Как будто навсегда

Никогда не знаешь что может случиться через год или два

Иногда я думаю: если бы у меня была возможность вернуться назад — хотя бы на один единственный день — я бы не выбрала какой-то праздник, не тот момент, когда мне дарили подарки или когда мы ездили куда-то. Нет. Я бы выбрала самый простой, самый обыденный день. Такой, в котором ничего особенного не происходило. Просто мы были рядом. Просто смеялись над ерундой, болтали о мелочах, о которых через час уже забываешь, но тогда это казалось важным. День, где ещё не было трагедий, не было потерь. Всё только начиналось. Всё было впереди.

Я даже не могу точно сказать, когда он стал для меня чем-то большим, чем просто одноклассником. Не было ни какого-то резкого щелчка внутри, ни официальных признаний, ни записочек с признаниями, ни этих детских «ты мне нравишься». Ничего подобного. Он просто был. Был рядом. Появлялся где-то на краю коридора, мелькал в разговоре с кем-то, иногда просто вставал рядом у окна. И каждый раз это казалось естественным, будто он всегда был частью моего дня. Сначала я убеждала себя, что это дружба. Настоящая, чистая. Я повторяла это почти как заклинание: «Мы просто друзья». Я старалась верить в это, как будто от того, что я назову всё дружбой, ничего не изменится. Но всё менялось. Я ловила себя на том, что начинаю ждать перемены — не потому, что устала от урока, а потому что знала: вот сейчас он появится. Я смотрела в дверь чаще, чем надо, только чтобы успеть заметить его раньше других. Мне становилось интересно, где он сейчас, с кем он говорит, о чём. И если он вдруг был рядом, то я будто становилась другой — тише, спокойнее, как будто всё во мне собиралось в одну точку и прислушивалось только к нему.

В какой-то момент я поняла — назвать это дружбой уже нельзя. Но и признаться самой себе тоже было страшно. Потому что, как только назовёшь это по-настоящему, оно перестанет быть лёгким и беззаботным. А я хотела сохранить это чувство, как хрупкое стекло, которое страшно взять в руки, чтобы случайно не разбить.
Я училась в шестом классе, когда мы познакомились. Это произошло совсем случайно: после уроков я зашла к маме на работу. Она разговаривала с коллегой, и рядом крутился её сын — мой ровесник, но учился на класс старше. Нас усадили за стол, поставили чай с печеньем. Я чувствовала себя странно: вроде только что увидела его впервые, а мы уже сидим напротив друг друга. Он молчал, я тоже не знала, что сказать. Всё казалось неловким — то ли от неожиданности, то ли от того, что между нами вдруг возникло ощущение какой-то «обязательной» близости.

После этой встречи мы начали чаще пересекаться в школе. Сначала — просто кивок, короткое «привет», сказанное на бегу. Но чем больше я приходила к маме на работу, тем смелее становились наши разговоры. Мы обменивались парой фраз — о том, как прошёл день, кто какой предмет ненавидит, кто какого учителя боится. Постепенно эти разговоры перестали быть вежливыми дежурными словами. В них появлялся смех, и я ловила себя на том, что жду этих встреч.

В какой-то момент мы обменялись домашними телефонами — тогда мобильных ещё не было, и звонок на стационарный казался чем-то особенным, почти интимным. Мы болтали часами, не заигрывая, не строя из себя взрослых, просто делились тем, что было нам по-настоящему интересно. Он с азартом пересказывал сюжеты книг, и я смеялась над его шутками о приключениях героев. Фэнтези он обожал до безумия, и, наверное, именно он заразил меня этой страстью. Постепенно я сама стала искать новые истории, чтобы потом обсуждать их с ним.

Музыка тоже была нашей темой: спорили, кто что слушает, делились впечатлениями. Смешно вспомнить, как серьёзно мы тогда спорили о песнях, будто от этого зависела целая вселенная.

В школе мы старались не афишировать нашу дружбу. Для остальных мы были просто знакомыми, но для себя знали — между нами уже есть что-то большее, чем обычные разговоры на переменах. Как будто у нас была своя маленькая тайна, спрятанная от чужих глаз.

В школе мы всегда старались не афишировать нашу дружбу. Для остальных мы были просто знакомыми, иногда перекидывались парой фраз в коридоре, улыбались на переменах, но не более. Мы не сидели за одной партой, не делали ничего такого, что бросалось бы в глаза. Но только мы двое знали — между нами уже было что-то большее, чем обычные школьные разговоры о домашнем задании или контрольной. Как будто мы носили внутри маленькую тайну, невидимую никому вокруг. И эта тайна грела сильнее любого признания.

Однажды, на длинной перемене, когда весь класс шумел, кто-то спорил о футболе, кто-то рылся в портфеле в поисках тетради, он вдруг тихо сказал, почти буднично:
— Представляешь, я уже месяц не заполнял дневник.

Я даже остановилась.
— Ну ты даёшь, — усмехнулась я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, хотя внутри уже закипала улыбка. — А как же расписание? Контрольные? Задания?

Он пожал плечами так просто, как будто речь шла о какой-то ерунде, вроде потерянной ручки. В его взгляде не было ни тени беспокойства, только лёгкая усталость и привычная ленивость:
— Да лень. Да и некогда.

Я скрестила руки на груди, изобразила строгость — хотя сама едва сдерживала смех:
— Ну ты кадр. Хочешь, я тебе заполню?

Я сказала это скорее в шутку. Даже не рассчитывала, что он воспримет серьёзно. Но он посмотрел прямо, чуть прищурившись, и в его глазах мелькнуло что-то, будто вызов или доверие:
— Заполни.

И протянул мне свой дневник. Потёртая обложка, замятый уголок, на задней странице — какие-то каракули, явно нарисованные на скучном уроке. Он лежал в его руке так просто, а когда перекочевал в мою — вдруг стал весить больше. Внутри у меня вспыхнуло странное ощущение: будто это не просто тетрадка для расписания, а что-то важное. Ответственность. Доверие. Будто мне вручили часть его самого.

Вечером я села за стол. На лампе тихо гудела лампочка, за окном падал снег, и я вдруг поймала себя на том, что сижу и вывожу строчки так старательно, как не делала даже для себя. По памяти вписала его расписание — почти такое же, как у нас, только с поправками на его класс. Даже линейкой провела разделители, чтобы всё выглядело аккуратно и красиво. Странно, но мне так хотелось, чтобы он открыл дневник и улыбнулся. Будто я оставляла ему послание, скрытое за ровными клеточками. Будто это был не дневник, а символ того, что он доверился мне.