— Егорушка, просыпайся. Каникулы закончились, пора в школу. Начинается последнее полугодие.
Голос мамы доносился словно издалека – будто через запотевшее стекло. Сквозь дремоту он видел её силуэт: родной, знакомый до боли, почти растворённый в утреннем полумраке. Мама стояла в дверях, опираясь плечом о косяк, в махровом халате цвета пыльной розы, с небрежно заколотыми волосами. Чёлка торчала вбок, в руках – любимая чашка с облупившимся рисунком: когда-то на ней было написано «Самой лучшей маме», но теперь осталась только половина слова «самой». Щёки румяные от утренней прохлады, на губах – тёплая, но уставшая улыбка.
Егор не сразу понял, где находится. В груди всё ещё колотилось, как будто он только что сорвался с качелей. Сон. Ему снилось… что-то потрясающее. Но с каждой секундой краски тускнели, исчезали, уходили, как пар на стекле.
Он попытался ухватиться за остатки сна, но не смог. Осталось лишь странное, почти физическое чувство счастья, будто он только что кого-то обнял.
Он с трудом дотянулся до телефона, морщась от яркого экрана.
«9 января, понедельник, 06:52»
И всё стало на свои места. Каникулы закончились. Зима продолжалась. Он по-прежнему в своей комнате, под скомканным пледом, с неубранной ёлкой у окна. Всё вроде бы как раньше – только внутри что-то изменилось. Ему приснилось… нечто слишком хорошее, чтобы быть правдой. И именно это «нечто» не отпускало.
Он вздохнул, сполз с кровати, не включая свет. Ноги коснулись холодного пола. Достал из-под стола весы – 63 килограмма. Потом подошёл к дверному косяку, где с осени отмечал рост. Встал ровно, пятка к стене, макушка под линейку – 183 сантиметра.
На сантиметр выше, чем вчера. Странно. Будто за ночь вырос.
Он пошёл в ванную. Свет больно резанул по глазам, холодная плитка обожгла босые ступни. Не дожидаясь, пока потечёт тёплая вода, он открыл кран и сунул лицо под ледяную струю. Холод пробежал по коже, как ток по оголённому проводу.
— Всё, хватит. Проснись.
Он смотрел на себя в зеркало. Всё тот же беспорядок на голове, те же опухшие от сна глаза, те же прыщи на лбу, которые он безуспешно пытался замаскировать каким-то кремом.
Пока чистил зубы, снова всплыл тот сон – мягкий, как первый снег, и странно яркий. Он не хотел просыпаться. А теперь – уже не знал, как туда вернуться.
Он вытер лицо полотенцем, вернулся в свою комнату, наскоро оделся – шорты, футболка, тёплые носки – и направился на кухню. По пути прошёл мимо родительской спальни. Дверь была приоткрыта: мама стояла у трюмо в нижнем белье, спиной к нему, застёгивая бюстгальтер. На стуле рядом лежал её серый офисный костюм.
— Каша на кухне, — бросила она, даже не оборачиваясь. — Я почти ушла. И не забудь перчатки, там минус пятнадцать.
— Ага, — отозвался он и продолжил идти.
На кухне пахло манной кашей, тёплым молоком и мамиными духами. На столе стояла тарелка с ложкой и чашка чая без сахара. Всё уже остыло, но Егор не стал ничего разогревать – просто сел и начал есть молча.
Каша была с комочками – такая, как он любил когда-то. Он ел молча, глядя в окно, где шёл снег.
Сон снова всплыл. Не картинками – ощущением. Будто он там был другим. Счастливым.
В прихожей послышался шорох – мама торопливо натягивала сапоги, закидывала на голову шапку. Он вышел к ней.
— Ну что, Егорушка, удачи тебе сегодня, — сказала она, застёгивая молнию на куртке. — Полгода пролетят незаметно. А потом – в новую жизнь. Представляешь?
Он кивнул, хотя не представлял ничего. Ни кем станет. Ни куда поступит. Ни зачем вообще вставать по утрам.
Она поцеловала его в макушку – так же, как делала это всю его жизнь. Потом ушла, оставив за собой лёгкий холодок и запах духов.
Дверь захлопнулась.
Он вернулся в комнату. Скинул с себя шорты и футболку, бросил их на край кровати. Из шкафа достал белую рубашку, тёмно-синие брюки и пиджак с чуть потёртыми локтями. В школе был дресс-код, хоть на деле на него давно махнули рукой.
Он надел рубашку, застегнул пуговицы, неаккуратно заправил её в брюки. Пиджак лёг на плечи неровно – пришлось подправить, потянуть за рукава. Подошёл к зеркалу.
На него смотрел обычный парень.
Высокий, но худощавый, даже чрезмерно: ключицы торчат, плечи узкие, руки – как будто не слышали слова «спорт», хотя он занимался хоккеем и любил физкультуру в школе.
Лицо подростковое: мелкие прыщи, покраснения у носа. Кожа бледная, почти прозрачная от зимы. Щёки запавшие, губы тонкие. Под глазами лёгкие тени – следы недосыпа, ставшего привычным.
Глаза карие, тёмные. Взгляд – потухший, но временами в них вспыхивало что-то живое, будто внутри было больше, чем можно разглядеть. Волосы тёмные, прямые, чуть взъерошенные – уложены, но как будто не до конца. Брови широкие, но неухоженные. Лоб высокий.
Он не был некрасив. Но и красавцем не считался. Просто обычный. Пять из десяти. И всё же в зеркале на мгновение промелькнуло что-то другое. Может, свет упал под углом. А может, отголосок сна.
Он медленно провёл ладонями по пиджаку, словно хотел убедиться, что всё это – наяву.
Школа пахла пылью, резиной и сырой зимней одеждой. Тот же вестибюль с низким потолком, старой кафелем и натёртым до блеска линолеумом — всё выглядело привычным, неизменным. И всё же что-то неуловимо изменилось. Наверное, так бывает всегда, когда приходишь сюда после каникул: кажется, что возвращаешься не столько в саму школу, сколько в прежнюю версию себя. И невольно спрашиваешь: ты всё ещё тот же человек — или уже немного другой?
Егор вошёл внутрь, стянул перчатки, опустил капюшон. В вестибюле было оживлённо: кто-то снимал куртку, кто-то переобувался прямо стоя, кто-то пришёл с родителями – мамы в пуховиках, папы в пальто, с пакетами и внимательными взглядами.
В углу девятиклассники оживлённо что-то обсуждали, третьеклашка с расстёгнутым пуховиком жалобно хныкал, цепляясь за руку бабушки. У кого-то упала варежка – её поднял проходивший мимо десятиклассник и молча положил на подоконник. Всё двигалось, шумело, как вокзал ранним утром: только вместо поездов – уроки.
Егор подошёл к лавке у стены, поставил портфель, достал из бокового кармана мешок для сменки – старый, чёрный, с выцветшим логотипом одного хоккейного клуба. Открыл мешок, достал кроссовки – синие, местами облезшие, но удобные. Стоя на одной ноге, снял уличную обувь, потом другую, обулся. Завязал шнурки. Всё – как ритуал.
Он оглянулся – взгляд сам нашёл турникеты. Их недавно установили, но уже никто не обращал внимания. Всё происходило по привычке.
Он подошёл, приложил электронную карту (пропуск) – короткий «пик», зелёный огонёк.
— С возвращением, Егор, — сказал охранник, не отрываясь от газеты.
— Доброе утро, — тихо ответил он и пошёл дальше. С каждым шагом в нём нарастало ощущение: он снова здесь, в школьной реальности – с её запахами бумаги, мелом и духами школьниц.
Он свернул к раздевалке, открыл скрипучую дверь. Внутри – гулкие стены, длинные скамьи, ровные ряды крючков. Воздух влажный от снега, с нотками мыла, шампуня и чьих-то утренних ароматов.
Он огляделся.
Куртка Вани уже висела. Чёрная, с красной полосой, чуть мятая. Его охватило странное, почти детское чувство – уют, как будто кто-то важный уже пришёл, и день начался не зря.
Он улыбнулся, повесил свою куртку рядом. Шарф аккуратно сложил в рукав, перчатки – в карман. Мешок повесил поверх куртки. Егор глубоко вдохнул и выдохнул, поправил одежду и шагнул в коридор – в этот знакомый, чуть пыльный, но будто ждущий его мир.
Первым уроком было обществознание.
Обществознание… То самое, от которого хотелось зевать и прятаться внутрь себя. Он никогда толком не понимал его – термины путались, логика казалась расплывчатой, а все эти «социальные роли», «институты», «гражданское общество» будто пролетали мимо, не цепляя его ни словом, ни смыслом.
И всё же именно его он выбрал для ЕГЭ.
Почему? Он и сам не знал точно. Наверное, из-за Вани. Тот в этом разбирался – говорил уверенно о праве, свободе, ответственности и морали. Ваня хотел стать юристом. Сдавал русский, историю и обществознание, умел писать эссе, выбирать темы – и вообще знал, куда идёт.
А у Егора всё было иначе.
У него – технический склад ума. Логика, формулы, задачи. Ему нравилась физика, легко давалась информатика, а профильная математика казалась единственным, в чём он действительно чувствовал уверенность.
И всё же он оказался в этом классе – социально-экономическом. Среди тех, кто цитировал Конституцию и спорил о правах потребителя.
Кстати, Егор выбрал четыре предмета для сдачи экзамена: русский, профильную математику, информатику и обществознание. Комбинация странная. Как будто он оставил открытыми двери во все стороны – просто в надежде, что одна из них выведет куда-то, где будет смысл.
Он шёл по коридору, где шаги отдавались лёгким эхом – у кого-то кеды, у кого-то белые балетки, кто-то стучал подошвами тяжёлых кроссовок. На стенах – объявления, пожелтевшие стенгазеты, новогодние поздравления, приклеенные скотчем, который уже начал отклеиваться по краям.
