Измени мне, пожалуйста

1

«Ваш муж вам изменяет! Со мной!! Отпустите его, пожалуйста!!!»

Прочитав прилетевшее сообщение, я силюсь припомнить: это какая по счету кандидатка на мое место? Пятая или шестая? Пожалуй, седьмая. За десять лет брака конкуренток не так уж и много. Особенно учитывая, что мой муж не только хорош собой, но и хорошо зарабатывает.

Надо признать, что у этой перед предыдущими есть преимущество – она знакома со знаками препинания. Но перебарщивает с экспрессией. Вот эти восклицательные знаки по нарастающей что, по ее логике, должны сделать?

Первый – шокировать меня. Следующие два – довести до полуобморочного состояния. А три заключительных – заставить сложить чемоданы, бросить в сердцах ключи в прихожей и бежать без оглядки?

Так я понятия не имею, где у нас чемоданы – все равно пришлось бы дождаться мужа, чтобы спросить. А разбрасываться ключами от своей же квартиры еще большая глупость, чем уйти «в закат» по просьбе какого-то анонима.

Словом, опять дорогуша не подготовилась.

Я смахиваю сообщение с экрана и с куда большим интересом продолжаю следить за аукционом.

– Лот номер шесть! – объявляет ведущий. – Дамы и господа, перед вами старинная поющая чаша Джамбати. По преданию – именно ею до конца своих дней пользовался ученик Далай-ламы для своих медитаций. А еще эта чаша – отличный помощник не только в занятиях йогой, но и в звуковой терапии! Начальная цена – всего сто евро! Итак, кто хочет купить?

Я бросаю взгляд на участников аукциона. А поклонников йоги не так много – только один мужчина поднимает табличку с номером «1». Хотя, глядя на его фигуру, я бы предположила, что ему ближе бокс или единоборства.

– Помимо прочего, – продолжает ведущий, несколько разочарованный активностью, – эта чаша помогает в очищении пространства от негативной энергии!

Хм, даже так? Может, поставить ее в кабинете у мужа? Скажу, чтобы раз в месяц водил по ней палочкой. Ему это труда не составит, а меня избавит от таких сообщений.

Я поднимаю табличку, и лицо ведущего мгновенно светлеет, а его галстук-бабочка бодро подскакивает, словно обретая крылышки.

– Участник под номером два! – торжествует он, улыбаясь мне. – Итак, сто пятьдесят евро, господа, и, конечно же, прекрасные дамы! Всего сто пятьдесят евро и эта чудесная чаша может стать вашей! Добавлю – здесь сплав из семи металлов, каждый из которых символизирует планету! Диаметр – аж двадцать сантиметров!

– Оу… Двадцать сантиметров – это очень приятный размер, – вдруг заинтересованно роняет дама в шляпке рядом со мной, которая половину аукциона мило продремала. Она уже почти взмахивает табличкой, но потом всматривается в лот и разочарованно вздыхает: – А… что это такое плоское и невзрачное? Простите, я думала, мы уже дошли до древнего магического амулета Шива-лингам. Его еще не было?

– Нет… – ведущий мастерски давит вздох сожаления. – Придется еще немного по… подождать, милая леди.

Моя соседка с улыбкой кивает и вновь натягивает шляпку чуть ниже, правильно поняв «оговорку» ведущего. Поспать – так поспать.

– Ну что ж, вернемся к нашему чудесному лоту! – голос ведущего звучит преувеличенно радостно, чтобы остальные участники не последовали примеру дамы в шляпке. – Хочу сообщить вам о приятном бонусе, который вы получите, приобретя эту чашу. Табу нет. Вы можете очищать пространство рядом с собой хоть каждый день! Хоть каждую минуту! Вы можете себе это представить?

Если кто-то и представляет себе это, то вяло – вверх снова поднимается только одна табличка. Да и то это смелая заявка. Если и правда начать каждую минуту стучать по чаше монаха, придется забросить остальные дела, и, как следствие, точно забыть про любые аукционы.

– Двести евро! Участник под номером один предлагает двести евро за эту магическую вещь! Послушайте звук… Если вы не поспешите, наслаждаться им сможет только участник под номером один!

«Он счастлив со мной, – снова приходит сообщение. – Разве вы не хотите, чтобы он был счастлив? Мы с ним оба счастливы!!!»

Ведущий делает долгую паузу и поднимает деревянную палочку над чашей. Он так старательно нагнетает, что дама в шляпке, уже не скрываясь, громко зевает, а я от скуки пишу сообщение, хотя и не думала отвечать:

«Поздравляю! Это редкая удача. Но если вы уже счастливы, какая разница – отпущу я его или нет? Счастье – такая хрупкая вещь, что лучше ничего не менять.»

Наконец ведущий касается бронзы и по залу расходится низкий, вибрирующий тон, будто кто-то погладил пространство изнутри. Все застывают, а я разочарованно вздыхаю. Нет, на этот колокол Роман в своем кабинете не согласится. Скажет, что у него не часовня. Если верить сегодняшней анонимке – далеко не часовня.

Я уже думаю бросить борьбу, когда ведущий, вдохновившись хоть какой-то реакцией зрителей, радостно продолжает:

– Этот тон помогает очистить не только пространство, но и мысли! Не верите – проверьте на начальнике!

Начальника у меня нет – повезло. Но почему бы не послать это чудо бедной девушке, которая забрасывает меня сообщениями? Я резко поднимаю табличку.

– Ох, я уже вижу, вижу, что номеру два эта чаша просто необходима! – ликует ведущий. – Скажите, у вас строгий начальник? Настолько строгий, что вы готовы вложить в него двести пятьдесят евро?

2

– Женщина не должна так много работать! – категорично заявляет Славик, мой массажист.

– Вот что значит – человек занят любимым делом! – восхищаюсь я. – Даже не заметил, что я появилась в салоне только после двух часов дня!

