Изменил? Пожалеешь!

Глава 1. Под дождем

- Это не трагедия,- говорю себе. Кричу себе. Кричу так громко, что уши закладывает в закрытом пространстве машины. - Это опыт! Грёбаный о-пы-ы-ыт!

Опыт и пытка — какие похожие слова!

Боль такая, что я задыхаюсь. Слезы размывают мир. Смаргиваю, вытираю щеки ладонью.

Справа мелькает световая вывеска магазина верхней одежды.

Нога резко утапливает педаль тормоза. Скрежет металла бьет по нервам. И я прихожу в себя.

Мне нужна новая куртка. Свою я оставила дома, когда убежала, ничего не соображая от шока, схватив только связку ключей с тумбочки в прихожей.

Прижав машину мужа к обочине, отстегиваю ремень безопасности и выбираюсь из кресла.

Порывы ветра бьют в лицо, кожу сечет мелкой ледяной крошкой града, перемешанного с дождем. Сегодня объявляли штормовое предупреждение. Безумие садиться за руль в моем состоянии и в такую погоду.

- Не трагедия, - шепчу себе и размазываю по щеке слезы.

Льдинки царапают кожу, словно стеклянные.

От холода не чувствую боли. От слез не вижу, куда меня занесло.

Ах да, вывеска.

Иду к салону по слякоти, засунув руки в карманы.

Холод пробирает до костей. Ноги босые, тонкие носки намокли и порвались. Кроссовки я успела снять, когда час назад вернулась из командировки. Раньше на сутки.

И застукала мужа в постели с моей лучшей подругой Аней.

Классика.

Грёбаная классика.

- Но не трагедия. Много чести! - шепчу, окончательно приходя в себя.

И разворачиваюсь на чей-то крик. чтобы увидеть, как оставленный мной черный кроссовер трогается с места и катится под горку по наклонной улице, сначала медленно, потом все ускоряясь… И уже на приличной скорости врезается в строительные леса, почему-то не огороженные забором.

Брызжет крошево лобового стекла, трескается и вылетает фара.

Любимая игрушка мужа.

Ну просто отлично.

От удара конструкция кренится, и с высоты на искалеченную машину россыпью падают какие-то железные штыри и доски.

Я хохочу как ненормальная. Достаю мобильник, включаю, смахиваю десятки сообщений от мужа и подруги и нажимаю на иконку самого нужного контакта. Трубку снимают сразу. Слышу ласковое:

- Зайчонок, вернулась?

- Превед, медвед. Вернулась, - отвечаю гнусаво. Из-за заложенного носа, а не из-за игривого настроения.

- Простыла? - в густом мужском басе слышится забота.

- Немного. Папа, твой юрист сейчас свободен?

- Что случилось? - его голос окончательно теряет мягкость. Я улыбаюсь, представляя, как высокий лоб рассекает морщинка.

- Я разбила машину мужа.

- Сама цела?

- Да. Меня не было в салоне в момент аварии.

- Слава Богу! А машина — ерунда, отремонтируем. Зачем тебе юрист на самом деле?

- Я развожусь.

- Наконец-то! - с облегчением выдыхает отец, и меня настораживает, с какой готовностью он встречает новость, как будто… Знал?

- Пап, ты знал, что Лёва мне изменяет? С моей лучшей подругой! Я их сегодня застукала! Ты знал?

- Солнышко, понимаешь…

- Значит, знал! И молчал!

Я соплю в трубку, сдерживая слезы, и едва замечаю холод. По моим волосам и одежде стекает вода. Наверное, поэтому меня трясет.

- А ты бы мне поверила? - тихо спрашивает отец. - Ты же была слепой влюбленной кошкой, а он — святым. Бесполезно, пока ты не увидела своими глазами.

- Подожди. Это же по твоему распоряжению я вернулась раньше срока и по твоему совету не предупредила мужа, а приехала сюрпризом. И еще ты дал ему незапланированный выходной, чтобы мы… отдохнули вместе. Твои слова. Ты… ты специально? Ты все подстроил, папа?

- Да, зайчонок, да. Я специально. Но девку я ему в постель не подкладывал. Всего лишь знал, что Лёвка не устоит. У меня давно лежит досье на твоего благоневерного. Я лишь ждал, чтобы он потерял осторожность. Приезжай, солнышко, обговорим вместе с юристом детали твоего развода.