Где-то впереди громко смеялись – так, словно каникулы не закончились, а только начались. Кто-то зевал, кто-то бесконечно щёлкал ручкой, кто-то вполголоса обсуждал, что будет сегодня в столовой.
Егор свернул к стенду с расписаниями. Тот висел возле окна, на пробковой доске – с неаккуратно приколотыми листами. Нашёл лист с надписью «11А», провёл пальцем по понедельнику. Первый урок – обществознание. Кабинет №310.
Он задержал взгляд на строчке, словно надеясь мыслями её изменить. Значит, третий этаж. Значит, тот же учитель, те же скучные стены, та же тишина в начале урока.
Он отступил, чтобы дать подойти другим. И на мгновение замер. Всё началось. Точнее – продолжилось. Последнее полугодие. Первый школьный понедельник января.
Он поднимался по лестнице неторопливо, ступенька за ступенькой. За окнами просыпался январь – тёмно-синий, с редкими снежинками, будто кто-то лениво стряхивал их с ладони.
Повернув в коридор третьего этажа, Егор вдруг вспомнил сон. Он вспыхнул внутри, как свет в тёмном зале. Он улыбнулся. Невольно.
Перед кабинетом №310 было почти пусто. Дверь уже открыта. Он вошёл. В классе пахло пыльной мебелью, батареями и едва уловимым сладковатым ароматом – будто кто-то из столовой успел захватить булочку. Он посмотрел на часы над доской. 07:56. До звонка – четыре минуты. Четыре медленных, тягучих минуты.
Первые три урока пролетели почти незаметно. Так бывает, когда ты ни во что не вовлечён по-настоящему, но и не выпадаешь из привычного ритма – просто плывёшь по течению расписания: звонки, учебники, мел на доске. Сначала – обществознание, потом – русский, затем – литература. Всё слилось в один поток: голоса учителей, щелчки ручек, чужие ответы, собственное молчание.
На часах – 10:35. Это значило только одно: столовая.
Егор и Ваня вышли в коридор вместе с остальными, спускаясь вниз по лестнице, и свернули направо – туда, где на первом этаже находилось главное святое место школы: столовая. И пусть она была частью школы, но по ощущениям – это был другой мир. Почти кафе. Стены персикового цвета, широкие панорамные окна, огромные столы. Воздух был наполнен запахом тушёной капусты, приправ и чего-то мучного, до боли знакомого. Внутри гудело. Не просто шум, а настоящий школьный улей. Кто-то смеялся, кто-то бегал, кто-то вытирал лужу от компота.
Очередь к линии раздачи тянулась змейкой – из девятиклассников, десятиклассников, одиннадцатиклассников и даже пятиклассников. Кто-то с подносом, кто-то без. Учителя, как всегда, пролезали без очереди, будто их это не касалось. Один физрук, перекинув полотенце на плечо, сунулся вперёд со словами: «Ща, мне только чай!» – и оказался уже в начале очереди. На раздаче – повара в колпаках и перчатках. Уставшие, но вежливые.
Шведский стол. Каждый сам выбирает. Сегодня был большой выбор. Сначала – салаты: «весенний» с огурцом и капустой, «морковка по-корейски», «оливье» и даже «фруктовый салат». Потом второе: макароны с курицей, пюре с котлетой, гречка с гуляшом, рис с рыбной котлетой, которая почти всегда разваливалась. Всё сопровождалось сладким чаем, компотом и какао.
В конце – касса. Школьники доставали карты, кто-то – мелочь, кто-то знал цену наизусть, кто-то пытался уйти оттуда, не расплатившись.
Но Егор и Ваня прошли мимо этого балагана. Им нужен был буфет. Он был тут же, сбоку. Без подносов. Просто стеклянная витрина и за ней – всё самое вкусное. Очередь там была отдельная. И не менее бешеная. Пятиклассники и шестиклассники толкались, визжали, спорили, кто был за кем. Один держал деньги в зубах, другая девочка уже ела булку, стоя за новой.
Но Егор и Ваня были старше. Опытнее. Они протиснулись между двумя пятиклассниками, один из которых возмущённо сказал:
— Эй, я тут стоял!
На что Ваня бросил через плечо:
— Вырасти – и, может, заметим.
Буфет пах жареным тестом, сыром и чем-то сладким, как будто сахар растопили прямо на сковородке. За стеклом – булочки, пиццы, слойки, сосиски в тесте, пирожки, вафли, пончики, эклеры, круассаны. Рядом – холодильник с коктейлями, питьевыми йогуртами и разными соками.
Егор взял своё стандартное: маленькую, округлую пиццу – с тягучим сыром, ломтиками колбасы и поджаренным краем, слегка липкую от жира. К ней – шоколадный коктейль в картонной упаковке с трубочкой.
Ваня – как всегда: две сосиски в тесте, с хрустящей корочкой и полосками от гриля. И виноградный сок. Он сразу вонзил в него трубочку.