Девчонки-стилисты весело смеются и давятся чаем. А Славик невозмутимо продолжает:

– Все я замечаю, Елизавета Матвеевна. И то, что вы подолгу засиживаетесь. И то, что салон идет в гору. Да и про второй салон… что там все тоже более чем хорошо, я в курсе. И то, что от усталости у вас прорезаются морщинки на лбу, я, к сожалению, тоже заметил! Вам бы ко мне на массаж…

– Некогда тебе отвлекаться, – отмахиваюсь. – У тебя запись на месяцы вперед. На чаепитие еле вырвала.

Он тут же отодвигает от себя большую чашку с чаем и с готовностью объявляет:

– Я давно хотел устроить разгрузочный день!

Это так мило, что я не могу сдержать улыбку. У него даже лысина поблескивает, как будто подмигивает мне, мол, соглашайся, мы справимся, до вечера точно продержимся!

– Ешь, ешь, – я двигаю чашку обратно к нему. Еще и блинчики, которые я захватила в ресторане, тоже ставлю поближе. – Успеем еще. Ты же сам сказал, что морщинки только прорезаются.

Он недовольно вздыхает, но раз я не приняла его голодовку, принимается за еду. Другие мастера пока заняты с клиентами, так что их порции мы предусмотрительно отложили сразу. А здесь уж кто первый.

Правда, Славик – джентльмен. Не спешит, чтобы девчонкам досталось побольше. Ну или просто он более рьяно, чем они, следит за фигурой.

В любом случае, никто не внакладе и вообще коллектив у нас замечательный. Да, мне не сразу удалось такой подобрать, были и промахи, но сейчас в «Апельсине» идеальная атмосфера и талантливые мастера. В «Манго» пока есть небольшие проблемы, но я их решу.

И пусть Славик временами ворчит, мне нравится мое дело. Два салона красоты, очереди к моим мастерам – о таком я когда-то могла только мечтать. И сбылось. Правда, пришлось потрудиться.

Жаль, что не все мечты могут сбыться, даже если ты очень стараешься…

– Елизавета Матвеевна, у вас все хорошо? – выдергивает меня из размышлений голос Славика.

– А что, морщинки стали вдруг больше?

Девчонки весело переглядываются, а он смотрит долго и пристально. И совершенно серьезно. На секунду даже кажется, что он пытается прочесть мои мысли, но вряд ли он так далеко зашел в своих практиках. Кстати, о них…

Потянувшись к столу, я достаю из верхнего ящика несколько камушков, которые купила на аукционе по смехотворной цене.

– Выбирайте, – предлагаю, протягивая ладонь.

– Ой, голубой! Люблю голубой! Это мой! – тут же счастливо верещит Марина, одна из мастеров.

– Розовый! – восхищается Алина, выбирая камень этого цвета.

– Золотистый! – озвучивает свой выбор Инесса.

Славик только добродушно улыбается, наблюдая за ними. Поскольку интереса к камням он не проявляет, я отдаю и все остальные, чтобы их раздали девчонкам в зале.

Мастера тут же убегают с подарками и пустыми чашками – хвастаться! Это никак нельзя отложить!

– А это тебе, – говорю я Славику, когда он поднимается.

И достаю из ящика стола небольшую коробочку.

Он принимает ее без особой охоты и без малейших эмоций. А когда открывает…

Это тоже камни. Не особо красивые, невзрачные. Девчонки бы их точно не оценили. Но Славику этот набор приходится по душе. Это сразу заметно. Его брови ползут вверх, рот слегка приоткрывается, а рука нерешительно застывает над коробкой.

– Натуральные… необработанные… – бормочет он, смущенно поглаживая лысую голову. – И старые-старые… как обувь моего прадеда, в которой он прошел все самые высокие горы, а потом передал ее моему деду.

– Да. Примерно так и сказали, – припоминаю я слова ведущего на аукционе про эру динозавров. – Ничего страшного, что придется смахнуть с них пыль?

Славик кивает и бережно прижимает коробку к себе.

– Думаю, они мне это простят… – говорит он благоговейно. – Мы с ними договоримся… Спасибо, Елизавета Матвеевна!

– Да пустяки. Все для блага салона!

Он хитро улыбается, понимая, что я не хочу слышать долгих благодарностей и просто кивает. А на выходе из моего кабинета оборачивается:

– Массаж, Елизавета Матвеевна… в любое время… и лучше пораньше.

Он уходит, а я задумываюсь: может, и правда пора пройти курс? Еще и эти навязчивые эсэмэски, намекающие на то, что у моего мужа роман… Вдруг со стороны я выгляжу настолько печально, что кто-то решил, будто я легко поведусь на это вранье?

Встав из-за стола, я прикрываю дверь плотнее и бросаю взгляд в большое зеркало на стене.

Да нет, все в порядке.

Решив, что нужно посмотреть на себя дольше и беспристрастно, подхожу ближе. Ну не знаю…

Если бы в двадцать мне сказали, что в тридцать пять я буду выглядеть так, как сейчас, я бы прыгала до потолка. Седины еще нет, и не потому, что волосы окрашены. Мы с мастером иногда просто чуть играем с оттенком, а так у меня и свои хорошего шоколадного цвета. Длинные и, тьфу-тьфу, не линяют.

3

– Я знала, что смогу тебя соблазнить, – говорю я, услышав шаги за спиной.

Роман не отвечает, и я оборачиваюсь.

Он стоит, прислонившись к косяку. Темные волосы еще влажные после душа, на виске блестит капля, медленно сползающая по коже к шее.

Он сейчас только в свободных штанах, и капли воды неторопливо стекают по оголенному торсу, по очертаниям пресса, к поясу.

– Хорошо, что ты заглянул, – улыбаюсь я и многозначительно играю бровями.

Он усмехается, выдвигает стул и садится за стол. На еду – беглый, незаинтересованный взгляд, хотя там его любимое блюдо – телячьи щеки в красном вине с картофельным пюре и соусом демиглас.

Воздух между нами густой, теплый – то ли от аромата вина, то ли потому, что его кожа пахнет чем-то родным, чуть терпким.

