Камнеломка

Глава первая

– Вы уверены? – переспрашивает парикмахер. – Не жалко?

– Уверена. Не жалко.

Клацают ножницы, темная коса падает на кафельный пол.

– А дальше как?

Лида осторожно смотрит в зеркало.

– А не знаю. Сделайте, как хотите. Только не совсем коротко, ладно?

Она даже не узнала, сколько будет стоить стрижка. Просто увидела вывеску, вошла и с ходу спросила, есть ли свободный мастер. Нет, она не записывалась. Да, ей все равно к кому. Лида смотрит в зеркало и надеется, что салон не слишком дорогой, – по крайней мере, внутри все выглядит очень просто. Хотя откуда ей знать, она в парикмахерских не была лет триста: в семье ее мужа признается только неслышная скромность. Длинные убранные волосы, неприметные серые кофточки... а если у нее еще останутся деньги, она купит ту лазурную блузку, на которую смотрит со вторника.

Со вторника, а сегодня четверг. Утро началось с того, что она застряла в лифте, когда поднималась в офис, – Лида работала в маленьком турагентстве на верхнем этаже огромного торгового центра. Правда, лифт быстро поехал снова, но, пока он стоял между этажами, Лида успела посмотреть на себя в зеркале. Обычно она этого не делает. На что там смотреть-то? Тощая коса да бурый свитер на пару размеров больше. А тут вдруг несколько минут в лифте, где со всех сторон зеркала.

Тьфу, выхухоль облезлая.

Как будто ее и нет вовсе. Как неживая.

В рабочей почте среди горы спама и рассылок от разных авиакомпаний оказалось спецпредложение от «Эйр Балтик» на эти выходные в Осло. Ох, зачем они ей это прислали?

Конец марта, ближайшие пятница, суббота и воскресенье, местный норвежский чемпионат по лыжным гонкам.

Шестьдесят евро. Туда-обратно, со всеми таксами и сборами. Да, без багажа, но зачем ей багаж на выходные? Да, пересадка в Риге, ну и что? Зато прилет ночью и вылет ночью. Значит, она успеет к утру доехать до Лиллехаммера, а на следующий день после последней гонки успеет из Лиллехаммера добраться до аэропорта. И на пятницу можно взять отгул, ей как раз должны за работу в праздники.

А если он не приедет?

Он. Лида посмеивалась над собой: в школе, когда одноклассницы с ума сходили от актеров и рок-звезд, она никогда ни по кому не страдала. Вот еще. А сейчас – солидная взрослая дама, и на тебе. Все началось несколько лет назад, когда Володя наконец позвал ее знакомиться с родителями. Лида так долго ждала этого, что вдруг растерялась. Стоял колючий февраль, у нее была или тонкая замшевая куртка, или белая шубка, которая досталась от старшей сестры. В куртке холодно. Шубка слишком хорошенькая. Лида не знала, что надеть, чтобы не явиться в приличную семью, как из колхоза, и не выглядеть так, словно три дня наряжалась.

Володин отец быстро ей кивнул и пошел к телевизору. Мать долго сверлила неуютным взглядом. И как припечатала с первой минуты – «вы, Лидия» – так и называла всегда только полным именем. На столе стоял чай и покупной пирог с покупным вареньем. Отец не отрывался от лыж в телевизоре, мать вела светскую беседу, экономно разливая заварку по чашкам:

– Чай... вот Чехов писал, что люди пьют чай, а в это время рушатся их судьбы. Вы, Лидия, знаете, кто такой Чехов?

– Мама! – не выдержал Володя.

Лида смотрела в телевизор, изо всех сил смотрела в телевизор, чтобы не сорваться. На экране лыжник шел в крутой затяжной подъем. Светлые всклокоченные вихры, легкая тонкая фигура, перекошенное лицо – упрямое, почти злое.

– Ну держись, совсем чуть-чуть осталось, – тихо сказала она.

– Лидия, вы с кем сейчас? Вы меня не слушаете?

– Лид, ты чего?

