Извечные поиски вечности

Гениальный Я

Александр Леонидович терпеть не мог яблочную кожуру. Как и сами яблоки, в целом. Однако это не мешало ему каждое утро, вот уж на протяжении пятнадцати лет, съедать наливную парочку. Церемониальные поедания стали результатом доброго напутствия друга-стоматолога и совет, надо отметить, оказался недальновидным, поскольку бывший одноклассник Александра Леонидовича навсегда лишился постоянного клиента.

– Кто-то теряет, а кто-то находит, – глубокомысленно изрек Александр Леонидович, сгребая зеленые корки в урну для бумаг.

Он уж было занес канцелярский нож над первой оголенной жертвой, как в дверь постучали.

– Ну кто там со сранья? Входите!

Дверь отворились, и в кабинет прошмыгнула Галя – секретарша Александра Леонидовича.

– Товарищ директор! – Воскликнула пигалица, а директор только поморщился на запоздалые коммунистические пристрастия Гали. – К вам псих пришел.

– В каком смысле, псих?

– В прямом. Сидит в приемной и психует. Говорит, мол, если не примете, уйдет к другим.

– Ну, так зови его. Я ж разве отказываюсь?

– Вы уверены?

– А что такое?

– Он с собой два чемодана на колесиках приволок. Говорит, это все новые изобретения, которые патентовать будет.

– Чемоданы? Хм…

Александра Леонидовича призадумался. За долгую службу в государственном патентном бюро повидать довелось многое. Встречались по-настоящему больные на голову люди с вечными двигателями за пазухой, но встречались и дельные открытия. Только чтоб два чемодана!

– С колесиками. Тяжелые, наверное. Ну, ладно. С колесиками так с колесиками. Кати его сюда. – И директор патентного бюро со вздохом посмотрел на два чернеющих яблока.

Минутой позже с грохотом и невнятной бранью в пороге застрял отрекомендованный Галей изобретатель. Он намеревался войти не выпуская чемоданов из рук, но не рассчитал их ширину и застрял. Теперь он дергал то один, то второй, раздувал ноздри и храпел, как тягловый конь, но вперед не продвигался. Александр Леонидович поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, как незадачливому изобретателю подсобила Галя, смачно пнув по одному из чемоданов.

– Что же вы себе позволяете, а?! – Гнусаво возмутился пришелец. – Это ж труд всей моей жизни!.. Что?! Ах вы… Хамка!

Но дверь захлопнулась, отсекая острословие Гали. Посетитель, пунцовый от неудовлетворенной обиды, вонзил острый взгляд в Александра Леонидовича:

– Вот так и ходи к вам! Понаберут нахалок и настроение с утра, и сразу к черту!

– Да не переживайте вы так, уважаемый! – Примирительно начал беседу директор патентного бюро. – Проходите, присаживайтесь! А Галину Семеновну я сегодня же отчитаю.

– Премии ее лучше лишите, – буркнул изобретатель и, по его тону, Александр Леонидович понял, что буря стихает. – Или вообще на голый оклад.

– Ну, накажем непременно! – Кивал директор, а сам все разглядывал утреннего гостя.

А гость был худ и бледен. А еще бородат и грязен. Шелупня, правда, с него не сыпалась, но грязная футболка и засаленные до блеска джинсовые шорты однозначно указывали на неопрятный образ жизни. Когда же изобретатель подсел ближе, Александр Леонидович с сожалением отметил, что от того дико разило чесноком и потом. Однако ж глаза у посетителя были истинно-изобретательскими: воспаленными с сумасшедшинкой. Александр Леонидович такие глаза видел не раз и не два. И, как правило, за ними скрывался незаурядный ум. На вид человеку было лет двадцать пять - тридцать.

– Позвольте спросить, вы э-э-э кем работаете?.. Где?

– Кто? Я? – Изобретатель боролся с заевшей молнией одного из чемоданов, потому откликнулся не сразу. – Я программист. Слышали про мэ-мэ-о-эр-пэ-гэ?

Александр Леонидович покачал головой, отчего-то припомнив службу в армии и то, как он лихо швырял РГД-5 из окопа.

– А об игре «Жизнь на прокат»?

– Слышал, – суховато ответил директор, на сей раз припомнив своего младшего сына, который учебе в мединституте предпочитал протирать штаны именно за этой, популярной нынче игрой.

– Так это вот и есть моя работа. Я ведущий программист этого проекта, – вдруг он бросил поклажу, навалился грудью на стол и подозрительно вперился в Александра Леонидовича. – А почему вы спрашиваете?

– Так ведь я совершенно о вас ничего не знаю, – развел руками директор. – Вы ведь даже не представились.

– Ах, точно, – спохватился изобретательный программист и вновь принялся терзать чемодан. – Зовут меня Константин, а фамилия моя слишком известна и мной бесплатно не произносится.

По визгливым всхлипываниям Александр Леонидович догадался, что гость смеется над собственной шуткой. Наконец он победил заевшую молнию и стал выкладывать на стол директора патентного бюро пластиковые паки с файлами. Тот ожидал увидеть сами изобретения но… То были папки. Какие-то пухлые, какие-то тощие… Их оказалось настолько много, что уже через минуту все пространство было затарено разноцветными стопками. Александр Леонидович дрожащей рукой взял ближайшую к себе папку и прочел название: «Биотопливо из опавших листьев». Немного обескураженный тематикой изобретения программиста он бегло пролистал содержание.

И чем глубже листал Александр Леонидович, тем удивленнее становились его брови. Изобретатель предлагал собирать опавшую листву и прочие растительные отходы, гуртовать их, прессовать и поливать какой-то дрянью, которую как раз и следовало запатентовать. На выходе получалась чистая солярка. Что самое удивительное – в проекте все было на месте. И научные исследования, и опыты, и экономический расчет… Даже технология была детально расписана! Эта работа как минимум заслуживала пристального изучения.

Александр Леонидович отложил папку на край стола и отыскал взглядом самый жирный проект. «Антигравитационный двигатель». Директор крепко зажмурился, помотал головой, но… Заглавие осталось прежним. «Антигравитационный двигатель». Под обложкой оказалось четыре пронумерованных диска, следом за которыми начались настолько заумные изложения, что Александр Леонидович отказался их читать и положил папку на место.

Душа на облаке

Что вы знаете о боли? Да ни черта вы не знаете. Максимум что вам довелось испытать, так это подвернуть лодыжку или поломать кость. Особо неудачливые, конечно, получают ожоги третьей степени и долго мучаются на больничной койке. Хотя, мучаются это сильно сказано. Под морфинами сильно не поболеешь.

А известно ли вам, каково валяться в грязном окопе с оторванными по самые яйца ногами? Когда сознание, только-только вынырнувшее из спасительного шока, вновь сталкивается с оторванными конечностями и посылает об этом сигналы в мозг? А если такое повторяется снова и снова, снова и снова? Нет, вам не понять этого. Впрочем, попробовать может каждый.

Зовут меня Эрик и я один из тех, кто продал душу дьяволу. Да, мы так себя и называем: продажные души. Нас никто не заставлял, не ширял вилами в жопу, однако ж мы здесь и мы, в некотором роде, бессмертны. Бессмертие, следует отметить, тот еще сахар. Нам правда сладости не достается вовсе.

К решению заложить душу каждый приходит своим путем, но мотив у всех один – недостаток средств. Вот я, например, играю в эту по***нь из-за того, что моей семье негде жить. У нашего старого доброго времени чертовски жестокие нравы, не щадящие ни женщин, ни детей. Да, мы больше не воюем друг с другом на баррикадах, однако кровь все равно кто-то должен проливать. Считайте это данью. Данью прошлому, данью нашему кровожадному первобытному, бл*дь, прошлому! Кровавому и оттого болезненному. Впрочем, боль оплачивается. И на дом для семьи мне должно хватить.

Но я, пожалуй, не с того начал. Сперва следует пояснить, как мы до этого докатились. Начну с того, что какой-то придурок в недалеком прошлом умудрился сохранять человека. В самом прямом смысле этого слова сохранять личность на физический носитель. Ну, не такой изощренный как мозг, а на обычный жесткий диск. Сколько?... Дай бог памяти… Двадцать пять гигабайт, кажется. Ровно столько вести моя бл****ая душонка. Почему бл****ая? Ну, как еще назвать человека подающего себя? Правильно – бл*дь. Так вот, а другой мудак, из еще более отдаленного прошлого, научился выращивать человеческие тела как есть. Правда, нифига не люди получились. Получились пустышки. Вполне себе здоровые и пригодные для трансплантаций пустышки. Теперь сложите первое и втрое и в итоге получите нас.

