Изящные слова

Глава 1. Измена

Стоны. Громкие, пылкие и до скрежета в зубах раздражающие, потому что не мои. Усмехнувшись, подкрадываюсь на носочках к спальне и, приоткрыв дверь, стучу. Взгляд некстати цепляется за маникюр. Чертовски красивый лак красного цвета блестит в приглушённом свете, и я не без сарказма отмечаю, что три часа в салоне стоили измены и развода. А он определённо последует, потому что быть в роли терпилы не в характере.

— Тук-ту-у-ук, — нежно протягиваю, пробежавшись ноготками по двери. — Кто это у нас тут?

Муж по-дурацки застывает и оборачивается, продолжая удерживать длинные ноги блондинки. Девчонка взвизгивает, кутаясь в одеяло.

— Марго? — удивлённый тон Андрея поражает искренностью.

А кого, собственно, рассчитывал увидеть?

— Сюрприз, милый, — расплываюсь в приторной улыбке. — Что прячешь в супружеской постели?

Муж рывком метается к штанам, спешно натягивает и, не удосужившись застегнуть ремень, выталкивает меня из спальни.

— Давай без сцен, — холодно бросает, прострелив серостью глаз. — Мы ведь взрослые люди и способны вести адекватный диалог.

— Адекватный? Это какой? — поднимаю бровь. — Что, даже пощёчину не могу залепить?

— Выдохни и подожди на кухне.

Кивком указывает направление, куда должна удалиться. Рассмеявшись, показываю Андрею средний палец, на что муж злюще шипит, и, не обращая внимания на окрики в спину, дефилирую в спальню. Блондинка как раз расправляется с застёжкой на белье, а, завидев меня, отпрыгивает в угол и испуганно дрожит.

Что ж, это я умею.

— Да расслабься, дурочка, — фыркаю, элегантно взбив локоны. — Нахрен не сдалась. Тебе сколько лет хоть?

— В-восемнадцать, — заикается она.

— Уже хорошо. Хоть на это ума хватило, да, Андрюш?

Муж подпирает дверной косяк, изображая невозмутимость. Язвительно корчит гримасу в ответ на пикировку.

— Что, пообещал золотые горы и новый айфон? — обращаюсь к блондинке.

— Нет, — она протестует. — Он меня... Я его...

— Что, любовь?

— Да!

— Интересно, — хмыкаю, неторопливо собирая вещи Андрея в аккуратную стопку. — И давно?

— Марго, оставь этот фарс. Тебе не идёт, — муж решает прервать допрос.

— Интересно, — повторяю. — Оправдываться будешь?

Андрей вздыхает и переводит усталый взгляд в окно, будто он застукал меня с малолеткой, а не я его.

— Не хочу, — наконец, изрекает. — Не вижу смысла. Всё равно нужно было об этом поговорить, но мне жаль, что вышло вот так.

Режет по живому. Знает, что упади он в ноги, моля о пощаде, я бы получила желанную отдушину и признание, что конченый он, а не я. В общем-то, у меня вопросов не возникло, кто есть кто, однако муж принял правила игры, зная мой характер. Оттого испытываю невыносимую боль где-то под рёбрами и нестерпимый порыв разреветься.

Но такого удовольствия не доставлю, хоть застрелите.

— Об «этом», — ухмыляюсь, прикусив губу. — Изящное слово для определения брака.

— Это не брак, а грёбаная гонка на выживание! — Андрей в миг выходит из себя, теряя мнимое спокойствие. В голосе появляется сталь. — Без конца скандалы, нервотрёпки! Я устал, Марго.

— Бедненький, — подыгрываю, сочувственно качая головой. — Устал. От чего, Андрюш? От беззаботной жизни за счёт жены или от хорошего секса на столе, подоконнике, в раздевалке... — выхватываю ошеломлённый взгляд блондинки и смеюсь. — Чего глазами хлопаешь, заюш? Супружеский долг никто не отменял, а у нас он ух какой! Ежедневный, горячий! Только, видимо, изматывающий, да, Андрюш?

Муж закатывает глаза, не желая ввязываться в конфронтацию, которую не вывезет.

— Нет, ну это правда пиздец, — заявляю, захлопывая чемодан. Все шмотки Андрея не уместились, однако раз куплены на мои деньги, пусть идёт с тем, что даю. — Устал он. Ты не устал, милый, а охренел.

— Как остынешь, набери. Обсудим развод, — чеканит муж, испепелив взглядом.

Странно, ещё вчера хотел до одури, а тут развод обсуждать собрался, как будто речь о продаже машины. Куда всё подевалось?

Смотрю на мужчину, с которым делила постель и невзгоды последние четыре года, изучаю нахмуренные брови и плотно поджатые губы, и не понимаю, твою мать, как вчера можно любить одну, а сегодня трахать другую.

Мы с Андреем поженились сразу после окончания его учёбы. Он – подающий надежды пластический хирург, а я – перспективный графический дизайнер и иллюстратор. Быстро выбились в люди, заработали репутацию образцовой семьи, однако вот уже год муж сидит на моей шее. Попёрли с работы после раскрытия махинаций с материалами, которые Андрей закупал по дешёвке и впаривал за бешеные деньги богатым любительницам фейстюна.

И всё бы ничего, мой доход позволял содержать нас обоих, но вот незадача: мне хотелось, чтобы Андрей работал и помогал оплачивать ипотеку, а Андрею хотелось наслаждаться беспечностью и иметь восемнадцатилеток. Упрёки мои ему, видите ли, не нравятся. Действительно, какая сука, ей богу, пилю мужика не по делу.

А ведь любовь была такая, что крышу сносило. Цветы без повода, рестораны, отдых два раза в год за границей, куда входил пятизвёздочный отель и секс под луной. Танцы под Фрэнка Синатру и разговоры до утра обо всём и ни о чём. Вот вчера, например. Заявился с розами, пусть и на мои деньги, объявил, что у нас запланирован интригующий вечер, разложил меня на столе и показал долбаный космос.

Жаль, космос оказался местом общественным.

— Чего пялишься? — рявкаю на блондинку, так и замершую с дешёвым платьем в руках. — Втискивайся в тряпки и проваливай. Чек за испорченные простыни вышлю с Андрюшей.

Девчонка впопыхах собирается и, не дыша, проскальзывает мимо меня в коридор. Муж раздражённо цокает.

— Марго, мне правда жаль. Что бы ты ни думала.

— Жалость, мой хороший, для идиоток прибереги. А за меня порадуйся, что избавилась от довеска в качестве безработного и неверного супруга.

Андрей окидывает меня непонятным взглядом, сочетающим раскаяние и облегчение, выдыхает, а потом добавляет без особых эмоций:

Глава 2. Живём дальше

Алекс появляется на пороге квартиры даже раньше, чем обещал. Чуть ли не с ноги открывает дверь и обнаруживает меня, уже хорошенько окосевшую, в том же углу под подоконником, куда забилась после ухода Андрея.

— Пикассо, — он смотрит с непониманием и испугом. Осторожно водружает пакеты на стол, звякнув бутылками, и садится на корточки, заглядывая в глаза. — Маленький, ну ты чего?

— Это пизде-е-ец, — реву, затянув по новой. — Он меня бро-о-осил!

— Кто? — Алекс мотает головой, не догоняя.

— Андре-е-ей!

— Где бросил? Охренел, что ли? — Сваровский звереет мгновенно. Желваки выпирают, а в кофейных глазах пожар. — В смысле бросил, Марго?

— Трахнул малолетку на моей постели и бросил! — жалуюсь, как ребёнок, уткнувшись носом в плечо Алекса. Сваровский неловко гладит меня по спине и успокаивающе шипит. — Он назвал наш брак «это»! Забрал чёртовы шмотки и ушё-о-ол!

