К востоку от Евы

Глава 1

Я начал искать тебя, не зная, как я был слеп.

Любящие нигде друг друга не встречают.

Они друг в друге всегда.

(Руми)

На остановке автобус набился битком.

Человеческий поток внес меня через задние двери в салон и придавил к поручню возле окна. Маленьким мальчиком я давно уже не был, но все равно, когда крупная, энергично работающая локтями женщина, выдыхая морозный пар мне в лицо, потребовала подвинуться, почувствовал себя беспомощным.

Голова под шапкой взмокла, волосы прилипли ко лбу, вспотевшая спина мучительно чесалась, но пошевелиться я не мог и приготовился терпеть эту пытку до конца поездки.

В хорошую погоду я предпочитал ходить из колледжа домой пешком, однако прогулка в минус двадцать и метель — то еще удовольствие. Было бы здорово повернуться, чтобы смотреть в окно, достать наушники и слушать музыку, но люди стояли слишком плотно, руки не поднять.

Желтую шапку и торчавшие из‑под нее дреды я заметил на следующей остановке, когда двери раскрылись и толпа, устремившись на выход, немного схлынула. Среди серо-черных силуэтов вспыхнул яркий огонек и мгновенно погас за спинами новых пассажиров.

Я сразу подумал о Еве, но тут же усомнился. За четыре с половиной месяца я привык, что лесная девушка чудится мне повсюду.

С Евой мы познакомились в молодежном лагере «Дофамин», куда я попал не по собственной воле. Мой брат Митя заболел за день до начала смены, а поскольку путевка на десять дней в такой лагерь стоила очень дорого, мама заставила меня ехать вместо него. Проблема заключалась лишь в том, что я, в отличие от Мити, терпеть не мог любые лагеря.

— Не глупи, — сказала мама. — Уверена, тебе понравится. Это же настоящие приключения, свежий воздух, веселая компания, новые знакомства. Что может быть лучше? Будь мне семнадцать, я была бы счастлива, что мне так повезло.

— Мне девятнадцать, мам, — попробовал воспротивиться я.

— И что?

— А то, что я не Митя и не ты. Я не люблю вот это всё: солнце, воздух, гитара у костра. Да. Особенно гитара бесит. И еще утренняя зарядка. О боже, мам. Ну за что? У меня были свои планы.

Но мама осталась непреклонна.

— Придешь, назовешь фамилию, и тебе выдадут браслет. Всё. И отдыхай в свое удовольствие. Ах, да, Митя обрадуется, если пришлешь ему фотографии.

Конечно, оказалось, что мама во всем неправа. Никакого удовольствия в «Дофамине» не было. А была дурацкая квест-игра для старших школьников и студентов — «Мистический лес».

Я не воображал себя умнее других, но считал, что давно уже вырос из подобных развлечений.

Последние две недели до лагеря мы с Игорем, моим бывшим одноклассником, меняли старые оконные рамы у него в деревне, выкладывали дорожку плиткой, ходили на рыбалку, катались на велосипедах, купались и болтали по вечерам о планах на жизнь. Все это представлялось мне куда более важным и наполненным смыслом, чем искусственное создание проблем за собственные деньги.

Потому, как только я сел в один из лагерных автобусов, то сразу решил, что уеду оттуда при первой же возможности.

Желтая шапка снова мелькнула на следующей остановке, и я, позабыв о неудобстве, сосредоточился на ней, а когда ее обладательница появилась возле раскрывшихся дверей, яростно продираясь через толпу, ломанулся на выход.

Поднялись крики и ругань. На ступенях кто‑то толкнул меня в спину так, что я чуть не улетел носом в снежную слякоть, но разбираться с обидчиком времени не было.

Девушка в желтой шапке шла быстрым шагом в сторону метро, и метель все сильнее застилала ее от меня.

Пришлось ускориться, почти побежать.

— Ева! — задыхаясь от обжигающего морозного воздуха, крикнул я ей в спину. — Ева!

Но она будто не слышала, и я припустил еще быстрее.

— Ева!

Наконец девушка оглянулась. Это действительно была она.

Милое круглое личико, вздернутый нос, зеленые лукавые глаза и дреды. Главное — дреды! На морозе превратившиеся в самые настоящие сосульки. Евины щеки раскраснелись, из приоткрытого рта шел пар, взгляд выражал удивление. Мех на укороченной серой дубленке припорошило снегом.

— Это все-таки ты! — только и смог произнести я, едва сдерживаясь, чтобы на радостях не броситься ее обнимать.