– Дай угадаю: мой салат тебя больше интересует? – спрашиваю, заметив его пристальный взгляд на себе.

Он мягко улыбается:

– Снова не угадала. Больше всего меня интересуешь ты.

Я окончательно отбрасываю тревожные мысли, которые навязчиво лезли в голову, и невольно улыбаюсь. Эти же слова он сказал, когда мы впервые с ним познакомились. Вернее, когда я впервые к нему подошла. Так-то я знала и его имя, и его фамилию: все же мы в одной группе уже год проучились. Но мы не общались. У меня были свои интересы, свои друзья, а еще я усердно училась. В общем, все как у всех, приземленно. А он частенько прогуливал и увлекался парашютным спортом – это я случайно от кого-то услышала.

Иными словами, мы как две разные вселенные, у нас не было ничего общего. Мы вращались на разных орбитах.

А тогда заболела наша одногруппница, потом оказалось, что она беременна, и мы всей группой собрались и обсуждали, что ей купить и по сколько сложиться. А он – нет.

Сидел, молча смотрел в окно. Зачем только пришел – непонятно. Мог бы прогулять по привычке. Очевидно же, что ему плевать и на учебу, и на всех нас.

Ну я и вскипела. Подошла к нему и спросила: его хоть что-то в этой жизни интересует, кроме себя? А он посмотрел на меня и вдруг очень спокойно ответил: «Да. Больше всего меня интересуешь ты.»

Ответил при всех. Никого не смущаясь. Ему тогда от меня хорошенько досталось – пух и перья летели, пух и перья. Ничего. Не испугался. Вновь оперился. А спустя пару лет после института мы с ним поженились. Ну не отпускать же на волю такого смелого и пернатого. Тем более если единственное, что ему было важно – я. Пропадет ведь!

Приблизившись к мужу, кладу руки ему на плечи. Пальцы с удовольствием ощущают знакомое тепло и скрытую силу.

Он дышит медленно, безмятежно. Я долго смотрю в темные глаза. Просто смотрю и молчу.

Дышу его запахом. Дышу этим спокойствием и уверенностью. Наполняю легкие этим ощущением – «мы».

И усиливаю его – склоняюсь ниже и ловлю губами его поцелуй. Легкий, едва ощутимый, пробирающий до пальчиков ног.

– Не жалеешь? – спрашиваю, строго прищурившись.

– Ни разу.

Он произносит это тихо, но твердо. Наши лица в миллиметре друг от друга. Между нами почти не остается воздуха, и мы делимся дыханием. Все – лишь бы не прерывать этот момент.

– Тогда, чтобы и я не пожалела… – шепчу, касаясь своими губами его, – попроси свою любовницу сменить этот противный парфюм.

Его плечи тут же каменеют.

– О чем ты?

Он сжимает мою талию и, нахмурившись, чуть отстраняет меня. Взгляд – настороженный.

Я досадливо морщусь: ну вот, я все-таки все испортила. И в то же время мне становится смешно. Такая живая реакция, такие яркие молнии в темных глазах! Я взъерошиваю его волосы, с удовольствием пропускаю их через пальцы и поясняю:

– Твой пиджак… Его придется сдавать в химчистку – вряд ли запах с него когда-нибудь выветрится. У тебя новый секретарь? Карина вроде бы не отличалась таким дурновкусием.

– А, ты об этом? – Роман облегченно выдыхает, на лице мелькает слабая улыбка. – Да, Карина у меня уже не работает.

– Жаль. А почему? Вроде бы хорошая девочка.

– Ну… скажем так. Ее парфюм не нравился даже мне.

Улыбнувшись, я еще раз целую мужа и возвращаюсь к готовке салата. Так, что тут у нас?.. Добавлю, пожалуй, оливки.

– Проведи, пожалуйста, для новенькой инструктаж, – прошу я. – Я, конечно, все понимаю – от той зарплаты, которую ты платишь, так и хочется прыгнуть тебе при встрече на шею. Но пусть она будет немного посдержанней. Иначе за химчистку я попрошу вычитать из нее.

– Договорились, – соглашается быстро муж. – Исправлюсь.

– Ты-то здесь при чем? – усмехнувшись, пожимаю плечами. – Так, Ром, что еще добавить – твои предложения?

– Кинзу.

Я с сомнением смотрю на салат.

– Думаешь?

– Уверен. Так будет лучше.

– Забавно у нас получается, – замечаю я, добавив в салат кинзу. – Муж учит жену готовить. Жена учит мужа, как перед ней не спалиться. Видели бы нашу идиллию твои воздыхательницы – перестали бы мне строчить эсэмэски с разоблачением.

4

– Вы поссорились с Тоней? – спрашивает Роман.

– Нет, с чего бы?

Я пожимаю плечами и поправляю горловину белого свитера, который, кажется, немного сжимает шею.

Придирчиво осматриваю свое отражение в зеркале – может, я немного поправилась? Поздние ужины до добра не доводят, а я почти всю неделю так и питалась: было слишком много работы.

Да нет, в первую очередь отложилось бы на бедрах. Но не на шее же!

Замечаю взгляд мужа в зеркале и интересуюсь его мнением:

– Тебе не кажется, что я потолстела?

Его губы трогает мягкая улыбка. Взгляд медленно скользит по всему моему телу, от чего становится жарко, а свитер еще больше мешает.

– Нет. Ты, как всегда, выглядишь восхитительно.

– Ай, – машу расстроенно рукой. – Ты просто не объективен!

– Еще как, – соглашается он, не сводя с меня взгляда. – Еще как необъективен.

От его вкрадчивого тона по моей спине тут же бегут приятные мурашки.

Я отворачиваюсь от зеркала и подхожу к нему.

Он стоит у окна. Поза расслабленная, бедра упираются в широкий подоконник, а правая рука неспешно прокручивает массивный браслет часов на левом запястье. Черный свитер, черные джинсы – и все равно элегантный, как будто это дорогой костюм. Впрочем, он бы и в строительном комбинезоне выглядел сногсшибательно.

– Может, – я скольжу ладонями по его груди, – мне тоже немного поголодать? Воздержаться на недельку от ужинов? Хочу такую же силу воли. Хочу, как ты.

Он сжимает мои ладони. Крепко. До легкой боли. Но я не вырываюсь, потому что он сильнее их прижимает к себе. А мне так нравится. Нравится – когда близко. Нравится – когда почти неразрывно.

– Даже не думай, – предупреждает он меня строгим голосом. – Выбрось это из головы.

Голос резкий, непривычный. Он смотрит серьезно, почти хмуро. Во мне тут же пробуждается волна эмоций, но это не страх.

Это желание подразнить его. Желание спровоцировать. Желание, чтобы гроза, которую я вижу сейчас в его взгляде, метнула молнии в нас обоих. Вдвоем – можно дотла. По привычке. Я по этому очень соскучилась.

– Поняла меня?

– Не совсем, – выдыхаю тихо. – Попробуй меня убедить.

Его взгляд падает на мои губы. О, да, он отлично понимает намеки. Но почему-то медлит. Как будто сомневается, стоит ли поддаваться на мою уловку.

Губы пересыхают, их немного покалывает. Я их непроизвольно облизываю, и наконец он срывается.

Медленный, томительный поцелуй поначалу – и через секунду такой, от которого меня начинает штормить. Властный, поглощающий. Как будто гроза, которую я видела в его глазах секунды назад, решила перерасти в настоящую бурю. Ломая время. И окончательно стирая из памяти те мерзкие эсэмэски.

– Умеешь ты убеждать, – шепчу я, когда мы отстраняемся друг от друга, чтобы дать передышку.

Он усмехается уголком губ.

– Ты вышла за меня замуж, хотя запретила даже приближаться к себе. И только сейчас поняла?

Я утыкаюсь лбом в его грудь и тихонько смеюсь. Да, было такое. Мне нравился другой парень. Умный, утонченный, с которым у нас были общие интересы – мода, красота и искусство. Мы вместе ходили по выставкам и галереям, вместе мечтали хоть одним глазком взглянуть, как проходят настоящие аукционы по продаже шедевров. И, скорее всего, у нас бы сложилось.

Если бы мы не допустили ошибку.

В один из дней мы с ним долго гуляли, очень устали и заглянули в ближайшее кафе. Я не сразу заметила Романа – он сидел за дальним столом со своими приятелями. Вернее, вообще его не заметила, просто почувствовала взгляд. Дежурно улыбнулась, отвернулась и все. Ну сидит – и сидит, мне-то что?

У них за столиком было громко. А у нас интересно. Так интересно, что в один из моментов мой кавалер, увлеченный беседой, взял меня за руку. Первый серьезный жест от него. Я смутилась и растерялась.

И вообще не поняла, с чего вдруг я подскочила со стула. Нет, конечно, я была под впечатлением, но не настолько же!

Пока не осознала, что меня попросту подняли под мышки. И пока не увидела напротив жесткое лицо Романа и не услышала его злое шипение:

– Ты ошиблась столиком, Аверина. Но так и быть, я дам тебе шанс извиниться.

После чего он взял и поцеловал меня. Прямо при моем кавалере. Тот, впрочем, ни на чем не настаивал, посмотрел на конкурента и быстро слинял, пробормотав, что его любимая галерея вот-вот закрывается.

Так что Роман получил от меня не только за поцелуй, не только за стыд, который меня разъедал, но еще и за это.

– Никогда, – прошипела я, тыкая в его стальную грудь пальцем и мечтая ее проткнуть. – Никогда больше не смей приближаться ко мне!

– Черта с два! – получила обескураживающий ответ.

В общем, зайти в то кафе было самым правильным, что я тогда могла сделать… И гулкий стук его сердца под моими ладонями лишний раз в этом меня убеждает…

– Может, мы никуда не поедем? – спрашиваю мужа. – Останемся дома? В кои-то веки вдвоем…

5

– Уехать? – зачем-то переспрашиваю я, хотя прекрасно расслышала с первого раза. – Прямо сейчас?

Тоня деликатно оставляет нас двоих под предлогом взять еще овощей из холодильника. Хотя кому нужна добавка, если один из нас уже уезжает? Мы столько никогда не съедим.

Я почему-то смотрю на мангал, где дымятся шашлыки. Тоже странно: я есть совсем не хочу.

Наверное, опасаюсь смотреть на Романа. Боюсь увидеть что-то такое в его глазах, что разрушит нас. Что-то, что подтвердит – он уезжает к ней – к той, которая полюбила со мной переписку.

– Ну что ты так волнуешься? – Роман присаживается предо мной на корточки и сжимает мои ладони в своих.

Это он хорошо, это он вовремя, потому что я понимаю, что у меня мерзнут руки. Он это тоже чувствует: сжимает их сильнее и дует. Отогревает меня. Так, что я снова могу спокойно дышать и смотреть на него.

Теплый взгляд.

А за ним – ничего. Ни единого намека на то, что мне есть чего опасаться.

– Все хорошо, – он говорит со мной мягко, как с ребенком, которому приснился плохой сон. – Все будет хорошо. Просто мне нужно уехать.

– Это по работе?

Он улыбается.

– Ну а что еще меня могло бы от тебя оторвать?

Я облегченно выдыхаю. Но отпускать его так не хочется, что я перехватываю его ладони своими – пусть думает, что мне еще холодно.

– Может, мне поехать с тобой?

Он смеется.

– Ну а что? Если твои работники так плохо справляются, что ты вынужден срываться в свой выходной, я буду тебе помогать!

Он с улыбкой смотрит на мои губы и качает головой.

– Ты будешь меня отвлекать. К тому же, шашлыки выдались очень вкусными – что я, зря, что ли, старался?

– Убедительно, – соглашаюсь я. – А это точно не может никак подождать? Просто ты сам говорил: неудобно, нас пригласили друзья, оставим отказ на случай потяжелее.

Он отводит взгляд в сторону. Видно, ему и самому не очень-то хочется ехать. И еще меньше – отказывать мне. И я чувствую сожаление в его голосе, когда он отвечает:

– Это как раз такой случай.

Я начинаю злиться на его коллектив. Но, конечно, оставляю свое мнение о нем при себе. Это бизнес Романа, это он его выстраивал и собирал команду. Ему не понравится критика. Так что единственное, что я могу сделать – взять свои эмоции под контроль.

– Хорошо, – соглашаюсь. – Одну минуту!

Высвободив руки, я мчусь к мангалу. На ходу оборачиваюсь и проверяю: сбежал или нет?

Нет, ждет меня. Легкая недоуменная улыбка – наверное, думает, что я тороплюсь продегустировать при нем, раз он так расхваливал.

– Артур, мне нужно что-то, во что положить шашлыки для Романа, – прошу мужа Тони.

– Момент!

Чем он мне нравится – никаких лишних вопросов. И всегда находит выход из положения.

Так было с Тоней, которая не восприняла их знакомство всерьез и замуж выходить за него не планировала. Так было с работой, когда он долго не мог устроиться в компании, которые хотел – взял и создал личный стартап. Это потом уже они с Тоней открыли свой ресторан, для души, так сказать. В качестве хобби.

Вот и сейчас он из ниоткуда выуживает контейнер для пищи и обнажает пару шампуров, чтобы его наполнить.

– А пахнет и правда безумно вкусно! – хвалю я искренне.

И под довольной улыбкой Артура мчусь обратно к мужу, который уже топчется у ворот.

– Вот, – вручаю ему контейнер. – Ты сам сказал, что очень старался. Так что будет справедливо, если ты тоже попробуешь!

– Мне попробовать первым? – ухмыляется он.

– Иди уже, – смеюсь я. – Я тебе доверяю.

Улыбка на его губах тут же тускнеет. Он долго смотрит в глаза и коротко роняет:

– Спасибо.

Всего одно слово. Но как будто тысячи скрытых слов в этих семи маленьких буквах. И десятки наших моментов из жизни:

– Я тебе доверяю, – говорю я, когда мы беремся за руки и я впервые вместе с ним прыгаю с парашютом.

– Я тебе доверяю, – говорит он, когда проспорил мне и расслабленно лег, чтобы получить свое наказание – полную депиляцию.

– Я тебе доверяю, – мои слова сквозь слезы, когда врачи один за одним твердят, что у меня не получится забеременеть, а Роман говорит, что они ошибаются.

– Я тебе доверяю, – его лукавая улыбка, когда я впервые после сдачи на права села за руль, а он на соседнее сиденье в качестве пассажира…

– Лиза! – выдергивает меня из воспоминаний голос подруги. – Иди сюда, хватит смущать наши ворота!

Улыбнувшись, возвращаюсь к подруге. И правда, что тут стоять? Роман уехал. Ну задумалась – с кем не бывает? Это все осень. Пора ностальгии.

– Чай свой пить будешь? – она кивает на чашку и заговорщически улыбается. – Я бы посоветовала пару минут потерпеть и выпить под шашлычок чего поинтересней.

6

– Тебе глазунью или омлет? – спрашиваю я, услышав за спиной тихие шаги мужа.

Обернуться.

Нужно обернуться и посмотреть на него…

Но я пока не могу.

Полночи смотрела, всматривалась в родные черты. Изучала маленькие морщинки у глаз – обычно их видно, только когда он улыбается. Но ночь была неспокойной и для него тоже. Он хмурился, как будто гнал от себя тревожные сны или мысли, вот и проявились эти морщинки.

Полночи смотрела на него, а сейчас не могу.

Мне нужна пара секунд, чтобы собраться с духом и увидеть его глаза. Слишком много совпадений – духи, губная помада, его срочный отъезд из дома друзей, тихий ночной разговор с невидимым для меня собеседником.

– По-моему, у меня нет выбора, – говорит он с улыбкой в голосе, а потом подходит ко мне и легонько накрывает мою руку, которой я активно орудую венчиком, взбивая яйца.

Я медленно выдыхаю.

Разворачиваюсь и будто прыгаю в бурный поток, устав бродить по туманному берегу и гадать: есть ли тут острые камни? Если они есть, я хочу знать. Как минимум, чтобы взять удобную обувь.

– Всегда есть выбор, Ром. Например, я могу сделать омлет только себе. А ты, например, можешь не дожидаться скандала и сказать прямо, кто тебе звонит по ночам.

Его взгляд на доли секунды прячется за ресницами. И я уже накручиваю себя до чертиков, когда он согласно кивает. А потом достает из кармана спортивных брюк свой телефон и передает его мне.

Мелькает смутное подозрение, что там не будет этого вызова. Так просто стереть. И списать все на то, что мне все это приснилось.

– Так-так-так, – бормочу я, силясь удержать улыбку, которая то и дело соскальзывает. – Кто у нас тут? Кому тут не спится?

Это я так себя успокаиваю, пока открываю звонки на его телефоне. А когда вижу время и имя вчерашнего абонента, улыбка все же слетает. Но это от удивления.

– Папа? Тебе звонил папа?!

– Прости, я передам своей любовнице, что очень сильно разочаровал тебя из-за ее лени.

– Погоди, а… Почему он так поздно звонил тебе?

– И папе передам, что у него теперь тайминг, – хмыкает Роман, наблюдая за моим изумлением.

– Погоди… а вот это «я уже все решил… не звони мне больше… я принял решение»… – припоминаю обрывки его разговора. – Это вы о чем говорили?

– О моем дне рождения. Отец предлагал собраться у него. Я сказал, что мы будем на даче.

– «Не звони мне больше…» – это про дачу?

– Ну ты же поленилась встать, чтобы подслушать до конца, – он щелкает меня по носу и дополняет суть разговора: – Не звони мне больше по таким пустякам. Тем более так поздно. А то у меня очень ревнивая жена… Ага, сам в шоке и только узнал.