Я отключаюсь и, стуча зубами, вхожу в салон одежды.

- Девушка, в таком виде нельзя! - бросается ко мне продавщица. - Вы тут все мне перепачкаете!

Меня трясет и от нервов, и от холода, и от обиды. Мне плохо. Очень-очень плохо. Не надо меня бесить!

- К-куртку. Любую. Я заплачу. - Запоздало вспоминаю, что сумка с деньгами и чемодан остались в прихожей. - У вас же можно заплатить по кью-ар коду?

- Нет, только наличными. Выйдите, пока я не позвала охрану.

- А я налоговую. И отдел по охране прав потребителей. - Я хлюпаю носом, но меня согревает злость. Достаю мобильник, демонстрируя намерения. - Ну что? Звоню? Или обслуживаете? Мне нужна куртка с капюшоном, обувь и хорошая скидка.

- Но мы не продаем обувь! - возмущается девица.

- Значит, с остальным вы согласны? Я ношу сорок четвертый размер верхней одежды. Ботинки нужны тридцать седьмого, натуральная кожа. И чашку горячего чая, пока я жду доставку обуви.

Я гордо вскидываю голову и смотрю на продавщицу свысока. Не могу же я приехать к отцу в таком виде бездомной побитой собаки. Даяна Велимировна Верховская всегда безупречна.

- Да ты совсем обнаглела, бычиха! - визжит девица. И кидается к подсобке с воплем: - Олег, срочно в зал! Галина Сергеевна! Тут воровка!

Ого! Сейчас меня будут выносить. Боюсь-боюсь. Я нажимаю на телефоне комбинацию кнопок и запускаю видеозапись. Да, я тороплюсь к папе, но не настолько, чтобы не проучить снобов и просто дур.

Из подсобки торопливо выбегает растрепанный мускулистый парень, а за ним, поправляя одежду на груди, кудрявая дородная дама под сороковник. В ее шалых черных глазах — раздражение и досада на помеху.

- Что тут происходит? - спрашивает дама, принимая вид королевы.

- Мне нужна куртка. Я заплачу, могу переводом.

Дама, разглядев мой видок, хмыкает:

- Попали в переплет, девушка?

Я киваю. Можно и так сказать. Ограбили. Увели мужа. Сломали жизнь.

- Лена, быстро неси куртку покупательнице, - распоряжается дама. И снова обращается ко мне: - Размер какой? Сорок четвертый, полагаю? А обувь?

Глава 2. Офис

- Девушка, директор занят и никого не принимает! Да вы еще и в таком мокром виде!

Из-за стола секретаря выскакивает и бросается мне наперерез какое-то нелепое создание в очках. Возраст непонятный, от двадцати до пятидесяти, скорее ближе к последней цифре. Серые волосы прилизаны и забраны в тощий хвостик, на худом и остром, как у крысы, лице ни грамма краски. Серый костюм-двойка обтягивает плоскую фигуру, и лишь накрашенные узкие губы намекают на женский пол существа.

Что это за страшилище? Секретарши у папы всегда были глянцевые, стильные и приятные, как банковские карточки. А это…

Нормальный у меня вид, только голова мокрая и тушь, наверное, размазалась. Я же, как влюбленная дура, еще и макияж сделала классный, чтобы после недельной разлуки предстать во всей красе перед своим соскучившимся — как я думала — мужчиной.

- Вы кто? - спрашиваю. Мой взгляд падает на бейджик, криво пристегнутый к нагрудному карману серого в мелкую клетку жакета. Читаю: «Мария Романовна Сосютова», и повторяю вслух: — Вижу. Мария Романовна. А должность?

- Я новый секретарь Велимира Степановича. - Крыска поправляет очки в толстой пластиковой оправе. - Какой у вас вопрос? Вы записаны?

- Нет, но… - Я настолько поражена незнакомкой, что теряюсь. - А где Кристина?

Так звали предыдущую девочку-секретаря, с которой мы даже немного дружили. По моей инициативе, конечно. Кто еще доложит мне о том, сколько раз папа заказывал себе кофе в нарушение запрета врачей, не говоря уже о более крепких напитках?

- Кристина уволилась, насколько мне известно, - с некоторым пафосом отвечает новенькая. - Так какой у вас вопрос?

- Личный.

- По личным вопросам директор принимает в первую среду месяца. Ближайшее свободное время - в феврале следующего года. Надеюсь, к этому времени ваша голова высохнет, - не удержалась девица от укола. - Вас записать?