Они огляделись. Свободных мест почти не было, но один столик у окна остался нетронутым. Они двинулись к нему, пробираясь между шумными столами, и сели, поставив добычу перед собой. Не как в кафе — по‑школьному, просто и привычно. И в эту минуту весь гомон вокруг будто отступил. Потому что наступил главный момент школьного дня. Столовая. И у них было всё: еда, место и друг напротив.
Они ели.
Пицца у Егора была горячей, сыр тянулся и лип к пальцам, корка хрустела, колбаса приятно пахла. Коктейль – сладкий, густой, чуть химозный, но в этом привкусе порошка было что-то знакомое. Детство. Спокойствие.
У Вани сосиски чуть хрустнули при первом укусе, он пил сок, не торопясь, глядя куда-то в сторону, будто искал глазами знакомые лица.
И вдруг – смех. Звонкий, переливающийся, с такой легкостью, как будто в мире не существует ни проблем, ни ЕГЭ, ни тревог, ни обид. Они оба повернули голову.
Алёна.
Она сидела за столом неподалёку – со своими тремя подругами. Смех разлетался от их стола, как солнечные пятна по стенам. Одна из девочек показывала что-то на телефоне, другая жевала булку с маком и давилась от смеха, а Алёна прикрыла рот рукой, и её глаза щурились от удовольствия. Она была здесь. В моменте. Настоящая. И совсем рядом.
Ваня отвёл взгляд. Сделал ещё один глоток сока. Потом, не поднимая глаз:
— Так ты будешь спорить или нет? Даю последний шанс отказаться.
Егор не сразу ответил. Он смотрел на неё, и в голове – тишина. Ни мыслей, ни логики. Только чувства.
И правда – где он, а где она?
Разные характеры. Он – тихий, серый, незаметный. Она – яркая, солнечная. Разные увлечения. Он – математика, задачки, хоккей. Она – тусовки, подружки, мемы, как бы покрасивее прожить день. Внешность – тоже несоответствующая. Он – бледный, угловатый, с прыщами. Она – как будто сошла с обложки.
И всё это… в один момент навалилось на него. Зачем вообще он это сказал утром? Как из него вышли эти слова – «до выпускного она будет моей»? Что вообще на него нашло? Откуда в нём была эта сила? Эта уверенность? Этот огонь? И всё же, не отводя взгляда от подруг Алёны, он протянул руку вперёд. Медленно. Без лишних жестов.
Вторник. Шестой урок закончился пять минут назад. На часах над доской мигало 13:35, но в кабинете информатики всё ещё сидели несколько учеников. Не потому что не хотели уходить – а потому что не могли.
Сегодня была самостоятельная работа. Три задачи на Паскале. Никаких поблажек. Условия были жёсткие: сделал – покажи, программа должна запускаться и работать правильно. Только после этого – оценка и разрешение уйти.
Информатика у них всегда шла по подгруппам – 14 человек на информатике, 14 – на английском. Так было проще: компьютеров не хватало. Сейчас на английском сидел Ваня. А Егор – здесь.
Компьютеры стояли по периметру кабинета. У каждого – отдельное рабочее место, и только слабый гул кулеров заполнял тишину после звонка.
Сейчас в классе оставалось четыре человека. Остальные ушли сразу – кто с тройкой, кто с двойкой, кто вообще не пытался. Просто щёлкнули крестик в углу экрана и вышли, даже не дождавшись учительницы. Потом поднялся Паша. Его программы работали, но не полностью, поэтому он получил «четыре» и ушёл. Через пару минут – Валера. У него была только одна задача, но правильная. «Три». И он тоже вышел.
В кабинете остались двое. Егор. И Алёна.
Егор сидел у окна. Пальцы тихо стучали по клавишам. Возился с третьей задачей – самой сложной. Почти получилось. Иногда поглядывал через плечо, по диагонали. Алёна – у стены, ближе к выходу. Сидит ровно. Локти на столе. Смотрит в экран. Щёлкает по клавишам. Сосредоточенная.
Это удивляло. Алёна – и осталась? Обычно она собиралась первая. Всегда торопилась. А тут – сидит. Пишет. Старательно. Егор даже усмехнулся про себя: «Неужели правда хочет нормальную оценку?»
Он не знал, что думать. Просто наблюдал. В классе было очень тихо. И вдруг:
— Людмила Алексеевна, проверьте, пожалуйста, — сказала Алёна, чуть отодвинувшись от стола.
Учительница подошла. Щёлкнула мышкой, нажав на «выполнить».
Пауза. Чёрный экран. Через секунду – длинная строка с ошибкой. Программа не запустилась.
— Алёна… — сказала она устало. — Ты сидела сорок пять минут. Всё это время делала одну задачу, и она не работает. Это двойка.
— Ну не ставьте, пожалуйста, — сразу сказала Алёна. — Посмотрите, все давно ушли. Даже не пробовали. А я сидела. Старалась. Осталась после звонка. Ну хоть тройку. Просто за то, что не сбежала. Пожалуйста.