Позже Лида вместе с Володиной матерью, Риммой Борисовной, мыли посуду. Точнее, мыла Лида, мыла и старалась лишний раз не отворачиваться от раковины. Она чувствовала себя драной помоечной кошкой, словно ее приличная языковая спецшкола и элитный филологический факультет куда-то исчезли, а юбка из секонд-хенда и давно забытая детская комната милиции – вылезли на первый план. Но вот последняя тарелка была домыта, и прятаться стало некуда.

– Все, – Лида повернулась, стараясь улыбаться. Легко и открыто улыбаться.

– Пойдемте в комнату, Лидия, – Римма Борисовна открыла дверь. – Боже, как тут орет телевизор! Лыжи?!. Есть же прекрасный канал «Культура»! Лидия, вы любите канал «Культура»? Мы раньше каждый месяц ходили в театр. В Мариинку. Даже не знаю, как вам, Лидия, объяснить, что это значит для ленинградца… простите, упустила, вы откуда?

Лида молчала. Надо было отвлечься на что-то, отвлечься на что угодно, чтобы сдержаться и не нагрубить в ответ. Да хоть на эти дурацкие лыжи на экране. Показали бы еще раз того светленького лохматого парня – как он, доехал?

И его показали – уже после финиша, мельком. Лыжи в руках, мокрые вихры, веселая улыбка в камеру. Лида чуть не улыбнулась в ответ.

– …и сейчас кругом только торговля, хотя как же надо себя не уважать, чтобы торговать, например, в электричках шоколадками, или вот песни в метро по вагонам ходить петь… – говорила Римма Борисовна. Лида не расслышала начало фразы.

Какая славная улыбка у этого лыжника. Она вдруг, словно от этой улыбки, снова стала сама собой.

– Я тоже хожу, – повернулась Лида к Римме Борисовне. – С гитарой. На Филевской линии. Она открытая, там слышно лучше. Да, я из Выдропужска. Тверская область. Я думала, Володя вам рассказал.

Телевизор в доме Володиных родителей работал всегда. На всю катушку. Римма Борисовна кривилась, но Володин отец постоянно смотрел спортивные программы. Лида была у них уже третий или четвертый раз, но все никак не могла хоть чуточку освоиться. На экране сменялись каналы: футбол, бокс, новости, лыжи, футбол, бокс, лыжи. Краем глаза Лида вдруг увидела легкого быстрого лыжника – он чем-то неуловимо выделялся среди остальных, скользил так, словно зимний воздух и еловый лес расступались перед ним.

Она улыбнулась и выдохнула. Отчего-то Лиде стало все равно, как ее принимают в этом доме.

Глава вторая

Черти в глазах Хальворсена прыгают все резвее.

– По-норвежски? Да ладно? Что, правда, что ли?

– Правда, – смущенно кивает Лида. Надо ему что-то сказать, но что? – Херр Хальворсен...

– Эскиль.

– Эскиль, я... я просто хотела сказать спасибо. За все-все, за каждую гонку... – Лида чувствует, что ее заносит куда-то в патетику, но не может остановиться и не знает, что она вообще должна сказать.

Что можно сказать человеку, который видел не одну тысячу восхищенных поклонниц? И даже не один десяток тысяч. Она растерянно улыбается – в разговорной норвежской речи практически нет обращения на вы, и Лиде неловко сразу обращаться к мировой звезде на ты. Неловко, но приятно.

– Я очень за тебя болею...

– Я знаю, – смеется он.

Лида замечает, что он старается говорить медленнее и четче, чем обычно.

– Откуда?!

– Ммммм... ну я не слепой.

– Удачи тебе завтра, – Лида, совершенно растерянная, не хочет его задерживать после гонки, хотя Хальворсен давно уже и закатался, и переоделся, и награждение уже прошло.

– Спасибо!

В хостеле есть вай-фай, и вечером Лида, устроившись на диване на общей гостевой кухне, наконец-то проверяет все сообщения и почту. «Ты там как?» – пишет муж. Ей хочется ответить, что прекрасно. Что ее норвежский, за который она так переживала, оказался вполне боеспособным. Ее все понимают, она почти всех понимает. Что это лучшая поездка. Что ей, конечно, очень повезло: на Кубке мира в разгар зимы фанатов полно, к спортсменам и близко не подойти. А тут зрителей почти нет, а этому замечательному лыжнику после неудачного сезона очень-очень нужны поклонники. Что это был лучший день в ее жизни, а впереди еще две гонки, и Эскиль собирается их обе бежать, он ей сам сказал! Нет, наверное, Володе лучше написать не «Эскиль», а «Хальворсен». А лучше ничего не писать.

«Нормально» – отвечает Лида. «Встретишь меня?»

Окно гостевой кухни выходит прямо на железнодорожную станцию. Лида слышит шум поезда, поднимает голову, смотрит на огни за стеклом. Вечер пятницы. Она сорвалась в дорогу вчера, в четверг, чуть-чуть умудрилась поспать в самолете от Москвы до Риги, еще чуть-чуть – в поезде из Осло до Лиллехаммера. Она должна сейчас валиться с ног, но ничего подобного – сна ни в одном глазу. Хочется на простор, на улицу. Лида набрасывает куртку, кидает в карман телефон, спускается вниз и топает куда попало: сначала вдоль железнодорожных путей, потом – по асфальтовой дорожке, которая выводит к мосту через озеро. Мост длинный, на другом берегу светятся окна невысоких домов. Лида выходит на мост и, дойдя до середины, замирает. Внизу – озеро, еще покрытое льдом. С обеих сторон горят огни, с одной даже виден лыжный трамплин. Наверху – чистое небо, на котором сияет яркий и четкий, как из учебника астрономии, ковш Большой Медведицы.

Если бы не Хальворсен – у нее не было бы сейчас ни этой бездонной черной воды внизу, ни Большой Медведицы, ни сверкающих огней маленького городка с обеих сторон.

Надо все-таки выдохнуть, успокоиться и лечь. А то у нее завтра будут синяки под глазами. «Лебедева, ты хочешь, чтобы Эскиль видел тебя с синяками под глазами?» - сама себя спрашивает Лида и направляется к хостелу. Забрать с кухни рюкзак, пойти в спальню, принять наконец душ и лечь.

Едва поймав вай-фай, телефон начинает вибрировать. «Лидусь, возьми лучше такси. И тебе проще, и мне среди ночи не тащиться. Кинуть тебе денег на карту?»

На кухне никого нет. Все, чашка кофе – и спать.

«Нет, спасибо, не надо» – отвечает она. И потом все-таки добавляет, не сдержавшись: «Слушай, мы столько лет женаты. Можно было запомнить, что я терпеть не могу, когда меня называют Лидусей?»

Зрителей на стадионе сегодня куда больше – суббота, выходной. И классика, а норвежцы любят классику и разделки. Вчера было тихо, а сегодня играет музыка, на парковке не протолкнуться, и около входа появился даже передвижной ларек с сосисками, вафлями и кофе. А вчера его не было.

Начинают подъезжать спортсмены. Ей очень хочется увидеть перед стартом Хальворсена. Хотя бы мельком. Нет, конечно, она не будет его отвлекать, – сейчас он настраивается на гонку. Просто увидеть. С утра она успела только прочитать его вчерашнее интервью. Хорошее. Прямые вопросы, прямые и открытые ответы. Молодец эта Иселин Иверсен с канала НРК, Лида теперь ее вспомнила. В кадре она бывает редко, хотя любая другая с такой внешностью, наверное, только и рвалась бы в телевизор. Зато отличных статей у Иверсен выходит много, Лида и раньше читала ее материалы.

– Эй, ты, привет!

Другого Лида убила бы за такой оклик. Да нет, просто не среагировала бы.

– Привет, – она оборачивается и расцветает.