Я смеюсь. Пружина, сжимавшая сердце, наконец отпускает, и оно снова бьется. Бодро и весело.

Конечно, про ревнивую жену он папе не говорил, а только что сочинил. Зато остальное все – правда.

Даже не верится, нет, правда, даже не верится, что я хотя бы на минуту могла предположить, что Ромка мне изменяет!

– Хорошо, – выдыхаю я. – Хорошо, с этим разобрались. И я так поняла, что с тем, где мы будем отмечать твой день рождения – тоже. Хорошо. Я, правда, думала заказать для этого случая столики в самом лучшем ресторане города. Даже провела предварительные переговоры с хозяевами, которые обещали приличную скидку. Но пусть так. Пусть будет на даче.

Я делаю паузу и пытливо смотрю на него.

– Есть еще что-то важное, что ты мне забыл рассказать?

Роман пожимает плечами и без паузы уверенно отвечает:

– Нет.

– Прекрасно! А хочешь… – говорю я, воодушевившись. – Хочешь на завтрак красную икру?! Или рыбу?!

Он тепло улыбается.

Обнимает меня и признается куда-то в макушку:

– Не надо. Мне моей золотой рыбки хватает.

– Как удобно. Я все гадала, в чем сегодня идти на работу? А после такого признания я даже не против надеть чешую. Как на это смотрят твои синоптики?

– Сегодня дождь. Так что можно.

Золотой рыбке полагается только хвостиком крутить и сверкать, а не надрываться на кухне, так что завтракаем мы омлетом. Чай выпить не успеваем, потому что у Романа звонит телефон.

Усмехнувшись, он демонстрирует мне экран, шепчет: «с работы» и выходит из-за стола. Да, это правда. Хотя я даже не взглянула на имя абонента, но слышу обрывки его разговора, пока быстро все убираю.

– Какие планы на день? – интересуется муж, когда мы спускаемся в лифте. – Вижу, чешую ты дома оставила.

– Да, решила сегодня прогуляться в шкурке царевны-лягушки.

Я поправляю рукав малахитового свитера, который норовит выбиться из-под куртки. А потом решаю на этом не заморачиваться. Одета я просто, но удобно. Ворот с вырезом и не давит, джинсы комфортные. Кто меня будет рассматривать?

– Хочу заглянуть на пятачок с уличными художниками, – признаюсь я. – Мне не дает покоя картина, которую я упустила.

7

Он стоит в двух шагах от меня. Черные брюки, черный пуловер, черное распахнутое пальто. Но не потому, что жарко. Скорее, чтобы не сковывало движений.

Он высокий. У меня метр семьдесят, я в кроссовках, и мой взгляд на уровне его подбородка. Приходится чуть запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним глазами.

Сейчас он выглядит еще более мощным, чем мне тогда показалось. Возможно, из-за этой черной одежды. Или потому, что он сейчас близко.

Я чувствую легкий озноб от того, как пристально он смотрит в глаза. Он выглядит как пожиратель теней в этот солнечный день.

Строгий.

Холодный.

Овеянный запахом сандала, кедра и морозного ветра.

И все же глаза его слегка выдают – где-то там, в глубине этих серых омутов застыли осколки улыбки. Именно это помогает мне снова расслабиться.

– Купил? – удивленно переспрашиваю я. – По-моему, если картины еще не у вас, а у всех на виду, все не так однозначно.

Перевожу взгляд на художника.

– Вам за них уже заплатили?

Тот качает головой, хочет ответить, но мой соперник с аукциона делает это первым. Видно, что любит и привык доминировать. Низкий тембр голоса – как еще один штрих, который дополняет эту догадку:

– Я как раз за этим приехал. И за картинами.

– Какое приятное совпадение. Я тоже. – Снова смотрю на картину с закатом. – Она просто невероятная! Сколько вы за нее хотите?

Художник бросает на меня растерянный взгляд, и я незаметно подмигиваю. Но он все равно не решается озвучить сумму.

– Хорошая попытка, – слышу за спиной голос участника под номером один. – Но мимо. У нас уже договоренность с художником.

– Ай, – отмахиваюсь легкомысленно. – Это было необдуманным порывом, только и всего. Просто потому, что у мастера не было предложения лучше. А я могу его сделать.

– Вряд ли.

Голос мужчины звучит спокойно, без нажима, но с такой мощной уверенностью, что я на секунду теряюсь.

А потом вспоминаю слова мужа о том, что нужно уметь держать маску, и вдохновляюсь продолжить эту маленькую авантюру.

Глубокий вдох.

Выдох.

Улыбка.

Он мне должен хорошее настроение за прошлый аукцион. А сейчас мне так забавно за ним наблюдать.

– Скажите, – я снова обращаюсь к художнику, – сколько вам предложили за эту картину?

Он мнется, но все же бесхитростно признается:

– Целых пятьсот евро!

– Пятьсот?! – удивляюсь я. – Вы что же, продали это чудо дешевле, чем ту картину с аукциона?! Поверить не могу в такое преступление против искусства!

Оборачиваюсь к сопернику в порыве своего возмущения, и натыкаюсь на пристальный взгляд.

В нем нет осуждения.

Нет удивления.

Он смотрит так, будто на его глазах медленно рушится мир, и он впервые не знает, что с этим делать.

Ой, не могу… какой же чудесный сегодня день! Улыбка теперь просто не сходит с лица, хочется всех обнять.

Ну, почти всех.

– Я просто обязана исправить эту несправедливость! – говорю я, снова обернувшись к картине. – Даю тысячу, не торгуясь!

– Эмм… – это художник.

А у меня за спиной тяжелый вздох, как взмах черных крыльев и коротко, сухо:

– Полторы.

От неожиданности вновь оборачиваюсь и смотрю на соперника. Мне кажется, даже солнышко спряталось за случайно пробегавшее облачко, наткнувшись на этот взгляд. А тень, скользнувшая по его лицу, сделала черты еще более жесткими, угловатыми.

Холодно.

