Боль — это белый шум. Острый, пронзительный, заглушающий всё остальное. Она пульсирует в такт бешеному стуку сердца, вышибая из головы всё, кроме одного: беги.
Город в эту ночь — одно большое мокрое пятно. Асфальт блестит, как чешуя дохлой рыбы, отражая неоновые всплески вывесок, которые плюются в тебя названиями дешёвых баров и стрип-клубов.
Дождь. Он не очищает, он только размазывает грязь и кровь. Тёплая, липкая полоса на боку, пропитавшая рубашку и теперь безжалостно сочащаяся сквозь пальцы, которыми я пытаюсь её зажать, и есть моя кровь. Её месили мои же ботинки, оставляя на асфальте не следы, а пунктирный указатель: «Марк был здесь. И скоро его не станет». Мысль обидная, циничная и, как всегда, единственно верная.
За спиной — топот. Голоса. Их было трое. Одного я оставил в переулке, с пустым взглядом, уставленным в чёрное небо. Но двое других оказались настойчивее. И теперь они — тени, преследующие меня в этом лабиринте из кирпича и отчаяния.
В голове стучало: «Замести следы. Выжить. Любой ценой». Цена в моём мире – понятие растяжимое. Обычно её платили другие.
Ноги подкашиваются. Фонари плывут в глазах, расплываясь в затейливые ореолы. Силы уходят вместе с кровью, капля за каплей, оставляя на её месте леденящую пустоту. Это конец. Я знаю этот финал. Видел его слишком много раз на примерах других. Ничего личного. Просто плохой расклад.
И вот, когда дыхание уже стало обжигать горло, а сознание начало отступать, я вижу его. В конце улицы, вклиненный между мясной лавкой и заколоченным входом в бывший ночной клуб, тусклый лучик света. Не неон, а тёплый, почти домашний. И какое-то наивное, дурацкое название: «Совиный глаз».
Я не принимаю решение. Решения принимают те, у кого есть время и силы. У меня нет ни того, ни другого. Моё тело, предавшее меня, само вваливается в эту дверь, отбрасывая навстречу жалобный колокольчик.
Тепло. Тишина. И запах… трав, пыли и чего-то старого, бумажного. Адская смесь.
Она стояла за прилавком, уставившись на меня огромными глазами. Девчонка. Хрупкая, испуганная. В руках она сжимала пачку каких-то карт, костяшки пальцев побелели. Мозг просканировал её за микросекунду: ноль боевой подготовки, чистый испуг.
Угрозы – ноль. Ресурс – укрытие.
Идеально.
Попал к ведьме из детских сказок. Сейчас она нагадает мне долгую и счастливую жизнь.
Адреналин, эта последняя горелка моего организма, выстреливает в мозг команду. Нож. Он всё ещё в моей руке. Холодная и верная часть меня. В три шага и я оказываюсь у прилавка, наклоняюсь и приставляю сталь к её горлу, чувствуя, как под лезвием бьётся тонкая жилка. Девчонка аж подпрыгнула, но на удивление не закричала.
— Молчи, и жива будешь, — хриплю я.
Стандартная процедура. Устрашить. Обездвижить.
Но она смотрит не на нож. Она смотрит на меня. Сквозь меня. Её глаза — не зелёные, не серые — они цвета старого виски.
Смотрела так, будто читала мемуары на моём измождённом лице. Дрожала, да. Но её пальцы разжались, и карты веером шлёпнулись на прилавок. Какая-то из них упала ликом вверх – башня, рушащаяся от удара молнии.
Она посмотрела на неё и прошептала. Не «не убивай», не «забери деньги». Её шёпот был похож на звук ветра в старой проводке.
— Падающая башня... но за ней – звезда. Ты выживешь.
И всё.
Башня окончательно рухнула. Белый шум боли накрывает меня с головой, и я падаю в тёмную, беззвёздную яму, унося с собой — отпечаток её испуганных глаз.
Последнее, что я успел подумать, прежде чем пол ушёл из-под ног, было:
— Что за херня здесь происходит…
Влада.
Вечера в «Совином глазе» были моим любимым временем. Город за окном тонул в сизом тумане, огни расплывались, словно акварель, и наступало то самое затишье, когда слышно звук тиканья часов, скрип половиц на полу.
Я гасила верхний свет, оставляя лишь настольную лампу с зеленым абажуром, и мир сужался до круга света на столе, заваленном картами, баночками с сушеными травами и потрепанными томами бабушкиных рецептов.