- В феврале?

Ничего себе! «Страшно далеки они от народа», - всплывает в памяти. Откуда это? Что-то из школьной программы или рассказов деда? Неважно.

- Доложите о моем визите, Мария Романовна, - говорю я.

Да что же это такое! Меня сегодня отовсюду гнать вздумали?

Взгляд серых глаз за толстыми стеклами становится ледяным. Она шипит:

- Прошу простить, это невозможно, если вы не записаны.

- Даяна Велимировна Верховская, - представляюсь я и с удовлетворением наблюдаю, как, дрогнув, стремительно сереет крысиное личико.

- Велимировна? Верховская? - Секретарша бросается к столу и нажимает кнопку селектора: - Велимир Степанович, к вам Даяна Велимировна...

- Что же ты ее держишь на пороге? - доносится насмешливый баритон. - Пропусти немедленно!

Я дергаю ручку двери, не дожидаясь, пока это сделает церберша, и вхожу в огромный и светлый кабинет с панорамными окнами и большими мониторами на стенах.

Папа идет навстречу с распростертыми объятиями, прижимает к груди и гладит по волосам.

- Дайчонок, почему ты мокрая? Вздумала гулять в такую погоду? Давай-ка для профилактики... - И, развернувшись к столу, нажимает на кнопку селектора: - Маша, организуй нам чайку с медом...

- Лучше с лимоном, - перебиваю я.

- С коньяком и лимоном, - поправляет отец заказ. - И пригласи Евгения Аркадьевича. Да, еще захвати фен, спроси у девочек в бухгалтерии.

Секретарша отвечает угодливым писклявым тоном, разительно непохожим на то шипение, которым она со мной общалась:

- Хорошо, Велимир Степанович, сделаю.

- Тебе же врач запретил алкоголь, - напоминаю.

- Это для юриста, - врет отец и не краснеет.

Он усаживает меня в удобное кресло у стены, а сам, развернув стул на колесиках, садится напротив, словно заслоняя широкой спиной от всего мира.

Я смотрю в уставшие глаза папы, замечаю тени под глазами, набрякшие веки. И седины, кажется, стало больше. А ведь ему всего сорок пять, в самом расцвете!

- Спасибо, пап, - выдыхаю я с улыбкой.

- Не сердишься на меня?

- Нет. Наоборот. Лучше прозреть раньше, пока я... не залетела.

Мысль обжигает меня, и я с ужасом пытаюсь сообразить, уже задержка или еще нет?

Взгляд голубых глаз отца становится стальным и острым.

- Даже если... Не переживай, мы со всем справимся.

- От предателя - ни за что! Не хочу! - Я стискиваю руки, и отец берет их в свои ладони. Надежные, крепкие, сильные.

- Не кипишуй, доча. Остынь. Ты ведь еще не уверена в своем состоянии, так? Рано решения принимать. Особенно, такие. Не думай пока об этом.

- Папа, почему ты уволил Кристину? - интересуюсь я, чтобы сменить тему.

- Она сама уволилась, - вздыхает директор. - Причем, просила без отработки, по личным обстоятельствам. Одним днем. Жаль, толковая была девочка.

- А эту Машу откуда взял? Из террариума?

Отец смеется.

- Впечатлена? Это племянница жены, взял временно, пока не подыщу нормальную кандидатуру.

- Племянница? Тогда все понятно, - хмыкаю я.

Если тут замешана моя мачеха, то Кристина вряд ли ушла по своей воле. Римма, отцовская вторая жена, терпеть ее не могла, ревновала люто. Она ко всем секретаршам его ревнует, но к Кристине почему-то особенно. А ведь Римма клялась папе не вмешиваться в его работу.

Оживает селектор и сообщает писклявым голосом Крыски:

- Велимир Степанович, к вам подошел Евгений Аркадьевич.

- Проси, - разрешает отец.

В кабинет входит высокий и худой как жердь мужчина, вежливо здоровается со мной и начинает раскладывать на столе для совещаний какие-то папки.

- Женя, мы сейчас присоединимся, - говорит отец.

Юрист кивает и погружается в изучение каких-то бумаг.

Следом за юристом заглядывает Крыска.

- Ваш чай, Велимир Степанович.

Он жестом разрешает войти.