Она говорила быстро, но не жалобно. Просто старалась убедить. По-человечески.
Людмила Алексеевна задумалась. Постояла пару секунд. Кивнула:
— Ладно. Три. За старание.
— Спасибо большое, — коротко сказала Алёна.
Она выключила монитор, поднялась, убрала волосы за ухо, взяла сумку – и вышла. Егор остался один. И кабинет. И лёгкий след её сладких духов.
Егор вздохнул и посмотрел на экран. Курсор мигал в пустой строке. Он точно знал – всё работало, всё запускалось, всё было идеально. И всё же внутри не отпускало чувство, что что‑то не так.
— Ну понятно, — подумал он. — Конечно. А то уже поверил в то, что она своим умом способна заработать нормальную оценку.
Егор поднял руку. Людмила Алексеевна подошла не спеша, встала у него за спиной, посмотрела на экран. Щёлкнула мышкой – первая программа. Потом вторая. Потом третья. Все запускались. Все работали. Всё – как надо.
— Как всегда, — пробормотала она. — У тебя всё правильно.
Потом добавила, уже чуть громче:
— Что ты вообще тут забыл, Егор? Тебе в физмат надо было. Смог бы к экзамену лучше подготовиться. У тебя бы уже баллов по информатике под девяносто было, а ты тут – время тратишь.
— Да мне и здесь нормально, — тихо ответил он. Не споря. Просто – как есть.
Егор выключил монитор. Накинул портфель на плечо.
— До свидания.
— Угу, — кивнула она, уже переключаясь на электронный журнал, на цифры, на оценки.
Он вышел. Дверь мягко закрылась за спиной. Школа казалась почти вымершей. У большинства учеников уроки закончились после пятого или шестого, и к этому времени по этажам гулял только сквозняк. Свет в коридоре был приглушённый – лампы гудели. Стены отдавали эхом даже от шагов. Иногда вдалеке – одинокий стук каблуков. Или шелест швабры. Но в целом – тишина. Такая, от которой звенело в ушах.
Егор шагал неторопливо. С третьего этажа – на второй. Потом – вниз, на первый. В рюкзаке что‑то негромко постукивало: флешка, ручки – привычный школьный гул. Он свернул в сторону раздевалки и вдруг остановился.
У стены, рядом со скамейкой, стояла Алёна. Одна. В пустой раздевалке. Слегка наклонив голову, смотрела в телефон. И это было… странно. Редко, когда её можно было застать без подруг. Без толпы. Без смеха.
Егор остановился у входа. Немного сбоку от двери, будто надеялся, что она не заметит. Или, наоборот, что заметит сразу. Алёна же продолжала стоять у скамейки, водила пальцем по экрану телефона. В этой тишине, в этой позе – она казалась чужой самой себе. Словно её вырезали из её обычного шумного мира – с лайками, сплетнями, подругами.
Егор вошёл в раздевалку осторожно. Будто боялся спугнуть её, как птицу с подоконника. Пол под ногами тихо скрипнул, и этот короткий звук отразился от стен. Алёна подняла голову, едва заметно улыбнулась – не как подруге и не как парню, а просто из вежливости – и снова вернулась к телефону.
Время летело незаметно. Казалось, только вчера мама будила его в семь утра первого учебного дня, а он с трудом вспоминал, как зовут его одноклассников. А сегодня уже была пятница. Пятый день после каникул. Пятый день второго полугодия. Пятый день, когда он видел Алёну – каждый день, мимоходом, по касательной.
Егор поднимался по всё той же лестнице. Он шёл на третий этаж в кабинет химии. Дойдя до нужного кабинета и открыв дверь, глянул на часы: 07:59. Успел.
В классе было тепло. Пахло мелом, спиртом и старой бумагой. У окна сидел Ваня. Его классическая поза – чуть сгорбленный, голова вниз, пальцы быстро тыкают в экран. Какая-то игра. Возможно, та же, что в понедельник. А может, уже новая – он редко задерживался в чём-то надолго.
Егор подошёл к нему, они без слов пожали руки – коротко, как всегда. Без лишнего. Сел рядом. Ваня не отрываясь от экрана, сказал:
— Ну что? Готов?
Егор нахмурился:
— К чему? Что? Самостоятельная? Блин… ну неееет. — Он откинулся на спинку стула, закатил глаза. — Ты шутишь, да? Мы же даже ничего не проходили. Ну как можно…
— Что? — Ваня прервал его, оторвавшись от телефона, нахмурился, повернулся. — В смысле? Ты чего? Ты серьёзно забыл, какой сегодня день?
— Ну… — Егор замер, будто начал догадываться, но это было не так. — Пятница? Тринадцатое?
Он усмехнулся:
— Ты правда в это веришь? Типа, день, когда всё идёт не так? Чёрные кошки, зеркала, проклятия? Вот эти штуки?
