Как приручить каскадёра

Глава 1

Дождь не льёт — он противно моросит. Асфальт блестит, как чёрное зеркало, вокруг — прожекторы и дым от огня. Пахнет бензином, мокрой резиной и карамелью (это «кинокровь» из кукурузного сиропа). Ночь сжимается в квадрат света: «тише, внимание, сейчас будет красиво».

Я вхожу в этот свет как человек, у которого на лбу написано «ответственная». Волосы у меня стянуты в жёсткую косу, в ухе наушник, в руке планшет. Я — новый координатор трюков. Чужая на празднике жизни, но с правом командовать. Мой девиз простой: сначала безопасность, потом красота. Сначала — живые люди, потом — ваш «вау» в кинотеатре.

— Проверка связи, — говорю в микрофон. — Все готовы? Огонь зажигаем только по моей команде. Машины ближе к выходу держим, медики — рядом, но не мешаем.

Кивок слева, кивок справа. Народ бегает, таскает ящики, кто-то смеётся, кто-то ругается. А по центру, как будто это его личная сцена, идёт Он — Ратмир Орлов. Для своих — Рат. Главный каскадёр фильма и местная легенда.

Шлем под мышкой, футболка под жилетом обтянула плечи и спину так, что становится жарко даже под холодным дождём. Шрам у губы делает его улыбку дерзкой, а походка — уверенной до наглости.

— Ты новенькая? — спрашивает и сразу заходит слишком близко. Голос низкий, тёплый. Опасный.

— Я Марта Гордеева. Координатор трюков, — представляюсь. — Сегодня я твой мозг. Твоя задача — быть телом и слушаться.

Он усмехается:

— Я падаю красиво. Ты просто считаешь конусы.

— Я считаю твои живые кости, — говорю спокойно. — И мне нравится, когда всё сходится.

Ему явно нравится спорить. Мужчинам такого типа всегда нравится — они привыкли побеждать телом. Я привыкла побеждать головой.

Сценарий дубля простой: мотоцикл разгоняется, подпрыгивает, летит над дорожкой огня и приземляется. Кино! Но… мокро. Я вижу лужу там, где её быть не должно. И ветер сегодня не друг.

— Предлагаю упростить огонь, — говорю в наушник. — Сначала чистый прыжок, без лишнего жара. Потом — эффект.

— Нам нужен огонь прямо сейчас, — сухо отвечает режиссёр. — Это «картинка».

Картинка картинкой, а потом опять приходится собирать людей по частям. Я вздыхаю, вытираю капли с планшета тыльной стороной ладони и иду к Рату.

— Слушай, — встаю перед ним, — держи разгон чуть мягче. И не геройствуй. Мокро.

— Посмотрим, кому сегодня повезёт, — усмехается, надевает шлем. Подходит ближе, запах тёплого масла и его парфюма кольнёт в нос. Неприятно то, что приятно. Ненавижу эту смесь.

Я беру ладонью руль, не даю стартовать. Мы смотрим друг другу в глаза. Он — «ну дай». Я — «нет». Секунду. Две.

— Все, кто сегодня хотел умереть — очередь в конце площадки, — говорю уже в общий канал, сухо. — Огонь только по моей команде. Медики ближе. И вот эту лужу — убрали. Срочно.

Люди шевелятся быстрее. Кто-то матерится, кто-то тащит тряпки. Я обхожу дорожку, киваю «готово». Время. Все расселись, камеры включились, операторы замерли.

— Три… два… один… Поехали! — и ночь втягивает воздух.

Рёв мотора — как удар по груди. Рат идёт на разгон, и это действительно красиво: он и мотоцикл — одно целое. Он ловит метки, точно рассчитывает… почти. Угол прыжка выше, чем я просила. Но ладно, в пределах. Он взлетает — и на долю секунды мне нравится. По-настоящему.

А потом — «нет». Перед самым приземлением колесо цепляет мокрое пятно, то самое. Мотоцикл уходит боком. Искры от металла, резкий удар, и он летит через руль, катится по мокрому асфальту и бьётся ногой о край железного короба.

— Стоп! На площадку! — кричу. Голос у меня ровный — это мой врождённый режим «паника потом».

Я уже рядом. Скользко, колено в воду, ладони холодные. Рат лежит, стиснув зубы, и пытается повернуть голову.

— Не двигайся, — говорю, коротко. — Вообще.

— Я же красиво падал, — выдыхает он. И улыбается сквозь боль. Упрямец.

— Красиво — это в кино, — отрезаю. — Здесь ты живёшь.

Нащупываю голень — там, где не должно быть угла, он есть. Лёд — в руку. Прижимаю. Другой рукой достаю складную шину. Пальцы слушаются, хотя дрожат — от холода, да. Только от холода.

— Огонь гасим! Канистры — подальше! — бросаю через плечо. — Медики, сюда. Дышит, в сознании. Обезболивающее — по минимуму, сначала зафиксируем.

Парни с огнём уже несут своё «добро» в сторону. Медики подскакивают, но я не даю себя отодвинуть:

— Я держу, вы фиксируете. На счёт три. Раз… два…

Он шипит, когда мы затягиваем крепления, но молчит. В глазах злость и… азарт? Этот человек видит мир как игру, где ставка — собственные кости. Прекрасно. Моя работа — чтобы он не проиграл.

— Слушай меня, — наклоняюсь ближе, чтобы не кричать. — Нога, скорее всего, сломана. Никаких «я сам встану». Ты не супергерой. Ты — дорогой сотрудник.

— Я не герой, — шепчет. — Но признай, что было красиво.

— Радуюсь за твой фан-клуб, — бурчу. — Дёрнешься — придушу твоим же ремнём.

Он смеётся. Смех ломается, но это всё равно смех — значит, жить будет. Мы перекладываем его на носилки, он тяжёлый и горячий, как новая батарея. Непрошеная мысль: «какое правильное тело». Вовремя, Марта. Браво.

— Зону перекрыли? Камеры — выключить! — бросаю в сторону, не оборачиваясь. — Все, кто не нужен — по местам и не толпимся!

— Я обожаю, когда женщины командуют, — выдыхает Рат и подмигивает фельдшеру. — Это так эротично.

— Отлично, — говорю. — В больнице тебе выдадут брошюру «Безопасность». Прочтёшь три раза.

Двери скорой хлопают, красный огонёк мигает и увозит его в ночь. На площадке остаюсь я и бардак. Бардак — мой старый знакомый.

Я делаю себе роскошь, три секунды просто смотрю на пустую рампу. Ещё пахнет газом и горящей ватой. Потом собираю себя обратно:

— Всё останавливаем. Площадку проверяем. Сцены с разговорами — на сегодня вместо трюков. Всем, кто свободен, — домой. Водители — готовьтесь развозить. И, пожалуйста, — говорю уже мягче, — спасибо всем, кто сработал быстро.