Конечно, он не запомнил ее имени. Сколько у него сумасшедших поклонниц? Счет наверняка не на тысячи, а на десятки тысяч.

– Удачи тебе сегодня, – улыбается она.

– Спасибо. Я постараюсь. Вчера было тяжело.

– Я видела, ­– кивает Лида. – Держись.

Похоже, она перегнула палку, – Хальворсен, не ответив, разворачивается и направляется к стадиону. Ну да. Кто она вообще, чтобы так говорить?

Лида идет к зрительским местам. Народу хоть и больше вчерашнего, но вполне можно встать так, чтобы было видно и круг по стадиону, и табло с отсечками, и длинный подъем, который начинается ближе к лесу.

Эскиль стартует одним из последних. Зло рвется вперед с первых же метров, стремительно взлетает на горку и скрывается в лесу. На табло над стадионом горят результаты уже финишировавших. На верхней строчке пока кто-то, кого Лида не знает, – здесь ведь не только первая сборная, а вся Норвегия, со всеми ее бесчисленными лыжными спортклубами. На втором месте – Пер Норхейм.

Других отсечек на табло нет – только время на финише. Стадионный комментатор рассказывает о ходе гонки, но рядом играет музыка, соседи шумно болеют за всех проезжающих мимо, и комментатора слышно плохо. Лида ждет появления Хальворсена на стадионе. Сколько ему понадобится на первый пятикилометровый круг? Двенадцать минут, тринадцать? Зрители начинают шуметь – но нет, они не ждут Хальворсена, просто на финиш едет Арне Люнд. Он размашисто пересекает красную черту, и строчка с его фамилией становится на табло первой, сдвигая остальные вниз.

Глава третья

Она давно уже просмотрела график соревнований на год вперед, прикинула, куда и на сколько дней сможет вырваться, и написала во все оргкомитеты с просьбой посоветовать жилье подешевле. Надо подсчитать, во что это выльется и где можно подработать. Зря она отказалась вести инстаграм турфирмы, в которой работает. Может, еще не поздно согласиться?

Удивительно, но из оргкомитетов Лиде очень дружелюбно отвечают. Местечковые стадионы, похоже, не избалованы иностранными болельщиками. Впрочем, она это и сама видела в Лиллехаммере.

Вот и еще одно письмо.

Лида щелкает курсором по полученному письму и с ходу смотрит на цену. Четыре с лишним тысячи крон. Не потянуть, никак не потянуть.

А она так хотела приехать на эти ноябрьские отборочные гонки, в глухой Бейтостёлен, где наверняка не будет слишком много народу. Уж на тренировках-то – точно не будет.

И Эскиль точно приедет на эти отборы: в этом году чемпионат мира будет в Тронхейме, в его родном городе, и ему обязательно надо отобраться в команду на чемпионат. А для этого с первых гонок сезона придется доказывать, что, несмотря на возраст и на прошлые неудачи, он может бороться и выигрывать.

Но – четыре тысячи крон за чахлый домик на краю стадиона. А все остальное жилье – и того дороже.

И если в ноябре никак не получится, значит, сегодня она его увидит в последний раз в этом году. Августовские шоу-гонки под Ставангером – соревнование неформальное, зрителей тут немного, и того сумасшедшего накала страстей, что бывает на Кубке мира, здесь нет даже близко. Все весело и легко, хотя, конечно, все равно каждый из участников борется всерьез и до последнего – просто потому, что никто из них не любит проигрывать.

Два дня лыжники и биатлонисты носились прямо по городским улицам маленького Саннеса, а сегодняшняя гонка – высоко в горах, и соревнования будут на крутом серпантине.

Длинная асфальтовая дорога штопором закручивается вверх. Перед взрослыми стартами идут детские гонки, как раз заканчивается один из забегов. Девчушки лет двенадцати-тринадцати падают сразу за финишной чертой, многие из них прибегают совсем без сил. Лида стоит у металлического ограждения, с другой стороны загородки Хальворсен готовится к своему старту, придирчиво, до последнего винтика, осматривая выданные организаторами лыжероллеры. К финишу подъезжает одна из отставших девочек. Точнее, подходит. Она еле передвигает ноги, с ободранных локтей и коленей ручьем течет кровь, зубы стиснуты, в глазах слезы, – но девочка не сдается и идет к финишу. Как может.

