Камбион испытание кровью

Пролог

Морок тёмного леса

Сумерки сгущались, и переплетённые кроны многовековых деревьев вытягивали из мира последний лунный свет, погружая всё вокруг в бездонную тьму – будто сама ночь раскрыла чёрную пасть, чтобы проглотить даже память о свете. Старый лес застонал: зашелестели вершины, заскрипели стволы, будто пробуждался сам его древний дух, гневно взметая ветром сухие листья.

Сквозь эту враждебную тьму я продиралась, как раненый зверь – ветви царапали кожу, смыкались в скрипучие пальцы, цепкие и жадные. Корни извивались под мхом, как спящие змеи, переплетаясь в живые капканы, они преграждали путь, замедляя каждый шаг. Воздух густел, пропитанный прелой листвой и смолой, вытекающей из вековых ран деревьев. Лес не просто существовал – он наблюдал.

«Это происходит не со мной, это всё сон, наваждение!» - пронеслось в голове, пока я пробиралась сквозь липкую пелену леса.

Даже собственное дыхание казалось чужим – прерывистым, хриплым, будто принадлежало не мне. Только судорожный стук сердца в висках да хруст поломанных веток убеждали – это не сон, не порождение разгоряченного сознания. Каждый куст, каждое дерево превращалось в предателя, шепчущего мое местонахождение тем, кто меня преследовал. Я оборачивалась, и тьма дышала мне в спину горячим, зловонным дыханием, а впереди лишь сгущалась непроглядная стена ночи.

Глава первая: С чего всё началось

Как сейчас помню: проснулась в то утро от прохладного ветерка, струившегося в распахнутое окно. В груди трепетало предвкушение – сегодняшней ночью я обрету место в нашей общине, узнаю, кем мне суждено стать, и посвящу душу избранному ремеслу. Казалось, даже солнце вставало в тот день иначе – осознаннее, торжественнее, будто сама природа благословляла нас на этот переход. Я потянулась, чувствуя, как предвкушение разливается по телу тёплыми волнами. На мгновение я закрыла глаза, впитывая этот покой.

Дверь скрипнула – кто-то осторожно пробирался в мою комнату. Быстрые, но неуверенные шаги, направлялись в сторону моей кровати. Я еще не успела полностью открыть глаза, как на кровать обрушился весь вес незваного гостя.

– Вставай, соня! – знакомый голос прозвучал прямо над ухом, а холодные пальцы впились мне в бока.

– Люций, хватит! – сквозь смех вырывалось у меня, тело дёргалось в бесполезных конвульсиях. Его цепкие пальчики впивались в ребра, находя самые уязвимые места.

– Не отстану, пока не пообещаешь взять меня с собой! – младший брат сиял во всю ширину своей озорной ухмылки, увеличивая нажим.

Я извивалась, как рыба на крючке, понимая – этот маленький демон действительно не отвяжется.

– Ты же понимаешь, это личное испытание, – голос мой стал твёрдым. Я схватила его беспокойные руки, заглядывая в глаза. – Там могут быть только старейшины… и те, кому действительно пора взрослеть.

В глазах Люция мелькнуло что-то – не разочарование даже, а скорее горькое понимание. Его пальцы слегка дрогнули в моей хватке.

Вырвавшись из моего захвата, он спрыгнул с кровати с кошачьей грацией. Выпрямившись во весь свой уже почти взрослый рост, братишка небрежно откинул со лба черные кудри, отливавшие синевой.

– Ладно, ладно, «только взрослым», – фыркнул он, но глаза его искрились непокоренным азартом. – Скоро и моя очередь придёт. Увидишь, как я поражу старейшин! У них челюсти до полу отвиснут!

Мой пятнадцатилетний брат уже почти перегнал меня ростом, его плечи становились шире с каждым месяцем. Но в этом почти взрослом теле всё еще жил озорной мальчишка – он проглядывал в каждом движении, в этом заразительном блеске глаз, в той особой ухмылке, что появлялась, когда он задумывал шалость.

– Только не доводи наших мудрецов до белого каления, – я автоматически поправила свои волосы, заправляя выбившуюся прядь за ухо. – А то вместо посвящения тебя обратно к козам отправят пастись.

Люций лишь улыбнулся в ответ на мои слова. Он ловко развернулся и выпорхнул из комнаты. Его быстрые шаги застучали по лестнице – не бегство, а скорее радостный галоп, будто он уже спешил к новым приключениям.