Истерика принимает такие обороты, что Сваровский панически оглядывает кухню в поисках чего угодно, что, по его мнению, может меня успокоить. Вцепляюсь в его кожанку мёртвой хваткой, повисаю на шее и ору проклятья, понося бывшего мужа и в хвост, и в гриву. Алекс сгребает меня в охапку и тащит в ванную.

— Так, Пикассо. Давай-ка умоемся, — ласково говорит он, поднимая мне подбородок пальцами. — Выглядишь так, будто собираешься пугать маньяков в подворотне.

— Иди ты, — отмахиваюсь от влажного полотенца. — А как мне выглядеть, когда я видела сиськи восемнадцатилетки, которая увела у меня мужа?! А знаешь, что? Сиськи, сука, отличные! Как моя голова, блядь!

Наглядно демонстрирую Алексу размер груди любовницы Андрея, округлив свою, не в пример маленькую. Сваровский ржёт, как конь, не прекращая попыток подобраться к моему лицу орудием очищения.

— Алекс, скажи честно, — прошу, перехватив его руку, чтобы остановить надвигающуюся шершавую ткань. — Как мужчина! Я не обижусь.

— Спасибо, Глинская, что признала во мне мужика, — он кривляется.

Алекс так и продолжает использовать мою девичью фамилию, отрицая наличие официальной «Беловы» в паспорте.

— Я серьёзно. Посмотри на меня и скажи: я вызываю желание? Ну, вот прям чтобы до скрежета в зубах?

Никогда не сомневалась в собственной привлекательности, природа не обидела. Но Андрей подорвал всякую уверенность и заставил задуматься о том, что раньше в голову не пришло бы. Впрочем, чего я, как дура? Можно подумать, красивым не изменяют.

Алекс сощуривается, разглядывая мою насупленную физиономию.

— Хочется прямо сейчас или в перспективе? Потому что, если говорить про настоящее, Пикассо, то уж извини, но выглядишь паршиво, — ухмыляется, приближаясь носом к моему. Заметив, что не смеюсь, подмигивает: — Шучу я, маленький. Ну, конечно, вызываешь!

Сваровский выдаёт это странным тоном с придыханием, и я на миг разглядываю в нём что-то другое, чего не замечала. Тут же открещиваюсь, а красное полусладкое стремительно приближается по пищеводу к глотке.

Мы с Алексом вместе, можно сказать, с пелёнок. Он старше на четыре года, и судьба свела нас благодаря моему брату. Они близко дружили. Сваровский часами зависал у нас дома, а я примазывалась к мальчишеской компании, потому что с девчонками общий язык находить не получалось. Мне было интересно наблюдать за ними и чувствовать себя взрослой. Парни не гнали, благородно позволяя участвовать во всех сабантуях.

Всё изменилось, когда Диме с Алексом стукнуло по двадцать пять. Да, у них день рождения в одну дату и даже год. Это ли не насмешка? Мой брат разбился на мотоцикле, добираясь до дома Алекса, где мы запланировали тусовку. И, как оказалось, толпа друзей, вместо праздника, пришла на похороны. А самое конченое, что гложет до сих пор, так это то, что Дима выслал меня до Алекса на такси, потому что я надела долбаное платье.

Долбаное. Сука. Платье.

Вот такой подарок от брата на свадьбу, намеченную через месяц после аварии. Торжество отменили, но с Андреем мы расписались. Димки не хватает до безумия. Прошло четыре года, однако боль от потери не утихает, да и вряд ли пройдёт когда-нибудь до конца.

Алекс здорово меня поддержал в самый сложный период. Даже отказался от переезда в столицу по работе, оставшись в родном городе, чтобы в любой момент оказаться рядом. Хотя я всячески пыталась вытурить друга за лучшей жизнью в Москву.

Андрей на дух не выносит Сваровского. Оно и понятно. Но я ещё на третьем свидании объявила, что не собираюсь отказываться от человека, которого знаю всю сознательную жизнь, в угоду чествования мужского собственничества. Муж, скрепя сердце, смирился с присутствием Алекса в нашей жизни. К слову, я никогда не злоупотребляла терпением Андрея, и уж тем более не давала поводов для ревности.

— Алло, Пикассо, чего застыла? — Сваровский щёлкает пальцами у меня перед носом. — Если собираешься опять разреветься, лучше скажи. Я подготовлюсь.

Отрицательно мотаю головой.

— Без бутылки не разревусь. Пошли, подружка, у нас намечается распрекрасный вечер с перемыванием костей.

Алекс мучительно стонет, закатив глаза, и всячески показывает, что девчачьих завываний не вывезет, но у него особо выбора никогда не было. Мои слёзы для него – это то, что требует немедленного реагирования.

Глотаю вино, закусывая сыром, который притащил Алекс, и активно жестикулирую, в красках описывая блондинку-Крис, мужа между её ногами и искреннее удивление Андрея, когда вошла в спальню. Алекс тоже пьёт, подперев подбородок рукой, изредка охает или качает головой со словами «пиздец» и «бля». Когда дохожу до части, где муж предлагает развод, пинаю со всей дури стул.

И тут раздаётся звонок, а потом настойчивый стук. Чертыхнувшись, плетусь к двери.

— Кто? — уточняю, хотя догадываюсь.

— Маргарита, открывай! — разгневанная соседка вновь тарабанит, требуя предстать перед ней.

Выдохнув и смахнув слёзы, быстро спрашиваю у Алекса, как выгляжу, и после неопределённого кручения ладонью, поворачиваю защёлку.

Глава 3. Я с тобой, хорошо?

Когда время приближается к полуночи, у Алекса звонит мобильник.

— Твоя? — спрашиваю, кивая на экран.

Сваровский нехотя подтверждает и принимает входящий.

— Да, Стеф, — голос мягкий, спокойный.

Хоть разговаривает и не на громкой, но всё равно отчётливо слышу взволнованное щебетание девушки Алекса.

— Долго ещё будешь у Риты? — спрашивает неагрессивно, но с различимой обидой.

— Да нет, думаю, скоро...

Отчаянно мотаю головой и машу руками, на что Сваровский вопросительно поднимает бровь.

— Не бросай, — еле шепчу. — Пожалуйста, не уезжай, — складываю ладони в молитвенном жесте.

Алекс закрывает глаза и надавливает на веки, хмурится, разрываемый на части двумя близкими людьми.

— Скоро? — уточняет Стеша. — Ну, во сколько? Час? Мне вставать рано, а ты знаешь, что не могу засыпать без тебя.

Так уж вышло, что наша дружба со Сваровским доставалась малоприятным багажом каждому, кто хотел строить отношения со мной или Алексом. Однако всё оговаривалось на берегу. Он предупреждал девушек, что в его жизни есть родная душа, и она вряд ли куда-то исчезнет в обозримом будущем, а я оповещала потенциальных парней, что Алекс мне как брат, а последние четыре года действительно заменял его.

Стеша стала исключением, и приняла, как и Андрей, нашу дружбу. Причём, именно приняла, а не сделала вид, как предыдущие пассии Сваровского. Те, узнав обо мне, брались строить ребяческие козни вроде блокировки номера, чтобы не дозвонилась, или слали сообщения с угрозами. Я искренне берегла отношения Алекса, старалась светиться перед его любовницами поменьше и не провоцировать, но, если Сваровский чувствовал какой-то подвох в мой адрес, роман быстро сходил на нет.