– Господи, бедная, – выдыхает Лида. – Представляю, как ей плохо.

– Не-а, - усмехается Эскиль. – Не представляешь.

Он оставил в покое лыжероллеры и теперь занимается наконечниками палок, подтачивая их напильником. Потом собирает вещи и двигается в сторону старта.

– Удачи!

– Ага, спасибо.

Отсюда, с верхней точки горы, совсем не видно, что происходит на трассе. Никакого экрана с картинкой тут нет, а комментатор, ведущий гонку, рассказывает только о лидерах, но среди пяти-семи первых Хальворсена он не упоминает.

К Лиде подходит смутно знакомая девушка. Здесь кругом знакомые лица. То тут, то там мелькает черная волнистая грива – Иселин Иверсен носится, как маленькая молния, успевает поговорить со всеми призерами и умудряется держать в уме все результаты на всех отсечках. А немец Томми уже поинтересовался у Лиды, заходила ли она на его сайт.

И эту девушку Лида точно видела весной в Лиллехаммере. Кажется, она из Эстонии, поклонница Арне Люнда.

Точно.

– Привет! – начинает девушка по-английски. – Я вас знаю, вы русская. Я из Эстонии, меня зовут Янника.

– Привет. Лидия.

– Я вас видела в Лиллехаммере.

– Да мы все тут друг друга знаем в лицо, – усмехается Лида. – Только простите, у меня очень плохой английский.

– Нормально. Я подумала про ноябрь. Вы не хотите разделить пополам номер в отеле? Или домик?

– С вами?

– А что такого? – эстонка вдруг замирает, услышав проскользнувшее в речи комментатора «Арне Люнд». – Что, что он сказал?

– Что Люнд пока четвертый, но догоняет третьего, – Лиде не хватает английских слов, и она половину объясняет жестами.

– Ух! Так вот, я про жилье, – девушка оборачивается к Лиде. – Я знаю, вы болеете за Хальворсена и терпеть не можете Арне Люнда. У вас даже сейчас на лице все написано. Я болею за Арне и, мягко говоря, недолюбливаю Хальворсена. Но я очень хочу приехать на отборы в ноябре, а платить за жилье одной мне дорого.

Лида понимает, наверное, с половину сказанного, но легко додумывает остальное.

– У меня очень плохой английский, – повторяет она. – А по-русски вы не говорите, да? Или, может, по-норвежски?

Янника удивляется:

– О чем нам говорить? Просто разделить жилье, и все.

Комментатор по-прежнему не упоминает о Хальворсене, и даже непонятно, борется ли он еще или сошел – не в его характере, конечно, но тут очень многие сходят, не доехав до финиша.

А девушка из Эстонии честна, и это здорово.

– Я жаворонок, – говорит Лида, с трудом подбирая английские слова. – Встаю в шесть утра, начинаю шуметь водой в душе, варить кофе, работать и стучать по клавишам ноутбука. И еще не выношу телевизор и музыку фоном.

– Я курю, – отзывается эстонка. – Но, конечно, только на улице. Еще я надолго занимаю душ. И ненавижу, когда мое имя сокращают до Яны.

Телефон вибрирует, Лида смотрит на экран и вздрагивает - сообщение от Янники. Неужели что-то случилось? Пока она тут весь день скачет по ноябрьскому городу в делах, пытаясь все успеть до отъезда, Янника могла прочитать какие-нибудь новости. Мало ли что... передумал, решил не приезжать на этот отбор, приболел, еще что-то...

Лида заносит палец над экранчиком смартфона, но не решается открыть сообщение. Нет, ну что теперь, сидеть и пялиться на него? Ну, соберись, давай! Все будет хорошо. Она выдыхает и открывает текст.