— Привет! — она широко улыбнулась. — Какими судьбами?

— Живу неподалеку, а ты?

— Значит, будем соседями.

— Переезжаешь в этот район?

— Комнату сняла. Вот, собираюсь посмотреть. Это только я так могу, — она рассмеялась,с — Сначала оплатить, а потом идти смотреть.

— А какой адрес?

— Сейчас, — Ева достала из кармана телефон и, пока снег за считанные секунды не успел засыпать экран, мне удалось прочитать название улицы.

— Могу показать, где это.

— Было бы здорово, — обрадовалась она. — Не хотелось бы в такую погоду плутать по дворам.

— Тут недалеко. На другую сторону только перейти.

Метель по-прежнему мела, но я ее почти не чувствовал. Только разговаривать было неудобно.

— Где же твои вещи? — спросил я, когда мы спустились в подземный переход.

— На днях перевезу. Сегодня ключи только забрала. Старикан хозяин вредный попался. Без оплаты ключи не хотел давать. И ездить показывать он, видите ли, не может. Но цена хорошая, а мне нужно срочно съехать со старой квартиры, — бойко разъяснила Ева.

Мы вышли на улицу, и девушка замолчала, закрываясь от ветра.

Ева была старше меня на три или четыре года и еще в лагере упоминала о том, что у нее проблемы в семье и возвращаться домой она не собирается.

В ту ночь мы много о чем говорили, хотя видели друг друга впервые, а обстоятельства нашей встречи к откровенным разговорам уж точно не располагали.

— Здесь, — я остановился перед единственным подъездом затерявшейся во дворах двенадцатиэтажки.

Одна Ева искала бы ее долго: сквозь снег номера дома было не различить.

Глава 2

На следующий день ровно в час, с рюкзаком за спиной я стоял перед дверью Евиной новой квартиры. В рюкзаке у меня был баллончик средства от тараканов, молоток, отвертка, суперклей, прозрачный скотч, тапочки, спортивные штаны и футболка, которые не жалко испачкать, если понадобится возиться в грязи, бутылка воды, коробка пакетированного чая и штук двадцать пирожков с вишней собственного производства. Я подготовился основательно, рассчитывая произвести на Еву самое наилучшее впечатление.

— Ого! — воскликнула она с порога, увидев рюкзак. — Переезжаешь ко мне?

— А что, так можно? — не растерялся я.

— Ну… — Ева кокетливо вскинула одну бровь, — если разделить оплату квартиры на двоих, получится выгодно, но проблема в том, что здесь даже для одного нет кровати. Кресло раскладывается, только оно узкое и продавленное. Даже на корягах в лесу спать было приятнее.

— Вот это да! — я повесил куртку на все еще державшуюся вешалку. — Первый раз вижу квартиру без кровати.

— Она, наверное, есть, но в запертой комнате.

На Еве были серые джинсы в обтяжку и красно-синяя олимпийка в стиле восьмидесятых, на ногах — сетчатые черные кроссовки без шнурков.

Со вчерашнего дня в квартире стало заметно чище. Костыль и газета исчезли, на месте коробок появилась узкая этажерка, мутное зеркало заблестело. На кухне и в ванной тоже все было перемыто.

— Ну ты даешь! — восхитился я. — Когда же ты успела опробовать кресло?

— До пяти возилась, а в девять встала. Но это ничего. Три чашки кофе меня спасли.

Ева смотрела с улыбкой, в ее задорно блестящих глазах не было ни намека на сон или усталость. Впервые я смог как следует ее рассмотреть. Не в тени капюшона, серости предрассветных сумерек или за пеленой снегопада, а в спокойной, пусть и не самой уютной, но домашней обстановке.

И то, что я видел, с каждой минутой нравилось мне все больше. Но дело было даже не в ее дикой, лесной, этнической красоте, которую она нарочно подчеркивала дредами, создавая образ девчонки-маугли. Сильнее всего, как и в тот раз на озере, меня тянуло к ней ощущение узнавания. Словно она уже близка настолько, что я все о ней знаю: и что она любит, и от чего грустит, какие у нее страхи, мечты, ожидания. Как успокоить ее и рассмешить. Странное, необъяснимое собственническое чувство, будто она принадлежит мне.

Наверное, так проявлялась влюбленность, просто в подобной форме со мной это было впервые.

— У меня для тебя кое-что есть, — я решил сразу зайти с козырей, выкладывая на кухонный стол пирожки. — Это к чаю.

