Огонь пляшет на стертом и поцарапанном серебряном боку миски, служащей и супницей, и чашкой. Вздыхаю, уловив в отполированном временем металле собственное искаженное изображение. Ну, то есть как собственное... Неделю назад я выглядела иначе – у меня не было такого носа, напоминающего аккуратный орлиный клюв, кожи, опаленной под знойным солнцем, пепельно-серых волос с редкими проблесками иссиня-черных прядей. Тяжелое, почти каменное, выражение темных глаз шло в комплекте. «Не ты ли это, Геральт?» – мелькнула мысль, когда первый шок прошел, после взгляда в мутноватую воду. Пришлось в экстренном порядке, прямо посреди поля боя, привыкать к новому обиталищу моей душонки: от крупных пальцев до... самой сокровенной части мужского тела. Благо, что я сумела выкрутиться, объяснив то, почему я с визгом спряталась под первый же попавшийся валун, когда на меня понесся троллеподобный бугай, больше похожий на мифическое существо с клыками, как у акулы, и покрытый черной шерстью.
– Ночь сегодня прекрасна, – разрывает тишину звонкий голос Вона – или Фона, не могу запомнить. Он мой ю-сон, правая рука. Именно он предположил, что мое поведение – результат проклятия. А я не стала его переубеждать – мне это было только на руку. Под предлогом «неведомой хвори» можно спокойно отлеживаться в своей палатке, изображая из себя диванного полководца.
Молча киваю, отхлебнув странного пойла, напоминающего просроченный одеколон – не чета глинтвейну, что я готовила каждый год. Единственная моя новогодняя традиция. Не считая покупки ящика мандаринов.
Провожу мозолистой рукой по перьям сокола, что отливают фиолетовым в дрожащем свете костра. Не уверена, что Гу-Го сокол – просто желто-серый крючковатый клюв вызывает стойкие ассоциации. Птица раздраженно дергает головой – продолжая терзать дохлого грызуна. Когда он на земле, рядом, мне становится спокойнее. Не знаю, то ли это дают о себе знать фантомные эмоции предыдущего жильца этого мощного тела, то ли из-за... Относительной тишины, почти что умиротворяющей. В которой слышен лишь звон посуды, шуршание одежды и свист ветра, играющего ветками изогнутого в мучительной позе дерева. Ветки его унизаны импровизированными новогодними игрушками: скрученными тряпками, лентами, звенящими подвесками из металла, напоминающими талисманы, и трофеями битв. Один взгляд на которые вызывает волну отвращения: оторванные пальцы, зубы, хвосты и скальпы. Так себе новогоднее украшение...
Вокруг огня сидит вся сильная братия – Восьмерка Нэ-Джансинов, Сильнейший Войнов Четырех Сторон Света, служащие Императору страны Тянь-Хан. Суровые вояки, облаченные в металл, шкуры животных и блестящую кожу. На мне же – черные мешковатые штаны, рубашка и просторный халат, отороченный красным узором по краю и подхваченный поясом. Поверх надет доспех на кожаной подкладке, состоящий из маленьких, сшитых между собой, пластин, напоминающих чешуйки. Все жутко чешется – даже прохлада ночи, сменившая дневной зной, не могла облегчить ношения этой зверски неудобной конструкции. Но остатки моей жизни важнее – не дай Бог проколоться на такой банальщине. Для джансинов – доспехи щекотливая тема. Я как-то спросила Вона, зачем одеваться в костюм капусты каждый день и снимать его всего на два часа для «омовений и отдыха» – на что ю-сон, побледнел как смерть и пулей умчался за каким-то целебным отваром. После этого я предпочла поменьше раскрывать рот, а то отговорка «меня прокляли» либо исчерпает себя, либо меня приволокут к какому-нибудь местному Джону Константину.
Девять мечей, считая мой гигантский, по традиции, что мне сразу же показалась нелепой, были воткнуты в землю. Я старалась делать все как все, чтобы меньше выделяться, хотя особо не верила в какие-то там магические каналы под землей. Если бы они и были – то уж явно глубже полутора метров.
– Так что это за обряд...? – подает голос Мин, крутя в руках черное перо и разглаживая на коленях скрученный пергамент. Щуплый, бледный – он, казалось, по ошибке набрел на военный лагерь. Но нет. Это был сумавэнь, «сказитель». Писарь, что вел летопись сражений. Местный военный корреспондент, так сказать.
– Новый... – вовремя осекаюсь, заметив девять пар глаз, направленных на меня. Я чуть не забыла, что ляпнула им. – Я же уже говорил... – отвечаю с паузами между словами. Странное ощущение. Вроде бы говоришь на русском, но в то же время – нет. Язык я понимала, как родной, но звучание было другое – тягучий, тяжелый, больше похоже, будто я произношу заклинание на каком-то восточном языке, который по неведомым причинам синхронно переводится на русский в моей голове.
– ...Обряд очищения земли от темной энергии, – продолжаю я, когда пауза затягивается, а джансины напрягаются. При этом каменное лицо держать в разы сложнее. Стоит только вспомнить причину такой внезапной вспышки приступа любви к Новому Году.
Во всем виноват тот сон... Все происходило, как вживую. Я слышала и видела происходящее в моей захудалой квартирке на пересечении Ленина и Мира, но только никак не могла помешать разгрому своих скромных апартаментов. Мое тело носилось по комнате, проклиная всех и вся на незнакомом языке. Экран ноутбука, оставленного мною на журнальном столике, загорелся и на беззащитную клавиатуру обрушился топорик для отбивания мяса. Да так сильно, что зацепил внутренности – экран погас, заискрило где-то под клавишами, а в воздухе повис удушающий запах жженой пластмассы, с примесью сладкого аромата мандаринов.
Стоило очнуться – в голову ворвались две мысли: убить этого быдлатого генерала, портящего имущество, за которое еще рассрочка не выплачена до конца. И – как бы это глупо не казалось – устроить Новый Год. Накатила непривычная тоска по празднику, что лет с 13-ти казался унылым и не нес в себе ничего волшебного и интересного, кроме эпичной пьянки собравшихся гостей.
И вот, во что это все вылилось. Сижу в компании восьми головорезов и летописца. Грозные воители – напряжены, будто в любой момент на нас могут напасть злые духи, ставшие поводом для чуждого этому миру праздника. Любое неосторожное движение – и все схватятся за свое разношерстное оружие, а сумавэнь лихорадочно начнет строчить еще одну эпическую балладу.
Я бы сейчас обрадовалась новогодней гулянке в родительском доме – когда все трезвенники-язвенники, отрывались по полной, провожая Старый Год. Ни тебе запаха хвои, ни мандаринов, ни пошлых шуток дяди Антона... Вяленое мясо, полудохлое дерево непонятной породы, смутно напоминающее дикий гибрид акации и полевого хвоща и серьезные мужские мины, как из рекламы слабительного, обдуваемые сухим, прохладным пустынным воздухом, без намека на влагу.
Как-то не так у меня воплотилась в жизнь мечта побывать на новогодние праздники где-то в районе экватора. К примеру, полететь в Кито, столицу Эквадора, сфоткаться возле монумента «Середина Мира». А еще лучше – накопить денег и махнуть в Египет, поглазеть на пирамиду Хеопса и безносого сфинкса.
Наверное, просьбы до Вселенной доходят как в игре «Сломанный телефон». Желаешь одно – а на деле получаешь...
– Вас что-то беспокоит, мой Генерал? – обращается ко мне поджарый заместитель – за глаза называемый мною Алешей Поповичем. Отражение языков пламени игриво бегает по его начищенной кирасе. У него единственного вместо меча лук, чье нижнее плечо так же по-глупому было наполовину воткнуто в землю.
Со второго отклика отрываю взгляд от скудного праздничного стола, и устремляю взгляд на Вона, не сразу поняв, о чем он вообще.
Точно. Легенда. Я же им наплела, что мы тут злую энергию фильтруем этими странными посиделками.
– Нет, – чеканю жестко, как по учебнику. Унылая атмосфера вокруг становится еще тусклее. Вусмерть хочется сделать что-то не «по-генеральски». – А давайте... –обвожу присутствующих взглядом, десертной ложкой вычерпывая из себя нужное количество решимости, чтобы сказать то, что пришло на ум. – Поиграем в игру?
Грозные лица, с печатью почти непрекращающихся сражений, вытягиваются.
– Это нужно, чтобы... – энтузиастов поддержать идею не нашлось, приходится сочинять на ходу, – очистить эту землю от злых духов.