Дурочкам бы дружить со мной, если хотели что-то значить для Алекса, и Стеша единственная это просекла, чем завоевала уважение. Теперь я всячески поддерживаю кандидатуру Стешки, или Стеф, как её любит величать Алекс, в качестве избранницы Сваровского. Даже предложила хитрый план по «охоте на зверя». Иными словами, вызвалась помочь затащить в ЗАГС.

Но не сегодня. Сегодня Алекс нужен мне, иначе взвою от безнадёги, которая в красках нарисовалась перед глазами, когда он собрался уехать.

В порыве хватаюсь за его руку и прислоняюсь лбом к костяшкам, приговаривая «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Сваровский вырывается и тут же притягивает к груди, умещая подбородок на моей макушке. Слушаю размеренный стук сердца, и как будто боль в собственном немного утихает.

— Стеф, тут такое дело, — начинает он издалека. — У Марго проблемы, и она нуждается в поддержке, понимаешь?

— Что за проблемы? — шелестит Стешка, а я чётко представляю её недовольно поджатые пухлые губки.

Алекс слегка отстраняется, заглядывает мне в глаза и, получив разрешение на распространение информации, изрекает ровным голосом:

— Они с Беловым расходятся. Пикассо это тяжело переживает, поэтому сегодня останусь у неё, а утром сразу домой. Идёт?

Стешка сопит.

— Ничего себе новость. С чего это они вдруг?

— Белов запал на малолетку, — Алекс изображает рвотный позыв, и я нервно хихикаю. — Тут такой пиздец, потом всё расскажу. Или вместе посидим, Пикассо обрисует, как умеет. Хорошо, Стеф?

Девушка ворчливо что-то отвечает, не разбираю. Сваровский вздыхает:

— Знаю, лап, но и ты пойми. Ложись спать, утром постараюсь приехать до твоего ухода.

Стеша долго молчит, раздосадовано фыркая в динамик, но потом всё-таки собирает волю в кулак и холодно отвечает:

— Хорошо, я поняла. Передай Рите привет и скажи, чтобы держалась. Я ей с работы наберу.

— Обязательно, лап, — Алекс улыбается. — Спокойной ночи.

От радости визжу и приникаю к Сваровскому, заключая в объятиях.

— Спасибо-спасибо-спасибо, ты лучший!

— Я в курсе, Пикассо, — он кривит притворную гримасу отвращения. — Ну всё, слезай, противная. Размажешь сопли по рубашке.

Я шутливо показываю язык.

— Тебе завтра в отдел нужно, майор Сваровский?

Алекс – это он для близких, а для остальных – Александр Владимирович Сваровский, старший следователь отдела МВД по Краснодарскому краю. Всегда хочется добавить «гроза района, честь и доблесть во плоти», но Алекс показательно рычит, пресекая шутки в зародыше.

— К сожалению, — он цыкает, переводя взгляд на наручные часы. — Постелешь мне? Вырубаюсь, не могу.

— Конечно.

Поднимаюсь, собираю со стола грязную посуду и небрежно выставляю в раковину. Потом займусь порядками, не до того. Прошу Алекса посмотреть телевизор, пока приму душ. Наскоро смываю с себя разочарование этого дня и переодеваюсь в шёлковую пижаму цвета горького шоколада, так удачно забытую утром в ванной.

Протерев пар на зеркале, уставляюсь в отражение: большие тёмно-карие глаза в обрамлении густых ресниц словно осуждают за жалкие мыслишки в голове, полные губы растянуты в косой ухмылке на одну сторону, а мокрые каштановые волосы до плеч дополняют вид стервы, хоть и потрёпанной. Дурачества ради прислоняю ладонь с идеальными красными ноготками ко рту и изображаю удивление. Потом, как кошка, собираю пальчики и рычу на отражение.

Дура, ей-богу. Покривлявшись перед зеркалом, громко хлопаю себя по лбу и выхожу из ванной в поисках Алекса. Нахожу приснувшим на диване.

— Майор, — шепчу, толкнув в плечо. — Душ свободен, иди. А я тут пока сооружу лежбище.

— Спасибо, Пикассо, — мычит он, потянувшись. — Полотенце положила?

— Обижаешь! Всё в лучших традициях гостеприимства.

— Ага. Зная тебя, звучит, как угроза. — Алекс фыркает, направляясь в ванную.

Строю рожицу в спину Сваровскому, а затем ковыляю к комоду за чистым бельём. В нашу спальню с Андреем этой ночью не зайду даже под страхом расстрела, придётся ютится в остальной части квартиры. Остаётся зал, либо пустующая комнатка, запланированная под детскую. Раз уж планы полетели в тартарары, и ребёнок от мужчины моей жизни так и будет в мечтах, можно выделить комнату Сваровскому. Или постелить ему в зале? Здесь всё-таки удобнее, диван шире, и есть телевизор, а в детской куча наваленного барахла и нет штор, солнце разбудит.

Глава 4. Извращенец и феникс

Просыпаюсь от будильника на девять утра. Машинально свешиваюсь с дивана, чтобы проверить Алекса, но не обнаруживаю его, а подушка с одеялом аккуратно сложены подле. Тянусь к телефону и ещё сонным взглядом просматриваю сообщения, где среди прочих нахожу весточку от Сваровского: «Не стал будить. Дай знать, как себя чувствуешь. На связи, Пикассо».

— Так точно, майор, — улыбаюсь, воспроизводя в голове приказной тон Алекса.

Тут же замечаю сообщение от Андрея, и руки предательски дрожат. Вижу первые три слова: «Звонила Валентина Ивановна...»

— Сука, — раздосадовано постанываю, мысленно проклиная соседку. — Чего тебе неймётся, курица недощипанная?

Тыкаю в сообщение и трусливо прикрываю глаза, изучая текст сквозь ресницы.

«Звонила Валентина Ивановна. Видимо, Сваровский уже занял моё место в постели, потому прекрати строить из себя святую и подготовь документы. Мой юрист свяжется с тобой в среду. Марго, поговорить придётся так или иначе, и я рассчитаю на адекватность».

— Ах ты, бородавочник плешивый! — взбрыкиваю так, что одеяло подлетает. — За местечко в постели распереживался?! На адекватность он рассчитывает, ты посмотри!

Нет, я не спорю, что на фоне сдержанного супруга напоминаю ураган Катрину, но это говорит лишь об эмоциональной тупости Андрея, а не о моей неуравновешенности. Ну, мне всегда хотелось так думать.

Помню, его мать два года назад позвонила и сообщила, что отец Андрея скончался, а мы сидели в кафе. Муж сказал: «Хорошо, я понял. Утром буду». И, положив мобильник, принялся доедать Цезарь. На мой вопрос «что случилось?» сухо прокомментировал: «У отца инфаркт». В моём удивлённом «ахуеть» эмоций было больше, чем во всех последующих действиях мужа вместе взятых. Нет, я не ждала бурной истерики и причитаний в стиле «ох, папенька, как же мы без вас», но немного отстранённости или, скажем, печали в глазах – пожалуй, да.

Когда умер брат, я две недели после похорон не могла соскрести себя с кровати. Сил хватало только на то, чтобы доползать до туалета и балкона, где курила сигареты одну за другой. Раздавленная мама тоже лежала пластом, а папа носился между нами, периодически хватаясь за сердце. И Алекс был рядом. Взял на себя всё: от организации похорон до последующего контроля продуктов в холодильнике. Отец тогда впервые окрестил Сваровского сыном, что взбесило Андрея до трясучки. Белов, конечно, тоже помогал, отрицать глупо и нечестно, однако папа, почему-то, выделил Алекса. Да и я так запомнила, но Андрею ничего подобного никогда не выдавала.