— Домашние? — Ева тут же раскрыла пакет и с упоением понюхала содержимое. — Вкуснота! Они с ягодами?

— С вишней.

Она одобрительно кивнула.

— Класс! Мама делала?

— Не-а. Мама теперь редко печет.

— Бабушка?

— Они мои и посвящаются тебе, — выдал я не без гордости.

— Серьезно? — достав один пирожок, Ева принялась его с пристрастием разглядывать.

— Алиса, это пудинг! Пудинг, это Алиса, — пошутил я, припоминая сказку Кэррола мультфильм.

Ева прыснула. Улыбка у нее была очень заразительная.

— Давай, кусай уже его, — поторопил я. — С нетерпением жду оценки.

— Ты реально сам их приготовил? — она недоверчиво прищурилась.

— Вот этими руками, — я раскрыл перед ней ладони.

— Так… Что тут у нас, — отложив пирожок, Ева с интересом посмотрела на них. — Удивительно четкие линии. Ты, наверное, очень спокойный человек?

— Спокойный, — согласился я. — Что-то еще?

Она взяла мои руки в свои, и от нее успокаивающе повеяло сандалом и нежностью.

— Ты умный, независимый и у тебя много девушек.

— Ошибаешься, — я с любопытством наблюдал, как она, занавесившись дредами, разглядывает мою руку. — Девушки у меня нет ни одной. А с остальным я согласен.

— Почему же у тебя нет девушки? — она подняла голову и мне сразу захотелось ее поцеловать, но это было бы слишком поспешно.

— А что, если я искал именно тебя?

Будь на ее месте кто‑то другой, я бы вряд ли решился выдать нечто подобное, но с Евой было легко и она отлично улавливала иронию и считывала непроизнесенное.

Однако в этот раз она неожиданно посерьезнела.

— Ты вспомнил?

— Что вспомнил?

— Все-все.

— Я тебя не понимаю.

— Ладно, — она снова улыбалась. — Я не тороплю.

— Ты говоришь про озеро? Или о том, что случилось в лесу?

— Не будем об этом, — она прикрыла мне рот ладонью, и я, воспользовавшись моментом, потянулся к ней, но поцеловал только через ее лежащую у меня на губах руку.

— Слушай, Митя, то есть Ян, сколько тебе на самом деле лет? — Ева отстранилась и посмотрела с деланной строгостью. — Для семнадцатилетки ты какой-то чересчур продвинутый.

— Продвинутый? Уверена, что подобрала нужное слово? — я все еще был взбудоражен несостоявшимся поцелуем.

— Вполне, — на Евиных щеках играл румянец, и я понял, что смутил ее.

— Ну ладно, ты меня спалила. Мне двадцать.

Рассмеявшись, Ева взяла чайник, наполнила его водой и поставила на плиту с электрическими блинами.

— А мне двадцать четыре. Просто чтоб ты знал, если в следующий раз снова соберешься мне что-то посвятить.

— Это нестрашно. Я однажды посвятил голубцы своей бывшей учительнице по русскому. А она древняя старуха с трясущейся головой. Так что возраст тут не имеет значения.

— Ну, спасибо, — Ева смеялась. — Чем же она заслужила такую честь?

— Голубцы получились отвратительные, безвкусные, мягкие и по итогу развалились на сковородке.

— Пирожки тоже безвкусные?

— Слушай, ну не сравнивай себя с противной занудной теткой, которая за всю школу смогла научить меня только тому, что «не» с глаголом пишется раздельно. Пирожки вышли отличные. Все очень просто: каков человек, таково и посвящение.

— Ох, Ян, — не переставая улыбаться, Ева покачала головой. — Не таким я тебя запомнила.

— Лучше или хуже?

— Там, в лесу ты выглядел напуганным, а теперь вижу — за словом в карман не полезешь.

Глава 3

Весь вечер до ужина я слушал Криса Айзека и мучился, но не от его душестрадательной музыки, а из-за того, что протупил и не взял у Евы номер телефона. А мне так хотелось написать ей или позвонить, чтобы просто услышать голос!

Вместо этого пришлось разговаривать с Инной, моей однокурсницей, с которой прошлой весной мы недолгое время встречались.

— Почему ты не приехал получать зачет? — тон Инны всегда звучал требовательно.

— Не получилось.

— Трудно было написать? — в упреке слышалось скорее беспокойство, чем претензия, но меня это не волновало. Наши отношения давно зашли в тупик, и я не раз говорил ей об этом, но Инна отказывалась верить. Типа ее внимания добивались все парни, как посмел пренебречь им я?

