Катарсис

1 глава

Дверь в подъезд пятиэтажной хрущевки захлопнулась за Ниной с таким гулким стуком, что она вздрогнула. Свет, бледный и жидкий, едва пробивался через замутнённое стекло крошечного оконца на лестничной площадке, оставляя большую часть пространства в серых, зыбких сумерках.

Нина замерла, прижавшись спиной к углублению у почтовых ящиков. Грубый металл впивался в ладони, а дыхание сбивалось, горячее и неровное. Она зажмурилась, пытаясь унять дрожь в пальцах.

«Четвёртый этаж. Квартира 42. Юрий Викторович Радзинский».

Буквы на листке, вырванном из блокнота, расплывались перед глазами, будто подёрнутые влагой.

«Психиатр».

Это слово жгло, как клеймо.

Нина не сумасшедшая.

Она знала это.

Или просто отчаянно хотела верить, что всё ещё можно назвать «нормальным».

Тревога сжалась под рёбрами холодным, липким комом, будто внутри неё поселилось что-то чужое, живое и беспокойное. Пальцы сами потянулись к воротнику куртки, расстегнули верхнюю пуговицу. Шарф внезапно стал душить, будто петля. Нина дёрнула его, освобождая шею, и сделала ещё один глоток воздуха.

Воздух. Ей не хватало воздуха.

Глубокий вдох. Запах пыли, затхлости. Где-то в памяти всплыл аромат смородинового мыла, горьковатый и тёплый, смешанный с лёгким дымком белого чая — то, что всегда успокаивало. Но сейчас его не было. Только тревога, холодная и липкая, сжимала рёбра, заставляя сердце биться чаще.

Нужно казаться нормальной.

Улыбнуться. Не сжимать кулаки. Не глотать слишком часто. Не смотреть в сторону, когда говорят. Всё должно быть естественно, потому что она — нормальная. У неё нет времени на эти бесконечные разговоры, на эти часы, вырванные из жизни.

Всё в порядке. Всё в порядке.

Резкий скрип двери внизу заставил её вздрогнуть. Шаги. Кто-то поднимался. Сердце рванулось в пятки, а в висках застучало. Нина судорожно сглотнула, заставляя себя выдохнуть.

— Вперёд, — прошептала она себе, и голос прозвучал чужим, хрипловатым.

Лестница казалась бесконечной. Каждая ступенька отзывалась глухим ударом в висках, будто под ногами не бетон, а пустота. На четвёртом этаже она остановилась, сжав сумку так, что пальцы побелели.

Дверь 42.

Никакой таблички. Только цифры, выщербленные временем, едва различимые под слоем старой краски.

Нина подняла руку. Замерла. Ладонь дрожала, и она сжала её в кулак, так и не решившись постучать.

А что, если она ошибается?

Что, если всё это — просто её воображение, игра разума, которая завела её сюда зря? Что, если она просто устала?

Деньги на сеанс уже отданы. Сердце сжалось. Эти деньги могли пойти на лекарства для брата.

Но если не пойти сейчас — потом может быть поздно.

Она сжала зубы и, прежде чем передумать, резко постучала.

Дверь открылась внезапно, беззвучно, будто ее уже ждали.

В широком проеме стоял он — Юрий Радзинский. Высокий, почти касающийся дверного косяка, он казался одновременно и монолитным, и изящным. Белоснежная рубашка, безупречно отглаженная, подчеркивала его строгую осанку, а темные брюки, идеально сидящие на узких бедрах, добавляли образу четкости, будто он был вырезан из самого мрамора.

Но первое, что поймала Нина — его руки. Длинные пальцы с резкими суставами нервно вскинулись, смахивая непокорную прядь темных, почти черных волос с глаз. А глаза… Серебристые, холодные, как лезвие, они сверкнули в полумраке, и в них читалось раздражение, едва прикрытое вежливой маской.

Потом запах. Густой, насыщенный — хвоя, разогретая солнцем, смешанная с тягучим, почти одурманивающим ароматом меда. Он накатил волной, обволок её, проник в легкие, в кожу, в сознание. От неожиданности Нина замерла, а по телу пробежали мурашки — будто тысячи невидимых пальцев провели по её спине.

– Нина Андреевна Облепихова? – Голос ровный, без тепла, без приветливости. Просто констатация факта.