— Адекватности он хочет. Я тебе покажу адекватность, милый, — шиплю угрозу под нос.

Вскакиваю с дивана и влетаю в ванную, наскоро умываюсь, а потом плюхаюсь перед зеркалом в коридоре. Слой сыворотки, крем на лицо и под глаза, блеск на губы. Ага, немного подурачиться, изображая первостатейную суку, пока впитывается крем, и поголосить песню Селены Гомез «Me&My girls» – это как ритуал для закрепления боевого настроя. Принимаюсь за макияж. Накладываю идеальный тон, вырисовываю стрелки и добавляю немного румян. Красная матовая помада, как решающий штрих в этой войне. Как долбаный сигнал к восстанию растоптанной гордости. И вот из пепла рождается феникс – новая Марго, которая проткнёт шпилькой сердце и скажет «ой, простите, я думала здесь пусто».

Всё же вхожу в спальню, выбираю из гардероба умопомрачительное платье, сидящее по фигуре: винтажное, из бархата цвета вишни и с квадратным вырезом, выгодно подчёркивающим грудь.

Я готова к сражению.

Словно почуяв неладное, звонит Сваровский.

— Пикассо, ты как? — голос сонный, а на фоне трещат коллеги из отдела.

— Лучше не бывает! — бодро отзываюсь. — Надеру Андрюше задницу, и станет совсем прекрасно!

— Чего это ты удумала? — напрягается Алекс, чем-то пошуршав в динамик. — Марго, давай без глупостей.

— Да какие глупости? Просто наведаюсь к нему на работу, подразню.

— Он же не работает. Или что-то изменилось со вчерашнего дня?

— Он не работает, а вот Вениамин Петрович, завотделением, вполне себе на коне, — меланхолично разъясняю Алексу план, приглаживая блестящие ровные волосы. Всё-таки не зря вбухиваю столько бабок.

— Та-а-ак, — тянет Сваровский с ноткой упрёка. — Нахрена тебе старый извращенец?

Я цокаю языком, намекая, что друг тормозит.

— Алекс, не беси. Вениамин Петрович – известная шишка в этом их союзе врачей. Стоит ему шепнуть на ушко другим докторишкам, что Андрюша нечист на руку, как моему благоверному станет заказана дорога даже в самый захудалый посёлок.

Сваровский рявкает на кого-то, но, возвращаясь к разговору со мной, голос теплеет, как по волшебству.

— Помнится, год назад ты так же ходила к нему и упрашивала, чтобы Белова уволили по собственному, без занесения статьи в личное дело.

— Тут-то и оно! Андрюше сейчас так или иначе придётся выйти на работу, потому что вряд ли малышка Крис зарабатывает столько, чтобы покрыть его хотелки. — Надев туфли на высокой шпильке, прихватываю норковый полушубок и выпархиваю из квартиры. — Значит, сунется по всем центрам, а там ему раз – и хренушки!

Решительно жму кнопку вызова лифта и пританцовываю на месте от ощущения собственного превосходства. Однако Алекс моего энтузиазма не разделяет.

— А смысл есть, Пикассо? Его и так за год нигде не взяли.

— Сдаётся мне, он вообще не ходил на собеседования, — возражаю неуверенно. — Только пыль в глаза пускал и студентку потрахивал от безделья.

— Ну, — Алекс хмыкает. — Если тебе так станет легче, дерзай.

— И это вместо «отличный план, Марго»?

— Не обижайся, маленький. Я просто думаю, что Белов выкрутится, и твои проделки вряд ли сгустят ему краски.

— Вот мы и посмотрим! Сейчас перезвоню, в лифт захожу.

— Давай.

Гордо шествую в кабину, выбираю этаж, а в голове крутится предубеждение Алекса. Чёрт, а что, если это только в моих фантазиях всё выглядит сладко и гладко?

Нет, Марго, план превосходный! Чего ты падаешь духом?

Глава 5. Ламбада

В приподнятом настроении выхожу из кабинета Вениамина Петровича и, довольная собой, шествую до ближайшей кофейни. Заказываю любимый моккачино, возвращаюсь к машине и, прикурив сигарету, смакую тепло полуденного солнца. Красный Мальборо и кофеин – привычный завтрак вот уже четыре года. Осталось просмотреть рабочую почту, ответить заказчикам и добить пару иллюстраций для готовящихся к изданию «шедевров» современной литературы. Впрочем, многие книги благодаря моим обложкам неплохо продавали себя, даже если содержание оставляло желать лучшего. Очередь расписана на два месяца вперёд. Так это только иллюстрации, а ещё дизайн сайтов, разработка рекламных билбордов и прочей дребедени, которая пестрит из каждой дырки.

В общем, на доход не жалуюсь.

Тут телефон голосит, а на экране высвечивается «Мамуля». Вздохнув, репетирую бодрое приветствие и принимаю входящий.

— Привет, мам!

— Доча, — в её голосе волнение. — Что у вас случилось с Андреем?

Да блядь.

— А что случилось? — уточняю, чтобы знать, как успокаивать суматошную маму.

— Андрюша написал, что заедет сегодня забрать ключи от дачи, — жалуется она, едва не плача. — Говорит, продавать собирается. А у меня ж там теплица, цветочки...

После смерти Димы мама нашла себя в садоводстве, как бы стрёмно ни звучало. Ездят с отцом на дачу Андрея через день, облагораживают ландшафт и соединяются с природой. А что там, час на электричке, и вот тебе благодать. Оба на пенсии, и уж вместо того, чтобы сидеть в квартире, пусть лучше развлекаются за городом. Андрей с барского плеча позволил родителям заниматься участком, всё равно простаивал без дела, а его мать на дух не выносит земляные работы.

А тут, видите ли, продавать решил. Припёрло.

Сука.

— Мам, не переживай. Я накоплю, и через полгодика-год куплю тебе такую дачу, что и не вспомнишь про свою теплицу в этой рухляди.

— Но как же...

— Мам, — повторяю с нажимом. — Правда, не бери в голову. Мы с Андреем разводимся, но ты, пожалуйста, не нервничай. Это по обоюдному согласию, понимаешь? Так получилось, кризис в отношениях, а я не говорила, чтобы лишний раз не дёргать вас с папой, — тараторю, не позволяя матери слово вставить. Вру напропалую. — Завари себе ромашку, включи «Великолепный век» и выдохни. Я заеду на следующих выходных, обсудим всё, хорошо?

— Марго, — шепчет мама. — Как же так?

— Ну, вот так. Бывают в жизни огорчения.

— А, может, вы вдвоём приедете? — не унимается она. — Посидим, поговорим по душам? Мы с отцом подскажем чего-нибудь? Оно, знаешь как, развестись всегда успеется, а вот семья...

— Мама! — не выдерживаю и повышаю голос. — Уже всё решено! Да хрен с ней, с этой семьёй, я счастливой хочу быть, а с Андреем задыхаюсь, ясно?

Приходится наврать с три короба, иначе не отделаюсь. Нужно убедить родителей, что сама жажду развода, а то ещё вздумают мирить, а я не собираюсь ставить родню в известность насчёт измены мужа. Нечего им стрессовать на пустом месте.

— Маргош, ну ты подумай ещё, пожалуйста. — Мама в своём репертуаре. — Взвесь всё хорошенько, ладно? Андрюша ведь неплохой муж.

Угу. Только трахает то, что не нужно.

— Подумаю, мам. Давай созвонимся позже? Мне заказы доработать нужно. И не смей ничего говорить Андрею на эту тему! А то обижусь.

— Да поняла уже, — удручённо откликается мама. — Доча, обязательно позвони мне, как появится время, хорошо? Я пока папе не буду рассказывать.

