты мне советов не давал!

Злость с новой силой таранит изнутри. Едва сдерживаюсь, чтобы не вскочить и не разнести к хренам эту раздевалку. Кулаки чешутся кому-нибудь челюсть сломать.

Парни притихли, наблюдают за моей недовольной красной рожей, и дёргающимся кадыком. Знают, что Тор в приступе бешенства – это машина для убийства.

– Ррразберусь! – рычу и замолкаю, сжав кулаки.

Алексеич – хороший мужик. Отца моего знает, часто ездит к нему в Сестрорецк.

Но, с…ка, я не собираюсь отказываться ни от Киры, ни от Карины. Не теряю надежды как-то разрулить ситуёвину. А чтобы информация не попала, куда не надо, отправляюсь искать нашего пресс-секретаря.

И ещё надо позвонить Кире. Собственная рожа с фонарём на страницах жёлтых газет её точно не обрадует.

У Киры есть связи, и она знает, как можно замять скандал…

Глава 3.

Кира

Голова раскалывается. В глазнице пульсирует, будто туда вбили гвоздь. Синяк расцветает всеми оттенками боли.

Я смотрю на своё отражение в зеркале и злюсь. На смазливую с…ку, на неверного мужа, на безмозглую себя.

Особенно на себя.

Мне нужно уйти от Торецкого сегодня. Сейчас. Если Макар явится домой, мы не просто поругаемся, мы поубиваем друг друга.

Торецкий становится зверем, когда что-то идёт не по его плану. А план у него был идеальный: жить на две семьи и наслаждаться сексуальным разнообразием.

Надо быстрее уехать. Сбежать. Иначе всё закончится плохо.

У меня есть квартира, которая досталась от родителей и бабушки. В ней я жила до свадьбы и сдаю её уже три года. Хорошие люди, пара преподавателей, интеллигентные, вежливые. А теперь мне нужно место. Своё.

Норка, где я отсижусь, залижу свои раны и рожу долгожданного ребёнка. Я заслужила этого малыша!

Открываю контакты, нахожу номер. Несколько секунд слушаю длинные гудки.

– Алло, Наталья Александровна? Это Кира Торецкая. Вам удобно говорить? Знаете, я не смогу продлить аренду. Квартира нужна мне. Через две недели – край. Надеюсь, этого срока вам хватит, чтобы подыскать новое жильё?

Пауза. Извинения. Неловкость. Обещание выехать.

– Благодарю вас, и простите, что так получилось. До свидания.

Собираю сумку. Часть вещей отношу в машину. Остальное заберу позже. Мне нужна пауза. От него. От нас. От всей этой жизни во лжи.

Поживу пару недель в гостинице, пока не освободится моя квартира.

Глаз болит нестерпимо. Кажется, снова наливается кровью. В зеркало смотреть страшно.

Господи, как я завтра работать буду? Даже на экран телефона больно смотреть, что уж говорить про монитор компьютера.

И вообще, лучше взять больничный. С таким «красивым» личиком вопросов от коллег и руководства не оберёшься.

Приезжаю в травму.

Холодно. Пахнет антисептиком и кофе. Очереди нет. За стойкой скучающая медсестра.

– Фамилия?

– Торецкая. Кира Михайловна.

– Были уже у нас?

– Нет, Бог миловал. В первый раз.

– Хорошо, давайте паспорт и полис.

Девушка заполняет необходимые бумаги, распечатывает карточку, я подписываю согласие.

– Проходите в четвёртый кабинет, – отдаёт мне выведенные на принтере листы.

Захожу. За столом сидит врач-мужчина.

Поднимает глаза – и я рефлекторно отступаю на шаг. Высокий. Широкие плечи, прямая спина. Лицо, будто сошедшее с глянцевой обложки журнала «Maxim».

Гладко выбрит, ямочки на щеках. Глаза – карие, внимательные, с хитринкой. Возраст – около тридцати пяти.

Идеальный.

Как же бесит!

Читаю на бейджике «Тимур Каюмович Каримов». Ну просто песня, а не ФИО!

– Добрый вечер. Садитесь. Что с вами случилось? – смотрит с неподдельным интересом на мой фонарь.

– Шла. Упала. Очнулась – фингал, – бурчу, плюхаясь на стул.

– Где-то я это уже слышал, – тоном мачо, разочарованного в жизни, ласкает мой слух Каюмович.

– Доктор, давайте не будем вдаваться в подробности моей бурной личной жизни. Полечите меня, пожалуйста!

– Разве я могу отказать такой красивой женщине? Надеюсь, ваш соперник сидит следующим в очереди?

– Конечно. Сидит. Но не здесь.

Он усмехается. Встаёт, приближается, опускает зеркало, осматривает меня внимательно.

От него пахнет едва заметными тонкими древесными нотками геля для душа и мускусом. Непроизвольно сглатываю, почувствовав, как затрепетали мои ноздри.

– Пульсирует?

– Да, глаз болит.

– Я бы сказал, он кричит. У вас субконъюнктивальное кровоизлияние. Сейчас сделаем УЗИ. Пройдёмте.

Аппарат холодный. Врач работает чётко, спокойно, но взгляд у него цепкий. Замечаю, как он задерживается на мне чуть дольше обычного. Ловлю это – и пугаюсь.

На меня смотрят как на женщину. А я сейчас не женщина. Я – руины.

– Всё не так плохо, как могло бы быть. Контузия. Глазное яблоко пострадало, но сетчатка в порядке. Повезло вам, Кира Михайловна, - заглядывает в карточку, чтобы найти мои имя и отчество.

– Да, я вообще счастливица по жизни. Особенно с мужем мне повезло.

– А хотите, пожалуюсь, как мне не повезло в браке? Или оставим драму на второе свидание?

Я резко поднимаю глаза:

– Это была попытка флирта?

– А что, провалилась? – усмехается Каримов, но глаза остаются серьёзными.

– Простите, доктор, но я... не готова. Ни к флиртам, ни ко «вторым свиданиям».

– Понял. Тогда назначу вам обезболивающие и противовоспалительные капли, мазь с антибиотиком, таблетки и буду страдать молча от неразделённой любви.

Игнорирую подкат.

Тимур Каюмович пишет назначения, потом мягко предлагает:

– Если вдруг понадобится помощь – вот визитка. Звоните, не стесняйтесь.

– Вы всем пациенткам свои личные контакты раздаёте, – спрашиваю с вызовом.

После предательства Торецкого для меня все мужики – похотливые козлы и твари. Даже такие симпатичные.

– Нет, не всем. Только таким язвительно-прекрасным и с умными глазками.

Не глядя, кидаю прямоугольник в сумку, беру рецепты и лист с назначениями, выхожу из кабинета.

Телефон орёт, как сумасшедший. Один за другим идут вызовы от Макара. Десятки попыток дозвониться до меня.

Я молчу. Он не заслужил общения после всего, что сегодня случилось.

На улице почти десять вечера. Сажусь в машину. Включаю Bluetooth. Торецкий снова звонит.

Принимаю вызов. Понимаю, что настырный козёл не отвяжется.

– Где ты находишься, твою мать?! Я час! С…ка! Час звоню непрерывно!!! Нельзя было ответить?! Тебе кто-то рот зашил?! – орёт в трубку так, что уши закладывает.

Молчу. Руки сжаты на руле.

– Мы должны поговорить, – уже спокойнее. Первая волна ярости, кажется, схлынула.

– Я тебе ничего не должна, Торецкий.

– Кира, не беси меня! Тут народ какой-то странный бегает, журналисты, наш пресс-секретарь в мыле! Мы не можем позволить этой хрени выйти наружу!

Глава 4.

Торецкий

Домой возвращаюсь ночью. Пришлось заехать к Карине, погасить истерику проверенным древним способом и дать понять, что свадьбы не будет.

Даже если я разведусь.

В квартире темно и пусто, как в заднице у судьи после провального матча.

Кира исчезла. Ушла. Растворилась в сумраке этого дня.

Снимаю кроссы и зашвыриваю в угол. Куртка летит следом. В нос ударяет запах её духов – терпкий, дерзкий, как она сама.

Никакой ванили Карины – только этот фирменный, немного шипровый шлейф. Раньше бесил, сейчас вонзается в грудь, как заточка.

–…! Куда она свалила?

Обрываю телефон. Снова.

Один вызов. Второй. А потом короткий сигнал: абонент вне зоны доступа. Выключила, заррраза!

– Ну охренеть теперь…

Мобильник в порыве ярости летит в стену. На экране появляется трещина, будто моя жизнь раскололась на две половины. Раньше всё было по полочкам: тренировки, игры, Карина на прикорме, Кира надёжный якорь.

А теперь всё летит в грёбаный ад.

Кира, твою мать! Кира...

Сажусь на край дивана, руки на колени, кулаки дрожат. Мысли скачут, как шайба в овертайме.

Жены нет. Ушла. Тупо вычеркнула меня из жизни, словно ненужного игрока турнула с поля.

Надо вернуть. Любой ценой.

Чёрт бы с ней, с Кариной. Пусть сидит во второй квартире и кормит Платошу.

Да, он мой сын. И?

Значит, Кира должна смириться и простить? Может, и нет. Но у неё, с…кА, нет права исчезать. Она моя! Я сам решу, когда и кого отпускать!

Собрать прессу? Сделать заявление? Сказать, что мы не живём вместе?

Это будет точка, жёсткая и однозначная. Моя размашистая подпись под словом «развод».

А я не хочу. Не планировал. Не готов дать Кире свободу.

Эта женщина мне нужна. Языкастая, умная, вредная.

С характером, как силовой приём на скорости. Только она умела поставить меня на место, охладить пыл. Только она смотрела не как на хоккеиста, а как на человека. И только она любила… Я это чувствовал.

Не раздеваясь, заваливаюсь на боку, подгребаю под голову диванную подушку, что хранит запах жены.

Сон не идёт. Голова, как в игре, перегрета. Давит виски, зубы сводит.

Хочется выпить чего-нибудь покрепче. Пипец, как сильно! Но нельзя. Завтра тренировка. Впереди ответственный матч, нужно быть в форме.

Тело не прощает слабости.

...! Эти бабские разборки не вовремя. Как всегда, в самый хреновый момент!

Злости они мне добавят – это да. На льду я буду рвать, драться, летать. Но и сожгут к чёртовой матери всё нервное волокно. Разгон между «добрый Макар» и «злой Тор» – секунды две, не больше. Парни шарахаются, когда я в таком режиме.

Вспоминаю Лаврика. Полгода назад. Сцена в тренажёрке. Он закинул шуточку:

– Тор, а ты в курсе, что презики в аптеке продаются?

Речь шла про Карину. Тогда она ходила с животом, а я скрывался, как идиот.

На роды идти не хотел – не моё. Считал, что смотреть, как из твоей бабы вылезает ребёнок – странное извращение.

Среагировал на автомате: жёсткий удар кулаком в челюсть. Не специально. Ну ладно, чуть специально. В результате – перелом. Пару месяцев Егорушка он пил через трубочку. Заявление не писал, но злобу затаил.

Молчит, смотрит внимательно, и глаза у него стали хищные. Ждёт момента. Когда-нибудь ответит и правильно сделает.

Все в команде видели, что произошло. Случилось на силовухе. Никто тренеру не слил.

«Викинги» – ребята суровые. Понимают, что за базар надо отвечать. Лаврик перешёл грань, и я поставил его на место.

Сейчас всё хуже. Сейчас грань перешёл я…

Кира ушла, и это не на пару часов. Это с чётким намерением. Похоже, она приняла решение и реально подаст на развод.

Надо действовать.

План.

Мне, с...ка, нужен план!

Завтра же пойду к пресс-секретарю. Напишу заявление, что конфликт исчерпан. Драка между «двумя женщинами» – частное дело.

Найму адвоката. Подстрахуюсь. Объясню, что надо затянуть развод, если Кира подаст доки.

Придётся завалить её вниманием. Не сопли, не «прости», а подарки, трезвые аргументы в пользу совместной жизни и ресурсы. Она любит конкретику, а не романтику и розовых пони.

Займусь Кариной, уберу её с радаров. Платона буду навещать, но на ней придётся поставить крест. Бабёнка оказалась с червоточиной, контролить я её больше не могу.

Поговорю с Кирой жёстко и откровенно. Пусть орёт, бьёт, кусается. Главное – чтобы вернулась.

А пока придётся сидеть и ждать. Через пару дней новая игра.

Надо выжечь поле, чтобы все видели, кто тут Тор.

Кто вожак.

Кто мужик.

И только потом – действовать.

Я поднимаюсь, беру с полки старое фото: мы с Кирой на озере. Она в толстовке, без макияжа, волосы собраны в пучок. Улыбается. Красивая, тёплая, моя.

– Я тебя, сука, не отпущу… – шепчу.

И вздрагиваю от неожиданного звонка в дверь. Резкого, как вброс шайбы.

Кира?..

Смотрю на монитор интеркома и глазам не верю: за дверью стоит мой батя. Без звонка, без предупреждения. Как будто я пятнадцатилетний пацан, проваливший турнир и забывший клюшку в автобусе.

– Отец, ты чё?.. – разглядываю разъярённого родителя, почёсывая затылок. Сгоревший мозг, хрип в горле. Сергей Анатольевич собственной персоной среди ночи, в куртке, с лицом, как у тренера после поражения от девятого места.

– Макар, ты что творишь, а? – с порога. Без «здрасьте» и «разрешите войти». – Мне Цапин позвонил. Сказал, твоя жизнь превратилась в цирк с конями. Жена, любовница, их драка в ледовой арене, менты, пресса. Позорище!

– Батя, хватит уже, не влезай! – сжимаю кулаки. – Не твоё это дело.

– Как раз моё! – он заходит на кухню, не снимая уличной обуви, садится как у себя дома. – Я тебя на лёд поставил. Я из тебя мужика растил. Думаешь, это только про коньки и тренировки было? Нет. Это про голову. А у тебя, сынок, она сейчас совсем не варит.

– Всё под контролем, – рявкаю, наливая себе кофе. Но руки дрожат, и отец этот видит. – Кира сама ушла. Карина живёт с ребёнком. Я всё разрулю.

Глава 5.

Карина

Сижу на кухне, закутавшись в халат, с ледяным компрессом на носу и телефоном в руке. Пишу двадцать восьмое сообщение Макару.

Предыдущие он прочитал, я видела галочки. Но не ответил. Ни слова, ни смайлика, ни угрозы. Ни-че-го…

Как будто я воздух. Как будто та женщина, которая родила ему сына, ничего не значит.

«Макар, мне очень больно. Я даже дышать не могу. Платоша орёт, у него температура. Умоляю, приезжай...»

Слёзы подступают, но я выдавливаю их в точку. Упрямо давлю на жалость, потом на вину, потом на тоску. А потом – на секс.

Наконец, в телефоне загорается экран. Макар написал:

«Через двадцать минут буду».

Молниеносно мчусь к зеркалу. Нос, конечно, красный, но уже не такой страшный, как был. Приложила чуть больше льда, смазала кремом, сделала мягкий макияж – всё, что надо, чтобы вызвать реакцию.

Надеюсь, Макар увидит во мне несчастную женщину и у него проснётся желание защитить, утешить, отомстить обидчице…

Платона укладываю спать: подгузник сухой, животик тёплый. Чудо у меня, а не ребёнок! Только если его папаша не одумается, вырастет такой же скотиной.

Но я не дам. Я из него сделаю наследника. Богатого. Уважаемого. Пристроенного.

Ключ в дверном замке поворачивается. Вот и Торецкий.

– Так. Где тут умирают?

– Макарушка, – подхожу, прижимаюсь всей своей горячей грудью без лифчика под тонким пеньюаром, – мне так плохо... Мне больно... Нос, кажется, сломан. А Платошка… он температурит. Я не знала, что делать. Я…

– Ты мне врала? – срывается в очередной раз накрученный за день Тор. – Ты сказала Кире, что ты вторая жена. Прямо, с…ка, на людях. Какого хрена, Карина?!

– Я… я просто устала... Я не хочу больше жить в тени! – голос срывается, показательно шмыгаю носом и изящно вытираю набежавшие слёзы. Красиво плакать я умею, отрепетировано перед зеркалом неоднократно. – Ты сказал, что уйдёшь от неё! А ты всё с ней! С ней! С ней!..

Он смотрит пристально. Не отводит взгляд, злится, но не уходит. Осторожно беру его за руку.

– Я люблю тебя, Макар. Больше жизни. Я всё сделала, чтобы быть с тобой! Хочу, чтобы мы были семьёй. Не запасной, а настоящей.

– Карина, я же не дурак, понимаю, что ты изначально всё спланировала, – он рвёт руки.

Я плачу. В голос. Шмыгаю, давлю, цепляюсь.

– Ну и что?! Ты не жалеешь, что у тебя есть сын?! Я его родила тебе! Я тебя люблю! Разве я хуже Киры?!

Он сжимает челюсть. Желваки перекатываются, скулы острые, как камни.

Молчит. Потом резко обнимает. Давит к груди.

– Суземцева, как же ты бесишь меня! Скользкая, коварная, всегда себе на уме. Но ты мать моего сына. И сейчас мне хреново.

Тело Торецкого рядом со мной. Тёплое. Сильное. Я прижимаюсь, гладя его по животу.

– Останься… пожалуйста, – чувствую, как слеза скользит по щеке и не вытираю. Хочу, чтобы это сделал он.

Торецкий не отвечает. Просто целует грубо. Без нежности.

Я принимаю. Как всегда. Как умею.

Мы падаем на диван. Целуемся. Он срывает с меня пеньюар. Не сопротивляюсь. Хочу, чтобы почувствовал: только со мной он может быть собой настоящим.

В этом сексе нет любви. Только привычка. Только крик двух тел, которые давно перепутали привязанность с вожделением.

Он лежит рядом. Дышит тяжело. Я кладу ладонь на его грудь.

– Макар, пожалуйста… Останься до утра…

Он поворачивает голову. Взгляд холодный, в нём сквозит сталь.

– Нет.

– Почему?.. Я же… мы же…

– Потому что даже если я разведусь с Кирой, я не женюсь на тебе. Запомни это и больше не делай глупостей.

Удар. Прямо под дых. Так больно, что мне не хватает воздуха.

Он встаёт, молча одевается, берёт ключи.

– Спокойной ночи, – говорит глухо и уходит, не оборачиваясь.

А я остаюсь. Обнажённая. Опустошённая. Одинокая.

В доме тишина. Только Платон сопит во сне.

И я шепчу в пустоту:

– Но ты всё равно будешь мой, Торецкий!

Ты уже мой…

Я лежу на холодных простынях, сжав одеяло между колен. В квартире тишина. Только Платон посапывает в соседней комнате. На груди тяжесть. На губах вкус Макара. Во мне ещё живёт его запах, его грубость, его сила.

И всё равно он ушёл.

Сказал, что даже если разведётся с Кирой, не женится на мне.

Что ж, Торецкий, мы ещё посмотрим. Ты можешь быть крутым на льду, но за его пределами ты просто мужчина. А мужчины часто ломаются. Особенно когда рядом женщина, которая знает, куда нажать.

– Я обязательно придумаю, как тебя женить на себе, – шепчу в темноту. – Ты ещё будешь на коленях уговаривать меня согласиться.

Вспоминаю, как всё начиналось. Был март. Макара тогда раскручивали в медиа, называли бомбардиром года.

Я увидела его в торговом центре с Кирой. Её взгляд был пронзительный, как рентген. Его рука лежала у неё на талии. Он тогда даже не посмотрел в мою сторону.

А потом вечеринка в честь очередной победы «Викингов Ладоги». Полупьяные спортсмены, эти их подружки, музыка.

Подстроила, чтобы нас посадили рядом. Макару придвинула коктейль с амаретто за знакомство. До этого он виски фигачил. А тут намешал, и всё... От таких сладеньких моментально сносит крышу. Когда Тор стал терять фокус, я предложила ему «отдохнуть» в гостинице, которую оплатила заранее.

Выложилась в постели на сто процентов, а утром – на все двести. Торецкий, несмотря на похмелье, был впечатлён. Мы начали встречаться, потом он поселил меня в своей второй квартире. Но роль любовницы меня не устраивала. Я потихоньку узнала про его жену всё и поняла, что у меня один вариант занять её место: родить Торецкому ребёнка.

Он никогда не заводил разговоров на эту тему, всегда предохранялся.

Мне пришлось изловчиться, чтобы залететь. Высчитывала дни овуляции, вела график базальной температуры. И однажды, когда он после секса пошёл в душ, я надела перчатки и выудила из мусорки использованный презерватив.

Брезгливо. С отвращением. Но с решимостью в глазах. Потому что знала: цель оправдывает средства.

Глава 6.

Кира

Апарт-отель «Московская история» встречает меня не ласково, но молчаливо – и за это ему спасибо. Никаких расспросов и сочувствующих взглядов.

Девочка на ресепшене вручает карточку, улыбается ровно настолько, насколько это позволяет скромная зарплата и усталость от работы сутками.

Я кивком благодарю, забираю ключ и ухожу в номер.

Первые два часа просто лежу, разрешаю себе быть овощем. Потом, вспомнив, что глаз не может полить себя каплями самостоятельно, бреду в ванную.

Всё-таки эта малолетняя шлюха умеет бить: удар был приличный. Контузия глаза вкупе со «светодиодным фонарём» – мощно для такой тощей доски, как новая любовь Торецкого.

Доктор Каримов, красавчик с ямочками, поставил диагноз с таким выражением лица, будто вручал «Оскар». Что ж, будем лечиться.

Вот только… я же беременна!

Лекарства наверняка могут навредить ребёнку на таком маленьком сроке, а потому возвращаю обезбол в сумку, закапываю противовспалительные капли.

Надо было у врача спросить насчёт беременности и лекарств, но я так увлеклась смазливой мордой Каримова, что обо всём забыла.

После душа падаю в кровать и мгновенно засыпаю. Такое ощущение, что офтальмолог каким-то образом наложил мне пластырь на душевную рану и она почти не болит.

Сама себе удивляюсь: должна быть лить слёзы по подлецу Торецкому, а я зеваю и мечтаю об одном – чтобы перестал пульсировать глаз.

Парадокс.

На следующий день я не выхожу из номера. Занавески закрыты, телефон на беззвучном режиме. Только капли, душ и кофе. Много кофе, ибо надо закрыть долги по полосам и поработать с пресс-релизами.

Больничный больничным, но за меня мою работу никто не сделает.

Кофе пью без сахара. Чёрный, как мысли о бывшем муже.

На второй день, ближе к вечеру, телефон начинает вибрировать. Незнакомый номер. Я не беру. Звонок повторяется. Затем ещё раз. И тут приходит сообщение:

«Кира Михайловна, вас беспокоит доктор Каримов. Хотел узнать, как поживает ваш глаз?»

Усмехаюсь.

Доктор Каримов... конечно! Глаз его беспокоит!

– Хорошо поживает, Тимур Каюмович, – отвечаю, не скрывая иронии в голосе, когда он перезванивает через минуту. – А вы с какой целью интересуетесь? Всё ещё мечтаете пригласить меня на свидание или клятва Гиппократа мешает вам спокойно спать по ночам?

– Кира Михайловна, вы мне льстите. Хотя, признаюсь, мне снится ваш глаз. И ваш строгий взгляд, когда вы меня осадили в кабинете.

– А вы, я смотрю, мазохист. Неужели вас привлекла моя язвительность? – издеваюсь над эскулапом.

Каримов не обижается. Наоборот, поддерживает диалог в том же духе:

– Врачи вообще странные люди. Нас же не пугают ни кровь, ни трупы, ни сарказм. Особенно если сарказм сопровождается светлыми волосами и тяжёлым взглядом.

– Это у меня взгляд тяжёлый от жизни, – вздыхаю я. – И оттого что две недели придётся ютиться в отеле, пока жильцы не освободят мою квартиру.

«Торецкая, ты зачем ему всё это рассказываешь? С дуба рухнула, дорогая?» – удивляюсь своей словоохотливости и открытости. Вообще-то, такое за мной не водится.

А Тимур быстро смекает, что меня можно брать тёпленькой:

– Ясно. Я позвонил, чтобы предложить осмотреть ваш глаз. И если прогресс лечения порадует – отпраздновать это дело. У вас наверняка рядом с отелем есть ресторан? Ну так что? Согласны на медицинский осмотр в полевых условиях?

Замолкаю. В голове автоматом выстраивается тысяча возражений: рано, не время, он мне не нужен, я только что сбежала из брака.

И всё же... я не чувствую страха.

Усталость – да. Осторожность – да. Но не страх. С Каримовым как-то легко. С ним даже больно – не больно.

– Вы только глаз будете осматривать? – уточняю я.

– Ну, как минимум. Остальное по вашему усмотрению. Я человек воспитанный. С разрешения – и давление могу измерить.

– Хорошо. Попробую вам довериться.

– Буду весьма польщён, сударыня.

– Тогда принимайте вызов: глаз будет ждать вас к восьми, – невольно улыбаюсь его высокому штилю.

– Приеду вовремя. Спешу заверить: и глаз, и его хозяйка в надёжных руках.

Я отключаюсь. Смотрю пристально в зеркало. Отражение всё ещё не радует, но оно уже не вызывает желания стереть себя с лица земли.

Я как будто заново нащупываю свои личные границы. Новые. Не жертвы, не обманутой жены, не той, кто терпит и ждёт. А просто женщины, которая может позволить себе ужин, ироничный разговор и встречу.

С лечащим врачом.

Улыбаюсь своему отражению, а оно улыбается в ответ и подмигивает здоровым глазом.

Да уж, выгляжу я для первого свидания отпадно!

А глаз... глаз, похоже, реально начинает жить своей жизнью.

В восемь вечера я уже готова к выходу в присутственное место. Без лишнего пафоса: брюки, мягкий свитер, волосы в низкий хвост.

Тонального крема на замазывание синяка ушла тонна, а затем я сделала акцент на губы: красная помада – наше всё!

Выхожу из номера, неторопливо спускаюсь. Внизу в холле доктор уже ждёт. Слегка взъерошенный, в чёрной рубашке и куртке, с тем самым выражением лица, будто сейчас будет не просто осмотр, а реанимационные мероприятия по спасению пациента.

– Готова к терапевтическому ужину? – спрашивает, открывая мне дверь.

– Конечно. Если обещаете, что не будет больно?

Он смеётся, галантно кивает, и мы выходим в уютный тёплый сентябрьский вечер – без обещаний, без ожиданий, но с лёгким оттенком чего-то, что может стать началом новых отношений.

Я планирую быть честной с этим мужчиной, рассказать о своей беременности и задать пару вопросов о лекарствах. Думаю, после этого ужина доктор быстро исчезнет из моей жизни...

Мы сидим в ресторане напротив отеля, в углу у окна за круглым столиком, на котором сверкает стеклом тонкий бокал с минеральной водой и вазочка с заказанным мной лимоном.

Интерьер уютный, слегка винтажный, с намёком на парижское кафе. Пахнет корицей и кофе. Я выбрала себе только салат с киноа и рикоттой, потому что аппетита нет и токсикоз на подходе: хочется не пойми чего.

Визуалы. Тимур Каюмович Каримов.

Каримов Тимур Каюмович

36 лет, врач офтальмолог.

Был женат три года на своей однокурснице, но та получила возможность уехать с родителями-врачами в Норвегию, быстренько развелась и покинула Москву.

Был когда-то влюблён в свою двоюродную сестру. Но понятно, что отношения с кузиной так и остались дружбой. Кира похожа и внешне, и по характеру на Яну, поэтому доктор, наверное, и запал на неё…

***

Друзья, не могу выбрать из нескольких артом нашего доктора. Решила не тратить время, выберите сами, пожалуйста, какой по вашему мнению больше подходит. Номера пометила. Кто вырвется в лидеры, того и оставим.

Будет жить!

Итак, игра на выживание началась…

Глава 7.

Торецкий

С…а! Она снова не берёт трубку! Третий день, твою мать!

Похоже, издевается надо мной!

Звоню – тишина. Отправляю сообщения – две галочки, но ответа нет.

Как будто я умер. Словно чёрным маркером закрасила в тексте и забыла, кто я такой. Знает ведь, что не выношу игнор, но всё равно, с…а, бесит!

На работе её тоже нет. В редакции сказали, что ушла на больничный.

Серьёзно? Больничный? А мне сообщить не надо было, куда сваливает?

Бегать за ней по городу, как ссыкун, не собираюсь. У меня матч. Матч, мать его, за выход в полуфинал регулярного чемпионата КХЛ. Ответственный, важный, трансляция по телеку, весь зал битком.

Тренер с утра как струна натянут: злой, спину взглядом ломит, жрать не даёт, только зубами щёлкает.

А я? Я уже не человек. Я мина. Меня тронь – разорву к чертям, даже взглядом!

И нашёлся же герой, возомнивший себя бессмертным. Грёбаный горец, не иначе. Паскуда Лавров.

Стоит, лыбится. Вратарь с покоцаными щитками и кислой рожей. Пялится на меня как на клоуна, улыбку свою дебильную в бороду прячет.

Перед выходом на лёд не выдерживаю. Подхожу, рывком открываю шкафчик рядом с ним, замираю.

– Чё, Лаврик, лыбишься? Влюбился? Так я не по этой части.

– Не льсти себе, Торецкий. Кстати, ты как в двери проходишь? Нормально? Рога не мешают?

Грудь расширяется, кулак сжимается на автомате. Запал подожгли, через пару сек рвану, устрою этому дебилоиду Хиросиму.

Хватаю за форму, вдавливаю его вместе с нагрудником в металлический шкафчик так, что тот лязгает, как шайба по перекладине.

– Что ты сказал, ушлёпок? Повтори! Давно в зубы не получал, мразь?

Но он только усмехается. Противно. Вызывающе. Будто специально провоцирует на драку.

– Что слышал, то и сказал. Могу тебе на телефон фотки скинуть, как твоя жена в ресторане вчера с мужиком зажималась. Не только ты налево ходил. Твоя Кира тоже не святая.