Девица неопределенного возраста неловко входит, делает пару шагов, спотыкается на ровном месте, но удерживает поднос. Зато из-под ее локтя на мраморный пол грохается фен. Отлетают какие-то детали…

Глава 3. Евгений

Наконец, выхожу из «переговорной», и отец нетерпеливо спрашивает:

- Ну что, Даяна Батьковна, приступим? Не передумала?

Я отрицательно мотаю головой и сажусь напротив юриста. Евгений вскидывает взгляд острых черных глаз, и меня почему-то продирает озноб и одновременно бросает в жар.

Ловлю себя на том, что трепещу, как рыбешка на крючке. С чего бы? Он симпатичен, лет тридцати с небольшим. Шатен, прическа короткая, ершистая. Спортивен, подтянут, безукоризненно вежлив, выбрит до блеска и холоден, даже когда улыбается уголками губ, как сейчаас. Он напоминает мне английского аристократа.

И у него взгляд убийцы.

- Извините за задержку, Евгений Аркадьевич.

- Что вы, я с удовольствием отдохнул, воспользовался паузой, - подмигивает мужчина, разбивая впечатление опасного льда. - Пока мой работодатель не возражает.

- Уже возражаю, - бурчит директор. - Что там с разделением имущества, Женя?

- К сожалению, тут могут возникнуть проблемы.

И мы углубились в нюансы.

А ведь отец советовал мне составить брачный контракт! Но нет, я побоялась, что Лёвочка обидится.

«Дура! Какая же я дура! Правильно меня судьба дубинкой по голове. Глядишь, мозги на место встанут!» - кусаю я губы.

- Не переживай, дочка. Жить будешь у меня. Твоя комната всегда ждет тебя в моем доме.

Ну уж нет. Мы с его второй женой Риммой никогда не найдем общий язык. Она меня ненавидит непонятно за что. Мы с Лёвой, ее племянником, и познакомились три года назад на свадьбе отца.

- Нет, папа. При всей моей любви к тебе, я не хочу портить каждое утро и вечер настроение… твоей супруге. И мою квартиру всяким подлецам тоже оставлять не хочу. Обойдутся. Надеюсь, у Льва хватит совести, чтобы съехать к Ане и не мозолить мне глаза, пока я продаю имущество.

- А если нет? - упирается отец. - Если он останется, будет трепать тебе нервы или посмеет проявить агрессию?

- Шокер, газовый баллончик и травмат. Эта троица всегда при мне. Почти всегда. И тревожная кнопка. - Я кручу в руках мобильник.

- Даяна, с безопасностью не шутят. Или ты хочешь вернуть семью? Простить его?

- Не было никогда семьи, - мрачно говорю я, осознавая до кристальной прозрачности, что и в самом деле — не было. Сплошная ложь. - Не было, папа. Были лишь мои иллюзии. Теперь их нет. Квартиру снять я всегда успею. А если ты боишься за меня, пусть у нас живет кто-нибудь из твоих телохранителей. Желательно, молодой и симпатичный.

- Вот такую, боевую и несломленную, я и хочу тебя видеть, мой бронированный зайчонок, - Велимир Степанович откинулся на спинку стула и широко улыбнулся. - Твои интересы в суде будет представлять Евгений Аркадьевич. Оформляйте заявление или что там надо, а я пока кое-какие распоряжения дам и ужин закажу, пока еще рабочий день. В первую очередь для отдела кадров.

- Ты хочешь уволить Лёву? - догадываюсь.

- Женя, я могу его уволить? - директор делает пас спецу.

- Нет оснований, - отвечает юрист. - Я уже изучил вопрос. Если уволить сейчас, может восстановиться через суд, с оплатой вынужденного прогула. Работает он, конечно, так себе. Взяли по блату, как говорится. Но ему выдавали премии, значит, формально работой были довольны. Единственное, дисциплина. На сегодняшний день от него нет заявления на отгул в отделе кадров, этим можно воспользоваться и приказом объявить выговор.

Рука отца нашаривает селектор, но отдергивается.

- Этого мало, - морщится он. - Да и Римма за своего племянника мне в горло вцепится. Как уволить без танцев с кордебалетом, чтобы не было шансов опротестовать?

- Достаточно трех выговоров с занесением в личное дело, - перечисляет юрист. - Например, за многократные опоздания и прогулы, за появление на рабочем месте в нетрезвом виде, за нарушение корпоративной этики. За промышленный шпионаж и выговора не надо, это вообще уголовка.