— Извини. Форс-мажор.

— Надеюсь, без последствий?

— Все в порядке.

— И где ты сейчас?

— Дома.

— Ладно, — после небольшой паузы произнесла она, — будешь должен. Я уговорила препода поставить тебе зачет.

— Спасибо! — Это была отличная новость. — Уже начинаю копить.

— Что копить?

— Как что? Деньги, конечно, чтобы погасить долг.

— Глупый ты, Чертов.

— Какой есть.

— Завтра придешь?

— Надеюсь.

— Тогда до завтра.

— Пока!

Вечером за ужином отец развлекал нас историями о том, что у них на работе завелся Санта-хакер, рассылавший сотрудникам офиса внутренние письма от имени гендиректора компании и, угрожая увольнением, требовал выполнять забавные вещи: прийти на работу в нелепой одежде, подарить коллеге подарок, сделать откровенное признание и всякое другое, обыгрываемое как «предновогодние чудеса». И прежде чем эта шутка вскрылась, несколько человек попались на удочку.

Мама громко хохотала, Митя фантазировал, как было бы здорово разыграть вот так одноклассников и переживал за судьбу хакера, на которого настоящий гендиректор написал заявление в полицию и которого теперь искали как преступника.

Я же совершенно не мог сосредоточится на разговоре, перескакивая с одного эпизода сегодняшнего дня на другой.

Вспоминал, как Ева радовалась снятому со стены ковру, и как я боролся с ним, скручивая, а через пять минут ковер раскрутился, свалился на штору и оборвал на ней несколько петель. Как я держал Еву на руках, пока она снимала эту шторину, после чего она решила, что я хожу качаться в зал. Как мы смеялись над найденными в письменном столе журналами «Колхозница» и перебирали коллекцию металлических значков времен СССР с олимпийскими мишками и профилями Ленина.

— Эй, ку-ку, — мама пощелкала у меня перед носом пальцами. — Третий раз спрашиваю, есть будешь?

— Что? — я рассеянно вскинулся.

— Чего это ты сегодня такой задумчивый? — участливо поинтересовался отец.

— Сессия.

Митя недоверчиво хмыкнул.

— Не успеваешь сдать? — забеспокоилась мама. — Нам готовиться к неприятным сюрпризам?

— Четвертый курс. Какие тут могут быть сюрпризы?

— Ла-а-адно, — отец добродушно потрепал меня по волосам. — Не грусти. Все наладится.

— Кажется, кто-то влюбился, — шутливо подмигнул мне брат.

Внешнее мы с ним очень похожи: тот же рост, ширина плеч, каштановый цвет волос, серые глаза, но в остальном между нами ничего общего.

Митя — неунывающий оптимист и увлеченный тусовщик.

Я же по большей части сам по себе. Не то чтобы замкнутый или нелюдимый, но в сторонней поддержке и одобрении не особенно нуждаюсь, а компании люблю изредка и ненадолго.

— Влюбится он, как же! — поморщилась мама. — У нашего одежного шкафа больше чувств, чем у твоего брата.

— А что с нашим шкафом? — усмехнулся отец.

— Лучше бы спросил, что с нашим сыном.

— А с сыном что?

— Он расстался с Инной, — трагически объявила мама.

Отец украдкой бросил на меня ироничный взгляд и с театральной строгостью нахмурился.

— Как ты посмел так поступить?!

Громко хохотнув, Митя поддержал отца.

— Да, отвечай немедленно, чем она тебе не угодила?!

— Я расстался с ней в мае. А сейчас декабрь! — фыркнул я.

Мама с осуждением покачала головой:

— Я знаю, что это проблема вашего поколения. Неумение любить. Вы расчетливые и эгоистичные, но прикрываете это великими теориями о эмоциональной независимости, самодостаточности и персональных границах.

— Неправда, — парировал Митя, — я вот ничем не прикрываюсь.

— Ты? — мама посмотрела на него с укоризной. — Ты просто спекулируешь своими внешними данными и используешь симпатию девочек в личных целях, а это тоже эгоизм! Не понимаю. С детских лет твержу вам о ценности любви как неотъемлемой части человеческой жизни на всем ее пути, и вот что в итоге получилось.

— Ну вот чего ты завела? — отец накрыл ее руку ладонью. — Будь я на их месте, тоже не торопился бы примерять на себя столь ответственный груз.