Нутро рвётся, переворачивается. Органы – в фарш, кровь – в холодец, крыша едет. Хочу размазать этого шакала по железным дверцам так, чтобы и наждачкой не оттёрли.

Со всей силы замахиваюсь кулаком, но сзади на меня уже наваливаются парни. Разнимают нас, потому что Лавров тоже рвётся в бой. Ублюдок жаждет реванша.

Архипов держит меня за плечи, Мишуков толкает Лаврова к скамейке. И тут влетает тренер:

– Вы что устроили, идиоты?! Быстро все на лёд! Торецкий, ты опять за старое взялся?! Давно скамейку запасных не полировал? Так я тебе это устрою!

Хватаю клюшку. Иду, как зверь: наклонившись вперёд, раздувая ноздри, размахивая руками. Голова горит, в ушах бьётся пульс, мышцы каменные.

На поле – ад. У меня шайба скачет, как на расколотом льду. Передачи – мимо. Броски – в домик, где никого нет.

Момент: я один перед вратарём – и, твою мать, попадаю в щиток. Не в сетку. Не в девятку. В щиток, сука!

Парни смотрят на меня, как на прокажённого. Психую, матерюсь, лезу в драку с защитником «Ракет». Судья даёт штраф, меня сажают на две минуты. Потом ещё две. Потом вообще на лавку.

Итог игры: три-ноль в нашу задницу.

После сирены тренер вбегает в раздевалку, тычем в меня планшетом:

– Торецкий! Что это было, я тебя спрашиваю?! Ты сегодня в хоккей играл или в городки?! Ты должен был тащить команду, а не устраивать на поле танцы разъярённых бегемотов!

Макар, ты мужчина или мудачина, в конце концов?.. Совсем от своих разборок с бабами голову потерял! Смотри, так и яйца на льду оставишь!

Я молчу, потому что не могу выдохнуть. Потому что всё внутри горит.

Цапин прав, я облажался. Вместо того чтобы вывести команду в полуфинал, похоронил надежду на победу в этом турнире.

А всему виной Кира!

…! С кем она была в ресторане? С кем обнималась? Кто держал её сегодня за руку, пока я пытался выиграть игру?

Не верю Лаврову. Он змей. Подлый урод.

Но… она же ушла.

Ушла легко. Ушла молча. Как будто уже знала, куда идти. Как будто её где-то ждали.

...! Надо найти жену! Выставить зубы коню, который её объезжает, или только бубенцы к ней подкатывает.

С...а! Дышать не могу, горло судорогой сводит, грудь разрывает от боли и ревности.

Сжимаю кулаки. Костяшки хрустят. Хочется орать. Рвать. Снести кому-нибудь башню.

Лаврову? Себе? Всем!..

Но я сижу.

Голый по пояс. Взмыленный. Униженный. Разъярённый.

И понимаю: тренер за меня переживает. Если не остановлюсь – потеряю не только жену. Потеряю всё…

Утро. С трудом открываю глаза и вспоминаю, что в квартире никого нет. Прям нутром ощущаю эту пустоту: будто кишки из меня все вынули и там ветер гуляет.

Ни Киры, ни пропущенного звонка от неё, ни сообщения. Телефон как бездушный кусок пластика: ни жизни в нём, ни связи.

Вчера надрался после матча в зюзю. Хлестал виски как не в себя. Заливал боль в груди, но ревность, паскуда, только сильнее разгоралась.

…! Надо сегодня как-то узнать, где она, моя Кира. Мне ведь реально больше не найти такую. Лишь она умела ставить меня на место одним словом. Гасить бешенство взглядом. Показывать, что творю дичь

А теперь… испарилась.

План? Да, у меня есть план! Грязный, мерзкий, но рабочий.

Беру телефон, нахожу в контактах нужное имя.

«Ваганина». С большой буквы. Не потому, что уважаю, а потому что всегда бесила.

Наталья – бывшая коллега Киры по городскому порталу. Кира умная, Натаха скандальная. Дружили, как ни странно. Я считал, что Наташка оказывает на жену плохое влияние, но разлучить их так и не смог.

Завистливая, болтливая, лёгкая на подъём Ваганина часто выдёргивала Киру на сомнительные мероприятия и в клубы.

Именно с неё всё началось – мои измены. Именно она на дне рождения Киры потащила меня в туалет ресторана.

Да, был пьяный. Да, она лезла. Да, я не отказался. Потому что был зол на Киру, накануне мы жёстко поссорились. Ваганина сама напрашивалась, буквально прыгала на член.

Визуал. Егор Лавров

Егор Лавров

30 лет, голкипер.

В «Викингах Ладоги» играет пятый сезон. Завидует успеху Торецкого на игровом поле и у женщин. Давно влюблён в Киру.

Сам не обладает подобной харизмой и выдающимися способностями. Мечтает убрать Торецкого из команды.

Глава 8.

Карина

Запах женской победы, как это часто бывает, отдаёт пОтом, мускусом и лосьоном для бритья.

Особенно если тебе пришлось платить за него натурой.

Стас откинулся на подушки и дрыхнет, похрапывая. Няня Платона присылает сообщение, что они идут на прогулку.

Я закуриваю у окна и листаю экран телефона. Губы кривятся от смеха, пальцы приятно греет телефон, на котором открыты скриншоты фейковой переписки: Кира и некто Антон.

Переписка липовая, но, чёрт побери, сделана так, что сама бы поверила. Там и признания в любви, и фразы в духе: «Хочу тебя до звёздочек перед глазами», «Бросай своего тупого медведя и уходи ко мне», «Тош, я сегодня во сне занималась с тобой любовью».

А главное – две фотки. Кира, как будто уткнувшаяся в плечо мужчины, и он склонился к ней и целует в висок.

Я пересматриваю их пятый раз. И каждый раз внутри поднимается триумф.

Спасибо, Стасик, ты настоящий друг!

Знакомы мы со времён универа, когда я на первом курсе училась. Пересекались на каком-то межвузовском мероприятии, он на программиста учился в СПбГУ. Свиридов приклеился тогда ко мне, как банный лист к одному месту. Прохода не давал.

Но на хрена мне нищий студент, я уже другими категориями мыслила, искала перспективного мужика. Стасик жирненький был, прыщавый, неловкий. А теперь – подтянулся, работает в какой-то аутсорсинговой фирме, умный, но всё ещё смотрит на меня как на богиню.

Компромат слепил знатный. Не спросил ни зачем, ни на кого. Подтянул фотошоп, подделал ВК-переписку, фотки Киры взял из соцсетей, через какую-то прогу прогнал и вот уже её лицо на фото рядом с влюблённым мужчиной. И, конечно, попросил «отблагодарить».

Ну что ж. Надела каблуки, влезла в кружевное бельё и сделала то, что умные бабы делают лучше всякой романтики: потрахалась. Чисто по счёту заплатила.

Без эмоций, без чувств, но порадовала парня - изобразила оргазм. Он старался, конечно, из кожи вон лез, вот и пришлось импровизировать, чтобы процедуру не затягивал.

– Я всегда тебя хотел, Каро, – шептал на ухо, вытирая со лба пот.

– Заткнись, Стас, лучше включи кондиционер.

Не стоит Свиридову знать, кого я представляла на его месте, закрыв глаза.

Теперь плата получена, фото и скриншоты у меня, осталось отправить. Главное – эффектная подача. Нельзя просто взять и в лоб Макару кинуть. Надо всё сделать с интригой, с неожиданным поворотом сюжета, чтобы шарахнуло Торецкого по башке как следует.

Создаю новую страницу ВКонтакте. На аве – кошка. Ник "Ледяная Леди". Статус: «Люблю хоккей, в который играют настоящие мужчины».

Пишу:

«Здравствуйте, Макар. Это не попытка флирта. Это голос совести. Я одна из Ваших болельщиц. Всегда считала, что рядом с Вами должна быть верная и сильная женщина. Но по факту Вас водят за нос. Ко мне в руки случайно попали фото и переписка Вашей жены. У неё есть любовник.

Прикладываю скрины: чат, фото.

P.S. Простите, если напрасно вмешалась в Ваши отношения и вы в курсе тайной жизни супруги. Если нет, то убеждена: Вам стоит знать правду. Ваша преданная фанатка, Ледяная Леди».

Отправить.

Сердце колотится. Макар, конечно, не дебил, может меня заподозрить. Может догадаться, что тут что-то нечисто. Но... эмоции сильнее логики. А если он взорвётся – можно считать, что победа в кармане.

Смотрю в зеркало. Улыбаюсь себе соблазнительно, слегка выпячивая глянцевые алые губы. Волосы рассыпаны по плечам небрежными локонами. Фигура просто отпадная, как у модели. Постоянная диета и таблетки для похудения творят чудеса.

Я родила Торецкому наследника, и по логике и справедливости я должна быть его женой.

Кира была красива, но характер у неё мерзкий. Не раз слышала, как она язвила Макару по телефону, поддевала его. А я послушная, ласковая, покладистая. И главное - у меня от него сын!

Мне осталось только немного подтолкнуть Торецкого. Сделать больно, чтобы он рванул в мою сторону. Куда ещё бежать, если тебя предали?

Макар не из тех, кто прощает. Если он поверит, что Кира ему изменяла, она труп. В моральном смысле. Или не только в моральном. Я не знаю, как он отреагирует. Но мне и не нужно знать. Мне нужно, чтобы он пришёл. Чтобы снова оказался в постели. Чтобы остался у меня зализывать свои раны и чтобы женился, наконец, на мне!

Я вбиваю в заметки: «Следующий шаг – намёк на то, что ребёнку нужен отец рядом». И ставлю галочку.

План работает.

Карина Торецкая – хорошо звучит! По факту ещё нет, но сценарий давно расписан и никуда Макар от меня не денется.

Открываю фотку Платона, целую экран.

– Потерпи чуть-чуть, малыш. Скоро у нас будет папа. Настоящий. Без этих сук на хвосте.

Я усаживаюсь на диван. Включаю сериал. Но каждые тридцать секунд смотрю на экран. Жду, когда Торецкий прочтёт сообщение.

А потом начнёт рвать всё к чёртовой матери. На стенки бросаться, глушить алкоголь, забьёт на тренировки.

И тогда придёт моё время...

Проходит час. Жду, пока няня после вечерней прогулки уложит Платона. В последнее время он стал очень плохо засыпать. Начинаю собираться домой.

На мне короткое платье, едва прикрывающее задницу, кожаная косуха, туфли на высокой шпильке. Настроение, несмотря на вынужденное рандеву, праздничное: я скинула компромат на Киру. Макар должен уже кипеть, как кастрюля с супом на забытой конфорке.

И тут за моей спиной зашевелилось нечто. Вернее, кто-то. Стас.

Он потягивается, зевает и тянется ко мне:

– Каро... Когда мы увидимся снова?

Оборачиваюсь, смотрю с недоумением и насмешкой. Он серьёзно? Увидимся?

– Стасик, солнышко, успокойся. Никакого следующего раза не будет. Мы в расчёте. Ты получил своё, я – своё. Всё, дружок, свободен!

Но Свиридов не улыбается. Глаза становятся злыми, в голосе появляется жесть и обида:

– Думаешь, всё так просто, да? Один раз переспали и разбежались? Ты меня годами динамила, Каро. А теперь решила, что хватит одного раза? Хрен там, дорогая. Так легко не отделаешься.

Глава 9.

Кира

Поздний вечер. За окном вязкая тишина большого города. Туман оседает на крыши машин, как усталость на плечи. Опавшие листья ветер гонит по парковочной площадке, загоняя под колёса авто.

На часах почти полночь. Я только что вышла из душа: горячая вода помогла немного разморозить мысли, но не стерла тревогу, которая за последние дни вплелась в кожу, в кровь, в дыхание.

Полотенце на голове мокрое, ещё капает с кончиков волос. В номере полумрак, изголовье кровати заливает мягкий свет ночника. Я в хлопковом халате, босыми ногами ступаю по прохладному паркету, потягиваясь, как кошка. Хочется закутаться в одеяло, открыть книгу – и просто забыться, отдохнуть.

Без интервью, без хоккея, без Макара.

Телефон оживает на прикроватной тумбе. Резкий звонок выстреливает в пространство. Кто, чёрт возьми, может звонить в это время?

– Да? – поднимаю трубку, чувствуя, как в груди вспыхивает беспокойство.

– Добрый вечер, Кира Михайловна, – говорит девушка с ресепшена. Голос напряжённый и немного растерянный. – Простите за беспокойство, но… Ваш муж – он… внизу. Он… ведёт себя неадекватно, требует вас. Пожалуйста, спуститесь. Срочно.

Сердце обрывается и падает в живот. Я зависаю в тишине, как лист, сорвавшийся с дерева и застрявший среди веток.

Молчание – единственная реакция. Потом резко выдыхаю, бросаю трубку и рвусь в прихожую. Сдёргиваю с головы полотенце, мокрые волосы рассыпаются в беспорядке. Натягиваю мягкие спортивные брюки и тёмную футболку. Лицо без макияжа, но мне плевать. Что там, чёрт побери, происходит?!

Лифт спускается мучительно долго. Я повторно нажимаю на кнопку закрытия дверей, будто от этого хоть что-то ускорится. Сердце стучит в висках. Боль, непонимание, паника.

Макар! Макар! Макар!

Только не он! Не сейчас! Не в таком виде!

Двери открываются.

Холл почти пуст, лишь охрана у входа и девушка-администратор за стойкой. Глаза у неё круглые, лицо белое, губы сжаты в тонкую линию. А в центре этой сцены – он.

Мой муж. Форвард «Викингов Ладоги». Легенда. Машина на льду.

А сейчас – пьяное, агрессивное, неадекватное тело, изрыгающее через слово мат.

– Да с…а же, где она?! Где, мать её, моя жена?! Зовите её! Ща я тут всё переломаю к чёртовой матери! Урою вас всех!

Трое охранников пытаются его удержать, но безуспешно. Торецкий вырывается, орёт, кидается на стойку, хватает стул, замахивается – один парень едва успевает выбить его из рук. Изысканная деревяшка в стиле ампир с грохотом отлетает в сторону.

Я влетаю в холл, чувствую, как леденеют руки.

– Макар! – кричу, бросаясь вперёд. – Макар, я здесь! Это я! Успокойся!

Он замирает. Пошатывается. Глаза мутные, никак не может сфокусировать на мне взгляд.

– Две… вас… – Торецкий щурится, моргает. – …! Вас двое! Какая из вас, с…и, моя жена?!

Грудь обжигает болью, ярость вспарывает вены и мне хочется ударить это чудовище, но я понимаю, что могу получить в ответ – мозг мужа в отключке.

– Я твоя жена! Я, Макар! – бью себя в грудь, голос срывается. – Что случилось?! Торецкий, чёрт тебя подери, что происходит?!

Он смотрит на меня, прищуривается, дышит тяжело. Потом – в один момент – словно срывается с катушек:

– А то, Кира, что ты, сраная шалава, такая же, как все! Врала мне! Изменяла! Ты… ты… с…а!

Столбенею на секунду, а потом, выпучив глаза и подняв брови, возмущённо спрашиваю:

– Макар, что за чушь ты несёшь? Белены объелся?

Таких алкогольных фантазий у Тора ещё не было, хотя, чего греха таить, ревновал меня всю жизнь. Без поводов и оснований.

– Нет, дорогая! – кривит лицо. – Нашлись добрые люди! С…ки! Прислали и переписку, и фото! Я… Я тебя… – он дёргается вперёд, замахивается рукой, но тело подводит – Торецкий просто валится лицом в пол.

Я сжимаюсь, сердце выстреливает в горло. Несколько секунд все молчат. Один из охранников, тяжело дыша, кивает:

– Всё, я вызываю наряд. Этому красавцу грозит пятнашка за дебош. Минимум.

Он достаёт из кармана телефон, но я понимаю, что Тор вылетит из команды за такое.

– Не надо! – выкрикиваю, подбегая. Присаживаюсь рядом с Макаром, трогаю за плечо. Три раза в жизни я видела Тора в таком состоянии, и каждый раз он вот так вот буянил, а потом резко отключался и спал до утра.

Поднимаю глаза на охрану:

– Это… это Макар Торецкий. Форвард «Викингов Ладоги». Они проиграли полуфинал, он сильно переживает. По-мужски вы должны его понять…

Охранники переглядываются. Девушка с ресепшена смотрит с осуждением, но я выпрямляюсь, вытягиваюсь, словно собираюсь на пресс-конференцию. Уверенность в себе, напор и быстрое решение проблемы – только так я сейчас должна действовать.

– Завтра он оплатит весь ущерб. А сейчас, пожалуйста, отнесите моего мужа в номер. Я всё улажу, – говорю не терпящим возращений тоном.

Один охранник фыркает, второй цокает языком, третий стоит в нерешительности.

Я рывком наклоняюсь, лезу в карман куртки пьянчуги. Там, как и всегда, лежит пачка крупных купюр. Отсчитываю двадцать тысяч, протягиваю мужчинам. Молча. Без слов.

Они берут.

– Показывайте, куда нести, – командует старший.

Двое Торецкого поднимают, подхватывают под руки и волокут к лифту. Он обмяк, как тряпка. Смотреть на это у меня нет сил: два метра мощи и ярости, а сейчас беспомощный и жалкий.

Входим в кабину. Администратор нам вслед качает головой, лицо каменное. Я приподнимаю подбородок, будто это может стереть унижение.

Двери лифта закрываются. Прошу:

– И… сотрите запись с камер, пожалуйста. Вы же понимаете.

Один из мужчин кивает. Тот, что помоложе, усмехается:

– Он ведь утром не решит, что это мы его отмудохали? Как потом доказать, что это был, эээ… дружелюбный удар кафелем?

– Не волнуйтесь, – тихо говорю, глядя на Макара. – Тор знает, что его может уложить только алкоголь…

Парень сразу замолкает и делает отстранённое лицо. Они и правда втроём не смогли утихомирить гостя. А значит, грош цена им как охранникам.

Глава 10.

Торецкий

Просыпаюсь утром и не могу понять, где нахожусь. Незнакомый потолок со встроенными светильниками, бежевые обои с орнаментом, места мало. Похоже на гостиничный номер.

Я что, вчера накидался, снял шлюху и поехал яйца катать в отель?!

Но память, подлая с…а, вспышками боли подкидывает картинки прошлого вечера: драка в холле с охранниками, переписка с сопливыми признаниями в любви какого-то долбоящера, фотография Киры с мужиком…

Кира!!!

С…а!

Из-за неё я просрал игру и сейчас валяюсь в чужой койке!

Поворачиваю голову и вижу знакомый затылок: моя жена лежит рядом.

Протягиваю руку и осторожно трогаю за плечо: кажется, живая и тёплая.

А ведь вполне мог вчера грохнуть за такие-то дела…

Сонная Кира после моего прикосновения поворачивается и смотрит на меня мутными глазами.

Хриплый ото сна и недовольный голос прилетает в прямо лобешник:

– Торецкий, что за цирк ты вчера устроил? Из команды выперли, решил клоуном заделаться?

– И тебе доброе утро, неверная жена! – психанув, откидываю одеяло и с трудом сажусь на кровати.

В башке звенит чугунный колокол, во рту как мартовские коты насрали, адская боль похмелья стучит в висках.

Обхватываю кумпол руками и прошу:

– Дай таблетку, счас сдохну!

Слышу, как Кира встаёт, идёт к сумке, шуршит блистером. Подносит мне обезбол на ладони и стакан воды:

– Выпей, минут через двадцать полегче станет, потом и поговорим.

Закидываю колесо в рот, запиваю водой, и жестом прошу налить ещё.

Кира стоит в халате, уперев руки в бока:

– А ты не обнаглел, Торецкий? Так-то я тебе не прислуга. Поднимай свою задницу и топай к молодой жене!

– Кир, не начинай, а… – вырывается из меня стон.

Вот что за с…и эти бабы?!

Видит же, что мужику плохо, подыхает. Нет, надо сделать так, чтобы ещё сильнее мучился! Добавить страдашек, твою мать!

– Ладно, воскресай, – милостиво разрешает откинуться обратно на подушку и закрыть глаза. – Я пока завтрак закажу.

Она звонит на ресепшен и делает заказ, а я прямо чувствую, как боль отступает. Молотки теряют вес, удары становятся всё слабее, и наконец-то голова начинает хоть немного соображать.

Дожидаюсь, пока Кира вернётся из душа, и занимаю ванную комнату. Блаженные струи холодной воды приводят в чувство.

Нам реально надо поговорить, желательно так, чтобы не убить друг друга.

Сердце в груди болит, ревность рвёт плоть своими острыми клыками, но я обещаю себе держаться. Ни орать, ни материться, ни махать кулаками, а просто говорить.

Хрен знает, получится или нет. Ведь одна мысль об измене Киры выворачивает меня наизнанку и превращает в комок разорванных нервов, сплошную рану, адский огонь.

Когда выхожу, на столе уже накрыт континентальный завтрак. Кира намазывает круассан маслом и смотрит с подозрением. Пытается прочитать, что у меня на уме.

– Садись. Ешь, – пододвигает большую кружку кофе, накидывает на тост сырной и мясной нарезки, на второй укладывает несколько слайсов сёмги.

– Какая-то ты, мать, подозрительно добрая. Ничего не хочешь мне рассказать? – стебусь без удовольствия.

Предчувствие очередной катастрофы шевелит волосы на затылке и колет левую пятку.

В полотенце на бёдрах сажусь на стул и придвигаю к себе еду. Тошнит, но надо пожрать, иначе желудок до обеда не даст жить спокойно.

Жена смотрит на меня каким-то новым взглядом. Пока не понял, что в нём.

Жалость? Недоумение? Эмпирический интерес, как она с таким придурком прожила десять лет?

Не смотрю в её сторону, молча поглощаю еду. Но Кира и не думает давать мне спокойно позавтракать:

– Прости, Макар, но тебя развели, как лоха. Сейчас ты поешь, соберёшься, возьмёшь телефон, и мы поедем в редакцию к нашему сисадмину. Он парень толковый и быстро вычислит того, кто слил тебе фейк.

Кусок встаёт в горле комом, кажется, что вместе с кашлем эвакуируются лёгкие. Не могу ни проглотить, ни выплюнуть.

Добрая женщина встаёт и со всего маху ударяет меня кулаком по спине. Круассан летит в стену, а я подскакиваю с места резкой от боли.

С…а!!!

Ну какая же тяжёлая у неё рука!

Ещё вопрос, кто сегодня кого отмудохает. Похоже, наносить увечья буду не я…

В номере в одно мгновение становится душно. Кира дышит прерывисто, хрипло, зло. Стоит напротив, чуть покачиваясь, со сжатыми кулаками.

– Ты серьёзно, Кира? – говорю, почти шепчу. – Ты правда думаешь, что я в это поверю? Скрины, фотки, вся эта хрень – они липа, да?

Она дёргает щекой, до сих пор красный после удара глаз горит инфернальным огнём.

– Не думаю, я знаю – это фейк.

– Фейк?! – я ржу. Горько. Резко. Почти по больному. – Ты, наверное, уже позвонила своему айтишнику, да? Сказала, что его «экспертное мнение» должно быть на сто процентов в твою пользу?

– Что ты несёшь, Торецкий?! – Кира срывается. –Ты меня в чём сейчас обвиняешь, а? В сговоре? В подделке улик? Или в том, что у тебя паранойя, потому что ты сам тонешь в дерьме?!

Я отшатываюсь. Её слова режут по живому. Чёрт!

– Если бы я хотела изменить, я бы просто ушла, Макар. Без скандалов. Без вранья. Ушла и забыла тебя. Ты меня знаешь.

Знаю. Именно поэтому и гружусь. Потому что ни на чём подобном её раньше не ловил. А тут всё так... грязно. Так не по ней.

– А может, ты всё-таки врёшь?! Врала мне всё это время. Ты же... ты в последнее время всегда холодная, чёрт тебя подери! Как лёд. Но это горячий лёд, да? Таящий от чужих рук.

Она ударяет меня взглядом. Как жёсткая пощёчина, оставив красный отпечаток на морде. Стыда или гнева…

– Я врала? А ты? – голос глухой, доносится как из-под толщи воды. – Два года, Макар. Два, мать твою, года, а может, и больше, ты жил на два дома. Делал вид, что мы пытаемся стать родителями. Пока та, другая, подмахивала тебе на гостиничных простынях. Зато я у тебя лживая, да?

Глава 11.

Торецкий

Выхожу из машины и жмурюсь от полуденного солнца – слишком светло для моего помятого состояния. В голове пусто, но не от лёгкости бытия.

Скорее, как после бури: всё разбросано, перевёрнуто, но затихло. Тишина перед новой грозой. В руках спортивная сумка, плечо ноет, а горло – как наждачкой тёртое. Пью из бутылки большими глотками, как будто воды во вселенной больше не осталось.

Раздевалка встречает запахом пота, старой формы и дешёвого дезика, который не маскирует, а подчёркивает. Сажусь на скамью, морщусь, закрываю глаза. Мучает сушняк, башка будто из бетона, но хотя бы не болит. Победа? Хрен его знает.

Цапин вваливается бодро, как будто не он вчера нас до смерти гонял. Сканирует меня взглядом. Глаза у него, как рентген. Жвачка во рту лениво болтается, но запах перегара я ей не перебью, как бы ни старался.

– Торецкий, – тянет с издёвкой, – ты окончательно решил похерить свою спортивную карьеру? Место курьера уже присмотрел или в цирк на льду подашься?

– Да задолбали вы с этим цирком! – шиплю, натягивая форму. – Сговорились, что ли?

– У тебя был весомый повод, чтобы нажраться? – бровь у Цапина ползёт вверх.

– Был. Личный.

– Какой, если не секрет? Тебя в НХЛ позвали или с парнями из «Ракеты» их выход в полуфинал отмечал?

– Всё, Алексеич, хватит! – отрезаю. – Раскаиваюсь. Осознал. Исправлюсь.

Он фыркает:

– Не уверен, что можно исправить то, во что ты превратил свою жизнь. Так что, Макар, кто? Жена или любовница? С кем останешься?

– Ни с кем. Пока один. А там... время покажет.

Он хмыкает:

– Ну смотри, парень. Если и дальше твоими поступками будет управлять твой член, ничем хорошим это не закончится.

Выдыхаю. Как же он, мать его, достал! Мозгоправ хренов!

Но показывать слабость – хрен там. Натягиваю налокотники, беру клюшку и выскакиваю на лёд.

Как бешеный бык.

Разминка. Круги. Парни шарахаются, кто-то матерится. Сердце колотится, как будто не играл сто лет. В голове стучит одна мысль: «Пошло оно всё на хрен!»

Отрабатываем броски по воротам. Каждый удар – как плеть. Как будто клюшка – это молот, а шайба – моя злость, разочарование и вся эта чертова каша внутри.

С треском врезаю шайбу в шлем Лаврика. Он успевает среагировать, но видно, что не ожидал. Я, если честно, тоже. Желание выбить ему зубы слишком отчётливое. Сидит в подкорке и требует реализации.

Алексеич хмурится, молчит, но взгляд, как холодная вода на лицо. Меняю тактику. Играю, как в лучшие дни. Шайба слушается, предугадываю движения Лаврова, впечатываю в ворота голы один за другим.

Вижу, как уголки губ Цапина дёргаются вверх. Ему нравится то, что видит.

Тренировка заканчивается. Мастерство не пропьёшь, как говорится.

В дУше пар валит от горячей воды, тело ноет, но внутри будто немного полегчало. Как будто чуть-чуть отмолил грехи.

Перекидываемся с пацанами парой слов. Лаврик исчезает незаметно, и это уже подозрительно.

Вываливаюсь в холл – и вот она, картина маслом: Карина в юбке, которую больше можно назвать поясом, и ботфортах, от которых у любого мужика глаза на лоб полезут, стоит и болтает с Лавровым. И этот «бессмертный горец сушит зубы» с моей бабой.

Кровь закипает моментально, внутри жжёт напалм, я иду к ним.

– Подвинься. А лучше вали отсюда, место занято, – рыкнув, толкаю Лаврика плечом.

Он ухмыляется, но глаза злые.

– Ты уж определись, Тор, где твое место – рядом с Кариной или Кирой? Если с женой, то смотри, не прохлопай, пока доктор её не увёл.

Доктор?.. Что за доктор нахрен?

Опускаю сумку на пол, уже готов вмазать этому клоуну по полной, но Карина резво врывается в зону боевых действий:

– Так это правда? Ты с Кирой ночевал в отеле?!

– Чё за бред? – отскакиваю на полшага. – С чего ты взяла?

– Вас видели утром. Вышли вместе из «Московских историй», сели в её тачку и уехали.

– Да твою же мать!.. – выдыхаю. – Не город, а деревня. Чихни в одном районе – в другом уже цветы принесут на похороны.

Лавров уходит, и я ору ему вдогонку:

– Эй, что за доктор? Откуда инфа?

Он разворачивается, не останавливаясь:

– Номера машины пробил. Пользуйся, пока я добрый!

Доктор...

Сука! Вот это поворот. Если он реально крутится возле Киры...

Кулаки сжимаются сами.

Лавров, конечно, козёл, но инфги у него есть и к Кире он давно неровно дышит. Видел, как смотрел на неё на мероприятиях. Потому и грызёмся.

А Кира... Что, если она тоже играет со мной в какую-то свою игру?

Или просто... решила от меня уйти?

К чёрту, не сейчас!

Сейчас – не думать.

Сейчас – найти этого эскулапа и вежливо, но с закрепляющим болевым приёмом, объяснить, что с женщинами Торецкого лучше не шутить, не контактировать, не облизываться.

Особенно с его женой.

Доктор, значит...

Ну держись, голубчик.

Коронный удар в челюсть тебе обеспечен.

Через трубочку хавать будешь, козёл...

Сентябрь, как обычно, не может определиться – то ли ещё лето, то ли уже осень.

На асфальте валяются жёлтые листья, прохладный ветер хлещет лицо, а я, как идиот, еду обедать с Кариной.