Он говорил с полуулыбкой, легко, с таким видом, будто сейчас они обсудят, как Ваня боится наступать на люки или не кладёт ключи на стол.
Ваня закатил глаза и выдохнул:
— Ты сейчас смеёшься надо мной? Сегодня…
Резкий звонок на урок оборвал его слова – словно нарочно. Словно режиссёр за кулисами этого школьного спектакля решил: «Стоп, хватит».
В ту же секунду за учительским столом отодвинулась спинка стула. Женщина в очках, с идеально зачёсанными волосами и в зелёном шерстяном платье, встала и обвела взглядом класс.
— Одиннадцатый А, тишина.
Голос был ровный. Холодный. Уверенный.
Надежда Николаевна.
Химия – это не просто её предмет. Это был её стиль. Ходили слухи, что раньше она работала в каком-то закрытом институте. И остался у неё только этот взгляд. Пронзительный. Без сантиментов. Когда она говорила, в классе все замолкали. Абсолютно все. Потому что каждый звук, каждый вздох был как выстрел по своей собственной оценке.
Ваня замолчал. Егор замолчал. Остальные – тоже. Егор даже не успел уточнить, что за день такой он умудрился забыть. А Ваня не успел ему напомнить. И всё снова пошло по рельсам – как будто ничего не произошло. Как будто никакого особенного дня не было.
В 08:45 прозвенел звонок. Звонок был не просто звуком – он был освобождением, как если бы кто-то открыл форточку в душной комнате. Ваня и Егор почти одновременно захлопнули тетради, перекинули портфели на плечо и вышли из кабинета, не оборачиваясь. Надежда Николаевна поставила оценки в электронный журнал и уже начала готовиться к следующему уроку. Её мозг работал, как химическая формула: холодно, точно, без пробелов.
— Слава богу, — выдохнул Ваня уже в коридоре, будто ему пришлось весь урок сидеть в мокрой одежде.
— У нас же она раз в неделю… — пробормотал Егор. — Но ощущение, как будто три урока подряд.
Они шли по коридору – мимо выцветших плакатов, затёртых стен, знакомых, как собственные ботинки. Следующий урок – история. Кабинет рядом. Они вошли одними из первых. Пахло пылью от стульев, чуть сыростью. Учителя ещё не было. Они сели на свои обычные места – у окна, в первом ряду, на четвёртой парте.
И вдруг – началось.
Будто по классу прошёл ток: суета, шёпот, смех. Вбежали три девчонки – подруги Алёны. Весёлые, разгорячённые, раскрасневшиеся и какими-то пакетами в руках.
— Быстрее! Где торт?
— Вот! Только не переверни!
— Она офигеет! Прячь сюда, под парту!
Одна вытянула из пакета шарики, уже надутые – розовые и серебристые, как будто для детского сада, но с какой-то бешеной энергией. Вторая достала коробку – прямоугольную, белую, с жирным следом от крема на крышке. Третья уже записывала видео.
Егор обернулся, не понимая, что происходит. Мир будто начал двигаться быстрее, а он остался в режиме «слоу-мо».
Он посмотрел на Ваню:
— Эм… что вообще происходит?
Ваня уставился на него с таким выражением, будто не услышал или не поверил.
— Ты серьёзно? Сегодня день рождения Алёны.
Егор замер. Словно что-то внутри сорвалось вниз – медленно, глухо, без шанса вернуться обратно.
— Блин… — выдохнул он. — Я забыл.
Ваня посмотрел на него, чуть прищурившись:
— Забыл день рождения девушки, в которую влюблён с пятого класса. Сильный ход, бро.
— Да я… — Егор сбился. — Я знал, что он где-то в январе… просто…
Наступило 23 января, понедельник. Вторая неделя учебы, как и первая, пролетела почти незаметно, растворившись в контрольных, домашних заданиях и коротких, нервных переменах. Всё было по-старому, словно праздничного дня рождения Алёны и той странной, неожиданно приятной ночной переписки не было вовсе.
Егор снова поднимался по знакомой лестнице на третий этаж – сегодня первым уроком снова было обществознание. Он не любил этот предмет, но привычка брала своё: каждое утро понедельника начиналось именно так – лестница, третий этаж, кабинет №310, негромкий гул голосов в коридоре.
Подойдя к двери кабинета, Егор по привычке достал телефон, чтобы проверить время. Экран показывал 07:49. Странно. Обычно он приходил за пару минут до звонка, а сегодня что-то заставило его прийти раньше, чем обычно. Возможно, он просто слишком быстро прошёл по морозной улице, почти не заметив ледяного ветра, кусавшего щёки.
Он открыл дверь, переступил порог и сразу взглянул на привычное место у окна. Четвёртая парта, первый ряд. И картина снова повторялась: Ваня сидел, сгорбившись над телефоном, пальцы стремительно стучали по экрану, отражая на лице смену эмоций – то недовольство, то радость, то раздражение. Очевидно, он снова играл в какую-то мобильную игру и был полностью погружён в происходящее на экране.