— Хорошо, мамуль. Чмоки в обе щёки!

Отключаю телефон, швыряю на пассажирское кресло и упираюсь лбом в руль.

Господи, да что ж за дерьмо такое. Всё и разом! Ещё вчера просыпалась счастливой женой, а сегодня почти разведёнка, которая чуть не переспала с бывшим начальником мужа в отместку. Ну, были у нас скандалы с Андреем. Ну, частенько в последнее время. Но зуб даю, что малышка Крис появилась в нашем браке задолго до чёрной полосы.

Опять звонок. Задолбать решили?

Нехотя перевожу взгляд на мобильник и вижу... Стешку.

— Да, заюш, — бурчу, не отрываясь от руля.

— Ты как, Рит?

Ненавижу, когда зовут Ритой. Но, видимо, подружка Алекса мстит за Стешку. Ну какая она Стеф? Маленькая, на голову ниже меня, волосы русые, глазёнки невзрачные – серые. Единственная яркая чёрта на лице – потрясающие пухлые губы, которым по-доброму завидую. Мои хоть и полные, но такого красивого изгиба не имеют. Грязной мыслишкой проскальзывает, что, видимо, ротик Стешки вытворяет недурные фокусы, раз она цепляет Алекса, потому что предыдущие пассии Сваровского отличались броской внешностью и характером хищниц.

— Лучше всех! — иронизирую, зачем-то выставив большой палец.

— Мне жаль, — лепечет Стеша с искренним состраданием. — Представляю, что ты чувствуешь.

— Не представляешь, заюш. Вот если Сваровский сходит налево, тогда набери и обсудим впечатления, — парирую я.

— Ой, нет! Не хочу даже думать. У нас всё хорошо, слава богу. Мне кажется, дело движется к предложению.

Воодушевление Стешки отчего-то выбешивает до скрипа в зубах. Наверное, в другой момент порадовалась бы за сладкую парочку, но, когда собственная любовь превратилась в долбаный могильник надежд, хочется, чтобы страдали все вокруг.

Да уж, Марго. Эгоистка в тебе набирает обороты. Ладно, если речь идёт о других, но ты ж отношения Алекса пытаешься хоронить.

— Что там? Колечко нашла? — вяло интересуюсь.

— Нет, но... Алекс в эти выходные позвал к себе домой, хочет с родителями познакомить. Это ведь что-то значит?

— Определённо.

— Думаешь, хороший знак?

— Ещё бы, — фыркаю. — Он ни одну девчонку не таскал к родителям, так что бей в колокола и выбери наряд посимпатичней. Его мать любит оценивать избранниц по внешнему виду, чтобы всё с иголочки и в лучших традициях глянца.

Чистая правда. Любовь Васильевна – статная женщина, воспитанная аристократичным шиком и воспевающая моду Присциллы Пресли. Обожает высокий начёс, выразительную обводку вокруг глаз и платья с воротничком.

Глава 6. Зародившийся монстр

Когда добираемся до туалетов, здравый уголок мозга начинает брать верх, потому сопротивляюсь.

— Стой, — бормочу своему спутнику, хотя вряд ли он услышит протест в этой какофонии звуков. — Подожди.

Мужчина упрямо идёт к дальней кабинке и заталкивает меня внутрь. Закрывает дверцу на щеколду, разворачивает меня и вдавливает спиной в холодный металл. Тут же набрасывается с поцелуем, пропитанным алкоголем и мятной жвачкой, не позволяя промычать новое возражение. Руки шарятся по телу, задирают платье и гладят по внутренней стороне бедра, поднимаясь всё выше, к белью. Потом чувствую, как бретелька лифчика спадает, а горячие пальцы стискивают грудь, заставляя выдохнуть болезненный стон в рот мужчине.

— Прекрати, — всё же пытаюсь бунтовать, увернувшись от очередного поцелуя.

— Да хорош ломаться! — раздражённо рявкает он, сжимая мои щёки. — Сама задницей вертела, а теперь недотрогу строишь?

— Отвали, мудак! — огрызаюсь. — Секс не обещала!

— Исправим, — шипит мужчина и облизывает кончик моего уха.

От этого желудок скручивает неприятным спазмом. Дерьмо, да это похоже на изнасилование. И совершенно точно смахивает на глупость, от которой предостерегал Алекс.

— Сказала, отвали!

Я со всей дури лягаю мужчину по колену. Это действует на него, как красная тряпка на быка. Пьяная координация играет со мной злую шутку, когда не успеваю сладить с щеколдой. Он жёстко перехватывает мои запястья одной рукой, заламывает их над головой. Второй снимает колготки и отодвигает пальцем тонкую полоску трусиков, даже не удосужившись их приспустить.

Тело цепенеет от страха, крик застревает в глотке. И, как назло, в туалете ни души, чтобы подозрительная возня привлекла постороннее внимание.

— Пожалуйста, — взмаливаюсь, взывая к благоразумию мужчины. — Я не хочу!

— Захочешь, — обламывает он, обжигая шею дыханием.

Ох, Господи Боже, что за пиздец.

Когда член касается кожи, громко взвизгиваю и дёргаюсь в сторону, пытаясь воспрепятствовать унизительной близости.

— Помогите!

— Рот закрой.

И тут кто-то с силой шарахает по кабинке, отчего мужчина отскакивает к унитазу, а у меня появляется фора, чтобы поправить платье с колготками и вновь заорать:

— Помогите!

Рывок, другой, и петли не выдерживают мощного напора. Дверца отлетает, а перед глазами возникает разъярённое лицо Сваровского.

— Алекс! — не веря счастью, прячусь у него за спиной, как зашуганный зверёк.

— Ты чё, охренел? — рычит Сваровский и кидается к остолбеневшему парню, придерживающему штаны. — Да я тебя в трупном мешке отсюда вынесу.

Удар, и мужчина валится на пол, так и не застегнув ширинку. Следующий становится решающим, отправляя урода в нокаут. Не реагируя на мой скулёж, Алекс быстро набирает кого-то по телефону, а потом приказывает:

— Наряд на угол Красной и Розы Люксембург, клуб «Дикий кайот». Живо! — потом оборачивается на меня и гаркает: — Ты совсем ёбу дала?!

— Прости-и, — вою, окончательно потеряв контроль над эмоциями. — Алекс, прости-и!

— Марш в машину, Глинская! Я с тобой ещё не закончил.

Под гнётом бешеного влияния Сваровского и ужасом пережитого, слушаюсь беспрекословно и вылетаю из туалета так, что пятки сверкают. Несусь напролом через толпу к выходу. Оказавшись на отрезвляющем декабрьском морозе, вспоминаю про полушубок в гардеробе, но не рискую возвращаться. Топчусь возле внедорожника Алекса, разогревая плечи, и захлёбываюсь рыданиями.

До перепуганного сознания долетает рёв сирены, а потом появляется машина с мигалками. Четверо полицейских врываются в клуб, и спустя десять минут выволакивают бессознательную тушу мудака со спущенными штанами. За нарядом следует Алекс с каменным лицом, раздавая указания.

Погрузив мужчину в УАЗик, патрульные уезжают, а Сваровский неумолимой стеной надвигается на меня.

— Ты чё раздетая выскочила? — спрашивает относительно спокойно.

— Н-не знаю, — заикаюсь, стуча зубами. — Я как-то...

— Что, не подумала? — язвит он.

Закатив глаза, отпирает для меня машину, а сам возвращается в клуб. Минут через десять идёт обратно с полушубком и откуда-то взявшейся сумочкой, которую, по всей видимости, обронила в туалете.