В машине тихо, слишком тихо. Слышу только, как ногти Карины цокают по экрану телефона. Периодически она демонстративно вздыхает и прожигает меня взглядом.

– Ты можешь хотя бы сделать вид, что тебе приятно проводить со мной время? – выстреливает претензией.

– Карин, я только с тренировки. Устал, – пытаюсь не ввязаться в ссору. Пока. – Не начинай, ладно?

– Не начинай?! Это я не должна начинать?! А кто вчера зажигал с Кирой до самого утра, а?

Глубокий вдох. Выдох. Сжимаю руль.

– Мы не «зажигали». Мы разговаривали.

– В отеле. Ночью. Разговаривали. Очень оригинально, Макар!

Сжимает губы, как будто ещё слово, и швырнёт мне в голову сумкой. Или вцепится в лицо своими острыми когтями.

Глава 12.

Кира

Телефон звонит неожиданно. Я вздрагиваю в тишине номера, в котором я прячусь уже вторую неделю. Выдыхаю с облегчением, когда вижу, чей это звонок.

Наталья, моя квартиросъемщица. Тело живёт в постоянном ожидании новых дурных новостей, и я понимаю, что надо как-то расслабиться. В моём положении постоянно нервничать опасно.

Отвечаю быстро, голос у меня привычно холоден:

– Да, слушаю.

– Кира Михайловна? Это Наталья Александровна. Мы нашли жильё и уже освободили вашу квартиру. Хотели бы пересчитать сумму за аренду – мы съехали раньше. И, конечно, передать вам ключи. Когда сможете их забрать?

На секунду замираю. Сердце сбивается с ритма, как на последних секундах хоккейного матча. Словно не верю услышанному, но через миг эмоции накрывают с головой: я возвращаюсь. Домой.

– Буду в течение часа, – обещаю, чувствуя, как губы предательски дрожат.

Собираюсь стремительно. Лёгкий макияж, пальто, ключи, кошелёк, сумка – всё в руках. Отель, ставший временным убежищем, оставляю без сожаления. Пусть новые разбитые души обретут в «Московских историях» временный приют. Или счастливые. Кому как повезёт...

Сажусь за руль и лечу сквозь утренний туман питерского утра. Машина послушна, я будто сама становлюсь дорогой, ведущей домой.

Мой старый дом встречает меня как родная мама: улыбчивыми подоконниками, подмигивающими на солнце окнами, распахнутой дверью подъезда.

На ветру шумит клён – тот самый, что растёт у скамейки столько же лет, сколько я себя помню. Он здесь был и в детстве, и в юности. Он стоял рядом, когда я уходила в новую жизнь, и сейчас здесь, встречает меня. Живой. Упрямый.

Взгляд скользит по знакомым окнам: балкон с пёстрым ковром, чужие занавески, но стены всё те же. Мой подъезд. Моя лестница. Мой дом.

Останавливаюсь на секунду, прикладываю ладонь к животу.

– Вот, малыш, здесь выросла я. А теперь здесь будешь расти ты, –вырываются сами собой слова, мягкие, как обещание.

Поднимаюсь по ступенькам легко. Квартиросъёмщики встречают меня у порога, передают ключи, ставят подпись в расписке и торопятся на работу. Мы быстро пересчитываем сумму, я возвращаю часть. Люди хорошие, с ними было легко общаться.

Закрываю за ними дверь и остаюсь одна. В своей квартире.

Чисто. Убрано. Всё на своих местах.

Но меня не отпускает мысль: нужно изменить это пространство. Не просто освежить, а перестроить под себя и своего малыша.

Хожу по комнатам и представляю, как всё изменится. Моя комната превратится в детскую. Здесь будет белая кроватка, мягкий коврик, комод под детские вещи. Я хочу наполнить эту комнату светом, безопасностью, теплом. Сама же переберусь в спальню родителей.

На кухне всё по-старому: деревянный гарнитур, тёплый, уютный, но ему пора на покой. Теперь, когда в доме появится ребёнок, всё должно быть современным, простым в уходе, без острых углов. Гигиена и комфорт – вот мои приоритеты. Значит, кухня будет новой.

Включаю холодильник. От него ещё исходит остаточный холод, он только разморозился. Иду покупать продукты в ближайший супермаркет.

Магазин через пару домов, за кассой знакомая женщина кивает головой, здороваясь. Я беру всё необходимое: молоко, хлеб, овощи, фрукты, куриное филе.

Завтра приём у Каримова. Наверняка, закроет больничный, а значит, я отправляюсь на работу. Уже слышу шорох новостной ленты и трели телефонных звонков в редакции. Как же я соскучилась по этому движу!

Получается, что переехать нужно сегодня. Причём не только из отеля. Нужно забрать вещи из квартиры Макара. И сделать это, пока его нет. Потому что если муж узнает, устроит скандал. Обязательно.

Он не отступится, я это чувствую каждой клеточкой.

Торецкий хочет усидеть на двух стульях. Всё ещё надеется, что у него получится. Не понимает, что это в принципе невозможно. А в моём случае –тем более. Упрямства мне, как и ему, не занимать...

Выгружаю пакеты, закидываю скоропортящиеся продукты в холодильник, обвожу глазами квартиру и отправляюсь в отель.

– Всё будет хорошо, – говорю малышу, садясь за руль. – Мы справимся. Всё у нас будет нормально.

Вот только одно обстоятельство грозит разрушить мои планы: встреча с Макаром...

Она неизбежна. И она произойдёт раньше, чем я успею морально подготовиться.

Тогда Тор, центральный форвард «Викингов Ладоги», превратится в торнадо.

И ураган обрушится не на чужое поле, а на мою жизнь...

Я захожу в квартиру и несколько секунд просто стою в тишине. Взгляд скользит по знакомым очертаниям, по мебели, которую мы выбирали вместе, по фото в рамках.

Стены пахнут воспоминаниями. Пахнут домом, который уже не мой дом.

Решительно подхожу к шкафу и начинаю собирать вещи. Одежду аккуратно складываю в одну сумку, обувь – в другую. Косметику отправляю в несессер, документы собираю в сумку от ноутбука.

Каждое движение отдаётся тупой болью в груди, но я не позволяю себе расклеиться. Не сейчас, ни в эту минуту. Мне нужно закончить до того, как вернётся муж, иначе будет скандал.

В комоде под кипой бумаг нахожу свадебный альбом. Пальцы замирают на глянцевой обложке. Сердце сжимается от боли, и дыхание останавливается.

Я сажусь на диван и начинаю листать страницы первого дня нашей семейной жизни.

Мы с Макаром сияющие, влюблённые. Он в смокинге, я в элегантном белом платье с открытыми плечами. Пожалуй, счастливее меня в тот день не было никого.

Я помню каждую минуту. Помню, как он целовал мои пальцы, как держал за руку, будто боялся отпустить. Нежно заправлял локон за ухо, невесомо целовал в висок и щекотал шею своим дыханием.

Чувствовала его руку на талии, на спине и замирала от восторга: этот высокий, сильный, мужественный и любящий мужчина – мой законный супруг!

Мы были одним целым. С полувзгляда, с полуслова понимали всё.

Мы обещали друг другу быть вместе до последнего часа. И я верила этим клятвам. Каждой клеточкой тела, каждой струной своей души.

Глава 13.

Торецкий

Допиваю бутылку виски. Даже не чувствую противного вкуса алкоголя, только жжёт горло, но я не останавливаюсь.

Знаю, что меня опять выбросит из этой реальности на несколько часов. Но мне уже похрен!

Всё внутри пылает, а мир рушится с грохотом. Сердце сжимается в груди от боли и ярости. От того, что изменила. От того, что бросила меня. Просто взяла и ушла, оставив меня с этим адом.

…! Это же Кира. Моя, с…ка, Кира!

Та, что смотрела в глаза, держала за руку, спала на моём плече. Та, что целовала под рёв трибун и вела за собой. Та, которую я держал на расстоянии вытянутой руки, чтобы не сгореть.

Теперь её нет!

Я реву, как зверь, и бью кулаком в стену. Один раз. Второй. Пока пальцы не взрываются болью, пока не слышу хруст.

Мебель летит: ломаю стул, бросив со всей силы на пол. Кофейный столик пинаю ногой. Из комода выдёргиваю ящики и сваливаю в кучу содержимое. Шкаф приоткрыт: удар с ноги – и дверца вдребезги.

У стены стоят собранные сумки с вещами. Сукина дочь даже их собирала, пока я играл! Пока я думал, что у нас будет шанс.

Потрошу их с особым рвением, как раненый волк. Вытаскиваю её вещи, раскидываю, разрываю. Блузки, платья, проклятые духи, которые пахнут ею. Задыхаюсь. Хватаю всё это барахло и волоку к балкону.

– Получай, Торецкая! – кричу в ночь, выбрасывая охапки тряпок вниз.

Пусть всё летит в чёртову бездну. Чтобы ни одной её вещи в квартире не осталось, ни одного напоминания об этой твари.

Она предала. Предала, как предают враги!

Гляжу вниз – её машины нет. Уехала. Как крыса сбежала в темноту, в ночь, оставив меня здесь, на обломках нашей жизни.

Фото. На комоде. В рамках. Счастливые, сияющие. Я в смокинге, она – в белом платье. Твою мать, как же мы тогда смеялись.

Хватаю рамки. Одну – в стену. Вторую – в пол. Третью – в телевизор. Экран идёт трещинами, пластик падает на пол и от него отлетают куски.

Не хочу ни одного напоминания об этой лживой с…ке в своём доме!

Стою в центре разгромленной квартиры. Как будто на ледовом поле один на пятаке, но сбрасывания нет, некому кинуть на лёд шайбу.

Да и смысла нет в игре, потому что я один.

Иду в ванную, раздеваюсь до пояса, смотрю на себя в зеркало. И там – она. Её имя на груди. Чёрные буквы под ключицей: Kira.

Беру станок. Режу.

Кожу. Кровь. Буквы.

Крик срывается с губ. Голос нечеловеческий. Матерюсь так, что стены дрожат.

Вода в раковине краснеет, кровь капает на плитку.

Я сдираю её имя с тела, как будто этого будет достаточно, чтобы вырвать из памяти.

Не помогает. Боль не уходит. Боль становится только реальней.