Мы юниты новой развлекаловки человечества. Подумать только! Еще совсем недавно я наблюдал за всем происходящем на экране монитора, а вот теперь из наблюдателя превратился в рядового. Суть игры в том, что две армии кромсают друг друга до потери сознания, а весь мир наблюдает за этим мракобесием. Даже чемпионат придумали. Мировой. Соревнуются страны, сборные свои есть! Я вот за матушку Россию выступаю. Пока лидируем. Куш на кону не шибко-то большой: кусок Луны. То темной половины, то светлой. С переменным успехом. Но, мне как-то положительно положить на все это. Мне бабки нужны, что б дом свой выкупить, да семью от тещи забрать. Влияет она на нее хреново.

Примечательно, что у армий нет прямых начальников. Приказы отдают сами зрители посредством интерактивного голосования. И именно мнение придурашного большинство направляет наши шаги. В том есть своя прелесть: ответственность за поражение разделяется среди целой нации, а, следовательно, винить некого. Да и рейтинг это нехило подогревает.

Воюем тоже в разных местах. То в Афганистане, то в джунглях Вьетнама. А вот сейчас мы в Украине. Гасимся на зараженных пустошах Припяти. Что? Вы говорите, что радиационный фон выровнялся после чернобыльской катастрофы? Может и так, только райончик приспособили для захоронения ядерных отходов со всего света. Да, я тоже когда-то верил, что бочки с отходами замуровывают в свинцовый бетон. Но глядя на то, как эта хрень вытекает повсюду, могу с чистой совестью заявить: ху*та это полная. Ведь никто по доброй воле не сунется проверять, как это все на самом деле утилизирует. Да и, откровенно говоря, всем насрать. Смотреть, как мы тухнем от радиации, - даже веселее.

Мне следует подохнуть и снова встать ровно тридцать три раза. Тридцать два я уже возносился, сейчас, возможно, будет последний. Поскорей бы уж! На самом деле я успел поучаствовать в шестидесяти боях и, так уж вышло, что в половине оставался жив. Но не здоров. Пи**ец как не здоров! Иногда лежишь на поле с кишками наружу запихиваешь все это кровавое дерьмо себе в брюхо вместе с травой и землею, а в голове только одна мысль: «пристрелил бы кто?» Но нельзя. Таковы правила. Ни самому нельзя застрелиться, иначе смерть не засчитают, ни твоим соратникам, иначе обоим лажа. А бл****ие противники, завидев тебя никакущего, со злорадной ухмылкой пробегают мимо, мол, мучайся, падла, мучайся. Затем ты сюда и пришел.

А после смерти ты возвращаемся на облачный сервер и ждешь там следующего боя. Но, ждешь – сильно сказано. Для тебя период ожидания как мгновенье у виска. Хлоп! И ты уже в новом теле на новом поле брани. Ну, а если посчастливилось, и ты выжил, то неделю тебя латают. А если и вовсе цел, то неделю отдыхаешь. Хе-х, бывает, что в эту неделю сам смотришь на то, как гасятся другие продажные души. Но сегодня мы в Припяти, а это значит, что подохнут все. Если не от снаряда, то от лучистой, будь она трижды благословенна в анал.

Всего нас две тысячи. Полк – стало быть. Ровно столько же бойцов чешут стволы на той стороне. Мы сидим в тылу и ждем указаний верховного. Сколько ждать – неизвестно. Бывает, что и по три дня ничего не происходит, а бывает, что приказ рождается за считанные минуты. Всему виной хитроумная система обработки голосований. Иногда так бывает, что противник идет в наступление первый и тебя, считай, берут голыми руками. Для нас это хорошо – наш личный счетчик тикает быстрее, а для страны – плохо, ибо кусок Луны отходит пендосам. За державу обидно, знаете ли, и мы, даже в такой дерьмовой ситуации не сдаемся и гасимся, считай голыми руками. Иногда даже побеждаем.

Пока мы ждем, то тоже играем. Не правда ли иронично? Игра в игре. Да что там, если посмотреть шире, то вся жизнь сплошная игра по неписанным правилам. Для целей досуга в штабе даже стоит сервак и вайфай вышка. Все выводят на экран забрала картинку и рубятся в мультик. Я предпочитаю в карты. Обычные бумажные карты. В подкидного, переводного, в козла или секу. Благо не все помешаны на он-лайн развлечениях.