Егор спокойно подошёл, сел рядом. Они привычно и коротко пожали руки, не произнося ни слова. Ваня на секунду оторвался от игры, чтобы взглянуть на друга, и сразу нахмурился:
— Что такой грустный? Что-то случилось?
Егор пожал плечами, неуверенно улыбнулся:
— Да просто никак не могу подобраться к Алёне… Помнишь, я рассказывал, что поздравил её с днем рождения в мессенджере, а потом она пожелала спокойной ночи? — Он выдохнул, опустил взгляд на парту. — Я тогда всерьёз размечтался, подумал, что это был огромный шаг, и она теперь почти моя… Но с тех пор ничего не изменилось. Никуда дальше не сдвинулось.
Ваня посмотрел на него с лёгким недоумением:
— А ты что-нибудь ей писал после той ночи?
Егор снова опустил взгляд и неуверенно сказал:
— Нет. Ничего.
Ваня сразу закатил глаза и покачал головой, снова возвращаясь к телефону:
— Ничего? Ну теперь понятно, почему ты не можешь подобраться к Алёне. Ты же сам говорил, что даже если чувства взаимны, девушка никогда не сделает первый шаг. А в твоём случае и подавно не будет делать.
Егор замотал головой:
— Да я не совсем это имею в виду. Я под словом «подобраться» подразумеваю, что никак не могу найти к ней подход, не знаю, как просто взять и начать с ней разговор. Вчера весь вечер смотрел какие-то видео о том, как выйти из френдзоны.
Ваня едва не рассмеялся, снова подняв голову от экрана:
— Советы были настолько ужасны?
— Наоборот, — тихо ответил Егор. — Советы как раз были хорошие. Только рассчитаны на тех, кто уже является другом. Ну знаешь, типа: будь рядом, когда ей плохо, поддерживай, иногда напоминай, что ты вообще-то парень, а не подружка… И тогда, возможно, она увидит в тебе что-то большее. Но проблема в том, что чтобы эти советы работали, я должен сначала стать ей другом. Понимаешь? А как именно стать другом – об этом в интернете ни слова.
Ваня на секунду задумался, и снова задал вопрос, уже серьёзнее:
— Может, тогда вообще не надо тебе идти этим путём? Скипни первый этап. Ну, то есть не становись её другом вообще. Просто сразу делай шаги, чтобы начать встречаться. Сразу покажи, что она тебе нравится. Я вот вообще не помню случаев, когда девушки реально выбирали себе парней среди своих друзей. Обычно всё как раз наоборот.
Егор посмотрел на него почти возмущённо:
— Ты это так легко говоришь… Сразу начать с того, чтобы действовать? — Он покачал головой. — У меня опыт общения с девушками – ноль без палочки. Ты серьёзно думаешь, что я смогу просто взять и напрямую начать её добиваться? Да и вообще, почему сам-то не действуешь по своему совету? — Егор многозначительно посмотрел в сторону Полины, намекая.
Ваня сразу перестал улыбаться. Лицо сделалось серьёзным, глаза потемнели:
— У меня нет шансов с Полиной. Она не любит меня, я это прекрасно знаю. Если я признаюсь, и она отвергнет – мы даже перестанем общаться. А я хотя бы сохранить общение хочу. Не собираюсь опускаться до твоего положения.
Егор удивлённо посмотрел на него, нахмурившись:
— Это в каком смысле – до моего положения?
Ваня снова пожал плечами, уже спокойнее:
— Ну, в смысле совсем без контакта остаться. Как у тебя сейчас с Алёной. Ты же почти даже не разговариваешь с ней.
Егор не успел ответить. Дверь в кабинет тихо открылась, вошёл учитель обществознания. Хотя звонок ещё не прозвенел, его появление сразу означало, что разговор пора сворачивать.
Ваня снова погрузился в телефон, сделав вид, что и не начинал этот разговор. Егор молча открыл тетрадь, начал листать страницы, делая вид, что ищет что-то важное.
Но внутри у него снова нарастало странное чувство безнадёжности. Он думал о том, что Ваня, пожалуй, был прав: он действительно никак не двигался вперёд. Просто стоял на месте, теряясь в бесконечных советах, которых не мог использовать. И он всё отчётливее понимал, что ему придётся выбрать что-то одно: или остаться в стороне, как раньше, или рискнуть и сделать шаг вперёд, даже не зная, куда он его приведёт.
Снова вторник. Снова эти коридоры, стены, покрытые плакатами и фотографиями, напоминающие о предстоящих экзаменах и о том, что «нужно думать о будущем уже сейчас». Но, несмотря на все эти нравоучения, вторник оставался одним из самых любимых дней Егора. В этот день почти всё было так, как он любил: первый урок – алгебра, второй – геометрия, пятый – физкультура, а последний, шестой – информатика. Только третьим и четвёртым уроками стояли история и биология, словно специально портили эту почти идеальную картинку.