Я осталась стоять, прислушиваясь к затихающему топоту его босых ног по деревянным ступеням. В воздухе еще витал его смех – лёгкий, беззлобный, словно и не было никакой колкости с моей стороны. Подойдя к комоду, я выбрала простой серый льняной наряд – рубаху свободного покроя и прямые штаны. Одежда была не броской, но удобной для долгого дня. Быстро переодевшись, остановилась перед зеркалом. Мои пальцы автоматически собрали волосы в хвост, но несколько прядей сразу же выбились, обрамляя лицо. В отражении на меня смотрела юная девушка с неожиданно хрупкими чертами – острыми скулами, прямым носом и упрямым подбородком. Странно, как преображало лицо это сочетание – морская синева волос и горячий янтарь глаз. Будто в одном облике смешались две стихии – неспокойная вода и застывшая смола. Не детская уже, но и женская красота – что-то промежуточное, неуловимое, как этот утренний час перед переменами.

Выйдя из комнаты, я спустилась по скрипучей лестнице, где меня встретил аромат маминой стряпни. Запах свежеиспеченных лепешек смешивался с горьковатым дымком перетёртых трав в чае, создавая тот самый уют, который в нашем доме называли «утренним дыханием».

Мама стояла спиной, её темно-синие волосы, собранные в привычную косу, покачивались в так движениям. Она что-то напевала себе под нос – ту самую мелодию, что пела мне в детстве перед сном.

Я подошла сзади и обняла её за талию, прижавшись к теплой спине. В её волосах пахло дымком очага и свежескошенной травой – тот самый запах, что всегда ассоциировался у меня с домом. Мама не обернулась, только взяла мои ладони в свои. Её пальцы – теплые, шершавые, с едва заметными следами от игл – мягко провели по моим линиям жизни, будто читая их, как узор на ткани. Эти руки, десятилетиями шившие не только одежду, но и само наше семейное благополучие, теперь казались такими хрупкими в моих.

Её голос нарушил тишину первым, тёплый и мягкий, как солнечный свет на подоконнике:

– Кэролин, доченька… – мама повернулась ко мне, и в её глазах светилась вся нежность мира. Пальцы, привычные к тончайшим нитям, бережно поправили мои волосы. – Сегодня ты будешь прекрасна. И что бы ни приготовили тебе предки, мы всегда будем рядом.

Мама отпустила мои руки и с привычной легкостью принялась раскладывать на столе свежие лепёшки. Её движения были точными и выверенными – каждый кувшин, каждая ложка находили своё место. Я оглядела кухню – ни намека на Люция с его вечным беспорядком.

– Мам, – я не удержалась от улыбки, - а где мой бесстыжий братец? Уже сбежал от утренней рутины?

Она фыркнула, поправляя салфетку:

– Мой «ангелочек» помогает отцу в сарае. Дверь опять разболталась, – мама бросила на меня взгляд, полный тёплой иронии. – Сходи за ними, солнце. Скажи, что стол накрыт… если, конечно, они ещё не перевернули там всё вверх дном.

Визуал семьи

Дорогие читатели!
Продолжаем знакомиться с семьёй поближе.
Как думаете, какой вариант подходит лучше всего?)

Люций — младший брат Кэролин, его имя означает "светлый, сияющий"
1)

2)

3)

Мариэлла — мама, её имя означает "звезда моря или маленькая звезда"

1)

2)

3)

Лиам — отец, его имя означает "хранимый судьбой"

1)

2)

3)

Кэролин — "свободный человек"

1)

2)

3)

Глава вторая. Судьба в синих лепестках

Я родилась и выросла в поселении «Лесной Ворох».
Название взялось от духа чащи, первого жителя. Он старше брёвен наших домов, старше костей праотцов, закопанных у священного дуба. Мы – его продолжение. Наши страхи удобряют его корни, наши тайны – его плоть. Каждый ребёнок в нашем поселении к семи годам узнает три правила:

Старейшины говорили, что Истинность очищает душу от скверны, привязывает к корням общины и дарует предназначение и путь ремесла. Без неё человек – лишь сорная трава, не знающая, куда тянутся.

В ночь посвящения юноши и девушки танцуют у подножья древнего дуба. Танец под кроной этого дерева – это разговор с предками. Каждый шаг – это обещание: служить общине, хранить её законы, быть нитью в вечном узоре, храня гармонию в мире.

В этом году нас семеро. Весной, когда луна начнёт расти, мы пройдём посвящение Истинности…

Покинув дом, я окинула взглядом поселение. Наш посёлок, словно островок жизни, покоился в самом сердце древнего леса, чьи вековые исполины смыкали ветви над крышами домов. Дороги за пределами частокола давно заросли, превратившись в змеиные тропы, где даже опытные лесничие теряли счёт дням. Никто из них так и не нашел выхода к другим поселениям – будто чаща сама перестраивалась, скрывая от нас чужие следы.

Но нам не было тесно в этих зелёных стенах. Лес кормил нас дичью и ягодами, поил ключевой водой, а мы в благодарность оставляли у подножия священного дуба дары: кости очищенные от плоти, шкуры, первые плоды каждого урожая. Старейшины говорили, что это не просто обмен – это дыхание древнего договора. Если мы перестанем шептать благодарность ветру, престанем подносить дары мхам – Лесной Хозяин отвернётся от нас. И тогда сквозь щели в мире просочится то, от чего нас веками оберегали сосновые стволы и папоротники.

Проходя мимо деревянных домов, я наблюдала за жизнью общины: дети гоняли обручи из ивовых прутьев, старики в тени клёнов шептались о старых приметах, а молодые, краснея, обменивались полевыми цветами. Эта гармония хрупкая как паутина, держалась лишь на взаимном доверии. Дом старейшин стоял на отшибе, будто стыдясь своего величия. Его стены, покрытые резными рунами, казались древнее самих деревьев. У порога рос куст чертополоха – охранник из шипов и молчания. Я остановилась, чувствуя, как быстро бьется моё сердце. Они могли всё. Прочесть мысли в морщинах на лбу, услышать ложь в дрожащих пальцах, вытащить правду, как занозу.

– Войди, дитя, – прозвучало изнутри прежде, чем я успела постучать. Голос старейшины Оноры проник в кости, как осенний ветер.

Отворив дверь и зайдя внутрь, я ощутила волну тёплого воздуха, наполненного ароматом лаванды и дымчатыми нотками сушёных трав. У окна, в кресле-качалке, сидела пожилая женщина.

Её глаза, лишенные зрения с рождения, казалось, смотрели сквозь время и плоть. Но взамен дара видеть мир, она обрела иное: слух, улавливающий шёпот мыслей, и осязание, читающее душу как открытую книгу. Говорили, старейшина Онора видит сквозь завесу. Что духи леса вплетают свои советы в её седые косы, а Ворох сам нашёптывает ей тайны, недоступные простым смертным. Когда она повернула ко мне лицо, на губах её дрогнула тень улыбки – будто уже знала, что готовит мне судьба.

– Садись, дитя, – её пальцы коснулись подлокотника, и кресло замерло, словно затаив дыхание.

Я опустилась на стул, сплетённый из ивовых прутьев. Его гибкие ветви мягко обняли бедра, как руки матери в детстве. Но в голове пульсировал лишь один вопрос: «Кем я стану?»

Онора повернула ко мне лицо. Солнечные блики танцевали в её мутных зрачках, превращая их в два крошечных костра.

– Ты спрашиваешь о пути, – её голос звучал, как шелест страниц в запретной библиотеке, – но разве ты не слышишь?

Она провела ладонью над глиняной чашей. Вода внутри заклубилась, вычерчивая узоры, точь-в-точь как древесные кольца на спиле старого дуба.

– Корни дуба уже обвили твою судьбу. Твоя кровь шепчет ответы. – Её пальцы сомкнулись вокруг моей кисти. Под кожей задвигалось что-то тёплое и колючее, будто проросли невидимые корни. – Сегодня ночью ты услышишь его голос. И когда поймешь: вопрос был не в том, кем ты станешь… а чем ты была всегда.

Резкий стук вырвал мня из транса – трость, мирно стоявшая в углу, рухнула на пол. Из соседней комнату вышел Старейшина Ройхтен, и атмосфера мгновенно переменилась. Онора отстранилась, её черты смягчились, будто кто-то сдул пепел с горящей свечи.

– Деточка, не бойся, – она улыбнулась, и в этом жесте вдруг появилась простая человеческая теплота, – всë пройдет как надо. Ройхтен проводит тебя.

Старейшина кивнул, его борода, сплетённая в ритуальные косы, колыхнулась как змеиное гнездо.

– Там ты выберешь всё, что говорит с твоей душой: травы, хранящие память, стебли, пронизанные соками жизни, и ленты сотканные из хлопка. Возле стола лежит корзинка – собери в неё дары и сплети венок, пока солнце не коснется горизонта. – Его голос бубнил. – Затем нанеси священные руны краской из чертополоха и мака. К полуночи будь у дуба.

Он распахнул дверь в узкий коридор. Из темноты потянуло запахом сушёных цветов и воска. Онора добавила уже из глубины комнаты, пока Ройхтен выталкивал меня в проход: