К черту любовь

Мираж

– Варь, сходи уже куда-нибудь с девчонками, – снова начал настаивать муж, не подозревая, что своими руками толкает нашу семейную жизнь к обрыву. – Уже месяц сидишь, как сыч, совершенно не понимаю, что с твоим настроением…

– Да все в порядке, – отмахнулась, не оборачиваясь и продолжая мыть посуду. – Погода, наверное…

Отмазка была так себе, и мы оба это прекрасно понимали. Вчера, например, ярко светило солнце и было непривычно тепло для наших краев ранней весной. Как и всю прошлую неделю: дождь пошел с час назад. Уверена, Никита нахмурился, но проверять я не рискнула, потому как пришлось бы придумывать объяснение посерьезней или, хотя бы, правдоподобнее. Не могла же я ему сказать, что у меня галлюцинации…

На самом деле, могла. Могла рассказать ему абсолютно все, что и делала обычно, но только не в этот раз. Это был мой первый секрет после года в браке, но, как потом оказалось, не последний.

Ровно месяц назад, в четверг, двадцать пятого февраля, в двенадцать сорок шесть по полудню, я стояла у здания театра, поджидая подругу. Конечно, она, по обыкновению, опаздывала, а я тайно надеялась, что на столько, что входить в зал и занимать свои места станет неприлично: смотреть любительскую постановку с участием ее нового ухажера совершенно не хотелось. Погода была хорошая, относительно тепло и солнечно, я то и дело прищуривалась, спасаясь от бликов на проезжающих мимо машинах, а когда один глаз начал немного подергиваться от напряжения, отвернулась и тогда увидела его. Он показался всего на мгновенье, исчезнув из поля зрения так же стремительно, как и появился. Я побежала следом, не помня себя, свернула за здание театра и в растерянности повертела головой: никого. Не знаю, сколько я так простояла, но очнулась от того, что настырно звонил телефон в сумочке.

– Где тебя носит? – проворчала Ольга недовольно, а я еще раз обернулась вокруг своей оси, убедилась, что в переулке совершенно одна, и заспешила к главному входу, забыв ответить или отключиться. – Что ты там забыла? – удивилась подруга, а потом махнула рукой и потянула меня за рукав, бормоча: – Уже третий звонок был…

Подруге я также не призналась, да и было не к месту. Мы стремительно разделись и почти бегом припустились в малый зал, где уже вовсю шел спектакль. Я аплодировала, когда все аплодировали, и кивала, когда подруга толкала меня локтем и что-то горячо шептала на ухо, вероятно, расхваливая исключительный талант некого Александра. На сцене происходило какое-то мракобесие, актеры скакали из угла в угол в нелепых нарядах, а я то и дело потирала глаза и трогала свой лоб, в попытке понять, не поднялась ли у меня температура. К концу представления я уверилась в том, что словила глюк, но выбросить его из головы уже не могла, основательно уйдя в себя.

На мое счастье, подруга после финальных оваций заспешила в гримерку, а мне позволено было ретироваться, что я незамедлительно и сделала. Домой заходила с опаской: хоть Никита еще и не должен был вернуться, он иногда баловал меня, приходя пораньше, а встречать его в своем нынешнем состоянии категорически не хотелось, как и объясняться, в чем заключается причина.

Он вернулся даже позже обычного, но и этого времени оказалось недостаточно.

– Как спектакль? – поинтересовался, дежурно поцеловав.

– Произвел неизгладимое впечатление, – ответила почти правду. Если не придираться, так и есть: мираж я увидела, когда действо уже началось.

Он хохотнул, сопоставив мою прострацию с интригующим названием «В тени полночной пихты», разделся и лег рядом, мгновенно заснув. А я всю ночь таращилась в потолок, не в силах даже закрыть глаза, потому что тут же начинали прыгать картинки воспоминаний, одна другой откровеннее. Было боязно, что я начну бормотать его имя во сне и сладко мять простыню. Я бы себя за такое пристрелила, даже не став будить и требовать объяснений.

Он был моей первой любовью. Был, есть и будет, хоть его самого уже нет в живых.

– Варя! – крикнул муж, а я вздрогнула, возвращаясь в реальность. Нахмурилась и обернулась, буркнув:

– Чего кричишь?

– Прости, – понизил он голос и смотрел с тревогой. – Я тут, вообще-то, с тобой разговариваю… и зову уже не в первый раз.

– Извини, – ответила со вздохом, – задумалась.

– О чем? – тут же ухватился он за возможность, а я поморщилась, а потом вторично, от того, что не сдержалась.

– Неважно себя чувствую, – ответила пространно.

– Что болит? – спросил заботливо, тут же поднимаясь и подходя вплотную. Муж меня очень любит.

– Голова немного… – ответила, уткнувшись носом в его плечо, просто чтобы не смотреть в глаза. – Не выспалась, наверное.

– Всю ночь возилась, как вошь, – подтвердил, обняв меня и поглаживая по спине. – Приляг, может, уснешь. Я сделаю тебе чай с медом, как ты любишь.

– Хорошо, – подняла на него благодарный взгляд и улыбнулась.

Получила свой поцелуй, отложила полотенце и пошла в комнату, завалившись на кровать.

– Терпеть не могу чай с медом, – сказала вслух, но тихо, и снова поморщилась: придется пить.

Однажды соврала, из вежливости, а Никита запомнил. Он вообще всегда старался подмечать детали, пытаясь угодить мне даже в мелочах. Муж меня очень любит… А я всю оставшуюся жизнь буду любить только одного: того самого, моего, родного, мертвого.

Я опять поморщилась от своих мыслей, и в этот момент зашел Никита. Посмотрел с состраданием, протянул чашку и спросил:

– Может, таблетку?

– Посплю и пройдет, – выдавила из себя улыбку, приняла горячий напиток из его рук и сделала глоток под его неусыпным взглядом, заранее подготовившись к мерзкому вкусу. – Спасибо.

– Твое состояние меня сильно беспокоит, – вздохнул тихо, садясь на край кровати. – Ты плохо спишь, ходишь как сомнамбула, мы почти не разговариваем… а когда это происходит, такое впечатление, что ты не слушаешь.

– Какая-то бессонница напала, – слегка пожала я плечами, потому что ответить что-то надо. – От нее, похоже, и все остальное.

Отдельный котёл

Для ресторана подруга была не одета, на мое счастье, а мои шмотки ей были безбожно велики в груди, так что, выпив свой кофе, она спешно удалилась до вечера, пообещав приехать за мной на такси к восьми вечера. На мой вкус, для ужина было поздновато, но возражать было бессмысленно, к тому же, это означало, что я подольше смогу побыть в одиночестве.

Я снова села в коридоре в прежнюю позу, но тут же поднялась: уже не то. Побродила по пустому дому, всматриваясь в многочисленные фотографии моего семейного благополучия с каким-то отрешенным видом, как будто на них была не я. Другая, довольная жизнью, счастливая. Зависла напротив фотографии с последнего путешествия и представила, как бы могла оказаться в том самом райском уголке с другим мужчиной. Тут же укорила себя за эти мысли, но остановиться была уже не в состоянии: мы планировали с Ромой поездку, как только он закончит с делами…

– Курорты Краснодарского края, – заявил он с серьезным видом, я несколько скисла, но старалась не подать виду, а он громко рассмеялся и сказал ласково: – Дуреха, поедем, куда захочешь. Мальдивы? Бора-бора? Что там в твоей прекрасной головке?

– Мальдивы не хочу, – сморщила я носик, пристраиваясь поудобнее, чтобы мечтать с комфортом. – Хочу куда-нибудь за Урал… – Рома удивленно вскинул бровь, а я слегка ухмыльнулась произведенному эффекту и принялась фантазировать дальше: – Чтобы была ранняя осень, когда еще не слишком холодно, но уже невероятно красиво. Мы бы поселились в каком-нибудь маленьком отеле, с приветливым хозяином и хорошей шумоизоляцией, – Рома хрюкнул, а я хихикнула и быстро поцеловала его в щеку, чтобы не сбиться с мысли, – или в отдельном домике, с большой открытой верандой с уютной плетеной мебелью. Чтобы можно было завернуться в плед и выйти на улицу с чашкой кофе.

– В один на двоих, – поддержал он и притянул меня к себе, обняв покрепче. – Удивила. Ты – удивительная. И я тебя люблю, – я замерла, смакуя момент, и задержалась в этом состоянии слишком долго: он аккуратно меня потряс и спросил слегка недовольно: – Ты уснула там что ли?

– Показалось, что умерла, – ответила тихо, – сердце чуть не выпрыгнуло, а потом резко встало… – еще помолчала и сказала, впервые в жизни: – Я тоже тебя люблю.

Он шумно выдохнул и попытался обнять еще крепче, но это было уже просто невозможно. И тогда он начал меня целовать, а я замирала от каждого прикосновения, дурея от счастья. Я растворялась в нем, меня самой почти не осталось. И это бесформенное нечто и осталось, когда в один день его вдруг не стало.

Боль снова вернулась, возвращая в реальность и меня. Я с удивлением обнаружила себя все так же стоящей напротив фотографий, только было уже совсем темно: в комнату лишь пробирался свет от фонарей с улицы. Посмотрела на часы и скривилась: восемь. Понуро опустила голову и пошла переодеваться: вряд ли в ресторане сильно обрадуются, приди мне в голову идея притащиться в пижаме. Впрочем, подруга меня в таком виде даже в такси не пустит.

Я посмотрела на себя в зеркало и криво усмехнулась: глаза красные и опухшие от слез. Сейчас снова начнется допрос с пристрастием, если срочно не принять экстренных мер. Я довольно долго умывалась холодной водой, практически ледяной, потом в ход пошли капли в глаза, которыми иногда пользовалась перед приходом Никиты. Стало получше, но, если по-честному, не слишком. Пришлось накраситься, итого на все про все ушло около часа, я спустилась вниз и с удивлением увидела два темных силуэта за окном, приседающих и топчущихся на месте. Свет включать не стала, обулась, накинула пальто и сразу вышла.

– Да наконец-то! – взревела Ольга, а Тамара подошла осторожно и заглянула в глаза, спросив:

– Ты в порядке?

– Конечно, – ответила слегка удивленно и закрыла дверь на ключ. – Долго собиралась, извините. Давно ждете?

– Важно не время, а сам факт… – пробормотала подруга растерянно. – Такси отпустили, придется вызывать другое.

Я кивнула и полезла за телефоном, но Оля подняла вверх руку, и я увидела, что она уже звонит, сурово хмурясь. Носы их были чуть красными от холода, который опустился под вечер, я застыдилась и предложила:

– Может, зайдем погреться?

– Коньяк, – заявила Оля, – без кофе.

На том и порешили, отпустив еще одно такси, а потом еще одно и в ресторан, в итоге, подъехали часам к одиннадцати. Едва успели рассесться и заказать еды, прямо под закрытие кухни, как свет приглушили и началась ночная программа: заиграла непринужденная музыка, на столах зажгли свечи, а роскошный рояль прямо по центру зала, напротив, подсветили мягким светом.

Я любила это место, раньше. Мы несколько раз бывали тут с Романом, о чем подруги, конечно, не знали, иначе не потащили бы в мою же кроличью нору. Тамара после коньяка немного приуныла и завела свою старую песню о главном, которую Ольга неизменно поддерживала, каждый раз искренне сокрушаясь мужскому коварству. Я лениво жевала и таращилась на рояль, снова погрузившись в воспоминания.

– Чего ты его гипнотизируешь? – спросил Рома, находясь всего в паре сантиметров от меня, и я почувствовала на щеке его горячее дыхание, слегка улыбнувшись и прикрыв глаза.

– Когда-нибудь узнаешь, – ответила туманно и развернулась к нему, чтобы смотреть в глаза.

О, эти глаза… полные любви, искрящиеся, манящие. Сейчас, однако, смотрящие с хитрецой.

– Умеешь играть? – спросил, слегка сощурившись.

– Не в совершенстве… – замялась, смутившись, – но да.

Вдруг показалось, что он и впрямь прошел мимо того самого рояля. Я резко мотнула головой и зажмурилась, прогоняя очередное видение. Как знала, что не следует выходить из дома… Так можно и в психушку загреметь.

– Ты чего? – спросила Тома, перестав жевать и отложив вилку.

– Голова вдруг разболелась, – ответила, чтобы что-то ответить.

Поискала взглядом свое видение и нашла.

«Что за…» – мелькнуло в голове, но взгляд я уже не отводила, уставившись на мужчину, занявшего место за столом через три от нас, вполоборота. С ним сидели еще двое, один спиной к нам, второй лицом, и был мне незнаком. Они поздоровались за руку и стали о чем-то тихо разговаривать, немного наклонившись к центру стола.

Мы пришли не с миром

Утро получилось скомканным. Роман опаздывал на встречу, я все никак не могла найти свой бюстгальтер, всерьез начав обвинять ночных гостей в краже. Он поторапливал меня, но отчаянно пытался не засмеяться. Подозреваю, он давно увидел его на вешалке в прихожей и просто потешался над моими тщетными попытками его обнаружить. Смилостивился в конечном итоге, снял его с крючка и протянул мне, засмеявшись в голос. Я треснула его ладонью по груди с громким шлепком, но и сама не смогла сдержать смеха. Он помог мне его надеть, потом снять, потом я оделась сама, и из подъезда мы практически выбегали. Рома вызвал мне такси, а сам сел в новенькую иномарку и стремительно выехал со двора, оставив меня дожидаться в одиночестве, но всем своим видом давая понять, как он этим обстоятельством опечален.

Всю дорогу я нервно теребила сумку, надеясь только на то, что мужа еще нет дома и, пройдя в пустой дом, вздохнула с облегчением. Быстро приняла душ, пытаясь смыть с себя весь стыд, переоделась и спустилась вниз, потому что страшно хотелось есть.

Никита приехал к вечеру, уставший и осунувшийся. Я поразилась его перемене, но списала все на дорогу. Когда он потянулся ко мне, чтобы поцеловать, я невольно отвернулась. Он едва коснулся губами моей щеки, но руки со спины не убрал, продолжая стоять молча и неподвижно.

– Нам надо поговорить… – повторила самую скверную в мире фразу, он молча кивнул и стал раздеваться, делая это настолько медленно, что я с трудом сдержалась, чтобы не начать ему помогать.

– Сделаешь мне кофе? – спросил, глядя в сторону, а я кивнула и пошла на кухню.

Это было первое, о чем он попросил меня за все время, что мы знакомы. Я варила кофе и тихо плакала от повисшего на кухне напряжения. Неловко вытерла слезы рукой, разлила напиток в две чашки и подала на стол. Никита сидел, не поднимая головы, уставившись в одну точку. Конечно, он слышал прекрасно мои неловкие всхлипы и чувствовал, что разговор будет крайне неприятным.

Я села напротив и невольно начала теребить обручальное кольцо, которое стало невыносимо давить, преимущественно на сознание. Я начала снимать его, решив таким незамысловатым образом начать больную тему, но Никита резко дернулся, опрокинув чашку, и накрыл мои руки своими, сказав с таким отчаянием в голосе, что мое сердце сжалось до крошечных размеров:

– Нет, прошу, только не это!

– Никита… – я нахмурилась и даже слегка поморщилась, так жалко он выглядел, но ему было плевать, он продолжил с мольбой:

– Варя, не делай этого. Я все прощу все, слышишь? Что бы ни произошло, что бы ты не сделала – я все прощу и никогда ни слова не скажу об этом, никогда! Ни разу не упрекну и даже не намекну, я даю слово!

– Дело не в этом… – снова поморщилась и заставила себя посмотреть на него, но тут же отвела взгляд: слишком много боли и отчаяния.

– Я знаю, ты не любишь меня, никогда не любила, я давно смирился, но не уходи, умоляю, не подавай документы на развод. Я… я не выдержу, Варь, это сломает меня…

– А как же я?.. – спросила тихо, а он поморщился и убрал руку, вытерев рукавом несвежей рубашки пролитый кофе.

– Ты права, я веду себя как единоличник. Это нечестно по отношению к тебе. Но я не дам тебе развод. Я не могу. Пусть твой любовник лучше убьет меня.

– Что ты такое говоришь, – возмутилась, спрятав руки под стол и уставившись на него.

– А что конкретно тебе не понравилось? – хмыкнул едва заметно. – Что неправда? Или у тебя нет любовника?

– Он… – замялась я, снова отводя взгляд. – Я люблю его, понимаешь? Я бы хотела, чтобы все было иначе, чтобы все было проще. Мне больно говорить тебе это, но это правда, я ничего не могу с собой поделать, я так и не смогла…

Он снова усмехнулся, теперь уже не сдерживаясь. Посидел молча, разглядывая нелепо валяющуюся на боку чашку, качнул ее пальцем, а потом с силой смахнул со стола. Она разбилась о стену, как наш брак, разлетевшись на тысячи осколков. Я вздрогнула от неожиданности и села прямо, боясь пошевелиться. Он потер лицо обеими руками и сказал спокойно:

– Прости, не сдержался.

– Ничего… – пробормотала растерянно, а потом в очередной раз потянулась к кольцу.

– Не смей, – рыкнул грозно, а я всерьез собралась испугаться, но он сказал мягче: – Прошу, не надо. Не сейчас. Дай нам месяц? Всего месяц и, если ты не изменишь решения, я сам подам документы.

– Никита, – снова начала я, прикрыв глаза, – я не смогу месяц делать вид, что все в порядке.

– Я не прошу этого, – ответил неожиданно, – ты даже можешь съехать в свою квартиру, если пожелаешь. И уж тем более я не буду мешать твоему счастью, ты вправе… – он замолчал, подбирая слово, – видеться с кем посчитаешь нужным. И делать, что захочешь.

– Я не понимаю, – опешила, похлопав глазами.

– И это не обязательно, – улыбнулся грустно. – У меня будет время свыкнуться с мыслью, а у тебя – еще раз все обдумать. Как знать, может окажется, что я не так уж и плох.

– Ты замечательный, просто…

– Он лучше, – закончил Никита с усмешкой. – Не могу только взять в толк, чем, но, видимо, для этого надо быть бабой, – хохотнул злобно, а потом поднялся, посмотрев сверху вниз: – Договорились?

– Договорились, – ответила растерянно, он кивнул и пошел наверх, на ходу снимая рубашку.

По пути разбил еще несколько предметов интерьера, а я подпрыгивала на стуле, боясь с него встать. Он спустился через полчаса, на протяжении которых я так и не поднялась. Заглянул в кухню и сказал:

– Я уезжаю. Вернусь поздно. Если решишь съехать, сделай это сейчас, пожалуйста. Не смогу отпустить тебя, если начнешь собирать вещи при мне.

Развернулся и вышел. Едва за ним закрылась входная дверь, я подорвалась, опрокинув стул, и побежала в спальню собирать вещи. Побросала кое-как самое необходимое на месяц, вызвала такси и едва вспомнила, что надо закрыть входную дверь. Через два часа уже входила в свою старую квартиру, в которой, несмотря на спертый воздух и ужасную духоту, дышалось намного легче.