Karma

Пролог

Каждый фотограф знает: затвор — это граница. Граница между тем, что было и тем, что навсегда останется. Давид всегда верил, что управляет этой границей. Камера была его щитом от мира, его инструментом. Этим вечером в воздухе пахло грозой, и город выглядел, как декорация к фильму. Он искал драматичные тени и отчаяние. Он чувствовал, что сегодня ему нужен особенный снимок. Какое-то знамение. Он прошел два квартала, фиксируя дождевые блики на асфальте, пока не оказался на залитой светом фонарей площади.
​И тут он увидел ее.
​Она стояла, как точка покоя в центре вихря. В руке — простая белая сумка. Глаза, не от мира сего. На долю секунды Давид забыл, что держит в руках камеру. Он не выбирал ее сфотографировать. Его рука сама поднялась. Его палец сам нажал на спуск. Вспышка — яркая, быстрая, роковая. Когда он опустил камеру, ее уже не было. Он остался один на площади с гудящим сердцем и кадром, который изменил не только его портфолио,
но и, как он понял уже потом, всю его жизнь.

Глава 1: Кадр и Темная Комната

Его студия располагалась на верхнем этаже современного бизнес-центра... Он проскочил мимо приветливого ночного охраника, который всегда улыбался ему чуть шире, чем остальным работягам ,ведь Давид не раз приглашал его на свои выставки.
​Он резко скинул мокрую кожаную куртку на дизайнерский стул. Куртка была дорогой, сидела идеально, как и все, что он носил. Давид привык к тому, что на улице люди, а особенно женщины, обращали на него внимание — высокая фигура, небрежно уложенные волосы, уверенный взгляд. Он умел играть на камеру, даже когда сам не снимал. У него были романы, легкие, как выдержка, и быстрые, как вспышка, и он ценил свою свободу больше, чем любую привязанность.
​Но сегодня... сегодня он не играл. Сегодня он был одержим.
​...Он нервно зарядил пленку в бачок. Обычно этот процесс был для него медитацией, но сегодня руки дрожали.
​«Спокойно, Давид, — прошептал он в темноту. — Это всего лишь кадр. Ты их делал тысячи».
​Но он знал, что лжет себе.

Это не всего лишь кадр.

Наконец, пленка проявлена, промыта и подвешена сушиться. Давид включил тусклый белый свет и придвинул лупу к свежепроявленным негативам. Он просмотрел все уличные сцены: старик, читающий газету под навесом, голуби, разлетающиеся от внезапного шума, изможденное лицо курьера. Все это было хорошо. Достойно галереи. Но безжизненно.
​Затем он дошел до последнего снимка.
​Сердце пропустило удар. Снимок был почти идеален.
​Девушка стояла, резкая, как осколок льда, на фоне размытого, богатого на блики фона. Ее поза была непринужденной, но взгляд, пойманный в долю секунды, был прямым, даже... вызывающим. Фонари на площади отбросили на ее лицо тени, которые подчеркнули точеный подбородок и высокий лоб. Ее волосы, темные, казались влажными от моросящего дождя.
​«Кто ты?» — мысленно спросил Давид, прижимая лупу почти вплотную к ее глазам на негативе.

​Он почувствовал то же самое, что и на улице: удар. Он фотографировал красоту много лет, но это было нечто иное. Это была не просто красота. Это была История, которую он не знал, но отчаянно хотел узнать. Снимок излучал одиночество и силу одновременно.
​Он отстранился, тяжело дыша.

Кадр был шедевром.

Кадр был катастрофой.

​Давид знал правила: уличная фотография — это момент, не требующий продолжения. Поймал, зафиксировал, отпустил. Снимки принадлежат миру, а не ему.
​Но он не мог оторваться от негатива.
​Он прикрепил его к увеличителю. Кадр должен был стать отпечатком. Это было необходимо. Он хотел увидеть её лицо в полном размере, в чистом свете. Он хотел материализовать это притяжение.
​Когда он опустил отпечаток в лоток с проявителем, изображение начало медленно проявляться, как сон, становящийся реальностью.

Свет. Тени. Её лицо.

​Он достал готовый, промытый отпечаток.
​«Ты не просто прохожая, — прошептал он, глядя на мокрую фотографию. — Ты — ценный снимок».

​Осознание ударило с неожиданной силой. Он должен найти девушку. Ему нужно не просто показать ей этот снимок; ему нужно поговорить с ней, понять, кто она и почему его рука поднялась, чтобы сделать этот единственный, изменивший всё кадр.
​Он повесил отпечаток на прищепку, зная, что, как только он высохнет, он станет его картой.

Это было безумие. Это было против всех его правил. Он, Давид, одинокий фотограф, который всю жизнь избегал личных связей, теперь собирался использовать свой лучший кадр, чтобы начать поиск незнакомки.