Смотрю на своё лицо в зеркале. На этого окровавленного, чужого зверя. Урода. Монстра.

Мои глаза красные, с набухшими сосудами. Зрачки затопили радужку, кулаки дрожат. Станок валяется у ног.

Падаю. Ноги больше не держат. Приближается момент, когда я исчезну из этой жизни.

На полу холодно. Кафель морозит спину, запах крови туманит мозг, виски в желудке бурлит.

Где-то в комнате звонит телефон. Надрывно, без пауз.

Мне кажется, это звон моей разбитой жизни.

Я не двигаюсь. В голове пусто.

Кира ушла. С…а!

Она ведь была моей стеной, моей чёртовой опорой, моим компасом в хаосе льда и славы.

А теперь её нет. А значит, веры тоже нет.

Я не верю больше никому. Даже себе.

Темнота накрывает, как чёрное полотнище, и меня засасывает в тёмную воронку безмолвия и безвременья…

Белый свет давит на веки. Голова гудит, будто по ней проехались коньками, а потом припудрили снегом. Глотка пересохла, во рту вкус крови и ржавчины. Тело ватное, в груди жжёт.

Я живой или сдох? Это преисподняя такая чистая?

С трудом поднимаю веки. Потолок белоснежный, матовый, стерильный. Рядом какой-то прибор гудит. В глазах двоится, а в ухе будто кто-то жужжит, назойливо и жалостливо.

– Мака-а-ар…

…! Карина! Узнаю голос. Сладкий, тягучий, с нотками тревоги и страха. Слишком громкий для такой тишины.

– Мака-а-арушка, ты очнулся? – она улыбается, сквозь слёзы, сжимая мою ладонь.

Чувствую прохладу её пальцев. У неё всегда руки и ноги ледяные.

С трудом поворачиваю голову. В висках звенит, на груди плотная повязка, в руку воткнута капельница. Зашит, перевязан, как после матча с «Авангардом», где мне врезали клюшкой в шею и ребро сломали. Только хуже.

– Где я? – сиплю. Голос хриплый, пропитый, как после ночного перепоя с командой.

– В больнице, – Карина гладит меня по руке. Осторожно, едва касаясь. – Ты… ты… Зачем ты это сделал, Макар?

Фокусирую взгляд. Её лицо бледное, в макияже, но раскраска не боевая. Возможно, не хватило времени тонну косметики наложить. Губы дрожат. Либо играет, либо действительно испугалась. Пока не разберу.

– Что… что случилось? – в горле першит. Хочется пить. Сушняк такой, будто меня выкрутили и отжали до последней капли, как постиранное бельё.

Карина качает головой:

– Ты что, ничего не помнишь?

Делаю вид, что накрыла амнезия. Смотрю на неё как баран на новые ворота.

Кариан начинает рассказывать:

– Тренер забил тревогу: ты не пришёл на тренировку. Он тебе звонил, Кире, никто не отвечал. Цапин нашёл мой номер. Позвонил мне. Сказал: «Съезди, проверь, жив ли он вообще?» Я и поехала. Долго стучала, звонила, а потом… – она делает паузу, театральную, с выдохом. – Потом открыла дверь своим ключом.

Копаюсь в памяти. Может, у меня и правда амнезия? Не помню, чтобы давал ей ключ от нашей с Кирой квартиры.

– Ключом? – спрашиваю.

Голова раскалывается. Где эти грёбаные эскулапы? Хоть бы обезбол вкололи!

– У тебя был ключ от моей квартиры? – уже громче устраиваю допрос.

– Ну… да. Я когда-то сделала дубликат. Не знаю, зачем. Просто… Ну, на всякий случай. Наверное, чувствовала, что пригодится.

Мне хочется заорать. Твою же мать! Или ударить кулаком по стене.

Глава 14.

Кира.

Вечер. За окном вкрадчиво оседает петербургский сумрак. Звонок. Номер высвечивается знакомый – Виталик.

– Кира Михайловна, добрый вечер! В общем, я там покопался, и кое-что нарыл. Аккаунт Ледяная Леди принадлежит Суземцевой Карине. У неё есть ещё одна страница в соцсетях – Королева Каро. Она… близко знакома с вашим мужем, постоянно постит фотки с Макаром Торецким, – так завуалировано наш деликатный гений сообщает, что меня пытается очернить любовница мужа.

– Понятно, – роняю усталым голосом. Примерно так я всё и предполагала. – Но не сама же она эту переписку сделала и фото смонтировала. У неё на это просто мозгов не хватит.

Виталик усмехается, и я чувствую гордость и триумф в его голосе:

– А тут всё интересно, – продолжает Виталик. – Помог ей непростой чел. Официально он работает IT-специалистом в аутсорсинговой компании, а неофициально взламывает криптокошельки.

Ник у него Leshiy, а в миру зовут Станислав Фёдорович Свиридов. И… Только не ругайтесь: я обнаружил у него на серваке запороленную папку с видеозаписями. Там Карина кувыркается в кровати со Свиридовым. Скрытая камера. Похоже, он шантажирует Суземцеву.

Меня обдаёт холодным потом. Сердце стучит где-то в горле. Я судорожно сжимаю трубку.

– Виталик, твою бабушку... Ты взломал комп прошаренного хакера?! Ты нормальный вообще?! Записал себя в ряды бессмертных?

Умный идиот усмехается:

– Да ладно, Кира Михайловна, там было совсем несложно, – начинает скромничать программист. – И я скачал ролик… На всякий случай… Вдруг вам пригодится? Если что, я могу вашему мужу кино переслать. Он не узнает, из какого источника. Или Суземцевой показать, чтобы хвост прижала?

Я замираю. В голове гудит. Вот он, соблазн: ударить грязно. Компромат у меня в руках. Но в кого я превращусь, если начну играть по таким правилам?

– Нет, Виталик. Я не собираюсь воевать за того, кто не стоит этой войны. Ты отдашь мне флешку и забудешь эту историю. Хорошо?

В голосе сталь, как на редакторской летучке.

Паршивец тянет:

– Ну, Ки-и-ира Миха-а-ална... А как же справедливость? «Зло должно быть наказано», – не вы ли мне говорили, когда мы прижимали Лодыгина, искали на него компромат? Того, что пытался снести историческое здание?

Я прикрываю глаза. Вот ведь жук. Всё-то он помнит. И знает мои уязвимые места.

– Давай я сама разберусь с личными врагами, окей? Если понадобится помощь, я знаю, кому позвонить.

Обиженный гений разочарованно тянет:

– Ла-адно. Флешку завтра отдам. И ещё спросить хотел: можно мне инфу по этому Лешему закинуть в управление по борьбе с киберпреступностью?

Плечи опускаются. Я выжата как после длинного интервью.

Боже, ну что ты будешь с ним делать? Когда-нибудь слава найдёт своего героя и боюсь, что это кибердитя не выдержит обрушившейся тяжести.

– Хорошо, отправляй. Но меня не впутывай, пожалуйста. Мне сейчас итак проблем хватает.

Мы прощаемся. Я долго стою у окна. Чай остыл, но я всё равно делаю глоток. На языке разливается вкус горечи.

Никак не могу решить: рассказывать Торецкому правду о Карине или нет?

Честно говоря, не вижу в этом смысла.

Они ведь стоят друг друга: два эгоиста, подростка, руководствующихся в принятии решений лишь своим ХОЧУ.

Может, оставить всё как есть? Если меня не тронут, то и я не буду вытаскивать на свет их грязное бельё.

И я почти примирилась с собой внутри. Не стала кормить яростью жажду мести, а выбрала не лезть в эту грязь, пока меня не трогают.

Но меня тронули.

Задели.

И сильно.

Так, что уже через три дня сеть облетел ролик скачущей на Свиридове Королевы Каро.

А по сути, просто шлюхи, торгующей своим телом ради материальной выгоды…

Проходит два дня. Тишина. Ни звонков, ни писем, ни сообщений.

Макара, как ветром сдуло. Его боевая подруга Карина будто испарилась. Даже Каримов после закрытия больничного не удосужился написать. Исчез с радаров, словно наше знакомство было ошибкой. Мужик вовремя спохватился, узнав про мою беременность.

Ну и ладно. Не очень-то и хотелось…

Я живу, как будто всё в порядке. Просыпаюсь, привожу себя в порядок, завтракаю, пью витамины, сдаю статьи в редакцию.

Захожу на Госуслуги и подаю заявление на развод. Пара кликов без сцен и истерик. Без споров и делёжки: квартира у меня есть, детей у нас с Макаром нет.

Во всяком случае, он не знает, что я беременна от него. Значит, всё должно пройти быстро.

Но я не радуюсь. Не тороплюсь мысленно пить шампанское или сжигать свадебные фото. Потому что в голове сидит знакомое мерзкое чувство – это затишье перед бурей. Буря знает, когда ударить. И всегда бьёт в спину.

На третий день утро встречает меня кричащим заголовком в скандальном телеграм-канале:

«Макар Торецкий больше не может играть. Его выбила из седла личная драма».

Фотографии. Крупным планом – выброшенные под балкон разбитые рамки с нашими фото, косметика, тряпьё, явно мои вещи. Кто-то специально позаботился, чтобы вид был драматичным.

Текст:

«Из проверенных источников каналу стало известно, что от Макара ушла жена – известная журналистка Кира Торецкая. Перед тем как Тор попал в больницу, между супругами произошла крупная ссора. Сейчас Макар находится в хирургическом отделении стационара, но на днях его должны выписать.

Кто нанёс центральному форварду «Викингов Ладоги» физические увечья? Не та ли, что стала причиной сердечной раны и психологической травмы?

Кира Торецкая, фанаты хоккеиста, мы хотели бы услышать ответ!»

Я клацаю мышкой, торопливо закрываю вкладку. Но оно уже залезло под кожу. Оно уже там сидит и портит мне кровь.

Злость, страх, обида, негодование – ядовитый гормональный коктейль отравляет нас с малышом.

Через пару часов меня вызывает главный – Борис Ефимович Ларин. Пятьдесят лет, высокий, худой, натянутый как тетива. Глаза стальные. Мужчина, который не тратит слов попусту, потому что знает им цену.