Егор привычно вошёл в кабинет ровно за минуту до звонка – в 07:59. Почему он всегда приходил в это время? Он просто не видел смысла приходить в школу раньше. Лучше было посидеть дома, лишний раз полистать новости, чем бессмысленно торчать в коридорах школы, ожидая звонка.
Картина, которая открывалась ему каждое утро, снова повторилась: Ваня, как всегда, уже сидел на привычном месте у окна и яростно тыкал пальцем в экран телефона. Игра, в которой он пропадал каждую перемену, казалось, была бесконечной – ни конца, ни начала.
Егор подошёл, Ваня привстал, они привычно пожали друг другу руки – без лишних слов, коротко и сдержанно. Сели молча, словно оба ждали чего-то особенного. Несколько секунд они просто молчали, будто ни один не хотел начинать разговор первым.
В конце концов, Егор не выдержал и негромко произнёс:
— Ну, давай, обламывай меня.
Ваня оторвался от телефона и посмотрел на него с притворным удивлением:
— Ты про что?
Оба прекрасно понимали, о чём идёт речь. Вчера они не говорили про тот странный и совершенно неожиданный момент, когда Алёна обняла Егора после урока алгебры. Но оба помнили это очень хорошо. Ваня ничего не говорил вчера – просто не хотел портить своему другу настроение, видеть его разочарование. Егор же вчера был, наверное, самым счастливым человеком на планете, и сейчас, спустя ночь, это уже казалось ему чем-то далёким и странным.
Ваня вздохнул и снова уставился в экран, говоря спокойно, почти нейтрально:
— Если ты думаешь, что её объятие что-то значит, то ты сильно ошибаешься.
В этот момент резко прозвенел звонок на урок, но Егора это сейчас абсолютно не волновало. Ольги Васильевны всё равно ещё не было, а его интересовало совсем другое. Он повернулся к другу и спросил:
— Почему?
Ваня не сразу ответил, всё ещё погружённый в свою игру, и только через несколько секунд поднял голову:
— Потому что для девочек эти объятия вообще ничего не значат. Это только у нас, у парней, рукопожатие – это «привет» и «пока». А у них вместо этого – просто объятия. Некоторые вообще могут и поцеловать. Ну, не в губы, конечно, а так, в щёку. Просто у них это ничего особенного не значит.
Егор посмотрел на него с лёгким недоверием:
— А откуда ты это знаешь? Ты же сам с девочками практически не общаешься. Только с Полиной, да и то не так близко, как она с Кириллом, Тимуром и Владом.
Ваня на мгновение отвлёкся от игры и посмотрел на друга, чуть улыбнувшись:
— Во-первых, если ты не замечал, мы с ней часто при приветствии и прощании тоже обнимаемся. Во-вторых, про это вообще-то много пишут в интернете. Мог бы почитать хоть раз. Ты вон уже до видео добрался, как выйти из френдзоны, а таких простых вещей не знаешь.
Егор хотел что-то ответить, но в этот момент дверь резко распахнулась и в кабинет стремительно вошла Ольга Васильевна. Как всегда, строгое лицо, очки, конспекты в руках. Класс сразу же стих, словно кто-то одним движением выключил звук.
Она подошла к своему столу, быстро уселась и начала раскладывать на столе листы с заданиями и заметками, готовясь объяснять новую тему. В классе была привычная тишина, но вдруг голос Даши, одной из одноклассниц, нарушил это молчание:
— А вы проверили уже наши пробники по ЕГЭ?
Ольга Васильевна подняла голову, вздохнула и сказала чуть устало, но твёрдо:
— Нет, не успела. Вчера был очень тяжёлый день. У других классов тоже были контрольные, и их мне нужно было проверить в первую очередь. Ваши результаты будут завтра. Потерпите.
Класс тихо загудел от лёгкого разочарования, но никто не стал возражать или задавать дополнительные вопросы. Все привыкли, что с Ольгой Васильевной спорить было бесполезно.
Она ещё раз поправила очки, откашлялась и начала спокойно, ровно и неторопливо объяснять новую тему, заполняя доску аккуратными, почти идеально ровными цифрами и формулами.
Егор больше не слушал её. Он снова вернулся к вчерашнему моменту, снова вспомнил, как Алёна обняла его – легко и естественно, словно так было всегда. Он снова почувствовал тепло её рук, снова услышал её голос, тихо сказавший «пока». И хотя Ваня был очень убедителен в своих объяснениях, что это объятие ничего не значило, Егор не мог перестать думать о нём. Потому что даже если Ваня был прав, даже если это объятие было для Алёны таким же привычным, как для него рукопожатие с другом, для Егора оно значило всё.
И он никак не мог решить для себя, что же было правдой. И что значили её объятия на самом деле.
Первые четыре урока пролетели достаточно быстро и бодро, практически без следа и усталости. И вот теперь он стоял в спортзале, чувствуя привычный запах старого паркета, резины и лёгкий аромат пота, ставший уже почти незаметным для него за столько лет.