Кутаюсь в норку и трясущимися пальцами нащупываю сигареты в кармане, но подкурить не получается. Сжалившись, Алекс отнимает зажигалку.

— С-спасибо, — всё ещё дрожу, как лист на ветру.

Сваровский тяжко вздыхает, устало массируя веки. Закуривает тоже.

— Глинская, откуда в тебе столько дури?

— Да я не этого хотела! — возмущаюсь, однако быстро затыкаюсь под испепеляющим взглядом тёмных глаз.

— Я по-человечески попросил: без глупостей. А ты что устроила?

— Прости, — мямлю, выдыхая горький дым. — Не злись, пожалуйста.

— Не злись? Вообще кукушка не соображает?! — Алекс ударяет по рулю, а его Ауди обиженно крякает коротким гудком. — До тебя, идиотки, ещё не дошло, что какой-то гондон чуть не отымел твою задницу в сраном туалете?

Начинаю истерику, которую усердно подавляла всё это время. Волком завываю, изредка вставляя извинения, а Сваровский качает головой, матерясь похуже уголовников, с которыми коротает дни напролёт.

— Марго, да я чуть не рехнулся! — он продолжает сыпать упрёками. — На кой чёрт тебе телефон, если не пользуешься им по назначению?

Ничего не отвечаю и принимаюсь голосить ещё пронзительнее. Алекс кривится от ультразвука, затем примирительно тянется ко мне, чтобы обнять. Прижимает к груди, а я зарываюсь в его куртке, неустанно моля о прощении.

— Ну всё, хорош скулить, — он целует меня в лоб. — Угомонись, Пикассо.

— Спасибо, что приехал, — хнычу куда-то в шею. — Господи, Алекс, спасибо!

— Всегда пожалуйста.

— Как ты?.. Откуда?.. Почему?

Сформулировать вопрос не получается, и это расстраивает моё без того уязвлённое самолюбие и отбивает остатки уверенности в наличии мозга. В оправдание могу лишь сказать, что «во мне пол-литра водки в доле с марихуаной». Тексты Скриптонита засели в голове, и я нервно хихикаю, сообразив, что не в состоянии даже выстроить мысли в логическую цепочку.

Глава 7. Маргарита Михайловна извиняется

Просыпаюсь глубоко за полдень от жуткого похмелья и настырного звонка. Когда разглядываю затуманенным взором имя на экране, резко подрываюсь, да так, что в глазах темнеет.

— Да, — хриплю, удерживая вставшее на дыбы сердце.

— Надеюсь, помнишь, что завтра у тебя встреча с юристом? — холодно уточняет Андрей, опустив формальное приветствие.

Правильно. Нахрена здороваться с без пяти минут бывшей женой. И уж тем более желать ей доброго утречка или справляться о самочувствии. Ишь, раскатала губу.

— Заюш, если бы нуждалась в напоминалках, воспользовалась функционалом мобильника, а не услугами мудака.

— Не хами, — одёргивает Белов. — Не хочу сюрпризов от тебя, поэтому перестраховываюсь.

— Звучит забавно, Андрюш. Особенно в контексте того, что малолетку трахаешь ты, а не я, — хмыкаю, потянувшись к сигаретам.

Плетусь на балкон с панорамными окнами, захватив толстый махровый халат, и плюхаюсь с ногами в старое кресло, купленное на антикварной барахолке. Муж трындит что-то про раздел имущества, мой хуёвый характер и отсутствие понятий о семье, а я тупо разглядываю город с высоты девятого этажа и поддакиваю или отрицаю, когда нужно. На кой чёрт вообще слушаю? Ответ на вопрос предстаёт зубастой реальностью – не хочу думать об Алексе и том, что выдала ему под воздействием десятка Космополитенов на голодный желудок.

Спела, твою мать, про любовь. Кому? Сваровскому? Да он же мне как... Кто? Брат? Нет, брат у меня один, и его место не занять даже Алексу, хоть и заботится обо мне, как Дима.

Дим, а кто он мне тогда? Лучший друг? Твой друг? Наш общий? Потому и цепляюсь за Алекса, что тебя рядом нет? И что скажешь на это, братишка? Мне сейчас столько же, сколько было тебе, когда сел на грёбаный байк и вылетел с моста, а я по-прежнему нуждаюсь в твоём одобрении при выборе мужиков. Как ты там говорил про Белова?

«Хлыщ претенциозный», — напоминает голос брата.

Точно. А про Сваровского что было?

«Ну, ты даёшь, малая. Я свою позицию чётко обозначил»

Но разве был хоть намёк на то, что между мной и Алексом возможно нечто большее, чем дружба?

«Да ты издеваешься», — злится родной голос.

Да не издеваюсь я! Ты же нормально с Андреем общался!

«Потому что ты выбрала его. Мне надо было нахер послать?»

Ну, не нахер, но братское напутствие мог же дать…

«А ты бы послушала?»

Тебя – да.

«Малая, не вали с больной головы на здоровую. Набедакурила – исправляй»

Дим, у него же Стешка. Он её с родителями везёт знакомиться на выходных, а я что? Влезу в чужие отношения после того, как сама вкусила горечь измены? Да я ж потяну на первосортную суку.

Чёрт!

— Ты вообще слышишь, что говорю?! — психует Андрей, прерывая мысленный диалог с братом.

— Заюш, — выдыхаю и тушу сигарету в пепельнице. — Иди-ка ты нахер.

Пропустив мимо ушей возмущения мужа, сбрасываю звонок.

А любовь ли это? Или нам просто было удобно вместе? Быт пополам, постоянный секс, отличный заработок и ненапряжное общение. Ревновала ли я Андрея хоть раз до этой злосчастной сцены в супружеской постели? Даже скандал устроить не вышло. Так, позлилась для приличия, а потом что? Потом ревела, потому что чётко осознала, что осталась одна у разбитого корыта. Было подобие семьи, и в миг не стало ничего. И Алекса тоже не стало, потому что Стеша его к рукам прибрала, а я сама же и всучила Сваровского в подарочной упаковке со словами: «Хватай! Классный мужик!».

— Твою мать, — упираюсь лбом в холодное стекло. — Да чтоб тебя!

Винтики в мозгу лихорадочно щёлкают, собирая картинку по кусочкам воедино.

Ну и что ты сделаешь, Марго? С чего вообще взяла, что Алекс испытывает к тебе хоть что-то, кроме братской любви и дружбы? Рискнёшь потерять его, чтобы выяснить степень привязанности? А ведь наверняка потеряешь, если у него ничего к тебе нет, потому что там, где рождаются невзаимные чувства, умирает всё остальное.

— Фак, — ударяюсь лбом.

Может, и это не любовь, а попытка выкарабкаться из одиночества? Цепляюсь за соломинку, выискивая любовь там, где ей и в помине не пахнет.

Тоненький, еле слышный голосок надежды шепчет: «Давай проверим?».

— Ой, блядь, Марго, — вновь ударяюсь лбом. — Ну только ты могла так просрать лучшего друга.

Подрываюсь с кресла и несусь в ванную, чтобы смыть с себя вчерашний стыд и похмелье. Наскоро моюсь, накладываю макияж и выбираю шмотки. Нужно что-то такое, чтобы красиво, но без намёка вроде «Сваровский, я пришла по твою душу». Выбор падает на длинную чёрную юбку-карандаш из шёлка и шерстяной свитер грубой вязки в тон. Захватываю норковый полушубок и пулей вылетаю из квартиры.

Пока стою в пробках, матерюсь на чём свет стоит. Какой-то баклан подрезает меня на светофоре, прогудев извинительное «фа-фа».

— Смотри, куда прёшь, кретин! — ору вдогонку, разумеется, больше для себя, чем для укатившего далеко вперёд БМВ.