- Займись. Увольнения мне мало, сам понимаешь. Это ничтожество должно быть наказано посерьезнее. Поручи помощнику и проконтролируй.

- Будет сделано. - Лицо юриста абсолютно бесстрастно, но глаза на миг сверкнули так, что мне стало не по себе.

Он точно юрист, а не киллер?

- Пап, может не стоит? - Протестующе вскидываю подбородок. - Я не хочу, чтобы тебя…

- Не кипишуй, Дая. Ничего противозаконного не будет.

- Дай слово.

Отец морщится, но обещает не наносить вреда жизни и здоровью моего пока еще мужа. Мол, зачем ему о такого клопа руки марать. Недостоин.

Но через полчаса я уже жалею, что взяла с него это обещание, потому что прибить Лёву мне хочется конкретно.

Вот зачем я вспомнила о досье?

- Пап, ты говорил о досье.

- Уверена, что хочешь посмотреть? Тебе будет неприятно.

- Куда уж… неприятнее, - усмехаюсь и беру чашку с остывшим чаем.

А перед глазами вспыхивает мерзкая картинка, как с порносайта: раскиданное по спальне белье, стонущий Лёва, лежащий на мятой, покрытой пятнами влаги простыне, и повизгивающая Анька, прыгающая на нем, как ведьма по кочкам на помеле.

Отец вздыхает и распоряжается:

- Женя, ту папку под кодовым названием «Кролик»?

От неожиданности я захлебываюсь чаем и, откашлявшись, зло смеюсь. Кролик!

- Принес.

В черных глазах юриста мелькает сочувствие, когда он двигает в мою сторону безликую и пухлую черную папку.

- Ознакомьтесь, Даяна Велимировна.

Я раскрываю. Отчеты, приватные переписки из соцсетей, перемежающиеся с фотографиями сладко-наглой парочки. Вот они идут, романтически держась за руки, по проспекту. Обедают в кафе и целуются через столик. Целуются в парке, обжимаются у Анькиного подъезда.

Глава 4. Возвращение

Выхожу из такси, вскидываю взгляд на верхние этажи высотки и отмечаю, что в наших… пока еще наших... окнах горит свет.

Резко выдыхаю и считаю до десяти. Медленно. Ни о чем не думая, отсекая любые эмоции.

Я должна относиться к Лёве, как к шатающейся кирпичной стене. С осторожностью. Обходить стороной. Кирпичи иногда падают на голову.

И разговаривать со стеной бессмысленно. Что-то доказывать, взывать к совести, упрекать — бесполезно.

Человека по имени Лев Маркович Шейнц, чью фамилию я отказалась брать из-за того, что она совпадала с прежней фамилией моей «обожаемой» мачехи, - не существует. Есть лишь стенка с табличкой. Точнее, гранитный памятник на кладбище разбитых сердец, с его именем и фото.

Вот и всё.

Дверь незаперта.

Я толкаю её. Моей сумки в прихожей нет, как и чемодана.

Не разуваясь, иду к гостиной, откуда доносятся звуки разговора. Прислушиваюсь.

Лёва, Анька. Ожидаемо.

Но вдруг раздается властный женский голос, тоже отвратительно знакомый:

- Даже не вздумай, Лев. Никаких разводов.

- Но тётя, жена нас застукала.

- И что? Помиритесь. Будь поласковее, прекрати блядовать, и всё наладится. Ты же понимаешь, если Велимир Степанович узнает, то вышвырнет тебя пинком. Ты ставишь под удар все наши планы, идиот!

- Но Лёва обещал на мне жениться! - возмущается Аня. - У нас будет ребенок!

- Не будет! - рубит с плеча Римма. - Ты, дорогуша, завтра же идешь в абортарий.

- Но я хочу этого ребенка! И Лёвочка хочет! И срок уже слишком большой!

- И что? Рожать ублюдка тебе никто не позволит. И о Лёвочке забудь. Или, знаешь ли, на дорогах так много аварий, а твоя колымага уже такая старая, может подвести в любой момент.

- Вы мне угрожаете?

- Предупреждаю. Не путайся под ногами, девка. Кто ты такая, чтобы твое существование ставило под угрозу благополучие моей семьи и планов? Никто и ничто. Завтра я лично отвезу тебя в больничку, и оттуда ты выйдешь практически девственницей. Понятно?