– Я готов, – резко выпрямляется Рудо – мужчина в шкурах, похожий на Конана-Варвара – выдергивая секиру из земли и готовясь рубить упомянутых духов направо и налево. Чанъжэнев ему что ли мало, что почти без продыху нападают на границу...
– Да сядь уже, – Вон с легкостью усаживает его обратно, как будто он и вовсе не в два раза меньше этого великана.
– Надо... – бегаю глазами, в поисках клочка бумаги. Взгляд натыкается на военного писаку. Не успевает он и пикнуть, как я вырываю у него пергамент и кусок тонкого угля. – Написать имя... И прикрепить его ко лбу соперника... – лихорадочно вспоминают правила новогодней угадайки, выводя имя «солнца русской поэзии» на листке. Странно и забавно наблюдать, как я вывожу линии, квадратики и кружочки вместо знакомых с детства букв русского алфавита.
Хлопком прикрепляю листок ко лбу сумавэня – пергамент лопнул, зацепившись за украшение, опоясывавшее его голову. Мин покачнулся и замер. Побледнев так, будто я заклятье какое настрочила.
Джансины почти синхронно наклоняют головы на бок, прищурившись. Даже Гу-Го на мгновение оторвался от почти доеденной мыши, издав свистяще-чирикающий звук.
Повисшая тишина заставила усомниться в наличии образования у Сильнейшей Восьмерки. Может, они даже читать...
– Александр... Пушкин... – прочитал рыжебородый коренастый Диармед, почесав буйную макушку. – Это чудище, с которым Вы бились у Хребта Ячи-Чия?
Моей выдержке позавидовал бы даже часовой у Букингемского дворца.
Сцепив зубы, неопределенно наклоняю голову сначала к одному плечу, потом – к другому: вроде похоже на «нет», но не железобетонное. Самый полезный жест, на все случаи жизни.
– Ты не должен был читать имя вслух, – уточняю низким, чуть вибрирующим голосом. Таким голосом с эстрады бы петь, а не приказы раздавать.
Все восемь голов поворачиваются ко мне, ожидая дальнейших пояснений. А я только поняла, что «Угадай, кто я?» не совсем подходящая игра, учитывая, что я даже имени правителя здешних земель, которому служу, до сих пор не знаю.
– Знаю, – шлепнув себя по коленям, выпрямляюсь. И подхожу к псевдоелке, под долгие настороженные взгляды. Закатываю глаза, пока все разглядывают мою широкую спину.
Либо эти воины – самые скучные и твердолобые во всем мире, либо они слишком давно в военном походе.
– Вы должны угадать, кто я, – говорю я, но тут на меня нападает ступор, когда по жестким лицам мелькает слабая искра любопытства и оживления. Кого показывать, если я только и видела, что чудищ, нападающих на нас, почти с каждым наступлением сумерек? А я совсем не горю желанием показывать местных гоблинов в канун Нового Года... Решаю положиться на удачу. Сгорбившись под тяжестью воображаемого мешка, старческой развалочкой обхожу корягу, что возвели в ранг праздничного дерева. Наверняка, здесь тоже должен быть сумасшедший старик, задарма раздающий подарки сопливым детишкам.
– Я знаю, кто это! – вскакивает Мин, его лицо засветилось почти детским восторгом. Он и так явно не старше 25, а сейчас будто и вовсе скинул половину своего возраста. – Нянь-Санари! Древний старец, превращающий непослушных детей в уголь!
Я честно подвисла от услышанного. Что это за мир, в котором даже Святого Ника нет?
Все... вечер окончательно сдох, как муха-однодневка...
Мое настроение летит в Тартарары, без шанса вернутся обратно, и тут пространство вокруг заполняется зычным, нестройным мужским хохотом. Даже мои одеревеневшие лицевые мышцы дергаются в улыбке...
Остаток ночи проходит намного веселее – джансинам зашел «Крокодил». Пантомимы, изображающие поверженных врагов, сдобренные сочными рассказами и демонстрацией полученных увечий только у меня вызывают внутреннюю дрожь. Но все же я рада, что смогла расшевелить грозную военную элиту. Я даже научила их играть в Пив-понг – вызвав такую волну радостного возбуждения и азарта, которой позавидовали бы даже гиперактивные трехлетки, которым дали нечто запретное, вроде коробка спичек или рулона туалетной бумаги.
Когда огонь гаснет, джансины начинают разбредаться по своим углам, а я остаюсь. Распластавшись под деревом, рядом с догорающими углями, я смотрю на небо, усыпанное звездами, словно драгоценной крошкой. На душе впервые, за прошедшие недели легко. Впервые я не чувствую давящего напряжения и дикого зуда напороться на когти волосатого чудища, лишь бы поскорее покончить со всем, и вернутся домой.
С тех пор, как я открыла глаза в новом мире, я не раз думала об этом. Я ведь попала сюда, когда столкнула ребенка с дороги и приняла на себя удар микроавтобуса – скорее всего, чтобы вернуться обратно, нужно тоже выкинуть что-то смертельно опасное. Но не сегодня. Прав был Вон. Сегодня ночь действительно прекрасна.
Закрываю глаза. Назойливый пустынный ветер теперь не кажется таким раздражающе противным.
«Надеюсь, этот день и тебе принесет нечто хорошее, генерал Джин Син...»
Тишину пронзает орлиный крик, вырывая меня из полудремы.
А потом к нему добавляется возглас, полный паники и бряцающий топ ног, облаченных в доспехи.
– Тай-Джангун-рен! Тай-Джангун-рен! – к месту, где я прикорнула, привалившись к камню, подбегает караульный, из тех семерых «счастливчиков», что должны были бдеть, пока остальная армия отдыхала, расположившись чуть поодаль от шатров Восьмерки Нэ-Джансинов.
Едва разлепив глаза и выпрямившись, устремляю недовольный взгляд на разбудившего меня бедолагу. Солдат бледнеет, выпрямляя спину, чтобы потом согнуться в почтительном поклоне, прижав правый кулак к раскрытой ладони. Под потертыми доспехами он облачен в синий халат, ханьбу, на тон светлее моего, украшенный по кромке довольно простой вышивкой, больше похожей на корявую клинопись. Может, это какие-то божественные сутры или заклинания? Или же другие узоры ему просто не позволено наносить... Как я уже успела заметить, чем замысловатее вышивка – тем выше ранг и больше подвигов совершил владелец одежды. Даже у писца-сумавэня, на одежах красуется целый гобелен. Видимо, он пером не только в бумагу тыкал, но и во вражеские глаза, или же отличился другим способом… К примеру, придумал для нашего Императора (про которого, я только и знаю, что ему едва исполнилось одиннадцать) заковыристое имя, когда тот родился. Да такое, что его никто правильно произнести не может, и все его зовут просто Солнцеликий. Хотя... Судя по моей одежде это не совсем так... Наверное, все дело в деньгах или родовитых предках. Потому что мой синий, почти черный, ханьбу практически лишен декора, если сравнивать с шикарным офортом [гравюра на металле], нанесенном на грудную пластину кирасы Вона, изображающим острые вершины скалистых гор с парящем орлом в вышине на фоне закатного солнца.
– ...какие распоряжения, рен?
Едва не акнула в своей излюбленной манере, округлив глаза. Но вовремя вспомнила, что я больше не блондинка с лицом-сердечком, с немного ассиметричными губами, большими глазами и способностью попускать 45% информации мимо ушей. Делаю стандартное каменное лицо «воина, страдающего непроходимостью кишечника» (Паттинсон, я теперь понимаю твою боль!), лишь немного нахмурив брови.
– А как ты думаешь, какие распоряжения я должен отдать?
Как сделать вид, что ты только что, вероятнее всего, прослушал не только стратегически важную (а может, еще и жизненно) информацию? Беспроигрышный вариант – превратить обрывок услышанной фразы в вопрос. Добавив при этом немного раздражения в голос: мол, нечего глупыми вопросами воздух сотрясать.
Солдат недоуменно моргает. Благо ума хватает оставить конструктивные (и не очень) комментарии при себе.
– Как же... Хана-Ии же вызвал вас на бой, Тай-Джангун-рен... До рассвета нет так много времени... Вам нужно подготовиться. Может... – паренек (только сейчас обращаю внимание на то, что у караульного безупречно гладкое юношеское лицо) запинается, а потом, встрепенувшись, начинает тараторить, словно троечник, надеющийся получить за ответ недосягаемую пятерку. – Расставить лучников по периметру, отдать ма-сулши щит, чтобы он обновил защитные заклинания... А еще...
