Канарейка

Пролог - Чайка

Всю свою жизнь Джо мечтала об известности. И её мечте суждено было однажды осуществиться. Однажды, одним из тех тёмных и прохладных вечеров, какие бывают только здесь, в стране холмов, замечательных лакированных пианино и скромных питейных заведений. Одним из серых вечеров, наполненных тусклым светом ламп, звоном мутноватых стаканов и нежными, мурлыкающими звуками саксофона, что с вкрадчивой любезностью приветствовали гостей у самых дверей, аккуратно беря под руку и с лаковой улыбкой приглашая пройти внутрь, за блестящий нитяной занавес.
«Добро пожаловать в Кафешантан, - ворковал саксофон, незаметно увлекая за собой в полутьму, кружа голову какому-нибудь студенту или усталому банковскому клерку, - Не называй это кабаре, нет-нет, друг мой, перед тобой не вульгарная Франция. Не косись, не косись так на расставленные бутылки, на медные и янтарные блики, на то манящее жидкое золото, что скрывается в них, зазывно переливается в них - нет, ничего не бойся, это не Америка! Не смотри, не смотри так на молоденькую машинистку в белой блузе, что тихо пряталась в уголке - она плохо накрашена, бледна, как моль, и о, как давно невинный взгляд вышел из моды. Нет-нет, положительно, это не Германия. Забудь, забудь, взгляни лучше на сцену, смелее. Смелее, друг мой. Смотри. Смотри. Слушай. И пей. Пей, давай же, для меня. Пей. Пей. Пей»
И неловкий студент пробирался во мраке, глядя как заворожённый на сцену, натыкаясь на столы, спотыкаясь о собственные ноги. Ведомый бархатным голосом саксофона, пробирался он, как во сне, к барной стойке. И смотрел. И слушал. И пил. Пил ещё, и ещё, пока не замутнялся взгляд, пока не краснело лицо и не обвисали ещё недавно румяные от смущения щёки, пока не выступали пятна на пиджаке, пока не истлевали шелковистые волосы, пока не падал он ленивым, безвольным телом на колченогий стул - толстый, обрюзгший, стареющий пьяница, не видящий и не слышащий уже ничего. Да, такими знала их Джо.
Она пела там в тот вечер. Об этом ярко и безрадостно сообщал широкий зелёный плакат, растянутый у дверей, на котором она, разукрашенная, прыгала, вскидывая блестящим подолом, как прежде. Да... Было время.
Проводить вечера в таком заведении считалось сомнительным занятием, и, несомненно, большим шиком. Что же до работы там... Её было много. Очень много, особенно у Джо. Сцена любил её. «Любил», безусловно - для таких, как она, даже сцена была мужчиной. «Слава», «публика», «любовь» - всё это тоже. Мужчины. Их вечно ищущие глаза, пустые, голодные, совсем без дна и жаждущие, жаждущие до безумия. Не её. Её - просто походя. Их тучные фигуры она чётко различала в зале - чёткие и чёрные в свете ламп. Усы, очки, сигары и папиросы - всё это придавало им важность, особый статус, а после очередной рюмки и каждое их слово приобретало вес, едва подъёмный вес глубокомыслия:
- Перегорает наша Джо, - сказал один.
- Стареет, - кивнул второй, глядя на девчонку с недовольством.
- Да вот это вот вообще никуда, вы б смотрели вот что, а не вот что вот это... Вот... Жози Бейкер. В Брюсселе... У-у... А? Читал?
Увы, Джо позорно отставла от моды. Это бросалось в глаза всем. Видно, всё от того, что она никогда не читала газет. Особенно тех, где могли бы знать о ней. Таких не находилось, и каким же это было непростительным, страшным упущением. Её жизнь не волновала ровным счётом никого и о, как многие из-за того опоздали с сенсацией, восхитительно мерзкой сенсацией. Но что ж - Джорджине Майерс, при всей её обыкновенной болтливости, нечего было им сказать Так порой случается с певичками её сорта - мало кого это могло бы удивить. И сколько же всего с тех пор наговорили за неё...
А пока она была всего лишь Джо.. С её весёлым голоском, неунывающим характером и симпатичным личиком, она явно стоила не дороже среднего пива, а это уже кое-что. Конечно, она ничуть не была красива, да и одевалась уже давно не модно, но эти недостатки ей прощались, её озорные прыжки всё равно радовали глаз, и зритель не прочь был посмотреть, лучше бы даже не слушая. «Шансоньетка, вот она какая – пылкая, живая!» - так, бывало, она пела, высоко и задорно, без слуха, голоса и прочей лишней гордости. Честно. А честность - весьма ценное качество в обесцененных женщинах. Её простенькие, немножко фривольные песенки не заставляли задумываться и отлично подходили к горячительным напиткам. Она легко шла на контакт, не заставляя публику излишне собой восхищаться, и всех это устраивало.
Да, то была Джо. А вот это вот что? Флегма какая-то. И костюмчик прошлый век - английская монашка - и вялая. И не пляшет, и не раздаёт воздушные поцелуи, и не поправляет бретельки, и не взбрыкивает ножкой. Это уж, извольте, не честность, за свои деньги...
- Лучше бы бурлеск устроили, - буркнул второй мужчина, опрокидывая стакан, - Э-эй, ещё пива!
А слащавенькая песенка на самом деле начинала утомлять. Раз уж зрителям пришлось некоторое время не видеть Джо, то они ожидали, что она выдаст какой-нибудь фейерверк с канканом или что-то вроде того, а не припудренное уныние. «Чайка», кажется, она это назвала? Все не без причины чувствовали себя обманутыми. Разве за это они ей платят?
- Э-эй! – прогудел тучный усатый господин, лицом напоминающий прелестного запечённого поросёнка,- Уберите эту дохлую, поставьте нам бурлеск!
Но она продолжала самозабвенно завывать, с таким видом, как будто это на самом деле было кому-то нужно. Так и переливалась никудышным голоском, покачиваясь, так, что серебристая бахрома и пайетки на юбке дешево поблёскивали, нагоняя на всех скуку.

Моё сердце разбито, моё сердце в крови.
Где б ты ни был, любимый, наверх посмотри.
Ди-ди-ди-ли!
Посмотри, в небесах за тобою летит
Наша белая чайка любви.
Ди-ди-ли!
Чтобы снова дурашку свою ты простил,
Чтобы вновь на ночь глядя её навестил.
Ах, ди-ди-ди-ли!
И как в тот дивный вечер ты ей подарил
Белоснежную чайку любви
Ди…

Тут то и случилось самое странное. То, что заставило любителей теорий и жёлтой бумаги ёрзать на краешке стульев. Джо прервалась на полуслове, медленно заморгала, покачнулась, сделала несколько шагов на ватных ногах, стараясь удержать равновесие, и, схватившись за микрофон, попыталась продолжить петь немеющими губами.
Пианист с раздражением взглянул на неё – чего замолчала? Гости тоже смотрели неодобрительно. Певица смущённо улыбнулась, хватаясь за микрофон и опираясь на него, выпрямляясь с усилием. Пианино заиграло снова, с натянутой улыбкой скрывая заминку, кака нечто задуманное. Джо протянула слабеющим голосом: