Работа в музее славянской мифологии жила недосягаемой мечтой в моей душе, сколько я себя помнила. А память у меня, между прочим, отменная! Однако мне всегда казалось, что до нее идти, как пешком от сибирской деревушки до Эйфелевой башни где-то в далеком Париже — к старости дойдешь. Я ни на что не надеялась, когда поступала учиться на искусствоведа. Лишь жаждала новых знаний, которые, к сожалению или к счастью, придется использовать в любом другом музее.
Но каким же было моё удивление, когда директриса музея на горе, величественно возвышающейся над нашим городком, выложила вакансию о поиске нового экскурсовода в связи с увольнением старого. Да еще и пообещала хорошую заработную плату — не день, а сказка! Правильно говорят: «под Новый год мечты сбываются». В то мгновенье меня совершенно не волновало, почему бывший экскурсовод покинул столь лакомое местечко и чем объяснялась столь высокая зарплата. «Наконец-то журавль не в небе, а в моих руках» — промелькнуло у меня в голове, когда я отправила заявку на вакансию. Меня даже не смутило, что уже к вечеру они пригласили студентку сразу на испытательный срок.
Поэтому сейчас я торопливо расстегиваю молнию дутого пуховика, молясь, чтобы замок не заело. Но моя «удачливость» одерживает верх, и между зазубрин молнии застревает ткань кашемирового свитера.
— Да твою ж… — слетает с искусанных уст прежде, чем успеваю прикусить кончик языка. Ещё не хватало сквернословить в храме истории и искусства, к которым я отношусь с таким трепетом и любовью. — Яра, спокойствие. Только спокойствие…
Мой взгляд пробегает по пустующему холлу и стойке администратора. Неужели меня никто не собирается встречать? Похоже, в «раю» не всё так идеально, как мне думалось раньше. Я дёргаю несколько раз язычок молнии и довольно быстро осознаю: дело гиблое. Грубой силой здесь ничего не решишь. Вдруг моё внимание цепляется за коробочку скрепок на стойке.
«Хм, если поддеть ткань одной из них, то, возможно, получится уберечь свитер от дыр» — решение загорается яркой лампочкой в сознании, и я моментально сокращаю расстояние между собой и стойкой. Только собираюсь схватить коробочку, как из-под стола показывается рыжая кучерявая голова.
Паренёк не сразу меня замечает. Из его наушников громко льётся тяжёлый рок, что явно не соответствует здешней атмосфере: в застеклённых коробах стоят русские народные костюмы, на стенах висят древние картины, повествующие о боях и бытовой жизни славян, а в углу имитация колодца с вырезанной из дерева щукой с короной. В этот колодец посетители могут кидать монетки и загадывать желания. Никто не знает, сколько денег я спустила туда, прося, чтобы меня взяли сюда работать.
Забавно, наверное, этими монетами мне и будут платить зарплату. Купила себе рабочее место называется.
Вновь вернув поток мыслей к парню, я подмечаю, что одет он в народную рубаху с замысловатой вышивкой и рюшами на рукавах, на бледном лице целая россыпь созвездий-веснушек, а на бейджике красуется имя Павел. Я складываю руки на груди и прокашливаюсь.
Снова никакой реакции.
Я чувствую, как вдоль позвоночника катится струйка пота из-за невыносимой жары. Еще бы! Стою в тёплом помещении в пуховике, как дура. Я не выдерживаю, упираюсь локтями в гладкую поверхность стойки и тянусь к парню. Пальчиками подхватываю белые, местами потёртые проводки и выдёргиваю наушники.
— Оу, — изумляется парень, и зрачки малахитовых глаз расширяются. — Привет… прости, что не сразу заметил!
Павел сгребает какие-то бумаги со столика ниже в большую коробку и пинает её в сторону.
— Анна Кирилловна предупредила о твоём приходе. Ярослава, верно?
— Д-да, — голос немного скачет, потому что я пытаюсь расстегнуть заевшую молнию. Павел вопросительно выгибает бровь и оглядывает меня с головы до ног.
— Помощь нужна?
— Нет, — отмахиваюсь от заманчивого предложения. Дурная привычка: решать всё самой. — Как ты понял, что я не посетительница, а пришла на работу?
Сказанное вызывает легкую улыбку у Павла, и кончики ушей вспыхивают из-за смущения. Хорошо, что их не видно под каштановыми локонами. Всё же Павел обходит стойку и приближается ко мне.
— Новый год послезавтра. Никто в праздничной суете не пойдёт в музей. — Павел опускается передо мной на колени, и я невольно прикусываю нижнюю губу. Он залезает руками под пуховик, а я стыдливо отвожу взгляд и отпускаю ткань свитера, что, оказывается, до этого сжимала из-за волнения. — Практически все работники тоже готовятся к празднику, а кто-то уехал в долгожданный отпуск.
— А ты почему здесь? Администратор?
— Не-а. — Павел отрицательно качает головой. Его ловкие пальцы в мгновение ока расправляются с заевшей молнией, и он расстёгивает замок, попутно помогая снять пуховик с плеч. — Я тоже экскурсовод. Просто не люблю праздники. Да и не с кем праздновать, поэтому вызвался обучить тебя перед началом нового сезона. Пойдём, Ярослава.
— Можно просто Яра.
Я мягко улыбаюсь, с удовольствием подмечаю, что он одинок, и поправляю чуть влажные из-за снега волосы. Павел добр и обходителен. Пусть он действительно и не любит праздники, но ради меня отказался от отпуска. «Надо всё запомнить побыстрее, чтобы он пораньше закончил» — стойко решаю я и направляюсь следом за Павлом, который манит меня в подсобное помещение.
Я с недоумением промаргиваюсь и оглядываюсь по сторонам. Музейный архив словно оказался крошечным мыльным пузырём, который в один миг лопнул, и я очутилась в огромном помещении. Не просто помещении, а…
Тронном зале.
Великолепная зала украшена алыми гобеленами, расшитыми золотыми нитями. На них наверняка изображены сюжеты древних сражений, кровопролитных битв, но я не могу разглядеть детали и понять их, ибо пространство идёт слегка кругом, а перед глазами встаёт пелена. Но пелена чего? Слёз? Туман какого-то дурманящего порошка, которым было обмазано кольцо, как некоторые другие артефакты?
— Это, должно быть, сон…
Бредовый шёпот срывается с моих губ, что почему-то жутко саднят. Я поднимаю руки, дабы проверить, что с ними, но невероятная тяжесть тянет их вниз. Один брошенный взгляд, и я обнаруживаю, что мои бледные, донельзя тонкие запястья закованы в кандалы. Под металлом уже виднеются красноватые полосы. Незнакомые — будто совсем чужие пальцы — усеяны костяными колечками с вкраплениями серебра, и нет на них того самого с необычным в своей красе камнем, что однажды преподнёс Иван-царевич возлюбленной своей.
Кто-то толкает меня резко в плечо, и пелена спадает, а я ощущаю, как по горящим щекам стекают жаркие и отчаянные слёзы.
— Сон, — вновь повторяю, словно это способно вернуть меня обратно. — Сон. Точно всё ненастоящее! Павел! Павел…
Я оборачиваюсь, но вместо коллеги натыкаюсь на громилу в кольчуге. В горле встаёт колючий и свинцовый ком.
— Ишь, ведьма, чего удумала? — Фыркает здоровяк и толкает меня вперёд. — Сбежать хочешь? А не получится в этот раз от царского правосудия улизнуть! Не поможет тебе твой колдун.
— Колдун? Ведьма? Я… я не понимаю.
Снова толчок — и я падаю на колени. Вокруг меня растекается пионовыми лепестками подол оборванного платья с травяной вышивкой. В других обстоятельствах я бы наверняка коснулась странных нитей, судя по всему, из крапивы, но сейчас приходится затолкать жилку исследователя куда подальше.
— Яга, к чему всё это представление? — Тучный мужчина поднимается с трона и поправляет тонкий обруч на голове. В его чёрной бороде проскальзывает проседь, а уголки губ скорбно опущены — редко улыбается. — Неужто ты, любимая кощеевская девка, не знаешь, как проклятье его одолеть? Не делился твой покровитель с тобой секретами?
Мужчина — похоже, царь — спускается с пьедестала и приближается ко мне. За ним тянется плащ, подбитый медвежьим мехом, и я многое готова отдать, чтобы уползти на него с холодного каменного пола.
— Какое проклятье? — Громила подхватывает меня под локти и поднимает на ноги. — О каких секретах идёт речь?
Царь закладывает руки за спину и задумчиво хмыкает, разглядывая меня с головы до пят. Что-то мелькает в его бирюзовом взоре.
— В тебе что-то переменилось. — Он обходит меня по кругу. — Куда подевалась прежняя прыть, Яга? Ядовитые речи? Презрительная усмешка? Не тебе явно строить из себя деву в беде. Вы с Кощеем много зла совершили.
— Я не… какая, к чёрту, Яга ещё?! — Неожиданно вспыхиваю я, сжимая кулаки — сосредотачиваю всю волю и силы, что пока теплятся в мышцах, в простом жесте. — Это розыгрыш от Павла, да?! Так вы встречаете новичков?! Очень смешно! Прекратите этот цирк срочно!
— Молчать! — Рявкает царь, чьё имя мне пока неизвестно, и меня будто ледяной водой окатывают. Все бранные слова улетучиваются, а кулаки разжимаются — с таким дядькой и не поспоришь. — Неужто ты совсем рассудок потеряла в своей избушке и позабыла о том, что Кощей с сыном моим сотворил? С царевичем твоим?
Царь почему-то делает особый акцент на последнем слове, закладывает двойные смыслы, которые я уж точно никак не способна уловить, ибо вообще не понимаю, что происходит!
Вдруг из-за высокой спинки трона выходит юноша. В его пшеничных, отдающих платиной, локонах сверкает золотом корона с малахитовыми изумрудами под стать глазам. Одет он гораздо скромнее царя: накрахмаленная рубашка с широкими рукавами и начищенными до блеска пуговицами, заправленная в чёрные льняные брюки. Он склоняет голову чуть набок и с интересом смотрит в упор. Мои щёки отчего-то вспыхивают, и я со стыдом осознаю, что на них, скорее всего, расцвел предательский румянец.
На шее юноши висит тонкая цепочка, а на ней…
То самое кольцо.
Проклятое кольцо…
Неужели…
— Иван-царевич? — Вслух вырывается догадка прежде, чем я в полной мере её принимаю. — Так это правда. Не сказка…
— Признала меня, Яга? — Усмехается Иван-царевич и спускается на одну ступеньку. Царь — видимо, Берендей — хранит панихидное молчание. — А я уж думал позабыла ты меня в объятьях кощеевских, особенно после того, как он проклял меня.
Ткань рубашки облегает тело Ивана, и я шумно сглатываю, на секунду задумавшись о том, насколько хорошо он сложен.
— И что это за проклятье такое? — Интересуюсь я. Могу хоть три века отрицать, что никакая я не Яга и не якшаюсь с Кощеем. Однако их это ни капли не убедит. Лучше прощупать почву того, что происходит в моменте, а уж затем разберусь с тем, что меня сюда привело.
— Кто ты? — Иван-царевич хмурится и молниеносно сокращает расстояние между нами. Он цепляет хладными пальцами мой подбородок и заставляет запрокинуть голову. Всё-таки разница в росте у нас внушительная. — Ты словно не ты. Твои очи раньше источали безразличие стали своей серостью и скупостью, а ныне… Что за лиловая нежность в них?