Я едва слушаю энтузиаста-караульного: в голове бьются два вопроса, словно бильярдные шары сталкиваясь и отскакивая друг от друга, путая остальные мысли.
Какой ещё бой?!
Кто такой Хана-Ии?!
– Мой Генерал… Это правда?
Поворачиваюсь на звук голоса ю-сона, спешащего к нам, на ходу затягивая ремни на своей отливающей золотом кирасе. За ним тянется хвост из 20 человек, минимум.
Он обеспокоен. Плохо дело.
– Это правда? – неопределенно мычу. Выходит что-то среднее между недовольным рыком и согласием. – Вас вызвал на бой вождь племени великанов Чанъжэн?
Нет, мне точно хана.
Хана… в лице Хана-Ии...
– Сколько у нас времени? – спрашивает, хмуря свой гадкий лоб сумавэнь Мин, что-то чирикая на куске пергамента. Он даже не удосужился оторвать взгляд от своих писулек. Лицо у него такое напряженное, будто он сводит баланс, который все никак не сходится…
Отослав караульных – каждого под свое Знамя – Восьмерка собралась обсудить патовую ситуацию. Ю-сону Вону пришлось рассказать всем, что меня прокляли. И теперь восемь пар глаз смотрят на меня тяжелым взглядом, пытаясь решить, что делать дальше. Оружие они держат при себе – кто на коленях точит острие об специальный камень, кто сжимает рукоять покоящегося в ножнах меча. Ритуал по обогащению почвы тяжелыми металлами дружно забылся. И от этого мерзкая тревога расползается под кожей, словно убойная чесотка…
Смотрю на их озабоченные (будто бы резкой инфляцией) мины, и так и подмывает спросить: «У кого-нибудь есть чит-коды от этой онлайн RPG-шки?»
Ну серьезно… Кто бы меня сюда не переместил – он забыл мне выдать даже вшивенький набор стандартных скиллов. Я свой собственный меч едва поднимаю. И речи нет, чтобы им «секир-башку» устроить каменную великану, обросшему черным мхом и лишайником, словно йети из далекой американской глубинки…
Вон смотрит в небо, задрав голову и прищурив свои раскосые глаза – где едва заметным пятном кружит Гу-Го.
– Хватит на то, чтобы распить две бутыли вина, в лучшем случае… – отвечает на вопрос поймавшего вдохновение графомана мой личный Алеша Попович, крутя в руках стрелу.
Распить вина? Нашел, о чем думать в такой момент…
– Четыре часа? – переводит на русский (или какой там...) язык рыжий Диармед. Он, можно сказать, единственный не брюнет среди Нэ-Джансинов. Конечно, не считая рано поседевшего Джин Сина (меня, то есть). У этого коренастого сородича Гимли (обросший коренастый мужичок с топориком уж очень смахивает на гнома из знаменитой фэнтезийной трилогии сэра Толкиена) в интонации голоса проскальзывает акцент, ощутимо смягчающий рычащие звуки. – А мы успеем?
Что успеем? И какие это «мы»?
– Есть одна техника... – неуверенно бормочет Вон.
– Мы это уже обсуждали, – перебивает его обычно молчаливый Чэнь. Гибкий и весьма ловкий джинсин, чье оружие – лишь два парных волнистых кинжала из голубой стали. – Этот тип культивации не до конца изучен, и опасно применять его здесь, без поддержки...
– Ты, верно, хочешь, чтобы наш Генерал погиб в предстоящей битве?! Или того хуже – проиграл?! – раскатистый бас Рудо, местного культуриста, разносится по пустынной местности.
Хуже? Каким боком это хуже?!
Семь голосов сливаются в гул. Расслышать что-то членораздельное – нереально.
– О чем они спорят? – тихо интересуюсь у сидящего рядом Мина, нервно скребущего ногтем кусочек угля.
– Они обсуждают один способ...
– Какой?
– Непроверенный, – поспешно добавляет он, бросив на меня короткий взгляд.
Да плевать мне – проверенный он или нет! Я жить хочу!
– Один ма-сулши создал свою цепь потоковых заклинаний, взяв за основу принцип парного совершенствования...
Воу-воу!
Поспешно отодвигаюсь от субтильного сумавэня.