От него должно же быть холодно.

А мне жарко, и такой азарт, такая волна предвкушения накатывает, что меня едва не сметает от удовольствия.

– Две, – делаю новую ставку.

А вот сейчас стихло все – коллеги художника, птицы, гул машин в отдалении. Стучит только сердце. Вернее – два. Мое и художника.

Он уйдет.

Он сейчас развернется и просто уйдет.

Он договорился, он не должен сейчас торговаться. Моя игра закончится быстро и глупо. Нет, конечно, я что-то куплю. Хотя бы эту картину. Но мне бы уже так хотелось другую…

– Две с половиной.

Я медленно выдыхаю.

Делаю вид, что колеблюсь, что сомневаюсь – стоит ли? – но взгляд не отвожу. Нельзя. Если отвернусь, если даже просто моргну…

– Три… – выдыхаю чуть слышно.

Вообще-то я хотела сказать это громко, уверенно. Просто так получилось. Одно дело – надеть маску, а другое – ее удержать.

– Хорошая ставка.

У меня от волнения даже ладони потеют, а он спокоен, расслаблен.

8

– У нас что-то случилось? – настороженно спрашивает Славик, рассматривая меня.

– Нет, с чего бы? – удивляюсь я. – Тебе что, бухгалтер что-то не досчитал?

Он оборачивается, проверяя, не подслушивает ли кто, а потом заходит в мой кабинет и прикрывает за собой дверь. Виден опыт – давно в женском коллективе работает. Если ты никого не видишь и не слышишь – это не значит, что никто не видит и не слышит тебя.

– Хорошо, – он задумчиво потирает лысину, подбирая слова, и кивает на два торта, которые я принесла. – Хорошо, я спрошу по-другому. Елизавета Матвеевна, у вас что-то случилось?

– Нет, с чего бы? – повторяю я машинально, но наталкиваюсь на его взгляд и сдаюсь: – Не знаю. Не думаю. Надеюсь, что нет, но…

Не люблю носить маски.

Не мое это.

Я устало выдыхаю и нервно кручу на пальце кольцо. На самом деле, после встречи с Илоной я не могу найти себе места.

До пятницы еще куча времени. Роман мог просто замотаться и забыть предупредить меня о корпоративе. Это самое логичное объяснение. У меня бы и тени сомнений не было, не начни я получать эсэмэски.

Мой телефон заблокирован на новые сообщения и звонки с незнакомых номеров. А сомнения вместо того, чтобы рассеяться, множатся с катастрофической скоростью.

– Я знаю, что я себя просто накручиваю, – говорю я, помедлив. – Но не знаю, что с этим делать.

Славик кивает.

– Зато я знаю, – заявляет уверенно он. – Не ешьте торт, Елизавета Матвеевна, иначе вам будет плохо.

– Да, наверное, ты прав, – соглашаюсь я. – Я не очень-то и хотела. Вот, девчонкам взяла. Думаю, пусть, они же много работа…

Договорить я не успеваю – Славик молча покидает мой кабинет.

Мужчины! У них психика слабая. Минутку поныла – сбежал. Удивительно, как некоторые из них решаются стать психологами.

А вот, кстати, массажисты и стилисты тоже ведь отчасти психологи. Они выслушивают клиентов, они пытаются им помочь, и зачастую им удается сменить не только образ, но и настроение. А иногда даже жизнь.

Но ничего, буду в следующий раз осторожней. У нас и так в коллективе только один мужчина. Не хотелось бы его потерять.

Я смотрю на торты – один шоколадный, второй с маскарпоне. Вот кто тебя не предаст! Вот проверенный и древний способ утешиться!

Но стоит мне потянуться к ленточке первого тортика, как дверь снова распахивается, и я опять вижу своего массажиста.

– Елизавета Матвеевна! – восклицает обиженно он. – Вы же мне обещали! Женщины! На минуту оставил – и уже поменяла решение. Нет, видя все это, я так точно никогда не женюсь!

– Да я только ленточку поправила! – вру я с жаром. – Она закрывала срок годности. А я в магазине не посмотрела. Вот, думаю, гляну, чтобы девчонки не отравились.

Ну а что, не хочу я нести ответственность за то, что кеды его пра-прадеда останутся гибнуть в шкафу, а не перейдут кому-нибудь по наследству. Зачем мне на душе такой грех? Ложь во благо – вроде бы чуточку меньше.

– Они? Отравились? – переспрашивает Славик. – Да от запаха их лаков и гелей, которыми они пшикают каждый день, у всего дома тараканы сбежали! А у меня, может быть, последние волосы выпали! А им все нипочем! Так что не переживайте, просроченным тортиком их вряд ли возьмешь!

– Ну, как скажешь, – покладисто соглашаюсь я.

И вообще, если подумать, есть в его словах доля правды. До того, как мы открыли здесь салон, соседи и правда были частыми клиентами санэпидстанции. А Славика на работу я брала с шевелюрой. Теперь из воспоминаний об этом – ксерокс его фотографии в паспорте. Но я была уверена, что он сам так постригся, выбрал себе новый образ. А поди ж ты… оказывается, всему виной вредное производство.

– Славик, – говорю ласково, – я проверила, со сроками все в полном порядке. Хочешь, я отрежу тебе кусочек побольше? Лучше два!

Ну, должна же быть хоть какая-то компенсация. Еще больше я платить ему не могу – сама разорюсь. Но выдать сладкую пилюлю – пожалуйста. Да и клиенты его щедро балуют чаевыми. Уверена, не последнюю роль здесь играет его брутальный образ, не только мастерство. Надо бы ему намекнуть. Успокоить.

– Елизавета Матвеевна, это, конечно, все очень соблазнительно… – он укоризненно качает головой. – Но у меня предложение лучше. Собирайтесь, я за вами!

– Нет, я, конечно, тебе доверяю… Но ты не мог бы сказать, куда именно ты меня приглашаешь, чтобы я даже не сомневалась, что твое предложение превосходит мое?

