2018 год. Маленький итальянский город, пахнущий хлебом и морем — место, где даже горе выглядит красиво.
Аманда возвращалась поздно: в руках — пакет с булочками, в голове — план «на один вечер быть нормальной». Как всегда, не сработал.
Дверь поддалась слишком легко.
Дом встретил тишиной — не уютной, а тугой, как струна, готовая лопнуть.
Один шаг в коридор. Второй.
Запах.
Металл. Холод.
Мир сжался до звука тиканья часов.
Белая скатерть в гостиной уже не была белой.
Две фигуры на полу лежали аккуратно, почти симметрично — будто кто-то расставил их по инструкции.
«Не смотри», — сказала себе Аманда. И, конечно, посмотрела.
— Мам?.. — голос сорвался. — Пап?..
В ответ — только часы. И женщина у окна.
Она сидела идеально прямо: колени вместе, ладони сложены — как в пансионе, где учат скрывать ужас за осанкой. На ней — светлые перчатки. Слишком светлые для этой комнаты.
— Ты Аманда, верно? — Голос был мягкий, чистый. Как аптечный спирт.
— Нет, Мэри Поппинс, — выдохнула Аманда. — А вы кто, если не считать... вот этого фона? — кивнула на пол.
Женщина улыбнулась чуть шире. Без эмоций в глазах.
— Меня зовут Виктория. Я пришла помочь.
«Помочь. Конечно. Сейчас ещё предложит чай и брошюру “Как пережить убийство родителей за вечер”».
Она не улыбнулась. Только сильнее сжала пакет — бумага жалобно хрустнула.
— Помочь чем? Выбрать гроб?
— Помочь тебе, — мягко уточнила Виктория. — У тебя теперь нет семьи. Но может быть — жизнь.
Слово «жизнь» прозвучало как что-то, что выдают по списку избранных.
Аманда сделала шаг назад, нащупала край ковра — и впервые не споткнулась.
— У меня уже была жизнь. Очень средняя, зато моя.
— Была, — согласилась Виктория. — Сегодня всё изменилось. Ты можешь пойти со мной... или остаться здесь. С ними.
Никаких угроз. Только выбор — поданный серебряными щипцами.
Аманда посмотрела на тела. Потом — на женщину. На её безупречный пучок, на перчатки, на взгляд, в котором не дрогнула ни одна эмоция. Профессионал.
— Если я пойду, что будет?
— Тогда ты больше никогда не будешь слабой.
Фраза легла на кожу как шёлк. Под шёлком — лёд.
Аманда почувствовала, как в груди, где только что звенела пустота, вспыхнуло тонкое рыжее пламя. Её старый способ не умереть от страха.
— Вариант “вернуться в школу и сдать математику” не предусмотрен?
— Предусмотрено всё, — сказала Виктория. — Но лучше — то, что предусмотрела я.
Тишина. Секунда, две.
«Скажи “нет”», — подумала Аманда. «Скажи хоть что-то правильное».
Язык выбрал сарказм. Как всегда.
— Ладно. Я пойду. Но если в машине играет шансон — я выхожу.
— В моих машинах молчит всё, что не нужно, — ответила Виктория и поднялась.
Она двигалась так, будто суставы у неё из дорогого металла.
В коридоре остановилась, достала из кармана белый платок.
— Возьми.
— Для слёз?
— Для отпечатков, — спокойно. — Чужих.
Аманда взяла. Холодная практичность оказалась лучше любой фальшивой жалости.
Прощаться она не стала — не с кем.
У подъезда стояла тёмная машина — та, в которых не спрашивают “сколько до Ла Скала” и не включают радио.
— Садись, — сказала Виктория.
Салон пах кожей и чем-то лёгким, цитрусовым.
Дом с белой скатертью медленно уплыл в окно, как картинка, к которой больше не вернёшься.
Кровь на сегодня закончилась.
— Ты шутки любишь, — сказала Виктория, когда машина выехала на пустую улицу.
— Когда нечем дышать, юмор — как окно. Открыл — и хотя бы сквозняк.
— Сквозняки простужают. Но иногда лечат.
Город, всегда казавшийся игрушечным, отступал. Свет витрин бил в глаза.
«Ненавижу яркие лампы, — подумала Аманда. — Они выдают, где у тебя трещины».
— Почему вы сидели у окна? — спросила она, когда тишина уже звенела.
— Свет лучше. Я не люблю ошибаться с цветом.
— Цветом чего?
— Фактов.
Хмык. Хорошо. С этой женщиной безопаснее разговаривать намёками — иначе поскользнёшься на собственной прямоте.
*****
Ворота особняка открылись бесшумно.
Дом оказался не огромным — точным. Симметрия, стекло, камень.
«Стеклянная коробка, — подумала она. — Если ударить — треснет. Если жить — отражает».
Её проводили в комнату — аккуратную, до бездушия чистую.
На комоде — маленькая шкатулка. Золото без золота.
— Здесь ты отдохнёшь, — сказала Виктория. — Завтра начнём.
— Начнём что?
— Жизнь, достойную тебя.
— А в чём её достоинство?
— В том, что ты перестанешь быть случайностью, — ответила Виктория. — И станешь выбором. Своим — позже. Пока — моим.
Аманда села на край кровати. Пятка кеда протёрта, шнурок обтрепался.
Нелепо. Мир рухнул, а она думает про шнурки.
Мозг, спасибо, жив.
— Если это сделка, где бумага?
— Бумага — вежливость. Мы ограничимся фактом.
Твои родители были не твоими родителями. Они задолжали. Ты расплатишься.
Потому что ты — ценнее.
Слова вошли как иглы.
Аманда подняла взгляд. Не плакать. Потом. Когда никого.