- Вполне.

Голос у Ани звенит от возмущения, и совершенно ясно, что бывшая подруга не смирится.

Мачеха тоже это прекрасно понимает. Одна хитрая тварь всегда разглядит уловки другой хитрожопой лисы. Поэтому Римма действует жестко:

- Знаешь, я передумала. Не будем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Едем в абортарий сейчас. Я договорюсь со знакомым гинекологом, он тебя прооперирует.

- Тётя, срок действительно уже большой, - вступается Лёва.

- А тебя, дорогой мой, никто не спрашивает. Заткнись и не отсвечивай, если не сумел держать свой член в штанах, пока наше дело не завершено. Кобель! И было бы на кого променять директорскую дочку, тупица! На какую-то массажистку! И ладно бы променял. Но тащить любовницу в свою квартиру? Какая глупость! Как там тебя, Аня? Поднимайся, Аня, идем. Быстро! Или я звоню своему телохранителю, и он тебя отволочет за шкирку по всем лестницам с десятого этажа, и абортарий не понадобится.

Что ж, я слышала достаточно.

Сглатываю комок в горле, тихо пристраиваю на консольном столике запасной мобильник, на котором работает видеозапись, и толкаю приоткрытую дверь гостиной.

Оглядываю онемевшую от неожиданности троицу.

Лёва и Аня сидят рядом на диване. Хорошо смотрятся, между прочим. Его медные волосы и ее, крашеные в вишневый оттенок. И глаза у обоих голубые, но у Ани темнее.

Мачеха устроилась в кресле, нога на ногу. На журнальном столике между ними — конфеты, сырная нарезка, фрукты и вино. Бокалы с рубиновой жидкостью находятся в руках моей мачехи и пока еще мужа. Аня держит чашку с водой.

Просто сборище красноволосых разных оттенков. И я среди них чужая, какая-то белокурая Снегурочка.

Вежливо здороваюсь:

- Добрый вечер, Римма Яковлевна, остальных я сегодня уже видела. Какими судьбами?

- Родственными, Даяна, родственными, - усмехается ярко-рыжая длинноногая красавица. Ухоженная от кончиков длинных локонов до алых ноготков на изящных ножках.

Она лишь на пять лет меня старше, но мне кажется, это я старше на полвека, не меньше. Чувствую себя безобразной больной старухой под презрительным взглядом ее зеленых глаз с пышными нарощенными ресницами.

Римма, как всегда, быстро берет ситуацию в свои крепкие руки:

- Рада тебя видеть, Дая, но мы с твоей подружкой уже уходим. Анечка обещала мне массаж. Слышала, у нее такие искусные руки…

- В таком случае, всего доброго, Римма Яковлевна, - говорю равнодушно. - Сожалею, но Аня остается. У нас с ней неотложное дело.

- Какие могут быть дела в такой поздний час? - поднимается аккуратно нарисованная бровь.

- Неотложные, - отвечаю терпеливо и кручу в руке мой основной телефон, с которым меня все привыкли видеть. Небрежным жестом убираю аппарат в карман куртки. - Массаж можно перенести и на завтра, а вас с нетерпением ждет мой папа, я только что от него. Насколько мне известно, у него возникли какие-то вопросы по вашему последнему квартальному отчету.

Рыжая бледнеет, на ее точеном носике сквозь слой пудры проступают пятна замаскированных веснушек.

- Я ему позвоню. Даяна, Аня должна уйти со мной. Ты пойми, я хочу помочь…

Обрываю ее:

- Я не нуждаюсь в вашей помощи, Римма Яковлевна.

Папина жена с ненавистью смотрит мне в глаза, но пожимает плечиком.

- Ну что ж, я хотела как лучше. - Она отворачивается к сидящим на диване и чеканит: - Аня, я заеду за тобой завтра утром. Будь дома, не доставляй мне хлопот. Мое время слишком дорого, если ты понимаешь.

Римма встает и выходит из комнаты, не забыв прошипеть мне:

- Зачем ты вмешиваешься, дура?

- Аналогичный вопрос к вам, - парирую с кривой усмешкой.

Меня обжигает ядовитой зеленью взгляда, и мачеха нас покидает.

Хлопает входная дверь.

Анька судорожно пьет воду из нагретой ладонями кружки и морщится. Лёва пристально и с каким-то удивлением разглядывает мое лицо, как будто оно превратилось в кактус.