– Конечно! – он горделиво выпячивает грудь. – Я отменил ближайшие записи на сегодня и приглашаю вас прилечь на свой стол!

– Неожиданно так… – бормочу я задумчиво.

Но пока я размышляю, Славик действует. Подхватив оба торта, он выносит их в коридор и кричит девчонкам, чтобы забрали.

– Теперь, когда вас ничего больше не соблазняет остаться… – говорит он и по-джентельменски протягивает мне руку.

Ну а я падка на такие жесты и знаки внимания, так что поддаюсь на уговоры, и мы перемещаемся уже в его кабинет.

9

– Это ничего не значит, – убеждаю себя. – Это вообще ничего не значит.

Дождь начался внезапно, Роман просто дал зонт одной из сотрудниц. А я веду себя как ревнивая жадина.

Подумаешь – прошлась девушка с моим зонтиком! У меня дома и другие имеются.

Я снова толкаю дверь машины, и даже ступаю ногой на асфальт, но вдруг замечаю, что мужчина, который стоял у двери бизнес-центра и которому посылались воздушные поцелуи, выходит на улицу.

И его я узнаю еще быстрее, чем зонтик.

Сердце начинает стучать как сумасшедшее. Удары такие громкие, что глушат все вокруг – дождь, машины, голоса. Только гул. Тупой, глухой гул, от которого кружится голова и подкашиваются ноги.

Я поспешно ныряю обратно в салон. Ну, так, как могу. Неуклюже. И настолько нелепо, что корпус в машине, а нога остается на мокром асфальте. Но я не чувствую влаги. Не чувствую холода.

Не чувствую ничего.

Тело словно немеет, становится чужим, непослушным. Я не могу даже двинуться. Только пальцы с силой вжимаются в руль, а глаза зажмуриваются. Чтобы не смотреть на него сейчас. Чтобы не слышать, как он кому-то роняет в трубку:

– Я передумал. Еду. Да, к тебе. Не домой же.

Чтобы не видеть, как он поспешно пересекает кусок огромной парковки, садится в свою машину и резко срывается с места. И чтобы перед моими глазами перестал мелькать желтый зонт.

– Это ничего не значит, – отстукиваю зубами, потому что меня начинает морозить.

Холод ползет снизу вверх. Ледяной, липкий, забирающийся под кожу.

– Это вообще ничего не значит. Ни капельки…

Не знаю, сколько я так сижу. Но когда возвращаюсь в реальность, оказывается, что моя нога уже не на асфальте, а в луже. Весьма символично, не так ли?

Пока еду домой, радуюсь легким болезненным ощущениям – они хорошо отвлекают от мыслей. Заставляют сосредоточиться на дороге.

Машины.

Как много машин в нашем городе.

И все к кому-то спешат. А я? Куда спешу я? Стрелка на спидометре будто застыла во льду, а в нем страшные цифры.

– Дура! – слышу я вдруг чей-то крик, резкий и злой. – Рехнулась совсем?!

Я вздрагиваю. Мир возвращается – яркий, громкий, дождливый. Я на автомате резко нажимаю на тормоз и успеваю остановиться до пешеходного перехода, по которому идет какой-то мужчина. Он-то мне и кричал.

Руки дрожат. Мелко, противно, как у алкоголика на ломке. Я сжимаю руль сильнее, пытаясь остановить дрожь, но она только усиливается, разливаясь по всему телу.

По спине ползет липкая змейка страха от осознания, что я могла натворить. Дорога не прощает ошибок. Не прощает, когда ты не с ней. Эгоистичная, ревнивая, если ты на нее ступаешь, она берет тебя без остатка.

– Простите, – с трудом шевелю я губами.

И после гудка кого-то нетерпеливого сзади медленно трогаюсь с места. Всю оставшуюся дорогу до дома я буквально ползу.

Сначала на колесах. Потом на ногах. Мне почему-то смешно, когда я ловлю у себя эти мысли. Смешно до слез. До истерики. И настроение какое-то пьяное. Я давлю смех, закусывая губу до боли.

Выйдя из машины, задираю вверх голову и усмехаюсь своей наивности, когда вижу на пятнадцатом этаже наши темные окна.

Оказывается, я все-таки на что-то надеялась.

На то, что ослышалась – дождь такой громкий. На то, что приеду – а муж уже дома. На то, что этот сумасшедший день просто сотрется из памяти, как сон в кабинете у Славика.

Огонь…

Почему мне приснился огонь, если дождь… всюду дождь, даже у меня на душе?..

– Вы совсем промокли, – укоризненно говорит консьерж, когда я появляюсь в вестибюле подъезда.

– Совсем, – соглашаюсь я, натянуто улыбаясь.

Сейчас, когда я вышла из-под дождя, я чувствую такую усталость, что кажется и шага больше не сделаю. Поэтому я подхожу к стойке Антона, чтобы дать себе передышку.

– Хотите чая? – предлагает он, проследив за тем, как стекает с моей одежды и прически вода.

– Спасибо, – качнув головой, теперь я по-настоящему улыбаюсь. – Я думала, вы предложите мне швабру с ведром, чтобы я за собой убрала.

– Не могу, – усмехается он. – Сам не в курсе, где они прячутся.

– Ну ладно, тогда хорошего вечера.

– Хорошего вечера, – эхом откликается он.

Я разворачиваюсь – и меня едва не сносит. Черное пятно, стремительное, как выстрел. Аж дух перехватывает.

– Простите, – звучит извинение, а голос резкий и напряженный.

Таким не извиняются, а требуют больше не путаться под ногами.

Но я не придираюсь, не придираюсь.

Просто киваю, глядя на смутно знакомого парня. Высокий, черноволосый, лет двадцать пять или тридцать. Руки в татуировках. На одной кисти жуткий череп. На шее какие-то крылья. Да он и сам словно ворон – черная куртка, черные джинсы, черные тяжелые ботинки. Неудивительно, что он так стремительно перемещается. Только белые тюльпаны в охапке – как вспышка света среди всей этой черноты.