Пахло ладаном, мятой и старой бумагой. Пахло домом.
Я перетасовала колоду, кожей ощущая шероховатость старых карт. Вопрос был привычно-тоскливым: «Что ждет меня завтра?».
Одиночество – не просто слово, когда тебе пять лет, и ты остаешься одна на всем белом свете. Бабушка с ее травами и твердой рукой стала моим якорем, но и она ушла, оставив мне в наследство этот магазинчик и умение слышать тихий голос интуиции.
Карты ложились одна за другой. И вот она – карта, от которой защемило под сердцем.
Башня. Разрушение.
Крушение всего старого, устоявшегося. Резкий перелом.
Но почему? Что может рухнуть в моем размеренном, почти монашеском существовании?
Я провела пальцем по изображению горящей башни, с которой падают короли и жрецы. Не страх, а щемящее предчувствие сковало грудь.
Сегодня.
Что-то случится сегодня.
Внезапно зазвенел колокольчик над дверью. Резко, истерично. Я вздрогнула и поспешно стала собирать карты. В эту погоду, в такой час – редкие гости, обычно нежданные.
Но то, что случилось дальше, не укладывалось ни в один мой прогноз.
В мой магазин ввалилась тень. Нет, не тень – мужчина. Высокий, сгорбленный от боли, он едва держался на ногах. Воздух тут же наполнился запахом крови, пота и… отчаяния. Мои легкие сжались.
Он поднял голову. Глаза – озверевшие, помутневшие от боли и ярости – впились в меня. На мгновение мне показалось, что в них нет ничего человеческого, только животный инстинкт выживания.
В следующее мгновение он был уже рядом. Движение было ошеломляюще быстрым. Холодная сталь прижалась к моему горлу, перехватывая дыхание.
— Молчи, и жива будешь, – просипел он. Голос был настолько низким, хриплым, как скрежет камня по камню.
Сердце заколотилось где-то в горле, прямо у лезвия ножа. Волна чистого, животного страха накатила на меня, затопив разум. Но потом… потом сработало то, что бабушка называла «вторым зрением». Она верила в это, а я… до этих пор точно нет.
Я перестала видеть бандита с ножом. Я стала видеть его. Бледное, иссеченное морщинами боли лицо. Глубокие тени под глазами. Кровь, темным пятном расползающуюся по рубашке на боку. И главное – энергию. Хаотичную, разрывающую его изнутри, энергию крушения.
Это и была та самая Башня.
Мой взгляд затуманился. Я смотрела как будто сквозь него, пытаясь понять, что ему нужно. Ограбление? Но у меня нечего брать.
Рука сама разжалась, и карты с легким шорохом рассыпались по прилавку. Одна, та самая Башня, соскользнула и упала на стол между нами. А за ней выглядывала карта Звезды.
Надежда? Спасение?
Страх отступил, уступив место острому, почти профессиональному интересу.
Это было предсказание.
Оно воплотилось в плоти и крови, пришло с ножом у горла. Сама Судьба постучалась в мою дверь, и я не могла ее не впустить.
Я встретилась с ним взглядом и прошептала то, что видела, то, во что верила безоговорочно:
— Падающая башня... но за ней — звезда. Ты выживешь.
Он что-то пробормотал, но я не различала слов. Его глаза закатились, и все его огромное, напряженное тело вдруг обмякло и рухнуло сначала на стол, а потом аккуратно съехало на пол с глухим стуком. Нож со звоном отскочил в сторону.
Тишина.
Снова тишина, нарушаемая только хриплым дыханием и моим бешеным сердцебиением.
Я стояла, опершись о прилавок, пытаясь перевести дух. Полиция. Надо вызвать полицию. Это единственное разумное действие.
Но я обошла прилавок и посмотрела на него. На этого сломленного, истекающего кровью человека-предзнаменование. И разум отступил, уступив место чему-то более инстинктивному.
Вере.
Бабушкиным заветам.
— Коль пришла к тебе беда раненой птицей, не гони, дай напиться, – говорила она.
Я не вызвала полицию.
Собрав всю свою волю в кулак, я подошла к нему ближе. Он был тяжелым, пахшим смертью и кровью. Ухватив его под мышки, я, задыхаясь, потащила его в свою крошечную заднюю комнатку, оставляя на полу темный след и лежащую рядом карту с изображением рушащейся башни, которую при падении, он зацепил рукой.