Я смотрела дорамы и даже несколько китайских новелл прочла, и я знаю, что это за «совершенствование». Я на оргию не подписываюсь! В мужском теле, тем более, – 200%! Не думаю, что Джин Син обрадуется, когда очнется – в своем теле, став глубоко геем в обнимку со своим ю-соном.
– Мой Генерал, вы не подумайте...
Порыв ветра разнимает Рудо и Диармеда, сцепившихся в рукопашной, вырвав натянутый лук из рук Вона.
– Время на исходе, – тихий голос Шэня, нашего ма-сулши, заклинателя, заставляет остальных замокнуть. Плавным движением руки он развеивает висящие в воздухе замысловатые светящиеся каракули (им же созданные). – Мы должны начать сейчас, если хотим успеть до рассвета...
Восемь пар глаз снова устремляются на меня.
Мой кадык дергается, когда я сглатываю накопившуюся слюну.
А так ли сильно я хочу жить...?
– Мне кто-нибудь объяснит, о чем вы тут сообща сговорились за моей спиной? – совладав с собой, хмуро интересуюсь я.
Они что, реально думали, что я соглашусь, толком не разобравшись, что за изощренное вуду-шмуду они собираются со мной сотворить. Я, конечно, блондинка – по крайнее мере, по ту сторону завесы миров – но мозги у меня пока еще на месте. И если я могу во сне видеть, как страдает моя квартира (а может, и не только она) от побочек ассимиляции генерала, будто выпрыгнувшего из новеллы жанра уся, то Джин Син, возможно, наблюдает как по накатанной скатывается его авторитетный образ сурового мужика, убивающего одним взглядом.
И если я впишусь во что-то криповое и зашкварное, где гарантии, что Тай-Джангун-рен не отомстит мне, пустившись во все тяжкие? Я ведь не только выжить хочу, но и вернутся в свое тело, желательно с тем же уровнем социальной репутации и количеством хит-поинтов.
– Мы проведем обряд сопряжения, – отвечает Шэнь так, будто бы мне одной этой туманной фразы будет достаточно.
Чегось? Используя магический блютуз, что ли?
– Мы сконцентрируем энергетические потоки ци и направим их в ваш энергетический котел, – поясняет Мин, оторвавшись от своего пергамента, испещренного черными лохматыми линиями и изогнутыми в конвульсиях символами. Кажется, эти каракули имеют отношение к предстоящему ритуалу. Последний штрих – и бумажка перекочевывает в руки Шэня. – Для этого нужно специальное заклинание. Его использует ма-сулши. Именно через него энергия хэ-янь, пройдя через большой и малый Небесный круг, очистится от миазмов дум-инь, и наполнит ваши каналы. Это заклинание доступно только служителям Горы Бай-Ха-Ян. По счастью, я какое-то время проходил у них духовную практику, и, выручив настоятеля, получил в дар тайное знание.
– Хм... – хмурюсь, подозрительно прищурившись. – Ты уверен, что это не опасно?
Стоило сказать – все джансины вытаращились на меня, как на эму, научившегося летать.
Их Генерал с самолета без парашюта прыгает и раны штопает зубной нитью без анестезии? Мне что, нельзя даже подумать о своем (не совсем своем, конечно) несчастном и бедном тельце? Чего такая реакция?
– Я имею в виду... для Шэня, это не опасно?
Сказала – и вся честная братия расслабилась. Да уж… с ними я не доживу до белых седин... Хотя... у Джин Сина и так почти не осталось черных волос, а ему на вид лишь немного за 30. Может, наш Тай-Джангун-рен и поседел раньше времени стараниями своих ненаглядных джансинов. Они, наверное, молча и дружно пинали его в самую гущу событий. А где же как по классике жанра: «Позвольте я умру за вас, мой Генерал!» и тому подобное...?
Как же мне это упростило бы жизнь... Да, я по большему счету, отсиживалась в своей шатре эти две недели, хлебая противную бурду и жуя лечебные пилюли, на вкус напоминающие сушёный навоз... Но, судя по бодрому и цветущему виду Нэ-Джансинов, они только радовались возможно проявить себя, играючи расправляясь с чанъжэнями. Но вот запахло жареным, и...
– Не беспокойтесь, мой Генерал. Я буду лишь проводником силы, не более.
Супер, он – магический переходник, вставленный в искрящую розетку, а мне отведена роль аппарата, подключенного к не вызывающему доверие источнику электричества. Остается молиться, чтобы мои батарейки при этом не навернулись…
– Тогда... Приступай.