– Да… – Ее собственный голос прозвучал хрипло, чужим. Она насильно растянула губы в подобие улыбки. – Здравствуйте, Юрий Викторович.

– Проходите.

Он отступил, пропуская ее в небольшую прихожую. Квартира поразила стерильностью. Ни пылинки. Ни лишней вещи. Полки с аккуратно расставленными книгами по психиатрии и неврологии. Запах хвои и меда здесь был сильнее, смешиваясь с легким запахом новой мебели или краски. Ничего личного. Ни фотографий, ни безделушек. Кабинет, в который она вошла следом, был продолжением этого порядка: строгий стол, два кресла – одно явно для пациента, напротив окна с опущенными жалюзи, компьютер, шкаф с папками. Никаких уютных деталей.

Лаборатория.

Юрий Радзинский казался ей порождением этого стерильного кабинета — таким же безупречным, холодным и пугающе безжизненным. Даже его улыбка, ровная и вежливая, напоминала стандартную картинку из рекламного буклета: «Доверьте здоровье профессионалам».

Нина знала, что врачи были точными, без эмоциональными. Каждое движение подчинено строгому алгоритму. Но это в больницах. В процедурных кабинетах, где царил запах спирта и хлорки, где даже воздух казался пронумерованным.

А это была квартира. Место, где пахнет чаем и свежим хлебом, где пледы мягко съезжают с дивана, а на подоконнике томно дремлют цветы в горшках. Где хочется снять обувь, свернуться калачиком и забыть, что за окном — целый мир.

Но кабинет Радзинского нарушал все эти ожидания. Минимализм здесь граничил с пустотой: ни единой лишней бумажки, ни случайной чашки на столе, ни намёка на беспорядок. Даже ручки в стакане стояли параллельно друг другу. Лишь пара деталей выдавали в нём человека: потрёпанный медицинский справочник с закладками, торчащими, как пёрышки у растрёпанной птицы, и старый серебряный карандаш с выщербленным кончиком — явно любимый, явно свой.

Нина мысленно окрестила его «роботом» — слишком уж безупречным, слишком бездушным.

2 глава

Чат «Пресвятая Троица»

[2010-03-03 06:45] Леша: Роутер опять глючит! Маман с утра орет, что инет нужен Ксюхе для реферата, отец бухой орет, что футбол не грузится!!! Я ЖЕ ВЧЕРА ДВА ЧАСА С ЭТИМ ВЕДРОМ ВОЗИЛСЯ!!! НИНА! СПАСИ МЕНЯ! МОЖЕТ, У ТЕБЯ В ЖКХ ЕСТЬ ЗАПАСНОЙ? ШОБ Я ЭТОТ СЖЕГ НА ХОДУ!)))

[2010-03-03 06:47] Алсу: айтишник, успокойся. твои крики разбудили мой последний труп. нина, не слушай его. у тебя как? позавчера была у психиатра? замираний не было? таблетки пьешь?

[2010-03-03 06:52] Нина: Леш, привет бунтующему)) У нас роутеры и компьютеры еще древнее, боюсь, не поможет)) Попробуй его выключить, подождать минуту и включить. Иногда срабатывает. Алсу, привет. Позавчера... тяжело. Но заснула нормально. Таблетку выпила утром. Пока тихо. На работе был потоп(( Трубу лопнуло в подвале старого дома. Бегала, организовывала откачку. Wasser... immer Wasser.*

[2010-03-03 06:54] Алсу: потоп? иронично. будь аккуратнее. леш, сделай как нина сказала. если не поможет – неси роутер сюда, я им гвозди в гроб забивать буду. отличный костыль получится. всё, убежала, у меня вскрытие.

[2010-03-03 06:57] Леша: ВЫКЛ/ВКЛ СРАБОТАЛО!!! НИНА, ТЫ ГЕНИЙ!!! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! (виртуально)) Алсу, спасибо за морозный деловой подход, тоже люблю!)) Нинуль, береги ноги от воды! Мокрые носки – зло!))

Улыбнувшись, Нина захлопнула крышку своего «Самсунга».

Под боком у неё, свернувшись в пушистый черно-белый комок, дремал кот Багира. Его густая шерсть мягко поднималась в такт ровному дыханию, а проницательные зеленые глаза, прищуренные даже во сне, казалось, хранили какую-то кошачью тайну. Потом он лениво зевнул, обнажив острые клыки и розовое нёбо, будто демонстрируя всю глубину своей кошачьей непритязательности.

Нина не удержалась и провела ладонью по его голове, пальцы сами нашли то место за ухом, от которого у Багиры задрожали усы. Он потянулся навстречу ласке, выгибая шею, и тогда её рука скользнула ниже — к розовому банту, слегка помятому после сна. Шерсть под пальцами была теплой, шелковистой, и в ответ на поглаживания из груди кота вырвалось глубокое, довольное мурчание, словно маленький моторчик, запущенный где-то внутри.

Но кошачье терпение иссякло внезапно. Ещё секунда — и он легко оттолкнулся, прыгнув с кровати. Нина лишь успела шлепнуть его по пушистой заднице, но Багира, будто не замечая оскорбления, лишь высокомерно взмахнул хвостом и исчез за дверью, оставив после себя лишь лёгкий шорох когтей по полу.

— К хозяину пошел, — фыркнула Нина, закатив глаза.

То, что было позавчера Нина никому ещё не рассказывала. Ни семье, ни друзьям.

Не потому, что она не хотела им говорить, а потому что не знала, как говорить.

В её голове смешались все мысли, и она готова была выть от отчаяния, потому что результаты были неутешительными.

«Приходите ещё. Будем работать»

Юрий Радзинский поставил её перед фактом, что сеансы должны продолжаться, если она хочет добиться хоть каких-нибудь улучшений. Значит, у неё действительно проблемы.

«Эти ощущения… будто я… исчезаю. Сначала звуки становятся далёкими, потом — тишина. Очнуться могу через минуту или час»

Нина взъерошила свои русые волосы, склонившись над кроватью. Как же больно.

«Давно у Вас такое?»

Кто-то тряс её за плечи.

– Nina, hörst du mich? Ich stehe hier schon seit 5 Minuten.**

Девушка моргнула пару раз, прежде чем до неё дошло: обращаются именно к ней. Перед глазами расплывалось знакомое лицо — чуть бледное, с тенью беспокойства в уголках губ. Пашка. Долговязый подросток с каштановой копной волос, вечно торчащих в разные стороны, будто он только что встал с электрического стула. Чёрные очки в тонкой оправе съехали на кончик носа, под ними — водянистые глаза.

— Паша? — мальчишка скрестил руки на груди.

— Да, спасибо, своё имя я помню. Мама зовёт.

Нина нахмурилась, а после громко застонала от отчаяния.

– С каким настроением она меня зовет?

– Думаю, что тебе явно не понравится этот разговор, ­– Павел подождал, пока Нина соизволит слезть с кровати, а после закрыл за ними дверь.

Девушка чувствовала себя вялой после того, как очнулась от видения; Павел поддерживал её за плечо, чтобы она, не дай бог, не рухнула на пол.

Это было для них привычно — вот так держать друг друга, когда сил уже не оставалось. Нельзя было точно сказать, что именно было между ними, но Нина чувствовала особую связь со своим младшим братом. Порой только присутствие Павла удерживало её на плаву, не давая холодной воде полностью поглотить её.

Опять вода.

Одной рукой Нина держалась за цветочные обои в коридоре, ощущая их шероховатую поверхность. Она оглядывалась то направо, то налево, рассматривая интерьер: то тут, то там виднелись заграничные картины. Катя любила живопись, а ещё — свою родину. Пальцы натыкались на подрамник, кое-где отдающий запахом дерева и лака. Краем глаза девушка заметила небольшую полку, на которой стоял горшок с цветком и стопки книг — по садоводству, кулинарии и немецко-русские словари.

Шли они медленно, так что Нина успела разглядеть всё, что попадалось на глаза. Павел старался идти в ногу с сестрой, поэтому постепенно замедлялся, чувствуя, что она начинает отставать. Когда девушке стало немного легче, он отпустил её плечо и кивнул.

Нина остановилась перед кухней, предчувствуя, что разговор будет долгим и утомительным. Она взглянула на часы: до работы оставалось полчаса. Ну что ж, для Кати понятия «время» не существовало.

Женщина стояла над плитой, помешивая суп ложкой. Сразу же зайдя на кухню, чувствовался его куриный аромат. Нина невольно сглотнула, думая о том, что суп не только приятный на запах, но и на вкус. Но время было только завтрака, поэтому девушка уселась за стол, уплетая блины. Всё равно нужно подождать, пока Катя закончит с готовкой.