Чтобы добраться до работы Алекса, нужно иметь если не стальные яйца, то железные нервы. А с последним после вчерашнего у меня совсем нехорошо.

Покупаю в кофейне пару двойных эспрессо и, гордо задрав подбородок, вхожу в отдел. Подхожу к охране на КПП и уверенно объявляю:

— К майору Сваровскому.

Полноватый мужчина в форме прищуривает без того узкие невзрачные серые глаза, проходясь по мне оценивающим взглядом. Потом толкает в бок напарника и ржёт:

— Ты смотри, Саныч, к нашему майору сегодня целая делегация из... кхм... видных дам. Вы по какому вопросу, милочка?

За «милочку» сразу хочется плеснуть горячий эспрессо ему в рожу, но я проявляю чудеса самообладания и сдержанно отвечаю:

— Не вашего ума дела, товарищ прапорщик.

— Капитан, вообще-то, — Саныч обиженно прикасается к погонам.

— Вот похрен, товарищ капитан. Позовите, пожалуйста, майора или проводите по адресу.

Саныч становится серьёзным, явно закусив на мой скверный характер. Уже, как пить дать, хочет разразиться гневной тирадой и прогнать взашей, но тут нарисовывается майор Сваровский собственной персоной в компании Стешки.

Визуализация

Кажется, у меня получилось собрать визуалы на геров "Изящных слов". Как вам? Похожи? Или по-другому представляли? :)

Марго, 25 лет

Алекс, 29 лет

Стеша, 24 года

Андрей, 28 лет

Дима, погиб в 25 лет

Глава 8. Ну, не ной

Алекс заводит меня внутрь просторного светлого кабинета, где друг напротив друга стоят четыре стола. В углу у входа притаился кулер с водой, возле дальней стенки высится стеллаж, заставленный папками. На окне из керамического горшка торчит клейстокактус, его по-дурацки украсили золотистой мишурой и зачем-то нацепили солнцезащитные очки и кепку.

За одним из столов сидит крупный рыхлый мужчина лет тридцати с хвостиком, в форме по уставу и с жидкими каштановыми волосами. Его цепкий взгляд мутно-зелёных глаз пробегается по мне с любопытством.

— Одну отвёл, вторую привёл, — комментирует рыхлый с насмешкой. — Вот это я понимаю, жизнь – полная чаша.

— Слав, ты уже подготовил годовой отчёт? — хмыкает Алекс, кивком показав мне на кресло возле крайнего к выходу стола. — Нет? Так, захлопнись и делом займись.

— Я ж шучу, майор.

— А я нет. Чтобы к вечеру отчёт был у меня в почте с копией на Градского.

— Принято, — вяло протягивает Слава и утыкается в монитор компьютера, застучав пальцами по клавиатуре.

Я весело усмехаюсь, глянув на Алекса как-то по-другому, с уважением что ли. Со мной он всегда такой беззаботный, лёгкий на подъём, а тут прямо большой начальник. Серьёзный такой, в этой своей форме... Что ни говори, а мужиков форма красит. Ну, может, к рыхлому Славе это не относится.

В кресле за соседним столом от Славы развалилась платиновая блондинка в стандартном чёрно-белом костюме. Она со скучающим видом слушает кого-то по телефону и изредка мычит что-то неразборчивое. Блондинка едва косится на меня, затем крутится в кресле к окну, утратив ко мне интерес.

— Что показать хочешь? — плюхаюсь в кресло Алекса и по-хозяйски сдвигаю кипу бумажек на край стола, чтобы не мешались. Алекс на это закатывает глаза.

— Вообще-то, дело серьёзное, Пикассо. Тебе будет неприятно, но мне нужно, чтобы ты посмотрела.

Я напрягаюсь от его предупреждения, звучит слишком строго. Пристально слежу за курсором мышки, который носится по экрану, открывая какие-то папки.

Тут сердце подпрыгивает, ударяясь в рёбра, и камнем ухает куда-то в живот.

— Стой! — накрываю руку Алекса своей, не позволяя щёлкнуть по папке, и завороженно смотрю на название.

«Дмитрий Михайлович Глинский».

Блядь. Пожалуйста.

— Алекс, я не хочу, — резко встаю, намереваясь сбежать из кабинета, но Алекс мягко усаживает меня обратно. Дрожащим голосом приказываю: — Отойди. Я не могу, ясно?

Он смотрит на меня с сочувствием, начинает вкрадчиво:

— Маленький, так надо. Нужно, чтобы ты кое-что подсказала мне, понимаешь?

— Не понимаю. Что это за папка? Что ты делаешь?

Алекс вздыхает и присаживается на корточки передо мной, берясь руками за подлокотники кресла, словно ограждая. Или, наоборот, загоняя в ловушку.

— Ты же сама сказала, что он, — Алекс смотрит на папку, потом на меня, — слишком хорошо водил. Это факт. Димка не лихачил на трассах, ездил аккуратно. Даже я больше выделывался, а он всегда одёргивал меня, мол, не девять жизней за плечами.

— Алекс, что это? — повторяю, уже почти потеряв контроль над эмоциями.

Мало вещей могут выбить меня из душевного равновесия, и брат – это то немногое, что я терпеть не могу обсуждать. Нет его, и всё. Дело закрыто четыре года назад.

— Это материалы его дела, — Алекс будто мысли читает. — Нашёл всё, что смог. Но и этого достаточно, чтобы понять, что...

— Блядь, ну что? — взрываюсь я. — Что понять? Что даже самые лучшие из людей не застрахованы от несчастного случая?

— Твою мать, Марго! — Алекс хлопает по столу, прекращая мою истерику. Рыхлый Слава и платиновая блондинка синхронно поднимают глаза на нас. — Ты можешь просто посмотреть сраное видео и сказать, с кем он мог говорить в тот вечер по телефону? Если не хочешь, я не буду рассказывать, что нашёл, но, сука, дай мне хотя бы шанс разобраться в смерти лучшего друга.

Тирада Алекса сбивает с меня спесь, и я просто киваю, давая молчаливое согласие на пытку. Нет сил возражать или брыкаться, я всё ещё до конца не понимаю, что происходит.

Алекс расследует дело Димы? И как давно? Почему он вообще засомневался, что Дима умер не из-за несчастного случая?

Алекс смеряет меня долгим тяжёлым взглядом, потом всё же щёлкает по папке. Прокручивает колёсико мышки, и у меня перед глазами мельтешат видеонарезки и какие-то документы, подписанные датами того года. Наконец, он останавливает курсор на видео с датой смерти Димы и временем «20:21». Немного подождав, как будто ещё сомневаясь, включает видео.

По телу разливается тягучее болезненное отчаяние. Мне больно смотреть, но и отвернуться не получается. Как загипнотизированная наблюдаю за автозаправкой, выезжающими с неё машинами, одновременно надеясь и боясь увидеть брата. Живого брата, которого нет.

За четыре года я ни разу не смотрела видео с ним, хотя таких целая куча в телефонной галерее. Воспоминаний на вечность вперёд, и вместе с тем ничтожно мало. Особенно, если знать, что никогда больше у меня не будет нового видео. Никогда больше мы не посмеёмся вместе над несмешными папиными шутками. Никогда больше я не услышу его «привет, малая, чё такая деловая».

Блядь.

«Ну, не ной», — голос Димы снова воскресает в памяти.

Не буду. Я в курсе, что тебе это не нравилось.