Разница слов

Колыбель была сладка и уютна. Нас родилось в ней несметное множество. Все мы появились в единый момент, вместе вкусили растерянность открытого мира. И представшая широта нас сильно пугала.
В колыбели было тепло и вкусно. Мы питались крохами оброненной земли. Ее вкус до сих пор звенит в наших вибрациях. Еще тогда мы поклялись однажды вернуться. Не ведая значений, не зная зачем – это стремление было продиктовано самой жизнью. И если мы не вернемся, то все было зря. И жизнь и смерть. Ничего бы не имело значения.
Животная память хранила начало.
Прародительница открыла для себя чертог пищи случайно. Ее занес суда распутный ветер. Откуда? Все, что нам известно об этом мире – он был прекрасен.
В чертоге она обрела пищу и покой. Свечение жизни поддалось сразу же в первый темный цикл. Носитель был ярок, горяч и вкусен. Его покорность и аромат дополняли друг друга в переливы изобилия. Нектар жизни пульсировал в носителе ровно и мерно, как дыхание мира. В нем все было идеально. Его полноты хватило бы и на целый рой, но она была всего одна.
Здесь же в чертоге она стала колыбелью. Тихая купель была невелика, но уютна и ее вполне хватило, чтобы мы – ее потомки, увидели свет жизни.
Мы не видели прародительницу, но знали ее всегда. Мы стали ею. Мы знали, что станем ею, еще тогда, когда сновали бесформенными малышами. Вы видели сны в переходном возрасте о ней, о тех, кто был до нее… Тогда-то мы и поклялись вернуться сюда, чтобы не завершить, но продолжить сны в наших предках.
Носители света появлялись часто. Они растворялись в ослепительных фазах и проявлялись в темных сладким концентратом жизни. Иногда их становилось много и тогда мы скрывались во тьму и ждали.
Но долгожданное обернулось гибелью. Мы не могли ждать вечно.
Стало так, что даже во тьме силуэт носителя света растворялся, тонул в другом ослепительном аромате. Он манил, вел к источнику и… Убивал. В две тьмы источник поразил всех. Осталась лишь я.
Теперь лишь я могла выполнить немую клятву, данную в рождении. И я решилась. Я устремилась к носителю жизни при свете, не дожидаясь, когда наступит обманчивая губительная тьма.
Носителей было несколько. Я выбрала одного из них и уже приготовилась вкусить, как…

– Б***ь! – Ванек шлепнул себя по шее и посмотрел на ладонь. На ладони серой кляксой расплылся комар. – Долбанный гнус!
– Ты проиграл, – флегматично изрек Стас и перевернул страницу журнала не отрываясь от чтения.
– Что?.. Вот же ж б***ь!
– Еще раз, – Стасик зевнул. – Теперь ты должен не только шампанское, но и ананас.
– Хрена тебе, а не богему! – Рыкнул в ответ Ванек. – Комаров сперва выведи.
– Это ты дал слово не материться. Так теперь держи его. Или твое слово ничего не значит? – Стас выглянул из-за журнала. – Я думал, ты хозяин своему слову.
– Вот… Скотина ты, братец, – Ванек поднялся с дивана и двинулся к выходу. – Тебе какого?
– Дагестанского. Оно недорогое и вкусное.
– Ладно. Я щас.
Дверь захлопнулась и Стас отложил журнал. Взглядом он отыскал розетку, в которой сейчас гнездился «фумитокс».
– Хм. Надо бы пластинку заменить. Высохла, должно быть, – пробормотал он и потянулся к ящику стола.

Сотка

Убитый горем Подсолнух сгорбился на сиденье автобусной остановки. Мысли его были заняты одним: как такое могло случиться, кто виноват, и что теперь делать… Ответы не давались, отчего становилось еще паршивее. Который раз пальцы зарылись в рыжие патлы, и в который раз никто не услышал горестный вздох:

– Что ж теперь делать-то, а?

Еще какой то час назад у него в кармане грелась хрустящая, зелененькая тысячка. Грелась не просто так, а с намереньем быть разменянной на кило вермишели, десяток яиц и банку сметаны. Теперь карман мог похвастаться лишь крошками табака, поскольку драгоценная денежка оказалась потерянной навсегда. Ее сожрал красномордый черт с зубастой ухмылкой и загребущим трезубцем.