Как же мне повезло, что тело Джин Сина было натренировано при любых ситуациях держать каменное лицо. Если такое вообще можно назвать везением...
Шэнь с Мином на пару начинают суетиться: сумавэнь чертит углем пятиконечную звезду, заключая ее в круг, а потом заполняет образовавшиеся треугольники непонятными символами. Шэнь в это время достает кисть и, откупорив маленькую баночку с краской насыщенного красного цвета, принимается малевать на широких лбах Нэ-Джансинов странные знаки. В этом есть какая система, только до меня не доходит. К примеру, у качка-варвара Рудо на лбу красуется перевернутый треугольник с горизонтальной линией, отсекающей его острый нижний угол, а у Чэня меж голубых (непривычных для азиата) глаз – такой же треугольник, только без линии. Все становится свои на места, когда внутри каждой геометрической фигуры ма-сулши выводит символ, изображающий один из основных элементов. В формации, что Мин и Шэнь создают, Чэнь, Вон, Диармед и Рудо символизируют воду, воздух, огонь и землю. Дух достается тощему и бледному (обычно практически незаметному) Цзи-Ю. Интересно, это из-за того, что при медитации он может покидать свое тело, или потому что его имя в переводе с древнего языка означает душа, очищенная в озере слез?
Чувствую себя словно на театральной постановке сатанинского ритуала.
– А мне что делать? – внутри на мгновение шевельнулся энтузиазм. Еще со школьных времен не могла спокойно смотреть, когда вокруг происходила движуха – всегда тоже подключалась.
– Вам нужно сесть в самый центр. Когда начнем – ваша задача глубоко дышать, с интервалом в три вдоха. И не делать резких движений, дабы не забить меридианы. Иначе все будет бесполезно.
– А как садиться? – спрашиваю, отстегивая ремешок на груди, крепящий к спине ножны с мечом. – В позе лотоса?
У Мина дергается рука, и загогулина на лбу Шэня получается болезненно кривой, похожей на схематичное изображение старушки, подхватившей радикулит. Цзи-Ю краснеет до корней волос.
Застываю, так и не опустив на землю меч.
Почему они смотрят так, будто я позу из Камасутры упомянула...? Погодите-ка.... Не-не-не! Даже представлять такое не собираюсь!
– В позе Даши-Ци, – отвечает Вон невозмутимо (он уже привык к моим выкрутасам) и сопровождает свои слова наглядным примером: скрещивая под собой ноги, положив ладони на передней поверхности бедер.
Когда все занимают места в круге, я сажусь туда, куда мне указал Шэнь, в «невинной» даосской позе в самом центре.
Жду выспренных фраз и витиеватых жестов. Но нет. По сигналу Мина пять Нэ-Джансинов, соединив ладони, переплетают пальцы, оставив прямыми только соединенные мизинцы.
– Ён-Цзе! – произносит Шэнь, и все пять джансинов одновременно указывают на меня соединенными мизинцами, закрывают глаза… И...
Ничего. Абсолютно ничего не происходит.
Начинаю думать, что мои энергетические трубы засорены, и мне только и остается, что перекреститься и выйти к Хана-Ии...
Только собираюсь подняться, и объявить всеобщий облом и сослаться, возможно, на слабую скорость энергетического Wi-Fi, ретроградный Меркурий, магнитные бури и все такое... И в этот момент (едва я дернулась) меня не сшибает мощным приливом энергии – волна жара сначала обдает меня с ног до головы, заставляя болезненно скрутить расслабленные пальцы, чтобы потом будто втянутся в меня через маленькую трубочку.
Сначала я не вижу никаких изменений, но чем больше энергии проходит через Шэня, который стоит прямо напротив меня, тем сильнее мерцают символы на лбах Нэ-Джинсинов, окутывая их светом, соответствующим четырем основным элементам: только у Цзи-Ю аура переливается не один цветом, а смешением их всех.
Губы Шэня беззвучно шепчут мантры: напряженный лоб морщится, на висках выступает бисеринки пота, а лицо выглядит бледнее обычного.
Ему явно пришлось хуже, чем мне, но ритуал не прошел даром.
Когда я встаю, то легко поднимаю меч, чувствуя, как пробужденная сила несется по венам – ощущение как от галлона энергетиков. А самое главное, что... Страха больше нет.