Прислоняюсь щекой к плечу Алекса, ища опору. Кажется, что, если он сдвинется с места хоть на миллиметр, я упаду и расшибусь в лепёшку. Ни за что больше не встану, потому что сломаюсь. Алекс толкается носом мне в лоб, потом прикасается к нему губами, всего на миг. Но мне этого достаточно, чтобы ощутить прочную стену и нерушимую опору. И плевать на все сомнения, которые терзали утром. Алекс меня не бросит.

Вот на асфальте появляются блики фар, и через секунду в кадр влетает чёрная Ямаха брата. Сердце из желудка вновь подпрыгивает и долбится в рёбра. Того и гляди проломит.

Дима. Живой. Такой сильный, уверенный. В той самой джинсовой куртке, которую подарила ему на последний день рождения. Слезает с байка, снимает шлем и вешает на ручку. Зачем-то оглядывается туда, где камера уже не захватывает трассу. Вот к нему подходит работник автозаправки, они недолго говорят, и тот уходит, а Дима достаёт телефон, отвечая на звонок.

Глава 9. Зять ***** взять

Алекс проводил меня до машины, удостоверился, что я в адеквате, и пообещал встретиться вечером. Из головы никак не шла видеозапись, на которой Дима с кем-то ругался. Ну, с кем же?

Смотрю на телефон и вычисляю. Первой на ум приходит Марина, девушка Димы. Недолго думая, набираю давно забытый номер, затерявшийся в недрах телефонной книги.

— Алло? — раздаётся на том конце неуверенным голосом.

— Марин, привет. Это Марго.

— Кто?

— Марго, сестра Димы Глинского. Помнишь такого?

Она молчит пару секунд, шмыгает носом. Наконец, выдаёт:

— А-а. Привет. Что-то случилось?

— Слушай, ты дома сейчас? Если подъеду, сможешь спуститься на пару минут?

На заднем плане кто-то пронзительно кричит, затем что-то звонко бьётся.

— А зачем?

Блядь, сколько вопросов. Маринка всегда тормозила, Дима даже ласкова звал её «птичка», мол, мозгов с гулькин нос. Однако сейчас это раздражало особенно.

— Выйдешь – узнаешь, — отрезаю. — Буду через полчаса, я тут недалеко.

Отключаюсь и кидаю мобильник на пассажирское сидение, выруливая с парковки. Мне почему-то подумалось, что с глазу на глаз Марина не сможет соврать. То есть, если и было что-то в тот вечер, я обязательно узнаю, интуитивно почувствую.

Заезжаю в знакомый двор старого фонда. Невысокие пятиэтажки стоят буквой «П», прямо в центре – детская площадка с «паутинкой», облезлой ракетой без горки и невысокой дугообразной лестницей. На площадке носится ребёнок в смешной жёлтой шапке с ушами и в дублёнке. Вроде девчонка.

Паркуюсь под голыми каштанами и сразу узнаю в девушке у подъезда Марину. Почти не изменилась, такая же фигуристая, с прямыми чёрными волосами до пояса и фарфоровой кожей без намёка на румянец. Сидит на скамейке, курит и оглядывается по сторонам. Она тоже замечает меня, встаёт.

Выхожу из машины, на ходу подкуривая сигарету.

— В чём дело? — спрашивает Марина без вступлений.

Что ж, на объятия не рассчитывала. Но всё равно как-то обидно. Она ж почти замуж за Димку вышла, звала меня «заей» и уверяла, что я стану крёстной их первенца.

— Марин, — начинаю издалека. — А ты помнишь тот вечер, когда Дима... Ну, ты поняла.

— Это какой-то прикол? — она морщит курносый нос и выдыхает дым мне в лицо. — Что за дурацкие вопросы.

— Ты звонила ему вечером? Где-то в половине девятого? — продолжаю настойчиво.

Марина оборачивается на детскую площадку. Слежу за её взглядом.

— Вань, не бегай! И надень шапку обратно!

Ребёнок на полном ходу размахивает ушастой шапкой, как революционным флагом, и пискляво возражает:

— Ну, ма-а-ам! Жарко!

— Не мамкай.

Марина замечает мой взгляд и сразу мотает головой.

— Ему три. Это не...

— Я поняла, — прерываю её. — И не думала.

Соврала, конечно. Ещё как подумала. Марина после смерти Димы сразу вычеркнула себя из наших жизней, будто и не знала никогда. Мне сначала не до выяснений отношений было, а потом как-то похуй стало. Без Димы она мне неинтересна.

Но мысль, что Марина могла родить от Димы, на секунду приятно согрела сердце. Кто-то бы остался после него. Я была бы тётей.

— Не звонила, — Марина вырывает меня из мыслей. — Наверное, надо было, но нет. А что?

— А он ничего не рассказывал тебе? Может, о каких-то проблемах или чём-то таком?

— Да нет, — она пожимает плечами. — Ну, накануне перед его днём рождения я слышала, как он с кем-то ругался.

Бинго!

— Не помнишь, что говорил? — глубоко затягиваюсь, скрывая волнение.

— Не очень.

— Постарайся вспомнить, пожалуйста.

Марина вздыхает, блуждает взглядом по детской площадке и останавливается на кривых ветвях каштана, под которыми мы стоим.

— Кажется, что-то вроде «не торгуйся, не на рынке» и ещё что-то про юристов и суд, — она тушит сигарету об урну и поднимает на меня усталые синие глаза. — Марго, это было давно. Не понимаю, что ты хочешь от меня.

— Спасибо, Мариш, ничего не хочу. Давай, увидимся.

Направляюсь к машине, отшвырнув окурок в пожухлую траву детской площадки. Марина выкрикивает мне в спину что-то типа «не мусори, здесь же дети играют», но я пропускаю претензию мимо ушей.

Какое мне дело до чужих детей? Был бы Димин ребёнок, я б тут газон новый посадила и горку к ракете приделала, а так... Ваня, блядь. Назвала же.

В полном смятении выезжаю к родителям. Дорога проносится, как в тумане, хотя обычно я кляну каждый светофор с пробками. А тут ни авария на перекрёстке, ни сраные курьеры на мопедах, так и норовящие попасть под колёса, ни даже любители дребезжащих басов на разваливающихся тачках меня не взбесили. Может, дзен постигла после ментовки Алекса?

Сворачиваю в новостройки рядом с парком Галицкого, верчусь по двору в поисках парковочного места и, наконец, притыкаюсь возле палисадника. За что люблю Краснодар, так это за одуванчики в декабре.

Прежде чем объявить о себе родителям, решаю перекурить и выпить кофе из автомата, стоящего на входе у «Магнита». Но не успеваю сделать и нескольких шагов по направлению к магазину, как на глаза попадается знакомая до скрежета в зубах машина. Чёрный Фольксваген Тигуан.

Бля-я-ядь! Андрей здесь.

Может, он вчера не забрал ключи от дачи? Ему свойственно что-то говорить и не делать. Какой уж теперь кофе, надо с воинственным кличем отвоёвывать территорию. Упаси его боже довести мать.

Нахожу в сумке ключи от родительской квартиры вместе с магнитом для домофона и уверенно вхожу в подъезд. Ну, павиан краснозадый! Сейчас ещё напоёт сказки о хреновой Марго.

Уже с порога слышу щебетание мамы и заглавную тему «Великолепного века». В коридоре вкусно пахнет чем-то печёным.

— Андрюша, как ты похудел! Маргоша совсем не кормит тебя, да? Садись-садись, у меня тут борщик свеженький.

Ну, пиздец. Ещё сметану предложи ему, мам!

— Сейчас сметанки тебе достану, Миша только с утра на ярмарке купил.

Да блядь.

Осторожно прикрываю дверь, чтобы не спалиться раньше времени. Тихо, как мышка, раздеваюсь и крадусь до кухни на цыпочках.