Подсолнух оглянулся на зал игровых автоматов, венчающий остановку, и взглядом отыскал обидчика. В компании развеселых лягушек, строгих полицаев и хитрых жуликов он все так же зубоскалил, призывая джентльменов испытать свою удачу. Должно отметить, что оных было не много – павильон стоял на окраине городка и особой популярностью не пользовался. Частенько в него ныряли такие же, как Подсолнух, неудачники, с готовностью отдающие последние гроши и с упоением пропивающие редкий выигрыш. Правда, иногда заглядывали и денежные субъекты. Эти «кожанки» заряжали в автоматы за раз столько денег, сколько Подсолнуху и присниться не могло. Как он завидовал, мечтая когда-нибудь сорвать баснословный куш и поравняться с ними! Но… Но и очередная надежда разбилась о клавиши и сыграла в черный ящик.

Над верхушками деревьев и крыш домов медленно тлел закат. Недавно положенный и раскаленный за день асфальт нехотя остывал, попутно источая вязкий запах гудрона. Домой идти не хотелось. Дома – маман (так Подсолнух про себя звал жену), а у маман – скалка, больно бьющая по хребту. «Хоть бы заявился кто, да предложил выпить» – подумалось ему: «сказал бы, что деньги не проиграл, а пропил».

– Что, жена больше гоняет за игру, чем за пьянку?

Подсолнух вздрогнул. То ли он сам не заметил, как сопроводил мысли словом, то ли незнакомец, что сейчас раскуривал сигарету, забрался ему в мозги. Несмотря на явный зенит лета человек щеголял в просторном плаще, запахнутом и подвязанном поясом; темной, под цвет одеянию, шляпе и черных лакированных ботинках. С наслаждением затянувшись, он пустил колечко дыма и, заткнув сигаретой рот, принялся неторопливо шарить в недрах необъятного кармана плаща.

– Держи, – протянул он Подсолнуху скомканную бумажку.

– За что? – машинально разглаживая измятую сотку, вопросил одаренный.

– Так. Просто так, – пожал плечами незнакомец, – пойди, купи чего жена просила.

– Так ведь это… Не хватит…

– Хватит, – сверкнула на гладко выбритом лице улыбка. – Отдашь продавщице, она соберет все, что надо. О – мой экипаж!..

Незнакомец забрался в подкатившую «маршрутку» и был таков. Подсолнух еще долго глядел в след убегающим красным фонарикам, затем рывком поднялся и шагнул в сторону зала игровых автоматов.

Восемь черных ящиков, восемь надежд и восемь горьких разочарований. Среди этой восьмерки любимчиком Подсолнуха были черти, где пьяница старался «обуть» самого властелина загробья. В дальнем углу парнища, лет двадцати, долбился в лягушек. У противоположной стены хозяйски развалился маркер – денежное сердце сего заведения. Рядом сидели два его приятеля – молодчики поочередно бросали кости и двигали деревянные фишки нард.

Старательно, чтобы банкоприемник не зажевал купюру, Подсолнух долго разглаживал подарок и, наконец, зарядил автомат. Первый же удар по клавише обернулся джек-потом – поставленный цервонец превратился в десять тысяч. Отметив небывалую удачу радостным ором, Подсолнух все-таки отказался от предложения удвоить выигрыш.

Так, теперь можно и по десятой ставке.

Щелкнула клавиша и на экране повторилась вереница бочек. В глазах потемнело, ноги стали ватными, а сердце готово было вырваться из вмиг пересохшего горла. Не соображая что твориться, Подсолнух потянулся к клавише удвоения. Двести тысяч… Четыреста тысяч… Восемьсот…

– Эй, Подсолнух! А ну вали отсюда! – нависла над ошалевшим от радости Подсолнухом грозная троица, во главе с маркером.

– П-почему?

– Я сказал – вали.

– Тогда я забираю выигрыш.

Ответом ему было глумливое ржание, под которое незадачливого игрока и вышвырнули на улицу.

– И что б больше я тебя здесь не видел! – плюнул на прощание маркер и вернулся в зал – делить отобранное состояние.

– Но… Но это мои деньги, – от обиды и бессилия на глазах Подсолнуха навернулись слезы.

Он поднялся с тротуара, неуклюже отряхнулся и повалился на лавку.

– Эх, Подсолнух, Подсолнух, – посетовал невесть откуда взявшийся незнакомец. В руке он сжимал полиэтиленовый пакет. – Я ж тебе говорил – пойди, купи чего жена просила. А ты?

Он протянул Подсолнуху свою ношу. Внутри лежали банка сметаны, десяток яиц и кило вермишели.